Поэзия Ксении Некрасовой: художественная интуиция и лирический пафос

Поэтическое творчество русской поэтессы XX века Ксении Александровны Некрасовой (1912 — 1958) — уникальное художественное явление, позволяющее уточнить наше понимание природы поэзии, увидеть воплощение идей о «коллективном бессознательном», осознать спасительные философско — этические идеи века, «вынутые» из литературы социалистического реализма, но оставшиеся в творчестве непризнанной «графоманки», которую, тем не менее, признавали истинным поэтом великая Анна Ахматова и Михаил Михайлович Пришвин.

Один из мемуаристов А. А. Ахматовой пишет: «К женщинам — поэтам была строга и говорила, что за всю жизнь встретила двух настоящих — Марину Цветаеву и Ксению Некрасову. Некрасову, трудную и непохожую на других, очень ценила, верила в нее и бесконечно много ей прощала» [76, 390]. Именно А. А. Ахматова дала К. А. Некрасовой рекомендацию для вступления в Союз советских писателей.

XX век прошел в напряженных поисках нового мировоззрения, должного преодолеть, в частности, трагизм самосознания человека. Художественные явления, считавшиеся ранее «случайными», «мелкими», «заимствованными», своеобразно отразили глубинные настроения и идеи эпохи. В творчестве Ксении Некрасовой, отличающемся целостностью и радостным мироощущением, важнейшие философско-эстетические идеи века предстают «истинами чувственного свечения» (М.Хайдеггер).

Физические и духовные утраты XX века привели к осознанию уникальности каждого творческого жеста. С точки зрения B.JI. Махлина, еще в 20-е г. г. представители «русского неклассического гуманитета» считали новой сутью науки «понять мир и культуру <.> через человеческие „оплотне-ния“ опыта. Нужно понять чужую творческую установку как творческую, то есть внутренне оправданную — даже там, где эта правота ограничена или вообще не является правотой, поскольку каждый все — таки исходит из какогото оправдательного „мифа“, то есть творчески нужной и необходимой точки зрения, которую нужно уметь выявить за всеми объективностями и абстракциями» [100,143]. Этот призыв, возможно, был услышан только в конце века, когда в литературоведении появилась новая тенденция: интерес к творческой судьбе малоизвестных или вовсе забытых авторов.

Появилась необходимость заново посмотреть на историю отечественной литературы советского периода, увидеть уникальность творческих исканий, которые осуществлялись вопреки диктату эпохи. Все указанные выше обстоятельства позволяют говорить об актуальности исследования, посвященного анализу творчества автора, имеющего репутацию «странного».

Для советской эпохи 40 — 50-х годов поэзия Ксении Некрасовой была излишне авангардной. Необычность формы («белый» и «свободный» стих, непосредственность интонации) вызывала упреки в «западной» ориентации поэтессы, отсутствие привычных тем характеризовали как «асоциальность».

Покаявшись после смерти Ксении Некрасовой в своем равнодушии к ней, отечественная официальная культура до сих пор не считает нужным отдать должное ее дарованию. Ее имени нет в большей части литературных энциклопедий, словарей, справочников, изданных в нашей стране [146- 147- 148- 164]. Исключением является информация о поэтессе во «Всемирном биографическом словаре» [34, 535]. Достаточно объемная и информативная статья о творчестве К. А. Некрасовой представлена в изданном в США словаре «Русские женщины — писательницы» [234, 458−459]. Авторы словарной статьи замечают, что, «несмотря на трудности и неустроенность жизни Некрасовой, ее поэзия пропитана приятием жизни и восторгом перед миром и людьми <. .> Главная тема Некрасовой — праздник красоты и доброты» [234, 459] (перевод мой. — И.Б.).

Сборники стихотворений Ксении Некрасовой издавались вопреки официальному отношению к ее творчеству — стараниями энтузиастов. С 1955 по 1999 год вышло 9 сборников ее стихов. Особенно важно отметить первый сборник, вышедший в 1955 году под редакцией С. Щипачева [110], а также посмертные сборники стихотворений, составленные Львом Ефимовичем Ру-бинштейном[111- 112]. Он был автором предисловий к сборникам 70−80-х годов [143], с его статьей вышел сборник стихотворений Некрасовой в Польше. JI.E. Рубинштейн написал самые полные воспоминания о К. А. Некрасовой [144]. Благодаря его настойчивости существует фонд К. А. Некрасовой в РГАЛИ (Фонд 2288)*. Созданию фонда способствовали сестры JI.E. Попова — Яхонтова и О. Е. Наполова, много сделавшие для сохранения разрозненных рукописей поэтессы, оставившие о ней пока не опубликованные воспоминания [ед. хр.98].

В 1986 году вышла книга стихов Некрасовой на ее родине, в ЮжноУральском книжном издательстве [113]. Сборник был составлен преподавателем Челябинского университета Вячеславом Павлиновичем Тимофеевым, уточнившим некоторые факты и обстоятельства жизни Некрасовой [170, 58 -68], а также опубликовавшим неизвестные стихи поэтессы и ее автобиографический очерк [116]. Сборники стихотворений, изданные в 50−80-е годы, не имели практически никакого отклика в печати. В 1997 году стихотворения Некрасовой были изданы в серии «Самые мои стихи» [114], получившей премию Юнеско «Самые красивые книги мира. 1997 год» (редактор Т. Бек). В книгу вошли малоизвестные документальные, эпистолярные и мемуарные материалы. После этой книги имя Ксении Некрасовой стало появляться в печати чаще, но серьезного исследования о ней до сих пор нет.

Первый отзыв на стихи Ксении Некрасовой появился в печати в 1937 году [9]. Николай Асеев в рецензии «Об «Отделе молодых» первым оценил ее талант, выделив поэтессу среди многих других. Асеев отметил непосредственность ее связи с окружающим, внимательный глаз, чуткое ухо — «то, чему не научишься из учебников» [9, 162]. Оптимизм мысли и оптимизм наблюдений, с точки зрения Н. Асеева, определяет характер ее стиха. Автор рецензии указывает, что Ксению Некрасову упрекают в отсутствии идеи, тогда как она очень явственно звучит в ее поэзии — «значительность всего живого» Далее в тексте диссертации архивные ссылки даются с указанием единицы хранения (ед. хр).

9, 163]. Асеев обращает внимание и на особенности формы стиха, радующей t «своим живым дыханием» [9, 163]. Автор рецензии, на наш взгляд, тонко почувствовал некоторые существенные особенности лирики поэтессы. Настаивая на «настоящей одаренности» Некрасовой, Асеев поэтически отвергает упреки в «сырости» представленных текстов: это «сырость росы на листьях, сырость взрыхленной земли, сырость морского ветра» [9, 164].

Отдельные интересные замечания о творчестве поэтессы сделаны в статье Натальи Громовой [50] и послесловии Инны Ростовцевой к последнему сборнику стихотворений поэтессы 1999 года [142].

В статье Натальи Громовой рассказывается о жизни и творческой судьбе поэтессы, делаются отдельные замечания об особенностях ее стиля. Ценным в контексте нашей работы является характеристика поэзии Ксении Некрасовой как факта «подлинного и бесхитростного поэтического откровения» [50,37].

Послесловие Инны Ростовцевой к последнему сборнику стихотворений К. А. Некрасовой «В деревянной сказке» (1999г.) представляется достаточно аналитической характеристикой творчества поэтессы, хотя жанр послесловия к этому не обязывает. Среди важных замечаний автора статьи указание на интонационное разнообразие стиховна превращение дневниковой подлинности в цельный поэтический организмна внутреннюю «родственность» ее творчества творчеству В. Хлебникова, Н. Заболоцкого, А. Платоноваприсутствие «фантастического элемента», способствующего преображению мира [142,292 — 305]. Автор указывает также на пафос любви к родине и романтическое восхищение жизнью [142,301]. Заметим, что в работе мы специально останавливаемся на пафосе творчества Ксении Некрасовой, который заслуживает более глубокой и точной трактовки. И. И. Ростовцева, размышляя о поэзии Некрасовой, оперирует категорией «лирическая героиня». Во второй * главе работы мы подвергаем сомнению правомерность использования этого термина по отношению к лирике поэтессы.

Самые конкретные наблюдения над особенностями мировосприятия ф Ксении Некрасовой, созвучные нашей интерпретации художественного мира поэтессы, содержатся в статье Т. Бек [14]. Автор статьи указывает на «подпочву» творчества Некрасовой — институт «русского юродства», на жизнеутверждающий заряд творчества, «ороднение» мира и приближается к осознанию того, что мы определяем как эпифанический пафос творчества Ксении Некрасовой. Т. Бек приводит формулу Марселя Пруста — «увидеть нечто первым светом», признавая ее актуальность для мировидения нашей поэтессы. Данная статья подтверждает объективность нашего направления исследовательского поиска.

Только в одной литературоведческой работе — книге Т. А. Овчаренко «Русский свободный стих» [119] - сделана попытка научного осмысления некоторых (стиховедческих) аспектов творчества К. А. Некрасовой. Можно утверждать, что до сих пор творчество поэтессы не было предметом специального научного осмысления.

Ксения Некрасова остается в большей степени героиней мемуаров, чем автором самобытных стихов, заслуживающих внимания читателей и литературоведов. Мемуары о поэтессе написаны К. Я. Ваншенкиным, В.Г. Лиди-ным, Л. Озеровым, Л. Мартыновым, М. Алигер, Т. Бек. Ксении Некрасовой посвятили стихи Я. Смеляков, Б. Слуцкий, Н. Глазков, Е. Евтушенко.

Поэзия Некрасовой пока остается невостребованной. Сделать ее фактом духовной жизни представляется нам актуальной задачей.

Основная цель работы — осмысление поэтического мироощущения Ксении Александровны Некрасовой.

В связи с этой целью считаем необходимым сосредоточить внимание на решении ряда задач.

Поэтический мир любого автора имеет «свой список слов» [94, 92], об* разов, тем, мотивов, которые необходимо фиксировать и выявить закономерности их соотношений. Исследование лирических мотивов кажется нам важной исследовательской задачей, поскольку мотивы определяют во многом целостность художественных миров поэтов. Поиски и «разгадывание» онтологического смысла ключевых слов, определяющих лирические мотивы, должны осуществляться на стыке филологических и культурологических дисциплин.

Понимая творчество Ксении Некрасовой как эстетическую целостность, считаем необходимым выявить доминанту ее поэтического мира. Для лирики К. А. Некрасовой такой парадигмальной категорией, способной обеспечить адекватную интерпретацию творчества, является пафос. Показать эту роль пафоса и осознать его своеобразие — важнейшая задача представленной работы.

Субъектно — объектные отношения во многом определяют смысл стиха и, главное, смысл присутствия автора не только в универсуме текста, но и в мире. В отношениях субъекта и объекта проявляется принцип художественного мышления автора и существенные грани его концепции жизни и искусства. Именно поэтому одной из задач исследования считаем выявление особенностей субъектно — объектных отношений в творчестве поэтессы.

Ю.М. Лотман писал: «Поэтический сюжет претендует быть не повествованием об одном каком-либо событии, рядовом в числе многих, а рассказом о Событии — главном и единственном, о сущности лирического мира» [94,107]. Определить такое Событие, объединяющее в единое целое отдельные художественные тексты Ксении Некрасовой, — одна из важнейших задач исследования.

Кроме вышеуказанных задач, считаем необходимым решить следующие: выявить «знаки» мифологизации действительности Ксенией Некрасовой и осмыслить причины этого явленияпрояснить культурный контекст творчества, установив типологические схожденияпровести текстологические наблюдения, обратившись к архивным материалам.

Новизна исследования заключается в том, что творчество самобытного поэта, существовавшего вне литературного процесса социалистической эпохи, но связанного с вечными интенциональными свойствами поэзии, впервые становится предметом научного осмысления. В связи с этим необходимо было найти адекватный природе творчества этого поэта метод анализа и эстетический контекст.

Считая пафос важнейшей составляющей искусства, своеобразным «единством завершения» творчества конкретного автора, постарались охарактеризовать именно пафос творчества Ксении Некрасовой. К сожалению, ни одна из существующих в эстетической теории разновидностей пафоса не способна определить особенности ее эмоционально — оценочного взгляда на мир. Нами предложен термин, характеризующий состояние благоговейной причастности миру и «бытийного полноправия» как следствия откровений природы. Новизна исследования связана с введением в понятийный аппарат эстетического анализа термина «эпифанический пафос». Среди константных мотивов, проявляющих в литературно — художественных явлениях этот пафос, нами выделены мотивы радости и покоя, присущие лирике Ксении Некрасовой. Заметим, что эпифанический пафос может также проявлять себя мотивом печали. В функции мотива эти понятия реализуют свой онтологический смысл. Чтобы показать объективность присутствия в художественном творчестве этого пафоса, обратились к творчеству других авторов — И. А. Бунина, М. М. Пришвина, Б. В. Шергина, Б. Л. Пастернака, P.M. Рильке.

Наши подходы к творчеству Ксении Некрасовой связаны с традициями гуманитарного знания, предметом которого является «человек в его собственном существе и творчестве"[19, 32]. Методологической основой работы послужили, прежде всего, идеи отечественной и зарубежной философской эстетики и филологии (М.М. Бахтин, А. Ф. Лосев, Г.-Г. Гадамер, X. Зедль-майер, В. Н. Топоров, С. С. Аверинцев, А. Е. Карасев, В.И. Тюпа). Мифологический аспект осмысления художественного наследия К. А. Некрасовой определил необходимость обращения к работам А. А. Потебни, Е. М. Мелетинского, А. Ф. Лосева, A.JI. Топоркова, С. М. Телегина и других авторов. Конкретный анализ поэтических текстов опирается на исследования Л. Я. Гинзбург, Т. И. Сильман, Ю. М. Лотмана, Е. Г. Эткинда, М. Л. Гаспарова, В.Е. Холшевни-кова, К. Д. Вишневского, С. М. Бонди. Методологическая стратегия исследования связана с анализом творчества в аспекте функционального, типологического и феноменологического методов.

Апробация работы. Основные идеи диссертации нашли отражение в выступлениях на научных конференциях: Иркутского государственного лингвистического университета (1998, 1999) — Иркутского государственного педагогического университета (1999,2000,2003) — межвузовской научной конференции «Итоги века» (2001, г. Иркутск) — Международной научно — практической конференции «Литература в контексте современности» (2002, г. Челябинск) — Международной конференции «Россия — Азия: Проблемы интерпретации текстов русской и восточных культур» (2002, г. Улан — Удэ) — Международной конференции «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (2003, г. Москва).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В работе были обозначены особенности мироощущения поэтессы Ксении Александровны Некрасовой, проявившиеся в художественной целостности ее творчества. На примере анализа творчества К. Некрасовой еще раз обозначена справедливость утверждения, что «структуры художественной формы и структуры личности соотносительны» [203,15].

Поэтическое мироощущение Ксении Некрасовой ориентировано на миф. Миф как сюжет в ее творчестве занимает незначительное место, но миф является принципом и фактом творческого познания ею мира и себя. «Право на миф» — это право на признание и оправдание данной конкретной жизни, обыденной жизни, как живой и значимой, в аспекте ее стремления, ее «еще не», то есть в аспекте абсолютного будущего" [100, 143]. Наделенная «памятью надындивидуального тела» (Бахтин М.М.), Ксения Некрасова творила в контексте «абсолютного будущего», которое проявляется откровениями вечного настоящего и прошлого. Эмоциональное осознание своих связей с «большой памятью» мира определяет характер эстетически действенных элементов ее поэтического мира: «Все неповторимо оригинальное, открывающее, бесстрашное в образе рождается именно за счет этой памяти» [11, 248]. Чувственные прозрения К. А. Некрасовой, отразившиеся в лирике, являются своеобразным аналогом размышлений М. М. Бахтина 20-х г. г.: «Малый опыт, практически осмысленный и потребляющий, стремится все омертвить и овеществить, большой опыт — все оживить (во всем увидеть незавершенность и свободу, чудо и откровение). В малом опыте — один познающий (все остальноеобъект познания), один свободный субъект (все остальное — мертвые вещи), один живой и незакрытый (все остальное — мертво и закрыто), один говорит (все остальное — безответно молчит). В большом опыте все живо, все говорит, этот опыт глубоко и существенно диалогичен. Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в этом субъектном мире» [11, 248].

Именно «большая память» мира определяет тот «модус художественности» поэзии Ксении Некрасовой, который мы определяем как эпифанический пафос. Эпифанический пафос — пафос причастности к миру в его откровении. В данном случае в понятии «причастность» актуализируется высокий смысл, близкий религиозному. Созерцающий поэт, каковым является Ксения Некрасова, не просто находится «внутри» мира, рассматривая его красоту, он находит и осознает себя в мире, которому причастен. «Причастность — залог преодоления трагической разобщенности с миром» [129,57].

Эпифанию мы понимаем как совмещение физической и психологической реальностей (внешний мир — пейзаж, предмет — отражается в душе как нечто значительное, необходимое ей изначально), произошедшее в результате единого творческого акта ума и сердца: «Мысль мира обо мне, мыслящем, и чуткость мира ко мне, чуткому к нему».

Поэзия Ксении Некрасовой — поэзия откровения, блаженно — просветленного взгляда на мир. Откровение есть «главное и единственное Событие» лирического мира поэтессы. Именно через откровение происходит «размыкание» границ между физическим и духовным, выход в пространство бытия.

В эпифанической поэзии иное выражение лирической субъективности: выход за рамки собственного реального «я» приобщает к «универсальной душе человечества» (М.К.Мамардашвили). Проблема лирической «сверхсубъективности», осознанная поэтами (М.Цветаева, А. Белый, Б. Пастернак, Н. Коржавин), до сих пор не является исследованной, с точки зрения, например, такого литературоведа, как J. Uzarevic: «Необходимость и природа лирического Сверх — Я до сегодняшнего дня, если я не ошибаюсь, в работах, посвященных проблемам лирики, остались не только не проанализированными, но и незамеченными» [цит. по: 169, 366]. Анализ творчества Ксении Некрасовой позволил актуализировать эту проблему. Укажем, что среди отечественных исследователей наиболее близко подошла к ее осознанию Т. И. Сильман. В контексте этих размышлений проблема «лирического героя» становится частным вопросом. Лирический герой — лишь одна из форм выражения лирической субъективности. Творчество.

Ксении Некрасовой характеризуется «сверхличностностностью» и в то же время исповедальностью, доверием читателю, открытостью чувств, что противоречило «соцреалистическим» канонам [211]. Дистанция между автором и героем была «этикетным» требованием эпохи социалистического реализма, выступая иногда и средством спасения для автора, которому удавалось возложить «ответственность за какой-нибудь неподходящий оттенок мысли на «лирического героя» [98, 241]. В поэзии эпифанического пафоса категория лирического героя обнаруживает свою литературоведческую условность и несостоятельность.

Природа в творчестве Ксении Некрасовой есть зеркало и резонанс человеческих эмоций, но, прежде всего, она является той «иносферой», выход в которую увеличивает масштаб личности за счет сближения с «материей вечности». Но природа для обнаружения этой своей сути («материя вечности») нуждается в творческом созерцании человека не меньше, чем он нуждается в ней. Возникает момент совместного знания человека и природы — момент откровения. Импульсом для поэтической реакции является именно этот миг откровения, наступающий в момент единения субъекта и объекта. Лучшие стихи поэтессы представляют собой эстетическую «вспышку». Лирика Ксении Некрасовой является свидетельством возможности творческого «удержания» первоначальной эмоции.

Эпифанический пафос, возможно, первичный пафос поэзиив поэзии эпифанического пафоса активно проявляет себя архетипическая образность. В лирике Ксении Некрасовой такими коренными понятиями стали образы Неба, Земли, Солнца, Весны, Зимы, Снега, Музыки. Подобная архетипическая образность в лирике Ксении Некрасовой не декларативна и не декоративнаэти явления мира сохраняют свою жизненную достоверность и силу естественного воздействия на «просто-человека», реализуя и свои символические коды, призванные напомнить об общечеловеческих основах творчества, преемственности и единстве мировой культуры. Своеобразие поэтического мира Ксении Некрасовой проявляется, в частности, и в том, что «общекультурные смыслы» традиционной образности не «заслоняют» индивидуально-авторского взгляда, а подчиняются" ему. Любимые образы поэтессы представляют, проявляют главные, константные мотивы ее творчества — мотивы покоя и радости.

Радость и покой в сложном диалектическом единстве с печалью — те нравственно-философские универсалии, которые являются составляющими эпифа-нического пафоса и определяют целостность поэтического мира Ксении Некрасовой. Семантическое ядро этих мотивов — «бытийное полноправие» человека. (С.С.Аверинцев заметил, что человек, в результате богоотступничества, больше не находит себе места ни «в космосе природы», ни «в космосе истории» — утратил свое «бытийное полноправие» [2, 80]. Ксения Некрасова — из тех «наивных», кто этого «не знал». Детский опыт непосредственного и сильного личного переживания «бытийного полноправия» она воплотила в творчестве.

Заслуживает внимания тот факт, что древнегреческая и древнеиндийская литературные теории считали радость и покой важнейшими составляющими феномена искусства. Но если в греческой эстетике эти эмоции связывались с идеей удовольствия, то архаическая индийская поэтика настаивала на их миро-устроительной, то есть онтологической, функции [49]. Заметим, что восточная эстетика и философия, отразившаяся, в частности, в творчестве японских поэтов, более соотносима с мироощущением Ксении Некрасовой и ее поэтической практикой, чем «западная» теория искусства.

Для поэзии К. А. Некрасовой характерно отсутствие бинарных оппозиций. Не только небо не противопоставлено земле, но и закат — восходу, ночь — дню. Нет и других традиционных культурных оппозиций: прошлого — настоящего, своего — чужого, действительного — желаемого, «я» — «не я», природы — города, физического — духовного, в результате имманентное не противопоставлено трансцендентному. Таким образом, преодолевается дуализированность мировосприятия, обычная для человека нового времени. Если принять во внимание мысль, что «для субъекта культура, в которой он пребывает, есть прежде всего поле спасительного трансцендирования» [126, 167], то Ксения Некрасова обрела искомое состояние, услышав музыку радости и покоя в откровениях природы.

Слиянность с миром, характерная для поэтического мироощущения Ксении Некрасовой, может характеризоваться и как материнское начало, так как для женского ощущения, наученного своим материнством и материнством природы, физическое не противостоит духовно-душевному. В творчестве Ксении Некрасовой личностное звучание этой темы связано с идеей энтелехии как внутреннего высвобождения и творческого проявления души (весенняя образность, связанная с выходом навстречу солнцу трав и цветов «из прошлогодних хвой" — образ лягушек).

Поиск форм духовного бытия, соответствующего внутренним устремлениям души, приводит ее в поэзию. Ксения Некрасова подтвердила своим творческим опытом вечную истину, что поэтический путь — путь «самораскрытия и мирораскрытия» [207, 308].

Для лирики Ксении Некрасовой характерна особая стиховая гармония. Отсутствие рифм — не главное ее проявление, а лишь видимое указание на стремление к ней. Гораздо важнее новая ритмическая выразительность стиха: ритм стремится стать ритмом живого дыхания эмоции. Но это не первичный ритм, основанный на синтаксическом членении, когда «синтагма выступает в роли основной минимальной ритмической единицы» [208, 42]. Эмоциональность содержания, связанная и с тем, что основными мотивами в лирике Ксении Некрасовой становятся «онтологические состояния» покоя и радости, стремящиеся к максимальному проявлению эпифанического пафоса, определяет эмоциональность ритма. Затаенное дыхание, изумление, торжественность, ликование стремятся быть воплощенными в живом ритме стиха. Ритм во многом определяется «неоправданным» разрывом синтагм, когда отдельные слова становятся выделенными. Но, в отличие от В. Маяковского или М. Цветаевой, К. Некрасова этим приемом заостряет внимание на выражении состояния, а не на проявлении смыслового потенциала слова. Короткие строки сменяются неожиданно длинными (если нормой считаются четыре стопы двусложного размера или три трехсложного, то Некрасова в одном тексте может варьировать одностопный стих с шестистопным). «Передаче» живой эмоции переживания способствует и отказ от привычной строфики: неожиданность окончания стиха способствует «втягиванию» читателя в авторское переживание (стихи могут состоять из 4-х, 5-и, 7-и, 12, 27 и т. д. строк). Необходимо отметить близость лирики Ксении Некрасовой поэзии Дальнего Востока. Но, устанавливая прямую связь лирических миниатюр К. Некрасовой с хайку и танка, заметим, что для японской поэзии характерна гармония завершения, тогда как у Ксении Некрасовой — гармония длящегося воплощения. «Выплеск» эмоции не означает ее завершенность. Внутренний «огонь», рожденный внешними впечатлениями, мерцает всегда, ожидая новой вспышки. Быть может, с этим связано и то обстоятельство, что печаль возникает у Ксении Некрасовой гораздо реже, чем в японской лирике.

Ксения Некрасова, в основном, оставалась в рамках силлабо — тоники, легко варьируя стопы двусложников со стопами трехсложных размеров, особенно часто ямб с анапестом и хорей с дактилем, что дает основание для стиховедческого анализа ее поэзии в русле народнопоэтического творчества [см. о народном хореедактиле: 13] и художественных исканий А. Фета [23,108]. Можно найти у нее примеры логаэдов и пеонов, но любимым метром оставался ямб, который у нее звучит необычайно разнообразно, поскольку чередуется со стопами пиррихия и спондея, движется от двухстопности к шестистопности и т. д. Стихи Ксении Некрасовой имеют особую ритмическую «волну», доверясь которой, читатель оказывается вовлеченным в спасительное для человеческого существования мирочувствование.

Свободный стих наиболее заметен в стихах эпической направленности, но не он определяет ритмическое своеобразие ее поэзии, вопреки установившемуся мнению [119].

Архивные разыскания показывают, что Ксения Некрасова могла писать и «обычные» стихи, используя рифмы и традиционную строфику, но это стихи, в которых ее творческая личность не проявляется, никакого «портрета души» и характерного эпифанического пафоса читатель не обнаружит. Такие стихотворения единичны и в архиве поэтессы («Зоря»), и тем более — в ее стихотворных сборниках. Таково стихотворение «Красный вереск», включенное С. Щипаче-вым в первый сборник стихотворений К. А. Некрасовой 1955 года в качестве своеобразной защиты от обычных упреков в поэтессе в «буржуазности», «инфантильности», «асоциальное&trade-» [110, 20−21]. В этом стихотворении, посвященном партизанам Парижа, речь идет о ветке вереска с засохшей кровью расстрелянных французских партизан, которая была послана Сталину и оказалась в витрине музея. Стихотворение состоит из пяти строф, две из которыхчетверостишия, три — пятистишия, в которых все же произошел характерный для поэтессы «разрыв» фраз, увеличивший количество строк. Почти все строки связаны точными, часто — грамматическими рифмами: весной — людской, стене — седине, неотделим — ним, пришла — сорвала, мать — послать, вдали — земли. Примечательно, что из 31 стихотворения, сданного Некрасовой в сборник, остались всего 12. Были изъяты такие характерные для Некрасовой хорошие стихи, как «Сирень», «Платье», «День». Но «Красный вереск», стихотворение явно «сделанное», было оставлено.

Работа с архивом поэтессы свидетельствует о ее связи не только с природой и кругом единомышленников, объединенных чуткостью к красоте, но и с политическими, социальными событиями и идеями времени. Она пыталась писать стихи о смерти Рузвельта, Сталина, но эти тексты остались недовопло-щенными. И это еще одно свидетельство того, что Ксения Некрасова, несмотря на свои странности и недостаточную культуру, истинный поэт, личность, обладавшая поэтическим мироощущением. Она не могла существовать и осуществить себя вне Прекрасного, чутко замечая в реальной жизни все его многоголосие.

Поэзия Ксении Александровны Некрасовой является воплощением тех идей, что определяли особый духовный мир поэтов, художников, философов, филологов в 20-е — 30-е годы (Б.Пастернака, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Г. Шпета, М. Бахтина, М. Кагана, П. Флоренского, М. Пришвина, Л. Франка, Б. Шергина, И. Ильина). Проводя художественно-смысловые параллели между поэзией К. А. Некрасовой и творчеством И. А. Бунина, М. М. Пришвина,.

И.А.Ильина, Б. Л. Пастернака, Р. М. Рильке, указали, что речь идет не о влиянии или сознательном заимствовании мотивов и образов, а о типологических схождениях и совпадениях.

Мы ставили своей целью анализ не мировоззрения, а поэтического мироощущения Ксении Некрасовой, поскольку поэзия Ксении Некрасовой представлялась лишенной интеллектуальной рефлексии, какого бы то ни было «общего знаменателя» мысли, но оказалось, что творчество это обладает стройностью и единством художественно — мировоззренческого целого.

Перед нами мироощущение, обретшее на путях творчества мировоззренческую определенность.

Таким образом, творчество Некрасовой подтверждает понимание поэзии как специфического познания мира. Опыт поэзии уникален, поскольку свидетельствует о слиянии мысли и эмоции, предмета и знака, идеи и образа, внутреннего мира души и внешнего мира природы. Идеи школы «новой критики» созвучны тем выводам, что сделаны нами в результате анализа творчества Некрасовой: «Поэтическое произведение выступает как форма существования жизненного опыта в отличие от простых высказываний о нем. Настоящий поэт <.> дарит нам прозрения, сохраняющие единство нашего мировосприятия и побеждающие в высшем и самом серьезном смысле несомненно противоборствующие элементы нашего сознания, придавая им новое единство» [159, 118]. Созидательная функция искусства заново становится понятной благодаря таким поэтам, как Ксения Некрасова.