История Посемья — Курской волости на рубеже эпох: IX — XI века

Актуальность темы

исследования. В летописных статьях домонгольского времени имеются относительно многочисленные упоминания Курского княжения или Посемья (от древнего названия р. Сейм — Семь), игравшего заметную роль на политической сцене Южной Руси домонгольского времени. Во многом это являлось следствием важного стратегического положения региона, который, размещаясь на юго-восточной окраине славянской ойкумены, имел выход как через гидросеть, так и через сухопутье, в СевероВосточную Русь, Волжскую Булгарии и степи. Не случайно в Х1-ХП вв. два крупнейший политических образования Руси — Черниговская и Переяславская земли — вели длительный и часто кровавый спор за обладание Посемьем. Для Чернигова, который нередко при решении своих политических задач прибегал к помощи половцев, выходы в степи, один из основных вариантов которого пролегал через курские земли, имел стратегическое значение. В свою очередь Посемье представляло собой «коридор», обладание которым давало переяславльским князьям возможность прямых сношений с северовосточными владениями.

Однако формирование Посемья как некоего социально-экономического единства относится еще к периоду, предшествующему включению региона в состав Киевского государства (рис. 1). Изучение славянских социумов пред-государственного периода имеет обширную историографию, хотя большая часть исследований посвящена либо анализу их отдельных сторон, либо опирается на один из видов источников (письменных, археологических, лингвистических). До сих пор эта масштабная научная проблема порождает больше вопросов, нежели имеет ответов. В последние десятилетия все большее распространение получает точка зрения, согласно которой многие славянские объединения стояли на пороге создания собственной государственности. Однако нет сомнений в том, что ступени, которые они занимали на лестнице социально-политического развития, были разными. В этой ситуации ощущается заметный недостаток в конкретно-исторических исследованиях, базирующихся на синтезе разноплановых источников.

Содержание ранних этапов формирования Киевской Руси во многом определялось расширением территории, что достигалось разными путями, среди которых пока можно выделить только ведущие. Полюдье сменилось системой «погостов», параллельно проводились походы, направленные на захват племенных земель, причем процесс колонизации соседних племенных территорий с применением военной силы постепенно активизировался, что особенно хорошо заметно на примере деятельности киевских князей во 2-й половине — конце X в. Однако в целом, как характер экспансии, организованной киевскими князьями, так и процесс организации новых русских волостей, изучены слабо. Археологический аспект этой проблемы подразумевает определение конкретных путей формирования древнерусской культуры во всем ее многообразии, ее соотношения с культурами предшествующего времени. Применительно к исследуемой территории речь идет о крайне дискуссионном комплексе вопросов финала роменской культуры и дальнейших судьбах ее носителей.

Объектом исследования является социально-политические и этнокультурные процессы в среде славян Восточной Европы накануне их подчинения Руси и на начальных этапах формирования новых административно-территориальных образований в составе государства. В конце X — начале XII в. эти компоненты древнерусской территориальной структуры обычно выступали в форме волостей, которыми владели князья из рода Рюриковичей, реализующие свои права либо непосредственно путем организации княжеских столов, либо через своих посадников.

Предметом исследования является история становления и развития Посемья в качестве сложного социально-политического образования «племенной эпохи» и последовавших за ней начальных этапов формирования Курской волости.

Географические рамки исследования охватывают земли по курскому течению Сейма и верхнему Пслу. Обоснование и детализация границ Посе-мья «докиевского» периода относятся к числу одной из задач работы.

Хронологические границы исследования включают в себя период с IX по XI в., который является переходным между двумя историческими эпохами в жизни восточных славян — родоплеменной и «цивилизационной», начало которой было связано со становлением и развитием первого раннегосу-дарственного образования — Древней Руси. Завершающий этап первой из них, который можно условно определить как «докиевский», характеризуется появлением «союзов племенных княжений» или «вождеств», имеющих отдельные признаки государственности. В Посемье, являвшемся частью Се-верской земли, этот этап приходится на 1Х-Х вв. Новая историческая эпоха начинается с возникновением Руси с центром в Киеве, которая в своем развитии постепенно начинает обгонять другие социально-политические объединения. Частью этого процесса являлось расширение территории Руси за счет распространения власти киевских князей на соседние земли с последующим их освоением. В случае с Посемьем «киевский» этап, начало которому было положено военным вторжением русских дружин в конце X в., приходится на XI в.

Цель и задачи исследования

Основной целью работы является реконструкция социально-экономических, политических и этнокультурных процессов, протекавших на территории междуречья Сейма и Пела в 1Х-Х1 вв. Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:

— определение сущности известного по летописям термина «Посемье»;

— выявление археологического соответствия понятию «Посемье» в славянских культурах I тысячелетия н. э.;

— реконструкция истории Посемья в 1Х-Х вв., включая как внутренние, так и внешние факторы его становления и развития;

— определение судьбы объединения семичей в контексте исторических и археологических реалий;

— определение характера взаимоотношений роменской и древнерусской археологических культур, включая хронологические аспекты;

— анализ социально-политических и этнокультурных процессов в Курской волости после включения в состав Руси.

Историография проблемы. Начало изучения истории Курского княжества восходит к концу XVIII в. и связана с именем С. И. Ларионова. Автор, по мере сил и возможностей, подошел к своей работе ответственно. При подготовке рукописи он ознакомился с летописями, которые хранились у В. Н. Татищева, о чем свидетельствуют ссылки в тексте (Ларионов С.И., 1786). В свою очередь, труд С. И. Ларионова, судя по близкому изложению некоторых фрагментов, был использован автором хорошо известного «Географического словаря Российского государства» A.M. Щекатовым. По его мнению, Курск был «.достоверно построен. вятичами, первобытными сея страны жителями, и прежде, нежели учинились они данниками Великим князем Киевским, то есть прежде IX столетия» (Щекатов A.M., 1804. Стб. 1006). Начиная с A.M. Щекатова получил распространение географический подход к трактовке термина летописей «Посемье» (Щекатов A.M., 1804. Стб. 1270).

В XIX — начале XX в. курские краеведы неоднократно обращались к проблемам истории Курского княжения (Робуш С., 1849- Головащенко А. А, 1854- Танков A.A., 1913). На общем фоне своей добротностью заметно выделялось исследование И. Чеканова «Очерки церковно-политической истории курского княжества» (Чеканов И., 1892- 1893), некоторые аспекты которой, в частности, касающиеся генеалогии курских князей, представляют интерес и сегодня (Раздорский А.И., 1998. С. 18). Однако автор начинает свои изыскания только с самого кон. XI в., посвятив характеристике этого столетия в целом всего несколько строк. Это характерно и для других работ краеведческого цикла. Как правило, история региона в IX—XI вв. ограничивалась описанием выгодного с точки зрения торговли географического положения, а также некоторых фактов из курского периода жизни Феодосия Печерского.

Сюжеты курской истории попали и на страницы трудов известных русских историков, посвященных как ведущим социально-политическим формированиям Днепровского Левобережья — Переяславской и Чернигово-Се-верской землям (П.В. Голубовский, Д. И. Багалей, В.Г. Ляскоронский), так и проблемам древнерусской истории в целом (В.Н. Татищев, Н. М. Карамзин, М. П. Погодин, С. М. Соловьев и др.), однако основное внимание все также уделяется событиям, которые получили относительно подробное отражение на страницах русских летописей. Тем не менее, отнесение курских земель к числу северянских уже практически не вызывало сомнений. Предпринимаются и первые попытки использования для исторических выводов археологических источников. Показательно в этом отношении сочинение В.Г. Ляс-коронского. Привлечение археологических материалов пока еще носило иллюстративный характер, что соответствовало уровню развития науки того времени, а выводы в большей степени базировалось на умозрительных построениях. Исследователь считал, что славяне, достигнув Днепра, не могли не попытаться завладеть Десной и Сеймом, земли по которым отличались удобством своего положения и плодородием. Северяне, по его мнению, поселились здесь «очень рано», при этом исследователь сопровождал свою схему миграции замечанием: «Мы не можем подтвердить нашего мнения основными фактами» (Ляскоронский В.Г., 1897. С. 111).

Тем не менее, на исходе XIX в. появляются исследования, в которых артефакты, связанные, правда, главным образом с погребальными древностями, уже действительно рассматриваются не в качестве достаточно абстрактных иллюстраций, а как носители исторической информации. И важной вехой на этом пути стала работа A.A. Спицына, в которой женские украшения погребальных комплексов были соотнесены с племенными объединениями ПВЛ (Спицын A.A., 1899). Несомненно, этот подход оказал влияние и на Д. Я. Самоквасова, который опубликовал результаты своих полевых исследований, в том числе и на территории Посемья, в монографии под названием «Северян-ская земля и северяне по городищам и могильникам» (1908). Что касается термина «Посемья», то его трактовка с географических позиций остается неизменной как в краеведческой литературе, так и трудах историков: под ним понимаются земли Курского княжения по Семи от Курска до Путивля и Вы-ря включительно (Барсов Н.П., 1865. С. 167- Багалей Д. И., 1882. С. 129−131- Ляскоронский В. Г., 1897. С. 425−427). A.A. Танков относил к Посемью также Глухов (Танков A.A., 1913. С. 9).

В советской историографии обращения к вопросам истории Посемья оставались редкими, хотя в некоторых случаях были получены результаты, имеющие принципиальное значение для исторических реконструкций, обращенных к малоизученному «докиевскому» периоду. К их числу относится одно из наблюдений В. Л. Янина в исследовании, посвященном денежно-весовым системам русского средневековья (Янин В.Л., 1956). Автор обратил внимание на то, что в «Курской земле» в середине X в. появляются обрезанные в кружок монеты, тяготеющие к идеальному весу в 1,02 г. По его мнению, это был номинал, соответствующий новой денежно весовой системе, которая в XI в. получает на Руси широкое распространение (Янин В.Л., 1956. С. 136, 151−152). Этот факт, представляющий значительный интерес не только для региональной истории, в течение последующей четверти века остался практически незамеченным.

В 1968 г. вышла работа И. И. Ляпушкина, которая стала первым сводом данных археологии по этой проблеме. Исследователь обосновал соседский характер общины, предположил, что «племенные княжения» ПВЛ соответствуют «союзам племен» (Ляпушкин И.И., 1968. С. 154−169). Несколько позднее О. В. Сухобоков в первой обобщающей монографии по роменской археологической культуре, развил и детализировал построения И. И. Ляпушкина (Сухобоков О.В., 1975). В этих исследованиях непосредственно «посемь-ская» тематика не рассматривалась, хотя материалы региона вошли в них составной частью. Однако без этих исследований представить себе дальнейшее изучение круга вопросов, связанных с роменскими древностями, невозможно.

В понимании сущности термина Посемье продолжал господствовать географический подход, который встречается и в настоящее время (Мавро-дин В.В., 1940. С. 258- Кучера М. П., 1987. С. 18- Поляков Г. В., 1996. С. 40). Однако в этой позиции появляются бреши. А. Н. Насонов впервые высказал сомнение, можно ли включать вырьские города в Посемье (Насонов А.Н., 1951. С. 223, 229). Четверть века спустя эти взгляды получили развитие в работе А. К. Зайцева. Исследователь в своей обширной статье, посвященной Черниговскому княжеству, очень много внимания уделяет формированию и развитию Курской волости. Он считает, что Курск вообще занимал особое место в истории этого крупнейшего социально-политического образования Древней Руси. Опираясь на исторические, археологические и некоторые другие источники, А. К. Зайцев приходит к выводу, что государственное освоение Посемья было связано с Владимиром Святославичем и завершилось в конце X — начале XI в. Территория Посемья, по его мнению, охватывала только часть бассейна Сейма (в пределах его курского течения) и верхний Псел (Зайцев А.К., 1975. С. 95−96). Объективно этот вывод вел к отрицанию изначальных географических основ термина, однако исследователь в своих изысканиях далее не пошел, продолжая видеть в Посемье территориальное определение земель Курской волости-княжения.

К ранней истории Курска обращался Г. Н. Анпилогов, который связал его возникновение с конкретными направлениями деятельности киевских князей. По его мнению, это было вызвано опасением Владимира новых выступлений вятичей, на которых он ходил походами в 981 и 982 г. Именно «поэтому было решено укрепить наиболее удобный путь в землю вятичей, проходивший через Верхнее Посемье, строительством города-крепости, который должен был также сыграть свою роль в обороне Посеймской волости во времена набегов печенегов из приднепровских степей» (Анпилогов Г. Н., 1979. С. 44).

В 1980;х гг. начинает постепенно увеличиваться удельный вес исследований, в которых сюжеты ранней «курской» истории рассматриваются с опорой на археологические источники. Начало этому было положено раскопками 1971;73 гг. Большого Горнальского городища. Впервые в истории изучения не только Посемья, но и всего Днепровского Левобережья, был исследован памятник, интерпретация которого в качестве «племенного центра» или «протогорода» не вызывает сомнений (Куза A.B., 1981). Этнокультурная характеристика процесса освоения Русью территории племенного Посемья на материалах погребальных памятников была представлена в работах А. Е ТТТи-накова, особо отметившего быструю, в пределах рубежа X—XI вв., «русификацию» ближайшей округи Курска (Шинаков Е.А., 1980; 1982; 1991). Этот вывод подтвердил А. П. Моця, который предположил, что государственное освоение «Курского Посеймья» исходило из района летописного Перяславля Русского (Моця А.П., 1990. С. 121). А. П. Моце принадлежит и конкретизация маршрута сухопутного пути из Киева в Булгар, сыгравшего заметную роль в исторических судьбах семичей. Три крупнейшие станции для отдыха караванов — Зеленый Гай, Горналь и Гочево — располагались на курском участке трассы (Моця А.П., 1985).

В 1980;е — начале 1990;х гг. наблюдается и определенный хронологический «перекос» в подходе к историческим реконструкциям. Накопление информации о роменских древностях значительно опережало процесс изучения древнерусских памятников, однако «племенная» тематика обычно рассматривалась только в тех случаях, когда она затрагивала проблемы формирования Киевского государства. К числу исключений относятся изыскания A.A. Узянова. Исследователем были картографированы памятники роменской культуры. В результате на территории летописных северян выделилось семь групп концентраций поселений, которые были отождествлены с «малыми племенами» (Узянов A.A., 1991. С. 153−154. Рис. 5). Вызывает возражения сама интерпретация групп как «малых племен», которая, кроме географического принципа выделения, не имеет каких-либо аргументов. Но общий подход можно расценить как открывающий новые исследовательские перспективы. A.A. Узяновым был сделан и еще один чрезвычайно важный для понимания характера исторических процессов вывод. Сравнительный анализ ро-менских и древнерусских памятников Посемья показал, что на рубеже двух исторических эпох система расселения в регионе претерпела принципиальные изменения (Узянов A.A., 1985а- 1993; Кашкин A.B., Узянов A.A., 1987).

Несмотря на известные сложности 1990;х гг., именно с этого времени археологические исследования в регионе приобрели поступательный и стабильный характер, при этом был в определенной мере преодолен «ромен-ский» перекос. В свою очередь, выявление пласта поселенческих древностей этапов становления древнерусской культуры позволило уточнить характер финала роменцев. Первые результаты изучения культурных напластований в Курске, которые, как считалось долгое время, были практически уничтожены современной застройкой, позволили выявить динамичную картину развития города (Енуков В.В., 1998а). В середине 1990;х гг. нами была сформулирована гипотеза, согласно которой в поисках «Посемья» и «семичей» необходимо обратиться к эпохе, по времени предшествующей началу широкой колонизационной деятельности Руси в восточном от Среднего Поднепровья направлении (Енуков В.В., 1992а- 1995; 1997; 1998а- 19 986). В это же время к проблеме путей развития Посемья в «докиевский» период обратились Ю. Ю. Моргунов и С. П. Щавелев, которыми была предпринята попытка на основе привлечения самого широкого круга источников определить место, которое занимал Курск и его округа в процессе формирования русской государственности. Построения авторов, касающиеся направлений колонизации, предпринятой в IX в. «северными конфедератами», к которым отнесены скандинавы, кривичи и частично новгородские словене, существенным образом отличаются от общепринятой в историографии картины взаимоотношений во 2-й половине IX в. Северной и Южной Руси (Моргунов Ю.Ю., Щавелев С. П., 1997). Положения этой работы имеют принципиальное значение для темы нашего исследования, в связи с чем они будут подробно проанализированы ниже.

На протяжении 1990;х гг. «северянская» тематика с позиций археологических источников активно разрабатывалась A.B. Григорьевым. Публикации ряда статей (1990а- 19 906- 1993а- 19 936 и т. д.) подводит итог опубликованная в 2000 г. монография «Северская земля в VIII — начале XI века по археологическим данным». Автор выдвинул гипотезу органичного и взаимовыгодного существования Северской земли под протекторатом Хазарии, в результате чего ремесленная деятельность северян атрофировалась. Специально «по-семьская» проблематика в книге не рассматривается, хотя автор вскользь высказывает сомнение в том, что Посемье могло сформироваться в IX—X вв. (Григорьев A.B., 2000. С. 197−199).

В начале 2000;х гг. автор настоящего исследования подвел в ряде работ некоторые итоги изучения Посемья, в первую очередь, на «племенной» стадии его развития. В них были развиты высказанные ранее идеи, при этом предлагались аргументы в пользу сложного характера сформировавшейся племенной структуры, имеющем отдельные признаки государственности (Енуков В.В., 2002; 2003а- 2004; 2005а- 20 056).

Таким образом, следует констатировать, что комплекс вопросов, связанных с историей Посемья и Курской волости на начальных этапах его становления на сегодняшний день относится к числу недостаточно разработанных.

Теоретические основы и методы исследования. В исторической науке XIX — начале XX в. изучению славянских социумов накануне появления Киевской Руси уделялось достаточно скромное внимание, что объясняется двумя основными причинами. Во-первых, это было следствием лапидарности сведений письменных источниках. Во-вторых, самое широкое распространение имели построения, согласно которым Древняя Русь относилась к «родовому» или «общинному быту». Так, по мнению крупнейшего русского историка С. М. Соловьева, одним из главных условий, определивших ход русской истории, являлся «быт племен», а борьба «родовых отношений с государственными» началась в XII в. (Соловьев С.М., 1962. С. 270, 674−675). На этом фоне заметно выделялись взгляды основоположника «торговой теории» В. О. Ключевского. Как он полагал, образовавшиеся в середине IX в. «городовые области» или «торговые округи» и «варяжские княжества» нарушили единство племенных территорий, дав начало первой форме Русского государстваКиевскому княжеству (Ключевский В.О., 1987. С. 148−161).

Заметный рост интереса к истории восточнославянских племен наблюдается в 1920;1930;е гг., когда начинается активный процесс усвоения советской исторической наукой теории общественно-экономических формаций. Утверждается положение о феодальном характере Древнерусского государства. Эта мысль, правда, в достаточно общем виде, была высказана гораздо раньше, еще в трудах Н.П. Павлова-Сильванского, позднее развитых М. Н. Покровским и H.A. Рожковым (подробнее см.: Фроянов И. Я., 1990. С. 213— 221). Однако наиболее обстоятельно феодализм на Руси был обоснован в трудах Б. Д. Грекова. В его концепции выделялось два ведущих положения: земледелие как основа экономики Древней Руси, для доказательства чего, кстати сказать, привлекались археологические источники, и феодальная собственность на землю. В свою очередь, жесткие рамки формационного подхода неизбежно вели к поискам ростков феодализма в предшествующую эпоху. В результате Б. Д. Греков пришел к выводу о том, что период VI—VIII вв. следует трактовать «.как время становления феодальных отношений и возникновения феодальной собственности у восточных славян» (Греков Б.Д., 1953. С. 116).

В 1930;40-е гг. высказывались мнения и о рабовладельческом характере ранних этапов формирования Киевской Руси. Построения Б. Д. Грекова вызвали замечания, сводившиеся главным образом к недооценке им уровня развития рабовладельческих отношений (см.: Кизилов Ю. А., 1969. С. 90−91- Фроянов И. Я., 1990. С. 235−240). Однако концепция «вотчинного» феодализма постепенно приобретает официальный характер.

В послевоенное время попытки обращения к артефактам при решении проблем славяно-русской истории постепенно множатся. Б. А. Рыбаков соотнес городища роменского типа с племенным союзом северян (Рыбаков Б.А., 1947. С. 94). С этим согласился П. Н. Третьяков, который предположил, что в VII—IX вв. у восточных славян южной зоны (поляне, древляне, вятичи, северяне и др.) появляются «организации примитивно государственного характера» — «племенные княжения» (Третьяков П.Н., 1953. С. 297−299). К.Н. Тар-новский особое внимание уделил появлению пахотных орудий труда с железными наконечниками, полагая, что именно они позволили повысить производительность труда и в конечном итоге способствовали появлению соседской общины (Тарновский К.Н., 1954).

Уже в начале 1950;х гг. становится ясно: ранний характер вотчинного землевладения, что являлось одним из основных положений концепции Б. Д. Грекова, не подтверждается источниками, так как даже в XI в. его следы имеют неясный характер. Этот пробел был «восполнен» Л. В. Черепниным, который пришел к выводу, что верховным собственником на землю на ранних этапах формирования Руси выступало государство в лице князя, а дани являлись формой феодальной ренты (Черепнин Л.В., 1953).

В 1950;е гг. близкую позицию занимает и Б. А. Рыбаков, в которой, однако, имеется некоторая специфика. В соответствующем разделе одного из томов фундаментального издания «Очерков истории СССР» при выделении предпосылок образования Древнерусского государства исследователь не случайно практически обходит стороной небесспорный вопрос о крупном землевладении. Тем не менее, хронологический период вызревания феодальных отношений находит полное соответствие в построениях Б. Д. Грекова. Б. А. Рыбаков также начинал его с VI в., когда сложился союз племен Русь, включавший в себя и северян с Курском как крайним пунктом на востоке. По его мнению, «за У1−1Х вв. произошел на очень широкой территории распад родовых связей и выделение дружин, обусловленные развитием славянского хозяйства» (Рыбаков Б.А., 1958. С. 877). Структуру предгосударст-венного общества представляется в виде иерархической цепочки община-племя-союз племен. Позднее Б. А. Рыбаков предположил, что сложившаяся в У1-УИ вв. Русь представляла собой «союз союзов», одним из которых являлись северяне (Рыбаков Б.А., 1981. С. 40−44). В целом в предложенной «новой концепции предыстории Киевской Руси» возобладали, по сути дела, идеи автохтонности, уже подвергшиеся обоснованной критике (Артамонов М.И., 1967), что отложило свой отпечаток и на предложенную политогенетическую схему развития славян.

Взгляд на дань как форму раннефеодальной эксплуатации постепенно занимает преобладающее в историографии положение (Рапов О.М., 1968; 1977; Кизилов Ю. А., 1969; Свердлов М. Б., 1978; 1983; Янин В. Л., 1981; Абрамович Г. В., 1981; Горский A.A., 1982; 1986; Милов Л. В., 1983). На общем фоне заметно выделялись концепции И. Я. Фроянова, соотносившего Киевскую Русь с родоплеменным обществом (Фроянов И.А., 1974; 1980), а также В. И. Горемыкиной и А. П. Пьянкова, отводивших особую роль в становлении государственности рабовладению (Пьянков А.П., 1980; Горемыкина В. И., 1982). Заметного распространения эти построения не получили, вызвав немало критических замечаний (Свердлов М.Б., 1978. С. 49−50- 1983. С. 14−16- Горский A.A., 1986. С. 77−78- Брайчевський М. Ю., 1990). Мнение о возможности перехода к феодализму, минуя рабовладение, уже достаточно прочно вошло в советскую историографию (Мейман М.Н., Сказкин С. Д., 1960).

Среди сторонников «государственного» феодализма по отдельным позициям имелись и расхождения, в некоторых случаях довольно заметные. Так, часть исследователей допускала одновременное появление государственной и вотчинной форм собственности (Л.В. Черепнин, Б. А. Рыбаков. М.Б. Свердлов), другие считали государственную собственность первичной (О.М. Рапов, Ю. А. Кизилов, Я. Н. Шапов, В.Л. Янин) (см.: Сахаров A.M., 1973; Горский A.A., 1986). Подавляющим большинством исследователей признавался соседский характер славянской общины накануне образование Руси, против чего выступил Г. В. Абрамович, который попытался обосновать тезис «.о преобладании большой семьи как основной ячейки социально-экономической ячейки общества восточных славян в канун образования Киевского государства». Гнезда поселений, которые выделил Б. А. Рыбаков, представляли собой территориальные объединения больших семей — верви, а существование в ней «лучших» и «нарочитых» мужей указывает на ее расслоение.

Большая семья являлась главным препятствием в процессе разложения общинно-родового строя. И только в конце X — начале XI в. начинается процесс распада большой семьи, что обусловило переход от сельской общины к соседской (Абрамович Г. В., 1981. С. 63−64, 73−74).

Б.А. Рыбаков действительно обратил внимание на существование гнезд поселений, однако он учитывал только городища и специально оговаривал, что эта структура характерна для Днепровского Левобережья, причем ряд таких крупных средоточий отметил в Посемье (Курск, Рыльск, Гочево) (Рыбаков Б.А., 1958. С. 852). Однако, как мы увидим, именно здесь лучше всего археологически фиксируются следы проживания малых семей, обычно соотносимых с соседской общиной. В свою очередь, A.A. Горский убедительно показал, что к соседской общине, существующей на протяжении всего средневековья, вообще не вполне применим термин «разложение» (Горский A.A., 1982. С. 72−73).

В 1980;х гг. именно в работах A.A. Горского наиболее четко были сформулированы основные позиции генезиса «государственного» феодализма, который, по его мнению, имел три генетически связанных предпосылки: переход к пашенному земледелию с применением железных орудий труда, возникновение соседской общины и формирование военно-дружинной знати, которая отрывается от массы производителей и переходит к их эксплуатации в налоговой форме. Вотчинная собственность признается вторичной формой феодальной собственности. Ей предшествовал процесс складывания государственной или корпоративной земельной собственности, которая реализовалась через систему даней-налогов с лично свободного населения. A.A. Горский поддержал и развил двухступенчатую структуру славянских догосударственных обществ — «племенные княжества» (ПК) и «союзы племенных княжеств» (СПК), при этом, вслед за Б. А. Рыбаковым, отнес «се-мичей» к редким случаям дошедших до нас «мелких общностей» — ПК (Горский A.A., 1982; 1986; 1988).

Разработка методологических основ генезиса русской государственности в 1990;х гг. приобретает определенную специфику. Солидный запас наработок предшествующего времени, естественно, не был забыт, являясь в немалой степени их логическим продолжением. Однако становятся заметными веяния нового времени: в публикациях наблюдается отказ от «феодальной» терминологии (Горский A.A., 1993. С. 157), появляются работы, отрицающие если не полностью, то в заметной части, результаты исследований советского периода (Даркевич В.П., 1997). Наконец возникает возможность спокойно, без оглядок на официальную идеологию, обратиться к проблеме роли норманнов и Хазарии в становлении русской государственности (Петрухин В.Я., 1994). Как ответная реакция, в отдельных исследованиях опять утверждается полное отрицание участия североевропейского элемента в политогенезе, вплоть до создания «новой гипотезы происхождения государства на Руси» с очередным объявлением славянского происхождения Рюрика (Анохин Г. И., 2000) или южнобалтийского (не скандинавского) всех варягов (Фомин В.В., 2004).

В изучении методологических проблем истории на какое-то время наступает затишье. Признаком оживления в историографии, имеющим конструктивное начало, явилась работа Е. А. Мельниковой, опубликованная в 1995 г., отдельные положения которой были сформулированы несколько ранее (Мельникова Е.А., 1993; 1995). Автор, корректно оценивая и используя достижения науки советской эпохи и привлекая современные наработки в других областях гуманитарных знаний, в первую очередь, в социальной антропологии, пришла к следующим выводам. «Окняжение» земель, что подразумевает их присоединения к ядру Древнерусского государства, «.не означает одновременного и автоматического перехода к князю верховной собственности на землю». Отчуждение прибавочного продукта в виде полюдья не несет в себе элементов ни рабовладения, ни феодализма, так как эта форма хорошо известна еще при первобытнообщинном строе. В данном случае речь идет о коллективной собственности социальных верхов или социальных групп, которые различаются по их отношению к продукту производства, но не к средству производства (к земле при феодализме), в чем заключается их принципиальное отличие от классов. Такое общество определяется как стратифицированное. Только при становлении частной собственности на землю социальная стратификация перерастает в классовую. Именно поэтому многие историки рассматривали период с середины XI по начало XII в. как рубеж, после которого можно говорить о сколько-нибудь оформившихся феодальных отношениях на Руси. Однако при этом существование в 1Х-Х вв. государства не вызывает сомнений, о чем свидетельствует фиксация его признаков (отчужденная от народа власть, функции которой выполняются особой системой органов и учрежденийпостоянно функционирующая система налогообложения, наличие права, закрепляющего систему норм, которые обеспечивают функционирование обществаналичие территории, на которую распространяется государственная власть), которые, правда, в целостном виде характерны уже для сложившегося государства.

В числе предпосылок возникновения государства выделены внутренние, создаваемые производящим хозяйством и ведущие в первую очередь к стратификации общества, и внешние (война и торговля), которые, как правило, дают результат только в совокупности. На стадии «племенного» или «ранжированного» общества возникает соподчиненность территориальных образований различного уровня (местных, областных, региональных), которой соответствует иерархия вождей. Потестарно-политические структуры (сЫе?с!от -«вождийство») возникают на основе производящего хозяйства и имеют своим назначением перераспределение избыточного продукта, поддержание экономических и социальных структур, сложившихся в обществе, организацию общественного труда (строительство укреплений, погребальных монументов, трудоемкие виды хозяйственной деятельности). Возникновение системы перераспределения является основой для будущего формирования аппарата государственного управления. «Вождийства» являются предшественниками всех известных примитивных государств. Что касается раннего периода становления Руси (до распространения крупного землевладения), то Е. А. Мельникова выносит его за рамки формационных определений.

Мы не случайно подробно остановились на построениях Е. А. Мельниковой, которые имеют, на наш взгляд, показательный характер, что можно свести к двум основным аспектам. Условно их можно определить как «сходство и различие» с результатами исследований предшествующего времени. Сходство выражается в близости с некоторыми положениями концепции «государственного» феодализма, что особенно заметно при выделении предпосылок возникновения института государственности. Главное же отличие заключается в трактовке характера Русского государства в X—XI вв. Многие сторонники «государственного» феодализма, в том числе и стоявший у истоков формирования концепции JI.B. Черепнин, выделяли это время в особый период, хотя в пределах XI столетия верхняя хронологическая грань могла варьировать, а сам он определялся как неотъемлемая часть феодальной формации (Новосельцев А.П., Пашуто В. Т., Черепнин JT.B., 1972. С. 165— 166- Черепнин Л. В., 1981. С. 76, 101- Абрамович Г. В., 1981. С. 70−74- Горский A.A., 1982). Е. А. Мельникова приходит к аргументированному выводу о том, что этот период выходит за рамки формационных определений, а отчуждение избыточного продукта не является формой феодальной ренты. В качестве доказательной базы использованы результаты этнологических исследований, что позволило несравненно подробнее, нежели ранее, остановиться на характере «докиевских» социумов славян. Правда, Е. А. Мельникова обращается только к истории «северных конфедератов», в результате чего появляется некоторая недосказанность. Признавая необходимость существования взаимосвязи внутренних и внешних предпосылок образования государства, исследователь вынуждена была сделать акцент на последних (дальняя торговля), что объясняет ограниченным характером основных — археологических — источников по данному периоду.

В 2002 г. выходит в свет объемная работа Е. А. Шинакова, посвященная политогенезу славян до ранних этапов сложения Древнерусского государства (Шинаков Е.А., 2002). Автор выступает сторонником многообразия форм становления государственности при общих стадиально-этапных чертах. Вариативность политогенеза в немалой степени объясняется потестарными традициями, которые с учетом ландшафтно-географических и этнокультурных особенностей, а также внешних влияний, позволяют выделить в IX—X вв. «56 регионов» потестарности. По мнению автора, эти образования обладали «разноуровневостью» и «разнотипностью», однако в целом соответствовали этапу «вождеств» (chiefdom). Основу одного из них — Юго-Восточного — составляли северяне. В политогенезе региона выделяется пять этапов, при этом четвертый соотносится с протогосударственным образованием, которому с позиций этнографии ПВЛ соответствовали северяне, вятичи и какая-то часть радимичей, с точки зрения археологии соответствующие носителям боршев-ской и большей части роменской культур.

Экономические основы политогенеза Е. А. Шинаков только затрагивает, специально не анализируя. Тем не менее, исследователь в подробным историографическом обзоре в основном согласен с построениями Е. А. Мельниковой (Шинаков Е.А., 2002. С. 27−28). Возражения сводятся к следующему. Е. А. Мельникова, говоря о разных формах вождеств, в результате называет только одну — теократию. Е. А. Шинаков выделяет таких форм пять, в том числе «теократическую конфедерацию племен», однако при этом оговаривая «разную степень достоверности» их вычленения и характеризуя структуру власти и систему управления только в двух из числа выделенных потестар-ных регионов — Юго-Западном и Северном. Реконструкции в данном случае имеют элементы допущений и гипотез, что в целом абсолютно естественно с учетом состояния источниковой базы (Шинаков Е.А., 2002. С. 138−143).

Не согласен Е. А. Шинаков с заменой Е. А. Мельниковой термина англо-американской социальной антропологии «военное» (military) государство на «дружинное» (Шинаков Е.А., 2002. С. 28, 30−33). В целом это замечание справедливо, и элемент неадекватности имеет место. Однако с сутью мысли Е. А. Мельниковой о роли дружины, которая, будучи военной организацией, начинает выполнять функции зарождающегося государства, можно согласиться. Кстати сказать, государство при Ольге и Святославе Е. А. Шинаков определяет с оговорками как «потенциально дружинное», при Владимире как «дружинное» (Шинаков Е.А., 2002. С. 213, 277−289).

Заметная близость наблюдается и в оценке международной торговли, которая рассматривается как главный фактор возникновения городов Восточной Европы, оказавший заметное влияние на первоначальное развитие государства (Шинаков Е.А., 2002. С. 142, 174−175). Фактически к определяющей роли торговли в возникновении на территории Северной Руси, как городов, так и раннегосударственных структур, пришел Е. А. Носов, который в своем исследовании неоднократно обращается к построениям Е. А. Мельниковой, солидаризируясь с ними. Следует, однако, отметить, что при этом он не отрицает и внутренних факторов развития политогенеза. Суть его позиции сводится к стремлению доказать вариативность его форм, одна из которых в немалой степени как раз и определялась дальней торговлей (Носов Е.А., 2005). Мысль об изначально более высокой торговой активности населения Северной Руси по сравнению с Южной получает распространение (Макаров H.A., 2005. С. 7), при этом отмечается, что Южная Русь была вовлечена в более разветвленную систему торговли (Ениосова Н.В., Сарачева Н. В., 2005). В целом роли торговле в процессах урбанизации и государствообразования начинает уделяться повышенное внимание. Интересно, что появляются работы, в которых формационный подход в определении сути Киевского государства сочетается с некоторыми взглядами Е. А. Мельниковой (Моця О.П., 2001. С. 42).

Подведем итог краткому анализу изучения основ развития восточнославянского общества в VIII—XI вв. Представленный обзор ни в коей мере не претендует на полноту охвата, что явно выходит за рамки заявленной темы. В этом тем более нет необходимости, что список исследований, в том числе и недавних, с историографическим анализом древнерусской проблематики весьма обширен (Шушарин В.П., 1964; Свердлов М. Б., 1983. С. 3−17- Фроя-нов И .Я., 1990; Шинаков Е. А., 2002. С. 10−33 и т. д.). Изначально обращение к разработкам общих вопросов русской государственности имело целью выявить общие тенденции развития методологических подходов к решению проблемы социально-политического развития восточнославянского общества на рубеже двух исторической эпох, условная граница между которыми приходится на время возникновения Киевской Руси. Строго говоря, употребление определения «догосударственный» период применительно к IX, а в большей степени, к X в., не совсем корректно. Во-первых, в это время государственные институты развивались не только в рамках Южной (в понимании А.Н. Насонова) и Северной (с центром в Новгороде) Руси. Во-вторых, в это время у славянских объединений за пределами Руси вызревают элементы собственной государственности. Можно только присоединиться к мнению Е. А. Шинакова о двухуровневосш социально-политической структуры Руси в IX — 1-й половине X в. К первому из них относится собственно Русь или «Росия» Константина Багрянородного, в которой еще заметны пережитки ро-доплеменной системы управления. На наш взгляд, положение собственно Руси в это время с позиций потенций государственного развития можно определить как «первой среди равных». Второму уровню соответствуют «славянские» политические организмы, стоявшие на разных ступенях развития, однако, по крайней мере, некоторые из них уже имеют признаки государственности. Образования второго уровня могли быть связаны какими-то отношениями с Русью («пактиоты»), однако могли существовать «параллельно». Примером последнему является заметная часть Днепровского Левобережья -«северянско-вятичское протогосудартсво» (Шинаков Е.А., 2002. С. 156−163). По мнению Е. А. Шинакова, «двухуровневость» присуща в основном переходному периоду между вождествами и ранним государством, которое окончательно оформляется при Владимире (Шинаков Е.А., 2002. С. 186).

Наиболее продуктивное, на наш взгляд, методологическое направление, которое в отечественной историографии постепенно складывалось в течение последней четверти века, в своей основе сочетает ряд результатов наработок советской историографии и англо-американской социальной антропологии. Ее сторонников отличает эволюционный подход к решению политогенети-ческих проблем. Однако научное направление «эволюционистов» включает в себя несколько течений (см.: Альтернативные пути цивилизации, 2000). Наибольшее распространение в отечественной науке получил «стадиальный эволюционизм», сформулированный в работах Э. Сервиса, М. Фрида, Р. Кар-нейро, что, на наш взгляд, вполне объяснимо. Так, исследования Р. Карнейро в немалой степени обращены к стадиальной последовательности в развитии вождеств предгосудартсвенного периода (Карнейро Р., 2000), представление о котором в конкретных условиях Восточной Европы было достаточно схематичным. Кроме того, в концепции стадиальной последовательности фиксируются явления, имеющие аналоги из числа известных в «племенной» истории восточных славян. Неслучайно в современных методологических исследованиях российских историков использованы результаты наработок представителей этого направления (Е.А. Мельникова, Е. А. Шинаков, отчасти E.H. Носов).

Эти построения в основном разделяет и автор настоящей работы. Следует подчеркнуть, что многие исследователи 1960;80-х гг. объективно подошли вплотную к пониманию стадиальности, однако в силу идеологического диктата не могли (или, все-таки, не хотели) отойти от «феодальной» терминологии применительно к ранним этапам русской государственности. В рамках концепции государственного феодализма появилась схема двухчастной структуры славянских племен предгосударственного периода (В.Т. Па-шуто, В. В. Мавродин, И. П. Шаскольский, Б. А. Рыбаков, A.A. Горский), детализации которой в немалой степени посвящена настоящая работа.

Итак, на сегодняшний день разработаны методологические основы, позволяющие понять сущность и реконструировать процессы социально-политического развития восточных славян накануне возникновения Киевской Руси, периода ее «сосуществования» с социумами, находящимися на разных уровнях политогенеза. В тоже время целостные исследования с учетом данных всех возможных источников, несущих историческую информацию и посвященных становлению и развитию отдельных восточнославянских вож-деств, выявлению путей их инкорпорации в Древнерусское государство, до сих пор остаются редкими. В гораздо большей степени это утверждение справедливо по отношению к структурным компонентам вождеств.

В основу исследования был положен комплексный анализ разнообразных источников, главным принципом использования результатов которого является совпадение и непротиворечивость полученных результатов. К числу конкретных методов, позволяющих извлечь историческую информацию для дальнейшего ее синтеза, относятся сравнительно-исторический, типологический, статистической обработки материалов, картографирования, а также гидронимический, стратиграфический, планиграфический и топографический анализы.

Источниковая база исследования. Вопросы реконструкции истории славян Восточной Европы догосударственного периода отличаются исключительной сложностью, что во многом объясняется крайней лаконичностью летописных сведений, нередко к тому же имеющих наслоения легендарного характера. Кроме того, в главном из письменных источников — «Повести временных лет» — упоминаются, как правило, только крупные социально-политические образования. По терминологии разных исследований это -«союзы племен» или «союзы племенных княжений», «славиний», «вождеств». Описание жизни и быта населения таких объединений имеет налет «киевской» тенденциозности, при этом более мелкие структурные формирования вообще выпадают из поля зрения летописца.

На этом фоне Посемье отличает «изобилие», хотя, естественно, весьма относительное, сведений, что особенно заметно при его сравнении с образованиями примерно того же социально-политического «ранга». Информация о ранней истории Курска содержится в «Житии Феодосия Печерского», источнике сложном и многоплановом, который, несмотря на длительную историю изучения, до сих пор вызывает споры (Житие Феодосия Печерского, 1978). Сама датировка произведения дискуссионна. Нередко в литературе отправной точкой отсчета является дата пострижения Феодосия — 1032 г., что является результатом поздней редакторской правки. Соответственно, при этом переезд семьи Феодосия в Курск относится еще к более раннему времениконцу X в. Но ряд косвенных фактов позволяет считать, что пострижение не могло произойти ранее 1051 г. (Склярук В.И., 1988. С. 318−320), хотя при этом нельзя полностью исключить и 40-е гг. XI в. (Карпов Ю.А., 1997). В «Житие» сообщается, что семья Феодосия по велению князя переселилась из правобережного Василева в Курск. Однако Ярослав Мудрый не мог отправить ее в левобережный город, находящийся во владениях Мстислава, до смерти последнего в 1036 г. (Склярук В.И., 1988. С. 320). Вероятнее всего, отец Феодосия получил приказ переехать в далекий Курск вскоре после этого, если не сразу же, в связи с необходимостью реорганизации власти на вновь отошедших к Киеву землях. Таким образом, житийное описание Курска относится к сер. XI в.

В «Поучении» Владимира Мономаха упоминаются «семечи» или «сем-цы» (ПВЛ. С. 159, 160). Варианты трактовки этого понятия предлагались самые разнообразные (см.: Орлов A.C., 1946. С. 184−187- Щавелев С. П., 1997в), однако в исследованиях последнего времени в них, как правило, видят название «племени», которое во времена Владимира Мономаха уже представляло собой анахронизм. Не подлежит сомнению существования раннего пласта сведений и в «Слове о полку Игореве» (Слово о пълку Игорев"Ь, 1985). Среди них имеются отдельные географические реликты, в первую очередь, связанные с «польским» коридором, который пролегал по водоразделу Сейма и Пела. Эти сведения совпадают с многочисленными следами языков «поля» в летописных статьях широкого хронологического диапазона, анализ которых дает основания для вывода о территориальном единстве двух регионов, составляющих Посемье — «сеймского» и «псельского».

Исключительную ценность имеют упоминания в летописях «Посемья» как особого региона Древнерусского государства. Их контекстный анализ позволяет определить относительную хронологию этого понятия, а также предположить его изначальную социально-политическую сущность. В некоторых случаях оказалось возможным привлечь сведения письменных источников нового времени, что, в первую очередь, касается историко-географических представлений. К их числу относятся «Переписи польских дорог». В исследовании этот документ использован в ранней публикации И. Д. Беляева (1846 г.). Немаловажными при реконструкции исторической топографии, внешние проявления которой практически уничтожены, являются описания Курского острога и план перепланировки города по конфирмату Екатерины II.

Высокую степень значимости при изучении заявленной темы являются данные археологии. Процесс формирования этих принципиально новых для исторических реконструкций источников относится к XIX в. Начало полевых исследований Посемья было положено в 1828 г. раскопками курганов Гор-нальского комплекса, проведенных А. И. Дмитрюковым (Дмитрюков А. И., 195 554- 1863. С. 512). Несмотря на суммарное изложение части результатов исследований, сведения о раскопках курганов в Суджанском и Рыльском уездах, также как и полученные позднее материалы ряда других средневековых кладбищ, до сих пор сохраняют свою значимость. К сожалению, в немалой степени это объясняется тем, что активная хозяйственная деятельность в условиях плодородной черноземной зоны привела к уничтожению подавляющего большинства курганных могильников на территории Посемья.

История археологического изучения «курских древностей» вплоть до начала XXI в. на сегодняшний день подробнейшим образом проанализирована в целом ряде работ, в том числе монографического характера (Щавелев С.П., 1997а- 19 976- 2002аКашкин A.B., 1998; Зорин A.B., Стародубцев Г. Ю.,.

Шпилев А.Г., 2000), а также докторской (Щавелев С.П., 20 026) и кандидатской (Старобудцев Г. И., 2006а) диссертациях. Это делает возможным в дальнейшем останавливаться только на наиболее значимых событиях в деле становления археологических знаний, к числу которых, несомненно, относится деятельность Д. Я. Самоквасова. Исследования одного из патриархов российской археологии имели самую широкую географию, однако немало сил им было отдано как изучению памятников Северской земли в целом, так и По-семья в частности. Первые раскопки Д. Я. Самоквасов провел в 1872 г. на курганах округи Горналя, продолжив, по сути дела, изыскания А.И. Дмитрю-кова. Наибольшую известность в числе курских исследований ученого получили масштабные раскопки курганов в Гочеве, проведенные Д. Я. Самоквасовым в 1909 г. незадолго до смерти. Прекрасное издание результатов достойно увенчало проведенные на высоком для того времени уровне полевые исследования (Самоквасов Д.Я., 1915а- 19 156).

Некоторая активизация полевой деятельности курских краеведов после революции была прервана в конце 1920;х — начале 1930;х реорганизациями, «чистками», а потом и закрытием краеведческих структур, что соответствовало курсу внутренней политики советского государства (Щавелев С.П., 2002а. С. 28−41). Вплоть до Великой Отечественной войны пополнение ис-точниковой базы было крайне скупым и отрывочным. Этот период завершился раскопками Б. А. Рыбакова в 1937 и 1939 гг. на городище Крутой курган в Гочево. Были получены интереснейшие материалы, о чем можно судить по кратким упоминаниям результатов, которые, однако, остались неопубликованными, а большая часть коллекции находок утеряна и депаспортизиро-вана.

В послевоенные годы наблюдается постепенное расширение объемов полевых исследований. Именно на это время приходится значительное повышение уровня методики раскопок, что существенным образом повышает информативность полученных материалов. Немалую роль в этом сыграло повышение требований отдела полевых исследований ИИМК (позднее ИЛ) АН.

СССР. Ярким примером тому являются исследования археологического комплекса у д. Липино на Сейме, которые проводились Деснинской экспедиции ИИМК АН СССР под руководством сначала М. В. Воеводского (1947 г.), а после его безвременной кончины-П.И. Засурцева (1948;1949, 1951 гг.). Хорошо документированные раскопки курганов, грунтового могильника, городища и селища заложили принципиально новые основы формирования базы археологических данных, часть которых была издана (Воеводский М.В., 1949; Розенфельдт Р. Л., 1958; Засурцев П. И., Лисицына Н. К., 1968). Тем не менее, в определенной мере сказались рецидивы предшествующего времени. Так, по словам Н. К. Лисицыной, большую коллекцию керамики из раскопок Липинского городища Курский краеведческий музей отказался принимать, и она, за неимением места для хранения, была выброшена.

В целом 1950;1960;е гг. характеризуются неспешным, но поступательным пополнением источников. Были проведены раскопки городищ у д. Шук-линка (Никольская Т.Н., 1958), в урочищах Лысая и Кудеярова горы (Алихо-ва А.Е., 1962). Опережающими темпами идет исследование раннеславянских древностей, до этого малоизвестных. Работами Э. А. Сымоновича на ряде поселений в бассейне Сейма и Е. А. Горюнова на верхнем Пеле была открыта новая страница в истории славянского этногенеза, важной вехой в изучении которой стало специальное монографическое исследование (Горюнов Е.А., 1981). Ю. А. Липкинг изучил хрестоматийные могильники колочинской культуры у хут. Княжий и д. Лебяжье (Липкинг Ю.А., 1974).

1970;1980;е гг. стали важным этапом в изучении Посемья, что определяется двумя аспектами. Во-первых, на его территории активизируется изучение средневековых памятников, правда, главным образом, роменской культуры. В совокупности с проведением сплошных разведывательных работ это привело к принципиальному изменению источниковой базы. Во-вторых, появляется работы, в которых затрагиваются ранние этапы истории формирования Курской волости, включая «докиевский» период.

Важной вехой в изучении Посемья стали раскопки Большого Горналь-ского городища в 1971;73 гг. Скрупулезные наблюдения стратиграфического характера сделали этот памятник эталонным для роменской культуры в целом (Башилов В.А., Куза A.B., 1977; Куза A.B., 1981). A.A. Узянов крупными площадями изучил целый ряд роменских памятников в бассейне р. Тускарь: курганы и городище у д. Мешково, городище 2 у д. Переверзево, селище 1 у д. Жерновец (Узянов A.A., Смирнов Ю. А., Верещинский Л. И., 1979; Узянов A.A., 1980; 1981; 1982а- 1983; 1984; 19 856- 1986). С 1988 г. экспедицией Курского государственного университета (тогда — пединститута) под руководством автора ведутся планомерные исследования памятников Посемья. Первый же сезон стал знаменательным: раскопками на территории Курска были выявлены остатки древнейших укреплений из числа известных на сегодняшний день.

Планомерные работы 1970;80-х гг. по выявлению новых памятников в совокупности с накопленными до этого материалами послужили основой для создания свода археологических памятников региона, составителем которого стал руководитель этих исследований A.B. Кашкин (АКР. Курская область, 1998. Ч. 1- 2000. Ч. 2). На основе полученных данных появилась возможность проведения сравнительного анализа системы расселения Посемья и смежных регионов.

В 1990;е гг. изменяется характер археологических исследований, что наиболее отчетливо прослеживается в организационных началах: полевые изыскания в заметно большей степени стали проводиться «местными» археологами, тогда как доля раскопок под руководством ученых признанных научных столиц постепенно сокращается. Вплоть до 1995 г. М. В. Фроловым проводятся начатые еще в 1988 г. исследования многометровых напластований на Горе Ивана Рыльского (Фролов М.В., 1994). В 1994 г. раскопки ранне-славянских памятников велись A.M. Обломским, одним из «побочных» результатов которого было спасение хорошо теперь известного Гапоновского клада 2-й половины VII в. (Гавритухин И.О., Обломский A.M., 1996). Ни на один год не прерывались исследования археологической экспедиции Курского государственного университета. В 1990;е — начале 2000;х гг. были стационарно изучены древнейшие города Посемья — Курск и Рыльск, городище и селище Липинского археологического комплекса, Ратское городище, поселения у хут. Студеновский, курганы колочинской культуры у д. Артюшково. В 1994 г. сотрудниками Курского археологического музея были возобновлены исследования Гочевского археологического комплекса (Стародубцев Г. Ю., 20 066- Зорин A.B., 2005), проведены раскопки на городищах в Люшинке и Капыстичах (Зорин A.B., 2003), кургана с роменских трупосожжением в Шуклинке (Зорин A.B., 1999).

К началу XXI в. база данных археологии значительно пополнилась, что сделало возможным проведение на ее основе реконструктивных исследований. Заметная часть материалов, использованная в работе, была получена в ходе исследований археологической экспедиции КГУ под руководством автора. Особо следует отметить раскопки в Курске и на территории Липинского комплекса (изучено около 10 га), результаты которых принципиально изменили представление о ранних этапах становления волости в составе Киевской Руси. При работе были использованы архивы ИА РАН, КГОМА, НИИ археологии юго-востока Руси, в которых хранятся научные отчеты о полевых исследованиях. Сведения о результатах раскопок Липина удалось заметно пополнить материалами личного архива П. И. Засурцева, часть которого была передана автору и теперь находится в КГОМА. Были проанализированы, а частью предварительно паспортизированы, коллекции находок, хранящиеся в КОКМ, КГОМА, НИИ археологии юго-востока Руси КГУ, Рыльском краеведческом музее.

При анализе социально-экономического развития Посемья важны нумизматические материалы, и в первую очередь клады (Зорин A.B., Стародубцев А. Г., Шпилев А. Г., 2000. С. 275−340). В последнее время их список заметно пополнился за счет введение в научный оборот находок из частных коллекций (Молчанов A.A., Селезнев А. Б., 2000; Петров П. Н., Калинин В. А.,.

2004). Монетные клады, с одной стороны, позволяют провести реконструкцию конкретных маршрутов торговых путей и определить место семичей в организации дальней торговли, а с другой, являются первоклассным источником по истории денежно-весовых систем русского средневековья, причем Посемье стояло на магистральном пути их становления и развития.

Заметно дополняют информацию по истории региона данные металлографии, гидронимики, археозоологии, палеопочвеведения, геобурения, которые при решении некоторых вопросов (например, хазаро-северянские отношения, историко-географические и топографические реконструкции, специфика хозяйственной деятельности и т. д.) играют, как будет показано ниже, ведущую роль.

В целом с точки зрения состояния источниковой базы Посемье представляет собой прекрасный исследовательский полигон, позволяющий рассмотреть процесс формирования сложной социально-политической структуры догосударственной эпохи и характер судеб племенного населения в составе древнерусской волости.

Научная новизна исследования заключается в следующем.

1). Впервые предпринимается попытка изучения истории восточнославянского социума, представлявшего собой этнополитический компонент союза племенных княжений, начиная со стадии его формирования и заканчивая периодом его инкорпорации в структуру русской государственности. «Семичи» представляют собой пока единственный пример формирований подобного рода у восточных славян.

2). В работе приводятся доказательства в пользу того, что Посемье накануне активной фазы колонизационной деятельности Руси превратилось в наиболее развитый в социально-экономическом, а, возможно, и социально-политическом, отношении регион союза племенных княжений «северы». Являясь «составляющей» северянского объединения, Посемье со временем становится, судя по всему, его ведущим компонентом, который по своим масштабам сопоставим, а в ряде случаев даже превышал известные нам племенные союзы. В связи с этим факт сохранения в летописях памяти о «По-семье» вплоть до 2-й половины XII в. является вряд ли случайным.

3). Пример Посемья дал основания для предположения о возможности существования в восточнославянских объединениях не двух-, а трехступенчатой социально-политической структуры. В результате было обосновано новое понятие — «сложное племенное княжение».

4). Посемье в середине X в. приобретает отдельные черты, свойственные раннегосударственным образованиям. Наиболее ярко это проявилось в целостности территории, на которую распространялась власть сложившихся по-тестарых структур, а также в существовании «единого экономического пространства», пределы которой совпадали с ареалом так называемой «северной» денежно-весовой системы в ранний период ее существования.

5). В работе было предложено решение комплекса вопросов, связанного с судьбами семичей, которые, по мнению автора, во многом определялись политикой киевских князей. Его археологическим отражениям является крайне спорная проблема взаимоотношения роменской и древнерусской археологических культур. Границы новой территориально-административной единицы Древнерусского государства с центром в Курске совпали с пределами племенного Посемья. Это, вероятнее всего, свидетельствует о кратковременности, если не об «одномоментности» акта присоединения, сопровождавшегося крупной военной компанией, организованной Киевом.

Практическая значимость работы. Полученные результаты могут быть использованы в фундаментальных исследованиях, посвященных проблемам образования Древнерусского государства и изучению восточнославянских социумов «докиевского» периода, в учебных курсах истории России, археологии, этнологии, истории регионов.

Апробация исследования. Основные положения исследования были изложены в докладах на научных конференциях в Воронеже (1989 г.), Бело-полье (1994 г.), Чернигове (1995 г.), Харькове (1997 г.), Липецке (1998, 2006 гг.), Москве (1999 г.), Сумах (2003 г.), Курске (2003;2004, 2006 г.), Ельце.

2005 г.), а также в 50 публикациях, в том числе двух монографиях, общим объемом около 60 а. л. Отдельные разделы исследования были выполнены в рамках научно-исследовательских проектов, получивших на конкурсной основе гранты (Енуков В.В., 2006а), результатам реализации которых была дана положительная оценка. К их числу относятся проекты «Малые и средние города юго-восточной Руси: становление и развитие в условиях средневековья» (Министерство науки РФ, 1999;2003 гг., проект № 01.2.00 310 807), «Проведение археологических разведок в бассейне курского течения Сейма» (Федеральная целевая программа «Интеграция науки и высшего образования России на 2002;2005 гг.», 2003;2005 гг., проект № Э3026/1715, выполнен совместно с ИА РАН), «Генезис древнерусской волости (на примере Курска и его округи)» (Научная программа Минобразования России «Университеты России», 2004 г., проект № ур. 10.01.052), «Малая волость-княжение в условиях феодальной раздробленности (на примере Курска и его округи)» (Научная программа Минобразования России «Университеты России», 2005 г., проект № ур.10.01.476), «Формирование планировочной структуры малых городов Древней Руси: дом, двор, усадьба, улица (по материалам Липинского археологического комплекса)» (РГНФ, 2005;2006 гг., проект № 05−01−72 100а/Ц), «Изучение усадьбы Е Липинского археологического комплекса» (РГНФ, 2005 г., проект № 05−01−18 066е), «Изучение социально-пространственных структур населения юго-восточной Руси в 1Х-ХШ вв.» (тематический план Минобрнауки РФ, 2006;2007 гг.), «История Юго-Востока Руси в свете материалов погребальной обрядности: кладбища древнего Липина» (РГНФ, 2007 г., проект № 07−01−72 108 а/Ц).

Работа над диссертационным исследованием была завершена при выполнении проекта «На рубеже эпох: от «Посемья» к «Курьскому княженью» (РГНФ, 2006;2007 г., проект № 06−01−261а).

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, списка сокращений, приложения с таблицами и иллюстраций.

Заключение

.

Анализ комплекса различных по своему происхождению источников показал, что известное в летописях понятие «Посемье» хорошо увязывается с самой крупной группировкой памятников роменской археологической культуры, расположенной на территории курского течения Сейма и верхнего Пела. Первоначальный этап развития социума был достаточно длительным (IX — начало X в.), а социально-экономические процессы имели плавный и поступательный характер. Вряд ли население Посемья избежало потрясений, связанных, главным образом, с опасностью, исходившей из степей, однако они не были фатальными.

Заметные изменения в жизни роменского населения Посемья приходятся на X в. Судя по всему, это было обусловлено как внутренними, так и внешними факторами. К числу первых следует отнести поступательное развитие сельского хозяйства, в первую очередь, земледелия. Начало распространения железных наконечников пахотных орудий приходится на волынцевское время. Результаты новаций в технике обработки земли не могли сказаться сразу. Последствия нововведений становятся заметными в X в. Так, на наш взгляд, именно с успехами в этой сфере следует связывать появление материальных основ для грандиозного фортификационного строительства, которое приходится на это время. В Посемье создается система из трех оборонительных линий, совпадающих с главными водными артериями: Пслом, Сеймом притоками (Тускарь и Рать) и Свапой. Отвлечение из сферы производства значительных трудовых ресурсов могло быть только в условиях увеличения прибавочного продукта. В рамках экономики, в которой результаты хозяйственной деятельности обеспечивали только физиологическое воспроизводство, это было бы невозможно.

Структура оборонительных линий подводит к еще одному выводу. Тяготение крепостей семичей к определенным пространственным отрезкам позволяет видеть в них именно продуманную систему, созданную в масштабах посемьского региона, рождение которой случайностью или стихийностью объяснить сложно. Другими словами, в реализации этого плана есть основания усматривать результат деятельности некой сложившейся властной структуры, имеющей как минимум, надобщинный, а, вероятнее всего, надплемен-ной характер. В пределах Северекой земли выделяются отдельные участки с цепочками городищ, в которых можно усмотреть системный подход к решению задач обороны (например, Горки-Азак (?) — Сары на Пеле или сгусток городищ в районе Путивля). Однако речь идет именно о сравнительно небольших участках, в пределах которых располагается до десятка городищ. Сложная, целостная система пока отмечается только в Посемье. Пока только здесь зафиксировано использование экономичной и, судя по всему, эффективной строительной схемы «косой острог» (Горналь, Ратское городище, Ка-пыстичи, возможно, Липино и Шуклинка), хорошо известной позднее, на излете средневековья. В результате у семичей складывается стройная социально-пространственная система из первичных, «элементарных» ячеек в виде минимальных зон концентраций памятников, «идеальный» комплекс которых состоял из городища и ближайшей округи в виде «куста» мелких неукрепленных поселений. МЗКП логичнее всего рассматривать в качестве археологического эквивалента соседской общины — верви.

К числу внешних факторов, повлиявших на ускорение темпов развития региона, относится, без сомнения, торговля. В 1-й половине X в. семичи принимают непосредственное участие в организации поступления нарастающего потока куфических монет. В него были вовлечены и некоторые другие восточные товары, среди которых лучше всего фиксируются украшения в виде каменных и стеклянных бус. Расположение Посемья на исключительно удобном участке восточноевропейской гидросети, обеспечивающем безволо-ковый переход из волго-окской в днепровскую систему, приводит к тому, что регион начинает занимать важное, по сути дела, «геополитическое» положение в лесостепной зоне. Особая его роль в рамках Северекой земли как раз определялась тем, что Посемье превращается в важнейшую перевалочную базу в движении арабских дирхемов, которые далее поступали на территорию активно развивающейся Руси Рюриковичей.

Важен вопрос об организации торговых операций, ориентированных на дальний импорт. Не вызывает особых сомнений то, что в дальней транзитной торговле на просторах Восточной Европы заметную роль играли варяги, свидетельство чему — следы их присутствия на перекрестках важнейших торговых артерий. В Черниговском Подесенье их присутствие хорошо фиксируются, хотя здесь они, несомненно, пребывали не в виде вольных отрядов купцов-разбойников, а в составе русской дружины. Об этом свидетельствует синкретичный и весьма специфичный характер материальных признаков, характеризующий памятники типа Шестовиц-Левенки, в которых, однако, хорошо прослеживаются «северные» элементы. Вероятнее всего, существование этих памятников на протяжении, по крайней мере, 1-й половины X в. было связано с функционированием института полюдья — одного из важнейших источников материальных основ Киевской Руси. Отсутствие артефактов «северного» происхождения в Посемье этого времени выглядит весьма показательно: с учетом новаций в среде семичей, можно полагать, что возникшая социально-политическая структура просто не допускала к участию в организации торговых процессов «чужих».

Семичи выступали в качестве организаторов транзитной торговли, однако их деятельность, несомненно, носила промежуточный, посреднический характер. Предположить, что они проводили закупки куфических монет непосредственно в арабских халифатах, не представляется возможным. Необходимо решить вопрос, что могло предложить Посемье в качестве альтернативного товара. Вряд ли это были (по крайней мере, в массовом количестве) мех, рабы и воск, которые обычно фигурируют в перечне, характеризующем русско-арабский товарообмен. Как представляется, очень важное наблюдение содержится в исследованиях A.B. Григорьева. Расчет объемов зерновых ям указывает на заметный рост в X в. производства зерна северянами, в результате чего у них образовывались значительные его излишки, уходившие в сферу торговли (Григорьев A.B., 2002. С. 102−106). Автор сделал вывод о том, что эта продукция шла в обмен на качественные кузнечные поковки, изготовленные в мастерских Хазарии, с чем нельзя согласиться. Вопреки широко распространенному в историографии мнению о раннем характере возникновения хлеботорговли, восходящем чуть ли не к скифским временам, реально ее следы фиксируются только с XIII в., да и то долгое время она имела спорадический характер (Перхавко В.Б., 2006. С. 153−160).

Возможно, какая-то часть зерна семичей попадала в каганат. Однако северные провинции Хазарии располагались в природных условиях, достаточно благоприятных для земледелия. Уже отмечавшаяся определенная близость находок сельскохозяйственного инвентаря подразумевает аналогичный уровень агрикультуры. Те же соображения не позволяют предположить, что сколько-нибудь серьезные объемы зерна уходили по Сейму и Десне в Среднее Поднепровье. В хлебе, скорее, были заинтересованы обитатели расположенных севернее регионов. Можно полагать, что именно зерно являлось основным товаром, который уходил из Посемья по Оке в обмен на восточное серебро, поступление которого в регион в своей основе, несомненно, имело многоступенчатый характер. Сплав зерна вниз по течению Оки был сравнительно несложен, что устраняло главный недостаток нерентабельности хлебной торговли на дальние расстояния. По A.B. Григорьеву, на X в. приходится заметное увеличение производства зерна у северян. В это же время существенно возрастает поступление серебра в Посемье и начинается активная эксплуатация Окско-Сеймско-Деснинского пути.

Пик новаций в жизни семичей приходится на середину X в., среди которых важнейшей является формирование «единого экономического пространства», основанного на новой денежно-весовой системе. Примеры подобного рода в истории сравнительно небольших социумов эпохи средневековья, предшествующих появлению относительно стойких государственных образований, не известны. Прием вырезки монет в кружок, который в Посемье вообще фиксируется неожиданно рано (Нижняя Сыроватка), дает название новому денежному номиналу — резане, который существует, сохраняя свое название и позднее, когда сама методика юстировки уже оказалась ненужной в силу начала поступления западноевропейских монет, имеющих необходимый вес. Не исключено, что регион имел непосредственное отношение к чеканке подражаний. Широкое использование в быту мелкой монеты, видимо, привело к использованию оригинальной системы счета, метки которой чаще всего обнаруживаются на круглых вырезках. Именно в Посемье фиксируется классический пример племенного центра — Большое Горнальское городище с домохозяйством «князя», возникшее где-то после (или около) середины X в. Среди обитателей Горналя отмечается «повышенная вооруженность» части жителей, предположительно, дружины. В Горнале была обнаружена ремесленная мастерская, которая была отделена от жилья. В это же время активно функционировало и еще одно неординарное поселение — сезонный поселок металлургов в Мешково.

Ряд косвенных аргументов свидетельствует в пользу того, что Горналь был не единственным в своем роде. «Кандидатами» на звание племенных центров выступают Рыльск и Курск, возможно, Старый Город. К сожалению, древнейшая часть Курска покрыта плотной застройкой. Однако привлечение описания Курского острога позволяет установить, хотя, естественно, предположительно, площадь городища роменского времени. Крупные размеры, а также отсутствие других «претендентов» в округе, которая отличается как высокой степенью изученности, так и самой высокой концентрацией памятников в Посемье, в том числе и монетных кладов, позволяет выдвинуть предположение, что именно здесь располагалось поселение, занимающее лидирующие в социально-политическом отношении позиции.

Феномен Посемья заключается в том, что ему не находится места в господствующей в историографии социально-политической схеме социумов славян «докиевской» эпохи, подразумевающей двухступенчатость. На современном уровне наших знаний нет никаких оснований «выводить» Посемье за рамки союза племенных княжений северян, хотя в своем развитии оно явно начинало обгонять другие регионы Северской земли. Для определения этого явления нами было предложено понятие «сложное племенное княжение». Под ним понимается часть северянского социально-политического объединения в виде совокупности племенных княжений с единой властной структурой, общей и целостной социально-пространственной системой и «единым экономическим пространством». Определить место этой ступени в социально-политической иерархии Северской земли пока сложно в виду отсутствия сравнительно-исторических аналогий. Вполне возможно, социум семичей отражал процесс ускоренного, динамичного развития части северянского объединения, и соответствовал некой переходной ступени между племенным княжением и союзом племенных княжений с перспективой для элиты семичей в дальнейшем занять ведущее положение. Не исключен вариант, что эта «господствующая высота» была уже взята. Данных для решения этого вопроса пока недостаточно.

Финал социально-политического образования семичей в немалой степени был предопределен торговыми интересами набирающего мощь Русского государства. Естественно, это была не единственная причина, побудившая продвижение Киева в восточном направлении. Но заинтересованность в прямом выходе к арабским товарам сыграла, несомненно, важнейшую роль. В любом случае, организация полноценно функционирующей трассы Киев-Булгар, которая пролегла по южным пределам Посемья, и разгром городищ, расположенных непосредственно по течению Сейма с последующей организацией форпоста новой власти с центром в Курске, были близки по времени, что позволяет их увязывать в звенья одной цепи.

Вопрос о судьбах семичей тесно связан с общей проблемой «окончания» роменской культуры. Можно полагать, что в немалой степени спор о времени и причинах исчезновения роменской культуры имеет схоластический оттенок: не исключено, что в той или иной степени, правы все участники дискуссии. Вероятно, часть семичей действительно ушла от «русской» угрозы на север, в Поочье, однако при этом вряд ли может идти речь о значительных коллективах, так как при высокой плотности населения Посемья миграционная волна должна быть хорошо заметна. Гибель какого-то количества семи-чей под ударами русских дружин также не вызывает сомнений, о чем свидетельствует уничтожение роменских городищ. Однако рассмотренные материалы указывают на то, что заметная часть населения Посемья, оказавшись в составе образованной Курской волости, была интегрирована в древнерусскую общность. Помимо данных археологии в пользу этого свидетельствуют и элементарные соображения логического характера. Известно, что одной из важнейших демографических проблем эпохи средневековья, породившей в итоге крепостничество, являлась невысокая плотность населения и нехватка рабочих рук. Кроме торговых интересов, политика киевских князей определялась и стремлением расширения территорий, что характерно для всех ран-негосударственных образований. Присоединение новых земель без потенциальных работников было экономически не целесообразно.

Связь населения Посемья с процессом поступления восточного серебра позволила уточнить хронологию смены в регионе роменской культуры древнерусской. Несмотря на отсутствие в позднероменских древностях вещей с «узкими» датами, разгром семичей где-то в пределах конца X — начала XI в. не вызывает сомнений в силу того, что этим временем хорошо датируются самые ранние древнерусские погребения. В этих же рамках начинает действовать и караванная трасса Киев-Булгар, что подтверждается анализом самых массовых предметов импорта этого периода — стеклянных и каменных бус. Данные нумизматики позволяют заметно уточнить хронологию русской экспансии. Приход киевских дружин обильно маркируют монетные клады. С учетом «неревской» поправки, их выпадение приходится на 980−990-е гг. В эти же пределы укладывается и гибель Горналя. В это же время Владимир Святославич предпринял три военных компании восточной направленности (985, 994 и 997 гг.). Либо ранний, либо поздние походы неизбежно должны проходить через территорию Посемья. С учетом динамики выпадения кладов в бассейне Оки ранняя дата (985 г.) выглядит на сегодняшний день предпочтительнее.

Формирование волости проходило в условиях притока населения из Среднего Поднепровья и каких-то групп из Посожья. В новых исторических условиях основная в количественном отношении часть населения Посемья стала проживать на крупных неукрепленных поселениях. На примере двух селищ-«гигантов» выделяется два варианта дальнейших судеб аборигенного населения, которое, сразу оговоримся, быстро вступает в активные контакты с переселенцами из «русских» регионов. Селище в Жерновце в условиях волости Древнерусского государтсва существовало очень недолго. Видимо, его обитатели, как и заметная часть жителей всего Потускарья, были вовлечены в процесс формирования русского форпоста — Курска, активное разрастание которого фиксируется как раз в конце X — начале XI в. Иной вариант развития предполагают материалы Липинского селища. Здесь, наряду с местным населением, более заметны следы переселенцев из Среднего Поднепровья. В дальнейшем на этой основе формируется небольшой «град», просуществовавший вплоть до XIII в.

Слом старой поселенческой системы, сопровождавшийся насилием, создавал благоприятные условия для создания «несвободных» слоев населения. Совершенно неслучайным выглядит на этом фоне первый в истории Руси пример частновладельческого села, принадлежащего явно некняжеского рода семье Феодосия. Специфика колонизации Посемья вполне могла породить многочисленные поселения с упомянутыми в «Житие» «рабами», вместе с которыми будущий Святой работал в поле. Однако данные археологии дают примеры и противоположного характера. Так, на возникшем Липинском селище, несмотря на внешнюю хаотичность расположения объектов, прослеживается их концентрация с не всегда ясно выраженными, однако отчетливо фиксируемыми по граница зонами с небольшим количеством сооружений, а то и вообще свободными от застройки. Как оказалось, эти участки соответствуют территориям появившихся в XII в. усадеб, отстроенных вдоль мощен.

382 ных деревом улиц и обнесенных частоколами. Это позволяет предположить, что их владельцы изначально наделялись землей с правом собственности на нее и передачи по наследству (Енуков В.В., 2006. С. 320).

Развитие Курска в новых условиях было весьма динамичным. Казалось бы, он должен был являть собой пример небольшой порубежной «крепостцы», однако, как показали материалы раскопок, быстро превращается в крупный (конечно, по меркам периферии) центр русской государственности. В этом смысле картина городской жизни, приведенная в «Житие» Феодосия Печерского, выглядит вполне реалистичной. Предположительно на раннем этапе его существования к числу наиболее крупных испытаний относился разгром, учиненный Мстиславом Владимировичем, который затронул и древнее Липино. Однако это был не более чем эпизод в становлении волости. Видимо, эти события не сказались на действии трассы Киев-Булгар.

В целом XI в. представлял собой период относительно спокойного развития региона, чему, не исключено, способствовало отсутствие опасности со стороны степей. По крайней мере, археология не представляет каких-либо данных о крупных социальных катаклизмах. Только в конце XI — начале XII в. в жизни населения волости фиксируются изменения. Первый опыт организации княжеского стола, быстрый рост Курска, появление улично-усадебной застройки в Липино, возведение системы укреплений свидетельствуют о том, что волость вступает в новый период своего развития.