Становление единства философской и научной рациональности в аспекте концепции детерминизма

Одной из наиболее сложных философских проблем в настоящее время является проблема рациональности. Подчас она кажется просто необозримой (Ю. Хабермас) (3,47) и до конца неразрешимой (Порус В.Н., Касавин И.Т.). (170,89−2,100−86,173) Есть даже предложения вообще отказаться от ее обсуждения. Например, польский философ А. Мотыцка говорит о том, что выражение «рациональность» как бы не было оно естественно, с логической точки зрения излишне и даже вредно и не только потому, что неточность, неопределенность, многозначность данного термина считается его логическими недостатками, но, прежде всего потому, что из-за этих недостатков словечко «рациональность» провоцирует философов на размышления и поиски, ведущие в тупики и методологические капканы (170,89).

И вместе с тем, несмотря на только что сказанное и на то, что эта проблема является, образно говоря, «ровесницей» философии, интерес к ней со временем отнюдь не снижается. Напротив, ожесточенная полемика вспыхивает вновь и вновь особенно в периоды так называемой «проблематизации рациональности». Известно, например, как бурно и долго в рамках неопозитивизма, а затем и постпозитивизма проходило обсуждение сути научной рациональности (170,76−100−86,155−173−176,101−118). Содержание понятия «научная рациональность» и сейчас является необычайно сложным, что, по выражению В. Н. Поруса, составляет своего рода «скандал в философии» (170,76). Но такого рода «скандалы» приводят к активизации исследовательской деятельности. В. Н. Порус справедливо пишет, что из всей полемики по поводу научной рациональности следует, что какого-то раз и навсегда данного ее определения получить, по-видимому, нельзя. Мы можем только строить нормативные модели такой рациональности, характерные данному состоянию науки. Более того, каждая модель преследует цель отразить разные грани столь сложного феномена как наука. (170,96) И, наконец, еще одно замечание. В философии науки «пока накоплен соответствующий опыт построения простейших (эпистемических, деятельностных) моделей научной рациональности, применимых для решения относительно несложных задач. Однако почти нет опыта системного применения таких моделей"(170,100). Естественно, этот недостаток постепенно устраняется, но для его полного преодоления требуется время. Определенным вкладом в решение обсуждаемой проблематики является, например, достаточно корректная методология построения нормативных моделей научной рациональности, предложенная в работе В. С. Степина «Теоретическое знание». Именно на основе этой методологии ее автор дает весьма обстоятельное определение рациональности классического, неклассического и постнеклассического периодов развития науки (209,478−480).

Не менее острой в настоящий момент является и проблематизация философской рациональности, связанная, с одной стороны, с исследованиями иррациональных граней в деятельности человека. Но в еще большей мере философская рациональность проблематизируется работами постмодернистов, пытающихся осуществить так называемые «глубокие погружения» в дорациональные уровни духовного мира людей (3,60). Попытки постмодернистов (особенно на уровне «лингвистического поворота») отказаться от всей предыдущей философии и от науки (включая ее современный облик) в еще большей мере усиливают обсуждаемую проблематизацию. В связи с этим, как сама рациональность в философии, так и ее осмысление становятся фрагментарными, что получило название «мультифинальности», или «полиморфизма» (3,71). Такая многоуровневая проблематизация даже научной и философской рациональности достаточно часто воспринимается как системный кризис рациональности вообще. В этом можно убедиться, обратившись к тематике работ, посвященных данной проблеме (183). Показательны также название вышедшей в 1999 г. двухтомной коллективной работы «Рациональность на перепутье» и опубликованные в ней статьи (184- 185).

В то же время, частично охарактеризованный выше «шквал проблем», обрушившийся на концепцию научной и философской рациональности, к сожалению, недостаточно быстро и квалифицированно решается. Иначе говоря, ответ не соответствует брошенному вызову (3,75). Правда, надежда на решение сложившихся проблем, конечно же, далеко не исчерпана. (Ситуация развивается в согласии с известным принципом: «Там, где опасность, там же видны и ростки спасения».) На мой взгляд, очень плодотворной здесь является идея Н. С. Автономовой о единстве рациональности как таковой и о единстве научной и философской рациональности в частности. (3) В самом деле, разум человека — един. Единой должна быть и рациональность. Но можно ли увидеть единство научной и философской рациональности сейчас, когда сама эта идея кажется слишком уж смелой на фоне многочисленных попыток ее «эффектного ниспровержения» сторонниками «мультифинального» облика рациональности? Можно ли объединить дифференциацию рациональности, связанную с развитием науки и философии, с требованием ее интеграции, которое продиктовано фактом единства и целостности разума?

В настоящее время сделать это можно, поскольку нынешний уровень науки и философии действительно позволяет увидеть обсуждаемый необычайно важный процесс интеграции рациональности этих двух видов познания. Данная интеграция формируется в ходе отражения философией и наукой основания единства, целостности и гармонии мира в облике всеобщей универсальной связи. Естественно, что в названной только что интеграции есть множество аспектов. Диссертация посвящена, в первую очередь, становлению единства теоретической грани научной и философской рациональности. М. С. Автономова совершенно права, когда пишет, что развитой облик рациональности должен характеризоваться теоретичностью, рефлексивностью и эгалитарностью (доступностью для понимания каждому человеку) (3,72) Иначе говоря, названная выше теоретическая граньважнейшая черта развитого уровня рациональности и одно из оснований отмеченной ее рефлексивности и эгалитарности.

При этом в диссертации рассматривается коэволюция теоретических граней философской и научной рациональности. Очевидно, что этапы названной только что коэволюции существенно влияли и влияют сейчас на облик, как философии, так и науки. Наука, как известно, прошла в ходе своего развития три последовательно сменивших друг друга ступени: классическую, неклассическую и постнеклассическую (209,478−480). И каждая из них, как уже отмечалось, имеет свой специфический вид рациональности. То же самое относится и к философской рациональности. Но если два первых этапа развития философии уже имеют свое название (классический и неклассический), то нынешний этап устоявшегося названия пока не имеет. Его называют то постмодернистским, то постнеклассическим. Какое из этих названий точнее отражает современное состояние философии? Ответ на этот вопрос должен быть получен в ходе диссертационного исследования взаимосвязи двух объективных процессов: с одной стороны дифференциации рациональности в постмодернизме (формирования ее «полиморфизма») — а с другой — отмеченной выше становящейся интеграции теоретической рациональности философского и научного знания.

Рассматриваемая в диссертации проблема, помимо указанных моментов, вносит также соответствующие коррективы в понимание связи и различия теоретической грани философской и научной рациональностей. СТЕПЕНЬ РАЗРАБОТАННОСТИ ПРОБЛЕМЫ.

В необычайно широком спектре публикаций, касающихся философской и научной рациональности, именно так вопрос о становлении их единства в аспекте концепции детерминизма, на мой взгляд, не ставился. В то же время, есть целый ряд достаточно хорошо разработанных направлений, имеющих как прямое, так и опосредованное отношение к осмыслению разных граней данной постановки проблемы. Одним из таких направлений является историко-философский анализ. Известно, что ещё в античной философии сложилась, а затем в различных ракурсах обсуждалась проблема двойственного видения бытия и его детерминации («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийный» и «процессуальный» взгляд на движение и развитие). Отмеченная только что двойственность и составляет суть специфики философского и научного познания мира. В этой связи представляют особый интерес соответствующие грани в самих первоисточниках, то есть в работах выдающихся философов античности, средневековья, Возрождения и Нового времени, рассматривавших обсуждаемую проблематику. Речь идёт о трудах Парменида, Платона, Аристотеля, Плотина, Августина, Боэция, Петра Абеляра, Фомы Аквинского, Бонавентуры, Дунса Скота, Уильяма Оккама, Жана Буридана, Франциско Суареса, Луиса Молины, Николая Кузанского, И. Ньютона, Р. И. Бошковича, Г. Лейбница, П. С. Лапласа, Г. Гегеля.

С другой стороны, есть целый ряд работ современных исследователей творчества только что названных философов, в которых освещается та же проблема. К ним относятся труды С. С. Неретиной, П. П. Гайденко, Г. Г. Майорова, В. В. Соколова, Т. Ю. Бородая, А. А. Печенкина, В. А. Геровича и др.

Ещё одной гранью в разработке обсуждаемой проблемы является очень мощный пласт исследований онтологических и логико-гносеологических оснований научного знания, в котором фактически находит отражение тематика научного и философского видения детерминизма. Здесь, в частности, можно выделить:

— Работы учёных классического периода развития науки: Ж. Дезарга, Б. Паскаля, Г. Убальдо, Г. Лейбница, П. С. Лапласа.

— Работы зарубежных ученых периода неклассической науки:

A.Эйнштейна, Н. Бора, М. Борна, В. Гейзенберга, М. Планка, П. Дирака, Б. Подольского, Д. Бома, Дж. В. Гиббса, Р. Карнапа, А. Пуанкаре, Л. Больцмана, Р. Мизеса, Б. Рассела, А. Чёрча, К. Гёделя, Д. А. Бочвара, Д. Гильберта, М. Клайна, Л.Э. Я. Брауэра.

— Работы отечественных ученых периода научной неклассики:

B.С.Барашенкова, Д. И. Блохинцева, В. А. Фока, А. А. Фридмана, Б. В. Гнеденко, П. Л. Капицы, А. Н. Колмогорова, М. А. Маркова, А. М. Прохорова, Н. Г. Басова, В. М. Глушкова, П. С. Александрова, Н. Н. Лузина.

— Работы зарубежных и отечественных ученых, принимавших активное участие в основании и развитии современного, постнеклассического этапа развития науки: Г. Хакена, И. Пригожина, М. Эйгена, Э. Янча, А.А.АндроноваЛ.И.Мандельштама, А. А. Самарского, С. П. Курдюмова, Г. Г. Малинецкого и др.

Философские же грани данной проблематики отражены, в свою очередь, в работах таких отечественных и зарубежных исследователей как Л. Б. Баженов, В. П. Бранский, А. С. Кравец, Ю. Б. Молчанов, В. С. Готт, Э. М. Чудинов, Г. А. Свечников, Б. Н. Пятницын, Э. П. Семенюк, В. С. Тюхтин,.

A.Д.Урсул, Б. Я. Пахомов, Я. Ф. Аскин, П. С. Дышлевый, В. И. Купцов, Ю. В. Сачков, Л. А. Микешина, Н. А. Князев, В. Н. Князев, Е. Н. Князева, И. Н. Грифцова, В. И. Жог, А. И. Панченко, К. Х. Делокаров, В. И. Аршинов,.

B.С.Степин, Б. Л. Яшин, Г. И. Рузавин, А. А. Печенкин, А.Дж. Айер, А. Уайтхед, К. Поппер, М. Полани, А. С. Дерус и др.

Существенная роль в исследовании обсуждаемой проблемы принадлежит работам, освещающим периодизацию развития науки и специфику ее рациональности. В наиболее полной мере основные идеи здесь представлены в трудах В. С. Степина. В свою очередь, в сфере исследования этапов развития философского знания нужно отметить работы.

М.К.Мамардашвили, Н. В. Мотрошиловой, П. П. Гайденко, А. С. Богомолова, И. С. Нарского, Э. Ю. Соловьёва, В. С. Швырева, П. В. Алексеева, А. В. Панина и Др.

Ввиду того, что изменение облика рациональности в науке и философии во многом определено становлением и развитием общенаучного знания, очень существенную роль в осмыслении обсуждаемой в диссертации тематики играют работы, в которых, по сути дела была четко сформулирована концепция такого знания и предложена методология его исследования. Речь идёт о трудах В. С. Готта, В. И. Купцова, Э. П. Семенюка, B.C. Тюхтина, А. Д. Урсула, Э. М. Чудинова, Б. Я. Пахомова, В. И. Жога и др.

Очень бурному обсуждению подвергается в настоящий момент такое звено междисциплинарного, а тем самым и общенаучного знания как синергетика. В большом числе авторов здесь можно отметить таких зарубежных и отечественных ученых, как И. Р. Пригожин, Г. Хакен, М. Эйген, И. Стенгерс, С. П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий, Е. Н. Князева, В. И. Аршинов. Это обсуждение тем более актуально в силу того, что именно с созданием синергетики начинается новый, постнеклассический период в развитии науки и философии, в рамках которого и складывается обсуждаемое единство философской и научной рациональности.

Важным направлением в разработке исследуемой проблемы является осмысление облика современной философской рациональности и роли в ее развитии такого течения как постмодернизм. В этой связи, представляют интерес работы самих представителей философского постмодерна, таких как Ж. Деррида, Р. Рорти, Ж.-Ф.Лиотар, Ж. Делёз, Ф. Гваттари, Ж. Бодрийяр и др. При этом есть смысл сравнить как позитивные, так и критические оценки постмодернистских исследований. Последние, в частности, представлены в публикациях Ю. Хабермаса, Д. Деннета, Ж. Амеля, К. Видаля, И. П. Ильина, Д. И. Дубровского, В. И. Самохваловой, Н. С. Юлиной, В. Россмана и др.

В течение нескольких прошедших лет в отечественной философской литературе вышли работы, в которых ведется осмысление новых граней современной философии, не тождественных постмодернизму. Их авторами являются: Л. А. Микешина, В. И. Аршинов, В. В. Налимов, Е. Н. Князева, Ю. В. Лоскутов и др. Причем, в одной из своих последних работ В. И. Аршинов прямо указывает на уже формирующееся единство философской и научной рациональности.

ЦЕЛЬ И ЗАДАЧИ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ.

Целью диссертационного исследования является осмысление в свете концепции детерминизма становления единства теоретической грани философской и научной рациональности.

Реализация цели предполагает решение следующих задач: -рассмотрение специфики философской и научной рациональности в отражении феномена всеобщей детерминации;

— исследование динамики этой специфичности в разные периоды развития философии и науки;

— анализ с позиций концепции детерминизма наиболее существенных моментов, характеризующих разные ступени в развитии философского и научного знания;

— сравнение этих моментов с уже имеющимися критериями различия этапов научного знания;

— исследование оснований тех проблем, нерешенность которых затрудняет выработку четких критериев такого рода в отношении философского знания;

— осмысление роли общенаучного знания в становлении новых ступеней развития науки и философии, а также в их взаимосвязи друг с другом- -выявление соотношения современного облика науки и философии с философским постмодернизмом.

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ И ИСТОЧНИКИ.

ИССЛЕДОВАНИЯ.

Решение поставленных задач и реализация цели исследования требует соответствующей методологической базы, включающей в себя принципы, методы и источники.

Ключевыми для диссертационной работы являются следующие принципы: единства всеобщей универсальной связи и самодвижения мирасистемной организации объектов и явленийпротиворечивостиразвитияконкретностиисторизмаединства исторического и логического. В работе используется также принцип дополнительности, в свете которого рассматривается развитие «со-бытийных» и «процессуальных» взглядов, отражающих всеобщую детерминацию.

К методам, применяемым в диссертационном исследовании относятся: -метод историко-философской реконструкции, включающей в себя методики первичного (при изучении первоисточников) и вторичного (при привлечении различного рода критической литературы) осмысления- -методы интерпретирующего анализа, состоящие в критическом согласовании различных концепций;

— методы сравнительного анализа специфики отражения всеобщей детерминации философией и наукой на каждой из ступеней развития этих видов познания.

В качестве источников исследования выступают работы отечественных и зарубежных авторов, относящиеся к нескольким группам:

— работы всех перечисленных выше ученых и философов, посвященные поиску рационального отражения всеобщей детерминации;

— труды Петра Абеляра и Г. В. Гегеля, сумевших в рамках классической философии осуществить все-таки «эквивокацию», то есть единство видения «мира горнего» и «мира дольнего»;

— идеи М. Хайдеггера и А. Н. Уайтхеда, сделавших попытку единого видения как движения мира в целом, так и его объектов, но уже в период неклассического развития философии. Правда, М. Хайдеггер пытался сделать это с позиций «со-бытийности» («Статьи по философии. О Событии»), а.

A.Н.Уайтхед с позиций «процессуальности» («Процесс и реальность»);

— идеи Ж. Делеза, хорошо резонирующие с «со-бытийным» подходом М. Хайдеггера, но развиваемые уже на ступени «постмодернистской» философии;

— работы отечественных философов, связанные с осмыслением проблем научной и философской рациональности. Их авторами являются: Н. С. Автономова, В. Н. Порус, И. Т. Касавин, Б. И. Пружинин, К. В. Раутманис, П. П. Гайденко, А. Л. Никифоров, В. С. Швырев, П. С. Гуревич и др.;

— работы отечественных философов увидевших уже на уровне неклассического развития науки роль общенаучного знания в становлении единства научной и философской рациональности. Речь идет о таких названных уже выше авторах, как: В. С. Готт, А. Д. Урсул, Э. П. Семенюк,.

B.И.Аршинов.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ.

Научная новизна диссертационной работы включает в себя следующие грани:

— Выявлено, что сложившееся еще в античной философии двойственное отражение бытия и присущей ему всеобщей детерминации («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийный» и «процессуальный» взгляд на движение и развитие) являются основанием специфики рациональности философского и научного знания.

— Установлено, что философской рациональности, тем самым, изначально оказался более доступным «со-бытийный», а научной -«процессуальный» взгляд на детерминизм.

— Показано, что развитие философской и научной рациональности характеризуется «встречным» движением в отмеченной только что специфике отражения детерминации. Другими словами, уже имеющиеся здесь возможности в философской рациональности пополняются «процессуальным», а в научной — «со-бытийным» видением.

— Выявлено, что с этим «встречным» движением связаны этапы развития науки и философии (классика, неклассика, постнеклассика).

— Показано, что ключевая роль в данном процессе принадлежит общенаучному знанию (вероятностные и статистические методы, теория систем, теория информации, кибернетика и синергетика).

— Подчеркнуто, что с созданием синергетики рациональность общенаучного знания приобретает новую степень целостности и начинает непосредственно взаимодействовать с рациональностью философии. Тем самым, складывается одно из наиболее существенных направлений единства философской и научной рациональности.

— Выдвинута гипотеза о том, что множество концепций диалектики, сложившихся в истории философии, и многочисленные современные версии синергетических моделей взаимодополняют друг друга в отражении всеобщей детерминации.

— Показано, что в новейшей философии сложилось единство четырех типов рациональности, определяющих транс-дискурсивность всех философских школ. К ним относятся: рациональность научно-философского отражения всеобщей детерминации, рациональность «коммуникативного действия», рациональность биофилософии и рациональность постмодернизма. Первые три типа прямо взаимосвязаны с рациональностью научной постнеклассики.

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ РАБОТЫ.

Теоретическая значимость работы характеризуется тем, что в ней рассмотрен ряд достаточно сложных проблем современного развития философского знания. Проведен анализ процесса становления единства философской и научной рациональности, идущего на фоне дифференциации («полиморфизма», «мультифинальности») философской рациональности в рамках постмодернистских подходов. Такое единство придает современной философии принципиально новый облик, не совпадающий с постмодернизмом. Последний представляет в ней всего лишь необходимую грань, абсолютизация которой, как известно, была крайне негативно расценена на XIX Всемирном философском конгрессе.

Результаты, полученные в диссертации, могут применяться в разработке исследовательских программ по методологии развития современного научного и философского знания, в преподавании учебных курсов по философии, философии и методологии науки, в различных спецкурсах и курсах по выбору для студентов и аспирантов.

АПРОБАЦИЯ ДИССЕРТАЦИИ.

Основные положения диссертационного исследования отражены в ряде публикаций автора, в том числе и в центральной печати. Различные грани этих положений апробированы в выступлениях на следующих университетских, межвузовских и международных конференциях:

1. VII ежегодное совещание кафедры философии РАН (20−21 декабря 1993 г.) (Единство и многообразие философского знания, и некоторые проблемы науки).

2. 53-я научная конференция профессорско-преподавательского состава БГТУ. Брянск, 1996 г. (Нелинейные процессы и диалектика).

3. Межвузовская конференция. Брянск, БГТУ, 1996 г. (О законах системы «способ производства»).

4. 54-я научная конференция профессорско-преподавательского состава БГТУ, 1998 г. (Проблема детерминизма в науке и философии).

5. 55-я научная конференция профессорско-преподавательского состава, посвященная 70-летию БГТУ. Брянск, БГТУ, 1999 г. (Проблема единства линейности и нелинейности в основаниях и структуре математики).

6. Всероссийский научно-методический семинар (17−18 апреля 2000 г.). Брянск, БГТУ, 2001 г. (Некоторые методологические проблемы синергетических исследований образования).

7. 56-я научно-техническая конференция профессорско-преподавательского состава БГТУ. Брянск, БГТУ, 2002 г. (Проблемы саморефлексии синергетического знания).

8. 57-я научная конференция профессорско-преподавательского состава БГТУ. Брянск, БГТУ, 2004 г. (Становление единства философской и научной рациональности.).

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ.

1. Сложившаяся еще в античной философии двойственность отражения бытия и всеобщей детерминации («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийное» и «процессуальное» видение движения и развития) является основанием специфики рациональности философского и научного знания. Философской рациональности изначально оказался более доступным «событийный», в то время как научной — «процессуальный» взгляд.

2. Развитию рациональности философии и науки свойственно «встречное» движение в отмеченном только что отражении ими всеобщей детерминации. Научная рациональность получает еще и «со-бытийные», а философская — «процессуальные» возможности. Этим «встречным» движением характеризуются ступени развития науки и философии (классика, неклассика, постнеклассика).

3. Ключевая роль в процессе становления неклассической и постнеклассической научной рациональности принадлежит общенаучному знанию (вероятностным и статистическим методам, теории систем, теории информации, кибернетике и синергетике).

4. С созданием синергетики рациональность общенаучного знания обретает новую степень целостности и начинает «прямо» взаимодействовать с рациональностью философии (основные понятия общенаучного знания становятся еще и философскими категориями).

5. Множество концепций диалектики, сложившихся в истории философии, и многочисленные современные версии синергетического отражения всеобщей детерминации взаимодополняют друг друга.

6. В новейшей философии сложилось единство четырех основных типов рациональности, определяющих «трансдискурсивность» для всех философских школ (при кажущихся их «мультифинальности» и «полиморфизме»). К ним относятся: рациональность научно-философского отражения всеобщей детерминации, рациональность исследования «коммуникативного действия», рациональность биофилософии и рациональность постмодернизма. Первые три типа прямо взаимосвязаны с постнеклассической научной рациональностью.

Основные выводы данной главы кратко можно представить следующим образом. Осмысление становления единства философской и научной рациональности в аспекте концепции детерминизма дает возможность обсуждения сразу трех проблем, которые в отдельности друг от друга, фактически, не имеют решения. В самом деле, глубина понимания всеобщей детерминации обусловлена развитием инструментария философской и научной рациональности. Философская рациональность на современном уровне становится «мультифинальной» (или «полиморфной»), хотя изначально является «представительницей» единого разума. Научную рациональность невозможно четко определить и можно только строить соответствующие тем, или иным целям ее модели. Что, по образному выражению В. Н. Поруса, составляет «скандал в философии"(170,76).

Решение может быть найдено на следующей основе. Важнейшими характеристиками развитой философской и научной рациональности являются: теоретичность, рефлексивность и эгалитарность (доступность для понимания каждому человеку) (3,72). При этом, слово «рацио» происходит от греческих слов «нус» и «логос», отражающих гармонию внешнего мира и духовного мира человека. Эта гармония представлена всеобщей детерминацией и лежащей в ее основе всеобщей универсальной связи. Ввиду только что сказанного и следует обратиться к развитию теоретической грани философской и научной рациональности в отражении всеобщей детерминации. Такой подход позволяет увидеть следующие моменты:

— различие возможностей философской и научной рациональности в отражении всеобщей детерминации;

— проблемы и перспективы развития этих рациональностей в данном отражении;

— становление их единства на современном уровне развития науки и философии.

Получается, что по необходимости дробящиеся философская и научная рациональности (их дифференциация) приобретают основание их единства (интеграция). Тем самым, и философская и научная рациональности не становятся «полиморфными». Они приобретают «голографический» облик, где каждый компонент связан со всеми, а все — с каждым.

При этом, основной проблемой исторического развития теоретической грани и философской, и научной рациональности является двойственное видение движения и развития мира и его объектов («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийность» и «процессуальность»). Эту двойственность удается преодолеть только на современном уровне развития философской и научной рациональности. Но в рамках философской рациональности на уровне ее классики, неклассики и постнеклассики, тем не менее, были сделаны уникальные попытки преодоления обсуждаемой двойственности. В классической философии это сделали П. Абеляр и Г. Гегель. Правда, для этого им пришлось создавать дополнительные элементы философской рациональности. П. Абеляр — автор теологии и тео-логики. Г. Гегель — автор «диалектической логики» как логики развития «абсолютного духа».

В неклассической философии попытки преодоления обсуждаемой двойственности принадлежат М. Хайдеггеру и А. Н. Уайтхеду. М. Хайдеггер сделал это с позиций «со-бытийности» («Статьи по философии. О событии», «Время и Бытие» (лекция), «Тождество и различие»), А. Н. Уайтхед — с позиции «процессуальности» («Процесс и реальность»). В современной постмодернистской философии такой шаг предпринял Ж. Делез (с позиций «со-бытийности»). И здесь, также как и в философской классике потребовалось создание дополнительных возможностей для философской рациональности. Правда, каждый из названных философов выдвинул для этого целую серию новых категорий.

После работ М. Хайдеггера и А. Н. Уайтхеда стало понятно, что показателем уровня единства «со-бытийного» и «процессуального» взгляда на движение в той, либо иной системе философской и научной рациональности может служить понимание философией и наукой проблемы времени.

2. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ В КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ И НАУКЕ. ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ.

Рациональности классической философии и науки посвящено, как известно, очень большое количество работ. На некоторые из них обращено внимание в предисловии. Но в отмеченных исследованиях рассматривается развитие классической философии и науки отдельно друг друга. Задача же данной диссертации — отразить именно совместное эволюционирование рациональности этих двух видов познания (на обсуждаемом этапе) в ходе осмысления ими феномена всеобщей детерминации. При этом акценты сделаны следующие. В философии рассматриваются соответствующие черты наиболее значимых учений. В науке же обращено внимание на те общие грани, которые характерны в этом смысле как двум этапам ее подготовительного периода («преднаука»), так и собственно периоду классики. С этой целью рассматривается по преимуществу исторически первый уровень общенаучного знания (логика и математика), объединяющий названные достаточно разнородные ступени становления науки.

2.1. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ.

Выше уже отмечалось, что в рамках классической философии сложилось двойственное видение движения и развития как мира в целом, так и отдельных его объектов («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийность» и «процессуальность»). Причиной тому явилась недостаточная гибкость рациональности классической философии в отражении всеобщей детерминации. Это же послужило, в конечном счете, основанием того, что Н. С. Автономова назвала разведением «по разным ведомствам» единого философского взгляда на мир, в котором изначально были объединены истина (познание), добро (этика) и красота (эстетика). Необходимое углубление философского знания, вылившееся в становление новых и новых его структурных компонентов, опережало развитие возможностей философской рациональности в отражении связи детерминации разных «слоев бытия» и даже различных типов детерминации в сфере одного и того же слоя. И все же, как подчеркивалось в первой главе, в классической философии были предприняты попытки увидеть единство «со-бытийного» и «процессуального» в движении мира в целом и его объектов. Такие попытки характерны философии Петра Абеляра и Георга Гегеля. Правда, при этом, детальный разбор онтологических взглядов Аристотеля показывает, что он также был очень близок к осуществлению такого же единого взгляда на движение (ему осталось лишь признать, что «ens commune» и есть само для себя «ens per se»). То обстоятельство, что именно в философии Аристотеля удалось в достаточно четкой форме увидеть саму эту проблему (с одной стороны) и даже фактически наметить ее решение (с другой стороны) говорит о мощи философского мышления Стагирита. Права И. Н. Грифцова, когда обсуждая значение работ Аристотеля для последующего развития логики назвала его взгляды «транс — дискурсивной позицией» (53,19−35). Но это же можно сказать и о взглядах Аристотеля в исследовании движения во всеобщей детерминации, в разных слоях бытия и в обсуждении проблемы двойственного видения движения. Названные выше (в значительной степени ограниченные) возможности рациональности классической философии в отражении всеобщей детерминации и ее связи с детерминацией разных «слоев бытия», фактически, явились основанием к делению классической философии на идеализм и материализм. (Вообще говоря, много общих черт с идеализмом имеет также и религиозная философия. И хотя она в буквальном смысле идеализмом не является и имеет очень богатую собственную историю, ее в данном случае все — таки можно отнести к идеализму.).

В самом деле, еще в античной философии удалось понять, что «человек — житель двух миров», а именно: внешнего мира и мира собственной души. (Правда, в такой форме данная идея впервые была, как известно, высказана И.Кантом.) Данные два мира очень часто «указывают человеку в разные стороны», а решение, все — таки, каждый раз он должен принимать сам. Ввиду этого, вопрос о соотношении внешнего и «внутреннего» миров имеет не только теоретическое, но и непосредственно практическое значение. Теоретическая грань рациональности классической философии не позволяла отразить связь детерминации обсуждаемых миров (двух «слоев бытия»). Ввиду этого и пришлось в исследовании довольствоваться лишь указанием на разный характер детерминации в данных «слоях» и на их противостояние. (Какой мир первичен, и какой вторичен.) На основе признания первичности внешнего мира формировалась материалистическая ветвь философской классики. В то время как на признании первичности духовного мира формировалась идеалистическая ветвь. При этом и внешний мир, и духовный мир человека можно рассматривать вторичными по отношению к некоему сверхсознанию. Это — основание, как известно, объективного идеализма. В значительной мере, теми же особенностями философской рациональности классического периода продиктованы и проблемы познаваемости, либо непознаваемости мира. И, наконец, — еще одна грань. Философия, как и наука развивается правдоподобными версиями (К.Поппер). Такие версии выдвигаются как по поводу «со-бытийности», так и «процессуальности» во всеобщей детерминации. За более чем двухтысячелетнюю историю развития философской классики было выдвинуто множество версий, чем и определяется большое число школ в каждом из течений (в материализме и идеализме). Очевидно, что вопрос о том, какая из этих школ «правильная» и, какая «неправильная», не является корректным. На что и обратил в свое время внимание Г. Гегель. Он, в частности, подчеркивал, что «каждая философская система, заслуживающая этого названия. есть изображение особенного момента, или особенной ступени в процессе развития идеи», что «опровержение философского учения означает. лишь то, что ее предел пройден и ее определенный принцип низведен до идеального момента». И далее Гегель пишет, что история философии «должна быть сравниваема в своем результате не с галереей заблуждений человеческого духа, а скорее с пантеоном божественных образов», которые «суть различные ступени идеи, как они выступают друг за другом в диалектическом развитии» (42,218−219).

В одном параграфе диссертации, естественно, нет возможности характеризовать все модификации философской рациональности классического периода, отражающие всеобщую детерминацию. Здесь можно лишь обратиться к тем из них, которые представляют наиболее существенные ее черты. К основным «моделям» здесь можно отнести философию Аристотеля, Николая Кузанского и Георга Гегеля. При этом, несмотря на то, что взгляды Кузанца и Г. Гегеля являются, безусловно, самостоятельными, они, тем не менее, находятся в русле той «транс-дискурсивности», автором которой является Аристотель. Суть данной «транс — дискурсивности» в том, что гениальная идея «формы», выдвинутая Аристотелем применительно к отражению всеобщей детерминации может быть с современных позиций интерпретирована как неизолированная, открытая и в то же время целостная системность во взаимодействиях. При таком подходе концепция «формы» может непосредственно применяться к осмыслению современных вариантов исследования всеобщей детерминации, когда в качестве характеристики последней рассматривается, по выражению И. Пригожина, «несводимая вероятность». Фактически, все взаимодействия в концепции глобального эволюционизма рассматриваются как названные уже выше неизолированные, открытые, целостные системы.

Конечно, к такой трактовке онтологического основания вероятности наука и философия подошли всего лишь два — три десятилетия назад. Мне также пришлось, в свое время, обсуждать данную проблему, что нашло отражение в публикациях журнала «Философские науки» («Философские аспекты соотношения неопределенности и вероятности», 1982, № 2- «Философские аспекты вероятности и категория взаимодействия», 1985, № 5). Но если двадцать лет назад такая трактовка, онтологического аспекта вероятности была далеко не очевидной, то в настоящий момент современные синергетические исследования в естествознании, на мой взгляд, многократно ее подтверждают, о чем и говорит, например, работа И. Р. Пригожина «Время, хаос, квант».(174).

Приведенное только что понимание онтологического основания «формы» хорошо согласуются с идеями Николая Кузанского. Причем здесь речь идет не о концепции полного совпадения, повторения и др., а именно о той «транс — дискурсивности», которую выполняет подход Аристотеля, даже когда Кузанец критикует Стагирита. Особенно четко это проявляется в случае с «принципом всеобщей относительности» и «онтологией функционализма». В свое время Эрнст Кассирер написал: «Николай Кузанский впервые отваживается высказать положения, весьма далекие от античного метода исчерпывания: что круг по своему понятийному содержанию и бытию есть не что иное, как многоугольник с бесконечным количеством сторон. Понятие „предел“ получает здесь положительное значение: предельное значение может быть определено не иначе как в силу неограниченного процесса приближения. Незавершимость этого процесса теперь уже не является свидетельством внутреннего, понятийного недостатка, а, напротив, является доказательством его силы и своеобразия: разум может осознать свои возможности только в бесконечном объекте, в безграничном пространстве» (265,56). Обратившись к феномену бесконечности, Н. Кузанский фактически пришел к онтологии реального космоса, в котором нет ни верха, ни низа, ни центра. Все здесь познается в отношении. Причём не просто в отдельно вырванном из всеобщей универсальной связи, а именно в этой самой связи, где всё соотнесено со всем. Но если у Аристотеля это выглядело как ens commune, у Кузанца (нередко критиковавшего Аристотеля) данная взаимозависимость предстаёт как всеобщая универсальная связь, объединяющая всё со всем в едином отношении и каждую вещь с каждой в конкретном отношении. Такой подход Г. Ромбах назвал функционализмом (288,162). Обращаясь к этому аспекту, П. П. Гайденко пишет: «Субстанция вещи как её бытие в самой себе не существуетведь быть функцией означает, что вещь без остатка полностью исчезает в том, что она вызывает в чем-то другомтак что функцию можно, пожалуй, определить как бытие в другом — в некой всеобщей связи, которая в новой науке становится предметом интереса учёного. Собственно, эта связь, эта соотнесенность и есть то, что получило название закона природы. Отныне именно законы природы составляют предмет исследования естественных наук» (38,74).

В Новое время наиболее высокий уровень рациональности философской классики в отражении всеобщей детерминации движения и развития был получен в диалектических идеях Г. В. Ф. Гегеля. Это и есть наиболее высокий уровень теории детерминации в философском классицизме, хотя к этому моменту уже была создана картина детерминации в материалистической философии. Ее автор — ведущий ученый того времени П. С. Лаплас. О философии П. С. Лапласа и о его теории детерминации речь пойдет и в других параграфах. Здесь же необходимо отметить следующее. Идеалистический облик теории диалектики Гегеля оказался малопонятным для многих естественников — современников Гегеля. И они предпочли обратиться к философствованию Лапласа. В науке это философствование и было признано как теория детерминизма (однозначный детерминизм Лапласа). Но вот когда наука вышла на исследование таких систем, где детерминизм Лапласа не «срабатывал», ученые заговорили об «индетерминизме современного естествознания», о недетерминистических моделях и др., оставляя в тени, безусловно, более гибкую теорию диалектики Гегеля.

Эта теория по тем временам представлена очень мощно. Видно, что ее создатель — человек энциклопедического уровня знаний, настоящий философ. Подчеркивая, что лишь «целостность науки есть изображение идеи», Гегель указал на то, как он видит эту целостность. С его точки зрения философская наука должна состоять из следующих связанных друг с другом разделов: 1) логики как науки об идее в себе и для себя- 2) философии природы как науки об идее в ее инобытии- 3) философии духа как науки об идее, возвращающейся в себя из своего инобытия. (41,102−103). Отсюда видно, что является основой «эквивокации» «мира горнего» и «мира дольнего», «событийного» и «процессуального», а также тех двух миров, в которых живет человек (внешнего мира и мира собственной «души») и о которых говорил И.Кант. С одной стороны, это — перевоплощение духа, абсолютной идеи сначала в природу, а затем в человека с его сознанием. А с другой — диалектическая логика, или теория диалектики, принимающая разный облик (в духе, природе, обществе, человеке, его сознании), но имеющая общее диалектическое основание во всех этих обликах. Наиболее существенные грани диалектики Г. Гегеля представлены, например, в его работе «Энциклопедия философских наук». При этом, очень важно то, как сам Г. Гегель видел законы диалектики. Но прежде чем обратиться именно к его взглядам, необходимо сделать хотя бы краткий «анонс» проблематики следующих глав, чтобы можно увидеть перспективы и мотивы всего того, что предложено в данном параграфе.

Известно, что некой единой теории диалектики нет. В разных философских школах она имеет разный облик, что хорошо видно уже в классической философии. В период же философской неклассики появились и новые многочисленные ее варианты. Этот процесс продолжается и сейчас, когда складываются уже постнеклассические и даже постмодернистские модели диалектики. Требование «свергнуть тирана», прозвучавшее из уст Ж. Деррида в адрес Гегеля, — одно из свидетельств тому. Панлогизм Гегеля, с точки зрения постмодернистов, должен быть заменен «полилогизмом» многочисленных «дискурсов», которые по «принципу свободно становящейся последовательности» может выстраивать философ. Очень может быть, что такая свобода выстраивания дискурсов возможна и даже нужна, если иметь в виду множественность уже имеющихся на сегодняшний день обликов теорий диалектики. Из осмысления такой вот интересной и достаточно пёстрой картины поливариантности данных теорий можно сделать следующие выводы гипотетического характера. Обсуждаемая многовариантность обликов теорий диалектики может иметь разную специфику. С одной стороны, эти облики различны не только по форме, но и по содержанию. Они не имеют никакой сущностной онтологической общности. Их роднит только название — теория диалектики. Но ведь может быть и другой вариант. У всех этих теорий есть сущностный онтологический аспект общности. А их разный облик как формальный, так во многом и содержательный обусловлен различием многочисленных сфер реальности и углов зрения. На мой взгляд, дело именно так и обстоит. Всеобщая универсальная связь, являющаяся основой всеобщей детерминации, пронизывает весь мир. Но мир настолько многоуровневый и многокачественный, что в нем можно выделить множество неизолированных и в то же время целостных подходов к его видению. (Наподобие того, что сделано в естествознании, когда в единой картине мира выделяют физическую, химическую, биологическую и т. д. реальности). И картина всеобщей детерминации тогда (в облике теорий диалектики) в каждом варианте будет выглядеть (и выглядит) по-своему. Но при этом должны быть (и они есть) общие черты, общие грани у всех этих теорий. Самое интересное состоит в том, что подтверждением этому служат нередко весьма ожесточенные полемические «баталии» представителей разных теорий. Их суть в том, что каждый из представителей «противоборствующих» сторон пытается подвергнуть критике другую сторону. И очень часто эти попытки являются достаточно успешными с обеих сторон. Именно это и означает, что все хорошо видят общие основания «дискурса» другой стороны. Но каждый при этом на данных общих основаниях хочет выстроить свой «дискурс», отметая в то же время (как «неприемлемый») «дискурс» другого.

В этой связи задача, на мой взгляд, состоит в следующем. Нужно попробовать увидеть эти общие основания, а уже затем судить, как они представимы и представлены в том либо ином варианте их рассмотрения (под разными «углами зрения»). Этот путь, по-моему, более продуктивный, чем система нескончаемых взаимных обвинений нередко даже в достаточно резких тонах. Это, правда, не означает, что в такого рода дискуссиях нужно отвергать научную позитивную критику и объективность рассмотрения. Важно само понимание сути вопроса. При таком подходе можно выявить общность всех многочисленных вариантов теорий диалектики, начиная с тех, что сложились в классицизме (религиозные, материалистические, идеалистические), и, кончая теми, что возникли уже в неклассицизме (рационалистические, иррационалистические и присущие психологическому направлению).

Многие, возникающие здесь вопросы, вполне могут быть прояснены обращением к упомянутым уже теориям диалектики Аристотеля и Георга Гегеля. Выше уже было подчеркнуто, как можно понимать онтологическое основание категории формы в теории диалектики Аристотеля. Если таким основанием является неизолированная и в то же время целостная системность во взаимодействиях, то тогда понятны те необычайная гибкость и эффективность в исследованиях всеобщей детерминации, которые были характерны как философствованию самого Стагирита, так и его последователей на протяжении не только античности, но и всего средневековья, а также Возрождения и частично Нового времени. Правда, нужно ещё раз подчеркнуть, что ни сам Аристотель, ни его последователи об этом основании ничего не говорили. Это всего лишь моя рабочая гипотеза. Но в том-то и дело, что она нигде не сталкивается с явными противоречиями, как в исследовании творчества самого Аристотеля, так и его сторонников в историко-философской ретроспективе. Напротив, эта гипотеза позволяет объяснить целый ряд весьма успешных решений сложных философских вопросов, которые были осуществлены на базе понимания категории «формы».

То же самое, на мой взгляд, сделано и Гегелем. Но неизолированная и в то же время целостная системность во взаимодействиях соответствует у него уже не форме, а диалектическим противоречиям. Другими словами, картина всеобщей связи, всеобщей детерминации остаётся одной и той же, как у.

Аристотеля, так и у Гегеля. Она представлена взаимопересечением бесчисленного количества отмеченных уже нами целостных и одновременно неизолированных систем во взаимодействиях. Но теория Гегеля оказывается более гибкой, поскольку в ней, во-первых, отражён процесс становления и развития таких вот систем, подсистем, мета — и мегасистем. Правда, это сделано на другом понятийном уровне. Каков же взгляд самого Г. Гегеля на сущность «развертывания» диалектической логики. Традиционно принято считать, что Г. Гегель, характеризуя это «развертывание» говорит о трех законах диалектики: законе единства и борьбы противоположностей, законе взаимного перехода количественных и качественных изменений и законе отрицания отрицания. В действительности же дело обстоит не совсем так. Г. Гегель в «Науке логики» говорит о четырех законах диалектической логики, к которым он относит соответственно: восхождение от абстрактного к конкретному, единство исторического и логического, закон отрицания отрицания и закон взаимного перехода количественных и качественных изменений. На этот момент, в частности, обратил внимание И. С. Нарский (81, 242−252). При этом, И. С. Нарский подчеркивает, что в «учении о категории противоречия Гегель не выдвигает соответствующего закона диалектики именно как закона, хотя на деле закономерность всеобщей противоречивости „занимает“ ., все учение о сущности и вполне сформулирована» (81,270).

Правда, используя тот же категориальный аппарат рациональности философии Г. Гегеля, можно выстроить другой, более современный и более понятный на сегодняшний день «дискурс». Итак, становление и развитие бесчисленного количества взаимопересекающихся неизолированных, открытых систем во взаимодействиях (диалектических противоречий), составляющих, как уже отмечалось, структуру всеобщей универсальной связи, отражено категориями: тождество, различие, противоположность, противоречие, а также категорией становления. Изменение облика системы на принципиально новый здесь представлено категориальным аппаратом одного из законов диалектической логики: закона взаимного перехода качественных и количественных изменений и его основных категорий: качество, количество, мера, скачок (как переход к новому качеству с новыми количественными характеристиками). Каждое новое качество с его количеством отражает уже новое диалектическое противоречие — новый облик системности во взаимодействиях. В учении о бытии прямо так и назван раздел: «Качество. Количество. Мера». Развитие каждой конкретной системы предстаёт у Гегеля как «узловая линия мер». И, наконец, ещё один закон диалектической логики Гегеля — закон «отрицания отрицания». Его категориальное «оснащение» следующее: «тезис», «снятие», «антитезис», «диалектический анализ и синтез». Этот закон характеризует связь последовательно сменяющих друг друга обликов обсуждаемой системности во взаимодействиях (диалектических противоречий, качественно-количественных их характеристик).

Изображенная «картина» всеобщей детерминации и её «построение» с использованием категорий диалектической логики Гегеля хорошо согласуется с его концепцией в онтологическом аспекте. А вот отражение данного движения, как уже отмечалось, имеет в диалектической логике Гегеля другой порядок. На каком же основании тогда мною сделаны приведённые выводы? Ответ может быть следующим. Во-первых, это правдоподобная гипотеза. Она предложена для того, чтобы понять, какие наиболее существенные в онтологическом плане моменты во всеобщей детерминации отражены в диалектической логике Гегеля. Для этого молено воспользоваться методом постмодернистов — методом деконструкции и выстраивания разных дискурсов. На мой взгляд, как раз этим, а именно: разностью дискурсов и разностью «конструктов» в отражении одной и той же сущности, и отличаются друг от друга различные облики диалектики, хотя отражают они очень часто одну и ту же онтологическую основу. Дискурс Гегеля известен. Он диктуется его моделью «абсолютного идеализма», на основе которой философ получил данный облик своего рода новой эквивокации". Но ведь можно предложить и тот дискурс, который только, что был назван. Облик дискурсов разный, но суть, вообще-то говоря, одна, и, что очень важно, она не нарушена (весь категориальный аппарат взят из диалектической логики Гегеля). При таком понимании онтологического аспекта диалектического противоречия оно (противоречие) действительно является основой любого движения и развития. Это ничуть не искажает известные фразы Гегеля о том, что противоречие — «принцип всякого самодвижения» и «нечто жизненно, только если оно содержит противоречие» (39,66). «Противоречие — вот что на самом деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить» (39,280).

Какую же тогда роль играют другие категории диалектики? Дело в том, что отмеченные системности во взаимодействиях каким-то образом соотносятся друг с другом в различных пересечениях, в различных подсистемах, системах, мета — и метасистемах. И более того, всё это происходит уже в конкретной объектной субстанциальной бытийственной среде, имеющей ещё и свою специфику организации. Другими словами, системность объектов и системность их взаимодействий не совпадают. И потому для отражения единой взаимосвязи и систем-объектов, и систем-взаимодействий нужны другие диалектические категории, такие как сущность и явление, возможность и действительность, необходимость и случайность и т. д. Но самое интересное то, что в основе каждой категории либо категориальной пары лежит обсуждаемая системность во взаимодействиях. Вот почему противоречие — основа всего. И все категории в самой своей сути противоречивы. В этой связи представляет особенный интерес то, как Гегель понимает категорию «формы», которая в философии Аристотеля является ведущей (такой же, как противоречие в диалектике Гегеля). Гегель пытается объединить понимание «формы» «в стиле» Аристотеля, где она «противостоит» материи, и понимание «в стиле» Канта, где она «противостоит» содержанию. На это обратил внимание И. С. Нарский в одной из коллективных монографий (81,275). Он, в частности, цитируя.

Гегеля, пишет: «В результате. намечается расщепление «формы» на две различные категории — «форму внешнюю» и «внутреннюю». Получается, что «форма одновременно и содержится в самом содержании и представляет собой нечто внешнее ему. Мы здесь имеем удвоение формы». В диалектическом понимании внутренней формы Гегель предвосхитил современную нам категорию «структура», тогда как более высокую категорию «система» ввёл уже он сам как категорию «оперативную» (81,275). Другими словами, поставив во «главу угла» вместо «формы» диалектическое противоречие, Гегель не отказывается от категории формы. Она и в его философии отражает системность во взаимодействии. Но в данном случае она, во-первых, становится противоречивой в самой своей основе. А раз так, то понятен механизм смены одной формы другой. У Аристотеля это выглядит как «субстанциональное рождение» и выглядит несколько мистически. А вот у Гегеля смена одной системы во взаимодействиях на другую происходит с помощью механизма взаимного перехода качественных и количественных изменений. Иначе говоря, смена одной формы другой происходит в облике «скачка», то есть в том мгновенном варианте, о котором говорил Аристотель и, который затем поддержали схоласты.

То, что Гегель придаёт очень большое значение форме, хотя и не такое, как у Аристотеля, подтверждается его фразой о том, что весь мир пронизывает «свободная и бесконечная форма». Правда, она у него «есть понятие». Но это уже — особенности дискурса (41,Т1,293).

Правда, обсуждая предложенный здесь дискурс, который можно получить в ходе «деконструкции» содержательной стороны теории диалектики Гегеля, зададимся резонным вопросом. А почему сам Гегель, который, как известно, уделяет некоторое внимание категории взаимодействия, не пришел к такому дискурсу? Ответ, на мой взгляд, может быть следующим. Во-первых, философия Гегеля при всей её уникальности всё же — философия классическая. А в таком философствовании на первый план всегда выходит «событийное» видение. Единство событийного и процессуального в «новой эквивокации» Гегеля осуществлено на основе тех данных науки и философии, которые были получены в то время. Как известно, взаимодействиями в первую очередь занимается наука. А её уровень был тогда, к сожалению, не достаточно высок. Поэтому и рассуждения Гегеля о взаимодействиях не являются столь же глубокими, как те, что характеризуют другие категории. Будучи одним из ведущих диалектических умов, Гегель понимал, что есть всеобщее универсальное взаимодействие, что причинность лишь часть, причем малая часть этого взаимодействия. Он был против сведения этого всеобщего взаимодействия к «линиям каузальных связей» (как это сделал П. С. Лаплас). Поэтому он считает, что «взаимодействие есть причинное отношение, положенное в его полном развитии» (42,259). К сожалению, на этом данные науки того времени заканчиваются. И Гегелю, по существу, уже просто нечего сказать. Прав был И. Пригожин, когда в своей совместной с И. Стенгерс работе «Порядок из хаоса», высоко оценив диалектику Гегеля, подчеркнул следующее. Гениальному философу просто не повезло. Он творил в то время, когда уровень науки был значительно ниже его философских идей. Это не давало ему возможности с научных позиций ни подтвердить, ни опровергнуть целый ряд своих концепций. Эта фраза великого ученого уже нашего времени полностью относится именно к пониманию Гегелем феномена взаимодействия.

Из приведенных рассуждений можно сделать следующий вывод. На мой взгляд, во всеобщей универсальной связи, всеобщей детерминации есть то общее, что получает отражение в различных концепциях теории диалектики. Таким общим моментом в онтологическом, бытийственном плане является уже не раз называемая неизолированная и в то же время целостная системность во взаимодействиях, характеристики которой уже обсуждались. Но эта онтологически общая сущность может быть по-разному отражена, что приводит к очевидным различиям в обликах теорий диалектики. Последнее можно подтвердить явным различием таких обликов в концепции Аристотеля и Гегеля. Один и тот же онтологический момент всеобщей универсальной связи у одного отражен феноменом «формы», у другого — феноменом диалектического противоречия. Получается, говоря словами постмодернистов, два различных дискурса.

В аппарате теории диалектики Гегеля есть принципы, четыре закона диалектической логики (закон движения познающего мышления от абстрактного к конкретномузакон единства исторического и логическогозакон отрицания отрицания, закон взаимного перехода качественных и количественных изменений) и система категорий, которые иногда делят на системные, оперативные и системно-оперативные. Диалектическое противоречие, положенное Гегелем в основу всей системы диалектической логики, является своего рода принципом всеобщей противоречивости. И его детальное обсуждение представлено в «Энциклопедии философских наук» всего лишь в разделе «Учения о сущности».

Вообще-то говоря, можно привести еще один дискурс, по возрасту куда более «солидный», чем западная европейская философия. Речь идет о китайской философии даосизма. Образ «дао с именем» как раз и отражает сущность неизолированной и в то же время целостной системы во взаимодействиях. Целостность системы здесь — круг. Но это ещё и образ диалектического противоречия. Змейка, делящая этот образ, — символ вихря, основы самоорганизации. Части рассеченного змейкой круга (инь и ян) -диалектические противоположности внутри системности взаимодействий. Согласно концепции даосизма «инь» и «Ян» постоянно колеблются вокруг некоего равновесия. Каждый объект, явление, процесс имеет свое «дао с именем». И все вместе они, возникая и исчезая, взаимодействуя друг с другом, образуют всеобщую универсальную связь. Но эта связь — «дао без имени». Оно никак в даосизме не изображается, но оно и есть всеобщая детерминация, из которой все возникает и в которую всё уходит. Другими словами, та же сущность в данном облике меняет вид теории диалектики.

Правда, есть ещё и другой дискурс, по сути дела, во многом выстроенный на основе категориального аппарата философии Гегеля. Но он уже сложился не в рамках классицизма. Это — дискурс неклассицизма. Его возраст уже значительно превышает столетие. И получен он не на идеалистической, а на материалистической основе. Закрывать глаза на его существование, конечно же, нельзя. Так же, как и возносить его явно выше других теорий, по-видимому, не стоит. У него, как и у других концепций, есть свои плюсы и минусы, имеется в виду теория материалистической диалектики. На мой взгляд, здесь «дискурс» построен в стиле, который ближе находится к естественнонаучному, да и вообще к научному знанию. Он так и выстроен, что берёт во всеобщей универсальной связи, детерминации отмеченную уже системность во взаимодействиях как наиболее существенную, основную их характеристику (связи и детерминации). Но в её отражении применяется, по сути дела, тот подход, который был уже представлен выше. В нём используется терминология Гегеля, его категориальный аппарат, но уже в другой, не такой как у Гегеля последовательности.

Принцип противоречивости Гегеля усиливается и предстаёт как закон единства и борьбы противоположностей. Четвёртый закон диалектической логики (закон взаимного перехода качественных и количественных изменений) здесь становится вторым законом материалистической диалектики. И, наконец, третий закон диалектической логики (закон отрицания отрицания) предстаёт в этом дискурсе как третий закон материалистической диалектики. Первый же и второй законы диалектической логики Гегеля в обсуждаемой концепции выглядят уже как принципы материалистической диалектики, а также очень часто как методы теоретического уровня научного познания. А вот категории теории диалектики Гегеля очень удачно переносятся на новую материалистическую основу. Какова связь между тремя законами такой материалистической диалектики? Это уже обсуждалось нами. Каждый закон отражает свою ступень в развитии системности во взаимодействиях. На мой взгляд, это и есть наиболее общие законы всеобщей детерминации, всеобщей универсальной связи. В двух таких мощных дискурсах, какими являются теория диалектики Гегеля и материалистическая диалектика, данных законов получилось три. Но это ведь и не имеет какого-то принципиального значения. Можно вообще сказать всего лишь одну фразу. Наиболее общим законом детерминации является то, что движение и развитие любых объектов и явлений характеризуется меняющейся неизолированной самоорганизующейся и в то же время целостной системностью во взаимодействиях. У Аристотеля всё так и выглядело. Наиболее общим законом детерминации являлось то, что именно форма давала любому объекту и сущность, и место в системе бытия. У даосов это предстаёт как наличие у любого объекта процесса, явления своего «дао с именем», которое находится во взаимной связи со всеми другими «дао» и с «дао без имени» одновременно. Другими словами, наиболее общие законы всеобщей детерминации, всеобщего бытия существуют, и они отражены в различных вариантах теории диалектики классицизма философии. Другой вопрос состоит в том, чтобы выяснить, есть ли общие законы диалектики и как соотносятся многочисленные модели диалектики с не менее многочисленными моделями синергетики. Но это рассматривается в п. 4.2.

Конечно, рациональность классической философии, характеризуемая «транс-дискурсивной» концепцией Аристотеля, имеет очень многочисленные варианты исполнения (каждая школа представляет из себя такой вариант). Данная сложная, в известном смысле «мозаичная» и в то же время удивительная по красоте картина всего «образа» классической философии, несмотря на деление по течениям и пестроту многочисленных школ, тем не менее, представляет собой достаточно целостный феномен. В каждой из школ все компоненты структуры философского знания (рассматриваемые в ее рамках) влияют на облик каждого, а каждый — на облик всех. Необычайное богатство философской мысли более чем в 2,5 тыс. лет ее развития опредмечено в текстах классицизма. Это в прямом смысле — бесценный кладезь идей, к которому человечество, по-видимому, будет обращаться всегда. По сути дела, нет ни одного вопроса в современной неклассической и постнеклассической философии, который бы в той, либо иной форме не обсуждался в классицизме. Но если это так, то зачем тогда нужны упомянутые только что неклассицизм и постнеклассицизм. Уже отмечалось, что в этих (последних) течениях философия сделала соответствующие шаги в преодолении двойственности видения мира и его движения. Правда, как об этом уже упоминалось, Петр Абеляр и Георг Гегель были в классической философии авторами, сумевшими провести «двуосмысленность» (или эквивокацию) «мира горнего» и «мира дольнего». Петр Абеляр, как отмечалось, сделал это на основе созданных им же самим теологии, диалектики и особым образом организованной логики — «тео-логики» (1). Между прочим, шаги, которые предпринял, осуществив своего рода «вторую эквивокацию», Георг Гегель, очень похожи на те, что были сделаны П.Абеляром. Здесь можно рассмотреть их в более детальной форме, чем в первой главе. Абсолютный идеализм Гегеля (особенно его «абсолютная идея») очень уж близок к теологии и религии. Более того, Гегель намеренно называет часто свою «абсолютную идею» «божественной идеей» и специально подчеркивает, что этот его абсолютный идеализм «по существу не может рассматриваться только как собственность философии, а наоборот, образует основание всякого религиозного сознания, поскольку именно последнее также рассматривает совокупность всего, вообще весь существующий мир сотворенным и управляемым богом» (41, 163). Но, тем не менее, он решительно разделяет теологию, религию и собственную философию по независимости ее мышления, методов и др. Он подчеркивает, что «принцип независимости разума, его абсолютной самостоятельности внутри себя должен отныне рассматриваться как всеобщий принцип философии и как одно из основных убеждений нашего времени» (41,183). И диалектика с логикой тоже здесь «присутствуют». Но они у Гегеля уже объединены в диалектической логике. Хотя, она также очень похожа на тео-логику. Логика у Гегеля предстает как диалектика «абсолютной идеи», как ее структура в развитии. Идея, между прочим, очень интересная. Аналогом ее являются концепции древнекитайских и древнеиндусских философских школ. Китайцы и индусы считали, что в душе человека есть все, что существует в реальном космосе. Но реальный космос человек охватить не может. Зато он может понять свой «духовный космос». Исследуя последний, человек сразу решает две проблемы. С одной стороны, он познает себя и других людей, а с другой — окружающий человека космос. Если предположить такую фантастическую ситуацию, что человек сумел познать в мире все, тогда он это все свое знание сумеет последовательно изложить в понятиях, в связях понятий. Но в этом случае изложенное, представленное в логической форме, будет совпадать с тем, что происходит в космосе. Другими словами, никакой разницы не будет между содержанием знания, выраженным в такой вот диалектической логике, и объективной логикой. По сути дела, именно так Гегель и поступил. Он объявил придуманную им логику и основанием развития мира, и основанием его познания. Это и было названо онтологизацией логики и феноменом панлогизма, которым характеризуется философия Гегеля. Можно привести высказывания об этом самого автора. Он, в частности, пишет, что «в размышлении обнаруживается истинная природа вещей», «логические мысли. представляют собой в — себеи — для — себя — сущую основу всего», «мысли могут быть названы объективными мыслями». «Логика совпадает, поэтому с метафизикойнаукой о вещах, постигаемых в мыслях, за которыми признается, что они выражают существенное в вещах». Другие же «философские наукифилософия природы и философия духа — являются как бы прикладной логикой, ибо последняя есть их животворящая душа» (41,с. 119, 125, 120, 107, 104). Более того, Гегель взял на себя смелость показать, какая именно структура логики характеризует сущность «абсолютной идеи» («мира горнего»). И нужно сказать, что его диалектика, диалектическая логика — свидетельство гениальности ума самого Гегеля. Ведь он при этом намеренно подчеркивает, что структура и система «абсолютного духа», или «абсолютной идеи» — это не набор застывших правил и перечисленных понятий. Они все время меняются. И в этом изменении все связано со всем. Это прекрасный, правда, логический, аналог меняющейся всеобщей универсальной связи. Обращаясь к этому, Гегель пишет, что обсуждаемая идея «есть развивающаяся тотальность ее собственных определений и законов, которые она сама себе дает, а не имеет, или находит заранее» (41,107). В этой связи уместно вновь вспомнить известную еще с XIX века фразу о «дикой, причудливой и необузданной мелодии диалектики». Вот если бы мышление человека действительно охватывало мир, а диалектическая логика действительно была развивающейся тотальностью «ее собственных определений и законов, которые она сама себе дает, а не имеет или находит заранее», то ничего бы плохого в так понятом панлогизме не было. Реальное положение дел, как известно, другое. Ввиду этого панлогизм Гегеля следует понимать всего лишь как одну из очень красивых исторических попыток преодоления двойственного видения движения и развития мира и его объектов, ограниченную возможностями своего времени. Он, безусловно, заслуживает критики, но критики конструктивной, признающей величайшее достоинство этого уникального творения творческой мысли классицизма.

2.2. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ КЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ.

В предыдущем параграфе было отмечено «транс-дискурсивное» значение взглядов Аристотеля на формирование всего многообразия моделей философской рациональности периода ее классического развития. Но «транс-дискурсивность» идей Аристотеля проявилась и в развитии научной рациональности классического периода. Ее проводником оказалась логика как одно из оснований научного знания. Но прежде, чем переходить к обсуждению проблемы научной рациональности данного периода следует сделать соответствующие предуведомления. Известно, что у классической науки есть несколько ступеней развития. Научные взгляды и соответствующие им выводы полученные до XVII века, то есть до становления собственно самой классической науки, принято называть преднаукой (209,39−40). Период античности и средневековья, тем самым, представляют соответственно первый и второй этапы развития преднауки. Собственно классическая наука формируется только в XVII веке. Во второй половине XVIII — начале XIX веков складывается дисциплинарно организованный облик классической науки (209,468−469) Фактически, классическая наука развивается до начала XX века.

Достаточно гибкую методологию построения моделей научной рациональности в зависимости от «образа» науки, как уже отмечалось, предложил В. С. Степин. Согласно его методологии объект в классической науке рассматривается как изолированный (209,478). И кажется, что на основе такого подхода получение модели научной рациональности периода научной классики является достаточно простой задачей. Но дело в том, что «образ» классической науки слишком сложный ввиду того, что в него входят два периода преднауки и многочисленные дисциплинарно организованные отрасли классической науки, сформировавшиеся с середины XVIII века. Данное затруднение можно преодолеть следующим образом. Известно, что в науке сложился! мощный слой общенаучного знания. Одной из наиболее удачных, на мой взгляд, работ, посвященных этому знанию, является книга В. С. Готта, Э. П. Семенюка и А. Д. Урсула: «Категории современной науки». (47). В то же время, в данной работе сделан, фактически, акцент на втором уровне общенаучного знания, а именно на вероятностных и статистических методах, теории систем, теории информации, кибернетике и формирующейся уже тогда синергетике.

Но у общенаучного знания, по моему мнению, есть еще и исторически первый уровень, который начал складываться фактически вместе с началом формирования преднауки. Основными компонентами этого уровня общенаучного знания являются логика и математика. На рациональность только что отмеченных компонентов периода преднауки и классической науки и следует обратить внимание при осмыслении рациональности классики науки. Известна, например, позиция Д. Гильберта, согласно которой логика и математика конституируют современную науку (53,62). Но здесь следует специально подчеркнуть, что конституирующая роль логики и математики как исторически первых компонентов общенаучного знания относится не только к современной науке, но и ко всем другим ее этапам, включая естественно, и преднауку, а также классическую науку. Другими словами можно считать, что основные черты научной рациональности классической науки и преднауки представлены логической и математической рациональностью этого периода. На что и обращено внимание в данном параграфе.

На каких же именно моментах в развитии ' логической и математической рациональности сделаны акценты? Одна из основных идей диссертации, на которую обращено внимание в первой главе, состоит в том, что рациональность становящейся науки в период своего «преднаучного» и классического развития была не в состоянии отражать «со-бытийность» в движении и развитии как мира в целом, так и отдельных его объектов. Ей был доступен, в лучшем случае, «процессуальный» аспект такого движения. И это видно прямо из предложенной B.C. Степиным методологии построения моделей научной рациональности. Рациональность классической науки, как отмечалось, отражает изолированные объекты, процессы, явления, А такому рассмотрению, действительно, не доступна «со-бытийность». Но как именно отражается эта специфичность в логической и математической рациональности того периода? И занимаются ли вообще логика и математика отражением всеобщей детерминации, движения и развития мира и его объектов?

Можно начать обсуждение данных вопросов с логики. На первый взгляд, решение кажется очень простым. Логика исследует связи понятий, суждений, умозаключений, систему доказательств и опровержений. Все этоважные компоненты научного и философского знания. Понятия, суждения и умозаключения либо прямо, либо косвенно отражают как внешний мир, так и духовный мир человека. Тем самым, логика занимаясь строгостью суждений, умозаключений способствует эффективности научных и философских построений, в том числе и в аспекте исследования всеобщей детерминации, движения и развития. Совершенствование логики приводит и к совершенствованию ее роли в обсуждаемой сфере. Этот ответ соответствует действительности. Только что названную роль в развитии науки и философии логика, конечно же, выполняет. Правда, на данном уровне не видна прямая связь логической и научной рациональности периода научной классики. Но есть ли вообще другие аспекты соотношения логической и научной рациональности? Здесь есть смысл обратиться к уже устоявшимся взглядам на этапы становления логики, предмет ее исследования и др. Ввиду принципиальной важности, можно провести достаточно обширное цитирование высказываний докторов наук, профессионально занимающихся логикой. Так В. Н. Переверзев и А. А. Ивин пишут: «ЛОГИКА (греч. logosслово, понятие, рассуждение, разум) — наука об общезначимых формах рационального мышления, методах дедуктивной формализации содержательных теорий.

Согласно традиционным представлениям, вопрос о предмете логики имеет три основных аспекта: онтологический, гносеологический и формально-логический. Предметом логики в онтологическом аспекте являются необходимые взаимосвязи между эмпирическими объектами. В этом смысле логика предстает как «логика вещей» (Демокрит). Предмет логики в гносеологическом смысле — универсальные взаимосвязи между понятиями или сущностями вещей. В этом смысле логика предстает как «логика понятий», с помощью которой познается «сущность и истина».

Платон). Наконец, предметом логики в формально-логическом аспекте являются универсальные взаимосвязи между суждениями и умозаключениями, общезначимый характер которых определяется не конкретным содержанием, а лишь общей формой, структурой этих суждений и умозаключений. В этом смысле логика предстает как «логика доказательств и опровержений» (Аристотель), как наука о формальных методах правильного рассуждения. Онтологический и гносеологический аспекты нередко относят только к сфере компетенции философии, ограничивая предмет логики лишь третьим, формально — логическим аспектом. Такое разграничение ошибочно (Выделено мной — А.С.). В той мере, в какой рациональное мышление отражает целостную объективную реальность, предмет логики является единым и включает в себя все три отмеченные аспекта. В этом смысле можно сказать, что логика есть формализованная философия рационального мышления и, следовательно, является методологической основой всех других наук".(131, 98 — 99).

Из сказанного следует, что логика может быть одновременно и философской и научной дисциплиной. Если она рассматривается без онтологического и гносеологического аспектов, только как «логика доказательств и опровержений» это — научная дисциплина. Если же при этом рассматриваются еще и онтологический и гносеологический аспекты, то это — философская дисциплина. При таком подходе получается, что в развитии логики можно увидеть в той, или иной форме очень многие проблемы соотношения философии и науки. Более того, это соотношение имеет свою специфику в соответствии с этапами развития философского и научного знания. Нужно сказать, что многие из этих проблем, на мой взгляд, очень аргументировано рассмотрены в уже упомянутой выше работе И. Н. Грифцовой. Причем важно отметить, что и здесь, в логике «транс-дискурсивность» задана Аристотелем (53, 19 — 23). По моему мнению, это обусловлено уже отмеченной выше гибкостью концепции «формы» Аристотеля, которая дает возможность интерпретировать ее и выводы, сделанные на ее основе в стиле уже приведенного выше, современного понимания всеобщей детерминации, ее вероятностной сущности и др. У Стагирита, по сути дела, не только онтология, но и гносеология и «логика доказательств и опровержений» построены на концепции формы. Именно этот момент и увидел И. Кант, назвавший логику Аристотеля «формальной». Хорошо ведь известно, что И. Кант как раз был противником узкого понимания логики, в которую бы не входили онтология и гносеология. Он сам сделал попытку выйти за эти узкие рамки в своей концепции «трансцендентальной логики». И только при таком подходе можно было увидеть, что именно форма составляет важнейший компонент не только онтологии, но и гносеологии и логики Аристотеля. Кстати говоря, как показано в отмеченной уже работе И. Н. Грифцовой, И. Кант критиковал именно чрезмерно узкое понимание логики Аристотеля и хорошо видел ее явную перспективность в случае объединения с онтологическими и гносеологическими гранями. Фактически, такое объединение хорошо видно при тщательном анализе произведений самого Аристотеля по логике. На что обратили внимание, например, Шарль Серрюс и Е. А. Бобров. Первый, в частности, подчеркнул, что логика Аристотеля «отнюдь не формальная, так как значение ее простирается лишь на определенную область и ею обусловлено: она погружена в онтологию как в присущую ей средуона питается от нее, но сама не создает ее. Отсюда — эта железная связь мысли, насквозь пропитанная первой философией."(53, 21). В свою очередь Е. А. Бобров написал: «Кто хочет приберечь для себя — хотя бы и под иным названием — логику Аристотеля, тот должен взять на себя и ту метафизику, на которой выросла как исторический результат логика Аристотеля».(53, 21).

Можно предположить, что И. Кант сумел увидеть и это, поскольку, как пишет И. Н. Грифцова «у Канта в тех текстах, которые он написал сам, невозможно найти каких — либо однозначных отрицательных оценок логики Аристотеля» (53, 52). Сам же И. Кант вполне определенно пишет, что «все в природе, как в неживом, так и в живом мире, происходит по правилам, хотя мы и не всегда знаем эти правила» (53, 53). Далее он подчеркивает, что «как и все наши способности в совокупности, так, в особенности, и рассудок связан в своих действиях правилами» (53, 52). Нетрудно понять, что в первом случае речь идет об онтологическом аспекте логики («логика вещей»), а во втором — о гносеологическом аспекте («логика понятий»). Строя свою трансцендентальную логику, И. Кант, тем не менее, все время подчеркивал значение «полной логики». Он же считал, что логика не может рассматриваться в буквальном смысле как «органон» всех других наук, поскольку в каждой науке нужно знать объект исследования, его закономерности и др. Таким образом получается, что чистая логика имеет дело исключительно с априорными принципами и представляет собой канон рассудка и разума." (53, 53). А вот в качестве «практической логики» И. Кант рассматривал различные теории научного знания.

Взгляды И. Канта приведены здесь с целью показать, с каких это именно позиций было указано на то, что логика Аристотеля является «формальной», и о чем этот вывод говорит. Диалектика «форм» в онтологии, теории познания и в логике как науке характеризуется разной спецификой. И если понимание этой диалектики в онтологии и гносеологии в ходе развития философии совершенствовалось в рамках «транс — дискурсивности» идей Аристотеля, то совершенно очевидно, что должен развиваться и облик тех форм, которые характеризуют структуру и функционирование логики как науки. Это развитие, продемонстрированное всей историей логики, также проходило в рамках необычайно гибкого и плодотворного «трансдискурсивного» подхода Аристотеля. На это и обращено внимание в названной уже работе И. Н. Грифцовой. При этом, фактически, весь пафос данной работы посвящен процессу сближения логики как научной дисциплины (формальной логики) с логикой как философской дисциплиной. Такое сближение основано на включении в формальную логику как науку все новых и новых онтологических и гносеологических моментов. Этот процесс и назван становлением неформальной логики, которая с одной стороны совершенствует свои формальные грани, а с другой становится более богатой по содержанию. Его суть (процесса) хорошо видна на примере: логики Пор-Рояля, логических идей Г. Лейбница, гармонии теоретической и практической логики Христиана Вольфа, не-фрегевской логики Витгенштейна, концепции М. Хайдеггера по проблеме логики, неформальной логики Саймона Тулмина, социальной логики Габриэля Тар да и др. В данном направлении сближение логики как науки с логикой как философской дисциплиной очевидно. И этопрекрасная иллюстрация того, что в современной логике наблюдается становление единства философской и научной логической рациональности.

Но не менее интересным, на мой взгляд, является еще один феномен. Дело в том, что, начиная с работ Г. Фреге, образ формальной логики трансформируется, как подчеркнула И. Н. Грифцова, в образ формализованной логики. Выступление Г. Фреге и его сторонников против психологизма в логике как науке позволило, с одной стороны, сделать целый ряд успешных шагов по формализации логики. Эти шаги, как известно, были поддержаны «формалистами» во главе с Д.Гильбертом. В настоящий момент формализованный образ логики как науки необычайно быстро развивается. Появились «неклассические» варианты логики. К ним, например, можно отнести трехзначные логики Я. Лукасевича, А. Гейтинга, Д. А. Бочвара, Г. Рейхенбахаn-значную логику Э. Постаинтуиционистские логики Л. Брауэра и А. Гейтингаконструктивные логики А. А. Маркова, А. Н. Колмогорова, В. И. Гливенкомодальные логики К. И. Льюиса, К. Лэнгли, Ф. В. Аккермана, Р. Карнапа, Я. Хинтикки, Р. Фейсаположительные логики (в широком и узком смысле слова) — паранепротиворечивые логики Ст. Яськовского, Н. да Коста, А. И. Арруды и др. Итак, бурное развитие формализованной логики является безусловно положительным моментом. Но возникает вопрос. Не может ли борьба против психологизма, и становление мощного облика формализованной логики закрыть путь логики как науки в направлении к логике как философской дисциплине? Ответ на данный вопрос является далеко не односложным. В самом деле, один из кратчайших путей в направлении становления единства философской и научной логической рациональности действительно оказывается здесь «перекрытым». Но это не значит, что закрыты все возможности такого становления. Если формализованные облики логики отвергают «психологизм», то есть гносеологический аспект философской логики, то они фактически очень хорошо согласуются с другим, а именно с онтологическим ее аспектом (с «логикой вещей»). Многозначные, вероятностные, интуиционистские и др. логики нашли широкое применение в отражении логики бытия. Другими словами, на уровне образа формализованных логик акцент в становлении единства философской и научной рациональности сделан на онтологическом аспекте.

Но, как известно, формализованная логика прямо пересекается с математикой. На что, фактически и обратили внимание «логицисты», а именно Б. Рассел и А. Н. Уайтхед в ходе полемики по основаниям математики. Безусловно это видел и лидер «формалистов» Д. Гильберт, заявивший, как уже отмечалось, что логика и математика конституируют современную науку. Если иметь в виду, что современная математика ставит своей целью отражение в доступной ей форме всеобщей детерминации, движения и развития, то получается, что и взаимосвязь формализованного образа логики с математикой преследует те же цели. Но это означает, что в данном случае налицо еще один момент подтверждающий становление единства философской и научной рациональности, правда уже не только в рамках логики как «формализованной философии рационального мышления» (131,99), но и в ее взаимосвязи с математической рациональностью.

Кстати говоря, очень высокий уровень формализации в настоящий момент имеет и неформальная логика, что можно увидеть, например «в так называемом методе диаграмм (techniques of diagramming arguments), с помощью которого выявляется самая общая структура рассуждения на уровне выявления посылок и заключения и способа их организации в рассуждении. Выделяются четыре основных таких способа и соответственно, четыре типа рассуждения, с этой точки зрения: дивергентное (расходящееся), конвергентное (сходящееся), сериальное (последовательное) и связанное (linked). Полученная в результате применения этой техники «картинка» рассматривается как представляющая макроструктуру рассуждения, в отличие от его микроструктуры, которая определяется внутренней структурой посылок и заключения.>>(53,88−89).

На фоне приведенных рассуждений о взаимообусловленности двух образов логики (как философской и научной дисциплины) можно увидеть специфику соотношения соответствующих типов логической рациональности в классический период развития философии и науки при отражении всеобщей детерминации. Итак, онтологический и гносеологический аспекты логики как философской дисциплины отражали на основе имеющегося категориального аппарата философии всеобщую детерминацию, детерминацию в разных «слоях бытия», между разными сферами детерминации в одних и тех же «слоях бытия» и др. Возможности логической рациональности здесь это — возможности категориального аппарата той, или иной школы данного периода развития философии. Практически для всей классической философии «транс — дискурсивность» в данном случае, как уже неоднократно подчеркивалось, определяется концепцией «формы» Аристотеля. Именно в этой «дискурсивности» удалось увидеть на уровне философской классики двойственность видения движения мира им его объектов («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийность» и «процессуальность»). Рациональность философской логики, характеризуется в данном случае «со-бытийностью» в подходе к исследованию детерминации.

На этом уровне обсуждения необходимо еще раз подчеркнуть, что «тео-логика» Петра Абеляра и «диалектическая логика» Георга Гегеля, с помощью которых названные авторы сумели преодолеть в рамках философского классицизма двойственное видение всеобщей детерминации, движения мира и его объектов, находится все же в сфере «трансдискурсивности» логики «форм» Аристотеля. (При всей критичности отношения Петра Абеляра и Георга Гегеля к логике «аподиктической силлогистики» Стагирита.). Иначе говоря, при современном понимании концепции «формы» можно увидеть, что в онтологическом аспекте, по сути дела, нет противостояния, антагонистичности между философской формальной логикой Аристотеля, «тео-логикой» Петра Абеляра и «диалектической логикой» Георга Гегеля.

Несколько по-другому обстоит дело в логике как науке. Ее «образ», заданный Аристотелем, в течение античности и даже средневековья (то есть в период «преднауки») характеризовался тем, что в его рамках нельзя было прямо обратиться к всеобщей детерминации движению и развитию, поскольку это не входило в предмет исследования такого «образа» логики. Хотя это не значит, что логика как наука не принимала никакого участия в познании отмеченных только что граней внешнего мира и духовного мира человека. Но такое познание осуществлялось косвенно, через понятия, суждения и др. При этом, сами данные понятия и суждения складывались не в рамках научной логики, а в рамках онтологии и гносеологии как разделов философии. Тем самым, в логике как науке периода античности и средневековья «со-бытийность» и «процессуальность» в явном виде не присутствовали. Иначе говоря, научная логика была «предметной». То есть она «имела дело» с тем «предметом», смысл которого уже был заранее заложен вне ее пределов, а именно — в философии. Ввиду этого, одним и тем же обликом научной логики в средневековье пользовались как номиналисты, так и реалисты, имевшие разное видение детерминации, движения и развития. Более того, и те, и другие внесли немалый вклад в развитие именно научной «предметной» на тот момент логики.

Ситуация стала меняться с созданием классической науки. С одной стороны, стали складываться отмеченные уже выше тенденции к сближению логики как науки с философской логикой, что вылилось в становление первых оснований неформальной логики (логика Арно и Николя, Христиана.

Вольфа). Другими словами, движение к «со-бытийному» подходу в неформальной логике, безусловно, есть. Но в то время научный аппарат даже неформальной логики по прежнему оставался «предметным». Серьезные изменения прямо в научном аппарате логики стали складываться с первыми шагами ее формализованного «образа». Выше уже говорилось о том, что собственно символический, а затем и математизированный облик логики основывался на отходе от «психологизма» и фактическом сближении с «онтологизмом». Но ярко выраженное символическое обличие логика приобрела только в работах Г. Фреге, то есть в конце классического периода науки. Правда, в самой фрегевской логике прямого обращения к событиям и процессам все же нет. Она так же, как и традиционная формальная логика была «предметна». Кардинальные изменения стали происходить уже в XX веке при бурном становлении формализованного облика логики.

В свете сказанного, нужно подчеркнуть, что в логической грани научной рациональности как в «преднауке», так и в период классического развития науки преобладал «предметный» подход. В неклассических логиках (Пор-Рояля и Х. Вольфа) происходит движение к «со-бытийному» взгляду. Но формализованного и прямого отражения «со-бытийность» здесь не получила. Тенденция к математизации и формализации логики, складывавшаяся в XVIII — XIX веках лишь закладывала основания новых возможностей формализованной логики неклассической науки. А вот в период неклассического развития науки впервые прямо в аппарате логики появляется термин «событие». На этот момент следует специально обратить внимание. В этой связи очень интересным, на мой взгляд, является анализ «Логико-философского трактата» Витгенштейна, проведенный в уже упомянутой работе И. Н. Грифцовой. Здесь вполне справедливо подчеркивается, что Витгенштейн фактически онтологизирует логику. У него «факт — это существование некоторого положения вещей, а то, что их отличает — это способ существования. Положения вещей принадлежат сфере возможного, а факты обладают действительным бытием. В отличие от тех и других, объекты вечны, неизменны, устойчивы — необходимы. Именно в этом. заключается смысл следующего утверждения Витгенштейна: „2.04. Совокупность всех существующих положений вещей есть мир“» (53, 77). И далее И. Н. Грифцова подчеркивает, что «логика у него, как он сам говорит, „наполняет мир“: „2.0124. Если даны все объекты, то этим даны и все возможные положения вещей“. „2.014. Объекты содержат возможность всех положений вещей""(53,77). Или еще: „“ 1.13. Факты в логическом пространстве суть мир“, где под логическим пространством понимается совокупность всех возможных положений вещей, т. е. всех возможных соединений существующих вещей»" (53,73). Нетрудно увидеть в такой онтологизации хорошие аналогии и всеобщей универсальной связи (логическое пространство), и ее постоянному становлению (переход возможностей в действительность, возникновение нового спектра возможностей) и др. Вот именно в процессе создания этой «картины» и появляется необходимость обращения к понятию времени. В онтологизированную логику Витгенштейна время вводится с помощью понятия «события». Очень уж это похоже на подходы к «синхронности» и «диахронности» в современной концепции глобального эволюционизма. Если «событие» характеризует временной аспект существования «фактов», а «факты» составляют, как уже отмечалось, все то, что на данный момент из всех возможных вариантов уже свершилось в мире, то «событие» как раз и отражает «со-бытийность» всех реализовавшихся и реализующихся «фактов». При этом, в принципе, понятие «события» в подходе Витгенштейна можно применять и для исследования «процессуальное&trade-» как становления. Собственно говоря, об этом же размышлял и М. Хайдеггер, когда хотел показать как в «Событии» всего в мире происходит взаимосвязь «Бытия» и «Времени» («Статьи по философии. О Событии»).

Нужно сказать, что в высокоформализованных логиках периода научного неклассицизма уже в то время (время опубликования обсуждаемой работы Витгенштейна) также складываются возможности как «событийного», так и «процессуального» видения детерминации, что нашло реализацию в современных логико-математических теориях. Здесь, например, появляется даже такая терминология, как «модальные множества возможных миров» (Я.Хинтикка) — «описание состояний» и «множество миров» (Р.Карнап) — «иерархия систем» (А.А. Марков) — «построение противоречивых, но нетривиальных теорий» (Н.Бенлап) и т. д. Но это касается только самих логических теорий. Если же данная логика активно применяется в создании соответствующих неклассических научных теорий, то в этом случае прямо в структуре логических фраз «наличествуют» такие понятия, как «логика событий», «логика процессов». Речь, например, идет о логике квантовой механики и др. Нужно сказать, что высокий уровень формализации современных неформальных логик (например, в упомянутом методе диаграмм) дает возможность и здесь решать те же задачи на логико-математическом уровне. В частности, «макроструктура» и «микроструктура» (53,89) позволяют отразить соответственно «со-бытийные» и «процессуальные» грани конкретного исследуемого движения.

Другими словами, логика как наука и философская логика оказываются очень близкими по духу. И именно поэтому в логической составляющей научной рациональности «преднауки» и классической науки практически не представлена никак «процессуальность» при отражении всеобщей детерминации, движения и развития. (За исключением, может быть, индуктивной логики Ф. Бэкона, поставившего своей целью отразить причинность в окружающем мире.) «Процессуальность» в рациональности классической науки отражена математическим, а не логическим ее компонентом.

Если логика является одновременно и научной и философской дисциплиной, то математика является наукой изначально. Она так и определяется как «наука о количественных отношениях и пространственных формах». На первый взгляд кажется, что данное определение очень далеко от отражения единства «со-бытийного» и «процессуального» взгляда на всеобщую детермитнацию, движение и развитие мира и его объектов. Но это — только на первый взгляд, поскольку как всю картину детерминации, так и каждый ее элемент характеризуют количественные отношения и пространственные формы. Более того, выше уже говорилось, насколько гибким оказывается понятие «формы» при современной его интерпретации. При условии неразрывности количественных и качественных характеристик, с одной стороны, и пространственно — временных параметров движения, с другой, нетрудно увидеть насколько универсальными могут оказаться методы математики при соответствующем ее развитии в отражении всеобщей детерминации. Что, собственно говоря, и демонстрирует современная математика. Но это — современная математика. А как развивалась ее рациональность в период «преднауки» и научной классики?

В развитии математики традиционно принято выделять следующие периоды: период зарождения математики (до VVI в. до н. э.), период элементарной математики (V — VI в. до н.э. — XVII в.), период математики переменных величин (XVII в. — XIX в.), современная математика (XIX в. — современность). Это понимание практически совпадает с хронологией развития науки. «Преднауке» (античности и средневековью) была характерна элементарная математика. Собственно классической науке (XVII — XIX вв.) отвечала математика переменных величин. Неклассической науке (начало XX в. — семидесятые годы XX в.) характерна современная математика. И, наконец, постнеклассической науке соответствуют современные принципиально новые процессы развития математики, о которых будет сказано ниже.

Итак, рациональность обоих периодов развития «преднауки», как только что было сказано, характеризовалась элементарной математикой. Она конечно же отражает детерминацию, движение и развитие, но имеет при этом дело с пространственными и количественными отношениями. Иначе говоря, рациональность «преднауки» в аспекте логического компонента носит «предметный», а аспекте математического компонента «элементарный» характер (геометрия, арифметика, начало теории чисел и др.). С возникновением классической науки потребовались математические методы отражения движения. Характеризуя этот момент, А. Н. Колмогоров, в частности, пишет, что в XVII веке «новые запросы естествознания и техники заставляют математиков сосредоточить свое внимание на создание методов, позволяющих математически изучать движение, процессы изменения величин, преобразования геометрических фигур. С употребления переменных величин в аналитической геометрии и создания дифференциального и интегрального исчисления начинается период математики переменных величин». При этом, «чтобы охватить количественные отношения в процессе их изменения, надо было самые зависимости между величинами сделать самостоятельным объектом изучения. Поэтому на первый план выдвигается понятие функции, играющее в дальнейшем такую же роль основного и самостоятельного изучения, как ранее понятие величины и числа».

Нужно сказать, что даже самые первые шаги в становлении математики Нового времени указывают на то, что ее аппарат получил возможность отражать как «процессуальные», так и «со-бытийные» грани всеобщей детерминации. Такие возможности, например, стали складываться в математическом анализе. (Речь, в частности, идет соответственно о дифференциальном и интегральном исчислениях.) «Со-бытийность» и «процессуальность» можно отразить также с помощью матриц и др. Данный момент следует специально подчеркнуть. Математическая рациональность в смысле возможностей отражения «со-бытийного», «процессуального» моментов движения, а также их единства идет намного впереди той научной рациональности, одним из элементов основания которой она является. В рамках математики, к примеру, еще в XVII веке стала формироваться теория вероятностей. Правда вначале она находила применение, по преимуществу, в теории азартных игр. Но ученые, занимавшиеся в то время ее созданием, хорошо видели перспективы данной дисциплины. Можно здесь, например, привести слова Гюйгенса из его трактата «Об азартных играх». Он, в частности, подчеркнул: «.я полагаю, что при внимательном изучении предмета читатель заметит, что имеет дело не только с игрой, но что здесь закладываются основы очень интересной и глубокой теории» (186, 13). И это подтвердилось последующим развитием науки. По сути дела, уже в XIX веке вероятностные и статистические методы начинают активно применяться в научных исследованиях (распределения Гаусса, Пуассона, Максвелла, Максвелла-Больцмана, исследования Гиббса и др.). Забегая вперед, можно сказать, что вероятностные и статистические методы (как это можно понять сейчас) являются своего рода первым компонентом следующего (за логикоматематическим) уровня общенаучного знания (наряду с теорией систем, теорией информации, кибернетикой и синергетикой). Но этот уровень создан специально для исследования движения и развития неизолированных систем. Иначе говоря, его рациональность в состоянии отразить не только «процессуальность», либо «со-бытийность» движения, но и их единство. Более того, все только что перечисленные звенья нового уровня общенаучного знания являются принципиально вероятностными.

Но возможности отражать «со-бытийные», «процессуальные» грани движения, а также их единство характеризуют и характеризовали тогда не только теорию вероятностей. Она здесь далеко не является исключением. Множество уже имевшихся к тому времени математических теорий (начиная от волновых функций, теории тензорного анализа и кончая теорией групп) активно применялись в становлении и последующем развитии неклассической науки. Здесь есть необходимость обратить внимание на очень важный, на мой взгляд, момент. «Непостижимая гибкость математики» всегда удивляла и сейчас продолжает удивлять даже самих математиков. Например, известный английский физик и математик Дж. Джинс при подготовке в начале XX века программ по математике для матфаков английских университетов не включил в эти программы теорию групп. Он даже специально подчеркнул, что сделал это не случайно, поскольку данная теория с его точки зрения не сможет нигде найти применения. И, тем не менее, теория групп стала активно применяться при построении математического аппарата квантовой механики и теории элементарных частиц.

В чем же суть такой гибкости? На мой взгляд, взаимосвязи между математическими объектами в математических теориях являются аналогами (когда отдаленными, а когда и очень точными) системных взаимосвязей во всеобщей детерминации. Причем всеобщая универсальная связь настолько многообразна, что человек не в состоянии придумать большего богатства связей, чем-то, что есть в реальном мире. Ввиду этого, какую бы математическую теорию ни создал ученый, ей обязательно найдется аналог во всеобщей детерминации. (Хотя, при этом, очень важно, чтобы данная математическая теория была логически непротиворечивой.) Из сказанного можно сделать вывод, что создание первого варианта унитарного облика математики (Бурбаки) фактически явилось созданием первой, пусть и не самой совершенной «математической картины всеобщей универсальной связи». На уровне аббревиатуры это можно представить как МКВС. В отличие от не совсем, на мой взгляд, точного выражения «математическая картина мира», или МКМ, которое встречается в математической литературе. (140, 32−36) Забегая вперед, можно сказать, что концепция Бурбаки это — всего лишь начало работ в сфере проблем унитарности математики. В настоящий момент удалось создать поливариантные облики такой унитарности. Но это — материал следующих параграфов.

Здесь же можно сказать следующее. Математическая рациональность как один из общенаучных компонентов основания научной рациональности в аспекте отражения всеобщей детерминации обгоняет примерно на полвека развитие научной рациональности. Если применять сложившуюся в науке терминологию (классическая, неклассическая и постнеклассическая наука и ее рациональность), то классическая математическая рациональность действительно сформировалась в математике переменных величин (XVII век). Как выше уже было сказано, начиная с этого времени, математическая рациональность была в состоянии отразить как «процессуальность», так и «со-бытийность» во всеобщей детерминации. Наука же классического периода исследовала только изолированные объекты. И тем самым рациональность математики этого периода использовалась лишь «наполовину». Иначе говоря, были востребованы только те возможности в математике, которые отражали «процессуальные» грани движения и развития.

В XIX веке стала складываться современная математика. Ее начало, как подчеркнул А. Н. Колмогоров, составили: теория функций комплексного переменного, геометрия Лобачевского, формирование векторного и тензорного исчисления, теория дифференциальных уравнений с частными производными, алгебраическая теория чисел, аналитическая теория чисел, теория функций действительного переменного, дифференциальная геометрия, алгебраическая геометрия и др. Иначе говоря, примерно с середины XIX века началось становление современного облика современной математики. Правда, уже в начале XX века математика обратилась к исследованию собственных оснований и к построению метаматематики, о чем будет сказано позже. И только на таком уровне сложилась возможность построения первого варианта облика унитарности математики (Бурбаки, 1939 г.). Можно сказать, что с этого момента начинается постнеклассический этап развития математики, а тем самым и математической рациональности. Наука же, как известно, стала постнеклассической с момента создания и активного применения синергетичесих методов. Это произошло в середине восьмидесятых годов XX столетия, то есть на 35 — 40 лет позже, чем становление постнеклассики в математической рациональности.

Если же вернуться вновь к классической науке и математике того периода, то очень важно подчеркнуть необычайную воодушевленность и даже окрыленность математиков того времени, ощутивших «могущество человеческой субъективности» (38,70). Особенно это проявилось в становлении и развитии проективной геометрии, начало которой, как известно, положено в XVII веке Жираром Дезаргом и Блезом Паскалем. Работы этих ученых открывали в такой, казалось бы, консервативной дисциплине математики, как геометрия простор творчества в поиске законов конструирования все новых и новых геометрических образов. Основано это было на принципах, не допустимых античной математикой. Эти принципы — введение в геометрию «фикций» вроде «точки, лежащей в бесконечности». Перспективы, которые при этом складывались, отражены, например, в высказывании американского математика М.Клайна. Он, в частности, пишет, что «начало проективной геометрии положили художники эпохи Возрождения, стремившиеся к реализму в живописи. Жирар Дезарг и Б лез Паскаль превратили проективную геометрию в последовательный метод получения новых результатов евклидовой геометрии» (89, 326). По сути дела, уже тогда закладывались основания к упоминавшемуся уже математическому творчеству, на основе которого строятся сейчас поливариантные облики унитарности математики. В этом творчестве и раскрывается «непостижимая эффективность математики». Разум человека, продемонстрировал в данный момент и в данной сфере бесспорное свидетельство своего могущества. Вместо застывших геометрических образов в проективной геометрии удалось получить взаимосвязь становящихся, меняющихся, переходящих друг в друга образов, между которыми раньше не удавалось увидеть какой-либо связи. Это, конечно, не сравнимо с современными обликами «„дифференциальной динамики“, появившейся недавно как гибрид дифференциальной топологии, теории дифференциальных уравнений и теории вероятностей» (165,75). И все же в проективной геометрии было заложено очень многое из того, что представлено сейчас в современной математике. Хотя это, естественно, относилось и относится не только к проективной геометрии, но и ко всему облику создаваемого уже тогда «здания» новоевропейской математики. Оценивая этот феномен, Лейбниц, в частности, справедливо подчеркнул, что универсальная математика — это, так сказать, логика воображенияее предметом является все, что в области воображения поддается точному определению" (89, 420).

Но творчество математиков, увидевших мощь человеческой субъективности, проявилось не только в создании математических теорий, но и в философствовании. Удивительной по мотивации и воле исполнения является философская картина всеобщей детерминации, построенная известным французским математиком второй половины XVIII — первой трети XIX века Пьером Симоном Лапласом. Конечно, в настоящий момент детерминизм Лапласа подвергается вполне обоснованной критике. Но это не должно служить основанием к умалению достоинств и ее создателя и самой теории, поскольку она сложилась более двухсот лет назад. В чем же необычность этой концепции? Дело в том, что ее автор был физиком, то есть человеком, занимавшимся проблемами классической науки. Но при этом он был еще и очень известным математиком. Вот именно на уровне математических исследований П. С. Лаплас (один из авторов теории вероятностейдифференциального оператора второго порядка (лапласиана) — интегрального преобразования, получившего его имяуравнения его же имени и др.) увидел возможности математики своего времени в отражении не только «процессуального» и «со-бытийного» аспекта всеобщей детерминации, но и их взаимосвязи. И он очевидно же видел, что в рамках науки того времени нельзя было отразить даже «со-бытийность» детерминации. И тогда П. С. Лаплас делает этот необычно сильный и красивый ход. Он, по сути дела, выстраивает еще одну «эквивокацию» (наряду с П. Абеляром и Г. Гегелем), но делает это уже не с религиозных и идеалистических, а с материалистических позиций. В самом деле, в детерминизме П. С. Лапласа удается преодолеть противостояние «событийного» и «процессуального» отражения движения и развития. На основе «причинных линий» отражается «процессуальность». А на основе их переплетения, пересечения складывается картина совместного бытийствования всех объектов и процессов реального мира, или их «событийность». Между прочим, эта идея очень уж близка к концепциям: «ветвящейся Вселенной Эверетта" — «глобального эволюционизма» Янчавзаимосвязи «Хроноса» и «Эонов» Делеза. Правда, последние построены на принципиальной, «несводимой» (И.Пригожин) вероятностности, на «резомном» характере связей всего происходящего в мире и др. А детерминизм П. С. Лапласа — на «однозначной» (лапласовской) причинности. Но это уже — следствие специфики отражения «процессуальности» наукой того времени. И, тем не менее, определяя однозначной причинностью «процессуальность», он сумел, всетаки, объединить ее с «со-бытийностью». Получается, что и эта, третья по счету «эквивокация» была осуществлена на философском уровне, хотя ее и выдвинул ученый. До научного преодоления двойственного видения движения мира и его объектов было еще достаточно далеко.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Подводя итог обсуждению проблемы, можно сказать следующее. Сложившееся в классической философии двойственное видение движения мира и его объектов («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийное» и «процессуальное»), в ходе совместного развития философии и науки в настоящий момент преодолено на основе становящегося единства философской и научной рациональности и отражения ими всеобщей детерминации. При этом приходится констатировать, что рациональность классической философии, практически, оказалась не в состоянии преодолеть обсуждаемую двойственность. Хотя, если с позиций современных взглядов рассмотреть онтологическое основание концепции «формы» Аристотеля, то можно увидеть возможности решения обсуждаемой проблемы в рамках данной концепции. Иначе говоря, трансцендентальное основание «транс-дискурсивности» всех школ философской классики и неклассики в облике современного научного видения всеобщей детерминации подтверждается таким ретроспективным подходом. Причем сам облик данной «транс-дискурсивности» фактически «задан» философской концепцией «форм» Аристотеля. Но такого взгляда в философской классике не было, и транс-дискурсивность философии Аристотеля тогда можно было и не увидеть. Хотя в период классической философии были предприняты две удачные попытки преодоления названной двойственности. Они проведены П. Абеляром и Г. Гегелем. Но для этого им пришлось очень существенно «модифицировать» имеющуюся к тому времени философскую рациональность. П. Абеляр создал с этой целью «теологию» и «тео-логику», в то время как Г. Гегель — свою «теорию диалектики» и «диалектическую логику». В рамках философской классики не была преодолена двойственность в соотношении: «внешний мир — духовный мир человека». Здесь удалось всего лишь их сопоставить (что первично и, что вторично).

Рациональность классической науки вначале была представлена исторически первым уровнем общенаучного знания, а именно логикой и математикой. И логика, и математика существенным образом опережали развитие классической научной рациональности. Логика как наука уже в период научной классики приобрела сначала неклассический, а затем и постнеклассический облик. Ее рациональность в общей преднауке была «предметна», а во время собственно научной классики рациональность логики стала «со-бытийной». Дело в том, что в развитии логики очень ярко проявилась проблема соотношения научной и философской рациональности. В лице неформальной логики (Арно и Николь, Христиан и Вольф) логика как наука делала шаги к сближению с философским обликом логики. Но сделано это было на уровне гносеологии. В лице же высокоформализованных логик этот процесс был осуществлен на уровне онтологии. Зрелый облик становления единства научной и философской логической рациональности в гносеологическом и онтологическом аспектах сложился к середине XX века. В сфере неформальной логики это было сделано в логико-философских наследованиях Л. Витгенштейна, неформальной логике Г. Тар да и др. В сфере формализованных логик данный процесс получил реализацию в тех их модификациях, которые были получены к пятидесятым годам XX века. Тем самым, логика уже в рамках неклассической науки стала приобретать облик высокоформализованной философской дисциплины. Это и был первый результат становления единства философской и научной рациональности.

Математика же в период преднауки была элементарной. Со становлением классической науки она «обгоняла» развитие собственно научной рациональности. Уже в XVII веке математика приобрела неклассический вид, поскольку могла отразить и процессы, и события. Но данные возможности не были востребованы. Научная рациональность, при этом, характеризовалась тем, что исследовала только изолированные объекты и могла отражать только процессуальную грань движения. К началу становления научной неклассики в математике возникает полемика по поводу ее оснований, результаты которой позволили, в конечном счете, сформировать постнеклассический облик математики. Этот облик характеризовался первым подходом к построению ее унитарности (Бурбаки). Правда, уже в период философской и научной классики стали формироваться основания будущего второго уровня общенаучного знания, приведшего впоследствии еще к одному направлению в становлении единства философской и научной рациональности.

Философская и научная неклассика характеризуется уже другими возможностями. Философия обращается к исследованию общества, человека и его духовного мира. Двойственное видение движения мира и его объектов здесь предстает в дихотомии «природное и социальное» на мега, макро и микроуровнях. Мегауровень как экологическая проблема и ее связь с другими глобальными проблемами. Макроуровень, на котором его крайние позиции в облике расизма и географического детерминизма, как правило, сходятся в геополитике. Микроуровень как соотношение генетической и социальной «программ» в человеке. Другим аспектом обсуждаемого двойственного видения в философской неклассике является соотношение внешнего мира и духовного мира человека. Именно здесь складывается новое деление течений в философии: рационализм, социально-психическое направление и рациональное осмысление нерациональных граней человеческой жизни и деятельности. В философской неклассике каждая школа характеризуется тем, что объединяет соответствующие аспекты внешнего и внутреннего мира человека. И в этом — безусловный прогресс философской рациональности данного периода. В таком подходе названные только что два мира не противостоят друг другу абсолютно. Уже удается понять в каждой конкретной ситуации, какой из них первичен и какой вторичен. Но данный, конечно же, положительный аспект совмещается в неклассической философии с «дроблением» рациональности. Возникает развитие ее «полиморфизма», или «мультифинальности». В то же время складывается мощная тенденция, состоящая в том, что все философские школы неклассического периода получают транс-дискурсивную связь на уровне трансцендентальной взаимообращенности. Роль трансцендентального здесь выполняет научная картина всеобщей детерминации. Это — еще одно (третье) направление становления единства философской и научной рациональности. Кстати говоря, именно на уровне трансцендентальной взаимообращенности можно показать, что транс-дискурсивность всех ведущих школ философской классики и даже неклассики определена во многом философией Аристотеля. И, наконец, большая роль в философской неклассике начинает принадлежать становящемуся второму уровню общенаучного знания. Как уже отмечалось, это одно из направлений формирования сферы «прямого контакта» философской и научной рациональности.

Если же обратиться к неклассической науке, то нужно отметить, что она получает выход на исследование событий и одним только этим шагом ее рациональность сближается с философской рациональностью. Но при этом в научной неклассике формируются, как отмечалось, два постнеклассических компонента ее рациональности. Один из них — постнеклассический облик логики, когда она становится в полном смысле высокоформализованой философской дисциплиной, являющейся «основанием методологии для всех наук». Второй компонент — это становление рациональности постнеклассической математики. Она характеризуется сначала становлением первого унитарного облика математики, а затем и поливариантных обликов ее унитарности. Такой, постнеклассический уровень математики (включая и компонент в виде пространства приведенных координат М.А. Гельфанда) послужил в дальнейшем очень существенным инструментом становления постнеклассического облика всей науки. Можно сказать, что постнеклассическая математика в состоянии получить математическую картину всеобщей универсальной связи (МКВС), без которой невозможно построить новую, научно-философскую картину мира и всеобщей детерминации.

Чем же характеризуется философская и научная рациональность постнеклассического периода? Здесь проще начать обсуждение с формирования постнеклассической научной рациональности. Выше уже говорилось, что на ступени постнеклассической науки ее понимание всеобщей детерминации послужило трансцендентальным основаниям трансдискурсивной взаимообращенности всех школ философской неклассики. Другими словами это было опосредованным основанием становления единства философской и научной рациональности. В период же постнеклассического развития науки данный момент был многократно усилен. Этот процесс обусловлен созданием и активным применением в науке синергетических методов. Новая, постнеклассическая картина всеобщей детерминации уже на уровне науки стала повсеместно преодолевать двойственное видение движения мира и его объектов. По сути дела был снят вопрос о том, кто создал «ens commune» и «ens per se». Наука стала создавать такие концепции, как глобальный эволюционизм Э. Янча, голографическая Вселенной Д. Бома. На уровне такого понимания постнеклассическая наука оказывается в состоянии выстраивать прямо по всему «пространству» картины всеобщей детерминации взаимопересекающиеся «аттракторы» научных проектов, в которых связаны проблемы микро, макро и мегамира, а также основания философский исследований. Современные синергетические модели оказываются взаимодополнительными многочисленным концепциям диалектики. Теперь уже второй уровень общенаучного знания «вошел в прямое соприкосновение» с философской рациональностью. Основные его понятия стали философскими категориями, за каждой из которых «стоит» целая система научных высокоформализованных теорий. Более того, постнеклассические теории биологии стали активно исследовать сферы, ранее являвшиеся предметом философского анализа (социобиология, биоэтика, био-эстетика, когнитивная психология, голографический мозг К. Прибрама, автопоэзис У. Матураны и Ф. Варелы и др.). Столь же мощными являются в настоящий момент научные исследования языка и социальных коммуникаций. Все это — очевидные факты выхода научной рациональности на прямое взаимодействие с философской рациональностью.

На фоне такого развития научной рациональности полученная ею картина всеобщей детерминации становится не трансцендентальным, а прямым, непосредственным основанием «транс — дискурсивности» всех школ философской постнеклассики. Теперь уже в обсуждении соотношения внутреннего духовного мира человека и внешнего мира удается показать не противостояние (классика), конкретное превалирование в конкретных ситуациях (неклассика), а постоянное взаимодействие сразу по рациональным, социальнопсихологическим и нерациональным граням. («Интерфейс между духом и материей» И. Пригожин). В философской постнеклассике при столь глубоком осмыслении всеобщей детерминации и взаимной обусловленности в ней детерминации социума, поведения человека и его духовного мира начинает формироваться понимание того, что все многообразие проблем, которые сложились уже в школах и течениях неклассической философии постнеклассическая философская рациональность в состоянии отразить в их единстве. Но при этом, сама данная рациональность представляет собой единство четырех компонентов, отражающих четыре типа детерминации. В качестве первого компонента выступает научно-философская картина всеобщей детерминации, которая, как отмечалось, является прямым основанием транс-дискурсивности всех школ философской постнеклассики (детерминация «единства всего бытия» как «бытия Бога» по Аристотелю). Уровень этой картины настолько высок, что является взаимодополнительным всем концепциям диалектики периода классической и неклассической философии. Второй тип философской постнеклассической рациональности предстает как рациональность исследования языка. Лидером здесь на сегодняшний день являются постмодернисты. Следующий тип рациональности — рациональность коммуникативного действия. И, наконец, — становящаяся рациональность биофилософии. Из перечисленных только что типов рациональности три имеют прямое взаимодействие с научной рациональностью, что убедительно свидетельствует о становлении единства философской и научной рациональности на уровне их постнеклассики. И только один из них в лице рациональности постмодернизма либо несциентичен, либо антиецистичен. Но это — всего лишь элемент, хотя и очень важный.

В свете сказанного выше выводы, выносимые на защиту, выглядят вполне обоснованными. К ним относятся следующие:

1. Сложившаяся еще в античной философии двойственность в отражении бытия и всеобщей детерминации («мир горний» и «мир дольний», «со-бытийное» и «процессуальное» видение движения и развития) послужило основанием специфики рациональности философского и научного знания. Философской рациональности изначально оказался ближе «со-бытийный», а научной рациональности — «процессуальный» взгляд.

2. Развитию рациональности философии и науки свойственно «встречное» движение в отмеченном только что отражении ими всеобщей детерминации. Научная рациональность получает еще и «со-бытийные», а философская — «процессуальные» возможности. Этим «встречным» движением определяются ступени развития науки и философии (классика, неклассика, постклассика).

3. Ключевая роль в процессе становления неклассической и постнеклассической научной рациональности принадлежит общенаучному знанию (вероятностным и статистическим методам, теории систем, теории информации, кибернетике и синергетике).

4. С созданием синергетики рациональность общенаучного знания обретает новую степень целостности и начинает «прямо» взаимодействовать с рациональностью философии (основные понятия общенаучного знания становятся еще и философскими категориями).

5. Множество концепций диалектики, сложившихся в истории философии и многочисленные современные версии синергетического отражения детерминации взаимодополняют друг друга.

6. В новейшей философии сложилось единство четырех основных типов рациональности, определяющих транс — дискурсивность для всех философских школ. К ним относятся: рациональность научно-философского отражения всеобщей детерминации, рациональность «коммуникативного действия», рациональность биофилософии и рациональность постмодернизма. Первые три типа прямо взаимосвязаны с постнеклассической научной рациональностью. (Ъ п.

VjlRt е кл.