Трансформация морально-этической самооценки самурайского сословия в период Токугава

Актуальность темы

настоящего диссертационного исследования определяется тем, что социальные и этические идеалы периода Эдо, которые господствовали в японском общественном сознании на протяжении второй половины XIX — первой половины XX в. сохранили свое влияние на формирование современной культуры Японии. Именно в период с 1603 по 1868 гг. оформились многие характерные особенности современного менталитета японцев, их национальной и культурной идентичности, произошла кристаллизация этики и эстетики традиционной Японии.

Политика самоизоляции сегунов Токугава стимулировала обращение к культурным традициям собственного прошлого, их осмысление и адаптацию к новому неоконфуцианскому дискурсу. Неотъемлемой чертой данного процесса стало смещение движущих сил интеллектуального творчества в среду самурайства и, позже, через них к сословию горожан. Кардинальная трансформация системы социально-экономических отношений, затронула все сферы духовной жизни Японии. Развитие систем коммуникаций, способов сохранения и передачи информации, формирование общеяпонского рынка, рост уровня образования населения привели к созданию условий для взаимовлияния различных сословных культурных моделей. Таким образом, изучение культуры самураев периода Эдо и морально-этического кодекса, как её основы, позволит лучше понять суть культурогенных процессов токугавской Японии, и выделить черты характерные для культурного развития на современном этапе.

Таким образом, изучение культуры самураев периода Эдо и морально-этического кодекса, как её основы, позволит лучше понять суть социокультурных процессов протекавших в Японии, выделить характерные черты современной модели развития японской цивилизации.

Большой интерес при исследовании данного периода представляет проблема взаимодействия цивилизационных полюсов Запада и Востока в культурном пространстве токугавской Японии. Частным случаем данной проблемы является выявление связи между основными направлениями развития общественно-политической и религиозно философской мысли и трансформацией националистической идеологии, как формы самозащиты и саморефлексии японской культуры.

В данном контексте особое значение приобретает исследование истории российско-японских отношений и взаимодействий. Именно в XVIII—XIX вв. на Дальнем Востоке впервые столкнулись интересы Российской империи и Японии, наметились будущие болевые точки в отношениях соседних государств. Образ России воспринимался через призму становления национального самосознания и новой системы ценностей токугавской культуры. Интеллектуальная традиция и господствовавшие в период Эдо представления во многом определили черты этого образа в сознании японцев. Вместе с тем, познание культуры других народов способствует изучению собственной. На современном этапе, для России сохраняют свою актуальность проблемы поиска идентичности, необходимости адаптации заимствованных на Западе и в Азии культурных образцов к российской национальной традиции, в условиях завершения периода продолжительной национальной изоляции. Не менее важен и процесс переосмысления Японией своего места в системе международных и региональных отношений.

Научная новизна диссертационного исследования определяется применением новых подходов к изучению истории Японии. Автором впервые построена целостная концепция развития самурайской культуры XVII—XIX вв., как феномена японской цивилизации и осмысления на данном примере проблемы творческого потенциала культуры Японии.

Несмотря на наличие в отечественной историографии работ, затрагивающих различные аспекты проблематики истории Японии XVII—XIX вв., данный период изучен недостаточно. На восприятие явлений и процессов эпохи Токугава значительное влияние оказывают сложившиеся как в японской, так и в западной культуре стереотипы, способствующие возникновению и распространению различных типологических мифов. Особенно ярко идеализация и мифологизация предмета исследования проявляется в трудах, посвященных самурайской воинской традиции.

В настоящей работе сделан особый упор на проблемы социокультурных функций самурайстваизучение взаимосвязи этических идеалов и моральных норм военного сословия с процессом формирования национального самосознания японцев. Автором раскрываются истоки формирования соотношения личностно-индивидуального и коллективного в японской традиционной и современной культуредаётся характеристика соотношения идеалов воинского сословия и исторической действительностианализируются проблемы социальной адаптации самурайства в период разложения режима сёгунатаизучается влияние внешнего Другого (цивилизаций Восточной Азии и Запада) на формирование культурной идентичности самурайства и развитие идеологии Эдо бакуфу.

Целью исследования является выявление основных тенденций в трансформации самооценки самурайского сословия в истории Японии изучаемого периода и раскрытие влияния эволюции идеалов самурайства на становление национальной культуры и самосознания японцев.

Для достижения цели исследования, были поставлены следующие задачи:

— раскрыть социально-политические, экономические и культурные факторы, оказавшие влияние на содержание и трансформацию основных категорий и принципов морально-этического кодекса самураев в изучаемый период;

— оценить роль внешних и внутренних факторов в процессе культурной идентификации самурайского сословия;

— определить степень влияния распространённых в Японии религиозно-философских систем на особенности развития и функционирования элементов культуры и идеологии самурайства периода Токугава;

— выявить теоретические концепции и формы практической реализации, в которых нашёл воплощение процесс трансформации социальных и морально-этических идеалов самурайского сословия в условиях продолжительного мира;

— дать характеристику внутренних конфликтов и противоречий воинской культуры токугавской Японии;

— определить связь самурайской традиции с процессом генезиса культурных и социально-политических институтов японской цивилизации;

Объектом исследования являются этноспецифические паттерны традиционной культуры Японии ХУ1-Х1Х вв.

Предметом исследования определён процесс трансформации комплекса морально-этических идеалов и представлений воинского сословия токугавской Японии.

Хронологические рамки исследования определены темой и охватывают период начала XVII — 60-х гг. XIX вв. Выбор нижней границы обусловлен установлением Токугава Иэясу (1543−1616) в 1603 г. правления нового сёгуната и завершением процесса объединения страны. Верхняя граница определяется 1853−1867 гг.1 Совпадение хронологических рамок исследования и периода Токугава продиктовано самобытным культурным развитием Японии в данную эпоху.

Однако для более глубокого понимания истоков, значения и содержания процессов, протекавших в японском обществевыявления связей между внешней торговлей, политикой и социогенезом воинского сословия необходимо обращение к содержанию истории Японии второй половины XVI — начала XVII вв. 2 Сложившиеся в данный период социальные институты, формы культурного творчества и проявившиеся противоречия.

1 Период бакумацу («конец правления сёгуната») — охватывает события в японской истории от прибытия коммодора М. Перри в 1853 г. до завершения войны Босин (27.01.1868 — 18.05.1869) и государственного роялистского переворота Мэйдзи исин (1867−1869).

2 В хронологии истории Японии этому времени соответствуют подпериод сэнгоку (1467-[ 1568] 1573), завершавший период Асикага (1336 — 1573) и период Адзути-Момояма (1573 [1568] - 1600−1603) составили основу трансформации культуры Японии в ранний период правление сегунов Токугава.

Выявление особенностей формирования и эволюции культурной, этнической и национальной идентичности японцев и роли внешнего фактора в жизни института самурайства так же подразумевает также обзор событий и последствий монгольского вторжения 1274−1281 гг. Это позволит определить культурные механизмы влияния «внешнего» Другого на развития самооценки самураев и её последующего отражения в японской культуре.

Источниковую базу работы составил широкий круг материалов и документов, различных по своему содержанию, информационной ценности, происхождению и форме. Мы считаем необходимым разделить источники на несколько групп и дать характеристику каждой из них.

Первую группу источников составляют дидактические произведения, сборники наставлений и документальные материалы, фиксирующие содержание идеалов самурайского морально-этического кодекса, их осмысление в локальных традициях. А. Б. Спеваковский писал: «Принципы бусидо не были объединены в специальный свод и не были изложены ни в одном литературном памятнике феодальных времён.» Однако, не смотря на распространённое представление о неписанном характере кодекса бусидо, в нашем распоряжении сегодня находится ряд письменных источников отражающих нормы и принципы самурайской этики.

Источники данной группы условно могут быть разделены на три типа. К источникам первого типа относятся кодексы кахо: («семейные законы», «законы дома») и какун («семейные нормы поведения»). Они заметно различаются по конечному адресату. Так кодексы и наставления даймё: Хо: дзё: Сигэтоки (1198−1261)4, Имагава Рё: сюн (1326−1420)5, Сиба Ёсимаса.

3 Спеваковский А. Б. Самураи — военное сословие Японии. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1981. — С. 28.

4 Hojo S. The Gokurakuji Latter // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Tokyo, 1977. Vol.32, № 1. P.7−34.

5 Imagawa R., Steenstrup C. The Imagawa Letter: A Muromachi Warrior’s Code of Conduct Which Became a Tokugawa Schoolbook. Trans, by C. Steenstrup//Monumenta Nipponica, Vol. 28, No. 3. Tokyo, 1973. P. 295−316.

1350−1410), 6 Асакура Такакагэ (1428−1481)7, Курода Нагамаса (1568−1623)8 адресованы наследникам и старшим вассалам и говори о различных аспектах науки управления. Другая часть известных документов раскрывает обязанности вассалов. Из них наиболее важны для исследования сочинения Хо: дзё: Со: ун (1432−1456)9 и Като: Киёмаса (1562−1611)10 В совокупности данные источники дают представление о вариативности форм воинской традиции в различных княжествах, отражают диалогический характер, присущий системе социальных отношений периода Муромати (13 361 568/73).

Важным источником для диссертационного исследования является «Токугава сэйкэн хякка дзё:» («Стостатейные установления Токугава», 161 б)11 известное так же как «Завещание Токугава». Этот текст представляет собой кахо созданный в первую очередь для ближайших вассалов и ветвей дома Токугава. В нём объединились моральные наставления, статьи, имеющие большое политическое значение, нормы уголовного права, руководства по управлению. Данным сводом на протяжении первой половины эпохи Эдо руководствовались сёгуны и правительство Японии.

Ко второму типу мы можем отнести кодексы какун, представленные сборниками высказываний выдающихся воинов (кодексы Асакура Согтэки, 1477−155 512- Тори: Мототада, 1539−160 013) и комментированных цитат из.

6 Shiba Y. The Chikubasho / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. by Wm. S. Wilson, G. Lee. Los Angeles: Ohara publications, 1982. P. 45−56.

7 Asakura T. The «17-Article Testament of Asakura Toshikage» / Sources of Japan Tradition. Comp, by Wm. Th. de Вагу, D. Keene, G. Tanabe, and P. Varley. 2nd Ed. Vol 1: From Earliest Time to 1600. NY: Columbia Univ. Press, 2001. P. 428−431.

8 Kuroda N. Notes on Regulations/ Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. by Wm. S. Wilson, G. Lee. Los Angeles: Ohara publications, 1982. P. 134−141.

9 Hojo S., Steenstrup C. Hojo Soun’s Twenty-One Articles. The Code of Conduct of the Odawara Hojo. Trans, by C. Steenstrup // MonumentaNipponica, Vol. 29, No. 3 Tokyo, 1974. P. 283−303.

10.Kat5 K. The Precepts of Kato Kiyomasa. / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. by Wm. S. Wilson, G. Lee. Los Angeles: Ohara publications, 1982. — P.127−132:

11 Кикути Синсукэ. Токугава кинрэй ко (Собрание запретов [и законов сёгуната] Токугава): В 21 тт. — Т. 4. Букэ (Воинское сословие). — Токио: Сихосё, 1878−1882. Л. 1−12. Филиппов A.B. «Стостатейные установления Токугава» 1616 г. и «Кодекс из 100 статей» 1742 г. / СПб. гос. ун-т. — СПб.: Издательство СПбГУ, 1998.

12 Asakura S. The Recorded words of Asakura Soteki / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. by Wm. S. Wilson, G. Lee. Los Angeles: Ohara publications, 1982. P. 81−88. Асакура Со: тэки. Асакура Со: тэки ваки (Запись высказываний Асакура Со: тэки) / Курокава Маё: ри [ред.]. Нихон кё: йку бунка: Кункай хэн: Т.З. (Библиотека японского Просвещения: Книги наставлений: Т. З) Токио: До: бункан, 1910. С. 125−128 конфуцианского канона (Такэда Нобусигэ, 1525−156 114). Данные источники основываются на архаичной традиции обучения и воспитания буси и позволяют выявить основные черты структурной трансформации самосознания самурайства в период Токугава.

Значительная часть источников первой группы была создана в период XV—XVI вв. Однако, данные сочинения, опирающиеся на авторитет выдающихся людей периода сэнгоку, идеализированного самураями периода Эдо, имели широкое хождение в воинской среде и выступали образцами для подражания. Так, например, «Наставления Имагава Садаё:», не считая созданных на его основе псевдо-«Наставлений» для не самурайских социальных групп, переиздавались в XVII—XIX вв. 220 раз.15.

Третий тип источников представлен сочинениями учёных, идеологов бусидо:. Они возникли в середине периода Эдо, как следствие философского осмысления воинской традиции и реакция на кризис института самурайства. Данные сочинения преследуют цель вернуть букэ к идеалам прошлого, и через них найти новые нравственные категории, определить иерархию ценностей в «вечно текущем мире» токугавского общества.

Первым сочинение подобного толка принято считать работы философа школы когаку Ямага Соко: (1622−1685). Ямага был известен как преподаватель стратегии, воинского дела и фортификации. В его работах16 воплотилась концепция сидо, «Пути самурая», «Пути служилого мужа (самурая)», ставшая отправной точкой развития самурайской этической мысли изучаемого периода. Разработку практической стороны учения сидо продолжил Дайдо: дзи Ю: дзан (1639−1730), ученик Ямага Соко, в работе.

13 Tori М. The last statement of Tori Mototada / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. by Wm. S. Wilson, G. Lee. Los Angeles: Ohara publications, 1982. P. 119−126- Тори: M. Тори: Мототада исё (Завещание тори Мототада) / Буси, но какун. Токио: Токума сётэн., 1946. — С. 262−268.

14 Takeda N. Opinions in Ninety-nine Articles. / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. by Wm. S. Wilson, G. Lee. Los Angeles: Ohara publications, 1982. P. 100−112.

15 Imagawa R., Steenstrup C. The Imagawa Letter. Trans, by C. Steenstrup // Monumenta Nipponica, Vol. 28, No. 3. Tokyo: Sophia Univ., 1973. — P. 296.

16 Yamaga S. The Way of the Samurai (Shido). / Sources of Japan Tradition. Сотр. De Bary, Wm. Th., Keen D., Tsunoda R. Vol.1. NY: Columbia Univ. Press, 1958. P. 389. Last Testament in Exile. Yamaga Soko’s Haisho Zampitsu. Transl. by Uenaka S. // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Vol.32, № 2, Tokyo, 1977. P. 125−152.

Будо: сёсинсю:" 17 («Собрание начальных наставлений в Пути воина»). Работа, созданная в 20-х гг. XVII в., состоит из 56-ти тематических эссе. Текст содержит разнообразные практические рекомендации и моральные наставления, предназначенные воинам среднего и низкого ранга. Характерной чертой данного типа источников, иллюстрирующей эволюцию самурайского самосознания, является разрушение связи кодекса самурайской жизни с традициями конкретного воинского дома.

Альтернативное направление развития осмысления идеалов и ценностей бусидо: представлено книгой «Хагакурэ"и («Сокрытое в листве»). Традиция приписывает авторство данного свода Ямамото Цунэтомо (Дзё:тё:), вассалу семьи Набэсима княжества Сага. В отличие от произведений других идеологов сочинение представляет собой не единый концептуальный текст, а совокупность историй, цитат, максим и размышлений автора, записанных и упорядоченных его слушателем Цурамото Тасиро (р. 1648) в 1710—1716 гг. Этика «Хагакурэ» испытывает сильное буддистское влияние, и представляет собой «ненаучную» интерпретацию этоса самурайства Токугава. Однако многие исследователи склонны преувеличивать его значение для развития традиции. Э. Икэгами указывает, что «Хагакурэ не являлось рекомендуемым чтением даже среди самураев Сага-хан». 19 Не поощрялась в токугавском обществе и морально-этическая концепция, основанная на одержимости идеей смерти, как единственной и главной цели самурая.

Характеризуя источники данной группы, мы можем сказать, что они содержат представление об идеале традиции, а не его реальное отражение. В текстах формируется образ идеального воина, к которому надлежит стремиться и который, не редко, противоречит действительности.

17 Daidoji Y. Budoshoshinshu: the warrior’s primer of Daidoji Yuzan. Trans, by Wm. Scott Wilson. Ed. by J. Vaughn, Wm.S. Wilson. Santa Clarita: Ohara publications: Black Belt Communications, 1984; Code of the Samurai: A Contemporary Translation of the Bushido Shoshinshu of Taira Shigesuke. Translated by Thomas Cleary. Rutland: Tuttle Publishing, 1999.

18 Yamamoto T. Hagakure: The Way of the Samurai. Transl. by T. Mukoh. Tokyo: Books on Demand, 1980.

19 Ikegami E. The Taming of the Samurai: Honorific Individualism and the Making of Modern Japan. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1995. P. 287−288.

Источники второй группы представлены работами, связанными с диспутом вокруг оценки событий т.н. «мести 47-ми ронинов из Ако» 170 120 21 1703 гг. Анализ публицистических и драматических произведений данной группы позволяет выявить основные кризисные тенденции в культуре и самосознании самурайства, особо ярко проявившиеся на фоне культурного и экономического подъёма сословия горожан в XVIII в.

В третью группу объединены хроники и исторические сочинения, которые в основном показывают решающую роль конфуцианской идеологии в формировании самосознания самураев. Исторические труды отражают восприятие воинами своего места в обществе и значения институтов сёгуната. На первый план в данных сочинениях выходят чаще всего вопросы легитимности власти сёгуна и законности притязаний клана.

Токугава на верховенство.

Источники данной группы представлены официальной и частной историографией. Важным источником является хроника «Токугава дзикки».

Подлинные хроники дома Токугава", 1809−1849), составленная Хаяси Дзюссай (1768−1841) и Нарусима Мотонао (1778−1862). Хроника охватывает период правления первых десяти сёгунов Токугава и служит укреплению героического образа Токугава Иэясу (1543−1616). Однако, отражение исторических событий в подобных хрониках не может не быть несколько односторонним и тенденциозным. На первое место среди проблем исторических сочинений выходили вопросы легитимности перехода власти от императоров к сёгунам и, законность притязаний на верховенство сёгунов Токугава, и, в конечном итоге, оценка истории военного класса с позиций идеологии периода Токугава.

20 The Debate over the Ako Vendetta / Sources of Japan Tradition. Comp. De Bary, C. Gluck, A. Tiedemann: 2nd ed: Vol.2. NY: Columbia Univ. Press, 2006. P. 437−470- The Forty-Seven Samurai: An Eyewitness Account / Sato. H. Legends of the Samurai. Woodstock: Overlook Press, 1995; Motoori NThe Story of the Loyal Samurai of Ako // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Tokyo, 2003. Vol.58. JV°4. P. 467−493.

21 Takeda I., Miyoshi S., Namiki S. Chushingura: The Treasury of Loyal Retainers / Transl. by D. Keen. NY: Columbia Univ. Press, 1971.

22 Account of Tokugawa (Tokugawa jikki)/ Sources of Japan Tradition. Comp. De Bary, C. Gluck, A. Tiedemann: 2nd ed: Vol.2. NY: Columbia Univ. Press, 2006. P. 19−27.

Среди частных исторических сочинений наибольший интерес.

23 24 представляет труды Рай Санъё (1780−1832), Кумадзава Бандзан, Огю Сорай.25 Данные источники отражают рост значения императорской власти в сознании самурайства низкого и среднего ранга. Труды по истории, отражающие различные направления в развитии интеллектуальной сферы японской культуры периода Токугава, воззрения различных сословий, эволюцию оценки роли и перспектив самурайства в жизни общества составляют значительную часть наследия философов и учёных изучаемого периода. Однако, трудам историков периода Эдо свойственно повышенное внимание к событиям далёкого прошлого в ущерб изучению современности. При выявлении закономерностей исторического развития авторы апеллируют к мифологии и морально-этическим причинам.

Отдельную, четвёртую группу источников составляют сочинения и трактаты, освещающие развитие связей токугавской Японии со странами Запада и Азии. Анализ данных источников позволяет установить взаимосвязь между процессами национальной и культурной идентификации японцев и генезисом самооценки самурайского сословия. Наиболее важными японским источниками данной группы являются, мало изученные в отечественном японоведении, трактаты «Тэппоки» («Записки об истории.

If* огнестрельного оружия") XVI—XVII вв., «Самидарэсё:» («Избранные.

27 размышления во время] летнего дождя", 1784) Миура Байэн и «Синрон».

Новая теория") Айдзава Сэйсисай.

Проследить генезис представлений японцев и особенности получения информации о Западе позволяют два труда. Трактат «Сэйё: кибун» («Записки ь Мендрин В. М. История сёгуната в Японии: Нихон гайси: В 2-х тт. — Т.1. — M.- СПб.: РГБлетний сад, 1999.

24 Kumazawa В. Genji Gaiden: The Origins of Kumazawa Banzan’s Commentary on the Tale of Genji / Ed. and transi, by I.J. McMillen. Ithaca: Ithaca Press, 1991.

25 Ogyu S. Ogyu Sorai’s Discourse on Government (Seidan): An Annotated Transi. O.J. Lidin. Wiesbaden: Otto Harrassowitz Verlag, 1999.

26 The Record of Kunitomo Teppoki. — a Translation / Lidin O.G. Tanegashima: the Arrival of Europe in Japan. Copenhagen: NIAS Press, 2002.

27 Miura B. Samidare-sho. Transi, by L. Hurvitz. // Monumenta Nipponica. Vol. 8: 1−2. Tokyo, 1952. P. 289−396. Продолжение: Monumenta Nipponica. Vol. 9: 1−2. Tokyo, 1953. P. — 330−356.

28 Aizawa S. The New Theses. / Anti-foreignism and Western learning in early-modern Japan: the new theses of 1825. Trans, by B.T. Wakabayashi. Cambridge: Harvard Univ Asia Center, 1986. P. 147−280.

7Q услышанного о Западе", 1708) Араи Хакусэки, в основу которого легли беседы о западных странах философа с падре Джованни Баттиста Сидотти. (1668−1714). Так же представляет интерес описание России в трактате «Канкай ибун» («Удивительные сведения об окружающих [Землю] морях», 1807), сделанное на основе свидетельств японских рыбаков прибитых к её берегам и возвращённых на родину в 1804 г. посольством Н. П. Резанова (1764−1807). Однако при работе с данными этих источников необходимо учитывать, что до периода Мэйдзи они были доступны только высшим чиновникам сёгуната.

Обращение к описаниям Японии западными авторами позволяет составить более полную картину жизни страны, изучить явления не нашедшие отражения в японских источниках. Важными источниками знаний о Японии второй половины XVIпервой половины XVII вв. о 1 о-л является переписка, годовые отчёты и сочинения миссионеров Общества Иисуса. Однако наибольшую ценность для исследования представляют сочинения служащих Голландской Ост-Индийской компании Э. Кемпфера34, И. Тицинга35, К. П. Тумберга.36 Не маловажны и записки.

29 Arai Н. Seiyo Kibun. Annals of the Western Ocean. A translation by S.R. Brown // The Journal of the North-China Branch of the Royal Asiatic Society. New Series No. II, Shanghai, 1865- Араи Хакусэки. Миядзаки Митио. Сэйё кибун. (Запись услышанного о Западе) — Токио: Хэйбося, 1968.

30 0: цуки Гэнтаку, Симура Хироюки. Канкай ибун. «Удивительные сведения об окружающих [Землю] морях» / Пер., вступ, ст. и коммент. В. Н. Горегляда. Отв. ред. К. Г. Маранджян. — СПб.: Гиперион, 2009.

31 Cartas que los Padres y Hermanos de la Compania de Iesus que andan en los Reynos de Iapon escrivicron. desde el ano de 1549 hasta el de 1571. Alcala: luan Iniges de Lequerica, 1575- Relacion anual de las cosas que han hecho los padres de la Compania de Iesus en la India Oriental y Iapon, en los anos 600 y 601. / sacadas de las cartas generales por el padre F. Guerrero (SI). Valladolid: Luys Sanchez, 1604.

32 Garces G. (SJ). Relacion de la persecucion que huuo en la Iglesia de Iapon y de los insignes martires que gloriosamente dieron sus vidas en defensa de nuestra Santa Fe, el ano de 1622 / por el padre Garcia Garces de la Compania de Iesus. Madrid: Luis Sanchez, 1625.

3j Frois L. (SJ). Historia de Japam / edicao y anotada por J. Wicki (SJ). 5 vols. — Lisboa: Biblioteca Nacional Portugal, 1976;1984; They Came to Japan: An Anthology of European Reports on Japan, 1543−1640 / Ed. by M. Cooper. Ann Arbor: Center for Japanese Studies, Univ. of Michigan, 1995.

34 Kaempfer E. The History of Japan Together with Description of the Kingdom of Siam: 3 Vol. Trans, by J.G. Scheuchzer. Glasgow: J. MacLehose and sons, 1906.

35 Titsing I. Secret Memoirs of the Shoguns: Isaac Titsing and Japan, 1779−1822. Ed. by T. Screech. NY: Routledge, 2006.

36 Thunberg C.P. Travels in Europe, Africa, and Asia, made between the years 1770 and 1779: in 4 vol. Vol. Ill: Voyage to Japan. 3rd ed. London: F. and C. Rivington, 1796. капитана В. М. Головнина (1776−1831) о пребывании в плену на острове Хоккайдо в 1811—1812 гг.

Так же при написании работы использовались законодательные акты и документы сёгуната Токугава. Правительство в Эдо стремилось регламентировать все стороны жизни населения страны. Изданные законы, отображают реалии социальной действительности Японии, нравы различных сословий, эволюцию общественного и государственного сознания. Кроме того, анализ данной группы источников позволяет проследить процесс институализации самурайской традиции и формализации воинского кодекса поведения.

Важное историческое и научное значение, для диссертационного исследования, имеет группа законов Это «Букэ сёхатто» («Законы для военных домов», 1615/29/35/63/83, 1710) адресованные даймё: и сёмё, и «Сёси хатто» («Законы для самураев [сёси], 1632/36/83), ориентированные на.

38 слой среднерангового самурайства. Данные законодательные акты составили основу формирования административно-политической системы бакухан тайсэй («система правительство — княжество»).

Изменение в социально-политическом сознании самураев позволяет исследовать кодекс «Кинтю нарабини кугэ сёхатто» («Законы для.

39 императорского двора и аристократии", 1615). Об был составлен по инициативе Токугава Иэясу, состоит из 17 статей. Данный закон направлен на политическое и социальное отчуждение придворной аристократии от влиятельных чиновников сёгуната.

Введение

«Кугэ сёхатто» явилось шагом оказавшим сильное влияние на развитие политических сил страны и демонстрировавшим изменения в самосознании самурайского класса. Большой объём информации о различных сторонах жизни Японии л Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключешяхъ его въ гтл’Ьну у японцевъ въ 1811,.

1812 и 1813 гг.: в 3-х ч. — СПб.: Морская типография, 1816. л Кикути Синсукэ. Токугава кинрэй ко (Собрание запретов и законов сёгуната Токугава): В 21 т. Т. 4. Букэ (Воинское сословие). Токио: Сихосё, 1878−1882. Л. 12−45- Laws of Military Households (Buke Shohatto), 1615 / Sources of Japanese History. / Ed. by David Lu. Vol. I. NY: McGraw-Hill, 1974. P.201−202- ~9 Кикути Синсукэ. Токугава кинрэй ко (Собрание запретов и законов сёгуната Токугава): В 21 т. Т. 3. Кугэ (Аристократия). Токио: Сихосё, 1878−1882. л. 2−10. изучаемого периода так же несут в себе кинрэй — запретительные указы, законы и постановления бакуфу. Данные запреты и постановления были объединены после революции Мэйдзи в свод «Токугаеа кинрэй ко» («Собрание запретов [и законов сёгуната] Токугава» 1878−1883).40.

Ценным источником позволяющим изучить изменения в социальной иерархии Японии и эволюции статусной системы, являются законы «Сюмон аратамэ». 41 Направленные первоначально против буддистских сект, впоследствии они стали важным инструментом контроля населения и основными законами, на которые опиралась антихристианская политика сёгуната.

Более полное освещения проблемы развития самурайской традиции в период Токугава подразумевает обращение к литературным драматическим источникам эпохи. Литературное наследие отражает связь между идеологией, политической, экономической ситуацией и изменениями вкусов и потребностей жителей Японии. Позволяет провести сравнительный анализ идеала традиции в самосознании самураев и его восприятия другими сословиями. Среди прозаических произведений необходимо выделить творчество осакского новеллиста Ихару Сайкаку (1642−1693), писавшего в жанре бытового рассказа укиё-дзо:си («книги об изменчивом мире»). Большой интерес представляют рассказы «букэ-моно» («Рассказы и очерки о самураях»)42, освещающие различные стороны истории, быта, морали и нравственного климата токугавского самурайства. Характерной чертой творческого наследия Сайкаку является тесная связь с событиями в жизни города, проблемами и потребностями современного автору общества.

40 Кикути Синсукэ. Токугава кинрэй ко: (Собрание запретов [и законов сёгуната] Токугава): В 21тт. — Токио: Сихосё, 1878−1882. Japanese Feudal Law/Hall J.C. Washington, 1910.

41 The Status System and Social Organization of Satsuma. A Translation of the Shumon Tefuda Aratame Jomoku. / Analyz. and transl. by T. Haraguchi, R.K. Sakai, M. Sakihara, K. Yamada, M. Matsui. Tokyo: Univ. Press of Hawaii, 1975.

42 Сайкаку И. Повести о самурайском долге. / Пер. Т. Редько-Добровольской. — М.: Гудьял-Пресс, 2001; Saikaku I. Comrade Loves of the Samurai and Songs of the Geisha. / Trans, by E. P. Mathers, int. By T. Barrow. -Tokyo: Rutland: Tuttle Publishing, 2008.

Так же интерес представляет юмористический рассказ Мацудайра Саданобу (1759−1829) «Даймё: катаги» («Портрет даймё:»)42, В сатирической форме автор данного произведения описывает конфликт между реальным положением самураев и господствующим в военной традиции идеалом. С большой степенью самоиронии он описывает трудности, с которыми сталкивался самурай токугавских времён в попытках воспитать в себе воинские качества, копируя воителей старых времён, при этом не имея возможности применить и испытать свои достижения в реальной жизни. Через комическое описание жизни некого даймё: автор старается осмыслить соотнесения функций самурая как война, и как социального идеала для жителей страны и как чиновника.

Обращение к репертуару44 театров Дзёрури и Кабуки продиктовано той ролью, которую играли данные театры в жизни горожан. В контексте нашего исследования литература и драматургия периода Эдо, важны тем, что позволяет проследить эволюцию образа самурая, как в представлениях самого воинского сословия, так и вне его рамок. Тем самым мы можем провести сравнительный анализ идеала традиции в самосознании самураев и его восприятия другими сословиями.

Жанровый состав и тематическая направленность издаваемых книг позволяет так же создать опосредованное впечатление о характере развития самурайского самосознания. Выявить те аспекты идеала воинской традиции, его морально-этические характеристики, которые привлекали внимание и вызывали одобрение буси и тётин. Литературное наследие отражает связь между идеологией, политической, экономической ситуацией и изменениями вкусов и потребностей жителей Японии. Необходимо так же учитывать, что литература и театр не только зависели от общественного мнения, но и активно участвовали в его формировании.

43 Matsudaira S. Daimyo Katagi / Trans, by H. Iwasaki. // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. — Tokyo: Sophia Univ., 1983. Vol. 38, № 1. P.20−48.

44 Ночная песня погонщика Ёсаку из Тамба. Японская классическая драма XIV-XV и XVII вв./ Пер. и коммент. В. Марковой, В. Сановича, Т. Соколовой-Делюсиной. — М.: Худ. лит., 1989; Fujito. Trans, by Wilson W.R. / Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Tokyo, 1974. Vol.29, № 4. P.439−449.

Степень изученности проблемы. В отечественной историографии существует сравнительно не большое число работ посвящённых различным аспектам истории японской культуры. До сих пор объектом изучения становились лишь отдельно взятые черты и особенности самурайской культуры. В отдельные группы можно выделить работы, посвящённые непосредственно истории самурайства и труды, исследующие фактологическую сторону, культурную традицию и процессы эпохи Эдо бакуфу. Заметное размежевание между данными группами мы можем отметить на этапе развития отечественного японоведения после 1917 г.

Появление интереса к Японии, её истории и культуре мы можем отметить в российском востоковедении и обществе во второй половине XIX — начале XX вв. Завершение периода самоизоляции Японии привлекло внимание к японской культуре и обычаям, как на Западе, так и в России. Большое количество путешественников, дипломатов, миссионеров и т. п. посещали Японию и стремились зафиксировать новые знания и впечатления. Данные работы, представленные в основном статьями и заметками, носят публицистический, этнографический характер. Практическое востоковедение способствовало формированию устойчивого стереотипического образа Японии в массовом сознании российского общества.

Академическое японоведение, получившее активное развитие во второй половине Х1Хв., характеризовалось высоким интересом к культуре, традициям и духовной жизни Японии. По мере изменения роли и места Японии в системе международных отношений и развития российско-японских отношений традиции, этика и культура самурайского сословия всё чаще становились объектом научного исследования. Впервые в российском академическом японоведении проблемы истории и традиций самурайского сословия затронуты в работах Е. Г. Спальвина и JI. Богословского.45 Особое место занимает перевод труда историка Рай Дзё «Нихон гайси» выполненный.

45 Спальвин Е. Г. Конфуцианские идеи в этическом учении японского народа / Удар солнца или Гиричувство чести / Сост. B.C. Пинсахович. — М.- СПб.: РГБ, Летний сад, 1999. — С. 153−186 [первое издание: Владивосток, 1913]- Богословский Л. Статья 5ая: К вопросу о характеристике японцев // Известия Восточного Ин-та. — 1902.-Т.З.-С. 1−92.

В.М. Мендриным. Так же отдельной монографией были изданы очерки, посвященные институту сёгуната и социальной структуре самурайства.46 20-е — 30-е гг. прошлого столетия ознаменовались завершением этапа становления японоведения, как самостоятельной отрасли научного знания. Приоритетными темами исследований стали японский язык, литература, идеология и социально-экономические процессы в Японии. Однако наибольший интерес представляет послевоенный период развития отечественной японистики.

Характеризуя особенности советского подхода к изучению истории Японии рассматриваемого периода, необходимо отметить следствия влияние вненаучных факторов и идеологической конъюнктуры. Приоритет отводился проблематике «классовой борьбы», «пробуждения народных масс» и социально-экономическому аспекту. Особенно мало внимания уделялось явлениям, отождествляемым с «реакционными» силами общества, что приводило к искажению результатов конкретно-исторических исследований, игнорированию феноменов, значимых для цивилизационного развития, искусственному сужения рамок отдельных проблем.

Данные факторы оказали влияние и на исследование проблемы самурайской культуры. В первую очередь традиции самурайства отождествлялись с идеологией милитаризма и национального шовинизма XIX—XX вв. Данный аспект получил подробное освещение в статьях Е. М. Жукова, 47 A.C. Савина, 48 Л. Д. Гришелёвой. 49 Проблема генезиса самурайского сословия рассматривалась как частный случай политико-экономического становления японского феодализма в очерках С. С. Паскова.50.

46 Мендрин B.M. История сёгуната в Японии: Нихон гайси: в 2-х тт. T.2. / Пер. с яп. -М.- СПб.: РГБ, Летний сад, 1999. [первое издание: Владивосток, 1910;1915,1916].

47 Жуков Е. M. Исторические корни японского милитаризма / Японский милитаризм (Военно-историческое исследование). — M.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1972. — С. 3−49.

Савин A.C. Японский милитаризм в период второй мировой войны, 1939;1945. — M.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1979.

49 Гришелёва Л. Д. Эволюция концепции японского национализма и традиционная культура / «Дух Ямато» в прошлом и настоящем. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1989. — С. 118−138.

30 Пасков С. С. Япония в раннее Средневековье: VII—XII вв.ека. — M.: Глав. ред. вост. лит. изд-ва «Наука», 1987.

Единственными специальными научными работами, посвященными проблематике истории и культуры самурайского сословия, были монографии А. Б. Спеваковского «Самураи — военное сословие Японии» (1981)51 и «Религия синто и войны» (1987). 52 Характерной особенностью данных монографий является повышенное внимание автора к синтоизму и его влиянию на формирование социальных, политических и культурных институтов традиционной и современной Японии.

В работах А. Б. Спеваковского делается особый упор на изучение самурайской культуры и её морально-этических установок как феодальной идеологии. А так же анализирует генетическую связь идеалов воинской и синтоистской традиции с развитием идеологии национализма и милитаризма в исории Японии первой половины XX столетия. Труд «Самураи — военное сословие Японии» содержит значительный материал по материальной и повседневной культуре военного сословия Японии.

Однако в работах не достаточно раскрыты вопросы влияния внешнего фактора на становление японской культуры и национального самосознания. Роли религиозно-философских систем Китая в становлении японкой феодальной культуры и социально-политических отношений. Значения контактов со странами Запада и Российской империей в период У1-Х1Х вв. в процессах идентификации японцев.

В конце 80-х — 90-е гг. в отечественном востоковедении наблюдается трансформация подхода к изучению данной проблемы. Отечественная историческая наука в целом переживала ревизию фундаментальных основ, оценок и методологии исследований. В японистике конца 90-х гг. углубление нового подхода так же связано с переосмыслением «образа Японии» в процессе смены форм исторической самоидентификации современной России. Автор монографии «Зарождение русско-японских отношений. XVII—XIX вв.ека» К. Е. Черевко определял одну из задач его исследования как.

51 Спеваковский А. Б. Самураи — военное сословие Японии. -М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1981.

52 Спеваковский А. Б. Религия синто и воины. — Л.: Лениздат, 1987. формировании стереотипа партнера и доброго соседа во взаимоотношениях между странами".53.

В качестве важного фактора, повлиявшего на рост исследовательского интереса к культуре воинского сословия Японии, следует отметить усиление интереса в обществе к боевым искусствам Дальнего Востока. Однако столь быстрый рост популярности дал и негативные плоды. Многие книги и статьи, написанные на данную тему, носят популярный характер, авторы проявляют тенденцию к идеализации образа самурая и отсутствие критический подход к изучаемым явлениям, фактам, и источникам.

Работы, посвященные истории и философии будо, создают A.A. Долин54, Н.Г. Горбылёв55 и A.A. Маслов56. В работах авторов раскрывались особенности непосредственно воинской традиции, как явления духовной жизни японской цивилизации. В монографиях A.A. Маслова самурайская культура рассматривается в тесной связи с Китайской военной и культурной традицией. Социокультурная роль самурайского сословия рассматривается в монографии «Чайное действо» А. Н. Игнатовича.57 В 2000;е гг. самурайская традиция, как часть национальной культуры Японии стала предметом социально-философских диссертационных исследований.58.

53Черевко К. Е. Зарождение русско-японских отношений XVII—XIX вв. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1999.-С. 4.

54 Долин A.A., Попов Г. В. Кэмпо — традиция воинских искусств. 3-е изд. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1991. Его же. Культ самурайских воинских искусств в современной Японии. / «Дух Ямато» в прошлом и настоящем. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1989; Его же. Путь самурая: (исторический очерк). / Проблемы Дальнего востока. — 1989, № 6. — С. 191−200. Продолжение: — 1990, № 1. — С. 158−162- № 2. — С. 202−214.

55 Горбылёв A.M. Синтоистская традиция воинских искусств / Синто — Путь японских богов: В 2 т. Т. 1. Очерки по истории синто. — СПб.: Гиперион, 2002. — С. 601−623- Его же. Эволюция представлений о назначении воинских искусств в трактовках смысла иероглифа У // Хидэн. Боевые искусства и рукопашный бой. Научно-методический сборник. — Вып. 1. М., 2009. — С. 6−11. Его же. Модернизация японских боевых искусств в эпоху Мэйдзи (1868−1912) и рождение будо // Хидэн. Научно-методический сборник. — Вып. 2. М., 2009. — С. 6−90.

56 Маслов A.A. Энциклопедия восточных боевых искусств: В 2 т.: Т.2: Войны и мудрецы страны восходящего солнца. — М.: Г АЛА ПРЕСС, 2000. Его же. Дзэн самураев. — Ростов н/Д.: Феникс, 2005; Его же. Тайный код японских боевых искусств. — Ростов н/Д.: Феникс, 2006; Его же. Бусидо. Кодекс чести самураев. Изд. 2-е. -Ростов н/Д.: Феникс, 2007.

57 Игнатович А. Н. Чайное действо: Философские, исторические и эстетические аспекты синкретизма: на примере «чайного действа». — М.: Русское феноменологическое об-во, 1996.

58 Белова Л. В. Влияние буддизма на культуру воинского сословия средневековой Японии: автореферат дисс.. кандидата философских наук: 09.00.11. — У-У., 2000; Богомазова Н. Л. Философско-культурологические основания института самурайства: автореферат дисс.. кандидата философских наук: 09.00.13. — Тула, 2006; Дальбинова Н. Г. Военные традиции в культуре Японии: Культурно-религиоведческий анализ самурайских традиций: автореферат дисс. кандидата философских наук: 09.00.13. — Чита, 2006.

Однако степень изученности эпохи Токугава в целом в отечественном востоковедении остаётся недостаточной. В общих чертах историческое развитие Японии данной эпохи рассматривалась в работах А. Л. Гальперина 59, Л. Н. Кутакова, 60 Н. Ф. Лещенко. 61 Частные вопросы г-у экономического развития периода затронуты в трудах A.B. Филиппова и.

С.А.Толстогузова.

Для отечественной историографии второй половины XXначала XXI вв. характерен заметный дисбаланс между историко-культурологическими, социально-экономическими и политическими направлениями исследований.

Начало историко-культурологическим исследованиям, как отдельной области в отечественном японоведении, было положено академиком Н. И. Конрадом (1981;1970).64 В работах по истории культуры65 и литературы66 он уделял внимание влиянию военного сословия на развитие Японии.

Эпоха Токугава в контексте становления национальной культуры.

67 исследуется в монографии Л. Д. Гришелёвой. Отдельные аспекты данной проблемы разрабатывались в работах Т. П. Григорьевой 68 и Н. С. Николаевой. 69 Характерной чертой исследований японской культуры в отечественном востоковедении второй половины XX в. стало стремление к созданию проблемных работ вне рамок отдельного хронологического периода и акцентирование внимания на одном аспекте историко.

59 Гальперин А. Л. Очерки социально-политической истории Японии в период позднего феодализма. — M.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1963; его же. Некоторые вопросы объединения и изоляции Японии при первых сегунах Токугава. -M.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1960.

60 Кутаков Л. Н. Россия и Япония. — M.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1988.

61 Лещенко Н. Ф. Япония в эпоху Токугава. — М.: Крафт+, 1999; Её же. Из самураев в купцы: история торгового дома Мицуи// История и современность — 2008, № 1 — С. 113−132- Её же. Из самураев в купцы: история торгового дома Накаи // Указ. изд. — 2008, № 2 — С. 72−86- Её же. Из самураев в купцы: история торгового дома Коноикэ // Указ. изд. -2009, № 1 — С. 45−55.

62 Филиппов A.B. «Три большие реформы» и процессы эволюции японского общества второй половины эпохи Эдо. Автореферат дис. д-ра исторических наук. — СПб., 2003.

Толстогузов С. А. Сёгунат в первой половине Х1Хв. и реформы Тэмпо. — М.: б/и, 1999.

64 Конрад Н. И. Восток и Запад. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1974.

65 Конрад Н. И. Очерки японской литературы. — M.: Художественная литература, 1973.

66 Конрад Н. И. Очерки истории культуры средневековой Японии VII — XVI вв. — M: Изд-во «Искусство», 1980.

67 Гришелёва Л. Д. Формирование японской национальной культуры (конец XVI — начало XX века). — M.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1986.

68 Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1979.

69 Николаева Н. С. Художественная культура Японии XVI столетия. — М.: Изд-во «Искусство», 1986. культурного развития (литература, художественная традиция, искусство, творчество отдельных авторов).

Не велико число исследований интеллектуальной и религиозно-философской сферы культуры XVIIпервой половины XIX вв. Японское конфуцианство анализируется в фундаментальном труде Я.Б. Радуль-Затуловского.70 Особый интерес представляют работы А. Н. Игнатовича.71 посвященные школе Нитирэн-сю, в которых, в частности, уделяется большое внимание проблеме истоков этнического и национального самосознания японцев.

История религиозно-философской мысли Японии, её влияния на формирование культуры страны и её отдельных черт проводится в работах.

72 73 74.

Ю.Д. Михайловой, М. Н. Мещерякова, A.A. Накорчевского. Рубежным трудом в развитии этой области знаний отечественного японоведения стала.

75 коллективная монография «Буддизм в Японии». Данному направлению исследований свойственно повышенное внимание к истории буддизма и синтоизма, зачастую в ущерб иным религиозно-философским системам. При этом, так же характерно, что научный анализ интеллектуальной и религиозной жизни эпохи Эдо выступает лишь в качестве дополнения к исследованиям более ранних или более поздних периодов истории.

Проблема распространения христианства в Японии, с нашей точки зрения, так же изучена недостаточно. В отечественной историографии фактически отсутствуют исследования первого периода контактов Японии со странами Запада, как самостоятельной историко-культурной проблемы.

70 Радуль-Затуловский Я. Б. Конфуцианство и его распространение в Японии. / Отв. ред. Н. И. Конрад. — М.: ЛИБРОКОМ, 2010. [первое издание: М.-Л.: Наука, 1947].

71 Игнатович А. Н. Школа Нитирэн. — М.: СТИЛСЕРВИС, 2002; Игнатович A.H., Светлов Г. Е. Лотос и политика: необуддийские движения в общественной жизни Японии. — М.: Мысль, 1989.

72 Михайлова Ю. Д. Мотоори Норинага: жизнь и творчество: из истории общественной мысли Японии XVII в. -М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1988.

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. -М.: Наталис, 2009; Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма. — М.: Наталис, 2009.

74 Накорчевский A.A. Синто в эпоху Токугава. / Синто — Путь японских богов: В 2 т. Т.1. Очерки по истории синто. — СПб., 2002. — С. 203−260- его же. Синто. — СПб.: Гиперион, 2001.

75 Игнатович А. Н., Мещеряков А. Н., Кабанов А. М, Комаровский Г. Е., Фесюн А. Г. и др. Буддизм в Японии. — М.: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1993.

7 f>

Данная проблема нашла отражение в диссертации и статьях Ким Э. Г. и А.Н.

Мещерякова.

Со второй половины 90-е гг. возникает интерес к таким проблемам как взаимоотношение социально-правовой традиции и идеологической сферы (А.П. Филиппова78), истоки формирования японской идентичности в новое и.

79 новейшее время (C.B. Чугров, исследования Центра изучения современной.

ОЛ.

Японии). Обширное исследование формирование основ японской трудовой этики в период Токугава предпринято Л. Б. Кареловой.81.

Анализ имеющейся историографической литературы показывает, что в отечественной историографии достаточно изучен социально-экономический аспект истории токугавской Японии. Но вместе с тем, изучение культурного и политического развития страны в данную эпоху обычно включается в состав более широких конкретно-исторических проблем. Многие существующие сегодня научные стереотипы, трактовки процессов и явлений, результаты исследований требуют переоценки.

Среди актуальных проблем отечественной историографии, стоит так же отметить то, что до сегодняшнего дня не очерчены чёткие границы понятия «воинская культура», хронологические рамки её бытования, не осмыслены этапы становления и развития как самостоятельно явления. Традиционно с «воинской» или «самурайской» культурой отождествляется развитие духовной и материальной культуры Японии в периоды Муромати и Адзути-Момояма. Хотя многие связанные с исследуемой темой проблемы нашли.

76 Ким Э. Г. Представления о японцах первых европейских миссионеров (На примере трактата Алессандро Валиньяно «Церемониал для миссионеров в Японии: Предупреждения и предостережения по поводу обычаев и катаги (нравов), принятых в Японии»): Автореф. дисс. канд. ист. наук. — М., 1998; её же. Недолгое свидание. Христианская миссия в Японии (1549−1614) / А. Н. Мещеряков. Книга японских обыкновений. — М.: Наталис, 1999. — С. 218−233- её же. Первое японское посольство в Европу 1582−1585гг. / История и культура Японии / Отв. ред. B.M. Алпатов — М.: Крафт+, 2002. — С. 140−149.

77 Мещеряков А. Н. «Христианское столетие» в Японии: проблема культурного отторжения // Восток. — 1993 -№ 5.-С. 46−52.

78 Филиппов A.B. «Стостатейные установления Токугава» 1616 и «Кодекс из 100 статей» 1742 г.: Право, общество и идеология Японии первой половины эпохи Эдо. — СПб.: Евразия, 1998.

79 Чугров C.B. Япония в поисках новой идентичности. — М.: Вост. лит., 2010.

80 Япония, открытая миру / Рук. проекта Э. В. Молодякова. — М.: АИРО-XXI, 2007; Глобальные вызовыяпонский ответ / Рук. проекта Э. В. Молодякова. — М.: АИРО-XXI, 2008.

81 Карелова Л. Б. У истоков Японской трудовой этики: история в портретах. / Л.Б. КареловаИн-т философии РАН. — М.: Вост. лит., 2007. Учение Исиды Байгана о постижении «сердца» и становление рудовой этики в Японии. / Л.Б. КареловаИн-т философии РАН. — М.: Вост. лит., 2007. свое решение в научных трудах, специального комплексного научного исследования, посвященного непосредственно самурайской культуре периода Токугава, как фактора повлиявшего на формирование самобытности японской цивилизации, в отечественной историографии пока не подготовлено.

Зарубежная историография японской культуры и самурайского сословия более обширна и разнообразна по изучаемым аспектам. Первичный интерес к данной теме во многом был порожден изданием в 1900 г. работы И. Нитобэ (1862−1933) «Бусидо: дух Японии». Сегодня изучение периода Токугава является одним из наиболее развитых направлений в японистике Европы и США.

Современный этап развития зарубежной японистики начался в конце второй мировой войны. Ряд американских исследователей обратился к изучению особенностей ментальности и национального характера японцев, влияния традиционной культуры на современную японскую цивилизацию. Успешное послевоенное развитие Японии в 60 — 70-е гг. возродило интерес к проблематике истории японской культуры периода Токугава и в особенности к нормам, этике и традициям японского самурайства.. Для послевоенного периода так же характерен отказ от комплексного изучения истории и культуры Японии. Большинство исследователей тяготеют к созданию работ, посвященных отдельным проблемам и периодам японской истории.

Значительное число работ посвящено изучению социальной и институциональной истории самурайства. К. Фрайдэй 84 возводит происхождение воинского класса к элите провинциальных.

85 землевладельцев, в то время как Вм. В. Фэррис представляет становление.

82 Nitobe I. Bushid5: Samurai Ethic and the Soul of Japan. Mineola: Dover, 2004.

8j Benedict R. The Chrysanthemum and the Sword: Patterns of Japanese Culture. Boston: Mariner Books, 1989. [первое издание, 1946]- Brown D.M. Nationalism in Japan: An Introductory Historical Analysis. Berkley: Univ. of California Press, 1955; Singer K., Storry R. Mirror, Sword and Jewel: A Study of Japanese Characteristics. NY: Routledge, 1997.

84 Friday K.F. Hired swords: The Rise of Private Power in Early Japan. Stanford: Stanford Univ. Press, 1992.

85 Farris Wm.W. Heavenly Warriors: The Evolution of Japan’s Military. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1992.

24 самураев как завершение эволюции военной системы VII в. и усиления влияния провинциальной аристократии. Институциональная история.

О (L военного правительства бакуфу стала предметом изучения Дж. У. Холла ,.

87 88.

Д.П. Масса, X. Болито, К. Тотман. Общий исторический обзор периода военного правления представлен в коллективной монографии под редакцией М. Б. Джэнсэна. 90 Экономическое развитие в период Эдо исследовалось в работах Т. Смита91, К. Ямамура, 92 Г. Вон.93.

Изучение воинской традиции эпохи Эдо в трудах зарубежных учёных сопряжено с проблематикой интеллектуальной, социальной, экономической и политической истории, проблемой японских модернизационных процессов. Классификация историографии интеллектуальной истории периода Токугава была предложена С. X. Ямасита, 94 который выделил четыре основных направления: «традиционалистская» школа, школа «модернизации», школа «новых историков» и школа «постмодернистской теории».

Для работ учёных «традиционалистской» школы характерен позитивистский подход к выбору источников, заметно сильное влияние филологии и лингвистики. Представители данного направления стремились отобразить процесс развития японской цивилизации и культуры как линейный, продвигающийся из прошлого к настоящему. Обзор развития школ японского конфуцианства впервые был представлен P.C.

86 Hall J.W. Government and local power in Japan, 500 to 1700: A study based on Bizen Province Hall. — Princeton: Princeton Univ. Press, 1974; Hall J.W. Toyoda T. Japan in Muromachi Age. Berkley: Univ. of California Press, 1972.

87 Court and Bakufii in Japan: Essay in Kamakura History / Ed. by J.P. Mass. — Stanford: Stanford Univ. Press, 1982; Mass J.P. Antiquity and Anachronism in Japanese History. Stanford, 1996; Yoritomo and the Founding of the First Bakufu: The Origins of Dual Government in Japan. Stanford: Stanford Univ. Press, 1999.

88 Bolitho H. Treasures Among Men: Fudai Daimyo in Tokugawa Japan. New Haven: Yale Univ. Press, 1974.

89 Totman C.D. The Collapse of the Tokugawa Bakufu, 1862−1868. Honolulu: Univ. of Hawai’i Press, 1980; Early Modern Japan. — Berkeley: Univ. of California Press, 1993.

90 Jansen M.B. Warrior Rule in Japan. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1995.

91 Smith Th.C. The agrarian origins of modern Japan. Stanford: Stanford Univ. Press, 1959.

92 Yamamura K. A Study of Samurai Income and Entrepreneurship Quantities Analyses of Economic & Social Aspects in Tokugawa and Meiji Japan. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1974.

93 Kwon G. State Formation, Property Relations, & the Development of the Tokugawa Economy (1600−1868). London, Honolulu: Univ. of Hawai’i Press, 2002.

94 Yamashita S.H. Reading the New Tokugawa Intellectual Histories. // Journal of Japanese Studies — Vol. 22, № 1 (Winter). Seattle, 1996. P.4.

Армстронгом.95 Общую характеристику японской культуры96, в контексте политического, экономического, религиозного развития Японии дал Дж. Б. Сэнсом (1883−1965). Этим автором проведено и одно из самых первых.

97 масштабных исследований контактов Запада и Японии в XVI—XIX вв.

Ведущим исследователем интеллектуального дискурса эпохи стал историк и философ У.Т. де Бари98, значительной заслугой которого явилось привлечение внимания историков к проблеме генетической связи японского конфуцианства 99 с интеллектуальной традициией и философским дискурсом Китая. Развитие данной школы продолжили М.Е. Такер100и П. Носко 101, рассматривающие концепции японских мыслителей как локализацию на японской почве идей, уже существовавших ранее в китайской интеллектуальной традиции.

Одними из важнейших работ «модернизационной школы» являются исследования социолога Р. Бэла. 102 Неоконфуцианская религиозно-философская мысль воспринимается им как «гражданская религия» (civil religion) подобная европейскому протестантизму. В его интерпретации социально-политические учения токугавских мыслителей завершили процесс рационализации ценностей японской культуры и выступили интеллектуальной основой модернизации Японии в период Мэйдзи.

1 ПЧ.

Альтернативную характеристику конфуцианству даёт Г. Оомс, основоположник школы «новых историков». Он отказывается от обобщающих схем предыдущих школ и указывает на эклектический.

95 Armstrong R.C. Light from the East or Studies in Japanese Confucianism. Toronto: Univ. of Toronto Press, 1914.

96 Sansom G.B. Japan: A Short Cultural History. Stanford: Stanford Univ. Press. 1931. A History of Japan: 3 vol. Stanford: Stanford Univ. Press, 1961;1963.

97 Sansom G.B. Western World and Japan: a Study in the Interaction of European and Asiatic Cultures. Tokyo, 1985.

98 De Barry Th. Wm. Neo-Confucian Orthodoxy and the Learning of the Mind-and-Heart. NY: Columbia Univ. Press, 1981.

99 De Barry Th. Wm. Some Polarities in Confucian Thought / Confucianism in Action / Ed. by D.S. Nivison, A.F. Wright. Stanford: Stanford Univ. Press, 1959. P. 25−50.

100 Tucker M.E. Moral and Spiritual Cultivation in Japanese Neo-Confucianism: The Life and Thought of Kaibara Ekken, 1630−1740. Albany: SUNY Press, 1989.

101 Nosco P. Rethinking Tokugawa Thought. / Rethinking Japan: Social Sciences, Ideology and Thought. London: Routledge, 2003. P. 304−312.

102 Bellah R.N. Tokugawa Religion: The Values of Pre-Industrial Japan. NY: The Free Press, 1957; Imagining Japan: The Japanese Tradition and its Modern Interpretation by Robert N. Bellah. Berkeley: Univ. of California Press, 2003.

103 Ooms H. Tokugawa Ideology: Early Construct, 1580−1680. Princeton: Princeton Univ. Press, 1985. характер идеологии сёгуната Токугава. При этом неоконфуцианское учение, используемое бакуфу для построения идеологии, представляло из себя смесь идей китайского неоконфуцианства и синтоистских представлений. Главная особенность работ представителей 104 данного направления заключалась в анализе интеллектуального развития эпохи в контексте социальных, экономических и политических изменений. Более глубокую теоретическую разработку эти идеи получили в работах Т. Надзита 105 и Г. Харутуняном, 106 которые уделяли гораздо большее внимание идеологическому многообразию развития интеллектуальной традиции Японии периода Эдо. В рамках данного направления исследователи тяготели к созданию работ, освещающих развитие культуры.

107 и общества токугавской Японии через изучение отдельных проблем и.

108 тенденции региональной истории.

Для «постмодернистской» теории характерно повышенное внимание к связи культурных институтов, эстетики и литературы периода Токугава с историческим и интеллектуальным развитием общества. Опираясь на тексты как основные источники, сторонники109 данной школы стремились искать в них скрытые «смыслы», проявляющиеся в социокультурном контексте. Влияние культуры самурайства на развитие социального сознания японцев 110 и связь культурного и социального развития.

104 McMullen J. Rulers or Fathers? A Casuistical Problem in Early Modern Japanese Thought // Past and Present № 116. 1987. P. 56−97- Blomberg C. The Heart of the Warrior: Origins and Religious Background of the Samurai System in Feudal Japan. Kent: Routledge, 1994. Brownlee J.S. Japanese historians and the national myths, 16 001 945: The Age of the Gods and Emperor Jimmu. Vancouver: UBC Press, 1997.

105 Najita T. Japan: The Intellectual Foundations of Modern Japanese Politics. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1980.

106 Harootunian H.D. Toward restoration: the growth of political consciousness in Tokugawa Japan. Berkley: Univ. of California Press, 1970; Things Seen and Unseen: Discourse and Ideology in Tokugawa Nativism. London: Routledge, 1988.

107 Yonemoto M. Mapping Early Modern Japan: Space, Place, and Culture in the Tokugawa Period, 1603−1868. Berkeley: Univ. of California Press, 2003; Screech T. Sex and the floating world: erotic images in Japan, 17 001 820. London: Reaktion Books, 1999; Howell D.L. Geographies of Identity in Nineteenth-century Japan. Berkeley: Univ. of California Press, 2005.

108 Berry M.E. The Culture of Civil War in Kyoto. Berkeley: Univ. of California Press, 1994; Roberts R.S. Mercantilism in a Japanese Domain: The Merchant Origins of Economic Nationalism in 18th-Century Tosa. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2002.

109 Sakai. N. Voices of the Past: The Status of Language in Eighteenth-Century Japanese Discourse. Ithaca: Cornell Univ. Press, 1991.

110 Ikegami E. The Taming of the Samurai: Honorific Individualism and the Making of Modern Japan. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1995. P. 1995. средневековой и токугавской Японии111 раскрыты, в частности, в работах Э. Икэгами.

Большое распространение в западной историографии получил мало представленный в отечественных трудах жанр биографических.

112 исследований, примерами которого являются работы Д. У. Холла, Г. Оомса, 113 К. Тотмана, 114 Б.М. Богард-Бэйли, 115 которые показывают формирование личности в социально-культурном контексте эпохи.

Как следствие обширности западной историографию данной темы, идет постоянное переосмысление ряда важнейших аспектов, в том числе содержания неоконфуцианской идеологии в культуре самурайства, тенденциях трансформации самурайской культуры, уровня интеллектуализма самураев и т. д. в продолжение этой дискуссии мы стремимся в этой работе обратить внимание на ряд новых аспектов осмысления культурной истории самурайства в поздний период его существования.

Методологическая основа исследования определяется многоплановостью избранной проблематики и предмета исследования, целью и задачами диссертации. Работа основывается на принципах научной объективности и системности научного познания, историзма.

Теоретической и методологической базой послужили разработки отечественных и зарубежных учёных в области истории институционального и социально-экономического развития человеческих обществ, социокультурных исследований, сравнительного религиоведения, наук о культуре, истории философии, этнопсихологии, японоведческих исследований. В интерпретации проблематики генезиса идентичности автор опирался на теоретические работы М. Кастельса, Б. Андерсона, С.

111 Ikegami Е. Bonds of Civility: Aesthetic Networks and the Political Origins of Japanese Culture. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2005.

112 Hall J.W. Tanuma Okitsugu, 1719−1788: Forerunner of Modern Japan. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1955.

113 Ooms H. Charismatic Bureaucrat. A Political Biography of Matsudaira Sadanobu 1758−1829. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1975.

114 Totman C. Tokugawa Ieyasu: Shogun: A Biography. San Francisco: Heian, 1983.

11SBodart-Bailey B.M. The Dog Shogun: The Personality and Policies of Tokugawa Tsunayoshi. Honolulu: Univ. of Hawai’i Press, 2006.

Хантингтона, В. Хёсле, К. Ёсино, Т. Дои, Р. Ватанабэ, а также концепции, отраженные в коллективной монографии под редакцией д.ф.н. П. К. Гречко 116. Использование в исследовании проблемно-исторического, комплексного и междисциплинарного подхода обусловлено необходимостью всестороннего изучения влияния культурного, социального, экономического и политического факторов, как внешних так и внутренних, на трансформационные процессы, протекавшие в Японии ХУ11-Х1Х вв.

Практическая значимость работы заключается в том, что результаты исследования могут найти применение в дальнейшем изучении историко-культурного и социального развития Японии периода ХУ11-Х1Х вв., в исследовании проблематики отношений Японии со странами Азии и Западаособенностей идентификационных процессов в традиционной Японии. Ряд аспектов, анализируемых в работе, позволяет использовать основные положения диссертации при написании работ смежной тематики.

Материалы исследования могут быть использованы в подготовке лекционных курсов и практических занятий по истории, религиозно-философскому и культурному развитию Японии. Основные выводы исследования могут быть приняты во внимание при изучении различных аспектов истории Японии Х1Х-ХХ столетий и анализе современной, в первую очередь, социокультурной и этнопсихологической проблематики.

116 Социальное: истоки, структурные профили, современные вызовы. — М., 2009.

Заключение

.

На основании проведённого исследования мы можем сделать следующие выводы:

1. В самурайской культуре нормативно-регулирующие, ценностно-ориентирующие и церемониальные функции были закреплены за морально-этическим кодексом, опирающимся на не кодифицированные обычаи и традиции. Профессиональная деятельность буси как воинов и феодальных администраторов, определяла содержание его основных норм, системы ценностей и идеалов. Основываясь на произведениях жанра гунки, отражающих идеал традиции и самосознание воинского сословия, можно сказать, что в самооценке самураев важнейшее место занимало отражение военных достижений и навыков. В политической и социальной истории букэ до XV в. доминировало стремление к отождествлению с родовой придворной аристократией, являвшейся носителем монархической государственной традиции и политической культуры. Поэтому в коллективном и индивидуальном сознании самураев доминировала идентификация, основанная на принятии единства ориентиров и жизненного уклада, организованного согласно канонам и идеалами профессионального морально-этического кодекса.

2. Закрепление и воспроизводство в сознании членов самурайской общности прошедших практический отбор культурных и поведенческих установок обеспечивалось системой воспитания, выработанной в рамках традиций военных домов. Относительная самостоятельность кланов обеспечивала вариативность норм локальных традиций. Основным источником легитимации положений морально-этического кодекса выступала традиция дома, находившегося на вершине вассальной иерархии (о:иэ), и авторитет феодального правителя. Размытость социально-политических границ самоопределения общности самураев ХП-ХУ вв. способствовала тому, что при идентификации в системе групповых отношений главная роль отводилась концепту самооценки, а не формальным факторам. Данная система была закреплена в самурайской культуре как эталонная традиция, через обращение к которой происходила социокультурная эволюция, при этом само такое обращение диктовалось традиционалистскими законами развития культуры и общества Японии.

3. В основе трансформационных процессов лежал распад системы социального воспроизводства в рамках воспитательной системы иэ, вызванный высокой восходящей мобильностью в обществе периода гражданских войн. В этих условиях система коллективных морально-этических норм и идеалов самураев вступила в завершающую фазу институализации, проявившуюся в необходимости фиксации его положений в форме письменных наставлений и кодексов. В социальной сфере этот процесс воплотился в осознании самурайской общности как самостоятельного и самодостаточного сословия. Культурным основанием данного процесса стало многообразие внутрисословных комплексов и форм самурайской этической традиции, что повысило роль внутренних факторов в её развитии и интерпретации. Связующим звеном между локальными воинскими кодексами стала конфуцианская традиция. Упадок централизованного государства вызвал отказ от ценностей аристократической политической культуры и буддистских общественных идеалов и привёл к окончательному разрыву культурной зависимости самураев от сословия аристократии. Таким образом на первом этапе, пришедшемся на XVI — первую половину XVII столетия, произошла трансформация воинской традиции в систему элитарной сословной профессиональной этики.

4. В самосознании самурайского сословия периода Токугава с середины XVII — начала XVIII в. обнаруживается постоянно углубляющийся конфликт когнитивной и поведенческой составляющей. Это определяется фактическими несоответствиями между нормами и идеалами бусидо, т. е. коллективными представлениями об «идеальном воине» и действительным социально-экономическим потенциалом общности буси в условиях политики жёсткой сословной регламентации. Формализация норм морально-этического кодекса самураев, их интеграция в систему законодательства Токугава ограничили возможность использования традиционных для самурайского сословия защитных стратегий, необходимых для преодоления возникшего кризиса идентичности и самооценки. Это привело к переосмыслению идеалов существовавшей морально-этической традиции в рамках учения неоконфуцианских школ.

5. В период Эдо морально-этический кодекс буси, потерявший практический смысл как системы профессиональной этики и нормативно-регулирующей функции в системе государственного и политического устройства сёгуната Токугава, приобрёл характер сословной идеологии. Однако окончательная трансформация бусидо в идеологическую систему не могла произойти при сохранении существовавшего в токугавской Японии централизованного, но дезинтегрированного социально-политического пространства. В этих условиях «интеллектуальная традиция» бусидо, сложившаяся в среде самурайства низкого и среднего ранга, потерявшего связь с локальными традициями конкретного воинского дома, позволила завершить трансформацию морально-этического кодекса «пути воина» в систему смысложизненных ориентиров.

6. С усмирением страны и установлением социального и политического контроля и иерархической регламентации, сёгунат радикально изменил природу коллективных отношений, придав им характер статусной системы. Элитарные слои сословия буси, чья жизнь по-прежнему была тесно связана с системой кланов, оказались не способны к самоидентификации в национальных масштабах. Политика самоизоляции правительства Японии способствовала усилению значения комплекса представлений синто как источника культурного развития и легитимации верховенства воинского сословия в конфуцианском социально-политическом дискурсе. Отсутствие возможности практической проверки и демонстрации профессиональных военных навыков и возможности достичь эффективности ведения хозяйства, вызвали кризис сословной самооценки. С XVIII в. он стал проявляться в конфликте между нормами индивидуальной морали и реалиями общества. В политической сфере проявлением данного конфликта явилась смена идеала служения сюзерену на идеал служения императору.

7. Сложившаяся в самурайском обществе периода Токугава модель групповой идентичности японцев, определяемая сегодня как «националистическая», возникла в результате смены доминирующего типа идентичности по отношению к значимому другому. Традиционная форма государственного и культурного самосознания и самооценки основывалась на конструировании легитимизирующей идентичности относительно Китая. В период Эдо в японской культуре утверждается оппозиционная этноконфессиональная идентичность относительно внешнего мира. Этому способствуют контакты с европейскими государствами в ХУ1-ХУП вв. и постоянно ощущаемая напряжённость, спровоцированная действиями Голландии, России, Англии и США в ХУП-Х1Х вв. Важным фактором стало падение династии Мин (1368−1644) и постепенное ослабление династии Цин (1644−1912). В условиях ограниченных контактов с внешним миром ответной реакцией стал рост внимания к изучению японского исторического и культурного наследия. В исторической перспективе особое значение в этом процессе приобрело формирование двух черт в комплексе самооценки токугавского самурайства:

Позиционирование себя, как равного или более сильного по отношению к действительному внешнему доминанту. Механизм заимствования, адаптации и последующего гетерогенного развития заимствованного элемента, определивший культурное и ментальное своеобразие японской цивилизации, проявлял себя на каждом из уровней социальной структуры. Модель идентификации самурайской общности также тяготела к синтезу базовых символов и установок и наиболее передовых достижений в области культуры, техники, экономики, политики и управления. Успешность адаптации наиболее значимых черт и характеристик определяла оценку процесса групповой идентификации.

Региональный «шовинизм» как эквивалент принципа «патриотизма». Патриотизм, как принцип политической, нравственной и социальной жизни, был чужд для изолированной японской цивилизации и формировался на основе процесса адаптации идей, заимствованных из западной культуры в период Мэйдзи, к наиболее близким моделям японской культуры. В качестве основного объекта, к которому восходило чувство национальной общности, выступила фигура императора, традиционно занимавшая центральное место в японской социокультурной идентичности. В свою очередь, как следствие «сепаратной» политики сёгуната по отношению к военным домам в период Эдо, в мировоззрении самураев сложилась концепция «шовинизма» хан. Её идеологической основой явилось отождествлении фигуры сюзерена с управляемой им территорией, что вызвало смещение фокуса вассальной верности от феодала к феоду.

Медиатором в процессе конструирования макрополитической идентичности мог служить обезличенный морально-этический кодекс, определённый в работах городских интеллектуалов. Данное посредничество стало возможно, в первую очередь, благодаря ориентации традиции бусидо на низкоранговое и среднее самурайство, включавшее многочисленную группу ронин. Именно ронин являлись основной движущей силой монархического движения XIX в. Вторым фактором явилась преемственность сословных социальных учений относительно философских концепций мыслителей из среды букэ, представлявших идеологов национальных интеллектуальных школ.

8. Одной из основных тенденций второй половины периода Токугава стало сближение мировоззрений различных сословий в рамках городской культуры. Элитарное мировоззрение, представленное кодексом бусидо, интерпретировалось не только в рамках конфуцианских теорий, но и через литературу, изобразительное искусство и театр. Появление эмоционально окрашенного воплощения социального идеала открыло для самураев новый способ индивидуальной самооценки через «игровую» (асоби) культуру горожан. Одним из последствий данного процесса стала замена к середине XIX в. идеала самурая, сложившегося на основании норм и правил морально-этического кодекса, чувственным образом воина.

9. Таким образом, самурайский морально-этический кодекс периода Токугава воплощал идею личного совершенствования: верховенство чувства морального долга (ги), сохранение личной чести и репутации (-таймэн), ревностное исполнение повседневных обязанностей. Конечной целью личного развития виделось достижение благосостояния коллектива: служение кланусамоограничение ради общего благав более широком понимании — сохранение установленного порядка в обществе. Данная система норм и ценностей к концу периода Токугава была воспроизведена и переосмыслена на всех уровнях социальной иерархии. Сложившиеся в итоге коллективные представления могли стать основой развития социальной культуры и государственной идеологии в последующие исторические периоды.