Концептуальная оппозиция «добро-зло» в этноязыковой картине мира: На материале русского и чувашского языков

В языкознании традиционно выделяются три научные парадигмы: сравнительно-историческая, системно-структурная и антропоцентрическая. Известно, что в лингвистике (и вообще в гуманитарных науках) парадигмы не сменяют друг друга, а накладываются одна на другую и сосуществуют в одно и то же время. Сравнительно-историческая парадигма была первой научной парадигмой в лингвистике, ибо сравнительно-исторический метод был первым специальным методом исследования языка. Весь XIX век прошел под эгидой этой парадигмы. При системно-структурной парадигме внимание было ориентировано на структуру языка, представляющую собой сеть отношений (противопоставлений) между элементами языковой системы. Структурное описание языка предполагает такой анализ реального текста, который позволяет выделить обобщенные инвариантные единицы (схемы предложений, морфемы, фонемы) и соотнести их с конкретными речевыми сегментами на основе строгих правил реализации. Фундаментальные исследования, выполненные в рамках этой парадигмы, являются ценнейшим источником сведений не только для современных исследователей, но и для будущих поколений лингвистов, работающих уже в иных парадигмах. Антропоцентрическая парадигма — это переключение интересов исследователя с объектов познания на субъекта, то есть анализируется человек в языке и язык в человеке, поскольку, по словам И. А. Бодуэна де Куртенэ, «язык существует только в индивидуальных мозгах, только в душах, только в психике индивидов, или особей, составляющих данное языковое общество». С позиций антропоцентрической парадигмы, человек познает мир через осознание себя, предварительно выделив себя из этого мира, он как бы противопоставляет «Я» всему, что есть «не-Я». Любой речемыслительный акт всегда априорно предполагает признание существования мира и при этом сообщает о наличии акта отражения мира субъектом. Как объяснить, почему можно думать о чувстве как об огне и говорить о пламени любви, о жаре сердец, о тепле дружбы и т. д. Осознание себя мерой всех вещей придает человеку право творить в своем сознании антропоцентрический порядок вещей, который определяет его духовную сущность, мотивы его поступков, иерархию ценностей. Все это нуждается в глубоком и всестороннем исследовании на научном уровне. Главной конституирующей характеристикой человека является язык. Человеческий интеллект, как и сам человек, немыслим вне языка. Текст, создаваемый человеком, отражает движение человеческой мысли, строит возможные миры, запечатлевая в себе динамику мысли и способы ее представления с помощью средств языка. Учитывая вышеизложенное, можно утверждать, что антропоцентрическая парадигма в лингвистике — это то, с чем нельзя не считаться, даже если исследователь работает в рамках иной парадигмы. Как отмечает В. А. Маслова, «идея антропоцеитричности языка — ключевая в современной лингвистике. В наше время целыо лингвистического анализа уже не может считаться просто выявление различных характеристик языковой системы» (153, 6). Идея антропоцеитричности языка заняла прочную позицию в современной отечественной и зарубежной лингвистике, для большинства исследователей языка представление о человеке выступает в качестве естественной точки отсчета. Вместе с тем нельзя не учитывать тот факт, что, как справедливо отметил выдающийся российский этнолог и историк JI.H. Гумилев, нет ни одного человека на Земле вне этноса. «Каждый человек на вопрос: „кто ты?“ — ответит: „русский“, „француз“, „перс“, „масаи“ и т. д., не задумавшись ни на минуту. Следовательно, этническая принадлежность в сознании — явление всеобщее» (74, 14). В современной этнологии признанным является следующее утверждение: «Национальный характер существует, но он не наследуется от предков, а приобретается в процессе воспитания. Гораздо сильнее он проявляется в тех случаях, когда действуют не отдельные представители определенного народа, а целые их группы, причем далеко не каждый член этноса может считаться обладателем типичного национального характера» (210, 191). Еще JI.H. Толстой в «Войне и мире» писал о французской и русской храбрости. Если французы стремились выразить храбрость как можно более эффектно, русский человек делал свое дело внешне незаметно. Как отмечают этнологи, пунктуальность, высоко ценимая немцами и голландцами, сравнительно мало значит в Испании и еще меньше в странах Латинской Америки. В общении между людьми этническое своеобразие проявляется на каждом шагу. Хрестоматиен пример болгар, у которых, в отличие от подавляющего большинства народов мира, кивок головой сверху вниз означает отрицание, а справа налево — согласие. Европейцы хлопают в ладоши в знак восхищения или радости, а китайцы — в знак горя или разочарования. Получив известие о несчастье, итальянец будет рыдать и рвать на себе волосы, а японец — улыбаться, чтобы не огорчать других. Если к европейцу приходит гость и восхищается какой-то вещью хозяина, то хозяин доволен. Если европеец начинает восторгаться чем-либо в доме китайца, то хозяин дарит ему этот предмет — этого требует китайская традиция. Национальный характер, как и характер отдельной личности, проявляется главным образом в действиях. Поэтому он обнаруживается и в обычаях, традициях, и в различных видах народного искусства, и в отдельных памятниках материальной культуры, но главное место среди средств и условий реализации этнической идентичности по праву принадлежит национальному языку. В том случае, когда несколько этносов говорят на одном языке, каждый этнос вносит в этот язык свою специфику. Так, явным, специально культивируемым своеобразием отличаются аргентинский исламский и бразильский португальский языки. Способность языка отображать особенности этнического менталитета является одной из причин возникновения «культурного барьера» даже при условии соблюдения всех языковых норм. В качестве примера можно привести описанный А. Вежбицкой случай с английским дирижером, когда его пригласили работать с немецким оркестром. Работа не ладилась. Дирижер решил, что это из-за того, что он говорит по-апглийски и музыканты не воспринимают его как «своего». Он стал заниматься немецким языком, и первое, что спросил у учителя, как ему построить понемецки такую фразу: «Послушайте, мне кажется, было бы лучше, если бы мы играли так». Учитель задумался, потом сказал: «Конечно, можно построить фразу и так, но лучше сказать: надо играть так». Отсюда вывод: культурный барьер связан с различиями в нормах речевого поведения, а также с различными значениями, которые вкладывают участники общения в, казалось бы, одни и те же слова. В. И. Даль приводит такую притчу: сидел грек на берегу, что-то тихо напевал и вдруг заплакал. Случившийся там русский попросил перевести песню. Грек перевел: «Сидела птица, не знаю, как ее звать по-русски, сидела она на горе, долго сидела, махнула крылом, полетела далеко, далеко, через лес, далеко полетела». Потом он сказал: «По-русски не выходит ничего, а по-гречески очень жалко!» Г. О. Винокур справедливо отмечал, что каждый языковед, занимающийся исследованием какого-либо языка, тем самым становится исследователем той культуры, к продуктам которой принадлежит избранный им язык. Все тонкости культуры, особенности этнической психологии, этнического менталитета запечатлеваются в языке, что делает каждый язык специфичным и уникальным. Язык не только отражает реальность, но интерпретирует ее, создавая особую реальность, в которой живет человек. Каждый народ создает свою картину мира на основе своего языка. Так, нельзя перевести на близкородственный русскому чешский язык название известной книги Б. Л. Пастернака «Сестра моя — жизнь», так как в чешском языке слово «жизнь» мужского рода. Для народов индоевропейской языковой семьи понятие прогресса расшифровывается как развитие, ускоренное движение вперед. В китайском языке соответствующий иероглиф обозначает движение вовнутрь, к центру.

Начиная с последней трети XVIII века и по сей день проблема взаимосвязи, взаимодействия языка, этноса и культуры является одной из центральных в языкознании. Лингвистика XXI века активно разрабатывает направление, в котором язык рассматривается как культурный код нации. Фундаментальные основы такого подхода были заложены трудами В. Гумбольдта, X. Штейиталя, А. А. Потебни, Ф. Боаса, Э. Сепира, Б. Л. Уорфа, Л. Вейсгербера, Н. И. Толстого и некоторых других исследователей. В числе современных языковедов, успешно и плодотворно работающих в указанном направлении, следует назвать А. Вежбицкую, Н. Д. Арутюнову,.

B.Н. Топорова, Ю. Д. Апресяна, А. А. Зализняк, С. Е. Никитину, Ю. А. Сорокина, Ю. С. Степанова, Н. И. Сукаленко, З. К. Тарланова, В. Н. Телия,.

C.М. Толстую, Т. В. Топорову, Т. В. Цивьян, В. А. Маслову, А. Д. Шмелева, Е. С. Яковлеву и многих других. Сопоставительные исследования в этой области только начинают развиваться. На сегодняшний день они представлены лишь несколькими работами, в числе которых следует отметить исследования американского лингвиста А. Вежбицкой, проведенные на материале английского, польского, русского и некоторых других европейских языков, а также работу российского языковеда М. К. Голованивской, выполненную па материале русского и французского языков. Сопоставительные исследования проблемы взаимосвязи и взаимодействия языка, этноса, культуры на материале русского и чувашского языков (равно как и одного чувашского языка) отсутствуют. Этот факт обусловил актуальность настоящего диссертационного исследования.

Основная цель предпринимаемой работы состоит в выявлении универсальных и этносиецифических компонентов смысла концептов добра и зла, представляющих собой ключевые мировоззренческие категории, путем синхронного семантического анализа соответствующих лексем русского и чувашского языков, принадлежащих к разным языковым семьям.

Достижению этой цели подчинено решение ряда задач:

1) предпринять семантический анализ лексемы «добро» в русском языке XIX—XX вв.еков и в языке русского фольклора;

2) провести семантический анализ лексемы «зло» в русском языке XIX—XX вв.еков и в языке русского фольклора;

3) выявить общие и специфические компоненты смысла проанализированных концептов;

4) предпринять семантический анализ лексемы «ыра» в чувашском языке XIX—XX вв.еков и в языке чувашского фольклора и сопоставить полученные результаты с результатами анализа лексемы «добро» ;

5) провести семантический анализ лексемы «усал» в чувашском языке XIX—XX вв.еков и в языке чувашского фольклора и сопоставить полученные результаты с результатами анализа лексемы «зло» ;

6) выявить общие и специфические компоненты смысла концептов ыра и усал и сопоставить полученные результаты с результатами оппозитивного анализа концептуальной пары «добро-зло» .

Объектом исследования являются русская и чувашская языковые картины мира.

Предметом исследования выступает семантика русских лексем «добро», «зло» и соответствующих им чувашских лексем «ыра» и «усал» .

Материалом для настоящего исследования послужила составленная диссертантом картотека, включающая 3100 примеров из русских и чувашских текстов, указанных в списке источников, а также данные толковых, двуязычных, этимологических и диалектных словарей.

Выбор методов исследования обусловлен целью и поставленными в данной работе задачами. Были использованы следующие методы:

1. Дистрибутивный анализ, основные принципы которого были сформулированы Л. Блумфилдом в двадцатых годах XX века, а затем развиты в работах 3. Харриса и других представителей американской дескриптивной лингвистики. Этот первоначально применявшийся главным образом в фонологии и морфологии лингвистический метод исследования, основанный на изучении окружения (дистрибуции) отдельных единиц в тексте, включает в свой состав следующие приемы: 1) сегментациюпроцедуру расчленения текста на составляющие его сегменты (отрезки, единицы) — 2) субституцию — процедуру выявления смысловых и формальных иерархических связей между сегментами текста посредством подстановки.

2. Компонентный анализ, впервые использованный в двадцатых-тридцатых годах XX века в американской этнолингвистике в качестве техники описания узкого круга лексических единиц (терминов родства) в языках американских индейцев. Этот метод исследования содержательной стороны значимых единиц языка, имеющий целью разложение значения на минимальные семантические составляющие (семы), включает в свой состав следующие приемы: 1) интроспекцию — прием, основанный на общем знании языка и языковой интуиции исследователя, состоящий в последовательном описании «картинок», которые в совокупности составляют типовую ситуацию, обозначаемую тем или иным высказыванием- 2) компонентный синтез — исследовательскую процедуру объединения, сочленения семантических признаков в рамках отдельного лексического значения.

3. Оппозитивный анализ, разработанный Н. С. Трубецким в тридцатых годах XX века в рамках Пражской функциональной лингвистики в качестве специального метода и процедуры фонологического анализа. Этот метод, успешно применяющийся в современной лингвистике и в семантических исследованиях, представляет собой процедуру выявления структурно обусловленных смысловых компонентов на основе сравнительного анализа противопоставленных друг другу в семантическом отношении единиц.

4. Теоретически обоснованный И. А. Бодуэном де Куртенэ и развитый в работах Е. Д. Поливанова, Ш. Балли, JI.B. Щербы, В. Г. Гака и других исследователей сопоставительный метод, представляющий собой исследование единиц одного языка через системное сравнение с единицами другого языка с целыо прояснения их специфичности.

Настоящая диссертационная работа представляет собой первый опыт сопоставительного семантического исследования лексических единиц русского и чувашского языков в рамках одной из ключевых проблем современной лингвистики — проблемы соотношения, взаимосвязи и взаимодействия языка, этноса и культуры, первый опыт лингвистического исследования концептуальной оппозиции «добро — зло» в русской языковой картине мира, а также первый опыт логического анализа лексических единиц чувашского языка. Все вышесказанное обусловило научную новизну и теоретическую значимость исследования.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит также в том, что представленный в диссертации материал и научные выводы могут быть использованы в дальнейшей разработке теоретических и практических вопросов сопоставительной семантики, в разработке общих и частных вопросов этнолингвистики, этнопсихологии, лингвистической философии, этики, герменевтики.

Прикладная ценность полученных результатов. Результаты проведенного исследования могут быть использованы в лексикографической практике при обновлении статей толковых словарей русского языка и двуязычных русско-чувашских и чувашско-русских словарей, а также при составлении отдельных статей отсутствующего, но столь необходимого толкового словаря современного чувашского языка. Результаты исследования также могут найти применение при разработке спецкурсов по этнолингвистике и лингвистической философии и в процессе преподавания ряда лингвистических дисциплин, в частности, лексикологии и семасиологии современного русского и современного чувашского языков.

Апробация работы. Отдельные положения диссертационного исследования докладывались на следующих научных конференциях:

1) межвузовской студенческой научной конференции «Наука, человек, гуманизм» (Чебоксары, 1995);

2) XXIX студенческой научной конференции «Студент и наука» (Чебоксары, 1996);

3) научно-практической конференции, посвященной 70-летию со дня рождения академика Г. И. Волкова и 50-летию его педагогической деятельности «Этнопедагогика: социально-педагогические проблемы национального возрождения и современная школа» (Чебоксары, 1997);

4) международной научной конференции «Образование, язык, культура на рубеже XX—XXI вв.еков» (Уфа, 1998);

5) научной конференции, посвященной 80-летию академика М. Р. Федотова «Историко-этимологическое изучение чувашского и алтайских языков» (Чебоксары, 1999);

6) региональной научной конференции «Чтения, посвященные Дням славянской письменности и культуры» (Чебоксары, 2000);

7) итоговом заседании Первой выездной академической школы для молодых лингвистов-преподавателей вузов Российской Федерации «Язык и этнос», организованной Институтом языкознания РАН и Казанским госуниверситетом (Казань, 2001);

8) научной конференции, посвященной 80-летию со дня рождения профессора М. М. Михайлова «Михайловские чтения» (Чебоксары, 2004).

Структура работы. Поставленная цель, специфика проведенного исследования, решение конкретных задач обусловили содержание работы, ее объем и структуру. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка использованной литературы, включающего 307.

Заключение

.

В статье «Отечественная теоретическая семантика в конце XX столетия» Ю. Д. Апресян отметил: «Та идея, что язык отражает определенный, специфичный для пего способ концептуализации мира, не нова. Она была выдвинута еще Гумбольдтом. Однако только в современной теоретической семантике она стала доминантой большого направления исследований. .Эволюция мировой и отечественной лингвистики ознаменовалась двумя крупными прорывами — прорывом в макромир языка и прорывом в его микромир. Прорыв в макромир реализует себя в тенденции к взаимодействию собственно лингвистики с другими дисциплинами широкого гуманитарного цикла (ср. этнолингвистику, культурологию, фольклористику, мифологию, этнографию) — в переходе от изучения отдельных единиц языка к изучению высказываний, абзацев, текстов (ср. лингвистику текста) — в интересе к тому, как язык функционирует в обществе (ср. социолингвистику) и как он обслуживает коммуникативные нужды говорящих (ср. психолингвистику). Прорыв в микромир приобрел форму словоцеитризма или, точнее, лексемоцсптризма. Отдельные лексемы стали объектом скрупулезного лингвистического анализа, и объектом в высшей степени благодарным. Оказывается, что именно па таком микроскопическом уровне удается получить принципиально повое знание, причем часто знание весьма общего характера, потому что именно в микромире можно с наибольшей отчетливостью наблюдать элементарные механизмы языка» (6, 52).

Настоящая диссертационная работа, выполненная с позиций антропоцентрической парадигмы в рамках проблемы соотношения, взаимосвязи и взаимодействия языка, этноса и культуры, представляет собой опыт сопоставительного лингвистического исследования ключевых мировоззренческих категорий — добра и зла — в русской и чувашской языковых картинах мира на основе синхронного семантического анализа соответствующих лексем русского и чувашского языков. В диссертации, являющейся одной нз попыток проникнуть в «микромир языка», проведен семантический анализ лексем «добро» и «зло» в русском языке XIX—XX вв.еков и в языке русского фольклора, а также проведен семантический анализ лексем «ыра» и «усал» в чувашском языке XIX—XX вв.еков и в языке чувашского фольклора, результаты анализа сопоставлены с результатами анализа лексем «добро» и «зло», выявлены общие и специфические компоненты смысла концептов ыра и усал, полученные результаты сопоставлены с результатами оппозитивного анализа концептуальной пары «добро-зло» .

В итоге проведенного исследования были сделаны основные выводы, которые могут быть представлены в качестве выносимых на защиту положений.

I. Исследование семантики национального языка, являющегося главным средством, орудием человеческого мышления, результатом сложной когнитивной деятельности парода, продуктом этнической культуры, ее важной составной частью и условием существования, представляет собой один из эффективных способов выявления особенностей этнической психологии, этнического менталитета, этнического мировоззрения и мировосприятия, поскольку все эти особенности запечатлеваются в семантике языковых лексем. В частности, обнаружение в семантическом составе чувашской лексемы «усал», обладающей ярко выраженной отрицательной коннотацией, сем «озорной», «дерзкий», отсутствующих в составе эквивалентных русских лексем «зло», «злой», «плохой», «дурной», навело на предположение о связи этой семантической особенности с особенностями этнической психологии, что и подтвердилось в результате сравнения этого слова с другими, лексические значения которых также содержат семы «озорной», «дерзкий», к примеру, «ас», «алхас», «иртёх» и т. п. Так выявилась одна из специфических особенностей чувашского менталитета — резко отрицательное отношение к этим человеческим качествам, основанное на стойкой ассоциации озорства и дерзости с безнравственностью и моральной распущенностью. Присущая семантике русской лексемы «добро» эпаптиосемия, характерная также и для некоторых других коннотировапиых лексем русского языка («злой», «добрый», «хороший», «лихой», «лютый»), наводит на предположение о наличии в составе русского национального характера таких качеств, как склонность к иронии и противоречивость.

II. Сопоставительный опиозитивный анализ концептуальных пар «добро-зло» и «ыра-усал» позволил выявить общие смысловые компоненты, присущие представлениям о добре и зле в русской и чувашской языковых картинах мира, а также отличительные черты, свидетельствующие об этнической специфике мировосприятия.

Общими смысловыми компонентами являются:

1) опенка чего-либо как хорошего, правильного, полезного, ценного, достойного одобрения, похвалы // как плохого, неправильного, вредного, достойного осуждения;

2) понятие пользы // вреда;

3) понятие счастья, удачи, успеха // несчастья, горя, бедствия;

4) представления о присутствующих в мире духовных сущностях, сверхъестественных силах, доброжелательно настроенных к человеку, содействующих человеческому счастью, благополучию // враждебно настроенных к человеку, стремящихся его уничтожить, причинить физические и душевные страдания;

5) представления о человеческих качествах, чувствах и эмоциях, основу которых составляют любовь ко всему живому, душевное расположение к людям, желание, и готовность доставить им радость, принести пользу, оказать содействие // злость, злоба, ненависть, зависть, эгоизм, агрессивность, жестокость.

Отличительные черты:

1. Концепты добра и зла, являющиеся понятиями морального сознания, служат для характеристики нравственного аспекта человеческой деятельности, взаимоотношений людей и содержат представления о положительных и отрицательных нравственных ценностях. Концепты ыра и усал, являющиеся основными аксиологическими понятиями, служат для выражения ценностного отношения в широком смысле, включая в свой состав наряду с другими и представления о нравственных ценностях. Объектом оценки концептов ыра и усал является пе только человек, сфера человеческой деятельности и человеческих взаимоотношений, но и качества, свойства, признаки различных явлений внешнего мира, предметов окружающей действительности, живых организмов.

2. Концепты ыра и усал характеризуются сакральной, культовой принадлежностью, основанной на входящих в их состав представлениях об оказывающих определенное влияние на человеческую жизнь нематериальных сущностях, обладающих сверхъестественными способностями. В подтверждение можно привести следующие аргументы: 1) в состав концепта ыра входят семы «святое место, место религиозного поклонения, место жертвоприношения», «святой, бездетный, чистый», «святой, полный высокого содержания, благородный, возвышенный» — 2) лексема «усал» употребляется в речи в качестве грубого бранного слова.

III. Анализ примеров, выбранных из русских и чувашских 'текстов, показал, что содержание, вкладываемое носителями языка в слова «добро», «зло», «ыра», «усал», шире определений, приводящихся в чувашских и русских словарях, поэтому можно высказать мнение о необходимости внесения корректив в словарные дефиниции. Так, отчетливо выявилось значение, отсутствующее в толковых словарях русского языка, но которое, с нашей точки зрения, можно представить как главное лексическое значение современных русских слов «добро», «зло»: «понятие морального сознания, характеризующее положительные / отрицательные нравственные ценности// (филос.) категория этики: оценочное понятие, характеризующее нравственный аспект деятельности, взаимоотношений людей и заключающее в себе представления о положительных нравственных ценностях, нормах поведения / об отрицательных нравственных ценностях, недопустимых нормах поведения» (ср. представления о добре и злепонятие добрафилософско-этическая категория зларазличать добро и зловнутреннее сознание добра и зла).

В процессе семантического анализа выявились и следующие значения лексем «добро», «зло», не указанные в толковых словарях современного русского литературного языка:

1)добро — польза (ср. Если человек. живет, чтобы приносить людям добро.);

2)добро — человеческие чувства и эмоции, основу которых составляют любовь ко всему живому, душевное расположение к людям, желание и готовность доставить им радость, принести пользу, оказать помощь (ср. Не исходит ли. от некоторых людей как бы излучение добра. Отнестись к кому-либо с добром. Глаза светятся добром);

3)добро — присутствующая в мире нематериальная сущность, сила, доброжелательно настроенная к человеку, содействующая человеческому счастью, благополучию (ср. Дух добра. Пошла кулемеса — не от добра, а от беса. Человек платит долги и берет на себя ответственность, делает реальный выбор между главными силами мира — Добром и Злом)',.

4) зло — вред (ср. Причинить зло кому-либо. Для сообществ зло несправедливости более разрушительно, чем добро милосердия созидательно)',.

5) зло — действие (или намерение), заключающееся в сознательном доставлении кем-либо приятных ощущений себе ценой причинения вреда кому-либо (ср. Совершить зло. Творить зло. Задумать зло. Зла за зло не воздавай)',.

6) зло — присутствующая в мире сила, нематериальная сущность, враждебно настроенная к человеку, стремящаяся его уничтожить, причинить физические и душевные страдания (ср. Дух зла. Силы зла. Слуги зла).

В процессе семантического анализа выявились также значения лексем «ыра» и «усал», не указанные ни в «Чувашско-русском словаре», изданном под редакцией М. И. Скворцова, пи в «Словаре чувашского языка», составленном II.И. Ашмаринмм.

1. Значения лексемы «ыра» :

1) польза (ср. Лариваи дакарне темен те хутать., анчах пёрин те дук-тар ЩУШ— Чего только не добавляет в хлеб Ларион., но пользы пи от чего ист. Ырра пымарё иккеи Кантюксем мен пани. Да, ие принесло пользы полученное от Капдюка.);

2) (в знач. нар. в сочет. 'с отриц. част, «мар») нехорошо, неудобно, неприлично: о чувстве смущения, стеснения, неловкости, испытываемом кем-либо, или о неуместности, нетактичности какого-либо действия (ср. Ко^ииезонпа вёеем патие пырса кёме ыра мар. Заявиться к ним в комбинезоне неудобно);

3)доброта, милосердие, отзывчивость, стремление делать добро другим, доброжелательностьмилость, великодушие (ср. Чу и планах уератарччё ырра. Да будет душа всегда хранить доброту. Ырапа та ашапа килекене / Тараватчё ялаиах атте-анне. Родители всегда были рады тем, / Кто приходил в их дом с теплом и добротой. Тура ырри давнашкал пуль. Видимо, такова милость Ножья);

4) святое место, место религиозного поклонения, место совершения жертвоприношения (ср. Сайите ырри теддё ку тёле. Это место называют святым местом Сайидэ);

5) глубоко чтимый, такой, в котором заключено самое дорогое и заветноезаветный, дорогой, бесценный (ср. Ыра дёршывам святая родина. Ыра дакар святой хлеб. Ыр варттанлах святая тайна. Ыра ёмёт заветная мечта);

6) счас тье, благополучие (ср. Ыра — еехетлёх тет. Счастье — па час, говоря т. Тура дырман ырра та шыра-шыра. В поисках не прописанного Богом счастья.);

7) приятный, доставляющий удовольствие // (в знач. суш.) удовольствие, наслаждение (ср. Ыра тута приятный вкус. Ыра uiaputa приятный запах. Ыра еан-еапат красивая внешность. Ыра кёвё красивая мелодия. Ырапа дуденет тн чунё. Душа юноши трепещет от наслаждения);

8) и знач. нрнл. употребляется для усиления положительной семантики сочетающегося с ним имени (ср. Ыр телей доброе счастье, hlji хавал добрая жизненная энергия. Ыра пархатар доброе достоинство).

2. Значения лексемы «усал» :

1) (о предметах, явлениях) плохой, скверный по качеству, вызывающий самую отрицательную оценку (ср. Усал даиталак плохая погода. Усал дул плохая дорога);

2) неприятный, вызывающий отвращение (ср. Усал uiapiua дурной запах. Чипер ача, кил купта, / Усал ача, кай куптаи. Красивый юноша, подойди сюда, / Безобразный юноша, поди прочь.);

3) плохой, скверный в моральном отношении, непорядочный, безнравственный (ср. Усал ёд тусаи дыи умёнчс ыр ят илтеамёи. Дурными поступками не заслужишь доброго имени. Аичах ку — пасална чаваш, усал чаваш, укда та хёрарам кирлё куна. По этот — испорченный чуваш, дурной чуваш, ему нужны только деньги и женщины. Эп дед ятла тесе, / Эп дед чапла тесе, / Усал uiyxaui пудна/Ан тахур. Дурную мысль о том, / Что только ты достоин / Славы и почета, / Выбрось из головы);

4) злость, злоба, гнев, ярость (ср. Курчё усалама увидел мою ярость. Этем усалё этемёичен хайёичен мал та пыпа чухне она урхстахпа та хуса дитейместён. Если человеческая злоба вырвется вперед, оставив человека позади себя, ее не догнать и па скакуне);

5) порчаболезнь, немощь, вызванные порчей (ср. Киле-дурта усал-мёи даклансан. Если на дом будет наведена порча. Усалтан-мёнтен тасалмашкан. Очиститься от порчи. Кам килне кёркунне пиленt сапакй дакать, дав дынна усал ермест. К тому человеку, который осенью повесит в своем доме гроздь рябины, порча не пристанет);

6) сулящий недоброе, неблагоприятный (ср. Юмад пахнин усал тупсамёсем дурные предсказания в гадании).

В заключение отметим, что выбранная для исследования тема очень перспективна. Одним из возможных путей продолжения работы является исследование семантики лексем «добро», «зло», «ыра», «усал» в диахроническом аспекте.