Старообрядческое предпринимательство в российской историографии середины XIX — начала XXI в

Актуальность темы

Постановка проблемы.

В современном историческом знании происходит переосмысление места историографии в системе исторических дисциплин. Историография теперь рассматривается как заместитель самой истории, как важный инструмент конструирования прошлой социальной реальности и корректировки традиционной исторической науки1.

Старообрядческое предпринимательство второй половины XVIII — начала XX в. является уникальным для истории России проявлением альтернативной, неэтатистской, органической модернизации. В связи с этим частное предпринимательство старообрядцев, развивавшееся во многом вопреки, а не благодаря действиям российских властей, их особая хозяйственная этика и культура требуют самого серьезного и глубокого осмысления.

В этом контексте исторический опыт старообрядческого предпринимательства, приобрел особое общественное звучание.

Но исторический опыт не дан нам непосредственно, поэтому особое значение в современном историческом знании приобрело изучение интеллектуального конструирования. Применительно к нашей теме такой подход позволил не только переосмыслить историографию старообрядческого предпринимательства, но и сформулировать новые вопросы, соответствующие современному уровню развития исторической науки и запросам современного российского общества.

Историографический анализ проблемы дал возможность не только выявить общие тенденции формирования и развития исторического знания в области экономической истории России второй половины XVIII — начала XX в., но и раскрыть интеллектуальные и идеологические трансформации в историческом.

1 См.: Апкерсмит Ф. Р. Возвышенный исторический опыт. М., 2007. С. 502- Лукьянов Д. В. Исследовательские практики исторического конструирования реальности в современной историографии // Моделирование реальности в пространстве разнообразия: Гуманитарные исследования общественных процессов: мат. междунар. науч. конф. (25 октября 2012 года) / под ред. А. П. Логунова, М. А. Гордеевой, H.A. Медушевского. М., 2012. С. 12. знании России середины XIX — начала XXI в.

Таким образом, опыт интеллектуального конструирования истории старообрядческого предпринимательства и шире — старообрядческого хозяйствования в российской историографии середины XIX — начала XXI в. является актуальной научной проблемой.

Степень изученности темы. Первые попытки систематизации исследований по истории старообрядчества предпринимались уже во второй половине XIX — начале XX в.2 Уже в этот период были выделены различные направления изучения старообрядчества, среди них: официально церковное направление, исследования Министерства внутренних дел, школа А. П. Щапова, народническая историография.

В своей работе, посвященной преимущественно духовно-академическому направлению, П. С. Смирнов относил начало научного изучения истории раскола к XIX в. XVII и XVIII вв. он рассматривал в качестве начального периода историографии раскола, но периода не вполне научного, для которого была характерна прежде всего религиозная полемика3.

В статьях В. З. Белоликова и Ф. Е. Мельникова значительное внимание было уделено критике концепции А. П. Щапова и его школы. Авторы отвергали идею политической оппозиционности старообрядчества государству, подчеркивая религиозную сущность данного явления.

Для целей нашего исследования важно подчеркнуть, что A.C. Пругавиным и В. З. Белоликовым была дана оценка исследованиям, предпринятым МВД в 4050-е гг. XIX в. A.C. Пругавин осуждал те методы, которые использовали чиновники во время исследований, и указывал на ошибочность представлений.

Пругавин A.C. Раскол и его исследователи // Русская мысль. 1881. № 2. С. 332—357- Смирнов П. С.

Литература

по истории раскола в XIX столетии // Христианское чтение. 1901. № 1. С. 46−64- № 4. С. 604−630, № 10. С. 530−552- Белоликов В. З. Историко-критический обзор существующих мнений о происхождении, сущности и значении раскола старообрядчества // Тр. Киевской Духовной академии. 1913. № 4. С. 598−618, № 5. С. 1−32- Шалаев [Мельников Ф.Е.] Различные взгляды на происхождение и сущность церковного раскола // Слово церкви. 1916. № 3. С. 56−58, № 5. С. 107−109.

3 Смирнов П. С.

Литература

по истории раскола в XIX столетии // Христианское чтение. 1901. № 1.С. 46−48. чиновников о революционности раскольников. По его мнению, ужесточение правительственной политики в 50-е гг. XIX в. в отношении старообрядцев было обусловлено именно проведенными исследованиями. В. З. Белоликов также высказывал мнение, что чиновники тенденциозно подошли к изучению раскола и ошибочно представили его как явление гражданское и политическое.

История изучения раскола чиновниками МВД была впервые рассмотрена в одном из томов «Истории министерства внутренних дел» Н.В. Варадинова4. В своей работе Н. В. Варадинов осветил практику изучения раскола при министре Л. А. Перовском, в частности, попытки чиновников под руководством Н. И. Надеждина составить историю раскола. Истории статистических экспедиций МВД была также посвящена статья П. И. Мельникова, руководителя статистической экспедиции в Нижегородской губернии5. Вопроса об исследованиях чиновников МВД коснулся в своей монографии и М. Н. Васильевский. В целом им были повторены уже известные факты. М. Н. Васильевский указал на то, что работа А. П. Щапова «Русский раскол старообрядчества», также как и многие статьи, опубликованные в журнале «Православный собеседник» в 50−60-е гг. XIX в., была составлена на основании копий отчетов чиновников о современном состоянии раскола, которые были доставлены в редакцию журнала6.

Дореволюционный период историографии старообрядчества также ознаменовался появлением первых биографических работ о таких видных у исследователях старообрядчества, как А. П. Щапов и П. И. Мельников .

Характерной чертой историографии советского периода стал интерес.

4 Варадинов Н. В. История министерства внутренних дел. СПб., 1863. Кн. 8. (дополнительная): История распоряжений по расколу.

5 Мельников П. И. Счисление раскольников // Русский вестник. 1868. Т. 73, № 2. С. 403—442.

6 Васильевский М. Н. Государственная система отношений к старообрядческому расколу в царствование императора Николая I. Казань, 1914. С. 61−67.

1 Аристов Н. Я А. П. Щапов. СПб., 1883- Козьмии Н. Н. А. П. Щапов, его жизнь и деятельность. Иркутск, 1902; Усов П. С. Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский): Его жизнь и литературная деятельность. СПб.- М., [б.г]- Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Н. Новгород, 1910. Т. IX. В память П. И. Мельникова (Андрея Печерского). исследователей к интеллектуальному наследию революционных демократов, народников и марксистов, к их опыту изучения старообрядчества и сектантства. Особое внимание советские историографы уделяли творчеству А.П. Щапова9. Последний, хотя и критиковался за идеализацию раскола, считался первооткрывателем его социально-политической сущности.

В этой связи особое место занимает диссертация Е. А. Вишленковой, которая во многом пересмотрела господствующую в советской историографии точку зрения на концепцию А. П. Щапова. Исследовательница показала, что А. П. Щапов не был первым гражданским историком раскола. До него изучением раскола занимались правительственные чиновники. И именно правительственные исследования, которые политизировали раскол, оказали влияние на формирование демократической концепции. Е. А. Вишленкова указала на факт, который был проигнорирован советской историографией, что 1 А. П. Щапов использовал отчет П. И. Мельникова. Однако по замечанию исследовательницы использование этого документа носило творческий, а не о.

Рындзюнскнй П. Г. Проблема идейно-политического содержания народных движений в русской демократической публицистике середины XIX века (журнал «Современник» о литературе по истории старообрядчества 1859−1863 гг.) // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России. М., 1961. С. 189−203- Юшбанов А. И. В.Д. Бонч-Бруевич и проблемы религиозно-обществнных движений в России // Бонч-Бруевич В. Д. Избранные сочинения. М., 1959. Т. 1. С. 7−28- Шахнович В. Д. Бонч-Бруевич — исследователь религиозно-общественных движений в России // Ежегодник музея истории религии и атеизма. М., 1964. Т. VII. С. 293−300- Цамутали A.Ii. Очерки демократического направления в русской историографии 60−70-х гг. XIX в. JL, 1971. Гл. 3, 7- Харламов В. И. Из истории либерального народничества в России в конце 70-х — начале 90-х гг. XIX в. Общественно-политические воззрения Каблица (Юзова): автореф. дне.. канд. ист. наук. М., 1980; ЧащииаЛ.Ф. Дореволюционная русская историография старообрядческого движения в странах Центральной и Юго-Восточной Европы в 40⁰-е гг. XIX в. // Исследования по историографии славяноведения и балканистики. М., 1981. С. 215−237.

9 Покровский М. II. А. П. Щапов // Историк-марксист. 1927. № 3. С. 5−13- Киреева М. Е. Общественно-политические взгляды А. П. Щапова: автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1951; ЧерпышовЕ. Революционный демократ — историк А. П. Щапов (1830−1876 гг.) // Вопросы истории. 1951. № 8. С. 38−58- Кабанов П. И. Общественно-политические и исторические взгляды А. П. Щапова. М., 1954; Научнтель М. В. Жизнь и деятельность А. П. Щапова. Иркутск, 1958; Нечкина М. В. А. П. Щапов в годы революционной ситуации // Литературное наследство. Т. 67. М., 1959. С. 645−668- Козьмии Б. П. А. П. Щапов — историк-демократ // Очерки по истории исторической науки в СССР. М., 1960. Т. 2. С. 66−80- Семенов В. Ф. А. П. Щапов. Казань, 1983; Вульфсон Г. Н. Глашатай свободы. Страницы из жизни А. П. Щапова. Казань, 1984; Вишленкова Е. А. Проблема церковного раскола в трудах А. П. Щапова: дис. канд. ист. наук. Казань, 1991. компилятивный характер. Тем самым Е. А. Вишленкова развивала идеи о связи правительственной и демократической концепций раскола и о влиянии отчета П. И. Мельникова на концепцию А. П. Щапова, высказанные еще в дореволюционной историографии.

В 1990;е — 2000;е гг., в связи с актуализацией истории старообрядчества появляется значительное число исследований, в которых предпринимаются попытки дать целостный анализ историографии старообрядчества за все время существования этого религиозного движения, охарактеризовать основные направления его исследования10. Было продолжено изучение жизни и творчества таких видных исследователей старообрядчества и сектантства, как А.П. Щапова11, В.И. Кельсиева12, П.И. Мельникова13, A.C. Пругавина14.

10 Молзинский В. В. Старообрядческое движение второй половины XVII века в русской научно-исторической литературе. СПб., 1997; Он же. Очерки русской дореволюционной историографии старообрядчества. СПб., 2001; Покровский H.H. Пути изучения истории старообрядчества Российскими исследователями // Археографический ежегодник за 1998 год. М., 1999. С. 3−20- Костров A.B. Развитие концепции старообрядчества в официально-церковном и старообрядческом направлениях отечественной историографии во второй половине XIX — начале XX вв.: дис.. канд. ист. наук. Иркутск, 2004; Балалыкип Д. А. Русский религиозный раскол в контексте церковно-государственных отношений второй половины XVII в. в отечественной историографии: автореф. дис.. д-ра ист. наук. М., 2007; Кузоро К. А. Церковная историография старообрядчества: возникновение и эволюция: вторая половина.

XVII — начало XX вв.: автореф. дис.. канд. нет. наук. Томск, 2009; Асипова Н. В. Церковный раскол в общественном мнении России (конец 1850-х—1860-е гг.): дис.. канд. ист. наук. М., 2009.

11 Маджаров A.C. Афанасий Щапов. Иркутск, 1992; Он oice. Афанасий Прокопьевич Щапов: история жизни (1831−1876) и жизнь «истории». Иркутск, 2005; Бураева О. В. Взгляды А.П. Щапова на внутреннее развитие старообрядческой общины в XVII — первой половины.

XVIII вв. // Старообрядчество: история и современность, местные традиции, русские и зарубежные связи: мат. III междунар. науч.-практ. конф., 26−28 июня 2001 г., Улан-Уде. Улан-Уде, 2001.С. 19−22.

1 «У.

Моишна Т. А. Василий Кельсиев о старообрядцах. К эволюции взглядов // Старообрядчество. История, культура, современность. М., 1996. С. 42−47- Соловьев К. А. Общественно-политические взгляды и деятельность В. И. Кельсиева (1835−1872): автореф. дис.. канд. ист. наук. М., 2010. in.

Ершова О.П. П. И. Мельников (Мельников-Печерский) о расколе Русской Православной Церкви // Проблемы духовной жизни России: история и современность: сб. ст. М., 2000. С. 1732- Соколова В. Ф. Старообрядцы и старообрядчество в оценке П.И. Мелышкова-Печерского // Старообрядчество. История, культура, современность. Тезисы. М., 1996. С. 70−72- БочепковВ.В. П. И. Мельников (Андрей Печерский): мировоззрение, творчество, старообрядчество. Ржев, 2008.

14 Пашков A.M. Старообрядчество русского Севера в трудах A.C. Пругавина: 1879−1880 гг. // Старообрядчество: история, культура, современность: мат. V науч.-практ. конф., г. Москве 20.

В обобщающих работах по историографии старообрядчества.

B.В. Молзинского, H.H. Покровского, Д. А. Балалыкина заметна тенденция начинать отсчет традиции изучения старообрядчества со второй половины XVII в. Тем самым помимо официальной церковной историографии исследователи рассматривают как самостоятельное направление — старообрядческую историографию, зародившуюся в этот период15. Таким образом, в современных исследованиях выделяются следующие направления дореволюционной историографии старообрядчества: официально церковное направление, старообрядческое, демократическое, «полицейско-доносительское» (H.H. Покровский относит к этому направлению Ф. В. Ливанова, П. И. Мельникова, Н.И. Субботина), исследования «историков государственно-православной ориентации» (В.В. Молзинский относит к этому направлению, в частности, С. М. Соловьева, П. И. Мельникова, В. О. Ключевского, П.Н. Милюкова).

Исследования В. В. Молзинского, H.H. Покровского и Д. А. Балалыкина ценны тем, что в них анализируется не только дореволюционный опыт изучения истории старообрядчества, но также советский и современный.

Историография старообрядческого предпринимательства не становилась предметом специального анализа в российской историографии. Но этот вопрос не могли оставить без внимания историки и экономисты, специально занимавшиеся данной проблемой. В рамках историографических обзоров,.

16 17 предварявших их собственные исследования, Т. А. Хохлова, Д. Е. Расков ,.

21 иояб. 2000 г. М., 2000. С. 163−173- Он же. A.C. Пругавин — исследователь старообрядчества (по публикациям журнала «Русская мысль») // Старообрядчество: история, культура, современность: мат. VI науч.-практ. конф., г. Москве 19−20 нояб. 2002 г. М., 2002.

C. 12−22- Он же. Неопубликованная рукопись A.C. Пругавина о гонениях на выговских старообрядцев при Николае I: неизвестный эпизод народнического «расколоведения» // Старообрядчество в России (XVII-XX вв.). М., 2004. Вып. 3. С. 339−357- Сажгш Б. Б. Проблема народных религиозных движений в народничестве A.C. Пругавина, 70−80-е гг. XIX века: дне.. канд. ист. наук. М., 2005.

15 См. кандидатскую диссертацию A.B. Кострова, 3 глава которой посвящена старообрядческой историографии второй половины XIX — начала XX в.

16 Хохлова Т. А. Старообрядчество и развитие рыночного уклада в России (XVIII — нач. XIX вв.): автореф. дис.. канд. экон. наук. М., 1997. С. 4−5.

В.В. Керов18 осветили основные тенденции в развитии исторического знания в области истории старообрядческого предпринимательства.

Так, Т. А. Хохлова из всей предшествующей историографии выделяет только работы П. Г. Рындзюнского и А. И. Клибанова, которые, по мнению исследовательницы, дают «пример комплексного институционального анализа старообрядчества как своеобразного религиозно обоснованного стиля жизни, бытового и хозяйственного уклада"19. Вместе с тем Т. А. Хохлова считает, что они воплощают этот подход только частично, поскольку не рассматривают вопрос разработки принципов и механизмов старообрядческой организации и отражения в них концепции старообрядческой церкви, религиозной и хозяйственной этики20.

Д.Е. Расков свой историографический обзор начал с анализа мнений чиновников МВД. Он полагает, что министерские чиновники, изучавшие старообрядчество, одними из первых обратили внимание на экономические успехи старообрядцев21.

Освещая взгляды А. П. Щапова, А. И. Герцена, Н. П. Огарева, В. И. Кельсиева, а также представителей народничества на старообрядчество, исследователь подчеркивает заслугу последних в постановке вопроса о роли старообрядцев в экономике России*" «.

В рамках советской историографии Д. Е. Расков также выделял работу П. Г. Рындзюнского. Среди исследователей, внесших вклад в разработку проблемы, он называет О. Рустика, Н. М. Никольского, А. И. Клибанова, В.Ф. Миловидова23.

Отдельный блок историографического обзора Д. Е. Расков посвящает.

Расков Д. Е. Старообрядческое предпринимательство в экономике России в конце XVIII—XIX вв.: неоинституциональный подход: дис.. канд. экон. наук. СПб., 2000. С. 3−8.

1 Я.

Керов В.В. «Се человек и дело его.»: конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства в России. М., 2004. С. 5—43.

19 Хохлова Т. А. Указ. соч. С. 5.

20 Там же.

21 Расков Д. Е. Указ. соч. С. 4.

22 Там же. С. 5.

23 Там же. С. 5−6. зарубежным авторам XIX—XX вв.: барону Августу Гакстгаузену, А. Леруя-Болье, л 1.

У. Блэквеллу, А. Гершенкрону, Р. Крамми '.

Оценивая современное состояние разработки темы, исследователь отмечает, что начинают появляться, с одной стороны, работы, в которых воссоздаются фрагменты экономической истории старообрядчества, с другой стороны, работы, в которых предпринимаются попытки теоретического объяснения успешности старообрядческого предпринимательства. К первой группе исследований относятся работы A.M. Пашкова, A.B. Стадникова, ко второй — работы В. В. Керова, JL и А. Бенам" .

В основу историографического обзора, представленного в монографии В. В. Керова, был положен проблемно-хронологический принцип анализа литературы, обусловленный задачами исследования. Первый историографический блок посвящен рассмотрению работ дореволюционного, советского и современного периода, в которых поднимается проблема «реального места старообрядцев в протоидустриализации и дальнейшем развитии российской промышленности"26. Этот блок В. В. Керов разбивает на три части, разбирая, как в литературе решался, во-первых, вопрос о «долевом» участии «староверов в создании и развитии тех или иных отраслей промышленности и торговли"27- во-вторых, вопрос о приверженности и предрасположенности старообрядцев к торгово-промышленным занятиям, а также вопрос об их высокой экономической активности и значительной доли в слое предпринимателей28- и, в-третьих, «вопрос о высоких хозяйственных результатах как особенной черты экономической деятельности приверженцев старой веры"29.

Второй историографический блок посвящен тому, как в научно.

Расков Д. Е. Указ. соч. С. б.

25 Там же. С. 7.

Л/j.

Керов В.В. «Се человек и дело его. С. 6−20.

27 Там же. С. 9−14.

28 Там же. С. 14−17.

29 Там же. С. 18−20. исследовательской литературе решался «вопрос о факторах (движущих силах, причинах, предпосылках и существенных обстоятельствах), обеспечивших.

30 описанное положение староверия в экономике страны". В. В. Керов выделяет четыре периода в изучении данной проблемы: 1. первая половина XIX в.- 2. вторая половина XIXначало XX в.- 3. 1917 г. — середина 1980;х гг.- 4. середина 80-х гг. XX — начало XXI в. Специально исследователь рассматривает западную.

31 историографию второй половины XX в.

В историографическом обзоре В. В. Керова был продемонстрирован спектр мнений относительно разных версий истории старообрядческого предпринимательства. Других задач автор перед собой не ставил.

В западной исторической науке попытка исследования историографии старообрядческого предпринимательства XVIII—XIX вв. была предпринята уже в 80-е гг. XX в. «В центре внимания немецкого историка Херманна Бейера оказалась как западная (в том числе эмигрантская), так и советская историография XX в. Прежде чем обратиться к последней, автор рассматривает взгляды К. Маркса, Ф. Энгельса и М. Вебера на религиозные движения, их социальную сущность и экономическую роль, а также дореволюционную российскую историографию старообрядчества. В своем исследовании историк подчеркивает определяющее влияние марксистской и веберовской концепций на изучение старообрядческого предпринимательства соответственно в советской и западной историографии. Также, по мнению X. Бейера, значительное влияние на интерпретации советских и западных историков оказывала дореволюционная историография.

В основной части статьи X. Бейер анализирует мнения советских и.

Керов В.В. «Се человек и дело его. С. 24.

См. также: Керов В. В. Старообрядческое предпринимательство: «мифы» и «легенды» англоамериканской историографии // Экономическая история. Обозрение. М., 2000. Вып. 5. С. 82— 86.

32 Beyer II. Marx, Weber und die russischen Altglaubigen. Das atlglaubige Unternehmertum des 18. und 19. Jahrhunderts in der Forschung seit 1917 // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1982. Bd. 30, h. 4. S. 541−574. западных исследователей относительно двух вопросов: возникновения и отличительных черт старообрядчества и его дальнейшего развития. Последний вопрос он разбивает на подвопросы: 1. «Местные возможности и стеснения» («Ortliche Chancen und Zwange») — 2. «Развитие „протестантских“ движений» («Etwicklung „protestantischer“ Zuge») — 3. «Преследование» («Verfolgung») — 4. «Обуржуазивание» («Verburgerlichung»). В работе также специально рассматривается вопрос о специфике социальной организации и трудовых отношений в старообрядчестве.

Таким образом, в центре внимания X. Бейера оказался анализ позиций исследователей в их связи только с господствовавшими теоретическими моделями. В заключении автор констатировал, что в целом экономическая деятельность старообрядцев почему-то мало привлекала внимание западных и советских историков. Но это замечание он оставил без всяких комментариев.

Подводя итоги, можно утверждать, что содержательно историография старообрядческого предпринимательства еще не сложилась. За исключением статей X. Бейера и В. В. Керова, специальных исследований по данному вопросу не предпринималось, хотя необходимость в современном подходе к этой теме в науке уже назрела.

Объект диссертационного исследования — литература о старообрядческом предпринимательстве середины XIX — начала XXI в.

Предмет диссертационного исследования — основные концепции исследования старообрядчества как экономической общности, сложившиеся в научно-исследовательской литературе в середине XIX — начале XXI в.

Цель работы — исследовать историю идеи старообрядчества как экономической общности с середины XIX до начала XXI в.

Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи: рассмотреть историю историографии старообрядчества как экономической общности в середине XIX — начале XX в.;

— определить специфику развития идеи о старообрядчестве как экономической общности в советской историографии;

— выявить факторы, способствовавшие конструированию целостного знания о старообрядческом предпринимательстве в современной российской историографии.

Хронологические рамки исследования охватывают период с 40−50-х гг. XIX в., когда Министерство внутренних дел стало проводить исследования раскола, которые включали в себя сбор архивных материалов и составление исторических очерков, а также статистические экспедиции, целью которых было выяснение истинного положения раскола на местах.

Эта нижняя хронологическая граница обусловлена тем, что в историографии сложилась традиция, с одной стороны, именно с министерских исследований начинать отсчет светского научного исследования старообрядчества, с другой стороны, многие исследователи указывают на то, что в своих отчетах чиновники одними из первых обратили внимание на экономическую активность старообрядцев.

Верхняя хронологическая граница исследования — начало 1990;х гг., когда в российской историографии началось всестороннее изучение истории старообрядческого предпринимательства.

Теоретико-методологические основания. Диссертационное исследование выполнено в рамках проблемного поля интеллектуальной ч истории. На современном этапе развития исторического знания история историографии рассматривается как особый проект интеллектуальной истории. В связи с этим происходит переосмысление предмета, проблематики и концептуального аппарата историографических исследований .

По мнению Л. П. Репиной, «история историографии как часть интеллектуальной истории — это и не дисцитинарная [здесь и далее курсив автора — Е.А.] история исторической науки, и не философская история исторической мысли, и тем более не вспомогательная проблемно-тематическая историография, а прежде всего история исторической культуры, исторического.

33 Репина Л. П. Историческая наука на рубеже ХХ-ХХ1 вв.: социальные теории и историографическая практика. М., 2011. С. 391. познания, сознания и мышления, история исторических представлений и концепций, образов прошлого и «идей истории», задающих интерпретационные модели и выступающих как мощный фактор личностной и групповой идентичности, общественно-политических размежеваний и идеологической борьбы"34.

Исходной предпосылкой как интеллектуальной истории в целом, так и истории историографии, в частности, «является осознание неразрывной связи между историей самих идей и концепций, с одной стороны, и историей условий.

3 5 и форм интеллектуальной деятельности — с другой". Таким образом, история идеи изучается в самом широком интеллектуальном и социально-политическом контексте. В центре внимания оказывается процесс производства знания, способы его трансляции и бытования как в профессиональном сообществе, так и в широких общественных кругах.

Теоретико-методологической базой диссертационного исследования стала исследовательская программа основоположника истории идей А. Лавджоя, а точнее следующие ее положения:

1. Любая концепция складывается из элементарных идей (идей-единиц) и задача историка идей выделить эти «элементарные единицы». Подобный подход позволил решить вопрос о новизне той или иной системы, концепции, поскольку как замечал А. Лавджой: «Кажущаяся новизна многих систем достигается исключительно за счет новых сфер их приложения и новой аранжировки составляющих их элементов"36.

2. В рамках истории идей значительное внимание уделяется не только текстам великих мыслителей и писателей, но также тому, как в целом была представлена идея в общественном сознании того или иного поколения.

3. Изучение идеи предполагает ее развитие в различных областях, где бы.

34 Репина Л. П. Историческая паука на рубеже ХХ-ХХ1 вв. С. 400−401.

35 Там же. С. 394.

26 Лавджой Л. Великая цепь бытия: история идей. М., 2001. С. 10 она ни была представлена. Таким образом, история идей разрушает дисциплинарные границы и утверждает принципы системного анализа.

В работе также был применен метод «археологии знания» М. Фуко, который выступает не только против антропоцентризма истории идей, но также против представления о прогрессивном и эволюционном развитии знания. В центре его внимания оказывается не преемственность, а, напротив, разрывы, обусловленные изменением структур и условий порождения знания.

Археологическое описание «стремится установить закономерность [курсив.

Л о автора — Е.А.] (regularite) высказываний". Под закономерностью в данном случае понимается «совокупность условий, в которых осуществляется функция высказывания, обеспечивающая и определяющая существование абсолютно любой вербальной реализации (необычной или заурядной, единственной в своем роде или тысячу раз повторенной)"39. Таким образом, для археологического описания не важно, кто был первым автором высказывания, какова интенция автора, его желания и стремления, оригинальность или вторичность самого высказываниязначение имеют только те условия, при которых высказывание может иметь место.

Одним из базовых понятий метода археологического описания является «дискурс». М. Фуко определяет дискурс как «совокупность высказываний, подчиняющихся одной и той же системе формирования"40.

Применение метода археологии знания позволило рассмотреть идею старообрядчества как экономической общности в качестве совокупности высказываний, рассеянных по разным дискурсам, выявляя закономерности их формирования и объясняя причины исключения данных высказываний из тех или иных дискурсов.

Поскольку М. Фуко не была предложена конкретная методическая программа исследования, в практике данной работы применен критический пп.

ЛавдэюойЛ. Великая цепь бытия. С. 20.

38 Фуко М. Археология знания. СПб., 2004. С. 268.

39 Там же. С. 268−269.

40 Там же. С. 210. дискурс-анализ Нормана Фэркло, который основывается на теории дискурса М. Фуко41.

Особенность подхода Н. Фэркло заключается в том, что он рассматривает дискурс в диалектических отношениях с другими социальными структурами, которые в свою очередь состоят как из дискурсивных, так и недискурсивных элементов42.

Дискурс II. Фэркло трактует трояко: 1. дискурс как использование языка, как социальная практика- 2. дискур как разновидность языка, который используется в определенной области- 3. дискурс как способ говорения, который придает значение жизненному опыту, основанному на определенной точке зрения43. Такое понимание дискурса в целом не противоречит тому определению, которое было сформулировано М. Фуко.

В качестве структуры исследования Н. Фэркло предложил трехмерную модель, согласно которой анализ коммуникативного события («отдельный случай использования языка как, например, газетная статья, фильм, видео, интервью или политическое выступление») предполагает: во-первых, анализ лингвистических особенностей текставо-вторых, анализ дискурсивной практики, т. е. процессов производства и восприятия текстав-третьих, анализ социальной практики, к которой принадлежит коммуникативное событие44.

Здесь следует пояснить, что в рамках настоящего диссертационного сочинения исследовалось только содержание текстов и их понятийный аппарат. Особое внимание было уделено анализу дискурсивной практики, т. е. тому, как авторы при создании своих текстов использовали другие дискурсы (интердискурсивность) и другие тексты (интертекстуальность), а также тому, как эти тексты воспринимались читателями. Что же касается социальной практики,.

41 Йоргнесон М. В., Фшшгтс Л. Дэ/с. Дискурс-анализ: теория и метод. Харьков, 2004. С. 147.

42 Там же. С. 106.

43 Там же. С. 108. В качестве примера второго толкования понятия дискурс можно привести историографический дискурс и политический дискурс. Примером третьего толкования понятия будет марксистский дискурс.

44 См.: Там же. С. 109−111. то она в данной работе понималась прежде всего как совокупность действий и отношений, характерных для политической и общественно-экономических сфер в определенный исторический период.

Источниковую базу исследования составляют как опубликованные, так и неопубликованные историографические источники.

Неопубликованные источники. Для более подробного изучения обстоятельств, специфики и последствий исследования раскола, предпринятого МВД в 40−50-е гг. ХГХ в. и продолжавшегося в 60-е гг. XIX в., были привлечены архивные материалы Российского государственного исторического архива (Ф. 1284 «Департамент общих дел МВД», Ф. 1473 «Секретный комитет по делам раскола»), Отдела рукописей Российской национальной библиотеки (Ф. 775 «Собрание A.A. Титова»), Российского государственного архива литературы и искусства (Ф. 321 «П.И. Мельников-Печерский»).

Так, в собрании A.A. Титова (ОР РНБ. Ф. 775. Ед. хр. 2336) были обнаружены, насколько нам известно, ранее не привлекавшиеся историками черновики записок Н. И. Надеждина, адресованные JI.A. Перовскому. В них Н. И. Надеждин излагает план исследования, свои соображения относительно организации работ, а также сообщает о первых результатах. Привлекалась также разработанная Н. И. Надеждиным и И. П. Липранди программа изучения истории раскола, официально представленная JI.A. Перовскому в 1846 г. (РГИА. Ф. 1473. Оп. 1.Ед. хр. 69).

Особый интерес для целей диссертационного исследования представляли материалы статистических экспедиций 50-х гг. XIX в.: в частности, инструкции чиновникам по изучению раскола, собственно сами отчеты чиновников, а также переписка между министром внутренних дел и губернаторами о положении раскола в губерниях и мерах по борьбе с ним. Были использованы материалы, связанные с исследованиями Л. И. Арнольди и П. А. Брянчанинова в Костромской губернии (Ф. 1284. Оп. 207. Ед. хр. 211.), И. С. Синицына в Ярославской губернии (Ф. 1284. Оп. 208. Ед. хр. 116а.), Ю. К. Арсеньева в Новгородской губернии и Новоладожском уезде Санкт-Петербургской губернии (РГИА.

Ф. 1284. Оп. 208. Ед. хр. 480-в), а также материалы по исследованию Санкт-Петербургской губернии (Ф. 1284. Оп. 208. Ед. хр. 115а). Для выяснения вопроса о характере применения Высочайшего повеления от 10 июня 1853 г., призванного ограничить запись старообрядцев в купечество, был привлечен сборник ответов и разъяснений Министерства внутренних дел на вопросы губернаторов и Казенных палат (Ф. 1284. Оп. 208. Ед. хр. 117а).

Некоторые сведения о проектах по составлению истории раскола в 60-е гг. XIX в. дает «Записка П. И. Мельникова-Печерского о необходимости создания монографий по истории раскола в России» 1866 г. (РГАЛИ. Ф. 321. Оп. 1. Ед. хр. 11).

Особый интерес для целей данного исследования представляли материалы фонда В.Д. Бонч-Бруевича, хранящегося в Отделе Рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф. 369): прежде всего его статьи о современном состоянии сектантов и старообрядцев, написанные в 20-х гг. XX в. (ОР РГБ. Ф. 369. Картон № 35. Ед. хр. 29- Картон № 36. Ед. хр. 8). Для раскрытия позиции сторонников привлечения сектантов и старообрядцев к восстановлению сельского хозяйства в 20-е гг. XX в. в качестве источника была использована «Докладная записка о желательном отношении Советской власти к Сельскохозяйственным коллективам русских сектантов», подготовленная в 1921 г. П. И. Бирюковым и И. М. Трегубовым (ОР РГБ. Ф. 369. Картон № 377. Ед. хр. 19).

Впервые вводятся в оборот источники, отражающие деятельность П. Г. Рындзюнского в секторе истории религии и атеизма: рецензия В.Д. Бонч-Бруевича 1948 г. на рукопись П. Г. Рындзюнского «Московская община федосеевцев в середине XIX в.» (ОР РГБ. Ф. 369. Картон № 70. Ед. хр. 39), а также план исследования П. Г. Рындзюнского «Вопросы истории старообрядчества и сектантства XVIII — первой половины XIX в.» 1949 г. (ОР РГБ. Ф. 369. Картон. 403. Ед. хр. 6).

Значительный массив источников был выявлен в фондах Архива Российской академии наук: в фонде Коммунистической академии при ЦИК СССР (1918;1936 гг.) (Ф. 350) — в фонде Института философии Коммунистической академии при ЦИК СССР (1921;1936 гг.) (Ф. 355) — в фонде Аттестационной комиссии Президиума Коммунистической академии при ЦИК СССР (1934;1936 гг.) (Ф. 425) — в фонде Отделения истории Российской академии наук (1936;1999 гг.) (Ф. 457) — в фонде Института истории СССР (1936;1968 гг.) (Ф. 1577).

В ходе исследования мы опирались на документы, раскрывающие деятельность Антирелигиозной секции Института философии Коммунистической академии (с 1926 г. — Кабинет религиозной идеологии, с 1928 г. — Комиссия по истории религии, с 1930 г. — Антирелигиозная секция): протоколы заседаний, планы научно-исследовательской работы, отчеты о проделанной работе, переписку с организациями и сотрудниками, материалы обсуждений докладов (АРАП. Ф. 355. Оп. 1а. Д. 8, Д. 21, Д. 23, Д. 40, Д. 42, Д. 77- Оп. 2. Д. 83, Д. 196- Ф. 350. Оп. 2. Д. 336- Ф. 457. Оп. 1(1940). Д. 4).

Среди использованных в работе материалов имеются также документы, в которых содержится информация о биографии и научной деятельности сотрудников Коммунистической академии. Прежде всего, особый интерес представляли такие исследователи, как В.Д. Бонч-Бруевич, Ф. М. Путинцев и А. Т. Лукачевский (АРАН. Ф. 355. Оп. 1а. Д. 160- Оп. 3. Д. 15, Д. 24- Ф. 425. Оп. 2. Д. 31- Ф. 350. Оп. 1. Д. 1053- Оп. 3. Д. 310).

Для изучения исследовательской практики в области религии в 30-е гг. XX в. были рассмотрены стенограммы Всесоюзного совещания антирелигиозных кафедр и отделений научно-исследовательских учреждений, проведенного в декабре 1930 г. (АРАН. Ф. 355. Оп. 1а. Д. 50, Д. 51) — стенограммы Всесоюзной антирелигиозной конференции, проходившей в октябре 1931 г. (АРАН. Ф. 355. Оп. 1а. Д. 80, Д. 81), а также протоколы заседания дирекции Института философии, на котором обсуждались итоги второй Всесоюзной антирелигиозной конференции, прошедшей в июне 1934 г. (АРАН. Ф. 355. Оп. 1а. Д. 135).

Привлекались также протоколы заседаний Президиума и Малого президиума Комакадемии, в которых имеются сведения о «Библиографии религиозно-общественных движений в России и СССР», составленной.

В.Д. Бонч-Бруевичем (АРАН. Ф. 350. Оп. 1. Д. 311, Д. 336). Помимо этого были проанализированы рецензии сотрудников Института истории СССР на статью В.Д. Бонч-Бруевича «Сектантство и старообрядчество в России в первой половине XIX в.», написанную им еще в 1930 г., а в 1940 г. подготовленную для многотомного издания «Истории СССР» (АРАН. Ф. 355. Оп. 2. Д. 98- Ф. 1577. Оп. 6. Д. 356).

В диссертационном исследовании особое внимание было уделено активизации атеистической работы во второй половине 50-х — 60-е гг. XX в. В связи с этим были проанализированы материалы, раскрывающие обстоятельства организации сектора истории религии и атеизма в Академии наук СССР в 1955 г. (АРАН. Ф. 457. Оп. 1 (1945;1956 гг.) Д. 37-. Оп. 1 (1955 г.). Д. 390).

Особое место в историографии старообрядческого предпринимательства занимают работы П. Г. Рындзюнского. Были привлечены стенограммы защиты его докторской диссертации, состоявшейся в июне 1959 г. (АРАН. Ф. 1577. Оп. 2. Ед. хр. 435).

Опубликованные источники. Опубликованные источники можно разделить на следующие группы.

1. Источники, в которых представлены результаты исторических, статистических, этнографических исследований, посвященных как старообрядчеству в целом, так и старообрядческому предпринимательству, в частности. Это работы обобщающего характера, монографии, диссертации, статьи, материалы конференций.

К этой группе источников относятся:

— исследования чиновников Министерства внутренних дел 40−50-х гг. XIX в. (И.С. Аксакова, Л. И. Арнольди, П. А. Брянчанинова, И. П. Липранди, П. И. Мельникова, И.С. Синицына);

— сочинения П. И. Мельникова, А. П. Щапова, Н. Я. Аристова, В. В. Андреева, Н. М. Никольского, И. А. Кирилловастатистические исследования конца XIX — начала XX в. (Е.И. Красноперова, H.A. Карышева, материалы исследования экономического положения крестьян-старообрядцев 1909 г.);

— социально-экономические исследования В. Г. Дружинина, Е. А. Звягинцева (О. Рустика), П. Г. Рындзюнского;

— этнографические и исторические исследования 20-х гг. XX в. (A.M. Селищева, В. Гирченко, М. В. Муратова, A.M. Поповой) — работы исследователей-антирелигиозников (А.Т. Лукачевского, Ф. М. Путинцева, Н. М. Маторина, А. Долотова, М.М. Искринского);

— этнографические исследования советских исследователей 60−70-х гг. XX в. (А.Е. Катунского, В. Ф. Миловидова, Д. М. Когана, A.A. Подмазова, Ю. В. Гагарина, Н. В. Третьяковой, В. П. Мотицкого, Ф. Ф. Болонева, И.А. Кремлевой);

— работы современных российских исследователей (М.В. Брянцева, Ю. М. Гончарова, В. В. Керова, Н. В. Козловой, Д. Е. Раскова, A.B. Стадникова,.

A.B. Старцева, Т. А. Хохловой, И.Н. Юркина) — материалы конференций «Старообрядчество: история, культура, современность» (1996;2011 гг.), «Старообрядчество Сибири и Дальнего Востока. История и современность. Местные традиции. Русские и зарубежные связи» (Владивосток, 2000 г.), «Старообрядчество как историко-культурный феномен» (Гомель, 2003 г.) — продолжающегося издания «Старообрядчество: история, культура, современность» (1994;2009 гг.) — сборников «Мир старообрядчества» (1992;2008 гг.) — «Старообрядчество в России» (1994;2010 гг.).

— диссертационные исследования, посвященные региональной истории старообрядчества (A.B. Апанасенка, Ю. В. Боровик, C.B. Васильевой, К. Ю. Иванова, М. В. Кочергиной, Е. Е. Марченко, Н. В. Прокофьевой,.

B.А. Плоткина, О. В. Разумовской, И. Н. Ружинской, A.A. Стороженко, И. Н. Тяпина, О.В. Ягудиной).

2. Научные исследования и материалы дискуссий, которые напрямую не касаются темы старообрядчества и старообрядческого предпринимательства, но вместе с тем дают представление о развитии исторической науки (господствовавших теоретико-методологических установках, исследовательской практике, наиболее актуальных проблемах).

К этой группе относятся: теоретические работы Н. И. Надеждинаматериалы дискуссии Л. Д. Троцкого и М. Н. Покровского 1922 г. о специфике развития дореволюционной Россииматериалы дискуссии 1949;1951 гг. о периодизации, опубликованные в журнале «Вопросы истории" — материалы Всесоюзной сессии историков 1965 г.- советские исследования по истории буржуазии, в том числе по истории такой социальной группы, как «капиталистые крестьяне» (П.А. Берлина, М. Д. Приселкова, A.A. Степанова, Б. Б. Кафенгауза, В. Зельцера, H.JI. Рубинштейна, К. Н. Шепетова, И. В. Мешалина, A.M. Разгона, П. И. Лященко, И. Ф. Гиндина, МЛ. Гавлина, А. И. Аксенова, М. М. Громыко, И. Г. Мосиной, Г. Х. Рабиновича, В. А. Скубневского, Ю. П. Колмакова, JI.A. Солопий, В. П. Бойко, В.Н. Разгона) — различного рода материалы, касающиеся изучения менталитета в российской историографии 1990;х гг. (материалы круглого стола «Российская ментальность», конференции «Русская история: проблемы менталитета», сборника «Менталитет и культура предпринимателей России XVII—XIX вв.», исследования С. А. Ермишиной и Г. Р. Наумова, А. И. Куприянова, JI.H. Пушкарева, В. Н. Разгона, A.B. Семеновой).

3. Публицистические работы и материалы политических дискуссий на страницах периодической печати, касающиеся социально-экономического положения старообрядцев и сектантов. К этой группе источников относятся очерки и рассказы Ф. В. Ливанова «Раскольники и острожники», народническая публицистика И. И. Каблица (Юзова), A.C. Пругавина, Я. В. Абрамова, в том числе программы исследования сектантства и старообрядчества A.C. Пругавина и Я. В. Абрамовасочинения В.Д. Бонч-Бруевича. Также были привлечены материалы дискуссии, развернувшейся в 1924 г. на страницах периодической печати относительно 13 пункта тезисов М. Калинина «О работе в деревне», который касался сектантов и поощрения их хозяйственной деятельности. Рассматривалась и публицистика 1990;х гг., посвященная историческому опыту старообрядческого хозяйствования (Д. Казутин, В. Вышегородцев, М.Ю. Рощин).

4. Рецензии на научные и публицистические работы, которые позволяют представить интеллектуальную атмосферу эпохи, спектр мнений, реакцию общественных и научных кругов на то или иное сочинение. К этой группе источников относятся рецензии на сочинения П. И. Мельникова, В. В. Андреева, Ф. В. Ливанова, В. Зомбарта, а также рецензии В. Зельцера на «Записки историко-бытового отдела Государственного русского музея» 1928 г. и сборник статей «Московский край в его прошлом. Очерки по социальной и экономической истории XVI—XIX вв.еков» 1928 г.

5. Социологические и экономические исследования, в которых поднималась проблема влияния религии на развитие экономики, в частности роль старообрядчества в развитии российской экономики. К этой группе источников относятся работы М. Вебера, В. Зомбарта, С. Н. Булгакова, а также работы советских исследователей, посвященные анализу интеллектуального наследия М. Вебера (А.И. Неусыхина, A.A. Кузнецова, А. И. Патрушева, Ю.Н. Давыдова). В эту группу источников также входят статьи российских экономистов 1990;х гг., посвященные специфике российской модернизации и особенностям российского предпринимательства, в частности, работы А. Соболевской, Г. Гловели, Н. Зарубиной.

6. Законодательные источники, раскрывающие политику властей в отношении экономической деятельности старообрядцев. К этой категории источников относятся высочайшие повеления, циркуляры министерства внутренних дел и министерства финансов 50−60-х гг. XIX в., касающиеся права старообрядцев записываться в купечество, а также воззвание Народного комиссариата земледелия «К сектантам и старообрядцам, живущим в России и за границей» 5 октября 1921 г.

Таким образом, исследование проводится на репрезентативной источниковой базе, что дает возможность решить поставленные научные задачи.

Научная новизна диссертационного исследования.

1. В работе впервые проанализирована история идеи старообрядчества как экономической общности с середины XIX до начала XXI в. Показана специфика интерпретации данной идеи в дореволюционный период (середина.

XIX — начало XX в.), советский (1920;е — конец 1980;х гг.), современный (начало 1990;х — 2000;е гг.) в контексте трансформации интеллектуальной культуры и политических практик.

2. В диссертации на основе опубликованных и архивных источников был предпринят целостный анализ мероприятий МВД по изучению раскола в 40−50-е гг. XIX в. Исследование отчетов о результатах статистических экспедиций показало, что старообрядчество, с точки зрения чиновников, представляло собой не только религиозную, но и экономическую общность, успехи которой способствовали распространению старообрядчества.

3. В диссертационном исследовании была выявлена специфика презентации идеи старообрядчества как экономической общности в официально-государственном, народническом, марксистском, публицистическом и научном историографическом дискурсах второй половины XIX — начала XXI в. Исследована ее трансформация на теоретико-методологическом и источниковом уровнях.

4. В работе впервые введены в научный оборот источники из фондов Архива Российской академии наук, раскрывающие деятельность Коммунистической академии и Академии наук СССР в сфере изучения религиозных движений. На основании данных источников был проанализирован советский опыт изучения старообрядчества в конце 1920;х — 1950;е гг.

5. В диссертации впервые исследована российская историография 1990;х — начала 2000;х гг., посвященная истории старообрядческого предпринимательства. В результате выявлены базовые конструкции и историографические стереотипы в исследовании проблемы (идеализация старообрядческого предпринимательства и преувеличение его роли в экономической жизни страны), которые препятствуют приращению нового научного знания. В ходе исследования выявлены спорные вопросы в осмыслении феномена старообрядческого предпринимательства и сформулирован научный прогноз их дальнейшей разработки.

Структура диссертационного исследования. Структура диссертации соответствует цели и задачам исследования и состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

Заключение

.

Идея о старообрядчестве как экономической общности прежде чем превратиться в целостное научное знание к началу 2000;х гг. прошла определенные этапы в своем развитии.

Середину XIX — начало XX в. можно считать периодом открытия старообрядчества как экономической общности. Благодаря исследованиям, проведенным чиновниками МВД в 1840−50-е гг., был собран значительный эмпирический материал, который раскрыл экономическую сферу жизни старообрядчества. Уже тогда в правительственном дискурсе были высказаны соображения относительно причин экономической успешности старообрядцев и меры, которые могли бы подорвать их экономические позиции и тем самым уменьшить их религиозное влияние на народные массы. Знание, полученное в результате этих крупномасштабных исследований, стало весомым аргументом для власти, начавшей предпринимать меры против старообрядческого купечества.

Хотя уже в очерках и рассказах Ф. В. Ливанова был поставлен вопрос о необходимости изучения старообрядческой торговли и промышленности как представляющих опасность для государства, в силу разных причин специальных исследований по данной проблеме в 1860−80-е гг. так и не появилось.

Это объяснялось во многом тем, что в интеллектуальной культуре того периода господствовала позитивистская установка, выражавшаяся в стремлении собрать как можно больше источников и фактов для всестороннего изучения раскола. Эта установка нашла свое воплощение как в исследовательском цроекте МВД и сочинениях П. И. Мельникова, так и в альтернативном исследовательском проекте народников.

Все, кто интересовался историей и современным положением раскола, видел свою задачу прежде всего в сборе и публикации исторических источников. Период либеральных реформ ознаменовался активизацией именно публикаторской деятельности. Однако уже в 1880-е гг. в силу усиления цензуры заниматься изучением раскола и публиковать источники и работы, связанные с его историей и современным состоянием, было достаточно сложно. Этой прерогативой обладали представители официальной православной историографии. Таким образом, власти делали все возможное, чтобы раскол, ставший на некоторое время объектом светских научных исследований и общественных дискуссий, вновь оказался лишь в границах правительственного дискурса.

Вместе с тем нельзя сказать, что вопрос о старообрядчестве как экономической общности совсем остался за пределами каких-либо концепций. В социально-политической концепции А. П. Щапова экономическая сфера деятельности старообрядцев заняла свое достойное место. В их экономической организации он, как и его последователи, увидели демократическую структуру, альтернативную государству. А. П. Щаповым были высказаны соображения относительно мотивов, побуждавших старообрядцев заниматься торговлей и промышленностью, и последствий этой деятельности для увеличения числа сторонников раскола. Однако построения А. П. Щапова не опирались на репрезентативную источниковую базу, а использование отчета П. И. Мельникова «О современном состоянии раскола в Нижегородской губернии» определенным образом повлияло на образ конструируемого историком прошлого. Результаты статистических и этнографических исследований, указывавшие на особое место, занимаемое старообрядцами в промышленности и торговле России в середине XIX в., в какой-то степени были перенесены А. П. Щаповым на более ранние периоды, вторую половину XVII — XVIII в.

Продолжая линию А. П. Щапова, реформаторское народничество в своих исследовательских программах и работах также уделяло значительное внимание вопросу экономического быта раскольников и причинам их экономического благополучия. Однако народнический дискурс налагал определенные ограничения на разработку данной проблемы. Дело в том, что представители реформаторского крыла народничества видели в расколе экономическую модель, альтернативную капиталистической. Таким образом, в центре их внимания оказывались преимущественно земледельческие общины, а не крупные промышленные предприятия.

В отличие от народнического дискурса в маркситском дискурсе раскол не рассматривался как единое движение. Преследуя политические цели, марксисты пытались выяснить, какие именно религиозные группы могут стать их возможными соратниками в борьбе с существующим режимом. Ставка была сделана прежде всего на сектантство как движение, предлагавшее новые общественные формы, в отличие, например, от буржуазной и лояльной власти поповщины.

Научный марксистский дискурс во многом опирался на уже имевшуюся в историографии эмпирическую базу, но придал ей соответствующее концептуальное оформление. Применение классового подхода позволило Н. М. Никольскому представить старообрядчество как движение, состоящее из различных социальных слоев, а появление новых согласий — как результат социальной дифференциации. Так, если поповщина представляла собой изначально буржуазную организацию по своему составу и идеологии, то беспоповщина была сначала исключительно крестьянским движением, но в силу социальной дифференциации в ней выделилось буржуазное направление. Характеризуя старообрядческое движение в XIX в., Н. М. Никольский представил поповщину как надстройку промышленного капитализма, а федосеевскую организацию как надстройку торгового капитализма.

В начале XX в. возникли предпосылки для изучения феномена старообрядческого предпринимательства. В этот период в распоряжении гуманитарной науки оказались практические и теоретические разработки в сфере изучения влияния религии на развитие экономики, предпринятые представителями немецкой исторической школы политической экономии, а также В. Зомбартом и М. Вебером и продвигаемые в России С. Н. Булгаковым. Именно последний поставил вопрос о необходимости изучения той связи, которая существует между старообрядчеством и русским капитализмом. В то же время предпринимались попытки, в том числе и со стороны старообрядчества, на основе анализа статистических материалов прояснить экономическое положение старообрядцев.

Однако широкая постановка проблемы влияния религии на хозяйство оказалась не востребована российской общественностью и интеллектуалами начала XX в. Это хорошо видно на примере восприятия ими работ М. Вебера и В. Зомбарта. Политические статьи М. Вебера о русской революции и судьбе освободительного движения в России были более востребованы, чем его «Протестантская этика». Точно так же как и работы В. Зомбарта, посвященные роли евреев в развитии хозяйства оказались актуальнее его сочинения «Буржуа». Таким образом, в начале XX в. в российском обществе отсутствовал широкий общественный запрос как на исследование роли религии в становлении современного капитализма, так и, в особенности, роли старообрядчества в развитии российского капитализма.

Советский период был в целом неблагоприятен для разработки проблемы старообрядческого предпринимательства. Как история старообрядчества, так и история буржуазии занимали маргинальное положение в исследовательских интересах.

Поддержка сектантских и старообрядческих хозяйственных коллективов в первые годы НЭПа достаточно быстро сошла на нет, во-первых, потому что поощрение сектантско-старообрядческой кооперации противоречило антирелигиозной политике советской власти, а во-вторых, трудовая этика не рассматривалась в качестве определяющего условия развития экономики. Советская власть сделала ставку на изменение материальной базы и производственных отношений в сельском хозяйстве.

Советский научно-пропагандистский проект изучения религии в какой-то степени продолжал традиции исследований МВД и в своей позитивистской установке, и в том, что целью его было получение знания для борьбы с внутренним врагом. Правда, старообрядчество представляло для исследователей-антирелигиозников меньший интерес, чем сектантство, поскольку последнее считалось более опасным врагом для советской власти.

Во второй половине 1920;х гг. в марксистском дискурсе в соответствии. с новыми политическими целями советской власти на смену классификации В.Д. Бонч-Бруевича пришла новая классификация сектантства. Если В. Д. Бонч-Бруевич, применяя классовый подход, производил градацию сект по степени их буржуазности, то новая классификация производила классовую градацию уже внутри каждой секты и выделяла три классовые группы: буржуазию, середняков и бедняков. Таким образом, новая классификация сектантства по сути уничтожала саму религиозную природу этих организаций.

Старообрядчество в работах исследователей-антирелигиозников представлялась как организация, в которой до революции доминировала крупная промышленная и торговая буржуазия, а после революции — мелкая торговая буржуазия и кулачество. Как и в случае с сектантством, антирелигиозники призывали бороться со старообрядчеством как реакционным религиозным движением, со старообрядческим кулачеством и духовенством, но не с бедняками и середняками, которые являлись союзниками рабочего класса.

Этот подход к природе религиозных организаций проявился в исторических трудах П. Г. Рындзюнского 1940;50-х гг. В отличие от В.Д. Бонч-Бруевича он представлял старообрядческие толки и согласия XIX в. классово и идеологически неоднородными. Его исследование, посвященное московским федосеевцам, хотя и оставалось в рамках марксистской интерпретации народных религиозных движений, но было далеко от априорных построений. Анализируя архивные источники, историк раскрывал социально-экономические механизмы функционирования общины. Однако исследование П. Г. Рындзюнского, без ссылки на которое впоследствии не обходилась ни одна работа о старообрядческом предпринимательстве, следует отнести скорее к историографическому казусу, выбивающемуся из общей тенденции развития историографии того времени.

Интерес к старообрядчеству как самостоятельному объекту исследования возник лишь в 1960;е гг. в связи с активизацией научно-атеистической пропаганды. Однако история старообрядчества все равно оставалась на периферии исследовательского интереса. Изучение буржуазии также было маргинальным направлением в советской историографии, поскольку в центр внимания была поставлена прежде всего история эксплуатируемых классов. Вместе с тем в 1920;е гг. определенные условия для изучения буржуазии, в том числе конфессиональной, сохранялись, в частности, благодаря присутствию в марксистском дискурсе интеллектуального наследия В. Зомбарта и М. Вебера. Однако при отсутствии соответствующего общественного и политического запроса этого было явно недостаточно. К тому же на смену относительному теоретическому плюрализму 1920;х гг. пришел догматизм 1930;х гг. История буржуазии оказалась представлена в музейных и краеведческих изданиях.

В конце 1940;х — начале 1950;х гг. советская историография стала уделять значительное внимание истории крестьянской промышленности второй половины XVIII — начала XIX в., поскольку ее развитие указывало на формирование новых капиталистических отношений. Однако советских историков интересовала именно промышленность, а не лица, ее создававшие, и уж тем более не их конфессиональная принадлежность, хотя среди капиталистах крестьян было немало основателей старообрядческих купеческих династий.

Определенный перелом в изучении истории буржуазии наметился в 1960;е гг., он был вызван необходимостью на качественно ином уровне обосновать экономические предпосылки Октября. Началась разработка социально-экономической истории буржуазии, прежде всего вопроса о ее формировании, что заставило историков обратиться к генеалогическому подходу. Религиозная принадлежность буржуазии продолжала игнорироваться, однако в историографии наметился поворот в сторону изучения идеологической надстройки, точнее социальной психологии буржуазии. В целом в советской историографии создавался отрицательный образ российской буржуазии: для нее было характерны стремление к наживе, низкий культурный уровень, социальная пассивность. Вопрос же о старообрядческом предпринимательстве возникал в советском историографическом дискурсе в связи с критикой западной историографии, у представителей которой к этой проблеме сформировался устойчивый интерес.

Только в 1990;е гг. сложились благоприятные условия для того, чтобы проблема старообрядческого предпринимательства была не только поставлена, но и были предложены варианты ее решения. Социально-экономические изменения, происходившие в России в начале 1990;х гг., активизировали дискуссии о российском пути модернизации. Обращение к историческому опыту имело целью найти образцы органической модернизации российского общества и ее субъектов. В качестве такого образца выступило старообрядческое предпринимательство.

Соответствующий общественный запрос совпал с актуализацией концепций и подходов, которые долгое время были исключены из советского дискурса. В условиях теоретического и методологического плюрализма российские исследователи, как экономисты, так и историки обратились прежде всего к наследию М. Вебера, которое во многом и стало отправной точкой дискуссий о прошлом и настоящем российского предпринимательства.

Вместе с тем запрос на идеального предпринимателя, который не только успешно занимается своей профессиональной деятельностью, но и является носителем определенных нравственных ценностей, способствовал тому, что в публицистическом и научном дискурсах создавался несколько идеализированный образ российского предпринимательства.

В историографическом дискурсе проблема старообрядческого предпринимательства, наконец, обрела самодостаточность. Ее разработка осуществлялась на стыке двух актуальных направлений исследования: истории старообрядчества и истории предпринимательства. Стали проводиться биографические, историко-статистические исследования, а также исследования, посвященные хозяйственной этике старообрядчества. В начале 2000;х гг. в российской историографии была предпринята попытка выйти на уровень концептуализации имеющихся в распоряжении науки исторических источников и исследований.

Образ старообрядческого предпринимательства в российской историографии за период с середины XIX до начала XXI в. не претерпел существенных изменений, хотя и стал значительно более насыщен фактами. Изменялись оценки и формы представления этого феномена. Но приводимые исследователями характеристики предпринимателей-старообрядцев, их деятельностифакторы, способствовавшие формированию старообрядческого предпринимательства, за исключением, конфессионального фактора, который стал специально изучаться только в 1990;е гг., во многом сохранялись. Это связано с тем, что современной российской историографии пришлось в какой-то степени заново осваивать дореволюционную историографию и источники, опубликованные еще во второй половине XIX и начале XX в.

Представляется, что в изучении старообрядческого предпринимательства нельзя останавливаться на достигнутом. Модели, предложенные Д. Е. Расковым и В. В. Керовым, требуют конкретизации и проверки. Следует продолжать практику выявления новых архивных документов, как в центральных, так и региональных архивах страны. В частности, до конца не раскрыт информационный потенциал фонда A.A. Титова, содержащий материалы министерских исследований XIX в. Однако только архивные изыскания не обеспечат получение качественно нового знания. Необходим поиск новых теоретико-методологических подходов: весьма перспективным в этой связи представляется развитие региональных и микроисторических исследований, в которых был бы реализован принцип насыщенного описания. Развитие региональных исследований тем более важно, что в центре внимания исследователей были в основном Московский регион и Выговская пустынь. Перспективным также представляется проведение компаративистских исследований, в которых старообрядческое предпринимательство рассматривалось бы не изолировано, а в сравнении с другими предпринимательскими группами. Это позволило бы более подробно изучить проблему ограниченного потенциала старообрядческого предпринимательства. Следует также вернуться, но уже на качественно ином уровне к проблеме взаимоотношения социальных слоев в старообрядчестве. В этом вопросе важно, с одной стороны, уйти от очернения буржуазии, которое было характерно для советской историографии, а с другой стороны — от ее идеализации, которая была присуща 90-м гг. XX в.