Функциональные аспекты исторической антропонимики: на материале деловой письменности Русского Севера XVI-XVII веков

Активное развитие новых научных подходов к изучению языка в отечественной лингвистике последних десятилетий, антропоцентризм и пристальное внимание к субъективному фактору в языке не нашли должного отражения в современной теории антропонимики, в частности антропонимики исторической, которая традиционно рассматривается в эволюционном аспекте, с точки зрения формирования основных антропонимических категорий: личного имени, отчества, фамилии, прозвища, а также производства их единиц. Огромное внимание при этом уделяется внеязыковым факторам, социальной обусловленности именования, связи развития антропонимии с историей общества (исследования В. К. Чичагова, С. И. Зинина, В. А. Никонова, В. Д. Бондалетова, А. В. Суперанской и многих других). Между тем общепризнанный вторичный характер антропонимии по отношению к апеллятив-ной лексике, явления онимизации и трансонимизации как основные способы образования антропонимов, особый статус имен собственных в ряду идентифицирующих имен свидетельствуют о том, что изучение антропонимии как органической, а не как изолированной подсистемы языка в первую очередь связано с проблемами функционирования слова в языке и речи. Пользуясь терминологией И. В. Арнольд, антропонимию как часть языка можно назвать «адаптивной системой», «приспосабливающейся к условиям своего функционирования не только путем обогащения своего состава, но и путем изменения самой своей структуры» (Арнольд 1999: 94).

Сложность данной проблемы в исторической ономастике обусловлена многими причинами, среди которых ведущую роль играет недостаточная разработанность вопросов общей теории имени собственного. На всем протяжении развития лингвистической науки изучению имен собственных уделялось огромное внимание, однако выводы о функциях и семантической специфике имен собственных, понимаемых чаще всего в логическом аспекте, т. е. в связи имени с понятием, нередко делались на ограниченном материалесовременных личных именах (Иван, Петр, Мария, Яков) или фамилиях (Иванов, Смит) вне их связи с конкретным носителем. Эти выводы проецировались и на другие разряды ономастической лексики, поскольку для человеческого сознания «подлинное собственное имя, собственное имя по преимуществу есть антропоним. Остальные имена собственные как бы уподобляются антропонимам или приравниваются к ним» (Белецкий 1972: 161).

Теоретическая ономастика в нашей стране развивалась темпами, значительно опережающими исследования массового языкового и речевого материала. На сегодняшний день, когда отрасль ономастики, именуемая антропонимикой, накопила достаточный фактический материал, теория ономастических исследований осталась на прежних позициях и часто не дает ответа на многие вопросы, связанные с современным научным анализом имен собственных. В результате этого существует огромный разрыв между исследованиями теоретического характера, которые не изобилуют обращением к конкретным фактам языка, а предпочитают их анализу логические построения, базирующиеся на сопоставлении различных концепций имени собственного, представленных в классическом и современном языкознании, и исследованиями массового антропонимического материала, имеющими свою методику, которая разрабатывается независимо от общей теории имени собственного и основывается на результатах других подобных исследований конкретных фактов. Сегодня ономастика накопила богатейший фактический материал, осмысление которого требует поиска новой научной парадигмы, обеспечивающей его рассмотрение, адекватное задачам и перспективным направлениям современной лингвистической науки.

Антропонимия очень тесно связана с ментальностью той или иной исторической эпохи, ее формирование и функционирование во многом определяется субъективными факторами, проявляющимися в имянаречении и имя-творчестве. Личное имя, возникшее в далеком прошлом, существует в пересечении различных точек зрения: отражает представления об антропониме, принадлежащие человеку, создавшему имя собственное, лицу, употребившему это имя в своей речи, тексте, а также особенности восприятия антропони-мии современным человеком, обращающимся к памятникам письменности.

В современной отечественной науке, занимающейся изучением истории русских личных именований, ощутимо стремление представить развитие русской антропонимии как последовательное постепенное движение от более простой системы именований к более совершенной, удовлетворяющей потребностям социальной идентификации лица в масштабах Российского государства, вследствие чего «современное русское именование по имени, отчеству и фамилии представляется исторически обусловленным, а весь путь развития моделей именования — поиском наиболее краткого и емкого образца» (Данилина 1988: 145), Между тем общеизвестным является тот факт, что все наиболее значимые преобразования русской официальной антропонимии являлись не следствием внутреннего развития системы, а происходили по при- 4 чине внешних обстоятельств.

Крещение Руси и принятие христианского именника раскололи антро-понимию на две параллельные системы именований, взаимодействие которых во многом определило дальнейшее развитие русской антропонимии на фоне борьбы Церкви с язычеством и конкуренции греческих имен с исконно русскими.

Книжные справы XVII в. огромное внимание уделили не только правке переводных книг, но и «исправлению» календарных имен, уже адаптировавшихся в русском языке и вынужденных приспосабливаться заново к особенностям русского антропонимикона, в результате чего в языке появились варианты антропонимов (Агей — Аггий, Юрий — Георгий — Егорий, ЛукерьяГликерия и др.), различавшиеся написанием и употреблением в речи.

В течение столетий приказный язык Московской Руси вырабатывал принципы именований людей разных сословий, при этом огромная роль в официальном именовании отводилась модификатам личных имен («полуименам»). Указом Петра I «полуимена» были выведены за пределы официальной антропонимии.

Как ни парадоксально, но все антропонимические реформы, направленные на стабилизацию, упорядочение именника, унификацию официального именования, имели следствием не упрощение антропонимической системы, а ее усложнение, усугубляли стилистическую и функциональную дифференциацию именований, определяли возникновение параллельных антропо-систем, усложняли идентификацию-дифференциацию носителей имен. История русской антропонимии не линейна, каждый ее этап имеет свою специфику, которая должна быть предметом пристального внимания исследователей.

Современный ученый, приступая к изучению древней антропонимии, ^ неизбежно оказывается в плену собственных стереотипов, определяемых концепцией антропонимии, принятой в обществе, в котором он живет и языковые вкусы которого выражает. Поэтому осознанно, а чаще всего бессознательно он проецирует на древний материал признаки антропонимии своего времени. Развитие исторической антропонимики как науки достаточно ярко отражает сложный путь осознания учеными того факта, что современная и историческая ономастики требуют разных подходов в изучении, специфической терминологии, особой методологии, тщательно аргументированной интерпретации.

Обращение к истории русской ономастики позволяет обнаружить такие стороны «бытия» антропонимии, которые для носителя современного языка неочевидны, неощутимы на уровне обыденного сознания и лингвистического самоанализа. Конечно же, не все существующие научные общетеоретические проблемы ономастики могут быть решены на историческом материале, но рассмотрение некоторых из них не только закономерно, но и целесообразно. В первую очередь это касается специфики антропонима как языкового знака и как речевой номинации, их обусловленности внешними и внутренними факторами функционирования антропонимической системы .

История русской антропонимии может рассматриваться в двух аспектах: 1) с точки зрения языковых ресурсов, используемых для создания антро-понимических номинаций (личные имена, отчества, фамилии и др.), истории их формирования и закрепления в языке и 2) с позиции описания функционирования индивидуальных именований человека в речи, их взаимодействия с языковой и речевой средой, взаимовлияния именований, их варьирования. В исторической антропонимике как лингвистической дисциплине следует выделить два направления — антропонимика ресурсов и функциональная ан В настоящее время в отечественной науке сформировались направления и школы функциональной лингвистики, изучающие язык в функционально-семантическом, функционально-типологическом, функционально-коммуникативном и функционально-стилистическом аспектах (В. Г. Адмони, А. В. Бондарко, Е. М. Вольф, В. Г. Гак, Г. А. Золотова, И. И. Ревзин, Н. Ю. Шведова, М. Н. Кожина и др.). В основе функционального подхода лежит теория взаимодействия языковой системы и среды (парадигматического, синтагматического и коммуникативного контекстов). Особенно важен данный аспект для изучения старорусской антропонимии, специфическую черту которой составляла слабая отграниченность имен собственных от апеллятив-ной лексики, функциональное взаимодействие разных типов антропонимов (календарных и некалендарных имен, отчеств и фамилий и т. д.). Без учета этих взаимоотношений нельзя определить основные тенденции развития антропонимии, причины, которые привели к формированию современной официальной системы именования лица как «наиболее оптимальной», соответствующей коммуникативно-прагматическим требованиям, предъявляемым к антропонимии контекстом речи и характером общения. тропонимика. Эти направления ставят разные задачи и предполагают различные подходы к описанию исторического материала.

Современная наука об истории собственных именований русских людей развивается преимущественно в русле антропонимики ресурсов, для которой характерно рассмотрение антропонимов вне их связи с конкретным носителем имени. Наиболее последовательно методика данных исследований разрабатывалась на материале истории личных некалендарных имен и фамилий. Большое внимание уделялось структурному, этимологическому и ономасиологическому аспектам исследования, основы которых были заложены уже в первых серьезных ономастических исследованиях (Чичагов 1959, Се-лищев 1968). Основные научные достижения в этой области связаны с изучением словообразования личных имен и его специфики по отношению к апел-лятивному словообразованию (Курилович 1962; Азарх 1980, 1981, 1984, Сидорова 1986, и др.), классификацией производящих основ и формантов личных имен в старорусском и древнерусском языке (Теплов 1970; Зинин 1971; Мирославская 1971; Бахвалова 1972; Толкачев 1975; 1977; 1978; Полякова 1977; 1979; Подольская 1977; Карпенко 1980аКомлева 2002, и др.), в том числе по данным топонимии (Чайкина 1987; Алабугина 1989; 1995) и современных фамилий (Серебренникова 1978; Лебеденко 1985), а также с описанием образования «квалитативных форм» современных русских имен (Митрофанова 1958; Данилина 1970; Поротников 1979; 1982; Рубцова 1994; Рыжкова 1995, и др.).

Большой интерес вызывают исследования фамилий и отчеств с точки зрения их отношения к другим антропонимическим категориям (прозвище, прозвание), описания их основных структурных типов (Чичагов 1959; Сели-щев 1968; Мирославская 1965; 1979; Симина 1969; 1971; 1973; Зинин 1969; 1970; 1972; 1994 и др.- Редько 1969; Никонов 1970; 1974; 1988 и др.- Фролов 1977; Щетинин 1978; 1994; Чайкина 1982; Унбегаун 1982; Королева 1999, и др.). Признаки номинации в сфере прозвищных имен XVII в., отразившиеся в различных классификациях и выявляемые при реконструкции исходных апеллятивов, исследовались А. М. Селищевым (1968), В. К. Чичаговым (1959), А. Н. Мирославской (1979), В. В. Палагиной (1968), Г. Я. Симиной (1969), Л. М. Щетининым (1978), Е. Н. Поляковой (1979; 1995), Т. В. Бахва-ловой (1985) и многими другими учеными.

Названные аспекты отражены и в исследованиях антропонимии белорусских и украинских памятников письменности XVI—XVII вв. (Бирылло 1969; Недилько 1969; Худаш 1980; Керста 1984; Осташ 1986; Ефименко 2003, и др.). Осуществлялись также научные описания древнерусской и старорусской антропонимии зарубежными исследователями, которые основное внимание уделили структуре именования, лексической базе и этимологии единиц антропонимических категорий древнерусского языка (Skulina 1973; Вуй-тович 1986, и др.).

Историческая ономастика также использует антропонимические данные для реконструкции лексики отдаленных исторических эпох. В поле зрения исследователей находятся реконструируемые на базе антропонимов лексические подмножества тематической группы «обозначение лица» (Кюршу-нова 1994, 1995; Чайкина 1995а), отражающие разные признаки: «характеристика человека по степени его подвижности», «характеристика человека по интеллектуальным способностям» (Бахвалова 1995), «характеристика человека по особенностям говорения» (Полякова 1995) и т. д. Несмотря на специфику решаемых задач, в названных работах в целом дано описание языковых ресурсов именования лица.

В области антропонимики ресурсов проведена большая лексикографическая работа (Соколов 1891- Тупиков 1903; Веселовский 1974; Чайкина 1995; Полякова 1997; Мосин 2001). Исторические данные используются при составлении этимологических словарей современных фамилий (Трубачев 1968; Никонов 1993; Ганжина2001).

Таким образом, можно утверждать, что методика и методология описания истории антропонимических ресурсов разработана достаточно разносторонне, в то время как функциональная специфика старорусского именования лица требует специального рассмотрения.

Основными функциями имен собственных принято считать номинативную, идентифицирующую и дифференцирующую функции, во многом определяющие прагматику онима. В качестве дополнительных («пассивных») функций некоторые исследователи называют социальную, эмоциональную, аккумулятивную, дейктическую (указательную), функцию «введения в ряд», адресную, экспрессивную, эстетическую и стилистическую (Бон-далетов 1983: 21).

В работах, рассматривающих функциональную и семантическую специфику имени собственного, обычно использованы поиски аналогии между онимами и другими классами слов. Поиск аналогий — закономерное следствие представления о языке как системе систем. Аналогия в семантике — одно из проявлений системности семантики (Урысон 2003). Описание семантики и функций имени собственного в теоретических исследованиях чаще всего было связано с уподоблением имен собственных каким-либо другим классам слов.

Языковым эталоном для описания имен собственных долгое время считалось имя нарицательное. Характеристика имени собственного в большинстве случаев строилась на перечислении признаков, отличающих его от апеллятива. В результате чего сформировалось представление об имени собственном как «ущербном» имени нарицательном с гипертрофированной номинативной функцией (Реформатский 1964: 10, 17). Неспособностью оними-ческой лексики выражать понятия, свойственные нарицательным словам и определяющие их системное (предметно-понятийное) значение, аргументировалась точка зрения на ИС как неполноценные нарицательные имена, которые «не имеют смысловой структуры, а следовательно, ассоциативных и структурных связей по линии содержания» (Уфимцева 1974: 157−159). Большинству ономастов близок тезис об особой подсистеме ИС в языке, следствием которого стало утверждение абсолютной невозможности изучения ономастики при помощи традиционных лингвистических методов.

Между тем собственные и нарицательные имена нельзя признать автономными и изолированными подсистемами языка, они должны описываться с одинаковых позиций. Одним из первых в отечественном языкознании охарактеризовал ИС как особое название определенного предмета, имеющее особый тип семантики, Л. В. Щерба в статье «Общий опыт теории лексикографии». В числе различных доказательств своей точки зрения Л. В. Щерба привел аналогию между ИС и нарицательными словами с определенным артиклем во французском языке (Щерба 1974: 279). Соотношение собственных и нарицательных слов как определенных и неопределенных номинаций — одно из ключевых положений современной теории референции.

В некоторых исследованиях антропонимы по семантике и функциям сближались с терминами родства, которые характеризуют человека по определенным типам отношений, но для каждого отдельного носителя языка референция терминов родства индивидуальна (обзор работ см.: ТМОИ, 36). На близость имен собственных к терминам родства и номенам указывала А. В. Суперанская (ТМОИ, 31−37), отмечавшая, что имена собственные — особый класс слов, который можно рассматривать как разряд специальной лексики: «Аналогия имен собственных, терминов и номенов в ряде отношений позволяет объединить эти категории в одно целое, именуемое специальной лексикой, и противопоставить их лексике общей» (Суперанская 1993: 29).

Указанный аспект, в котором часто рассматривается значение имени собственного, связан и с семантическими преобразованиями нарицательного слова при переходе в разряд онимов. Отмечаемая многими исследователями редукция понятийного содержания имени собственного отражает общие тенденции функционирования идентифицирующих имен. По словам Н. Д. Арутюновой, «определенная референция стремится погасить смысл имени», а «позиция индивидного субъекта не только не благоприятна для развития значения имени, но в некотором роде ему противопоказана» (Арутюнова 1999: 25), При конкретнореферентной номинации экстенсионал имени (апеллятива или онима) сводится к единице, референтное значение вытесняет на второй план закрепленное за словом в языке понятие, являющееся обобщением свойств ряда однородных предметов.

Действительно, функционирование имен собственных, нередко ограниченных узкой социальной сферой — семья, небольшой коллектив, — имеет много общего с употреблением в речи нарицательных слов, в частности терминов родства. Исследователи детской речи, например, отмечают, что «на первых стадиях развития речи слова типа мама, папа и т. д. — жесткие десиг-наторы, область их референции максимально сужена, сведена до точки. В этот период речевого онтогенеза это еще не термины родства <.> а личное имя, принадлежность данного конкретного человека» (Доброва 1992: 41). «Жесткая десигнация» терминов родства отчасти сохраняется и в бытовом общении взрослых. В то же время Г. Р. Доброва отмечает в детской речи тенденцию расширения референции антропонима (например, всех пап ребенок начинает называть по имени своего отца — Вовами) (Доброва 1991: 119).

Исследователи антропонимии выявили широкое бытование в языке малых социальных групп условных имен с конкретнореферентной отнесенностью — уже не нарицательных имен, но еще и не имен собственных (Занадво-рова 2000). В данном случае речь идет о так называемых индивидных именах. Ю. С. Степанов подчеркивает особый статус индивидных имен, специальный частный случай которых могут представлять имена собственные. Индивидные имена занимают колеблющееся положение между двумя полюсамисобственными именами и общими именами (Степанов 1981: 91).

Способность имен нарицательных к конкретнореферентной номинации свидетельствует о том, что по данному признаку между именами собственными и нарицательными, функционирующими в речи, нередко трудно провести строгую границу. ИС занимают особое место в ряду идентифицирующих имен как индивидные однореферентные именования.

В выделительно-дифференцирующую функцию онимов заложена способность указывать на «класс предметов, состоящий из одного элемента». Поэтому некоторые ученые определяли функцию антропонимов в речи как дейктическую и сближали их семантику с семантикой местоимений (обзор работ см.: Руденко 1988: 62−64), для которых также свойственно разделение общего (языкового) и индивидуального (речевого) в значении. Сходство и отличие ИС и дейктических слов рассматривалось Н. Д. Арутюновой (1999: 2−5). На дейктическую функцию ИС указывали в своих исследованиях А. А. Белецкий, Е. В. Падучева и др.

У имен собственных особенным образом проявляется классификационная функция. Долгое время считалось, что имя собственное лишено классификационного значения: «Человеческая практика делает необходимым создание для некоторых объектов единичных имен, которые отражают не классификационные объединения данного объекта с другими, подобными ему по определенным признакам, но индивидуальные особенности этих объектов внутри данного класса. Так возникают имена собственные, которые указывают на класс предметов, состоящий из одного элемента» (ЯН:ОВ, 249). Классификационной функции нарицательных имен противопоставлялась свойственная онимам функция индивидуализации: «В отношении их функций собственные имена можно было бы назвать индивидуализаторами, а нарицательные — классификаторами» (Белецкий 1972: 167). По словам Ю. А. Карпенко, функция собственных имен противопоставлена функции нарицательных как дифференциальная — классификационной: «Идентификация оказывается вполне конкретной только в собственных именах, а в нарицательных содержит элемент неконкретности», «размазанности», функция нарицательных имен «сводится к классификации, чего нет и в помине в собственных именах» (Карпенко 1980: 10).

В то же время существует мнение о том, что подход, при котором имена собственные оцениваются как слова, которые «называют индивидуальные предметы, входящие в класс однородных, но которые не несут каких-либо указаний на этот класс» (РГ-80), на современном этапе развития ономастики является непрофессиональным (Болотов 1993). Способность ИС к классификации отмечали многие известные исследователи. В. А. Никонов, размышляя о функциях личных имен, писал: «Ходячее представление, что имя служит для различения, нуждается, по крайней мере, в серьезной поправке: оно не только разделяет, но и вводит в ряд. Имя связывает носителя с другими носителями того же имени и с той группой общества, в которой оно принято, независимо от его исходного этимологического значения» (Никонов 1982: 32).

По мнению М. В. Никитина, «на практике существует тенденция закреплять за разными классами вещей различные имена собственные, так что, зная это распределение, можно уже по имени собственному составить определенное представление об обозначаемой вещи, о ее классе и признаках. Это описание тем точнее, чем жестче закрепление определенных собственных имен за определенными классами вещей» (Никитин 1988: 24). В некоторых случаях, по словам Ю. С. Азарх, «на классификационное значение, принадлежность этого имени собственного к определенному разряду наименований может указывать формант имени собственного при регулярности данной модели» (Азарх 1981: 6). Таким образом, классификационная функция может по-разному проявляться у различных разрядов антропонимов. У одних она выражена более ярко за счет специализации языковых единиц (календарные имена), формальных показателей (отчества, фамилии и др.), у других — едва ощутима (различные группы прозвищ, созданных на основе нарицательных слов и др.).

Классификационная функция, определяемая как функция «введения в ряд» (Никонов 1982: 32) или как функция «причисления» (Щетинин 1986: 159), в сочетании с дифференцирующей функцией позволяет исследователям описывать систему имен собственных как своеобразную систему координат и видеть ее сходство с системой счетных слов. Неотъемлемым общим свойством имен числительных и имен собственных признается способность к индивидуальной номинации (Чеснокова 1997: 23). Это сходство проявляется и в формальных признаках имен собственных: в современном русском языке составные антропонимы подобно составным числительным образуются путем «присоединения», «приклеивания» компонентов в строгой последовательности (Чеснокова 1997: 62). Связь ИС со счетными словами в древнерусском и старорусском языке отразилась в особой группе «счетных» антропонимов (Первый, Второй, Третьяк, Четвертый и т. д.), а в современном языке — в активности собственных наименований серийных предметов с числовыми индексами.

Результат подобных аналогий очевиден: имена собственные обнаруживают много сходных черт с другими классами слов, являются органической, а не изолированной частью лексической системы.

В современной науке функциональные аспекты антропонимии изучаются преимущественно на материале художественных текстов (образные, символические, характеристические, стилистические функции). В литературной ономастике разрабатывается проблема актуализации имен собственных в тексте (Болотов 1970 и др.), описываются степени и ступени семантизации онима под влиянием парадигматических и синтагматических связей в контексте (Фонякова 1990, и др.). Исследователей поэтической ономастики привлекают и интертекстуальные функции антропонимов в литературном произведении (Хамовникова 2000, и др.).

В ряде научных работ отражены результаты изучения гетерономина-тивности лица в речи (Гак 1972; 1999; Арутюнова 1977; Падучева 1996), описанию функций антропонимов в составе текстовых парадигм кореферентных номинаций лица — «номинативных цепочек», включающих имена собственные, апеллятивы, местоимения, индивидуальные дескрипции (Гореликова 1980; Фролова 1993, и др.).

В отечественной науке последних десятилетий появилось большое количество диссертационных исследований по изучению функций имен собственных, в том числе антропонимов, в современном английском языке (Ермо-лович 1981; Колмакова 1988; Катерлина 1998), в английской литературе и современной английской и американской прессе (Чавпецова 1989; Алейникова 1991; Гайдук 2001, и др.). Собственно русская современная антропонимия остается менее изученной в функциональном плане.

Интерес к функциям русских антропонимов в повседневной речи заметно усилился в последнее время в связи с возросшим интересом к изучению лингвистической прагматики. В появившихся публикациях по данным проблемам предлагается изучать антропоним в дискурсе, отражающем личную сферу говорящего (Васильева 2002). Такой подход требует рассмотрения имен собственных в ряду других средств номинации человека в речи. «Внимание к прагматике собственных имен предполагает сопоставление СИ с двумя другими классами слов, служащими идентификации индивида в дискурсе — с именами нарицательными и дейктическими словами» (Васильева 2002: 16−17). Но пока исследуются случаи, наиболее ярко отражающие прагматические установки, например, антропонимы-обращения (Нестерова 1999; Занадворова 2000).

Особую актуальность имеет вопрос о функциональных особенностях имени собственного для исторической ономастики. Исторический материал позволяет изучать антропонимию в трех аспектах: номинативном, коммуникативно-прагматическом и стилистическом. Функциональный анализ имени собственного требует рассмотрения антропонима в структуре высказывания, текста. Однако установление функций антропонимов прошлых эпох в языке и речи чаще всего сводится к описанию их типичных употреблений, как правило, ориентированному на выявление различий тех или иных групп антро-понимических ресурсов и сопровождаемому выводами об истории формирования системы именований лица в деловой письменности определенного периода.

Состав старорусских личных именований, их стратификация описаны в многочисленных исследованиях (см. работы В. К. Чичагова (1959), В. В. Па-лагиной (1968; 1976), С. И. Зинина (1969), В. А. Никонова (1970; 1974; 1988; 1986, и др.), Н. К. Фролова (1972), С. Н. Пахомовой (1984), М. Вуйтовича (1986), Л. В. Карловой (1991), И. М. Ганжиной (1992), Е. Л. Гвоздевой (1993), И. А. Королевой (1995, 2000), и др.), в то время как изучению функционирования именований в речи уделялось меньшее внимание.

Редко какое исследование антропонимии прошлого обходится без указания на идентифицирующе-дифферещирующую функцию личных имен, патронимов и фамилий. Однако исследователи истории антропонимии нередко отождествляют понятие идентификации лица и антропонимической номинации (предмет назван именем собственным — значит идентифицирован). Например, номинация и идентификация не разграничиваются в концепции А. А. Белецкого. Это нашло отражение в характеристике основных функций имени собственного, к которым были отнесены «номинативная, или идентифика-тивная функция (функция номинации, или идентификации)» и функция индивидуализации — «способность назвать (идентифицировать) единичный, неповторимый факт действительности» (Белецкий 1972: 8, 17). В работах по исторической ономастике также под идентификацией понимается «номинация с учетом степени известности лица другим» (Королева 2000: 40, 48). Между тем идентификация и номинация — существенно отличающиеся друг от друга явления.

Идентификация применительно к имени собственному должна рассматриваться, во-первых, как установление тождества онима всем другим кореферентным ему дескриптивным номинациям индивида (иначе — установление соответствия имени представлению о единичном объекте, обладающем индивидуальной совокупностью признаков). Во-вторых, идентификация предполагает установление тождества объекта самому себе при употреблении имени в разных контекстах (Арутюнова 1999: 273−293).

Номинация именем собственным может сопровождаться идентификацией объекта: «Маша — дочь покойного капитана Миронова» (отношения тождества объективны, фактуальны, статичны, константны, соединяют корефе-рентные имена, симметричны) (Арутюнова 1999: 278). В некоторых других случаях, напротив, может наблюдаться дезидентификация индивида (нетождественность объекта самому себе в разных ситуациях): «Это уже не та Маша, которую мы знали раньше». Не идентифицируется объект и в случаях неопределенных номинаций: «А еще там была какая-то Маша». Недиффе-ренцированность основных функций имени собственного лишает функциональный анализ антропонимии конкретного предмета исследования. Требуют более пристального внимания и особенности проявления номинативной и идентифицирующе-дифференцирующей функций у разных групп онимов.

В отечественной науке выявление и описание специфики старорусской антропонимии и ее функционирования в составе именования лица нередко подменяется дискуссией о терминах (личное имя, прозвище, прозвание, патроним, фамилия) и о возможности их применения к историческому материалу. Между тем признаки, сближающие и различающие разные группы антропонимов, четко не выявлены. В этом смысле показательно, что календарные антропонимы и некалендарные личные имена обычно описываются разными способами и разными методами. Описание первых, как правило, исчерпывается количественно-статистическими характеристиками именника, соотношением канонических и неканонических вариантов имен, исследованием их социальной дифференциации. К некалендарным именам применяются методы реконструкции исходных апеллятивов, их тематическая и лексикосемантическая классификация. Методика описания календарных и некалендарных имен почти не имеет общих точек пересечения. Поиск единого метода исследования разных по происхождению и функционированию антропонимов продолжает оставаться одной из актуальнейших проблем исторической ономастики.

Описание функций антропонимов в существующих исследованиях чаще всего исчерпывается выявлением их способности выступать в качестве первого, второго или третьего компонента именования. Контекст функционирования антропонима определяется минимально — как антропонимическая формула именования лица.* Ограничение анализа функций антропонима (которые отождествляются с формальным расположением слова в именовании) рамками антропонимической формулы является не только недостаточно результативным, но и не всегда объективным.

Беспомощным оказался формальный метод при изучении истории фамилий. Как известно, фамилия непосредственно связана с историей конкретной семьи. Описать историю фамилии — значит проследить изменение функций компонента, повторяющегося в именованиях представителей разных поколений одной семьи, родственников. Между тем история «третьего компо.

Например, И. А. Королева, рассуждая об отличиях разных групп некалендарных имен в ХУ1-ХУП вв., делает важный вывод о необходимости разграничения функций разных некрестильных антропонимов, но определять функции предлагает исключительно по формальным признакам: «а) наличие или отсутствие при антропониме слова прозвище или его синонимовб) позиция слова прозвище и некрестильного антропонима в структурной формуле именования лица, а при отсутствии слова — только позиция антропонимав) широкий контекст для определения значения термина прозвище или его синонима» (Королева 1999: 36). нента официального именования" обычно базируется на описании формальной структуры номинации (позиция в антропонимической формуле).**.

Описание системы антропонимических знаков только с позиции ресурсов именования не может быть основанием, достаточным для широкомасштабных выводов о функционировании антропонимии прошлого в языке и речи.

Изучение истории русской антропонимии связано с исследованием памятников письменности как древнерусского, так и старорусского периода. Старорусские деловые акты в работах по исторической ономастике традиционно служат источником сплошной выборки номинативных единиц и материалом, иллюстрирующим употребление тех или иных антропонимических средств. Чаще всего это тексты официально-делового или частно-делового характера, представляющие лишь одну, достаточно специфичную сферу употребления имен собственных.

Жанровая специфика исторической антропонимии, ее зависимость от типа текста, в котором она используется, постулировались уже в первых отечественных работах по исторической ономастике (Чичагов 1959: 9). Но данная проблематика нашла отражение лишь в немногих лингвистических исследованиях (Щетинин 1980; 1986; Королева 1999; 2000, и др.).

Русская историческая антропонимика, развивавшаяся в области изучения антропонимических ресурсов, наиболее ценными признавала тексты, содержащие массовый материал, разнообразный по составу имен собственных, Часто исследователи фамилий, решающие проблему их описания на ограниченном материале, не позволяющем рассматривать функционирование антропонима в официальном именовании лица в XVI в., прибегают к разнообразным условностям, предлагают считать патронимы, образованные от календарных имен полуотчествами, а от некалендарных — фамилиями (Ганжина 1994). поэтому основным ее источником традиционно считаются тексты массовой переписи (писцовые и переписные книги), различного рода приходные и расходные книги, в том числе вотчинные и таможенные. Привлечение других актов, за которыми признавался статус дополнительного, неосновного источника, носило случайный и не всегда последовательный характер. Нередко выводы о состоянии и развитии старорусской антропонимии делались только на материале писцовых и переписных книг без учета специфики этих документов.

Рассмотрение функционирования имен собственных в речи не может ограничиваться одной разновидностью текстов. Исследователи исторической антропонимии отмечают, что «привлечение для анализа памятников письменности разного целевого назначения, содержания, структуры, но соотнесенных с одной территорией, позволяет представить более полно картину функционирования личных собственных имен» (Парфенова 1993: 91). Без обращения к разножанровому актовому материалу невозможно решить вопрос о природе, структуре и функциях составного именования лица в деловой речи старорусского периода.

При обращении к актовому материалу разного назначения вызывают интерес различного рода интертекстуальные связи личных именований, нередко обусловленные как ориентацией составителя текста на определенные текстовые образцы, так и перенесением именований из одного текста в другой, цитированием, изложением содержания документов, использующих имена собственные. В связи с этим большую значимость для функциональной антропонимики приобретают комплексы текстов, содержащие именования одних и тех же лиц.

В данном исследовании предлагается функциональная характеристика старорусской антропонимии деловой сферы, которой ранее не уделялось пристального внимания в науке. Идеи функциональной лингвистики развиваются на новом для нее материале — антропонимии. Антропонимия в свою очередь исследуется на новом лингвистическом и методологическом уровне.

Целью исследования является комплексное описание функционирования старорусской антропонимии Русского Севера ХУ1-ХУ11 вв. в трех аспектах: номинативном, коммуникативно-прагматическом и историко-стилистическом.

Поставленная цель требует решения следующих задач:

1. Разработать последовательную теорию функциональной антропонимики, уточнить систему основных понятий и категорий, связанных с изучением онимов в указанных аспектах.

2. Определить языковые особенности антропонимов, повлиявшие на формирование и развитие норм именования лица в памятниках деловой письменности.

3. Выявить функциональную типологию антропонимических средств, отмеченных в памятниках севернорусской деловой письменности начального периода образования национального русского языка.

4. Описать специфику старорусской антропонимии деловой сферы с токи зрения функциональных категорий, охарактеризовать место антропонимов в системе средств номинации и характеристики лица в старорусском языке.

5. Исследовать коммуникативную обусловленность выбора антропонимических средств для номинации лица в деловой письменности как результат взаимодействия различных культурно-идеологических факторов.

6. Изучить антропонимию ХУ1-ХУН вв. как жанрообразующий признак, определить особенности функционирования антропонимов в разных типах и жанрах старорусской деловой письменности.

Объектом исследования в данной работе является антропонимия XVI—XVII вв., которая отмечена в памятниках деловой письменности, созданных на Русском Севере. Предметом исследования является функционирование антропонимии в деловых текстах ХУ1-ХУП веков.

Выбор объекта исследования не является случайным. Антропонимия рассматриваемого периода, который, по мнению многих ученых, являлся наиболее значимым для развития норм официального именования человека на фоне создания единого русского государства и формирования единого национального языка, вызывает огромный интерес. От данного времени сохранилось большое количество деловых текстов самого разнообразного назначения и состава, всесторонне отражающих использование антропонимов в разных сферах делового общения.

Севернорусская антропонимия ХУ1-ХУП вв. представляет собой огромный массив, полное и всестороннее описание которого не может быть осуществлено в одном исследовании. В настоящее время существует большое количество научных трудов по истории ономастики Русского Севера, которые могут оказать существенную помощь в решении задач настоящей работы. Антропонимия Пинежья исследовалась Г. Я. Симиной (1969; 1970; 1971; 1973), Белозерья — Т. В. Бахваловой (1972; 1985), Ю. И. Чайкиной (1969), Вологды и Вологодского уезда — Е. Н. Баклановой (1970), Ю. И. Чайкиной (1995; 2004; 2005), И. Н. Поповой (2002), Н. В. Комлевой (2002; 2004), Устюга Великого, Тотьмы, Устюжского и Тотемского уездов — Ю. И. Чайкиной (1982; 2005) и др. В большей мере изучены вологодские, белозерские и устюжские памятники деловой письменности. К научному анализу не привлекались источники по Каргопольскому, Важскому, Кольскому уезду и ряду других русских территорий Поморья и Крайнего Севера. Единичны публикации, в которых рассматривается антропонимия Тотемского и Двинского уездов (Чайкина 1982; 2001; 2005, и др.). Севернорусские источники использовались для сопоставительного рассмотрения антропонимии разных русских территорий (Палагина 1968; Зинин 1969; Семыкин 2000). История северных фамилий описывалась В. А. Никоновым (1980), а история женских именований в документах XVII в. — С. И. Зининым (1969), Ю. И. Чайкиной (1994; 2005).

Материал и источники. Работа выполнена на материале антропони-мии, отмеченной в памятниках деловой письменности ХУ1-ХУИ веков, который охватывает значительную часть территории Русского Севера.

К исследованию привлекались частно-деловые акты различного содержания (купчие, духовные, закладные, наемные, оброчные, порядные записи), поземельные акты, межевые памяти, росписи имуществачелобитные, следственные («судные») дела, допросные речи и др., как опубликованные, так и рукописные.

Большой корпус текстов представляют сотные, дозорные, писцовые и переписные книги ХУ1-ХУП веков по Важскому (1564 г.), Вологодскому (1503−1504- 1543−1544 гг., 1590 г., 1616−1617 г., 1629−1630 гг.), Вельскому (1682 г.), Белозерскому (1544 г., 1585 г., 1646 г., 1677 г.), Каргопольскому и Турчасовскому (1551−1553 гг., 1555−1556 гг., 1561−1562 гг., 1564 г., 1600 г., 1648 г. и др.), Двинскому (1552 г., 1560 г., 1563 г., 1578 гг., 1586−1587 г., 1593 г., 1646 г.), Кольскому (1574−1575 гг.), Важскому (1564 г.), Устюжскому (1557 г., 1623−1626 гг., 1671 г, 1677 г, 1676−1683 г.), Сольвычегодскому (Усольскому) (1586 г.- 1645 г.), Тотемскому (1631 г.), Пустозерскому (1574 г.) уездам, Устюжне Железопольской (1567 г.), Устьянским волостям (1636 г., 1639 г., 1664 г.).

Источником материала послужили «Таможенные книги Московского государства, т. 1-Ш. Устюг Великий. Сольвычегодск. Тотьма. 1633—1636, 1650—1656, 1675—1680» (М., 1950;1951), «Таможенная книга города Вологды 1634−1635 гг.» (Т. 1−3. М., 1983), таможенные книги Белозерской таможни 1661−1663 гг. (РГАДА, ф. 137, оп. 1. Белоозеро, ед. хр. 2), таможенная книга «Коротецка гостина берегу» Каргопольского уезда 1671−1672 гг. (РГАДА, ф. 137, оп. 1. Вятка (Хлынов). № 6а / И. Л. 191−212) — 10 издержеч-ных и приемных книг земских старост и целовальников Устюжского, Тотемского, Сольвычегодского уездов 1660—1670-х гг. (РГАДА, ф. 137), книги записи венечных пошлин Вологодского, Сольвычегодского уезда, Ляменгской волости Устюжского уезда XVII в. (ГАВО, ф. 496, ф. 883), сборные памяти по Троицкой волости Важского уезда (Северный археографический сборник. Вып. III. Вологда, 1973), крестоприводные книги 1645 и 1682 гг. по Устюгу Великому, Устьянским волостям, Пустозерскому уезду (РГАДА, ф. 137) и др. единичные источники. Антропонимия в монастырских учетных книгах рассматривалась на материале документов, составленных в Спасо-Прилуцком (ВХК I), Николаево-Коряжемском (Архив ВГИАХМЗ, ф. 4), Троице-Гледенском, Михаило-Архангельском и др. монастырях.

В общей сложности проанализировано более 50 тысяч личных именований различной структуры.

Методы исследования. В данном исследовании используются общие методы лингвистических исследований: описательный, сравнительно-сопоставительный, структурный, лингвостилистический, количественно-статистический, методики системного и функционального анализа, приемы классификации и контекстуального анализа.

Рассмотрение старорусской антропонимии в функциональном аспекте требует поиска интерпретационных методик, основанных на современных концепциях функционального анализа языка, учитывающих научные достижения современной теории референции, когнитивной и коммуникативной лингвистики. Работа с историческим материалом предполагает использование методов семантических реконструкций и моделирования коммуникативно-прагматического контекста, культурно-идеологических точек зрения составителя текста и его адресата.

Структура диссертации обусловлена целями, задачами и методологией исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка источников и сокращений.

ВЫВОДЫ.

Рассмотрение особенностей именования лица в различных текстах деловой сферы показывает, что наблюдаемые различия обусловлены рядом причин, среди которых можно назвать следующие. а) Структура антропонимической формулы зависела от назначения документа. Главным образом, это нашло отражение в использовании патронимов («прозваний по отцу»), значимость использования которых для обозначения прямых потомственно-наследственных отношений между лицами для именования тех или иных категорий населения в разных текстах была различной. Назначением документа определялось использование различного рода посессивных конструкций как в именовании лица, так и характеристике объектов, имеющих отношение к лицу. Во-вторых, в зависимости от назначения текста по-разному использовались откатойконимические, отпрофессиональные, оттопонимические антропонимы (индивидуальные и фамильные прозвища). б) Непосредственное влияние на структуру именования и компонентный состав антропонимической формулы оказывало место документа в документообороте, круг потенциальных пользователей, сфера применения. Акты на землю и имущество являлись юридическим документом, сопровождавшим объект купли, передачи, аренды и расчитанным на долговременное использование, что требовало максимально полного указания сведений о владельце или покупателе. Структура именования лица в приходо-расходных книгах определялась прежде всего их использованием в узком кругу лиц. Учетно-финансовые документы в первую очередь фиксировали движение денежных средств, именование лица ограничивалось минимальными средствами, достаточными для его идентификации. Крестоприводные книги, хотя и отражали задачи общегосударственных политических акций, не обладали статусом юридического документа, от которого зависело правовое и имущественное положение именуемых, а потому использование в них предельно лаконичных двухкомпонентных формул вполне закономерно. в) Номинация лица и ее функции находились в непосредственной зависимости от речевой структуры текста, объективированного или субъективированного характера изложения, обязательности соблюдения ролевых и этикетных правил именования и самоименования лиц. В связи с этим деловые, тексты XVII в. можно разделить на три группы: а) тексты с подчеркнуто т субъективированным изложением (например, челобитные), б) тексты с подчеркнуто объективированным изложением (например, документы массовой переписи), в) тексты комплексного характера, цитирующие разные источники, сопоставляющие разные точки зрения на рассматриваемую ситуацию (следственные дела, расспросные речи и др.). Из общего массива деловых текстов значительно выделяются челобитные, служебные отметки, сопровождавшие текст (подписи писцов, тексты-скрепы, тексты-рукоприкладства). г) На использование определенных групп антропонимических средств (в первую очередь модификатов личных имен) огромное влияние оказывала значимость признака равенства / неравенства правовых и социальных статусов именуемых для отношений, описываемых или регламентируемых в тексте. д) Использование апеллятивных средств номинации лица, распространявших антропонимическую формулу, было обусловлено формуляром документа и его возможностями для указания признаков, значимых для идентификации человека при помощи контекста. Фиксированное положение антропонимических формул в структуре документа определяло характер повторных номинаций лица в тексте. е) Принципы именования и состав антропонимических формул в некоторых типах документов, например писцовых и переписных книгах, регламентировались специальными инструкциями («наказами», «памятями») по их составлению. Изменение писцовых стандартов протекало не стихийно, оно предписывалось текстами, регулирующими делопроизводство в той или иной сфере.

Значимым фактором, определявшим функционирование антропонимов в деловых текстах, являлись разнообразные интертекстуальные связи, следование текстовым образцам, взаимодействие и взаимовлияние формуляров разных документов. Особенно ощутимо влияние моделей именования, используемых в общегосударственных переписях, на акты местной деловой письменности, что было связано с социально-экономическими преобразованиями XVII в, изменением системы налогообложения и, соответственно, принципов учета податного населения в переписях.

В XVII в. в писцовых материалах, относящихся к Русскому Северу, прослеживается взаимодействие разных типов текстов, непосредственно отразившееся на использовании антропонимии, ориентация новых переписей на предыдущие, взаимодействие формуляров писцовых и переписных книг.

Разнообразие источников, для которых были характерны свои типичные номинации лиц, используемых писцами при создании писцовых и переписных книг, также лишало официальное именование формального единообразия. Для некоторых типов текстов характерно цитирование разных источников в пределах одного документа или документального комплекса (например, следственного дела).

Антропонимическая система на протяжении двух рассматриваемых^? столетий является достаточно стабильной, не претерпевает существенных изменений. Обстоятельно описанный в научной литературе переход от двух-компонентной к трехкомпонентной официальной формуле в документах писцового делопроизводства (писцовых и переписных книгах) второй половины XVII века не был единым общим процессом для деловой речи рассматриваемого периода. Общей тенденцией являлось изменение характера двух-компонентной формулы, активизация модели «личное имя + фамилия», которая для более ранних источников являлась нерегулярной. Изменения, наблюдаемые в официальном именовании и особо ощутимые во второй половине XVII века, не являются следствием развития системы антропонимов, а отражают процессы, происходящие в приказном языке и связанные с принципами именования человека в документе.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Особый статус имен собственных в лексической системе проявляется в том, что в сознании носителей языка они в большей мере, чем нарицательные слова, связаны с процессами имятворчества и имянаречения. Антропонимы несут в себе отражение не только образа именуемого лица, но и образа имя-дателя и самого акта присвоения имени объекту.

Представление о языке и культуре на определенном этапе их развития — это знание, преломленное через призму сознания человека определенной эпохи. Исследователь исторической ономастики имеет дело с множественностью «образов» языка — ментальных образований, существовавших в прошлом и существующих в наши дни. Язык, объективно представленный в памятниках деловой письменности в своем разнообразии, и «образ» языка, обусловленный его интепретацией, требуют осмысления в качестве самостоятельных объектов научного анализа.

Изучение русской антропонимии не должно основываться на ретроспективных проекциях современных представлений об официальных и неофициальных, «основных» и «дополнительных» индивидуальных средствах номинации человека на ономастикон других исторических эпох. Это предъявляет строгие требования к выбору научной методики изучения имен собственных.

Новый функциональный подход к изучению русской антропонимии позволяет описать природу официального именования лица в донациональ-ный периодвыявить признаки, обусловливающие организацию многомерной функциональной системы антропонимических знаков, определить специализацию ее элементов.

Имя собственное возникает и функционирует в пересечении различных модусов, отражающих сложную систему точек зрения на именуемый объект и его имя. Модусы антропонимии могут проявляться как на уровне языка, так и на уровне речи, продуктом которой является завершенный письменный текст определенного содержания.

Основные подходы к изучению функциональных свойств старорусской антропонимии определяются спецификой исследуемых источников. Официальное именование ХУ1-ХУП вв. носило речевой характер, его функционирование было обусловлено сложным соотношением общерусских, локально-территориальных и индивидуальных черт деловой речи.

Русская антропонимия в ХУ1-ХУП вв. сохраняет не только живые связи с лексическими и синтаксическими единицами, породившими ее, но и отношение к функционально-семантическим категориям старорусского языка, в структуре которых она занимает периферийное положение.

Система номинаций лица в официальных документах ХУ1-ХУН вв. являлась вторичной антропонимической системой, моделирующей отношения в сфере делового общения. Актуальная антропонимия в севернорусских актах деловой письменности того времени не только испытала формальные преобразования, которые нашли отражение в унификации формул, замене антропонимов их гиперкорректными вариантами, превращении антропосоче-таний, закрепленных в социолекте той или иной территории, в разовые речевые номинации, удовлетворяющие задачам текста. Особенности антропонимии, употребительной в повседневном обиходе, «обрабатывались» сознанием писца — составителя документа, а сама антропонимия подвергалась оценке с точки зрения нормативности, стандартности, облигаторности. В этих условиях огромное значение приобретал субъективный фактор, определявший выбор модели именования, средств номинации, их оценку с точки зрения соответствия назначению документа и деловому этикету.

В рассматриваемый период развиваются и изменяются принципы функционирования в деловой речи антропонимов различных разрядов. Все наблюдаемые преобразования связаны с изменением системы внешних модусов, характеризующих официальное именование лица как особый вид деятельности субъекта речи — старорусского писца, и находящих отражение в структуре номинации человека.

Использование тех или иных способов антропонимической номинации лица в старорусском документе не было строго регламентировано, что создавало относительную свободу в выборе средств номинации и определяло разнообразие именований, используемых как в одном, так и в разных деловых текстах для называния одного и того же человека. Вместе с тем обращает на себя внимание несомненное однообразие моделей именования, подчиненность их общим принципам номинации лица при помощи антропонимов. Во многом это было обусловлено существованием приказного языка, обеспечивавшего употребление стандартных формул разными писцами, унифицировавшего не только формуляр документов, но и лексические средства, наполнявшие его.

При отсутствии строгих правил именования, принятых официально, широкий контекст различных документов продуцировал сходные по структуре антропонимические формулы, способствовал сохранению единообразия именований, создавал условия для идентификации одного и того же лица и его родственников делопроизводителями, работавшими с разными по назначению документами.

Изучение истории русской антропонимии требует дальнейшего развития методологии и методики функционального анализа. Проведенное исследование антропонимического материала, извлеченного из актовых текстов ХУ1-ХУП веков, показало целесообразность рассмотрения индивидуальных именований лиц в составе различных парадигм, внутри которых антропонимы дифференцируются не только по формальному признаку, но и условиям их употребления в текстах. Антропонимические формулы и построенные на их основе официальные именования разных лиц были связаны разнообразными формальными, типологическими, кореферентными и другими связями, вступали в отношения тождества, включения, пересечения.

Первый тип парадигм актуальных антропонимов, объединенных общей референтной соотнесенностью — номинативные парадигмы. Их анализ позволяет говорить о том, что парадигмы номинативно эквивалентных (корефе-рентных) актуальных именований, различавшихся степенью стандартности компонентного состава и коммуникативно-стилистической окрашенностью, формировались в результате сложного взаимодействия речевой антропони-мии и потенциальных антропонимических ресурсов. Реализация того или иного типа номинативных парадигм в деловом тексте характеризует, во-первых, тип самого документа, а во-вторых, индивидуальные особенности писца и ситуации составления делового акта.

Межтекстовые и внутритекстовые номинативные ряды именований одного и того же лица дают возможность определения состава потенциальных антропонимов, характеризуемых особой «ономастической» функцией в языке — способностью выступать в качестве индивидуального обозначения различных однотипных объектов действительности (в данном случае — конкретных лиц) — и регулярно воспроизводимых в деловой речи рассматриваемого периода. Отношения номинативной вариантности связывали и потенциальные антропонимы. Но потенциальные и актуальные антропонимы входили в разные по составу единиц и характеру отношений парадигмы. Пересечение парадигм актуальных и потенциальных антропонимов носило формальный характер.

Помимо номинативных рядов в числе функциональных объединений антропонимов, большую значимость имели ряды, объединенные формально-отождествительными отношениями. Данные отношения связывали употребления одного и того же антропонимического компонента или формально тождественных единиц в именованиях разных лиц.

Третий тип функциональных рядов в антропонимии может быть определен как функционально-семантические парадигмы, которые объединяли номинативно свободные или номинативно связанные компоненты антропосочетаний на основе совпадения функций, реализуемых ими в именовании лица (патроним наов/-ев/-ин — описательная (дескриптивная) конструкция патронимического назначения — прозвище отца, наследуемое именуемымфамилия как различные способы передачи потомственно-наследственных отношений между людьмиразличные средства именования женщины по мужу и т. п.). Функционально-семантические парадигмы включали в себя как специализированные, так и неспециализированные компоненты именования. Рассмотрение средств номинации лица в составе подобных парадигм позволяет выявить взаимовлияние и взаимообусловленность компонентов именования.

Различные типы функциональных парадигм дополняют друг друга, характеризуют употребление антропонимии в речи с разных сторон. Их анализ необходим для выявления потенциальных свойств и реальных функций старорусских антропонимов в языке и речи.

Речевой характер большинства исследуемых антропонимических формул обусловливает невозможность их анализа вне конкретного контекста, поэтому многие известные выводы, касающиеся истории русского официального именования и сделанные на базе сплошной выборки материала без учета специфики документа и того, в какой части его формуляра использована антропонимическая формула, требуют уточнения, корректировки.

Выявление функциональной типологии антропонимических единиц определяет необходимость дальнейшего изучения различных контекстов и конситуаций их употребления.

Изложенные теоретические положения и практические результаты диссертации способствуют становлению функциональной ономастики как нового направления в изучении истории русских имен собственных.