Традиционная культура коренных народов Восточной Сибири (1920 — конец 80-х гг.): опыт сохранения и развития

Актуальность темы

В последние десятилетия мировое сообщество переживает бум этнического возрождения. Подобные процессы являются своеобразной реакцией этносов против унифицирования ценностей западной цивилизацией независимо от их адаптационных способностей и возможностей. В том числе, это нашло отражение в законодательном признании прав коренных народов на исконные территории, на их возобновляемые и невозобновляемые ресурсы в Декларации Международной организации труда (МОТ) 1989 г. «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах».1 Хотя декларация ратифицирована не всеми государствами, в ее положениях отмечаются качественные изменения норм международного права по отношению к коренным народам. Если ранее нормы содержали явную ориентацию на ассимиляцию этих народов в доминирующее общество, то теперь признаются их права на контроль над собственными институтами и образом жизни.

Кроме того, в рамках Международного десятилетия коренных народов мира (1995;2004 гг.), объявленного ООН, для мирового сообщества более зримо выявляется проблема ориентации на традиционные этнокультурные институты и механизмы при оценке социальной действительности. Отсюданеобходимость исторического изучения традиционной культуры, ее развития и сохранения в полиэтническом государстве.

Современное человечество представляет собой огромное множество различных исторически сложившихся общностей. Среди них особое место занимают образования, которые в науке принято именовать этническими: нации, народности, племена, этнические группы и т. д. Общностей такого рода сегодня в мире насчитывается несколько тысяч. Неоднородность протекания социально-экономических, этнических и демографических процессов привела к огромным различиям между этими общностями в уровнях развития, условиях жизни и их численности. В связи с этим возникают межэтнические столкновения, войны, напряженность, и так на протяжении более века. В связи с чем также возникает необходимость исторического анализа проблем, корни которых лежат в Х1Х-ХХ столетиях.

Вступив на путь реформ, наше общество переживает на протяжении последних лет драматические по своему характеру процессы. Сами реформы, изменившие за короткие сроки всю обстановку в обществе, породили сложные проблемы во всех сферах жизни, серьезно повлияли на характер межнациональных отношений, обнажив при этом огромный межэтнический потенциал, часто конфликтный. В этой социокультурной ситуации очень важно понять, в каком обществе сегодня живут люди и каковы их возможности в изменении существующего положения. Эту проблему необходимо решать с помощью новых знаний, идей, теорий, учебных дисциплин, которые могли бы научно объяснить исторический процесс, осмыслить общественную ситуацию, сформировать новое адекватное реальности мировоззрение. В связи с чем возникает задача ретроспективного анализа истории национальных социокультурных традиций этносов России, СССР.

Многие проблемы России, в том числе этнические конфликты во многом являются следствием массового социального невежества. Собственный жизненный опыт, а не глубокие знания, зачастую служит как для руководителей, так и для подчиненных главным критерием в профессиональной деятельности и в повседневных поступках, хотя современный человек, даже не являющийся профессиональным руководителем, не может сегодня успешно адаптироваться к сложной и динамичной социокультурной обстановке без знания хотя бы основных традиций и обычаев других этносов, особенностей межнациональных отношений и конфликтогенных факторов. И пока будет сохраняться и доминировать такой приоритет «практики» над «теорией», многие проблемы общества будут оставаться неразрешенными, то есть, научно-практические знания в сфере культурно-национальных отношений стали социально востребованными в современных условиях. Таким образом, актуальность темы проявляется еще более выпукло.

Советский сверхидеологизированный строй сформировал определенный тип историка, научившегося воспринимать партийное руководство как нечто естественное и само собой разумеющееся. В русле национальной политики, сложившейся с 1917 года двадцатого столетия, каждая республика, регион имели свою собственную официальную историю, которая составлялась по одному общему образцу. Получалось так, что народы каждой будущей республики, края проходили одни и те же этапы единого исторического развития и именно Москва определяла ритм и темп этого развития. Такой подход вел к искажению подлинной истории не оставалось места для определения национальной идеи, проявлявшейся в скрытых или «замещенных» формах. В связи с чем актуальность проблемы национального развития через призму культурной, этнической, духовной сфер, еще более очевидна.

Культура, языковое пространство, религия, искусство обоснованно признаются средоточением и яркими формами воплощения национального своеобразия. В период советского строительства в многонациональной России была сделана попытка сохранения и развития традиционной культуры этносов нашей страны, в том числе аборигенов Восточной Сибири. В указанный период произошла трансформация традиционного хозяйствования народов региона, колоссальные изменения в их культурной, духовной сферах. Изучению данных сложнейших противоречивых и драматических проблем посвящено исследование, где анализируются этнокультурные процессы через призму национальной политики партийных и государственных структур в советский период.

Более того, даже поверхностный анализ основных исторических событий XX в. позволяет сделать вывод о возрастании роли этнического фактора в культурно-историческом процессе. Этнические процессы являются основой национальных движений, и прошлый век по праву считается веком национальных идеологий, национальных движений, веком национализма. Постоянно убыстряющиеся темпы культурно-исторического развития народов стимулируют межэтнические взаимодействия и национальные движения. Таким образом, всплеск этничности требует от специалистов ответа на многие важные вопросы повседневной жизни, причем актуальность этнологических исследований определяется не академическими интересами ученых, а требованиями реальной политики.

Со второй половины XX в. стала очевидной прагматическая ценность этнологических знаний. Рекомендации и знания этнологов, историков по разным сферам общественной жизни необходимы для решения политических, социальных и культурологических проблем, они используются в массовых коммуникациях, дипломатии, международной торговле, туризме и т. д.

Объект изучения. В качестве основного объекта и одновременно субъекта «традиционной культуры» в диссертации рассматриваются коренные народы Восточной Сибири (буряты, хакасы, тувинцы), находившиеся к началу XX в. примерно на одинаковой стадии социально-экономического и культурного развития, и главной жизнеобеспечивающей отраслью их хозяйства было скотоводство. Эти народы к октябрю 1917 г. составляли большинство коренного населения Восточной Сибири и вошли в состав Российского государства в XVII в., кроме тувинцев. Над Тувой протекторат России был объявлен в 1914 г. Среди коренного населения наиболее многочисленной народностью были буряты. По переписи 1897 г. их насчитывалось 288,4 тыс. человек, или 35% общей численности аборигенного населения Сибирского региона. За бурятами по численности у следовали якуты — 225,4 тыс. (27%), хакасов было 41 (5%)." .

Особое место среди автохтонов Восточной Сибири занимают малочисленные народы (эвенки, тофы и др.). Они обитали в районах сплошного промыслового хозяйства, сочетавшегося с оленеводством. При изучении данных народов, исследователи, как правило, исходят из того, что эти общности к началу прошлого века находились на разных стадиях первобытно-общинного строя. Известно, что капитализм не может существовать без постоянного расширения сферы своего господства. В России данный процесс шел неравномерно, и у разных народов степень распространения капитализма к началу революционных событий была неодинаковой.

В Сибири развитие капиталистических отношений, а следовательно постепенное разрушение традиционного образа жизни отражалось более всего на тех народах, которые жили ближе к основным торговым путям и местным экономическим центрам (например, буряты, хакасы, якуты), а менее — на обитателях дальних окраин — малочисленных народах.

Предмет исследования. «Традиционная культура», «образ жизни», «жизненный уклад» являются предметом исследования многих наук: этнологии, философии, социальной психологии, культурологи и до. Такой широкий спектр анализа рассматриваемого общественного, культурного феномена, с одной стороны, дает возможность всестороннего подхода к выяснению его социальной, духовной природы, а с другой — представляет трудности в определении действительных границ данного явления, а также в выработке единого теоретического обоснования содержания понятия, его связи и соотношения с другими категориями исторического, культурологического, политологического, этнологического характера.

Предметом нашего исследования являются этнокультурные изменения у народов СССР в новое и новейшее время, то есть в тот период, когда материальный быт, духовная культура и общественное сознание народов подвергаются всестороннему влиянию капиталистической системы общественных связей во всех многообразных локальных вариациях этого влияния, а затем в результате революционной смены общественного строя происходит становление новой системы общественных связей в не менее многообразной локально-региональной реальности воздействия этой новой системы на этнокультурную сферу образа жизни, находясь в подвижном состоянии.

Этнокультурные процессы как основной предмет изучения традиционен для этнографии, однако, с другой стороны, данная наука понимает этот предмет чаще в плане выделения, описания, исследования генезиса, этнокультурных параллелей и специфики явлений. И реже обращается к исследованию причин, образующих эти явления, приводящих к их видоизменению или исчезновению.

В связи с чем предметом исследования станут факторы, воздействующие на культурно-бытовую сферу образа жизни коренных народов Восточной Сибири (бурят, тувинцев, хакасов, эвенков) в период радикальных перемен двадцатого века. Изучение факторов общесистемно-стадиального характера (или формационного уровня) и локально-исторического позволит выявить связи этноспецифического, национально своеобразного и универсально всеобщего в образе жизни коренных народов региона, а также причины и последствия данных изменений в период социализма.

Территориальные рамки исследования — Республики Бурятия, Хакасия и Тува (Тыва), национально-государственные образования, сделавшие огромный шаг вперед в развитии народно-хозяйственного комплекса, социальной сфере. Для защиты прав коренных народов впервые в истории человечества была выработана государственная национальная политика (ноябрь 1917 г.), в соответствии с которой шло культурное развитие.

Государственное строительство Бурятии протекало в несколько этапов: в 1923 г. была образована Бурят-монгольская автономная Советская социалистическая республика (с 1958 г. — Бурятская АССР), в 1937 г. границы республики были изменены в связи с передачей нескольких районов в состав Иркутской и Читинской областей. Применительно к периоду 1923.

1937 гг. — границы Б-М АССР до их изменения. В работе используются официальные названия республики, существовавшие в те годы.

В октябре 1930 г. Президиум ВЦИК принял постановление: «Преобразовать Хакасский округ в существующих его границах в автономную Хакасскую область, входящую как территориальная часть в состав Западно-Сибирского края». В феврале 1931 г. состоялся I съезд Советов Хакасской автономной области.

Тува вошла в состав СССР в октябре 1944 г. как Тувинская автономная область, ас 1961 г. стала автономной республикой.

Нами исследована традиционная культура эвенков, коренного малочисленного народа на территории Бурятии, в силу их исторического расселения в основном в Баунтовском, Баргузинском, Курумканском районах республики. Вместе с тем история эвенков Таймырского (Долгано-Ненецкого) и Эвенкийского автономных округов Красноярского края не рассматривается, так как история народов этих округов должна анализироваться в русле работ по проблемам малочисленных народов Крайнего Севера, из-за специфических reoи биологических условий и особенностей их развития.

Хронологически исследование охватывает 1917;1990;е годы, то есть советский период — со времени революционных событий, образования автономной республики Бурятия в составе СССР, автономных областей в Хакасии, Туве и до демонтажа существовавшей системы. Советское национально-культурное пространство было реальностью почти 90-летнего периода истории. Она может восприниматься и как особая система со своей структурой, и как процесс исторического развития, истоки которого связаны с уникальным геополитическим расположением и содержанием России, а завершение — с нынешней действительностью. Советский период создал особенные предпосылки для решения ключевых трансформационных проблем, в том числе и ее национальных районов. Тогда наше общество выходило из традиционализма, складывались основные предпосылки для перехода к новым, модернизированным механизмам социального регулирования (трансформация традиционной культуры и хозяйствования коренных народов, урбанизация, подъем уровня образования и т. д.).

Более того, речь идет о проблемах, связанных с развитием культуры в индустриальную эпоху, то есть на тех этапах нового и новейшего периодов истории человечества, когда в самих условиях жизнедеятельности народов происходят качественные изменения принципиального характера, коренным образом меняющие весь их сложившийся культурный уклад. Новое и новейшее время, в русле которого изучается данная работа, характеризуется совсем иными закономерностями в развитии условий жизнедеятельности людей. Именно в эти периоды натуральность хозяйства как базис устойчивого воспроизводства традиционной этнокультурной специфики постепенно исчезает из жизни народов, государств, регионов и целых континентов, экономика которых переводится на индустриальную основу и на рельсы широкого обмена деятельностью и ее результатами сначала во внутринациональном масштабе, а затем в межнациональном и мировом.

Цель и задачи исследования

Данная работа посвящена исследованию изменений в традиционной культуре, укладе коренного населения Восточной Сибири в связи с радикальными преобразованиями советского периода. Здесь необходимо особо отметить, что социальное возобновление поколений достигается в ходе их социализации (система направленных и ненамеренных воздействий общества на индивида, группу, в результате которых они приобщаются к культуре и становятся полноправными членами соответствующего общества. В нашем случае — традиционного, специфического и отличного от рационального). А если данное сообщество, веками развивающееся по законам кочевого, полукочевого образа жизни, извне радикально меняют, ломают в условиях борьбы, насилия, то оно неизбежно теряет вековые ориентиры, одновременно мучительно и трудно адаптируясь к новым.

Они же, новые закономерности воспроизводства условий жизни изменяют характер этнокультурной специфики во всех сферах образа жизни народов, придают новое качество и новые импульсы развитию связей, соединяющих людей в общности этнонационального типа. Сложная структура дифференцированной деятельности многократно усложняет все аспекты жизни человека и общества, так как делает человека более зависимым от системы совокупных общественных связей, пронизанных многообразными взаимозависимостями на всех уровнях (на личностном, групповом, включая территориальный, профессионально-отраслевой, социально-классовый срезы, общесистемном), с трудом поддающимися полному учету.

В связи с чем целью диссертации должно стать исследование тенденций и особенностей изменений традиционной культуры автохтонов Восточной Сибири, анализ и обобщение опыта сохранения их культуры в период советской власти. В соответствии с целью конкретные задачи заключаются в следующем:

— рассмотрение национальных и этнокультурных процессов и явлений в контексте всеобщих социальных связей в ходе радикальных перемен с первой четверти XX века. Сделать попытку изучения, сопоставления выработки этнокультурных особенностей образа жизни автохтонов в сочетании общесистемных закономерностей и локально-региональных вариантов этнического развития;

— анализ феномена этнической (народной) культуры через осмысление изменений способов деятельности народа в процессе формирования в национальную общность;

— показать оптимальность и эффективность принятых решений политическим руководством Советского Союза в области культурно-национального строительства, сохранения и развития традиций этносов региона в пределах понятий и представлений своего времени, уровня общественного сознания, а также возможностей и средств реализации;

— проанализировать, являются ли ошибки и просчеты, а также то, что сегодня мы воспринимаем как ошибки и просчеты в осуществлении национальной политики в культуре, образовании, результатом и отражением своего времени, оправданы (или неоправданны) они реальными возможностями эпохи;

— изучить адаптацию к природной среде и поведение кочевника в процессе радикальных перемен традиционной культуры, уклада, хозяйствования и перехода к новым видам деятельности;

— проанализировать развитие форм традиционной культуры, которые трансформировались в ходе резких перемен советской эпохи;

— изучить межнациональное взаимовлияние в сферах традиционной культуры.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней предпринята попытка переосмысления устоявшихся взглядов на проблему, выявления в ней тенденций и специфических особенностей процессов развития и сохранения традиционной культуры автохтонов региона. Исследование представляет комплексное монографическое исследование, посвященное истории культурно-национального строительства в советский период. Проблемы рассматриваются в противоречивой динамике, уделяется внимание изучению социальных, культурных этнических последствий национальной политики советской системы.

Заметно расширена фактологическая база: в работе приводятся архивные документы, источники, в том числе ранее имевшие гриф секретности или же не получившие глубокого анализа. Кроме того, вошли материалы, статистические данные, часть которых ранее не нашла освещения в опубликованных трудах, а также по-новому оцениваются имеющиеся источники, что позволило нестереотипно взглянуть на известные исторические факты и привнести ряд новаций в оценку темы.

Практическая значимость работы определяется тем, что своим содержанием она достаточно тесно связана с существующими социальноэкономическими, национальными проблемами региона, республик. Обобщенный исторический опыт в определенной степени поможет сделать выводы на будущее и ориентировать государственные органы различных уровней на новые организационные методы работыобратить внимание средств массовой информации на необходимость постоянного освещения проблем этнического развития. Основные положения и фактический материал диссертации могут быть использованы при написании обобщающих трудов по истории, культурологии страны, сибирского региона, республик. Информационное и концептуальное пространство работы может быть полезным в учебном процессе при разработке курсов лекций, семинарских занятий по отечественной истории, спецкурсов и спецсеминаров, для оформления краеведческих музеев.

Апробация работы. Основные положения работы и выводы диссертации содержатся в монографиях, статьях и сообщениях. Они также были изложены на конференциях: региональной научно-практической конференции «Проблемы комплексного изучения человека.. Человек в условиях Забайкалья» (Чита, 1995), международной научной конференции «Политические партии и общественные движения стран содружества (XIX-XX вв.): история, источниковедение, историография и современность» (Владимир, 1995) — всероссийских научных конференциях в г. Красноярске (1996), Новосибирске (1997) — международной научной конференции, посвященной 70-летию НИР ТНР и 55-летию ТНИИЯЛИ (Кызыл, 2000) — на международной научно-практической конференции (Улан-Удэ, 2005 г.) — издана монография «Сохранение и развитие традиционной культуры коренных народов Восточной Сибири в советский период (1920;конец 1980;х гг.)» (Улан-Удэ — Иркутск, 2004 г., 18 пл.) — в «Вестнике БГУ» опубликована статья «Традиционная культура коренных народов Восточной Сибири в советский период: опыт сохранения и развития» (2006 г., 1 пл.) и др.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Человечество все более осознает ценность культурного и этнического многообразия народов. А эпоха советского социализма в эволюции национальной идеи, этнокультурного процесса высвечивает несколько этапов, крупных полос.

В первое послеоктябрьское десятилетие формирование «своей истории» происходило в обстановке сотрудничества (заигрывания) центра с «туземными» элитами, «коренизации», либеральной языковой политики, что стимулировало процессы образования наций, в основном среди крупных этносов. Национальное строительство ведется в русле советской идентичности и пока еще под флагом краеведения.

Впервые в истории человечества в ноябре 1917 г. большевистским правительством России была выработана государственная национальная политика по защите коренных народов. В соответствии с «Декларацией прав народов России» правительством РСФСР было принято «Временное положение об управлении туземных народностей и племен северных окраин РСФСР». На местах были впервые созданы родовые собрания, родовые Советы, туземные районные съезды и избираемые ими районные исполнительные комитеты. Те несколько послереволюционных лет, в течение которых создавались подобные уникальные документы, проводились прогрессивные мероприятия, означали лишь короткий момент представлений о всесторонне развивающейся, свободной от предрассудков личности и автономной культуре на местах. В основном происходило это из-за наивной веры в революционную и культурно-созидательную силу масс, овеянной романтикой раннего периода. В действительности уже к концу гражданской войны все меньше оставалось иллюзий по поводу быстрого перехода от старого буржуазного общества к новому. Это отразилось и в нэп, и в культурных преобразованиях.

Таким образом, выявлялась центральная проблема начального периода культурной политики — создание нового человека для Советского государства. Власть стремилась к переустройству всего внутреннего мира человека, а вот способы осуществления этой реорганизации определились к концу 20-х годов прошлого века. Отныне под культурной политикой понималось «создание пролетарской культуры в условиях диктатуры пролетариата. Она есть борьба с буржуазной культурой, с ее пережитками, однако она означает и освоение буржуазной науки путем ее переработки». В этом определении не учтен решающий момент: кто является создателем новой культуры, хотя никто не сомневался, что это «государство», «партия», «небольшой круг представителей культуры», то есть «культурная элита». Они стали принимать и отвергать, систематизировать, контролировать, создавать институты и другие культурные структуры нового общества.

Учитывая полиэтничность России, признавалось необходимым проведение совещаний национальной интеллигенции, обсуждение национальной политики советской власти, вопросов языковой культуры (повышение квалификации, орфографии, терминологии), национализации школ и других. Проблемы, оказавшиеся при их реализации очень сложными, будут находиться в поле зрения партийных, государственных и других структур еще долгие годы, вплоть до конца 60-х годов прошлого века.

В обществе все больше приходили к пониманию того, что революция не ведет за собой автоматического уничтожения всех пороков предшествующего общества. Осознание живости старых традиций отразилось в понятиях, появившихся в середине 20-х годов: быт, жизненный уклад, образ жизни. Появление темы быта во многом было признанием бесплодности дебатов о культуре. Кроме того, существовала глубокая пропасть во взглядах на идеологию, социальную сферу и переустройство внутреннего мира человека нового многонационального общества между разработчиками, плановиками культуры, властью и большинством населения.

Под влиянием индустриализации и коллективизации власти стало известно, какой в действительности была жизнь в городе и деревне, но это не приблизило к цели. Более того, после выяснения ситуации с жилищными условиями, укладом разных этносов, традициями, политическими взглядами и т. д. путь к цели показался бесконечным. Задачу должно было решить следующее поколение подрастающих коммунистов под руководством партии и приближенной к власти культурной элиты, то есть «кто держит власть, тот создает культуру». В документах тех лет все больше прослеживается мотив борьбы, руководство которой кроме партии взяла на себя редакция журнала «Революция и культура», основанного в 1927 г., на местах — различные печатные органы.

Культурная революция становилась одним из элементов классовой борьбы. Поскольку «одними разъяснениями и воспитательными мерами невозможно было разрушить вековые устои патриархально-семейного уклада, в интересах скорейшей ликвидации тяжелых пережитков прошлого советское государство, наряду с широкими и разносторонними мерами воспитания, применяло и меры принуждения». Таким образом, с конца 20-х годов начались насильственный перевод кочевых и полукочевых хозяйств на оседлый образ жизни и их коллективизация. Перемены коснулись не только бурят, эвенков, но и тувинцев, хакасов и других коренных народов Восточной Сибири. При этом место оседания вчерашних кочевников выбиралось без учета наличия воды, пашен, близости сенокошения и т. д. Тогда власть не особо заботилась об устойчивости ландшафта к возрастающим антропогенным нагрузкам. Были заброшены многие пастбища, использовавшиеся веками, но оказавшиеся удаленными от центров оседания. В эти же годы проводилось и выселение улусов, хотонов (хуторов).

Существовавшее в регионе номадное скотоводство было органически встроено в природную систему и не приводило к ее разрушению. Кочевое скотоводство в большей степени, чем полеводство, способно утилизировать кормовые и территориальные ресурсы. Поэтому переселенцы в значительной мере переняли животноводческий опыт автохтонов и использовали местные породы скота. Земледельческая приоритетность русского крестьянства и казаков определила создание старожильского стойлового скотоводства. Эти региональные модели животноводства были экологичны. Их механизм нормально действовал в условиях ограниченного сельского населения, избытка кормовых угодий и государственной собственности на землю. Когда эти условия изменились, номадное скотоводство с конца XIX в. вступило в фазу депрессии. Вместе с тем, благоприятные природно-климатические условия и не до конца исчерпанные ресурсы кормовой базы позволили животноводам региона содержать в 1917 г. 5 млн. голов скота.

Войны, эпидемии, реквизиции скота, ликвидация большевиками крупных частных скотоводческих хозяйств существенно сократили его поголовье. Однако восстановление рыночных отношений, политика государственной помощи крестьянам в обзаведении скотом, добровольное кооперирование на селе привели к его быстрому восстановлению. Перед коллективизацией в регионе насчитывалось почти 6 млн. голов скота. Коллективизация стала катастрофой для регионального животноводства. На восстановление поголовья потребовалось примерно 20 лет.

Так как экстенсивный характер животноводства в регионе не изменился, восстановление поголовья скота обострило кормовую проблему. Для ее решения стали активно расширять посевы кормовых культур. Однако потребности скота превышали возможности кормовой базы и кормопроизводства, поэтому корма ввозились из-за границ региона. Животные не получали и половины требуемого им объема кормов, не говоря уже о его качестве и сбалансированности.

Поэтому активно разрушались естественные пастбища, а продуктивность скота были низкой даже по общероссийским стандартам. Несмотря на старания руководства региона любой ценой удержать поголовье скота, оно, перевалив в конце 70-х гг. за 9 млн. рубеж, стало сокращаться, уменьшившись к концу советского периода почти на миллион голов. Если оценивать динамику поголовья скота в регионе через крупный скот (лошади), по системе акад. И. Д. Ковальченко, то в конце 1916 г. насчитывалось 2 396,3 тыс. гол., в 1940 г.- 1 978,4 тыс., в 1981 г. — 3 018,3 тыс., в 1991 г. — 3 195,8 тыс. гол. Поголовье скота увеличилось лишь на треть, в то время как население Восточной Сибири — более чем в 3 раза.

Принципиальным критерием масштабности и эффективности животноводства является объем произведенной в отрасли продукции. К примеру, важную роль в региональном животноводстве играло производство шерсти. Здесь в среднем в год в 1971;1975 гг. производилось шерсти в хозяйствах всех категорий — 10 134 т., в 1981;1985 гг. — 20 467, в 1986;1990 гг. — 19 958 т.

В регионе к началу 90-х гг. была достигнута полная или абсолютная подчиненность сельскохозяйственного производства интересам территорий, концентрация производства на обеспечение продовольственных потребностей населения просто уже не могла бать большей.

Однако региональные власти, введя в сельскохозяйственный оборот всю доступную для этого территорию, не достигли продовольственного самообеспечения. Региональной экономике не удалось даже приблизиться к уровню минимального обеспечения населения сельхозпродукцией. Вместе с тем, более чем 70-летний опыт аграрного освоения подтвердил дореволюционную скотоводческую ориентацию. В конце советского периода, как и в его начале, растениеводство в значительной части обслуживало потребности животноводства, а продовольственная мука завозилась из-за пределов региона.

Первым природным ресурсом, освоенным в регионе русскими властями, являлся ценный пушной зверь. Символом пушного промысла в регионе считался соболь, постоянно являвшийся объектом разрешенного и запрещенного промысла. За годы советской власти произошло некоторое увеличение популяции и расширение ареала его расселения. В конце периода здесь ежегодно добывалось более 100 тыс. этих ценных зверьков. А по промыслу белки Байкальская Сибирь устойчиво удерживала первое место в зоне Сибири и Дальнего Востока.

Более драматичны судьбы байкальского омуля и хариуса, их популяции неуклонно сокращались до конца 60-х гг., после чего, в результате искусственного воспроизводства и запрещения лова, негативная тенденция была преодолена. И к концу рассматриваемого периода численность популяции омуля — символа озера Байкал — была восстановлена, более того, он был акклиматизирован в Иркутском, Братском, Усть-Илимском водохранилищах. Однако объем биомассы омуля в Байкале так и не был восстановлен. Вместе с тем, в целом, ситуацию с сохранением наиболее ценной промысловой фауны в регионе можно признать удовлетворительной.

В организации охотничьего и рыбного промысла в советский период можно выделить 3 основных периода: гражданской эксплуатации (1917 — кон. 20-х гг.) — государственной эксплуатации (кон. 20-х — 60-е гг.) — и перехода к рациональному природопользованию.

Сибирское промысловое хозяйство в период гражданской эксплуатации строилось на основе семейного и артельного принципов использования государственных охотничьих и рыболовных угодий. После коллективизации промыслов, в начале 30-х гг., основная эксплуатация животного мира стала осуществляться крупными коллективами на основе государственных заданий. Свободный или добровольно кооперированный промысловик был заменен наемным работником, которого не стимулировала в должной мере оплата труда. Региональные органы, ответственные за выполнение плановых заданий центра по промыслу зверя, птицы и рыбы, ослабили, а впоследствии практически прекрати охрану природы.

Во второй половине 50-х гг. в стране обозначился кризис охотничьего и рыболовного промыслов. Он проявился в уменьшении объемов заготовленной продукции из-за снижения поголовья и биомассы промысловых животных, а также в сокращении количества промысловиков. Требовалась коренная реорганизация промыслового хозяйства. Она была осуществлена в 60-е гг. на основе формирования системы кооперативных и государственных промысловых хозяйств. Промхозы создавались как комплексные промысловые хозяйства. В целях обеспечения их рентабельности, за ними были «навечно» закреплены угодья, которые «опромышлялись» всеми возможными способами, в т. ч. и через лесозаготовку и лесопереработку. Начался процесс комплексного использования биологических ресурсов региона. Одновременно формировалась система государственного контроля промыслового природопользования и создавалась законодательная база охраны и рационального использования биологических ресурсов.

В 80-е гг. начался кризис промхозов. Его причины крылись в низкой рентабельности охоты и рыболовства в регионе из-за не компенсировавших затраты закупочных цен. Поэтому промхозы, сворачивая эти промыслы, больше внимания стали уделять работе с древесными ресурсами своих угодий. К тому же, за счет урбанизации, развития дорожной сети, роста моторизации населения сократилась площадь богатых промысловых угодий, и усилилось браконьерство. Низкие закупочные цены на пушнину и продукты рыболовства стимулировали развитие теневого рынка и сокращение числа штатных промысловиков.

Наряду с этим в регионе с начала советского периода разворачивалась работа по воспроизводству и акклиматизации животных ценных промысловых видов (соболь, ондатра, омуль и др.). Однако до конца советского периода промысловое хозяйство региона развивалось по экстенсивному пути.

В советской заповедной политике отразились как непоследовательность курса партийных руководителей, демонстрировавших субъективизм при решении проблем охраняемых территорий, так и не бескорыстный интерес чиновников. Наряду с этим, подавляющее число руководителей, администраторов, ученых и исследователей, творческой интеллигенций, рядовых коренных жителей непосредственно связанных с формированием природоохранной политики и ее реализацией, а также участвовавших в этом заповедном движении по зову сердца, своими усилиями обеспечили развитие национальной сети природных резерватов. Результатом стало сохранение уникальных природных феноменов и формирование научной дисциплины, описывающей эталонные экологические системы. Это позволило спасти для потомков генофонд растений и животных, сохранившихся лишь в нашей стране.

Анализ показывает, что развитие аграрного природопользования региона в советский период является частью общероссийских трансформаций, а те в свою очередь, — элементом глобального развития. Их действие было прочно увязано и жестко детерминировано общеисторическими закономерностями, но развивались они своеобразно, и определялись специфическими обстоятельствами.

К ним относились отставание начала индустриального этапа взаимодействия природы и общества от центральной России и еще большей степени от Западаудаленность региона от инициатора измененийогромность, малоосвоенность территории и низкий уровень ее инфраструктурымалочисленность местного населения и отсутствие избыточности его сельской частии суровость климата, обусловившая хрупкость местных природных систем.

Коллективизация пагубно сказалась на эффективности сельскохозяйственного производства. Это понимало и высшее руководство страны, пытавшееся после смерти И. В. Сталина, скорректировать модель сельского хозяйства. Однако без коренной ломки всей системы хозяйствования, без включения коллективов в отношения собственности, одними государственными вложениями и повышением цен на продукцию сельского хозяйства не обойтись. Главная причина низкой эффективности аграрного сектора крылась в том, что действовавший механизм централизованного аппаратного планирования, распределения ресурсов, изъятия доходов находился в противоречии с производительными силами сельского хозяйства и эффективными формами собственности.

Если в дореволюционный период государство контролировало процесс организации и налогообложения крестьянских и промысловых хозяйств, в доколлективизационный — размеры и экономику, то в постколлективизационный все проявления социально-экономической и хозяйственной жизни крестьянских хозяйств оказались под пристальным контролем и жестким административно-политическим воздействием. Возложив на себя функции организатора сельского хозяйства, советская власть, оказалась в роли руководителя производства, хранения и переработки сельхозпродукции. Приходится констатировать, что с этой ролью она не справилась. Руководство страны принципиально изменило роль села в обеспечении продовольствием не только городского, но и сельского населения. Создание пищевой сельхозперерабатывающей промышленности осуществилось на базе не села, а города, что обрекло крестьянина на мизерное вознаграждение его труда.

Таким образом, традиционному хозяйствованию региона в советский период был нанесен значительный урон: как ландшафтам, почвам, водоемам и водотокам, так и животному и растительному миру, традиционному обществу. В целом эти последствия укладываются в схему освоения, реализованную в более ранний период в развитых капиталистических странах. В свою очередь, как следствие данного модернизирования традиционного уклада народов, разрушается система его культурных, духовных ценностей. В условиях нашей страны процесс дополнительно усугубляется жестким идеологическим прессингом.

Война и послевоенный период замедлили, но не остановили данный процесс. Бесспорно, решающую роль играла идеологическая обработка всех сфер жизни общества. Накануне войны власть во главе со Сталиным завершает идейную конструкцию, содержащуюся в документах 1934;1938 гг., делала более явной ее характер: баланс между классово-интернационалистским началом и державно-патриотическим подходом заметно изменился в пользу последнего. Однако ситуация в идеологии не была доведена до состояния ясных истолкований и установок и накануне 1941 г., когда произошло окончательное оформление национал-большевистской переориентации идеологии. В годы войны великодержавный национализм был поставлен на службу активизации патриотических чувств всех народов СССР. Понятие «Родина» отождествлялась с СССР, а не только с Россией. Слово «русский» выступало синонимом слов «советский», «социалистический», «глубоко интернациональный». Доминировала версия общенародного, концентрирующего в себе национальные чувства всех народов СССР, патриотизма. Ряду народов было отказано в патриотизме, и как следствие, обоснование крупномасштабных акций политико-демографического (депортации народов) и культурно-национального характера (новое пресечение ростков национального сознания в историографии и литературе — приклеивание ярлыка «буржуазно-националистического» произведения к народным эпосам и т. д.).

Власть и Сталин, безусловно, преследовали определенную политическую цель. В русских, как имперском этносе, вождь искал укорененности своего режима, но не только это. Его, очевидно, тревожили, связанные с возможными неблагоприятными для режима и строя перспективы культурно-национального развития нерусских народов. Война вызвала у них новые приливы этнической самоценности, породила надежды на послабления в сфере национальных отношений. Их и поколение новейших «декабристов», увидевших в заграничных походах 1944;1945 гг. другую (нежели в советской стране) жизнь, надо было «поставить на место». Национальное же никак не торопилось соединяться с интернациональным, как этого требовал классовый подход. Следовательно, согласно диалектике режима во главе со Сталиным, требовалось ликвидировать одну из двух противоречивых сторон, приведя национально-культурную сферу к общему, великорусскому, знаменателю, теперь, а не в коммунистическом завтра.

Эта идея через два-три года в небывалых масштабах захлестнет общество, культуру, науку. А с 1947 г. «холодная война» станет топливом для разжигания новой, подготовленной волны национализма. Одним из ярких ее проявлений станет навязчивое разоблачение так называемого космополитизма, развернувшееся с конца 1948 г. Роль метронома в этой кампании сыграла тема «глубокой патриотичности» советского народа. Главным же противником советского, русского патриотизма был объявлен буржуазный космополитизм — прикрытие буржуазного национализма.

Естественно, что кампания борьбы с космополитизмом была направлена против интеллектуальных национальных элит, как хранителей и носителей культурно-этнического самосознания, или, на языке этой идеологической акции, «некоторых наименее устойчивых к тлетворному влиянию разлагающегося капиталистического общества интеллигентов». Таким образом, начатый еще до войны поиск врагов во всех сферах и во всех слоях общества не прекращался и в военный и послевоенный период. Правда, в отличие от 30-х годов, гонения теперь коснулись главным образом интеллигенции, национальной в том числе.

В начале 50-х годов Сталин вновь своеобразно обратился к национальному содержанию в послевоенной идеологии в статье «Относительно марксизма в языкознании». Используя критику идеи академика Н. Марра о «классовости» языка, он представил нацию в качестве наиболее важного фактора современной истории и революционной борьбы. Несмотря на то, что в статье не было ни слова о приоритетности русского языка или об ущемлении прав языка и культуры народов СССР, последствия для них складывались не лучшим образом. В программах для системы образования уменьшаются часы на изучение родного языка, литературы, а попытки воспрепятствования данным действиям быстро пресекались центром, причем и после смерти вождя.

Время Хрущева принесло не только «оттепель». Идеологическая система в тот период живо реагировала на проявления национальных настроений в среде интеллигенции. Кроме того, Хрущев, увлеченный созданием программы коммунистического строительства, заявил в 1961 г. об отказе «консервирования национальных различий». Это и другие дилетантские высказывания стали сигналом к подавлению всплеска различных проявлений национально-культурной жизни.

Признавая огромные достижения страны, а вместе с ней и коренных народов, нельзя не признать, что этносы были подвергнуты историческому эксперименту, который способствовал утрате связи с традиционным укладом, образом жизни. Более того, привел к глубоким изменениям в культуре, которая частично подменялась инородной, частично разрушалась. Логическим завершением различных мероприятий в этнокультурных преобразованиях явилось заявление о необходимости создания новой нации, новой исторической общности — «советский народ». Хронологически это связано с 1971;1972 гг., подготовкой и празднованием 50-летия СССР. Одновременно шла рестализация, проводимая послехрущевским руководством. На идеологических мероприятиях и документах тех лет прозвучало положение о советской культуре как сплаве культур народов СССР. Это стимулировало возрождение национального самосознания, подняло волну интереса к национальным традициям. Власть тут же на партийном съезде определила четкие условия, по которым указывалось, что «Советская культура — сплав достижений советских народов».

Все больше проявлялось противоречие между ожидаемым свободным этнокультурным развитием и жестким контролем со стороны центральных партийных и государственных структур. Вот почему очень трудно было оценить ситуацию, когда, с одной стороны, 70−80-е годы прошлого века были периодом дальнейшего развития национальной драматургии, театра, живописи, а с другой — функционеры на местах оглашали официальную линию партии и правительства об отказе от родного языка в образовательной системе.

Вместе с тем, необходимо особо подчеркнуть, что политика экстенсивной формированной эксплуатации природных ресурсов, разрушение традиционного хозяйствования, культуры — не советское изобретение, это реальность раннего индустриального периода. Более того, этот курс продолжал политику бывшего царского режима по отношению к природным и людским ресурсам азиатских окраин империи. Политика неограниченной эксплуатации богатств Сибири естественным образом была воспринята как царскими, так и новыми советскими специалистами.

Большевистская концепция индустриализации, освоения природных ресурсов в отличие от классического марксизма, которому она якобы следовала, основывалась на традиционных отечественных приоритетах и постулатах, и, прежде всего, на эксплуатации изобильных людских и природных ресурсов. Политика, проводимая на ее основе, соответствовала традициям и ментальности руководителей и жителей центральных районов страны. Поэтому до тех пор, пока она обеспечивала получение требуемых результатов, об изменении курса не могло быть и речи.

Порочность политики и практики форсированного модернизирования понималась местными жителям, но они были немногочисленны, удалены от центральной власти и не авторитетны для нее. Следует учитывать популярность этой политики в стране в целом и небескорыстную заинтересованность в ней местных партийных и советских руководителей. Но в начале 60-х гг. в СССР сократился приток рабочей силы в народное хозяйство, а легко доступные природные ресурсы оказались исчерпаны. Возникла необходимость в переходе к другой политике хозяйствования это общемировая тенденция, ее развитие привело к тому, что политика экстенсивного природопользования в демократических индустриальных странах была исчерпана к началу 70-х гг. Поводом к радикальному переходу к новой идеологии и политике стал нефтяной кризис 70-х гг.

В рамках последующего десятилетия Запад осуществил переход в новую фазу своего развития — индустриальный период сменился постиндустриальным. Его первой фазой стала ментально-технологическая революция 70-х гг., обеспечившая западному миру (в политической терминологии) переход к интенсивному экологически ориентированному природопользованию, производству.

А в свою очередь вело к разработке концепций взвешенного анализа традиционных культур, исходящего из отказа от универсалистской теории культуры. В частности, в ходе подготовки Всеобщей декларации прав человека, проходившей под эгидой ООН, группа ученых под руководством М. Херсковица предложила исходить из того, что в каждой культуре стандарты и ценности имеют особенный характер, поэтому каждый человек имеет право жить согласно тому пониманию свободы, которое принято в его обществе. Возобладала универсалистская точка зрения, вытекавшая из эволюционисткого подхода. Основные постулаты которого сформулированы только европейской культурой. В частности, в той же Декларации записано, что права человека едины для представителей всех обществ независимо от специфики их традиций. Едины, потому что именно эволюционистская парадигма легла в основу теорий модернизации. Главная суть которых связана с обязательным переходом традиционного общества (культур и народов) к современному через модернизацию. Последняя — фактически это осознанное копирование западного общества, которое начинается и контролируется «сверху» интеллектуальной элитой. В советском варианте это была партийная верхушка, с привлечением после отбора других слоев населения, в том числе ее национальной части.

И как показывает анализ источников, несмотря на крах социализма, в советский период в регионе состоялась индустриальная революция, как и в целом по стране. Более того, необходимо отметить, что все современные страны несмотря на идеологические различия и специфику, проходят стадию индустриального освоения территории, обусловленную форсированным введением в хозяйственный оборот ранее неиспользовавшихся природных ресурсов. Форсированный и масштабный характер подобного освоения обусловливает экстремальные ситуации, которые традиционно чреваты ошибками, отступлениями от задуманного, требуют больших средств и времени, чем планировалось, а, следовательно, приводят к разрушительным последствиям. И в этой ситуации политическая позиция власти вторична, а первична необходимость быстрого (ведь затраты огромные и должны быть окуплены) введения в оборот природных ресурсов, несмотря на жертвы. Жертвой чаще всего оказывается среда, традиционное общество. Следует учитывать двойственную природу государства в условиях советской модели хозяйствования: дуализм исполнительной власти, когда партийные органы решают, но не исполняют и не отвечают за негативные последствия своих указаний, а советские — исполняют и отвечают, но не решаютзамкнутость цепочки управления, когда административно-территориальные органы принимают решения, сами их исполняют и проверяют качество их выполненияпротиворечивость позиции партийных органов, которые обязаны заботится о членах общества, в том числе об этносах. Но в первую очередь заинтересованы были в реализации модернизаторских планов, максимальной и дешевой эксплуатации человеческих и природных ресурсов.

К чему привела подобная политика сегодня известно. В том числе нарушена традиционная экология хозяйствования коренных народов, не был завершен переход от номадного скотоводства к интенсивному животноводству, не созданы были современные звероводство и рыбоводство. Более того, ухудшилась система и структура аграрного расселения жителей, прежде всего, коренного, разрушалась культура аборигенов, система их мировоззрения и духовность.

Таким образом, советская страна двигалась к глобальному кризису, стояла на пороге сложнейших перемен. Запущенный механизм медленно набирал обороты и партийно-государственный строй уже ничего не мог противопоставить в ближайшей перспективе процессам национального сепаратизма, росту национального самосознания и формированию национальных историографий.

Одновременно с этим необходимо признать, что национальная политика в сфере культуры важнейшим фактором формирования и развития национальной культуры коренных народов. При этом остается стойкое ощущение некоторой декоративности этнокультурного процесса. Самим фактом он призван был демонстрировать достижения национального вопроса, аспекты всестороннего развития и сближения национальных культур и наук, интегрированных единым социалистическим содержанием. Возможно, подобная «декоративность» этнокультурной политики не позволила деликатно использовать опыт и ценности традиционной культуры при зарождении и становлении всех ее отраслей и видов, жанров и стилей, новых изобразительных приемов и средств.

Анализ же культурно-национального строительства в советский период подводит к пониманию того что: неверно представлять традиционное общество статичным и неподвижным. Оно развивается, а насильственный перевод его на путь модернизации, подводит к конфликту с органичным развитием, а значит ^ нет и не может быть унифицированного процесса обновления, его темп, ритм и последствия в разных областях социальной жизни в разных странах и регионах будут различны. А это в свою очередь оставляет мало места оптимизму, так как ^ не все возможно и достижимо, не все зависит от политической волисегодня однозначно ясно, что весь мир никогда не будет жить по западному образцу. Значит неизбежно будет возврат к традиционным ценностям, активно используя местные традиции и обычаи. А значит ^ процесс обновления, усовершенствования должен оцениваться не только по экономическим показателям, которые считаются главными, но и по ценностям, культурным феноменам. Что в свою очередь подводит к мысли о необходимости использовать в качестве движущей силы модернизации не политическую и интеллектуальную элиту, а самые широкие слои народа, главе с признанным лидером.