Проблемы и перспективы современной цивилизации

Проблемы и перспективы современной цивилизации

1. Будущее человечества

Жить в эпоху «поздней современности» (late modernity) значит жить в мире случайности и риска — неизменных спутников системы, стремящейся к установлению господства над природой и рефлексивному творению истории. Весь мир будущих событий открыт для преобразования людьми — в тех пределах, которые, насколько это возможно, устанавливаются в результате оценки риска.

В литературе существуют два крупных направления интерпретации риска как социального феномена. Согласно реалистическому подходу, риск интерпретируется в научных и технических терминах. Это направление восходит к когнитивным наукам, базирующимся на психологии, и практикуется инженерными дисциплинами, экономикой, статистикой, психологией и эпидемиологией. Исходным моментом такого подхода является понятие опасности (вреда), а также утверждение о возможности вычисления его наступления и калькуляции последствий. В этом случае риск определяется как «продукт вероятности возникновения опасности и серьезности (масштаба) ее последствий». Иными словами, риск трактуется как объективный и познаваемый факт (потенциальная опасность или уже причиненный вред), который может быть измерен независимо от социальных процессов и культурной среды.

Характерной чертой постсовременного общества, по Луману, является не столько потребность создания условий стабильного существования, сколько интерес к крайним, даже невероятным альтернативам, которые разрушают условия для общественного консенсуса и подрывают основы коммуникации. Поведение, ориентированное на такие случайности, и принятие таких альтернатив являются противоречивыми. Принимаемые решения всегда связаны с рисковыми последствиями, по поводу которых принимаются дальнейшие решения, также порождающие риски. Возникает серия разветвленных решений, или «дерево решений», накапливающее риски. В процессах накопления эффектов принятия решений, в долговременных последствиях решений, не поддающихся вычислению, в сверхсложных и посему не просматриваемых причинных связях существуют условия, которые могут содержать значительные потери или опасности и без привязки к конкретным решениям. Таким образом, потенциальная опасность таится в трансформации цепи безличных решений в некоторый безличный, безответственный и опасный продукт. Современное риск-ориентированное общество — это продукт не только осознания последствий научных и технологических достижений. Его семена содержатся в расширении исследовательских возможностей и самого знания.

Современное общество рискогенно, хотим мы этого или нет; даже бездействие чревато риском. Анализируя собственно механику производства рисков, Гидденс подчеркивал, что современный мир структурируется главным образом рисками, созданными человеком. Эти риски имеют ряд отличительных признаков. Во-первых, современные риски обусловлены глобализацией в смысле их «дальнодействия» (ядерная война). Во-вторых, глобализация рисков, в свою очередь, является функцией возрастающего числа взаимозависимых событий (например, международного разделения труда). В-третьих, современный мир — это мир «институционализированных сред рисков», например, рынка инвестиций, от состояния которого зависит благополучие миллионов людей. Производство рисков динамично: осведомленность о риске есть риск, поскольку «разрывы» в познавательных процессах не могут быть, как прежде, конвертированы в «надежность» религиозного или магического знания. В-четвертых, современное общество перенасыщено знаниями о рисках, что уже само по себе является проблемой. В-пятых, Гидденс (так же, как Бек и Луман) указывал на ограниченность экспертного знания как инструмент элиминирования рисков в социетальных системах.

Наконец, Гидденс ввел чрезвычайно важное для наших последующих рассуждений понятие «среда риска» в современном обществе, выделив три ее компоненты: угрозы и опасности, порождаемые рефлективностью модернити; угроза насилия над человеком, исходящая от индустриализации войн, и угроза возникновения чувства бесцельности, бессмысленности человеческого существования, порождаемая попытками человека соотнести свое личное бытие с рефлективной модернизацией.

Наиболее завершенная концепция общества риска принадлежит У. Беку. Согласно Беку, риск — это не исключительный случай, не «последствие» и не «побочный продукт» общественной жизни. Риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное, осуществляемое во всех сферах жизнедеятельности общества — экономической, политической, социальной. Риски — неизбежные продукты той машины, которая называется принятием решений.

Риск, полагает Бек, может быть определен как систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми модернизацией как таковой. Риски в отличие от опасностей прошлых эпох — следствия угрожающей мощи модернизации и порождаемых ею неуверенности и страха. «Общество риска» — это фактически новая парадигма общественного развития. Ее суть состоит в том, что господствовавшая в индустриальном обществе «позитивная» логика общественного производства, заключавшаяся в накоплении и распределении богатства, все более перекрывается (вытесняется) «негативной» логикой производства и распространения рисков. В конечном счете, расширяющееся производство рисков подрывает сам принцип рыночного хозяйства и частной собственности, поскольку систематически обесценивается и экспроприируется (превращается в отходы, загрязняется, омертвляется и т. д.) произведенное общественное богатство. Расширяющееся производство рисков угрожает также фундаментальным основам рационального поведения общества и индивида — науке и демократии.

Не менее важно, что одни страны, общности или социальные группы, согласно данной теории, только извлекают прибыль из производства рисков и пользуются производимыми благами, другие же подвергаются воздействию рисков.

Однако, замечает Бек, производство рисков весьма «демократично»: оно порождает эффект бумеранга, в конечном счете настигая и поражая тех, кто наживался на производстве рисков или же считал себя застрахованным от них. Отсюда другой вывод: производство рисков — мощный фактор изменения социальной структуры общества, перестройки его по критерию степени подверженности рискам. Это, в свою очередь, означает, что в обществе складывается новая расстановка политических сил, в основе которой лежит борьба за определение, что рискогенно (опасно) а что нет.

Теория «общества риска» утверждает, что с расширением производства рисков, особенно мегарисков, роль науки в общественной жизни и политике существенно изменяется. Ведь большинство рисков, порождаемых успехами научно-технической модернизации, причем наиболее опасных (радиоактивное и химическое загрязнение, неконтролируемые последствия генной инженерии), не воспринимаются непосредственно органами чувств человека. Эти риски существуют лишь в форме знания о них. Отсюда специалисты, ответственные за определение степени рискогенности новых технологий и технических систем, а также средства массовой информации, распространяющие знания о них, «приобретают ключевые социальные и политические позиции» .

Некоторые исследователи, чтобы избежать негативного отношения в определении общества риска (катастрофы, опасности, беды), говорят, что риск — это просто вероятность наступления некоторого события, затрагивающего жизненные интересы человека и общества. Как утверждает, один из ведущих теоретиков-рискологов США Ю. Роза, что риск может быть определен, как «событие или ситуация, в которых нечто ценное для человека, включая его собственную жизнь, поставлено на карту, и последствия этого события (ситуации) являются неопределенными». Основной смысл понятия риска в самом общем виде заключен, таким образом, в терминах «ценность» и «вероятность» («неопределенность») последствий.

Важнейшим свойством современной эпохи становится неопределенность. Общество риска можно назвать обществом неопределенности и двойственности (З. Бауман). Это означает, что риск — это всегда событие или явление с неопределенными последствиями. Двойственность любого решения, сопряженность любого блага с возможно еще большим ущербом, выходит в «обществе риска» на первый план. Риски модернизации вносят неопределенность в каждую клетку общества, в каждую ситуацию и событие. Кроме того, неопределенность и двойственность «общества риска» обусловлены рефлективностью этого общества, т. е. разрушением традиционных оснований (индустриального общества) и перестройкой общества на новых основах. Это подразумевает постоянное определение и переопределение основных социальных институтов и категорий, смену осей социальной системы координат. Индивиды освобождаются от определенностей и привычного образа жизни, характерных для индустриальной эпохи. Система координат, в которой протекали жизнь и мышление в эпоху индустриальной модернизации — оси пола, семьи и профессии, вера в науку и прогресс — начинает расшатываться.

Неопределенность порождается растущей проницаемостью современных обществ. Эпоха территориальных границ и иных размежеваний сменилась эпохой сетей и потоков (ресурсных, информационных и иных). Социальные, ресурсные и иные сети обладают выраженным ядром и чрезвычайно размытой периферией. Социальные события, особенно катастрофы, имеют фиксированную дату начала, но цепь их последствий теряется во времени. То же можно сказать и о затратах на борьбу с ними и с другими опасностями. Не только о сроках, но и о самой возможности восстановления разрушенных экосистем ученые никогда не говорят определенно.

Как только исследователь задается целью определить риск для индивида или группы (и тем более социально приемлемый риск для всего общества), выясняется гигантская трудность задачи, поскольку любая система исчисления риска опосредуется личностными предпочтениями, культурой и политическим контекстом.

Современный анализ риска имеет три особенности. Первая состоит в том, что разногласия насчет этой проблемы глубоки и широко распространены в западном мире. Вторая в том, что разные люди беспокоятся о разных рисках — войне, загрязнении, занятости или инфляции. Третья заключается в том, что знание и действие не синхронны: какие бы программы для снижения риска ни принимались, им не удается очевидно следовать принципу максимума возможного, чтобы предотвратить наибольший ущерб.

Риск неустраним из социальной жизни. Пределы безопасности, как ни парадоксально, создаются самим обществом. Как мы уже отмечали, риск выгоден. Существование опасностей есть резон для создания могущественных защитных структур, постоянного расширения их сети, увеличения ассигнований на оборону, системы слежения и оповещения, купирование чрезвычайных ситуаций.

Могущественные современные социальные системы далеко не рациональны в своем поведении: многое в них делается наудачу или зависит от воли случая. Принимаемые ими решения часто амбициозны, а предпочтения и, значит, избираемые стратегии, непоследовательны и непостоянны. Конкуренция и амбиции лидеров конфликтующих институций и организаций сдвигают безопасность вниз по шкале национальных приоритетов. Демократические общества не склонны создавать высоко рискогенные организации как особые институции, т. е. как полностью изолированные от социального контекста (дилемма «открытость-закрытость»). Следовательно, эти организации могут быть указанным контекстом инфицированы. На атомных станциях всего мира персонал практически следует не только ведомственным инструкциям, но и нормам обыденной жизни, текущей за забором режимного предприятия. Однако, как давно показал И. Гоффман, полностью изолированные от общества организации не гарантия выполнения их членами всех требований безопасности: они тоже ориентированы на удовлетворение своих собственных интересов.

В современном открытом обществе риск всегда распространяется быстрее, чем «лечение» от него. Особенно это касается мутантов, т. е. еще неизвестных рисков, как биологических, так и социальных. Пока наука найдет, а общество опробует противоядие, мутант будет продолжать свою разрушительную работу. Это в равной мере справедливо для эпидемий и террора. Что касается замкнутых систем, то там проблема времени стоит еще острее: риск может распространяться лавинообразно (замыкание в кофеварке пассажирского авиалайнера способно поставить под угрозу все системы его жизнеобеспечения). Наконец, пределы безопасности заложены в средовом постулате: среда как природная система (биосфера) или как социальная сеть, пронизывающая общество, не застрахована от природных мутаций и социогенных опасностей.

Поскольку социальная жизнь обременена нарастающей чередой больших и малых рисков, опасность, рискозависимость становятся нормами повседневной жизни. Обществом овладевает апатия (астенический синдром) — привыкание к жизни в экстремальных условиях и чрезвычайно высокий уровень социально-приемлемого риска суть две стороны одной медали. Ответом на этот вызов является всемерное расширение силовых структур, призванных обеспечить безопасность общества и государства. Не развитие, а безопасность становится главным ориентиром деятельности социальных факторов и социальных институтов.

Бремя рисков прошлого и новые глобальные вызовы настолько масштабны, неотложны и структурно новы (сетевая организация криминальных и террористических организаций), что общество, не имея средств для поддержания систем своего жизнеобеспечения в безопасном состоянии, постепенно теряет контроль над их функционированием. Управление рисками превращается в «тушение пожаров», в деятельность по ликвидации череды катастроф и чрезвычайных ситуаций. Обратной стороной этого процесса является сокращение материальных и интеллектуальных ресурсов, прежде всего на научные исследования и разработки, необходимые для адекватной рефлексии по поводу собственной динамики.

2. Глобализация и глобальные проблемы

Глобализация как явление, употребляется в научной литературе уже несколько десятилетий. Как правило, этим понятием обозначался процесс обострения всего комплекса глобальных проблем и нарастания планетарной взаимозависимости различных стран и регионов мира. Однако политическая актуализация этого понятия связана с периодом 90-х годов, когда США и его союзники стали претендовать на безусловное доминирование в мировых делах, подтверждая это не только в экономической сфере, но и путем осуществления «гуманитарных операций», военно-полицейских акций и т. п. Стратегия «силового глобализма» в экономической, политической, информационной сферах все чаще стала обозначаться термином «глобализация». В понятии «глобализация» обычно фиксируется усиливающаяся «взаимозависимость» мира. Глобальный характер природной зависимости человечества связан с внутренней имманентной активностью природы и существовал всегда. Возрастание социоприродной и интерсоциальной взаимозависимости различных обществ (оно включает в себя нивелирование некоторых, необязательно преобладающих структурных компонент мира) образует существенную (но не единственную) характеристику процесса глобализации. Это свойство глобализации явление не новое. В различных формах и отношениях оно существовало и развивалось на разных этапах истории. Но длительное время изолированными от процесса взаимозависимости практически оставались значительные территории. Изменилась ситуация в результате географических открытий и колониальной экспансии. Основные параметры современной социоприродной и интерсоциальной взаимозависимости приводят к становлению нового качества глобализации. Эти параметры характеризуют и определяют экономическую, информационную, планетарную взаимозависимость, взаимозависимость глобальной безопасности (имеется в виду весь спектр глобальных проблем — интерсоциальных, природно-социальных, антропосоциальных) и т. д. В результате меняется облик мира во многих его параметрах.

В течение последних десятилетий выявился ряд источников глобализации.

Технологический прогресс, приведший к резкому сокращению транспортных и коммуникационных издержек, значительному снижению затрат на обработку, хранение и использование информации. Информационное обслуживание непосредственно связано с успехами в электронике — созданием электронной почты, Интернета, мировой «паутинки» .

Либерализация торговли и другие формы экономической либерализации, вызвавшие ограничение политики протекционизма и сделавшие мировую торговлю более свободной. В результате были существенно снижены тарифы, устранены многие иные барьеры в торговле товарами и услугами.

Значительное расширение сферы деятельности организаций, ставшее возможным как в результате технологического прогресса, так и более широких горизонтов управления на основе новых средств коммуникации. Например, ряд компаний, ориентировавшихся раньше только на местные рынки, расширили свои производственные и сбытовые возможности, выйдя на национальный, многонациональный, международный и даже глобальный уровень. Подобные структурные изменения укрепляют позиции таких компаний, увеличивают их прибыль, повышают производительность, что позволяет им выбирать источники сырья, открывать производство и осваивать рынки в других странах, быстро приспосабливаясь к меняющимся условиям. Практически все крупные предприятия располагают сетью филиалов или стратегическими союзами, которые обеспечивают им необходимое влияние и гибкость на рынке. В рамках подобных многонациональных корпораций в настоящее время осуществляется почти треть мировой торговли. С появлением глобальных предприятий международные конфликты в значительной мере переместились со странового на фирменный уровень, и борьба завязывается не между странами за территориальные владения, а между фирмами за долю на мировом рынке. Более широкие перспективы открылись и перед неправительственными организациями, вышедшими, как и в случае с глобальными фирмами, на многонациональный или мировой уровень. Новую глобальную роль стали играть даже такие международные организации, как ООН, МВФ, Всемирный банк, ВТО. Таким образом, многонациональные предприятия и другие организации, как частные, так и государственные, превратились в основных действующих лиц глобальной экономики.

Достижение глобального единомыслия в оценке рыночной экономики и системы свободной торговли. Начало этому было положено объявленной в 1978 г. реформой в Китае, за которой последовали политические и экономические преобразования в государствах Центральной и Восточной Европы и распад СССР. Этот процесс привел к идеологической конвергенции — на смену недавних противоречий между рыночной экономикой Запада и социалистической экономикой Востока пришло практически полное единство взглядов на рыночную систему хозяйства.

Особенности культурного развития. Речь идет о тенденции формирования глобализованных «однородных» средств массовой информации, искусства, поп-культуры, повсеместного использования английского языка в качестве всеобщего средства общения. Например, по этой причине ряд стран, особенно Франция и другие страны Европы, понимают глобализацию как попытку США добиться культурной, экономической и политической гегемонии. По их мнению, глобализация — это новая форма империализма. Другие видят в глобализации новую форму колониализма, при которой роль новой метрополии играют США, а ее колоний — большинство остальных стран, поставляющих туда не только сырье, как это было раньше, но и оборудование, рабочую силу, капитал и другие необходимые для производственного процесса компоненты, будучи одновременно частью глобального рынка сбыта.

Как бы ни относились к глобализации ее противники и сторонники, нужно признать, что она уже явно изменила мировую систему, порождая новые проблемы, но и открывая новые возможности. Очевидно, что отмеченные выше тенденции технологического, политического, институционального, идеологического и культурного развития активизируют глобализационный процесс, который в будущем, видимо, ускорится. Важным аспектом этого процесса станет рост международной торговли услугами. Ее объем уже значительно возрос, а в будущем увеличится еще больше, особенно в области телекоммуникационных и финансовых услуг. Мир станет более открытым, интегрированным, взаимозависимым.

Несомненно, глобализация содержит как позитивные, так и негативные аспекты. Её позитивное влияние связано с эффектом конкуренции, к которой она неизбежно ведет, а негативное — с потенциальными конфликтами, которыми она чревата, хотя их можно избежать путем развития глобального сотрудничества на основе политических соглашений или создания новых международных институтов. Становится бесполезным анализировать процессы общественного и политического развития многообразных государственных образований так, как если бы они были в преобладающей степени внутренне развивающимися структурами, в то время как они являются все в большей мере структурами, созданными всемирными процессами и обретающими свою форму в качестве реакции на эти процессы. Процесс интеграции человечества в сложно структурную взаимосвязанную планетарную цивилизацию происходит в условиях взаимодействия нередко противоположных и взаимодополняющих тенденций, например, тенденции к глобальной интеграции и тенденции к дифференциации существующих культурных и политических реальностей. Нарастает число негативных взаимозависимостей различных регионов. Объективное содержание процесса глобализации носит гетерогенный характер. Его структурные составляющие представляют собой разнородные по происхождению и сферам явления, механизмы и процессы, образующие весьма противоречивую системную целостность. К ним относят в том числе:

· непрерывно нарастающие долговременные отрицательные антропогенные воздействия на биосферу планеты, которые ведут к её все более масштабной необратимой деградации и подрывают необходимые условия дальнейшего существования человеческого общества;

· масштабное развитие средств коммуникаций и связи, глобальной информационной среды и различных инфраструктур, взаимодействий и отношений между странами и народами, к новому качеству взаимосвязанности и взаимозависимости социума, в котором сосуществуют и весьма сложно взаимодействуют весьма неоднородные, и даже противоположные тенденции, угрожающие безопасности цивилизации;

· появляются и упрочивают свое влияние такие субъекты глобальной политики и экономики, как транснациональные корпорации, государства и объединения государств, межправительственные и неправительственные организации, которые действуют на планетарном уровне непрерывно в одной или нескольких сферах.

Глобализация стала определяющей чертой последней четверти XX в.

Таким образом, это понятие вряд ли можно считать достаточно четким. Само количество глобальных проблем в разных исследованиях колеблется от десяти до сорока. Но если иметь в виду главные проблемы, то их не более десятка: мира и разоружения, экологическая, демографическая, энергетическая, сырьевая, продовольственная, использования Мирового океана, мирного освоения космоса. Но если в пределах экологической проблемы можно отдельно вычленить, например, обезлесения, опустынивания, загрязнения атмосферы и гидросферы, в пределах демографической проблемы — акспекты демографического взрыва и демографического кризиса, неконтролируемой урбанизации, переселения беженцев, да еще добавить к этому в качестве самостоятельных проблем, проблемы борьбы с наркоманией и наркобизнесом, с организованной преступностью и терроризмом, ликвидация неграмотности, кризиса культуры и нравственности и многие другие, то общее число таких проблем возрастет в 3−4 раза.

Таким образом, к группе социально-экономических глобальных проблем относятся такие проблемы, как формирование глобальных (мировых) производительных сил; обеспечение надлежащих мировых условий для нормального общественного производства и воспроизводства; преодоление мировых и региональных финансово-экономических кризисов; решение вопросов, связанных с тенденциями к дезинтеграции, неравномерности и к интеграции, интернационализации производства, нивелировка в развитии крупных регионов; экономическое и правовое регулирование деятельности международных трансконтинентальных корпораций и банков, преодоление экономических различий между сложившимися факторами мировой экономики в глубине разделения труда и их включенности в мировой рынок товаров, капиталов, услуг, рабочей силы и информации и др.

В группе социально-политических и военных проблем наиболее крупными являются: предотвращение новой мировой войны с применением оружия массового уничтожения (атомного, водородного, химического, бактериологического); создание соответствующей реалиям XXI в. всеобщей системы международной безопасности, включающей в качестве неотъемлемых составных частей безопасность политическую, военную, экологическую, экономическую, гуманитарную, в том числе информационную; осуществление международных целевых программ в области разоружения; предотвращение угрожающих всеобщему миру локальных войн и вооруженных конфликтов, их урегулирование мирными средствами, на основе Устава ООН, принципов и норм международного права; укрепление доверия, взаимопонимания, сотрудничества между народами и государствами; создание нового типа мирополитических отношений, субъектами которых должны быть независимые, суверенные, свободные страны; демократизация, гуманизация и демилитаризация международных отношений.

На передний план, начиная с 70-х гг. XX в., выдвинулась группа социально-экологических проблем. В глобалистике она получила широкое признание, поисковую и нормативную разработку в связи с деятельностью известного Римского клуба, которым руководил итальянский экономист и общественный деятель А. Печчеи (1908;1984). Д. Медоуз, Э. Пестель, Дж. Боткин и др. ученые клуба в своих докладах и книгах, последовавших за концептуальной работой «Пределы роста» (1972), предупредили человечество о грозящей ему экологической катастрофе.

Особую важность приобрели такие социально-экологические проблемы, как: предотвращение дальнейшего загрязнения и отравления окружающей человека среды обитания: земли, воды и воздуха; спасение от разрушения озонового слоя атмосферы, предохраняющего все живое на Земле от губительных космических излучений; деградация живой (фауна флора) и неживой (неорганической) природы; прогрессирующее исчерпание естественного потенциала планеты (водных, земельных и др. ресурсов); утилизация огромных и непрерывно увеличивающихся производственных и бытовых отходов, в том числе радиоактивных.

В 80-х годах XX в. Ю. Н. Гладков классифицировал и выделил, довольно интересным способом, основные положения глобалистики:

А) Наиболее «универсальные» проблемы политического и социально-экономического характера — предотвращение ядерной войны и сохранение мира, обеспечение устойчивого развития мирового сообщества и повышение уровня организованности и управляемости им;

В) Проблемы преимущественно природно-экономического характера — экологическая, энергетическая, сырьевая, продовольственная, Мирового океана;

С) Проблемы преимущественно социального характера: демографическая, межнациональных отношений, кризиса культуры, нравственности, дефицита демократии и охраны здоровья;

Д) Проблемы смешанного характера, нерешенность которых, нередко приводит к массовой гибели людей — региональные конфликты, преступность, технологические аварии, стихийные бедствия и др.;

Е) Проблемы чисто научного характера — освоение космоса, исследование внутреннего строения Земли, долгосрочное прогнозирование климата и др.;

F) «Малые проблемы», опять-таки «синтетического характера», сопровождающие все развитие человеческой цивилизации — бюрократия, эгоцентризм и т. п.

В соответствии с такой классификацией была составлена и схема взаимосвязей глобальных проблем человечества:

Глобалистика (франц. global — всеобщий, от лат. globus — Земной шар; букв, наука о всеобщем) — наука, которая изучает наиболее общие закономерности развития человечества и модели управляемого, научно и духовно организованного мира в единстве и взаимодействии трех основных глобальных сфер человеческой деятельности — экологической, социальной и экономической — в реальных условиях Земли с ее конечными физическими размерами и ограниченными природными ресурсами, в наступившую эпоху антропогенно перегруженной Земли.

Под «миром» («мировой системой») понимается человечество, его социально-экономические системы, технологии и окружающая среда.

Если учение Маркса изучает, в основном, социальную и экономическую сферы человеческой деятельности в предположении неограниченных возможностей Земли, а учение Вернадского — преимущественно сферу глобальной экологии — сферу взаимодействия человечества с биосферой примерно в том же предположении, то глобалистика изучает все три указанные основные сферы человеческой деятельности в их единстве и взаимодействии в нынешнюю эпоху антропогенно перегруженной Земли. Глобальная экология как наука входит составной частью в глобалистику как интегральную науку.

Глобалистике можно дать следующее определение. Глобалистика охватывает единый мир единым взглядом и описывает этот мир, его динамику развития, его внутренние взаимосвязи единой системой обобщенных параметров.

Как глобалистика соотносится с философией? Глобалистика, в отличие от философии, изучает наиболее общие закономерности развития человечества в количественном виде, и, чем вообще не занимается философия, конструирует количественные модели управляемого жизнеспособного мироустройства в условиях антропогенно перегруженной Земли. Глобалистика гармонично сочетает фундаментальные и прикладные исследования и разработки.

Важнейшую роль в возникновении феномена глобализации играют достижения науки и техники, прежде всего в области информатики и телекоммуникаций. Выделим основные направления их влияния на мирохозяйственное развитие. Благодаря научно-техническим достижениям существенно расширяется представление о ресурсной базе общества и возможностях эффективного использования тех ресурсов, которые доступны в данный исторический период. Так, если в начале XX в. основными ресурсами индустриализации считались сталь и уголь, то в середине века к ним добавились легкие металлы и сплавы, прежде всего алюминий. На первое же место вышла нефть как исходное сырье для производства большинства видов пластмасс и важнейший энергоноситель. К концу века, когда человечество вплотную подошло к лимитам исчерпаемости нефтегазовых запасов, наука предложила, в частности, технологии, позволяющие производить бензин из угля, а пластмассы — из растительного сырья.

Сегодня богатство общества определяется не объемом запасов разнообразных природных ресурсов, а умением максимально эффективно использовать имеющиеся. Это блестяще подтверждает опыт стран Западной Европы и Японии. Последняя первой осознала роль и значение знаний для трансформации ресурсной базы и развития и начиная с конца 60-х годов строила свою национальную экономическую политику исходя из этого.

Научно-технические достижения позволяют существенно расширить использование уже ставших транснациональными товаров и услуг и создавать новые. Иногда принципиально меняется первоначальное предназначение продукта. Так, диапазон применения компьютеров, разработанных для осуществления сложнейших расчетов, сегодня практически безграничен, а телевизионная камера, помимо использования по своему прямому назначению, — ныне привычный элемент систем контроля, безопасности и т. п. Благодаря технологическому прогрессу наметились тенденции, значительного уменьшения расходов на производство традиционных товаров длительного пользования, создания принципиально новых продуктов, удовлетворяющих уже сложившиеся потребности. Скажем, применительно к производству товаров длительного пользования снижаются объемы механической обработки при изготовлении, сокращается количество узлов, уменьшается вес, упрощаются процедуры использования и технического обслуживания.

Забота о сохранности окружающей среды выдвигает принципиально новые требования к производителям: необходимо не только разработать конструкцию нового товара и правила его безопасной эксплуатации, но и предложить схемы утилизации отслуживших свой срок изделий.

Принципиально новые технологические процессы радикально меняют не только производство, но и формы организации и управления. Благодаря использованию цифровых технологий происходит уменьшение материалои энергоемкости отдельной единицы производимой продукции, уменьшаются трудозатраты, упрощается процесс производства: конечный продукт комплектуется из отдельных блоков. Современный производственный процесс максимально диверсифицирован, а сборка — приближена к конечным рынкам. Наглядная иллюстрация — производство компьютеров: отдельные блоки различных по своим выходным параметрам типоразмеров производятся в основном в странах Юго-Восточной Азии, а финальная сборка — на рынках стран-потребителей. Производство лесоперерабатывающей и лесозаготовительной техники, главными разработчиками которой являются Финляндия и Канада, сегодня организовано следующим образом: основные узлы и комплектующие производятся в различных странах Европы, а сборочные заводы находятся в Канаде, Латинской Америке и Юго-Восточной Азии, являющихся сегодня основными поставщиками древесины на мировой рынок. Современная информационная технология позволяет организовать такое сборочное производство, которое, во-первых, по своим мощностям будет соответствовать размерам локального рынка, во-вторых, позволит собирать различные типоразмеры продукции, максимально удовлетворяя разнообразные запросы клиента. Это стало возможным в первую очередь благодаря внедрению информационных технологий в управление материальными потоками и складскими запасами (область, где традиционно доминировал ручной труд, а эффективность была весьма низкой).

Компьютеризация и введение единой системы идентификации грузов позволили резко повысить скорость прохождения товаров по всему производственно-сбытовому циклу, увеличить их оборачиваемость, в конечном счете повысив качество предлагаемых обществу услуг. Это, прежде всего коснулось распределительной сети и торговли. Например, в Японии в магазинах американской франшизной сети «7 — одиннадцать» товары оборачиваются три раза в день, что позволяет значительно сократить площадь торговых залов, обслуживая при этом большее количество клиентов. В производстве скоропортящихся продуктов питания использование новых технологий позволило повысить требования к их качеству.

Таким образом, связь между спросом и предложением становится более четкой, исключаются ошибки при планировании. В результате технического прогресса создаются глобальные системы, подчиняющиеся собственным законам и влияющие на поведение потребителей. Технические системы, в которые воплощаются масштабные разработки, имеют свой жизненный цикл и обладают существенной инерционностью. Прежде всего имеются в виду нововведения, затрагивающие инфраструктурные системы — транспорт, энергетику, связь и т. п. Автомобиль, который является одним из символов XX в., претерпел в последние годы существенные изменения. Однако подавляющее число новых моделей в принципе мало чем отличается от автомобиля 70 — 80-х годов. По железным дорогам мира катятся миллионы вагонов, построенных до 1970 г. До сих пор активно используются «Боинги-707» — производство которых началось после войны. «Боинг-747» — воплощение прогресса мировой гражданской авиации конца XX в., впервые взлетел в 1969 г. и производится до сих пор. Инфраструктурные отрасли являются локомотивами экономического развития. Индивидуальные потребители связаны с ними товарами длительного пользования: через автомобили, катера, яхты и т. д. — с транспортными системами; через электробытовые приборы — с системами электрообеспечения; через телевизоры, аудиои видеоаппаратуру — с системами телеи радиовещания и т. п. Товары длительного пользования становятся более комфортными, способными выполнять большее количество функций и максимально удовлетворять желания потребителей, но по сути остаются прежними.

Исключение составляет компьютер, который как товар длительного пользования не существовал до середины 70-х годов. В эту категорию он перешел с появлением персональных машин. Дальнейшее развитие этой техники связано с новым типом инфраструктуры — компьютерными сетями и прежде всего Интернетом. И хотя компьютеры быстро совершенствуются, сети как часть инфраструктуры приобретают свою собственную инерцию. Основные решения, обеспечившие жизнеспособность Интернета, были разработаны в конце 60-х годов; сегодня услугами «всемирной паутины» пользуются сотни миллионов потребителей. С увеличением их числа возникают две проблемы: с одной стороны, все острее становится необходимость перемен, включая переход на новые информационные технологии; с другой — возрастает инерция накопленной массы потребителей, и уже не технические решения начинают определять направление модификации, а возможности изменений в потребительском поведении. В конце XX в. в США начались работы по созданию «Нового Интернета» с большими техническими возможностями, который планируется запустить параллельно с уже действующей сетью. По логике развития подобных систем «Новый Интернет» должен включать старый в качестве одной из подсистем.

Научно-технический прогресс в широком смысле не сводится к линейному движению идей из сферы науки и техники в практику. Его неотъемлемая часть — динамика общественных потребностей. Основываясь на опыте предыдущего века, можно предположить, что основные открытия и разработки, которые окажут решающее влияние на жизнь человечества в первые десятилетия нового тысячелетия, в основном уже сделаны.

Логика развития технических систем такова, что они создаются для решения одних общественных задач, а затем для них находятся другие, более обширные области применения, где воздействие технических систем на развитие оказывается существенно большим. Технологии и системы, разработанные на рубеже XXXXI в., не составят исключения и обязательно будут трансформированы для решения новых задач. Сегодня вопрос не в том, кто разработал ту или иную технологию, а в том, как быстро была найдена новая ниша, где использование этой новой технологии революционизирует жизнь современного общества.

Мировая практика свидетельствует: преимущество за теми странами, в которых существует ценностная установка на использование новых технологий, и отсутствуют барьеры их активному внедрению независимо от того, где они разработаны. Примером такого общества, ориентированного на нововведения, является Япония. Большинство европейских государств в этом смысле более консервативны. Что же касается России, то у нас все еще сохраняются многочисленные экономические, политические и организационные препятствия технологическому обновлению.

Наиболее очевидным и зримым результатом этого процесса является единство капитализма в его наивысшей современной стадии и техносферы как наиболее законченного материального результата всей предшествующей эволюции капитализма и начавшихся процессов функциональной стратификации государств в зависимости от того, какое место они занимают в системе обеспечения потребностей техносферы.

К началу ХХI века капитализм завершил формирование целостного мирового хозяйства, втянув в сферу своего действия всю планету и интересы его дальнейшей экспансии требуют необходимости политического оформления этих новых реалий. Колоссальных масштабов достигли концентрация и централизация капитала, повлекшие возникновение весьма сложных организационных структур, нужных для обеспечения жизнедеятельности капитала в современных условиях, для контроля государства и общества за ним — и с его стороны за обществом и государством в десятках стран мира.

Важнейшие особенности техносферы к началу XXI века состоят в следующем:

· в развитых странах население не имеет реальной возможности вернуться в случае социальной катастрофы к доиндустриальному образу жизни из-за риска физического вымирания значительного числа людей;

· центры техносферы, наиболее экономически развитые страны, способны сохранить свое могущество и обеспечить существование при условии освоения и использования планетарного пространственно-ресурсного потенциала, подчиняя целям, задачам, процессу этого освоения свои связи с экономиками других стран и регионов, во многом и сами эти системы хозяйства;

· техносфера (некоторые говорят о техногенозе) радикально изменила природные условия существования человека и устранила возможность возврата к доиндустриалъной глобальной экологии; техносфера служит материальной основой ускорения процессов глобализации.

В начале XXI века стремительно и непредсказуемо меняющийся мир вызывает противоречивые суждения исследователей. Одни видят в нем торжество либерально-демократической модели, веря в перспективу глобального мирового порядка, другие — знак надвигающейся угрозы этому порядку, предугадывают планетарные экологические, социоэкономические катастрофы и потенциальную вероятность «схватки цивилизаций». Увеличение численности населения и миграционные процессы, проблемы ограниченности ресурсов и охраны окружающей среды — эти, и другие глобальные проблемы и факторы предопределяют острые коллизии на международной арене.

Участие более 160 стран в Конференции ООН по окружающей среде и развитию (UNCED) в начале 90-х годов и в последующих мероприятиях показывает более или менее общее понимание того, что местные и региональные трудности в области охраны окружающей среды имеют глобальное значение. Продолжается дальнейшая политизация этой проблемы. В последнее десятилетие в мире широко признано: решение глобальных экологических проблем может быть найдено только на основе принципиально нового подхода к проблемам развития. В развитых странах информационные технологии, включая компьютер и новейшие средства коммуникаций, программное обеспечение и другие услуги, были главными источниками экономического роста в течение 90-х годов. Создавая миллионы новых рабочих мест и поднимая производительность труда, они во многом обеспечили экономический рост. Это даже вызвало некоторую экономическую эйфорию, которая отразилась на показателях экономической активности.

В этих условиях нередко забывалось, что этот рост идет таким образом, что подрываются природные основы такого развития, усиливаются неблагоприятные климатические изменения и происходит деградация природных ресурсов. Контраст между оптимистическими надеждами на блестящее будущее информационной экономики и быстрым процессом разрушения экосистем оставляет весьма гнетущее впечатление, поскольку это происходит в условиях нарастания зависимости современной цивилизации от состояния естественных систем и ресурсов. Глобализация экономики пока идет в такой форме и такими темпами, при которых ускоряется подрыв локальных экосистем, исчезают все новые виды растений и животных, фиксируется тенденция климатических изменений, усиливается таяние ледников, эрозия почв, исчезновение лесов и т. д. Все более чувствуются проблемы, связанные с нехваткой питьевой воды, недостатком продовольствия, с распространением эпидемий, возникновение внутренних этнических конфликтов или внешнеполитической напряженностью. Кризисный регион, где хронические заболевания опережают прогресс — Африка, район Сахары. В этой области сотни миллионов людей находятся в крайне тяжелом состоянии, нарастает эпидемия СПИДа. В нескольких странах больше чем 20 процентов от совершеннолетних инфицированы. 23 миллиона африканцев начинают новое столетие со смертельного приговора, вынесенного вирусом.

К сожалению, и многие другие тенденции ведут к сокращению продолжительности жизни и переводят тем самым стрелки социального и экономического прогресса назад. Между 1950 и 2000 гг. мировое население увеличилось с 2,5 миллиардов до 6,1 миллиарда. Так, если оправдаются надежды на некоторое снижение коэффициента рождаемости, то предполагается, что к 2050 г. мировое население вырастет до 8,9 миллиардов, увеличившись на 2,8 миллиардов человек в основном за счет населения развивающихся стран. Важная тенденция, которая воздействует на планетарное развитие — повышение температуры, следующее за увеличением атмосферных концентраций двуокиси углерода. С тех пор, когда промышленная революция более чем два столетия назад началась, его концентрация увеличилась к 1959 г. на 13%, а за последующие 39 лет возросла на 17%, при этом глобальная средняя температура также повысилась, особенно в течение последних трех десятилетий. При повышении средней температуры примерно на 10 С, уровень моря поднимается минимум на 17 сантиметров. Это изменит в конечном счете каждую экосистему на Земле. Среди экологических и ресурсных факторов, играющих важную роль в политике отдельных стран и регионов, растет значение тех природных ресурсов, которые в наибольшей степени могут способствовать развитию или зарождению в перспективе международных споров и конфликтов: нефть, природный газ, другие виды минерального сырья и полезных ископаемых, а также источники пресной воды, биологические ресурсы морей и океанов, урожайность сельскохозяйственной продукции.

После многих лет безразличия по отношению к проблемам нашей планеты, международное сообщество проснулось на заре XXI века. Воля наиболее промышленно развитых стран следовать иной модели экономического развития, чем-то, которому мир следовал на протяжении последних пятидесяти лет, была отмечена тремя важными встречами. Цель — уменьшить риск, которому подвергает жителей планеты человеческая деятельность: потепление климата, загрязнение окружающей среды, истощение природных ресурсов. Еще одна задача — не оставить беднейшие страны на обочине прогресса. В рамках ООН в сентябре 2000 г. прошел саммит в Нью-Йорке, где были намечены важные цели в области уменьшения бедности. Затем, в марте 2002 г. на конференции в Монтерре (Мексика) развитые страны взяли на себя обязательства увеличить государственную помощь развитию. И наконец, в сентябре 2002 г. в Йоханнесбурге прошел Всемирный саммит по долгосрочному развитию, который через десять лет после встречи в Рио-де-Жанейро поставил вопрос о необходимости движения в сторону экологически ответственного экономического развития. В Монтерре и в Йоханнесбурге международное сообщество признало, что одной щедростью и государственной помощью не решить всех проблем планеты. Требуется участие предприятий. Таков смысл инициатив «типа II», принятых в Йоханнесбурге.

Повышение экономической эффективности использования природных ресурсов на принципах экологической безопасности — это, по нашему мнению, определяющий критерий устойчивого развития России в условиях рыночной экономики.

В новой экологической доктрине Российской Федерации к числу важнейших принципов отнесены:

· устойчивое развитие Российской Федерации, высокое качество жизни и здоровья ее населения, а также национальная безопасность могут быть обеспечены только при условии сохранения природных систем и поддержания соответствующего качества окружающей среды. Раскрывается этот принцип формулой: в поверженной окружающей среде человек не может быть здоровым;

· приоритетность жизнеобеспечивающих функций биосферы по отношению к прямому использованию ее ресурсов;

· признание невозможности развития человеческого общества при деградации природы;

· открытость экологической информации.

Усиливается значение фактора роста народонаселения в усложнении экологических проблем, потенциально ведущих к международным конфликтам. «Минеральная» причина войн и конфликтов хорошо прослеживается на истории неоднократной «передачи» угля Лотарингии — то Франции, то Германии. Япония вступила во вторую мировую войну в значительной степени в надежде на захват природных богатств континентальной Азии и Тихого океана.

" Минеральные" войны продолжают и сегодня оставаться причиной международных конфликтов, особенно из-за таких стратегических минералов, как хром, марганец, титан и др. Видимо, развивающиеся и некоторые другие страны, особенно те, у которых имеются значительные запасы таких видов сырья, как уран, нефть или газ, могут стать ареной новых вооруженных конфликтов и в XXI в. Мировой океан дает примерно 9% всего объема протеина, потребляемого человечеством ежегодно — это около 67 млн. т рыбных продуктов. Основной лов биоресурсов моря примерно на 90% осуществляется в пределах континентального шельфа. Две основные рыболовные державы мира — Япония и СССР — к началу 90-х годов вылавливали около 30% продукции Мирового океана. Многие страны в целях ограничения доступа к прибрежным ресурсам установили в одностороннем порядке национальную юрисдикцию в этих водах (от 11 до 370 км). Более половины прибрежных государств за последние 10 лет определили территориальный предел национальных рыбных вод (или исключительной экономической зоны) в пределах 370 км. США сделали это в 1976 г. (с незначительными поправками 1983 г.), закрепив за собой около 7,6 млн. км океанской территории; СССР — в 1984 г., закрепленная территория которого составляла 4,5 млн. км. Сегодня очевидно, что экологические проблемы превращаются во все более серьезную и трудноразрешимую задачу. Причем многие из вариантов решений таких экологических проблем на национальном уровне неминуемо затрагивают природно-экологический потенциал в других странах.

Путь решения экологических проблем, который ведет к снижению военной опасности, — это реализация концепции сохранения всего разнообразия природных ресурсов всемирного (общего) наследия человечества, в соответствии с которой земляне должны рационально и рачительно использовать эти ресурсы в интересах всех жителей планеты. Однако в глобальной экополитике по-прежнему ключевым вопросом остается классическая дилемма совместных действий. Взаимодействие различных участников экопроцесса должно быть каким-то образом целенаправленно оптимизировано. Конечно, следует иметь в виду эволюционное значение конфликта, в том числе конфликта глобального и экологического. В основном оно выражается в его энергетическом аспекте: конфликт дает потенциально конструктивную энергию (в случае благоприятного его разрешения) для следующей стадии. В этом смысле конфликт несет энергию, которую можно направить не на разрушение, а на созидание. Однако человечество пока не осознало, что в случае неправильного использования накопленная энергия конфликта «взорвется» и это становится все более вероятно в виде глобальной, уничтожающей планету катастрофы.

В современных условиях уже не существует относительного системного равновесия мира. С позиций мир-системного подхода Уоллерстейна суть дела состоит не в том, что прежняя модель развития работала плохо, а в том, что работала она, скорее, «слишком хорошо». Капиталистическое мировое хозяйство в течение более чем 400 лет показывало эффективность в разрешении своих краткосрочных и среднесрочных проблем. Более того, оно и сейчас демонстрирует способность сделать в настоящем и ближайшем будущем еще больше. Но сами эти решения проблем создали такие изменения в глубинной структуре, которые со временем устранят эту способность делать постоянные и необходимые приспособления. Система устраняет свои степени свободы. Именно поэтому среди примеров эффективности капиталистической цивилизации, как считают сторонники мир-системного подхода, повсюду видны признаки нездоровья и культурного пессимизма. Это отражает и бесчисленное множество антисистемных движений, которые набирают силу и нередко выходят из-под контроля.

Одни из самых важных измерений в этих глобальных изменениях — социально-антропологические. Общая их характеристика — это индивидуализация. Причем наряду с индивидуализацией, отделением индивида от социальных групп, происходит дезинтеграция макросоциальных групп, слоев и классов, формирование их не только благодаря заданности социальным, экономическим и культурным статусом, происхождением, но и все больше по принципу добровольности, ассоциативности. Подобные процессы имеют место, прежде всего в индустриально развитых странах, но в силу универсального возрастания неустойчивости, динамизма социально-групповых связей приобретают в той или иной мере глобальный характер. Для последствий глобализации характерно нарастание противоречивости всех процессов. Каждая реально действующая тенденция наталкивается на контртенденцию, и вся глобально-социальная целостность приобретает все больше вид хаоса, нагромождения самых разных тенденций, принципов, начал и т. д. Подобная противоречивость, взаимосвязанная с дифференциацией социальных субъектов, становится все большей внутри каждого общества, а социальное поведение людей все менее опосредованно макроэкономическими факторами и социетальными культурными эталонами. Это приводит, в том числе, и к изменениям антропосоциальных характеристик военных и политических конфликтов.

Одной из особенностей, например, современного насилия является его демонстративность и все меньшее стремление соблюсти видимость легитимности, пристойности. Все чаще опасности подвергается уже не четко определенный круг лиц. Лидеры чеченских сепаратистов берут ответственность за взрыв домов мирных жителей в разных городах России, агрессия НАТО против Югославии под предлогом «гуманитарной акции» без санкции ООН показывает весьма «избирательный» характер «гуманизма» западных стран. Конечно, конфликты, напряженность, противоречия и ненависть на межгосударственном и внутригосударственном уровнях существовали давно, но здесь просматривается определенная тенденция. Статистика свидетельствует о том, что в первую мировую войну 80% убитых были военнослужащими, во вторую — 50%, а к началу 90-х годов почти из 30 млн. жертв послевоенных конфликтов 80% - гражданские лица, преимущественно дети и женщины. Во всех нестабильных регионах и странах столкновения военных и гражданских лиц становятся преобладающим способом не только захвата, но и осуществления власти. Сейчас вооруженные люди, как правило, побеждают безоружных и очень редко — других вооруженных. Феномен нового боевика и подъем агрессивности в мире иногда объясняют рядом причин. Во-первых, технической и материальной независимостью боевика благодаря распространению, миниатюризации все более разрушительных видов вооружений, свободному передвижению военной техники и экспертов на современном рынке людей и оружия. Во-вторых, социокультурной эмансипацией боевика, поскольку традиционно воин содержался определенным сообществом, следовал его мифам и ритуалам, религиозным установкам и воспитанию, но разложение сообществ, их нравов и обычаев, иерархий и дисциплины приводит к тому, что воин ускользает из-под любого внутреннего и внешнего контроля. Для него винтовка обеспечивает власть, и он редко удерживается от соблазна ее захвата и использования. Отсюда вера в милитаризацию (арабский социализм) и милитаризация веры. В-третьих, тоталитарным индивидуализмом. Уже давно существует образ потерянного солдата, обойденного добытой в бою славой. Но сейчас в распоряжении не признающего законов и разуверившегося боевика имеются новые средства: он может не только подчинить и уничтожить большое число людей в любой части планеты, но и обеспечить себе материальное благополучие (например, участвуя в спецоперациях и наркобизнесе). Весьма противоречиво в этой связи реальное значение западной парадигмы прав человека. Становится очевидным, что она обусловлена определенной стадией общественного и антропологического развития. Их отторжение — следствие процессов «гниения» традиционного и переходного обществ и вызываемых ими конфликтов, возникающих на основе непреодолимых глобальных ограничений для прежней модели модернизации.

В России такого рода конфликты представлены в наиболее полном виде. Думается, в период перестройки до начала 90-х годов у тогдашней политической элиты еще имелся некоторый шанс проводить нечто вроде реформ дэнсяопиновского типа, в результате которых Россия постепенно успешнее вписалась бы в мирохозяйственный контекст. Но в последнее десятилетие все радикально изменилось. Недоучет неразрывной связи трансформации российского общества и преобразования глобального сообщества оказались на практике весьма губительными. Непонимание, недооценка новой социально-политической топологии мира представляют собой важный источник грубейших просчетов и ошибок. Кроме того, происходит унификация определенных правил игры (несовпадающих с понятием справедливости, гуманности и т. п.), повсеместная информатизация, обеспечение «прозрачности» экономического пространства, глобализация финансовой сферы, установление мировой коммуникационной сети и т. п. Интернационализация же производственных и торговых трансакций в значительной мере связана с внутрирегиональными процессами, а также с феноменом ТНК. Очевидно, что выиграет тот, кто лучше подготовлен к этим изменениям. Все отчетливее проявляется еще одна особенность. Вместе с признанной системой выборных органов власти параллельно ей все активнее действует многоярусная сеть полулегитимной и «теневой» власти, подотчетной гораздо более узкому кругу лиц и организаций. Серьезно разнясь по своим возможностям и уровню влияния, они в совокупности формируют все более ощутимую систему контроля над обществом. Усиление процесса глобализации происходит в условиях, когда в мире весьма остро стоит проблема борьбы с бедностью, которая может «взорвать» не только Юг, но и повлиять на благополучие Севера. Экономическая мафия, терроризм, возрастание и объединение международных криминальных организаций принимают планетарный охват.

К концу XX в. международная организованная преступность приобрела новые черты: преступная деятельность стала носить более широкий и глобальный характер; усилились международные связи как между самим преступными организациями, так и между преступными организациями и другими группами; возможности и мощь международных криминальных организаций выросли настолько, что они могут угрожать стабильности государств, подрывать демократические и экономические институты. По оценкам Всемирного банка, в последние годы среднегодовые темпы прироста численности бедных в мире равнялись 2%. К началу века бедные составляли треть человечества, причем в городах они часто образуют большинство населения, что создает серьезную угрозу для политических режимов многих стран. В возрастном отношении бедность становится все более молодой, часто превращается в резервную армию мафии и терроризма. Весьма острые политические противоречия и напряженность в развивающихся странах порождаются растущей нехваткой некоторых редких ресурсов, особенно питьевой воды и нефти. В различных регионах мира растет число этнических, религиозных и националистических конфликтов. Резко обостряются глобальные проблемы, связанные с деградацией окружающей среды, что также может стать фактором разделения стран и народов.

Геополитическая ситуация в этом контексте характеризуется рядом противоречий, обострение которых угрожает будущему планеты: между бедными и богатыми обществами; между мирами, в которых доминируют различные религиозные конфессии (например, мусульманский мир и Запад); между традиционными и нетрадиционными (конформистскими и неконформистскими) обществами; между эгалитарными обществами и обществами, в которых царит неравенство; между светскими и религиозными государствами, между ведущими развитыми странами и всеми остальными и т. д. Увеличение потенциала противоречивости и конфликтности приводит к растущей политической и социальной нестабильности в мире. Для поглощения бедности необходимо, чтобы ускорение экономического роста сопровождалось более равномерным распределением его результатов. Между тем все происходит таким образом, что результатами все более «открытого роста» пользуются богатые слои населения и преуспевающие предприятия, все дальше удаляющиеся от основной массы населения. Беднеющее население все более не имеет другого выбора, кроме развития «теневого сектора», которое сочетается с расширением организованной преступности и усилением господства мафии. Проявления индивидуального насилия или терроризма нередко выражают акты отчаяния весьма многочисленных групп населения. Менее развитые страны втягиваются в мирохозяйственные связи по весьма жестким правилам игры. Им отводится роль поставщиков сырья и производителей экотехнологичных товаров.

Такая кооперация осложняет возможности их самостоятельного и эффективного развития, загоняет в состояние постоянно воспроизводящейся слаборазвитости, усиливает социальное расслоение. Все это испытывала в 90-е годы и Россия: падение производства, деиндустриализацию страны, бегство капиталов за рубеж, резко усилившиеся социальные контрасты. Это весьма высокая цена выбранного варианта «открытия» России внешнему миру. На нынешний результат сказалось, конечно, наличие многих накопившихся проблем: кризис государственности, технологическое отставание, проблема конверсии ВПК, разрушение научного потенциала, тяжелая ситуация в сельском хозяйстве. Стадиально-исторически Россия переживает незавершенную индустриальную фазу. Необходимо не только завершить ее, но и перейти в фазу постиндустриальную. В рамках модели реформ 90-х годов данная задача не решаема. Виной тому не только внутренние трудности, но и внешние факторы, которые препятствуют этому. Задача России в новый период, не впадая в автаркию, обеспечить независимое развитие и национальную безопасность.

В связи с вышеизложенным можно согласиться с Дж.К. Гэлбрейтом в том, что неолиберальный эксперимент в мировой экономике потерпел провал, что длительные периоды успешного развития характерны для стран с сильным правительством, смешанной экономикой и слаборазвитым рынком капитала, что необходимо сменить принцип «доверия инвестору» на политику, нацеленную на экономический рост. Пример России, по его справедливому замечанию, особенно печален и драматичен. В 1992 г. приверженцы «шоковой терапии» пренебрегли разумными основами, существовавшими в большей части российского политического порядка. «Приватизация и дерегулирование в России, — писал Дж.К. Гэлбрейт, — не способствовали формированию эффективно действующих конкурентных рынков, а вместо этого создали крупных частных монополистов, олигархов и мафиози, контролирующих конкурирующие между собой промышленные „империи“ и средства массовой информации. Между тем, государство придерживалось жесткой политики сокращения расходов, в результате чего не выплачивались даже начисленная должным образом заработная плата и пенсии. Это то же самое, если бы ввиду бюджетного дефицита правительство США отказалось оплатить чеки, циркулирующие в системе социального обеспечения! Частный сектор буквально лишился денег. Перестала действовать система платежей; невозможно было собирать налоги, потому что нечего было собирать. Государство финансировало само себя через пирамидальную схему накопления краткосрочных долгов (рынок ГКО), которая 17 августа 1998 г. рухнула, как должна обвалиться всякая пирамида. Это стало концом радикализма в духе свободного рынка» .

Между тем, любая успешно функционирующая рыночная экономика имеет ядро в виде государственных, региональных и муниципальных предприятий и распределительных каналов для удовлетворения базовых потребностей и потребностей населения с низким уровнем дохода в продуктах питания. Подобные системы стабилизируют рыночные институты, которые лучше действуют, ориентируясь на людей с более высокими доходами. Составляя ответственную по своему характеру альтернативу, они помогают предотвращать криминальную монополизацию важнейших распределительных сетей. В предстоящий период Россия в лице ее политической элиты должна будет выбрать путь, учитывающий как эти очевидные истины, так и другие последствия глобализации. России предстоит сложная борьба за выживание и преодоление глубочайшего системного кризиса в условиях нарастающих тенденций глобализации. Их недооценка в XX в. привела нашу страну к национальной и геополитической катастрофе, из которой выбраться будет очень сложно.

Возможно ли сегодня, в эпоху биотехнологической революции, влиять на поведение человека? Данная проблема широко обсуждается в ходе политических, идеологических, методологических и правовых дискуссий, проходящих в контексте возрождения евгеники. Родоначальником этой науки о контроле над наследственностью человека принято считать Ф. Гальтона, двоюродного брата Ч. Дарвина. Концептуальные основы евгеники заложил, впрочем, еще Платон, утверждавший, что правитель должен позволять браки лишь между наиболее достойными, породистыми гражданами и всячески препятствовать созданию семей, в которых может появиться нежелательное потомство.

Извращенное понимание евгеники как науки о неравенстве рас и «чистоте крови» лежало в основе человеконенавистнических теорий Гитлера. По образному выражению английского биолога-иммунолога, лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине П. Медавара, при упоминании о евгенике всегда будет чудиться «нестерпимый запах газовой камеры» .

Ф. Фукуяма, занимающийся в последнее время проблемами биотехнологий, предлагает вместо «нагруженного ассоциациями» термина «евгеника» употреблять слово «выведение». А Ю. Хабермас говорит о необходимости создания «либеральной евгеники», которая может получить развитие только в случае «отказа от несомненного предельного зла». И Хабермас, и Фукуяма исходят из того, что плодами биотехнологической революции будут пользоваться только общества либеральной демократии. Это общество представляет собой «странный мир» — ведь в нем сочетается, казалось бы, несочетаемое: демократия и авторитаризм, консерватизм и либерализм, социализм и капитализм, модернизация и традиционализм, прогресс и регресс.

Встраивание в этот мир биотехнологий, «новой евгеники» и «геноломброзианства» (имеются в виду различные биосоциальные теории преступности, родоначальником которых явился итальянский психиатр и криминалист Ч. Ломброзо, полагавший, что некоторые люди уж от рождения предрасположены к совершению преступлений) позволяет, по существу, говорить об уничтожении основ цивилизации и собственно человечества.

В этой связи примечательна идеология нетократии (NETok-ратии) — нового общества, где «Сеть (Интернет) заменит человека в качестве великого общественного проекта». Нетократическая идеология строится на предвосхищении установления новой формы правления — генократии, суть которой состоит в том, что власть и работодатели получают доступ к инструментам безупречного генетического тестирования работников. Принцип «человек на своем месте» возводится в ранг основополагающих. «Что может быть более естественно, чем сравнение и ранжирование, ведь в этом заключен естественный отбор, а какой принцип селекции может быть более естественным, чем генетический?» — вопрошают шведские ученые Александр Бард и Ян Зодерквист, авторы «манифеста» нетократической философии.

В обществе, где новой правящей элитой являются нетократы, нет ни государства, ни законов, ни этики. Легко представить себе, что ж произойдет, если в таком обществе станет возможным «наделять его [потомство] качествами, которые мы раньше едва ли расценивали как человеческие». В эпоху биотехнологической революции евгеника привлекает и сторонников «биокоммунизма». Например, российский философ, профессор Виктор Гончаров полагает, что «расшифровка генома человека… позволяет создать самые разнообразные формы (внешний вид) будущего человека. В зависимости от конкретных условий и выполнения тех или иных функций он может быть и шаром, и ящиком, и рыбой, и птицей… Увеличить сроки жизни будущего человека до тысячи и более лет… Значительно сократить численность народонаселения Земли. Одновременно резко поднять его качественный состав…» .

Новые возможности, открывшиеся перед человечеством в результате бурного развития биотехнологий, породили массу правовых и этических вопросов. Скажем, проблемы, связанные с биологическим орудием, являются предметом международного права, военных наук и политологии, но они лишь легальные проявления биотехнологической революции, в то время как существует, и уж довольно давно, ее нелегальная (и практически всегда криминальная) составляющая. Это обусловлено тем, что все новые технологии и биотехнологии, по сути, имеют «двойное назначение» и могут быть применены для создания оружия, прежде всего биологического. Как известно, Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении была принята Генеральной Ассамблеей ООН еще в 1971 году. Тем не менее теневое использование биотехнологий самыми различными режимами и структурами продолжает набирать темпы.

Попытки создать с помощью генной инженерии генетическое или даже этническое оружие предпринимаются уж с 60-х годов прошлого века, в первую очередь в СССР и США. В начале 2004 г. на семинаре, организованном ЦРУ США в рамках проекта «Новый американский век» (Project for New American Century, PNAC), американские ученые утверждали, что к 2014 году такое оружие будет создано. Согласно докладу PNAC, генетическое оружие способно навсегда изменить политический облик мира: «Передовые формы биологической войны, направленной на определенный генотип, могут превратить царство террора в политически полезный инструмент». Из секретного доклада Пентагона, составленного в 1998;м и попавшего в поле зрения западных журналистов лишь в 2002 году, следовало, что в целях разработки нового смертоносного оружия биологический агент может быть генетически трансформирован. Уильям Коэн, бывший министр обороны США, сообщил, что он получал информацию из некоторых стран (ЮАР, Израиль), работающих над созданием «определенных типов патогенов, которые могли бы быть этнически специфичными». Так ЮАР лишь недавно прекращены эксперименты над бактериями, способными вызывать бесплодие у людей с черной кожи.

Академик РАН А. Спирин пишет, что существует несколько классов смертоносных генов. Подобные гены запускают в клетках процесс синтеза веществ белковой природы — или разрушающих защитную и регуляторную системы, или просто крайне токсичных. Инфицированный организм сам синтезирует смертельный для себя яд. В настоящее время возможно создание однонаправленного биологического оружия (безопасного для агрессора), например, на основе «медленных» и «спящих» вирусов с большими латентными периодами. На смену программе «Геном» приходит «Протеом». Этот проект по изучению назначения и взаимодействия белков открывает путь к изобретению абсолютного оружия, которое позволит за любой срок — от нескольких часов до десятков лет — уничтожить любые человеческие популяции, заданные по ключевым генетическим параметрам, не опасаясь при этом возможного ответного удара.

На сегодняшний день уж произведены микробы-мутанты, которые избирательно уничтожают неживую материю: нефть, пластик, металлы, композитные материалы и пр.

В прошлом производство биологического орудия проходило под контролем военных и спецслужб соответствующих стран. Но есть ли гарантии того, что в настоящее время такие работы не направляются ни расистскими организациями, ни террористическими или мафиозными структурами, а то и просто учеными-маньяками? Тем более что, по оценкам экспертов, в современных условиях биологическое орудие может быть создано в лаборатории стоимостью (со всем оборудованием) всего лишь до 10 тыс. долларов США и на основе патогенов, которые разрешается применять в исследовательских целях, а также для получения диагностических систем, вакцин и других медицинских препаратов.

Не исключено, что те ж структуры заинтересованы и в разработке нейрофармакологических средств для контроля за поведением человека. По существу, речь идет о видах психотропного орудия. Еще в конце 50-х годов прошлого века помощник государственного секретаря США Адольф Бёрл, участвовавший в реализации программ ЦРУ по управлению поведением человека с помощью нейрофармацевтики, записал в своем дневнике: «Я опасаюсь одного. Если ученые сделают то, что запланировали, то люди превратятся в манипулируемых муравьев» .

С большой долей вероятности можно предположить, что, несмотря на любые возможные ограничения и запреты, и впредь будут проводиться работы по нелегальному клонированию человека и даже созданию человекоподобных монстров. Тем более что технологии для этого уж созданы. Например, по сообщению The Washington Post, группа ученых из Второго Шанхайского медуниверситета (Китай) соединила в 2003;м клетки человеческой кожи с яйцеклетками кроликов и получила более ста гибридных эмбрионов. Биолог из Гарварда Д. Мелтон отметил, что такие «фантастические» эмбрионы могут кому-то напомнить персонаж древнегреческой мифологии: трехголовую химеру — чудовище в виде полульва-полукозы с хвостом дракона. Но это далеко не первый случай, когда ученые смешивают в лаборатории клетки человека и животных.

Так, британская биотехнологическая компания Imutran с начала 1990;х годов разводит свиней для трансплантации их органов человеку, фирма Pharmino (Нидерланды) производит в коровах человеческий лактоферин, необходимый для активизации нашей иммунной системы, а корпорации Genzyme Transgenics и Advanced Cell Technology сотрудничают в целях «сотворения» коров — носителей человеческих протеинов, в частности альбуминовой сыворотки, используемой в очаговых центрах. Эксперименты уж дают значительные результаты. Сегодня свиная печень и почки применяются в аппаратах временного диализа, к которым могут быть подключены больные диабетом. Доктор Р. Ениш, немецкий генетик, работающий в Массачусетском технологическом институте (США), считает, что рост числа сообщений о клонированных младенцах вызывает негативное отношение к клонированию, как таковому. Ни одно из заявлений об успешном клонировании не было подтверждено анализами ДНК, да и сами авторы таких заявлений не соглашаются на тестирование, так что есть все основания предположить: на свет появились не клоны, а обычные дети.

Информация о псевдоклонировании опасна еще и тем, что может способствовать криминальному обороту человеческих органов и тканей под видом продуктов клонирования. Ученые обоснованно указывают на фундаментальные различия в подходах к регулированию применения биотехнологий в европейских и азиатских странах, что связано с расхождениями норм этики по отношению к человеку, как таковому. Эти различия, по мнению Фукуямы, могут в будущем превратить проблему использования биотехнологий в предмет серьезных разногласий на международной арене. Важно и то, что уровень развития научной инфраструктуры в странах Азии способен обеспечить им конкурентоспособность в области биомедицины. Известно, что такие азиатские государства, как Китай, Япония, Южная Корея, Сингапур, приняли жесткие законы, запрещающие под угрозой уголовного наказания клонирование человека в репродуктивных целях и ограничивающие использование биотехнологий на некоторых других направлениях. Но формальный запрет, тем не менее, еще не решает всех проблем. Например, сегодня в Китае применяются такие недопустимые на Западе меры, как забор органов у подвергнувшихся смертной казни преступников. А в феврале 2004 г. СМИ сообщили, что южнокорейским ученым удалось вырастить в лаборатории клонированный эмбрион человека и получить от него стволовые клетки. В этих условиях «государства должны политически регулировать разработку и применение таких технологий, организовав институты, которые будут различать технологический прогресс, способствующий процветанию человека, и прогресс, угрожающий человеческому достоинству и благополучию» (Фукуяма). Регулирование в сфере биотехнологий и биомедицины — важнейший фактор криминологического контроля над использованием достижений биотехнологической революции.

Основные принципы такого контроля содержатся в Конвенции о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении, а также во Всеобщей декларации ООН о геноме человека и о правах человека, разработанной Международным комитетом ЮНЕСКО по биоэтике и принятой Генеральной конференцией ЮНЕСКО в 1997 году.

В декабре 2001 года Генеральная Ассамблея ООН поддержала инициативу Германии и Франции — стран, возглавивших «крестовый поход» против клонирования человека, и приняла решение о разработке Международной конвенции против клонирования человека в целях воспроизводства. С тем, что репродуктивное клонирование в целях воспроизводства ребенка должно быть запрещено, согласны все государства — члены ООН. Спорным, однако, остается вопрос о допустимости получения клонированных эмбрионов для медицинских и научных целей.

3. Взаимодействие цивилизаций и сценарий будущего

риск глобализация цивилизация будущее Предыдущий анализ позволяет сделать вывод, что современное человечество представляет собой совокупность множества цивилизаций. Сколько их? Каждый исследователь предлагает свое количество, не забывая свое государство выделить в отдельную цивилизацию. Если подходить с такой точки зрения, то цивилизаций столько, сколько государств на современном этапе.

Мозаика взаимоотношений между государствами, цивилизациями, народами, континентами, всевозможными объединениями и организациями, отдельными индивидами через деятельность, через поездки, через Интернет и т. д. бесконечно многообразна.

Во второй половине XX века радикально изменились как сама система международных отношений, так и традиционные представления о базовых принципах ее организации. Итогом Второй мировой войны, самого масштабного вооруженного конфликта в истории человечества, стало противостояние коммунизма и капиталистического мира, основанное на принципе баланса сил. Сложившаяся биполярная система породила и своеобразный баланс слабости: стремясь заручиться как можно большей поддержкой, каждая из сторон закрывала глаза на недостатки и даже пороки своих союзников.

Соперничая не только друг с другом, но и с традиционными колониальными державами, США и СССР содействовали деколонизации и способствовали распространению принципа суверенитета на мировую периферию. Принцип суверенитета, использовавшийся в качестве оружия в противоборстве сверхдержав, не был отброшен и после победы одной из них. За время распада биполярной системы (1989 — 1998) мировое сообщество пополнилось еще несколькими десятками «суверенных» субъектов, степень жизнеспособности многих из которых еще предстоит определить. При этом выигравшие холодную войну США, как адепт свободы, демократии и прав человека, привнесли в мировую политику новые «политкорректные» постулаты, провозглашавшие демократию панацеей при решении всех социальных и экономических проблем и ставившие во главу угла «демократизацию мирового порядка» .

Однако на рубеже XX и XXI столетий становится очевидным: суверенитет отдельных государств несовместим с международной демократией, предполагающей подчинение в той или иной форме меньшинства большинству. Доктрина соблюдения прав человека отказывает попирающим их правительствам во внутренней и внешней легитимности. Отсутствие демократических порядков внутри отдельных стран, их неспособность к социальному и экономическому развитию заставляют усомниться в способности таких наций реализовывать свои суверенные права.

Сложные исторические перипетии послевоенной эпохи обусловили высокую степень неструктурированности современной системы международных отношений. В наибольшей мере эта неструктурированность была порождена тремя обстоятельствами:

· продолжительной подчиненностью всех политических процессов задачам холодной войны;

· резким ростом влияния экономических факторов в глобальной политике;

· сокращением возможности использования традиционной военной силы в конфликтных ситуациях.

Все эти обстоятельства не были адекватно оценены и не получили отражение в сложившейся ныне системе международных институтов. Существенная сторона процессов, связанных с первым обстоятельством, нашла наиболее полное выражение в эволюции роли и значения Организации Объединенных Наций, созданной вскоре после окончания Второй мировой войны и насчитывавшей 50 государств-членов. Структура ООН изначально не предусматривала широкого демократического участия множества новых стран, обретших независимость в последующие десятилетия. За прошедшие годы она обросла массой организаций и агентств. В ее нынешнем виде Организация Объединенных Наций сохраняет свое значение как уникальный и универсальный инструмент диалога, однако на практике она не только лишена возможности вмешиваться в международные конфликты, но и зачастую препятствует формированию институтов, способных эффективно решать возникающие проблемы. ООН подошла к рубежу, на котором необходим «ремонт» ее структуры, причем отнюдь не косметический. Попытки реформировать организацию пока не очень успешны.

Второе обстоятельство, обусловившее высокую степень неструктурированности современной системы международных отношений, связано с нарастающей глобализацией мировой экономики, которая придает политическое измерение, казалось бы, сугубо хозяйственным проблемам. В новых условиях выявилась неспособность к эффективному функционированию политических институтов, сформированных еще в то время, когда никто не мог даже помыслить ни о диктате цен на сырье со стороны международных картелей, ни о возможности банкротства суверенных заемщиков, ни об образовании регионов свободной торговли, ни тем более о единых валютных зонах, охватывающих несколько национальных экономик. Преодоление экономических кризисов и финансовых катаклизмов напрямую связано с теми или иными формами краткосрочного (а возможно, и продолжительного) ограничения столь важного фактора в системе международных институтов, как национальный суверенитет.

Однако правомерность подобного ограничения нынешней теорией международных отношений практически не признается. Наиболее очевидным примером того, как экономическая глобализация трансформируется в политическую интеграцию, выступает Европейский союз. В условиях нарастания глобальной нестабильности, весьма заметной после завершения холодной войны, дезориентирован и наиболее мощный международный военно-политический альянс — НАТО. Выполняя на протяжении сорока лет задачи стратегического сдерживания в Европе, НАТО продемонстрировала свою неспособность наказать агрессоров, нанесших 11 сентября 2001 года удар по США, а два с половиной года спустя — по Европе. В условиях все большей непредсказуемости глобальных процессов, усугубления уж стоящих перед человечеством и появления новых проблем ни одно из национальных государств не способно в одиночку гарантировать собственную безопасность. Если тот или иной регион окажется втянутым в серию разрушительных конфликтов, их негативное влияние неизбежно распространится и на остальные, в том числе и более благополучные, страны и регионы.

Именно поэтому сегодня важно оценить возможные варианты развития мировой политической архитектуры и определить наиболее приемлемые (или, по меньшей мере, наименее катастрофичные) из них. Все ныне имеющиеся концепции относительно того, как в дальнейшем будет или должен эволюционировать мировой порядок, можно разделить на три большие группы. Первую группу составляют сценарии, в основе которых — осмысление мира в сравнительно привычных категориях центров силы, или «полюсов», хотя содержания этих концепций весьма (а порой и радикально) отличаются друг от друга. Так, после окончания холодной войны широкое распространение (особенно в США) получила идея о том, что на планете надолго установился однополярный мир, de facto управляемый Америкой. Сторонники данной идеи исходят из того, что Соединенные Штаты, находящиеся в расцвете своего могущества, во все большей степени реализуют стратегию односторонних действий, а немалая часть американских политиков и экспертов уж во всю воспевают мощь и величие новой Империи. Их оппоненты, правда, указывают на то, что перенапряжение сил единственной сверхдержавы неизбежно. Кроме того, с подобным развитием событий никогда не согласятся большинство членов мирового сообщества, которые непременно начнут стремиться к совместному противостоянию глобальному гегемону.

Более существенным, однако, нам представляется не то, к каким последствиям может привести воплощение в жизнь такого сценария, а то, что сам он основан на сомнительных предпосылках и самообмане. Да, сегодня Америка — мощнейшая экономическая держава. Но ее относительная мощь серьезно уступает уровню конца 1940;х — начала 1950;х или начала 1920;х годов. Беспрецедентный на первый взгляд военный потенциал США на поверку оказывается крайне ограниченным, о чем свидетельствуют попытки стабилизировать ситуацию в ряде регионов планеты. Политического влияния Вашингтона также недостаточно для того, чтобы эффективно купировать самые опасные процессы в современном мире. Чего, например, стоит неспособность США не только предотвратить обретение ядерного оружия Индией и Пакистаном, но и воспрепятствовать развернутой Исламабадом активной торговле компонентами ОМУ и технологиями его производства! При всем своем могуществе Америка бессильна и в том, что касается разрешения одного из ключевых конфликтов современности — арабо-израильского.

Противники американской гегемонии стремятся к созданию альтернативной модели и выступают за многополярный мир. Но такая точка зрения нереалистична и старомодна, так как современный мир невозможно свести к совокупности уравновешивающих друг друга центров силы. Как и концепция восстановления противовеса США, эта идея не направлена на решение новых глобальных проблем, и даже семантика самого термина «многополярность» подразумевает нацеленность не на сотрудничество, а на соперничество в международных делах. Наиболее последовательными приверженцами этой концепции являются ныне Китай и Франция. Россия подвержена их влиянию и колеблется в определении собственного курса, что иногда сказывается в ее раздражении высокомерием Вашингтона. Однако в последнее время российские руководители предпочитают использовать термин «многовекторность». Такой подход отражает приверженность прагматической политике перманентного лавирования. Оно неизбежно в быстро меняющемся мире, где постоянные союзы и ориентации невозможны да и нежелательны. Это особенно существенно для такой страны, как Россия, позиции которой временно ослаблены и которая к тому ж оказалась на линиях разлома между богатыми и бедными странами. Сколь различными ни казались бы идеи однополярного и многополярного мира, обе они базируются на общей предпосылке: каждая страна или группа стран проводит ту или иную политику, исходя из своего отношения к другим странам. Подобная идеология кажется нам отжившей и малоперспективной. Сторонники концепций, которые условно можно объединить во вторую группу, призывают отказаться от стремления к балансу сил в пользу создания некой парадигмы управляемости мира. Наиболее последовательные из них отстаивают идею мирового правительства. Однако эта идея теряет свою популярность по мере того, как увеличивается число падающих государств, снижается роль ООН, усугубляется неспособность сторонников «вашингтонского консенсуса» построить систему эффективного наднационального управления хотя бы в сфере международных экономических процессов, а также повсеместно нарастают националистические и сепаратистские тенденции. Единственным, но крайне важным исключением на этом фоне выступает Европейский союз. При всех очевидных проблемах (неповоротливость европейской бюрократии, несопоставимость внешнего влияния ЕС и его экономического и социального потенциала и пр.) объединенная Европа — успешный «пилотный проект» мирового правительства. Хочется верить, что этот проект выживет, не утонув в историческом водовороте.

Третья — парадигма глобального управления. Суть ее состоит в следующем: передовые и наиболее мощные нации должны навязать неблагополучным государствам элементарный порядок. Такое управление может иметь два уровня — спорадический и коллективный. Спорадическое управление. Неспособность какого-либо из государств или квазигосударств обеспечить на своей территории соблюдение минимальных прав граждан дает основание навязать ему «внешнее управление». Оно осуществляется посредством «гуманитарной интервенции» с последующим отторжением части территории или полной оккупацией миротворческими силами (в качестве примера могут служить опыт НАТО в бывшей Югославии, действия России в Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии, а также силовое вмешательство ряда европейских стран в дела их бывших колоний в Африке). События последних десятилетий свидетельствуют о том, что странам «центра» придется все чаще использовать этот крайне неоднозначно воспринимаемый инструмент управления. Препятствием на пути его применения является отсутствие механизма его легитимации, что порой превращает такое управление в очередной источник хаоса, соперничества и взаимных подозрений. Вот почему подобная политика, на наш взгляд, должна проводиться от имени международного сообщества — возможно, через воссоздание института подопечных Организации Объединенных Наций территорий, управляемых по мандату великими державами или их группами. (Правда, доклад Группы высокого уровня ООН предлагает окончательно похоронить идею ооновского Комитета по опеке; при этом не совсем ясно, чем руководствуются авторы доклада.) Неизвестно также, хватит ли у ведущих и наиболее продвинутых демократических государств воли для воплощения в жизнь такой политики. Весьма вероятно, что нет, особенно в уставшей от войн и колониальных коллизий Европе. Коллективный вариант предполагает создание нового «концерта наций», преследующего вышеописанные цели, но действующего более масштабно — путем открытого доминирования в мировом сообществе группы ведущих, наиболее мощных государств. Совместно они способны диктовать мировому сообществу свою волю и противодействовать нарастанию хаоса как напрямую, так и через международные организации.

Эта концепция представляется нам наиболее адекватной и последовательной, хотя и труднореализуемой. Ее главное преимущество заключается в том, что она подразумевает сотрудничество ведущих государств, которые контролируют большую часть мирового валового продукта, производят основные новые технологии и располагают рычагами, несоизмеримыми с потенциалом любой из возможных коалиций. Выработка этими странами стратегии коллективных действий стала бы впечатляющим прорывом в сфере международных отношений. Однако институциональная основа подобной парадигмы (контуры которой неявно просматриваются в идее «большой восьмерки» и которая угадывается в отдельных действиях Совета Безопасности ООН) выглядит пока крайне неопределенной. Наконец, существует третья группа концепций, которые мы охарактеризовали бы как маргинальные по причине обреченного пессимизма одной их части и ни на чем не основанного оптимизма другой. Пессимисты констатируют: мир сползает к пропасти глобального хаоса, противостоять которому невозможно. Хаотизация пугает многих, опасения особенно возросли после того, как лидер современного мира — Соединенные Штаты — серьезно подорвал свою мощь вторжением в Ирак. В результате неразумного применения военной силы Вашингтон вместо продвижения к однополярному миру поставил под вопрос свое влияние, сделав огромный шаг в сторону мира «бесполярного» — хаотичного и неуправляемого.

Примером противоположной, преувеличенно оптимистической, точки зрения на развитие ситуации в будущем является сценарий, который весьма популярен среди американских экспертов. По их мнению, залогом мира и стабильности станет демократизация все новых и новых стран, поскольку демократии, мол, не проводят агрессивной, воинственной политики. Однако данный постулат применим лишь, к либеральным демократиям и не имеет никакого отношения к демократиям нелиберальным, а только они и могут возникнуть в результате искусственной (насильственной) демократизации. Принцип народовластия не приживается в бедных традиционалистских обществах. Ускоренное навязывание формально демократического способа правления, скажем, в Китае, Саудовской Аравии, да и в том же Ираке может серьезно подорвать международную стабильность. И уж совсем безответственной глупостью выглядит идея дальнейшей «демократизации» международных отношений, способной лишь усилить влияние несостоявшихся государств. Из вышеперечисленных концепций будущего миропорядка самой перспективной нам представляется та, что основана на идее коллективного управления, осуществляемого группой ведущих демократических государств. Подобная концепция должна быть направлена на достижение ряда важных целей. Это — повышение степени управляемости международной системы, предотвращение распространения ОМУ и снижение риска его применения, борьба с терроризмом, создание условий для экономической и социальной модернизации, а на ее основе и демократизации развивающихся стран, а также расширение пространства стабильности и развития, ограниченного ныне странами «центра». Формирование на этой основе более стабильной и управляемой международной системы откроет перспективы и перед отстающими государствами, создаст хотя бы теоретические предпосылки для их поступательного движения. Если ж продолжится нынешнее сползание к хаосу, таких шансов у них просто не будет. Реформирование системы глобальных институтов должно, на наш взгляд, начаться с создания новых международных структур, координирующих взаимодействие между странами «центра». Следующий этап — это их сосуществование и конкуренция с уж имеющимися институтами, в процессе которой круг участников новых структур постепенно расширяется. Наконец, формируются институты, оптимально отвечающие стоящим в повестке дня задачам.

Формирование стабильного союза развитых стран способно сыграть определяющую роль и в разрешении целого ряда застарелых конфликтов, в первую очередь арабо-израильского противостояния. Насколько все эти прогнозы окажутся реальными, зависит от способности развитых стран координировать свою политику, подчинять свои текущие конъюнктурные цели задачам построения предсказуемого и безопасного мира.

В истории человечества происходит смена поколений. Каждое поколение, опираясь на опыт предыдущих поколений, вносит изменения в систему отношений. Каков будет мир через 50−60 лет будет зависеть от современного молодого поколения. А каков мир будет через 100−200 лет, будет зависеть от ваших детей и внуков. Таков ход истории.

1. Абдеев Р. Ф. Философия информационной цивилизации: Учеб. пособие. — М., 1996.

2. Алексеев П. В. Социальная философия. — М/, 2003.

3. Барулин B.C. Социальная философия: Учебник. — М., 1999.

4. Бляхер Л. Е. Виртуальные состояния социума, или шансы и риски открытого общества в России. — М., 1997.

5. Голубинцев В. О., Данцев А. А., Любченко B.C. Философия для технических вузов. — Ростов-на-Дону, 2001.

6. Дьюи Дж. Общество и его проблемы. — М., 2002.

7. Ивлиев В. А. Практикум по философии. — Таганрог, 2003.

8. Ильин В. В. Философия: Учеб. для студ. вузов. — М., 1999.

9. Кемеров В. Е.

Введение

в социальную философию. Учебное пособие для гуманитарных вузов. — М., 1994.

10. Кохановский В. П. Философия: конспект лекций. — Ростов-на-Дону, 2002.

11. Кучевский В. Б. Социальная философия: общество и сферы его жизнедеятельности. — М., 2003.

12. Момджян К. Х. Социум. Общество. История. — М., 1994.

13. Основы современной философии: Учебник для вузов. 4-е изд., доп. — СПб., 2002.

14. Очерки социальной философии. Учебное пособие для вузов/В.Д. Зотов, В. Н. Шевченко, К. Х. Делокаров и др. — М., 1994.

15. Очерки социальной философии: Учеб. пособие для вузов/Зотов В.Д. и др. — М., 1994.

16. Поликарпов B.C. Введению в философию. Ростов-на-Дону — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2003.

17. Поликарпов B.C. Философия безопасности (эссе). — Таганрог; Ростов-на-Дону, 2001.

18. Поликарпов B.C. Философия информационной эпохи. — Ростов-на-Дону — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2005.

19. Поликарпов B.C. Философия управления. — Ростов-на-Дону, Таганрог, 2001.

20. Социальная философия. Учеб. пособ. Для студ. вузов /Под ред. Лавриненко В. В. — М., 2000.

21. Социальная философия: Хрестоматия в 2-х ч. Ч. 1,2./Сост. Арефьева Г. С. и др. — М., 1994.

22. Спиркин А. Г. Философия: Учеб. пособие для студ. вузов. — М., 2002.

23. Философия в современной культуре: новые перспективы (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2004. № 4.

24. Философский словарь / Под ред. Фролова И. Т. — М., 1991.

25. Человек. Культура. Общество /Резванов С.В., Драч Г. В. и др. — Ростов-на-Дону, 1993.

Дополнительная литература

1. Бельков В. В. Куда идет эволюция человечества? // Человек. 2003. № 2.

2. Бестужев-Лада И. В. Диалог между религиями: Возможен ли? Нужен ли? // Вопросы философии. 2002. № 4.

3. Волков Ю. Г., Поликарпов B.C. Человек. Энциклопедический словарь. -М., 1999, 2000.

4. Глобальное сообщество: картография постсовременного миpa=Global society: Cartography of the Post-Modern World/Рук. Проекта, сост. и отв. ред. А. И. Неклесса. — М., 2002.

5. Дедюлина М. А. Эстетика. Учебно-методический комплекс. — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2004.

6. Дедюлина М. А. Этика. Учебно-методическое пособие. — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2005.

7. Информационное общество. — СПб. — М., 2004.

8. Как мы думали в 2004: Россия на перепутье. — М., 2005.

9. Кармин А. С. Культура социальных отношений. — СПб., 2000.

10. Киселев Г. С. Шанс на свободу (о перспективах открытого общества) // Вопросы философии. 2004. № 9.

11. Ленк X. Размышления о современной технике / Пер. с нем под ред. B.C. Степина. — М., 1996.

12. Мамут Л. С. Гражданское общество и государство: проблема соотношения // Общественные науки и современность. 2004. № 5.

13. Минюшев Ф. И. Социальная антропология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. — М., 2004.

14. Модернизация и глобализация: образы России в XXI веке — М., 2002.

15. Моисеев Н. Информационное общество как этап новейшей истории // Свободная мысль. 1996. № 1.

16. Назаретян А. П. Антропогенные кризисы: гипотеза техно-гуманитарного баланса // Вестник РАН, 2004, том 74, № 4.

17. Нерсесянц B.C. Философия права. — М., 2001.

18. Носов Н. А. Виртуальная реальность // Вопросы философии. 1999. № 10.

19. Оленьев В. В., Федотов А. П. Глобалистика на пороге XXI века // Вопросы философии. 2003. № 4.

20. Ороев Н. А., Папченко Е. В. Методическое пособие для подготовки к семинарским занятиям по курсу «Культурология». — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2004.

21. Основы этических знаний / отв. ред. М. И. Росенко — СПб., 2002.

22. Поликарпов B.C. Горизонты третьего передела мира. — СПб., 1997.

23. Поликарпов B.C. История науки и техники. — М., 1998.

24. Поликарпов B.C. Контуры будущего цивилизаций. — СПб. — Ростов-на-Дону — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2000.

25. Поликарпов B.C. Лекции по культурологии. — М., 1997.

26. Поликарпов B.C., Волков Ю. Г., Поликарпова В. А. Современная культура и генная инженерия. — Ростов-на-Дону, 1991

27. Поликарпов B.C., Поликарпова В. А. Феномен человека на пороге XXI в. — Ростов-на-Дону, 1996.

28. Поликарпов B.C., Поликарпова В. А. Этика и технология в начале ХХI века (философские эссе). — Ростов-на-Дону — Таганрог, 2003.

29. Поляков А. Н. К проблеме общественных формаций // Вопросы философии. 2003. № 6.

30. Поппер К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания. — М., 2004.

31. Рогожина Н. В поисках ответов на экологический вызов // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 9.

32. Розин В. М. Философия техники. — М., 2001.

33. Роузфилд С. Сравнительная экономика стран мира: Культура, богатство и власть в XXI веке. — М., 2004.

34. Степанов О. А. Право, государство и безопасность личности в условиях развития информационно-электронной среды // Государство и право, 2004. № 11.

35. Титаренко И. Н. Эстетика. Учебное пособие. — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2006.

36. Традиция и русская цивилизация/Д. Володихин, С. Алексеев, К. Бенедиктов, Н. Иртенина — М., 2006.

37. Урсул А. Д. Информатизация общества и безопасность развития цивилизации // Социально-политические науки. 1990, № 10.

38. Фомин Б., Житницкий Е. Глобальное изменение климата и экономика: современное состояние проблемы // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 6.

39. Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. — М., 2004.

40. Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции. — М., 2004.

41. Хвостова К. В. Развитие правовых понятий в эпоху Средних веков (методологический и конкретно-исторический аспекты проблемы) // Вопросы философии. 2004. № 1.

42. Шипелик О. В. Методические указания к выполнению контрольных и самостоятельных работ по курсу «Философия». — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2004.

43. Шипелик О. В., Богданов В. В., Дедюлина М. А., Папченко Е. В., Тимошенко Т. В. Методические указания к семинарским занятиям по курсу «Философия». — Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2004.

44. Электронная библиотека по философии, созданная на кафедре истории и философии Богдановым ВВ. (HTTP: //FILOSOF.HISTORIC.RU).

45. Этнос и политика: Хрестоматия / Авт.-сост. А. А. Празаускас. — М., 2000.

46. Юдин Б. Г. О человеке, природе и его будущем // Вопросы философии. 2004. № 2.