Комедии в древнем риме как отражение реальной жизни
Большая часть рабов, однако, родилась свободной, внутри или за пределами империи, а затем попали в рабство: это военнопленные, которых римское государство продавало частным лицам (даже в мирное время кое-где велись боевые действия, и за каждым выступающим легионом следовали работорговцы, скупающие пленных). Многие рабы покупались за границей у торговцев из Восточной Европы, Азии или Африки (как… Читать ещё >
Комедии в древнем риме как отражение реальной жизни (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Римский комедиограф Плавт и его работы, как отражение реальной жизни
Тит Макций Плавт (Titus Maccius Plautus)(ок. 254−184 до н.э.), гениальный римский комедиограф родом и Сарсины в Умбрии.
Романизация греческих сюжетов сказывается в том, что Плавт часто вносил в свои комедии черты римского уклада жизни, римской культуры, римского суда, римского самоуправления. Так, он много говорил о преторах, эдилах, а это должностные лица римского управления, а не греческого; о сенате, куриях — это тоже явления государственного строя Рима, а не Греции.
Творчество Плавта носит плeбeйский характер, оно тесно связано с трaдициями народного италийского тeатра. В античности Плавту приписывалось 130 комeдий, до наших днeй сохранились только 21. Воспроизводя обычныe сюжеты «новой» комедии, ее маски, (влюблённый юноша, хвастливый воин, находчивый раб, суровый отец и т. п.), Плавт вводит в свои пьeсы элементы народного тeатра — буффонаду, карнавaльную игру, приближаeт свои пьесы к болеe примитивным «низовым» формам комической игры. Примером пьесы с значительным количеством буффонных моментов может служить «Псевдол», поставленный в 191 г.
Главный герой большинства комедий Плавта («Привидения», «Вакхиды», Псевдол" и др.) — умный рaб-интриган, помогaющий господину, а так жe нерeдко и обмaнывающий eго.
Он всегда пользовался большой популярностью среди зрителей. Обрaз изворотливого раба Плaвт рисовaл с большой любовью и дeлал центральной фигурой многих комeдий; его комeдии имeют свою направлeнность, вытeкающую из социального бытия поэтa и его позиций в классовой борьбе.
Нeвольничьи рынки — это мeста, где римский космополитизм проявлялся нагляднее всего. Рабов привозили из самых удаленных уголков империи и из-за ее пределов, они принадлежали к самым разным народностям. Интересно отметить, что в империи не существовало такого понятия, как расизм, и никого не преследовали за цвет кожи. Различия между людьми определял их статус: ты либо римский гражданин, либо чужеземец — «перегрин» (peregrinus), либо раб.
Продажа рабов четко была регламентирована: торговец должен был оплатить ввозную пошлину и налог с продаж. Обычно римляне презирали этих торговцев, многие из которых — восточного происхождения. Где же они находили рабов на продажу? И как вообще становились рабами? Поразному. Некоторые рождались уже рабами: если ваша мать рабыня, то ее господин может делать с вами, что пожелает, ибо вы автоматически становитесь его собственностью. Он мог оставить вас у себя или продать, чтобы на этом заработать. Зачастую римляне, владеющие большим количеством рабов, устраивали настоящие «питомники», пополняющие рынок.
Большая часть рабов, однако, родилась свободной, внутри или за пределами империи, а затем попали в рабство: это военнопленные, которых римское государство продавало частным лицам (даже в мирное время кое-где велись боевые действия, и за каждым выступающим легионом следовали работорговцы, скупающие пленных). Многие рабы покупались за границей у торговцев из Восточной Европы, Азии или Африки (как в прошлые века ко дворам арабских или европейских правителей или в поместья американских латифундистов поставляли рабов из Черной Африки). Затем осужденные уголовные преступники, дети — «отказники», подобранные на улицах и выращенные бессердечными людьми, превратившими их в рабов (подобная участь ожидала и детей, похищенных бандитами или пиратами).
Были и обычные люди, наделавшие долгов и «проданные» своими кредиторами работорговцу. Хотя закон и отличал их от обычных рабов.
Поражает последняя форма рабства — та, которую можно бы определить, как «самопорабощение». Речь идет о людях, родившихся свободными, но столь бедными, что они «продавались» другим.
Как я уже сказала, велика была разница между рабами городскими (familia urbana) и сельскими (familia rustica). С первыми обращались более мягко, чтобы не снизить их стоимость на случай, если придется выставлять рабов на продажу. А для сельских рабов подобная возможность была не предусмотрена. Их жизнь была ужасна: за ними всегда присматривал бывший раб, которому господин поручал управлять поместьем или фермой. По его разумению, раб, который не работает, бесполезен. Поэтому все время раба должно быть занято работой, не оставалось ни минуты на отдых и личную жизнь.
В этих настоящих «концлагерях» (с этой точки зрения виллы представляли собой колонии строгого режима: даже помещение, где спали рабы, называется ergastulum) раб по своей воле не мог даже жениться Этим вопросом ведал управляющий, он же выбирал и партнера. В этом смысле раб напоминает корову или собаку. На самом деле различия столь ничтожны. Это видно даже в названиях. Рабочую скотину называли instrumentum semivocale, а раба — instrumentum vocale.
В нескольких словах работорговцы (mangones) указывали на табличках происхождение, достоинства и некоторые недостатки «живого товара». За считаные мгновения судьба выставленных рабов навсегда менялась.
Колличество собственных рабов — было одним из признаков зажиточности. В частных домах обычно прислуживали от пяти до двенадцати рабов, максимум двадцать. Тем не менее, некоторые патриции владели пятьюстами рабами в городе и двумя-тремя тысячами за пределами Рима, в своих поместьях и на фермах.
Существовали и «общественные» рабы, принадлежащие городу или государству, и рабы императора. Они работали в «общественных» местах, например в больших термах, в корпусе вигилов, на складах съестных припасов, в анноне, или же зедействовались для прокладывания дорог, возведения мостов и так далее.
Большая часть этих рабов служила в «конторах»: они ведали администрацией и финансами.
Таким образом, речь идет о людях, умеющих читать и писать и нередко обладающих некоторой культурой. Поэтому с ними обращались лучше, чем с их собратьями в деревне или в порту.
Все эти рабы позволяли римской экономике держаться на плаву. Закон не рассматривал их как живые существа, а относил к разряду «вещей». Хозяин волен был поступать с ними по своему усмотрению, даже мог убить. Один древний, впоследствии упраздненный, закон предписывал казнить всех рабов господина, убитого одним из них, потому что остальные оказались неспособными его защитить и не донесли на своего собрата. Можно представить, какая обстановка царила в рабских familiae в каждом особняке.
За редким исключением, государство совершенно не вмешивалось в отношения между хозяином и его рабами. Это замкнутый мир: будут ли отношения дружескими или жестокими, решать хозяину. Это так же естественно, как для нас сегодня естественно, что государство не интересуют наши «отношения» с электрокомбайном или газонокосилкой. Хозяин вправе мучить, калечить, убивать своих рабов.
И что, действительно никто не протестовал?
Возражали многие, например, Сенека, или стоики, которые считали рабов человеческими существами, а не вещами и требовали к ним соответствующего отношения. И все же важность рабов для римской экономики и финансов была столь высока, что никто и не думал о том, чтобы без них обходиться. Тем не менее, постепенное улучшение их положения всё-таки наблюдается.
Если в республиканский период оно было крайне тяжелым, в эпоху империи со временем рабы начинают получать если не «права», то хотя бы «допущения»: им допускается иметь при себе заработанные деньги, чтобы впоследствии купить свободу и жениться по правилам «рабского брака» (хотя их дети и останутся в собственности господина). Смягчается и обращение с рабами, на хозяев налагается запрет убивать рабов. Некоторые обычаи останутся неизменными, например предоставление своего раба «в аренду» в мастерскую, булочную или для иных работ в городе для того, чтобы забирать себе его заработок. Это своеобразная «рента», позволяющая даже бедным людям выжить в Риме. Достаточно иметь одного или двух рабов.
Для богачей была еще одна форма инвестиций: можно было выдать способному рабу некоторую сумму денег (называемую «пекулий» — peculium), приобрести ему мастерскую и положить начало его деятельности в качестве ремесленника, безусловно доходной. Раб, несомненно, заинтересовывался в успехе своего предприятия, ведь его жизнь будет выгодно отличаться от жизни его собратьев, он будет пользоваться уважением хозяина, а если сумеет, то, получив свободу (что вполне вероятно при наличии уважения со стороны господина), сможет завести свое дело и выбиться в люди.
Как можно было узнать раба на улицах Рима? Это было нелегко, что подтверждает и греческий историк Аппиан. Внешне он был весьма похож на свободного гражданина. Черты лица, выдающие принадлежность к определенной народности, нам не помогут. Потому, что многие римские граждане являлись отпущенниками либо происходили от бывших рабов.
Главным признаком, по которому можно было легко узнать раба была одежда. Обычно у рабов она была более скромная. На шее висела табличка, как у наших кошек и собак. На них было написано имя и часто сумма вознаграждения в случае поимки и возвращения раба хозяину. В одной мастерской Остии (на улице Дианы) нашли новый ошейник для раба с надписью: «Держи меня, чтоб не убежал: я сбегаю"1 (Tene me ne fugiam, fugio).
На медальоне, прикрепленном к другому бронзовому ошейнику, сегодня выставленному среди экспонатов Национального римского музея терм Диоклетиана, можно прочесть, что будет выдано вознаграждение в размере одного солида тому, кто вернет раба (в случае побега) владельцу по имени Зонин (Fugi, tene me cum revocaveris me domino meo Zonino accipis solidum). Этот раб жил гораздо позже описываемой мной эпохи (между.
300 и 500 годами нашей эры), но обычай сохранялся неизменным на протяжении всей императорской эпохи.
Выйдя с рынка рабов, можно было встретиться глазами с плачущей рыжеволосой девушкой, которую тащил за собой мужчина: судьба была к ней благосклонна, но девушка еще не знала об этом: она не попадет в дешевый лупанарий, а будет прислуживать зажиточному семейству, которое проявит к ней уважение, в рамках ее положения. Глядя на ее лицо, растрепанные волосы и юное тело, столь жестоко выставленное на всеобщее обозрение, возникает вопрос: сможет ли она когда-нибудь вернуть себе свободу? Возможно, если ей повезет.
Действительно, многие рабы возвращали свободу с помощью манумиссии (manumissio), то есть освобождения, которое могло производиться различными способами. Хозяин мог указать это в письме или завещании (весьма распространенное явление). Или, к примеру, сходить на форум Траяна, в базилику Ульпия, куда был перенесен старинный Atrium libertatis (буквально «Дом свободы»), и внести его в цензорские списки в качестве римского гражданина. С этого момента раб становился отпущенником, приобретал римское гражданство и автоматически получал все гражданские права римского гражданина, то есть те же, что и у его бывшего хозяина, которому он по закону был обязан отрабатывать ежегодно некоторое количество трудодней. Хозяин стал его хозяином, и эти обязанности бывшего раба называются operaе.
Сюжеты Плавта не оригинальны, в его комедиях выведены условные типы, но у Плавта неподражаемы комические ситуации. Они легко запоминаются. Плавт создал язык комедии, который отличается свежестью и разнообразием; искусно пользуясь игрой слов, он создавал новые образные выражения, удачно вводил неологизмы, пародировал выражения, принятые в официальном языке. Многое он взял из разговорной речи, из языка низших классов. В языке Плавта найдется немало грубых выражений:
Тебе какое дело до меня, подлец?
Быков, что ль, на деревне нет, за кем тебе Ходить? Скажи пожалуйста! Да, нравится Кутить, любить, с любовницами путаться. Своею я рискую, не твоей спиной. («Привидение»).
Плавт мастерски владел самыми сложными лирическими формами и делал их средством выражения самых различных чувств и настроений. К неистощимому остроумию присоединяется обилие выразительных средств; богатство словесной игры, поставленной на службу комическому эффекту, не поддается передаче на другом языке:
У соседа сводника Ту флейтшицу, в которую твой сын влюблен, Искусными и хитрыми уловками Намерен увести я, и притом еще То и другое сделаю до вечера.2 («Псевдол»).
Несмотря на наличие отдельных «трогательных» пьес, театр Плавта в целом имел установку на смешное, на карикатуру, фарс. Это проявлялось и в разработке типажа. Греческая комедия умела варьировать свой типаж, сообщать ему индивидуальные оттенки. Плавт предпочитал яркие и густые краски.
Традиционные маски «жадных» гетер и «сварливых» жен были комически острее и мировоззренчески ближе римской публике, чем.
«трогательные» варианты этих образов в пьесах с гуманной тенденцией.
Очень яркий момент жадности гетер виден в комедии «Вакхиды»: Как ты добр! Ну, сделай так:
Я по случаю приезда дать хочу обед сестре. Сделай нам Пороскошнее покупки для пирушки.
С высоты более строгих эстетических требований позднейшая римская критика (например, Гораций) упрекала Плавта в карикатурности и невыдержанности образов. Цель Плавта — непрерывно возбуждать смех каждой сценой, фразой, жестом.
В среде имущих — между нобилями (аристократы) и всадниками (второе сословие, игравшее ведущую роль в финансовых делах) из-за дележа добычи, получаемой от эксплуатации провинций, а в низах общества, особенно среди разоряемых земледельцев были раздоры из-за дальнейшего обезземеливания.
Эти перемены в общественно-политической жизни Рима нашли отражение в литературе и театре. Растущее участие в общественной борьбе мелкоземледельческих и пролетарских элементов привело к тому, что театр начал больше интересоваться жизнью народных низов. Действующими лицами тогаты выступали ремесленники: сукновалы, сапожники, ткачи, мельники и другой люд. В комедиях давались образы женщин — не рабынь и не гетер: это были жены, дочери, падчерицы ремесленников. Все это отражало перемену, происшедшую в общественных отношениях. Женщина во II в. до н. э. освободилась от крепких семейных уз и вышла за порог своего дома, где до этого времени, покорная своему мужу, она жила исклю чительно домашними интересами. Если в тогате выводились рабы, то они держали себя так, как это и подобает римским рабам: они не смеют быть умнее своих господ. Плавт большей частью описывает в своих комедиях молодых купцов, часто ведущих торговлю в заморских краях, показывает конфликты детей со своими отцами, мешающими их личной жизни, конфликты со сводниками, из рук которых надо вырвать любимых девушек, с ростовщиками, у которых приходится занимать деньги:
Подружку выкупил на волю юноша, Растратив все в отсутствие отца добро. И вот старик вернулся. Транион сумел Вкруг пальца обвести его: мол, выехал Из дома сын, испуган привидением.
Да тут явился ростовщик, потребовал Ему проценты заплатить. Раб дальше врет: На те, мол, деньги дом соседний сын купил. Изобличен был раб. Но собутыльник их Ему и юноше прощенье вымолил.1 («Привидение»).
В комедиях всюду чувствуется страстная ненависть Плавта к ростовщикам. Осуждение, жажды накопления, тирады против роскоши и жен-приданниц, отрицательное изображение ростовщичества, возбуждавшего, «народную ненависть» — все это было вполне животрепещущим для Рима. Но просветительное значение комедии Плавта этим не ограничивается.
Лучшей комедией Плавата считается комедия «Клад». Плавт показывает здесь себя и как психолога. В комедии «Клад» Плавт изобразил бедняка Евклиона, который нашел клад. Вместо того чтобы пустить деньги в дело, в хозяйство, он зарывает их и целые дни мучается, боясь, чтобы кто-нибудь не нашел его клада:
Не знаете, кто я? Скажу вам коротко:
Я Лар домашний, из дому вот этого, Откуда, как вы видите, я вышел. Здесь Уж много лет живу, был покровителем Отцу и деду нового хозяина.
Мне дед его с мольбою вверил золота Сокрытый клад: в средине очага его Зарыл, оберегать его меня молил.
И умер он; настолько жаден был в душе, Что сыну не хотел его показывать, Предпочитал его оставить в бедности, Лишь только б не указывать сокровища. Земли ему оставил небольшой клочок, Пускай живет в труде большом и бедствует.1 («Клад»).
Евклион стал скрягой. Плавт сознательно гиперболизирует эту черту своего героя. Евклион до того скуп, что, по словам раба Стробила, ему жалко, что дым из его очага улетает наружу.
Плавт зависел, в первую очередь, от массового зрителя, в его комедиях отражаются в известной степени интересы и взгляды широких масс городского плебса. В его комедиях ярко просматривается протест против ростовщичества, против аристократического чванства.
Теме подкинутого и найденного ребенка целиком посвящена комедия.
«Шкатулка», переделка «Сотрапезниц» Менандра. «Менехмы» — имеют сюжет, восходящий к сказке о двух братьях: брат отправляется искать исчезнувшего брата и освобождает его от чар злой ведьмы:
Сегодня прибыл в Эпидамн с рабом своим, Разыскивает брата он пропавшего.
Здесь город Эпидамн, пока в нем действие Комедии даваемой сейчас, идет;
Пойдет другая — место переменится: Ведь так и роли в труппе изменяются: То сводник перед нами здесь появится, То нищий, то старик, то царь, то юноша, То предсказатель, то бедняк, то парасит. («Два Менехма»).
В комедиях Плавта царит дух веселья, оптимизма, жажда жизни, желания действовать, расчищать себе дорогу к счастью. Его основные персонажи гротескны, их черты гиперболичны, в комедиях много буффонады, много комических обращений непосредственно к зрителям; язык героев поражает обилием острых шуток, игрой слов, массой просторечных выражений, веселых «qui pro quo» когда герои не понимают один другого. Все это и придает необычайную живость комедии Плавта, вносит «италийский уксус» в противовес «аттической соли «греческих комедий. Недаром римский ученый-филолог Варрон (I в. до н.э.), изучавший комедии Плавта и составивший их классификацию, вполне согласен с мнением старого грамматика Элия Стилона (конец II в.), что «сами музы пользовались бы языком Плавта, если захотели говорить по-латыни».
Таким образом, очень ярко видно, что Плавт писал о повседневной жизни, повседневности, злободневности, поскольку в те времена аристократы вообще ни с кем не считались и вели себя почти, как боги, а писатель.