Эволюция сословного общества Орловской губернии в условиях российской модернизации второй половины XIX — начала XX вв

Актуальность темы

исследования. Настоящее исследование является составной частью социальной истории (по направлению регионалистика), которая последние два десятилетия заявляет о себе как самостоятельное направление в российской исторической науке.

Предмет социальной истории трудно поддается определению, т.к. в рамках самой общей дефиниции (социальная история — «исследование структуры и процесса человеческой деятельности под углом зрения того, как они происходили в социокультурном контексте прошлого»)1 диапазон её тематики то безгранично расширяется, то оказывается предельно узким. Это в значительной степени определяется «многослойностью» и «многоаспектностью» самой социальной реальности.

Термин «социальная история» используется с XIX века. Вплоть до 20−30 гг. XX столетия большинство исследователей отводило социальной истории подчиненную роль в составной дисциплине «социальной и экономической истории». Социально-экономические историки видели свою задачу в анализе социальных групп, критерием определения которых служило их место в процессе разделения труда и в производственном процессе. Проблематика самоопределяющейся старой или «классической» описательной социальной истории была ограничена изучением борьбы партий, общественных движений и организаций. Однако, в первой половине XX века в условиях преобладания в историографии политико-этатистской линии, социальная история занимала маргинальное положение.

С середины XX столетия в русле «новой исторической науки», в качестве ведущего направления, формируется «новая социальная история», отличающаяся от «старой» когнитивной стратегией и ориентацией: на аналитический подход, структурный анализ, активное использование.

1 См. Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении социального // Thesis. 1993. Т. 1.С. 163−168. теоретических моделей социальных наук, обращение к новым источникам и методам их обработки. Междисциплинарный характер исследований «новой социальной истории» был тесно связан с иной тематикой и иными принципами проблематизации исторического знания. В центре исследований оказались отношения между человеком, обществом и средой применительно к прошлому. Этапы её развития определялись воздействием различных общественных наук и проявлялись в изменении предметной области исследования и научной методологии. Процесс становления и развития «новой социальной истории» не раз являлся предметом специального анализа западных и отечественных историков1.

Изменение исследовательских программ «новой социальной истории», свойственный ей методологический плюрализм, проявились в классификации и институционализации все новых и новых исторических дисциплин, возникающих в процессе интенсивного междисциплинарного взаимодействия (демографическая история, историческая антропология, историческая психология, история семьи, история города, история преступности, история образования, история детства, история досуга, тендерная история, новая локальная и региональная история и др.). Среди сторонников сциентистского направления исторического знания утверждался особый статус социальной истории, связанный с признанием её «всеобъемлющего характера» и особой интегративной функции в системе исторического знания2.

В конце XX столетия «социально-научная история», выстояв в «схватке» с постмодернистами, попыталась обновить свой методологический потенциал за счет «стыковки» социальной макроистории и микроистории. Наиболее плодотворно синтез макрои микроистории удалось осуществить на примере локально-территориальных структур, исследуя способ включения.

1 Подробно см.: Тош Дж. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. Пер с англ. М., 2000; Репина Л. П. Новая историческая наука и социальная история. М., 1998; Савельева И. М., Полетаев A.B. История и время. В поисках утраченного. М., 1997; Могильницкий Б. Г. История исторической мысли XX века. Вып. II. Томск, 2003.

2 Зелдин Т. Социальная история как история всеобъемлющая // Thesis. 1993. Т. 1. С. 154−162. индивидуальной деятельности в коллективную, и, таким образом, фиксируя индивидуальное в социальном и социальное в индивидуальном1.

В советской историографии традиционная («старая») социальная история России Нового времени (XVIII — начала XX вв.) как история борьбы партий, общественных движений, классов (рабочего класса и крестьянства) и классовой борьбы, основанная на экономическом детерминизме и формационном редукционизме, являлась приоритетным направлением. Именно эти направления советской, «старой социальной истории», осуществляли функции легитимации социального и культурного порядков советского общества.

Начиная с середины 60-х годов, советские социальные историки, оставаясь по предмету в рамках «старой социальной истории», по методам приблизились к «новой"2.

В конце 70-х годов советская наука сделала шаг к историко-социологической проблематизации исторических исследований. Историки успешно сочетали конкретно-исторический, сравнительно-типологический и идеально-типический методы рассмотрения социальных групп (т.е. исторический и социологический подходы)3.

В 80-е годы поиски комплексного подхода к изучению отдельных социальных групп были продолжены4. Анализ экономических, субсоциальных, соционормативных, социокультурных характеристик этих групп (и соответствующих им институтов) свидетельствовал об овладении отечественными социальными историками моделями и логикой структурно-функционального подхода. Однако выход на уровень ментальных структур

1 Репина Л. П. Новая историческая наука и социальная история. М., 1998. С. 28−29.

2 Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в. М., 1967; Ковальченко И. Д., Селунская Н. Б., Литваков Б. М. Социально-экономический строй помещичьего хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. М., 1982; Ковальченко И. Д., Моисеенко Т. Л., Селунская Н. Б. Социально-экономический строй крестьянского хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. М., 1988; Математические методы в историко-экономических и историко-культурных исследованиях. М., 1977; Математические методы и ЭВМ в исторических исследованиях. М., 1985. Речь, прежде всего, идет о зарождении квантитативного направления в отечественной историографии, основателем и бессменны, м лидером которого был И. Д. Ковальченко.

3 Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978.

4 Корелин А. П. Дворянство пореформенной России. 1861 — 1904. М., 1979. пока ещё не был осуществлен, а концептуализация итогов конкретно-исторических наблюдений была детерминирована «марксистско-ленинской методологией».

Подходы и принципы «аналитической истории» были положены в основу монографии Б. Н. Миронова, посвященной истории русских городов XVIII — XIX веков1. В его работах возможности историко-социологического подхода получили не только конкретно-историческое воплощение, но и теоретическое обоснование2.

Антропологизация исторических исследований (т.е. изучение сознания и поведения) началась в 70-х годах и выразилась в обращении к изучению социально-психологических явлений и процессов. Большую роль в развитии интересов историков к социально-психологической проблематике сыграли о статьи и книги Б. Ф. Поршнева. Проблемы, поставленные в его работах, стали изучаться на материалах истории России XIX века, в связи: с выявлением этапов и особенностей становления самосознания крестьянства, спецификой дворянской революционности, социально-психологической типологией различных групп разночинной интеллигенции и деятелей либерального движения4.

В первой половине 80-х гг. увлечение социальной психологией привело к формированию исторической психологии как особой сферы историко-культурного исследования отечественной истории 5.

Развитие «новой социальной истории» России XVIII — начала XX вв. в течение последних двух десятилетий в значительной степени отражает основные тенденции развития постсоветской отечественной исторической науки в целом, а именно: 1) продолжение и обновление советской историографической традиции в сочетании с попытками её критического.

1 Миронов Б. Н. История и социология. Л., 1984.

2 Миронов Б. Н. Русский город в 1740—1860-е годы: демографическое, социальное и экономическое. Л., 1990.

3 Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979; Он же. История и психология. М., 1971.

4 Литвак Б. Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных в первой половине XIX в. // История и психология. М., 1970; Федоров В. А. О крестьянских настроениях в период подготовки реформы 1861 г. // Освободительное движение в России. М., 1975; Китаев В. А. Из истории идейной борьбы в России в период первой революционной ситуации. Горький, 1974 и др.

5 Эйдельман Н. Я. Последний летописец. М., 1983; Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М., 1987 и др. переосмысления- 2) освоение идей, концепций, подходов западной историографии и воплощение их в конкретных исторических исследованиях- 3) методологическая растерянность и уход в поисках «объективных», «достоверных» фактов в нарративную описательную историю.

Среди постсоветских исследований по социальной истории нового времени наиболее значительными являются работы «мэтров» отечественной историографии Л. В. Милова и Б. Н. Миронова. Получивший широкий резонанс в кругах научной общественности труд Л. В. Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса"1, представляет первую тенденцию, которая нацелена на преодоление ограничений и деформаций феноменов «советского марксизма» и расширение теоретико-методологических основ исследований за счет обогащения марксистской методологии отечественной дореволюционной историографической традицией.

Фундаментальная (двухтомная) монография Б. Н. Миронова «Социальная история России XVIII — начала XX вв.»", последовательно выполнена в русле «новой социальной истории» и наиболее плодотворно воплощает вторую тенденцию в развитии отечественной историографии.

Исследования Л. В. Милова и Б. Н. Миронова, представляя различные концепции российского исторического процесса, вместе с тем, отражали переход отечественной «новой социальной истории» на более высокий уровень междисциплинарного взаимодействия. Такая же тенденция проявлялась в стремлении исследователей к комплексному анализу отдельных социальных групп, при котором социоструктурный подход сочетался с элементами социокультурного (гендер, повседневность), что принципиально отличало эти исследования от историко-социологических исследований советского периода3.

1 Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

2 Миронов Б. Н. Социальная история России XVIII — начала XX вв. Т. 1−2. СПб., 1999.

3 Иванов А. Е. Студенчество России конца XIX — начала XX вв. Социально-историческая судьба. М., 2001.

Новая локальная история и регионалистика были восприняты отечественными историками из английской историографии с компаративными и междисциплинарными подходами, методологией и исследовательским инструментарием, заимствованным из гуманитарных дисциплин. Новая историческая парадигма подрывала традиционное различие между тем, что представлялось «главным» в исторических исследованиях (национальная история) и тем, что считалось «периферийным» (локальная и региональная история).

Отличие новой локальной истории от современной регионалистики (новой региональной истории) заключается в определении объекта и предмета исследования. Новая локальная история ориентирована на изучение акторов взаимодействия в пределах малой локальной общности (например, общины, деревни) с учетом этнонациональных и этноконфессиональных факторов. Регионалистика, также как и локальная история, основана на междисциплинарном подходе, но нацелена на анализ социоструктурных форм организации историко-географического пространства и их социокультурной специфики.

Современные отечественные историки привносят в понимание регионалистики своё видение новых инструментальных возможностей и «приноравливают» множественную парадигму к условиям своего региона (объекта), к сегодняшним потребностям развития науки в условиях постсоветского пространства. Однако, изучение «регионального» предполагает не «локальность», т.к. исследовательская операция строится на признании глубокой взаимной детерминации «внешнего» и «внутреннего», способности видеть целое, прежде составляющих его частей, воспринимать и понимать контекстность, глобальное и локальное исторических микрои макроуровней.

Научная значимость регионального подхода в современной отечественной историографии тесно связана с изучением особенностей российской модернизации пореформенной эпохи. Колоссальная территория.

России, её природная вариативность, сложный исторический характер странового пространства, существенная роль миграции, колонизация, сложность этно-социальной структуры предопределили неравномерность протекания модернизационных процессов, т.н. «очаговый» характер модернизации. Это означает, что ход и характер модернизации нельзя исследовать, абстрагируясь от пространственных характеристик. В пореформенный период происходило складывание своеобразной, региональной структуры модернизации, включающей пространственные центры и периферию развития.

Современная ситуация в области отечественной исторической науки требует самого пристального внимания к изучению региональных особенностей российской модернизации XIX — XX вв. Исследование российской провинции как социокультурной реальности дает возможность реконструировать историю отдельных территорий, губерний и городов, включив местные явления в систему общероссийских модернизационных процессов.

Введение

регионального материала в сферу интересов исследователей позволяет добавить недостающие штрихи в общую картину социального облика страны, увидеть всё разнообразие социальной и культурной жизни в её сложности и противоречивости. Всё это, несомненно, может способствовать, с одной стороны, целостному представлению о социокультурном пространстве России, с другой стороны, даёт возможность оценить соотношение столиц и провинций.

Проблемы, связанные с развитием общества, в настоящее время привлекают большое внимание учёных-гуманитариев. Общество рассматривается всесторонне, начиная от его социальной и иной структуры, менталитета его различных слоёв и до проблем взаимодействия общества и государства, общественного движения, формирования элементов гражданского общества в различных регионах России и в разных сферах социальных коммуникаций. Этот интерес связан с современной ситуацией в социальных науках, для которых характерны: историко-культурный поворот, перенос фокуса исследований с макро на мезои микроуровни, обращение к истории отдельных общественных групп и жизнедеятельности отдельной личности. Исходным моментом при изучении общества является представление о его социальной структуре. Во второй половине XIX — начале XX вв. основными структурообразующими элементами российского общества являлись сословия и классы.

Сословное структурирование общества представляло собой длительный процесс, связанный с преодолением семейно-родственных и общинных отношений (господствующих на первых этапах существования традиционного общества), которые в различных пережиточных формах сохранялись и тогда, когда господствующими становятся сословные отношения.

К определению сословия, как социальной категории, обращались многие западные и отечественные исследователи. Основные признаки сословий состоят в следующем: 1) каждое сословие имеет специфические права и социальные функции, которые закреплены юридически в обычае или законе- 2) сословные права передаются по наследству- 3) наличие сословных корпоративных организаций, осуществляющих сословное общественное управление- 4) специфический менталитет и самосознание сословий. Однако под влиянием набирающей темпы индустриализации, урбанизации, образовательной революции сословный строй, обеспечивающий социальные связи в обществе деформируется, и на его основе формируются классы.

Понятие «класс» обычно используется в современной научной литературе для обозначения больших социальных групп индустриального общества, отличающихся друг от друга по роду занятий, величине дохода, интересам власти, и влиянию в обществе. Важнейшими показателями формирования класса является, кроме того, наличие законодательства, регулирующего их взаимоотношения между собой, а также создание классовых (профессиональных и политических) организаций.

Сословный строй в России сложился в XVIII в. — гораздо позже, чем на Западе (XIII — XIV вв.). Предпосылки формирования сословий заключались как в органическом развитии самого общества, так и огромной роли в их создании самодержавного государства. Возникновение сословного строя общества — иерархической соподчинённости сословий друг другу и всех их государству — стало одним из важнейших факторов стабильности самодержавно-имперской системы в XVIII — XIX веках. Законодательное оформление сословного строя в России было проведено Екатериной II (Жалованные грамоты дворянству и городам 1785 г.), которая взяла за образец сословный строй обществ современных европейских государств XVIII в., где он уже разрушался. Сословный строй в России достиг своего апогея в первой половине XIX века.

Социальная структура российского общества получила вторичное юридическое оформление, как строго сословное, в IX томе Свода законов Российской империи («Законы о состояниях»), опубликованного в 1832 г. и вошедшего в силу в 1835 г. Закон определил четыре главных сословиядворянство, духовенство, городские обыватели (городское сословие: купечество и мещанство) и сельские обыватели (крестьянство). Особыми сословными правами обладали казачество и инородцы. В 1835 г. было учреждено сословие почётных граждан. Согласно правовому статусу сословия делились на неподатные — привилегированные (дворянство) и полупривилегированные (духовенство, почётные граждане и купечество) и податные (мещанство, крестьянство, в известной мере, инородцы).

По данным Всероссийской переписи населения 1897 г. по сословному положению население России (без Польши и Финляндии) распределялось следующим образом: 99,8 млн. чел. (81%) составляли крестьяне, 13,4 млн. чел. (10,7%) — мещане, 1,8 млн. чел. (1,5%) -потомственные и личные дворяне, 624 тыс. чел. (0,5%) — купцы и почетные граждане (в том числе купцы составляли 281,3 тыс. чел.), 589 тыс. чел. (0,5%) — духовенство, а остальные 10 млн. чел. (8%) — «прочие» (иностранцы, деклассированные элементы, не указавшие своей сословной принадлежности).

Развитие рыночных отношений, индустриализация, рост общественного самосознания, реформы 60−70 гг., появление новых приоритетов и ценностей вели к формированию новых социальных групп — буржуазии, наемных рабочих, интеллигенции. Первые две группы (буржуазия и рабочие) чаще всего определяются в научной литературе понятием «класс». Эти новые группы «вписывались» в старые сословные рамки или, имея разное «сословное происхождение», составляли новые социальные общности. Процесс образования классов современного (индустриального) общества продолжался в России на протяжении XIX — начала XX вв. В итоге в XIX веке в России существовала уникальная сословно-социальная структура, в которой тесно переплетались черты традиционного и современного общества.

Эволюция сословий во второй половине XIX в. имела разнонаправленный характер. Ведущим процессом было сглаживание сословных различий. К концу XIX в. непривилегированные податные сословия — мещане и крестьяне во многом были уравнены в правах с неподатными сословиями. Однако в связи с отменой подушной подати, рекрутской повинности и телесных наказаний, термин «податные сословия» не исчез из Свода законов, поскольку с разделением российских поданных на лиц податного и неподатного сословий были связаны и другие существовавшие между ними юридические отличия. Лица податных сословий были ограничены в свободе передвижений, подлежали приписке и дисциплинарной власти сословных обществ, несли возлагавшиеся на них земские и мирские повинности, подчинялись особой администрации, имели сословный суд.

Экономическое положение сословий, степень их общественной активности, уровень образованности, интенсивность социальной мобильности (горизонтальной и вертикальной), сословно-классовая структура — имели свою специфику в каждой губернии. В историческом центре России элементы сословности доминировали до начала XX века. Эволюция сословий Орловской губернии ярко отражает особенности развития общества в Чернозёмном Центре Европейской России в условиях пореформенной модернизации.

Объектом исследования данной диссертации является орловское общество второй половины XIX — начала XX вв., представленное тремя сословиями: дворянством, купечеством и духовенством.

Выбор объекта исследования требует ряда предварительных замечаний, связанных с полисемантичным характером понятия «общества». То, что исследователи называют «обществом», можно рассматривать с разных точек зрения (политической, экономической, юридической, культурной и т. д.), применительно к разным социальным группам и в разных пространственных измерениях (регион, страна, человечество).

В данной работе понятие «общества» включает три неподатных сословия, динамика изменений которых во многом определяла характер и темпы социальной трансформации. Дворянство, купечество и духовенство играли ведущую роль в процессе модернизации в социуме переходного типа, которым являлась Россия. Из среды дворянства формировались: просвещённая бюрократия (исторической задачей которой являлось социальное и политическое реформаторство), интеллигенция (главная миссия которой заключалась в осуществлении образовательной революции, осмыслении и создании новой системы идей, символов, ценностей), предпринимательский класс. Купечество являлось главной социальной основой, начавшейся в пореформенный период ранней индустриализации. От православного духовенства в значительной степени зависела судьба социокультурной перестройки общества.

Предметом исследования является социоструктурная, социокультурная, личностно-психологическая характеристика этих сословий Орловской губернии: их экономический и правовой статус, система ценностей, мотивационные основы повседневной жизни, служебной и общественной деятельности.

Цель исследования. Настоящее исследование нацелено на анализ каждого из указанных сословий Орловской губернии как определённой социальной системы, включающей экономический, политико-правовой, социальный и культурный аспекты. Групповая характеристика сословий будет сочетаться портретами отдельных персоналий — ведущих представителей каждого сословия. Генеральной целью данного диссертационного исследования является выявление особенностей эволюции неподатных сословий Орловской губернии, специфики её социальной структуры в контексте проблемы социальной модернизации российской провинции.

Реализация этих целей достигается путём решения следующих задач:

1. Создание источниковых баз данных по каждому из сословий, на основе которых возможен комплексный анализ изучаемых социальных систем и их взаимодействие.

2. Изучение каждого сословия в правовом, экономическом, общественно-политическом, социоструктурном и социокультурном аспектах.

3. Определение уровня и динамики экономического статуса и престижа каждой сословной группы.

4. Раскрытие особенностей воспитания и образования в среде данных сословных групп.

5. Анализ характера взаимоотношений с другими сословиями и особенностей сословного самосознания.

6. Выявление структуры повседневности и наиболее типичных форм и моделей поведения каждого из рассматриваемых сословий.

7. Определение особенностей профессиональной и общественной деятельности этих сословий.

8. Создание «галереи» исторических портретов ведущих представителей каждой сословной группы с целью выявления соотношения общего, особенного и единичного в рамках каждой сословной группы по вышеуказанным параметрам.

9. Выявление на основе проведённого анализа особенностей социальной модернизации российской провинции — центра Европейской России — и её готовности к формированию бессословного гражданского общества.

Методология исследования. Методология исследования основана на модернизационной парадигме как макрообъяснительной модели, региональном и системном подходах, принципах междисциплинарности, характерных для «новой социальной истории», специально-научных методах.

Кардинальная трансформация, связанная с движением от «традиционности» к «современности», получила в науке наименование модернизации. Она трактуется исследователями как протяженный, охватывающий несколько столетий всеобъемлющий исторический процесс, включающий инновационные мероприятия, в ходе которых люди совершали переход от традиционного, аграрного общества к современному, индустриальному.

Данный процесс, в свою очередь, может быть представлен как совокупность подпроцессов (субпроцессов): структурной и функциональной дифференциации общества (перехода от комплексных, малоэффективных социальных структур и функций к узкоспециализированным и эффективным), индустриализации, урбанизации, бюрократизации, профессионализации, рационализации, социальной и политической мобилизации, демократизации, становления новых ценно стно-мотивационных механизмов, образовательной и коммуникативной революций1.

Специально для изучения процесса модернизации во второй половине 1950 — 1960;х гг. был сформулирован теоретический подход.

1 См.: Опыт российских модернизаций XVIII — XX века / Под ред. В. В. Алексеева. М., 2000; Побережников И. В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. М., 2006. модернизационный (работы М. Леви, Д. Лернера, Д. Эптера, У. Ростоу, Н. Смелзера, С. Хантингтона, С. Блэка и других авторов), разработанный первоначально в рамках социологии и получивший затем широкое распространение в исторических и историко-социологических исследованиях.

Необходимо при этом обратить внимание на творческий характер разработок, осуществленных в русле модернизационного направления. Данная теория не оставалась неизменной со времени ее первоначального оформлениядальнейшее ее развитие было обусловлено усложнением реальных модернизационных процессов, совершенствованием теоретического оснащения гуманитарных наук. В частности, для сторонников модернизационного подхода стала очевидной необходимость учета социокультурного контекста модернизации, получила признание идея многовариантного и циклического, нелинейного характера модернизации, влияния на ее результаты международного контекста.

Было признано, что традиция — это нечто находящееся в постоянном движении, изменении, а источник этого движения — в двуединстве креативной и консервативной ее составляющих, т. е. в ней самой. Для понимания динамики традиций ключевое значение имеет различение понятий «новации» и «инновации». Механизм этой динамики предполагает четкую дифференциацию двух состояний опыта — новационного и принятого, стереотипизированного. Понятие «инновация» относится ко второму состоянию, выражающему начальный этап формирования традиций. Как одна из сторон механизма функционирования традиции, инновация динамически противостоит стабилизирующей его стороне1.

На протяжении второй^{половины} XX — начала XXI столетия школа модернизации реагировала на модификации реальных общественно-исторических процессов, расширяла свой исследовательский потенциал,.

1 См.: Лурье C.B. Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия // Общественные науки сегодня. 1997. № 2. С. 146. включая в сферу внимания все новые сюжеты, совершенствовала свой познавательный инструментарий, учитывая, в частности, обновление методологии социальных и гуманитарных наук.

В итоге современный модифицированный модернизационный подход заметно дистанцировался от классической версии, превратившись из первоначально односторонней теоретической модели, не игравшей существенной роли в историко-эмпирических исследованиях, в многомерную и эластичную по отношению к эмпирической реальности научно-исследовательскую программу1, призванную, в первую очередь, решать проблемы, связанные с объяснением перехода от традиционного, аграрного общества к современному, индустриальному. Данные проблемы сохраняют свою актуальность для значительной части стран и народов, населяющих современную планетузначимы они и для России, которая осуществляет сегодня грандиозную трансформацию, призванную завершить строительство современного общества. Вероятно, проблема модернизации сохраняет определенную значимость и для наиболее развитых обществ мира, в которых индустриальный сектор экономики по-прежнему играет немаловажную роль, а процессы глобализации предъявляют им новые вызовы, требующие новых ответов. В этой связи хотелось бы подчеркнуть теоретическую значимость модернизационного направления, плодотворность его использования для объяснения механизмов широких исторических процессов.

Российский опыт модернизации привлекал и привлекает внимание западных специалистов. Концепции А. Гершенкрона, У. Ростоу, С. Блэка, трактующие развитие России как вариант («догоняющий», «неорганичный») общеевропейского процесса модернизации, составляли методологическую основу конкретно-исторических исследований западных россиеведов до конца XX столетия. С 1990;х гг. модернизационный подход стал широко использоваться отечественными обществоведами для объяснения.

1 См.: Алексеев В. В., Побережников И. В. Модернизация и традиция // Модернизация в социокультурном контексте: традиции и трансформации. Екатеринбург, 1998. С. 8−32- Они же. Школа модернизации: эволюция теоретических основ // Уральский исторический вестник. 2000. № 5−6. С. 8−49. особенностей российского перехода от традиционного к современному обществу. Интересные результаты в этом плане были получены в работах специалистов различного профиля (историков, социологов, экономистов, культурологов, философов, политологов): А. Г. Вишневского, H.H. Зарубиной, С. И. Каспэ, В. В. Керова, В. А. Красильщикова, Б. Н. Миронова, В. И. Пантина, H.A. Проскуряковой, A.C. Сенявского, В. В. Согрина, В. Г. Федоровой, В. Г. Хороса и многих других исследователей1.

В современном отечественном обществознании можно выделить две сильные интепретационные модификации — оптимистическую и пессимистическую. Приверженцы первой подчеркивают эволюционный и прогрессивный характер модернизации, что предполагает всеобщее стадиальное движение от примитивных к более сложным, совершенным формам социального бытия в соответствии с универсальными закономерностями. Образно говоря, речь идет об одном движущемся эскалаторе, ступени которого одинаковы, только различные общества едут вверх, стоя на разных ступенях. В рамках подобного подхода история страны трактуется как реализация общих закономерностей перехода от традиционного к индустриальному обществу.

Этот подход нашёл яркое воплощение в работе Б.Н. Миронова", история России трактуется как повторение, но своеобразное, истории Запада (т.е. как движение в том же направлении, в котором развивались Западная Европа и Северная Америка), только с некоторым опозданием — на 2−3 столетия. В основе концепции Б. Н. Миронова лежит идея «европейского происхождения» начал «российской государственности, быта и.

1 См.: Красильщиков В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40−56- Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998; Федотова В. Г. Типология модернизаций и способов их изучения // Вопросы философии. 2000. № 4. С. 3−27- Хорос В. Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996; Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1−2. СПб., 1999. Каспэ С. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М., 2001; Пантин В. И. Волны и циклы социального развития: Цивилизационная динамика и процессы модернизации. М., 2004; Сенявский A.C. Урбанизация России в XX веке: Роль в историческом процессе. М., 2003; Проскурякова H.A. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 153−165- Согрин В. В. Теоретические подходы к российской истории конца XX века // Общественные науки и современность. 1998. № 4- и др.

2 См.: Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX вв.). СПб., 1999. 18 I i менталитета". Подчеркивая «включенность» России в круг европейской цивилизации, количественное, но не качественное отличие русских традиций и ценностей от западных, Б. Н. Миронов обращает внимание и на страновые особенности, обусловленные географическими, этноконфессиональными, социокультурными и институционально-политическими различиями, которые, тем не менее, по мнению автора, не приводили к деформации в целом западной модели развития.

Согласно пессимистической модификации модернизационной интерпретации отечественной истории, последняя трактуется как субоптимальная, если не катастрофическая, попытка выйти на нормальный, западный, путь развития (концепции контрили псевдомодернизации, «околомодернизации», представленные в трудах A.C. Ахиезера, В. Г. Хороса, В. А. Красилыцикова и др.1). Такой исторический «портрет» подразумевает аритмию и негармоничность развития, неэффективность политико-правовых и социальных институтов, социокультурный раскол в обществе, масштабную маргинализацию значительной части населения.

Псевдомодернизация, как полагают сторонники данной концепции применительно к российской истории, приводила к обратным результатам: усилению бремени бюрократического аппарата, понижению уровня жизни и покупательной способности большинства населения, усилению немодерных черт российского общества.

Возможен и принципиально иной подход к трактовке самого процесса модернизации, который был намечен еще в ранних работах английского экономического историка А. Гершенкрона (так называемая концепция «стадий экономической отсталости"2). Суть данного подхода состоит в акцентуации исторического момента, подчеркивании зависимости механизмов модернизации от времени, когда страна вступает в процесс.

1 Ахиезер A.C. Россия: критика исторического опыта: В 3 т. М., 1991; Хорос В. Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996. С. 36−40- Модернизация: Зарубежный опыт и Россия. М., 1994. С. 68- Красильщиков В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века// Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40−56.

2 См.: Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе // Истоки: Экономика в контексте истории и культуры. М., 2004. С. 420−447. модернизации. Согласно данному подходу, со временем (и в зависимости от места) меняются механизмы модернизации и сама модернизация подвергается трансформации.

Модернизационный подход создает предпосылки для формирования существенно отличных историографических образов России:

1) как нормально развивающейся по универсальным законам страны;

2) как страны, динамика развития которой обнаруживает очевидные и некорректные отличия от ««магистрального» пути;

3) как страны, которая осуществляет модернизацию специфическим, отличным от западных стран образом (цивилизационно-своеобразное развитие).

Тем не менее, эти подходы объединяет присущая им ориентация на выявление степени включенности страновой истории в общую эволюцию.

Намечая перспективы изучения российских модернизаций, следует остановиться на возможных его направлениях. Во-первых, важно понимать, что за «анонимными» законами развития стоят конкретно-исторические действия исторических персонажей, осознанные или неосознанные, массовые или уникальные, во-вторых, что в процессе модернизации всегда шла борьба между разными силами, одни из которых поддерживали новации, структурирование новых отношений, другие отстаивали традиционные институты и ценности. При этом на каждой фазе модернизации происходило осмысление, сопровождавшееся переоценкой наследия, выбраковкой устаревшего, разработкой и усилением новационных элементов.

Таким образом, модернизационный переход следует рассматривать как реальный исторический процесс, являющийся результатом противоборства различных социальных и политических группировок, столкновения мнений и стратегий, полный драматизма, героических рывков вперед и катастрофических отступлений.

Пространственные аспекты затрагивались сторонниками * модернизационной парадигмы преимущественно в рамках применения V сравнительно-исторического подхода. Поскольку классический модернизационный анализ был сфокусирован на национально-страновом уровне, постольку, именно, страна выступала в качестве основной аналитической единицы в большинстве западных исследований, базировавшихся на компаративно-исторической методологииГораздо меньше внимания уделялось субстрановым аспектам модернизации, недостаточно исследованными оставались ее пространственно-региональные характеристикиМежду тем без исследования субстрановой динамики модернизации вряд ли возможно получение углубленных знаний о сути данного процесса.

Данная оценка может быть отнесена и к современным отечественным исследованиям российских модернизаций. Немногочисленные, часто «постановочные», работы по данной проблематике лишь подтверждают указанный историографический аспект .

Между тем применительно к российской истории пространственное измерение требует самого пристального внимания. Во-первых, пограничное расположение страны между различными цивилизационными мирами оказывало и продолжает оказывать существенное влияние на ее исторические судьбы и цивилизационную специфику, усложняя последнюю. Во-вторых, колоссальное пространство России, разнообразие ее природно-климатических условий, богатство полезных ископаемых имели неоднозначные последствия для исторической динамики страны в целом и отдельных ее секторов. В-третьих, пространственный сектор оказывал существенное воздействие на внутренний строй страны, ее территориальную.

1 См.: Аванесова Г. А. Региональное развитие в условиях модернизации (на материалах стран Запада и Востока // Восток. 1999. № 2. С. 41−56 См. Соколов А. К. Природно-демографические факторы в российской истории и вызовы современности // Этот противоречивый век. К 80-летию со дня рождения академика РАН Ю. А. Полякова. М., 2000.С.31−53- Наумова Г. Р. Вся Россия (региональный подход в истории народного хозяйства) // Россия на рубеже XIXXX веков: материалы научных чтений памяти профессора В. И. Бовыкина. М.1999.С. 17−27. 3 См.: Опыт российских модернизаций XVIII — XX века: региональное развитие в контексте модернизации. Екатеринбург, 1997; Корнилов Г. Е. Трансформация аграрной сферы Урала в XX веке // Социальные трансформации в российской истории. Екатеринбург, 2004; Побережников И. В. Региональные аспекты модернизации: теоретико-методологические проблемы // Парадигмы исторического образования в контексте социального развития: Сборник научных статей. Екатеринбург, 2003. С. 17−27. морфологию. С одной стороны, Россия характеризовалась меньшим разнообразием природно-климатических условий по сравнению с Западной Европой (мозаично-дробная структура которой создавала материальные предпосылки для существования небольших государств, обладающих большой хозяйственной вариативностью на малых площадях), четким расположением географических зон, «континентальностью», т. е. целостностью и неразбросанностью приобретенной территории. С другой же стороны, колоссальная территория России, ее природная вариативность, сложный исторический характер формирования странового пространства, существенная роль миграций, колонизации, смешения народов в складывании этносоциальной структуры предопределили становление достаточно сложного территориального каркаса. Регионы различались административно-управленческими, хозяйственными, социально-сословными, этнокультурными ландшафтами, что создавало предпосылки для вариации степени их проницаемости импульсов модернизации.

Оценка возможностей российской модернизации через провинцию позволяет социологически точно уловить инновационные возможности российского исторического бытия, увидеть большое в малом, доказать типичность явлений, показать общее и особенное. Анализ процесса социальных изменений в общероссийском и межрегиональном контекстах дает возможность выявить специфику эволюции сословий Орловской губернии в условиях переходного периода.

В отношении взаимодействия динамики общественного развития с пространственными формами следует сделать ещё несколько замечаний. Во-первых, социальные изменения как меру исторического времени можно условно подразделить на циклически повторяющиеся, отражающие моменты функционирования общественных систем и их воспроизводства, и собственно исторические, порождающие необратимые качественные преобразования общества, новые формы социального бытия. Именно последние, отражая момент исторической новизны, и составляют то, что мы привычно понимаем как историческое развитие. Разделить эти два типа движения общества можно лишь теоретическив реальном историческом процессе они слиты и взаимно обусловливают друг друга. Само развитие можно рассматривать как своего рода накопленный результат функционирования общественной системы: моменты развития общественной системы фиксируются в непрерывных видоизменениях, которым подвергается порядок ее функционирования, что, в конечном итоге, ведет к ее эволюционным или революционным преобразованиям, порождению нового качества общественной системы.

Во-вторых, говоря о развитии любой социальной системы, мы, прежде всего, подразумеваем под ним именно диахронное развитие, т. е. развитие по «вертикали» времени (из прошлого через настоящее в будущее), в то время как сама эта общественная система мыслится нами как некая самотождественная целостность, способная поддерживать свою идентичность и границы через осознание собственной историчности. Так, эволюция сословий может служить примером реального отражения того, как одни способы жизнедеятельности исторических групп с течением времени «перекрываются» другими в границах одного региона или остаются неизменными.

В-третьих, для конкретно-исторических исследований вполне закономерен вопрос о соотнесении типов культуры с реальным историческим пространством. Традиционная и современная культуры — это два полюса в широком спектре межкультурных исследований. Можно выделить также смешанный тип обществ-культур, вовлеченных в индустриальную модернизацию, но, тем не менее, сохранивших свои культурные традиции. В одной стране могут объединяться два типа культуры — унифицировано-индустриальная и этнически самобытная, традиционно-ориентированная. Россия, например, представляет собой сложное сочетание традиционной и современной культур, соотношение между которыми отличалось на уровне различных регионов, столиц и провинций. Одни исследователи считают, что в смешанном традиционно-индустриальном типе культуры, видимо, относительно гармонично сочетаются элементы модернизации и этнически обусловленные стереотипы поведения, уклада жизни, обычаев, национальных особенностей мироощущения. Другие — усматривают в тандеме традиции — модернизации причину социальных катаклизмов и говорят о том, что Россия совмещала спонтанное и догоняющее развитие. Естественность и органичность ее социального развития были нарушены: не успевали естественным путем завершиться одни процессы, как стимулировалось появление других. Типы перехода к модернизации опережали возможности и готовность широких народных масс к переменам, увеличивая болезненность перехода. Во многом благодаря этому, по мнению Б. Н. Миронова, модернизация породила социальную фрагментацию в городе и деревне.

Системный подход меняет отношение к истории общества, производя «переориентацию способов научного мышления и общего понимания мира». Новая научная парадигма оказывается противоположной аналитической, линейно-причинной парадигме классической науки. В рамках системного подхода основной акцент делается «на анализе целостных интегративных свойств объекта, выявлении его различных связей и структуры"1. Под системой понимается совокупность компонентов, взаимодействие которых друг с другом и со средой порождает интегративные свойства, обеспечивающие осуществление системообразующих функций системы. В соответствии с такими представлениями, общество является целостной системой, интегративность которой порождается во взаимодействии всех ее компонентов, так как мировой социум развивался в результате взаимодействия и взаимовлияния всех цивилизационных компонентов: экономических, культурных, политических и других процессов. Новые системообразующие свойства системы при этом не вытекают из качеств ни одного из ее компонентов. Наиболее распространенная в системологии.

1 Садовский В. Н. Основания общей теории систем. Логико-методологический анализ. М., 1974. С. 22, 25. трактовка понятия «система» вообще фактически отрицает возможность наличия «ведущего» (т.е. главного, базисного) системного компонента. Об отсутствии такого компонента свидетельствует и принцип невыводимости законов поведения системы из законов поведения ее элементов1. Таким образом, системный подход, с одной стороны, позволяет, а с другойобязывает выявить и изучить реальные взаимосвязи хозяйственной, социокультурной, социально-психологической и других подсистем общества, без чего полноценный анализ социума не может быть состоятельным.

Важную роль в данном исследовании играет принцип междисциплинарности, характерный для «новой социальной истории», в рамках которой выполнена диссертация. Исследование не случайно носит междисциплинарный характер. В мировой исторической науке, как известно, с 70-х гг. прошлого столетия предпринимаются попытки преодолеть односторонний сциентизм в интерпретации дел человеческой деятельности, сохранив вместе с тем наработанное предшествующей традицией теоретико-методологическое наследие. Современные исследователи пришли к осознанию необходимости диалога «старых» и «новых» путей историописания с целью выработки иных методологий, по-новому понимающих природу человека, его место и роль в истории. В своем большинстве современные попытки междисциплинарного синтеза направлены на антропологизацию истории, которую сегодня желают максимально насытить человеческим содержанием.

При определении методологии мы учитывали, во-первых, конкретно-исторический характер нашего исследования, во-вторых, междисциплинарность проблемы, в-третьих, сравнительно-исторический, компаративный тип настоящей работы. Поэтому в теоретико-методологическом отношении в работе, помимо традиционных главенствующих приемов исторического исследования, используются.

1 Садовский В. Н. Основания общей теории систем. С. 135−136. концептуальные подходы и методики других социальных гуманитарных наук (социологии, психологии).

При изучении историко-психологических явлений в исследовании применяются подходы «новой социальной истории»: социоструктурный, социокультурный, личностно-психологический. Как известно, в сферу интересов социальной истории входят такие вопросы, как человек и его положение в обществе, проблемы духовной жизни в широком плане, человек в различных ситуациях и взаимосвязях, в социальной среде и в системе однородных групп, в семье и повседневной жизни. Использование социоструктурной и социокультурной модели исторического объяснения позволяет отказаться от ложной альтернативы социального и культурного детерминизма, которая рисует индивидов как полностью формируемых либо социальными, либо культурными факторами. Интегральная модель, к которой склоняется автор, подразумевает анализ всех уровней социальной реальности, активность действующих лиц. Последние интерпретируют и преобразуют навязываемые властями правила, роли, ценности, символы в соответствии со своими нуждами, желаниями и обстоятельствами1.

В изучении соотношения социальных структур, процессов и человеческой деятельности перспективным, на наш взгляд, представляется использование теории структурации Э. Гидденса. Исследователь справедливо отмечает, что между макроструктурами (государства или их экономические, социальные или культурные системы), структурами среднего уровня (внутриполитические институты, корпорации, социальные организации, региональные субкультуры) и микроструктурами (олигархии, элитные клубы, маргинальные группы, семьи) нет границы, что именно люди, а не общество, порождает структуры и инициирует исторические изменения, но их креативная деятельность и инициатива социально обусловлены. Момент производства действия одновременно является.

1 Репина Л. П. Парадигмы социальной истории в исторической науке XX столетия (Обзор) // XX век:

Методологические проблемы исторического познания. 4. 1. М., 2001. С. 93. моментом воспроизводства контекстов повседневной деятельности в социальной жизни. Эта модель объяснения связывает воедино анализ всех уровней социальной реальности1.

В работе первостепенное внимание уделялось истории человека и социальной среды, а не тех институтов и формально-правовых отношений, в рамках которых они вынуждены существовать. Предпринимается попытка провести исторический анализ на микроуровне при использовании сложившихся методов изучения повседневности. В частности, использовался биографический метод, применение которого позволяет уловить связь между «историей жизни» одного человека с историей общества.

Таким образом, решение исследовательских задач осуществляется на основе широкого междисциплинарного синтеза, путем адаптации методов и положений различных гуманитарных дисциплин, в рамках традиционного системного подхода.

Территориальные границы исследования. Географические рамки исследования охватывают территорию Орловской губернии, представлявшей собой типичный аграрный регион Центрального Черноземья, особенностью которого являлось промежуточное положение между южной Россией и развитыми промышленными губерниями центра страны. В административном отношении губерния делилась на 12 у.е.здов: Орловский, Волховский, Брянский, Дмитровский, Елецкий, Карачевский, Кромский, Ливенский, Малоархангельский, Мценский, Севский и Трубчевский, часть из которых входит в состав современных Брянской и Воронежской областей.

Хронологические рамки исследования — вторая половина XIXначало XX века. Это время качественных перемен в жизни российского общества и государства, период ускоренной модернизации России. Отмена крепостного права, начавшаяся индустриализация, секуляризация и индивидуализация сознания образованной части общества, рационализация.

1 Гидденс Э. Элементы теории структурации // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск, 1995. С. 105- Он же. Устроение общества: Очерк теории структурации. М., 2003. социальных отношений, формирование новых классов и профессиональных групп — сближали Россию с Европой. Вместе с тем, модернизационные процессы сталкивались с сопротивлением традиционных структур, институтов, идей, норм, традиций, которые по-прежнему определяли экономическую, общественную и повседневную жизнь, менталитет подавляющей части населения российской провинции. Длительность изучаемого периода объясняется тем, что проследить изменения в социальной жизни общества можно лишь в рамках сравнительно больших промежутков времени и наиболее эффективно это достигается при исследовании переломных эпох, какой являлась пореформенная эпоха в России.

Научная новизна исследования заключается в том, что настоящая диссертация является первой в отечественной исторической науке специальной работой, где дана комплексная (социоструктурная, социокультурная и личностно-психологическая) характеристика орловского общества в контексте проблем особенностей социальной модернизации российской провинции. В исследовании сформулировано целостное представление об эволюции дворянства, купечества и духовенства Орловской губернии как определённых социальных систем. Выявлены их структурные элементы, взаимосвязи между ними, проведён сравнительный исторический анализ указанных сословий в межрегиональном и общероссийском контекстах.

Комплексный анализ привилегированных сословий Орловской губернии позволил выявить соотношение традиционализма и новаций в их хозяйственной и общественной деятельности, повседневной жизни.

Впервые результатом специального анализа стали отдельные представители губернской элиты, в жизни и деятельности которых получили индивидуальное воплощение характерные для этих сословий черты в «эпоху перемен».

Впервые в отечественной историографии была предпринята попытка анализа самосознания сословий отдельной губернии в сравнительном аспекте (соотношение корпоративно-сословного и бессословного самосознания).

Результаты исследования большей частью основаны на архивных материалах, которые впервые вводятся в научный оборот. Сделанные выводы позволяют скорректировать некоторые утвердившиеся в историографии представления и стереотипы.

Практическая значимость исследования заключается в том, что основные положения и фактические сведения диссертации могут быть использованы в создании обобщающих трудов по истории российских сословий, исследованиях по социальной истории, этнологии, тендерной тематике. Данные диссертации можно использовать при подготовке учебников для вузов и школ, чтении общих и специальных курсов на исторических, юридических, культурологических факультетах. Наблюдения и выводы диссертации могут быть использованы в изучении различных сословных групп в других регионах России.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры истории России Московского педагогического государственного университета, кафедры истории России Орловского государственного университета, кафедры теории и истории государства и права Орловской региональной академии государственной службы. Основные положения диссертации нашли отражение в 34 публикациях автора, в том числе 4 монографиях: «Орловское потомственное дворянство второй половины XIX — начала XX вв. (происхождение, инфраструктура и социально-культурный облик)» — 17 пл., «Орловское купечество второй половины XIX — начала XX вв.» — 18 пл., «Орловское дворянство и купечество второй половины XIXначала XX вв. (социокультурная характеристика)» — 11,5 пл., «Орловское приходское духовенство второй половины XIX — начала XX вв.» — 12,25 пл., статьях в таких изданиях, как «Отечественные архивы», «История государства и права», «Наука и школа», «Федерализм», «Государственная служба», «Вестник Российского университета дружбы народов», «Вестник Челябинского государственного университета», «Научные ведомости Белгородского государственного университета», «Вестник Тамбовского государственного университета» (включенных в список ВАК). Результаты научного исследования апробированы в выступлениях на международных, всероссийских, межвузовских научных и научно-практических конференциях.

Материалы диссертационной работы включены в тематику лекций, семинаров и специальных курсов по отечественной истории для студентов исторического факультета Орловского государственного университета.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений.

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ 3:

В результате привнесенных в конце XIX века законодательных изменений, которые коснулись непосредственно купечества, гильдейское купеческое звание перестало быть показателем принадлежности к торгово-промышленной элите империи. Звание становится исключительно номинативным и не дает никаких реальных социально-экономических преимуществ. В результате крупнейшие предприниматели не выбирают гильдейские свидетельства и продолжают коммерческую деятельность вне сословных рамок.

К концу XIX — началу XX в. купеческое сословие превратилось в своего рода корпоративную организацию, которая объединяла незначительное количество имущих лиц, большей частью не связанных непосредственно с предпринимательством. Таким образом, к этому времени в купеческом сословии остаются те лица, которые традиционно носили купеческое звание, а также те, которые приобретали это звание с целью оградить себя от административно-полицейского притеснения.

В процессе пореформенного изменения численности купечества Орловской губернии можно выделить два основных этапа. Первый — 1890-е гг., когда количество купцов и членов их семейств было относительно постоянным, а колебания в численности были обусловлены трансформациями региональной экономической конъюнктуры, основанными, как правило, на уровне урожаев зерновых. Данные колебания происходили в основном в среде купцов 2-й гильдии, в то время как в 90-е гг. XIX в. первогильдейское купечество увеличивалось, в силу своих финансовых возможностей не испытывая особых трудностей в годы кризисов.

Второй этап приходится на период с 1899 по 1917 г., когда в результате законодательных актов податной реформы 1898 года численность купечества в Орловской губернии, как и в целом по стране, постоянно сокращалась. При этом количественный состав орловского купечества уменьшался быстрее и неравномернее. Интенсивнее всего сокращалась численность купцов 2-й гильдии. Купечество 1-й гильдии удерживала в сословии реальность получения определенных преимуществ, которые были закреплены за высшим разрядом, в том числе право получения потомственного почетного гражданства. К тому же данная группа купцов в начале XX в. пополнялась евреями, которым купеческое звание давало возможность жить и заниматься бизнесом вне черты оседлости.

Территориальное распределение купцов определяло их стремление проживать в экономически перспективных центрах губернии, которыми и являлись городские поселения.

Во второй половине XIX — начале XX в. происходили процессы, приведшие к значительным изменениям определенных качественных характеристик состояния орловского купечества. Во-первых, это относится к трансформации возрастных характеристик. Изучение данных в различных источниках позволяет сделать вывод о неуклонном демографическом старении купечества. Во-вторых, в результате изменяющихся внешних условий и внутренней ситуации в сословии начинается преобразование семейной структуры купцов, которое выражается в увеличении числа простых семей и одновременном сокращении количества купеческих семейств. Следует отметить, что протекание данных процессов в разных категориях купечества отличалось характерными особенностями.

Социальная мобильность купцов и членов их семей характеризовалась значительным перевесом вертикальных перемещений, что прослеживается и по отдельным гильдиям. Основной поток межсословных переходов типа «сверху вниз» из купцов направлялся в мещанство, куда перечислялись исключительно купцы 2-й гильдии. Другой канал вертикальных перемещений — «снизу вверх» — в потомственное почетное гражданство использовали главным образом купцы 1-й гильдии. До минимума сократились переходы в дворянство, что свидетельствует о свертывании одворянивания" купечества, вытесняемого новым социальным явлением -«обынтеллигентниванием» купцов.

Горизонтальная мобильность, имевшая невысокий удельный вес, была представлена межгородскими миграциями купцов. Одни из нихвнутренние, распространенные у второгильдейского купечества — включали переезды из уездного центра в губернский город, из Орла в уездные города и между последними, другие — внешние, доминировавшие у купцов 1-й гильдии — состояли из перемещений за рамки Орловской губернии. Коренные купцы тяготели к Москве, «некоренные» — к Киеву и Харькову.

В купеческой земельной собственности преобладали мелкие хозяйства и состояло незначительное количество земли. В начале XX в. сокращение купеческого землевладения происходило за счет уменьшения количества мелких владений, поэтому их удельный вес снижался. Можно сделать вывод, что с этим было связано приостановление деконцентрации купеческих поместий, наблюдавшееся на рубеже двух веков и являвшееся особенностью аграрного хозяйствования в стране.

Использовались два основных способа получения дохода от земельной собственности: сдача ее в аренду, что делали около трети купцов, и организация на ней собственного хозяйства, свойственная большей части членов сословия. Чем крупнее было имение, тем чаще здесь велось свое производство.

Обработка земельных угодий велась с помощью постоянных рабочих и нанимаемых на определенный срок крестьян. В купеческих хозяйствах наряду с обычным сельскохозяйственным инвентарем использовались сельскохозяйственные машины, причем значительным количеством последних владели хозяева крупных поместий. Производились преимущественно зерновые культуры, однако высаживались технические, которые реализовывались либо на местные предприятия, либо в другие регионы страны и за границу через губернские центры торговли хлебом. При этом наблюдается прямая зависимость, то есть чем крупнее было хозяйство и I выше производительность, тем шире география сбыта производимого продукта.

Характерной чертой развития купеческого предпринимательства в пореформенный период было его сокращение практически во всех указанных отраслях местной экономики, только в одних областях оно шло быстрее (сфера услуг), в других — медленнее (торговля, сельское хозяйство). Традиционный тип купца постепенно исчезал, и на смену ему шла новейшая генерация предпринимателей из разночинной среды. Данное обстоятельство было вызвано общей тенденцией сокращения численности сословия, из которого уходили торговцы и заводчики, не прекращая при этом экономической деятельности.

В среде провинциального купечества формировалось твердое убеждение в ненужности для реальной жизни книжного знания. К тому же значительная часть читающей публики (учащиеся, дворяне, ученые) располагала большим количеством свободного времени, чем купечество. Приоритеты родителей в выборе места учебы для своих детей определялись их материальными возможностями, уровнем культуры, положением .в обществе, общественно-политическими умонастроениями. Отношение к женскому образованию в купеческой среде оставалось в основном отрицательным, поскольку жизненный путь женщины из купеческого сословия не был связан с общественной деятельностью или государственной службой и был связан исключительно с семейными обязанностями. Тем не менее, само появление во второй половине XIX века возможности получения образования женщинами означало постепенный отход от сугубо прагматической картины мира, определенную демократизацию общества.

Восстановление различных сторон частной жизни купечества продемонстрировало сложный состав культурного облика сословия. Устойчивыми чертами, проявлявшимися во всех сферах жизнедеятельности, выступали ориентация на народную культуру и присутствие дворянских идеалов. Подобные тенденции приводили к тому, что некоторые члены купеческих семей были неграмотными, а другие имели высшее образование. Одни увлекались музыкой и театром, читали периодику и совершали заграничные путешествия, а у других круг интересов был ограничен посещением церкви и собственным делом.

В конце столетия в традиционном купеческом досуге, проявлявшемся в частых застольях, чаепитиях и гуляньях, прослеживаются новые явления, связанные с организацией увеселений и праздников в масштабах города и стремлением представителей сословия к социальной и культурной самоорганизации, результатом чего стало их активное участие в создании купеческого собрания.

Неотъемлемой частью деятельности орловского купечества являлась благотворительность. Пожертвования на развитие культуры и образования, на нужды церкви и здравоохранения были привычной статьей расходов российских купцов. Многообразие форм благотворительной деятельности показывает, что купечество не только сохранило свою социальную нишу в обществе, но и стремилось ее закрепить и усилить за представителями своего сословия. Традиционные формы благотворения сосуществовали с новыми веяниями: создавались всевозможные общества по распространению знаний, строились учебные заведения, выделялись средства на создание медицинских учреждений и богоугодных заведений. Размер благотворительности и ее направленность чаще определялись личными качествами жертвователя, который мог направить их на образование, здравоохранение, социальную деятельность или завещать церкви.

Во второй половине XIX века наблюдается малоактивное, полупринудительное участие купцов в городском самоуправлении. Орловское купечество, представленное в Городской думе финансировало разного рода работы и мероприятия городского масштаба, вело черновую, кропотливую работу по благоустройству города. Работа в Думе укрепляла ведущие, лидерские позиции купечества в местной жизни. Этот процесс был сложный, наталкивался на эгоизм отдельных представителей купечества и личную недисциплинированность избранных в этот орган купцов. Несмотря на это, работа в Думе способствовала формированию сословной идентичности орловского купечества. Запоздалое оформление сословной идентичности было стимулировано участием купечества в органах городского самоуправления, моделью которых служили западные образцы.

В пореформенный период в Орловской губернии действовали как старые сословные учреждения, так и были организованы новые. Появление новых организаций свидетельствует об определенной активизации внутрисословной жизни, что было обусловлено объективным фактором (общественным подъемом) и субъективным фактором (приходом в сословие деятельных лиц). Деятельность купеческого общества сосредоточивалась вокруг нескольких направлений: в частности, взаимодействие с местной администрацией и органами самоуправленияоказание помощи обедневшим членам сословиязащита интересов предпринимателей на разных уровнях. Однако в результате уменьшения численности купечества и ослабления его экономических позиций последняя функция постепенно переходила к другим учреждениям. Кроме того, сформированный новый сословный институткупеческое собрание — предназначался только для организации культурного досуга купцов и членов их семей. С этой целью устраивались различные увеселительные мероприятия. Клуб был открытым, но элитным, по современным понятиям, заведением, поскольку в нем могли быть членами представители привилегированных слоев города.

МОСКОВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ.

На правах рукописи.

Лавицкая Марина Ивановна.

ЭВОЛЮЦИЯ СОСЛОВНОГО ОБЩЕСТВА ОРЛОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В УСЛОВИЯХ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX — НАЧАЛА XX вв.

Специальность 07.00.02 — отечественная история.

Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук.

Том II.

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор Н. А. Проскурякова.

Москва 2010.

ВВЕДЕНИЕ

3.