Прозаическая циклизация и ее роль в русском литературном процессе 1820-30-х гг

Одна из наиболее существенных и до сих пор не вполне решенных проблема цикловедения: какие именно тексты могу г и должны быть отнесены к циклическим, то есть проблема границ рассматриваемого явления. Между тем эго первый вопрос, который встает перед исследованием и от решения которого во многом зависят пути дальнейшего анализа и, соответственно, его результаты. Тем, как этот вопрос решался до сих пор, обусловлена и мера изученности явления на сегодняшний день — то, какие именно аспекты рассмотрены подробнейшим образом, а какие остаются за пределами внимания исследователей.

Нерешенность вопроса об объеме явления связана главным образом с той высокой вариативностью, которую допускает цикл. «.Многообразие циклических форм в литературе настолько велико, а представления о них настолько противоречивы, что в литературоведении до сих пор нет еще более или менее ясного понимания того, что же собственно следует понимать под словом «цикл» «1. Вариативность форм циклизации не только уводит от точного определения, но скрывает и сам объект исследования.

Какой в этой ситуации может быть исследовательская позиция? — Возможный и самый, казалось бы, надежный путь — «допускать различия в употреблении понятия и при этом не смешивать объекты анализа, не вносить ненужную путаницу в цели и методы их исследования"2. Речь идет об ограничении, действительно необходимом в ситуации, когда разнообразие текстов так велико, что любая попытка свести их вместе и рассматривать с одной, общей для всех точки зрения оказывается интерпретаторским насилием и не дает результатов. Позиция эта позволяет.

1 Дарвин M. Н. Художественная циклизация лирики // Теория литературы: В 4-х тт. Т. 3. М., 2003. С. 467.

2 'Гам же. С. 477. обойти волчыо яму неопределенности и успешно анализировать конкретные (пусть и разнообразные) проявления циклизации.

Достаточно успешную реализацию такой позиции можно видеть в многочисленных как русских, так и зарубежных исследованиях поэтики лирических циклов. Почему можно предполагать, что проблема вариативности предмета исследования может встать более остро при разговоре о прозе?

Считается, что наиболее естественной, «соответствующей специфике литературного рода"1, циклизация является именно для лирики. Стиховая речь действительно может бьпь увидена как «органичный, «готовый» язык циклообразования"3, если одним из важнейших структурных механизмов цикла признать его повышенную ассоциативность, актуализированность парадигматического принципа смыслообразования. («В пределах цикловой конструкции ассоциативность выступает в качестве универсального конструктивного механизма художественной семаптизации целого"6). Второй особенностью, которая провоцирует циклообразование в поэзии, признается «ослабленность границ» лирического текста. Несколько стихотворений могут быть «объединены в единую поэтическую структуру при помощи самых различных конструктивных приемов, главным из которых является единая сквозная тема или, что еще чаще, единая о авторская эмоция». То есть лирический цикл осуществляется в первую Во г лишь некоторые из них: Альми И. JI. Сборник Е. А. Баратынскою «Сумерки» как лирическое единство // Альми И. Л. О поэзии и прозе. СПб., 2002; Вельская Л. JI. Сфукгура лирическою цикла (С Есенин «Любовь хулигана») // Проблемы сюжета и жанра художественного произведения. Алма-Ата, 1977, Дарвин М. Н. Поэтика лирического цикла («Сумерки» Е.А.Баратынского). Кемерово, 1987;

Сапоюв В. А. Поэтика лирического цикла А. А. Блока. АКД. М., 1967; Спроге Л. В. Лирический цикл в дооктябрьской поэзии А. Блока и проблемы циклообразоваиия у русских символистов. АКД. Тарту, 1988; Старк В. П. Стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны.» и цикл Пушкина 1836 г. // Пушкин. Исследования и материалы. Т. 10. Л., 1982; Фомичев С. А. «Подражания Корану». Генезис, архитектоника и композиция цикла // Временник пушкинской комиссии 1978. Л., 1981; Mililer J. Das zyklische Prinzip in der Lyrik// Germanisch-romanische Monatsschrift 20. Heft ½. Heidelberg, 1932; Mustard II. The lyric cycle in German literature. NY, 1946; Der russische Gedichtzyklus. Ein Handbuch. Heidelberg,.

2006; Sloane D. A. Alexandr Blok and the Dynamics of the Lyric Cycle. Columbus, Ohio, 1988. 1 Дарвин M. H. Художественная циклизация лирики. С. 478.

5 Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX века. СПб., 1999. С. 31.

6 Там же. С. 15.

7 Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе 1840−60-х гг. АДД. СПб., 1995. С. 15.

8 Сапогов В. А. Лирический цикл и лирическая поэма в творчестве А. Блока // Русская jniicpaiypa XX века (дооктябрьский период). Калуга, 1968. С. 182. очередь как контекст, которому, в отличие от цикла прозаического, в значительно меньшей степени требуется формально выраженная основа объединения. Обнаруженная общность реализуется за счет соположения текстов. В результате, для лирического цикла особое значение нередко приобретает фигура редактора, который «эту связь эксплицирует9. Такая неавторская (редакторская или читательская— «рецептивная») циклизация— явление для лирики не необычное, для прозы же — достаточно редкое10.

Для прозаического цикла недостаточно ни сквозной темы, пи единой авторской эмоции, прозаический цикл требует эксплицированной основы объединения частей. «Художественная циклизация литера 1урных произведений в эпосе или драме <.> наталкивается на «непроницаемость» границ отдельных произведений <.> Циклическая связь (в эпическом тексте.— Е.Ш.) покоится на очень прочных, отличных от лирики основаниях: жанровых традициях историографии, семейной хроники, мемуаров, дневниковой формы"11. Та же фигура редактора в прозаическом цикле превращается в внутритекстовый структурный элемеш, гарантирующий целостность возникающего текста. В итоге, можно говорить о том, что структура прозаического цикла должна быть куда более строго организованной, чем структура цикла лирического.

Но как раз в силу изначально более жесткой организации прозаического цикла тенденция к вариативности оказывается едва ли не большей проблемой. Строгая организация структуры даеч более определенное представление о «должной» форме, которая в действительности реализуется в минимальном количестве текстов. В силу своей эксплицированиости принцип объединения также оказывается.

9 Примером могу служить статьи о ((рассыпанных" лирических циклах: Герштейн Э. Г. Об одном лирическом цикле Лермонтова // Лермонтовский сборник. Л., 1985; Фомичей С. А. Последний лирический цикл Пушкина // Временник п шкинской комиссии 1981. Л, 1985.

10 Дарвин М II. Художественная циклизация лирики. С. 478.

11 Там же. подвержен изменениям, разбивающим всякое представление о единстве прозаической циклизации.

Самим тестами задается представление о должной структуре цикла и ими же, в силу их разнообразия, мгновенно разрушается. Например, трудно не согласиться со следующим утверждением, касающимся как раз рассматриваемого периода: «Все разновидности прозаического цикла 2030;х годов XIX века <.> включают ситуацию беседы как структурообразующую, будь то циклы идеологические, фольклорно-бытовые или сложные, «синтетические» циклы-книги Пушкина и.

I ^.

Гоголя" Это суждение продиктовано как раз жесткой организацией циклов этого времени и, значит, вполне оправданно. Между тем, «ситуация беседы» может быть как очень редуцированной в текстах, которые традиционно воспринимаются как циклизованпые («Повести Белкина» А. С. Пушкина), так и весьма разработанной в повестях, коюрые сложно признать циклами («Привидение», «Орлахская крестьянка» В. Ф. Одоевского). Столь, казалось бы, ясный ориентир оказывается утрачен.

Возможно ли, погрузившись в это разнообразие сходных явлений, «допускать различия в употреблении понятия и при этом не смешивать объекты анализа»? Как разграничивать собственно цикл и явления, близкие к циклу? Следует ли их вообще разграничивать? Если такое разграничение удастся, то не утратим ли мы вместе с неопределенностью что-то весьма существенное для понимания исследуемого явления?

Представляется, что к вариативности циклизованных текстов можно подойти не как к препятствию, а как свойству изучаемого явления.

Как указано Л. Е. Лягшной, циклизация как принцип организации художественной формы может быть признана явлением общим для разных видов искусства (речь, в частности, идет об аналогичных способах.

12 Ляпина Л В. Циклизация в русской литературе XIX иска С. 49−50. организации целого в музыке и живописиь). Тем более следует полагать, что принцип такого уровня универсальности может реализовываться и в достаточно далеких друг от друга литературных формах. Суть этого явления в самом общем его смысле может быть сформулирована как объединение в некое достаточно устойчивое единство ряда вполне самостоятельных элементов (текстов— если мы говорим только о литературе). Под это определение могут подпадать тексты друг от друга весьма далекие, в том числе журналы, альманахи, собрания сочинений, сборники произведений разных ав торов, «рецептивные циклы» — явления, которые, казалось бы, невозможно описывать в одном ряду, но в основании структуры которых лежит один и тот же принцип, предполагаюи1ий соединение разнородного.

Именно в такое, расширенное представление о цикле вписывается использование этого термина В. В. Виноградовым, прибегающим к понятию «» неистового" цикла" для обозначения круга текстов, сопряженных в сознании читателей на основании их поэтики («» ужасная" поэтика"): «В плоскости «литературного сознания» эпохи художественные произведения группируются в циклы. Эта циклизация меньше всего может быть смешиваема с понятием о художественной системе школы <.> Циклизация производится по отдельным «характерным» приметам, которые и выступают как критерии классификации и опознания современниками наличной литературной продукции. Писатели в своем творчестве так или иначе ориентируются на эти формы циклизации, иногда сознательно их разрушая. Ведь группировка литературных произведений по циклам определяется сходством лишь немногих, наиболее резких конструктивных моментоввообще же стилистические формы в пределах одного цикла могут быть явно противоречивыми и враждебными"14.

13 Там же. С. 8, 23.

14 Виноградов В. В. О литературной циклизации (По поводу «Невского проспекта» Гоголя и «Исповеди опиофага» Де Квинси) // Виноградов В. В. Поэтика русской лшературы: Избранные труды. М., 1976.

Такая интерпретация термина «цикл» — характерный пример неустойчивости употребления данного понятия. «Такая широта его толкования приводит к тому, что термин перестает существовать как строго научное поянтие"15. Однако широта э та оказывается одновременно вполне оправдана тем, что в конечном счете эти очень далекие друг от друга явления организованы согласно общему принципу— принципу соединения ряда самостоятельных элементов в новое контекстное целое.

Возможность расширить проблему циклизации в область единств, возникающих в границах всей литературной традиции или всего творчества одного писателя, будет учитываться как потенциал развертывания темы и отчасти будет рассмотрена в связи с таким явлением, как «рецептивный цикл», однако данное исследование ограничится изучением явления циклизации в тех формах, которые оно приобретает в формально закрепленных волей автора текстах. Почему?

При том что широта возможных проявлений циклизации на сегодняшний день уже осознанна, остается значительный круг текстов, отношения которых с циклом отрефлексированы не вполне. Речь идет о «промежуточных» формах, роль которых либо недооценивается (если внимание исследователя концентрируется на «ядре» явления), либо нивелируется (если они рассматриваются вместе с более последовательными проявлениями циклизации), либо сужается (когда отдельные варианты этой переходности рассматриваются изолированно от других).

Как точно замечено Л. Е. Ляпиной, «явление циклизации в его историческом бытовании оказывается как бы растворенным в «челе» искусства, заявляя о себе и своих возможностях эпизодическими проявлениями то тем, то иным образом"16. Уже эта формулировка указывает па то, какое значение может иметь изучение этих.

15 Золотарева О. Г. Проблема «несобранного стихотворного цикла» 40−60-х п XIX века. АКД. Томск, 1982. С. 3.

16 Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX века. С. 25. эпизодических, но постоянных проявлений циклизации, всевозможных «переходных» и «смежных» форм: это путь к осознанию каких-то существенных моментов развития литературы, процессов, происходящих в «» теле" искусства". Однако именно эта, столь многообещающая сфера остается недостаточно изученной во многом потому, что существующие подходы к анализу циклов не предоставляют нам возможности ее полноценного описания.

Сведение вместе разнородных явлений основывается на представлении о циклизации как о «структурном механизме, который *7 допускает самые разнообразные вариации.» Этот подход, снимающий многие проблемы, не учитывает, однако, того, что «в определенных исторических условиях тенденция циклизации может порождать собственно жанровую традицию"18, то есть, по сути, скрывает от нас специфичность описываемого явления. Жанровая определенность цикла может быть предметом дискуссии, однако тот факт, что в некоторые периоды возникают легко воспроизводимые, канонизированные» формы цикла, наделенные рядом узнаваемых особенностей, не может быть подвергнут сомнению и должен быть как-то осмыслен и учтен.

Альтернативой данному подходу является разделение «цикла» и «циклизации» («под циклизацией в современном литературоведении принято понимать продуктивную тенденцию, направленную на создание особых целостных единств— циклов"79). Такой подход предполагает необходимое выделение «ядра» явления (цикла как жанра) и периферии, где можно говорить о проявлении циклизации как «продуктивной тенденции». «Художественная циклизация не сводится только к возникновению циклов как таковых. Художественная циклизация— это.

17 «It is iather a structural device that admits of the most varied adaptations» (Mustard H. The lyric cycle Jn German literature. NY, 1946. P. 1).

18 Ляпина Jl. В. Литературный цикл в аспекте проблемы жанра // Проблемы ли1сратурныч жанров. Томск, 1990. С. 27.

19 Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX века. С. 8. более широкая возможность образования многообразных циклических форм в процессе исторического развития литературы."20.

Что понимать под «периферией» циклизации и как отделять центр от периферии? — «Цикл как явление жанрового порядка оказывается противостоящим таким явлениям, как книга, сборник, его раздел, подборка, публикация"21. Цикл, таким образом, отграничивается от сходных явлений как некая устойчивая, закрепившаяся, воспроизводимая или сопряженная с определенным мировидепием форма.

Этот теоретически вполне приемлемый подход при анализе конкретных текстов конкретной эпохи сталкивается с большим количеством проблем. И первая из них: когда мы ставим вопрос об отделении цикла от периферийных явлений, возникает вопрос о критериях этого разделения: какие признаки цикла являются обязательными, а что может изменяться, не разрушая данную художественную форму? Удовлетворительного ответа па него не находится, и, видимо, это не меюдологическая недоработка, а сопротивление материала. Например, любая попытка отделить циклы от сборников неизбежно приведет к разногласиям, потому что основанием для разграничения оказывается, в конечном счете, мера редуцированности рамки, ненадежная в качестве критерия, как и любой другой количественный признак. Л. В. Лянина признает за новеллистическим циклом возможность редукции рамки: «В новеллистическом цикле <.> «разорван» текстовый пласт, соответствующий ситуации рассказывания новеллон может присутствовать в виде межтекстовых «вставок», либо оказаться свернутым до уровня заголовка, подзаголовка, авторских примечаний"22. Такая позиция представляется во многом оправданной, потому то речь действительно идет о явлениях между собой связанных, однако в результате циклы и сборники рискуют быть увидены как явления одною.

20 Дарвин М. Н., Попа В. И. Циклизация в творчестве Пушкина. Новосибирск, 2001 С. 28.

21 Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX пека. С. 33.

22 Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX века. С. 160 порядка, что недопустимо, если мы говорим о цикле как о явлении жанровом, а не только о структурной тенденции.

Вторая проблема во многом сопряжена с первой. Даже если оставить в стороне вопрос о точности 1-рапицы, приходится решать, что именно можно считать периферией циклизации, а что к ней не имеет никакого отношения. Универсальность принципа циклизации вполне осмыслена по отношению к нежанровым единствам, целостность которых в значительно меньшей степени выражена, чем целостность цикла как жанра (например: «.Та или иная циклическая форма может быть рассмофеиа как определенная разновидность контекста, будь то лирический цикл, книга стихов или раздел стихотворного сборника>Г — или: „Процесс циклизации в лирике середины XIX века отражается и в ряде „промежуточных“ форм, которые обнаруживают явное стремление к единству и завершенности, однако, но целому ряду причин им не обладают.“»). Между тем остается круг текстов, отличающихся от цикла не как жанрово неопределенное раздробленное единство от жанрово определенного единства. Это тексты, целостность которых выражена в большей степени, чем целостность цикла, -тексты, нередко образующие собственную жанровую традицию. Внутренняя раздробленность текста оказывается заметно пониженной, по само соотношение раздробленности и единства как конститутивный признак циклической конструкции сохраняется, а потому возникает возможность рассматривать эти тексты вместе с собственно циклами. Реализация этой возможности влечет за собой уже известную путаницу в применении термина «цикл» и недифференцированное рассмотрение разнородных явлений.

Так, А. С. Янушкевич описывает развитие цикла 1830-х гг. как движение от «лабораторного исследования» первых циклов («идеологического» цикла) через введение в циклическую структуру ъ Дарвин М Н. Художественная циклизация лирики. С. 480.

21 Золотарева О. Г. Указ. соч. С. 3. дневников, писем героев, сцен народной жизни («Страшное гадание» А. Марлинского, «Сильфида» В. Одоевского) к «фольклорно-бытовым циклам», где «структуру цикла образует уже не диспут, а ряд взаимосвязанных историй фольклорно-быгового, очеркового характера"23. В качестве примеров последнего приводятся народные рассказы Ы. Полевого, украинские повести Квигки, фольклорные рассказы Сомова. Исследователь привлекает материал очень богатый и, очевидно, имеющий отношение к циклизации, однако мера разнородности рассматриваемых текстов26 ставит под сомнение возможность па этом липериале выстраивать эволюцию цикла как жанра, а в работах Янушкевича речь идет именно об эволюции жанра. Такое «расширенное» представление о цикле, между тем, кажется совершенно необходимым: привлекаемые исследователями «переходные» тексты действительно имеют отношение к циклизации.

Таким образом, мы оказываемся в ситуации, когда необходимо как-то совместить представление о существовании устойчивых форм цикла (или, по крайней мере, представление об этой устойчивой форме, которое может реализоваться в очень незпачшелыюм количестве текстов) и круга явлений, которые от этого «ядра» цикла нельзя четко отграничить. Равно недостаточными оказываются и подход к циклу как к «структурному механизму», и подход к циклу как к устойчивому жанру. Равно недосточными, но равно необходимыми. Речь, таким образом, должна идти о совмещении этих двух принципов. При этом невозможно и ненужно разделять тексты, в которых циклизация реализуется юлько как некая структурная тенденция, и те, в которых она дает устойчивую жанровую форму. Такое разделение, как мы видели, в определенный момент оказывается тупиковым.

25 Янушкевич Д. С. Типология прозаическою цикла 30-х п XIX в. // Проблемы лигера1урны жанров Томск, 1972. С. 11.

26 «Сфлпное гадание"—односюжетпая повесть со вешвным рассказом- «Сильфида"—энисюлярно-дневниковая повестьфольклорные рассказы Сомова никогда не были собраны в цикл, ю ecu. самое большее, о чем можно говорить в данном случае, — это о повестях с диалогической рамкой- «народные рассказы» 11олевого — включены в сборники и т. д.

Представляется, что обнаружить взаимосвязь и взаимопереплетенпость этих двух принципов можно именно на уровне формально закрепленных текстовых единств, где напряжение между жанром и структурной тенденцией, которая воспринимается как ключевая для него, заметнее и где оно оказывается движущей силой развития формы. (Так, в описании эволюции цикла, предложенной Янушкевичем, этапным моментом развития оказывается введение в цикл дневников и писем, это совмещение может быть увидено и как обнаружение в эписголярно-дневпиковой повести структурообразующего принципа циклизации, и как возникновение продуктивного зазора между ними.) Соответственно, при анализе этого материала проще найти способ описания исследуемого явления, хотя оно и выходит далеко за) ранипы описываемой группы текстов, а именно циклов 1820−30-х годов и юкстов того же времени, в структуре которых можно обнаружить следы сходства с циклической конструкцией. Требуется еще выяснить, в чем именно может заключаться это сходство, однако уже из обзора литературы видно, что число такого рода «похожих» текстов велико и может быть умножено.

Разнообразие и неоднородность явлений, которые оказываются связаны с циклизацией, говорит также и о том, что мы имеем дело с явлением в литературном процессе в высшей степени значимым. Тут нельзя не вспомнить выдвинутое формалистами предположение о роли циклизации в формировании романа. Очевидно, что тезис потребует каких-то уточнений, однако, чтобы эти уточнения оказались возможны, необходимо с самого начала поставить вопрос об эволюции рассмачриваемых циклизованных форм, то есть о причиппо-следствениых отношениях между ними, а не просто о разнообразии.

Возможный способ представить полноцепную картину развития циклизации— это выявление структурных принципов, организующих цикл как жесткое жанровое единство, и описание их эволюции в иножанровых, самых разнообразных текстах, а также последующее обратное влияние этих «смежных» текстов на цикл и па формы от цикла еще более далекии. Такой подход позволит вписать рассматриваемое явление в историю литературы этого времени, увидеть его место и роль в ее развитии, высветить самостоятельное значение ряда, казалось бы, периферийных текстов и «переходных» явлении.

Актуальность исследования, таким образом, обусловлена тем, что все еще отсутствует единое представление об объеме циклизации, остается непроясненным значение вариативности этого явления, вопрос же о роли цикла в развитии литературы практически не поднимался со времен формалистов, то есть для современного цикловедения остается непоставлеппым.

Цель диссертации— рассмотреть развитие русской прозы 1830-х годов в свете одного принципа, а именно, принципа дискретности, наиболее последовательно реализующегося в форме новеллистического цикла.

Этим определяются задачи исследования:

1) выяснить, с чем именно связана потребность циклизации;

2) описать повествовательную структуру цикла и выявить' то ядро формы, которое обеспечивает ее развитие;

3) описать варианты использования актуализированных циклом повествовательных приемов в нециклизованной прозе этого времени;

4) проанализировать роль нециклизованных текстов в решении задач, поставленных циклом;

5) описать механизмы преобразования циклических элементов в ¦романные конструкции.

Сформулированные задачи предполагают сопряжение достаточно далеких друг от друга форм и максимально расширенное представления о «сходстве». В результате предметом исследования становятся не только более или менее последовательно оформленные циклы конца 1820-хначала 1830-х годов («Двойник, или Мои вечера в Малороссии» А. Погорельского, «Вечер на Кавказских водах в 1824 году».

A. А. Марлинского, «Повести Белкина» А. С. Пушкина, «Вечера на хуторе близ Дикапьки» П. В. Гоголя, «Вечер па Хопре» М. П. Загоскина, «Вечера па Карповке» М. С. Жуковой, «Рассказы на станции» В. II. Олипа, «Русские ночи» В. Ф. Одоевского), сборники, сходство которых с циклами, казалось бы, очень велико и которые нередко трудно отделить от собственно циклов («Рассказы о бывалом и небывалом» П. А. Мельгунова, «Мечты и жизнь» Н. А. Полевого, «Три повес ти» и «Новые повести» Н. Ф. Павлова, «Арабески» и «Миргород» П. В. Гоголя), и феномен «несобранных циклов», возникающих в пределах тома собрания сочинений («Домашние разговоры» В. Ф. Одоевского и «петербургские» повести Гоголя). Наравне с ними рассматриваются и тексты, включающие в себя только элементы циклизации (повести с диалогической рамкой и вставными сюжетамиповести с подзаголовками, отсылающими к несуществующему циклическом)' единству). Отдельное внимание уделяется жанрам, проявляющим тенденцию к циклизации (фантастическая повесть в разных ее вариациях у А. А. Бестужева-Марлипского, О. М. Сомова и II. В. Гоголя), а также обладающим сходной с циклом повествовательной дискретностью (путешествия, эпистолярные повести и тексты, возникающие па пересечении этих разножанровых тенденций, как например: «Пестрые сказки» В. Ф. Одоевского и «Фантастические путешествия барона Брамбеуса» О. И. Сепковского). Итогом исследования становится анализ «Героя нашего времени» М. Ю. Лермон това и «Мертвых душ» Н. В. Гоголя.

Методология. Описание исследуемых текстов опирается на современную теорию повествования, сложившуюся в работах.

B. В. Виноградова, М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмапа, Б. А. Успенского, Е. В. Падучевой, Ж. Женетта, В. Шмида и других ученых. Вопрос о развитии описываемых структур ставится в перспективе представления формалистов о литературной эволюции как изменении формальных элементов и их конструктивных функций и о системности каждой) отдельного элемента произведения. Кроме того в исследовании учитывается опыт деконструкции, рецептивной эстетики, а также, используются элементы мотивного анализа.

Научная новизна исследования. Впервые осуществлено многостороннее описание роли циклизации в развитии русской литературы 1820−30-х годов и, в частности, в формировании русского классического романа. Таким образом не только обнаруживается альтернативный путь работы с чрезвычайно разнородным материалом цикла, но и предлагается возможный вариант описания эволюции литературы этой эпохи, увязывающий вместе явления жанрово и структурно далекие.

5.4. Выводы.

Описание романов Гоголя и Лермонтова в свете лежащего в основании цикла принципа дискретности обнаруживает явную преемственность большой повествовательной формы по отношению к циклизованными текстами. Но связь эта осуществляется не за счет использования потенциальной бесконечности циклической структуры и не за счет увеличения сюжетности рамки и объединения ее сюжета с сюжетом вставной повести. Сами, но себе эти приемы, пусть и позволяющие развернуть достаточно масштабное повествование, удерживают его в пределах проблематики и возможностей цикла. Переход от цикла к романной форме происходит не за счет переноса и умножения приема рассказывания, а при посредничестве текстов от собственно циклической структуры удаляющихся, однако продолжающих работать с той же, заявленной в цикле проблематикой. Преобразование формы оказывается сопряжено с попытками выйти из смыслового тупика, до которого неизбежно доходит как до границ своих возможностей любая определившаяся художественная структура. При этом уже выработанные структурные элементы переходят в новую форму как носители определенной проблематики и, что важно, определенных способов с пей работать.

Предшествующее изложение наметило два пути ухода от циклической формы — не видоизменения ее, не рефлексии над ее возможностями и невозможностями, а именно ухода к принципиально новой повествовательной конструкции, так или иначе все-таки связанной с опытом цикла. Это, во-первых, объединение цикла с путешествием и эпистолярной повестью на основании общей для всех трех традиций дискретности повествования, а во-вторых, возникновение сборниковых единств, не опирающихся при своем возникновении на эксплицированный каркас рамки, как это происходило в диалогическом цикле, а апеллирующих к некому внешнему, прямо в тексте не явленному основанию объединения. Каждый из этих принципов дает ряд вполне самостоятельных и неоднородных текстов (то, что они в определенной степени остаются связаны с циклом как с одной из организующих их традиций, может быть сопоставлено с тем, как цикл сохранял связь с входящими в него жанрами). Каждый из этих принципов сам создает уже отдельную повествовательную форму, связывает их только общий корень диалогического цикла.

Хотя два описанных в этой главе романа и проще укоренить в одной из описанных тенденций («Герой нашего времени» как соединение цикла и одногеройной дискретности путешествия и эпистолярной повести- «Мертвые души» — сборников и «несобранных циклов»), но стоит предположить, что новый выход за пределы приобреппей определенность формы происходит тут за сче1 новою пересечения этих, уже самостоятельных линий. Основанием объединения разножанровых принципов в «Герое.» оказывается принцип сложенного решения, который реализуется, в частности, в смене способов повествования (одного недостаточного способа понимания другим столь же недостаточным), сопряженной с накоплением неразрешенных вопросов. Пришел этот принцип, как уже демонстрировалось, из сборников. И напротив, единство «Мертвых душ», выстроенных в соответствии с принципом отложенного обещания, скреплено пришедшей из путешествий одногеройностыо, причем одногеройностыо предполагающей выраженность и единство повествователя, чьей историей во многом и является излагаемое путешествие. Представляется, что такое свободное пересечение двух уже разошедшихся тенденций обусловлено 1ем, что формальная, уже не очень заметная связь сопряжена с вполне определенной, иусхь и достаточно широкой проблематикой, которая за этой формой закреплена и вмес1е с этой формой видоизменяется. В результате, обьединение форм оказывается следствием необходимого смыкания проблематики — возможных, взаимонеобходимых решений некой исходной проблемы, которая претерпела уже заметные преобразования, но допускает этот момент узнавания.

Заключение

.

Итак, к каким же итогам привела эта попытка рассмотреть достаточно небольшой отрезок истории русской литературы — с 1820-х до начала 1840-х годов— в свете одного принципа, а именно— принципа дискретности?

Цикл возникает на пересечении разнонаправленных жанров, когда осознается их взаимосвязь, обусловленная общностью предмета рассказывания, а значит, и стоящих перед ними вопросов (историческая хроника и народное преданиесветская фантастическая повесть и стилизация под фольклор). Их совмещение оказывается необходимым в меру несостоятельности каждой из жанровых моделей в отдельности и предполагает также совмещение разных типов повествователя, организации повествования и отношения к акту рассказывания.

Эта внутренняя необходимость в синтезирующей форме и делает возможной ее возникновение на пересечении уже завершившей свое развитие традиции сборников, организованных по принципу «вечеров», и рецепции немецкого романтизма. По отношению и к тому и к другому русские прозаические конца 1820—1830-х годов оказываются явлением вполне отдельным.

Новая форма не только наследует проблематику входящих в нее жанров, но проецирует ее в новое пространство, главной характеристикой которого будет его раздробленность — условие и одновременно следствие совмещения разнородного. Эта разнородность чревата собственными противоречиями хотя бы потому, что часто соединяется то, что соединено быть никак не может. Более того, сама структура, возникающая на пересечении принципа раздробленности и принципа единства как принципов разнонаправленных не может не таить в" себе каких-то неустранимых противоречий, хотя и является попыткой разрешить некую в пределах «чистого» жанра неразрешимую проблему.

Одним из таких структурных элементов цикла, призванных разрешить привнесенные конфликты и одновременно порождающих новые, собственно циклические, является диалог. Развертывание диалога снимает необходимость выбора между жанровыми моделями, которые оказываются закреплены за определенным рассказчиком, оно предоставляет в качестве альтернативы маятниковое раскачивание смысла от одного рассказчика к другому и, создавая пространство общего обсуждения, предоставляет возможность вывести конфликт из сферы сознания одного героя и таким образом найти подступы к его решению. При этом именно диалогической рамочной структурой возникает конфликт цикла между словом и реальностью, который может быть разрешен только через создание какого-то единого внутритекстового пространства, то есть через разрушение четкой структуры цикла с ее обязательными внутренними границами. Осознание этого конфликта происходит в форме обнаружения несостоятельности диалога и поиска альтернативной организации смыслообразования.

Уход от диалогической организации происходит в формах к циклу близких и нередко несущих не себе отпечаток связи с диалогом (формальная диалогическая завязка в «Вечерах па хуторе близ Дикапьки» Гоголя, неявленные рассказчики в пушкинских «Повестях Белкина», диалог в «Русских ночах», выполняющий уже совсем иные функции). При этом первоначально полемическая структура стремится стать восполняющей. Это оказывается возможно за счет явной редукции собственно диалогической организации, которая, однако, сохраняется как пространство, в котором и выявляются нуждающиеся в восполнении смысловые провалы. Структура диалога-спора уходит, по сменяющие се формы продолжают отсылать именно к ней как к исходной формулировке вопроса.

Проблематика цикла начинает решаться в смежных художественных формах: сама структура разваливается, но ряд се элементов оказываются своего рода концентрированным ее выражением — их появление провоцирует актуализацию всей «циклической» проблематики. Таким образом круг текстов, с которыми цикл оказывается связан, очень расширяется и всё это пространство дискретных текстов становится открытым для взаимодействия.

Взаимодействие со смежными дискретными формами (литературным путешествием и эпистолярной повестью) дает ряд переходных текстов, в большей или меньшей степени приближенных к одному из полюсов. Для цикла это взаимодействие оказывается опытом выработки нового принципа объединения, связанного с идеей одногеройности. Проблема поиска основы единства, отличной от маятника диалога, будет одной из ключевых в дискретных текстах, потому что, как показывает проведенный анализ, мотивпая структура сама по себе не может служить альтернативой выраженному принципу объединения, во многом будучи структурой вторичной.

Альтернатива формально выраженному принципу объединения обнаруживается отнюдь не в мотивпой организации, а в возможности, обнаруженной сборниками, а именно, в возможности апелляции к реализованному не в этом тексте принципу единства. Отсюда один шаг до представления о том, что отсылать можно к еще не реализованной и, в результате, вообще* не реализующейся (а значит, и не вполне известной) основе объединения. За счет такого рода манипуляции читательским восприятием оказываются возможны как сборники, построенные на невыполняющемся обещании, так и явление противоположное -— устойчивые «рецептивные» циклы, вполне оформившиеся (и за счет этого стабильные), но воспринимающиеся читательским сознанием как создающиеся им самим здесь и сейчас (текст моделирует ситуацию «невыполненного обещания», вынесенного за пределы текста смыслового итога, как бы возлагая на читателя ответственность за свое завершение). /.

На пересечении этих двух тенденции (одногеройности и принципа отложенного единства) возникают первые русские классические романы, которые не прямо, но вполне явно оказываются вписаны в традицию циклизации.

Что, в результате, можно сказать о рассмотренном здесь принципе дискретности и его реализациях в литературе первой трети XIX века?

Во-первых, принцип дискретности дает одно из самых ярких и влиятельных повествовательных явлений 1830-х годов— прозаические циклы, значению которых в литературе данного периода и было посвящено это исследование.

Во-вторых, с точки зрения напряжения между самостоятельностью частей и единством целого можно охарактеризовать практически любой художественный текст: по сути дела разбиение текста па главы и эпизоды — одно из возможных проявлений повествовательной дискретности. «.Текст эпического произведения отличает <.> фрагментарность, тем более заметная, чем ближе произведение к большой эпической форме. <.> .Эпический художественный текст состоит из фрагментов, вычленяемых на разном уровне и по разным критериям. Эта его особенность вполне коррелирует с издавна отмечавшейся в качестве признака «эпичности» самостоятельностью частей или элементов самого изображенного мира (самодовлеющего значения отдельных событий или целых историй, мест действия или целых «миров», моментов времени и эпох, периодов, возрастов героя и т. д.), между которыми преобладают.

АО чисто сочинительные связи"" «. В рассматриваемый период это напряжение становится предметом специальной рефлексии и разработки.

Наконец, в-третьих, цикл, соединяя разнородные и вполне самостоятельные тексты, легко осмысляется самими же авторами как модель развития литературы, причем в ее соотнесенности с.

262 Теория лшерагуры: В 2-х тт. М., 2004. Т. 1: Тамарченко Н. Д. Попа В. И, Бройтман С. 11. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. С. 286−287. нелитературной реальностью. Роль такой «реальности» играет в циклах 30-х годов повествовательная рамка, в которой рассказывание и чтение и происходит.

В результате, мы имеем дело с формой, с одной стороны, аккумулирующей проблематику литературной деятельности вообще, а с другой оказывающейся инвариантом организации повествовательных текстов. Описание эволюции организующего эту форму принципа позволяет связать вместе произведения очень разнородные и очень далеко друг от друга отстоящие— и в жанровом, и в тематическом, и во временном отношении. И увидеть в их разнообразии развитие. Развитие это коренится в текстах, далеких от собственно цикла и образующих, казалось бы, вполне самостоятельную традицию, и приводит к первым русским классическим романам. Описание же романов в свете указанного принципа открывает возможность дальнейшей постановки вопроса об эволюции русской литературы.