Российский абсолютизм в последней трети XVIII в

В последней трети XVIII в. при прежних отношениях классового господства и подчинения в России имели место важные изменения в эволюции новой формы государственного устройства — абсолютной монархии. Употребляется этот термин в различных смыслах, содержание его очень богато. Историки, правоведы, политологи толкуют понятие «абсолютизм» по-разному, высказывая зачастую полярные точки зрения на социальную сущность, природу, время и причины возникновения абсолютной монархии в России. И это объяснимо, так как история становления и развития российского варианта абсолютизма, представляющая сложную научную проблему, связана с целым рядом кардинальных процессов, протекавших в России. Особенности российского варианта абсолютной монархии определяются в конечном счете своеобразием развития феодализма в России: огромными слабозаселенными пространствами, специфическими природно-климатическими факторами, крепостничеством в особо тяжелых формах, мощным государством с сильной центральной властью, бурной политической историей, иностранными нашествиями, острой классовой борьбой, генезисом капиталистического производства в условиях господства феодально-крепостнических отношений и др.

Однако, чем больше в исторической науке накапливалось твердо установленных фактов, тем труднее было объяснить причины появления абсолютной монархии в нашей стране, ибо признавалось, что причины, породившие абсолютизм на Западе, в России не могли действовать в полном объеме: здесь не было не только развитых капиталистических отношений, но и сколько-нибудь крепкого третьего сословия, абсолютизм, в силу этого, не мог выступать балансом (компромиссом) между дворянством и буржуазией и т. п. На практике это привело к отрицанию некоторыми учеными самого факта существования абсолютизма в России и стремлению оперировать лишь понятием «самодержавие». Историки, если и декларировали в своих публикациях цель изучения абсолютизма, фактически воздерживались от этого1.

Абсолютизм — не специфическое российское явление. На определенном этапе, по общему мнению исследователей, абсолютные монархии сложились в большинстве стран Европы. В литературе прочно утвердился термин «феодально-абсолютистский режим» применительно к некоторым государствам Востока (Османская империя, Иран). Очевидно, что государственное устройство во Франции (классической стране абсолютизма), России или Османской империи неодинаково. Как же соотносится российский абсолютизм с европейскими или азиатскими вариантами? В ходе дискуссии середины 1980;х гг. о проблемах генезиса капитализма в Восточной Европе С. О. Шмидт, Е.В. Гут-нова, И. М. Исламов рассмотрели проблему сравнительного изучения двух исторических типов абсолютной монархии2. Плодотворность такого подхода очевидна, но сравнительно-исторический метод в изучении различных типов абсолютизма далеко не всегда имеет место в конкретных исследованиях.

1 См., например: Комиссаренко А. И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII веке. М., 1990; Акишин М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996. В монографии М. О. Акишина объемом около 12 печатных листов проблемам «полицейского государства» (абсолютизма) уделяется всего две страницы.

2 Шмидт С. О., Гутнова Е. В., Исламов И. М. Абсолютизм в странах Западной Европы и России (опыт сравнительного изучения) // Новая и новейшая история. 1985. № 3.

Изучению различных аспектов истории абсолютной монархии в России посвящен ряд солидных исследований3. Большинство историков полагают, что именно в царствование Петра I юридически оформилось абсолютистское государство в России4, а затем началась его сложная, противоречивая эволюция, отразившая многие особенности исторического развития России: деформированное крепостничеством развитие буржуазных начал, режим неограниченной власти монарха, освященный многовековой традицией, специфический вариант русского просвещения, соединивший, по словам М. Волошина, казалось бы, несоединимое — «народ цивилизуют под плетьми и обучают грамоте в застенке».

Обычно принято выделять два направления в эволюции русского абсолютизма XVIII в. Одно — так называемый «просвещенный абсолютизм» — связывают прежде всего с деятельностью Екатерины II. Его толкуют и как явление общеевропейское, характерное для многих европейских стран второго эшелона развития капитализма (Австрия, Швеция, Пруссия). Считается, что просвещенные монархи пытались ликвидировать посредством реформ наиболее реакционные, уже отжившие элементы феодализма, поощряли просвещение и науку, про.

3 Ивановский В. В. Русское государственное право. T. I. Казань, 1896- Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. СПб.- Киев, 1905; Градовский А. Д. Начала русского государственного права // А. Д. Градовский. Собр. соч. Т. 8. СПб., 1907; Коркунов Н. М. Русское государственное право. T. I. СПб., 1908; Базилевич К. В. Опыт периодизации истории СССР феодального периода // Вопросы истории. 1949. № 11- Шапиро А. Л. Об абсолютизме в России // История СССР. 1968. № 5- Троицкий С. М. О некоторых спорных вопросах истории абсолютизма в России // История СССР. 1969. № 3- Волков М. Я. О становлении абсолютизма в России // История СССР. 1970. № 1- Павленко Н. И. К вопросу о генезисе абсолютизма в России // История СССР. 1970. № 4- Преображенский A.A. О некоторых спорных вопросах начального этапа абсолютизма в России // История СССР. 1971. № 2- Государственный аппарат. Историко-правовые исследования. Свердловск, 1975; Правовые идеи и государственные учреждения (Историко-юридические исследования). Свердловск, 1980; Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1983; Общество и государство феодальной России. М., 1985; Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987; Очерки истории русской культуры. XVIII в. Часть вторая. М., 1987; История России. Народ и власть. СПб., 1997 и др.

4 Юшков C.B. К вопросу о политических формах русского феодального государства до XIX века // Вопросы истории. 1950. № 1- Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I. По материалам Преображенского приказа. М., 1957; Абсолютизм в России (XVII-XVIII вв.). М., 1964; Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII веке. Формирование бюрократии. М., 1974; Павленко Н. И. Петр Великий. М., 1990; Медушевский А. Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. водили мягкую, либеральную политику, предоставляли широкие права господствующему сословию дворян и пр.

Другое направление в эволюции русского абсолютизма XVIII в. -режим, установившийся в России в царствование Павла I. Он трактуется исследователями как «военно-полицейская диктатура"5, как «непросвещенный абсолютизм», как «военно-полицейский режим» и даже как «казарменный деспотизм"6. Но какими бы терминами ни оперировали исследователи для обозначения эпохи Павла I, его царствование рассматривается как особый вариант развития российского абсолютизма, отличный от варианта, утвердившегося при Екатерине. Н. Я. Эйдельман прямо указывал: «.происходит противоборство двух путей, двух методов, которыми могла двигаться российская система"7. Большинство историков полагало, что особый консерватизм правительственной системы Павла I воспрепятствовал формированию и развитию российского просвещения и надолго затормозил бы исторический прогресс в России, причем становление этой системы напрямую связывают с социально-значимыми качествами личности Павла Петровича. Последние, по общему мнению, значительно уступают личностным качествам Екатерины. Историки, как правило, в одних и тех же восторженных выражениях писали о Екатерине и в одних и тех же уничижительных выражениях — о Павле8. Так и рождались положения о двух вариантах развития российского абсолютизма в XVIII — первой половине XIX вв., подхваченные затем A.B. Предтеченским, Н.Я. Эй-дельманом, М. М. Сафоновым и др. и ставшие общим местом в исторической литературе сегодня.

5 Термин «военно-полицейская диктатура» для характеристики политического режима Павла I был использован еще в первом выпуске Большой Советской энциклопедии (См. подробнееПавел I // БСЭ.Т. 43. М., 1939.).

6 Хронология российской истории. Энциклопедический справочник. М., 1994. С. 97.

7 Эйдельман Н. Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII — начало XIX столетия М., 1986. С. 345.

8 См., например: Труайя А. Екатерина Великая. М., 1997; Он же. Александр I. М., 1997.

Сопоставление двух вариантов развития российского абсолютизма нуждается в специальном изучении. Не уловив принципиальной направленности деятельности Екатерины и Павла, не уяснив те цели и задачи, которые преследовали российские монархи в последней трети XVIII в., не изучив средства и способы их достижения, практиковавшиеся в повседневной деятельности, и, в конце концов, не реконструировав те модели власти, которые монархи пытались реализовать в действительности, невозможно разрешить ни одну сколько-нибудь заметную проблему, относящуюся к русской истории указанного периода, поскольку, не решив общие, принципиальной важности вопросы, трудно ответить на частные, производные от них. Все это, вместе взятое, определяет научную значимость работы и ее актуальность.

Переходя к историографии вопроса, отметим, что ни дореволюционные, ни советские историки не пытались изучать эволюцию российского абсолютизма в последней трети XVIII в. в специальных исследованиях. В лучшем случае историк, изучая конкретный вопрос в широких хронологических рамках (например, о положении дворянства или духовенства), констатировал те изменения, которые произошли после 1796 г., и только. Отметим также, что отечественные историки на протяжении Х1Х-ХХ вв. предпочитали изучать внутреннюю и внешнюю политику Екатерины II, ее законодательную деятельность, быт и нравы эпохи, не так уж редки попытки теоретического осмысления сущности политического режима Екатерины, единодушно понимаемого как «просвещенный абсолютизм», но характеристикам личности самой императрицы специальных работ посвящено совсем немного. Напротив, интерес исследователей к царствованию Павла Петровича проявился прежде всего в части изучения личности этого государя. В отличие от «просвещенного абсолютизма» Екатерины политический режим Павла не стал объектом специального изучения. Споров о том, как надлежит определить сущность павловской эпохи, в литературе, по сути дела, не зафиксировано.

Отметим, что свое отношение к эпохам Екатерины и Павла первыми выразили современники-мемуаристы. В записках и воспоминаниях, посвященных Екатерине Алексеевне, имеют место восторженные отзывы о ее личностных качествах, а также о ее деятельности. Но когда речь заходит о конкретных политических акциях императрицы, современники не всегда склонны были оценивать их положительно. Налицо, таким образом, известное противоречие между общими оценками эпохи Екатерины и оценками, данными ее отдельным начинаниям.

В мемуарах, посвященных Павлу, также имеет место противоречие в оценках, только в данном случае современники, напротив, приветствовали отдельные начинания Павла Петровича, относясь в целом негативно и к его царствованию, и к его личности. Нельзя не обратить внимание и на то, что лица, близко стоявшие к императору, непосредственно принимавшие участие в его преобразованиях, даже не сочувствуя Павлу, относятся к нему много лояльнее тех, кто был достаточно далек от кормила власти. Мемуарная традиция в исторической литературе на протяжении Х1Х-ХХ вв. очень заметна. Зачастую историки просто воспроизводили в своих трудах мнения современников, не заботясь об их критическом осмыслении.

Из видных русских историков первым обратился к изучению эпохи Екатерины князь М. М. Щербатов, находившийся в оппозиции к режиму императрицы вплоть до своей смерти в 1790 г. Его трактат «О повреждении нравов в России» дает убийственные картины неприглядной, с точки зрения М. М. Щербатова, российской действительностиответственность за это дворянский историк возлагает лично на Екатерину9. Н. М. Карамзин, напротив, в целом положительно оцени.

9 Щербатов М. М. О повреждении нравов в России. М., 1983. вая деятельность Екатерины II, в своей «Записке о Н.И. Новикове», написанной в 1784 г., укоряет императрицу за излишний блеск и роскошь ее двора10. Позднее, в «Записке о древней и новой России», Н. М. Карамзин признавал, что при Екатерине «правосудие не цвело" — «торговали правдою и чинами" — сама императрица «дремала на розах, была обманываема или себя обманывалане видела или не хотела видеть многих злоупотреблений"11, хотя общая оценка ее царствования в интерпретации Н. М. Карамзина по-прежнему оставалась высокой.

В первой половине XIX в. о Екатерине II больше писали в эмиграции, нежели в России. Упомянем в этой связи деятельность А. И. Герцена. Он не только публиковал в Лондоне мемуары авторов последней трети XVIII — первой трети XIX вв. (например, Е.Р. Дашковой), но и смог в ряде своих статей дать достаточно нелицеприятные оценки личности и политики Екатерины12. Вот одна из оценок А. И. Герцена: «Одержимая ненасытной нимфоманией, запятнанная всеми преступлениями, эта «Мать Отечества» дала одним своим любовникам более 300 тысяч душ мужского пола"13. Скепсис по отношению к деяниям Екатерины высказал и В. О. Ключевский, как в своем «Курсе русской истории», так и в специальной статье, подготовленной в 1896 г. к столетию со дня смерти императрицы14. Однако мнения историков тонули в славословии Екатерине, изливавшиеся без меры со страниц мемуаров, массовая публикация которых началась с 1870-х гг. Историки зачастую просто соглашались с мемуаристами. Примером такого рода работ могут служить труды М.И. Пыляева15.

10 Карамзин Н. М. Записка о Н. И. Новикове // Н. М. Карамзин. Записки старого московского жителя. М., 1988. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 43−44.

12 Герцен А. И. Князь Щербатов и А. Радищев // А. И. Герцен. Сочинения. Т. 7. М., 1958; Он же. Крещенная собственность // Там жеОн же. Русские немцы и немецкие русские // Там же.

13 Герцен А. И. Крещенная собственность. С. 38.

14 Ключевский В. О. Императрица Екатерина II // В. О. Ключевский. Исторические портреты. М., 1991.

15 Пыляев М. И. Старый Петербург. М., 1990 (работа впервые издана в 1889 г.) — Он же. Старое житье. М., 1990 (работа впервые издана в 1897 г.).

Наиболее авторитетными работами о временах Екатерины по праву считаются монографии А. Г. Брикнера и В. А. Бильбасова, написанные в самом конце XIX в.16. Несмотря на то, что сочинение В. А. Бильбасова содержало очень мягкие и взвешенные оценки, цензура уничтожила тираж второго тома, посвященного воцарению Екатерины. Историк издал свою работу в Берлине, в переводе на немецкий язык, но воздержался от намерения продолжить подготовку следующих томов своего труда17. Этот эпизод прекрасно свидетельствует о цензурных ограничениях, с которыми сталкивались историки при изучении екатерининского царствования. Читающая публика в России поэтому знакомилась с деятельностью Екатерины по популярным трудам европейских ученых, издававшихся на русском языке18. Качество этих публикаций не слишком высоко, но они сформировали стереотип восприятия екатерининской эпохи, господствующий до наших дней.

Таких жестких цензурных ограничений по отношению к изучению личности и эпохи Павла не было — историкам нежелательно было касаться только событий 11−12 марта 1801 г. Уже через несколько лет после гибели Павла I появились посвященные ему труды. Они вышли из-под пера верноподданнически настроенных людей, создавших идеализированный образ Павла Петровича. Научная значимость подобных сочинений ничтожна, но они заложили основы концепции официально-охранительного направления, доминировавшей в русской историографии в первой половине XIX в.19. Восторг перед Павлом в 40-е годы.

16 Брикнер А. Г. История Екатерины Второй. Т. 1−3. М., 1996; Бильбасов В. А. История Екатерины II. Т. 1−2. СПб.- Берлин, 1890−1896.

17 В. А. Бильбасовым задумывалось 12-томное исследование, но подготовлено к печати было лишь два тома, обрывавшиеся на 1762 г.

18 См., например: Рамбо А. Живописная история древней и новой России. М., 1884.

19 Кончина российского императора Павла I, характер нового императора Александра I, внутренние перемены, новое положение во всей Европе. М., 1802- Жизнь, свойства, военные и политические деяния российского императора Павла I. СПб., 1805- Жизнь Павла Первого, императора и самодержца всероссийского. М., 1805- Тыртов Е. Анекдоты об императоре Павле Первом, самодержце всероссийском. М., 1807- Похорский А. А. Российская история, изображающая важнейшие деяния российских государей. М., 1819- С. 152 — 158: Жизнь в бозе почиющей государыни императрицы Марии Федоровны. М., 1829- Филипповский Е. Краткие исторические и хронологические описания жизни и деяний великого князя. М., 1830.

XIX в. испытывали, скажем, дворянский историк А. Вейдемейер, а также НА. Полевой, перешедший к тому времени на охранительные позиции20. В 1857 г. ДА. Милютин выпустил обширный труд, посвященный войне 1799 г. и первым высказал тезис о наличии у Павла своеобразной программы будущей государственной деятельности, составленной еще в Гатчине, о ее продуманности и даже сбалансированности21.

Данное направление в историографии не было единообразным. Резким диссонансом господствующим оценкам фигуры Павла стала «Записка о древней и новой России» крупнейшего дворянского историка Н. М. Карамзина. Он признавал, что по своим личным качествам Павел «мог заслужить благодарность Отечества», однако правление его было «царством ужаса"22. Карамзин первым признал зло павловского царствования для России именно как результат низменных, негативных качеств личности самого монарха. Причины этого кроются в особенностях понимания историком сущности самодержавия и его роли в истории России. Н. М. Карамзин был убежденным сторонником именно такой формы государственного устройства, но ненавидел деспотизм, различая эти два понятия. Основную вину Павла I историк видел именно в компрометировании самодержавия деспотическими методами правления, а также в стремлении ограничить свободы и привилегии дворянства — верной опоры трона. Н. М. Карамзин, опередив современников, высказал положения, утвердившиеся в исторической науке более чем через полвека.

В годы первой революционной ситуации в России, когда вопрос о взаимоотношениях дворянства и императора стал в высшей степени злободневным, известный дворянский историк М. А. Корф впервые публично признал некоторые негативные качества личности Павла.

20 Полевой Н. А. Столетие России с 1745 до 1845 г. СПб., 1845- Вейдемейер А. Двор и замечательные люди в России во второй половине XVIII столетия. СПб., 1846.

21 Милютин Д. А. История войны 1799 года. T. 1. СПб., 1857.

22 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 44−47.

Петровича. Причем труд его был напечатан с высочайшего соизволения, то есть одобрен самим Александром II23.

Отметим, что в тот период цензурные требования в области исторических исследований ужесточились. Граница «дозволенной истории» была отодвинута назад — вплоть до конца петровской эпохи, то есть до 1725 г. 24. Данное обстоятельство существенно затормозило изучение отечественной истории XVIII — первой половины XIX вв., хотя и не погасило его вовсе. Дворянские историки касались личности Павла попутно, обращаясь к другим сюжетам (например, Н. Григорович и И. Знаменский25). С другой стороны, изучение павловской эпохи облегчалось тем, что в 70−80-е годы XIX в. началась массовая публикация выдержек из мемуаров современников, прежде всего в журналах «Русский архив» и «Русская старина». Мемуары расширили источни-ковую базу изучения эпохи Павла Iно отзывы современников зачастую механически переносились историками в свои сочинения, что весьма характерно, в частности, для И. Знаменского, который воспроизводил оценки мемуариста H.A. Саблукова на протяжении всей своей книги, нимало не заботясь ни об их критическом восприятии, ни хотя бы о ссылке на первоисточник (естественно, историк разделял уважение H.A. Саблукова к Павлу).

В начале 80-х годов XIX в. официальная историография постепенно отходит от однозначно апологетического толкования личности Павла I, оценивая ее более сдержанно. Думается, это произошло под влиянием воспоминаний современников павловской эпохи, то есть изменение оценок происходило в результате привлечения новых источников. Отметим, что в тот период дворянские историки не создали специальных работ, посвященных царствованию Павла. Правление.

23 Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. СПб., 1861. С. 54.

24 Сборник постановлений и распоряжений о цензуре с 1720 по 1862 год. СПб., 1862. С. 453.

25 Григорович H.A. Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко в связи с событиями его времени. Т. 2. СПб., 1881- Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. М&bdquo- 1880. сына Екатерины II рассматривалось как краткий эпизод в истории России, не имевший последствий (вполне в духе манифеста от 12 марта 1801 г.).

Иначе отнеслись к Павлу Петровичу либеральные историки, прежде всего В. О. Ключевский. В 1883—1884 гг. он прочел курс лекций по русской истории, охвативший период с древнейших времен до XIX в. включительно, в котором смог дать новую трактовку и личности Павла, и его правления. Прежде всего В. О. Ключевский вписывал царствование Павла I в контекст русской истории. Он полагал, что деятельность Павла Петровича есть реакция на «просвещенный абсолютизм» Екатерины, в конце концов поставивший империю в труднейшие условиятаким образом, тезис дворянской историографии об отсутствии каких-либо традиций в павловских начинаниях был решительно отброшен. Деятельность императора Павла I, по Ключевскому, представляет, с одной стороны, протест против предыдущего царствования, а с другой — всего лишь неудачную попытку решить насущные задачи, вставшие перед Россией конца XVIII в.- при этом отрицалась какая бы то ни было программа реформ26.

Легко заметить, что оценки В. О. Ключевского качественно иные, чем у дворянских историков. Собственно, он предложил новую концепцию и эпохи Павла, и его личности27. Отказ от традиций охранительной историографии произошел, разумеется, не случайно. И дело тут не только в таланте исследователя. Нельзя не учитывать и социально-политические реалии России после 1 марта 1881 г., и вопиющее несоответствие мемуарных свидетельств современников павловского правления построениям и выводам официальных историков, и про.

26 Ключевский В. О. Соч. Т. V. М., 1989. С. 173−177.

27 Справедливости ради отметим убийственные оценки А. И. Герцена личности Павла I (См. подробнее Желвакова И. А. Рассекречивание прошлого в годы первой революционной ситуации (на примере публикаций «Исторических сборников Вольной русской типографии в Лондоне» о дворцовом перевороте 1801 года) // Революционная ситуация в России в 1859 — 1861. М., 1974. С. 207 223). Сообщения «Исторических сборников» позднее были опубликованы издателем Каспровичем отдельной книгой (Материалы для биографии императора Павла I. Лейпциг, 1874). должавшуюся публикацию мемуаров, которые В. О. Ключевский использовал как вспомогательный источник для характеристики Павла, и т. д.

Оценки В. О. Ключевским личности и царствования Павла I оказали огромное влияние на развитие историографии проблемы28. Так, Д. А. Кобеко в своем известном труде «Цесаревич Павел Петрович» (первая монография, посвященная непосредственно личности Павла, его детским и юношеским годам) повторил вывод Ключевского о безусловном ухудшении характера великого князя под воздействием французской революции и казни Людовика XVI, вследствие холодности со стороны Екатерины II и неуважения к наследнику ее фаворитов, а также из-за отсутствия верных друзей29. Приводя массу новых фактов, почерпнутых из мемуаров, Д. А. Кобеко в целом стоит на позициях В. О. Ключевского и относится к Павлу Петровичу до его восшествия на престол с нескрываемой симпатией.

В 1901 г. исполнилось сто лет со дня гибели Павла I. Естественно, официальные историки не могли пройти мимо этого события. Фундаментальный по объему труд издал Н.К. Шильдер30. Он привлек для написания своего сочинения новые источники: переписку и именные указы Павла Петровича, мемуары современников, их письма и др. Н. К. Шильдер ввел в научный оборот массу новых, неизвестных ранее фактов из жизни императора и тем не менее не смог дать ничего нового в оценке деятельности Павла I, эпигонски воспроизводя положения В. О. Ключевского.

28 Позднее В. О. Ключевский существенно изменил свои взгляды на эпоху Павла 1 и на его личность. В конспекте «Новейшая история Западной Европы в связи с историей России» (см.: Ключевский B.O. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 198−291) историк уже иначе трактует значение царствования Павла, понимая его как «самый блестящий выход России на европейской сцене и самый важный закон внутреннего порядка" — изменилось отношение Ключевского и к самому Павлуисторик готов понять и извинить слабости его характера, обвиняя в этом обстановку и дурное к нему отношение.

29 Кобеко Д. А. Цесаревич Павел Петрович. СПб., 1887. С. 405−406.

30 Шильдер Н. К. Император Павел I. СПб., 1901.

К прямо противоположным выводам пришел харьковский историк П. Н. Буцинский в своей известной книге31. Перед нами не что иное, как компиляция тенденциозно подобранных мемуаров современников, чьи свидетельства должны подкрепить положения Буцин-ского о тонкой, чувственной и страдающей натуре «царя-демократа», который в одинаковой мере заботится о благе всех подданных и даже более о народе, чем о дворянстве. Подобная точка зрения, высказанная в начале XX в., да еще одновременно с авторитетным исследователем Н. К. Шильдером, выглядела явным анахронизмом и шокировала научную общественность, а читающая публика восприняла ее как очередную забавную байку о Павле I. В литературе начала нынешнего века прочно утверждались негативные оценки личности Павла Петровича32. Речь теперь могла идти лишь об очень скудной палитре красок историков при изображении Павла, спектр которых колеблется от черного до серого. Сусальному золоту П. Н. Буцинского места уже не оставалось, книжка его забылась быстро.

Первая русская революция смела цензурные ограничения и одновременно перенесла вопросы об исторической судьбе российской монархии и о неприкосновенности личности монарха из области теории в область практики. Аналогии с началом XIX в. напрашивались сами собой. Этим и объясняется невиданный ранее интерес к царствованию Павла I, настоящий историографический прорыв в исследованиях о нем. Причем во главу угла был поставлен вопрос о личных качествах государя и прежде всего о его дееспособности. Профессор психологии П. И. Ковалевский, сочинявший еще и историко-биографические очерки, заявил о безусловном сумасшествии Павла I33. Другой профессор психологии, В. Ф. Чиж, столь же авторитетно заявил об абсолютной.

31 Буцинский П. Н. Отзывы о Павле I его современников. Харьков, 1901.

32 Панчулидзев С. История кавалергардов. Т. 1. СПб., 1901; Каратов Ф. В. Павел I: Его семейная жизнь, фавориты и убийство. Лондон, 1902; Платонов С. Ф. Столетие кончины императрицы Екатерины II // Платонов С. Ф. Статьи по русской истории. СПб., 1903 и др.

33 Ковалевский П. И. Император Петр III, император Павел I. СПб., 1906. нормальности императора в психическом плане, но считал Павла Петровича политическим безумцем34. Вопрос остался открытым, и тезис о душевной болезни Павла психологами (как, впрочем, и историками) доказан не был.

Историк С. А. Корф, в целом стоявший на либеральных позициях, в своем обширном труде35 усматривал прямую зависимость положения дворянства в империи от убеждений, идеалов и миросозерцания отдельных императоров. Попытки Павла I «ущемить» права и привилегии дворян привели его к гибели, которую С. А. Корф благословляет, как бы предлагая здравствующему монарху сделать соответствующие выводы — своеобразное «назидание царям».

Но в публикациях официальных историков в годы революции и сразу же после нее к Павлу Петровичу отношение иное — более мягкое, сдержанное. Примером могут служить работы Е. С. Шумигорского и H.H. Назаревского36. Они снимают персональную вину с Павла и возлагают ее либо на «ненормальные явления того времени», либо на воспитание юного цесаревича и пр., непоправимо отразившиеся на личности монарха. Е. С. Шумигорский вслед за Д. А. Кобеко противопоставляет личные качества великого князя и императора, предполагая их безусловное ухудшение и обосновывая тезис о «глубоко несчастном человеке» Павле Петровиче.

Иную позицию в эти годы заняли либеральные историки. Всячески подчеркивая безумие Павла, оправдывая заговор против него, они объясняли факт цареубийства отсутствием законов, позволявших низложить душевнобольного государя. Тем самым обосновывалась необходимость конституции, которая одна могла бы гарантировать свободу личности от самодержавного произвола. Либеральные историки.

34 Чиж В. Ф. Император Павел I // Вопросы философии и психологии. Кн. 88−90. СПб., 1907.

35 Корф С. А. Дворянство и его сословное управление за столетие. 1762−1855. СПб., 1906.

36 Шумигорский Е. С. Император Павел I: Жизнь и царствование. СПб., 1907; Назаревский H.H. Царствование императора Павла I и походы Суворова в Италию и Швейцарию. М., 1910. подхватили положения официальной историографии начала века и попытались развить их. Наиболее интересны в этом плане работы В. И. Семевского. Он неоднократно обращался к эпохе Павла, но свое отношение к его личности полнее всего выразил в статье, открывающей книгу А. Брикнера37. Считая Павла невменяемым, Семевский отмечал его страсть к муштре, склонность поддерживать дисциплину в войсках жестокими наказаниями и пр. В конце статьи Семевского читатель не может не заметить аналогии (разумеется, не высказанной прямо) между судьбами и личностями Павла I и Николая II (обратим внимание, что публикация относится к 1907 г.).

В последующее время, в период третьеиюньской монархии, историография проблемы переживает своеобразный период, когда авторы как бы колеблются между выводами либеральной и официальной историографии, пытаясь вычленить нечто общее в той и другой. Так, в 1913 г. к трехсотлетию дома Романовых вышли роскошно изданные юбилейные издания38. Среди авторов маститые историки — М.К. Лю-бавский, К. В. Сивков, Д. В. Успенский, В. И. Пичета, Н. Д. Чечулин. На фоне старательно облагороженной истории Романовых Павел Петрович выглядит изгоем, он не похож ни на мать, ни на своих сыновей. Авторы, впрочем, готовы извинить политику Павла и его не слишком привлекательные личные качества обстоятельствами его жизни, в конце концов, душевной болезнью.

Куда более резко о Павле I высказался польский историк К. Ф. Валишевский: чуть ли не единственная привлекательная черта у Пав.

37 Брикнер А. Г. Смерть Павла I. СПб., 1907. С. 1−11. Монография профессора Дерптского университета А. Г. Брикнера впервые увидела свет еще в 1897 г. (на немецком языке), но издана в России лишь в 1907 г. С крайней антипатией относясь к «злополучному четырехлетнему царствованию этого деспота», историк подводил читателя к выводу: во всех бедах России, в заговоре и цареубийстве виноват сам Павел, его окружение, его деспотические методы управления, разрыв союза с дворянством, но только не самодержавие как таковое. В условиях революции такой вывод вполне устраивал власть имущих. Работа Брикнера тиражировалась в массовых изданиях, например, в бесплатном приложении к журналу «Родная речь», в дешевой «Исторической библиотеке» (книжка стоила 10 коп., в то время как издание 1907 г. — порядка 2 рублей). (См. подробнее: Цареубийство, или История смерти императора Павла Первого. М., 1910; Смерть Павла I. М., 1912.).

38 Три века. Т. V. М., 1913; Государи из дома Романовых. Т. II. М., 1913. ла, по его мнению, заключается в том, что он «сын великой Екатерины"39.

Официальная историография, таким образом, на протяжении XIX — начала XX вв. претерпела серьезные изменения в своих оценках: начав с восторгов по поводу Павла (поскольку он все-таки был российским императором), она к концу XIX в. оценивает его личность более трезво, затем дает однозначно отрицательные характеристики (Н.К. Шильдер), а в годы первой русской революции вновь пытается вернуться к апологетическим оценкам (Е.С. Шумигорский).

Либеральная историография в целом, начав с утверждения о сумасшествии Павла и с нигилистических оценок его личности (В.О. Ключевский), дает ему затем все более и более резкие характеристики, пик которых приходится на годы первой русской революции (В.И. Семевский). В годы первой мировой войны, начавшегося революционного кризиса в России либералы пересмотрели свои положения, кардинально изменив оценки личности Павла I. М.В. Клочков40 обосновывал тезис о надклассовости политики Павла. Сам же государьчеловек вполне умный, с огневой натурой, с высокими и разумно обоснованными принципами. Историк с сочувствием относится к желанию Синода и двора канонизировать Павла Петровича, причислить его к сонму русских святых как раз накануне Февральской революции.

Итак, в годы первой мировой войны позиции либеральной и официальной историографии сблизились. В труде либерального историка М. В. Клочкова воспроизведена в девственной чистоте официально-охранительная концепция тех лет. Так накануне февральской буржуазной революции в России два направления в развитии русской исторической мысли пришли к единой позиции по вопросу о личности императора Павла I и его эпохе.

39 Валишевский К. Ф. Сын Великой Екатерины. СПб., 1914.

40 Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг., 1916. С. 135.

Несмотря на чрезвычайно разнообразные оценки царствования Павла I, дававшиеся историками на протяжении XIX — начала XX вв., все они сходятся в понимании политики Павла как «отрицания» царствования Екатерины II. Наличие реформ, существенных переменвот тот общий знаменатель, к которому мы можем свести характеристики павловской эпохи в дореволюционной литературе. По мнению советского исследователя С. Б. Окуня, историки расходились лишь в объяснении мотивов этих перемен. Для одних это результат низменных качеств личности Павла I или даже его душевной болезни, стимулированных холодностью матери и надменностью ее фаворитовдля других — осознанная борьба с правами и привилегиями дворянства и закрепившими их екатерининскими законодательными актами41.

Дореволюционная русская историография имеет и другие общие черты.

Основным источником для историков при характеристике личности Екатерины II и Павла I служили мемуары современников павловской эпохи. Серьезная критика мемуарных источников отсутствовала. Это приводило к тому, что тенденциозность исследователя как бы накладывалась на тенденциозность мемуариста. Односторонним был подбор мемуарной литературы, и в рамках одной работы весь известный тогда комплекс воспоминаний никогда не использовался. Более того, историк, негативно относящийся к Екатерине или Павлу, брал из мемуаров аналогичные оценки, иные же зачастую просто отбрасывал и наоборот.

Авторы пытались связать личности императоров с политикой, проводимой его правительством, и даже рассматривали личность государя как решающий фактор, объясняющий любые повороты внешней политики России или внутриполитического курса ее правительства. К примеру, отрицая для России значимость реформаторской дея.

41 Окунь С. Б. История СССР. Ч. I. Д., 1974. тельности Павла (то есть будучи адептами Екатерины), историки отрицали и положительные качества его натуры. Как правило, историки не искали оттенков, нюансов, стремились все оценить однозначнолибо только со знаком «плюс», либо исключительно со знаком «минус».

В общих же трудах по истории России, а равно и в лекционных курсах Павлу и его царствованию уделялось неоправданно мало внимания. Фактически правление этого императора рассматривалось как досадный эпизод, как своеобразная историческая случайность, не имевшая последствий. Тем самым отрицались своевременность и значимость павловских реформ, обоснованность попыток Павла I разрешить наиболее актуальные задачи, стоявшие перед Российской империей. И, наконец, не имея возможности объяснить всю сложную диалектику взаимоотношений императора и дворянства, дореволюционная историография прибегла к испытанному средству — объявила Павла безумцем.

Современный исследователь И.А. Желвакова42, не ставя перед собой задачу дать периодизацию русской историографии в плане отношения к заговору 11 марта 1801 г. (и шире — к личности Павла 1), тем не менее выделяет два пика, два своеобразных рубежа в ее развитии. Первый связывается с изданием «Исторических сборников Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева «, другой — с периодом первой русской революции. Мы согласны с утверждением о важности событий 1905;1907 гг., заставивших историков обратить внимание на эпоху Павла и просто-напросто дававших им такую возможность. Но вряд ли правомерно начинать с публикаторской деятельности А. И. Герцена и Н. П. Огарева новый этап в развитии историографии вопроса.

42 Желвакова И. А. Рассекречивание прошлого. С. 208−209.

Вероятно, есть смысл, учитывая незначительное количество работ об эпохах Екатерины и Павла, вообще отказаться от попыток дать периодизацию в развитии исторических исследований по нашему сюжету. Это справедливо также по отношению к марксистской историографии.

Осмыслить историю павловского царствования и личность Павла I с марксистских позиций впервые попытался М. Н. Покровский в ряде своих работ43. Никогда ранее историки, писавшие или читавшие курс русской истории, не уделяли столько внимания павловскому царствованию. М. Н. Покровский трактует его не как своеобразный «вывих» русской истории, некий переход от эпохи Екатерины к эпохе Александра, а как явление, имевшее самостоятельную ценность. Он настаивает на закономерности попыток русского абсолютизма в условиях начавшегося разложения крепостнического хозяйства и войн с буржуазной Францией изменить методы внутренней и внешней политики в сторону ужесточения. Политика Павла I, таким образом, преследовала те же цели, что и политика его матери, его сыновей, и в этом смысле «оригинального мало было в Павловском царствовании"44. Историк постоянно подчеркивает «наследственность. социальную, от Потемкина и Зубова"45. Если В. О. Ключевский сумел вписать эпоху Павла в русскую историю, то его ученик первым доказал преемственность политики Павла Петровича, а также огромное влияние его личности и его акций на сыновей, Александра и Николая. Не случайно император Николай Павлович (родившийся в 1796 г.) боготворил отца и недолюбливал бабку, Екатерину II. М. Н. Покровский настаивает на насущной необходимости (а стало быть, закономерности) для российского абсолютизма в конце XVIII в. править методами «железной лозы».

43 История России в XIX веке. Т. I. М., 1908; Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен // М. Н. Покровский. Избранные произведения. Кн. 2. М., 1965; Он же. Русская история в самом сжатом очерке // Там же. Кн. 3. М., 1965.

44 Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. С. 160.

45 Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. С. 168.

К сожалению, понимание М. Н. Покровским царствования Павла и самой его личности далеко не сразу получило признание в советской литературе. Подтверждением может служить книга известного писателя и публициста И. М. Василевского (Не-Буквы)46. Задавшись целью дискредитировать в глазах читателя самодержавие через дискредитацию всех Романовых, доказать их личное убожество и зло, всегда приносимые династией стране, автор, ничтоже сумняшеся, создал компиляцию из работ дореволюционных историков и прежде всего В. О. Ключевского, к которому, отметим, он относился с большим уважением. Естественно, И. М. Василевский отбирал лишь те страницы, где Романовым давалась негативная оценка. Все сказанное полностью применимо и к личности Павла I.

Такая тенденциозность, не имеющая ничего общего с наукой, имела место в советской историографии нашей проблемы в 1920;1940;х гг. Оговоримся, что в это время эпоха Екатерины изучалась сквозь призму пугачевщиныестественно, что оценки деятельности императрицы, как правило, однозначно негативны. Работы, посвященные личности или хотя бы временам Павла I, в указанное время также редки. Советская историческая наука разрабатывала прежде всего другие проблемы. Правда, разбирая те или иные сюжеты, советские историки касались все-таки и личности Павла I. И. Троцкий считал Павла Петровича сумасшедшим, признавал жестокости его полицейского режима, но подчеркивал, что «капризы Павла для всей массы населения были вовсе не так тягостны, как более осмысленная политика его матери и сына». Историк М. Брюллова-Шаскольская, издавшая свою работу в серии «Дешевая историко-революционная библиотека», отзывалась о Павле и его сословной политике уничижительно, явно переоценивая размах крестьянского движения в конце XVIII в. А. Пре-снов в двух статьях отмечал стремление Павла Петровича действовать.

46 Василевский И. М. (Не-Буква). Романовы: Портреты и характеристики. Пг., 1923. наперекор материединственное, что их объединяло, пишет он, это ненависть к французской революции47. В целом же в 1920;1940;е гг. советские историки не смогли предложить собственного понимания деятельности Екатерины II и Павла I, пользуясь сложившимися еще до революции стереотипами. Примером может служить изданное в 1946 г. учебное пособие В. И. Самойлова, содержащее грубые фактические ошибки и ряд ничем не подкрепленных, бездоказательных суждений48. По счастью, эта публикация не сказалась заметно на последующих работах отечественных историков.

В 1950 — начале 1960;х гг. историографическая ситуация не изменяется сколько-нибудь заметно. Реформаторская деятельность Екатерины не привлекала внимания историков, публикаций об эпохе Павла по-прежнему немного. Т. Г. Снытко утверждал, что реакционная политика Павла, особенно в армии, привела к созданию тайной офицерской организации — «канальского цеха», каковую автор считает проявлением общественного, чуть ли не освободительного, движения в России49. Сквозь призму общественно-политической истории пытался понять деятельность Павла I A.B. Предтеченский50. Историк признает влияние личности государя «на ход исторического процесса» в целом. По его мнению, личная трагедия Павла заключалась в противоречиях его натуры: ненавидя мать, он хотел все изменить, но как монарх не должен был ничего менять (аргументы в пользу этого утверждения автор опускает). Предтеченский признает наличие у Павла продуманной программы, связывая ее с «Рассуждением о государстве вообще», но, продолжает он, реализовать свою программу Павел I не сумел в силу.

47 Троцкий И. Семья Бестужевых // Воспоминания Бестужевых. М., 1931; Брюллова-Шаскольская М. Отклики пугачевщины. М., 1932; Преснов А. Царская Россия и французская буржуазная революция 1789 г. // Исторический журнал. 1937. № 2. С. 60−70- Он же. Общественная мысль в России в конце XVIII в. // Там же. 1938. № 9. С. 35−47.

48 Самойлов В. И. Внутренняя и внешняя политика Павла I. Хлебниково, 1946.

49 Снытко Т. Г. Новые материалы по истории общественного движения конца XVIII в. // Вопросы истории. 1952. № 9. С. 111−122.

50 Предтеченский A.B. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XVIII в. М.-Л., 1957. своей «строптивости и незадачливости». Основной мотив царствования Павла Петровича, по мнению Л. Г. Бескровного, «контрреформы», желание поступить вопреки стремлениям материпри этом военный историк подчеркнуто негативно относится к преобразованиям Павла, прежде всего в армии51. A.M. Станиславская, считая Павла душевнобольным, не всегда находит у него стремление во всем поступать вопреки матери52.

Обратимся теперь к изданиям, которые не должны по сути своей обходить молчанием эпоху Павла I. Имеются в виду учебники и справочная литература. В учебниках по истории СССР для высшей школы, издававшихся в 1960;1970;х гг. (среди авторов видные советские историки М. Т. Белявский, A.B. Фадеев, В. В. Мавродин и др.)53, отмечаются беспощадные репрессии и жестокости павловского режима, носившего «даже характер деспотии" — признается противоборство Павла I реформам Екатерины II, но лишь в частностяхв целом же, согласно учебникам, Павел продолжил политику матери. Дается, таким образом, самая общая оценка правления Павла I. В Большой Советской энциклопедии и в Советской Исторической энциклопедии статьи о Павле принадлежат перу А. Н. Цамутали. Автор пишет о мелкой придирчивости Павла, усугублявшейся психической неуравновешенностью и самодурством. Аналогичную трактовку содержит четвертый том академического издания «История СССР"54. Отметим почти стопроцентную схожесть оценок личности Павла в советских словарях и энциклопедиях и в аналогичных дореволюционных изданиях. В 19 501 960;х гг. по-прежнему обходилась вниманием эпоха Павла Петровича в учебных курсах55.

51 Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XVIII в. М., 1958.

52 Станиславская A.M. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья: 1797−1807. М. 1962.

53 История СССР. Т. I. М., 1964; История СССР с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1975; Краткая история СССР. Т. I. Л., 1978; История СССР. М., 1979 и др.

54 История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 4. М., 1967.

55 См., например: Фадеев А. В. Дореформенная Россия: 1800−1861. М., 1960. С. 28.

С середины 1960;х гг. постепенно усиливается внимание историков к царствованию Екатерины II, в то время как изучение политического режима Павла I оставалось фрагментарным. Специальные исследования личности и политической системы Павла I стали появляться лишь в конце 1980;1990;х гг.56. Изучение же деятельности Екатерины II предпринималось исследователями сквозь призму изучения «просвещенного абсолютизма». Сам термин был введен в научный оборот немецкими историкам и середины XIX века и с тех пор получил, с незначительными модификациями (в англо-французской историографии принято использовать термин «просвещенный деспотизм» или, реже, «легальный деспотизм»), широкое распространение57. Советские исследователи охотно соглашались с наличием такого явления не только в европейской, но и в отечественной истории, широко оперировали самим термином, постоянно цитируя известное суждение В. И. Ленина об эволюции русского государства на протяжении XVII—XVIII вв. в направлении буржуазной монархии с отдельными периодами «просвещенного абсолютизма». Но когда речь заходила о самой дефиниции, критериях, хронологических рамках, характерных чертах или социальной сущности «просвещенного абсолютизма» — единство исчезало. В конкретно-исторических исследованиях царит удивительная пестрота подходов, когда речь заходит об имманентно присущих «просвещенному абсолютизму» признаках.

Попробуем суммировать основные положения, высказанные в отечественной историографии 1960;1990;х гг., поскольку именно в это время началось специальное изучение «просвещенного абсолютизма» в России, при этом положения и выводы дореволюционных исследователей, прежде всего H.A. Кареева и М. М. Ковалевского, широко использовались советскими авторами. Так, А. Б. Каменский полагал, что.

56 Сорокин Ю. А. Павел I // Вопросы истории. 1989. № 11. С. 46−59- Он же. «Непросвещенный абсолютизм» Павла I. (Проблематика и опыт изучения). Омск, 1994; Он же. Павел I. Личность и судьба. Омск, 1996 и др.

57 История Европы с древнейших времен до наших дней. Т. 4. М., 1994. С. 352. лучшее толкование термина «просвещенный абсолютизм» предложил именно Н.А. Кареев58. Последний, как известно, суть «просвещенного абсолютизма» усматривал в союзе абсолютистского государства с рационалистическим просвещением, имевшим и известные преобразовательные цели59.

Можно выделить несколько подходов к решению проблемы сущности «просвещенного абсолютизма», имевшихся в литературе. Часть историков принципиально отрицала возможность выделение некоего этапа в истории абсолютизма, который можно было бы обозначить как «просвещенный абсолютизм». По их мнению, в царствование Екатерины II существовала та же форма государственного устройства, что и при Петре I, т. е. абсолютная монархия. Не изменилась сколько-нибудь заметно и основная направленность внутренней политикиона оставалась продворянской, типично крепостнической. Однако правительство попыталось использовать новое идеологическое обоснование для проведения вполне традиционной для русского царизма политики. Камуфлируя свои истинные цели — укрепление режима неограниченной власти российского монарха в новых исторических условиях, — власть имущие в России вынуждены были заниматься демагогией, спекулировать на красивых фразах из работ французских авторов, маскируя ими растущий феодально-крепостнический гнет. Никаких реальных изменений в российской действительности ни в социально-экономической, ни в социально-политической сферах фактически не произошло.

Эту точку зрения в своих работах наиболее последовательно защищали Г. А. Новицкий, П. К. Иванов, М. Т. Белявский, Г. П. Макого.

58 Каменский А. Б. «Под сенью Екатерины.». СПб., 1992. С. 351.

59 Кареев H.A. История Западной Европы в новое время. СПб., 1913. Т. III. С. 290−291. ненко, С. Б. Окунь и некоторые другие авторы60. Они полагали, что неотъемлемой составной частью политики «просвещенного абсолютизма» (а вовсе не его сущностью, как почему-то интерпретируются их взгляды в некоторых публикациях) является социальная демагогия с использованием терминов и понятий европейского просвещения, а сама политика имеет целью «укрепить самодержавно-крепостнический строй, ослабить остроту классовых и социальных противоречий и назревшую в стране крестьянскую войну"61, а С. Б. Окунь, кроме того, заметил, что «просвещенный абсолютизм» в России «являлся политикой противопоставления власти абсолютного монарха притязаниям аристократической конституции», имел своей целью «ликвидировать сановную фронду"62. При этом Екатерина II смогла опереться на широкие круги русского провинциального дворянства, бюрократию и армию, проводя последовательную политику удовлетворения дворянских сословных интересов, не останавливаясь и перед ущемлением отдельных непринципиальных интересов российского благородного сословия. «Правительство Екатерины II, охраняя с помощью лжи, демагогии, а также жесточайших расправ над трудящимися «имения и пра-вости» господствующего класса, предостерегало господствующий класс от опасностей, грозящих всему существующему социально-экономическому и политическому строю. Правительство. делало попытки ограничить произвол помещика по отношению к крестьянину, используя для этого лишь печать, публичные выступления государыни.

60 Новицкий Н. А. История СССР. М., 1945; Иванов П. К. К вопросу о «просвещенном абсолютизме» в России 60 годов XVIII века // Вопросы истории. 1950. № 5- Макогоненко Г. П. Радищев и его время. М., 1956; Белявский М. Т. Крестьянский вопрос накануне восстания Е. И. Пугачева. М., 1965; Он же. Накануне «Наказа» Екатерины II: к вопросу о социальной направленности политики «просвещенного абсолютизма» // Правительственная политика и классовая борьба в России в период абсолютизма. Куйбышев, 1985; Окунь С. Б. История СССР. Конец XVIII — первая четверть XIX вв. Часть I. М., 1974; Он же. К вопросу о сущности русского абсолютизма (вторая половина XVIII — начало XIX вв.) // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 2. Л., 1973.

61 Белявский М. Т. Крестьянский вопрос. С. 37.

62 Окунь С. Б. К вопросу о сущности русского абсолютизма. С. 114. и вельмож и некоторые рекомендации, предлагаемые нормами закона", — писал П.К. Иванов63.

Историки, отнесенные к этому направлению, неустанно подчеркивали принципиальное различие между широковещательными заявлениями правительства Екатерины II и его практическими действиями, между зачастую талантливо составленными прожектами и реализацией их на практике. Наконец, они склонны объяснять политику «просвещенного абсолютизма», или по крайней мере, особенности ее проведения в России некоторыми личными качествами императрицы Екатерины II, вовсе не обязательно высокими.

М.Т. Белявский, кроме того, высказал весьма любопытную идею: для российских подданных Екатерина II выступала грозной самодержицей, карающей и милующейдля своих западных корреспондентов она смогла стать просвещенной монархиней, сочувствующей свободам и покровительствующей просвещению, наукам и культуре. Сама государыня эти две свои ипостаси никогда не смешивала. Полемизируя с Дидро, Екатерина Алексеевна прямо заявляла: «.из всех ваших великих принципов,.можно составить прекрасные книги, но не управлять государством., вы трудитесь только над бумагой,.между тем как я, бедная императрица, работаю на человеческой шкуре"64. Эта работа «на человеческой шкуре» особенно выразительна по отношению к тем русским дворянам, которые смогли самостоятельно усвоить высокие идеалы французского просвещения и руководствоваться ими в своей жизни и деятельности, — А. Н. Радищеву, Н. И. Новикову и многим другим. К просвещенным монархам упомянутые историки относили также Александра I. Наконец, С. Б. Окунь весьма тонко подметил ту необыкновенную легкость, с которой в царствование Екатерины и Александра происходил отказ от внешнего либерализма при самом незна.

63 Иванов П. К. Указ. соч. С. 99.

64 Сочинения Екатерины II. М., 1990. С. 205. чительном изменении ситуации как внутри страны, так и на международной арене.

Ряд советских авторов — среди них Н. Я. Эйдельман, В.Г. Сирот-кин, М. М. Сафонов, В. В. Рогинский, И. А. Булыгин и некоторые другие — развивают взгляды на «просвещенный абсолютизм» как на политику «европеизации» (вариант: «частичной модернизации») России посредством реформ сверху при сохранении традиционных основ самодержавия65. Они признают, что Россия — страна так называемого второго эшелона развития капитализма — обладала рядом характерных черт, среди них: относительная небуржуазность, недостаточно развитые правовые нормы, огромная роль государства в экономической жизни страны и т. д. Отсюда, по мысли этих авторов, можно сделать вывод об особой роли верховной власти в России и самой личности абсолютного монарха. От личных качеств государя (к примеру, от его политического реализма, перспективного видения основных исторических процессов, протекавших в империи, способностей, идеалов, привычек, от того, кому он поручал важнейшие дела, и пр.) в немалой степени зависел вопрос о ведущих направлениях внутренней и внешней политики.

Н.Я. Эйдельман полагал также, что в России много значило так называемое «активное меньшинство», к которому историк относил средоточие власти — Петербург (петербургское дворянство? двор и свет? гвардию? — историк не уточняет) и примерно один процент населения страны, приближенный к Петербургу географически, экономически и социально. Именно среди них Н. Я. Эйдельман находит людей,.

65 Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия. М., 1973; Он же. Мгновенье славы настает. Год 1789. Л., 1989; Он же. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII — начало XIX столетий. М., 1986; Он же. «Революция сверху» в России. М., 1989; Сироткин В. Г. Великая французская буржуазная революция. Наполеон и самодержавная Россия // История СССР. 1985. № 5- Он же «Властитель слабый и лукавый», или почему не пошла перестройка у Александра I // Наука и жизнь. 1990. № 6- Сафонов М. М. Проблемы реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988; Он же. Россия на пути реформ // Преподавание истории в школе. 1980. № 4- Рогинский В. В. Ранние буржуазные государства и «просвещенный абсолютизм» в Европе XVIII в. // История Европы с древнейших времен до наших дней. Т. IV. М., 1994; Булыгин И. А. Государственный строй России в XVIII в. // Там же. близких просвещению и чести, — интеллигенцию. От того, какие отношения складываются между верховной властью и «мыслящим меньшинством» — поддерживают они друг друга или противостоят, зависит очень многое, особенно при попытках европеизации России, на которую страна была «обречена» всем ходом исторического развития.

Вариант просвещенного абсолютизма, по мысли Н.Я. Эйдельма-на, как раз и предполагает тот случай, «когда верховная власть делала упор на „людей чести“, дворянскую интеллигенцию, народу же предписывалось исключительно исполнение и подчинение». Ему противопоставляется другой вариант — непросвещенного абсолютизма, когда император в определенной степени расходится с активным дворянством, желает ослабить его претензии, усиливает идеологическую ориентацию на «народность», надежда властей на неграмотные миллионы, верящие своим царям в отличие от «много рассуждающих умников"66.

Указанные историки хронологические рамки просвещенного абсолютизма определяют от преобразований Петра I до 20-х гг. XIX в., но сам период, по их мнению, весьма неоднороден: просвещенный и непросвещенный абсолютизм как бы чередуются, последовательно сменяя друг друга. Более того, один и тот же государь, например, Екатерина II, может издавать законы «европейские» и «азиатские», т. е. в деятельности одного монарха «просвещение» и «непросвещение» могут сочетаться. «Движение к просвещению через усиливающееся рабство — один из парадоксов России того времени», — полагал Н.Я. Эй-дельман67. Сама Екатерина Алексеевна, по их версии, реально сознавала, что в России, в силу ее отставания от Европы, не скоро еще появятся такие опасные «спутники прогресса», как стремление к вольности, ненависть к деспотизму и пр., а «прирученные идеи» могут быть использованы для укрепления самодержавия.

66 Эйдельман Н. Я. «Революция сверху».

61 Эйдельман Н. Я. Грань веков. С. 14.

С. 66.

Итак, политика просвещенного абсолютизма трактуется уже не как демагогия, уступка духу времени, не как камуфляж феодально-крепостнической сути, но как естественный результат пересечения европейского просвещения и российской цивилизации, смысл которого и состоит в подготовке и проведении реформ, направленных на европеизацию России, развитие образования, формирование дворянской интеллигенции, зарождение правосознания, прогресс культуры и т. д. В. В. Рогинский подметил также, как легко феодальные монархи Европы адаптировали принципиальные положения европейского рационализма применительно к собственным целям. Например, если у французских просветителей «просвещенный монарх» в конечном счете должен был построить царство разума, т. е. буржуазное государство, то сами «просвещенные монархи», несмотря на всю их просветительскую фразеологию, имели целью «укрепление существующего строя, сохранение господства феодального класса, усиление абсолютистского государства, его финансовой и экономической мощи"68.

На основе великих идей Просвещения сформировались весьма пестрые конституционалистские теории, ставшие результатом творческих исканий наиболее образованной части феодального общества. И просвещенные монархи, и носители конституционных идей говорили на одном языке, но цели имели различные: «философы на троне» стремились укрепить свою неограниченную власть, в то время как представители просвещенного дворянства настаивали на модернизации старого феодального сословного строя, предлагая аристократические конституции, проекты которых сочинялись во множестве. Именно поэтому аристократия пребывала в известной оппозиции просвещенным монархам даже в тех случаях, когда монархи пытались на нее опереться. Основой для политики «просвещенного абсолютизма» историки этой группы считают развитие капиталистических начал, а ее крах.

68 Рогинский В. В. Указ. соч. С. 354.

Н.Я. Эйдельман объяснял известной неподготовленностью России к реформам, а М. М. Сафонов — классовыми инстинктами дворянства, не желавшего никаких реформ в период относительной стабильности.

Легко заметить, что отличие во мнениях между двумя упомянутыми направлениями основаны на нюансах, по-разному расставленных акцентахпринципиальных различий в их взглядах нет, что не исключает, разумеется, полемики и дискуссии между ними. К примеру, еще А. Я. Аврех обратил внимание на то, что «целый исторический период объяснить демагогией. нельзя просто потому, что всякая демагогия есть вещь строго обусловленная. Иначе говоря, «чистой демагогии» в истории вообще не бывает, она существует лишь как спутник реальной политики"69.

Наконец, мы вправе выделить еще одно направление в историографии 1960;1990;х гг., представители которого попытались отказаться от противопоставления социальной демагогии и реальной политики в рамках «просвещенного абсолютизма». Среди них назовем Н. М. Дружинина, И. А. Федосова, А. Б. Каменского, С. О. Шмидта, O.A. Омельченко и других70. Политика «просвещенного абсолютизма», по их мнению, выразилась в проведении ряда реформ, направленных на ликвидацию наиболее архаичных институтов феодализма (в чем состоят эти институты и как именно они были ликвидированы, историки предпочитают не уточнять) и делавших известный шаг в сторону буржуазного развития. Сами реформы носят вынужденный характер, проводить их правительству приходится в силу объективного развития России. Имеются в виду прежде всего изменения в социально.

69 Аврех А. Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении капитализма в России // История СССР. 1968. № 8. С. 46.

70 Дружинин Н. М. Просвещенный абсолютизм в России // Абсолютизм в России. М., 1964; Федосов И. А. Просвещенный абсолютизм в России // ВИ. 1970. № 9- Каменский А. Б. Екатерина II // ВИ. 1970. № 3- Он же. Жизнь и судьба императрицы Екатерины Великой. М., 1997; Шмидт С. О. Внутренняя политика России в середине XVIII в. II ВИ. 1987. № 9- Омельченко O.A. Становление абсолютной монархии в России. М., 1986; Он же. «Наказ комиссии о составлении проекта нового уложения» Екатерины II. Официальная политическая теория русского абсолютизма второй половины XVIII в.: Автореф. дисс.. канд. ист. наук. М., 1977; Он же. К проблеме правовых форм российского абсолютизма второй половины XVIII в. //Проблемы истории абсолютизма. М., 1983. экономической сфере и известное влияние века Просвещения. Но противоречия, изначально заложенные в «союзе монархов и философов», привели к двойственности и непоследовательности политики «просвещенного абсолютизма». Любая из реформ проводилась до тех пор, пока не касалась основ существующего строя.

И.А. Федосов готов признать относительную прогрессивность политики «просвещенного абсолютизма» в рамках феодальной монархии, но он решительно восстает против положения о капиталистическом прогрессе при просвещенных монархах, довольно резко критикуя вывод Н. М. Дружинина. В свою очередь Н. М. Дружинин настаивал на закономерности «просвещенного абсолютизма» в России не только потому, что это общеевропейское явление, но и находя для него прочную социально-экономическую основу — формирующийся капиталистический уклад. Стратегическая цель всей политики «просвещенного абсолютизма», по его мнению, состоит в гибком и постоянном приспособлении, преимущественно мирными средствами, существующего порядка к новым (капиталистическим) социально-экономическим отношениям. И. А. Федосов и А. Б. Каменский уже не настаивали на ярко выраженных буржуазных тенденциях политики «просвещенного абсолютизма», но признавали, что развитие капиталистического уклада породило целый комплекс важных проблем, требующих незамедлительного разрешения. А. Б. Каменский, похоже, вообще полагает, что Екатерина II проводила чуть ли не единственно возможную (по крайней мере, оптимальную) правительственную политику в тех условиях и могла находить дельные решения давно назревших проблем. При этом в деятельности Екатерины Алексеевны он подчеркивает децентрализаторские тенденции, увязывая их с Жалованной грамотой дворянству 1785 г. И. А. Федосов полагал даже, что Екатерина II привнесла своей деятельностью много принципиально нового, особенно в экономической политике (принцип свободы торговой и промышленной деятельности торжественно декларировался, ликвидировались некоторые торгово-промышленные монополии, учреждалось Вольное экономическое общество и пр.), хотя и предостерегал, что «не стоит преувеличивать буржуазность этой политики».

По мнению этих историков, прежде всего И. А. Федосова, «просвещенный абсолютизм» — «не направление в политике., а особые периоды в истории абсолютистских государств, имеющие свои специфические черты"71. Факторы, определившие наличие «просвещенного абсолютизма» в России, сводятся у И. А. Федосова, во-первых, к неустойчивости власти после эпохи дворцовых переворотов, отсутствию четкой системы государственных органов, действовавших на основании непреложных законов, а, во-вторых, к наличию массового крестьянского движения в стране и принципиальной неспособности власти на местах справиться с ним. При этом классовые противоречия между крестьянами и феодалами не несли угрозы самому факту существования абсолютной монархии, но приводили к консолидации вокруг престола господствующего в обществе слоя72.

По мнению С. О. Шмидта и И. А. Федосова, «просвещенный абсолютизм» в России начался с Петра I, и в екатерининскую эпоху мы наблюдаем лишь развитие петровских начал даже без привнесения в них качественно новых черт, а в эпоху Александра I, в период с 1801 по 1815 гг., имел место второй период существования «просвещенного абсолютизма». С этим утверждением решительно не согласен Н. М. Дружинин, заметивший, что в этот период «самодержавие пыталось создать новую форму монархии, юридически ограничивающую абсолютизм, но фактически сохраняющую единоличную власть государя"73. Весьма характерно, что С. О. Шмидт находил элементы «просвещенного абсолютизма» не только в политике Петра I и Елиза.

71 Федосов И. А. Указ. соч. С. 34.

72 Федосов И. А. Указ. соч. С. 38, 39.

73 Дружинин Н. М. Указ. соч. С. 457. веты Петровны, но и Петра III, более того, он полагал, что при Петре Федоровиче типичные черты «просвещенного абсолютизма» «обнаружились наиболее эффективно"74. Таким образом, упомянутые историки отказались от попыток персонифицировать «просвещенный абсолютизм», понимали его как веление времени, и любой государь на российском престоле в этот период должен был быть просвещенным монархом. Исключение делалось лишь для Павла I.

Наконец, И. А. Федосов предложил определение просвещенного абсолютизма. По его мнению, просвещенный абсолютизм есть абсолютизм, реформирующий органы власти, сохранивший возможности для внутреннего развития. Политика просвещенного абсолютизма могла проводиться в тех странах и на том уровне развития, где и когда развитие буржуазных отношений еще не выходило за рамки феодальной системы, а классовая борьба не грозила существующему общественному строю75. Это определение стало чуть ли не общепринятым, утвердившись не только в научной, но и в учебной литературе.

Но если принять определение И. А. Федосова, тогда к режимам просвещенного абсолютизма должны быть отнесены все монархии и во всех странах, существовавшие в переходные от феодализма к капитализму периоды, в том числе Россия времен царствования Павла I, Николая I и Александра II, сделавших для реформ органов власти не менее Екатерины II и Александра I. Впрочем, сам И. А. Федосов термин «просвещенный абсолютизм» считает условным, т.к. просвещение, просветительство, не были ни главными, ни определяющими в его политике. Еще дальше идет А. Б. Каменский, заметивший, что «просвещенный абсолютизм» — выражение слишком неопределенное, чтобы с его помощью описывать политическую систему76. Разумеется, мы отдаем себе отчет, что отнесли к одной группе весьма различаю.

74 Шмидт С. О. Указ. соч. С. 57.

75 Федосов И. А. Указ. соч. С. 55.

76 Каменский А. Б. «Под сенью Екатерины.». С. 352. щихся по своим взглядам авторов, нередко весьма резко полемизирующих друг с другом. Так, И. А. Федосов критиковал не только выводы П. К Иванова, но и в большей степени взгляды Н. М. Дружинина.

Таким образом, историки так и не смогли договориться о том, что они имеют в виду, когда пишут о «просвещенном абсолютизме»: некий период, своеобразный этап в развитии абсолютной монархии, заметно отличающийся от последующих и предшествующих этапов (под таковыми понимают чаще всего «непросвещенный абсолютизм» Павла I) или же внутреннюю политику, которую проводили абсолютные монархи с вполне определенными целями в исторически-конкретных условиях.

Критерии выделения «просвещенного абсолютизма» в силу неоднозначного толкования самого термина, казалось бы, должны различаться. Однако в действительности этого не произошло. Все советские историки единодушно используют следующие признаки для определения «просвещенного абсолютизма»: использование идей рационализма и просвещения в качестве идеологической базы77- активная законодательная и законотворческая деятельность, понимаемая едва ли не как основная задача государственной власти, важнейший фактор прогресса общества, основа общественного порядка и государственного строяпокровительство торговле и предпринимательству в духе физиократов, меркантилистов, а затем и фритредеровпоощрение наук, опека культуры, забота об образовании и пр. Иначе говоря, как только историки сталкиваются с подобными явлениями, они чувствуют себя вправе рассуждать о «просвещенном абсолютизме» вне зависимости от того, какое содержание они вкладывают в это понятие.

77 Иногда эта мысль уточняется в том плане, что идеологической основой для становления абсолютных монархий в Европе явились прежде всего разработки английских и немецких просветителей, а идеологической основой для «просвещенного абсолютизма» послужили труды французских авторов — Монтескье и особенно Вольтера.

Отечественная историография, тем не менее, смогла продвинуть вперед исследование особенностей развития России последней трети XVIII в. и закономерностей эволюции российского абсолютизма в условиях разложения феодально-крепостнической системы. Однако в целом, несмотря на определенные успехи, достигнутые в рассмотрении проблемы, ее изучение в публикациях современных авторов ограничено, как правило, узостью тематических или хронологических рамок их исследований. Отсутствие до сих пор специальных обобщающих трудов по проблемам эволюции российского абсолютизма, недостаточная изученность многих важных вопросов, стремление исследователей воздержаться от теоретических обобщений, наличие в литературе спорных точек зрения — все это свидетельствует о необходимости дальнейшей разработки указанной проблемы.

Цель настоящей работы — изучение эволюции русского абсолютизма в последней трети XVIII в. или, по терминологии, принятой в современной отечественной литературе, перерастание «просвещенного» абсолютизма в «непросвещенный», что связано с деятельностью двух российских государей: Екатерины II и Павла I.

Поставленная цель предполагает разрешение следующих задач:

1) определить содержание понятия «абсолютизм» и его соотношение с понятием «самодержавие»;

2) реконструировать взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса на социальную природу абсолютной монархии и попытаться соотнести их с некоторыми теоретико-методологическими положениями советских историков применительно к эволюции русского абсолютизма последней трети XVIII в.;

3) исследовать идеологические основы, вскрыть качества, имманентно присущие самодержавной модели власти и пришедшей ей на смену в первой четверти XVIII в. абсолютистской модели;

4) проанализировать наиболее заметные законодательные акты, проекты законов и «Наказы», появившиеся в последней трети XVIII в.;

5) изучить основные аспекты внутренней политики Екатерины II как наиболее заметной представительницы «просвещенного» абсолютизма и Павла I как наиболее крупного представителя «непросвещенного» абсолютизма на предмет их сопоставления;

6) рассмотреть отношение современников к основным политическим акциям царствования Екатерины и Павла, уделив особое внимание заговору и цареубийству 11 марта 1801 г. как отрицанию павловской правительственной системы.

Методологической основой диссертации является марксистская парадигма, прежде всего марксистское понимание природы абсолютной монархии78. Отечественные историки на исходе XX в. стали признавать, что ряд положений К. Маркса и Ф. Энгельса о социальной сущности и природе абсолютной монархии плохо вяжутся с российской историей XVIII в.- по крайней мере, они позволяют себе рассуждать о недостаточной научной объективности некоторых положений К. Маркса, об искажении им многомерной картины развития России, отмечают, что ряд его выводов «не соответствует современному уровню исторической науки и нуждается в критическом осмыслении"79. Думается, что подобного рода построения есть результат, во-первых, политической конъюнктуры, во-вторых, недостаточной изученности творческого наследия К. Маркса и Ф. Энгельса в этом вопросе. Марксизм как метод научного познания вовсе не скомпрометировал себя.

В.И. Ленин определял характер российского абсолютизма как «деспотический», «варварский», «азиатски-девственный"80. По мнению С. М. Троицкого, изучившего взгляды В. И. Ленина на абсолют.

78 Взглядам К. Маркса и Ф. Энгельса на социальную сущность абсолютной монархии будет посвящен специальный раздел диссертации.

19 Вопросы истории. 1989. № 1. С. 7.

50 Ленин В. И. Революция типа 1789 или 1848 года?//В.И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 9. С. 381. ную монархию в России, нарастание деспотических черт в российском абсолютизме приходится на конец XVIII — начало XIX вв., когда на Западе победили капитализм, парламентаризм, утвердились буржуазные монархии81. По В. И. Ленину, российский абсолютизм всегда сохранял тесную связь с дворянством и с крепостничеством, что определило и его реакционность, и его медленную эволюцию в сторону конституционной монархии, и его способности приспосабливаться к новым экономическим условиям. Эта связь в огромной степени, по В. И. Ленину, увеличивала власть абсолютного монарха в России.

Важной составной частью методологической базы явилось марксистская теория личности. Марксистская философия рассматривает каждого человека, обладающего сознанием и способного к самостоятельному действию в обществе как личность. Человек как личность всегда есть единое целое, в котором переплетены природные и социальные элементы его существования, но делает человека личностью лишь совокупность социальных качеств, которые он приобретает в ходе общественного жизненного процесса. Поэтому, когда речь заходит о развитии личности, под ним подразумевают формирование социальных качеств, детерминированных обществом. Каждая личность, в силу этого, не только субъект, но и объект исторического развития. Анализ развития личности направлен как на исследование этой диалектики объективного формирования, субъективного бытия личности, так и на изучение ее конкретно-исторических индивидуальных качеств и свойств.

Личность представляет собой конкретное выражение сущности человека. К. Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе» указывал: «Сущность человека не есть абстракт, присущий данному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных от.

81 Троицкий С. М. В. И. Ленин об абсолютной монархии в России // С. М. Троицкий. Актуальные проблемы истории СССР периода феодализма. М., 1970. С. 295−296. ношений"82. Таким образом, для марксизма определяющим в понимании личности, ее роли в историческом процессе являются исторически-конкретные общественные отношения, положение человека в системе социальных связей, место его в социальной структуре общества. «Социолог-материалист, делающий предметом своего изучения определенные общественные отношения людей, тем самым уже изучает и реальных личностей, из действий которых и слагаются эти отношения», — подчеркивал В.И. Ленин83. Историческая эпоха, социальная среда влияют на формирование личности через индивидуальные особенности ее жизни. Но личность испытывает непосредственное воздействие не всей совокупности общественных отношений, а лишь части их. Именно микросреда — непосредственный источник, откуда личность черпает свои настроения, мысли, стремления, идеалы, мотивы поступков и т. п.

В.И. Ленин доказал, что только марксистская теория устанавливает приемы сведения индивидуального к социальному с полнейшей точностью и определенностью. Во-первых, эта теория выработала понятие «общественно-экономическая формация», и на месте рассуждений об обществе вообще было поставлено изучение определенных форм устройства общества. Во-вторых, «действия «живых личностей» в пределах каждой такой общественно-экономической формации, действия бесконечно разнообразные и, казалось, не поддающиеся никакой систематизации, были обобщены и сведены к действию групп личностей,. к действию классов, борьба которых определяла развитие общества"84. Сведение индивидуального к социальному, типичных качеств личности к типичным качествам групп личностей означает понимание индивидуального как массового явления, а не только как вы.

82 Маркс К. Тезисы о Фейербахе // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 3. С. 3.

83 Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве // В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 424.

84 Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве // В. И. Ленин. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 430.

ДАРСТВЕН^ 'Аът'яШШ ражение индивидуально-своеобразного и в этом смысле неповторимого качества отдельных личностей. Индивидуальность личности представлена индивидуальными мотивами действий и индивидуальным своеобразием характера и способностей. Но все индивидуальное, возникая на основе психологических свойств человека, формируется в зависимости от определенных социально-типических отношений личности. Поэтому все индивидуальное соответствует каким-то определенным социальным отношениям.

Практическая деятельность («общественные действия личностей», по В.И. Ленину) включает в себя материальные и духовные, объективные и субъективные начала. В. И. Ленин выработал свой подход к пониманию этих общественных действий. Он писал, в частности, что «действительный вопрос, возникающий при оценке общественной деятельности личности состоит в том, при каких условиях этой деятельности обеспечен успех? в чем состоят гарантии того, что деятельность эта не останется одиночным актом, тонущим в море актов противоположных?"85. Разрешение этого вопроса прямо и непосредственно зависит от классовой структуры общества, от накала классовой борьбы, от расклада общественных сил, от господствующей в обществе идеологии и т. д.

Наиболее полно марксистские представления о роли личности в истории содержатся в работах Г. В. Плеханова86.

В основу диссертации положен также принцип историзма, под которым понимается признание устойчивой исторической связи между явлениями и событиями в развивающемся и изменяющемся мире. Основные способы исследования — исторический и логический методы,.

85 Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? // Там же. Т. 1. С. 159.

86 Плеханов Г. В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю // Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения. Т. I. М., 1956. С. 507−730- Он же. К вопросу о роли личности в истории // Там же. Т. II. М., 1956. С. 300−334- Он же. Материалистическое понимание истории // Там же. С. 634−663. Заметим, что и самого Павла Г. В. Плеханов характеризовал как «эксцентричного» императора, проводившего крепостническую политику. (См. подробнее: Плеханов Г. В. Падение крепостного права // Г. В. Плеханов. Сочинения. Т. XXIV. М.- Л., 1927. С. 3−36.) взятые в единстве. Изучение предмета исследования при помощи логического метода предполагает обобщение фактического материала, выявление исторической перспективы, изучение его в единстве прошлого и настоящего. Исторический метод подразумевает подход к исторической действительности с точки зрения всей совокупности конкретных фактов и раскрытия закономерностей процесса исторического развития. В соответствии с принципом историзма процессы, протекавшие в прошлом, должны рассматриваться в том виде, как они происходили в действительности, без модернизации прошлого и политического ангажемента.

Цель и задачи диссертационного исследования в значительной степени определили его научную новизну, которая состоит прежде всего в том, что впервые комплексному исследованию подвергнуты основные направления эволюции русского абсолютизма на протяжении того периода в истории страны, когда старые, феодально-крепостнические отношения начали разлагаться, и одновременно формировался капиталистический социально-экономический уклад. Это позволило поставить и разрешить ряд важных в научном отношении задач, обозначить новое направление в исследовании кардинальной проблемы эволюции государственного устройства России и связанных с ней изменений во внутренней политике русских государей. В диссертации впервые получили освещение вопросы, связанные с развитием официальной идеологии, изучены представления императоров этого времени на российскую монархию, существенно скорректированы имевшиеся в литературе представления об особенностях политических режимов Екатерины II и Павла I, впервые изучено отношение современников к политическим системам двух этих монархов, а также к наиболее важным политическим акциям русского правительства в 1762—1801 гг. Результаты исследования позволяют также по-новому представить место и значение так называемого «непросвещенного абсолютизма» Павла I в русской истории.

Практическая значимость и актуальность диссертационного исследования заключается в востребованности исторического опыта проведения реформ в России, поисков оптимальных способов управления, соотношения насильственных и ненасильственных методов в правительственной деятельности. Выводы диссертации могут оказать практическую пользу при разработке позитивных политических теорий, учитывающих исторические реалии, общественное сознание и социальные стереотипы, имевшиеся в историческом прошлом России. Основные положения работы окажутся полезными и для адекватного понимания тех социально-значимых качеств, которыми должен обладать правитель России, чтобы обеспечить своей деятельности успех. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы для создания обобщающих трудов по отечественной истории, а также найти применение в подготовке лекционных курсов и семинарских занятий, спецкурсов и спецсеминаров.

Хронологические рамки исследования обнимают период с 1762 по 1801 гг., то есть время царствования Екатерины и Павла. Вполне понятно, что некоторые задачи диссертации предполагают обращение к сюжетам, предшествующим воцарению Екатерины Алексеевны.

Попытка решения поставленных задач предпринята как на основе опубликованной исторической литературы, так и путем привлечения исторических источников. Типологически использованные в диссертации источники следует разделить следующим образом:

1. законодательные акты и нормативные документы;

2. труды, вышедшие из-под пера Екатерины II и Павла I;

3. эпистолярное наследие;

4. мемуары современников.

Законодательные акты и нормативные документы по праву считаются наиболее важным источником для изучения правительственной политики. Но, как правило, вплоть до сегодняшнего дня историки обращали внимание на наиболее заметные законодательные акты последней трети XVIII в. (Жалованная грамота дворянству, Учреждения о губерниях, Манифест о трехдневной барщине), воздерживаясь от анализа всего комплекса законов, опубликованных в первом издании Полного собрания законов Российской империи87, что приводило к упрощению многомерной законодательной деятельности российских государей и в целом приводило к утверждению в литературе поспешных, недостаточно аргументированных выводов. Привлечение возможно более полного круга правительственных узаконений позволит существенно скорректировать принципиально важные положения, высказанные в литературе. Среди них: взаимоотношения монархии и дворянства, права и обязанности благородного сословия, степень вмешательства государства в частную жизнь подданных и др. Реконструкция государственной деятельности Екатерины и Павла на основе законодательных и нормативных актов позволит также уяснить степень реализации теоретических изысканий этих монархов в повседневной текущей политике, а не только в наиболее заметных и, в силу этого, наиболее изученных законах Российской империи.

Среди нормативных документов большое значение имеют многочисленные письменные распоряжения двух государей, так называемые «записочки». Как правило, это просто лист бумаги, на которой рукой монарха написано несколько строк, содержащих его требование, желание или поручение, разумеется, обязательное для выполнения. Они писались на французском, немецком или русском языках. Наиболее интересны «записочки» Екатерины к Н. И. Панину.

87 ПСЗ-1. Т. V, VI, IX, XI, XIV, ХУ1-ХХУ1. и Г. А. Потемкину, а также «записочки» Павла к матери и старшим сыновьям, а после 1796 г. — к московским главнокомандующим88. Российских императоров менее всего интересовало, как соотносится их желание или требование, изложенное в «записочках», с текущим законодательством, ибо воля государя считалась выше закона. Нормы закона можно было обойти, но требование государя, да еще и изложенное письменно, требовало скорейшего и максимально точного исполнения. «Записочки» Екатерины и Павла позволяют, поэтому, понять их субъективные стремления к тому, что они понимали под порядком, устроенностью и, в конечном счете, под прерогативами императорской власти.

Нередко распоряжение государя сообщалось дежурному генерал-адъютанту, который за своей подписью рассылал требования императора адресатам. В большом количестве они отложились в личных фондах Российского государственного исторического архива (РГИА), в частности, в фондах Н. П. Шереметева (ф. 1088), И. П. Салтыкова (ф. 1117), Н. С. Мордвинова (ф. 994), Е. И. Нелидовой (ф. 1003). Эти данные дополняются сведениями камер-фурьерских журналов (ф. 439) и данными журналов именным приказам его императорского величества, отдаваемым при пароле (ф. 516), также хранящихся в РГИА. Поскольку Павел много лет занимал должность генерал-адмирала флота, мы привлекли фонды Российского государственного архива Военно-морского флота (РГА ВМФ), прежде всего фонды Адмиралтейств-коллегии (ф. 1754) и высочайших повелений, рескриптов и указов императора Павла I (ф. 227).

К законодательным и нормативным источникам следует отнести личные приказы Павла I по армии и гвардии, отдаваемые им ежеднев.

88 Письма и записки императрицы Екатерины II графу Н. И. Панину // Чтения Общества истории и древностей российских при Московском университете. 1863. Кн. 2- Письма Екатерины II к Г. А Потемкину // Вопросы истории. 1989. № 7- Императрица Екатерина II, цесаревич Павел Петрович и великая княгиня Мария Федоровна. Письма, заметки и записки. 1782−1796. СПб., 1874- Письма императора Павла Петровича к московским главнокомандующим // Русский архив. 1876. № 1 и др. но при пароле (т.е. при разводе войск). Они касались повышения в чине, выговоров, исключений со службы, благодарностей, наград, увольнений в отпуск и пр. В течение года велась подневная запись, а в конце года издавался целый том. Наибольший интерес представляют сведения за 1800 г. Степень достоверности этого источника очень велика — приказы ежедневно подписывались императором89. Приказы при пароле в павловское царствование приравнивались к именным указам, т. е. имели силу закона.

Вполне понятно, что изучение процессов законодательства и нормотворчества предполагает не только качественный анализ текста документа и определение условий его реализации, но и изучение различных проектов, реализованных и нереализованных, которые в изобилии сочинялись крупными государственными деятелями России, в том числе H.H. Паниным, Г. Р. Державиным, A.A. Безбородко, Ф. В. Ростопчиным и другими, но прежде всего Екатериной и Павлом. Изучение проектов позволит не только определить технологию подготовки законодательных актов, но и уточнить намерения монархов, соответствие их политических идеалов практической деятельности, выявить существенные колебания, а иногда и принципиальные изменения в правительственной политике.

Важным источником стали труды самого Павла Петровича, написанные им в бытность великим князем, прежде всего юношеское «Рассуждение о государстве вообще.» (1774 г.), «Наказ» (1788 г.), завещания (1788 г.). Они сохранились и опубликованы в XIX в. Кроме того, в Гатчине Павел написал ряд военных уставов, инструкций и циркуляров, касавшихся армии, гвардии и флота. Эти работы позволяют уяснить взгляды будущего императора на проблему государственного устройства России, поиски оптимальных, с его точки зрения, вариантов проведения внутренней и внешней полити.

89 Приказы 1800 г. СПб., 1800. ки и т. д. Екатерининскую правительственную систему невозможно понять без ее знаменитого «Наказа», а также ряда законопроектов, прежде всего о престолонаследии, также использованных в данной диссертации.

Значительный источниковый комплекс составляет эпистолярное наследие Екатерины и Павла. Наиболее интересна, на наш взгляд, переписка императрицы с Вольтером, Ериммом, Фридрихом II, позволяющая судить о тех мотивах, которыми руководствовалась государыня, принимая то или иное решение. Кроме того, в частной переписке выражались мнения августейших особ по конкретному поводу, особенно в тех случаях, когда они не желали придавать им официальный характер90.

Переписка великого князя Павла Петровича с его бывшим кавалером, а затем российским послом в Дании К. И. Сакеном позволяет судить о конкретных делах и настроениях цесаревича, когда он, по сути дела, был отлучен от занятий государственными делами91. Но наиболее важна переписка Павла с генералом П. И. Паниным, в которой великий князь излагал свой взгляд на реформы в России, прежде всего в армии92. В частных письмах Павел довольно откровенно делился с корреспондентами своими мыслями и стремлениями, они обнажают мотивы его поступков, пристрастия и антипатии, интересы и идеалы. Правда, письма эти немногочисленны, да и публиковались они с сокращениями и купюрами. К письмам Павла примыкает другой источник — частные письма на его имя (например, от княгини Е.Р. Дашковой), а также письма лиц из его ближайшего окружения. Наиболее интересны письма Ф. В. Ростопчина к графу С. Р. Воронцову, русскому послу в Лондоне (они извлечены из архива последнего и изданы еще в.

90 Философская и политическая переписка императрицы Екатерины Второй с Вольтером, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год. Ч. I. М., 1802- Переписка императрицы Екатерины II с королем Фридрихом II. Б/м. Б/гЕкатерина II в переписке с Гриммом. СПб., 1879.

91 Письма великого князя Павла Петровича, впоследствии императора Павла I, к барону К. И. Сакену, посланнику при датском дворе// Сборник императорского Русского исторического общества. Т. 20.

92 Переписка в. к. Павла Петровича с графом Петром Паниным // Русская старина. 1882. № 2−3.

XIX в.), а также письма Н. П. Панина к Марии Федоровне и Александру I, в которых автор объясняется по поводу своего участия в событиях 11−12 марта 1801 г.

Одним из основных источников явились мемуары современников, которые позволяют реконструировать отношение различных социальных групп русского дворянства к самой личности императора, а также к его политической доктрине и конкретным акциям правительства. Обстоятельный анализ мемуаров последней трети XVIII — первой трети XIX вв. предприняли А. Г. Тартаковский и С.С. Минц93, что освобождает нас от необходимости источниковедческой критики мемуаров. За редким исключением, одни и те же мемуаристы сообщали в своих воспоминаниях и об эпохе Екатерины, и об эпохе Павла. Воспоминания и дневники современников по праву считаются незаменимым источником для изучения тех событий, которые не отложились в других исторических источникахдля изучения социально-психологического аспекта деятельности правительства, поскольку могут обнажить механизм принятия решений, «политическую кухню" — наконец, для правильного понимания характера деятельности исторической личности. Мемуары позволили также уяснить отношение современников к различным аспектам деятельности Екатерины и Павла.

Весь комплекс мемуарной литературы конца XVIII — первой половины XIX вв. для удобства источниковедческого анализа целесообразно подразделить на группы, взяв за основу личность автора и степень близости его ко двору. Выделим мемуары, написанные людьми, вышедшими из чиновничьей, военной, придворной средывоспоминания иностранцев, в разное время посетивших Россию, но не состояв.

93 Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII в. М., 1991; Минц С. С. Об особенностях эволюции источников мемуарного характера // История СССР. 1976. № 6- Она же. Социальная психология российского дворянства последней трети XVIII — первой трети XIX вв. в освещении источников мемуарного характера: Автореф. дис.. канд. ист. наук. М., 1981; Она же. Об отражении особенностей социальной психологии в мемуарных источниках последней трети XVIII — первой трети XIX вв. // Проблемы источниковедения истории СССР и специальных исторических дисциплин. М., 1984. ших на русской службенаконец, записки людей, повествующих о жизни и судьбе своих близких (чаще всего родителей) в царствование Павла I и написанные много позже. Выделение этих пяти групп достаточно условно, ведь нередко автор мемуаров имел офицерский чин, принимался при дворе, занимал определенную должность в государственном аппарате одновременно. Среди авторов — много отпрысков нерусских дворянских фамилий. Но такое деление все-таки оправдано, поскольку не только облегчает критику источника, но и позволяет проследить отношение дворянства к правительственным системам Екатерины II и Павла I.

К мемуарам, вышедшим из чиновничьей среды, следует отнести записки и дневники Ф. Ф. Вигеля, А.Н. Вельяминова-Зернова, Г. Р. Державина, Ф. Н. Голицына, А. И. Рибопьера, барона Гейкинга, Д. Б. Мертваго, П. Ф. Карабанова, К. В. Нессельроде, И. М. Долгорукого, A.B. Храповицкого, A.M. Грибовского и др.94.

К мемуарам, вышедшим из среды военных, принадлежат воспоминания H.A. Саблукова, А. Ф. Воейкова, Ф. П. Лубяновского, В. Селиванова, Н. О. Котлубицкого, A.M. Тургенева, Е. Ф. Комаровского, A.A. Кононова, М. Леонтьева, М. А. Фонвизина, Л. Л. Беннигсена, фон Веделя, А. Ф. Ланжерона, Я.И. де Санглена, И.Я. де Витта, Н. Флячко.

94 Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1928. Т. IВельяминов-Зернов А. Н. Записки // Цареубийство 11 марта 1801 года. СПб., 1908. С. 107−135- Он же. Смерть Павла I (отрывок из дневника современника) // Исторический сборник Вольной русской типографии в Лондоне А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Кн. 2. М., 1971; Державин Г. Р. Записки // Г. Р. Державин. Сочинения. СПб., 1876. Т. 6- Голицын Ф. Записки // Русский архив. 1874. Стлб. 1281−1308- Рибопьер А. И. Записки графа Рибопьера // Русский архив. 1872. Стлб. 472−496- Гейкинг А. Из записок барона Гейкинга // Цареубийство. СПб., 1807. С. 241−265- Он же. Император Павел I и его время // Время Павла и его смерть. М., 1903; С. 68−126- Мертваго Д. Б. Записки. М., 1867- Карабанов П. Ф. Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П. Ф. Карабановым // Русская старина. 1872. № 6- Нессельроде К. В. Записки // Русский вестник. 1865. № 10. С. 519−568- Долгорукий И. М. Капище сердца моего или словарь всех тех лиц, с коими я был в разных отношениях в течение моей жизни. М., 1874- Храповицкий A.B. Памятные записки. М., 1862- Грибовский A.M. Воспоминания и дневники A.M. Грибовского // Русский архив. 1899. Кн. 1.С. 1−186 и др.

Карпинского, Г. С. Винского, С. А. Тучкова, Л. В. Энгельгарта, A.C. Шишкова, А. П. Ермолова и др.95.

Авторы мемуаров, вышедших из придворной среды, достаточно многочисленны: С. А. Порошин, А. Чарторыский, Ф. Головкин, В. Н. Головина, Е. Р. Дашкова, И. И. Дмитриев, В. А. Нащокин, Д. Х. Ливен, Н. В. Лопухин, К. К. Бошняк, А. П. Хвостова, Г. И. Ржевская, P.C. Трофимович, A.A. Башилов и др.96.

Особую группу мемуарных источников составляют воспоминания иностранцев, посетивших Россию в конце XVIII — начале XIX вв.: К. Масона, А. Коцебу, Ф.Г. де Бре, шевалье Корберона, французского дипломата Башомона, Э. Дюмона, Г. Реймерса, госпожи Виже-Лебрен, аббата Жоржеля, У. Кокса, И. Позье, де Мельяна, баронессы Обер

95 Саблуков H.A. Воспоминания о временах Павла I. Из записок H.A. Саблукова // Русский архив. 1869. № 11- Он же. Из записок H.A. Саблукова // Цареубийство. СПб., 1907. С. 1−105- Он же. Записки генерала H.A. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя. Лейпциг, 1902; Воейков А. Ф. Из записок А. Ф. Воейкова // Исторический сборник Вольной типографии. Кн. 2- Лубяновский Ф. П. Воспоминания // Русский архив. 1872. Стлб. 139−147- Селиванов В. Из давних воспоминаний // Русский архив. 1869. № 1- Котлубицкий H.O. Рассказы о временах императора Павла I // Русский архив. 1866. Стлб. 1305−1325- Он же. Рассказы о старине // Русский архив. 1868. № 7- Комаровский Е. Ф. Записки. СПб., 1914; Он же. Записки // Русский архив. 1867. № 2- Кононов A.A. Федор Иванович Линдерер. (Из записок A.A. Кононова) // Русское богатство. 1860. № 1- Леонтьев М. Мои воспоминания или события в моей жизни // Русский архив. 1913. № 9- Фонвизин М. А. Из записок М. А. Фонвизина II Убийство императора Павла I. Ростов-на-Дону. Б/г. С. 120- Он же. Из записок М. А. Фонвизина // Цареубийство. СПб., 1907. С. 155−169- Беннигсен Л. Л. Из записок графа Л. Л. Беннигсена // Цареубийство. СПб., 1907. С. 107−128- фон Ведель. Из записок майора фон Веделя // Цареубийство. СПб., 1908. С. 175−197- де Санглен Я. И. Записки // Русская старина. 1882. № 4- де Витт И. Я. Эпизод из жизни императора Павла I // Русская старина. 1914. № 12- Винский Г. С. Мое время. СПб., 1914; Тучков С. А. Записки С.А. Тучкова. СПб., 1908; Энгель-гардт Л. Н. Записки. М., 1997; Шишков A.C. Записки, мнения и переписка адмирала A.C. Шишкова. Берлин, 1870. Т. IЕрмолов А. П. Записки. М., 1991 и др.

96 Порошин С. А. Записки, служащие к истории его императорского величия благоверного государя цесаревича и великого князя Павла Петровича. СПб., 1881- Чарторыский А. Мемуары князя Адама Чарторыского и его переписка с императором Александром I. Т. 1. М., 1912; Он же. Из записок А. Чарторыского // Цареубийство. СПб., 1908. С. 247−290- Головкин Ф. Двор и царствование Павла I. М., 1912; Головина В. Н. Мемуары. М., 1911; Дашкова Е. Р. Записки. СПб., 1907; Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866- Нащокин В. А. Записки. СПб., 1842- Ливен Д. Х. Из записок княгини Ливен // Цареубийство. СПб., 1908. С. 220−243- Лопухин Н. В. Записки некоторых обстоятельств жизни и службы действительного статского советника сенатора Н. В. Лопухина сочиненные им самим. М., 1860- Бошняк К. К. Рассказы старого пажа // Русская старина. 1881. № 1- Хвостова А. П. Мои бредни // Русский архив. 1907. № 1- Ржевская Г. И. Памятные записки Г. И. Ржевской // Русский архив. 1871. № 1- Трофимович P.C. Записки современника о кончине Екатерины великой // Русский архив. 1909. № 1- Башилов A.A. Молодость A.A. Башилова // Заря. 1871. № 12 и др. кирх и некоторых других97. К этой же группе примыкают воспоминания, вышедшие из-под пера коронованных особ. Назовем сочинения Екатерины II, польского короля Станислава-Августа, герцогини Сак-сен-Кобургской, принца Евгения Вюртембергского, самозванного короля Франции Людовика XVIII98.

Наконец, еще одну группу мемуарных источников составляют воспоминания младших современников, которые никогда не знали лично ни Екатерину, ни Павлацарствование их приходится на детство или юность мемуариста. В этих, как правило, незначительных по объему записках, написанных людьми, принадлежавшими к разным слоям русского общества, повествуется о случаях не из жизни авторов, а их старших родственников или друзей. Они не претендуют на обобщения, на аргументированные оценки недавнего прошлого, но лишь дают некие «штрихи» к портрету Екатерины или Павла. Отнесем к ним воспоминания Н. И. Греча, В.Е. Энгель-гардта, М. Н. Любощинского, М. С. Мухановой, Т. Толычевой, А. И. Васильчиковой, В. Д. Давыдова, Я. П. Полонского, С. Шереметева, Е. Я. Березиной, А. Н. Корсакова, В. И. Даля, Л. П. Бутенева,.

97Масон К. Секретные записки о России и, в частности, о конце царствования Екатерины II и о правлении Павла I. T. I. М., 1918; Он же. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. М., 1996; Коцебу А. Записки А. Коцебу // Цареубийство. СПб., 1908. С. 320 397- де Бре Ф. Г. Записки баварца о России времени императора Павла // Русская старина. 1899. № 8. С. 345−362. № 9. С. 537- 557. № 10. С. 59−78- Корберон. Из дневника французского дипломата при дворе Екатерины II // Русская старина. 1902. Т. 2. С. 369−384. Т. 3. С. 129−150- Башомон. Цесаревич Павел Петрович во Франции // Русская старина. 1882. № U.C. 321−334- Дюмон Э. Дневник Э. Дю-мона о его приезде в Россию в 1803 году // Голос минувшего. 1913. № 2. С. 143−164- Реймерс Г. Петербург при императоре Павле Петровиче в 1796—1801 гг. // Русская старина. 1883. № 9. С. 443−475- Виже-Лебрен. Госпожа Виже-Лебрен в России //Древняя и новая Россия. 1876. Т. 3- Жоржель. Путешествие в Петербург аббата Жоржеля в царствование императора Павла I. М., 1913; Кокс У. Россия в 1778 г. Путешествие Уильяма Кокса // Русская старина. 1877. T. XIXПозье И. Записки придворного бриллиантщика // Русская старина. 1870. № 1- де Мельян. Мелочи из прошлого // Русский архив. 1865. С. 1537- Оберкирх. Рассказ великого князя Павла Петровича о видении ему Петра I II Русский архив. 1869. № 3 и др.

98 Екатерина II. Записки Екатерины II. М., 1909; Саксен-Кобургская. Письма германской принцессы о русском дворе // Русский архив. 1869. № 7. Стлб. 1101−1103- Вюртембергский Е. Юношеские воспоминания принца Евгения Вюртембергского // Русский архив. 1878. № 1. Стлб. 43−75- Он же. Достоверный рассказ о моих приключениях в 1801 г.//Время Павла. С. 158−163- Людовик XVIII о России // Русский архив. 1877. Стлб. 55−62.

Д. Благово, а также А.Т. Болотова". Разумеется, А. Т. Болотова никак нельзя считать младшим современником Павла. Его записки занимают центральное место среди мемуаров XVIII в. Как человек, далекий от двора, Андрей Тимофеевич выразил в своем труде отношение широких слоев провинциального русского дворянства к эпохе Екатерины и Павла, хотя отдален от них был, фигурально выражаясь, не временем, а пространством.

В целом, имеющаяся историческая литература и источники, взятые в совокупности, позволяют разрешить поставленные в исследовании задачи.

99 Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.- Л., 1930; Энгельгардт В. Е. Воспоминания о директоре Царскосельского лицея Е. А. Энгельгардте // Русский архив. 1872. Стлб. 1464−1466- Любощинский М. Н. Рассказы об императоре Павле I и Александре I // Русская старина. 1880. № 11- Муханова М. С. Из записок // Русский архив. 1878. № 2−3- Толычева Т. Рассказ о Н. С. Свечине // Русский архив. 1871. Стлб. 1532−1535- Васильчикова А. И. Из рассказов А. И. Васильчиковой // Русский архив. 1909. Стлб.204−207- Давыдов В. Д. Рассказы известных лиц // Русская старина. 1871. № 6- Полонский Я. П. Мой дядя и кое-что из его рассказов // Русский архив. 1876. № 1- Шереметев С. Из предания о графе Н. П. Шереметеве // Русский архив. 1896. Стлб. 501−509- Березина Е. Я. Жизнь моей матери или судьбы провидения // Исторический вестник. 1894. № 12- Корсаков А. Н. Рассказы о былом // Исторический вестник. 1884. № 1- Даль В. Рассказы В. И. Даля о временах Павла I // Русская старина. 1870. С. 284−285- Бутенев А. П. Воспоминания // Русский архив. 1881. Кн. 3- Благово Д. Рассказы бабушки. Л., 1889- Болотов А. Т. Любопытные и достославные деяния и анекдоты государя императора Павла Первого. М.- СПб., 1875.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Абсолютная монархия, идеологическим обоснованием которой стали принципы европейских просветителей, окончательно сформировалась в России в царствование Петра I. Новая форма государственного устройства, сохранив прежние отношения классового господства и подчинения, к 60-м гг. XVIII в. вылилась, по мнению ряда исследователей, в «просвещенный абсолютизм», крупнейшим представителем которого не только в России, но и в Европе считалась Екатерина II. Однако бурные события 1775−1793 гг. (крестьянская война под предводительством Пугачева, революция во Франции, казнь Людовика XVI и др.), приведшие к кризису абсолютистской модели власти и отказу от ее прежнего идеологического обоснования в Российской империи, с одной стороны, и крушение абсолютных монархий в ряде европейских стран, прежде всего во Франции — с другой, заставили российского императора Павла Первого не только провести некоторые реформы, но и искать новое начало в управлении империей. Они были найдены Павлом I на путях реставрации самодержавной модели власти. Павел Петрович не пожелал быть абсолютным монархом и захотел стать самодержцем, сохранив при этом и европейскую культуру, и европейское образование, и все стратегические завоевания XVIII в. (империю, бюрократию, регулярную армию и др.). Подобный вывод, на наш взгляд, на протяжении XVIII в. применим только к царствованию Павла I. Вряд ли возможно, как это делают некоторые историки, отрицать сам факт существования абсолютной монархии в России XVIII в. и оперировать только термином «самодержавие», в том числе применительно к эпохе Петра I или Екатерины II.

Подобные рассуждения, встречающиеся в исторической литературе, могут быть объяснены отказом исследователей от сколько-нибудь заметных теоретических изысканий, касающихся природы абсолютной монархии в России, объективной трудностью исследования этих сюжетов (всесоюзная дискуссия 1968;1972 гг. не привела к достижению позитивного результата, хотя в ней и участвовали лучшие научные силы страны), наконец, общей ситуацией в отечественной историографии конца XX в., когда сменилась парадигма науки, что нашло свое конкретное выражение в отходе многих современных историков от марксистских постулатов. Думается, что все это — результат, во-первых, политической конъюнктуры, во-вторых, — недостаточной изученности творческого наследия К. Маркса и Ф. Энгельса. Принципиальные выводы Маркса и Энгельса не только применимы к русской истории, но и позволяют многое в ней объяснить: в полном соответствии с духом и буквой марксизма государство может принимать форму абсолютной монархии в результате эволюции неограниченной монархии даже при отсутствии развитых буржуазных отношений в условиях взаимного ослабления старых феодальных сословий, как это было в Испании и, по нашему мнению, произошло в России. В этом случае для абсолютной монархии будут характерны ярко выраженные деспотические черты, которые, видимо, следует признать объективно присущими абсолютизму. Они порождались концентрацией огромной личной власти в руках монарха, бюрократизацией государственного аппарата, появлением регулярной армии, принятием монархом на себя законодательных функций и многим другим.

Даже преследуя общенациональные интересы, государство не может ущемлять положение господствующего класса в сколько-нибудь заметных масштабах, что в условиях складывающегося со второй половины XVIII в. капиталистического уклада в экономике России приводило на практике к появлению трудно разрешимых проблем. Потребности страны диктовали необходимость ускоренного развития промышленности, что способствовало появлению в недрах старого, феодального общества новых общественных сил. Ориентация помещичьего хозяйства на рынок вела в конечном счете либо к разорению помещика, либо к переводу помещичьего хозяйства на капиталистические рельсы. Возникал замкнутый круг: задачи, представлявшиеся очередными и насущными для государства и нации, невозможно было разрешить, не ущемляя коренных интересов дворянства. Век «великих преобразований», активной экономической и просветительской политики повсюду ставил абсолютизм в кричащее противоречие с традициями безусловного господства «благородного сословия», но никогда не доводил это противоречие до полного разрыва с прошлым, до «революции сверху».

Кроме того, важной особенностью последней трети XVIII в. является наличие тоталитаризма и просвещения. Деяния и поступки российских императоров в этот период определялись, в конечном счете, двумя этими явлениями. Все своеобразие царствования Екатерины Алексеевны и Павла Петровича определяется всего-навсего их неодинаковым, особенным сочетанием. Понятно, что наличие откровенно деспотического начала для абсолютной монархии есть фактор непостоянный, зависящий от многих обстоятельств, в том числе и от личностных качеств монарха. Грань, отделяющая «гнусное тиранство» от неограниченной власти монарха, в науке еще не найдена, мы исходим из того, что личный произвол государя, который также трактуется современниками-мемуаристами как его деспотизм, характерен и для Екатерины, и для Павла.

Еще одна особенность русской истории состоит в следующем: власть монарха, даже в последней трети XVIII в., считалась проистекающей от Бога, чиновники всех уровней, фактически управлявшие страной, назначались государем или от имени государя, их власть, разумеется, на более низком уровне, рассматривалась как власть, тождественная царской, ибо царь — человек и вынужден делегировать свою власть чиновникам, поскольку ограничен естеством и не в состоянии охватить лично все управление государством. Поэтому протестовать против произвола чиновников означает протестовать против особы государя. Он располагал властью, приближающейся к абсолютной, но и вся оппозиция в обществе была направлена лично против него. Поскольку не имелось законных средств смещения монарха с престола, оставались только незаконные: заговор, дворцовый переворот, цареубийства. Спасаясь от чиновничьего произвола, против которого обыватель бессилен, надо было обходить закон, ибо в России единственное спасение от дурных законов состояло в их дурном исполнении. Отсюда проистекал характерный для русского общества правовой нигилизм.

Все это, взятое в совокупности, обрекало монархов, пытавшихся дать твердые законы, на неудачу: они либо вообще не в состоянии были выработать нормы закона, как это случилось с екатерининской уложенной комиссией, либо законы оставались лишь на бумаге и поминутно нарушались самими монархами, которые всегда в России считали себя выше закона, что, в свою очередь, приводило к произволу, перераставшему в откровенный деспотизм.

Однако этот деспотический произвол монарха менее всего страшен для массы, ибо по природе своей является узколичностным и направлен на ближайшее окружениелица, близко стоящие к престолу, первыми получают милости, но первыми получают и наказания, тяжесть которых во многом определялась социально значимыми качествами монарха. Так, Павла I современники любили сравнивать с Нероном или Калигулой. Но ведь злодеяния римских императоров, о которых человечество помнит до сих пор, не шли дальше Рима — провинция им рукоплескала, считая их идеальными государями. Не случайно так много появилось лже-Неронов после гибели этого императора. Их террор, подобно террору русских императоров, оставался узколичностным и направлен был на ближайшее окружение. Уничтожать же не личности, а сословия и классы додумались лишь в XX в.

Таким образом, нет никаких оснований противопоставлять одного российского монарха другому, имея в виду их законодательную деятельность или тяжесть репрессий, обрушиваемых ими на своих подданных. И Екатерина, и Павел — государи, вполне отвечающие философским традициям взрастившего их века Просвещения. Мерилом всего на свете объявлялись разум и польза. Рационализм и утилитаризм, рассудок и мораль — естественные противоречия Просвещения. Вспомним Вольтера: обличая веру в Бога и церковную организацию, он в то же время доказывал полезность религии для народа, а выступая против смертной казни, апеллировал не к морали, а к пользе (чем убивать, лучше использовать преступников для мощения улиц или рытья каналов). И Екатерина, и Павел признавали, что несправедливость допустима, если совершается на благо империи. Павел Петрович в специфических исторических условиях, разрушавших абсолютные монархии в Европе, стремился всячески укрепить абсолютизм в России, придавая ему чуть ли не мистический характер, едва ли не обожествляя свою власть. Таким же путем в конце концов пошел его старший сын, идейный вдохновитель «Священного союза». Но стремление укрепить абсолютную власть монарха характерно и для Екатерины в той же степени, что и для ее преемников на троне.

Режим, установившийся в России в царствование Павла I, трактуется исследователями как «военно-полицейская диктатура», «военно-полицейский режим» или «непросвещенный абсолютизм». Особый консерватизм правительственной системы Павла в любом случае воспрепятствовал бы, по мнению этих авторов, формированию и развитию российского Просвещения и затормозил бы исторический прогресс России. Причем становление этого режима напрямую связывается с социально значимыми качествами личности Павла Петровича. Не так уж редки рассуждения о двух моделях абсолютной монархии в России. Первую связывают с Екатериной, вторую — с Павлом. Но чем различаются эти модели? Чем конкретно «просвещенный» абсолютизм отличается от «непросвещенного»?

Проанализировав предложенные в литературе отличия, такие, как методы проведения внутренней и внешней политики, ее сословная направленность, масштабы законодательной и законотворческой деятельности, репрессивные меры по отношению к инакомыслящим дворянам, борьба с народным непостоянством, социально значимые качества личности государей, идеологическое обоснование правительственной политики и др., мы не нашли отличий столь заметных, чтобы, опираясь на них, можно было подтверждать вывод о наличии двух моделей абсолютной монархии в России. Нам представляется уместным говорить лишь об абсолютной монархии в России от Петра I до Павла, не выделяя какие бы то ни было внутренние этапы в развитии абсолютизма в этот период, ибо все те признаки, которые исследователи находили в рамках «просвещенного абсолютизма», легко обнаруживаются и у абсолютной монархии. Верна и обратная формула: признаки абсолютной монархии применимы к «просвещенному абсолютизму». Все эти построения в равной степени относятся и к понятию «непросвещенный абсолютизм». Что же такое «военно-полицейская диктатура», имевшая место, по мнению ряда авторов, в России по крайней мере с 1793 г., не знает, кажется, никто, ибо ни один из исследователей, оперировавших этим термином, не потрудился растолковать его содержание.

Сказанное не означает, что мы не видим разницы между политическими режимами Екатерины и Павла. Разумеется, мы признаем известные изменения в павловское царствование, но связываем их не столько с принципиальным изменением политического курса нового монарха, сколько с изменившимися условиями его проведения и различными личностными качествами Екатерины и Павла. Павел Петрович с восемнадцатилетнего возраста находился в упорной и последовательной, хотя и очень пассивной оппозиции по отношению к екатерининской деятельности. В бытность свою наследником Павел смог подняться до самостоятельного понимания принципов европейского просвещения, оригинально интерпретировав их применительно к российской действительности. Его интерпретация заметно отличается от екатерининской. Во главу угла Павел ставил безусловное требование беспорочной службы дворянина государству, при этом дворянскую службу должен был регламентировать и направлять государь. Такая практика расходилась с екатерининскими началами, когда дворянин мог либо вовсе не служить, либо служба его была весьма необременительна. Вполне понятно, что последнее утверждение применимо прежде всего к гвардии и верхушке столичного чиновничества. Жесткое требование беспорочной службы со стороны императора вызывало невиданное озлобление петербургского дворянства, направленное против личности Павла I. В царствование Екатерины многие дворяне резко критиковали ее крепостнические указы, распутство двора, внешнюю политику и пр., но почти никто не критиковал личные качества императрицы. В царствование Павла мы наблюдаем обратную картину: мемуаристы признают и даже одобряют его внутреннюю и внешнюю политику в целом, но отвергают методы ее проведения и подвергают убийственной критике его личность.

Общественным мнением, отразившимся в том числе и в мемуаристике, умели хорошо управлять и в XVIII, и в начале XIX вв.: Екатерина и Александр, обосновывая дворцовые заговоры и цареубийства 1762 и 1801 гг., прибегали к одним и тем же нехитрым, но весьма эффективным приемам, распуская слухи и сплетни и формируя на их основе нужное им восприятие современниками этих трагических событий. Эти деяния превосходно отразились в работах некоторых историков. Так и рождались положения о двух вариантах развития российского абсолютизма в последней трети XVIII в., ставшие общими в исторической литературе сегодня.

Нельзя согласиться с тем, как решается в литературе вопрос о рыцарстве Павла, из которого одни авторы (Н.Я. Эйдельман) выводили «консервативную утопию», якобы характерную для Павла, другие (О.П. Ведьмин) усматривали желание Павла Петровича стать главой мальтийских рыцарей даже ценой подчинения православной церкви католичеству, для чего и создавалась, по мнению О. П. Ведьмина, «самодержавно-масоно-рыцарская» идеология. Характерно, что само понятие «рыцарственность» трактуется упомянутыми авторами как негативное явление, решительно непригожее для русского царя. Между тем, даже если признать за факт некую «рыцарственность», характерную для личности государя, то из этого вовсе не следует делать выводы о «донкихотстве» Павла Петровича и уж тем более о забвении им коренных интересов России.

Самодержавно-масоно-рыцарская" идеология, которую О. П. Ведьмин находит у Павла I, вполне взаимосвязана, на наш взгляд, с доктриной «официальной народности» и вовсе не была создана Павломон лишь попытался вернуться к православной модели власти с учетом реалий конца XVIII в. Принципы «самодержавие», «православие» «народность» были ему прекрасно известны, хотя, вполне возможно, он не объединял их в идеологическую целостность, но безусловно руководствовался ими в своей практической деятельности. Этим же путем пошли и его сыновья, особенно Николай Павлович. Граф С. С. Уваров в начале 30-х гг. XIX в. попытался лишь соединить православную модель власти с достижениями европейского просвещения. Во всеподданнейшем докладе от 19 ноября 1833 г. управляющий министерством народного просвещения писал: «Как учредить у нас народное воспитание, соответствующее нашему порядку вещей и не чуждое Европейского духа? По какому правилу следует действовать и в отношении к Европейскому просвещению, и к Европейским идеям, без коих мы не можем уже обойтись, но которые без искусного обуздания их грозят нам неминуемой гибелью"1. Итогом этого стала теория официальной народности, явившаяся идеологическим обоснование кристаллизующегося «бюрократического самодержавия». Бюрократия — это тот элемент абсолютизма, который был интегрирован в русское самодержавие и без которого в XIX в. уже невозможно было обойтисьналичие бюрократии отличает, в первую очередь, самодержавие Николая Павловича от самодержавия Алексея Михайловича. Разумеется, «бюрократическое самодержавие» сохраняло также и другие имманентно присущие абсолютизму черты: регулярную армию, прямые денежные налоги и пр. Но с эпохи Павла менялось не просто идеологическое обоснование власти, менялась ее модель. Именно Павел заложил фундамент той правительственной системы, основные параметры которой с наибольшей полнотой прослеживаются при Николае I.

Царствование Павла I носит переходный характер, под которым надлежит понимать трансформацию абсолютизма в самодержавие на новом витке исторического развития России. Именно в этом и состоит коренное отличие эпохи Павла от эпохи Екатерины. Воспитанный в духе Просвещения, Павел Петрович не смог отрешиться от его принципов, став государем. Но, действуя зачастую как абсолютный монарх, Павел стремился к православной модели власти как некоему идеалу. Оговоримся, что вовсе не считаем православную модель власти более приемлемой для России, а лишь подчеркиваем, что самодержавие почти на столетие пережило в России абсолютизм. Павел смог утвердить такой курс внутренней и внешней политики Российской империи, который отвечал потребностям сохранения национального государства дворян и соответствовал интересам монархии. Средства,.

1 Цит. по: Шевченко М. М. Правительство императора Николая I и политика С. С. Уварова // П. А. Зайончковский. 1904;1983 гг. Статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998. С. 198. выбранные для этого императором, адекватны поставленной цели. Многие современники вполне понимали это. Г. Р. Державин не любил Павла, но скорбел по поводу того, что «осуждая правление императора Павла, начали без разбора, так сказать, все коверкать, что им было сделано"2. Однако многие начинания Павла просто невозможно было уже отменить.

Двадцатичетырехлетний Павел Петрович в своем сочинении «Рассуждение о государстве вообще» здраво судил о причинах неудач своего родителя: «.ступил покойный отец мой на престол и принялся наводить порядокно стремительное его желание завести новое помешало ему благоразумным образом приняться за оныйприбавить к сему должно, что неосторожность, может быть, была у него в характере и от ней делал вещи, наводившие дурные импрессии, которые, соединившись с интригами против его персоны, а не самой вещи, погубили его и заведениям порочный вид старались дать». Увы, Павел не смог извлечь должных уроков из ошибок и неудач Петра Федоровича. «Дурные импрессии» в сочетании с «интригами» погубили и его самого.

Конкретным проявлением отрицания павловской правительственной системы, а вслед за ней и самой его личности со стороны части гвардейского офицерства и столичного чиновничества явился заговор 11 марта 1801 г. Он продемонстрировал стремление верхушки дворянства усилить свою роль в управлении страной и сохранить в полной неприкосновенности все права и привилегии. Каковы бы ни были взгляды самого монарха или его фаворитов или временщиков, в конечном счете все решал господствующий класс, чья позиция во многом определялась накалом классовой борьбы в стране. В условиях спада волны крестьянских выступлений (поводы к массовым волнениям во многом учитывались павловским законодательством) дворянство ре.

2 Державин Г. Р. Сочинения. Т. VI. СПб., 1876. С. 723. шительно отвергало любые попытки правительства хоть в чем-то ущемить сегодняшние интересы помещиков, пусть эти попытки и предпринимались для сохранения и упрочения общесословных позиций дворянства и укрепления государства. Негодование по этому поводу перенесено было на личность Павла I. Мемуары современников полны лицемерных осуждений свершившегося кровопролития. Однако осуждали убийство вообще, с точки зрения христианской морали, осуждали убийство священной особы императора, наконец. Но о том, что именно Павел пал жертвой заговора, не жалел почти никто. Его смерть почиталась прискорбной, но заслуженной карой. Отношение современников к личности и эпохе Павла I, зафиксированное в мемуарах, было растиражировано в сочинениях дореволюционных историков и вылилось в законченные, устоявшиеся стереотипы, многие из которых не соответствуют действительности.