«Дягилевский текст» в литературе

Важность для современной культуры обширного культурного наследия, связанного с именем С. П. Дягилева, не вызывает сомнения.

Высокая оценка значения деятельности Дягилева для русской и западноевропейской культуры была дана уже его современниками. Русское искусство конца XIX — начала XX вв. на протяжении последнего десятилетия нередко называют «эпохой Дягилева». Сама фигура Дягилевасоздателя легендарного «Балле рюс» — привлекает внимание исследователей всего мира.

Творческая биография С. Дягилева и его проекты — особенно антреприза «Русские сезоны» — во многом определили эстетику всего XX в. Многие тенденции эпохи отразились в образе Дягилева, создававшемся в многочисленных мемуарных текстах, а также в некоторых художественных произведениях, где появляется образ Дягилева или связанные с ним контексты и реминисценции.

Произведения, в которых появляется образ Дягилева, рассматриваются нами как единый текст, который в диссертации называется «Дягилевский текст"1. Понятие „текст“ в данном случае используется в широком значении — так, как оно употреблялось Ю. Лотманом [Лотман: 1996]2 или исследователями-постструктуралистами [Барт: 1989]: как часть целого, обладающая определенной внутренней структурой и связанная с множеством других текстов (литературных», «культурных», «исторических»), которые переплетаются и перекрещиваются друг с другом [Ильин, 1999: 97−105]. Иначе говоря, это «текст культуры», обладающий определенной внутренней структурой и связанный с множеством других текстов и иных феноменов культуры,.

1 Аналогичное понятие «Пушкинский текст» было введено Б. Гаспаровым, См.: Гастров Б М Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.

2 Здесь и далее в квадратных скобках указываются фамилия автора, год издания работы, том (если издание является многотомным), страницы. имеющих, в частности, литературное воплощение. При таком понимании текст оказывается точкой пересечения множества связей, объединяющих в единое пространство автора и читателя, литературу и иные формы культуры. В российской науке сложилась практика называть такого рода явление сверхтекстом, который представляет собой «совокупность высказываний», ограниченных «темпорально и локально», объединенных «содержательно и ситуативно», характеризующихся «цельной модальной установкой» и «достаточно определенными позициями адресанта и адресата» [Купина, Битенская, 2004: 215]3.

Любой сверхтекст — этосложная разнородная целостность, объединяемая смысловой общностью, единым центральным фокусирующим объектом, наличием определенных внетекстовых реалий и смыслов, системой природных (или культурных) образов и деталей. Это качество сверхтекста (применительно к Петербургскому тексту) В. Топоров характеризует следующим образом: «Обозначение „цельно-единство“ создает столь сильное энергетическое поле, что все „множественно-различное“, „пестрое“ индивидуально-оценочное вовлекается в это поле, захватывается им и как бы пресуществляется в нем в плоть и дух единого текста. <.> Именно в силу этого „субъективность“ целого поразительным образом обеспечивает <.> „объективность“ частного» [Топоров: 1995: 261].

Сверхтексты могут быть объединены пространственным локусом, например Петербургский текст [Топоров: 1995], Венецианский текст [Меднис: 1999], Пермский текст [Абашев: 2000] («городские тексты»). Помимо этого, особо может быть выделена группа сверхтекстов, объединенных личностью известного деятеля культуры, например Пушкинский текст [Гаспаров: 1996]), Чеховский текст, Бунинский текст или рассматриваемый нами в диссертации Дягилевский текст («именные»,.

3 Если исходить из такого понимания, то Дягилевский текст (как и Петербургский, Венецианский, Пушкинский и другие тексты) является сьерхтекстом. Однако для краткости (в соответствии с существующей традицией) в дальнейшем мы будем называть его просто текстом. персональные" тексты).

Пространственные" тексты культуры на протяжении последних двух десятилетий неоднократно становились предметом изучения литературоведов. В меньшей степени изучены «именные» сверхтексты литературы.

Определяющим фактором для выделения в культуре «именного» текста является широкая представленность героя в различных письменных источниках, цельность этого представления, а также связь с культурным контекстом. Дягилевский текст объединяется не только изображением личности импресарио, но воспроизведением широкой картины культурной жизни первой половины XX в., размышлениями о закономерностях и парадоксах развития русской культуры в контексте культуры Европы.

Именные" тексты выявляются на основании следующих признаков:

1) наличие письменных произведений об определенном деятеле культуры;

2) большая или меньшая целостность образа героя, возникающего в сознании читателя- 3) связь образа с культурным контекстом.

Дягилевский текст объединяется в целое не только изображением личности импресарио, но воспроизведением широкой картины культурной жизни первой половины XX в., размышлениями о закономерностях и парадоксах развития русской культуры в контексте культуры Европы.

Дягилевский текст (как и любой другой именной текст) соотнесен с культурно-историческим контекстом, часть которого (философско-исторические и критические работы, «нехудожественные» документы эпохи и т. п.) также выражена текстуально. Под контекстом в данном случае имеется в виду историческая и культурная среда, в которой существует герой именного текста, отраженная в памяти субъектов текстаего читателей (также может выражаться через другие тексты). Этот контекст в диссертации предлагается называть «Дягилевскпм контекстом».

Дягилевский текст включает в себя совокупность мемуарных произведений и художественные тексты с «дягилевскими» аллюзиями, а также их интерпретации критиками. Его «ядром», естественно, является фигура Дягилева, который в большинстве произведений представлен как «центр», как демиург окружающего культурного мира. Дягилевский текст занял большое место в русской культуре XX в. (в этом плане он вполне сопоставим с Пушкинским текстом, ставшим центральным для культуры XIX в.), что объясняется значимостью деятельности его основных фигурантов для развития культуры столетия, трансформацией культурной парадигмы от образа мыслей к образу действий. Дягилевский текст утверждает исключительную важность «голоса» героя и его личности для культуры XX в.

Следует отметить, что Дягилевский текст организован иначе, чем, например, Пушкинский текст. Основной корпус произведений, представленных в Дягилевском тексте, — мемуары (в Пушкинском тексте мемуарная литература представляет не «ядро», а периферию).

В Дягилевском тексте представлен особый тип реальности, связанной с жизнью в эмиграции, постоянными гастролями, игрой на сценедля него характерно тяготение к знаковости, свойственной культуре данной эпохи., Дягилев интерпретируется современниками как г^ентр мира русской культуры XX в. и как выразитель его внутренних потребностей.

Актуальность темы

диссертации обусловлена тем, что изучение эстетического восприятия современниками личности Дягилева дает уникальную возможность для осмысления особенностей функционирования искусства в обществе, где приоритет принадлежит не столько самой культуре, сколько связанному с ней контексту, который способствует мифологизации культурных объектов. В периоды коренных изменений актуальным становится вопрос о значении для общества «людей дела» и «людей слова». Актуальным представляется и тип.

Дягилева — человека, который сумел сделать себя сам, добиться общественного успеха и признания.

Свидетельством актуальности наследия Дягилева служат многочисленные культурные проекты последних лет: балетные и театральные фестивали, художественные выставки, «римейки» балетов дягилевской антрепризы, издание воспоминаний о Дягилеве и его труппе, документальные и художественные фильмы.

Несмотря на то, что к культурному наследию С. Дягилева многократно обращались в России и за рубежом, в литературоведении его образ не рассматривался. Исключением являются работы В. Раевского [Гаевский, 1989], Г. Стернина [Стернин, 1989], С. Голынца [Голынец, 1990, 1995], А. Ласкина [Ласкин, 1994, 1997, 2003], в которых отдельные страницы творческой биографии импресарио рассматривались с опорой на произведения художественной литературы и освещались в культурологическом аспекте.

Объект диссертации — Дягилевскпй текст и созданный в нем собирательный образ Дягилева.

Предметом исследования являются художественные представления • современников о феномене Дягилева, отраженные в мемуарах, художественных произведениях, в эпистолярных, литературно-критических, публицистических и биографических материалах, а также «дягилевские» реминисценции в литературе.

Целью работы является определение особенностей Дягилевского текста и образа Дягилева, а также выявление контекстов русской литературы XX в., в которых функционирует Дягилевский текст.

Для реализации цели были поставлены следующие задачи:

• определение состава, семантики и структуры Дягилевского текста;

• уточнение методологических подходов к анализу образа героя в мемуарных текстах;

• анализ особенностей образа Дягилева в мемуарной литературе, а также художественных средств, используемых для его создания- • выявление места образа Дягилева в культурном контексте эпохи;

• исследование художественных контекстов русской литературы XX в. и реминисценций, с которыми связан Дягилевский текст.

Материалом исследования стала совокупность мемуарных источников, в которых представлено имя Дягилева (воспоминания художников, музыкантов, литераторов, участников балетной труппы). В числе исследуемых авторов можно назвать А. Белого, А. Бенуа, А. Блока, С. Волконского, С. Григорьева, М. Добужинского, Е. Дягилеву, Т. Карсавину, Ж. Кокто, М. Кшесинскую, М. Кузмина, М. Ларионова, С. Лифаря, С. Маковского, Л. Мясина, В. Набокова, Н. Набокова, М. Нестерова, В. Нижинского, Б. Нижинскую, А. Остроумову-Лебедеву, С. Прокофьева, Ф. Пуленка, Н. Рериха, М. Серт, И. Стравинского, М. Тенишеву, Н. Тихонову, М. Фокина и др.

Дополнительным материалом послужили художественные произведения XX в., относительно которых литературоведами и культурологами высказывались гипотезы об их связи с отдельными фактами биографии и творческой деятельности С. Дягилева.

В работе использован метод историко-типологического исследования с элементами культурно-контекстуального анализа. В основу методики описания структуры образа в мемуарах были положены фундаментальные идеи М. Бахтина [Бахтин, 1994]. Для характеристики Дягилевского текста использовались принципы анализа пространственных и именных текстов, разрабатывавшиеся Б. Гаспаровым [Гаспаров: 1996], В. Топоровым [Топоров: 1995], Н. Меднис [Меднис: 1999], В. Абашевым [Абашев: 2000].

Для описания особенностей функционирования образа Дягилева в культуре XX в. и принципов его интерпретации применялись отдельные положения мифопоэтики (Е. Мелетинский [Мелетинский: 1998], Д. Кэмбелл [Кэмбелл: — 2004]).

Для исследования авторских художественных рецепций личности С. Дягилева в литературных произведениях первой половины XX в. были использованы подходы, разрабатываемые. представителями литературоведческой психологической школы (А. Потебня [Потебня: 1999], Н. Рубакин [Рубакин: 2006]).

Научная новизна исследования заключается в следующем:

• введено понятие «Дягилевский текст» и проанализированы его особенности;

• выполнено литературоведческое исследование образа Дягилева на материале художественных документов эпохи;

• • определены механизмы мифологизации биографии в мемуарном творчестве;

• выявлены ключевые для образа Дягилева ценности европейской и отечественной культуры первой половины XX в.;

• проанализированы литературные контексты, связанные с именем Дягилева.

Теоретическая значимость исследования связана с разработкой теории «именного текста» и уточнением жанрового своеобразия мемуарной литературы. Мемуары впервые рассматриваются как одна из форм культурного мифотворчества (мифологизации повседневности), основанного на «приращении» к документальному материалу мифологизированного содержания.

Практическая значимость исследования заключается в том, что материалы диссертации могут быть использованы в курсах истории русской литературы и культуры XX в., в спецкурсах об истории литературы русского зарубежья и мемуарной литературы, о взаимодействии литературы и театра. Результаты могут найти применение в практике работы вузов и школ, музеев, в организации социокультурных проектов и акций, пропагандирующих наследие С. Дягилева.

Гипотеза исследования состоит в том, что Дягилевский текст, с одной стороны, выразил важные тенденции развития художественной культуры первой трети XX в., с другой — сам оказывал определенное воздействие на художественные искания современников.

На защиту выносятся следующие положения:

1. На протяжении XX в. в литературе сформировался особый Дягилевский текст, в центре которого находится образ импресарио, тесно связанный с художественным контекстом эпохи.

2. Основным содержательным компонентом представлений о Дягилеве является утверждение ценности личностного жизнеустроительства на основе волевого и деятельностного начал, национальной самоидентификации, самореализации в культурных акциях и проектах.

3. Дягилевский текст ориентирован на выражение мифологической парадигмы социокультурных ценностей поколения.

4. В мемуарах о Дягилеве воплотились представления современников о «культурном герое» эпохи.

5. Дягилевский текст тесно связан с культурно-историческим контекстом (Дягилевским контекстом), который выражается в системе реминисценций и литературных аллюзий.

Апробация результатов исследования проводилась на международном симпозиуме «Дягилевские чтения» (2009 г.), международной молодежной конференции «Два рубежа» (Пермь, 1998 г.), всероссийской научно-практической конференции «Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания» (Пермь, 2003 г.), научной конференции «Проблемы филологии и преподавания филологических дисциплин» (Пермь, 2005 г.), международной конференции «Мои друзьягерои мифов (к 100-летию „Русских сезонов“ С.П. Дягилева)» (Санкт-Петербург, 2009). По теме исследования опубликовано 7 работ.

Структура работы определяется поставленными целью и задачами. Диссертация состоит из введения, двух основных разделов (один из которых посвящен Дягилевскому тексту, а другой — Дягилевскому контексту), заключения и списка использованной литературы, который включает 233 наименования. Объем работы составляет 160 страниц.

4.

Заключение

.

Как мы показали в своем диссертационном исследовании, Дягнлевский текст стал важным феноменом русской и европейской культуры XX в. Дягилевский текст — единое целое не только благодаря изображению в нем в едином пространстве-времени личности импресарио, но и потому, что в нем воспроизводилась широкая картина культурной жизни первой половины XX в., размышления о закономерностях и парадоксах развития русской культуры в контексте культуры Европы.

Дягилевский текст утверждал исключительную важность «голоса» героя и его личности как творца нового типа культуры. Представления современников о Дягилеве были связаны с идеями начала XX в. о «человеке дела» и о «сверхчеловеке». Отмеченная нами мифологизация представлений об импрессарио, воплощенная в Дягилевском тексте, способствовала «закреплению» его образа в культуре XX в. Одна из важнейших особенностей Дягилевского текста — то, что жизнь описываемого в них персонажа была во многом построена по законам художественного произведения, в котором есть свой сюжет, а участники изображаемых событий разыгрывают определенные заранее предписанные им театральные роли.

Развитие Дягилевского текста в диалоге с современностью является свидетельством живости данного феномена. Сегодня еще более актуальными стали размышления о творческой самореализации личности, о «бессмертии» творца, о силе духовного воздействия одной личности на других людей. Начало XXI в. обогатило Дягилевский текст темой духовных поисков истоков российской истории и культуры — семейных традиций, родовых черт, духовной веры.

Дягилевский текст продолжает развиваться на протяжении всего XX в. Упомянем несколько произведений художественной литературы конца XX — начала XXI в.: поэма Б. Ахмадулиной «Видение розы.

Вацлаву Нижинскому") [Ахмадулина, 1997: 19−24]- элегия И. Бродского «Венецианское строфы» (1) [Бродский, 1998: 235−237]- рассказ Р. Габриадзе «Перламутровый веер» [Габриадзе, 1993: 4−8" — эссе В. Кривулина «В поисках утраченного Дягилева» [Кривулин, 1998: 218— 228.]- документальные романы А. Ласкина «Неизвестные Дягилевы, или Конец цитаты» [Ласкин, 1994]- и «Долгое путешествие с Дягилевыми» [Ласкин, 2003]- повесть Г. Мурыгина «С.П. Дягилев» [Мурыгин, 2003]- эссе С. Коробкова «Дягилев" — пьеса О. Олешина «Интервью с Фокусником».

Литературные произведения о Дягилеве и его эпохе неоднородны по своему художественному уровню, разнообразны по жанровой направленности — документальные романы и повести, пьесы, поэмы, элегии, эссе.

Писатели, живущие в конце XX в., уже не могли иметь личных впечатлений от общения с Дягилевым, и поэтому они обращаются к образу Дягилева только как к культурно-историческому феномену. В работе над образом импресарио авторы текстов опираются на образы и факты, имеющиеся в мемуарной литературе, и на созданные в ней «культурологические мифы».

Дягилевский текст постоянно развивался в диалоге с современностью. На протяжении почти целого века его существования имя Дягилева было окончательно канонизировано и стало для многих деятелей искусства отправной точкой в процессе самоидентификации в культуре.

В конце XX в. в Дягилевском тексте произошли некоторые существенные изменения. Во-первых, к этому времени оказались опубликованными практически все мемуарные произведения, создававшиеся современниками импресариово-вторых, стали появляться художественные произведения, «надстраивавшиеся» над создававшимся на протяжении предшествующих десятилетий Дягилевским текстом и.

Дягилевским контекстом, произведения, для которых документы и мемуарные тексты становились источником образности.

Классическим текстом — размышлением о судьбе Дягилева и его роли в культуре — является стихотворение И. Бродского «Венецианские строфы». Это рассуждения поэта о любимом Дягилевым городе Венеции, городе, связанном с классическим прошлым и одновременно обращенном к культуре модерна, — месте упокоения самого импресарио, многих его соратников и друзей, а также месте будущего упокоения и самого Бродского.

Венеция в культурном сознании XX в. была неразрывно связана с вечностью. Именно ее культурное пространство становится местом канонизации многих великих русских, являвшихся изгнанниками, но остававшихся духовно верными русской культуре.

Стихотворение И. Бродского по жанру близко к эпитафии, традиция которой восходит к речи на торжественных поминовениях павших за Отечество. И. Бродским подчеркивается причастность Дягилева к созданию культурного пространства данного места. «Театральные» метафоры и мотивы передают атмосферу Венеции: «.Смолкают оркестры», «удержать ноту от тишины», «дворцы», «сдвинутые пюпитры», «вода аплодирует». Этот город, приютивший Дягилева, причастен к мифу о нем.

И. Бродский осмысляет Дягилева в ценностном аспекте — как героя вечности, посвятившего свою жизнь прославлению русского искусства за рубежом, своей судьбой объединившего пространство мира от Перми до Венеции. Поэт использует сложную ассоциацию, восходящую от представлений о Рождественской звезде к другой звезде, находящейся на месте упокоения Дягилева («фальцет звезды»), — человека, ставшего в XX в. провозвестником появления новой культуры, оказавшегося у истоков реального процесса глобализации в качестве его участника и организатора.

Сам образ Дягилева, представленный в Дягилевском тексте, сегодня стал объектом глобальной коммуникации. В стихотворении А. Кушнера «Мне нравится, что Бакст, Нижинский, Бенуа.» Дягилев органично включается в контекст всей мировой культуры. Размышляя над личностью Дягилева, автор обращает читателя к страницам романа М. Пруста «Содом и Гоморра». «Русские сезоны» Дягилева вошли" в роман в качестве важнейшей приметы завершающейся «прекрасной эпохи», которая исчезла с началом Первой мировой войны. Сотрудники антрепризы «Русские сезоны» стали частью мирового культурного пространства, «славой и молвой», бессмертными героями прустовского мифа об эпохе модерна. Они воплотили в своей судьбе вечную реальность творческого устремления, сверхчеловеческое усилие, самовыражение творца.

В конце XX в. был опубликован документальный роман А. Ласкина «Неизвестные Дягилевы, или Конец цитаты» (за него в 1993 г. писателю была присуждена Царскосельская премия), в котором автор обратился к истории рода Дягилевых в Советской России. Работа над книгой «Неизвестные Дягилевы» определила жизнь А. Ласкина на целое десятилетие: в стенах музея-квартиры А. Пушкина прошла выставка, посвященная Дягилеву, была написана и вторая книга «В поисках Дягилева», созданы несколько документальных фильмов (в которых А. Ласкин выступал в качестве научного редактора или сценариста), опубликована научная монография о С. Дягилеве, подготовлена и успешно защищена докторская диссертация о русском периоде деятельности импресарио.

Исследования А. Ласкина можно считать этапными для российского дягилеведения: автором были впервые представлены многие новые документы: архивы КГБ СССР, протоколы допросов родственников Дягилева, воспоминания их солагерников, письма С. Дягилева родителям, братьям, друзьям, в том числе материалы из еще неопубликованных на тот момент мемуаров Е. Дягилевой.

Документальный роман А. Ласкина «Неизвестные Дягилевы, или Конец цитаты» рассказывает об истории нескольких поколений рода Дягилевых. В основу произведения легло желание осмыслить трагические судьбы разных представителей рода, выявить в них «общее», «родовое» начало и одновременно показать индивидуальное своеобразие их личностей и жизненного пути. Богатый на талантливых, сильных духом, незаурядных людей род в XX в. подвергся тяжелым испытаниям. За триумфальный путь С. Дягилева его родственники, оставшиеся в России, заплатили множеством испытаний, были репрессированы. География романа включает в себя как Париж и Монте-Карло, так Соловки и Норильлаг.

Роман А. Ласкина — не просто механическое объединение найденных в разных архивах документальных свидетельств эпохи, — это целостное художественное полотно, отразившее историю трагического XX в.

А. Ласкин, продолжая традицию, заложенную мемуарами современников Дягилева, и развивая тенденции, заложенные произведениями, составлявшими Дягилевский текст, мифологизирует пространство жизни импресарио при помощи использования устойчивых формул, характеризующих «позы» и «жесты». Это формулы, передающие духовное усилие людей, которые, несмотря на все страшные события их жизни, стремятся сохранить свое право на «вечность». Как подчеркивает Н. Долгушин, для А. Ласкина одинаково существенными оказались и Русские сезоны С. Дягилева, и симфонический оркестр, созданный его племянником в Норильлаге [Долгушин, 2003].

Документальный роман" А. Ласкина стал этапным в развитии Дягилевского текста: в нем образ импресарио оказывался «вторичным», «надстраивающимся» над реальными документами и свидетельствами очевидцев. Мемуарные произведения, являвшиеся основой Дягилевского текста на протяжении всех предшествующих периодов, в романе А. Ласкина становились текстами, подлежащими повторной интерпретации.

Показательна в этом плане полемика, возникшая между автором романа и живущими ныне представителями рода Дягилевых. Обширное цитирование автором романа неопубликованных фрагментов мемуаров Е. Дягилевойпереданные «по памяти» беседы с представителями семьи вызвали сложное отношение родственников к роману. Такая реакция на произведение, в котором главенствующим является документальное начало, в общем-то закономерна. Публикации любых беллетризованных биографий, изображение в художественных произведениях лиц, имеющих реальных, легко узнаваемых прототипов, всегда вызывали скандалы. Так, в 1864 г. широкую полемику вызвал роман Н. Лескова «Некуда», в персонажах которого легко узнавались многие современники, в результате чего он был осужден обществом за передачу «плохо подслушанных сплетен», перенесенных в литературу [Яковлева, 2006: 372—373].

В открытом письме автору документального романа В. В. Дягилев (внучатый племянник С. Дягилева) отметил несколько досадных ошибок, допущенных в произведении [Дягилев В.В., 1998: 10]. Например, город, в котором по отрывочным сведениям надо было искать пропавших молодых Дягилевых (братьев В.В. Дягилева), — Ревель, а не «Невель». Для семьи Дягилевых, продолжателей рода импресарио, все эти детали были очень важны, так как еще не была потеряна надежда отыскать след родственников. Роман А. Ласкина вызвал недовольство и Е. С. Дягилевой (внучатой племянницы С. Дягилева). Совместно с редактором мемуаров Т. Ивановой в предисловии к опубликованным мемуарам Е! Дягилевой она указывает на ряд фактических ошибок [Дягилева, 1998: 6−7].

Обидели Е. С. Дягилеву и некоторые образы, например сравнение.

Елены Валерьяновны с «афишной тумбой», или образ ее мамы Милицы Владимировны — озирающейся по сторонам пугливой серой мышки в обносках. Остро переживает Е. С. Дягилева стилистические неточности при передаче ее мыслей, воссоздаваемых автором по памяти (отношение к слову в семье Е. С. Дягилевой было всегда очень ответственным).

Нам удалось лично побеседовать с Е. С. Дягилевой. «Совершенным инопланетянином» называет Е. С. Дягилева автора романа, имея в виду ситуацию, когда А. Ласкин пытается передать семейные традиции «духовной веры», речь, в частности идет о П. Д. Дягилеве. По мысли Е. С. Дягилевой, именно вера помогла представителям рода пройти многие жизненные испытания, не потеряв при этом «внутренний стержень». Духовная стойкость и цельность Дягилевых не позволяла опускаться до страха, двойной моралиблагодаря религии семья не знала душевной раздвоенности.

Вся эта полемика представляется весьма показательной: она демонстрирует, как художественный образ начинает отделяться от его реального прототипа. Для представителей рода Дягилевых история семьи — прежде всего совокупность реальных трагических событий жизни их предков. Для А. Ласкина описываемые события и люди — прежде всего художественные образы, которые передают определенный «дух эпохи», изображают ее противоречия, и воспроизведение конкретных жизненных деталей не имеет решающего значения, если они не «завязаны» на воплощение существенных исторических или художественных закономерностей. Для А. Ласкина Дягилев в большей степени герой «новой» России — России постсоветской, обращенной, с одной стороны, к культуре будущего, с другой — к «национальным корням», к культуре прошлого.

Сегодня интерес к Дягилевскому тексту во многом обусловлен восприятием Дягилева в качестве мирового бренда художественного рынкатипа предприимчивого человека, «законодателя» эстетических пристрастий. Приобщение к нему в медийном пространстве — один из центральных сюжетов Дягилевского текста последнего десятилетия14.

В нашем распоряжении имеется в некотором смысле показательный образец эссеистической прозы, в котором осмысливается феномен личности Дягилева в соотношении с собственной судьбой. Это эссе С. Коробкова, в прошлом пермяка-«провинциала», а ныне довольно успешного «культуртрегера» столицы. В дни художественного фестиваля «Русские сезоны: Пермь — Петербург — Париж» со сцены Пермского театра оперы и балета С. Коробков прочел эссе о Дягилеве — «провинициале» и «БеИ-таёе-тап'е».

Дягилевский текст и Дягилевский контекст создавали в русской культуре XX в. сложный и неоднозначный образ импресарио. Образ Дягилева был в значительной мере полемически направлен против ценностей, идей, образов и типажей, созданных русской классической культурой и литературой XIX в. Среди них — идея «служения народу», образы «лишнего человека» и «маленького человека», «русского скитальца», «нигилиста» и «интеллигента». Дягилев — человек, который противостоит среде и «сам делает себя», он не боится своей деятельностью разрушить гармонию и перейти грань существующей «меры», а также открывает и поддерживает людей, которые могут это сделать. Дягилев в Дягилевском тексте и Дягилевском контексте наделен огромной энергией и «деятельностной силой», прагматизмом, фантастической интуицией, пониманием возможностей своего времени и предвосхищением будущего— т. е. всеми теми чертами, которых не было у персонажей классической русской культуры ХГХ в.

Образ Дягилева, создававшийся Дягилевским текстом, конечно, не.

14 В связи с этим представляется закономерным и тот факт, что сегодня образ Дягилева стал появляться и в произведениях «массовой» литературы. К числу таких позволим отнести повесть В. Федоровского «Сергей Дягилев, или Закулисная история русского балета». полностью разрывал связь с традициями, заложенными предшествующим столетием, — он был достаточно противоречив. В Дягилеве аристократизм парадоксально объединяется с прагматизмом, «индивидуалистичное» — с «общественным», трагическое — с комическим, глобальное — с национальным, новаторские искания — со следованием традициям, «эстетизм» — с нарушением существовавших в начале XX в. этических норм.

Противоречия, выразившиеся в его образе, в значительной мере характеризовали всю русскую (и даже шире — европейскую) культуру XX в. В этом заключалось значение Дягилевского текста и Дягилевского контекста для русской культуры: фактом своего художественного бытия они подводили итоги завершающейся культурной эпохи и обнажали новые актуальные проблемы мира искусства.

Дягилевский текст в чем-то похож на Пушкинский текст, а в чем-то противоположен ему. Пушкинский текст всегда был тесно связан с представлениями о «начале» русской классической культурыДягилевский текст свидетельствует о том, чем завершились некоторые тенденции, каноны, заложенные русским искусством XIX в., и — что еще важнее — как рождалось новое искусство.

Творчество Пушкина не было подвержено ни политической, ни литературной конъюнктуре, он одновременно находится и «рядом» с читателями, и «над» нимиэнергия Дягилева всегда была направлена на то, чтобы «подчинить» прихотливых зрителей, своей деятельностью он одновременно и «притягивает» к себе публику, и «поражает» ее.

Пушкин воплощает «естественную», органичную человеческую жизньДягилев — жизнь «искусственную», построенную по театральным законам. Творчество Пушкина открыто для других людей, а его образ, создаваемый Пушкинским текстом, наделяется праведностью, «светоносностью» и оптимизмомобраз Дягилева в мемуарах индивидуалистичен, парадоксален и противоречив. Пушкин — это воплотитель гармонии, «гений меры" — Дягилев — человек, который не боится своей деятельностью разрушать гармонию и переходить грань существующей «меры», а также открывает и поддерживает людей, которые могут это сделать.

Творчество Пушкина — это «конспект», который в дальнейшем в развернутом виде будет воплощен русской классической литературойдеятельность Дягилева во многом предопределяет развитие важных стилевых тенденций мирового искусства в XX в. Пушкин устанавливает традиции, которые на протяжении XIX и XX вв. будут считаться «классическими" — Дягилев выступает как организатор деятельности художников, которые воспринимаются как создатели нового, авангардного типа искусства, определяющего культурный облик XX в.

Дягилевский текст не завершенон открыт сегодня в «живую» культуру XXI в. — культуру эпохи глобализации. Дягилевский текст — это система духовных координат, ориентированных на властную и культурную элиты российского общества, это смыслопорождающий феномен для современной российской культуры, повествование о широком диапазоне русской души, мощи духа и способности создавать достойный экспортный «культурный продукт».