Развитие производительных сил на Северо-Западном Кавказе в условиях рыночной модернизации страны, 60-е гг. XIX — начало XX вв

Актуальность темы

исследования. Исторический путь нашей страны пройден в условиях постоянного качественного разнообразия хозяйственных укладов, социальных общностей, форм власти и оппозиции, типов массового сознания. Своеобразие российской цивилизации связано именно с преобладанием «переходных», принадлежащих одновременно нескольким эпохам состояний общества и смыслов бытия. Не менее весомы пространственные различия регионов.

Нет и не может быть абсолютно «чистых» в социально-экономическом смысле систем капитализма, однако следует различать в этом отношении по меньшей мере две их разновидности: а) условно-однородные хозяйственные системы, где капиталистические (главным образом, мелкотоварные) формы хозяйства постоянно порождаются и вытесняются движением самого капитала, существуют на основе зрелого капиталистического воспроизводстваб) многоукладные капиталистические системы (наподобие российской рассматриваемого периода), в рамках которых раннекапиталистические и докапиталистические формы хозяйства порождаются определенным уровнем развития производительных сил отдельных районов и сфер общественного производства, совершают, следовательно, цикл воспроизводства на своей собственной основе.

С точки зрения всемирно-исторических этапов развития капитализма (а не хронологии) первые системы можно отнести к классу «старых» систем, где завершено первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде, вторые — к классу «молодых» систем, где развитие капитализма осуществляется в рамках незавершенного «первого отрицания», где, следовательно, соединены вместе чисто капиталистическое накопление и накопление первоначальное.

На наш взгляд, социально-экономический уклад представляет собой составную часть исторически определенной экономической системы, объединяющей однородные социально-экономические отношения и материально-организационную основу их. В структуре пореформенной российской экономики можно видеть следующие общественно-экономические уклады: а) патриархально-родовой, б) феодально-крепостнический, в) мелкотоварный, г) капиталистический. Приблизительную картину многоукладной экономики можно получить, распределяя хозяйственные единицы по преобладанию в их операциях экономических отношений того или иного типа.

Многоукладная экономическая система иерархична по своему строению: различные формы хозяйства в ней располагаются как бы на разных ярусах, в зависимости от уровня своей экономической эффективности, удельного веса и места в материальном производстве. Ведущий, господствующий уклад охватывает ключевые сферы общественного хозяйства, наиболее экономически эффективен и значителен по масштабам производства. Именно ведущий уклад своими внешними связями и другими формами хозяйства придаёт единство «мозаичной действительности» многоукладной экономики, окрашивает всю систему хозяйства в один общий тон.

Сущность, способы и темпы модернизации различаются в зависимости от цивилизованных традиций обществ и их самобытного исторического пути. В любой стране коренные реформы вызывают конфликт между старыми и новыми ценностями, между внешними (экономико-социальными) и внутренними (психологическими) изменениями. Наибольшую остроту и разрушительность конфликт обретает в странах, не готовых к стремительным социальным сдвигам. Возникшая проблема познания своеобразия типов модернизации решена путём сравнительного анализа. Ш. Эйзенштадт ввёл понятие органичной модернизации в странах её «первого эшелона», где преобразования стихийно развивались на почве национально-культурных традиций Западной Европы и становились образцом для всего мира XIXXX вв. Неорганичная модернизация в странах «второго эшелона» (к нему относилась и Россия) происходила под воздействием внешних импульсов военного и экономического соперничества между государствами), а также потребностей правящей элиты. Основным субъектом новшеств выступало государство. Страны «третьего эшелона» (колонии и зависимые территории) становились объектом угнетения со стороны центров мировой экономической системы, не имея сил выработать самостоятельную стратегию развития [1].

Путь «догоняющего развития», избранный Российской империей XVIII — начала XX вв., не был прямолинейным. Потребность в реформах, вызванная внутренним состоянием общества и внешним влиянием Запада, складывалась раньше, чем страна созрела для перемен. Почин преобразований брало на себя централизованное государство и проводило новшества в жизнь бюрократическими приёмами. На старую традиционную структуру накладывалась новая. Как справедливо отмечает В. А. Красильщиков, возникла «многослойность, даже рыхлость социальной структуры». В итоге модернизация не преодолевала, а воспроизводила обновленные проявления многоукладности (кустарные промыслы, сезонные заработки крестьян, земельную аренду и т. д.) [2].

Любая общественная система действует как целостность специализированных взаимосвязанных элементов. Источником развития, следовательно, является система разнообразных противоречий, существующих на различных уровнях системы. До середины 1980;х гг. общественные науки в СССР отвергали альтернативность развития нашей страны, возрождая тем самым провиденциализм в историографии (пусть и в атеистической форме). Впервые идеи альтернативности были открыто высказаны М. Я. Гефтером и П. В. Волобуевым. Каждый из них шел самостоятельным путем познания. М. Я. Гефтер пояснял, что альтернативность — правило разнонаправленности «всеобщего человеческого развития», создающее обстановку выбора. Степени вероятности («после выбора») — величина переменная, но не исчезающая. Гефтер отмечал, что не использованные людьми альтернативы не исчезают, а включаются в следующие ситуации выбора как отягчающий фактор [3].

П. В. Волобуев обосновал понятие «выбора пути общественного развития», то есть принципиально нового направления или типа социальных изменений, а также существенно различных вариантов движения. Была показана вероятная природа действия общественных законов. Они прокладывают себе путь через хаос разнонаправленных векторов интересов, выражаясь в равнодействующей социальных сил и тенденций. Спектр возможностей выбора нарастает в сравнении сфер жизни: от экономической до духовной [4].

Источником альтернативности была именно совокупность разнородных по формационной природе укладов, классов и социальных групп, стереотипов сознания и поведения.

Исследования Т. Шанина и А. Лейпхарта показали, что большинство стран мира — именно «мозаичные», многосоставные (многоукладные) общества. Их развитие идет самобытно именно в силу доминирования «переходных» социальных форм. Почти весь путь отечественной истории состоялся под знаком господства многоукладности и вызванного ею раскола общества на противостоящие социокультурные сегменты [5].

Корни раскола общества лежат в его межформационной стадии развития. В силу цивилизованного уровня и типа развития России именно крестьянство (80% населения) определяло суть и тенденции раскола общества, его сегментацию на типы культуры. «Крестьянственность» сознания и форм производственной активности проявлялась в различной форме у всех социальных групп в пореформенной России.

Социокультурная специфика Северо-Западного Кавказа выражалась в пограничном, переходном состоянии на стыке православной и исламской цивилизаций. Аграрно-индустриальные русские отделы и патриархально-аграрные горские районы сосуществовали как бы в различных исторических временах, развивались в неодинаковом темпе и с разной направленностью.

Различия проявлялись не только в социально-экономическом уровне местных сообществ, но и в системе базовых ценностей, в политических ориентациях и моделях политического поведения.

Главная особенность рыночной модернизации стран второго эшелона заключалась в том, что они не знали чётко выраженного капитализма «свободной конкуренции». В капиталистическую стадию они вступили при наличии весьма значительных остатков феодализма, тормозивших социально-экономическое развитиесоздание системы крупнопромышленного производства происходило с существенными нарушениями классической последовательности (мелкотоварное производство — мануфактура — фабрика — паровой железнодорожный и водный транспорт) и более быстрым темпом. Последнее обстоятельство объясняется активным вмешательством государства в сферу экономики, с одной стороны, и массовым притоком иностранных капиталов — с другой. Наконец, одним из результатов такого пути складывания системы крупнокапиталистического производства было возникновение весьма значительного государственно-капиталистического сектора в экономике страны явления, почти совершенно не известного странам первого типа.

В отечественной исторической литературе уже достаточно обоснованно выяснено, что к концу XIX века в хозяйственном организме страны сложился зрелый и высокоразвитый капитализм в крупной промышленности, но в то же время сохранились феодальные пережитки во всем строе пореформенной России, особенно сильные в сельском хозяйстве: в системе крестьянского надельного землепользования, в сословной неравноправности крестьян, в сохранении огромных латифундий дворян, практикующих докапиталистические формы эксплуатации.

При этом следует иметь в виду, что наиболее детально и всесторонне изучены аграрные отношения в стране, исследование же истории развития промышленности значительно отстаёт. Ещё меньше работ посвящено комплексному исследованию неорганичной модернизации промышленности и сельского хозяйства.

В настоящей диссертационной работе объектом исследования является развитие производительных сил на Северо-Западном Кавказе в условиях рыночной модернизации страны, а предметом — взаимоотношение аграрного сектора экономики пореформенного времени с формирующейся капиталистической системой в нарождающейся промышленности.

Территориальные рамки исследования включают в себя Кубанскую область (основанную в 1860 г.) и Черноморскую губернию (выделилась из состава Кубанской области в самостоятельную административно-территориальную единицу в 1896 г.), то есть регион, называемый ещё Северо-Западным Кавказом. Это была окраинная территория страны, бурно заселявшаяся в пореформенное время крестьянами — переселенцами из центральных губерний страны, где высокими темпами развивался капитализм в сельском хозяйстве, в меньшей степени — в промышленности, но обладавшей значительным потенциалом в таких отраслях, как нефтяное и цементное производство.

Хронологические рамки исследования охватывают период с 1861 по 1904 год, то есть время начала неорганичной модернизации, связанной с буржуазными реформами 60-х гг., и заканчиваются кануном первой российской революции, закономерно вытекавшей из особенностей социально-экономического и политического развития указанного отрезка времени.

Степень изученности проблемы. В вышеприведённой постановке проблемы она до сих пор никем не исследовалась. Основное внимание историков было уделено изучению истории сельского хозяйства и аграрных отношений. В меньшей степени предметом исследовательского внимания стала промышленность и почти совсем не изучались кустарные промыслы крестьян.

В досоветской историографии обращают на себя внимание работы известного историка и статистика Ф. А. Щербины, в которых нашли отражение либерально-народнические взгляды автора, приверженца теории казачьей самобытности, отрицавшего наличие капиталистических отношений в Кубанской области. Поэтому не должны удивлять его выводы о том, что «вольнонаёмных рабочих на Кубани нельзя назвать рабочими в смысле западноевропейском. Это не бездомный пролетариат, прикреплённый к известному роду производства узами капитала. Это тоже хозяева, хотя и крошечных, бедных, расстроенных, но своих хозяйств» [6].

В данном случае Ф. А. Щербина оказался под влиянием шаблонного понимания того положения экономической теории, что капитализм требует свободного безземельного рабочего. Здесь им не учитывался такой фактор, как особенности проникновения капитализма в земледелие с его неизбежной медленностью и пёстрым разнообразием форм, особенности на Северном Кавказе, где среди казаков и других коренных этносов тип сельского рабочего с наделом был особенно распространенным.

В другой своей работе, посвященной историческому развитию общины кубанских казаков, Ф. А. Щербина менее категоричен и на материалах, собранных в 1879—1880 гг. экспедиционным путём, утверждал, что Кубанская область пережила в это время «весьма интересный фазис своего развития — переход от одних жизненных порядков в казачьем быту к другим. Время не изгладило ещё окончательно старых общественно-экономических форм и отношений, а жизнь между тем выдвинула целый ряд новых осложнений и задач «[7].

В работе, посвященной истории Кубанского казачьего войска, Ф. А. Щербина пришел к выводу о том, что «общее экономическое благосостояние края повысилось в небывалой степени», и связывает его с окончанием Кавказской войны и бурным заселением края в пореформенную эпоху. Однако акценты, расставляемые автором в отношении переселенцев, нельзя признать до конца позитивными. Так, он пишет о надвигании в край пришлого, чуждого казачеству люда. «Сам по себе этот факт, — комментирует кубанский историк, — с точки зрения истории и науки, является признаком прогрессивной жизни. Так было везде, где жизнь двигалась вперед. Но беда в том, что появление в крае пришельцев внесло многочисленные затруднения как для коренного населения, так и для переселенцев. В густых рядах пришельцев оказался значительный процент хищников во всевозможных видах, людей наживы, одинаково со всех концов опутавших и хозяина-казака, и переселенца-бедняка» [8].

Своеобразным взглядом со стороны является работа В. И. Чаславского, рассматривавшего переселенческий вопрос с точки зрения интересов населения центрально-черноземных губерний с их избыточным населением и мизерными наделами крестьянства. Работа В. И. Чаславского интересна еще и тем, что её материалы позволяют ответить на очень сложный вопрос о степени связи отходников со своим собственным хозяйством. По ним видно, что в первые пореформенные десятилетия связь пришлых рабочих с землей была еще прочной. Они приходили на юг в основном только на определенный период сельскохозяйственных работ, после чего возвращались домой, чтобы убрать свой урожай. В этот период работа по найму была для них подсобным занятием для пополнения семейного бюджета. Исследователь отмечал, что часть пришлых рабочих приходит на юг «на время весны до осени, это так называемые сроковые рабочиено большая часть приходит только летом, на короткое время, для спешных работ, именно на так называемую косовицу, то есть для уборки трав и хлебов» [9]. Эти наблюдения В. И. Чаславского убеждают в том, что капитализм, находясь на низких ступенях своего развития, не в состоянии полностью оторвать сельского рабочего от своего собственного хозяйства.

Работы, написанные на эту тему в более позднее время, характеризуют те изменения, которые происходили в области отхожего промысла. Так, в 90-е гг. XIX и в начале XX вв. наблюдалась иная картина. В характере передвижения наемных рабочих произошли изменения, отражавшие процесс дальнейшего развития рыночных отношений в земледелии и формирование сельскохозяйственного пролетариата. Интересные данные, относящиеся к трем губерниям — Воронежской, Курской и Харьковской, поставлявшим на и протяжении всего пореформенного периода огромные массы рабочих в капиталистически развитые губернии Юга России, приводит М. Фаас: «Уходят рабочие в мае после своих посевов, небольшая часть рабочих возвращается после сенокоса, то есть около двадцатых чисел июня, а большинство возвращается только в конце сентября, даже в октябре. Можно сказать. 1/5 (часть) рабочих возвращается после сенокоса на юге, а 4/5 приходят домой осенью» [10].

Для начала XX в. увеличение продолжительности отхода констатирует также И. Красноперов. Сначала уходили по краткосрочным билетам, затемпо годовым индивидуальным паспортам, а на рубеже двух веков стали уже уходить и на более длительное время, целыми семьями, оставляя избы заколоченными. Отход на такое продолжительное время, справедливо пишет автор, делает невозможным совмещение отхожих промыслов с земледельческим занятием — в некоторых деревнях заколоченные избы составляют половину общего их количества [11].

Неизвестный автор, скрывший свою фамилию под инициалами М. А., исследовал отхожие промыслы в Курской губернии. Сравнивая число отхожих рабочих за 80-е годы и за 1899 г., он также отметил увеличение отхода женщин и появление семейного отхода, неизвестного в 80-е гг., «при котором промышленник со своей семьей передвигается в новые места в поисках работы» [12].

Фактической содержательностью, обилием использованных первоисточников (в первую очередь материалов лечебно-продовольственных пунктов) отличаются работы либерального народника Н. И. Тезякова. Начиная с 1889 г. Н. И. Тезяков написал около 50 работ, посвященных изучению медико-санитарного положения сельскохозяйственных рабочих в южных губерниях России.

Исследования Н. И. Тезякова [13], преследуя узкие санитарно-гигиенические цели, тем не менее дают представление о последствиях рыночной модернизации в сельском хозяйстве. На большом фактическом материале автор показал, что капитализм в земледелии ведёт к применению сельскохозяйственных машин и орудий, а вместе с этим — к интенсификации труда, снижению заработков рабочих, к широкому привлечению дешевого женского и детского труда, росту безработицы.

Обследуя положение земледельческих рабочих на рынках найма и в экономиях Дона и Северного Кавказа, Н. И. Тезяков пришёл к выводу, что оно было здесь ещё более тяжелым, чем в земских губерниях (Херсонской, Таврической, Екатеринославской) [14].

Находясь под влиянием народнической идеологии, Н. И. Тезяков не понимал социальных корней происходивших в эпоху рыночной модернизации событий, не мог правильно понять и объяснить сущность наблюдаемых им явлений. Убежденный силой фактов в развитии капиталистических отношений в сельском хозяйстве, он, однако, отмечал и подчеркивал лишь отрицательную сторону этого процесса и не замечал другой стороны явления — его прогрессивного, по сравнению с феодально-крепостническим строем, значения. Игнорируя прогрессивную сторону развития капитализма в сельском хозяйстве, народники тем самым идеализировали отработки, местные заработки, отрицательно относились к отходу рабочих, не понимая того, что «пе-рекочевыванье» разрушает кабальные формы найма и отработки.

Пришлым рабочим в Кубанской области посвящена статья А. А. Белобородова в «Северном вестнике» за 1896 г. [15]. Она не содержит выводов и обобщений, но сведения о количестве пришлых рабочих в Кубанской области в начале 90-х гг. XIX в. ценны тем, что почерпнуты из местного архива, из материалов, ныне совершенно утраченных.

Весьма обстоятельно и всесторонне осветил экономическое и юридическое положение иногородних Кубанской области чиновник Тихорецкого регистрационного пункта сезонных рабочих А. И. Шершенко [16]. Основываясь на прочных статистических и правовых материалах, он охарактеризовал бесправное положение иногородних на Кубани, их полную зависимость от местного привилегированного казачьего населения, экономическую слабость их хозяйств.

Вопросу об иногороднем населении посвящена также довольно развернутая статья известного публициста и общественного деятеля, редактора неофициальной части газеты «Кубанские областные ведомости». (1897−1902 гг.) Л. М. Мельникова [17]. Прилив иногороднего населения в Кубанскую область публицист связывает с изданием 29 апреля 1868 г. нового закона «О дозволении русским подданным невойскового сословия селиться и приобретать собственность в землях казачьих войск., не спрашивая согласия ни войскового начальства, ни городского или станичного общества» [18]. Сущность этого закона заключалась в отмене «коренного закона, воспрещавшего лицам неказачьего сословия селиться и приобретать какую-либо собственность в землях казачьего войска». Новый закон, оставляя неприкосновенным принцип неотчуждаемости войсковой земли, все же дал возможность иногородним владеть усадебной оседлостью на таких же прочных основаниях, на каких владеет ею полный собственник [19]. Главным следствием указанного закона явился заметный рост иногороднего населения в Кубанской области.

Немаловажно и то, что новые пришельцы, опутанные многочисленными крепостническими пережитками, бежали от «утеснения» у себя на родине, от нищенских земельных наделов, ничтожных сторонних заработков, бежали от полусвободного труда к свободной продаже своей рабочей силы.

Заметный рост земледельческого производства в Кубанской области в пореформенный период, по справедливому замечанию Л. М. Мельникова, в значительной степени обязан увеличению численности иногороднего населения. Кроме того, благодаря именно иногороднему населению, Кубанская область обогатилась громадным количеством усовершенствованных земледельческих орудий, оказавших самое благотворное влияние на развитие сельского хозяйства.

Эта огромная перемена была произведена и с немалым участием казачьего и коренного крестьянского населения. Но иногородним принадлежит часть первоначального и главного фактора в этом прогрессивном процессе.

К числу наиболее плодовитых и разносторонних историков принадлежал Е. Д. Фелицын. Возглавляя Кубанский статистический комитет, он организовал сбор и разработку административной статистики, ввел в практику этого учреждения регулярную подворную перепись сельского населения с хозяйственными признаками, составил программу для описания станиц Кубанской области, которая была разослана станичным учителям для руководства и исполнения, по этой программе было составлено несколько описаний. Работая секретарем Кубанского областного статистического комитета, а затем его действительным членом, Е. Д. Фелицын под своей редакцией выпустил два первых тома «Кубанского сборника» — печатного органа комитета и семь справочных памятных книжек. В них особое внимание привлекают статистико-этнографические очерки некоторых станиц, содержащих ценнейшую информацию о подворном распределении скота, позволяющей составить представление о социальной структуре сельского населения Кубанской области [20].

Ведя ежегодные подворные переписи населения с хозяйственными признаками, Е. Д. Фелицын получил возможность для составления и издания таких во многих отношениях ценных трудов, как: «Списки населенных мест Кубанской области» [21], содержащими данные о землевладении с важнейшими экономическими признаками. Особый интерес представляют его «Статистические таблицы народонаселения Кубанской области за 18 711 877 гг.», по которым прослеживается демографическая ситуация на Кубани в динамике [22].

В середине 80-х гг. XIX в. по поручению министра финансов России председатель Ставропольского отделения Крестьянского поземельного банка Д. Н. Никитин исследовал состояние сельского хозяйства в Кубанской области. Основная часть материалов была собрана им экспедиционным путем, при объездах кубанских станиц летом 1886 г. Кроме того, в бытность в Екатеринодаре он ознакомился с делами Кубанского областного статистического комитета и межевого управления, найдя там много материалов, соответствовавших цели его поручения. В результате такого полевого и чисто научного поиска в «Ставропольских губернских ведомостях» появилась очень интересная статья под названием «Сведения о Кубанской области», в которой на большом фактическом материале, к настоящему времени не сохранившемуся, показана история частного землевладения в Кубанской области на её начальном этапе, определены арендные и продажные цены [23]. Сведения эти достоверны, так как собирались они не для банковской специальной цели, зачастую приводившей к завышению.

Анализу мелкопоместного землевладения (5−50 дес.), располагавшегося в предгорной правобережной части Кубани, посвятил свой доклад на общем собрании членов Общества любителей изучения Кубанской области управляющем областной чертежной С. И. Кедров [24].

В русле официальной казачьей историографии освещал экономико-социальное значение поземельного владения кубанских казаков Л. Тмутараканский[25]. Вслед за Ф. А. Щербиной он был сторонником общинного казачьего землевладения, выступал против частного землевладения, нарушавшего, по его мнению, весь традиционный строй казачьей жизни. Немаловажным обстоятельством, негативно отражавшимся на трансформации казачьего уклада жизни, он считал наличие в Кубанской области большого количества русских крестьян-переселенцев, которых он называл «паразитами для казачьего благосостояния» [26].

В статье М. В. Орлова «Кубанская область в отношениях экономическом, торговом, промышленном, учебном и т. д. теперь и 25 лет тому назад» [27] на основе солидной источниковой базы характеризуется экономическое положение кубанского казачества в последней четверти XIX в. Однако в ней отсутствует глубина анализа, и её автор ограничивается лишь констатацией роста поголовья скота, увеличения количества сельхозмашин у войсковых жителей, делая общий вывод о повышении их благосостояния.

Весьма интересными и очень ценными с точки зрения фактической содержательности являются описания передового имения «Хуторок» барона В. Р. Штейнгеля, составленные П. Н. Котовым [28] и Н. В. Лещенко [29]. Они позволяют получить довольно четкое представление о том, как передовые кубанские хозяйства трансформировались в условиях рыночной экономики. Конечно, таких хозяйств было немного, и «Хуторок» — самое выдающееся явление в их ряду, но они показывают те тенденции, которые происходили с крупными земельными владениями в пореформенную эпоху.

Несколько под иным углом рассматривал положение дел в этом хозяйстве либеральный публицист из Ставрополя Я. В. Абрамов. В газете «Приазовский край» была опубликована его статья «Образцовое хозяйство и рабочие» [30], в которой автор с либерально-народнических позиций критиковал производственные отношения, господствовавшие в «Хуторке». По существу эта статья представляет собой всего лишь идеологический комментарий к книге П. Н. Котова об этом имении и может составить интерес для историка разве что в плане характеристики взглядов самого Я. В. Абрамова. В подобном же духе написана им и другая статья — «Фабричные порядки в сельском быту» [31]. Но в ней содержится некоторый фактический материал, касающийся правового положения сельскохозяйственных рабочих Юга России.

Для целей нашего исследования представляют интерес работы Л. В. Македонова [32] впервые применившего метод земско-статистической обработки материала при изучении нагорных станиц Кубанской области.

Не менее интересной является его работа, основанная на данных первой всероссийской переписи населения 1897 г. [33]. В ней содержится разнообразный статистический материал о социальном составе населения Кубани: сведения о хозяйствах с наемными рабочими, а также выделяющих батраков о семействах с домами и бездомных, о промыслах населения Кубанской области в конце XIX в. и др. Исследования Л. В. Македонова по характеру содержащегося в них материала можно считать первоисточниками.

Интересен отдельными выводами и наблюдениями очерк Я. Я. Полферова [34]. Причем некоторые из них не потеряли научного значения и в настоящее время. Вместе с тем, работа не лишена недостатков. В ней содержатся противоречивые суждения по вопросу состава сельских рабочих. К такой острой теме, как нарушение договоров найма, автор подходил с позиций абстрактного «объективизма». Он считал, что в несоблюдении условий найма были виновны обе стороны, но чаще всего нарушителями являлись рабочие. При этом Я. Я. Полферов умалчивал о том, что при капитализме нередко так называемые нарушения договоров найма были не чем иным, как своеобразной формой протеста против чрезмерной эксплуатации, способом борьбы сельскохозяйственных рабочих за лучшие условия приложения своего труда.

В конце XIX — начале XX в. аграрные отношения в России обострились. В 1902 г. с целью обсуждения вопросов, связанных с состоянием дел в сельском хозяйстве, в С.-Петербурге под председательством С. Ю. Витте было созвано Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности.

Для этого совещания по поручению самого С. Ю. Витте князем Н. В. Шаховским была написана монография об отходе крестьян на земледельческие заработки [35], которая представляла собой переработанное и дополненное на основании новых данных его же сочинение «Сельскохозяйственные отхожие промыслы» (СПб., 1896). В монографии использован значительный конкретно-исторический материал, затронуты вопросы местных и отхожих промыслов крестьян, сельскохозяйственных и неземледельческих промыслов, особенности районов выхода сельскохозяйственных рабочих районов, нуждающихся в рабочих и др. Работа носит описательный характер. Взгляды автора отличались робким пожеланием мероприятий буржуазного характера в условиях самодержавия — расширения сети врачебнопродовольственных пунктов, ведения института сельскохозяйственной инспекции, усиление некоторых мер по охране труда в сельском хозяйстве и т. п. По существу, Н. В. Шаховской, так же, как и другие либеральные деятели, предлагал лечить болезни, не устраняя их причин. Его предложения касались следствий, а не причин общественных явлений.

Представляет интерес работа А. В. Юшко «Развитие земельных отношений на Кубани» [36], посвященная изучению положения иногороднего населения в Кубанской области. Автор — толстовец, а затем социалист-революционер — достаточно хорошо знал на практике сельское хозяйство. Его книга содержит ряд интересных сведений по экономическому положению, как казаков, так и иногородних в Кубанской области, помогающих глубже понять социальную структуру кубанской станицы, хотя это и не входило в круг основных задач, заявленных автором.

Таким образом, досоветская историография ввела в научный оборот определённый фактический материал, сделала ряд верных наблюдений, главным образом относительно аграрного развития Кубани. Но она оказалась неспособной теоретически обобщить конкретно-исторический материал и дать научное объяснение процессам рыночной модернизации региона в пореформенную эпоху.

После октября 1917 г. в исторической науке происходит постепенный процесс смены методолого-теоретических ориентиров: на смену так называемому буржуазному направлению приходит марксистско-ленинское с такими его приоритетными темами, как развитие производительных сил (в том числе и в сельском хозяйстве), общественные отношения и классовая борьба.

Однако марксистско-ленинское направление в исторической науке господствующим становится не сразу. 20 — 30-е гг. XX в. можно считать переходными, когда в работах наряду с «правильными» марксистко-ленинскими взглядами встречались и отголоски старых воззрений, тем более что основными авторами в это время являлись публицисты и краеведы, впервые вступившие на поприще исторической науки еще в досоветский период.

К таким авторам в первую очередь можно отнести И. Гольтентула [37], Ладоху Г381, М. Лолу Г391, Н. Лихницкого Г40] и И. Кулиша Г411 занимавшихся изучением аграрных отношений досоветской Кубани. В их работах прежде всего привлекает внимание рассмотрение социальных отношений в кубанской станице, взаимоотношения казачества и иногородних.

В это же время появляются первые публикации по национальным районам бывшей Кубанской области (Адыгее, Карачае, Черкессии), в которых предпринимались попытки освещения аграрных отношений в горных аулах Закубанья и Верхней Кубани [42]. Скудность источниковой базы, трудность добывания первоисточников, бессистемность и разбросанность имевшегося материала и само написание работ в свободное от обычных трудовых занятий время предопределили неизбежные ошибки и недостатки вышедших книг и статей. Но при этом следует иметь в виду, что сами авторы понимали недочёты работ и вполне откровенно, как, например, Умар Алиев, рассматривали свои публикации как «только первый опыт собирания, систематизирования и построения по определенному плану имеющегося. материала.» [43].

В 50-х гг. XX в. появляются новые исследования по аграрному развитию Кубани. В них разрабатываются особенности проникновения капиталистических отношений в различные районы Северо-Западного Кавказа [44], но полная картина рыночной модернизации региона в них отсутствует.

Наиболее удачной в проблемно-методологическом отношении стали статьи А. В. Фадеева [45]. В них показаны формы и методы проникновения рыночных отношений в экономику различных регионов Северного Кавказа, вовлечение их в экономическую систему Российского государства. Работы.

А. В. Фадеева послужили своеобразным толчком к более углубленному освещению аграрных отношений в различных районах Северного Кавказа.

Самый заметный вклад в исследование конкретного процесса проникновения в горские аулы и казачьи станицы Карачая и Черкесии капиталистических отношений во второй половине XIX — начале XX вв., ломки старых форм хозяйства и разрушения сельской общины, специфики претворения в жизнь столыпинской аграрной реформы в горских районах внесла В. П. Невская [46]. В ходе исследования она пришла к выводу о том, что для Карачаево-Черкесии, как и для всей страны, аграрный вопрос заключался в необходимости ликвидации крепостнических отношений в сельском хозяйстве. Но для народов этого региона, по мнению автора, он осложнялся наличием колониального гнёта и, в первую очередь, колониальными отношениями в земельном вопросе, так как большие массивы горских земель были отобраны правительством у коренного населения и переданы в казну, использованы для земельных раздач помещикам, эксплуатировались сдачей в аренду. Рассматривая порайонные особенности рыночной модернизации Карачаево-Черкесии, В. П. Невская пришла к выводу о том, что в плоскостных селениях товарным становилось земледелие, а в горных — скотоводство. В свою очередь, специализация районов вела к усилению торговых связей [47].

Исследовательница, используя самые разнообразные источники, убедительно доказала, что результатом этих процессов было расслоение крестьянства и разложение общины, которое шло по линии растущего земельного неравенства, обезземеливания бедноты и концентрации земли в руках кулачества, а с другой стороны, — неравенства во владении скотом. На материалах исследуемого региона В. П. Невская доказала, что и здесь процесс классообразования не был завершенным. Основным видом производства было мелкотоварное, а не капиталистическое хозяйство, основной категорией крестьян — середняки. Кроме того, исследуя формы эксплуатации рабочей силы, она пришла к заключению о том, что «использование вольнонаёмного труда редко выступало в чистом виде, чаще — под завесой многочисленных пережитков патриархальных отношений, в виде испольного выпаса скота и испольной аренды, пятилетнего батрачества, товариществ по выпасу скота и т. д.» [48].

Перестройке сельского хозяйства у горских народов Кубанской области уделяли главное внимание в своих работах А. Д. Бесленеев [49] и Б. М. Джимов [50].

С этнографических позиций изучал, и довольно успешно, развитие сельскохозяйственных культур, традиционных земледельческих орудий и систем земледелия у народов Северного Кавказа на рубеже XIX — XX вв. осетинский историк Б. А. Калоев [51]. В работах же Л. И. Футорянского прослеживаются социально-экономические отношения в казачьих регионах всей России [52]. В. П. Крикунов поставил проблему изучения иногороднего населения на Северном Кавказе [53], которая так и не получила своего научного разрешения.

Примерно к этому же времени относится начало исследования Ф. П. Тройно [54] такого сложного вопроса, как земельная аренда у горских народов Северного Кавказа на рубеже Х1Х-ХХ вв. В ходе изучения темы автор пришел к обоснованному выводу о том, что правительственная политика в аграрном вопросе привела к такому распределению земли на Кубани и Тереке, при котором основная масса горского населения оказалась в очень трудном положении и вынуждена была прибегать к аренде земель у казаков, сравнительно лучше обеспеченных этим средством производства [55].

На примере Карачая и Балкарии такие виды аренды были скрупулезно исследованы Е. Н. Студенецкой [56].

Заметным событием в историографии аграрной истории Предкавказья стал выход в свет монографии П. А. Шацкого [57], в которой на широком источниковедческом материале рассмотрены такие вопросы, как пореформенная колонизация региона, землевладение и землепользование, развитие животноводства, зернового хозяйства и социальные изменения в составе населения, вызывавшие обострение классовой борьбы. По сути, это было первое такое многоплановое научное исследование аграрного вопроса в столь широких территориальных рамках. Автор детально изучил процесс перехода от ранних этапов капиталистического развития к их более зрелым не только экономическим, но и социальным формам. Он проследил постепенную переориентацию сельского хозяйства региона от животноводства к земледелию и от экстенсивных форм хозяйствования к интенсивным.

Книга П. А. Шацкого посвящена изучению только русского населения Предкавказья, оставляя в стороне горские и кочевые народы. Кроме того, она охватывала в основном период 60−90-х гг. XIX в., не выходя непосредственно на предреволюционный период.

Весьма активно занимался исследованием истории сельскохозяйственного производства в различных районах Северного Кавказа В. Н. Рату-шняк, которое завершилось в конце 80-х гг. XX в. изданием солидной монографии обобщающего характера [58]. Хронологически она охватывает период с конца XIX в. по 1917 г. и таким образом восполняет тот пробел, который имелся в работе П. Л. Шацкого. Существенным достоинством этого исследования является также то, что в ней представлены горские и кочевые народы. На обширном статистическом материале автор прослеживает развитие земельных отношений, эволюцию основных отраслей сельского хозяйства, социально-экономическое развитие, производственно-техническое оснащение сельского хозяйства, капиталистические формы организации торговли и переработки сельскохозяйственной продукции и влияние первой мировой войны на сельское хозяйство Северного Кавказа.

Специально исследовал особенности формирования сельскохозяйственного пролетариата в степном Предкавказье А. И. Годючко [59]. В его статьях и кандидатской диссертации рассматривается численность этого отряда российского пролетариата, его положение и борьба. Положительным в его работах является привлечение нового архивного материала, характеризующего разные аспекты формирования, положения и борьбы сельских наёмных рабочих. Однако в них отсутствуют обобщающие выводы о соотношении форм этой борьбы и силы натиска пролетариата, преувеличивается размах выступлений. Критически следует отнестись и к его методу определения размаха движения по количеству отделов, в которых имели место выступления рабочих. Предпочтительнее, на наш взгляд, было это сделать по количеству выступлений и их форме.

Заметный вклад в исследование истории сельскохозяйственного пролетариата Юга России и крестьянства Северного Кавказа внес Б. А. Трехбратов [60]. Его книги по указанным темам получили высокую оценку рецензентов [61].

Таким образом, отечественная историография развития сельскохозяйственного производства имеет существенные достижения и многие вопросы истории сельского хозяйства и крестьянства, а также сельского пролетариата ею изучены достаточно всесторонне и доказательно.

Значительно меньшие успехи были достигнуты в исследовании истории промышленного производства. Так, в дореволюционной краеведческой литературе предпринимались попытки изучения нефтяной промышленности.

Несколько статей по этой теме написал Е. М. Юшкин [62]. По своему характеру они представляют собой, скорее всего материалы к подобному исследованию, что и нашло отражение в одном из названий статей.

Нефтяные промыслы изучались также Н. И. Попандополо [63], Д. Баклановым [64], В. Потолицыным [65], А. Коншиным [66], С. И. Штейнером и К. П. Пономаревым [67], В. Виндой [68], И. М. Губкиным [69].

В советское время историей нефтяной промышленности на Кубани и участием в её развитии иностранного капитала довольно продуктивно занимался М. М. Дубовицкий [70]. К 50-м гг. XX в. относится также научно-популярная публикация С. Штейнера [71].

История цементной промышленности, как в целом во всей Российской империи, так и в отдельных регионах, изучена пока еще недостаточно. Досоветские работы, как и по нефтяной промышленности, весьма малочисленны и представлены в основном технико-экономическими обзорами [72]. К 20-м гг. XX в. относятся первые попытки исследования истории цементного производства в отдельных районах страны, хотя по уровню анализа и обобщения материала эти работы нельзя назвать совершенными [73]. Только с 60-х гг. исследовательский интерес к данной теме стал устойчивым, что привело к появлению солидной монографии Э. И. Логинова [74], вторая глава которой в очерковом плане освещает состояние цементной промышленности в дооктябрьское время. В 1965 г. появилась интересная публикация А. Л. Цукерника, затрагивающая историю цементного синдиката на Юге России [75]. Весьма плодотворно исследовал историю кубанской нефтяной промышленности В. Н. Черников [76]. Интересные сведения о развитии цементного производства в Новороссийске содержатся в научно-популярной работе Г. В. Утюгиной и Г. А. Крамоха [77].

Неравномерно исследованы кустарные промыслы народов СевероЗападного Кавказа. Впервые развернутый очерк кустарных промыслов Северного Кавказа был составлен О. В. Маргграфом [78]. Он относится к началу 80-х гг. XIX в.

В советское время активно занимались исследованием этой отрасли горского хозяйства Г. X. Мамбетов [79] и М. А. Меретуков [80]. Что касается славянского населения Кубанской области, то по нему не имеется специальных исследований. Лишь в восьмом томе «Сборника материалов по описанию местностей и племен Кавказа» несколько десятков станичных учителей дали обзоры состояния кустарных промыслов [81], но они больше носят характер источников, чем научных исследований, поэтому нуждаются в дополнительном анализе и обобщении.

Весьма заметным событием в научной жизни Северного Кавказа стал выход в 1973 г. монографии В. П. Крикунова [82], в которой впервые прослеживается развитие промышленного производства, начиная с кустарных промыслов и заканчивая крупной фабрично-заводской индустрией в 60−90-е гг. XIX в.

В последующее время такой подход к изучению промышленности, к сожалению, не получил развития. Зато появились работы по истории крупного промышленного производства в Кубанской области и Черноморской губернии[83].

Завершая историографический обзор, можно констатировать отсутствие комплексного научного исследования по истории развития производительных сил на Северо-Западном Кавказе в вышеобозначенных хронологических рамках. Вместе с тем, в трудах целого ряда историков освещены многие вопросы интересующей автора диссертации проблематики, опубликован обширный фактический материал, что создает определенную базу для подготовки такой обобщающей работы.

Цели и задачи исследования. Целью диссертации является всестороннее освещение истории развития производительных сил в Кубанской области и Черноморской губернии в условиях рыночной модернизации страны.

Данная цель конкретизировалась через постановку ряда новых задач, главные из которых можно свести к следующим:

— установить общие тенденции социально-экономического развития на Северо-Западном Кавказе в 60-е гг. XIX — начале XX вв.;

— показать динамику проникновения рыночных отношений в экономику региона, определив те связи, которые устанавливались между её различными секторами, в частности, между сельским хозяйством, кустарными и отхожими промыслами, а также с зарождающейся промышленностью;

— раскрыть зарождение и развитие различных промыслов, связи с основными видами занятий сельского населения в этно-территориальном разрезе;

— определить место и роль новых систем и типов хозяйства в аграрном секторе экономики Северо-Западного Кавказа;

— проследить особенности развития внеземледельческого производства по схеме: промыслы — мануфактура — фабрика;

— выявить главные, ведущие отрасли местного промышленного производства;

— определить место и роль внеземледельческого предпринимательства в складывавшейся рыночной структуре производительных сил.

Методологическая основа диссертации. Данное исследование базируется на принципах историзма и системности. Первостепенное значение имело применение в работе типологического метода, с помощью которого выявляются главные и наиболее существенные свойства изучаемого объекта, в данном случае — производительных сил Кубанской области и Черноморской губернии в пореформенное время. В ходе исследования применялся также историко-сравнительный метод, с помощью которого выявлялось сочетание типичных и индивидуальных черт, присущих развитию производительных сил региона, характеризовались его отличительные признаки, сопоставление с другими территориально-административными единицами страны.

Источниковая база диссертации. При написании настоящего диссертационного исследования был использован обширный круг как опубликованных, так и в особенности архивных документов.

Источниковой основой диссертации стали материалы, хранящиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА), Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), Государственного архива Краснодарского края (ГАКК), Государственного архива Ростовской области (ГАРО), Новороссийского филиала ГАКК, Центрального государственного архива Грузии, и Центрального государственного архива республики Северная Осетия-Алания (ЦГА РСОА).

Основную массу источников по теме данного исследования можно распределить по следующим группам: социально-экономическая статистика, материалы делопроизводства, законодательные памятники и периодическая печать.

Такое деление является, конечно, условным, потому что не все материалы могут быть отнесены к одной группе. На практике редко встречается существование «чистых» источников. Чаще бывает наоборот: некоторые документы по своим качественным показателям можно отнести одновременно к нескольким видам источников. В данном случае в основу классификации положено деление источников по видам, под которыми понимается совокупность происхождения, содержания и формы, связанных с целевым назначением источника. Указанный подход имеет неоспоримые преимущества, так как позволяет применить к источнику единые методы исследования.

Одно из центральных мест при изучении темы занимают статистические источники, под которыми понимаются все материалы как опубликованные, так и архивные, возникшие на всех стадиях статистического учета. Они являются незаменимыми при выяснении таких вопросов, как расслоение пореформенного крестьянства и образование из него новых типов сельского населения — буржуазии и пролетариата.

Главным достоинством статистических источников является то, что они дают в распоряжение исследователя массовые данные, помогающие изучать закономерности исторического процесса. Критически переработанные и взятые во взаимосвязи и исторической последовательности статистические материалы являются одним из наиболее доказательных источников.

В дооктябрьской России сбор и обработка статистических данных отличались разбросанностью по разным ведомствам и организациям и отсутствием единой системы сбора и учета статистического материала.

В диссертации рассматриваются учёт, проводившийся Центральным статистическим комитетом и подчинявшимися ему местными статистическими комитетами, и учёт, проводившийся отдельными ведомствами, то есть являвшийся составной частью официальной, правительственной статистики.

Интересным источником является «Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г.», в которой впервые в России было учтено по одной программе всё население, установлена его численность, выяснено относительно точное разделение его по полу, возрасту, на городских и сельских жителей, по родному языку, вероисповеданию и другим признакам [84].

Производство переписи и её организация были задуманы и исполнены в тиши бюрократических кабинетов и канцелярий, вдали от общества. Кроме того, недостаточно внимательное отношение правительственных властей к переписи не могло благоприятно отразиться на самом ходе производства её, а малокультурность населения, территориальная обширность страны, разнообразие географических и экономических её условий усилили трудность получения добротного статистического материала.

Несмотря на свои заметные недостатки, перепись 1897 г. содержит наиболее достоверные и единственные из всех существующих данные о профессиональном составе населения России. Она имеет два существенных преимущества перед другими переписями: во-первых, охватывает всё население России, в то время как, скажем, земская и городская статистика касалась лишь отдельных частей его, во-вторых, разработана и осуществлена по одному плану, чего нельзя сказать о тех же земских и городских переписях.

Материалы первой всеобщей переписи населения Российской империи разрабатывались и издавались как Центральным статистическим комитетом, так и отдельными министерствами. По поручению Министерства финансов был разработан вопрос о численности и составе рабочих в России. В работе содержатся данные, характеризующие численность наёмных рабочих в различных отраслях сельского хозяйства, приводятся показатели по России в целом и по отдельным губерниям.

Первая перепись населения Российской империи проводилась зимой, когда многие производства совсем или частично прекращались, что значительно отразилось на подсчёте общей численности рабочих, занятых в сельском хозяйстве, в особенности пришлых рабочих. В переписи учтены только постоянные земледельческие рабочие, которые показали наёмную работу в качестве главного занятия. Другая часть сельскохозяйственных рабочих учтена в числе лиц, занятых в сельском хозяйстве и занимающихся всевозможными промыслами. Поэтому для подсчёта лиц, продававших свой труд в сельском хозяйстве, необходимо учитывать также и тех, которые занимались земледельческими промыслами.

Работа Л. В. Македонова основана на данных вторых экземпляров листов переписи населения по Кубанской области [85]. Кроме данных о промыслах жителей Кубани в ней содержатся сведения о хозяйствах с наёмными рабочими, а также выделяющими батраков, о семействах с домами и не имеющих их и др. Правда, данные эти не совсем полны, так как не все вторые экземпляры листов переписи по Кубанской области сохранились.

Из других публикаций Центрального статистического комитета следует отметить материалы Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г. и Всероссийской поземельной переписи 1917 г. [86]. Переписи проводились в период Первой мировой войны и охватили только территории губерний и областей, не занятых противником. Довольно подробная характеристика этих источников содержится в книге Б. А. Трехбратова [87]. Поскольку их материалы выходят за хронологические рамки нашего исследования, то мы лишь изредка прибегали к их данным, чтобы выяснить некоторые причинно-следственные связи между явлениями.

Важным и многосторонним источником являются материалы Отдела сельской экономии и сельскохозяйственной статистики департамента земледелия, представляющие собой образец ведомственного статистического учёта по сельскому хозяйству. Начиная с 1882 г., отдел выпускал ежегодные сборники под названием «I. год в сельскохозяйственном отношении по ответам, полученным от хозяев», в которых публиковались разнообразные сведения по сельскому хозяйству. Они охватывают 36-летний период (до 1917 г. включительно).

Кроме ежегодных публикаций сборников «I. год в сельскохозяйственном отношении.» издавались также сборники «Сельскохозяйственные и статистические сведения по материалам, полученным от хозяев». С 1884 по 1905 г. вышло 12 выпусков этого издания, особенностью которого являлась тематическая направленность. Так, третий выпуск был посвящен стоимости производства важнейших зерновых культур, пятый — вольнонаёмному труду, одиннадцатый — применению и распространению в России сельскохозяйственных машин и орудий и т. д. В совокупности с другими источниками корреспондентские данные использовались при подготовке к печати таких изданий, как «Свод статистических сведений по сельскому хозяйству России к концу XIX в.» (СП б., 1902;1903) и «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и некоторых иностранных государств» (издавался в С.-Петербурге с 1907 по 1917 г.).

Одним из основных источников по вопросам развития капитализма в сельском хозяйстве Северного Кавказа в пореформенный период являются отчеты губернаторов и начальников казачьих областей Кубани и Терека. Вопрос о достоверности сведений, содержащихся в губернаторских отчетах, долгое время являлся предметом дискуссий. Однако «тщательнейшее исследование этого вопроса А. С. Нифонтовым [88], внесло полную ясность. Применительно к обширным районам (несколько губерний) или за целый ряд лет отчёты дают достаточно надежные сведения» [89].

В отчётах содержатся сравнительно обширные и разнообразные сведения: о колонизации, посевах и сборах хлебов и трав, скотоводстве, количестве усовершенствованных земледельческих машин и орудий, ценах на хлеб, скот, рабочие руки и т. д.

Среди отчётов были «Личные всеподданнейшие отчёты», предназначенные для чтения самого императора и поэтому рисовавшие состояние дел в губернии или в области в розовом свете (например, «Личный всеподданнейший отчёт начальника Кубанской области и наказного атамана Кубанского казачьего войска за 1902 год»).

Ценным источником для исследования способов ведения помещичьего хозяйства являются материалы Дворянского земельного банка в Российском государственном историческом архиве (РГИА) и его Донского отделения в Государственном архиве Ростовской области (ГАРО), в которых имеются однотипные описания заложенных имений. По мнению советского историка А. М. Анфимова, разработка этих документов может дать основу для научного решения вопроса о преобладающих системах ведения помещичьего хозяйства по отдельным районам и по стране в целом [90].

В диссертации были использованы многочисленные официальные издания российской фабрично-заводской промышленности, в которых содержатся подробные сведения о промышленных предприятиях страны по отдельным отраслям и губерниям [91].

Привлекались также материалы местных справочных изданий Кубанского статистического комитета, в частности такие, как «Памятные книжки Кубанской области на. год», «Справочные книжки Кубанской области на. год», «Кубанские календари», «Кубанские сборники» и другие издания.

Из законодательных источников обращают на себя внимание прежде всего законы и положения 60-х гг. XIX в., свидетельствующие о том, что после отмены крепостного права и окончания Кавказской войны правительство вынуждено было считаться с потребностями объективного экономического развития страны и издало в 1862 г. положение «О заселении предгорий Западного Кавказа» [92] и в 1868 г. Закон «О дозволении русским подданным невойскового сословия селиться и приобретать собственность в землях казачьих войск., не спрашивая согласия ни войскового начальства, ни городского или станичного общества» [93]. Главное управление иррегулярных войск в своем разъяснении кавказскому военному начальству отмечало, что «. постановление 29 апреля 1868 г. издано в отмену коренного закона, воспрещавшего лицам неказачьего сословия селиться и приобретать какую-либо собственность в землях казачьих войск» [94]. Вышеуказанные законодательные акты свидетельствовали о завершении в истории Кубани и Терека периода безраздельного господства сословной замкнутости феодального казачьего землевладения.

Политика правительства в рабочем вопросе в какой-то степени отражена в документах Государственного совета (Фонд 1149 РГИА).

Наибольшее количество сведений по поставленным в данной работе вопросам содержится в делопроизводственной документации, весьма разнообразной содержательно и по особенностям происхождения. Здесь обращают на себя внимание материалы различных комиссий, собиравших сведения о землевладении и землепользовании, особенно в горных районах региона. Так, с 1905 г. в Тифлисе работало Особое совещание из чинов кавказской администрации, которое занималось подготовкой к проведению земельной реформы. Деятельность этого временного учреждения оказалась безуспешной, так как вопрос оказался неизученным. В связи с этим наместник российского императора на Кавказе граф И. И. Воронцов-Дашков распорядился создать еще одну комиссию, теперь уже специально для изучения аграрного вопроса и подготовки соответствующего проекта постановления. Комиссию эту возглавил юрисконсульт при военно-окружном совещании Кавказского военного округа Л. Г. Абрамов. По его имени и сама комиссия получила название Абрамовской. Эта комиссия провела всестороннее и глубокое изучение положения горских народов и подготовила проект их землеустройства, который обсуждался на тифлисском совещании 1908 г., но так и не был утвержден. Однако сами материалы представляют собой неоценимый источник для исследования пореформенного положения горцев Кубани и Терека. Важно то, что материалы Абрамовской комиссии увидели свет в 1908 г. [95] и широко используются в работах историков самых разных направлений.

Полнота и достоверность делопроизводственной документации выяснялась путей сопоставления её с другими видами источников, в том числе периодической печатью. Последняя содержит самые различные по жанру и содержанию материалы, служившие средством выражения и защиты интересов и идейного направления, проводимого тем или иным периодическим изданием. Благодаря этому она даёт ценные материалы по истории не только общественного движения, классовой и идейной борьбы различных политических течений и партий, но и по аграрному развитию Северо-Западного Кавказа в исследуемое время.

В работе широко использовались публикации «Кубанских областных ведомостей», первого печатного органа Кубани, издававшегося с 1863 г. и просуществовавшего до 1917 г. Газета отражала официальную точку зрения, выступала проводником политики и идеологии правительства, однако, когда руководителями «неофициальной части» становились прогрессивно настроенные деятели, в «Ведомостях» помещались материалы, в той или иной мере шедшие вразрез с официальной точкой зрения.

В частной газете «Северный Кавказ», основанной в Ставрополе в 1884 г. присяжным поверенным Д. И. Евсеевым, видное место занимали вопросы социально-экономического развития не только Ставрополья, но и других местностей Северного Кавказа, в том числе и Кубани. «Северный Кавказ» был газетой умеренно-либерального направления. Её материалы являются не только дополнением к статистическим данным Министерства земледелия, но и представляют самостоятельный интерес, так как рисуют более яркую, образную картину положения дел в аграрном вопросе, чем она показана в сухих статистических материалах указанного ведомства.

В «Приазовском крае», созданном в 1891 г., пожалуй, как ни в одной другой газете Северного Кавказа, помещалось много статей, не только освещающих эволюцию сельскохозяйственного производства, но и отражающих социальные последствия рыночной модернизации края [96].

Комплексное использование различных источников позволило создать необходимую базу для проведения всестороннего исследования и доказательно решить поставленные в данной работе задачи.

Научная новизна диссертации. В настоящем исследовании впервые в отечественной историографии даётся комплексное освещение истории развития производительных сил на Северо-Западном Кавказе в период перехода различных отраслей хозяйства на рыночные рельсы. В ней установлены главные тенденции социально-экономического развития региона в широких хронологических рамках (60-е гг. XIX в. — начало XX в.). Путём привлечения и всестороннего анализа самых разнообразных источников показана динамика проникновения рыночных отношений в экономику Кубанской области и Черноморской губернии, определены те связи, которые устанавливались между её различными секторами, в частности между сельским хозяйством, кустарными промыслами, а также с зарождающейся промышленностью. В ходе исследования выявлены основные виды кустарных промыслов, их эволюция в этно-территориальном разрезе. На фактическом материале установлены место и роль новых систем и видов хозяйства в аграрном секторе экономики региона, прослежены особенности развития внеземледельческого производства по схеме: промыслымануфактура — фабрика, выявлены главные, ведущие отрасли местного промышленного и сельскохозяйственного производства, определены место и роль внеземледельческого предпринимательства в складывавшейся рыночной структуре производительных сил.

Практическая значимость диссертации. Материалы настоящей диссертации могут быть использованы при написании монографий и статей по истории развития производительных сил народов Северного Кавказа. Данная работа представляет самостоятельный интерес для историков, исследующих феномен перехода народного хозяйства от натуральных форм его функционирования к рыночным. Материалы диссертации могут быть использованы при подготовке соответствующих спецкурсов по истории региона.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации приобретают особую значимость в современных условиях реформирования страны, когда Россия переходит на путь строительства гражданского общества с рыночной экономикой. Исходя из этого, автор данной работы подготовила и опубликовала два выпуска учебных пособий, которые служат дополнительным материалом для спецкурса, читаемого студентам по дисциплине по выбору «Историко-экономическое развитие России в XIX — XX в.в.».

Апробация работы осуществлялась также в публикациях статей по тематике диссертации в следующих научных сборниках.

Материалы XXIX научно-технической конференции по итогам научно-исследовательской работы ППС, аспирантов за 1998 г.- Пятигорск: ПТИСтГТУ, 1999.

Материалы IX краевой межвузовской аспирантско-студенческой конференции. Армавир-Краснодар, Армавирский государственный педагогический институт, Кубанский государственный университет, 2001.

Сборник научных трудов. Выпуск 1, Т.2., — Пятигорск, Пятигорский государственный технологический университет, 2001.

Третья межвузовская научно-практическая региональная конференция, посвященная 200-летию Кавказских Минеральных Вод: «Социально-экономические и духовные проблемы региона» — Пятигорск, СевероКавказский государственный технический университет филиал СевКав ГТУ в Пятигорске, 2001.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы и списка сокращений.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В 60-х гг. XIX в. благодаря социально-экономическим реформам, проводившихся российским правительством, были заложены основы перехода страны на рыночные рельсы. Развивавшееся аграрно-промышленное предпринимательство на Северо-Западном Кавказе было однородным по своей экономической сущности с общероссийским, но вместе с тем имело и свои особенности. В отличие от европейской части России аграрные отношения здесь развивались не только вглубь, но и вширь, распространяясь по мере колонизации на новые земли, что оказало определяющее влияние на сельскохозяйственное производство и на характер аграрных отношений в целом. В результате только с конца 60-х до конца 90-х гг. XIX в. население региона увеличилось почти в два раза, при этом более чем наполовину за счет притока извне. Кубанская область по этому показателю занимала лидирующее положение в стране.

В начале XX в. темпы колонизации значительно снизились, что было связано с возникшими трудностями для поселения новых переселенцев и изменением переселенческих потоков, направляемых теперь в восточные губернии страны.

Переселенческое движение способствовало росту производительных сил в сельском хозяйстве, что выразилось в дальнейшем хозяйственном освоении края, увеличении посевных площадей и поголовья скота, культивированию таких растений, как табак, подсолнечник, виноград и т. д., распространению усовершенствованных земледельческих машин и орудий, некотором улучшении агротехники. В начале XX в. степная и предгорная части Северо-Западного Кавказа вошли в число крупнейших производителей зерна, табака, винограда, подсолнечника в России. У горских народов значительного развития достигло животноводство.

Наличие большого фонда еще не занятых земель и слабые крепостнические традиции в общественной жизни обусловили сравнительно свободные условия для предпринимательской эволюции кубанского села, а переселения приобрели более быстрые темпы роста, чем в помещичьих районах Европейской России. В центре страны элементы фермерства, наталкиваясь на помещичье хозяйство, не вышли за рамки зачаточной стадии. В Кубанской же области, где слой помещичьих хозяйств был узок, перерастание патриархального хозяйства в предпринимательское, несмотря на «свои» феодальные пережитки (казачье землевладение, невозможность переселенцам устроиться на новых местах жительства с правом получения земельного надела и т. д.), было основным процессом в сельском хозяйстве. Эти элементы проступали более явственно, образуя здесь преобладающее направление экономического развития.

В целом крестьянская колонизация Кубано-Черноморья, несмотря на ее неравномерность как по времени прибытия переселенцев, так и расселения их по определенным территориям, сыграла весьма существенную роль не только в экономическом освоении края, но и способствовала его непосредственно рыночной модернизации. Не имея государственной поддержки и соответствующей до конца оформленной правовой базы, вопреки препятствиям, чинимым местными административными властями, несколько поколений сотен тысяч великорусских и малороссийских крестьян превратили слабо освоенный и недавно присоединенный к стране регион в край производителей пшеницы, подсолнечника, винограда, табака и пр.

Буржуазные реформы 60-х гг. XIX в. приводили к постепенному разрушению сословной замкнутости казачьего землевладения и созданию широких возможностей для развития аренды земли.

На Кубани процесс вытеснения сословной земельной собственности бессословной шел намного интенсивнее, чем во внутренних российских губерниях, где преобладала отработочная система хозяйства с ее кабалой. Несмотря на попытки правительственных властей насадить здесь институт помещичьего землевладения путем дарования офицерской и чиновничьей элите соответствующих земельных участков, этот вид земельной собственности здесь не прижился: новоиспеченные дворяне, не приспособленные к ведению хозяйства вообще, а в особенности в рыночных пореформенных условиях, постарались сбыть дарованные земли или, в «лучшем» случае, эксплуатировать их по образцу дворян центральных губерний страны, сдавая их в аренду крестьянам-переселенцам. Таким образом создавалось своеобразное диалектическое противоречие, заключавшееся, во-первых, в том, что слабые крепостнические традиции в экономике степной части края способствовали развитию аграрной модернизации по американскому типу, а, во-вторых, сословные традиции представляли собой немалый тормоз для формирования класса капиталистических фермеров.

Наряду с этим многочисленное иногороднее крестьянство, лишенное юридической основы для получения бесплатных земельных наделов, вынуждено было заводить собственное хозяйство на покупной или арендованной земле.

Производственная деятельность и планы крестьянского хозяйства заключались прежде всего в напряженных усилиях свести концы с концами, то есть прокормить семью и уплатить налоги. Значительное отсутствие спроса на рабочие руки в сельской местности (как круглогодичное, так и сезонное) несколько смягчалось дополнительной занятостью крестьян. Конкуренция с растущей промышленностью и с применением машинного труда оказалась возможной из-за отчаянно низких заработков на селе. В этих условиях промыслы становились составной частью крестьянской экономики. Под этим термином крестьянами понимался целый ряд весьма разнообразных видов трудовой деятельности: домашнее кустарное производство, отходничество как для сельскохозяйственного, так и неземледельческого труда. Логика подобного всеохватывающего термина была для крестьян довольно проста, так как эти виды трудовой деятельности выполнялись за то время, которое оставалось от выполнения собственно крестьянской задачи, а именно работы в своем личном хозяйстве. Основным занятием казаки и крестьяне Кубано-Черноморья считали выполнение широкого круга взаимосвязанных задач по животноводству и земледелию. Тем не менее промыслы, в особенности в нагорной полосе, составляли важную и в возраставшей степени необходимую часть их труда и дохода: в первую очередь, это касалось беднейших слоев населения.

Во время пореформенной рыночной модернизации России происходит капиталистическая перестройка в кубанском животноводстве. Здесь преобладала экстенсивная форма скотоводства, что было связано с наличием большого количества незанятых земель, невысокой плотностью населения, низкими ценами на землю и ее аренду. Интенсивный рост внутреннего и внешнего рынков, предъявлявших все возраставший спрос на продукцию животноводства, оказывал непосредственное влияние на этот процесс. Сначала происходит сокращение табунного коневодства — размежевание войсковых земель лишило, в частности, кубанских коневодов возможности бесплатного использования войсковых пастбищ. Постепенный же рост цен на землю и ее аренду сделал содержание крупных косяков лошадей нерентабельным делом. Уже в 60−70-х гг. XIX в. Кубанская область выдвигается на роль одного из центров тонкорунного овцеводства в России. Параллельно с этим идет рост мясомолочного животноводства. Вплоть до конца XIX в. растет поголовье скота, в том числе и лошадей, которых теперь разводят преимущественно подворно. В начале XX в. рост поголовья рогатого скота сокращается, но опять же наблюдается увеличение количества лошадей, что связано с дальнейшей интенсификацией сельскохозяйственного производства и заменой в качестве тягловой рабочей силы волов лошадьми. В то же время значительно падают показатели овцеводства, так как интенсивные распашки земель сократили возможности для экономически выгодного ведения этой отрасли животноводства.

В целом же с 60-х гг. до конца XIX в. развитие земледелия и скотоводства шло параллельно. Но с начала XX в., когда Кубань превращается в один из крупнейших центров зернового производства в России, скотоводство, в особенности овцеводство, отходит на второй план. До этого Кубанская область была поставщиком мяса и шерсти на рынки центральных губерний страны. Когда внутренний и внешний рынки предъявили повышенный спрос на продукты земледелия, кубанские казаки и крестьяне-переселенцы немедленно отреагировали на него усиленными распашками земель, производя на продажу хлеб, подсолнечник, табак и другие произведения земледельческого производства.

Соотношение ручного и машинного труда служит важнейшим показателем развития производительных сил общества. Оно определяет возможности производства, уровень производительности труда. Низкая производительность и товарность хозяйства были неизбежными при такой организации производства, когда основой его является ручной труд. Именно это обстоятельство ставило чрезвычайно узкие рамки развитию сельскохозяйственного производства.

Такому состоянию производительных сил сельского хозяйства соответствовали и социальные формы производства, производственные отношения. Преобладающее значение ручного индивидуального труда и приспособленных к нему орудий (конный и ручной инвентарь) объективно обусловливало развитие сельского хозяйства по преимуществу в форме мелкого частнособственнического производства, распыленность его на десятки и сотни тысяч мелких и мельчайших единоличных ячеек.

Характер производительных сил крестьянского хозяйства, соотношение их структурных элементов показывают, что это прежде всего естественные производительные силы (земля, скот, семена, удобрения и т. п.). К естественным производительным силам относилась и сама рабочая сила крестьянина, ибо живой труд в крестьянском хозяйстве представлен по преимуществу простым физическим трудом. Возможность воспроизводства основных производительных сил внутри крестьянского двора поддерживала натурально-потребительский характер крестьянского хозяйства, его традиционность и автаркизм. Крестьянское хозяйство, благодаря этому, могло существовать при минимальном обращении к рынку.

Лишь на последних этапах происходит фундаментальный сдвиг в характере средств производства — переход от натуральных к индустриальным, а вместе с тем и переход от мелкого семейного хозяйства к крупному (фермерскому), безразличному к характеру используемого труда (семейный или наемный), высокопроизводительному и целиком работающему на рынок. С этого момента и хозяйство, и люди, в нем работающие, утрачивают крестьянский облик.

На рубеже Х1Х-ХХ вв. шел интенсивный процесс насыщения сельского хозяйства Северо-Западного Кавказа усовершенствованными земледельческими машинами и орудиями. Однако, несмотря на заметные сдвиги в деле распространения сельскохозяйственной техники, ее обладателями являлись наиболее передовые фермерские хозяйства. К тому же рост числа земледельческих машин и орудий не поспевал за расширением площадей распашек: в начале XX в. с помощью жатвенных машин в Кубанской области, наиболее развитом регионе Северного Кавказа, убиралось примерно 2/3 посевов и столько же обмолачивалось паровыми и конными молотилками.

Важно то, что внедрение в производство современной сельскохозяйственной техники вело к вытеснению труда косарей, ручных молотильщиков и прочих малоквалифицированных рабочих, параллельно создавая спрос на труд рабочих, сравнительно технически грамотных и могущих обслуживать такую технику.

Кардинальные изменения, происходящие в сельском хозяйстве, не могли не оказать существенного влияния на развитие кустарных промыслов и различных отраслей промышленного производства. В первые пореформенные десятилетия наряду с многочисленными разнокалиберными мелкими промыслами уже появляются заведения мануфактурного типа, непосредственно связанные с переработкой сельскохозяйственного сырья.

Но, наряду с мануфактурой возникают и чисто промышленные предприятия, оснащенные передовой по тем временам техникой.

Экономический строй мелких крестьянских промыслов, на первых порах натуральный, к 80−90-м гг. XIX в. — началу XX в. стал типично мелкобуржуазным, являясь показателем зачаточного развития капитализма. В постоянно изменявшихся экономических условиях мелкие кубанские кустари проявляли чрезвычайную живучесть и изобретательность, продолжая оставаться на плаву не только за счет интенсификации своего труда, но и за счет переориентации производства, диктуемой потребностями рынка.

Мелкие кустарные и мануфактурные заведения преобладают на всем протяжении пореформенного периода, однако их роль в общей сумме производства неумолимо сокращалась. Но связь этих типов заведений непосредственно с фабрично-заводскими предприятиями все больше укреплялась и становилась тесной.

Крупные промышленные заводы и фабрики постепенно побеждают кустарные промыслы и мануфактуру, но только в ведущих отраслях производства. Современные промышленные заведения не могли еще полностью удовлетворить спрос населения на предметы их производства. Поэтому наблюдается своеобразное сосуществование всех типов капиталистического предпринимательства. Кроме того, кустарные промыслы и примитивные мануфактуры испытывали давление со стороны привозных товаров, произведенных в промышленно развитых центрах страны. Спрос на их предметы производства постепенно суживается и четко очерчивается кругом наиболее бедных жителей, находивших для себя белее выгодным покупать менее притязательные, но и зато менее дорогие изделия кустарей.