Традиционное хозяйство коренных народов Иркутской губернии в конце XIX — начале XX вв.: Проблемы трансформации

Предлагаемая работа посвящена основным проблемам трансформации хозяйственных традиций коренных народов Иркутской губернии (бурят, эвенков и тофов) на рубеже XIX — XX столетий.

Актуальность темы

исследования связана с целым комплексом проблем, решение которых важно как для современной отечественной науки, так и для российского общества в целом.

Первая проблема проистекает из серьезного противоречия: двадцатый век стал веком интернационализации экономики, изменения традиционных хозяйств и культур, и, вместе с тем, временем усиления интереса к традиционному хозяйству, что, по-видимому, является реакцией на экономическую глобализацию, опирающуюся на принципы рыночных отношений. Данное противоречие, в свою, очередь, является частным случаем масштабного процесса формирования или возрождения этнического самосознания народов. Экономические проблемы коренного населения Сибири находились в основе программ национальных движений, например, бурят, еще в начале двадцатого столетия. В последнее десятилетие вопросы, связанные с возрождением традиционного хозяйства автохтонных народов Сибири также все чаще поднимаются на страницах периодической печати и в научных трудах исследователей. Возрождение хозяйственных традиций рассматривается как одно из непременных условий физического сохранения этносов и развития их самобытной культуры. Власть и народ стоят перед нелегкой проблемой определения отношения к тенденциям усиления национальных движений в целом и пропаганды возрождения хозяйственных традиций в частности. Обращение к историческим истокам экономической трансформации, как представляется, могло бы помочь такому определению.

Вторая проблема заключается в оптимизации хозяйственной деятельности человека относительно его взаимоотношений с природной средой. Нередко необходимость возрождения национальных хозяйственных традиций аргументируется тем, что они оптимально соответствуют конкретным географическим условиям какого-либо региона, под влиянием которых данное хозяйство и формировалось. В свете признания современным обществом приоритета решения экологических проблем, значение влияния которых на жизнь человека трудно преувеличить, изучение национальных традиций природопользования становится все более актуальным. Обращение же к вопросам трансформации позволяет не просто констатировать наличие природоохранного аспекта традиционного хозяйства, но и, осознавая объективную необходимость экономической интеграции, рассматривать возможности оптимального соотношения в системе экономических отношений современных методов хозяйствования и хозяйственных экологических традиций. А это имеет уже известное практическое значение.

Наконец, третье основание актуальности темы настоящего исследования лежит в плоскости поиска исторических путей развития России. Российская действительность, по крайней мере, со времен петровских преобразований, была связана с проблемами адаптации общества к постоянно изменяющимся условиям социально-экономического, политического, культурного планов. Соответственно, «российская политико-экономическая мысль от своего возникновения до наших дней постоянно ставит в центр своего внимания вопросы глобального переустройства (трансформации) российского общества"1. Вопросы трансформации традиционного хозяйства народов Сибири в этой связи являются составной частью основной проблематики отечественной исторической науки.

Само по себе обращение к общественно-экономической ситуации в Иркутской губернии в конце XIX — начале XX вв., сложившейся в среде бурят, эвенков и тофов, не является новым. Однако аспект трансформации их традиционного хозяйства как системы освещен в науке далеко не полно, что повышает актуальность предлагаемой работы.

Хронологические рамки исследования охватывают период с конца 1880-х гг. до 1917 года. Выбор периода обуславливается несколькими обстоятельствами. Во-первых, конец XIX — начало XX столетий ознаменовались качественными изменениями в российской экономике и социальной сфере, что отразилось и на Сибирском регионе. Увеличиваются масштабы переселения, что создает в некогда казавшейся безграничной Сибири проблему малоземелья. В 1890-х гг. начинается землеустроительная реформа, непосредственно коснувшаяся «инородцев». Строится Транссибирская железная дорога, которая связала Сибирь с Европой и превратила край ссылки в активно экономически развивающийся регион. Новые социально-экономические условия способствовали интенсификации процесса трансформации традиционного хозяйства автохтонного сибирского населения. Безусловно, изменения хозяйственного быта — процесс длительный, связывать его с достаточно коротким промежутком времени вряд ли оправданно. Однако, как представляется, именно с 80-х гг. XIX века трансформация традиционного хозяйства приобретает черты необратимого процесса, а ее темпы значительно возрастают. Относительно коренного населения Иркутской губернии в большей степени это относится к бурятскому хозяйству, трансформации которого способствовали правительственные меры (с 1880-х гг. — поощрение переселения русских крестьян в Сибирь, облегчение процедуры перехода «инородцев» в крестьянское сословие, реформа землеустройства, волостная реформа и т. д.). Обозначенная интенсификация трансформации хозяйства эвенков и тофов имеет более расплывчатые хронологические рамки, которые, однако, также приближены к рассматриваемому периоду. Верхняя временная граница исследования — 1917 год — определяется известными обстоятельствами, связанными с революцией и формированием совершенно новых социально-экономических и политических реалий, влиявших и на направленность трансформационных процессов. В целом же временное ограничение исторических исследований концом XIX — началом XX вв. широко распространено в отечественной историографии и не является чем-то новым.

Территориальные рамки исследования ограничены Иркутской губернией. Это обусловлено рядом причин. Во-первых, административный фактор в российских условиях всегда играл важную роль в процессах социально-экономических изменений. Применительно конкретно к рассматриваемому периоду это обстоятельство в высшей степени значимо. Например, начало реформы землеустройства бурят Иркутской губернии, которая теснейшим образом связана с трансформацией традиционного бурятского хозяйства, хронологически не совпадает с землеустройством забайкальских бурят. Иркутская губерния на рубеже XIX — XX вв. являлась центром Иркутского генерал-губернаторства. Соответственно, население губернии в первую очередь испытывало на себе влияние административного ресурса, было как бы «ближе» к власти, нежели жители соседних Енисейской губернии и Якутской и Забайкальской областей. Например, в Забайкальской и Якутской областях не было казенных палат, губернских судов — для восточносибирских областей их функции выполняли соЛ ответствующие органы Иркутской губернии. Во-вторых, природные условия большей части Иркутской губернии, несмотря на свое разнообразие, все же обнаруживают определенное единство и образуют специфический природный район Прибайкалья. С ним через Ангару, Илим, верховья Лены и Нижней Тунгуски связаны северные районы губернии. Особенности расчлененности рельефа, климата, наличие разветвленной речной сети, связывающей отдельные части губернии, характеристика почв и состава растительности в совокупности позволяют отличать Иркутскую губернию, с известной долей условности, как особый природный регион. Природный фактор же, в свою очередь, имеет главное значение в процессе формирования традиционного хозяйства. В силу этого, например, хозяйственные традиции иркутских бурят ближе к хозяйственным традициям старожильческого русского населения, нежели забайкальских бурят.

В рассматриваемый период Иркутская губерния делилась на пять округов (с 1890-х гг. — уездов) — Иркутский, Нижнеудинский, Балаганский, Верхолен-ский и Киренский. «Инородческое» население проживало во всех округах (уездах). Национальные административно-территориальные образования были представлены тунгусскими и бурятскими инородческими ведомствами, включенными в состав округов. Национальной тофаларской административно-территориальной единицы не существовало. В конце 80-х гг. XIX века ведомств было 25: Иркутский округ ~ Капсальское, Тункинское, Кудинское, Китойское, Балаганский округ — Аларское, Молькинское, Боханское, Улейское, Бильчир-ское, Балаганское, Укырское, Нижнеудинский округ — Нижнеудинская землица, Верхоленский округ — Верхнекудинское, Баендаевское, Куленгское, Хоготов-ское, Ленское, Ангинское, Ольхонское, Очеульское, Тутурское, Киренский округ — Нижнеилимское, Киренско-Хандинское, Курейское, Кондогирское. Последние шесть ведомств были тунгусскими (эвенкийскими), остальные — бурятские. Однако количество ведомств постоянно увеличивалось путем деления старых ведомств на более мелкие. В начале XX столетия начался процесс преобразования инородческих ведомств в волости, который к 1917 году так и не был закончен. Большая часть волостей образовывалась по национальному признаку в рамках прежних инородческих ведомств или делением их на несколько волостей.

Объектом исследования в данной работе является традиционное хозяйство коренного населения Иркутской губернии. Под коренными народами подразумеваются те национальные общности, которые проживали на территории Иркутской губернии до прихода сюда русского населения. Это буряты, эвенки и тофы. Под традиционным хозяйством понимается самоорганизующаяся система, элементами которой выступают хозяйственные традиции коренного населения, а системообразующим фактором — способы природопользования.

Предметом исследования являются изменения, происходящие во внутренних связях и элементах систем традиционных хозяйств коренных народов Иркутской губернии под влиянием внешних и внутренних факторов.

Проблемы конкретизации понятий, обозначающих объект и предмет исследования, рассматриваются подробнее в первой главе данной работы.

Целью исследования является рассмотрение явлений экономического характера, составляющих основу процессов трансформации традиционного хозяйства бурят, эвенков и тофов Иркутской губернии на рубеже XIX — XX вв. Данная цель может быть достигнута при условии: идентификации традиционного хозяйства и его трансформации применительно к коренному населению Иркутской губернии в контексте экономической модернизации России, имевшей место в конце XIX — начале XX вв.- анализа предпосылок, содержания и последствий процессов, которые явились основными проявлениями трансформации систем традиционных хозяйств коренных народов Иркутской губернии в рассматриваемый периодвыявления на основе проведенного анализа черт трансформации традиционного хозяйства, являющихся общими для трех коренных народов Иркутской губернии и специфическими для каждого из нихопределения роли изменений, произошедших в хозяйственных традициях коренных народов Иркутской губернии в конце XIX — начале XX вв. в процессе поступательного развития систем традиционных хозяйств вообще. В соответствии с этим конкретными задачами исследования будут являться:

1. Конкретизация содержания понятий «традиционное хозяйство» и «трансформация традиционного хозяйства» с позиций системного подхода, выявление характера трансформационных процессов.

2. Выявление предпосылок, анализ проведения, рассмотрение итогов реформы землеустройства, имевшей место на территории проживания бурят Иркутской губернии на рубеже XIX — XX вв. в контексте трансформации традиционного бурятского хозяйства. Определение роли реформы в процессе этой трансформации.

3. Изучение изменений хозяйственного быта иркутских эвенков и тофов, сводящихся к трансформации системообразующего фактора традиционного хозяйства — способу природопользования. Исследование процесса перехода эвенков и тофов Иркутской губернии в рассматриваемый период к товарной охоте, как одного из основных проявлений трансформации.

Методологическую основу исследования составляет системный подход, выбор которого требует некоторых уточнений. По большому счету, все возможные методы исследования сводятся к универсальным способам умозаключений — либо к дедукции (восхождение от абстрактного к конкретному), либо к индукции (от частного конкретного к общему абстрактному). Автор использует оба метода, в зависимости от решения той или иной задачи. Такой подход обуславливается двойственностью научной деятельности — с одной стороны, она направлена на индуцирование общего знания из частных наблюдений, с другой — любая наука вынуждена пользоваться априорными представлениями, требующими дедуцирования. Метод индукции основан на практике, которая зачастую очень переменчива, поэтому он всегда предполагает интуитивную догадку. Дедукция же ведет к абсолютно доказательным выводам, поскольку признаки целого всегда сохраняются в частях этого целого, однако, дедукция — это всегда в известной степени абстракция. Все это предопределяет необходимость разумного сочетания обоих подходов.

На уровне исторической науки названная двойственность проявляется в споре о соотношении эмпирической и теоретической истории. Если естественные науки, используя априорные суждения, все же стремятся корректировать их в зависимости от данных опыта, то применительно к исторической науке это неприменимо, — историк не имеет возможности повторить опыт, он имеет дело с огромным количеством уникальных фактов, количество этих фактов растет прямо пропорционально усилиям, прикладываемым для изучения конкретного явления, процесса, периода. Более того, историк не прямо наблюдает исторический факт, а вынужден пользоваться его интерпретацией. В силу названных обстоятельств для достижения поставленной цели исследователь должен «отобрать» те факты, которые, по его мнению, являются существенными, которые могут характеризовать объект и предмет исследования в целом. Этот, на первый взгляд, сугубо индуктивный процесс, на самом деле предполагает наличие определенных теоретических положений, принимаемых исследователем. Если таких положений нет, то, во-первых, в любом случае субъективный характер научных выводов будет отягощен случайным выбором интерпретируемых фактов, во-вторых, сама научность такой деятельности должна быть поставлена под сомнение, поскольку выявляемые таким образом «закономерности» у разных исследователей могут противоречить друг другу.

Итак, безусловно, историческую науку интересуют конкретные исторические факты. Увлекшись теоретизированием, исследователь может выявить закономерности исторического процесса, но рискует оторваться от фактической почвы, от истории как таковой. С другой стороны, принимая тотально во внимание все выявленные на данный момент факты, историк не сможет сформулировать ни одной закономерности, а это уже ставит под сомнение саму научность предпринимаемых действий. Выход из этой ситуации представляется в разумном совмещении дедуктивного и индуктивного методов. На современном этапе развития науки средством такого совмещения для историка может служить системный подход. Рассматривая объект исследования как систему, мы уже получаем возможность отталкиваться от теоретической основы, дедуцируя понятие объекта, раскладывая его на элементы системы и, что более важно, определяя внутрисистемные связи. Карл Лампрехт отмечал: «Цель науки не работа над частностями, не констатирование того, чем явления различаются друг от друга, а того, что их связывает между собой"3. Выявив компоненты системы и связи между ними, то есть определив структуру системы, мы имеем возможность уже в ограниченных рамках рассматривать исторические процессы с привлечением известных фактов, анализ которых (по сути — индуцирование, вынесение заключений по некоторым свойствам предмета о предмете в целом, или по некоторым элементам множества — о множестве в целом) позволяет делать выводы о направлении развития этих процессов. Сопоставляя данные анализа, представляется возможным говорить о наличии или отсутствии известных закономерностей. Таким образом, факты не подгоняются под уже существующую схему, заключительные положения выводятся не из теории, а из эмпирики. Такая логика процесса исследования, однако, предполагает наличие двух обстоятельств, с которыми приходится считаться. Во-первых, производя дедуцирование объекта исследования, мы рано или поздно неизбежно столкнемся с априорными представлениями, дальнейшая раскладка которых невозможна или нецелесообразна для решения конкретных поставленных задач. В этом случае нужно иметь в виду, что познание без априорных схем в принципе невозможно, и нужно лишь следить за тем, чтобы их количество не умножалось сверх меры. Примером таких априорных представлений в данной работе являются понятия «коренной народ» и «этнос». Во-вторых, при индуцировании общих тенденций из конкретных исторических фактов историк неизбежно сталкивается с проблемой выделения главного в ущерб менее существенному. Такой выбор является прерогативой конкретного исследователя, своего рода «необходимым злом», попытки устранить которое не только бесполезны, но и вредны, поскольку приведут к простому воспроизведению ранее сделанных интерпретаций бесконечного набора противоречащих друг другу явлений, имевших место в прошлом.

В настоящей работе объектом исследования выступает традиционное хозяйство этнических групп. В соответствии с изложенной схемой на первом этапе произведено дедуцирование понятия «традиционное хозяйство коренного населения». При этом традиционное хозяйство рассматривается как система, соответственно выделяются ее системообразующий фактор, интегративное качество (отсутствующее у элементов системы, взятых по отдельности), констатируется, что компонентами системы являются хозяйственные традиции и определяется характер связей между этими компонентами. Затем определяются смысл понятия «трансформация традиционного хозяйства» и направления трансформации. На следующем этапе ограничивается поле исследования, выделяются явления хозяйственной жизни коренных народов Иркутской губернии на рубеже XIX — XX столетий, которые представляют собой основные проявления трансформации. Наконец, данные явления анализируются, производится процесс индуцирования общего знания из частных наблюдений, формулируются выводы.

Наряду с универсальным системным подходом при решении поставленных перед исследованием задач применялись и частнонаучные исторические методы — историко-генетический, рассматривающий исторические явления через их происхождение, и историко-типологический, подразумевающий расчленение системы и изучение существенных признаков и связей объектов исследования. Примером применения первого метода является рассмотрение земле-дельческо-скотоводческого хозяйства прибайкальских бурят в связи с его эволюцией в конкретных географических условиях. Второй метод применялся, например, при анализе характера проведения реформы землеустройства иркутских бурят и при исследовании вопроса об основных проявлениях трансформации эвенкийского и тофаларского хозяйств. Также, в отдельных случаях, использовались статистический метод (при анализе количественных изменений) и системный анализ. Последний способ применялся тогда, когда была возможна формализация частной проблемы через использование математического языка.

В целом исследование базируется на двух основополагающих принципах: принципе историзма (рассмотрение факта в связи с конкретными историческими условиями, его идентификацией во времени и пространстве) и принципе сравнительности (сравнение идентифицированных во времени и пространстве явлений с другими с целью выявления повторяемости, закономерности).

При рассмотрении вопросов, составляющих задачи настоящего исследования автор исходил из положений материалистического понимания истории, ибо, как убедительно доказал в своем исследовании, посвященном методологии истории, В. Ф. Коломийцев, до сих пор его «никто серьезно не оспорил"4. В связи с этим экономические процессы представляются определяющими в развитии общества. Однако термин «экономический» имеет два значения — содержательное и формальное. Содержательное значение связано с пониманием факта зависимости человека от природы и других людей. Формальное значение основывается на определении экономики как выборе в условиях ограниченности ресурсов5. В данной работе используется содержательное значение термина «экономический». Соответственно, экономическая трансформация вообще рассматривается как способ развития экономических отношений в истории, институционального оформления экономики, трансформация традиционного хозяйства сибирских народов в рассматриваемый период — как процесс постепенного освобождения экономической составляющей общественной жизни, во-первых, — от прямой зависимости от природных условий, во-вторых, — от контроля со стороны социальных институтов. Последнее положение согласуется с субстантиви-стской теорией Карла Поланьи, трактовавшего такое освобождение как «великую трансформацию». Автору также близки взгляды известного сибирского историка Н. Н. Козьмина о тесном взаимодействии этнического самосознания и хозяйственной деятельности, обуславливающей это самосознание6.

Говоря о состоянии научной разработки темы исследования, следует отметить, что вопросы, касающиеся изменений хозяйственных традиций коренного населения Иркутской губернии, в отечественной исторической литературе затрагивались достаточно часто. Однако аспект трансформации традиционных хозяйств бурят, эвенков и тофов как систем практически мало изучен. Объяснение этому, по-видимому, нужно искать в опасениях историков оказаться в своих научных изысканиях в стороне от истории эмпирической, базирующейся на интерпретации уникальных неповторяемых фактов. Вопросы же трансформации традиционного хозяйства находятся на стыке таких научных дисциплин, как история, этнология, география и др., а это требует при их рассмотрении известного абстрагирования от только исторической действительности.

Весь поток литературы, так или иначе освещающей вопросы, связанные с изменениями традиционного хозяйства в целом или отдельных хозяйственных традиций коренных народов Иркутской губернии на рубеже XIX—XX вв.еков, можно разделить на три группы — литература этнографическая, историко-географическая и, непосредственно, историческая. На различных этапах развития историографии проблемы трансформации традиционного хозяйства наибольший интерес представляют исследования различной направленности.

К первому этапу мы относим период с конца XIX века до конца 1920;х гг. Такая логика выделения этапа в развитии историографии проблемы обусловлена наличием ряда признаков, объединяющих различные по направленности сочинения этого периода. Первый признак заключается в том, что на данном этапе исследователей интересовали, прежде всего, вопросы влияния государственной политики на традиционные уклады аборигенов Восточной Сибири в контексте ее соответствия естественно-географическим условиям, определяющим хозяйственный быт коренного населения. Интерес к этим вопросам был инициирован несколькими обстоятельствами. Во-первых, кардинальные изменения хозяйственных традиций происходили на фоне эпохальных экономических реформ царского режима, затронувших и Сибирь, «приближения» сибирских пространств к «цивилизации» вследствие строительства Транссибирской магистрали и массового переселения русских крестьян за Урал, осуществлявшихся также с «благословения» верховной власти, последующих социально-экономических экспериментов Советского правительства. Причем исследователи являлись современниками этих изменений, что, безусловно, также влияло на их научные интересы. Во-вторых, проблема влияния природных условий на жизнь народов, в том числе, хозяйственную, благодаря усилиям В. О. Ключевского и, в особенности, А. П. Щапова, стала с конца XIX столетия актуальнейшей для отечественной исторической науки, что проявлялось не только в научных исследованиях, рассматривавших исторический процесс в целом, но и в трудах, посвященных частным вопросам. В-третьих, достаточно либеральная политика по отношению к общественным наукам как царского правительства в конце его существования, так и советского — в начале, не говоря уже о временных властях 1917;1919 гг., — с одной стороны, и подъем национальных движений — с другой, не могли не подтолкнуть исследователей к научной разработке столь злободневных тем.

В период с конца XIX века до конца 1920;х гг. вопросы изменения традиционного хозяйства решались, главным образом, в рамках этнографических работ и публицистических сочинений. Это связано с тем, что историческая наука не имела еще твердых методологических принципов, позволяющих эффективно решать задачи исследования, инспирированные настоятельной потребностью объяснения происходящих изменений социально-экономической жизни (сначала связанных с развитием рыночных отношений, затем — со строительством социалистической базы экономической сферы) с точки зрения их влияния на жизнь коренного сибирского населения. Поиск методологической основы анализа хозяйственных изменений объединяет исследования названного периода, и это обстоятельство является вторым его признаком.

В публицистических работах на данном этапе активно обсуждались проблемы проведения землеустроительных работ на территориях, занятых бурятским населением. Исследования этого плана представляется возможным разделить на две категории. К первой относятся статьи авторов, стоящих на позициях официальной пропаганды, — И. Иконникова, М. Соколова, Г. Чиркина7. Как правило, все они имели прямое отношение к проведению землеустроительной реформы. И. Иконников, например, долгое время был Старшим чиновником Иркутского поземельно-устроительного отряда, М. Соколов руководил Верхо-ленской поземельно-устроительной партией. Согласно воззрениям этих авторов, землеустройство являлось насущной необходимостью, как для государства, так и для самих «инородцев», поскольку оно способствовало решению поземельных споров и являлось препятствием для имущественного расслоения бурятских крестьян. Заслуживает внимания то, что названные авторы рассматривали землеустройство, в том числе, в контексте расширения Россией своего геополитического влияния. По своему отношению к землеустройству бурят к названным работам близка позиция, озвученная на страницах «Азиатской России», обобщающего труда, изданного к 300-летию правления Романовых в России8.

Ко второй категории относятся работы, подвергающие землеустройство сибирских «инородцев» критике. При этом можно внутри данной категории выделить две группы. Первую составляют работы т.н. «либерального», или «кадетского» направления9. Свою критику авторы этих работ направляли не на землеустройство как таковое, а на методы его проведения, не учитывающие характер хозяйственной деятельности «инородцев», не предусматривающие участия в работах по землеустройству органов местного самоуправления (статьи В. Васильева, В. Григорьева, Д. Зайцева10). Наиболее полно взгляды «либералов» изложены в труде А. А. Кауфмана «Переселение и колонизация»". Несомненным достоинством исследователей, относящихся к данному направлению, при всей тенденциозности их взглядов, является то, что они вплотную подошли к тезису об обусловленности хозяйства «инородцев» географическими условиями. Во вторую группу критиков землеустройства входят авторы, придерживающиеся «народнических» и близких к ним позиций. Они, как правило, выступали не против методов землеустройства, а против реформы как таковой. Обращая внимание на губительные последствия реформы землеустройства для скотоводческого" бурятского хозяйства, такие авторы, как М. Н. Богданов.

1? публиковавшийся также под псевдонимами М. Братский и М. Сыренов), Ц. Жамцарано, Д. А. Клеменц и др. также исходили из обусловленности особенностей хозяйственного быта «инородцев» географическими условиями13. Хотя применительно к бурятам Иркутской губернии тезис о скотоводческом характере их хозяйства не выдерживает критики, тем не менее, попытки связать хозяйственные традиции «инородцев» и окружающую среду, являющиеся, по сути, развитием идей одного из основателей «областничества» А. П. Щапова, свидетельствуют о близости сторонников «народнического» и «либерального» направлений. Под влиянием «областничества» формировалась и бурятская общественная мысль, видным представителем которой является М.Н. Богданов14. В отличие от многих бурятских интеллигентов, М. Н. Богданов, резко критикуя реформу землеустройства, понимал необходимость интеграции бурятской и русской культур, заявляя: «Спасение наше не в том, чтобы дрожать над выдуманными нами национальными особенностями, а в возможно скором и прочном усвоении цивилизации"15.

Этнографические исследования конца XIX века — конца 1920;х гг., рассматривающие как отдельные аспекты хозяйства иркутских бурят, эвенков и тофов, так и их хозяйства в целом, как правило, не выходили за рамки описания хозяйственных традиций и их классификации. К таковым относятся увидевшие свет еще в конце XIX века сочинения Н. Астырева, П. Е. Кулакова, Н.П. Левина16. Довольно много работали в этом направлении на рубеже XIX—XX вв. Д. А. Клеменц, М. А. Кроль, Г. Н. Потанин, В. Н. Васильев и др. Интерес для нашей.

1 7 темы представляет и сочинение B.JI. Серошевского, посвященное якутам. B.JI. Серошевский относится к тем немногим этнографам, который, не ограничиваясь описанием материальной и духовной культуры, обращал особое внимание на изменения якутского быта (замена коней крупным рогатым скотом, развитие сенокошения, переход к оседлой жизни), связывая их с общими тенденциями развития хозяйства сибирских народов. Работа B.JI. Серошевского сегодня часто цитируется исследователями народов Сибири, переиздание ее в 1993 году является свидетельством основательности научных подходов автора. Не меньший интерес вызывали и проблемы демографии коренного сибирского населения, которые прямо связывались с неудовлетворительной социально-экономической политикой правительства по отношению к «инородцам». В этой связи нельзя не упомянуть работу Н. М. Ядринцева «Сибирские инородцы, их.

1 Я быт и современное положение". Вопросами демографии занимался также известный этнограф и историк Сибири С. К. Патканов19. Скрупулезно переработав данные переписи населения 1897 года, С. К. Патканов опроверг широко распространенное в конце XIX века мнение о «вымирании» сибирских народов (кроме «инородцев», обитавших в таежной зоне).

Особенно активно развернулись этнографические исследования в первое послереволюционное десятилетие в связи с деятельностью сотрудников образованного в 1918 году Иркутского университета и Иркутского краеведческого музея. По сути дела, только тогда начались планомерные работы по изучению быта таежных народов — тофов и эвенков. Велик вклад в этнографическую науку трудов талантливейшего и энергичного исследователя автохтонного населения Восточной Сибири Б. Э. Петри, в тяжелейших условиях Гражданской войны и послевоенного времени ставшего одним из основателей не только иркутской археолого-этнографической школы, но и всей советской этнографии. Его методика «сплошного обследования» предоставляла объемный материал для научной интерпретации. Научное наследие Б. Э. Петри включает работы по всем коренным народам Иркутской губернии20. Благодаря ему, а также М. Е. Золотареву, К. М. Миротворцеву, П. Г. Полтарадневу, Н. П. Попову, Е. И. Титову, Я.Н.

Л 1.

Ходукину и другим исследователям, наука обогатилась фактическими данными, обобщение и интерпретация которых до настоящего времени составляют важнейшую сторону научных изысканий историков и этнографов.

В своих работах по обычному праву «инородцев» Сибири в 1920;е гг. обращались к отдельным сторонам их хозяйственной жизни известные иркутские.

22 ученые-юристы В. А. Рязановский и Г. Ю. Манне .

Следует особо отметить научную деятельность И. И. Серебренникова, который в своих исследованиях практически осуществил первичный анализ социально-экономической ситуации, сложившейся в среде коренного населения Восточной Сибири к началу XX столетия. И. И. Серебренников до сих породин самых цитируемых авторов, писавших о хозяйственном укладе населения Восточной Сибири.

Крупнейшим представителем историко-этнографической науки, обращавшимся к проблемам традиционного хозяйства коренного сибирского населения, в этот период, безусловно, является Н. Н. Козьмин. В своих работах он профессионально сочетал исторические, этнографические, географические методики исследования, рассматривая хозяйственную деятельность через призму ее соответствия конкретным географическим условиям24. Пойдя дальше, он связал с производственным фактором формирование этнического самосознания25. Некоторые современные этнологи этническое самосознание называют главным признаком этноса. Таким образом, Н. Н. Козьмин одним из первых предвосхитил теорию хозяйственно-культурных типов, на основе которой развивается вся современная отечественная этнология, логически связав цепочку: природные условия — хозяйственная деятельность — этническое самосознаниеэтнос.

В целом к концу 1920;х — началу 1930;х гг. историческая наука пришла к выводу об объективной обусловленности специфики традиционного хозяйства сибирских народов природными условиями, а изменения в хозяйственных традициях связывались с влиянием «цивилизации». В своем роде квинтэссенцией научных взглядов на проблему трансформации традиционного хозяйства неземледельческих народов Сибири и Средней Азии, получивших развитие в первой трети XX столетия, является малоизвестная работа С. П. Швецова «Этно.

97 графия и народное хозяйство", написанная в 1928 году. В этой работе С. П. Швецов доказывает неприемлемость форсированного и насильственного перевода скотоводов к оседлому образу жизни и земледелию, указывая на то, что кочевое скотоводство, как и другие традиционные формы хозяйственной деятельности, базируются на объективном основании адаптации народа к географическим условиям.

Безусловная заслуга всех перечисленных ученых и их работ состоит во включении в отечественную историческую проблематику вопросов, связанных с хозяйственными традициями и их эволюцией. Невозможно умалить и значение выдвинутой ими концепции природной целесообразности хозяйственного быта коренного сибирского населения. Однако приходится признать, что теоретическая составляющая научных трудов на данном этапе была еще недостаточно разработана.

На втором этапе развития отечественной историографии (1930;е — первая половина 1950;х гг.) историческая наука обрела мощный стержень в лице теории общественно-экономических формаций, составивший основу исторических исследований, в том числе, посвященных развитию Сибири на рубеже XIX—XX вв.еков. Внимание историков сосредоточилось на вопросах, связанных с революционным движением и социально-экономическим развитием страны, однако проблемы хозяйственного развития коренных сибирских народов затрагивались чрезвычайно редко. Экономическая история сибирских инородцев традиционно трактовалась в соответствии со схемой: первобытность — феодализм — капитализм — социализм. В этой схеме места традиционному хозяйству практически не было. Забыты были и наработки предыдущих лет, касающиеся взаимосвязи производственного фактора и природных условий, хозяйственных традиций и этнического самосознания.

Одновременно с падением интереса историков к проблемам анализа изменений хозяйственных традиций народов Сибири, становится заметным кризис в этнографической науке. Причем, устанавливается своеобразное «разделение труда» между учеными. Этнографические исследования бурят практически сворачиваются, зато выходят в свет немногочисленные работы историков, посвященные бурятам.

Наиболее содержательными из таких работ являются монографии Ф. А. Кудрявцева и П. Т. Хаптаева. «История бурят-монгольского народа (от XVII до 60-х гг. XIX в.)» Ф. А. Кудрявцева, вышедшая в 1940 году, не относится непосредственно к теме настоящей работы, однако само появление этого труда, посвященного истории развития крупнейшего народа Сибири, свидетельствует о понимании сибирскими историками необходимости научного осмысления исторических судеб коренных народов региона.

Больший интерес для нашего исследования представляет монография.

ЛО.

П.Т. Хаптаева. В ней автор, опираясь на богатый фактический материал, затрагивает, в том числе, проблемы социально-экономического развития бурят в конце XIX — начале XX веков. П. Т. Хаптаев приходит к выводу о влиянии реформы землеустройства на рост товарности скотоводческой составляющей бу.

90 рятского хозяйства. Интересно мнение П. Т. Хаптаева по проблеме ликвидации Степных бурятских дум в Иркутской губернии, — он видит в этом проявление буржуазных преобразований, смену власти феодалов-нойонов властью зажиточных бурят-кулаков. По сути, автор монографии говорит о выходе кулаков, олицетворяющих новые, капиталистические отношения в бурятской общине, из-под контроля родовой аристократии.

Из обобщающих исторических трудов этого периода можно назвать лишь «Историю Бурят-Монгольской АССР», изданную в 1951 году31. В этом исследовании, в лучших традициях теории общественно-экономических формаций, развитие хозяйства бурят на рубеже XIX — XX вв., проявившееся в ограничении перекочевок, росте оседлости, развитии земледелия, усилении связей хозяйства с рынком, применении усовершенствованных орудий труда, развитии сенокошения, связывается с развитием капиталистических отношений в Сибири, являющихся следствием развития производительных сил внутри бурятского хозяйства и классовой борьбы. Вместе с тем, говоря о прогрессивном характере хозяйственных изменений в плане общего развития от феодализма к капитализму, авторы «Истории Бурят-Монгольской АССР» указывают на отрицательное значение реформы землеустройства, констатируют сокращение запашки и скота у иркутских бурят, наличие большого числа феодальных пережитков. Иначе говоря, анализируя развитие бурятского хозяйства, исследователи столкнулись с дилеммой, — либо признать, что бурятское общество является феодальным, из чего следовало, что буряты «шагнули» в социализм, минуя капиталистическую стадию, что противоречило официальной доктрине и требовало наличие «третьей силы», как катализатора процесса перехода к социализму, либо констатировать наличие у бурят относительно развитых капиталистических отношений, что противоречило фактам.

История Бурят-Монгольской АССР", таким образом, непосредственно предшествуя началу нового этапа в развитии историографии проблемы трансформации традиционного хозяйства, определила для будущих исследователей задачи и направления работы. Вместе с тем, она явилась своего рода прорывом в вопросах изучения истории народов Сибири. Представляется, что это и предопределило во многом появление в последующие десятилетия целого ряда глубоких исторических исследований, затрагивающих, в частности, проблемы развития хозяйства коренных сибирских народов.

Несмотря на то, что историки на втором этапе редко обращались к проблемам изменений традиционного хозяйства коренных этносов Иркутской губернии, а увидевшие свет исследования были посвящены истории бурятского народа, тем не менее, плодотворная работа таких ученых, как Ф. А. Кудрявцев, В. А. Дулов, С. А. Токарев, В. В. Покшишевский и других внесла существенный вклад в дело обработки фактического исторического материала, на базе которого могли проводиться дальнейшие исследования проблемы.

Очень немногочисленные этнографические сочинения этого периода, хотя бы в малом выходящие за рамки простого описания быта, затрагивают исключительно малые народности Севера. Наиболее удачной работой этого плана можно назвать статью В.Г. Богораз-Тана, посвященную возникновению оленеводства, в которой, в традициях предшествующего периода, связываются хозяйственные традиции и природные условия33. Эта работа, хронологически входящая во второй этап развития историографии, по своему характеру ближе к идеям, получившим развитие в трудах более раннего периода. Примечательна работа Н. П. Никулыиина, рассматривающая, в том числе, дореволюционное хозяйство тунгусов Эвенкийского автономного округа34. Н. П. Никулыпин делает вывод о разложении у эвенков родовой организации уже к моменту Великой.

Октябрьской социалистической революции35. Непосредственно эвенкам Иркутской губернии (тогда уже области) была посвящена статья М.Г. Левина36.

Немногочисленность этнографических исследований во многом была вызвана кризисом методологии. Лишь к концу 1950;х гг. с формированием в отечественной этнографии теории хозяйственно-культурных типов этот кризис будет преодолен.

Несмотря на небольшое количество работ, посвященных учеными в 1930;х — начале 1950;х гг. истории коренных народов Сибири, и Иркутской губернии — в частности, безусловно, общим положительным их качеством было обращение к тезису о приоритетном влиянии экономического (хозяйственного) фактора на остальные стороны жизни общества. В известной степени такая постановка вопроса роднит исследования данного этапа с работами предыдущего периода.

На третьем этапе развития историографии (вторая половина 1950;х — начало 1990;х гг.) наблюдается заметное повышение интереса историков и этнографов к проблемам изменения хозяйственных традиций коренного сибирского населения в конце XIX — начале XX вв.

Историческая наука все чаще обращается к развитию сибирских народов, стремясь связать его с глобальными процессами смены общественно-экономических формаций. В соответствии с научной парадигмой линейного развития исторического процесса, в русле которой развивалась и теория общественно-экономических формаций, все народы в своем поступательном развитии проходят одинаковые стадии, и сибирские «инородцы» не должны были стать исключением. Этим и объясняется активизация историков в направлении работы по исследованию хозяйства коренного сибирского населения.

Этнографическая наука получает в конце 1950;х гг. усилиями таких теоретиков этнологии, как М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров и др., мощную методологическую базу в лице теории хозяйственно-культурных типов (ХКТ). Развитие теории ХКТ в трудах этнографов, обращавшихся к хозяйству сибирских народов, позволило в значительной степени расширить довольно узкие рамки, в которых работали историки. «Разделение труда», сложившееся между историками и этнографами в предыдущие десятилетия, было частично преодолено, — этнографы стали работать и над изучением традиционного бурятского хозяйства.

Начало периода ознаменовалось выходом в свет в 1956 году капитально.

17 го обобщающего труда «Народы Сибири». В очерках, посвященных отдельным народам, авторы, наряду с описанием материальной культуры, много внимания уделили вопросам социального развития. Констатировалось разложение на рубеже XIX — XX вв. родовой организации у тофов и эвенков. Борьба бурят против реформы землеустройства трактовалась как выражение классовых противоречий38.

В 1968 году вышла пятитомная «История Сибири». Третий том этого издания посвящен развитию Сибири в период капитализма39. Авторы «Истории Сибири» пришли к выводам о развитии капитализма в Сибири в конце XIXначале XX вв., в том числе, под влиянием русской колонизации, у коренных народов. Землеустроительную политику царского правительства авторы издания рассматривали как фактор, приводящий к разорению бурятского населе.

40 ния .

Позиции по вопросам развития «инородческого» хозяйства, озвученные в «Народах Сибири» и «Истории Сибири», на многие годы предопределили направления работы историков.

Исследования историков сосредоточились на выявлении социальных противоречий внутри бурятского хозяйства, имеющих как внутреннее, так и внешнее происхождение. В развитии этнических хозяйственных традиций исследователи продолжали видеть отражение процессов перехода одной общественно-экономической формации в другую. Их интересовали, в первую очередь, стадийные закономерности развития хозяйства коренного населения. В связи с этим вставал вопрос о влиянии русской колонизации на традиционное этническое сибирское хозяйство. Проблемы изменений хозяйства коренного восточносибирского населения в связи с переселенческой политикой царского правительства затрагивались В. Г. Тюкавкиным, Л. Ф. Скляровым, Э.М. Щагиным41. В общем и целом положительно оценивая переселение, авторы, тем не менее, критиковали реформу землеустройства, а В. Г. Тюкавкин прямо оценивал ее как реакционную42. По вопросу о распространении земледелия у бурят приоритетной стала точка зрения В. И. Шункова и Ф. Д. Дресвянского, говоривших об определяющем влиянии на хозяйство бурят традиций русского народа43. Н. П. Егунов связывал зарождение национального движения бурят с колониальной политикой царского правительства вообще и землеустроительной реформой — в частности44. Констатируя зарождение у бурят капиталистических отношений, И. И. Осинский указывал на наличие серьезных пережитков феодализма, что предопределило господствующее положение мелкотоварного и полунатурального хозяйства45.

Бесспорно, наиболее значимыми работами, характеризующими общественно-экономическое развитие сибирского населения в конце XIX — начале XX вв., в том числе, коренных жителей Иркутской губернии, увидевшими свет в 1960;е — 1970;е гг., являются монографии И.А. Асалханова46. И. А. Асалханов, опираясь в основном на архивные источники, констатировал развитие у бурят товарного земледельческого и скотоводческого хозяйства, но, вместе с тем отмечал, что земледелие имело экстенсивный характер, а реформа землеустройства отвечала интересам помещиков47. Для нашего исследования очень важными представляются выводы И. А. Асалханова о фактическом разложении родовой хозяйственной организации бурят уже к концу XIX века, а также о сращивании у бурят родовой феодальной знати и сельской буржуазии48.

Несмотря на все бесспорные достоинства трудов И. А. Асалханова, они были посвящены развитию сибирского сельского хозяйства в целом, «инородческое» традиционное хозяйство рассматривалось в них как составная часть хозяйства сибирского крестьянства.

Одним из первых историков, которые обратились к вопросам исторического развития в конце XIX — начале XX вв. именно «инородцев» Сибири, стал JI.M. Дамешек. Оценка реформ, коснувшихся сибирских инородцев на рубеже столетий, в том числе — реформы землеустройства, JI.M. Дамешеком дана в работе «Внутренняя политика царизма и народы Сибири (XIX — начало XX века)». JI.M. Дамешек также связывает реформы с реакцией, последовавшей за убийством Александра II, однако указывает на внутреннюю связь этих реформ с либеральными реформами третьей четверти XIX века49. Больший интерес для данного исследования представляют работы JI.M. Дамешека, непосредственно посвященные развитию бурятского хозяйства50. Вслед за И. А. Асалхановым JI.M. Дамешек приходит к выводу о развитии товарного земледелия и скотоводства у бурят, землеустроительную политику правительства по отношению к «инородцам» он расценивает как попытку решения классовых противоречий. Реформу землеустройства исследователь рассматривает как меру, задерживающую развитие капиталистических отношений51. Л. М. Дамешек также явился одним из немногих историков, коснувшихся проблем хозяйственного развития таежных народов Иркутской губернии — эвенков и тофов. В его работах, посвященных фискальной политике российского правительства по отношению к «инородцам», дается оценка влияния на жизнь сибирских аборигенов такого явления, как сбор ясака52. Сбор ясака Л. М. Дамешек также рассматривает как фактор, сдерживающий развитие товарно-денежных отношений53.

Различные аспекты социально-экономического развития сибирских аборигенов в дореволюционный период в своих трудах рассматривали Батуева И. Б., Белькова Г. Д., Горюшкин Л. М., Корнеева Г. А., Пронин В. И., Санданов Ю. Б. и другие исследователи54. Не оставлялись в стороне на этом этапе и вопросы демографии коренного населения Восточной Сибири, поскольку тенденции движения населения являются важным показателем общественно-экономического развития. Из работ, посвященных демографическим проблемам автохтонного населения Иркутской губернии, как примеры, можно назвать статьи И. А. Асалханова, J1.M. Дамешека, Д.Д. Нимаева55.

В 1980;х гг. были проведены и первые историографические исследования Сибири дооктябрьского периода. В них авторы, в частности, касались и вопросов изучения хозяйства коренных народов Восточной Сибири56. Оценка исследований в этих работах, как правило, производилась с позиций теории общественно-экономических формаций в ее советском, постмарксистском варианте. Критике подвергались и теории о природных условиях, как главном факторе экономического развития57, и непонимание классовой сущности происходивших в хозяйстве изменений и прогрессивного взаимовлияния русского и «инородческого» населения58.

В результате научных изысканий историков к концу третьего этапа была сформирована достаточно логичная схема развития хозяйства «инородцев» Восточной Сибири, которая предполагала следующее: в конце XIX — начале XX вв. под влиянием русского населения и в результате внутреннего развития «инородческих» социумов, являющегося следствием развития производительных сил (происходящего также во многом под влиянием русского населения), в хозяйствах эвенков, тофов и, в особенности, бурят, происходят изменения, которые можно расценивать как распространение товарно-денежных, то есть капиталистических, отношений. Степень развития капитализма в бурятском хозяйстве стала проблемой дискуссионной, от тезиса о преобладании полунатурального хозяйственного уклада, под влиянием исследований И. А. Асалханова, JI.M. Дамешека и др., историческая наука пришла к тезису о сравнительно развитых рыночных отношениях в бурятской среде. Внутренняя политика царского правительства, в частности, землеустроительная реформа сибирских крестьян, согласно этой схеме, рассматривалась как тормоз в развитии капитализма, а значит, — имела отрицательные последствия, поскольку сдерживала поступательное развитие экономических отношений.

Думается, что такая позиция исторической науки в некоторой степени была обусловлена идеологическими соображениями, в соответствии с которыми царская Россия являлась «тюрьмой народов». При ближайшем рассмотрении легко обнаруживаются недостатки предложенной схемы развития. Так, например, переселенческая политика, рассматриваемая исключительно как инструмент снятия социальной напряженности в Европейской России и средство сохранения помещичьего землевладения, в то же время расценивается как положительное явление для развития производительных сил в Сибири. Тесно связанная с переселением землеустроительная реформа, сократившая землепользование «инородцев», в свою очередь, подвергается критике. Капитализм предстает некоей детской болезнью, которой во что бы то ни стало нужно переболеть, чтобы перейти к новому общественно-экономическому строю. Между тем традиционное хозяйство тесно связано с окружающей природной средой и во многом обусловлено социальной организацией. Перенесение на него логических схем, объясняющих экономическое развитие народов или обществ, давно оторвавшихся и от природы, и от общественного контроля, не может не привести к противоречиям при попытке интерпретации реальных событий.

В некоторой степени эти противоречия снимались в этнографических исследованиях, взявших на вооружение с конца 1950;х гг. теорию ХКТ. Однако, как правило, этнографические работы ограничены описанием особенностей материальной и духовной культуры сибирских народов. Таких работ достаточно много. Применительно к истории коренных народов Иркутской губернии необходимо назвать исследования Вайнштейна С. И., Вяткиной К. В., Василевич Г. М., Жамбаловой С. Г., Павлинской JI.P. и др.59 Из этнографических работ выделяются несколько монографий, рассматривающих преимущественно хозяйственную жизнь аборигенов Сибири. Прежде всего, это работа Г. Е Маркова, содержащая разносторонний анализ скотоводческого хозяйства60, и монография В. В. Карлова, посвященная эвенкам61. Видный теоретик этнологии, В. В. Карлов в своей работе связал конкретные природные условия проживания различных территориальных групп эвенков с типами комплексных хозяйств. Необходимо также отметить исследование М. Г. Турова, посвященное эвенкам62. Рассматривая хозяйства «кочевых» и «бродячих» эвенков, М. Г. Туров пришел к выводу о неоднозначности процесса распространения среди эвенкийского населения товарно-денежных отношений. Это выразилось, в частности, в возрастании у «бродячих» тунгусов роли транспортного оленеводства .

Обобщающей работой по этнографии эвенков стала монография В.А.Туголукова64. Используя богатый архивный материал и опираясь на исследования других этнографов, В. А. Туголуков нарисовал масштабную картину развития эвенкийского этноса с момента присоединения Сибири к России до начала XX века. По своим содержанию и форме эта этнографическая работа очень близка историческим исследованиям. Автор, в частности, пришел к выводу об адаптации эвенкийского хозяйства к различным природным условиям (в силу огромной площади занимаемых земель), что обусловило легкую восприимчивость эвенков к чужим хозяйственным традициям и их склонность к ассимиляции65.

Идеи В. В. Карлова, касающиеся изменений традиционного хозяйства этносов, получили развитие в обобщающем труде «Введение в этнографию», изданном в 1990 году66. Кризис исторической и этнографической наук, обозначившийся в конце 1980;х гг. был кризисом и методологии. Историческая наука не могла объяснить с позиций изрядно видоизменившейся со времен К. Маркса теории общественно-экономических формаций всего многообразия вариантов трансформации традиционных хозяйств народов. Этнография столкнулась с невозможностью идентификации этноса. Как справедливо заметил В. В. Карлов: «В этнографической литературе нет ясности по вопросу о природе этнокуль.

СП турной специфики народа". В соответствии с этим, В. В. Карлов видит основной задачей этнографии «выявление и анализ факторов, вызывающих транс.

68 формацию этноспецифических черт в новых условиях". Одной из главнейших таких черт как раз и являются хозяйственные традиции, которые В. В. Карлов связывает с приспособлением общества к конкретным природным условиям69. Таким образом, в начале 1990;х гг. этнография вплотную подошла к пониманию содержательного значения экономических явлений.

Методологический кризис истории, как области научных исследований, и этнографии предопределил сближение двух наук и знаменовал начало нового, четвертого этапа развития историографии проблемы (с начала 1990;х гг.). Популярной формой на этом этапе стали историко-этнографические исследования. Повышение интереса к проблемам трансформации традиционного хозяйства было вызвано и подъемом национальных движений, вызвавших к жизни необходимость актуализации претензий на культурную самостоятельность этносов. Идеи возрождения этнических хозяйственных традиций играют в этом не последнюю роль. В свою очередь, возрождение традиционного хозяйства связывается с необходимостью экологизации производственной деятельности, что определяет интерес представителей национальных научных школ, в частности, бурятской, к позабытым идеям обусловленности специфики хозяйства природной целесообразностью.

Однако переход исторической науки к пониманию необходимости рассмотрения этнического хозяйства с позиций содержательного значения экономики происходит медленно. В 1995 году выходит капитальный труд коллектива авторов, известных сибирских историков, — «История Усть-Ордынского бурятского автономного округа"70. В разделах, посвященных социально-экономическому развитию территорий, ныне составляющих округ, уже нельзя заметить прямого указания на старые принципы, но они незримо присутствуют в выводах. По-прежнему прогресс бурятского хозяйства связывается с развитием рыночных отношений, а землеустройство «инородцев», как и раньше, оценивается отрицательно. Подобные идеи получили развитие в работах Ч. Г. Анд.

71 реева, JI.M. Дамешека, Л. А. Зайцевой. Монография Ч. Г. Андреева посвящена образу жизни народов Восточной Сибири в целом. Много внимания автор уделяет вопросам хозяйственного развития аборигенов, влиянию на их хозяйство процессов развития в регионе рыночных отношений. Ч. Г. Андреев делает выводы о том, что землеустройство нанесло удар по скотоводству и земледелию бурят72. Близки по оценке хозяйственного развития и политике правительства выводы В. Я. Бутанаева, монография которого посвящена хозяйству хакасов73.

Таким образом, приходится признать, что позиции ряда историков, начавших заниматься проблемами социально-экономического развития коренного населения Байкальского региона в 1970;х —1980;х гг., по вопросам интерпретации изменений традиционного хозяйства с началом нового этапа не изменились. Сформулированная еще в предыдущий период теория существования в Сибири до 1917 года так называемого «государственного феодализма», признаками которого являются государственная монополия на землю, аграрно-сырьевой характер производства, произвол администрации и т. д.74, живет в трудах историков по сию пору. Однако тенденция понимания процесса развития традиционного хозяйства как особой системы, на которую не должны искусственно распространятся законы развития рыночной экономики, все же заметна, в первую очередь, — в этнографических исследованиях.

В ряду работ, посвященных этническому природопользованию (именно так стали называть хозяйственную составляющую общественной деятельности, и это представляется, по отношению к коренному населению Сибири, совершенно обоснованным) следует отметить исследование Ц.Б. Будаевой75. Ц. Б. Будаева рассматривает все элементы хозяйственной деятельности как составные части экологической традиции (в широком понимании смысла этого слова). К этой работе близок труд Ю. В. Зуляра «Очерки истории природопользования в Байкальском регионе в XX веке». Эта работа не рассматривает этническое природопользование и не может быть причислена к этнографическим. Тем не менее, в ней обнаруживаются признаки нового понимания экономических процессов, — процессов, основанных не на выборе способов использования средств для удовлетворения потребностей, порождаемого ограниченностью этих средств, а на факте зависимости человека от природы и других людей.

Авторы этнографических исследований все чаще обращаются от описания традиций к анализу их изменений. К работам этого плана можно отнести монографию А. А. Сириной, посвященную катангским эвенкам77. Монография JT.B. Мельниковой «Тофы» явилась, по сути, первой попыткой комплексного историко-этнографического исследования тофаларского народа .

К различным сторонам хозяйственной жизни автохтонного населения Восточной Сибири в конце XIX — начале XX вв. в своих работах обращались также Г. Н. Богданов, М. А. Винокуров, А. Н. Гулевский, Б. Б. Зандараев и др.79 В 1999 году под редакцией Т. М. Михайлова вышел труд «История и культура бурятского народа», частично обобщивший результаты в основном этнографических исследований бурят80.

Одновременно к вопросам исторического развития хозяйства начинают обращаться географическая и экономическая наука. Так, очень интересной работой для данного исследования, из тех, что увидели свет в последние годы,.

01 является монография географа М. В. Рагулиной, в которой дается характеристика различных типов природопользования тофаларов и эвенков в конце XIX — начале XX вв. Поскольку историки практически не обращаются к хозяйству этих малых народов, а этнографические исследования большей частью носят описательный характер, значение этой работы трудно переоценить. М.В. Рагу-лина выделяет три этапа в развитии этнического природопользования таежных жителей Иркутской губернии: 1) период господства натурального хозяйства- 2) трансформация хозяйства под влиянием товарных отношений- 3) кооперация хозяйства при Советской власти. Рассмотрение трансформационных процессов, происходящих в традиционном хозяйстве, с точки зрения изменения формы способа природопользования в данном случае принципиально важно.

Интересны подходы к рассмотрению традиционного хозяйства, выражен.

83 ные в работах Д. Д. Мангатаевой, Л. Г. Намжиловой, А. К. Тулохонова .

В последние годы вопросам, связанным с традиционным хозяйством коренного населения Иркутской губернии был посвящен и ряд диссертационных исследований. Среди них необходимо выделить работы Балдановой А. С-Д. (1997), Сыденовой Р. П. (1999), Михайлова В. А. (2000), Рассадина И. В. (2000), од.

Данилова Ю.И. (2002), Маншеева Д. М. (2003). С точки зрения поставленной проблемы наиболее интересны исследования Балдановой А. С-Д. «Традиционное хозяйственное природопользование бурят в конце XIX — начале XX веков», Данилова Ю. И. «Хозяйство бурят в конце XIX — начале XX вв.» и работа Михайлова В. А. «Земледелие западных бурят в XVII — начале XX века». А. С-Д. Балданова рассматривает вопросы взаимного влияния человека и окружающей среды, приходя к выводу об оптимальной сбалансированности бурятского традиционного хозяйства и природы. Работа Ю. И. Данилова построена на системном (математическом) анализе количественных показателей, источником которых для автора служат статистические сведения, собранные в ходе исследований Иркутской и Енисейской губерний в 1887—1889 гг. и материалы комиссии А. Н. Куломзина по Забайкальской области. Ю. И. Данилов, в частности, приходит к выводу о полунатуральном характере бурятского хозяйства, капиталистические отношения в котором находятся в зачаточном состоянии. Интересно и замечание автора о том, что территориальная бурятская община являлась экономически значимой единицей. В. А. Михайлов достаточно убедительно доказывает не только приоритетное значение земледелия в западно-бурятском хозяйстве, но и его автохтонное происхождение.

Итак, начиная с 1990;х гг. исследования в области изучения трансформации традиционного хозяйства коренного населения Иркутской губернии на рубеже XIX — XX столетий совершили качественный скачок в сравнении с предыдущими периодами, который выразился в переходе от практики рассмотрения изменений хозяйственных традиций как проявления поступательного развития экономических отношений от примитивных форм к более прогрессивным (рыночным) к пониманию трансформации традиционного хозяйства как изменений способов и форм природопользования. Однако такая смена ориентиров исторической науки по отношению к изучению социально-экономического развития сибирских народов пока представлена сравнительно небольшим числом исследований. Использование системного подхода в исследованиях такого плана может констатироваться лишь в единичных случаях.

Перечисленными работами историография изменений традиционного хозяйства коренного населения Иркутского региона не ограничивается, — упомянуты лишь те сочинения, которые в той или иной степени рассматривают выбранные для исследования проблемы, то есть реформу землеустройства как тесно связанный с трансформацией бурятского хозяйства процесс, обращение тофов и эвенков к нетрадиционным способам природопользования и специализация эвенкийского и тофаларского хозяйств на пушном товарном промысле. Анализ опубликованной литературы показывает, что рассмотрение трансформации традиционного хозяйства народов Иркутской губернии, понимаемого как системы, с позиций содержательного значения понятия «экономика» до сего времени практически не производилось. Близкие по методике исследования работы не охватывают хозяйственное развитие всех трех иркутских коренных народов. Кроме того, представляется, что есть необходимость пересмотра некоторых оценок произошедших в этническом хозяйстве народов Сибири изменений с точки зрения их соответствия историческим путям развития Российской цивилизации. Это, в первую очередь, касается реформы землеустройства бурят Иркутской губернии.

Источниковую базу исследования составляют разнообразные документы. По содержанию эти документы могут быть объединены в несколько групп: 1) нормативные акты- 2) архивные материалы- 3) официальные отчеты- 4) материалы исследований хозяйственного быта населения и переписей населения- 5) публикации периодической печати.

Нормативные акты, регулировавшие, в том числе, хозяйственные отношения, могут быть подразделены на центральные и местные. Нормативные акты центральной власти, в свою очередь, обнаруживают четкое деление на законодательные и подзаконные акты. К последним относятся многочисленные циркуляры Министра государственных имуществ и земледелия, Главноуправляющего земледелием и переселением и т. д. Как циркуляры центральной власти, так и, в особенности, нормативные акты, изданные местной администрацией (Иркутским генерал-губернатором, Управляющим землеустройством и переселением в Иркутской губернии, Старшим чиновником по составлению отводных записей и т. д.) чаще всего дублировали или разъясняли более подробно положения законов. Поэтому интерес представляют именно законодательные акты, так или иначе касающиеся вопросов, составляющих задачи настоящего исследования. К таковым относятся, прежде всего, «Положение об инородцах», изданное в 1892 году, «Главные основания поземельного устройства крестьян и инородцев, водворившихся на казенных землях Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерний» 1896 года, «Правила о порядке определения земельных наделов и производства поземельно-устроительных работ и об отводе лесных наделов, определении лесного налога и пользовании лесными наделами в губерниях Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской» 1898 года, а также ряд законов, регулирующих переселение крестьян в Сибирь, которое тесно связано с проводимой правительством реформой землеустройства. Законы и подзаконные акты, включающие циркуляры и распоряжения центральной власти, касающиеся землеустройства и переселения, сведены в «Сборник узаконений и распоряжений по поземельному устройству крестьян и инородцев, водворившихся на казенных землях губерний Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской» (1898 г.)85 и «Сборник законов и распоряжений по переселенческому делу и по поземельному устройству в губерниях и областях Азиатской России» (1909 г.)86. «Положение об инородцах», также как и другие нормативные акты, представляющие интерес для данного исследования («Положение о крестьянах Сибири» и др.), содержаться в «Своде законов Российской империи». Часть циркуляров региональных органов власти обнаружена в архивных источниках.

При подготовке работы широко использовался материал неопубликованных источников из архивных фондов. В Государственном архиве Российской.

Федерации (ГАРФ) (фонды 1788 (Национальный отдел Министерства внутренних дел Временного правительства) и 1797 (Министерство земледелия Временного правительства)) содержатся отчеты землеустроительных партий, работавших на территории Иркутской губернии, за 1916 год, позволяющие судить об итогах землеустроительной реформы (реформа была свернута в 1917 году), а также ряд документов, иллюстрирующих остроту земельного вопроса в период, непосредственно следующий за падением самодержавия в России. Из материалов, хранящихся в Российском государственном историческом архиве (РГИА), были использованы документы из фондов 396 (Департамент государственных имуществ), 408 (Комитет по землеустроительным делам Министерства земледелия), 433 (Отдел статистики Министерства земледелия). Перечисленные государственные органы имели непосредственное отношение к проведению реформы землеустройства на территории Сибири.

Специфика проблем, поставленных перед данным исследованием такова, что основу источниковой базы составили материалы Государственного архива Иркутской области (ГАИО) и Национального архива Республики Бурятия (НАРБ). Причем, в силу сложившихся обстоятельств (имеется в виду образование в мае 1923 года Бурят-Монгольской АССР, в состав которой вошли и территории Иркутской губернии, населенные преимущественно бурятами), документация большей части бурятских ведомств сконцентрировалась в НАРБ. Использованные архивные материалы ГАИО и НАРБ разнообразны, и включают в себя циркуляры местной администрации, документы землеустроительных партий, поземельно-устроительной комиссии, Общего присутствия Губернского управления, деловую переписку, статистические данные по хозяйственному развитию «инородческих» ведомств, отчеты чинов землеустройства, глав ведомств и родовых старост, общественные приговоры, арендные договоры, сведения по хозяйственному быту и т. д. Основу архивных источников составили документы фондов бурятских степных дум, управ и волостных правлений и тунгусских управ: в ГАИО — фонды 148 (Очеульская тунгусская инородная управа), 149 (Китайская инородная управа (бурятская)), 150 (Киренско-Хандинская инородная управа (тунгусская)), 151 (Ленская инородная управа (бурятская)), 152 (Хенхедурское родовое управление (бурятское, входило в состав Ленской управы)), 461 (Нижнеилимская инородная управа (тунгусская)) — в НАРБ — фонды 1 (Кудинская степная дума), 3 (Балаганская степная дума), 4 (Верхоленская степная дума), 6 (Аларская степная дума), 12 (Ольхонская степная дума), 45 (Аларское волостное правление), 13 (Кудинская инородная управа), 15 (Абоганатская инородная управа), 16 (Унгинская инородная управа), 17 (Аларская инородная управа), 1 В (Хоготовская инородная управа), 184 (Ользо-новская инородная управа), 241 (Харибятская инородная управа), 345 (Коймор-ская инородная управа) (все управы — бурятские).

Необходимо заметить, что материалы тунгусских управ далеко не полно освещают хозяйственное развитие их населения в рассматриваемый период. Так, документы Киренско-Хандинской управы датируются до 1869 года, Оче-ульской управы — до 1878 года, Нижнеилимской управы — до начала 1880-х гг. Фонды Кондогирского, Курейского, Тутурского ведомств, по-видимому, не сохранились. Все это, при рассмотрении вопросов, связанных с развитием тунгусского хозяйства, повышает роль других источников и материалов исследований Иркутского государственного университета и Иркутского краеведческого музея, опубликованных в работах Б. Э Петри, Я. Н. Ходукина и др. В полной мере это относится и к вопросам хозяйства тофов, не имевших своего ведомства.

При рассмотрении проблемы соотношения трансформации традиционного бурятского хозяйства и реформы землеустройства рубежа XIX—XX вв. особое значение имели документы из фонда 171 ГАИО (Заведующий землеустройством и переселением в Иркутской области) и фондов 201 и 251 (Заведующий Осинским переселенческим подрайоном и Заведующий Кутуликским переселенческим подрайоном) НАРБ.

Для освещения вопросов политики властей по отношению к происходящим изменениям в хозяйстве автохтонного населения Иркутской губернии, использовались отдельные дела фондов 24 (Главное управление Восточной Сибири), 25 (Канцелярия Иркутского генерал-губернатора) Государственного архива Иркутской области. В качестве дополнительного источника привлекались некоторые дела фонда 293 (Восточно-Сибирский отдел Императорского Русского географического общества) ГАИО, позволяющие проиллюстрировать хозяйственно-бытовые особенности коренного населения Иркутской губернии в конце XIX — начале XX вв.

Из фонда р-565 ГАИО было использовано дело 140, содержащее работу С. П. Швецова «Этнография и народное хозяйство».

К официальным отчетам относятся имеющиеся в нашем распоряжении отчеты Иркутского генерал-губернатора, в которых содержится не только фактическая информация, представляющая интерес в связи с вопросами, составляющими проблему настоящего исследования, но и оценка изменений, происходивших в традиционном хозяйстве коренного населения Иркутской губернии. Это позволяет глубже понять точку зрения местных властей на процессы трансформации традиционного хозяйства. Официальными отчетами по своей сути являются и ежегодные «Обзоры Иркутской губернии», содержащие сводные данные по различным сферам деятельности жителей губернии. Нас в «Обзорах.» интересовали сведения, характеризующие уровень развития земледелия у «инородцев», в частности, — данные по посевным площадям и урожайности.

К источникам, составляющим четвертую группу, относятся исследования хозяйственного быта населения и материалы переписей населения. Особое положение в ряду использованных источников занимают материалы исследований хозяйственного быта сельского населения, проводившихся в преддверии землеустроительной реформы в 1887—1889 гг. на территории четырех из пяти округов Иркутской губернии (Иркутского, Балаганского, Нижнеудинского и Верхоленского)87. Опубликованные материалы исследований содержат богатые статистические данные, а также первичный анализ этих данных. Необходимо отметить, что другого источника, обладающего столь высокой степенью информационной насыщенности, освещающего вопросы развития сельского хозяйства края в конце XIX века, не существует. Это обстоятельство предопределило широкое использование исследователями данных, изложенных в материалах, еще с начала XX века.

Значительная часть фактического материала заимствована из материалов переписей населения. Среди источников этой подгруппы особую роль играют, безусловно, данные Первой всероссийской переписи населения 1897 года, поскольку эта перепись «была единственным демографическим обследованием,.

88 проведенным в России в эпоху капитализма". По качеству обработки фактического материала Первой переписи значительно уступают данные переписей 1917 и 1920 гг., которые не охватывали северные и труднодоступные районы Иркутской губернии, т. е. как раз те территории, на которых проживала большая часть таежного аборигенного населения — эвенков и тофов.

Некоторую информацию по интересующим нас вопросам можно почерпнуть в периодической печати. При изучении вопросов, стоящих перед исследованием, использовались публикации иркутских газет конца XIX — начала XX вв. Газета «Иркутские губернские ведомости» являлась отражением политики местной администрации. В некоторой оппозиции к ней находились газеты «Восточное обозрение» и, в особенности, «Сибирь» (в 1907 году за одну из передовиц временный редактор «Сибири» по постановлению Иркутского генерал.

89 губернатора, даже был посажен в тюрьму на три месяца), в том числе в вопросах, касающихся землеустройства бурятского населения и политики в отношении таежных аборигенов. Были изучены также отдельные публикации таких изданий, как «Сибирская заря» (с апреля 1909 года — «Восточная заря»), «Сибирская мысль», «Сибирское обозрение», «Сибирские огни». Принимая во внимание, что материалы газетных публикаций могут быть успешно использованы в качестве иллюстраций быта коренного населения, все же отметим их субъективность и отсутствие опоры на документальные и научные свидетельства при обобщении каких-либо фактов. Это связано с естественной для человека способностью руководствоваться при оценке окружающей действительности личными пристрастиями. Поэтому газетные публикации для данного исследования явились вспомогательными источниками.

В целом имеющаяся источниковая база позволяет с достаточной степенью уверенности судить о направленности трансформационных процессов, происходивших на рубеже XIX—XX вв.еков в хозяйствах бурят, эвенков и тофов Иркутской губернии. Безусловно, использованные в работе источники имеют неодинаковое значение для достижения цели исследования. Однако их комплексное применение в известной степени нивелирует недостатки отдельных источников и способствует формулированию объективных выводов.

Научная новизна настоящего исследования состоит в применении к проблеме трансформации традиционного хозяйства коренного населения Иркутской губернии в конце XIX — начале XX вв. системного подхода. Традиционное хозяйство понимается как система, основой которой являются внутренние связи, а не простая совокупность элементов (хозяйственных традиций). Впервые исследуются проблемы трансформации систем традиционных хозяйств всех трех народов Иркутской губернии (бурят, эвенков, тофов) в комплексе. Трансформация традиционных хозяйств рассматривается с позиций не формального, а содержательного понимания экономики.

Практическая значимость исследования состоит в создании прецедента рассмотрения модернизации традиционного этнического хозяйства народов Сибири не в направлении развития рыночных отношений, а в сторону оптимизации хозяйственных традиций в новой для этносов экономической реальности при стабилизации этих традиций, как непременного условия физического сохранения этносов. Основные положения данной работы могут использоваться для дальнейшего изучения проблем трансформации традиционного этнического хозяйства. Выводы исследования могут быть применимы при разработке программ социально-экономического развития территорий с компактно прожи.

Г РОССИЙСКАЯ (ГОСУДАРСТВЕННАЯ.

ПИКЛИОТЕКА^] вающим коренным населением региона, подготовке учебных и специальных курсов по отечественной истории и истории экономики.

Апробация работы осуществлена в ходе участия в работе Всероссийской научно-практической конференции «Вторые Щаповские чтения» (Иркутск, 2002), конференциях, посвященных памяти В. Н. Шерстобоева (Иркутск, 2003 и 2004), Второй Всероссийской научно-практической конференции «Экономические реформы в России глазами молодых специалистов» (Иркутск, 2003), Международной конференции «Проблемы социально-культурной адаптации мигрантов из стран СНГ в приграничных зонах Российской Федерации» (Тюмень, 2004). Основные положения исследования изложены в .семи публикациях.

Заключение

.

1 Виноградов В. А. Проблемы экономической истории // Этнографическое обозрение. — 2000. -№ 6.-С.233.

2 Олейников Ю. Природные факторы хозяйственно-экономической деятельности // Свободная мысль — XXI. — 2002. -№ 11. С. 42.

3 Виноградов В. А. Указ. соч. — С.233.

4 Пробуждение инородцев / Из хроники общественной жизни Сибири // Сибирские вопросы. — 1907. — № 2.-С. 140.

5 Козлов В. И. Этнодемография как зеркало российских трансформаций // Этнографическое обозрение. — 2000. — № 6. — С.66.

6 Островский И. В. Аграрная политика царизма в Сибири периода империализма: Дисс. док. ист. наук. — Новосибирск, 1991. — С.94.

7 Генинг В. Ф. Указ. соч. — С.77.