История средневековой Руси в польской хронографии конца XV – начала XVII вв

Актуальность темы

Для формирования взвешенного и корректного знания о прошлом России целесообразно соотнесение представлений и концепций отечественных историков с интерпретациями зарубежных наблюдателей. Взгляды иностранцев на историю России, для обозначения которых применяется обобщающее понятие зарубежной исторической россики, заслуживают пристального внимания исследовательского сообщества в силу их прикладного значения для налаживания политического и культурного диалога России с ее зарубежными партнерами, понимания природы комплексов и стереотипов взаимного восприятия.

Историческая мысль Польши позднего Средневековья и раннего Нового времени представляет особый интерес для исследователя зарубежной исторической россики, поскольку созданные в это время польскими авторами концепции русской истории в значительной степени оказали влияние на формирование исторических представлений не только польских, но также российских, украинских и белорусских ученых нового и новейшего времени, в немалой степени способствовали формированию национального самосознания и национальной исторической мифологии Польши и ее восточных соседей.

Характерные для исторической мысли Польши средневековой и ренессансной эпох «полоноцентристские» подходы как к освещению русской истории в целом, так и интерпретации ключевых событий политической и культурной истории Руси и ее отношений с соседними государствами и народами, послужили мощным фундаментом для последующего развития взглядов польских просвещенных элит на Россию. Прежде всего речь идет о формировании как правило негативных стереотипов восприятия русской исторической тематики, которые утвердились в культурно-историческом сознании поляков, нашли отражение в деятельности не только историков, но и интеллектуалов представляющих различные отрасли гуманитарного знания, а также польской творческой интеллигенцией XIX и XX вв.

В этой связи представляется важным дать объективную картину развития как польской хронографии интересующей нас эпохи в целом, так и вклада ее отдельных представителей, способствовавших формированию исторического образа средневековой Руси. Представления польских историков о русской истории целесообразно рассматривать в их социокультурной и политической обусловленности: с одной стороны, в качестве продукта творческой деятельности создавших их историков, руководствовавшихся подходами к изучению прошлого, характерными для эпохи Возрождения, с другой стороны — в качестве идеологического конструкта, важного фактора обоснования внешнеполитической доктрины польского государства.

Причинами роста интереса польских историков к прошлому русских земель на рубеже Средних веков и эпохи Возрождения были обстоятельства преимущественно политического характера. «Русская» тема приобретает особую значимость для польских политических и интеллектуальных элит в результате усиления восточнославянского вектора внешней политики Польского королевства, а также в связи с начавшимся на рубеже XIV и XV вв. сближением Польши и Литвы, не скрывавших своих экспансионистских амбиций в отношении русских земель. В определенном смысле можно говорить о наличии своеобразного «заказа» со стороны польско-литовских правящих кругов, нуждавшихся в изучении прошлого и актуального положения Руси, рассматривавшейся ими' как потенциальное «жизненное пространство» на востоке. Осуществлявшаяся на протяжении нескольких веков последовательная «инкорпорация» русских земель в состав Польши и Литвы должна была получить достаточно мощное историческое обоснование. В свою очередь, эта задача едва ли могла быть решена без глубокой интеллектуальной проработки исторического материала, создания согласованного с основополагающими принципами исторической картины мира поляков образа русской истории.

Результатом усилий, предпринятых в данном направлении, стало возникновение самобытной и разнообразной в своих проявлениях традиции восприятия прошлого русских земель. На протяжении только одного столетия усилиями выдающихся польских интеллектуалов Яна Длугоша, Матвея Меховия, Мартина Кромера, Марчина Вельского, Мачея Стрыйковского, а также натурализовавшегося в Польше итальянца Александра Гваньини были разработаны полноценные концепции истории средневековой Руси. В них подробно освещались вопросы происхождения «русских народов», их этнического и территориального размежевания, возникновения и эволюции русской (восточнославянской) государственности, вопросы взаимоотношений Киевской Руси и отдельных русских княжеств с Польшей, а также иными соседними государствами и народами.

Степень изученности темы. На ранних этапах развития научной историографии созданные польскими авторами конца XV — начала XVII вв. концепции истории средневековой Руси во многом воспринимались как образцы для подражания не только польскими, но и русскими историками раннего Нового времени. К примеру, хроника М. Стрыйковского получила широчайшее распространение в восточнославянской ученой среде, оказала огромное влияние прежде всего на развитие украинского летописания1, а также деятельность российских историков конца XVII — начала XIX вв. — А. И. Лызлова, В. Н. Татищева, А. П. Манкиева, М. В. Ломоносова, М. М. Щербатова, Н.М. Карамзина2. Критика в адрес польских «учителей» со.

1 Подробнее об этом см.: Rogow A. Maciej Stryjkowski i historiografia ukrainska XVII w. // Slavia Orientalis. 1965. № 3. Подробнее об этом см.: Рогов А. И. Стрыйковский и русская историография первой половины XVIII в. // Источники и историография славянского средневековья. М., 1967. стороны российских историографов этого времени, как правило, ограничивалась частными вопросами и носила конъюнктурный характер, тогда как сами по себе трактовки русской истории, предложенные польской историографией, сомнению не подвергались.

В Польше вплоть до начала XIX в. также не предпринималось попыток существенного пересмотра концепций русской истории, созданных хронистами позднего Средневековья и Ренессанса, поскольку последние способствовали поддержке крайне лестных для поляков представлений о своем собственном героическом прошлом, отказ от которых мог негативно отразиться на культурно-исторической самоидентификации польского народа3.

Ревизия достижений старопольской хронографии4 происходит под влиянием революционных открытий в области археологии и сравнительного языкознания, благодаря которым были опровергнуты прежние концепции истории народов Восточной Европы, в том числе восточных славян, а доверие к их создателям было подорвано. В результате, польские концепции истории Руси потеряли былое значение авторитетного источника достоверной информации о восточнославянских древностях, а содержавшие их хроники в эпоху расцвета критической историографии как правило интересовали исследователей лишь в качестве памятников литературного творчества, а также стали объектом археографических и библиографических изысканий.

Подробнее об этом см.: Maslanka J. Slowianskie mity historyczne w literaturze polskiego Oswecenia. Wroclaw, Waiszawa, Krakow, 1968.

4 Термином «старопольская хронография» принято обозначать совокупность трудов историков эпохи Средневековья, Ренессанса и Барокко. В нашей работе его использование обусловлено тем обстоятельство, что применительно к историческим сочинениям конца XV — начала XVII в. некорректно использовать более узкие определения, так как этот период частично охватывает все три вышеупомянутые эпохи.

Историки польской литературы, обращавшиеся к изучению старопольской хронографии, специального внимания особенностям описания русской истории не уделяли. Вместе с тем ими были исследованы важнейшие исторические сочинения этого времени, описана история их создания, выявлены источники и взаимные связи между различными авторскими проектами. Что также немаловажно, была продолжена инициированная в свое время польскими просветителями XVIII в. работа по переизданию важнейших памятников старопольской хронографии, а также переводу латииоязычных средневековых и ренессансных исторических сочинений на польский язык. К примеру, впервые в полном объеме была опубликована на языке оригинала, а также в современном польском переводе К. Мехежиньского хроника Я. Длугоша (1878−1887)5, переизданы хроника М. Кромера (в старопольском переводе М. Блажовского, 1767, 1857)6, четвертая («иоахимова») редакция хроники М. Вельского (1764, 1829−32,.

5 Jana Dlugosza Kanonika Krakowskiego Dziejow Polskich ksi^g dwanascie / przekl. K. Mecherzynskiego. T. I-IV. // Opera omnia. Krakow, 1867-. T. II-VJoannis Dlugossii seu Longini canonici Cracoviensi Historiae Polonicae libri XII. Ad veterrimorum librorum manuscriptorum fidem recensuit, variis lectionibus annotationibusque instruxit Jignatus Zegota Pauli. Cura et impensis Alexandri Przezdziecki. T. I-V // Opera omnia. Cracovia, 1873−1878. T. XXIV.

6 Kronika Marcina Kromera Biskupa Warminskiego na polski j? zyk przelozona przez Marcina Blazowskiego niegdys jego kosztem w Krakowie roku 1611 drukowana teraz za pozwoleniem Starszych przedrukowana // Zbior dziejopisow polskich we czterech tomach zawarty. Warszawa, 1767. T. 3- Kronika Polska Marcina Kromera Biskupa Warminskiego ksicjg XXX dotijd w trzech jczykach, a mianowicie w lacinskim, polskim i niemieckim wydana, na j^zyk polski z laciriskiego przelozona przez Marcina z Blazowa Blazowskiego. I wydana w Krakowie w drukarni M. Loba r. 1611 [.]. Sanok, 1857.

1856)7, хроника Стрыйковского (1766, 1846)8, а также полный текст и отдельные фрагменты латинской и польской версий сочинения А. Гваньини (1761, 1768, 1860)9. Издательская деятельность дополнялась работой библиографов — в рамках многотомной Польской библиографии Кароля и Станислава Эстрайхеров исторические произведения польских авторов были скрупулезно описаны, а также проведена работа по поиску их экземпляров в книгохранилищах разных стран10. Немалую научную ценность представляли также результаты исследований русских рукописных переводов хроник М. Вельского, М. Стрыйковского и А. Гваньини, предпринятых на рубеже.

7 Kronika Marcina Bielskiego niegdys w Krakowie drukowana, teraz z nowa z doprowadzeniem az do Augusta III. Przedrukowana // Zbior dzieiopisow polskich we czterech tomach zawarty. Warszawa, 1764. T. 1- Marcina Bielskiego Kronika Polska [T. 1−8] // Zbior pisarzow polskich — Warszawa, 1829−1932. T. XI-XVIIIKronika Polska Marcina Bielskiego / wyd. Kazimierza Jozefa Turowskiego. Sanok, 1856.

8 «• •.

Kronika Macieja Stryjkowskiego niegdys w Krolewcu drukowana teraz znowu z przydaniem Iristoryi panstwa rossyjskiego przedrukowana // Zbior dzieiopisow polskich we czterech tomach zawarty. Warszawa, 1764. T. 2- Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszyskiej Rusi Macieja Stryjkowskiego. Wydanie nowe, b? dqce dokladnem powtorzeniem wydania pierwotnego krolewieckiego z roku 1582 [.]. T. I—II. Warszawa, 1846.

9 Mat. Strykovii Descriptio Sarmatiae Europeae // Historiarum Poloniae et magni Ducatus Lithuaniae scriptorum. Varsavia, 1761. T. 1. P. 36−114- Kronika Sarmacyey Europskiey Alex. hr. Guagnina przekl. M. Paszkowskiego // Zbior dzieiopisow polskich we czterech tomach zawarty. Warszawa, 1768. Tom IVZ Kroniki Sarmacyi Europskiej, Alexandra Gwagnina z Werony (hrabie palacu lateranskiego, rycerza pasowanego i rotmistrza J. K. M.). Opisanie Polski, W. Ks. Litewskiego, Ziemie Ruskiej, Ziemie Pruskiej, Ziemie Intflantskiej, Ziemie Zmudzkiej. Krakow, 1860.

10 Estreicher K. Bibliografia Polska. T. 12−33: Stulecie XV-XVIII w ukladzie abecadlowym / K. Estreicher, S. Estreicher. Krakow, 1891−1939.

XIX и XX вв. российскими археографами А.И. Соболевским11 и С. Пташицким12.

В XIX — первой половине XX в. исследование достижений отдельных авторов польских исторических сочинений конца XV — начала XVI вв. проводилось большей частью польскими учеными в обобщающих трудах по истории польской литературы (Ф. Бентковский13, М. Вишневский14, И. Хжановский15, Р. Пилят16 и др.), в вводных статьях к публиковавшимся источникам, а также в рамках монографических исследований, посвященных достижениям Длугоша (А. Семкович17, М. Бобжыньский и С. Смолька18), Меховского (А. Божемский19), М. Вельского (И. Хжановский20) и Кромера (К. Валевский21, Л. Финкель22). Особого внимания заслуживает обобщающее исследование тенденций развития старопольской хронографии предпринятое Л. Голембиовским23.

11 Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV—XVII вв.:

Библиографические материалы. СПб., 1903.

Пташицкий С. Западно-русские переводы хроник Вельского и Стрыйковского;

Библиографические заметки // Новый сборник статей по славяноведению. СПб., 1905.

13 Bentkowski F. Historya literatury polskiej. Т. II. WarszawaWilno, 1814. 1 «1.

Wiszniewski M. Historia literatury polskiej. Т. VII. Krakow, 1845.

15 Chrzanowski /. Historia literatury polskiej. T.I. Warszawa, 1908.

16 Pilat R. Historia literatury polskiej od czasow najdawniejszich do roku 1815. T.I. Cz. П. Krakow, 1926. S. 147−156.

17 Semkowicz A. Kriticzny rozbior «Dziejow Polski» J. Dlugosza. Krakow, 1887.

18 Bobrzynski M., Smolka S. Jan Dlugosz, jego zycie i stanowisko w pismenictwie. Krakow, 1893.

19 Borzemski A. Kronika Miechowity: Rozbior kriticzny. Krakow, 1890.

20 Chrzanowski J. Marcin Bielski: Studium historyczno-literackie. LwowWarszawa, 1926.

21 Walewski C. Mai ein Kromer. Warszawa, 1874.

22 Finkel L. Marcin Kromer historyk Polski XVI wieku. Krakow, 1883.

23 Golpbiowski L. О dziejopisach polskich, ich duchu, zaletach i wadach. Warszawa, 1826.

В русской, а точнее русскоязычной, научной литературе имперского (дореволюционного) периода интерес к достижениям польской историографии Средневековья и Ренессанса в области освещения русской истории в значительной мере подогревался славянофильскими устремлениями авторов, представлявших эту традицию. Отражению «славянской идеи» в литературных памятниках разных эпох было посвящено исследование профессора Варшавского императорского университета И. И. Первольфа. Второй том его монографии Славяне. Их взаимные отношения и связи (1888) представлял собой исследование славянофильских аспираций, выявленных автором исследования в историографии, публицистике, поэтических произведениях и т. д. В числе прочих И. И. Первольфом приводятся мнения польских средневековых и ренессансных историков, касавшиеся истории и культуры славянских стран, в том числе и Руси24.

Работы польских авторов «времен усиления Московской государственности» в качестве источника известий о древнейшем периоде истории Руси характеризуются также в монографии М. О. Кояловича История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям (1884). Ее автор признает именно за польскими писателями наибольшую осведомленность в вопросах русской истории, поскольку «возрастание России и направление русских дел, составляли для Польши ближайший интерес"25.

В числе польских историков, чьи работы особо ценны для формирования представлений о русской истории, М. О. Коялович называет.

Я. Длугоша, М. Кромера, М. Вельского и М. Стрыйковского. Каждый из этих.

24 Первольф И. Славяне, их взаимные отношения и связи. Т. 2. Славянская идея в литературе до XVIII в. Варшава, 1888. С. 111−144. цит. по кн.: Коялович М. О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Минск, 1997. С. 92. писателей был удостоен биографической справки и краткой оценки взглядов на русскую историю. Например, в Польской истории Длугоша, по мнению М. О. Кояловича, изложение русской истории было более «правдивым», чем в других польских исторических трудах, поскольку ее автор «во многих местах признает силу и даже правду за русским населением бывшего Литовского л/ княжества». Хроника М. Кромера, напротив, характеризуется неоднозначно: в числе недостатков указывается на приверженность ее автора «латинскому и польскому фанатизму», а в числе достоинств — критический подход к «древнейшим и позднейшим событиям». М. Стрыйковский оценивается как легкомысленный автор, но в то же время как «человек отзывчивый», проникшийся «русским духом». Этими краткими характеристиками М. О. Коялович по сути ограничивает свой экскурс в историю польской историографии, никак не характеризуя конкретных свидетельств ее главных представителей об истории Руси.

Как можно видеть, даже в последние десятилетия существования Российской империи интерес к изучению старопольской историографии был минимален и опять же во многом конъюнктурно обусловлен. Крутой поворот в истории России, произошедший после Первой мировой войны, еще более усугубил ситуацию — научные исследования в интересующем нас направлении практически прекратились. С одной стороны, подобные тенденции объясняются тем, что после распада Российской империи и создания независимого польского государства были ослаблены научные связи между исследовательскими школами двух стран. С другой стороны, утвердившийся в России после 1917 г. новый политический режим старался пресечь любые формы гуманитарных контактов со странами, относившимися.

26 Там же. С. 93.

27 Там же. С. 94. к враждебному «империалистическому» лагерю, в число которых входила и «буржуазная» Польша.

В столь сложных условиях безусловным успехом отечественной науки следует признать научное издание в 1936 г. Трактата о двух Сарматиях М. Меховского, которое включало в себя не только оригинальный латинский текст этого источника, но также его русский перевод, пространное введение.

О $ и. научный комментарий, подготовленные С. А. Аннинским .

Интерес к проблематике русско-польских отношений, в том числе вопросам восприятия истории восточных славян в исторической мысли Польши, возрастает в послевоенный период, во многом потому, что в это время данная проблематики приобретает не только научное, но и пропагандистское значение29. Достижения восточнославянских и польской исторических школ в исследовании, интересующего нас спектра вопросов были различными.

Уровень научного интереса и результаты исследования старопольской хронографии в СССР и постсоветских странах едва ли можно признать 8 Матвей Меховский Трактат о двух Сарматиях / введ., пер., коммент. С. А. Аннинского. М., JI., 1936.

29 Исследования в интересующем нас направлении одновременно проводились отечественными и польскими учеными. При этом, несмотря на то, что каждая историческая школа сохраняла своеобразие в исследовательских подходах, значительно интенсивнее, нежели прежде развивалась советско-польская научная кооперация, плодами которой явились публикации результатов исследований советских историков в Польше, а польских — в СССР, участие в Международных съездах славистов, наконец, создание постоянно действующей совместной комиссии историков двух стран. Подробнее об этом см: Дьяков В. А. Изучение истории Польши советскими историками // Новая и новейшая история 1985 № 6. С. 146−160- Яновский O.A., Бобышев В. И Международные отношения в Восточной Европе XVI в. в парадигмах польской и российской историографии // Гютарыяграф1я псторьй Беларуси стан i перспектывы развщця: Матэрыялы навук. канф. М1нск., 2000 удовлетворительными, поскольку по данной теме не было опубликовано серьезных обобщающих научных трудов30. Вместе с тем в качестве очевидного достижения восточнославянских ученых31 можно отметать переводы на русский и украинский языки отдельных памятников польской исторической мысли Средневековья и Ренессанса: в русском переводе были опубликованы хроника Галла Анонима32 и Великопольская хроника33, а также фрагменты сочинений Я. Длугоша34 и А. Гваньини35, в переводе на украинский, язык — польскоязычная версия хроники* А. Гваньини. Кроме того были исследованы «русские» известия содержавшиеся В' сочинениях ряда польских историков этого времени: автора Великопольской хроники.

30 Обор истории развития исторической мысли Польши был предпринят лишь в рамках учебных пособий, разработанных JI.A. Зашкильняком (Зашкильняк, JI.A. Формирование и развитие исторической науки в Польше. Львов, 1986) и, А А Семянчук, представлявшей собой переработку кандидатской диссертации этой белорусской исследовательницы (Семянчук А. А. Беларуска-літоускія летатсы і польскія хронікі. Гродна, 2000; Она же. Польскія хронікі другой паловы XVI ст. як крынхцы па гісторьіі Вялікага княства Літоускага. Дысертацыя на атрыманне вучонай ступені кандыдата гістарьічньїх навук. Мінск, 1997) — определенную научную ценность также представляет также статья, А А. Семянчук опубликованная на польском языке (Semianczuk А., Semianczuk Н. Oblicza Wschodu w dziejopisarstwie polskim do konca XVI wieku // Oblicza Wschodu w kulturze polskiej. Poznan, 1999).

31 Здесь и далее определение «восточнославянский»" применяется для обозначения исторических школ России, Украины и Белоруссии, во многом унаследовавших традиции советской исторической школы.

32 Галл Аноним. Хроника и деяния князей или правителей польских / Предисловие, перевод и комментарии Л. М. Поповой. Отв. ред. В. Д. Королюк. М., 1961.

Великая хроника" о Польше, Руси и их соседях XI—XIII вв. / Вступ, ст., комм. Н. И. Щавелевой. Под ред. В. Янина. М., 1987.

34 Длугош Я. Грюнвальдская битва / Пер с лат. Г. А. Стратановского. М., Л., 1962. тс.

Гваньини А. Описание Московии / Пер. с лат. и комм. Г. Г. Козловой. М., 1997.

36 Гваньїні О Хроніка Європейської Сарматії / Упорядкув. та пер. з пол. о. Ю. Мицика. Київ, 2007.

Н.И. Щавелева37), В. Кадлубка (А.Б. Головко38), Я. Длугоша (М.Н. Тихомиров39, Ю.А. Лимонов40, Н.И. Щавелева41, А.В. Назаренко42), М. Меховия (Ю.А. Лимонов43), Б. Ваповского (Л.Л. Михайловская44, М.М. Кромм45), М. Вельского (А.И. Рогов46), М. Стрыйковского.

37 Щавелева Н. И. Древнерусские известия Великопольской хроники // Летописи и хроники за 1975. 1976.

38 Головко О. Б. Київська Русь на сторінках хроніки В. Кадлубека // Український історичний журнал. 1993. № 6.

39 Тихомиров М. Н. Русский летописец в «Истории Польши» Яна Длугоша // Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969.

40 Лимонов Ю. А. Русские источники Яна Длугоша по истории Киевской Руси // Проблемы истории феодальной России. JL, 1971; Он же Польский хронист Ян Длугош о России // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972.

41 Щавелева Н. И. Русь и русские в «Анналах» XV в. Иоанна Длугоша // Восточная Европа в древности и средневековье: Историческая память и формы ее воплощения: XII чтения памяти В. Т. Пашуто: Материалы конференции. М., 2000. С. 173−179- Она же. Древняя Русь в «Польской истории» Яна Длугоша (книги I-VI): текст, пер., коммент. М., 2004.

42 A.B. Назаренко выступил в качестве соавтора Н. И. Щавелевой при составлении научного комментария к изданию «русских» фрагментов хроники Длугоша (Там же. С. 365−452).

43 Лимонов Ю. А. «Хроніка Польщі» Матвія Меховського та її давньоруські джерела // Укр. іст. журн. 1976. № 3.

44 Михайловская Л. Л. Белоруссия и Литва конца XIV — первой трети XVI в. (по материалам хроники Б. Ваповского). Автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. ист. наук. Минск, 1981.

45 Кром М. М. Сведения по истории России конца XV — первой трети XVI в. в Хронике Бернарда Ваповского // Россия в ІХ-ХХ веках: Проблемы истории, историографии и источниковедения: Сборник статей и тезисов докладов Вторых чтений, посвященных памяти A.A. Зимина. М., 1999.

46 Рогов А. И. Известия по истории России в «Хронике всего света» Мартина Вельского // Новое о прошлом нашей страны. М., 1967.

А.И. Рогов47, H.H. Улащик48) и А. Гваньини (Н.П. Ковальский49, O.A. Дячок50, Ю.А. Мыцык51). Свидетельства польских авторов об истории средневековой Руси при этом как правило рассматривались в качестве важного фактора развития русско-польских культурных связей.

Польская историография второй половины XX — начала XXI вв. добилась значительных успехов в изучении наследия старопольской хронографии. Различные аспекты деятельности представлявших ее авторов получили освещение в работах польских историков литературы и историков историографии. Здесь следует отметить прежде всего разделы посвященные интересующему нас периоду развития исторической мысли Польши в обобщающих трудах К. Тыменецкого52, Т. Упевича5', Я. Домбровского54,.

47 Рогов А. И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыиковский и его хроника). М, 1966;

48 Улащик Н. «Литовская и жмоитская кройника» и ее отношение к хроникам Быховца и Стрыйковского // Славяне и Русь. М., 1968; Он же. Белая и Черная Русь в «Кронике» Матвея Стрыйковского // Белая и Черная Русь в «Кронике» Матвея Стрыйковского // Исследования по истории и историографии феодализма. М., 1982.

49 Ковальский Н. П. Известия по истории и географии Украины XVI в. в «Хронике Сарматии Европейской» Александра Гваньини // Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1972. Вып. 1.

50 Дячок О. О. «Хроніка Європейської Сарматії» А. Гваньїні як джерело з історії України XV — XVI ст. Автореферат дисертації. канд. іст. наук. Дніпропетровськ, 1992.

51 Мицик Ю. Опис України у хроніці Олександра Гваньїні // Всесвіт. 2000. № 11/12- Он э/се. Опис Московської держави у хроніці О. Гваньїні // Іст. журн. 2005. № 6 — 2006. № 1—4.

52 Tymieniecki К. Zarys z dziejow historiografii polskiej. Krakow, 1948.

53 Ulewicz T. Sarmacja: Studium z problematyki slowiariskiej XV і XVI w. Krakow, 1950.

54 Dqbrowski J. Dawne dziejopisarstwo polskie. Wroclaw, 1964.

X. Барыча55, Е. Серчыка56, А. Гейштора57 и А.Ф. Грабского58. В немалой степени интерес к старопольской хронографии был обусловлен публикациями важнейших памятников средневековой и ренессансной хронографии: латинского оригинального текста и нового польского перевода труда Я. Длугоша59, Трактата о двух Сарматиях М. Меховия в современном переводе Т. Беньковского60, повести О началах, происхождении и деяниях, делах рыцарских славного народа литовского, жемоитского и русского М. Стрыйковского61, а также двух заключительных книг хроники М. Кромера в современном польском переводе Е. Старнавского62. Эта публикации сопровождались научными комментариями, в которых затрагивались в том числе интересующие нас вопросы формирования представления польских хронистов об истории средневековой Руси.

55 Bmycz H. Szlakami dziejopisarstwa staropolskiego: studia nad historiografia w. XVI-XVIII. Wroclaw [etc.], 1981.

56 SerczykJ. 25 wiekow historii: historycy i ich dziela. Torun, 1994.

57 Gieysztor A. Polish Historians and the Need for History in 15th and 16th Century Poland // The Polish Renaissance in its European Context. Bloomington — Indianapolis, 1988.

58 Grabski A.F. Zarys historii historiografii polskiej. Poznan, 2000.

59 Ioannis Dlugossii Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae [T. 1-Х]. Vai saviaCracovia, 1964;2005; Jana Dlugosza Roczniki czyli Kroniki slawnego Krolestwa Polskiego [T. IX]. Warszawa, 1961;2006.

60 Maciej z Miechowa. Opis Sarmacji Azjatyckiej i Europejskiej / Wstep H. Barycz, przekl. i komentarz T. Bienkowski. Wroclaw [etc.], 1972.

61 Stryjkowski M. O poczqtkach, wywodach, dzielnosciach, sprawach rycerskich i domowych slawnego narodu litewskiego, zemojdzkiego i ruskiego, przedtym nigdy od zadnego ani kuszone, ani opisane, z natchnienia Bozego a uprzejmie pilnego doswiadczenia / oprac. i koment. J. Radziszewska. Warszawa, 1978.

62 Marcin Kromer. Mowa na pogrzebie Zygmunta I oraz O pochodzeniu i o dziejach Polakow ksicgi XXIX i XXX / wstcp, przekl. i oprac. J. Starnawski. Olsztyn, 1982.

Значительный вклад в исследование наследия конкретных авторов.

63 польских средневековых и ренессансных хроник внесли X. Барыч, Ю. Раджишевская64, 3. Войтковяк65, У. Борковская66,, С. Гжыбовский67, А. Джюба68, Д. Щнежко69 и др. При этом достижения современной польской историографии в изучении «русских» известий польских средневековых и ренессансных авторов были весьма скромными. Специально посвященных этой теме монографий не было опубликовано, результаты исследований отдельных аспектов темы нашли отражение в статьях и рецензиях на работы советских историков: следует отметить вклад в разработку интересующей нас темы А. Гейштора70, Ю. Бардаха71, Ф. Щелицкого72,.

63 Barycz H. Dwie syntezy dziejow narodowych przed s^dem potomnosci: Losy «Historii» Diugosza i Kromera w XVI w. i w polowie XVII w. // Pamctnik literacki. 1952; z. 1−2. ss. 203 250.

64 Radziszewska J. Maciej Stryjkowski: historyk-poeta z epoki Odrodzenia. Katowice, 1978; Radziszewska J, Zrodla Marcina Kromera do dziela «De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX"// Studia Warminskie. 1989 [druk: 1994]. T. 26.

65 Wojtkowiak Z. Maciej Stryjkowski — dziejopis Wielkiego Ksicstwa Litewskiego: kalendarium zycia i dzialalnosci. Poznan, 1990.

66 Borkowska U. Historiograficzne pogl^dy Jana Diugosza // Dlugossiana: studia histoiyczne w piccsetlecie smierci Jana Diugosza. Krakow, 1985. T. 2.

67 Grzybowski S. Marcin Kromer czyli Kariera snoba // Pisarze staropolscy. Warszawa, 1997. T. 2- Grzybowski S. Jan Dlugosz. Krakow, 2003.

68 Dziuba A. Wczesnorenesansowa historiografia polsko-lacinska. Lublin, 2000.

69 Sniezko D. Kronka wszystkiego swiata Marcina Bielskiego: pogranicze dyskursow. Szczecin, 2004.

7П.

Гейштор А. Образ Руси в средневековой Польше // Культурные связи России и Польши. XI—XX вв. М., 1998.

71 Bardach J. Kronika Macieja Stryjkowskiego i jej rozpowszechnienie w Rosji // Przegl. Hist. 1967. Z. 2.

72 Sielicki F. Kroniki staroruskie w dawniej Polsce na tie polsko-ruskich stosunkow kulturalnych // Slavia Orientalis. 1964. T. 13- Sielicki F. Jan Dlugosz i latopisy ruskie // Opuscula Polonica et Russica. 1997. T. 5.

Л. Базылева73, Ю. Раджишевской74, А. Кияса75, Я. Поверского76, О. Латышонка77 и П. Борека78 и др.

Особенностям изучения достижений старопольской хронографии в целом и проблематики освещения в трудах представлявших ее авторов истории средневековой Руси упомянутыми нами выше восточнославянскими и польскими учеными79 будет уделено внимание в 1 и 4 параграфах 1-й главы нашей диссертационной работы.

73 Bazylow L. Rosja w polsko-lacinskicj literaturze politycznej XVI wieku 11 Slavia Orientalis. 1974. № 1.

74 Radziszewska J. W sprawie korzystania przez Dliigosza z «Powiesci minionych lat» // Ziemia Czfstochowska. 1984. T. 14.

75 Kijas A. Nowogrod Wielki w Rocznikach Jana Dlugosza // Europa Orientalis: Polska i jej wschodni sqsiedzi od sredniowiecza po wspolczesnosc. Torun, 1996; Kijas A. Moskwa w relacjach polskich XVI i pierwszej polowy XVII wieku // Oblicza Wschodu w kulturze polskiej. Poznan, 1999.

76 Powierski J. Rus w opiniach najwczesniejszych polskich kronikarzy // Polacy o Ukra-incach, Ukraincy o Polakach. Materialy z sesji naukowej pod redakcjq Tadeusza Stegnera. Gdansk, 1993.

77 Latyszonek O. Polityczne aspekty przedstawienia sriedniowiecznych dziejow ziem bialoruskich w hisroriografii Wielkiego Ksi? stwa Litewskiego XV-XVI ww. // Bialoruskie Zeszyty Historyczne. 2006. T. 25.

78 Borek P. Rus w Kronice Macieja Stryjkowskiego // Mediaevalia Ucrainica: ментальність та історія ідей. Київ, 1998. Т. 5.

7Q.

Ученые представляющие исследовательские школы других стран практически не уделяли внимание интересующей нас проблематике формирования исторического образа Руси в старопольской хронографии. Вместе с тем в отдельных публикациях немецких авторов содержится предпринимается попытка анализа польской традиции исторических представлений этого времени. См., например: Bomelburg H.-J. Fruhneuzeitliche Nationen im ostlichen Europa: das polnische Geschichtsdenken und die Reichweite einer humanistischen Nationalgeschichte (1500−1700). Wiesbaden, 2006; Kersken N. New Types of National Historiography in the 15th and 16th century // Uniwersalizm i regionalizm w kronikarstwie Europy Srodkowo-Wschodniej: sredniowiecze — poczqtek czasow nowozytnych. Lublin, 1996.

Анализ степениизученности темы диссертации позволяет заключить, что: комплексного исследования, вопроса, формирования представлений об истории средневековой Руси в польской хронографии конца XV — начала XVII вв. до настоящего времени не проводилось. Также отсутствуют работы: посвященные обобщению опыта разработки данной5 темы в" отечественнойи зарубежной критической историографии Нового и Новейшего времени- .

Объектом исследования является польская хроиография конца XV — начала XVII вв. — совокупность исторических хроник и! иных сочинений исторической, тематики, содержащихсведения! по истории: средневековой-Руси, ее отдельным проблемам ю аспектам:

Предметом исследования являются представления об истории русских земель иих взаимоотношениях с соседними государствамии народами-посвященные: периоду с древнейших времен до 1506 г. 80, содержавшиеся в сочинениях, созданных польскими авторами в период с 1480 по 161 Г гг.

Данные хронологические1 рамки обусловленыособенностямиразвития исторической мысли Польши на рубеже: Средних веков и Нового времени. Наш выбор в> качестве нижней хронологической границы 1480 г. продиктованважностью связываемого с этой, датой событияв истории польской историографии. — созданием хроники Длугоша, котораястала важнейшим источникомпредставлений об истории" Польши, и других стран Восточной Европы для многих поколений польских интеллектуалов. Именно.

80 * ' * ' '.

Хронологическое ограничение предмета исследования обусловлено тем обстоятельством, что значительная часть созданных в интересующий, нас период хроник была доведена до 1506 г. времени: кончины польского короля Александра, тогда как интересовавшие нас «русские» известияразделялись, хронологически темже, годом знаковым для русской истории событием — кончиной Великого князя Московского Ивана.

Васильевича. Отдельные, хроники включалиописания также более позднего периода, некоторые из них были доведены до конца, XVI в. В нашей работе эти известия специально не. рассматриваютсяпоскольку они обладают определенной спецификой и достаточно объемны, что может сделать их предметом отдельного исследованияв этом сочинении впервые был представлен обстоятельный очерк истории русских земель, согласованный с описанием истории польского народа. 1611 г. в качестве верхней хронологической границы исследования нами выбран в связи с тем, что именно в этом году завершается цикл публикаций исторических хроник, содержавших элементы новизны в интерпретации истории средневековой Руси: изданием польскоязычных версий изначально публиковавшихся на латыни сочинений Кромера и Гваньини, которые в дальнейшем способствовали популяризации «русской» проблематики не только в Польше, но и в среде знавших польский язык восточнославянских книжников. За этот относительно короткий временной отрезок в Польше и за ее пределами было налажено регулярное издание исторических сочинений польских авторов в латинской и польской языковых версиях, а также переводах на иностранные языки, которые содержали описание истории средневековой Руси и способствовали популяризации «русской» исторической тематики во всей Европе.

Территориальные рамки исследования. Польская хронография в заявленных хронологических рамках изучалась, в основном, на примере ведущих центров интеллектуальной культуры Польского королевства и других стран Европы, где жили, занимались изысканиями и публиковали свои сочинения польские историки, а также натурализовавшиеся в Польше иностранцы. Среди польских центров научной жизни выделяется Краков, где было опубликовано подавляющее большинство привлеченных нами в качестве источников сочинений исторической тематики. Среди зарубежных (непольских) центров можно выделить Базель, где издавались на латинском языке труды польских историков, предназначенные прежде всего для широкого распространения за границами Польши. Жизнь и деятельность авторов польских исторических сочинений была связана не только с этими двумя городами: польские историки занимались сбором исторического материала, а также находились на военной службе, выполняли ответственные поручения светских ицерковных властей в различных регионах Польши и Литвы, а также в разных странах Европы.

Целью исследования являетсяизучениепредставлений об истории средневековой: Руси—содержавшихся.в памятниках польской? исторической. мысли конца XV — начала XVII вв., выявление основных закономерностей и определение этапов их формирования, происходившего в. контексте изменявшейся ситуации в региональных международных отношениях, главными участниками.- которых: были Польша1 и Русскоецентрализованное государство- , — -:

Для достижения указанной цели предполагается решение следующих задач: .'.''.-/". ' ¦ «- обобщить опыт исследования польскойхронографии конца XV, -начала XVII вв. и характерных: для. нее представлений об истории' средневековой Руси в. отечественной и зарубежной • историографии Нового и Новейшего времени;

— осуществить анализ структуры и типологии «русских» известий, 1 представленныхв^трудах польских историков" конца XV — начала XVII вв- -Яна Длугоша, Матвея: Меховия, Мартина Кромсра, Марчина Вельского, Иоахима Вельского, Мачея" — Стрыйковского, Александра Гваньини и ряда других авторов- ' ', ,. ' ;

— выявить предпосылки и/ причины обращенияавторов, польских исторических сочинений конца XV — начала XVII вв. к изучению истории средневековой Руси, определить исторические факторы,' оказавшие влияние на их творчество, а также основные приоритеты, идеологические акценты и сюжетные линии в освещении данной проблематики;

— проанализировать основные. тенденции развития представлений авторов, польских исторических сочинений конца XV — начала XVII вв. о происхождении и этнической номинациивосточных славян1 и? других, взаимодействовавших с ними, народов Восточной Европы;

— показать взгляды польских историков конца XV — начала XVII вв. на проблему возникновении и эволюции русской государственности;

— раскрыть особенности восприятия польскими историками конца XVначала XVII вв. культурно-религиозной самобытности Руси;

— определить специфику представлений польских авторов конца XVначала XVII вв. о роли русских земель в системе международных отношений Восточной Европы эпохи Средневековья.

Основными источниками исследования являются памятники польской хронографии: исторические сочинения различных типов, созданные польскими авторами в конце XV — начале. XVII в. и содержавшие сведения об истории средневековой Руси.

Историографическая традиция этого времени впитала черты двух культурных эпох — позднего Средневековья и Ренессанса. При этом авторы исторических трудов, как правило, ориентировались на формы и методы описания прошлого, утвердившиеся в интеллектуальной среде средневековой Европы. Из трех форм исторического сочинения, получивших широкое распространение в Средние века, — анналов (annales), истории (historia / gestae) и хроники (chronica) — именно последняя оказалась наиболее привлекательной и приемлемой для авторов эпохи Возрождения, представлявших различные страны Европы. Б. Гене в свое время обратил внимание на процесс эволюции хроники как формы исторического сочинения — от сознательного и продуманного «конспекта», краткого изложения истории, главной задачей которого было «восстановление хронологии о г прошлого», до некоего «смешанного» жанра, признанного «колыбелью новой исторической науки», в котором уживались хронологическая точность.

81 Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада. М., 2002. С. 236— 237. и «искусство повествования», изложение фактов и причинно-следственная связь между нимиЬ2.

Исследования польских ученых, представляющих различные отрасли гуманитарного знания, показали, что в Польше, как и в других странах Европы, на рубеже Средневековья и эпохи Возрождения, хроника становится полноценным литературным произведением, посвященным описанию.

83 событий всеобщей, национальной или локальной истории. В польской хронографии этого времени проявляется авторский подход к организации излагаемого материала, о чем свидетельствует наличие сюжетного повествования, назидательных пассажей, содержащих морализаторские или панегиристические рассуждения историка, комментариев к фактам и событиям, выводов и т. д. При этом стиль и характер этих элементов наррации зависели от той культурной среды, в которой сформировалось мировоззрение автора конкретного сочинения.

Отмеченная эволюция позволила хронике как жанру исторического сочинения пережить эпоху Средневековья, что дает нам основание пересмотреть получившее широкое распространение в отечественной науке представление о ней как о порождении «феодально-церковной историографии"84 и рассматривать ее как универсальный феномен интеллектуальной культуры Средневековья и Ренессанса. Именно этими соображениями продиктован наш выбор обобщающего понятия хронография.

82 Там же. С. 244.

83 Kionika // Encyklopedia wiedzy о ksiqzce. WroclawWarszawaKrakow, 1971 S. 1244 — Michalowska T. Kionika // Slownik hteratury staropolskiej (Sriedniowiecze — Renesans — Barok). WroclawWarszawaKrakow, 1990. S. 346, 353−354 — Grabski A F. Dzieje historiografn. Poznan, 2006. S. 242−243.

84 Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография. М.- JL, 1964. С. 103−109. для обозначения польской литературной традиции исторической тематики XV—XVII вв.85.

Польские хроники, созданные в период с 1480 по 1611 гг., составляют наиболее важную и многочисленную группу историографических источников нашего диссертационного исследования. К ним относятся сочинения Длугоша, Меховия, Кромера, Марчина и7 Иоахима Вельских, а также Стрыйковского, в которых «русские» известия’либо интегрировались в описание истории польского народа, либо излагались в специально посвященных восточнославянской проблематике тематических разделах. В некоторых сочинениях (третья редакция хроники М. Бельского, польскоязычная версия труда Гваньини) эти принципы изложения материала сочетались. Особое положение среди наших источников занимает хроника и иные исторические произведения Стрыйковского, в которых концепция истории Руси занимает равноправное положение с концепцией истории Польши и Литвы.

При работе с польскими хрониками мы обращали внимание Hat изменения, которые вносились в их содержание авторами, при подготовке к публикации новых редакций ранее опубликованных трудов (Кромер, М. Вельский, Стрыйковский), а также при переводе латиноязычиых оригинальных версий исторических сочинений на польский язык (Кромер,.

85 Термин хронография был введен в научный оборот М. А. Заборовым и Н. И. Щавелевой, которые использовали его для обозначения одной из спецификаций средневековой историографии, а именно совокупности литературных средневековых памятников исторической тематики, в которых история описывалась в хронологической последовательности (см. Заборов М. А.

Введение

в историографию крестовых походов (Латинская хронография XI— XIII вв.). М. 1966; Щавелева Н. И. Древняя Русь в польской латинской хронографии. Автореф. дисс. на соискание уч. степени канд ист. наук. М., 1976; Она эюе. Предисловие // «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI — XIII вв. М., 1987. С. 6−7). В польском языке термину хронография соответствует термин kronikarstwo.

Гваньини). Эти изменения нередко свидетельствовали об эволюции авторской концепции истории русских земель, или отражали иное понимание материала со стороны переводчиков. В случае идентичности «русских» известий в различных редакциях одной и той же хроники мы обращались к наиболее ранним редакциям, а также отдавали предпочтение публикациям на языке оригинала, нежели переводам86.

Помимо хроник, свидетельства по истории средневековой Руси нами были также обнаружены в иных видах историографических источников, созданных польскими авторами XVI в., прежде всего в географических и политических «описаниях» (ёезспрйо) стран восточноевропейского региона, которые отличались относительно небольшим объемом и направленностью на освещение прикладных тем, содержали главным образом сведения о современном положении русских земель. В них мы как правило обнаруживаем лишь краткие исторические экскурсы, призванные облегчить читателю понимание актуальной ситуации. К сочинениям такого рода относились ученые трактаты Матвея Меховия и Яна Красиньского, а также отдельные разделы посвященные Великому княжеству Литовскому, «московской монархии» и «русской земле», вошедшие в состав латинской и/или польской версий сочинения Гваньини.

Помимо польских историографических источников конца XV — начала XVII вв. при проведении исследования нами использовались польские хроники и анналы XII — XIV вв., а также зарубежные памятники разного времени, из которых польские авторы заимствовали сведения об истории средневековой Руси. К первой группе нами отнесены хроники Галла Анонима, Винцентия Кадлубка, Великопольская хроника, хроника Янка из.

86 Данный подход к источнику позволяет отследить заимствования исторического материала современниками и последователями того или иного историка, причем нередко для определения таких заимствований необходимо сопоставление особенностей передачи информации на языке оригинала.

Чарнкова и ряд других источников. Их использование позволило обозначить преемственность в подходах к описанию истории Руси польских авторов различного времени. Во вторую группу включаются: русские летописи различного происхождения (Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку, хроника Быховца, Евреиновская' летопись и др.), использование которых рядом польских авторов было подтверждено при проведении сравнительного текстологического анализазападноевропейские трактаты и записки путешественников о московском государстве, в числе которых наибольшим авторитетом у польских историков пользовались Записки о Московитских делах Сигизмунда Герберштейна, сочинения Иоанна Фабри, Альберта Кампенского, Павла Иовия и др. авторов.

Более детальный анализ сочинений польских историков, представивших на страницах своих сочинений описания истории средневековых русских земель, а также анализ трудов, послуживших для них источниками, проводится во 2 параграфе 1 -й главы данной диссертационной работы.

Теоретико-методологические основания исследования. Изучение представлений об истории Руси польских историков конца XV — начала XVII вв., сопряжено с привлечением теоретико-методологического инструментария, позволяющего раскрыть особенности данной разновидности историографической рефлексии с учетом породившей ее эпохи и национальной принадлежности ее субъектов.

Изучение исторической мысли Польши потребовало привлечения научных данных, полученных учеными разных отраслей гуманитарного знания, в связи с чем в диссертационной работе применялся междисциплинарный подход, исследование проводилось на стыке нескольких гуманитарных наук: истории историографии, истории литературы, исторического языкознания, книговедения и культурологии.

Историографические факты, явления и идеи, характерные для польской хронографии конца XV — начала XVII в., рассматривались в качестве результата научно-познавательной деятельности, обусловленной влиянием на деятельность историков объективных и субъективных факторов.

Исследование построено на основе принципа историзма, а также использован ряд традиционных и инновационных для историографического исследования методов и подходов. Историко-генетический метод позволил выявить истоки польских концепций истории Руси различного времени, а также преемственность взглядов польских авторов на историю русских земель. Применение сравнительно-исторического метода дало возможность соотнести содержание исследуемых концепций с политическим и социальным контекстом породившей их эпохи, а также выявить общие и особенные черты в подходах к описанию истории средневековой Руси различных польских авторов.

К разряду инновационных методов относится историко-мифологический подход к анализу содержания историографических концепций, разработанный А. Н. Робинсоном, A.C. Мыльниковым, Л. П. Репиной, Р. Бартом, П. Гири, Е. Матерницким, Е. Топольским, А. Ф. Грабским и др. Сущность данного подхода состоит в изучении значения и роли исторических (историографических) мифологем в качестве существенно важного элемента исторической наррации.

Концепт исторического мифа получил широкоепризнание в отечественной и зарубежной научной литературе конца XX — начала XXI.

87 вв. Основанием для включения данной методологической категории в наш.

87 Jaskolski M. Historia i mit historyczny w doktrynie politycznej // Historika 14: 1984. S. 49−66- Maternicki J. Mity historyczne, ich geneza, struktura i funkcje spoleczne // Metodologiczne problemy badan nad dziejami mysli historycznej. Warszawa, 1990. S. 66−80. Grabski A.F. Czy historiografia mozna uwolnic od mitow? // Przeglqd Humanistyczny. 1996. № 1- Topolski J. Myths in Research into the Past // Acta Pol. Hist. 81:2000. ss. 5−18: Geary P. The исследовательский инструментарий является избыточность конъюнктурно обусловленного вымысла^ представлениях польских авторов интересующей нас эпохи об истории средневековой Руси, ставшего причиной существенного искажения исторической действительности.

Под историческим мифом мы понимаем совокупность субъективных представлений о том или ином конкретном историческом феномене (событии, явлении, деятеле, организации, стране, народе и т. п.), которые складываются1 в вымышленный образ, качественно трансформирующий и/или подменяющий историческую действительность. Создание и поддержание в жизнеспособном состоянии мифологизированных исторических концепций сопряжено при этом с использованием своеобразного «метаязыка», маркирующего определенную систему значимостей, принимаемых не за субъективную-систему ценностей, но за объективную систему фактов, конструирующих реальность88.

Выявление и изучение мифологем в представлениях профессиональных' историков открывает для современных историков историографии широкие исследовательские перспективы, поскольку позволяет соотнести мифологические элементы историографического myth of nations: the medieval origins of Europe. PrincetonOxford, 2002; Репина JI. П Исторические мифы и национальная идентичность: к методологии исследования // Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории. Материалы международной научной конференции. Ставрополь, Пятигорск, Москва, 2008. С. 9−13- Мылышков А. С. Мифологемы славянского этногенеза XVI — начала XVIII в. Концептуальный аспект проблемы // Славяне и их соседи. Вып. 8: Имперская идея в странах центральной и Юго-Восточной Европы. М, 1998; Шнарелъман В. А. Ценность прошлого: Этноцентрические исторические мифы, идентичность и этнополитика // Реальность этнических мифов. М., 2000. С. 12−33- Грыцкев’т В. П Псторыя i М1фы: [Вучэб. дапаможнис]. Мшск, 2000.

88 Тезис о «метаязыке» заимствован нами из работы французского литературоведа Ролана Барта. См.: Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 63. нарратива, трактуемые в качестве порожденных конкретной эпохой фактов исторического сознания, с актуальной для этой эпохи структурой культурных архетипов и идеологических клише, под влиянием которых данные мифологемы создавались. В результате, исследователь получает возможность выявить причины искажения истории (очевидного с точки зрения объективного наблюдателя) посредством анализа предпосылок этого явления, определяемых приоритетами исторической памяти, специфицированными во времени и пространстве89.

В исторических концепциях, созданных на рубеже Средневековья и Нового времени, в эпоху кризиса провиденционалистской исторической картины мира, мифологический элемент играл принципиально важную роль. Задачей средневековых и ренессансных интеллектуалов являлось не столько объективное описание прошлого, сколько его прославление, создание исторических сочинений, выражавших идеологические потребности возникающего в обществе национального самосознания посредством использования потенциала представлений о прошлом, в которых отражались.

89 /—.

Апробация данного подхода к изучению исторических представлении посредством категории исторического мифа была осуществлена автором диссертации в публикациях и выступлениях на различных научных форумах. См.: Карнаухов Д. В. Представления об истории Руси и Московии как элемент национальной исторической мифологии ренессансной Польши // Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории. Материалы международной научной конференции. Ставрополь, Пятигорск, Москва, 2008; Карнаухов Д. В. Исторические мифологемы в историографическом восприятии русско-польских отношений // Перспективы исторического и культурологического образования в вузе и школе: Теория и практика. Новосибирск, 2006. актуальные общественно-политические и национально-патриотические.

90 интересы .

В интересующих нас концепциях истории средневековой Руси, созданных историками старопольской эпохи, особо важна роль мифологем при освещении вопросов этногенеза и ранней этнополитической истории русских земель, поскольку именно здесь явственно ощущался недостаток достоверных исторических свидетельств, что делало неизбежным восполнение информационных лакун вымыслом. Также в немалой степени подвергались мифологизации значимые для поляков события из истории двусторонних польско-русских отношений, поскольку мифологический элемент позволял представить их в выгодном правящим элитам Польши свете и тем самым успешно решить задачу исторического обоснования актуальной внешнеполитической доктрины польского государства.

Научная новизна данного диссертационного исследования заключается в анализе представлений польских ученых позднего Средневековья и эпохи Возрождения об истории средневековой Руси в двух аспектах: в качестве феномена польской интеллектуальной культуры и инструмента идеологической борьбы.

В качестве достижения интеллектуальной культуры эти представления впервые исследованы в сравнительном ключе: выявлены общие и особенные черты в «русских» фрагментах сочинений разных авторов, проделана работа по определению источников «русских» известий, изучена их структура, определена роль заимствований из источников различного происхождения и авторского вымысла, взаимное влияние представлений различных польских историков.

90 Подробнее этот аспект раскрыт в работе А. Н. Робинсона (Робинсон А. Н. Историография славянского Возрождения и Паисий Хилендарский: Вопросы литературно-исторической типологии. М., 1963. С. 85).

Как инструмент идеологической борьбы представления польских интеллектуалов об истории Руси впервые были исследованы с учетом обстоятельств трансформации системы международных отношений в Восточной Европе, характеризовавшейся последовательным укреплением внешнеполитических позиций польско-литовского союза и Русского централизованного государства, стремившихся посредством исторических аргументов обосновать свое право на владение западными русскими землями. В диссертации прослеживается эволюция взглядов польских историков разного времени на одни и те же сюжеты русской истории, обусловленная изменением политической обстановки-, выявлены причины идеологической ангажированности в представлениях отдельных авторов.

Диссертантом был впервые был введен в научный оборот ряд «русских» фрагментов сочинений польских историков, не переведенных на русский язык, проделана работа по их переводу с латинского и польского языков. К таковым можно отнести «русские» известия, содержащиеся в 6−12 книгах латинской хроники Длугоша, а также латинских хрониках Меховия и Кромера, польскоязычных сочинениях Марчина и Иоахима Вельских, Стрыйковского и Гваньини.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее материалы и выводы могут послужить, дальнейшему изучению проблематики зарубежной исторической россикив частности, одним из перспективных направлений развития научных исследований в данном направлении является продолжение работы по переводу на русский язык и публикации фрагментов польских исторических сочинений, посвященных истории Руси, а также подготовка научного комментария к текстам этих памятников. Произведенный в диссертации анализ концепций польских историков также может быть использован в учебно-образовательных целях в вузовских курсах историографии, историографических специальных курсов и специальных семинаров.

Апробация основных положений диссертации. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании Центра «Историческая наука России» Института российской истории РАН 13 января 2011 г. i.

Основные положения диссертации были представлены в двух монографиях и серии статей, восемь из которых опубликованы в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК России.

В ходе работы над диссертацией апробация отдельных аспектов ее темы была осуществлена в период стажировок автора в польских научно-образовательных центрах, где была предоставлена возможность выступления с научными сообщениями и докладами: Лаборатории вспомогательных исторических дисциплин и издательского дела Института истории Польской академии наук в Варшаве (Pracownia nauk pomocniczych historii oraz edytorstwa IH PAN) в 2003, 2005 и 2007 гг., Секторе вспомогательных исторических дисциплин и методологии истории Исторического института Варшавского университета (Zaklad Nauk Pomocniczych i Metodologii Historii IH UW) в 2006, 2008 и 2010 гг., Центре изучения античной традиции в Центральной и Восточной Европе Института междисциплинарных исследований Artes Liberales Варшавского университета (Osrodek badan nad tradycjq antyczna w Europie Srodkowo-Wschodniej IBI AL UW) в 2009 г.

Основные положения диссертации были изложены автором в докладах на международных и всероссийских научных конференциях проводившихся в Москве91, Варшаве92, Новосибирске93, Волгограде94, Пятигорске95, Нижневартовске96 и Иркутске97.

Результаты исследования использовались автором в преподавательской работе в университетах России и Польши по дисциплинам «Историография» (Новосибирский государственный педагогический университет, 2007;2010), «Мифологемы в историографии» (Новосибирский государственный.

01 XIII Международная научная конференция «Вспомогательные исторические дисциплины: Специальные функции и гуманитарные перспективы» (Москва, 2001) — XXV Международная научная конференция памяти В. Д. Королюка «Славяне и их соседи: Предания и мифы о происхождении власти эпохи Средневековья и раннего Нового времени» (Москва, 2010).

92 Международная научная конференция «350−1ес1е Цпп НасЫас1аер> / «350-летие Гадячской унии» (Варшава, 2008) — Международная научная конференция «2 dziej6w гухуаИгас^ КгесгуроБроШеЗ ОЬо^§ а Кагос16у ъ Рапэ^ет МозИедуэМт ХУ1-ХУИ viek» / «Из истории противоборства Речи Посполитой обоих народов с Московским государством в XVI — XVII вв. (Варшава, 2010) — Международная научная конференция «БутЬоНсгпе 1 геа1пе рос^а'й'у Югаатозы spolecznej? ЗгесЬю-шесги» / «Символические и реальные основания общественной идентичности в Средневековье» (Варшава, 2011).

93 Всероссийская научно-практическая конференция «Пишем времена и случаи» (Новосибирск, 2008) — Всероссийская научно-практическая конференция с международным участием «Образы России, ее регионов в историческом и образовательном пространстве» (Новосибирск, 2010).

94 IV международные научные исторические чтения памяти проф. В. А. Козюченко «Историческое знание в системе политики и культуры» (Волгоград, 2005).

95 Международная научная конференция «Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории» (Пятигорск, 2008) — Международная научная конференция «Историческая память, власть и дисциплинарная история» (Пятигорск, 2010).

96 VI, VII, VIII Всероссийские научные конференции «История идей и история общества» (Нижневартовск, 2007, 2008, 2009).

97 Международный научный симпозиум «Полонии в Сибири, России и в мире: проблемы изучения». (Иркутск, 2004). педагогический университет, 2008;2010), «Исторический элемент обоснования внешнеполитических доктрин стран Европы» (Новосибирский государственный технический университет, 2008;2010), «Idea i mit Rusi w kronikarstwie polskim okresu Renesansu» / «Идея и миф Руси в польской хронографии эпохи Возрождения» (Варшавский университет, 2011), «Europa, а Rus w XV-XVI w. Studium osmozy kulturowej» / «Европа и Русь в XV — XVI вв. Изучение взаимного проникновения культур» (Варшавский университет, 2011).

Структура диссертации обусловлена характером решаемых в работе задач и внутренней логикой исследования. Работа состоит из введения, трех глав, включающих одиннадцать параграфов, заключения, списка использованной литературы и источников.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Проведенное нами исследование позволяет проследить процесс «открытия» польскими учеными эпохи Возрождения истории Славянского Востока для читающей публики Польши и Западной Европы. По времени он совпал рядом важных событий в истории интеллектуальной культуры Старого Света — распространением книгопечатания, началом постепенной эмансипации ученых от церкви, а также стремительным расширением умопостигаемого пространства просвещенных европейцев, вызванного Великими географическими открытиями и предопределили рост интереса к новым неизведанным землям, их истории, богатству природных и человеческих ресурсов.

Переход от характерных для средневековой хронографии отрывочных представлений о прошлом восточных соседей поляков к системному восприятию их истории, формированию полноценного и идеологически ангажированного исторического образа Руси, был обусловлен не только общими тенденциями развития ученой мысли в Европе, но и коренным изменением политической ситуации. Начиная с XIV в., Польша постепенно превращается из конгломерата слабых удельных княжеств в региональную сверхдержаву. Решающую роль в этом процессе сыграло включение в состав Польского королевства Юго-Западной (Червонной) Руси и заключение династической унии между Польшей и Литвой в 1385 г. По условиям этого соглашения, польская корона передавалась литовской династии Ягеллонов, что положило начало процессу политического и культурного сближения польского и литовского государств, завершившемуся их объединением в 1569 г.

В новых исторических условиях коренным образом изменились концепция внешней политики Польши на славянском востоке и отношение к православному населению русских земель, оказавшихся под властью Польши и Литвы. Этнические русские, превратившиеся в подданных.

Ягеллонской монархии и считавшиеся «младшими партнерами» двух титульных народов — поляков и литовцев, нередко подвергались политической и культурной дискриминации. Для легитимации гегемонистской внешнеполитической доктрины польско-литовского союза, рассматривавшей славянский восток как покоренную территорию, ключевую роль должны были сыграть исторические аргументы — именно они стали мощнейшим инструментом обоснования прав Польши на владение русскими землями. В этой связи «русская» тема оказывается в центре внимания выдающихся польских историков Ягеллонской эпохи, многие из которых в той или иной степени были связаны либо с польским королевским двором, либо с высшими церковными иерархами Польши.

Разнообразие в подходах польских авторов к описанию истории восточных славян было обусловлено не только изменчивостью политической обстановки, но и самой природой ренессансной интеллектуальной культуры, позволявшей историкам выходить за рамки средневековых моделей описания прошлого. Польские ученые обратились к потенциалу античной историографии и воспользовались достижениями ведущих мастеров исторического жанра европейского Ренессанса. В результате, созданные ими концепции истории славянского востока отражали передовые тенденции в развитии исторического знания того времени и на протяжении столетий были образцом для подражания. К ним обращались многие поколения интеллектуалов, представлявшие разные страны Европы.

Ключевую роль для обоснования ягеллонской концепции истории славянского востока сыграла хроника Яна Длугоша. Заслугой этого автора было привлечение огромного массива фактического материала из русских летописей, его упорядочение, перевод на латинский язык и истолкование в соответствии с основополагающими идеями концепции национальной истории польского государства. Именно Длугошу удалось «вписать» историю русских земель в историю Польши, создать «пантеон» героев и антигероев истории взаимоотношений двух стран, выделить ключевые моменты в историческом развитии Руси и ее взаимоотношений с соседними государствами и народами.

Вместе с тем созданный Длугошем «исторический синтез» имел, существенный недостаток: в его сочинении была применена устаревшая «анналистическая» техника изложения исторического материала в форме-«погодных» статей. Из-за того, что «русские» известия в хронике, были «рассеяны» по тексту, понять логику исторического развития Руси неискушенному читателю было весьма сложно. Еще одним фактором, препятствовавшим популяризации представлений Длугоша об истории славянского востока, была рукописная форма его хроники. В результате, свидетельства Длугоша об истории Руси до массового читателя дошли преимущественно в интерпретациях его последователей — польских ренессансных историков XVI в., комбинировавших заимствованные из хроники Длугоша «русские» свидетельства по своему усмотрению и трактовавших их с учетом стремительно менявшейся политической ситуации в региональных международных отношениях, лейтмотивом которых в это время становится бескомпромиссная борьба польско-литовского союза и Московского государства за гегемонию в Восточной Европе, достигшая кульминации в годы Ливонской войны.

Кроме того, представленная на страницах хроники Длугоша трактовка истории Руси, получившая широкую известность благодаря опубликованным сочинениям Матвея Меховия, совершенно не учитывала «московского» фактора: Именно это обстоятельство привело к некоторой коррекции представлений Длугоша в трудах польских историков второй половины XVI в. — Мартина Кромера, Марчина и Иоахима Вельских, Мачея Стрыйковского и Александра Еваньини.

Важнейшим катализатором таких изменений стала публикация Записок о Московитских делах Сигизмунда Еерберштейна, содержавших непривычную для поляков трактовку истории славянского востока, которая в значительной степени была ориентирована на интересы Московского государства и потому существенно отличалась от интерпретации Длугоша и Меховия. Авторитет Герберштейна среди европейских интеллектуалов был настолько велик, что проигнорировать его «взгляд» на историю Руси польские авторы не могли. Попытки согласования двух различных подходов обернулись тем, что каждый из упомянутых нами историков продемонстрировал индивидуальный подход к «интеграции» изложенных Герберштейном «альтернативных» свидетельств об истории русских земель в собственную концепцию истории Польши и польско-русских отношений.

Мартин Кромер, в целом сохранивший приверженность «историческому синтезу» Длугоша при описании* истории Польши и польско-русских отношений, заимствует у Герберштейна лишь отдельные факты новейшей истории Московии Х1У-ХУ1 вв. Это позволило ему разделить историю «польско-литовской» и «московской» Руси и представить Московию как относительно молодое образование, не связанное с традициями древнерусской государственности.

Марчин Вельский в третьей редакции Хроники всего света представил обе трактовки истории славянского востока: в очерке истории Польши этот автор воспроизвел соответствующие фрагменты сочинения Длугоша, а в очерке истории Московского государства — передал на польском языке основные элементы концепции Герберштейна, тем самым сделав ее доступной широкому кругу польских и восточнославянских читателей, не владевших латынью.

Мачей Стрыйковский при написании своего сочинения, как и Длугош, использовал материалы восточнославянского летописания, а также привлек литовские источники. Таким образом, он предпринял попытку согласования польского, литовского, русского и московского «прочтений» региональной истории. В его хронике нашли отражение «гегемонистские» претензии сразу трех держав — Польши, Литвы и Московского государствадля обоснования их исторических прав на русские земли Стрыйковский, опираясь на источники различного происхождения, зачастую приводит противоречащие друг другу аргументы.

Александр Гваньини, воспользовавшийся достижениями своих предшественников, представил историю русских земель с прагматических позиций иностранного наблюдателя, находившегося на польской службе. Этот автор опубликовал свой труд на заключительном этапе Ливонской войны, и, в связи с этим, созданный им исторический образ славянского востока в немалой степени был согласован с результатами передела сфер влияния в Восточной Европе в интересах Речи Посполитой. Гваньини, следуя Кромеру, сводит исторический очерк истории Московии Герберштейна к описанию захвата московскими князьями русских княжеств, тогда как история древнерусской Киевской державы рассматривается им как ранний период истории «Русской земли», ограниченной пределами польско-литовского государства.

Аналогичная трактовка истории русских земель представлена также и в хронике Иоахима Вельского, возродившего традицию «полоноцентристского» взгляда на историю восточных славян: этот автор заимствовал из сочинений своих предшественников преимущественно те фрагменты, которые позволяли акцентировать необратимость интеграции русских земель в структуру польско-литовского государства.

Характер освещения в сочинениях польских авторов отдельных сюжетов русской истории, а именно вопроса происхождения восточных славян, проблем политической истории средневековых русских княжеств, особенностей политических и культурных взаимоотношений Руси с соседними государствами и народами также детерминировался упомянутыми нами выше актуальными приоритетами внешнеполитической доктрины польско-литовского государства.

Вопрос этногенеза восточных славян в исторических концепциях старопольских авторов приобрел ключевое значение не только для освещения истории русских земель и конкретизации места Руси в этнокультурной картине мира поляков, но и был крайне важен для конструирования польской национальной исторической мифологии в целом. Этногенетическая связь восточных славян и поляков трактовалась двояко: если первоначально акцент делался на происхождение русских от поляков, подчеркивался их более низкий статус в родовой иерархии славянских народов, то в дальнейшем генеалогия Руси была существенно «облагорожена», ибо русские представлялись как часть древнего славяно-сарматского сообщества и насельники его древней этнической родины, сохранившего память о сарматском прошлом в своем имени. Оба эти подхода были порождены «великодержавными» амбициями Польши, поскольку позволяли оправдать экспансию современного польского государства на славянский восток и обеспечить исторической легитимацией захват им русских земель — в первом случае посредством апелляции к «старшинству» поляков в родовой иерархии, а во втором случае благодаря использованию аргумента воссоздания под польским верховенством великой сарматской державы в ее прежних границах, включавших Русь.

В свете сказанного выше весьма знаковым обстоятельством следует признать отмеченное нами в ряде этногенетических гипотез, выдвинутых польскими историками, исключение из числа претендентов на «сарматское» наследство «московского народа», а также акцентирование иноэтничности московитов по отношении к потомкам древних славяно-сарматов (поляков и русских). Данный подход, противоречивший очевидному с точки зрения практического знания эмпирически осязаемому факту родства «русского» и «московского» народов, тем не менее в период острой военно-политической конфронтации польско-литовского союза и Великого княжества Московского, кульминацией которого становится Ливонская война, оказался весьма востребованным, поскольку позволял оправдать разделение русских земель посредством привлечения этногенетических аргументов, указывавших на исторический характер размежевания русских и московитов, возводившегося к глубокой «библейской» древности.

Наряду с этногенетическими сюжетами в сочинениях польских историков были широко представлены также и концепции политической истории русских земель отражавшие их представления об эволюции восточнославянских государств, в том числе Киевской державы и сформировавшихся после ее распада удельных русских княжеств. Большинство польских историков были склонны трактовать «русские государства» как политическую периферию Европы, акцентируя их политическую нестабильность, а также несамостоятельность и негативные личные качества русских князей (трусость, беспечность, лицемерие и склонность к тирании). Исключения из этого правила' весьма немногочисленны: отдельные позитивные оценки русских государственных традиций содержались лишь в трудах Стрыйковского.

Столь нелицеприятные характеристики соседнего народа и его государственных традиций также объясняются ангажированностью польских авторов интересующей нас эпохи, их ориентацией на конструирование «полоноцентристской» национальной исторической мифологии, одной из главных «внешнеполитических» элементов которой была в свое время представленная в хронике Длугоша концепция польско-русских отношений, служившая образцом для его последователей и не пересматривавшаяся вплоть до конца XVIII' в. В этой концепции Польша на протяжении всей ее истории трактуется как страна-сюзерен и в отношениях с восточнославянскими соседями выступает «с позиции силы». Главными героями «пантеона славы» Польши представляются именно завоеватели Руси, тогда как их русские партнеры четко разделяются на две категории по критерию лояльности сюзерену и трактуются либо как верные вассалы, либо как бунтовщики.

Представления о роли других ключевых внешнеполитических партнеров Руси — печенегов, половцев, татар, Венгрии и Литвы — в рамках «полоноцентристской» исторической мифологемы, нашедшей отражение в польской хронографии интересующего нас периода, полностью подчиняется задаче доказательства исторических прав Польши на владение русскими землями. Единственным исключением здесь является Византия, влияние которой на польско-русские отношения было опосредованным. Прочие страны и народы Восточной Европы, чьим отношениям с Русью польские историки уделяют внимание, чаще всего оцениваются именно с точки зрения их роли в польско-русских отношениях. В результате, печенеги, половцы и татары трактуются как союзники русских в противостоянии Польше, а Венгрия и Литва — как конкуренты, вопреки справедливости оспаривавшие ее право на владение русскими землями. Что любопытно, как конкурент Польши и союзной ей Литвы в борьбе за Русь в рамках «полоноцентристского» исторического мифа рассматривается также и Московское государство.

Альтернативный взгляд на историю международных отношений в Восточной Европе был представлен лишь в сочинениях Стрыйковского и Гваньини, где «полоноцентристская» историческая мифологема, сконструированная Длугошем, была несколько трансформирована с учетом интересов литовско-русских элит Речи Посполитой. Стрыйковский описывает историю «полицентрически», характеризует три главные восточноевропейские державы — Польшу, Русь и Литву в качестве суверенных субъектов международных отношений. Хотя этот автор также находится под влиянием «полоноцентристской» мифологемы Длугоша, она отчасти уравновешивается материалом заимствованным из альтернативных источников (русских летописей, трактата Герберштейна) и потому не играет определяющей роли.

В заслугу Стрыйковскому следует прежде всего поставить конструирование «литуаноцентристской» мифологемы, выводившей Великое княжество Литовское на историческую арену как равноправного партнера Польского королевства, в рамках которой права Литвы на владение русскими землями получают мощное историческое обоснование. При этом Стрыйковский по сути копирует «длугошеву» модель мифологизации процесса «инкорпорации» русских земель, заменяя лишь субъект экспансии (Литва вместо Польши). Безусловно мифологема Стрыйковского обладает спецификой по сравнению с мифологемой Длугоша, однако сам по себе факт создания концепции литовско-русских отношений «по аналогии» указывает на системный характер мифотворчества, целью которого являлось конструирование исторической действительности в интересах достижения актуальной для современников задачи обеспечения экспансионистской государственной идеологии исторической аргументацией.

Эта аргументация была важным фактором пропагандистской работы, в которой вольно или невольно принимали участие авторы изученных нами польских исторических сочинений, направленной на оправдание и обоснование экспансии польско-литовского союза на русские земли не только в глазах элит собственной страны, но и европейской просвещенной публики. Благодаря публикациям трудов польских историков на латинском языке в различных странах Европы именно «польская» точка зрения на историю Руси и ее взаимоотношений с другими странами и народами была воспринята на Западе, что стало одной из причин формирования негативного образа России в европейской историографии Нового времени.

Польское посредничество как фактор формирования комплекса представлений европейцев о русской истории, таким образом, является весьма интересным объектом исследования. В нашей работе мы постарались указать на специфику трансформации образа истории Руси лишь применительно к одной эпохе в развитии исторической мысли Польши. Между тем вопрос искажения истории в интересах политической конъюнктуры, создание «внешних» мифологизированных исторических образов, ориентированных на интересы государственной пропаганды, наконец, целевое использование этих образов для формирования политики исторической памяти сохраняет актуальность и в наши дни и потому заслуживает дальнейшего пристального внимания со стороны научного сообщества.