Природа принципа ахимсы и межкультурный диалог

АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ

ИССЛЕДОВАНИЯ.

Рубеж Н-1П тыс. оказался отмечен революционной сменой парадигмы религиоведческого исследования, что связано с введением в научный оборот значительного объема данных востоковедческих дисциплин и этнографии, а также с результатами, полученными в смежных областях, прежде всего, в психологии. В этой связи незаслуженно обойденным вниманием религиоведов представляется принцип ахимсы 1 — идея о недопустимости применения насилия, один из постулатов индийской и мировой истории и культуры (от санскр. ненасилие, непричинение вреда живому [59 с. 789]), который в свете новой парадигмы исследованию пока не подвергался.

Хотя исключительная роль названного принципа для судеб человечества никем не подвергается сомнению, оборотной стороной его популярности стали устойчивые стереотипы, согласно которым данное положение представляет собой исключительно норму общественной морали, утверждающую безусловную ценность человеческой жизни. Возможно, что отчасти такому положению дел способствовала идеология тех религиозно-политических учений Востока XIX—XX вв., где содержание понятия ахимса претерпело заметную трансформацию, по сути дела, совпав с содержанием понятия гуманизм.

Преодоление ложных воззрений на ахимсу и связанное с ней сострадание и чувство острой жалости ко всему живому как на явления исключительно социального порядка (по функциям в системе культуры и по происхождению) отнюдь не умаляет их значения, напротив, подчеркивает их глубинный, архети.

1 Термин «принцип» применительно к ахимсе представляется наиболее предпочтительным, т. к. наряду с обозначением теоретического положения какого-либо учения он подразумевает и некие внутренние, нередко интуитивные убеждения, определяющие отношение к действительности и деятельность. Ахимса именно как принцип станет основным предметом нашего рассмотрения. Однако выбор конкретной формулировки: «принцип ахимсы», «понятие ахимсы», «доктрина ахимсы», «идея ахимсы» — ниже определяется контекстом в каждом отдельном случае. пический характер, имманентный человеческой природе.1 Данное обстоятельство делает настоящее исследование актуальным не только в теоретическом, но и, принимая во внимание расцвет агрессии и террора, в практическом отношении как способствующее переосмыслению и дальнейшему утверждению общечеловеческих ценностей на современном этапе познания.

Популярность идеи ахимса, получившей необычайно широкое распространение в XX веке как в индийской традиции, так и в западной мысли в сочетании с подчас поразительно неадекватным при этом ее пониманием делают актуальной объективную комплексную реконструкции функций принципа в системе индийской культуры, выявление его истоков, установление истинной природы данного явления, а также воссоздание направлений его последующей эволюции. Учитывая же, что ахимса являлась одним из основных принципов индийской религии и культуры, решение обозначенных задач могло бы способствовать уточнению имеющихся представлений о самом характере последних.

Не менее актуальна и часть данного исследования, посвященная теме межкультурного и межконфессионального диалога — политически злободневных на современном этапе процессов, приобретающих временами чрезвычайную остроту, что до некоторой степени усложняет задачу их объективного исследования. Детально изучая механизм названных процессов на историческом материале, мы получаем возможность для более беспристрастного, а значит и более проницательного взгляда на их содержание. Такого рода исследования позволяют накопить необходимые данные для обобщений и в дальнейшем для более точного понимания типологически сходных процессов, в том числе и современных. Таким образом, мы получаем возможность отделить зерна объективных закономерностей данных процессов от плевел их подчас недобросовестной интерпретации, целью которой нередко является решение задач далеких от проблем веры.

1 Основа таких переживаний прочитывается в отмечаемых основоположником трансперсоналыюй психологии С. Грофом проявлениях филогенетической и кармической памяти, в частности выражающихся в отождествлении с теми или иными животными, а также в ощущении «сознания» неодушевленных субстанций: земли, минералов и пр. неодушевленных предметов.

СТЕПЕНЬ ИЗУЧЕННОСТИ ТЕМЫ.

Несмотря на очевидное обилие литературы, посвященной теме ахимсы, особой оригинальностью и многообразием подходов посвященные ей исследования, как правило, не отличаются.

Магистральное направление в историографии исследования принципа связано с громкими именами А. Шопенгауэра и П. Дейссена, а также представлено такими авторами, как У. Тэхтинен, Н. Альтман, Дж. Коттуран, К. Крафт, Ч. К. Чеппл, И. Праудфут, Ш. Ч. Рампуриа, Атулья Гхош, КВалли, Д. К. Свирер, Р. Турман, И. М Гхош и мн. др.1.

Сторонников данного направления, рассматривающих разнообразные аспекты исследуемого принципа, объединяет представление о том, что генетически и функционально ахимса — исключительно этическое явление, которое стало «реакцией на практику кровавых жертвоприношений ведийской религии». Бе появление связывают либо с шраманским движением V в. до н. э., представленным в первую очередь джайнизмом и буддизмом, сделавшими в критике брахманизма особый акцент на этику, превратив ее «в фундамент всей системы представлений и норм» [32 с. 226−227], либо с зарождением критического направления в недрах самого брахманизма, отраженного в упанишадах.

К числу сторонников точки зрения об этическом характере ахимсы принадлежит и М. Элиаде, 2 который, фиксируя отличие ахимсы, как и других положений ямы — первой стадии йоги, — от обычных норм общественной морали, делает вывод о том, что отличие это лишь в степени: «Их соблюдение приводит не.

1 Шопенгауэр А. Свобода воли и основы морали. Две основные проблемы этики. Пер. с нем. СПб., 1887- Deus-senP. Outlines of Indian Philosophy With an Appending ofVedanta in Its Relations occidental Metaphysics. Berlin, 1907; Tahtinen U. Ahiipsa: Non-Violence in the Indian Tradition. London, 1976; Altman N. Ahiipsa: Dynamic Compassion. Wheaton, IL, 1980. Kotturan G. Ahiipsa: Gautama to Gandhi. New Delhi, 1973; Inner Peace, World Peace: Essays on Buddhism and Nonviolence ed. by K. Kraft. Albany, 1992; Chappie Ch. K. Nod-Violence to AnimalsEarth, and Self in Asian Traditions. Albany, 1993; Proudfoot L Ahiipsa in MahabhSrate Story. Canberra, 1982; Rampu-ria Sh. Ch. The Cult of Ahiipsa: A Jain View-Point Calcutta, 1947; Ghosh A. Ahiipsa and Gandhi. Calcutta, 1954; Walli K. The Conception of Ahiipsa in Indian Thought According to the Sanskrit Sourses. Varanasi, 1974; Swearer D.K. Exemplars of Nonviolence in Theravada Buddhism // Inner Peace, World Peace: Essays on Buddhism and Nonviolence. Albany, 1992. P. 63−76- Thurman R.A.F. Tibet and the Monastic Army of Peace // Inner Peace, World Peace: Essays on Buddhism and Nonviolence. Albany, 1992. P. 77−89- Ghosh I. M. Ahiipsa: Buddhist and Gandhian. Delhi, 1988.

2 Элиаде M. Йога: бессмертие и свобода. СПб., 1999. столько к йогическому, сколько к высоконравственному поведению, которое на порядок выше, чем общепринятые социальные нормы", а их природу определяет как безусловно этическую [105 с. 112,115].

Однако самым ярким представителем «этического» направления, разумеется, стал М. К. Ганди, 1 известный как один из наиболее ревностных современных популяризаторов ахимсы. Однако проповедь последней приобрела в его учении характер откровенной догмы. Имея столь яркий апологетический оттенок, суждения, выносимые им о рассматриваемом нами предмете, уводят далеко в сторону от его бесстрастной историко-философской реконструкции. Масштаб личности этого политического деятеля не мог не оказать влияния на позицию современных исследователей, исповедующих то же направление.

Однако было бы несправедливо полностью отрицать наличие научной литературы, авторы которой акцентируют внимание на неэтических аспектах принципа ахимсы: ритуально-практическом (Г.-П. Шмидт, Д.Дж. Хоенс), 2 сотерио-логическом (А. Швейцер, JI. Альсдорф), 3 онтологическом (Н.Е. ГирJI.O. Го-мес)4, биологическом, т. е. учитывающим диалектику альтруистических и эгоистических установок человека как животного, естественного существа Последняя проблема затрагивалась еще 3. Фрейдом и в дальнейшем получила развитие в работах Э. Прайор, Б. Медникова, А. Крушельницкого. Высказывалась и точка зрения о практико-психологических функциях принципа в системе индийской йоги (Е.А. Торчинов) [91 с. 79]. 5 Наличие такого рода аспектов принципа и послужило поводом к сомнениям о безукоризненности преобладающей точки зрения об исключительной «этичности» ахимсы, хотя ими одними причины для этих сомнений не ограничиваются.

1 Ганди М. К. Моя жизнь. М., 1969.

2 Schmidt Н.Р. The Origin of AhhpsS // Melanges d’indianisme & la m&noire de L. Renou. Pais, 1968. P. 625−655- Hoens D.J. Santi I. Thesis Utrecht, 1951.

3 Швейцер, А Мировоззрение индийских мыслителей. Мистика и этика. Пер, с нем. М., 2002; Alsdorf L. BeitrSge zur Geschichte von Vegetarismus und Rinderverehrung in Indien // Akad. d. geislesu. sosialwiss. Ю. 1961. № 6. Wiesbaden, 1962.

4 Gier N.E. Ahiipsa, the Self and Postmodernism: Jain, Vedantist, and Buddhist Perspectives // International Philosophical Quarterly. 1995. Vol. 35. № 1. P.71−86- Gomez L.O. Nonviolence and Self in Early Buddhism // Inner Peace, World Peace: Essays on Buddhism and Nonviolence. Albany, 1992. P. 31−48.

5 Торчинов E.A. Религии мира: опыт запредельного: трансперсональные состояния и психотехника. СПб., 1997.

Кроме того, что уже в ранних упанишадах («Чхандогье» и «Брихадараньяке») ахимса являет собой вполне оформившуюся, очевидно много ранее сложившуюся доктрину, собранные и систематизированные отрывки текстов «Яджур-веды», в которых ахимса предстает частью ритуала жертвоприношения [134], служит неразрешимым парадоксом в рамках «этической теории» о ее происхождении. Нерешенными в рамках этой теории остаются и другие проблемы. Например, чем объяснить столь широкое распространение в буддийской литературе сюжетов о самопожертвовании Бодхисаттвы при том, что буддийская этика резко отрицательно относится к убийству в любой форме, включая самоубийство [23 с. 48−49]?

Этическая функция принципа сформировалась как вторичная по отношению к эмической, сотериологической. А те, в свою очередь, явились следствием неких сакрализованных переживаний, связанных с ритуальной практикой, что будет показано в дальнейшем. Применительно к ахимсе данная точка зрения высказывалась в полемике с П. Дейсеном [122] и А. Шопенгауэром [99] А. Швейцером [98 с. 50], который относит это явление на этапе его формирования к сфере «мистики», полагая, что последняя «имеет место тогда, когда кто-либо считает разрыв между земным и неземным, временным и вечным преодоленным и, все еще пребывая в земном и временном, переживает свое вхождение в неземное и вечное» [145]. Это, по сути, соответствует и более общим взглядам на закономерности формирования этики о том, что конструкции этического порядка изначально основаны на опыте переживания «священного» и лишь впоследствии в результате определенной трансформации приобретают характер морального императива (П. Тиллих, Р. Огго).

На фоне этих устоявшихся в науке представлений особое недоумение вызывает позиция некоторых отечественных авторов, которые декларируют намеренный отказ от рассмотрения проблемы этики тех или иных древнеиндийских систем, мотивируя это тем, что «ее положения являются производными по отношению к основополагающим принципам религиозной доктрины и хорошо представлены в отечественной специальной, популярной и справочной литературе» [72 с. 4]. 1.

Однако, несмотря на явное несовершенство магистрального направления в изучении рассматриваемой доктрины не совпадающие с ним подходы к ее пониманию, не только никак не представлены, но даже не упоминаются в самых современных справочных изданиях, содержащих статьи об ахимсе 2.

Таким образом, разбор историографии проблемы показывает, что в ее разработке есть немало недостатков, что позволяет наметить подходы к ее решению.

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ составляет в первую очередь принцип объективности, приобретающий особую значимость в свете проведенного анализа историографии проблемы. По той же причине не менее важны принципы системности и всесторонности, что применительно к изучению ахимсы предполагает учет не только социально-этического, но и ритуально-практического, философско-религиозного и других ее аспектов, нашедших свое проявление в различной культурной среде.

Принимая во внимание общепризнанный психологизм индийской религии и культуры, естественным представляется рассмотреть один из самых популярных их принципов с точки зрения психологического подхода к религии, предполагающего отношение к религиозному опыту как к изначальному ядру любой религиозной системы, вокруг которого формируются все остальные ее составляющие, как-то религиозные верования, комплекс философских, богословских, этических, космологических и иных представлений и доктрин, культовая, ритуальная и прочие формы практики и т. д. При этом упомянутый опыт предстает ни чем иным, как неким особым переживанием, затрагивающим глубинные пласты бессознательного, своеобразным психологическим состоянием, а психотехническая практика преследует целью способствовать его воспроизведению.

1 Островская Е. П. Предисловие к изданию: Основы буддийского мировоззрения. М., 1994.

2 Ср. Ахимса // Андросов В Л. Словарь индо-тибетского и российского буддизма: главные имена, основные термины и доктринальные понятия. М., 2000. С. 41−42- Шохин В. К. Ахимса // Этика: Энциклопедический словарь. М., 2001. С. 30−31- Парибох А. В. Ахимса // Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. М., 1996. С. 69−70.

Осознанием безусловной ценности компаративных исследований определяется обращение к дзэнскому опыту. Интерес к последнему обусловлен стремлением выявить то его звено, которое функционально соответствует невостребованной в нем практике ахимсы.

В порядке ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ГИПОТИЗЫ назовем в качестве такового столь не схожий с ней принцип «самоестественности» (дзыжань), а конечной целью обеих практик — стремление к сакрализуемому в обеих, культурах состояния единства со Вселенной — «Первозданной Всеобщности», «первородной целокупности», «Великого Космического Единства», «Великого Одного» и пр., — понятие которого получило широкую известность благодаря М. Элиаде.

ОБЪЕКТОМ ИССЛЕДОВАНИЯ являются тексты, отражающие функции принципа ахимса в системе ведийской культуры. Несомненно, речь вдет не только о текстах Вед, но и последующей древнеиндийской традиции и даже о некоторых китайских текстах, отвечающих названному требованию.

ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ составляет принцип ахимса. Заявленный в названии межкультурный диалог, представляющий собой прежде всего средство изучения названного принципа, может рассматриваться и в качестве самостоятельного дополнительного предмета исследования.

Основная ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ состоит в установлении происхождения и функций принципа ахимсы в системе индийской культуры. Изучение восприятия и реинтерпретации данного принципа в условиях иной культурной среды составляет дополнительную цель исследования, способствуя решению основной, т. к. содействует выявлению тех его аспектов, которые оказываются не вполне очевидными в пространстве породившей его древнеиндийской культурной традиции.

Заявленная цель предполагает решение следующих ЗАДАЧ: выявить функции принципа в системе индийской культуры, а также степень их значимости и последовательность их возникновенияисследовать генезис религиозной доктрины ахимса в условиях культуры индийского субконтинента, в связи с чем не может не быть затронут и вопрос об отношении к самой природе ведийского ритуала, в системе которого, как будет показано, принцип ахимсы первоначально функционировалраскрыть типологические особенности воспринимающей доктрину древнекитайской традиции с позиций обозначенного выше психологического подходавыявить элементы автохтонной древнекитайской традиции, служившие средством для передачи соответствующей доктриныустановить содержание, а также религиозные и социальные функции принципа в пределах древнекитайской культурывыявить особенности восприятия доктрины носителями усваивающей ее древнекитайской культурной традиции и с их учетом дать оценку исходному варианту принципа.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ И ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ РАМКИ.

Нижней границей исследования является время появления тех текстов, где впервые упоминается принцип. Тексты Вед (включая «Яджурведу») сложились в устной традиции во время переселения арийских племен и их последующего распространения на территории Северо-Западной Индии (конец 2-го и начало 1-го тыс. до н. э.). Вместе с тем, восхождение системы психотехнических приемов ведийско-брахманистского периода, включающих принцип, с одной стороны, к периоду индо-иранского единства, а с другой, к автохтонной хараппской традиции, предполагает обращение и к более ранним периодам, связанным с предысторией ведийского ритуала.

Верхняя граница определяется процессом рецепции религиозной доктрины ахимсы в Китае, т. е. может быть обозначена 1−5 вв. — периодом распространения там буддизма.

Те же принципы распространяются и на географические рамки, что позволяет установить в качестве таковых территорию древней Индии и древнего Китая.

ИСТОЧНИКОВАЯ БАЗА определяется задачами исследования и обозначенными хронологическими и географическими границами.

В основу работы положены типологически сходные отрывки текстов ведийского ритуала («Майтри самхита», «Капипггхала-Катха самхита», «Таштирия самхита»), а также некоторые брахманы («Шатапатха брахмана», «Панчавишна брахмана»).1 В них ахимса упоминается впервые и именно они служат ключом к пониманию как происхождения принципа, так и его функций.2.

Выявление и исследование функций принципа в последующей традиции осуществляется на основе комплексного анализа самых разнообразных памятников: упанишад (в первую очередь ранних: «Чхандогьи» и «Брихадаранья-ки») — источников джайнизма («Ачаранга сутры», «Уттарадхьяна сутры», «Сут-ракританги») и буддизма (прежде всего «Суттанипаты», «Дхаммапады» и «Джатакамалы»), сделавших, как известно, на нее особый акцент в своих ученияхтрактатов, посвященных йоге («Йога-сутры» и комментария Вьясы), а также источников законодательного характера (эдиктов Ашоки, дхармашастр, дающих представление о трактовке доктрины ахимсы с точки зрения выполнения дхармы как религиозного долга).

Обращение к китайским источникам не ограничивается буддийскими. При выявлении особенностей восприятия доктрины носителями автохтонной китайской культурной традиции, исследованию подвергаются тексты, порожденные.

1 О названных источниках см. подробнее статью «Яджурведа» в ГЛОССАРИИ ИНОЯЗЫЧНЫХ ТЕРМИНОВ, представленных в приложении к настоящей диссертации.

2 В данном случае обращение к языку оригинала представляется неизбежным ввиду возможности вариантов перевода и его трактовки, так и его принципиальной значимости для результатов исследования. Поэтому ответственность за предлагаемую версию перевода упомянутых отрывков автор берет на себя и для сопоставления с ним приводится оригинальный текст. В остальных случаях в основном источники цитируются по изданиям, указанным в библиографическом списке либо источник оговаривается специально. в недрах этой традиции и дающие представление о том, какие ее элементы служили средством для передачи соответствующей доктрины. К такого рода текстам относятся памятники конфуцианства (прежде всего «Лунь Юй») и даосизма («Дао~дэ цзин», «Чжуан-цзы», «Хуайнань-цзы»).

Особый интерес представляет текст под названием «Фань-ман-кинг» > приписываемый индийской традиции под названием «Brahma-jala-s®ra» («Сутра о сетях Брахмы»), но явно составленный в Китае в период распространения буддизма и воспринимаемый как китайская Виная. Последнее обстоятельство дает основания рассматривать текст как источник, отражающий характерные особенности восприятия носителями китайской культуры содержащихся в нем идей, в том числе идеи ненасилия, которой составители «Фань-ман-кинг» уделяют немало внимания. Трактовку, полученную ахимсой в Китае, содержит и широко цитируемый позднейшими источниками текст под названием «Тъи-вэй По-ли-кинг» (PI) — китайский псевдоперевод известной «Сутры о Трапуше (Trapusa) и Бхаллике (Bhallika)» (Виная I. 4).

НАУЧНАЯ НОВИЗНА РАБОТЫ.

1. Формулируется и обосновывается вывод о психологической (психотехнической) в своей основе природе принципа ахимса в индийской культуре, практиковавшегося для приобретения индивидом особых свойств личности, необходимых для реализации той или иной религиозной прагматики. Подвергнуто критике распространенное представление о зарождении ахимсы в качестве этического принципа, заимствованного из социальной практики, в шра-манскую эпоху как реакция на практику кровавых жертвоприношений;

2. Прослеживается восхождении доктрины ахимса к ведийско-брахманистскому слою культуры, где она функционировала как один го технологических приемов, практиковавшихся для достижения особого измененного состояния сознания, ассоциируемого с приобретением индивидом неких сакральных свойств для выполнения им ритуальных функций («вхождение в мир бессмертных», имитация божественного архетипа, общение с богами, получение социально значимой информации и пр.). С учетом этого сама природа ведийского ритуала переосмысливается как в основе своей психотехническая;

3. Показана эволюция принципа. В качестве следующего за ритуальным этапом выделено его включение несколькими индийскими религиозными системами в свою психотехническую практику (йоги);

4. Проведен компаративный анализ версий обоснования необходимости воздержания от насилия, предлагаемых индийской и китайской психотехническими традициями, в результате сделан вывод об их принципиальном несовпадении, не позволившем «распознать» в реалиях китайской культуры ахим-су как психотехнический прием;

5. Включение традиционных воинских искусств в религиозную практику школы китайского буддизма Чань объясняется с точки зрения игнорирования древнекитайской культурой при восприятии доктрины ахимсы ее наиболее древнего практико-психологического аспекта и подмены рассматриваемого принципа социально-этической нормой конфуцианства жэнь" («человеколюбие»).

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ.

ИССЛЕДОВАНИЯ.

Проблемы диссертации стимулируют развитие религиоведческого знания не только о психотехнике религиозного ритуала отдельно взятой традиции, но и об общих закономерностях типологически близких явлений других частей ойкумены;

В методологическом аспекте работа представляет ценность с точки зрения опыта применения психологического подхода как одного из наиболее перспективных в современном религиоведении;

Результаты изучения богатейшего опыта психотехнической практики ахимсы в ведийском ритуале и в древнеиндийской культуре в целом как фактора транквшшзации и преодоления аффектации (прежде всего агрессивной) носителями этой культуры могут быть использованы как для теоретических исследований в области психологии, так и для разработки конкретных практических методик по снятию агрессивности;

Предмет отдельного теоретического и практического интереса составляет изучение закономерностей восприятия и реинтерпретации религиозного принципа в условиях иной культуры, типологически принципиально отличающейся от исходной;

Материалы работы и содержащиеся в ней выводы могут быть использованы в учебном процессе при подготовке лекционных курсов по разнообразным религиоведческим и культурологическим дисциплинам.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ.

Диссертация обсуждена на заседании кафедры религиоведения и философии религии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Результаты исследования отражены в публикациях, выступлении на аспирантских семинарах и докладе на научной конференции исторического факультета Ростовского государственного университета (2001 г.).

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Трансмиссия буддийских идей // Рубикон. Сборник научных работ молодых ученых. Ростов-на-Дону, 2001. Вып. 13. С. 11−15.

2. Ахимса и дзыжань: блаженный Путь Первозданного Единства. М., 2004. -с. 134.

3. Ахимса и Дзэн-буддзм // Исторические этюды. Сборник статей. Ростов-на-Дону, 2002. Вып. 5. С. 24−28.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Итак, проведенное исследование, как представляется, позволяет сделать следующие выводы:

1. Среди многочисленных функций, принадлежавших принципу ахимсы в индийской культуре и религии: этико-социальной, правовой, дисциплинарной, эмической, сотериологической, практико-религиозной, психотехнической, — именно прагматическая, практико-психологическая представляется исходной. Эмическая, сотериологическая функция рассматриваемого принципа возникла ранее прочих и изначально была тесно взаимосвязана с его практико-религиозной, практико-психологической функцией. Прочие же аспекты учения об ахимсе (сотериологический, этический, онтологический) предстают более поздним явлением, результатом рефлексии на первичное, психотехническое ядро ее формировавшейся доктрины. При этом важно от- -метить, что практико-психологический аспект доктрины ахимсы и его исходная и преобладающая роль в системе древнеиндийской культуры, по-видимому, никогда не прекращал подразумеваться, хотя и не всегда обсуждался эксплицитно. По сути, он явился дериватом для различных систем древнеиндийской философии последующих эпох, в том числе и буд дийской.

2. Практико-психологическая функция принципа ахимсы в системе древнеиндийской культуры в ее сложившемся виде представляла собой некий технологический прием, объективно способствовавший: направленному изменению сознания адепта древнеиндийских психотехнических практик, содействуя его успокоению, установлению контроля над чувствами путем преодоления аффектации агрессии;

У обеспечению условий для реализации принципа не-деяния как на внешнем, так и на внутреннем, психологическом уровне;

У отвлечению от внешнего мира и созданию оптимального эмоционального фона для сосредоточения на цели практики.

3. Будучи по своей природе явлением психологического порядка, ахимса практиковалась в ведийском ритуале, а затем и в системе индийской йоги как некое переживание, своеобразное психоэмоциональное состояние, связанное с ощущением сочувствия и сопричастности мифическим событиям и персонажам, а затем, с обмирщвлением ритуала и развитием психотехники йоги, событиям и объектам повседневной жизни, в махаяне — миру в целом.

4. Связанное с острым переживанием эмпатии, усиливаемым, по-видимому, изменением сознания гипногенного характера, в котором пребывал практиковавший ахимсу жрец-брахм&н, в ритуале принцип объективно содействовал основному приему отождествления себя с мифологическими персонажами, известному из текстов упанишад как tat tvam asi («ты еси то»), а в итоге и с мировым абсолютом, испытывая сакрализованное состояние блаженства — цель ритуальной, а впоследствии и йогической практики.

Принцип способствовал воссозданию событий ритуала на личном психоментальном и психоэмоциональном уровне, способствуя уподоблению тем самым божественному архетипу ментального миротворения. Кроме того, что острое чувство эмпатии содействовало самоидентификации с героями мифов, оно же помогало абстрагироваться от любых внешних факторов, препятствующих сосредоточению, вытесняя любые другие эмоции, ощущения и импульсы, что нашло дальнейшее применение в практике йоги.

Первый связанный с принципом ахимса ритуальный прием, включенный в действия шанти, основан на том, что брахман, в ритуале отождествлявший себя с жертвой, воспроизвод я тем самым архетипический акт самопожертвования в момент божественного Творения, успокаивался, убедившись в том, что жертва не испытывает предсмертных мук. Это объективно содействовало брахману в восстановлении способности к дальнейшему осуществлению им ритуальных функций. При этом формула брахман ahimsayai (для непричинения вреда), сопровождавшая действия шанти, свидетельствует о признании взаимозависимости между состоянием жертвы и жреца.

5. Параллельно с этим получает развитие одноименный этический принцип, генетически, по-видимому, связанный с табуированием убийства в связи с сакрализацией последнего в ритуале. Его развитие как результат этической рефлексии, как правило, некорректно смешивается с одноименным практическим приемом ритуальной практики, а затем и психотехники йоги.

6. Со временем практика ахимсы как психотехнического приема претерпевает некую эволюцию, следующий этап которой связан с техникой йоги.

С развитием психотехники ведийского ритуала функции пребывающего в гипногенном преимущественно правополушарном состоянии сознания брахмана и ассистирующему ему адхварью, восполняющему ему деятельность левого полушария, а также способствующему восстановлению оптимального для сосредоточения психо-эмоционального состояния, периодически утрачиваемого ввиду интенсивных переживаний, связанных с самоидентификацией с жертвой, совмещает медитирующий йогин. Его психотехническая деятельность носит поэтапный характер, на первом из которых он компенсирует функции адхварью, а на последующих — брахмана.

В результате этого перехода, сохраняя свои функции практико-психологического приема, ахимса становится неизменной составляющей психотехнической практики йоги, характерной почти для всех систем индийской «практической философии», являясь ключевой частью первого этапа, обеспечивающего самоконтроль.

7. Исключения не составляла и буддийская йога, которая, как известно, представляет собой относительно автономный уровень функционирования доктрины, обеспечивая тем самым и независимое от этического уровня функционирование ахимсы как практико-психологического приема. Наиболее яркое проявление это нашло в махаяне, где несмотря на то, что в этике на первый план выходит ценностный идеал бодхисаттвы в противовес хинаянист-скому идеалу архата, в йоге ахимса сохраняет традиционное место одного из ее начальных этапов, способствующих транквилизации и сосредоточению, а также развитию навыка самоидентификации с объектом медитации.

8. Принцип бхакти, связанный с чувствами эротической направленности по отношению к объекту сосредоточения, со временем подменяет ахимсу и эм-патию, т. к. обладает необходимыми свойствами, способствующими сосредоточению и абстрагированию адепта от внешнего мира, содействует преодолению субъект-объектных отношений, равно как и вытеснению агрессивности. Названный факт знаменует собой следующий шаг в обмирщвле-нии психотехнической практики, по определению B.C. Семенцова, в выходе сакрального за пределы ритуального круга (как представляется, первый был сделан при переходе к технике йоги).

В махаяне, в форме которой буддизм утвердился в Китае, ахимса сохраняет свою традиционную роль лишь на предварительном этапе, связанном с транквилизацией, исчерпанием аффектов, что служит одной из причин «нераспознания» психотехнических функций принципа в реалиях иной культуры.

9. При восприятии принципа в условиях китайской культуры на первый план выходит его социально-этический аспект. Ахимса подменяется нормой конфуцианской морали жэнь, не будучи «распознана» как психотехнический прием, в связи с типологически принципиально иными технологиями медитации, традиционными для китайской культуры, а также ввиду сравнительно невысокого интереса (точнее доверия) к отличным от даосской видам психотехнических практик.

Включение традиционных воинских искусств в религиозную практику школы китайского буддизма Чань, таким образом, становится возможным объяснить с точки зрения игнорирования воспринимающей доктрину ахимса древнекитайской культурой наиболее древнего практико-психологического аспекта этой доктрины и ее подмены социально-этической нормой конфуцианства жэнь («человеколюбие»).

10. Исключительная роль, которую сыграл даосизм в период распространения буддизма в Китае, послужила дополнительным фактором уменьшения значения принципа ахимсы в китайском буддизме, т. к. для даосской традиции был характерен решительный отказ от реализации принципа конфуцианской этики жэнь, отождествляемого с ахимсой, как от фактора «деградации мира» .

11. Один из наиболее характерных принципов даосской медитации дзыжаньестественное состояние следования своей природе с целью достижения Первозданного Единства — определял возможность применения насилия, если воздержание от него этой природе противоречило. Таким образом, названный принцип и явился тем звеном китайской психотехники и философии, которое функционально соответствует практике ахимсы в реалиях типологически иной культуры и отрицает эту практику, что подтверждает высказанную во введении гипотезу.

12. Такие особенности восприятия ахимсы в китайской культуре являются косвенным свидетельством в пользу изложенной нами точки зрения о ее практико-психологической функции в системе индийской культуры.

Подводя итоги проделанной работы, хотелось бы отметить их неожиданность для самого автора.

Результаты проведенного исследования заставляют переосмыслить не только проблему генезиса и функций принципа ахимсы, но и поставить многие другие проблемы. Среди них содержание и функции ведийского ритуалараспространенность выявленных психотехнических приемов ритуальной практики в других культурных ареалахвлияние психотехники ритуала на последующее развитие индийской культурыреинтерпретация в условиях китайской культуры других индийских идей. Представляется, что эти и другие проблемы, не получившие в рамках данного диссертационного сочинения, ограниченного темой природы ахимсы, должного рассмотрения, вне всякого сомнения, в этом нуждаются.

Одна из них — архетип переживания Всеединства.

143 ¦ **.

Столь несхожие Пути духовных исканий, как даосское Дао с его блаженным (блаженство как состояние) дзыжань и, передаваемая на китайский термином Дао, индийская марга с блаженной (блаженство как род деятельности), практикой ахимсы сходятся в одной точке: они ведут к этому «основному инстинкту» — вожделенному и священному в обеих культурах переживанию — переживанию Первозданного Единства.

Однако при всех очевидных различиях этих предложенных двумя культурами методов, представляется, что «множественность» Путей — это лишь иллюзия, майя. На самом деле Путь един при всем своем многообразии — это Творчество, со всеми его атрибутами (изменением сознания, уподобление в его акте Творцу и мн. др.). Является ли оно религиозным, научным или художественным, не столь уж важно.

Движение по этому пути демонстрирует и современное искусство, с удивительной точностью повторяя все изгибы этого заложенное в человеческом естестве устремления к Абсолюту, а быть может, просто к смерти.

Вот пример ощущений зрителя, сопереживающего образам произведения искусства над телом его создателя, который умер в блаженном умиротворении, достигнув в своем творчестве итога этого Пути:

От пола до потолка стены были покрыты странной замысловатой композицией. [.] Он ощутил те благоговейные трепет и восторг, которые должен испытывать человек, взирая на Начало Творения. Зрелище было потрясающим, чувственным и страстными в то же время в нем было нечто внушающее ужас, что-то, что заставило его почувствовать испуг. [.] Это была работа человека, который совершил святотатство, познав то, что человеку знать не дозволено. В этом было нечто первобытное и ужасное, нечто нечеловеческое, наводящее на смутные мысли о черной магии. Это было прекрасно и беспорочно в первозданном неведении стыда. [. ].

Это было видёние Начала Света, сады Эдема с Адамом и Евой. Передавалось пугающее чувство безграничности пространства и бесконечности времени.

В изображенных деревьях, которые видишь вокруг себя каждый день,. чувствовалось присутствие души и какой-то тайны, разгадка которой так близка, но всякий раз так неуловима [.] А эти нагие мужчины и женщины. В них ощущался прах, глина, из которой они были сотворены, и в то же время что-то божественное. Ты видел человека в наготе его первобытных инстинктов, и это заставляло ужаснуться, ибо ты видел себя" [138 р. 212−214].