Взаимоотношения Русской Православной Церкви и государственной власти в СССР в 1927-1938 гг.: На материалах Урала

Актуальность темы

исследования заключается как в академическом интересе к теме, так и в общественно-церковном внимании к данной проблематике. Важность изучения выбранной темы нам представляется в следующих аспектах. Во-первых, сохранение религиозности у большинства населения СССР (согласно данным всесоюзной переписи населения 1937 г.) предполагало то, что Православная Церковь продолжала играть значительную роль в жизни страны, и изучение ее истории важно для реконструкции сознания людей той эпохи. Особое значение имеет факт длительного запрета на изучение церковно-государственных взаимоотношений, которые в последние годы начали активно исследоваться, заполняя значительные лакуны в истории страны.

Во-вторых, оформленная митрополитом Сергием (Страгородским) модель церковно-государственных отношений оставалась почти неизменной до конца 1980;х гг. и поэтому ее изучение является необходимым компонентом реконструкции истории Русской Православной Церкви в XX веке. Особое значение в этом отношении имеет воссоединение Русской Православной Церкви Заграницей с Московским Патриархатом, которое положило конец 80-летнему раздельному существованию двух частей Русской Церкви, возникшему из-за вопроса о пути церковно-государственных отношений в Советском Союзе. Однако факт ^ воссоединения двух частей Поместной Церкви еще не означает преодоления накопившихся за десятилетия проблем, и поэтому особенно важным представляется всестороннее изучение истории церковно-государственных взаимоотношений, в том числе в ее региональном аспекте. Таким образом, приведенные соображения предопределяют, на наш взгляд, высокую актуальность заявленной темы.

Объектом исследования настоящей работы является Русская Православная Церковь в лице ее структурообразующих частей — приходов, епархий, органов высшего церковного управления, ее предстоятеля, а также органы государственной власти в виде как закрепленных в конституциях ^ СССР учреждениях, так и партийных и общественных организаций.

Предметом исследования был выбран комплекс взаимоотношений в указанный период между Русской Православной Церковью в виде ее иерархической организации всех уровней и государственной властью в лице властных структур как центральных, так и региональных, а также общественных организаций, проводивших государственную политику в религиозной сфере.

Методология и методика исследования определялась особенностями выбранных для изучения объектов. Выбранный объект исследования предполагает использование системного и ценностного подходов, а также принципа историзма как теоретической базы работы. Использование последнего из указанных принципов предполагает обращение • к историческому контексту, что обусловило рассмотрение церковногосударственных взаимоотношений в сравнении с той моделью, которая сложилась к 1927 г.

Под процессом взаимоотношений в исследовании понимается исторический процесс, который рассматривается как смена ситуаций внутри исторической системы в фиксированном интервале времени.1 Системность как определенное свойство присуще Православной Церкви, которая изучается как общество верующих, представляя собой своего рода систему, отдельные части которой (предстоятель Церкви — епархиальные архиереидуховенство — приходы) находятся в сложной взаимосвязи друг с другом. Кроме того, государственная власть также представляет собой систему, обладающую не менее сложными взаимосвязями составляющих ее компонентов. Вместе друг с другом Церковь и государство также являются компонентами системы, которой в данном случае выступает общество. А воссоздание жизни общества в тот или иной период на региональном уровне невозможно без учета данной взаимосвязи и, следовательно, использования системного подхода. Таким образом, при его использовании создается более адекватное представление об исторических реалиях избранного периода.

Конкретная методика работы включает в себя как общенаучные, так и специально-исторические и междисциплинарные методы, выбор и применение которых были определены характером исследования. Достаточно широко применялся описательный метод, а также метод анализа и синтеза. Из числа специально-исторических были использованы историко-типологический и структурно-системный методы.2 Это позволило изучить совокупность исторических явлений и выделить в них качественно различающиеся типы на основе присущих им общих, существенных признаков, а также выявлять события, которые образовывали определенные системы и выявлять характер взаимосвязи между ними. Из числа междисциплинарных методов был привлечен историко-психологический, который представляет собой обращение к внутреннему миру отдельных субъектов церковной и государственной истории, их индивидуальности (изучение причин и побуждений их к определенным действиям, круга их влияния и т. д.).3.

Территориальные рамки исследования соответствуют границам современных Курганской, Пермской, Свердловской и Челябинской областей. Данные территории в 1923 — 1934 гг. (то есть большую часть рассматриваемого периода) были объединены в Уральскую область4, что повлияло на усиление взаимовлияния соответствующих епархий. Кроме того, новое административное деление предопределило и создание новой церковно-административной единицы — уральской митрополии (которую образовали обновленцы (фактически) и григорьевцы (формально)).

Хронологические рамки работы охватывают период с 1927 по 1938 гг. Возглавивший в 1925 г. Русскую Православную Церковь Нижегородский митрополит Сергий (Страгородский), издал в 1927 г. несколько указов и посланий, а также начал проводить новую кадровую политику. Оформленный таким образом курс церковно-государственных отношений практически не менялся в дальнейшем на протяжении десятилетий.

В отношении государственно-церковной политики 1927 г. также стал рубежом во взаимоотношениях. До этого времени Православная Церковь не была зарегистрирована и в течение десятилетия находилась фактически вне закона, а государство считало Русской Православной Церковью церковные структуры, созданные в результате обновленческого раскола. В 1927 г. государство удовлетворило просьбу главы Русской Церкви о регистрации, которая с одной стороны, привела к появлению многочисленных, касающихся жизни Церкви, законов, а с другой — к появлению множества церковных группировок, не одобривших нового курса церковно-государственных отношений.

В качестве завершающего рубежа взят 1938 г., когда были уничтожены в организационном отношении, как Русская Православная Церковь, так и существовавшие раскольнические иерархии. Этот год также рассматривается в современной историографии и как рубеж в политике, которую вело государство по отношению к Московской Патриархии.5 Это позволяет рассматривать временной отрезок с 1927 по 1938 гг. как законченный этап в новейшей истории Русской Церкви. В название работы внесено наименование Церкви как «Русская», тогда как в те годы (вплоть до Собора 1944 г.) Церковь называлась «Российской». Чтобы не менять ставшее привычным наименование Церкви как «Русская» в работе этот термин не изменяется за исключением цитирования документов тех лет. Слова «православная церковь» как вместе, так и по отдельности в работе пишутся с большой буквы в тех случаях, когда речь идет о Русской Православной Церкви (Московском Патриархате) в отличие от различного рода церковных структур, созданных на территории СССР в 1920 — 1930;е гг.

Историография. Тема отношений между Русской Православной Церковью и государственной властью возникла в отечественной историографии вскоре после утверждения советского государственного строя в России. К концу 1920;х гг. установившаяся монополия государственной власти на освещение вопросов взаимоотношений с Церковью привела к тому, что в отечественной историографии сформировался определенный набор представлений о роли и месте Церкви в Советской республике. В него входили представление о Церкви исключительно как об одной из опор свергнутой монархии, о ее «контрреволюционной сущности» и т. д. Подобные взгляды стали идейной основой практически всех работ, посвященных, либо касавшихся истории Церкви, выходивших, в том числе на Урале и в Сибири. К их числу принадлежат работы К. П. Абросенко, Н. К. Амосова, В. К. Анвенсула, А. Долотова, В. Дягилева, Б. П. Кандидова.6 Круг изучаемых проблем ограничивался поиском антигосударственной деятельности Церкви после утверждения большевистской власти, ее «связях» с врагами Советской республики, «стремления» вернуть уничтоженный режим и т. д.

Научная ценность трудов, появившихся в отечественной историографии до Великой Отечественной войны, представляется нам весьма низкой. Причиной такой оценки является, прежде всего, наличие идейных установок, препятствовавших объективности при изучении церковной истории, что приводило к грубейшей фальсификации исторической действительности. Например, полностью отрицались гонения на Православную Церковь в Советском Союзе, нарушение религиозных прав и свобод и т. д. Выдвинутые лозунги в отношении Церкви, таким образом, «подтверждались» в подобных работах, а также на страницах пропагандистской антирелигиозной литературы. Вышедшие в этот период труды, будучи интересным памятником тех лет, не могли внести существенного вклада в изучение интересующей нас проблемы.

Одновременно в СССР появлялись и труды тех, кто вышел из подчинения Московской Патриархии. Работы этого происхождения также не имели задач научно-исследовательского характера, так как их авторы стремились обосновать правильность своего выхода из Московского Патриархата и, соответственно, доказать ошибочность действий Предстоятелей Русской Церкви, в том числе митрополита Сергия (Страгородского). Так поступали представители григорианского раскола в своих немногочисленных изданиях, в которых обвиняли митрополита Сергия в «незаконном присвоении власти», а также в том, что он являлся «скрытым обновленцем».7 Представители этого раскола ограничились в своей издательской деятельности выпуском либо небольших подборок документов, либо статьями и брошюрами, носящими большей частью пасквильный характер. Несколько больший круг проблем поднимался в немногочисленных изданиях представителей другого раскола — обновленческого. Кроме обвинения Московской Патриархии во враждебности советскому строю, авторы данного направления писали о совместимости произошедших революционных событиях в России с христианской моралью и, в соответствии с этим убеждением, о своем стремлении гармонично сосуществовать с новым строем. Также обновленческих авторов интересовали и те конфликты, которые возникали между иерархами внутри Московского Патриархата. Представлено это направление было, в основном, в обновленческой печати.8.

Сама же Московская Патриархия была лишена возможности вообще вести какую-либо издательскую деятельность. Единственным исключением для довоенного периода был Журнал Московской Патриархии, издававшийся в 1931 — 1935 гг. в условиях жесточайшей цензуры и имевший маленький тираж и объем.9.

В то же время возникла и зарубежная историография взаимоотношений Русской Православной Церкви и государства в СССР. В отличие от отечественной, в зарубежной историографии нет оснований выделять довоенный период, так как исследование новейшей истории не было обусловлено какими-либо запретами со стороны государственной власти. С другой стороны, в связи с объявлением эмигрировавшим духовенством о своей независимости от Московской Патриархии в 1927 г. и образовании Русской Православной Церкви за границей, зарубежная историография делится на сторонников и противников общения с митрополитом Сергием (Страгородским). Это связано также с тем, что преимущественно тему новейшей церковной истории в СССР поднимали в своих работах эмигранты из России, которых интересовали проблемы, прежде всего, бесправного положения Церкви и происходящих гонений, а также вопросы обоснованности появления РПЦЗ и ее взаимоотношений с Московским Патриархатом. Кроме того, авторов-эмигрантов интересовали проблемы роли ОГПУ в организации расколов и оппозиций в Русской Православной Церкви. К сторонникам деятельности митрополита Сергия (Страгородского) можно отнести работы следующих авторов — митрополита Елевферия (Богоявленского), И. Стратонова, Н. Д. Тальберга, С. В. Троицкого.10 Ко второму направлению можно отнести работы Аметистова Т. А., священника Михаила Польского.11 Такой широкий круг проблематики в зарубежной историографии был обусловлен свободой печати, хотя и ограничен в плане источниковой базы.

В отечественной историографии в 1943 г. после встречи И. В. Сталина с оставшимися на свободе тремя митрополитами обозначился новый рубеж. В среде советских историков стали появляться работы, посвященные взаимоотношениям государственной власти и Русской Православной Церкви. Авторы обращались к советскому законодательству по отношению к церкви (М. М. Персиц), истории атеистической пропаганды (Г. В. Воронцов), либо истории обновленчества и сектантства, в том числе в виде «истинно-православных христиан» и «истинно-православной церкви» (А. И. Клибанов, А. А. Шишкин).12 В рассматриваемых работах, по-прежнему, Русская Церковь рассматривалась как контрреволюционная сила в первые послереволюционные годы, всячески старавшаяся свергнуть советскую власть и поддерживавшая ее внешних и внутренних врагов. А «изменение» в ее отношении к государственной власти объяснялось внешними переменами ее положения, начавшимися еще с кампании по изъятию ценностей, а также примером сочувственной советской власти позиции обновленцев, в то же время вероучительную сторону этой проблемы для Церкви авторы не рассматривали.

В послевоенный период в СССР стали появляться и работы церковного происхождения, которые были представлены вновь разрешенным Журналом Московской Патриархии, а также выпускавшимися под строгой цензурой и преследовавшими внешнеполитические цели руководства страны, редкими книгами.13 Конечно, цензура не обходила и исследования, проводившиеся в научных учреждениях, в которых со временем стал расширяться круг поднимаемых проблем. Однако до конца этого периода в отечественной историографии, длившегося до начала «эпохи гласности», исследование церковно-государственных взаимоотношений было практически запрещено. Появлявшиеся церковно-исторические исследования могли вестись только как составные части других, приветствуемых для разработки проблемсоциально-экономической истории монастырей как феодальных организаций, христианских поучений и трактатов, если они имели антицерковный, еретический характер, икон как произведений искусства, памятников живописи. При этом хронологически исследования практически не касались новейшей истории.

В то же время в зарубежной историографии исследование истории Русской Церкви в XX веке становилось все более активным. Это было связано с расширением источниковой базы, увеличивавшейся благодаря появлению в руках зарубежных исследователей документов из Советского Союза. Более пристально стала изучаться проблема оппозиции митрополиту Сергию (Страгородскому) на территории СССР (церковное сопротивление). Прежде всего, это касается работ Л. Регельсона, в основу которых легли рукописные копии документов по церковной истории, переправленные из СССР. В работах этого автора очень остро поставлена проблема альтернативности модели церковно-государственных взаимоотношений, оформленной при митрополите Сергии (Страгородском) и продолжавшей существовать при его преемниках. Кроме этого автора, «антисергианские» идеи присущи были трудам протопресвитера М. Польского. Также проблеме этой альтернативы уделено много внимания в работе западного историка Флетчера, работы которого уже нельзя отнести к «антисергианскому» направлению.14 Также в своих работах об оправданности в целом позиции митрополита Сергия и преемственности ее с заявлениями о лояльности Патриарха Тихона писал протопресвитер Василий Виноградов.15.

Новый этап в отечественной историографии церковно-государственных взаимоотношений открылся в 1988 г., когда началась перестройка существовавшей модели церковно-государственных отношений. В этом году было отмечено тысячелетие Крещения Руси. Впервые после большевистского переворота 1917 г. религия стала рассматриваться как социокультурный феномен, а не враждебная социализму идеология. В 1990;е гг. стала преодолеваться разобщенность между светской академической наукой и церковно-исторической наукой, получившей новый импульс к развитию. Помимо предоставленной свободы исследований начался процесс рассекречивания фондов государственных архивов, и появилась возможность научного поиска на достаточно широкой источниковой базе.

Одним из первых успешно ведущих сотрудничество с Русской Православной Церковью светских научных учреждений стал Институт Российской Истории РАН, при котором с 1990 г. весьма плодотворно работает Центр истории религии и церкви. Среди направлений исследований этого центра важное место занимает изучение истории Церкви в Советском государстве. Результатом работы Центра, касающейся темы церковно-государственных взаимоотношений явился сборник документов, который включил в себя множество не опубликованных документов, а также сборники «Церковь в истории России».16 Сотрудники этого центра стали одними из основных участников в создании и реализации многотомного проекта «Православная энциклопедия».17.

Еще одним крупным исследовательским центром по изучению новейшей церковной истории стал Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, выпустивший самый значительный и наиболее цитируемый сборник церковных документов и продолжающий свою издательскую деятельность по многим направлениям новейшей церковной истории.18.

Помимо исследовательской работы, университет ежегодно организует международную богословскую конференцию, самая обширная секция которой посвящена новейшей церковной истории. Работы участников конференции публикуются в ежегодном сборнике.1.

Однако помимо примеров совместного сотрудничества, в историографии наблюдается наличие двух направлений — церковного и светского. Не смотря на условность их выделения и споров, разделение прослеживается и, прежде всего, это касается круга поднимаемой проблематики. Для церковных работ характерным является обращение, в первую очередь, к судьбам мученически погибших в годы репрессий священнослужителей и мирян, а также к теме расколов и оппозиций, возникших в Московском Патриархате в 1920;1930;е гг. В этом отношении следует отметить «Православную энциклопедию» и работы игумена Дамаскина (Орловского).20.

Бывшие одно время классическими трудами на тему оппозиционных движений митрополиту Сергию (Страгородскому) работы митрополита Иоанна (Снычева), изданные на основе написанной им в 1960;е гг. магистерской диссертации, носят обзорный характер.21.

С одной стороны, они имели чрезвычайно узкую источниковую базу, с другой — были написаны в духе полного одобрения политики митрополита Сергия (Страгородского) и осуждения всех, не согласных с ней. В современной церковной историографии уже произошел отказ от этой концепции, и оппозицию «справа» уже не рассматривают только как раскольническую деятельность.2 Более удачными в отношении привлечения источников и обращения к самому процессу восприятия церковно-политического курса митрополита Сергия являются работы протоиереев Владислава Цыпина, Георгия Митрофанова.23 Работы данных авторов, посвященные истории всей Русской Церкви неизбежно ограничены, так как региональный материал (истории отдельных епархий) представлен в них лишь фрагментарно. Проблеме оценки оппозиционных движений посвящены работы диакона Александра Мазырина и А. В. Журавского, однако их исследования посвящены, главным образом, лидерам оппозиционных движений, их взаимоотношениям с Патриаршим Местоблюстителем и его Заместителем. Вопросы же распространения оппозиционных движений в Московском Патриархате специально не рассматриваются.24.

Со стороны светских исследователей появился ряд принципиально новых исследований. В первую очередь следует отметить работы В. А. Алексеева, О. Ю. Васильевой, А. Н. Кашеварова, М. Ю. Крапивина, М. И. Одинцова и др.25 В их исследованиях рассматриваются вопросы, которые ранее игнорировались либо освещались очень поверхностно. Среди нихроль отдельных членов большевистского руководства в осуществлении антицерковных мероприятий, деятельность органов «госбезопасности» в области борьбы с религией, использование Церкви во внешнеполитических интересах и т. д. Уделяется в работах этих авторов и внимание к самой модели церковно-государственных взаимоотношений, сложившейся при митрополите Сергии (Страгородском). Однако внимание в исследованиях уделялось преимущественно вопросам «правильности» избранного им пути, а также вопросам оценки со стороны высших иерархов.

Не обошли исследователи и тему оппозиционных движений в Московском Патриархате. Этой проблематике посвящены работы М. В. Шкаровского, уделившего большое внимание изучению движениям «Истинно-православным христианам» и «Истинно-православной церкви». Однако данный автор изучал указанные движения лишь в центральных епархиях.26.

Наряду с ростом активности отечественных исследователей в изучении новейшей истории Русской Православной Церкви и ее отношений с государственной властью, продолжают проявлять интерес к данной проблематике и зарубежные исследователи. Можно отметить такие работы Ф. Хауза, а также некоторых немецких исследователей. Отличительной чертой большинства работ, вышедших за рубежом, можно считать, в целом, их популяризаторский характер. Авторы не имели достаточной источниковой базы для написания основательных научных трудов и поэтому ставили перед своими изданиями задачи познакомить западного читателя с тем тяжелым положением, в котором находилась Русская Православная Церковь в течение долгого времени. В этом ряду работ выделяется сборник документов, составленный Г. Штриккером, который не утратил своего значения до сих пор.27 Имеется также и пример сотрудничества с западными учеными, плодом стало создание крупномасштабного проекта по истории Русской церкви, которым является серия «Материалы по истории Церкви» (работа над серией ведется с 1991 г.).2.

Наряду со светскими историками зарубежная историография продолжает пополняться работами церковных авторов, чья критичная позиция по отношению к Московской Патриархии не редко обусловлена принадлежностью к РПЦЗ. Среди «антисергианских» можно назвать труды И. Андреева, В. Степанова (Русака) и др.29 Представители другого направления, например, протопресвитер Иоанн Мейендорф, в своих работах пишут об оправданности в целом той модели церковно-государственных взаимоотношений, которая была создана митрополитом Сергием (Страгородским).

Общей чертой как для зарубежной, так и для отечественной историографии, явилась тенденция пересмотра оценок на некоторые события. Например, характерная для работ митрополита Иоанна (Снычева) оценка всех оппозиционных движений 1920;1930 гг. как однозначно раскольнических сменилась на более дифференцированную. Само существование РПЦЗ перестало рассматриваться исключительно как проявление раскола, а со стороны исследователей, представителей РПЦЗ перестало, в общем, исходить обвинение Московской Патриархии в предательстве веры и т. п.

На региональные аспекты церковно-государственных взаимоотношений изучены лишь фрагментарно. Среди всех форм оппозиции митрополиту Сергию (Страгородскому) на материалах Урала была предпринята попытка изучить лишь одну — в виде наследия архиепископа Андрея (Ухтомского), то есть «истинно-православных христиан». Однако узость источниковой базы, использованной автором — М. Л. Зеленогорским, 30 привела к ряду ошибочных выводов и не может претендовать на полноту освещения даже этой формы оппозиции на территории Урала. К тому же автор почти не выходил в своей работе за рамки Южного Урала, не уделяя внимания распространению влияния этого архиерея в соседних епархиях. Отдельным сюжетам взаимоотношений государственной власти и Церкви на о I.

Урале посвящены работы В. П. Мотревича, А. В. Сперанского.

Некоторой попыткой описать историю важнейшей (в XX веке) епархии Урала — Екатеринбургской — стала книга протоиерея Валерия Лавринова. Для данной работы характерно поверхностное изучение источников и почти полное отсутствие использования уже имевшейся (на момент издания книги) научной литературы.32 Эти и ряд других причин предопределили на наш взгляд крайне низкую научную ценность работы.

Такого рода недостатки можно оценить как следствием такого, вероятно, временного явления (в значительном масштабе) в историографии как написание исторических работ людьми, не имеющими исторического образования. К подобного рода работам относятся труды протоиерея В. Цыпина, игумена Дамаскина (Орловского) и др. Более удачным примером написания истории отдельной епархии является книга 3. Я. Лепихиной.33 Несколько выше, на наш взгляд, в плане работы с источниками стоят книги В. Королева, выпустившего уже несколько книг и сборников документов по истории Пермской епархии.34 Всем указанным работам, освещающих истории отдельных уральских епархий присущи, во-первых, узость источниковой базы и тематики (чаще всего сводящейся к судьбам отдельных священнослужителей и храмов), а во-вторых, написание истории без общецерковного контекста. Существуют также ряд статей, носящих краеведческий характер, которые содержат информацию о храмах отдельных городов, о репрессированных священнослужителях отдельных населенных пунктах и т. д.35 Исключением из подобных изданий на Урале являются, вероятно, лишь работы челябинского краеведа В. С. Боже.36.

Существует сравнительно небольшое количество диссертационных исследований, рассматривавших специально, либо затрагивающих в той или иной степени взаимоотношения Церкви и государства. Прежде всего, это диссертация М. В. Булавина, отличающаяся как широтой вовлеченных в научный оборот источников, так и отсутствием предвзятого отношения к Церкви, характерного для исследований, появлявшихся в советский период и касавшихся истории Церкви. Однако проведенное этим автором исследование охватило лишь начальный период в истории взаимоотношений новой государственной власти и Церкви в СССР. Кроме того, исследование было проведено в рамках лишь трех современных областей Урала, что которые занимают меньшую территорию по сравнению с той, которую занимала в то время Уральская область. Гораздо менее значительным представляется исследование П. Н. Агафонова, охватившее рамки лишь Пермской епархии и не вовлекшее в научный оборот всей совокупности источников (например, хранящихся в Центре документации общественных организаций Свердловской области). Лишь отношению государства к Церкви на Урале было посвящено диссертационное исследование Н. И. Музафаровой, для которого характерными чертами стали недостаточное уделение внимания репрессивной политике государства по отношению к Церкви, а также к провоцированию и поощрению внутрицерковных разделений органами ОГПУ-НКВД. Не смотря на фрагментарность реконструкции церковно-государственных взаимоотношений как в общесоюзном плане этой проблемы, так и в ее уральском аспекте, уже начали появляться историографические обзоры. Среди них следует отметить.

ХП работы В. Д. Камынина, Е. А. Цыпиной, Я. Н. Щапова.

Таким образом, проблема церковно-государственных отношений изучалась целым рядом ученых, как отечественных, так и зарубежных. Тем не менее, имеющиеся работы не могут претендовать на обобщение всего опыта церковно-государственных взаимоотношений в довоенный период легального существования Русской Православной Церкви в СССР. Кроме того, аспект этой темы не брался для исследования в таком важном регионе как Урал. Таким образом, и сегодня существует настоятельная потребность в создании научных трудов, которые могли бы заполнить пробелы, образовавшиеся в процессе изучения истории Православной Церкви на Урале.

Цели и задачи исследования. Цель диссертации определяется выбранными объектами исследования. Основная цель работы состоит в реконструкции истории взаимоотношений между государством и Церковью на Урале в 1927 — 1938 гг. В связи с этой целью были определены следующие основные задачи:

— показать сущность государственной политики по отношению к Церкви, выразившейся в законодательстве;

— выявить состояние высшей церковной власти в 1920 — 1930;е гг. и его соответствие постановлениям Поместного Собора 1917; 1918 гг.;

— проследить появление оппозиционных групп в Церкви, их эволюцию и распространение на Урале;

— изучить отношение уральских представителей оппозиционных групп к Православной «сергиевской» Церкви;

— выявить основные методы борьбы государства с Церковью, применявшиеся на Урале;

— исследовать репрессивную политику по отношению к духовенству и мирянам — ее формы, масштабы, последствия;

— определить специфические черты государственной политики по отношению к Церкви, проводившейся на Урале и ее результативность.

Источннковая база исследования. В основу диссертационного исследования были положены исторические источники из фондов двенадцати государственных и ведомственных архивов. Это Российский государственный исторический архив (РГИА), Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО), Государственный архив Курганской области (ГАКО), Государственный архив общественно-политической документации Курганской области (ГАОПДКО), Государственный архив новейшей истории Пермской области (ГАНИПО), Государственный архив Пермской области (ГАПО), Государственный архив Свердловской области (ГACO), Объединенный государственный архив Челябинской области (ОГАЧО), Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦЦООСО), Отдел по делам архивов администрации г. Нижнего Тагила (ОДААНТ), Архив управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Свердловской области (Архив УФСБ по Свердловской области), Архив управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Челябинской области (Архив УФСБ по Челябинской области).

Использованные источники типологически относятся к письменным, кроме того, были привлечены и фотодокументы. По своему происхождению использованные исторические источники могут быть поделены на государственные, партийные, принадлежавшие общественным организациям и церковные.

Материалы государственного происхождения представлены, в основном, следующими видами исторических источников: нормативными актами, договорами с религиозными обществами, делопроизводственной документацией административных органов, перепиской с религиозными организациями по вопросам проведения крестных ходов и т. п., а также документами, содержащими различную статистическую информацию о количестве храмов и духовенства в различные годы, протоколами съездов и собраний духовенства и мирян как приходского, так и епархиального уровней. Особенно много ценной информации удалось почерпнуть из документов репрессивных органов. Извлеченные из них сведения дают обильный материал для воссоздания картины религиозной жизни на Урале. Они отражают состояние общин верующих, уровень и формы проявления религиозности населения, позволяют судить о наличии некоторых региональных форм оппозиции высшей церковной власти. Кроме того, в них содержится значительное количество сведений о ведении властями антирелигиозной политики, а также информация о различных сторонах уральской церковной жизни. Важную роль сыграл анализ этих документов в изучении нормативно-правовой базы, не только официальной декларативной, но и реально определявшей позицию местных органов власти к религиозным организациям (носившей статус секретной), а также региональные особенности осуществления антирелигиозной политики. Особые условия и цели создания такой документации заставляют подходить с большой осторожностью к содержащейся в ней информации, открывающей ранее малоизученные и неизвестные факты.

Источники партийного происхождения отражают, прежде всего, само формирование государственной политики в отношении религиозных организаций. Внешняя ее сторона освещается документами государственных органов, особенно тех, которые непосредственно осуществляли взаимодействие с религиозными организациями и их представителями. Такие материалы выявлены нами в ГАСО в фондах р-575 (Административный отдел Свердловского горисполкома), р-102 (Административный отдел уральского облисполкома), р-511 (Екатеринбургский исполнительный комитет Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов), ГАКО в фонде р-464 (Административный отдел Курганского окружного исполнительного комитета), в ГАОПДКО в фонде 13 (Шадринский окружной исполнительный комитет), в ГАПО в фонде р-115 (Административный отдел Пермского окружного исполкома), в ОГАЧО в фондах р-98 (Челябинский областной исполнительный комитет), р-220 (Исполнительный комитет Челябинского горсовета рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов), р-274 (Челябинский областной исполнительный комитет), в ОДААНТ в фондах р-99 (Исполнительный комитет нижнетагильского уездно-городского совета рабочих, крестьянских красноармейских депутатов), р-211 (Административный отдел исполнительного комитета нижнетагильского уездно-городского совета рабочих, крестьянских красноармейских депутатов). Материалы, находящиеся здесь, представлены в основном нормативными актами государства, договорами с «религиозными обществами», делопроизводственной документацией административных органов, перепиской с религиозными организациями по вопросам проведения крестных ходов, служения архиереев в определенных храмах в большие праздники, а также документами, содержащими различную статистическую информацию о количестве храмов и духовенства в различные годы, а также протоколами съездов и собраний как приходского, так и епархиального уровней.

Значительную роль в процессе практической реализации принципов государственной антирелигиозной политики играла в 20-е гг. деятельность Союза Безбожников. Нами были использованы материалы местных отделений Союза Безбожников, находящиеся в ЦЦООСО в фонде 61 (Уральский областной комитет ВЛКСМ), ОГАЧО в фонде 485-п. (Челябинский областной комитет ВЛКСМ). Содержание этих документов дает возможность судить не только о деятельности местных органов Союза Безбожников, но и о состоянии религиозности населения в 1920 — 1930;е гг. Это прежде всего доклады на конференциях и съездах СВБ, результаты проверок антирелигиозной работы уральского отделения Союза со стороны инспекторов из Москвы, собственные исследования состояния религиозности населения Уральской области.

Сравнительно недавно в научный оборот стали включаться документы репрессивных органов СССР. В диссертационной работе использовались следственные дела, которыми располагают ГАООСО (Ф. 1 Управление ФСБ по Свердловской области), ГАНИПО (Ф. р-641/1). Архивные уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учета в ИЦ УВД Пермской области), ГАПДКО (Ф. 6905. Управление Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Курганской области), а также архивы Управлений Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Свердловской и Челябинской областям. Следственные дела содержат значительное количество сведений о фактической стороне как антирелигиозной политики властей, так и уральской церковной жизни, а иногда в качестве вещественных доказательств и документы церковного происхождения.

Однако, не смотря на допущение исследователей к работе с ранее секретными документами, остаются проблемы доступа к ним, которые отчасти возникают из-за двусмысленности некоторых положений соответствующих законов. Кроме того, некоторые виды источников, хранящиеся в архивах ФСБ, до сих пор остаются не рассекреченными, а передаваемые архивные дела в государственные архивохранилища часто содержат значительные купюры.

Надо отметить, что для документов, содержащихся в архивно-следственных делах в изучаемый период, характерно большое количество орфографических и синтаксических ошибок, описок и исправлений, встречаются искажения имен, варианты в написании фамилий, путаница в определениях духовных санов и званий, специфические сокращения, применяемые следователями, нарушения хронологического порядка группировки документов, наличие следов изъятия, неоднократной перенумерации листов дел, а также номеров самих дел. Все это затрудняет работу исследователей и они вынуждены проводить дополнительные изыскания и последующую идентификацию всех сомнительных данных: имен, фамилий, сана и др.

Для объективной интерпретации приведенной группы источников важно понять не только самих авторов документов (обвиняемых, следователей, свидетелей), но и основу их взаимодействия. Документы свидетельствуют о том, что следователи неуклонно придерживались цели добиться любыми способами признания вины в антигосударственной или «контрреволюционной» деятельности, стремясь при этом не нарушать установленного процессуального порядка.38.

Протоколы допросов многих свидетелей часто содержат недостоверную или заведомо ложную информацию, на что нередко имеются указания в материалах самих дел по обвинению духовенства и мирян. Использование свидетельских показаний в качестве доказательств тех или иных фактов без серьезнейшей проверки недопустимо, хотя в общем комплексе источников по следственному делу они несут свою меру информативности.

Особые условия и цели создания такой документации заставляют подходить с большой осторожностью к содержащейся в ней информации, открывающей ранее малоизученные и неизвестные факты.

По составу документов эти дела можно разделить на два типа: 1) дела, состоящие только из необходимых судебно-следственных документов и 2) дела, содержащие, кроме обязательных процессуальных документов, материалы приобщенные к делу в качестве доказательств. Особый интерес представляют дела второго типа. Нам, в частности, удалось выявить таким образом документы, имеющие не только региональное значение, но и общецерковное — это «Интервью» с митрополитом Агафангелом (Преображенским). Оно было обнаружено в следственном деле настоятеля Крестовоздвиженского кафедрального собора г. Свердловска протоиерея Сергия Конева и представляет собой диалог некоего посланца украинских епископов с Ярославским митрополитом. В документе сообщаются обстоятельства передачи письма митрополиту Агафангелу посланцем украинских епископов, осудивших притязания Ярославского митрополита на возглавление Российской Церкви. Епископы Украины в этом письме уже второй раз высказали свое мнение по поводу событий, ставивших Церковь на грань раскола (первое касалось раскольнической деятельности григорианского ВВЦС). Сведения, содержащиеся в документе, позволяют также яснее увидеть роль Тучкова в разжигании конфликтов между иерархами. Также обнаружено письмо архиепископа Серафима (Самойловича) к некоему архимандриту, датированное 7-м марта 1927 г. В этом письме его автор описывает ту ситуацию, в которую он попал, возглавив временно Русскую Церковь во время нахождения митрополита Сергия (Страгородского) под арестом. Приводимые там сведения позволяют заполнить значительный пробел в малоизвестной до сих пор истории кратковременного пребывания этого архиерея во главе Русской Православной Церкви. Помимо этого более отчетливо становится видна роль режиссера во внутрицерковных конфликтах и в целом в истории Русской Православной Церкви в первое двадцатилетие после установления «советской» власти в России. Также нами обнаружено в архивно-следственных делах много документов, касающихся преемства высшей церковной власти в те годы, преимущественно они представлены письмами и указами.

Особенно много ценной информации удалось почерпнуть из рапортов уральских органов ОГПУ-НКВД, копии которых сохранились в фондах партийных комитетов. Сведения, извлеченные из этих документов, дают обильный материал для воссоздания картины религиозной жизни на Урале. Они отражают состояние общин верующих, уровень и формы проявления религиозности населения, позволяют судить о наличии некоторых форм оппозиции Московской Патриархии. Важную роль сыграл анализ этих документов в реконструкции истории различных форм противостояния проводимому митрополитом Сергием (Страгородским) церковно-политического курсу, в изучении нормативно-правовой базы, не только официальной, но и реально определявшей позицию местных органов власти к религиозным организациям (носившей статус секретной), а также региональные особенности. Кроме того, в диссертации были использованы документы местного партийного руководства, хранящиеся в Государственном архиве общественно-политической документации Пермской области (Ф. 1).

К источникам церковного происхождения относятся послания и заявления предстоятелей Русской Церкви, переписка между церковных деятелей с государственными, протоколы заседаний различных церковных съездов и переписка с государственными инстанциями. Они отражают реальное отношение к государственной власти не только представителей высшей иерархии, но и представителей рядового духовенства и отдельных верующих. Это касается не только Московского Патриархата, но раскольнических иерархий.

Первые сборники источников этого происхождения вышли в годы Великой Отечественной войны или вскоре после ее окончания. Они содержали послания иерархов, постановления Священного Синода, патриотические воззвания, письма, телеграммы.39 В 1950;1980;е гг. подобные издания выходили очень редко и были посвящены почти исключительно миротворческой деятельности Патриархии на международной арене. В последнее время положение изменилось. Так, ценным изданием стал появившийся в 1994 г. сборник документов Русской Православной Церкви за 1917;1943 гг., в основном хранящихся в уникальной коллекции, собранной М. Е. Губониным.40 Содержит он в себе в основном документы, отражающие изменения в высшем церковном руководстве. Такого же рода материалы содержат сборники «Из истории Христианской Церкви на родине и за рубежом в XX столетии» и «Сосуд избранный: Сборник документов по истории Русской Православной церкви». Обзор документов Поместного Собора 1917— 1918 гг., которые имели большое значение для Патриаршей Церкви и были фактически отвергнуты (по крайней мере, частично) большинством тех, кто из нее вышел, содержится в сборнике «Священный Собор Православной Российской Церкви 1917 — 1918 гг. Обзор деяний», составленном A.A. Плетневой и Гюнтером Шульцом.

Документы, отражающие церковно-государственные отношения, имеются в следующих сборниках: «Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. 1922 — 1925», «Письма во власть. 1928 -1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям», «Русская Православная церковь в советское время (1917 — 1991): Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью», «Русская Православная церковь и коммунистическое государство. 1917 -1941. Документы и фотоматериалы». В состав подобных сборников вошли помимо официальных государственных актов, послания и заявления руководителей церкви, выдержки из периодических изданий, переписка между церковными и государственными деятелями и т. д. Сборников документов, отражающих церковную историю на Урале немного, это составленные пермским историком В. Королевым сборники «Душу не погублю. Исповедники и осведомители в документах и. о методах агентурной работы» и «Простите, звезды Господни! Исповедники и соглядатаи в документах, или Зачем русскому Церковь?». Также это сборник документов, имеющий всего несколько документов по уральской церковной истории — «Челябинская область. 1917 — 1945 гг. Сборник документов и материалов».

С 1991 г. в журналах, исторических альманахах начали публиковаться и подборки архивных документов по истории религиозной политики советского государства. В основном они касались материалов 1920;1930;х гг.41 Несколько подобных публикаций подготовил московский историк М. И. Одинцов, в том числе серию, посвященную деятельности патриархов Русской Церкви в 1917;1990 гг.42 Он использовал, как правило, материалы Государственного архива Российской Федерации, Российского центра хранения и изучения документов истории и Архива Московской Патриархии.

В связи с невозможностью существования епархиальных архивов в 1920;1930;е гг. документы церковного происхождения в региональных архивах встречаются, как правило, среди переписки адмотделов с религиозными организациями, прилагаются как вещественные доказательства в архивно-следственных делах. Часть подобных документов находится в фондах собственно административных отделов исполкомов. Таковы, например, документы обновленческого Уральского областного митрополитанского (ГACO Ф. р-102), Курганского (ГАКО Ф. р-464) и Нижнетагильского епархиальных (ОДААНТ Ф. р-211) управлений, григорианской Свердловской епархии и «сергиевского» Свердловского епархиального совета (ГАСО Ф. р-102). Исключение составляют иногда встречающиеся фонды обновленческих епархий, например фонд Пермского епархиального управления христианско-православных общин Свердловского областного церковного управления Государственного архива Пермской области (Ф. р-1).

Интерес представляют и опубликованные источники личного происхождения (мемуары, дневники, автобиографии, письма и т. д.), позволяющие сопоставить с ними, откорректировать, дополнить соответствующие архивные материалы. К сожалению, подобных изданий пока вышло немного. Среди них можно выделить сборник воспоминаний о церковной жизни 1920;х гг. из собрания М. Е. Губонина, публикацию писем тайного епископа Марка (Новоселова) — видного деятеля иосифлянского движения, автобиографический очерк архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) и др. Несомненно, это только начало, уже в ближайшие годы количество подобного рода изданий должно вырасти в несколько раз.

В диссертации широко применялась и периодическая печать 1920;1930 гг. — курганские, нижнетагильские, пермские, свердловские, челябинские газеты, а также и общесоюзные газеты и журналы, издания «Союза воинствующих безбожников». В них содержатся интересные сведения о жизни религиозных организаций, проведении атеистической пропаганды, но содержащиеся в них факты и их интерпретация далеко не всегда были правдивы и объективны и поэтому требуют тщательной дополнительной проверки. Значительное внимание уделялось собственно уральским церковным периодическим изданиям — они были представлены фактически одними обновленческими «Уральскими церковными ведомостями», издававшимися Екатерининским собором г. Свердловска с 1927 г. Светская периодика представлена следующими изданиями. Это газеты «Красный Курган» 1926 — 1938, являвшейся органом Курганского окружного комитета ВКП (б), «Уральский рабочий» — орган Уральского областного комитета ВКП (б) и Уральского облисполкома, «Челябинский рабочий». Информация, содержащаяся в изданиях последнего рода чаще всего не поднималась выше уровня пасквилей. Разнообразные сведения о деятельности религиозных объединений и о государственной политике в религиозном вопросе содержатся в атеистических периодических изданиях. К их числу принадлежат журналы «Безбожник» и «Антирелигиозник».

Таким образом, обзор источниковой базы настоящего исследования работы показывает, что она обеспечена необходимыми документами и материалами и позволяет решать поставленные в ее рамках задачи.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые предпринята попытка комплексного изучения взаимоотношений между государственной властью и Русской Православной Церковью в довоенные годы ее легального существования на Урале, в самый сложный период ее истории, завершившийся уничтожением Церкви как определенной организации. В такой постановке, и при таком хронологическом охвате, а также с учетом территориальных совпадений государственного и церковного деления (Уральская область — Уральская обновленческая митрополияСвердловская григорианская епархия) выбранная тема не рассматривалась в исторической науке. При этом, в рамках проблемы учитывались как закономерности изменения государственной политики в религиозном вопросе, так и эволюция отношения к государству Русской Православной Церкви. Такой подход позволил выделить, с одной стороны, общие, а, с другой — местные особенности церковно-государственных взаимоотношений, показать на примере Урала суть шедших в Советском Союзе социальных и духовных процессов.

Практическая значимость работы:

— результаты исследования позволяют внести определенные коррективы в представления о значимости и особенностях церковной истории в 1927 -1938 гг., присутствующие как в общественном сознании, так и в научно-исследовательской литературе;

— исследование содержит значительный объем неизвестных, либо малоизвестных сведений по истории Русской Православной Церкви, обновленческому и григорианскому расколам, а также государственной политике по отношению к ним;

— подходы и принципы, на основе которых велось исследование, могут быть использованы в ходе дальнейшего изучения церковной истории тех лет как в масштабах всего СССР, так и в масштабах Урала;

— результаты исследования могут быть применены при разработке спецкурса «История Русской Православной Церкви на Урале».

Апробация работы. Основные положения работы заслушивались на IV научно-практической конференции «Вопросы современной православной историко-богословской науки» (Екатеринбург, 2002), международной первой богословской научно-практической конференции «Екатерининские чтения» (Екатеринбург, 2003), XIV Ежегодной богословской международной конференции (Москва, 2004), VI и VII Всероссийской научной конференции «Урал индустриальный. Бакунинские чтения» (Екатеринбург, 2004, 2005), Всероссийской научно-практической конференции «Актуальные проблемы Отечественной и зарубежной истории. Адамовские чтения» (Екатеринбург,.

2004), церковно-исторической конференции, посвященной 120-летию Екатеринбургской епархии «История Православия на Урале». (Екатеринбург,.

2005).

По теме диссертации имеется 13 научных публикаций. Структура диссертации определена целями и задачами работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы и приложения.

Заключение

.

Тема взаимоотношений государства и Церкви занимала всегда очень важное место в истории Церкви, начиная со времени гонений, а затем покровительства со стороны правителей Римской империи.

После государственного переворота в октябре 1917 г. в России этот вопрос для Поместной Русской Православной Церкви до чрезвычайности осложнился. Конечно, вопрос об отношении Церкви к государственной власти ставился и ранее, но он был часто академическим и совершенно неактуальным, но в то же время можно найти в некоторой степени и объективность в формулировке этого отношения в научных трудах. Если основной задачей Церкви является охрана веры (т. е. вероучения, нравоучения и таинств), то в сфере внешних отношений область ведения церкви весьма ограничена: организация церковной власти, дисциплина над духовенством и мирянами, суд и управление над членами церкви в пределах церковных отношений, употребление церковного имущества, как частной собственности, и только. «Таким образом, — писал профессор Московской Духовной Академии Павлов, — гражданское и политическое положение духовных лиц, способы и условия приобретения церковного имущества, гражданское и политическое действие церковных законов — все это вполне и всецело зависит от государства».

Если эта формула была ясна для ученого, то для широких слоев русского общества начала XX века она не вытекала из существовавших тогда отношений, поскольку они не исследовались, а воспринимались непосредственно. Поэтому, вполне естественно, что потребовался значительный период времени для изживания обычных представлений и тяжкие испытания, которые заставили во многом изменить точку зрения и даже в существенном, но все же внешнем, лишь бы сохранить две основы: чистоту веры и христианскую любовь в церковном обществе.

Найти ответы на эти вопросы времени был призван Поместный Собор 1917 — 1918 гг. Он создал в Русской Церкви каноническое высшее управление, создал скелет церковно-правительственного аппарата. Наполнить содержанием этот остов, приспособить его к потребностям церковной жизни, а самую церковную жизнь ввести в эти формы было делом нелегким, которое требовало продолжительной повседневной работы. На этом пути перед церковной властью стоял целый ряд препятствий: 1) Русская Церковь в лице своих руководителей не была подготовлена к самостоятельному существованию или вернее, за два предшествующих столетия отвыкла от всякой самодеятельности- 2) падение власти обер-прокурора и снижение за два столетия авторитета церковной власти способны были питать внутри самой церковной организации анархические стремления- 3) перерождение церковной организации и сознание церковного общества совпали с великими потрясениями в сфере социально-политических отношений, что не могло не отразиться и на самой церкви". По мнению И. Стратонова «вновь избранному Патриарху и созданным органам церковного управления предстояло более сложная и трудная работа, чем самому Поместному Собору, создавшему новый строй Русской Церкви».

Однако новая власть не собиралась учитывать позицию Церкви и стала создавать принципиально новое законодательство. Логика принятых законов оказалась следующей. Сначала все имущество Церкви было объявлено «народным достоянием», фактически став государственной собственностью. При этом та часть церковного имущества, которая имела в своем употреблении богослужебные цели, было «отдано» государством в бесплатное пользование «религиозным обществам». В то же время попытки сохранить фактически силой отобранную собственность расценивались государством как «антисоветские действия», которые карались различными мерами.

Со своей стороны Русская Православная Церковь в лице Патриарха признала власть большевиков установившейся государственной властью с определенной формой правления, оценивать которую объявлялось (и являлось согласно вероучению) не делом Церкви. Но даже открыто провозглашенная в таком виде позиция Церкви, являвшейся аполитичной, не привела ни только к нормализации отношений, но даже к облегчению не прекращавшихся на нее гонений.

Принятый большевиками Декрет об отделении Церкви от государства стал эталоном всего последующего российского государственного мышления даже до нынешних днейнекоторые принципы и идеи этого Декрета вжились и в сознание даже части современного клира, многие уже постепенно привыкли к псевдоправомерности его принципов.

Всякий новый российский закон, касающийся религиозных отношений в обществе, исправно воспроизводил основные принципы этого Декрета. Дискриминация верующих вполне четко прослеживается в Конституциях СССР, которые имели несколько версий отношений государства к религии и Церкви. В Конституции РСФСР 1918 г. в статье 13 заявлялось: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести церковь отделяется от государства и школа от Церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». В Конституции РСФСР 1929 г. в статье 4 говорилось: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от Церкви, а свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». А в статье 124 Конституции СССР 1936 г. — «сталинской» — права граждан в этих вопросах провозглашались лишь следующие: «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от Церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».

Две первые версии конституционного права допускали возможность исповедания религии, причем — первая в грубой форме — «религиозная пропаганда» (такова была революционная риторика).

Право «пропаганды» позволяло, например, вести публичные диспуты с атеистами. Но вот настало время «безбожных пятилеток» и право исповедовать, то есть не только веровать, но и свидетельствовать о своей вере, было упразднено и заменено на право отправления культа (Конституцией 1936 г.). Свобода совести сузилась до возможности личного религиозного делания, не допускающего даже права родителям давать религиозное воспитание (образование) своим детям.

Таким образом, Церковь в первые годы своего существования в Советской республике встретила к себе абсолютно не терпимое отношение. Как организованное вероисповедание, имеющее свою иерархию, учреждения, имущество и особые духовные и социально-культурные служения Церковь не была зарегистрирована в качестве юридического лица, но и не была вообще определена советским законом. Вынужденное следование правилам регистрации приходов как отдельных «религиозных обществ», конечно, противоречило тому чем, Церковь себя понимала и являлась в реальности. Изменить такое положение — отсутствие прав юридического лица и, соответствующих прав, не удалось ни патриарху Тихону, ни его преемнику митрополиту Крутицкому Петру (Полянскому), ставшему после смерти Патриарха, последовавшей 25 апреля 1925 г. Патриаршим Местоблюстителем. Эти события являлись первым масштабным ударом по Церкви.

Второй, не менее сильный удар был нанесен в процессе насильственного изъятия церковных ценностей, когда, в условиях голода, были официально отвергнуты инициатива и участие самой Церкви в этом деле, и голод был использован как предлог для очередной расправы с духовенством и теми верующими, которые не могли позволить очередного святотатства (после кампании по вскрытию мощей).

В течение всех лет своего существования новое руководство страны не встречалось с главой Русской Православной Церкви (такая ситуация продолжала сохраняться до 1943 г.), а необходимые государству контакты осуществлялись через представителей органов госбезопасности. Существование Русской Православной Церкви в СССР фактически вне закона не давало никакой надежды на нормализацию отношений с государством, которое видело в ней идеологического противника. Даже отсутствие антигосударственной политической работы со стороны Церкви не меняло положение дел. Другой опасностью для Русской Православной Церкви было легальное положение обновленческой иерархии — той части белого духовенства и отчасти епископата, которые ушли в обновленческий раскол и создали в масштабах СССР церковные структуры, параллельные Патриаршей Православной Церкви. Это давало повод для беспокойства, так как не гонимая обновленческая «церковь», созданная усилиями ОГПУ и сразу же получившая регистрацию, могла остаться единственной в СССР, а православная иерархия могла быть полностью уничтожена. Стратегия большевиков в этом направлении была очевидна и перед главой Русской Православной Церкви стояла задача не допустить этого и добиться для.

Церкви статуса зарегистрированной организации, но в то же время, не нарушить канонов, как это сделали обновленцы. Те из священнослужителей, которые смогли бы остаться в подполье в случае ликвидации православной иерархии, представляли бы собой отдельных священнослужителей и только. К тому же наличие единственной в стране «церкви» (обновленческой) привлекло бы в ряды раскольников, наверное, многих людей. Такая перспектива была вполне реальна, и перед Православной Церковью в качестве некоторого гаранта не допущения подобных событий стала задача легализовать свое бытие в Российской республике.

7 мая митрополит Сергий обратился в НКВД с ходатайством о легализации церковного управления. 18 мая митрополит Сергий провел совещание с архиереями, выбранными им для осуществления высшей церковной власти. Это были митрополит Тверской Серафим (Александров), член Синода в последние годы управления Церковью патриархом Тихоном, архиепископы Севастьян (Вести), Сильвестр (Братановский), Филипп (Гумилевский), Алексий (Симанский), епископ Константин (Дьяков). Из участников совещания митрополит Сергий образовал Временный Патриарший Священный Синод, полномочия которого по аналогии с Синодом, образованным Патриархом в 1923 г., проистекали из полномочий учредителя. В его состав Заместитель Местоблюстителя включил позже виднейшего архипастыря митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого), пребывавшего уже много лет в ссылке в Туркестане и лишенного права выезда оттуда, а также только что выпущенных на свободу архиепископов Анатолия (Грисюка) и Павла (Борисовского).

20 мая НКВД выдал справку о регистрации митрополита Сергия (Страгородского) и временного при нем Патриаршего Синода. Через неделю митрополит Сергий и Священный Синод издали указ «О регистрации на местах органов епархиального управления».

Юридически Патриаршему Синоду был дан тот же статус, что и обновленческому синоду, хотя обновленцы продолжали пользоваться покровительством со стороны властей, в то время как патриаршая Церковь оставалась гонимой. Только после легализации митрополита Сергия и Синода Восточные Патриархи, вначале Иерусалимский Дамиан, потом Антиохийский Григорий прислали благословение митрополиту Сергию и его Синоду и признание его временным главой патриаршей Церкви.

Выполнил митрополит Сергий (Страгородский) и требование властей в обнародовании обращения к пастве. 29 июля было издано «Послание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти» — так называемая «Декларация».

Кроме того, начали исполняться и условия легализации, поставленные Тучковым и принятые Заместителем Местоблюстителя: Синод издает указы о поминовении за богослужением властей, об увольнении сосланных и заключенных епископов на покой и назначении вернувшихся на волю архиереев в дальние епархии, потому что тем архиереям, которых выпускали из лагерей и ссылок, не разрешался въезд в свои епархии. Прежде архиереи, томившиеся в тюрьмах, лагерях и ссылках, сохраняли титулы кафедральных архиереев и права на вынужденно покинутые ими епархии. Теперь этот своеобразный протест против произвола и беззакония властей уже не могло терпеть правительство.

Всем становилось ясно, что «Декларация» повлекла за собой не только легализацию Церкви, но и реальные изменения в церковной управлении. По сути была оформлена модель взаимоотношений Церкви и государственной власти, которая оставалась в силе вплоть до конца 1980;х гг. Однако эта модель не всеми была одобрена и послужила объектом критики, хотя чаще всего критика адресовалась лично митрополиту Сергию (Страгородскому). Результатом начавшихся в Церкви споров богословского, канонического и исторического характера, стало появление ряда оппозиционных митрополиту Сергию и проводимой им политики по управлению Церковью движений. Прежде всего, это движения «Истинно-православных христиан» и «Истинно-православной церкви», наряду с которыми были и другие. Наибольшее распространение эти движения получили в епархиях, расположенных в европейской части СССР. Урал эти движения затронули незначительно, хотя отдельные приходы и отдельные священнослужители и провозглашали себя последователями этих движений. За этими «переходами» чаще всего скрывались не идейные убеждения (богословского характера), а стремление прикрыть свое недовольство существовавшей властью. Практически ни у кого их уральских «последователей» оппозиционных движений не было связи ни с организаторами движений, ни даже с их ближайшими сторонниками.

Кроме того, на Урале возникли и свои, регионального значения оппозиционные движения. Самым значительным было конечно движение «андреевцев», последователей Уфимского епископа Андрея (Ухтомского). В связи с его частыми арестами круг его последователей был несколько шире собственно Урала. Однако наибольшее их количество было все же на Урале, преимущественно Южном. На территориях, вошедших в настоящее исследование его последователей было ничтожно мало, хотя сведения о его взглядах на деятельность митрополита Сергия (Страгородского), на старообрядчество были известны практически во всех епархиях. Самым вероятно значительным следом влияния этого архиерея на епархии Уральской области стало появление движения «данииловцев», основателем которого стал схимонах Даниил (Лисицын). Существовавшая некоторое время идейная преемственность с «андреевцами» вскоре была разорвана, и это движение стало существовать само по себе.

Практически все формы оппозиции митрополиту Сергию (Страгородскому) объединяло отношение к государственной власти. Эти движения были настроены против какого-либо диалога с большевистской властью и пошли по пути поиска альтернативного «сергианскому» пути существования СССР. Если «Истинно-православные христиане» видели альтернативу в переходе на «тайное» (катакомбное) существование, то последователи движения «Истинно-православной церкви» пытались найти путь к существованию в виде легальной или полулегальной оппозиции. И та, и другая формы существования не устраивали руководство СССР и выглядели в его глазах как явные антигосударственные группы («контрреволюционный элемент»). В появлении всех указанных форм оппозиции (которые коснулись Урала) так или иначе принимали участие органы ОГПУ, которые выполняли установку правительства СССР на расчленение и уничтожение Русской Православной Церкви (равно как и всякой другой религиозной организации).

Из исследователей церковно-государственных взаимоотношений, осуждавших политику Владыки Сергия (Страгородского), наиболее последовательно и аргументированно доказывал реальность альтернативы упоминавшийся историк Л. Регельсон. Так, в частности, он считал, что если бы вся Православная Церковь пошла катакомбным путем, в 1943 г. «Сталин вызвал бы из подполья разрозненные группы духовенства и все равно восстановил бы патриаршее управление, которое было бы внутренне свободнее и нравственно чище, чем «Сергиевское». Но к началу Великой Отечественной войны в подполье уцелели относительно небольшие группы клириков, практически без архиереев, которые могли бы претендовать на роль патриарха. Кроме того, вряд ли руководство ВКП (б) обратилось бы к заведомым «врагам», тем более, что тогда еще действовали «просоветские» обновленцы и григориане. И, наконец, если бы «истинно-православные» и приняли предложения И. Сталина, то они были бы вынуждены пойти на те же компромиссы, тем же путем, что и митрополит Сергий при легализации в 1927 г. Без преувеличения можно сказать, что эта ключевая проблема еще не одно десятилетие будет предметом острых дискуссий как историков, так и религиозных, политических, общественных деятелей.

Однако кроме упомянутых оппозиционных движений, наряду с Русской Православной Церковью существовали еще два расколаобновленческий и григорианский. Эти расколы подразумевали сотрудничество с государственной властью, которое в реальности превратилось в нарушение целого ряда церковных канонов и свелось к сотрудничеству с ОГПУ и получении различного рода помощи, в том числе для борьбы с Православной Церковью. Наименее одиозным в нарушении церковных канонов был григорианский раскол, который своим появлением в конце 1925 года отрицал саму возможность митрополиту Сергию управлять Русской Церковью. Основатели этого раскола, среди которых был Свердловский архиепископ Григорий (Яцковский), ссылались на негативные последствия для Церкви восстановления единоличного управления и на, якобы, прервавшееся при передачи преемство высшей церковной власти.

Этот раскол, впрочем как и обновленчество, не был вполне самостоятельным церковным явлением, ибо в организации и легализации учрежденного Временного Высшего Церковного Совета приняло деятельное участие ОГПУ. Цель большевистского руководства в организации и насаждении этого раскола была в уничтожении единства Русской Церкви. Первоначально этому приверженцам этого раскола оказывалась различная поддержка (реже закрывались храмы, была возможность проводить съезды и собрания на различных уровнях и т. д.).

Видя отсутствие поддержки ВВЦС со стороны большей части Русской Церкви власть перестала оказывать поддержку сторонникам этого раскола. На территории Среднего Урала председатель ВВЦС архиепископ Григорий (Яцковский), который являлся также и архиепископом Свердловским и Ирбитским, смог из уральских сторонников ВВЦС организовать поначалу лишь одну епархию — Свердловскую, которая охватывала почти весь современный Средний Урал. Создание такой «епархии» было такой же авантюрой, что и создание ВВЦС, так как на такой огромной территории находилось всего около сотни приходов. Наибольшую поддержку архиепископ Григорий встретил со стороны своей бывшей свердловской паствы, а также со стороны нескольких челябинских приходов, ушедших незадолго до появления ВВЦС на автокефальное управление. Из этих приходов была создана вторая на Среднем Урале григорианская епархия, которая в сравнении с Челябинской «сергиевской» и даже обновленческой епархиями походила больше на благочиние. Со временем немногочисленные ряды сторонников ВВЦС стали редеть.

Конечно, методы борьбы с Церковью не ограничивались лишь созданием и поддержкой расколов и оппозиционных движений. Весьма действенными были методы административного характера, которые выражались в ограничении передвижения духовенства, в закрытии храмов и т. д. Существовавшее при этом законодательство фактически игнорировалось, даже те немногие права, которые предусматривались и после легализации Русской Православной Церкви в СССР в 1927 г. не соблюдались. В этом бесправном положении была, прежде всего, Православная Церковь, в то время как сторонники расколов пользовались теми правами, которые были провозглашены в отношении всех религиозных организаций.

Однако, не смотря на все усилия большевистского руководства расколоть церковь через создание нескольких претендентов на высшую церковную власть либо самостоятельно существующих группировок, митрополит Сергий (Страгородский) смог сохранить как каноничность в преемстве высшей церковной власти, так и следование за ней большинства епископата, духовенства и верующих. Проводимый митрополитом Сергием (Страгородским) церковно-политический курс не имел, на наш взгляд, в тех условиях реальной альтернативы (по крайней мере, для всей Церкви). Попытки поиска другого пути существования церкви, проходившие через нарушение церковной дисциплины и канонов, приводили лишь к появлению раскольнических групп. Большинство же епископата, духовенства и мирян остались в возглавляемой митрополитом Сергием (Страгородским) церкви. Уральский регион не имел ярых противников митрополита Сергия и его курса среди епископата и, поэтому, не стал ареной масштабных церковных.

разделений (не учитывая обновленческий раскол, который затронул все без исключения епархии). Однако большинство расколов тех лет в уральских епархиях все же были представлены, в особенности григорианский раскол.

Судьба любой из форм оппозиции митрополиту Сергию была предопределена не только наличием или отсутствием поддержки со стороны верующих, но и отношением государственной власти.

В рассматриваемый период внешнеполитическая конъюнктура также имела важное значение для судьбы Русской Церкви. Дошедшие до общественного мнения стран Западной Европы сведения о беспрецендентых гонениях на религию в СССР вызывали волны протеста, приводившие к обвинениям СССР в нарушении прав людей и иногда грозившие перерасти если не в экономическую блокаду, то в срыв заключенных договоров. Но улучшить положение верующих в СССР, которые согласно переписи 1937 г. составляли большинство населения, такие настроения не могли, даже если это делал Папа Римский. Все обвинения СССР в «не гуманности» привели лишь к изданию ряда официальных документов, содержавших искаженные сведения о положении религиозных организаций в Советском Союзе. Причем сделаны эти заявления со стороны главы Русской Православной Церкви митрополита Сергия (Страгородского) были под угрозами уничтожения духовенства в случае его не согласия. То есть, руководство страны не стремилось улучшить положение Русской Церкви в реальности, а лишь пыталось создать видимость благополучия в глазах западного общественного мнения.

Несколько иное отношение к Церкви власть стремилась насадить в умах граждан СССР. Сами разговоры и обсуждение положения Церкви были не дозволены, но информирование о ее месте в «новом обществе» регулярно до этого «общества» доводилось. Церковь обрисовывалась как носительница идей монархизма, место обмана, корыстолюбия и прочих негативных явлений. При всем многообразии методов и форм идеологической обработки населения, применявшихся как на Урале, так и на территории всего Советского Союза, результат был ничтожно мал. Как было показано в исследовании, на Урале религиозность сохранялась практически во всех слоях населения — от оставшейся интеллигенции до крестьян. Не отставал в этом по соответствующим показателям и рабочий класс. Причину, по которой в рассмотренный период люди сохраняли свою религиозность даже при самых мрачных обстоятельствах, можно увидеть в том воспитании, которое они получили. А большинство населения СССР в концу 1930;х гг. либо родились и воспитывались в религиозном духе в период имперского периода в Отечественной истории, либо по традиции были воспитаны в религиозном духе. Конечно, некоторые «успехи» по антирелигиозному «воспитанию» населения имелись. Но задели они, и это видно из результатов настоящего исследования незначительную часть населения. К тому же не редким явлением было своеобразное «двоеверие», например, в среде комсомольцев.

Неудачи искоренения религии «мирным» путем во всесоюзном масштабе продемонстрировала всесоюзная перепись населения 1937 г., когда большинство населения СССР объявило себя людьми верующими. Преимущественно люди называли себя православными, на втором месте были мусульмане. Данный факт едва ли может быть истолкован двойственно — иметь религиозные взгляды было в те годы опасно, и заподозрить людей в не искренности ответов нет оснований. Но для государства это был фактически провал проводившейся в течение многих лет работы по борьбе с Церковью. Поэтому для выполнения поставленной задачи была проведена общесоюзная волна репрессий конца 1930;х гг., которая уничтожила все внутрицерковные группировки и одновременно поставила саму Русскую Православную Церковь на грань гибели. Начавшаяся вскоре Вторая мировая война послужила поводом для изменения взглядов руководства страны на роль Церкви и способствовала ее сохранению. С этого времени руководство страны стало смотреть на Русскую Православную Церковь как на институт, который можно использовать во внешнеполитических целях. Но Церковь смогла дожить до таких перемен во многом благодаря той модели взаимоотношений с государством, которую оформил митрополит Сергий (Страгородский).