Автономия литературы в контексте герменевтико-феноменологического понятия истины

Актуальность темы

исследования.

Актуальность темы

исследования связана с необходимостью переосмысления понятий истины и литературы в контексте лингвистической и герменевтической трансформации философии. Все чаще проблема понимания языковых выражений рассматривается как ключевая проблема философии. Это не могло не привести к изменению содержания ключевых философских понятий, прояснить которое в контексте проблемы соотношения философии и литературы — одна из задач нашей работы. Особое значение феномена литературы в современной философской перспективе и, соответственно, особая актуальность исследований на данную тему, объясняется «образцовым» статусом, получаемым литературой в силу своей специфической «продуктивности». Все чаще именно в языке литературы видят образец конструирования реальности, а в самой литературе — модель для онтологии или замену онтологии.

Открытие конститутивной роли языка для опыта мира, бурное развитие современных поэтики, риторики и теории аргументации, умножение числа семиотических дисциплин, возрастающее влияние нарратологии — все это обращает внимание на литературу и заставляет видеть в ней некий «трансцендентальный» случай ничем не стесненной смыслоучреждающей активности. Представляется, что именно проявляющаяся здесь автономия литературы — главная причина интереса философии к литературе.

И, наконец, актуальность нашей специальной темы связана с тем, что феномены истины и литературы имеют огромный и до сих пор не раскрытый ресурс взаимопрояснения. Дополнительным мотивом обращения к данной проблематике стало для нас несогласие с часто встречающимися трактовками истины и литературы, которые сводятся к простой инверсии традиционного отношения между этими двумя понятиями и приводят к очевидной нелепости — «объективные» дискурсы становятся разновидностями вымысла.

Актуальность присутствующей в работе историко-философской составляющей предполагается тем, что герменевтика и феноменология являются парадигмальными направлениями, продолжающими задавать ориентиры для современных философских исследований.

Проблема исследования. Главная проблема исследования — проблема соотношения истины и литературы — интерпретируется нами в доктринально-методологическом контексте герменевтической феноменологии. Данный контекст является принципиально важным для постановки проблемы, поскольку традиционные понятия истины (теория корреспонденции) и литературы (вымысел, поэтичность) относятся к совершенно разным предметным регионам и единственное мыслимое отношение между ними — оппозиция. Однако в современной философской ситуации от истины и литературы разумнее ждать взаимного прояснения. Но для этого данные категории должны быть приложимы к «одному и тому же» — литература также должна мыслиться онтологически. Поэтому, говоря об автономии литературы, мы трактуем ее уже не как изолированность особой предметной области, но как подлинное самобытие и рассматриваем данную тему в терминах фундаментальной онтологии.

Степень теоретической разработанности темы. Теоретический контекст, в рамках которого осмысливается тема настоящего диссертационного исследования, нашел отражение в большом количестве современных публикаций. Для работы в целом принципиальное значение имеет следующая литература: Хайдеггер М. «Исток художественного творения», Гадамер Х.-Г. «Истина и метод», Рикёр П. «Время и рассказ». Основные линии интерпретации проблем истины и литературы, которым следует данное исследование, обозначены именно в этих источниках. Кроме того, важные аспекты общей темы рассматриваются в работах Ю. М. Лотмана [75], К.-О. Апеля [5- 134], Ж. Женетта [55- 56], Р. Ингардена [61], Дж. Саллиса [144−147], Ж. Грондена [34- 35], К. Хельда [137], Э. Тугендхата [110- 111], Дж. Ваттимо [25].

Следующие публикации посвящены отдельным вопросам, связанным с темой диссертации:

1) Анализируя различные аспекты онтологической и гносеологической проблематики, мы базировались на достижениях феноменологической философии, воплотившихся в трудах Э. Гуссерля [38−45- 138- 139], М. Шелера [123- 124],, М. Мерло-Понти [77], Г. Шпета [128- 129], а также на результатах герменевтической феноменологии М. Хайдеггера [116−121- 136], П. Рикера [95−99] и Х.-Г. Гадамера [28- 29]. Определенное влияние на представленную в работе проблематизацию концептов истины, языка и литературы оказали сочинения Ж. Деррида [47−50- 135]. Большое значение для развернутого в исследовании онтологического понимания литературы имели прослушанные автором в рамках философских летних школ в Минске (2000, 2001 г. г.) курсы лекций Джона Саллиса, Жана Грондена и Клауса Хельда. Для прояснения традиционной концепции истины мы воспользовались основными выводами семантической теории истины А. Тарского [106]. При трактовке отдельных проблем, связанных с онтологической интерпретацией автономии литературы, мы ориентировались также на сочинения Ф. Ницше [84- 85], М. Мерло-Понти [77], Л. Ландгребе [73], Б. Кассен [65], Ж.-П, Сартра [101].

2) При рассмотрении способов концептуализации предмета литературы и анализе традиционной поэтики и семиотической теории литературы мы исходили из результатов ниже перечисленных исследований: Аристотель. Об искусстве поэзии. — М., 1957; Женетт Ж. Работы по поэтике. Фигуры. T.I.- II. — М., 1998; Компаньон А. Демон теории.

Литература

и здравый смысл. — М., 2001; Ингарден Р. Исследования по эстетике. М., 1962; Серль Дж. Р. Логический статус художественного дискурса. // Логос: «ДИК», # 3, № 13, 1999; Томашевский Б. В. Поэтика. Теория литературы. — М., 1996; Дюбуа А. Эделин Ф. и др. Общая риторика. — М., 1986. Большое значение для нас имели также работы Ю. М. Лотмана [75], Н. Д. Арутюновой [10], Р. Барта [11−14], Н. Гудмена [37], Д. Дэвидсона [51- 52], В. Изера [59], Ж Полана [90], П. Рикера [95- 96], Р. Рорти [100], Дж. Серля [102−104], Ц. Тодорова [108], В. Шмида [126], У. Эко [130], Р. Якобсона [131- 132].

3) При интерпретации феноменологии Гуссерля нами были использованы комментаторские работы В. И. Молчанова [80], Н. В. Мотрошиловой [82- 83], О. Ю. Кубановой [69], Г. Г. Шпета [129], Блюменберга [21], Ж. Деррида [47- 48], Р. Ингардена [60], Л. Ландгребе [140], Э. Левинаса [143], П. Прехтля [92], Э. Тугендхата [110], X. Фр.-В. фон Херрмана [122].

4) Рассмотрению философии М. Хайдеггера посвящены работы А. А. Михайлова [79], В. И. Молчанова [80], Е. В. Борисова [22], В. Брогана [23], Х.-Г. Гадамера [28], Э. Левинаса [142], Дж. Саллиса [144- 146- 147], Э. Тугендхата [111], Фр.-В. фон Херрмана [122].

Цели и задачи исследования. Основная цель данного диссертационного исследования — обосновать принципиальную онтологическую значимость феномена литературы и показать конститутивный характер прояснения трансцендентальной взаимосвязи истины и литературы для формирования современной философской парадигмы. Достижение этой цели предполагает решение ряда задач:

1) выявление понятийного горизонта, в рамках которого возможно осмыслить внутреннюю связь истины и литературы;

2) критика классической теории истины и традиционного понимания автономии литературы;

3) экспликация герменевтически-феноменологического преобразования понятий истины и языка;

4) прояснение теоретических мотивов этого преобразования;

5) прояснение онтологического статуса литературы и значения опыта литературы для философии.

Теоретические и методические основания исследования. Диссертационное исследование теоретически ориентировано на герменевтическое направление феноменологической философии, представленное М. Хайдеггером (наша основная задача в данном случае — разработка проблематики, обозначенной в «Истоке художественного творения»), Х.-Г. Гадамером («Истина и метод») и П. Рикёром («Время и рассказ»).

Работа опирается на представление о динамическом характере истины и онтологическом приоритете опыта искусства. Основное понятие данной работы — понятие автономии литературы — трактуется как многоплановое. Оно рассматривается как в контексте современной поэтики (самоценность, вымысел, поэтичность), так и в контексте герменевтической онтологии. Хотя положения современной поэтики чрезвычайно важны для нашей темы — в частности, именно поэтика разоблачила реализм и тем самым указала на неприменимость к литературе классического понятия истины (соответствия), — теория литературы рассматривается нами лишь как транзитный пункт на пути к герменевтической трактовке истины и литературы. Вначале «автономия литературы» — лишь интуиция, которая должна быть удостоверена в ходе дальнейшего исследования.

Если говорить о теоретических предпосылках, то наиболее важным для нас является представление о мире как универсальном горизонте, открывающемся через рефлексию над частными мирами. Коррелятом мира и средой понимания является язык. Именно язык и совершающееся в нем экспонирование мира сообщают литературе онтологическую автономию.

Общий исследовательский подход данного исследования — феноменологический и герменевтический. Обе составляющие данного подхода образуют методическое и доктринальное единство. В частности, предполагается, что радикально проведенная феноменология является феноменологией герменевтической (сами феномены обладают внутренним языковым измерением и подлежат истолкованию).

Методический приоритет мы отдаем опыту литературы, считая его способным быть посредником между проживаемой жизнью и философией. Именно опыт литературы (читательский опыт) рассматривается нами как привилегированный источник феноменологической верификации онтологических положений герменевтики.

Поскольку наша работа базируется на анализе текстов различной направленности и связана с реконструкцией понятийных систем, мы используем также исторшсо-сравнительный метод и метод конструирования.

Научная новизна исследования и положения, выносимые на защиту. Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:

1) проведен всесторонний анализ соотношения классического (теория корреспонденции) и герменевтического понятия истины;

2) выявлена корреляция между трансформацией классического представления об истине и трансформацией традиционных понятий языка и литературы;

3) вопрос об автономии литературы перенесен из плоскости теории литературы (вымысел и поэтичность) и региональной онтологии (эстетика) в центр онтологической и гносеологической проблематики;

4) автономия литературы раскрыта в связи с герменевтической истиной — как способность литературы экспонировать собственный мир;

5) показано базовое значение опыта литературы для удостоверения характеристик ключевых онтологических категорий (на примере категории истины) и самопонимания философии.

Положения, выносимые на защиту:

1) Прояснение внутренней связи между истиной и литературой позволяет философии провести радикальную ревизию своих понятийных средств. На примере изоструктурной трансформации «истины» и «литературы» показано, что герменевтическое преобразование философии является системным.

2) Опыт литературы является базовым онтологическим опытом и необходимым моментом самопонимания философии. Это положение проиллюстрировано, в частности, удостоверением в опыте литературы основных характеристик герменевтической истины (непредметность, динамичность, перспективность, проективность, диалектичность, новизна). Именно опыт литературы рассматривается нами в качества посредника между философией и жизнью — в нем возможно неопредмечивающее истолкование «ближайших вещей». Кроме того, опыт литературы позволяет философии осознать собственный предмет — осуществляющийся через рефлексию над чужими горизонтами общий мир, делающий возможной философскую рефлексию.

3) В контексте герменевтико-феноменологического понятия истины язык более не может считаться инструментом сообщения или обозначения. Язык конститутивен для истины и понимания. Истина совершается в языке, но для прояснения этого положения, язык также должен быть понят динамически — ориентиром для динамического понимания языка становится именно феномен литературы.

4) Автономия литературы связана не с отвлечением от действительности, но с экспонированием мира. Традиционным для современной поэтики является рассмотрение автономии литературы как нетранзитивности (Ж. Женетт) литературного языка. Однако в контексте герменевтического понятия истины автономию литературы следует мыслить иначе. То обстоятельство, что литературное произведение «формирует собственный мир» не следует рассматривать лишь как ссылку на имплицируемую литературностью вымышленность или следствие поэтической самоценности языка литературыФормируя собственный мир, литературное произведение в перспективном исполнении экспонирует мир в целом — мир как универсальный горизонт любой смыслообразующей, в том числе познавательной, деятельности.

Претензия, которую можно предъявить данной позиции, назвав ее превращением литературы в простое средство для выражения истины — и, по существу, отказом от автономии литературы, — снимается указанием на динамический характер истины. Герменевтическая истина не предшествует литературному творению, но совершается в нем.

Литература

для истины не средство, но способ совершения.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты диссертационного исследования приложимы к целому ряду разделов философии. Они могут способствовать конкретизации фундаментально-онтологических и гносеологических изысканий, углублению философского рассмотрения искусства и литературы, переосмыслению роли феномена эстетического, прояснению концептуального поля гуманитарных дисциплин и уточнению новой, герменевтической парадигмы рассмотрения проблемы истины. Кроме того, полученные результаты позволяют с помощью наиболее подходящей экземплярной базы (литература) феноменологически осмыслить основную тему новейшей философии — тему языка, а также выявить дополнительные ресурсы метода и доктрины герменевтической феноменологии, необходимые для решения актуальных философских проблем.

Результаты исследования могут быть использованы при подготовке учебных программ по феноменологии и философской герменевтике, философии языка, семиотике, теории литературы, истории философии, а также при разработке курсов, посвященных философским проблемам гуманитарного знания.

Апробация работы. Основные концептуальные положения данного исследования обсуждались на теоретических семинарах кафедры истории философии и логики Томского государственного университета. Отдельные тематические мотивы работы были представлены на международной научной конференции «Третьи Шпетовские чтения. „Творческое наследие Г. Г. Шпета и философия XX века“», всероссийском семинаре молодых ученых «Дефиниции культуры» (V сессия), международной конференции «Четвертые Шпетовские чтения. Творческое наследие Густава Густавовича Шпета в контексте философских проблем формирования историко-культурного сознания (междисциплинарный аспект)», международной конференции «Философия и филология в современном культурном пространстве» (Томск 2003). Некоторые положения исследования излагались на заседаниях круглых столов, проводимых в рамках Летних философских школ «Преподавание философии и открытое общество» (ЕГУ, Минск, 2000) и «Философская дидактика и критика идеологии» (ЕГУ, Минск, 2001). Многие содержательные моменты диссертации нашли отражение в спецкурсах, прочитанных автором на философском факультете Томского госуниверситета.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав (шести параграфов), заключения и списка литературы.

Итогом диссертационного исследования могут послужить следующие положения. Во-первых, прояснение внутренней связи между истиной и литературой позволяет философии осуществить ревизию своих понятийных средств, отвечающую современной ситуации. Понятия истины как соответствия и литературы как вымысла признаны нами философски недостаточными. Однако герменевтическая модификация этих понятий невозможна без переосмысления всего философского словаря. Во-вторых, опыт литературы является базовым онтологическим опытом. Основной иллюстрацией данного положения стало у нас удостоверение в опыте литературы основных характеристик герменевтической истины. Неопредмечивающий опыт литературы рассмотрен нами как посредник между философией и жизнью. Показана также его необходимость для самопонимания философии: основанный на рефлексии над чужими горизонтами, опыт литературы экспонирует общий мир (предмет философии).В третьих, феномен литературы оказывается ориентиром для формирования нового динамического понимания языка, отвечающего задачам герменевтической феноменологии. Язык более нельзя считать инструментом сообщения или обозначения — он конститутивен для истины и понимания. Истина совершается в языке. В-четвертых, онтологическая автономия литературы рассмотрена нами не как автономия вещи-произведения, но как экспонирование мира. В настоящем исследовании автономия литературы представлена в контексте герменевтического понятия истины. Традиционным же для современной поэтики является трактовка автономии литературы как нетранзитивности литературного языка (вымысел,

поэтичность). Однако то обстоятельство, что литературное произведение «формирует собственный мир» не следует считать лишь указанием на имплицируемую литературностью вымышленность или поэтическую самоценность. Формируя собственный мир, литературное произведение экспонирует мир в целом — мир как универсальный горизонт. Подобное понимание автономии литературы позволяет избежать фетишизации языка литературы, связанной с простым инвертированием классической оппозиции истины и литературы. Именно способность литературы экспонировать мир делает ее автономной. Но не становится ли тогда литература лишь средством выражения истины? Можно ли вообще говорить об автономии, трактуя литературное творение как совершение истины. Безусловно, можно. Ведь герменевтическая истина не предшествует литературе, чтобы затем быть выраженной в ней. Истина сама осуществляется в литературном творении, которое является для истины не средством, но способом совершения. Только способность литературы к экспонированию мира позволяет ей быть «самостоянием». Именно потому литература обретает онтологическую автономию, что в ней совершается истина. Ограниченность объема диссертационного исследования вынуждает нас отвлечься от некоторых важных вопросов, непосредственно связанных с основной темой нашего исследования. Так, мы отвлекаемся от рассмотрения онтологических импликаций теоретико-литературного различения поэзии и прозы. И в том и в другом случае мы связываем автономию произведения со способностью учреждать собственный мир. Далее, нам пришлось игнорировать некоторые принципиально важные мотивы, выраженные в использованной нами литературе. Приведем два самых значимых примера. Хотя фундаментальный труд Рикёра «Время и рассказ» был назван в числе трех важнейших для нашего исследования источников, и хотя во многих случаях мы учитывали и использовали положения, в нем развитые, главная задача Рикёра — описание временного опыта открытости — интересовала нас в меньшей мере. Несмотря на то, что решающим свойством истины и литературы была признана Ф динамичность — «временная», по сути, характеристика, — мы трактовали истину в основном как онтологическое пространство, тогда как она с необходимостью есть еш-е и онтологическое время. Пользуясь терминологией Хайдеггера, можно сказать: истина не только открытость, но и решимость. Однако отсз’тствие в нашем исследовании детального рассмотрения временных аспектов опыта литературы вполне простительно как раз потому, что существует книга Рикёра. Еще одна тема, имеющая фундаментальное значение для нашего исследования, но практически не нашедшая в нем отражения — тема писательского опыта, выраженная в работе «Пространство литературы» Мориса Бланшо. Мы различили опыт писателя и опыт чипателя, назвав последний опытом литературы. Но хотя письмо и не является способом бытия литературного произведения, его анализ может много сказать о литературе. В настоящей работе мы отвлекались от экзистенциальной динамики писательского творчества. Однако и здесь, как в случае с равноизначальностью онтологического времени и онтологического пространства, можно говорить о равной необходимости «философской герменевтики литературы (понимание) и ее философской риторики

(порождение).