Представление верховной власти о себе самой

Начиная с правления Василия Темного (1425−1462) великие князья Московские все более часто именуются в дошедших до нас источниках царями, что связано, в первую очередь, с падением Константинополя и быстрым формированием взгляда, видящего в Московском царстве естественного наследника (духовного и политического) Византийской империи. Иван IV в 1547 году первый венчается на царство, и с этого времени царский титул становится официальным атрибутом монарха в России. Тем самым завершается сакрализация носителя верховной власти, что означает «не просто уподобление монарха Богу, но усвоение монарху особой харизмы, особых благодатных даров, в силу которых он начинает восприниматься как сверхъестественное существо"(26).

Вопрос о Москве как наследнице Византии нуждается в более подробном рассмотрении. Давно было подмечено, что «миссия» Москвы, по представлениям ее идеологов, была гораздо ниже той роли, на которую претендовала Византийская империя. Москва считала себя одновременно и вне связи с Византией наследницей первого — античного — Рима (происхождение великих князей Московских от племянника императора Августа — Пруса в «Сказании о князьях Владимирских»), а главное — ветхозаветного Израиля (Москва — второй Иерусалим, русское царство — новый Израиль).

Этот взгляд на свое предназначение подробно рассмотрен в начале нашего века в работе Н. И. Ефимова «Русь — новый Израиль» (27). Выводы, к которым он пришел, следует повторить.

• 1) Как Новый, так и Ветхий завет были хорошо известны и широко употребимы русскими книжниками (28).
• 2) Убеждение, что Русь находится под «покровом Божиим», «Господней благодатью» и «великой милостью», «является землей богоизбранной"(29), которое сформировалось еще до Ферраро-Флорентийского собора (1438 — 1439 гг.) и падения Константинополя. Еще тогда русские книжники не сомневались, что русский народ, единственный сохранивший истинную веру, особенно угоден Богу, дорог Ему и в путях Промысла Русь занимает место древнего народа Божия (30).
• 3) Бог на Руси мыслился «не христианским Богом в строгом смысле слова, Богом любви и всепрощения, а ветхо-заветным Богом гнева, грозным мировоздаятелем, с ужасающей справедливостью карающим каждого и весь народ, все государство за прегрешения вольные и невольные…"(31).

Это существенное смещение центра тяжести в русском христианстве в сторону Ветхого завета отразилось и во взглядах на верховную власть. Тем же автором было показано, что «вообще каждый популярный, привлекавший симпатии своими социально-политическими и индивидуальными добродетелями, или непопулярный, отталкивавший своей «гордостью» и «высокоумием» («высокомысльством») князь или царь приравнивался старорусскими литераторами прежде всего к еврейским царям и заметным фигурам библейской истории и только уже потом — к своим двойникам в сонме византийских басилевсов» (32).

Следует также согласиться с тем, что «концепция Москвы — Третьего Рима, делая русского великого князя наследником Византийских императоров, ставила его в положение, не имевшее прямого прецедента в рамках византийского образца. Концепция Москвы — Третьего Рима имела эсхатологический характер, и в этом контексте русский монарх как глава последнего православного царства наделялся мессианской ролью"(33).

Этот обзор стоит закончить тем, что, как уже говорилось, введение в церемониал поставления на царство, начиная с Ивана IV, наряду с коронацией, миропомазания «как бы придает царю особый харизматический статус: в качестве помазанника царь уподобляется Христу (ср. «помазанник») (34).

Реальность подобного взгляда и подобного понимания сущности верховной власти в России подтверждается, в частности, записками иностранцев. Так, например, голландец Исаак Масса писал в своих записках о России, что русские «считают своего Царя за высшее божество"(35).