Советско-американские и российско-американские двусторонние режимы (1945-2005 гг.)

Обоснование проблемы исследования и его актуальности.

Более 60 лет, с момента создания Антигитлеровской коалиции и до наших дней, взаимоотношения между Москвой и Вашингтоном оказывают огромное влияние на ход мировой политики. Так было, однако, не всегда: на протяжении первых полутораста лет истории российско-американских отношений, вплоть до Второй мировой войны, последние не оказывали решающего воздействия на международные отношения. В этот период Россия/СССР оставалась одним из лидеров «европейского концерта», уделяя первостепенное внимание именно европейскому направлению своей внешней политикиСоединенные же Штаты придерживались (за исключением краткого периода своего участия в Первой мировой войне) изоляционистской внешнеполитической доктрины. Неудивительно, что в этих условиях взаимоотношения между Россией и Америкой и не могли занять высокого места ни на шкале международных приоритетов Вашингтона или.

Петербурга/Петрограда/Москвы, ни в общем контексте мировой политики.

Все изменилось, однако, в годы Второй мировой войны, когда США и Советский Союз возглавили борьбу Объединенных Наций против сил фашизма и милитаризма, а характер взаимоотношений между двумя странами стал определять ход международного развития в целом. Боевой союз СССР, США и Великобритании позволил не только сорвать планы завоевания мирового господства, но и заложить политико-правовые основы послевоенного мироустройства.

После окончания Второй мировой войны, когда бывшие военные союзники стали лидерами биполярного мира и, тем самым, непримиримыми антагонистами, советско-американские отношения по-прежнему определяли развитие международных отношений. Ведь от диалога между двумя ядерными супердержавами зависело физическое выживание всего человечества. Кроме того, конфликт между двумя гигантами напрямую определял судьбы многих государств и народов в различных регионах планеты — от Центральной и Восточной Европы до Дальнего Востока, от Африканского Рога и до Центральной Америки.

И хотя значение взаимоотношений между Россией и Америкой не могло не снизиться после краха биполярного мира и появления на международной арене новых «центров силы», тем не менее, и после окончания «холодной войны» российско-американские отношения играют большую роль в мировой политике. Оставаясь ядерными сверхдержавами, сохраняя немалое влияние на ход международных дел, Москва и Вашингтон способны, в случае, если между ними сохранятся отношения партнерства и сотрудничества, внести весомый вклад в решение таких глобальных проблем, как терроризм, наркоугроза, нехватка энергии, распространение оружия массового уничтожения и средств его доставки.

Неудивительно, что советско/российско-американским отношениям за последние 60 лет посвящен необозримый массив научной и научно-публицистической литературы.

Различные аспекты этих отношений изучали политологи и историки, специалисты в области системного анализа и военные, конфликтологи и экономисты. Хорошо разработаны в исследовательской литературе взаимоотношения двух стран в таких областях, как гонка вооружений и разоружение, региональные конфликты, торгово-экономические и научно-технические связи. Большое внимание уделялось при этом внутриполитическим источникам советской политики на американском направлении, и американской — на советском/российском.

Вместе с тем до сих пор не было научного труда, в котором излагалась бы история зарождения и развития двусторонних межгосударственных режимов, созданных советскими/российскими и американскими властями для решения различных проблем в отношениях двух стран — от экологии до предотвращения термоядерной войны. Разумеется, многие специалисты-международники так или иначе рассматривали как общетеоретические, так и прикладные аспекты функционирования советско/российско-американских режимов. Однако целостный анализ эволюции этих режимов, их роли в двусторонних отношениях до сих пор отсутствует, и данная проблема остается все еще недостаточно изученной.

Отсутствие же всестороннего анализа проблематики советско/российско-американских режимов, их внутренней структуры и исторической эволюции, оказывает негативное влияние не только на научный анализ двусторонних отношений, но и на выработку рекомендаций для практических работников в сфере российско-американских отношений.

Объект исследования — советско/российско-американские режимы, существовавшие на протяжении 1945;2005 гг.

Предмет исследования — эволюция режимов в советско/российско-американских отношениях на протяжении 19 452 005 гг.

Основная цель работы — показать влияние эволюции двусторонних режимов, созданных Москвой и Вашингтоном, на развитие отношений между двумя странами после 1945 г.

Задачи исследования:

1. Дать определение понятия «международный режим», показать внутреннюю структуру международного режима, сформулировать критерии его эффективности и устойчивости;

2. Показать объективные предпосылки формирования режимов, функционировавших в советско/российско-американских отношениях на протяжении 1945;2005 гг., и дать развернутую оценку этим режимам;

3. Выявить взаимосвязь между трансформацией внутренней структуры этих режимов и развитием двусторонних отношений между СССР/РФ и США в той или иной предметной области.

Степень разработанности проблемы. Особый вклад в изучение советско-американских и российско-американских отношений внесли такие выдающиеся советские и российские исследователи, как В. П. Абаренков, А. Г. Арбатов, Г. А. Арбатов, Э. Я. Баталов, А. Д. Богатуров, Р. Г. Богданов, К. С. Гаджиев, Ю. П. Давыдов, В. В. Журкин, Ю. А. Замошкин, В. П. Золотухин, В. М. Зубок, Э. А. Иванян, Н. Н. Иноземцев, А. А. Кокошин, В. А. Кременюк, В. П. Лукин, B.JI. Мальков, А. С. Маныкин, М. А. Милыптейн, В. А. Никонов, М. Г. Носов, В. О. Печатнов, В. Д. Писарев, К. В. Плешаков, П. Т. Подлесный, В. Ф. Петровский, С. М. Рогов, В. Б. Супян, Г. А. Трофименко, А. И. Уткин, А. А. Фурсенко, Г. С. Хозин, Т. А. Шаклеина, Н. П. Шмелев, Н. Н. Яковлев и мн.др.

Неоценимый вклад в изучение советско/российско-американских отношений внесли и американские исследователи, такие, как Б. Аллен, Г. Алперовитц, 36. Бжезинский, Дж. Бреслауэр, С. Бялер, Дж. Гэддис, Р. Джервис, А. Джордж, Д. Йергин, Дж. Кеннан, Г. Киссинджер, Р. Легволд, М. Мандельбаум, Дж. Най, Р. Пайпс, Д. Сайме, У. Таубман, С. Тэлботт, А. Улам, Р. Холлоуэй, М. Шульман, Г. Эллисон, Н. Ямготч и мн. др.

Вопрос о наличии режимов в этих отношениях до сих пор, однако, является предметом споров в российской и зарубежной историографии. Многие исследователи ставили и ставят под вопрос саму возможность существования советско/российско-американских режимов — то ли ввиду наличия непреодолимых идеологических барьеров между двумя государствами, то ли по причине несопоставимости их потенциалов (1). Некоторые эксперты вообще игнорируют данную проблему во взаимоотношениях России и Америки, уделяя преимущественно внимание совпадающим или различным интересам двух этих стран (2).

Первоначально понятие «режим» использовалось при анализе взаимоотношений между высокоразвитыми капиталистическими странами, но в дальнейшем специалисты в области международных отношений начали рассматривать и режимы, созданные коллективными усилиями Востока и Запада (в том числе США и СССР) в годы «холодной войны» (3).

В современной политологической литературе отсутствует единое и общепринятое определение понятия «международный режим». Некоторые исследователи определяют последний как «порядок, составленный из определенных и закрепленных в международном праве норм и процедур, регулирующих поведение государств по отношению к объекту установленного режима» (4).

Другие эксперты-международники относят режимы, наряду с международными организациями и неписанными правилами поведения субъектов международных отношений, к международным институтам, или «постоянно действующим и взаимосвязанным наборам правил (формальным и неформальным), которые предписывают поведенческие нормы, лимитируют активизм и определяют ожидания» субъектов международных отношений (5).

Есть, впрочем, и такие исследователи, которые считают такое определение международного режима слишком узким. Так, например, по мнению российского исследователя Н. Н. Сокова, «наиболее полной формой международного режима является международная организация, затем следуют различные варианты международных соглашений (двуи многосторонних), неформальные договоренности и, наконец, негласные взаимопонимания, как правило касающиеся воздержания от тех или иных действий (как, например, в течение холодной войны СССР и США воздерживались от пусков стратегических ракет в направлении другой стороны)» (6).

Следует отметить в этой связи, что до сих пор в научной среде продолжаются терминологические споры относительно того, чем «международные институты» отличаются от «международных режимов». Некоторые специалисты (например, С. Краснер) склонны рассматривать «режимы» как набор неформальных норм и договоренностей (в противоположность международным организациям, функционирующим на основании писаного международного права), другие же (в частности, американская исследовательница JI. Мартин), признавая возможность формализации" режимов, не видят принципиального различия между понятиями «режим», «институт» и «организация» (7).

Авторитетный российский теоретик-международник Э. Я. Баталов также рассматривает понятия «институт» и «режим» как достаточно близкие друг к другу: «Под международными институтами. понимается выработанная в результате международных соглашений совокупность правил (режимов), определяющих взаимодействие государств и других национальных акторов в тех или иных сферах, а также приемлемые (и неприемлемые) формы их поведения на международной арене» /курсив авт. — Б.В./ (8).

Наконец, такой крупнейший авторитет, как К. Холсти, полагает, что понятие «институт», близкое к понятию «международная организация», включено в более общее понятие «режим»: «В сегодняшнем мире мы имеем тысячи норм, правил и институтов, которые регулируют, управляют и перераспределяют стоимость осуществления транзакций между обществами и правительствами. Мы называем эти учреждения режимами /курсив авт. -Б.В./ (9).

Российский ученый-американист Ю. П. Давыдов, в свою очередь, также рассматривал международные институты как крупнейшие и наиболее авторитетные межгосударственные организации, отвечающие за выработку норм международного права, и контролирующие соблюдение этих норм (такие, как ООН, МАГАТЭ, ВТО и др.) (10).

При всех различиях подходов отечественных и зарубежных исследователей к определению понятий «режим» и «институт», все они, однако, придерживаются той точки зрения, что режимы и институты являются следствием объективной заинтересованности участников международных отношений в углублении сотрудничества и повышении его эффективности и предсказуемости в той или иной предметной сфере.

Сравнительно-исторический анализ позволяет дать развернутое описание различных двусторонних международных режимов, проследить их эволюцию, установить, в чем причина сравнительно большей функциональности одних режимов по сравнению с другими. Образец анализа содержится в трудах таких специалистов-международников, как Р. Кохейн, С. Краснер, В. Риттенберг, Э. Хаас, О. Янг, и др. (11).

В трудах этих и других исследователей дан детальный анализ причин появления международных режимов, условия, при которых обеспечивается их поступательное развитие (или же, напротив, происходит их деградация) и, наконец, прослеживается их воздействие на поведение субъектов мировой политики. Общим для ученых-международников является понимание того, что международные режимы — это социальные институты, которые возникают в результате взаимодействия субъектов международных отношений. В то же время отсутствует единая, общепризнанная классификация международных режимов.

Так, американские исследователи Р. Хопкинс и Д. Пучала предложили свою версию данной классификации, разделив международные режимы на специфические и многосторонние, формальные и неформальные, эволюционные и революционные.

12). В свою очередь О. Янг разделил их на возникшие спонтанно, появившиеся в результате соглашения и насильственно навязанные.

13). Своя, оригинальная версия систематизации международных режимов была предложена Дж. Наем, который разделил их на те режимы, которые определяют политические решения на краткосрочную перспективу, и те, которые влияют на долгосрочные политические решения государств. Этот же автор описал и феномен эрозии и восстановления режимов (14).

В данной работе мы будем придерживаться того определения режима, которое было дано С. Краснером и которое стало классическим: «Принципы, нормы, правила и процедуры принятия решений, вокруг которых концентрируются ожидания действующих лиц в данной области» (15). Что касается термина «институт», то последний будет употребляться как синоним «международная организация». Институты, таким образом, рассматриваются в данной работе как составная частью режимов.

Вопрос о том, существует ли режимы и институты, т. е. правила и нормы поведения субъектов мировой политики, а также структуры, воплощающие эти правила и нормы в жизнь, в реальной международной действительности, а не в концептуальных построениях оторванных от жизни кабинетных теоретиков, оставался предметом многовекового спора среди политиков, дипломатов, военных и ученых-международников, пытавшихся найти логику в эволюции мировой политики, где самостоятельные государства действуют, руководствуясь по-своему понимаемыми собственными интересами, а т.н. «мировое правительство» отсутствует в принципе.

Классический политический реализм склонен рассматривать международные отношения как результат взаимодействия независимых агентов, находящихся в состоянии «полной свободы в отношении собственных действий» (16). Как подчеркнул классик реалистической парадигмы Т. Гоббс, «государства находятся между собой в естественном состоянии, то есть в состоянии вражды. И если они перестали сражаться на поле боя, то это можно назвать не миром, а лишь передышкой, во время которой один враг, следя за действиями и выражением лица другого, оценивает свою безопасность не соглашениями, а силами и замыслами противника» (17).

В настоящее время подавляющее большинство экспертного сообщества не рассматривает мировую политику как непрерывную «борьбу всех против всех», указывая на растущее значение межгосударственного сотрудничества в международных отношениях. Поддерживать же данное сотрудничество на высоком уровне невозможно без существования дееспособных международных режимов (18). Однако роль и значение последних были и остаются предметом оживленной дискуссии среди ученых-международников.

Так, для неореалистов международные режимы являются еще одним подтверждением основного постулата реализма, согласно которому именно мощь определяет роль и значение государства на международной арене: ведь подавляющее большинство устойчивых и успешно существующих международных режимов создано при решающем участии великих держав, располагающих для этого необходимыми ресурсами, авторитетом и влиянием.

С другой стороны, неолибералы рассматривают режимы как решающий фактор, который меняет сам характер международных отношений, снижая вероятность и, в конечном итоге, исключая возможность применение силы в международных отношениях. Ведь сам факт наличия международного режима означает, что субъекты мировой политики, в том числе и государства, взаимодействуют друг с другом на постоянной основе, и благодаря режиму в их взаимоотношениях появляется нечто такое, о чем и речи быть не могло во времена Локка и Гоббса — стабильность и предсказуемость.

Тем самым расширяются горизонты планирования для правящих кругов тех стран, которые участвуют в международных режимах. Ни одно ответственное правительство не пойдет на их разрушение ради сиюминутной выгоды, игнорируя при этом возможные негативные последствия для собственного государства, его позиций на мировой арене.

Наконец, для неофункционалистов международные режимыследствие развития контактов и связей на догосударственном уровне, в результате чего вся эта либерально-реалистическая дихотомия оказывается снятой в процессе развития международных экономических, технологических, культурных и гуманитарных связей (19).

Как уже было сказано, существует огромное количество литературы, посвященной взаимоотношениям между Россией и Америкой на протяжении 60 лет, с 1945 по 2005 годы. Уровень объективности и научности этих трудов весьма, однако, неровен. С самого начала «холодной войны» историки и политологи, изучавшие советско-американские отношения, оказались втянутыми в идеологическую конфронтацию, превратившись тем самым в придаток пропагандистской машины (20).

Вот что писал о морально-политической атмосфере «холодной войны» крупнейший советский американист, академик Г. А. Арбатов: «В обстановке „холодной войны“ события развиваются на уровне незамысловатого приключенческого фильма. Перед вами конкретный враг, являющийся источником всех зол. Ваша цель ясна — уничтожить этого врага. Вы можете апеллировать к атавистическим чувствам шовинизма, ксенофобии, враждебности к тем, кто живет и выглядит иначе, чем вы, к комплексу национального превосходства. Вы оказываетесь в двухмерном, черно-белом мире, причем, что особенно важно, вы способны изложить свою платформу за 1 — 2 минуты телевизионного времени» (21).

Идеологические битвы, бывшие составной частью биполярной конфронтации, оказали колоссальное влияние на историографию и саму методологию исторического исследования. Историки, публицисты и политологи, в зависимости от их идеологических пристрастий, ставили «холодную войну» в вину то «советскому тоталитаризму», то «американскому империализму», но в любом случае их объединяло стремление найти «виновного» в развязывании «холодной войны» и пригвоздить его к позорному столбу.

В сложившихся условиях, с точки зрения сторонников «реалистического» подхода, оставалось лишь уповать на ослабление накала идеологической конфронтации, что позволило бы запустить хотя бы механизмы классической дипломатии для регулирования советско-американского противостояния, с тем, чтобы вывести эти отношения из того положения, когда, по словам классика политического реализма Г. Моргентау, «любая попытка убедить воспринимается как обман, любой компромисс означает измену, а любая угроза силой влечет за собой войну» (22).

С течением времени, однако, несостоятельность пропагандистских штампов и стереотипов становилась все более очевидной как для профессиональных дипломатов, так и для широкой общественности, интересующейся международными проблемами. С одной стороны, накапливалось все больше фактов, не укладывающихся в прокрустово ложе «реалистической» концепции, а с другой — эта концепция все больше ограничивала интеллектуальный горизонт как американской, так и советской дипломатии.

Результатом стал своего рода «бунт» молодых американских историков против догм «реалистической школы», который впоследствии был назван «ревизионизмом» (конец 1960;х — начало 1970;х гг.). У «ревизионистов» немало заслуг перед исторической наукой — они, в частности, впервые подвергли серьезному научному анализу экономическую историю «холодной войны», а также влияние научно-технического прогресса на динамику международных отношений в послевоенный период. В то же время «ревизионисты» так и не смогли избавиться от главного порока, присущего «реалистической школе» — а именно демонологии. Только у них в качестве «главного злодея» фигурировал не «советский коммунизм», а «американский империализм». Так, например, братья Дж. и Г. Колко в своей работе «Пределы мощи», ставшей «классикой» «ревизионизма», возлагают вину за развязывание «холодной войны» на «американскую капиталистическую экспансию», которая нуждалась в «сохранении мирового капитализма и традиционных обществ». Эти цели американской внешней политики находились-де в противоречии с охватившими послевоенный мир революционными процессами (23).

Американский историк А. Шлезингер мл. совершенно справедливо отметил общность методологических подходов реалистов и их критиков — ревизионистов: «Ревизионисты были так же этноцентричны, как и крестоносцы „свободного мира“, против которых они выступили. Кончилось тем, что ревизионист и крестоносец стали зеркальным отражением друг друга. Один уверовал в наличие генерального плана капиталистов, другойгенерального плана Советов. И те и другие крайне переоценивали способности Соединенных Штатов контролировать события в других странах. И те и другие свели масштабную и многообразную драму „холодной войны“ до уровня драмы для двух актеров: Соединенные Штаты против Советского Союза. Обе точки зрения имели мало общего с реальным миром» (24).

В начале 1970;х годов в историографии «холодной войны» произошел новый поворот, который был связан, прежде всего, с тем, что по истечении срока давности были рассекречены многие американские правительственные документы, относящиеся к периоду конца 1940;х — начала 1950;х гг. Нельзя сбрасывать со счетов и перемены в текущей политике — в 1970;е годы «холодная война» вступила в фазу «разрядки», утратив многие элементы прежней идеологической бескомпромиссности.

Все это позволило новому поколению исследователей (которых стали называть «пост-ревизионисты»), среди которых с хотелось бы выделить прежде всего Дж. Гэддиса, Д. Иергина, У. Лафебера, Д. Лэрсон, У. Таубмана (25), по-новому поставить исследовательскую проблему — не «кто виноват в развязывании «холодной войны», а «почему она произошла». Этот новый подход оказался весьма плодотворным: он заставил историков обратить внимание на то, что «холодная война» проходила не в безвоздушном пространстве, а в определенном геополитическом контексте. Этот подход также позволил более беспристрастно взглянуть на поведение обеих сторон, отказавшись при этом от попыток разделить участников конфликта на «героев» и «злодеев».

Пост-ревизионистская" революция в историографии счастливо совпала с новыми тенденциями и в теории международных отношений. Широкую известность получил труд американских исследователей Р. Кохейна и Дж. Ная «Мощь и взаимозависимость» (1977 г.), в котором впервые была показана истинная роль взаимозависимости и международных режимов и институтов в мировой политике после Второй мировой войны (26).

Первоначально феномены взаимозависимости и международных режимов и институтов были подробно рассмотрены на примере взаимоотношений между высокоразвитыми капиталистическими государствами. После окончания Второй мировой войны эти отношения постепенно утратили характер «войны всех против всех», детально описанной классиками политического реализма: развитые страны Северной Америки, Западной Европы и Дальнего Востока отказались от военной конфронтации, не рассматривая более неудачи других рыночных демократий как свои успехи.

Эта трансформация в отношениях между развитыми капиталистическими странами объяснялась многими западными исследователями «плотностью» ткани режимов, сформировавшихся после 1945 г. При этом внимание было обращено как на регулятивную, так и на конституирующую функцию режимов: последние не только помогают субъектам международных отношений улаживать неизбежно возникающие между ними разногласия, но и формируют ожидания участников мировой политики. Устойчивые и эффективные международные режимы, трансформируя международную среду, позволяют государствам сделать выбор в пользу сотрудничества при решении своих внешнеполитических задач. Как отметил голландский исследователь Ян Роод, «режимы, по-видимому, обеспечивают недостающее звено между взаимозависимостью и сотрудничеством. международные режимы помогают нам объяснить различие между сотрудничеством и разногласиями в межгосударственных отношениях» (27).

Концепции взаимозависимости и режимов позволяли удовлетворительно объяснить трансформацию во взаимоотношениях между высокоразвитыми рыночными демократиями Северного полушария. В какой мере, однако, эти концепции применимы при анализе отношений между Востоком и Западом и, в частности, советско-американских отношений? Иными словами, можно ли говорить о том, что международные режимы оказывают существенное влияние на эти отношения?

Как американское, так и советское политико-академическое сообщества не были едины при ответе на этот вопрос. Так, по мнению многих сторонников неолиберального подхода, военно-политическое и идеологическое противостояние между США и СССР исключало появление прочных и эффективных режимов, объединяющих лидеров биполярного мира. И хотя западные исследователи, придерживающиеся неолиберальной парадигмы, были вынуждены согласиться с наличием взаимозависимости между двумя «сверхдержавами» — взаимозависимости, обусловленной наличием у них ядерного оружия, — все же делался вывод о «неполноценности» советско-американских режимов, объяснявшейся конфронтационным характером взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном (28).

С этим подходом были согласны и многие исследователи, придерживавшиеся реалистической парадигмы. Так, например, по мнению американского специалиста в области ядерной стратегии Р. Джервиса, международный режим предполагает наличие сотрудничества, которое выходит за рамки ограниченного эгоистического интереса: «Тот факт, что ни одна из сверхдержав не напала на другую — это форма сотрудничества, но не режим» (29).

Не все специалисты-международники были, однако, готовы разделить ту точку зрения, что политические разногласия и идеологические противоречия исключали саму возможность существования режимов в советско-американских отношениях. Соглашаясь в принципе с тем, что эти отношения — даже в разгар разрядки 1970;х гг. — качественно отличались от взаимоотношений между США и их союзниками, многие исследователи обращали, однако, внимание на то, что во многих областях советско-американских отношений сформировались устойчивые и дееспособные режимы, которые сумели, в конечном итоге, пережить и неблагоприятную политическую конъюнктуру начала 1980;х гг.

Так, например, по мнению американского ученого-международника Дж. Ная, «хотя американо-советские взаимоотношения по вопросам безопасности в целом не могут быть охарактеризованы как режим в области безопасности, обе страны в общем согласились с конкретными ограничениями на свою активность в ряде областей, и можно утверждать, что режимы в этих областях существуют». В качестве примеров таких режимов Дж. Най привел согласие Москвы и Вашингтона с существующими сферами влияния в Европе, зафиксированное в Четырехстороннем соглашении по Западному Берлину и Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европепроцесс ограничения стратегических вооруженийконтроль над ядерными вооружениями с целью предотвращения случайного обмена ядерными удараминераспространение ядерного оружия (30).

К сходным выводам пришли и американские исследователи Д. Гомперт, М. Мандельбаум, Р. Гэрвин и Дж. Бэртон, для которых существование советско-американского режима контроля над ядерными вооружениями представлялось совершенно несомненным.

В отличие от Джервиса, они не считали взаимную сдержанность «супердержав» в ядерной сфере чем-то самоочевиднымпо их мнению, несколько десятилетий мира в ядерный век могут быть объяснены лишь наличием международного режима, понимаемого как совокупность двусторонних советско-американских и многосторонних соглашений, неписаных норм, а также односторонних политических и технологических мер ядерных сверхдержав (31).

Что касается региональных аспектов советско-американских отношений, то, по мнению американских экспертов Дж. Гова и Н. Весселла, и здесь можно говорить о существовании режимов, оказывающих непосредственное влияние на международное поведение Москвы и Вашингтона: «Международные соглашения оказывают, по крайней мере, некоторое самостоятельное давление на государства, заставляя их вести себя определенным образом. Функционирующие международные механизмы, членами которых являются сверхдержавы, вроде СБСЕ, помогают канализировать общие усилия в направлении достижения соглашения, имеющего целью взаимную сдержанность» (32).

Особую позицию в этой дискуссии заняли сторонники фунционалистского подхода. Для них вопрос об идеологической подоплеке международных режимов никогда не был первостепеннымв гораздо большей степени приверженцев функционалистской парадигмы интересовала проблема взаимовыгодного сотрудничества в областях, представляющих интерес для всех суверенных государств (вне зависимости от их природы, социального и политического строя) на реальное международное поведение последних. Для функционалистов представляется самоочевидным, что успех международного сотрудничества в таких «неполитических» сферах, как транспорт, связь, торговля, может иметь позитивный эффект и на высокую мировую политику.

Попытавшись дать анализ советско-американским отношениям через призму функционалистского подхода, американские исследователи (Н. Ямготч, JI. Лубрано, Д. Келли и др.) пришли к выводу о том, что в этих отношениях действительно существуют стабильные режимы, которые оказывают стабилизирующее воздействие на политику Москвы и Вашингтона. В частности, они пришли к выводу о существовании полноценных режимов, охватывающих поддержание прямой связи между Кремлем и Белым домом, научно-техническое сотрудничество, космос и сотрудничество в сфере защиты окружающей среды (33).

Что касается советской историографии советско-американских отношений, то последняя также претерпела серьезную трансформацию в 1960;е — 1980;е годы, однако ее эволюция отличалась определенными особенностями. В Советском Союзе, по вполне понятным причинам, не могло быть своей «ревизионистской» научной школы, однако постепенное освобождение науки от пропагандистских подходов шло и здесь. Огромное значение имело появление — после смерти И. В. Сталина и XX съезда КПСС — «оазисов» творческой мысли (по удачному выражению академика Г. А. Арбатова), таких, как Институт мировой экономики и международных отношений, Институт США и Канады, Научно-координационный совет МГУ по проблемам американистики, и др. Усилиями коллективов этих, а также других подобных «оазисов», в сознании советской элиты и советской общественности началось постепенное преодоление наследия догматического сталинизма. Появились серьезные научные труды, посвященные различным аспектам советско-американских отношений, и прежде всего проблемам разоружения и безопасности. Большое положительное значение имел вывод советских американистов о том, что наличие идеологических различий между двумя «сверхдержавами» не должно мешать их взаимовыгодному сотрудничеству в тех областях, где их интересы объективно совпадают (34).

Особо хотелось бы сказать о появившихся в этот период работах советских специалистов в области международного права, получивших широкое признание у их зарубежных коллег. В трудах Г. К. Ефимова, Г. П. Жукова, О. Г. Зайцевой, Г. И. Морозова, Г. И. Тункина и мн. др. (35), были подробно рассмотрены ключевые аспекты функционирования международных организаций, в том числе и таких, в которых принимают участие «социалистические» и «капиталистические» страны.

По мнению советских правоведов, эффективная деятельность таких организаций возможна при наличии конструктивного настроя государств-участников: «Международное сотрудничество государств включает в качестве необходимого элемента компромиссы и взаимные уступки. Без этого немыслима и деятельность международных организаций. Компромиссы в деятельности международных организаций предполагают уважение принципа суверенного равенства. Этот принцип, однако, не исключает необходимости делегирования государствами-членами отдельных полномочий органам данной организации в строго очерченных ее уставом пределах» (36).

Таким образом, хотя советские исследователи и не использовали в своих работах терминологию, применяемую их западными коллегами («режимы», «институты», взаимозависимость"), они, в сущности, пришли к сходным выводам: взаимовыгодное сотрудничество между государствами, представляющими противоположные социально-политические системы, возможно — и при этом эти государства могут создавать эффективно функционирующие международные организации, действующие на основе совместно выработанных норм.

Последние 15−17 лет ознаменовались новыми эпохальными сдвигами в изучении советско/российско-американских отношений, которые были связаны, в первую очередь, с громадными переменами на международной арене и в бывшем Советском Союзе после 1991 г. Во-первых, «холодная война» закончилась, став достоянием истории. Тем самым со специалистов-международников был снят мощный политико-идеологический прессинг, негативно сказывавшийся на результатах их труда. Во-вторых, исследователям стали доступны многие советские архивные документы, относящиеся к начальному периоду «холодной войны». В-третьих, общественно-политические перемены в бывшем Советском Союзе позволили многим бывшим советским активным участникам «холодной войны» поделиться с общественностью своими воспоминаниями. В-четвертых, эти же перемены позволили российским исследователям избавиться от навязанных им идеологических стереотипов и включиться в открытую и свободную дискуссию по проблемам прошлого и настоящего российско (советско)-американских отношений.

Можно указать на новые интересные работы на данную тему, появившиеся за последние 15−17 лет как в Российской Федерации, так и в Соединенных Штатах (37). Во многих трудах и российских, и американских исследователей, опубликованных в последние годы, предпринимается попытка объяснить причины неудачи самой масштабной в истории попытки интеграции России в западные структуры безопасности.

По мнению ряда экспертов-международников, важнейшей причиной этой неудачи стало то обстоятельство, что американскую политику на российском направлении по-прежнему определяют старые антисоветчики, вроде 3. Бжезинского, Р. Пайпса, Ч. Краутхаммера и мн. др. Под их влиянием в сознании американской элиты победа над коммунизмом в «холодной войне» трансформировалась сначала в победу над СССР (хотя «коммунизм» и «Советский Союз» — это не одно и то же), а победа над СССР — в победу над Россией (хотя «СССР» и «Россия» — это также совершенно различные понятия). Отсюда — отношение к Российской Федерации как к уменьшенному в размерах и ослабленному Советскому Союзу, который надо добить, пользуясь его временной слабостью, достаточно широко распространено в американских политико-академических кругах.

Конечно, далеко не все в Соединенных Штатах воспринимают РФ как Карфаген, который должен быть разрушен. Таких американские исследователи, как У. Мид Г. Гурофф, С. Эйзенхауэр, Дж. Гэддис, М. Мэндельбаум, Д. Ергин, С. Сестанович, Д. Сайме, ратуют за расширение двустороннего диалога, за оказание России более действенной американской помощи в процессе интеграции страны в евроатлантические структуры безопасности и экономического сотрудничества и, главное, за больший учет интересов России.

Результатом столкновения этих двух подходов и стала российская политика администраций Клинтона и Дж. Буша-мл. Эта политика сочетала в себе попытки ограничить влияние России в мире (главным образом на постсоветском пространстве) с сотрудничеством с Москвой, и прежде всего в таких сферах, как уменьшение угрозы ядерной войны, предотвращение распространения оружия массового поражения и строительство новой системы европейской безопасности. Неудивительно, что в России столь двойственная и непоследовательная политика вызвала недоумение и обиду. «Россия почувствовала напрасными свои жертвы 1988;1991 гг., отвергнутой свою концепцию привилегированного партнерства, дезавуированными свои претензии на особые отношения с Соединенными Штатами», -пишет российская исследовательница Т. А. Шаклеина о настроениях в российской элите на рубеже веков, когда эйфория по поводу перспектив российско-американских отношений сошла в России на нет (38).

К сходным выводам пришел и другой российский исследователь, А. И. Уткин: «Еще более резким, чем объективные процессы и субъективные изменения в США, явилось изменение видения, настроений и позиции Москвы, воспринимавшей Соединенные Штаты в 1991;1993 годах как модель, донора, друга. Обобщенно говоря, Россия почувствовала себя дискредитированной своими жертвами 1988;1991 годов, отвергнутой в качестве привилегированного партнера. Ее претензии на особые отношения с США оказались дезавуированными» (39).

Действительно, российская элита в конце 1980;х — начале 1990;х гг. воспринимала окончание «холодной войны» и крах коммунизма как общую победу России и Запада, как предпосылку к интеграции России в совместные структуры безопасности и экономического развития. Этим ожиданиям, однако, не суждено было сбыться: союза с Западом не получилось, и прежде всего потому, что этого не желал сам Запад. По мнению ряда видных российских американистов, таких, как А. И. Уткин, С. В. Кортунов, В. А. Кременюк, А. Г. Арбатов, А. Д. Богатуров, С. М. Рогов, именно американская политика в отношении Российской Федерации во многом способствовала охлаждению в двусторонних отношениях во второй половине 1990;х гг.

При этом российские эксперты указывают на неадекватность российско-американских режимов тем проблемам, с которыми столкнулись отношения между двумя странами после окончания «холодной войны». По мнению заместителя директора Института США и Канады РАН В. А. Кремешока, «то, что ожидали и предполагали специалисты, — обсуждение взаимных интересов, попытка найти разумный баланс, на его основе разработать какие-то общие подходы („правила поведения“), создать постоянные механизмы общения и загрузить их работой по согласованию интересов и действий обеих сторон /России и США — Б.В./ - все это было либо упущено, либо так и не получило никакого развития. Отношения оставались крайне неустойчивыми, неразработанными, лишенными серьезной институциональной основы. Мало того, даже те механизмы, которые были созданы в период президентства М. С. Горбачева, начали приходить в упадок и перестали выполнять свои функции» (40).

Наряду с констатацией наличия кризиса в российско-американских отношениях, все большее количество российских политиков и специалистов склонно рассматривать эти отношения через призму неизбежной и непримиримой конфронтации между двумя странами. В кругах российских интеллектуалов крайне левого и крайне правого толка крепнет убежденность в том, что между Россией и Америкой лежат принципиальные различия цивилизационно-культурного характера, исключающие нормальное развитие отношения между двумя державами. Да и для многих российских политиков и экспертов-международников, принадлежащих к политическому мэйнстриму, в последние годы стало считаться хорошим (и патриотическим!) тоном подвергать сомнению значение российско-американских отношений как для международного сообщества вообще, так и для внешней политики этих двух великих держав — в частности (41).

Что касается американской элиты, то в Соединенных Штатах в конце 1990;х — начале 2000;х гг. утвердилась та точка зрения, что у России, переживающей-де необратимый упадок и деградацию, нет никаких перспектив интеграции в западные военно-политические и экономические институты, и вообще с этой страной можно не считаться. Так, например, на основе серии интервью в марте-апреле 2001 г. с «теми, кто отвечает, или скоро будет отвечать за формулирование российской политики США», американская исследовательница С. Уолландер пришла к следующему заключению о подходах представителей администрации Дж. Буша-мл. к российско-американским отношениям: «Базовое представление, на котором строится политика США, состоит в том, что Россия слаба, и в течение некоторого времени будет оставаться таковой. Россия более не является ни основной угрозой американским интересам, ни инструментом для осуществления этих интересов во всех случаях» (42).

Иными словами, на рубеже веков в американских правящих кругах не видели никакой пользы от расширения участия России в международных делах. В опубликованном в начале 2001 г. докладе Института национальных стратегических исследований отмечалось, что «трудно найти такой крупный вопрос на международной повестке дня, где Москва располагала бы возможностями или намерениями внести позитивный вклад. Ее влияние в Европе и в Азии снижается. В большинстве случаев лучшее, что она может сделать — это воздерживаться от своего участия /в международных делах — Б.В./» (43).

Трагические события 11 сентября 2001 г. заставили многих представителей американской элиты кругов по-новому взглянуть на российско-американские отношения. Поддержка — или хотя бы минимальная лояльность — со стороны России очень важна для Соединенных Штатов в их политике на Ближнем и Среднем Востоке, в сфере борьбы с терроризмом и распространением оружия массового уничтожения, а также в сфере энергетики.

В то же время история российско-американских отношений на протяжении последних лет — это история неуклонного снижения реальных возможностей официального Вашингтона влиять на российскую внешнюю и внутреннюю политику. Надежды некоторых представителей американской элиты на то, что Россия будет вечно находиться в состоянии экономического и политического полураспада и, следовательно, будет легко поддаваться американскому нажиму — явно не оправдались, и теперь Соединенным Штатам приходится иметь дело с более самоуверенной (и более антиамерикански настроенной), чем в 1990;е годы, российской элитой.

Отказ от привычных представлений о российской слабости не привел, однако, к изменению утвердившегося в США подозрительного отношения к интеграции России в западные режимы и институты. Наоборот, по мере того, как в Соединенных Штатах крепнет убежденность в «антидемократичности» России, там слабеет энтузиазм относительно желательности такой интеграции.

Свидетельством неблагоприятных перемен, происходящих в настроениях американской политико-академической элиты по вопросу об институционализации сотрудничества с РФ, стал доклад под характерным названием «Неверный путь России», подготовленный Советом по международным отношениям (СМО) -наиболее влиятельной организацией американской элиты, занимающейся вопросами внешней и оборонной политики США. Составители документа (а это — ведущие американские эксперты и политики из демократической и республиканской партий) предложили пересмотреть ту российскую политику, которую официальный Вашингтон, при всех колебаниях и попятных движениях, проводил после окончания «холодной войны» и которая сводилась к постепенному вовлечению Российской Федерации в западные институты безопасности и экономические институты.

В частности, в докладе предлагалось восстановить в рамках «большой восьмерки» институт «семерки», где без России обсуждались бы политические вопросы. Авторы доклада не скрывали, что эта мера в дальнейшем должна будет привести к фактическому исключению РФ из G8 (44). Кроме того, в докладе было предложено фактически ликвидировать Совет «РоссияНАТО» на том основании, что российской членство в этой организации — это не что иное как «параллельное членство в НАТО», к чему Москва-де совершенно не готова. Как указывается в докладе, «интеграция России в ведущие международные структуры — это не вопрос статуса или престижа. Через пятнадцать лет после окончания „холодной войны“ основания для его членства в них слабее, чем должны были быть» (45).

Таким образом, составители доклада фактически выдвинули ультиматум Москве — или соглашаться на заведомо второразрядный статус в западных структурах, или быть из них изгнанной. В случае, если данный подход станет основой российской политики официального Вашингтона, эрозия еще пока действующих российско-американских режимов и институтов получит новый мощный импульс.

К сожалению, уделив большое внимание проблемам, которые разделяют США и РФ, и американские, и российские исследователи в силу ряда причин не смогли в должной мере оценить ни те позитивные перемены, которые произошли во взаимоотношениях между Москвой и Вашингтоном после окончания «холодной войны», ни роли двусторонних режимов в этих переменах. На наш взгляд, к числу бесспорных достижений в развитии двусторонних отношений следует отнести, во-первых, то, что на протяжении последних 17 лет Москве и Вашингтону удалось приступить к демонтажу тех колоссальных стратегических ядерных арсеналов, которые были созданы обеими сверхдержавами для реализации стратегии победы в мировой термоядерной войне.

Во-вторых, в последние годы особое значение приобрела и такая совершенно новая область российско-американских отношений, как сотрудничество двух стран в деле обеспечения безопасности, демонтажа и хранения снимаемых с вооружения ядерных боеприпасов, а также утилизации извлекаемых из них ядерных материалов.

В-третьих, произошли существенные позитивные перемены в торгово-экономических и научно-технических связях двух странкак количественного, так и качественного характера.

В-четвертых, Москва и Вашингтон продемонстрировали и свою способность противостоять новым вызовам международной безопасности, таким, как международный терроризм и распространение ОМУ.

Обеспечить достижение этих существенных сдвигов в их отношениях Россия и Америка смогли во многом благодаря эффективно функционирующим двусторонним режимам. Последним, однако, ни американские, ни российские исследователи, как уже было сказано, не уделяли в последние годы должного внимания, концентрируя свои усилия преимущественно на изучении совпадающих и противоположных интересах двух держав, а также на их идеологической совместимости.

Соответственно, отсутствует и анализ внутренней структуры созданных в последние годы российско-американских режимов, их эволюции и степени их влияния на взаимоотношения между Москвой и Вашингтоном.

Источникевал база работы.

Основой источниковой базы работы составили официальные документы: двусторонние межгосударственные и межправительственные советско-американские и российско-американские соглашения, а также заявления и решения высших органов государственной власти и внешнеполитических ведомств обеих стран. Двусторонние соглашения между Москвой и Вашингтоном неоднократно публиковались как в специализированных сборниках, так и в официальных периодических изданиях. Документы внешней политики обеих стран также неоднократно публиковались в тематических сборниках*. Межправительственные и межгосударственные соглашения и иные официальные документы содержат сведения о полномочиях, функциях и внутренней структуре тех двусторонних Полные выходные данные использованных здесь источников см. в Приложении I. органов, которые создавались Москвой и Вашингтоном на протяжении последних 60 лет.

При написании данной работы были использованы материалы американских и российских архивов, в том числе и те из них, которые стали доступными для исследователей в последние 15 лет. Архивные материалы позволяют установить мотивацию принимаемых в Москве и Вашингтоне политических решений, проследить, какую роль там играл фактор двусторонних режимов.

К сожалению, по не всегда понятным причинам многие архивные документы все еще остаются засекреченными. И тут неоценимым подспорьем для автора стали мемуары советских/российских и американских государственных деятелей, дипломатов и военных, принимавших непосредственное участие в развитии отношений между двумя странами. При написании данной работы мемуарная литература была особенно важна потому, что именно на страницах воспоминаний можно найти сведения о том, как функционировали те или иные двусторонние институты, что препятствовало (или, напротив, помогало) их работе, почему одни двусторонние структуры оказывали позитивное воздействие на развитие советско/российско-американских отношений, а другиенет.

Особо следует сказать об использовании в качестве источника публикаций в открытых периодических изданиях обеих стран. Этот важный источник по вполне понятным причинам приходится сопоставлять со всей совокупностью иных источников, ибо материалы прессы традиционно использовались и используются властными структурами не столько для объективного информирования общественности, сколько для проведения активных пропагандистских мероприятий.

Наконец, важным (хотя и вторичным) источником при написании данной работы стали научные труды американских и российских исследователей, посвященные конкретным проблемам советско/российско-американских отношений. Зачастую в этих трудах их авторы ссылаются на собственные интервью и опросы, данные о которых невозможно получить иным путем.

Хронологические рамки исследования.

В данной работе мы рассматриваем эволюцию советско/российско-американских режимов на протяжении 60 лет (1945;2005). Выбор данных временных рамок объясняется тем, что именно в это время отношения между двумя странами начали оказывать существенное (иногда — решающее) воздействие на развитие международных отношений. Кроме того, именно в этот период двусторонние режимы, созданные Вашингтоном и Москвой, начали играть большую роль в отношениях между двумя странами. Наконец, на протяжении последних 60 лет сами советско/российско-американские режимы претерпели серьезную эволюцию.

Научная новизна данного исследования состоит в том, что до сих пор не было всеобъемлющего труда, посвященного эволюции режимов в советско/российско-американских отношениях. Впервые в отечественной научной литературе подробно показаны объективные предпосылки формирования этих режимоввыявлена взаимосвязь между трансформацией внутренней структуры этих режимов и развитием двусторонних отношений между СССР/РФ и США в той или иной предметной области — от ограничения стратегических вооружений до экологии. Подробно рассмотрена также внутренняя структура двусторонних режимов на различных этапах развития взаимоотношений между двумя странами — в разгар холодной войны", в период разрядки, после краха биполярного мира и в начале XXI века.

Практическая значимость работы. Анализ истории эволюции советско/российско-американских режимов должен помочь лучшему пониманию положения дел в двусторонних отношениях, содействовать выработке прогноза развития этих отношений и способствовать поиску путей улучшения отношений между двумя странами. Использованная в данной работе методология анализа двусторонних режимов может быть применена при оценке состояния российско-американских отношений и подготовке рекомендаций по их развитию в тех или иных предметных областях. На основании полученных в диссертационном исследовании результатов могут быть подготовлены спецкурсы по истории советско/российско-американских отношений.

Структура диссертации.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и приложений.

Введение

включает обоснование проблемы исследования и его актуальности, описание объекта и предмета исследования, излагается цель работы и задачи исследования. Далее, во введении говорится о степени разработанности данной проблемы, рассматривается источниковая база работы, излагаются хронологические рамки исследования, приводится описание структуры диссертации и методологической основы исследования. Наконец, введение содержит обоснование научной новизны исследования и его практической значимости, а также изложение основных положений, выносимых на защиту. Приводится перечень научных трудов соискателя, в которых прошли апробацию основные положения диссертации.

4) Выводы.

После окончания «холодной войны», на протяжении 1990;х годов, самые серьезные изменения претерпели двусторонние институты, с помощью которых стороны обеспечивали функционирование двусторонних режимов в военно-стратегической и торгово-экономической сферах.

1. «Конфиденциальный канал», который играл столь большую роль в двусторонних отношениях в 1960;х — 1980;х гг., утратил всякое значение: отпали те причины, которые заставили Москву и Вашингтон «прорыть» этот канал.

2. Встречи в верхах приобрели небывалую прежде регулярность. После того как Россия стала членом «большой восьмерки» (1994 г.) и Азиатско-Тихоокеанского экономического совета (1998 г.) российский и американский президенты получили возможность встречаться, по меньшей мере, дважды в год (на самом деле они встречаются значительно чаще).

3. Среди других двусторонних институтов, появившихся в последние годы, особую роль сыграли следующие: Рабочая группа по нераспространению, созданная в соответствии с Заявлением президентов РФ и США о нераспространении от 10 мая 1995 г.- Руководящий комитет, созданный в соответствии с межправительственным Соглашением по обмену технической информацией в области сохранности ядерных боеприпасов, Совместный Комитет по реализации Соглашения о сотрудничестве в отношении реакторов, производящих плутоний.

4. Появились новые двусторонние институты, активное участие в работе которых принимают не только руководители обеих стран, но и бюрократия среднего звена. Среди этих институтов на протяжении 1990;х гг. особую роль играла Совместная российско-американская комиссия по экономическому и техническому сотрудничеству («Комиссия Гор-Черномырдин). Хотя в рамках комиссии решались преимущественно экономические и технологические вопросы, она внесла большой вклад и в урегулирование проблем безопасности: так, в формате комиссии вырабатывался комплекс двусторонних соглашений о конверсии российского высокообогащенного урана, о постепенном прекращении производства оружейного плутония на российских реакторах, и мн. др. Создание разветвленной институциональной структуры российско-американских торгово-экономических и научно-технических отношений позволило выявлять проблемы и находить их решения еще до того, как они разрастались до стадии конфликта.

5. Самым серьезным образом была обновлена и договорно правовая база двусторонних отношений: с 1992 по 2000 г. между Москвой и Вашингтоном было заключено свыше 150 межправительственных и межгосударственных соглашений (за 60 лет советско-американского диалога, с 1933 по 1991 гг., было заключено 180 таких соглашений и договоренностей).

В начале XXI века, однако, по инициативе Белого дома начался демонтаж тех российско-американских режимов, которые были созданы на протяжении последней трети двадцатого столетияна том основании, что последние являются «пережитками „холодной войны“» и «неправильной» политики администрации Клинтона. Такое положение вещей, как представляется, исключает не только развитие и «уплотнение» российско-американских режимов, но и их сохранение в том виде, в каком они сформировались на протяжении последней трети 20 века.

1. В первые годы XXI в. резко сократилось общее количество новых межправительственных и межгосударственных соглашений, заключенных Москвой и Вашингтоном: с 1992 по 2000 гг. включительно — 151 (в том числе 57 по линии комиссии Гор-Черномырдин) — с 2001 по 2006 — 32″. Иными словами, если в 1990;е В 2007 г. стороны заключили 3 межправительственных и межгосударственных соглашения, в первой половине 2008 г. — еще 3. гг. США и РФ заключали ежегодно приблизительно 13 двусторонних договоров, то в 2000;е годы — только 5,3.

2. На протяжении 2000;х гг. были формально ликвидированы такие важнейшие двусторонние российско-американские институты, как Постоянная консультативная комиссия (в связи с односторонним выходом США из Договора по ПРО) и Совместная российско-американская комиссия по экономическому и техническому сотрудничествутак и не возобновились переговоры по стратегическим вооружениям. Те же новые двусторонние механизмы, как Консультативная группа по вопросам стратегической безопасности во главе с министрами иностранных дел и министрами обороны РФ и США, Российско-американский деловой Диалог, российско-американская рабочая группа по сотрудничеству в области энергетики, Группа высокого уровня (ГВУ) по сотрудничеству в области безопасности в ядерной сфере, Рабочая группа по борьбе с терроризмом и др. так и не смогли набрать необходимого политического веса и влияния в Москве и Вашингтоне, чтобы переломить общую тенденцию к размыванию двусторонних режимов.

3. Не смог переломить эту тенденцию и достаточно интенсивный российско-американский диалог на высшем уровне. На протяжении 2001 — 2008 гг. В. В. Путин и Дж. Буш встречались ни много ни мало 20 раз — т. е. в среднем трижды в год. Вот только результативность этих встреч, с точки зрения создания новых российско-американских режимов и сохранения уже имеющихся, была не очень высока.

4. Так, хотя режим контроля над стратегическими наступательными вооружениями в целом сохранился, его будущее остается неопределеннымдействие Договора ОСВ-2 истекает, как уже было сказано, в 2009 г. — а ведь именно положения данного Договора обеспечивают необходимый уровень мер взаимного контроля за состоянием российского и американского ядерного арсеналов и транспарентности и, как следствие, взаимного доверия в стратегической ядерной сфере. После одностороннего выхода США из Договора по ПРО был ликвидирован двусторонний режим контроля над стратегическими оборонительными вооружениями. После отказа американской стороны ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, двусторонний режим контроля над ядерными испытаниями также практически не существует.

5. Ликвидация «комиссии Гор-Черномырдин» серьезно ослабила режимы сотрудничества в торгово-экономической и научно-технической сферах.

Нужно отдать должное российскому и американскому руководству: Москва и Вашингтон приняли некоторые меры, дабы избежать лавинообразного сворачивания двусторонних режимов. Большое значение в этой связи имело Заявление США и России по поводу Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности от 25 октября 2007 г. В Заявлении, в частности, было сказано: «Российская Федерация и Соединенные Штаты еще раз подтверждают нашу совместную поддержку Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Российская Федерация и Соединенные Штаты предлагают всем заинтересованным странам обсудить возможность придания этому важному режиму глобального характера путем отказа от баллистических ракет наземного пуска с радиусом действия от 500 до 5500 километров, последующего уничтожения любых подобных ракет и прекращения связанных с ними программ» (142).

Новому российскому и новому американскому президентам, однако, придется столкнуться с российско-американскими отношениями, в которых, с одной стороны, нарастают проблемы и трудности, а с другой — в значительной степени демонтированы те двусторонние режимы, которые на протяжении десятилетий помогали Москве и Вашингтону находить выход из этих трудностей.

Что еще хуже, в последние годы в российско-американские отношения возвращается, казалось, окончательно преодоленный идеологический конфликт. Позиция официального Вашингтона по российско-американским отношениям, нашедшая свое отражение, в частности, в Стратегии национальной безопасности, принятой в марте 2006 г., состоит в том, что отношения эти будут зависеть от готовности российского правительства «двигаться вперед, а не назад, по пути свободы».

Эти перемены в американской политике на российском направлении — следствие радикального поворота в американской внешней политике в целом. Как указывается в СНБ-2006, «политика Соединенных Штатов состоит в том, чтобы помогать и поддерживать демократические движения в любой стране и культуре, с тем чтобы в конце концов покончить с тиранией в нашем мире. В сегодняшнем мире фундаментальный характер режимов значит не меньше, чем соотношение сил между ними. Целью нашей политики является помощь в сотворении мира демократических, хорошо управляемых государств, которые смогут удовлетворить потребности своих граждан и вести себя ответственно на международной арене. И это — лучший способ обеспечить прочную безопасность американского народа» (143). До сих пор считалось, что столь радикальная постановка внешнеполитических задач присуща лишь тоталитарным режимам, для которых прочный мир был возможен лишь после «всемирно-исторического торжества марксизма-ленинизма» (вариант — «господства высшей арийской расы»).

Видимо, после того как администрация Дж. Буша-мл. взяла на себя «историческую миссию» насаждения демократии во всем мире, не приходится говорить о том, что российско-американские отношения могут быть построены лишь на прагматичном учете совпадающих национальных интересов двух держав. Между тем, идеологический конфликт (как об этом свидетельствует опыт советско-американских отношений) способен оказать парализующее воздействие на двусторонние режимы и институты. Многие американские наблюдатели с тревогой обращают внимание в этой связи на возрождающийся в Соединенных Штатах дух русофобии, столь свойственный эпохе «холодной войны», когда за «потенциальным противником» отрицалось право на какие бы то ни было национальные интересы (144).

Американские неоконсерваторы, однако, не считают возможным ограничиваться лишь «сдерживанием» России: по их мнению, на повестке дня российской политики Соединенных Штатов стоит вопрос о «демократизации» России (понимайутверждение у власти в РФ откровенно проамериканских политических сил). «Россия под властью диктатора так же опасна для интересов Соединенных Штатов, как и Ирак под властью диктатора, — писал, например, в своей статье в газете „Вашингтон пост“ 15 сентября 2004 г. влиятельный специалист-международник неоконсервативного направления Р. Кейган. — Диктатура в России никогда не будет надежным союзником Соединенных Штатов. Любой российский диктатор всегда будет с подозрением смотреть в сторону Америки, потому что стабильности его личной власти будут угрожать ее могущество, ее влияние на другие страны мира и сам факт ее существования как примера успешного демократического развития. Ну, и, в конце концов, есть еще такой вопрос, как судьба самого российского народа. Разве Соединенные Штаты содействовали свержению советского коммунизма лишь для того, чтобы теперь смотреть и ничего не делать, когда на его место приходит другая тирания? И такое наследие Буш хочет оставить в истории?».

Одними лишь призывами дело не ограничивается. В апреле 2005 г. влиятельные американские сенаторы Дж. Маккейн и Дж. Либерман внесли в верхнюю палату американского конгресса резолюцию, в которой содержалось предложение об исключении России из «группы восьми», если только российские власти не изменят свою «антидемократическую» внутреннюю политику (145).

Дискуссия о политике на российском направлении обострилась в американских правящих кругах в преддверии саммита «Группы восьми» в июле 2006 г., который прошел под председательством России. Важным поворотным пунктом тут стала речь вице-президента США Р. Чейни в Вильнюсе в начале мая 2006 г., которую многие обозреватели сравнили с Фултонской речью У. Черчилля в марте 1946 г., положившей начало «холодной войне». Кульминацией данного выступления стало заявление, что России предстоит сделать выбор: «вернуться к демократии» или «стать врагом» (146).

Иными словами, Москве был поставлен ультиматум: или отказ от самостоятельности в области внешней и внутренней политики и интеграция в западные институты на американских условиях, или конфронтация. Выступление Чейни не было, разумеется, импровизацией или его личным капризомтакого рода подходы широко распространены в настоящее время в американских кругах, и официальный Вашингтон вынужден на них реагировать.

В настоящее время, однако, в американской политике на российском направлении доминирует стратегия постепенного «встраивания» России в западное сообщество высокоразвитых демократий — а не деструктивный курс на ее изоляцию. Складывается впечатление, однако, что, отдавая себе отчет в желательности интеграции России в международные структуры и укрепления отдельных российско-американских режимов, американский истэблишмент, в то же время, не готов рассматривать Москву как равноправного партнера в рамках этих режимов. «Москва такое предложение сочла неприемлемым, — отмечает в этой связи российский эксперт Д. Тренин. — Она готова была подумать о присоединении к Западу только в том случае, если бы ей предоставили нечто вроде должности сопредседателя в западном „клубе“ — или по крайней мере „членство в Политбюро“. Российские лидеры не желали следовать указаниям из Вашингтона и Брюсселя или подчиняться правилам, установленным для бывших советских сателлитов. По мере того, как другие бывшие страны Варшавского пакта присоединялись к расширяющемуся Западу, России, которая представлялась слишком важной державой, чтобы ее игнорировать, предлагались новые формы сотрудничества — но при этом Москву продолжали держать на расстоянии» (147).

Эти тенденции в американской политике на российском направлении не могли не вызвать ответной реакции по другую сторону Атлантики. Наряду с констатацией наличия кризиса в российско-американских отношениях, все большее количество российских политиков и специалистов склонно рассматривать эти отношения через призму неизбежной и непримиримой конфронтации между двумя странами.

Новым руководителям двух стран, которые придут к власти в 2008 — 2009 гг., придется, таким образом, решать непростую задачу реанимации и дальнейшего развития двусторонних режимов в неблагоприятных идеологических условиях. Без таких режимов российско-американские отношения будут лишены верхнего контура управления, иными словами, будут пребывать в неуправляемом состоянии.

Заключение

.

После окончания второй мировой войны, когда бывшие военные союзники стали лидерами биполярного мира и, тем самым, непримиримыми антагонистами, советско-американские отношения играли доминирующую роль в развитии международных отношений. Ведь от диалога между двумя ядерными супердержавами зависело физическое выживание всего человечества. Кроме того, конфликт между двумя гигантами напрямую определял судьбы многих государств и народов в различных регионах планеты — от Центральной и Восточной Европы до Дальнего Востока, от Африканского Рога и до Центральной Америки.

В разгар «холодной войны» сама возможность наличия у США и СССР, непримиримых идеологических антагонистов, каких-то общих институтов, норм и механизмов принятия решений казалась совершенно невероятной. Сохранение между Москвой и Вашингтоном некоторых двусторонних режимов, сформированных еще в 1930;х- 1940;х гг., и прежде всего режима дипломатических отношений, еще не означало, что эти режимы могут оказывать сколь бы то ни было существенное позитивное воздействие на взаимоотношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Однако угроза катастрофической по своим последствиям ядерной войны, которая стала реальностью в 1950;е годы, заставила Москву и Вашингтон по-новому взглянуть на природу советско-американского конфликта и, в итоге, постепенно отказаться от представлений о его непримиримом характере.

Рубеж 1960;х — 1970;х гг. стал во многом определяющим для дальнейшего развития советско-американских отношений. Именно в тот период был создан целый ряд принципиально новых режимов в военно-политической и торгово-экономической сферах советско-американских отношениях, функционирование которых было закреплено и конкретизировано в двусторонних договорах и соглашениях. Кроме того, в конце 1960;х — начале 1970;х гг. Вашингтону и Москве удалось добиться не только увеличения общего количества тех сфер советско-американских отношений, которые регулировались двусторонними режимамипоследние претерпели также качественную трансформацию.

Во-первых, именно в это время стали регулярными советско-американские политические контакты на высоком и высшем уровне.

Во-вторых, в этот период был резко активизирован «доверительный» канал связи между высшим американским руководством и послом СССР в США А. Ф. Добрыниным. Тогда же между совпосольством в Вашингтоне и Белым домом была проведена прямая тайная телефонная линия, которой в любой момент могли воспользоваться посол Советского Союза и помощник президента США по вопросам национальной безопасности.

В-третьих, постоянно действующим фактором в советско-американских отношениях стали двусторонние переговоры по проблемам ограничения и сокращения ядерных вооружений.

В-четвертых, все большую роль в советско-американских отношениях начали играть постоянно действующие двусторонние советско-американские институты, созданные для претворения в жизнь различных советско-американских договоренностей — от соглашений об ограничении стратегических вооружений до договоренностей об обменах в области науки и культуры. Эти институты стали совершенно новым элементом в советско-американских отношениях: ничего подобного вплоть до 1970;х гг. не было.

Таким образом, можно констатировать появление в период разрядки устойчивых двусторонних российско-американских режимов, то есть принципов, норм, правил и процедур принятия решений, определяющих поведение субъектов международных отношений (1). Данные режимы были достаточно сложным и многоуровневыми: они инкорпорировали несколько десятков двусторонних и многосторонних соглашений, участниками которых были США и СССРэти режимы включали несколько переговорных форумов — от саммитов до Постоянной консультативной комиссиифункционирование этих режимов обеспечивали сотни представителей советской и американской элит: от генерального секретаря и президента до сотрудников научно-исследовательских институтов.

Каждый из созданных тогда режимов включал в себя несколько компонентов:

1. базовый (для данного режима) договор, определяющий основные параметры режима и полномочия двустороннего органа, призванного этот режим регулировать;

2. дополнительные соглашения, конкретизирующие положения базового договора;

3. двусторонний институт, созданный для регулирования взаимоотношений Москвы и Вашингтона в рамках режима;

4. структура, осуществляющая связь между двусторонним органом и высшим политическим руководством двух стран.

Разумеется, в различных сферах советско-американских отношений уровень достигнутого двумя странами прогресса в деле развития двусторонних режимов был неодинаков. На наш взгляд, можно выделить некоторые критерии такого прогресса:

1. наличие или отсутствие признания обеими сторонами необходимости вести диалог по имеющимся между ними проблемам;

2. наличие или отсутствие постоянно переговорного механизма, в рамках которого обсуждаются проблемы, возникающие в той или иной предметной области двусторонних отношений.

3. наличие или отсутствие достаточно развитой системы соглашений, которая охватывала бы ту или иную сферу двусторонних отношений и ставила бы взаимоотношения сторон в рамках этой сферы на правовую основу.

Соответственно, можно выделить 4 уровня развития двусторонних режимов:

1. низкий (стороны ведут между собой диалог по возникающим в данной сфере их взаимоотношений проблемам, однако этот диалог не приводит к каким-то договоренностям и не является достаточно формализованным и институционализированным);

2. средний (между сторонами заключены соглашения по отдельным аспектам их взаимоотношений, однако за этим не последовало ни новых договоренностей, ни появления постоянного переговорного форума);

3. высокий (стороны продолжают диалог в рамках постоянно действующих двусторонних институтов);

4. наивысший (создана правовая и институциональная система взаимоотношений сторон, но последние, не считая это достаточным, продолжают работу над дальнейшим развитием правовой базы их взаимоотношений).

Анализ уровня развития двусторонних советско-американских режимов показывает, что, начиная с 1970;х гг. наблюдался неуклонный качественный прогресс этих режимов. В результате уже в 1970;е гг. сложилась парадоксальная ситуация, когда непримиримые идеологические антагонисты, лидеры противостоящих друг другу социальных систем, Советский и Соединенные Штаты, поддерживали более интенсивный диалог по проблемам ядерной безопасности друг с другом, чем с любым из своих союзников (за исключением, пожалуй, лишь американо-английских «особых отношений»). Развивающееся двустороннее сотрудничество Москвы и Вашингтона приобрело, по оценке некоторых исследователей, черты своего рода квазисоюза двух супердержав, или, как его еще иногда называли «сверхдержавного кондоминиума» (2).

Важнейшей составной частью этой системы режимов, созданной Советским Союзом и Соединенными Штатами в годы «холодной войны», стали правила взаимоотношений двух «сверхдержав» в различных регионах планеты, и прежде всего в таких чувствительных, как Европа, Ближний Восток, Дальний Восток, Латинская Америка и Индокитай. Несмотря на подчас ожесточенную конфронтацию между СССР, США и их союзниками в вышеупомянутых регионах, на всем протяжении «холодной войны» Москва и Вашингтон, в целом, придерживались перечисленных Г. Эллисоном «примитивных правил благоразумия» и способствовали более ответственному поведению их ближайших союзников в данных регионах. Разумеется, вышеупомянутая сдержанность Советского Союза и Соединенных Штатов объяснялась прежде всего стремлением избежать эскалации региональных конфликтов с их участием до стадии широкомасштабной ядерной войны.

К неписанным нормам добавились и многочисленные, двусторонние советско-американские соглашения (в 1991 г., накануне распада Советского Союза, их было свыше 170). Москва и Вашингтон имели возможность обсуждать возникающие между ними проблемы на более чем 90 переговорных площадках — от Совета Безопасности ООН до Смешанной советско-американской комиссии по сотрудничеству в области охраны окружающей среды.

Значительная часть этих писаных и неписаных договоренностей была призвана предотвратить широкомасштабное военное столкновение между США и СССР, чреватое ядерной катастрофой. Разделенные непреодолимыми идеологическими барьерами лидеры «биполярного мира» были вынуждены еще в годы «холодной войны» наладить тесное сотрудничество в борьбе против угрозы термоядерной войны, фактически создав тем самым целый комплекс двусторонних советско-американских режимов, от успешного функционирования которого зависело, без преувеличения, выживание человечества.

Следует подчеркнуть, что это сотрудничество «сверхдержав», при всем его значении (ведь именно это взаимодействие Советского Союза и.

Соединенных Штатов помогло предотвратить мировую ядерную войну!) было жестко встроено в систему биполярной конфронтации, являясь по сути дела придатком этой конфронтации. Ведь сама концепция «контроля» над стратегическими вооружениями была не чем иным, как легализацией и рационализацией гонки ядерных вооружений. Да и «сдержанность» «сверхдержав» в локальных конфликтах не означала готовности отказаться от идеологически мотивированного противоборства в различных регионах Земного шара.

Что касается взаимодействия двух стран в иных областях, таких, как торгово-экономические, научно-технические, культурные и гуманитарные связи, а таюке сотрудничество в решении глобальных проблем, то оно, это сотрудничество, отступало на задний план перед главной задачейпредотвращением термоядерной войны. Вот почему значение советско-американских двусторонних режимов в этих областях на протяжении всей «холодной войны» было второстепенным по сравнению с той ролью, которую играли двусторонние режимы в военно-политической сфере.

В целом обеим странам не удалось создать в годы «холодной войны» устойчивых двусторонних режимов, которые не были бы связаны напрямую с обеспечением международной безопасности. Было бы неверным, однако, недооценивать их значение в двусторонних отношениях: в сферу действия этих режимов были вовлечены тысячи людей с обеих сторон — от высокопоставленных дипломатов до ученых-экологов, и хотя эти режимы не смогли противостоять односторонним политическим решениям Москвы или Вашингтона в начале 1980;х гг., они, тем не менее, проявили способность к регенерации в условиях потепления международного климата в годы «перестройки».

После распада СССР и выхода Российской Федерации на международную арену в 1992 г. Москва и Вашингтон поначалу в целом сохранили ту инфраструктуру двусторонних режимов, которая была создана в годы «холодной войны». Более того, в новых исторических условиях эта инфраструктура получила дальнейшее развитие. Так, в дополнение к 26 советско-американским двусторонним структурам за пять лет, с 1992 по 1996 г., Россия и США создали 14 новых двусторонних структур только на межправительственном уровне, а за 1997;1998 гг. — еще 2(3).

В 1990;е гг. успешно развивалось и взаимодействие сторон в деле обеспечения безопасности, демонтажа и хранения снимаемых с вооружения ядерных боеприпасов, а также утилизации извлекаемых из них ядерных материалов. Кроме того, дополнительно к режиму контроля над стратегическими вооружениями, в 1990;е гг. Россия и США фактически заново создали режим сотрудничества в торгово-экономической и научно-технической области, основой которого стала российско-американская Комиссия по экономическому, и технологическому сотрудничеству («комиссия Гор-Черномырдин»).

Кроме того, на протяжении 1990;х гг. обе страны предприняли активные усилия, направленные на создание многосторонних режимов с активным участием РФ и Соединенных Штатов (имеется в виду прежде всего Совместный постоянный совет Россия-НАТО и Контактные группы по Боснии и по Косово). В том же русле находится и вступление России в «восьмерку» и АТЭС.

Таким образом, на протяжении 1992 — 2000 гг., в период пребывания у власти президентов Клинтона и Ельцина, созданные Москвой и Вашингтоном в годы «холодной войны» режимы контроля над стратегическими вооружениями и экономического сотрудничества получили дальнейшее развитие. В начале XXI века, однако, развитие двусторонних режимов столкнулось с серьезными трудностями, и можно даже сделать вывод о некоторой деградации этих режимов.

Это обстоятельство связано, преимущественно, с политической философией пришедшей в США к власти в 2001 г. республиканской администрации. Многие американские политики и эксперты, близкие к консервативному крылу республиканской партии и получившие немалое влияние на нынешнюю администрацию, традиционно скептически относятся к международным институтам. Во многом благодаря их усилиям республиканское большинство в конгрессе США во второй половине 1990;х гг. сорвало ратификацию поправок к договорам СНВ-2 и ПРО, а также Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ).

Именно такие подходы возобладали в Вашингтоне после прихода к власти Дж. Буша в 2001 г. Серьезный ущерб сложившемуся на протяжении последних десятилетий механизму контроля над стратегическими вооружениями был нанесен после решения президента США о выходе из Договора по ПРО. Не способствует конструктивному диалогу между двумя странами по разоруженческим проблемам и незаинтересованность новой американской администрации в ратификации Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, а также в создании глобального механизма контроля за запрещением биологического оружия.

Что касается подписанного в мае 2002 г. и вступившего в силу год спустя российско-американского Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов, то последний оставляет слишком много вопросов, связанных с верификацией, транспарентностью, дальнейшей судьбой стратегических носителей и демонтируемых боеголовок, а также нераспространением ядерных материалов и технологий, без надлежащих ответов. За рамками Договора остались и проблемы противоракетной и противолодочной обороны, а также космического и высокоточного оружия. Очевидно, что Россия и Америка останутся друг для друга привилегированными партнерами в деле обеспечения глобальной стратегической стабильности, поскольку колоссальный отрыв двух «сверхдержав» от остального мира по потенциалу их стратегических наступательных и оборонительных вооружений сохранится в любом обозримом будущем, однако режим контроля над стратегическими вооружениями был существенно ослаблен в начале XXI века.

Неоднозначной остается ситуация и с режимами, сложившимися в торгово-экономической и научно-технической сферах двусторонних отношений. После прихода к власти администрации Дж. Буша-мл. «Комиссия Гор-Черномырдин» была ликвидирована по инициативе американской стороны. Вместо нее были образованы Российско-Американского деловой диалог, Российско-Американский энергетический диалог, Российско-Американский банковский диалог, Российско-Американская рабочая группа по торговле и сотрудничеству в области авиации и космоса, Круглый стол по информационным технологиям и некоторые другие двусторонние структуры, где решающую роль играет частный бизнес двух стран. Хотя деятельность этих органов не была совсем бесполезной, все же они не смогли восстановить управляемость в такой важнейшей сфере российско-американских отношений, как торгово-экономическое и научно-техническое сотрудничество.

Особо следует сказать о такой традиционно проблемной сфере российско-американских отношений, как региональная. Здесь в настоящее время отсутствуют даже те двусторонние механизмы урегулирования разногласий, которые были созданы в годы «холодной войны».

Сопоставляя развитие российско-американских отношений в 1990;х гг. и в начале XXI века, нельзя не обратить внимание на один парадоксальный факт. На протяжении последнего десятилетия прошлого столетия эти отношения отличались высоким динамизмом во всех без исключения областях — от торговли до научного сотрудничества, от культурных обменов до высокой политики. Правда, отношения эти подчас, как уже было сказано, становились объектом критики как со стороны американских, так и российских наблюдателей — однако критика эта объяснялась не застоем во взаимоотношениях между Москвой и Вашингтоном, а, скорее, завышенными ожиданиями, столь широко распространенным и в Российской Федерации, и в Соединенных Штатах относительно перспектив этих отношений. Видимо, было наивно рассчитывать на мгновенное преображение непримиримых противников в вернейших союзников, а «холодной войны» — в абсолютную и беспроблемную российско-американскую гармонию.

Между тем в этот период поступательное развитие российско-американских отношений вовсе не было гарантировано. Постбиполярный мир не был свободен от серьезных проблем и противоречийглавное жеРоссия на протяжении 1990;х гг. обладала всеми характерными атрибутами failed state, неспособной выполнять свои международные обязательства, в том числе и финансовые. И в этих условиях от российского и американского руководства требовались поистине титанические усилия для того, чтобы обеспечить развитие российско-американских отношений в нужном направлении.

Большим подспорьем тут стало формирование такого институционального механизма российско-американских отношений, который позволил Москве и Вашингтону не только поддерживать постоянный интенсивный диалог на различных уровнях, но и находить решения возникающих между двумя странами проблем. Комиссия Гор-Черномырдин стала стержнем такого нового механизма: впервые за всю историю их отношений Москва и Вашингтон создали вертикально интегрированную структуру, способную объединить усилия практически всех двусторонних органов, обеспечивающих взаимодействие сторон в торгово-экономических, научно-технических и экологических областях. Неудивительно, что комиссия, в конце концов, была вовлечена и в решение политических вопросов. В общем, можно было констатировать поступательное развитие российско-американских институтов: от разрозненной структуры, унаследованной от советской эпохи, Россия и Америка перешли к более сложной системе их двусторонних органов, способную обеспечить лучшее их функционирование.

В 2001 г., однако, после прихода к власти в США новой администрации в силу ряда политических причин эта схема была разрушена: была ликвидирована «Комиссия Гор-Черномырдин», и Москва и Вашингтон вернулись к привычной схеме ничем не связанных двусторонних органов, которым президенты двух стран дают поручения по итогам их саммитов. В результате в настоящее время можно констатировать застой в российско-американских отношениях — и это в условиях, когда РФ и США, как никогда, заинтересованы в сотрудничестве в самых разных областях: от энергетики до противоракетной обороны. Что еще более важно, существенное повышение дееспособности российского государства превращает Россию в гораздо более ценного международного партнера, чем это было в 1990;х гг. Но все эти возможности так и не были реализованы.

Между тем на уровне российских и американских руководителей среднего звена интенсивность контактов резко ослабевает, что не может не сказываться и на общем состоянии российко-американских отношений, и на их развитии в наиболее перспективных областях. Если же взглянуть на структуру двусторонних институтов, то последняя фактически вернулась к ситуации тридцатилетней давности, когда существовали многочисленные советско-американские органы, никак не связанные между собой. Теперь, как и тогда, Москва и Вашингтон лишены возможности координировать деятельность этих органов и направлять их работу для достижения общей цели.

На протяжении 2000;х гг. были формально ликвидированы такие важнейшие двусторонние российско-американские институты, как Постоянная консультативная комиссия (в связи с односторонним выходом США из Договора по ПРО) и Совместная российско-американская комиссия по экономическому и техническому сотрудничествутак и не возобновились переговоры по стратегическим вооружениям.

Те же новые двусторонние механизмы, как Консультативная группа по вопросам стратегической безопасности во главе с министрами иностранных дел и министрами обороны РФ и США, Российско-американский деловой Диалог, российско-американская рабочая группа по сотрудничеству в области энергетики, Группа высокого уровня (ГВУ) по сотрудничеству в области безопасности в ядерной сфере, Рабочая группа по борьбе с терроризмом и др. так и не смогли набрать необходимого политического веса и влияния в Москве и Вашингтоне, чтобы переломить обгцую тенденцию к размыванию двусторонних режимов. В последние годы резко сократилось и общее количество новых межправительственных и межгосударственных соглашений, заключенных Москвой и Вашингтоном.

Что еще хуже, в последние годы в российско-американские отношения возвращается, казалось, окончательно преодоленный идеологический конфликт.

Между тем, идеологический конфликт (как об этом свидетельствует опыт советско-американских отношений) способен оказать парализующее воздействие на двусторонние режимы и институты. В случае, если курс на реидеологизацию станет основой российской политики официального Вашингтона, эрозия еще пока действующих российско-американских режимов и институтов получит новый мощный импульс.

Такое положение вещей, как представляется, затрудняет не только развитие и «уплотнение» российско-американских режимов, но и их сохранение в том виде, в каком они сформировались на протяжении последней трети 20 века. И это обстоятельство, по нашему мнению, становится серьезным препятствием на пути поступательного развития взаимоотношений между Россией и Америкой, лишая эти отношения системы управления в виде двусторонних режимов.

Смена высших лиц в Кремле и Белом доме в 2008 — 2009 гг. открывает, на наш взгляд, возможность для «нового старта» в российско-американских отношениях. Эта возможность не должна быть упущена для восстановления полноценных российско-американских режимов прежде всего в таких сферах, как контроль над ПРО, ограничение стратегических наступательных вооружений, запрещение испытаний ядерного оружия, торгово-экономическое и научно-техническое сотрудничество.

Для восстановления этих режимов Москва и Вашингтон, по нашему мнению, должны заключить новые межправительственные и межгосударственные соглашения, которые могли бы стать базовыми для данных режимов и, кроме того, стороны могли бы реанимировать или создать заново двусторонние институты, в работе которых должны принимать участие не только высшее военно-политическое руководство двух стран, но и ответственные руководители среднего звена. Опыт советско/российско-американских отношений свидетельствует о том, что само наличие устойчивых и эффективно функционирующих режимов еще не гарантирует беспроблемное развитие этих отношений. Однако отсутствие таких режимов в двусторонних отношениях обрекает последние на потерю управляемости и рост напряженности.