Символика русского пути в поэзии Н.А. Некрасова 1846-1866 годов

Мотив Русского пути, символика которого в творчестве Н. А.

Некрасова 1846−1866 гг. является предметом исследования данной работы, выражает в художественно-образной форме своеобразие русской жизни в её историческом развитии. Образ Русский путь впервые встречается в поэме.

Некрасова «Тишина» (1856−1857), что является творческим открытием поэта. Это поэтическое открытие в своей эволюции (образ — мотив лейтмотив) входило в обширный культурологический комплекс, характеризующий самосознание отечественной культуры середины XIX века. ¦ •.

Русский путь не без оснований может считаться историософской категорией, тесно связанной с категорией «русская культура», и характеризует историческую судьбу России.

Вместе с тем общественный интерес к Русскому Пути не ограничивался (и не ограничивается в настоящее время) интересом к нему лишь как к объекту научных суждений и философских исканий. В совокупный' смысловой конгломерат Русский путь входит весь массив сознания, в том числе и в художественно-образных формах, в частности, через художественную литературу, отображающую исторические процессы.

Мотив Русского пути многограненон отображает особенности русской культуры, передает своеобразие русской природы, особенности национального характера, самобытности русской жизни, взаимоотношения различных слоев общества, формы государственности.

Образно-символическое выражение мотива Русского пути в поэзии Некрасова, с одной стороны, ассимилирует традиционные подходы, с другой — оно уникально. Поэтические открытия Некрасова, выражающие его творческую индивидуальность, его взгляд на характер и неповторимость русского пути, составляют содержание исследуемой проблемы.

Разные стороны деятельности Некрасова, прежде всего журналистская и поэтическая, тесно взаимосвязаны между собой. Редактор «Современника» стремился к тому, чтобы материалы каждого номера были разнообразны и в то же время выполняли задачи, определяемые программой журнала.

В то же время можно говорить о перекличке поэтических произведений Некрасова с материалами разных отделов журналов. Сближение тем способствовало публицистичности некрасовской поэзии. Черты публицистичности проявились и в особенностях создаваемой Некрасовым художественной образности. Уже сам мотив Русского пути, связующий для многих произведений поэта рассматриваемого периода, в свете полемики западников и славянофилов и программных установок «Современника» публицистичен. Кроме того, острота этой проблемы возбуждала у читателей интерес к некрасовскому решению этой злободневной тогда темы. Это обусловливало акцентирование смыслового полюса образного ряда, характеризующего Русский путь. В то же время этот мотив обусловливал и высокую степень обобщенности этих образов. Так создавались образы, в которых сочетались смысловая обобщенность и предметная художественность. Такие образы можно отнести к символическим. В это плане можно, прежде всего, рассматривать образы Тишины и Мороза. Включенные в образнуюсистему ряда произведений, они развиваются в мотивы. Динамическая природа мотива усиливает их смысловые характеристики, т. е. способствует эволюции: от конкретных образов — в образ-символ.

Для выяснения их качественных характеристик Тишину и Мороз целесообразно рассматривать в их образном многообразии.

Некрасовский мотив Русского пути выражает взаимосвязь противоположных по своему значению сил. Первые — связаны с естественными, онтологическими началами: русской природой, основами русского национального характера и определяющимися ими своеобразиями русской жизни. Вторые — связаны с преходящими, привносимыми явлениями: государственными и общественными порядками, деформирующими естественно слагающийся быт. В некрасовской поэзии эти силы выражаются в природно-фонических образах. Противостояние друг другу этих образов как бы преодолевает их границы, придает определенный колорит произведению, развивает эти образы в мотивы.

Так в «Саше» образ Тишины — «Да и чего побоится она?. /,' Все так •спокойнокругом тишина.» — выражает гармонию окружающего мира. Он здесь связан с «ликованием природы» под «смеющимся солнцем» — «Всюду приволье, покой и свобода» , — с другой стороны, Тишина': противостоит шуму вырубаемого леса: как бы слышатся удары топора, «звoн1,nfcтoн?ctpecк, леса» и плач Саши. Все это развивает образы Тишины и Шума в противоположные друг другу мотивы.

В «Несчастных» эти мотивы углубляются. Здесь «летние», «теплые'^,' связанные с «родиной далекой» противостоят «зимним», олицетворяющим каторжную жизнь. Образ Тишины, развивающийся в мотив, выражает здесь покой сельской жизни, основанный на созидающем труде землепашцев и противостоит образу «фельдъегеря», символизирующему «тяжкое иго»: «Все тихоразве без оглядки // Фельдъегерь пролетит селом», «но спит народ под тяжким игом» .

В поэме «Тишина» образ Тишины символизируется. В главе 1 он поставлен в ряд с обобщенными образами: «рек», «лесов», «нив», «Храма». Такая «монтажность» как бы структурно воспроизводит народно. поэтический параллелизм, психологически создает основу символизации. Такая рядоположенность этого образа обосновывает и его сущность.

В сознании лирического героя, возвратившегося из-за границы, возникает ряд образов, характеризующих своеобразие «стороны родной» :

Я узнаю Суровость рек, всегда готовых.

С грозою выдержать войну, И ровный шум лесов сосновых,.

И деревенек тишину, И нив широкие размеры.

Храм божий на горе мелькнул.

Я, 4,51).

Деревенек тишина" здесь также связана с естественными началами, как «суровость рек» и «ровный шум лесов». Образ «нив» также вь1ражает взаимосвязь «деревенек» и природы. На бытийность «тишины деревенек» указывает и сопоставление с «шумом лесов». Об онтологичности «тишины деревенек» говорит и то, что она не выражает какую-либо конкретную ситуацию. Этот образ обобщен: Тишина характерна для всех «деревенек» родины лирического «Я». В то же время он конкретен: Тишина противостоит Шуму. Значит, мы здесь можем видеть, как психологический параллелизм (А. Н. Веселовский) создает условия для возникновения символа. Образ Тишины здесь связан и с образом храма. Его как бы вытесняет контрастный образ — «тяжелые стоны» народа. Образ Тишины здесь развивается в мотив. Народ из храма «облегченный уходил», т.. е. с Тишиной в душе. Значит, Тишина — бытийное, существенное' качество народной жизни. Следующие главы поэмы показывают многогранность образов и мотива Тишины. ж.

В русской литературе ХУ1П-Х1Х вв. мотив своеобразия русской жизни переплетается с философскими идеями просвещения, с введением новых гражданственных критериев: о значении закона, роли выдающейся личности, свободе и нравственном выборе жизненного пути.

В конце XVIII в. на первый план в этом отношении выступает фигура Н. И. Новикова. Его просветительская деятельность сочеталась с пропагандой этических идей. Идея разумной реорганизации общества пронизывает литературное наследие А. Н. Радищева. Об участии «высшего класса народа» в органах власти (как условии нравственности законов) писал М. М. Сперанский. От лица всего общества выступали и декабристы, видевшие национальное возрождение России в отказе от сформировавшейся в ней бюрократии прусского образца. М. С. Лунин, например, писал о необходимости создания государственного порядка, выражающего «стройность целого» .

Усиление мотивов национального своеобразия в русской литературе 1820−30-х гг., с одной стороны, связано с развитием романтизма, как элемента европейского романтического движения, с другой — под влиянием оживления общественного сознания, вызванного победами над Наполеоном I и — одновременно — национальной драмой России, связанной с поражением декабристов.

Одним из первых мыслителей, поставивших вопрос о соотношении путей развития Европы и России, был П. Я. Чаадаев. Европейскую цивилизацию он оценивал как единственно перспективную: она представляет собой единство религии, культуры и нравственности. Все другие формы исторического развития, по его мнению, тупиковые, так как представляют собой искаженные формы европейской цивилизации. Россия, как считает философ, занимает как бы промежуточное место между Западной Европой и Азией. Чтобы занять достойное место в мире, она должна пройти быстрыми темпами все европейские исторические этапы. «Пройдет немного времени, — писал он, — и, я уверен — великие идеи, раз настигнув нас, найдут у нас более удобную почву для своего развития.» (1).

Эти рассуждения, ориентировавшие на Запад, как бы скрывали альтернативу: путь исторического развития России мог быть или самостоятельным, особым, «истинным» (И. В. Киреевский) или «европейским». Сама логика решения этого историей поставленного вопроса разделила русских мыслителей на славянофилов и западников, рассматривавших с разных сторон одни и те же задачи возрождения России.

Славянофилы основу своеобразия русской жизни видели в этико-религиозной основе, в соборности русского народа, в кротости, в мужественности русского характера (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков). Душевную целостность русского человека, проистекающую из единства рассудка и эмоций, они противопоставляли односторонности, рассудочности, рационализму, индивидуализму и эгоизму европейца. Западники же (К. Д. Кавелин, Т. Н. Грановский, А. И. Герцен, В. Г. Белинский) большое значение в историческом процессе придавали субъекту и противопоставляли личную активность европейцев слабости таковой в России.

Большой популярностью в России пользовались публичные лекции и статьи Т. Н. Грановского, большое место в которых занимала защита ученым. просветительских идеалов. Просветительскую работу интеллигенции Грановский называл благородным служением России. Эти идеалы были созвучны русским писателям, в том числе и кругу «Современника» (2).

Западники не принимали и историософских построений славянофилов: их идеализации допетровских порядков, отрицание прогрессивности петровских реформ. Славянофилы критиковали Петра I за то, что он противопоставил государство народу, «земле». Западники условие прогрессивного развития видели в продолжении европеизации страны, начатой Петром I.

Проблемы современной жизни России, осложнившиеся кризисом, связанным с поражением в Крымской войне (1853−1856), обострением крестьянского вопроса и практическая работа в связи с предстоящей отменой крепостного права (например, в законодательных комиссиях), стирали остроту теоретических разногласий;

Большую роль в этом сыграло и развитие исторической науки — труды Н. Н. Устрялова, М. П. Погодина, Т. Н. Грановского, С. М. Соловьева и популяризация их в публичных лекциях и в журнальных публикациях. Соловьев обосновал и развил положение о многообразии или альтернативности единого в своей основе всемирно-исторического процесса. По Соловьеву, в едином европейском христианском мире, куда входит и Россия, действует исторически сложившаяся оппозиция: Западная Европа и Россия как Европа Восточная или Православный Восток.

В этих спорах прояснялись и общие для обеих сторон идеалы — отмена крепостного права и демократизация государственных порядков в России. И если логика теоретического мышления педалировала различия во взглядах, то художественное мировосприятие стремящееся воссоздать целостную картину мира, видело единство за различиями. Пушкин, Гоголь, Некрасов, Достоевский и др. не принимали крайностей западников и славянофилов. Гоголь замечал: «Все эти слависты и европеисты <.> говорят о двух сторонах одного и того же предмета и никак не догадываются, что ничуть не спорят и не перечат друг другу» (3). А. И. Герцен эти же течения сравнивал с Янусом, лица которого смотрят в противоположные стороны, а сердце бьется у них одно.

Отвергали схематизм и теоретизирование в противопоставляющихся славянофильстве и западничестве и почвенники (Ап. Григорьев, Ф. Достоевский), видевшие главную задачу современности в единении русского общества. «Русское общество должно соединиться с народной почвой и принять в себя народный элемент.» (4).

Вероятно,. можно говорить о том, что в почвенничестве, оформившемся в конце 1850 — начале 60-х годов, соединились мотивы творческой активности личности («общества») и соборности, носителем которой является народ («почва»). В то же время здесь акцентировались христианские мотивы.

Некрасов непосредственно своих взглядов об историческом пути России не излагал. О них можно судить по его журналистской и писательской деятельности. Развивая мотив Русского пути в произведениях 1846−1866 гг., поэт наследует и переосмысливает пушкинские и гоголевские традиции.

Прежде всего, в поэзии Некрасова развивается мотив природы, сближавший его с Пушкиным: раскрытие через природу душевной красоты.

Татьяны Лариной, «русскою душою», «тишины полей» как основы русскости. Мотив Русского пути в некрасовской «Тишине» ассоциируется с мотивом Дороги в «Мертвых душах» Гоголя, который, в свою очередь, связан на уровне аллюзий с мотивом жизненного пути пушкинского лирического героя, особенно слышны ноты драматизма «Дорожных жалоб». «Образ дороги — важнейший образ „Мертвых душ“ — постоянно сталкивается с образами иного, противоположного значения: „непроходимое захолустье“, болото („болотные огни“), „пропасть“, „могила“, „омут“. В свою очередь и образ дороги расслаивается на контрастные образы: это и <. .> прямой путь, это и заносящие далеко в сторону дороги. В сюжете поэмы — это и жизненный путь Чичикова („но при всем том трудна была его дорога“), и дорога, пролегающая по необозримым российским просторампоследняя же оборачивается то дорогой, по которой спешит тройка Чичикова, то дорогой истории, по которой мчится Русь-тройка» (5).

У каждого из упомянутых художников по-своему выражена взаимосвязь общего и частного. Смысл «дороги» — категории просветительской историософии, означающей исторический путь того или иного Народа, проявляющийся в заглавии «Дорожные жалобы», -содержанием стихотворения переосмысливается как жизненный путь героя. В заключительной сцене «Мертвых душ» обратный переход единичного к общему осуществляется «почти незаметной, плавной сменой перспективы, точек зрения. <.> Сначала все описание строго привязано к тройке Чичикова и к его переживаниямпотом сделан шаг к переживаниям русского вообще („И какой же русский не любит быстрой езды?.“), потом адресатом авторской речи и описания становится сама тройка („Эх, тройка, птица-тройка, кто тебя выдумал?.“) для того, чтобы подвести к новому авторскому обращению, на этот раз — к Руси („Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?.“). В результате граница, где тройка Чичикова превращается в Русь-тройку, маскируется, хотя прямого отождествления поэма не дает» (6).

В части второй «Тишины» подобный переход происходит в сознании лирического «я»: «Берегись!» / Уступчив, добродушно смирен, / Мужик торопится свернуть. / Опять пустынно-тих и мирен /-" Ты, русский путь, знакомый путь!" (7). Он выражается через поэтический параллелизм характеристик обобщенного образа '" 'Мужика71, и Русского пути. Это показывает, что Русский путь, по Некрасову, определяется характером русского народа и национальным своеобразием русской жизни.

Для исследования мотива Русского пути в поэзии Некрасова 18 461 866 гг. и-.его символики. встает ряд вопросов: какие характеристики национального своеобразия русской жизни выражены в поэме «Тишина» — каково соотношение этих элементов в некрасовских произведениях, предшествующих «Тишине» — как изменилось содержание рассматриваемого мотива в его поэзии конца 50-х — первой половины 60-х гг.- как выражены эти изменения в символике мотива? Изучение этих вопросов и составляет смысл проблемы «Символика Русского пути в произведениях Некрасова 1846−1866 годов» .

Мотив Русского пути многофункционален. Он влияет на характер образности и сюжетосложения и, в то же время, выражает историософскую направленность художественного произведения. Анализ журналистской и литературной деятельности Некрасова дает возможность предположить, что его взгляды были близки взглядам Т. Н. Грановского, для которого «был неприемлем жесткий схематизм философии истории Гегеля, зависимость исторической закономерности от умозрительной логической необходимости, закрывавшей поле для творческой деятельнрсти исторического субъекта, личности, а последнее составляло, по мнению Грановского, одно из непременных условий исторической жизни (8). В этот же период «Современник» публикует фрагменты лекций Томаса Карлейля «О героях и героическом в истории» в переводах В. П. Боткина.

Мотив Русского пути, выражающий перипетии русской истории, в произведениях Некрасова определяется единством природы и народа («Мать-природа, иду к тебе снова.») — характер русского народа во многом отражает своеобразие родной природы «» суровость", готовность «с грозою выдержать войну», сыновняя покорность, жертвенность, духовность) — неяркое небо — олицетворение Высших сил, Вершителя судеб.

В этот поэтический образ мироздания вписывается и положительный герой — интеллигент (интеллигент-дворянин или интеллигент-разночинец), принявший на себя ответственность за народную судьбу — «сеятель», готовый к самопожертвованию, с чувством вины перед народом: «Ах, видно, так я создан небесами, /' Таков мой рок, Г Что хлеб полей, возделанных рабами, Г Нейдет мне в прок.» (Я, 2, 172). Вместе с тем, мотив Русского пути выражал и отношение автора к государственным порядкам, вносящим дисгармонию в общественную жизнь (символы «сумерки», «крещенские морозы» и др.).

Такая полнота картины по цензурным обстоятельствам не могла быть «раскрытой» в современной поэту критике. Подробнее освещались лишь отдельные ее стороны.

В журнале «Время» (1862, № 7), разбирая «Тишину», Ап. Григорьев писал, выделяя мотив природы: «Ведь он любит ее, эту родную почву, как весьма немногие. Ведь ему даже она одна только, в противоположность нам, людям той эпохи, людям западных идеалов, и мила.» (9). Понятие «почва» здесь можно понимать как выражение национальной основы, национального своеобразия русской жизни. Может быть, оно здесь указывает и на взаимосвязь с позицией славянофила Д. А. Валуева, с его предисловием к «Сборнику исторических и статистических сведений о России и народах, ей единоверных и единоплеменных». «. Ибо напрасно думают, — писал ученый, — что может быть перенесен с одной почвы на другую весь внутренний мир человека.» (10).

В то же время в статье о «Саше» Ап. Григорьев не анализирует смысла работы некрасовской героини в народе. Он пишет: «Удивительная, между прочим, вещь эта небольшая поэма «Саша». У меня к ней глубокая симпатия и вместе с тем антипатия: симпатия к ее краскам и подробностям, антипатия за то, что она весьма удобно поддается аллегорическому толкованию. Она б ведь могла, право, быть озаглавлена так: «Саша, или Сеятель и почва». И после этой нарочито сдержанной характеристикивновь свободный восторг — о картинах природы и народном духе: «Но поразительны ее краски и подробности воспитания героини. Тут все пахнет и черноземом, и скошенным сеномтут рожь слышно шумит, стонет и звенит лестут все живет от березы до муравья или зайца, и самый склад речи веет народным духом» (11).

Это сочетание восхищения и умолчания (вызванного понятными, очевидно, читателям причинами) проявилось и в анализе А. Григорьева «Коробейников». «Но особенно удивительна по форме своей поэма „Коробейники“. Тут является у поэта такая сила народного содержания и народного склада, что дивишься поистине скудости содержания при таком богатстве оболочки. Явно, что содержание нужно было поэту только как канва для тканья. Доказывать своей мысли насчет этой поэмы я не стану, т. е. не стану и приводить ее беспрестанно сменяющихся картин, в рамы которых вошло множество доселе нетронутых сторон народной жизни, картин, писанных широкою кистью, с. разнообразным колоритом, и обличать, что содержание — только канва. Одной этой поэмы было бы достаточно для того, чтобы убедить каждого, насколько Некрасов поэт почвы, поэт народный, т. е. насколько поэзия его органически связана с жизнью.» (12).

Таким образом, из рассмотрения критических разборов некрасовских произведений представителя органической критики почвенника Ап. Григорьева видно, что при подробном анализе картин природы и общих словах о «народном духе» такие аспекты образа Русского пути, как поиски смысла жизни некрасовского героя-интеллигента, государственные порядки, вносящие драматизм в общественную жизнь, вызывающие страдания народа — оставались как бы или действительно вне поля «положительной» критики.

В то же время те самые общественные процессы, образное выражение которых вошло в содержание некрасовского мотива Русского пути, создавали социально-политическое напряжение в России, идеологизировали общественное сознание, усиливали цензурный гнет.

С другой стороны, политический кризис выдвигал в русском обществе на первый план радикальные силы, которые принимали в некрасовской поэзии мотивы сострадания народу, мотивы гармонии с природой, но не замечали мотивы самоосуждения лирического героя, терпения и жертвенности народа, его христианской духовности — считали эту особенность национальной культуры проявлением слабости. Такова была и народническая позиция, и позиция идеологических преемников народников. В. И. Ленин в статье «Еще один поход на демократию» (1912) подчеркивал, что «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского» (13). Таким образом, «реабилитация» поэта аргументировалась сближением с позицией Чернышевского.

В конце XIX — начале XX вв. нарастание в России политической борьбы усиливало радикальные настроения, героизировало их проповедников, мифологизировало образы Белинского, Герцена, Чернышевского, Добролюбова. На этом фоне духовная сила Некрасова, позволившая ему более 30 лет стоять во главе передовых журналов и влиять на общественно-литературную жизнь страны, затушевывалась или выпадала из поля зрения. Грозовая эпоха стала своеобразным фильтром, «корректирующим» в глазах общества и самобытность русской жизни, и выражение ее характера в некрасовской поэзии, и духовный облик самого поэта.

Интересна в этом свете неопубликованная статья С. А. Аскольдова «Религиозные мотивы в жизни и творчестве Н. А. Некрасова» (14). Рассуждения автора о Некрасове противоречивы. С одной стороны, он, пытаясь соответствовать духу времени, пишет об атеизме Некрасова как неизбежном следствии влияния на него его окружения, той эпохи. «И именно в отношении Некрасова приходится установить, -.пишет Аскольдов, — такое преобладающее значение эпохи, того культурного слоя общества, в котором протекала его жизнь.» (л. 3) и продолжает: «. В расцвет и даже в начале его деятельности <.> ее (религиозности. — Т. Б.) у него не было <.> Ее и не могло быть при том соотношении личных духовных запросов и сил, влияний среды и времени, которые приходится констатировать в настоящем случае.» (л. 7).

Но изучаемый материал — некрасовские произведениясопротивляется этим утверждениям. По поводу мотива Храма в «Тишине» исследователь пишет: «Пусть скептики скажут, что это стихотворение нельзя рассматривать как автобиографический момент на 38-м году жизни поэта. Пусть это настроение. Пусть это настроение пережито им не у ступеней сельского храма, а сидя в кресле у письменного стола. Но довольно того, что оно все же пережито в той или иной форме. Довольно и того, что поэт в зрелом возрасте мог все же детски умилиться и не вспоминать только, а заново переживать религиозные чувства и представления детских лет. Это дает полное право говорить, что религиозность в нем далеко не угасла, а реально жила, как какое-то подводное течение его души, хотя бы на короткие моменты им всецело овладевавшее. Объяснением этому течению могут служить индивидуальные особенности его духовной природы, переживания детства и юности» (л. 10). В процессе противоречивых рассуждений о религиозности Некрасова на основании анализа его стихотворений Аскольдов приходит к выводу об истоках понимания поэтом глубин народного характера: ^ «Русь здесь представлена неизменно как Русь православная. И замечательно, что это бытовое православие Руси, местами светлое, местами до мрака темное, везде рисуется Некрасовым любовно, безгневно и вовсе не сатирически. <.> Если принять в расчет, что это извинение темноты и греховности имеет своим основанием признание величайшими достоинствами крестьянской души ее выносливое терпение, безропотность, чисто религиозное прощение обид, вообще такие свойства русской души, которые выработались на почве глубокой религиозности русского народа, то нельзя не признать, что и самая оценка Некрасовым своего народа, любовь имеет религиозный характер. К такой любви не приводят самые возвышенно-общественные идеалы, взращенные на рационалистической безрелигиозной почве. <.> Некрасов воспринимает и любит народную душу в ее органической целостности» (л. 24−25).

Таким образом, статья Аскольдова объективно показывает несостоятельность распространявшихся в обществе конца XIX — начала XX веков легенд о «личной слабости» Некрасова, о влиянии на него прагматического рационализма Чернышевского.

Основной школой изучения творчества поэта в советском некрасоведении стала школа В. Е. Евгеньева-Максимова. Показателен его итоговый труд — «Творческий путь Н. А. Некрасова» (1953). В соответствии с духом времени ученый пишет о Некрасове как о революционном демократе: «Думая о путях, ведущих к народному счастью, он, верный ученик великого революционного демократа 40-х годов В. Г. Белинского, друг и соратник великих революционных демократов 60-х годов Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова, был твердо уверен, что основной путь к нему — народная революция» (15). Чувствуется, что автор книги не может согласиться с ленинской характеристикой Некрасова, хотя не может и игнорировать ее. полностью. Разрывая вышеприведенную ленинскую цитату, он исключает из нее «будучи лично слабым.», но дает подробную ссылку на цитату (16). Называя «Тишину» одним из «наиболее замечательных и наиболее значительных произведений» Некрасова (17), признавая, что «Для поэта понятие „родина“ заключает в себе и понятие природы, и понятие народа», исследователь в народном характере выделяет лишь «горе» и «страдание», не видит очерченных поэтом мирности, покорности, жертвенности, а значит, — и силы духа, отрицает его религиозность. «Образ сельского храма, — пишет он, — <.> уже <.> как символ неизбежного народного горя <.> было бы ошибкой толковать в религиозно-мистическом плане.» (18). Тенденциозна и оценка Евгеньевым-Максимовым первоначальной редакции 4-й части «Тишины»: в ней «нашли отражение либеральные иллюзии» поэта, которые «резко диссонировали с основным тоном поэзии» Некрасова (19). Концовка рассматриваемого произведения, где в концентрированном виде выражена главная художественная мысль автора, по словам ученого, «это или предварительная уступка цензуре <.>, или проявление колебаний в сторону либерализма, о которых писал Ленин» (20). л.

Противоречивость характеристик ученого дает возможность предположить двойственность его: позиции: высокая оценка значимости деятельности Некрасова и, одновременно, — сознательная уступка тенденциозности советского литературоведения. Благодаря этому имя Некрасова, — с одной стороны, — сохранилось в культуре XX века, возросла популяризация значительной части его творческого наследияс другойинтерпретация его произведений была социологизирована и представляла его революционным демократом, реализующим в своих произведениях ^ эстетические принципы Белинского и Чернышевского.

Такой подход к творчеству Некрасова исключает всесторонность изучения народного характера, а значит — и мотива Русского пути.

В комментариях, подытоживающего развитие советского некрасоведения Полного собрания сочинений и писем Некрасова в 15 томах (Л., 198И СПб., 2000), подготовленных академическим Институтом русской литературы (Пушкинский Дом), еще встречаются отголоски тенденциозности. Так, например, в комментариях к поэме «Саша» принижено значение мотива природы: картинами природы «восхищались» «литераторы и читатели, не принадлежащие к демократическому лагерю», например, А. Н. Майков (Я, 4, 536). В комментариях к редакционному объявлению «Об издании «Современника» в 1849 году проводится мысль о несамостоятельности Некрасова при выработке программы журнала: «Декларативная часть первоначальной редакции объявления носит на себе явный отпечаток славянофильских идей, которым Некрасов и Панаев активно противостояли при жизни В. Г. Белинского» (Н, 13ь 379).

Выдвижение на первый план мотивов «страдания народа» и «вражды к угнетателям» и их абсолютизация благодаря этому, опрощало и обедняло интерпретацию некрасовских произведений.

В последние годы, уходя от сложившихся стереотипов, литературоведение основывается на изучении объективных исторических ситуаций и закономерностей литературного процесса. Некрасоведы обращают внимание на выражение в произведениях поэта своеобразия русской истории, особенностей национального сознания.

Так в книге Н. Н. Скатова «Некрасов» дается обобщенная характеристика некрасовской поэзии 50-х гг.: «Итак, в пятидесятые годы у Некрасова начинает меняться лирический строй. В частности, пишутся стихи, к которым иногда применяется слово-аллегория. <. .> слово, схватывающее суть циклав произведении г оно предполагает смысл больший, чем прямое значение слова. В лучших вещах Некрасова от середины 50-х годов, поскольку держится в уме общее, любое частное каждый раз начинает расширяться до этого общего» (21).

В некрасовских картинах природы в произведениях этих лет исследователь видит онтологический смысл: «Именно в это время становления у поэта эпического мировоззрения <.> входит в его творчество природа, не как пейзаж — это мелькало и раньше, а как мощное, определяющее, жизненное начало. Потому-то и встает, й на совершенно новое основание сама „тема“ материнства» (22).

Национальное своеобразие русского народа автор рассматриваемой книги связывает с религиозностью: становление Некрасова — «религиозного» поэта прямо связано с его становлением как поэта народного и национального. У Некрасова нет «чистой» религии. У него она скорее обозначение народных или национальных черт: подвижничества, самоотвержения, способности к высокому страданию." (23). Исследователем «раскрыты скобки» в культурно-исторической драме «Некрасов — Герцен». «Огаревское же дело, — пишет автор, — прямо привело к тому, что у Герцена и Огарева настороженность постепенно перешла в уверенность, что Некрасов чуть ли не мошенник, а раздраженность против него — в ненависть.» (24).

В монографии Б. В. Мельгунова «Н. А. Некрасов-журналист. Малоизученные аспекты» (25) отмечаются, уточняются, усложняются и в чем-то изменяются сложившиеся представления о Некрасове-журналисте.

Н. Н. Мостовская в статье «Храм в творчестве Н. А. Некрасова» ~ некрасовскую «русскую идею» связывает и с образом храма: с художественным миром «самой загадочной поэмы», насыщенным религиозной символикой, реминисценциями из Священного писания (тема Христа и его заповедей, тема храма, притча о блудном сыне) (26). Особую роль, по наблюдениям исследователя, в поэзии Некрасова играет образ сельского храма. Она пишет: «Храм явлен в его поэзии как символ православной Руси с её многовековой культуройкак символ отчего домародины, исторической памяти, вбирающей в себя прошлое-и настоящее России» («Главы церквей сияют впереди / 'Недалеко до отчего порога») — как знак покаяния и душевного успокоениянравственного богатства народной души и миракак якорь спасения, без которого человеку в утилитарно-прагматическую эпоху грозит погибель." (27).

Г. В. Краснов замечает: «Национальное у Некрасова прежде всего или чаще всего выражается в творческом переживании исторического момента, — переходные в творческом пути Некрасова 50−60-е годы» '* ученый обращает внимание на ряд лирических стихотворений, выразивших «пересечение» общерусского трагизма и частных судеб («Еще скончался честный человек.» (1855), «На смерть Шевченко» (1861), «Похороны» (1861), «20 ноября 1861), в которых «переживания лирического героя соотносят трагический исход провозвестников своей жизни и вечные начала бытия, его национальные лики.» (28). По наблюдениям ученого, «собирательные образы, крестьянские типы — известное завоевание некрасовской поэзии <.> своеобразный вызов прозе, в которой открытия национального характера неоспоримы. <.> Особенности некрасовских образов — в понимании и в выражении народного сознания, отражающего условия национальной жизни, исторического состояния России.» (29).

Выражение своеобразия русского национального сознания, его диалектичности и противоречивости в поэзии Некрасова анализирует В. А. Викторович в статье «Некрасов, прочитанный Достоевским». Здесь рассматриваются мотивы «страдания»: физического и нравственного, причины страдания: вне человека или в его душе- «протеста»: от отчаяния или обдуманного, взвешенного, «крови по совести», «раскаяния»: окончательного и временного, ведущего к дурной бесконечности" (30).

В рассмотренных выше работах проводится мысль о восприятии творчества Некрасова в зависимости от различных общественных пристрастий. На этой почве возникает и дилемма «Пушкин / Некрасов». «Дилемма Пушкин / Некрасов, — пишет В. А. Викторович, — это дилемма национальной культуры, особенно резко обозначавшаяся в переходные эпохи русской истории» (31).

Рассматривая феномен Некрасова, Н. Н. Пайков приходит к выводу о том, что в личности поэта сосредоточены типические черты русского национального характера: «нам представляется, — пишет ученый, — что наш поэт был одним из немногих, деятелей русской культуры, который оказался репрезентативен для российского национально-культурного мира и для отечественного типа личности.» (32).

Таким образом, в последние годы в литературоведении наблюдаются новые подходы в изучении творчества Н. А. Некрасова. На первый план выдвигаются вопросы выражения в его произведениях национального своеобразия русского характера и русской истории, что соответствует современной историко-культурной ситуации. Это обусловливает актуальность предлагаемой работы. В ней делается попытка изучить символику Русского пути в произведениях поэта периода 1846−1866 гг.

Новизна работы определяется тем, что в основу изучения положен принцип целостности литературной деятельности Некрасова и как поэта, и как журналиста. В «Заметках о журналах за сентябрь 1855 года» (Современник, 1855, № 10), Некрасов писал: «Литература не должна наклоняться в уровень с обществом в его темных или сомнительных явлениях. Во что бы то ни стало, при каких бы обстоятельствах ни было, она должна ни на шаг не отступать от своей цели — возвысить общество до своего идеала — идеала добра, света и истины! Какова бы ни была собственно русская литература и теперешняя её деятельность, не забудем, что она во всей своей массе служит представительницею умственной жизни народа — и будем больше уважать её, будем служить ей осмотрительнее!» (Я, И, 2,-.178).

Такой подход позволяет предложить обновленную концепцию деятельности Некрасова.

Основной целью работы является изучение отношения Некрасова к национальному своеобразию русской жизни, выраженному и в его журналистской деятельности, и в поэзии. Поставленной целью обусловлены задачи, решаемые в ходе исследования.

1) Уточнение общественно-литературного фона (и утверждение приоритетов) в программе обновленного «Современника».

2) Осмысление взаимоотношений Некрасова с В. Г. Белинским и кружком московских западников.

3) Использование новых материалов (в том числе архивных), введенных в научный оборот.

Объектом исследования являлись: литературная переписка Некрасова конца 1840 — первой половины 60-х годов, автобиографические заметки поэта и воспоминания о нем современников, редакционные материалы «Современника», произведения Некрасова.

Методологической основой диссертации послужили труды А. Ф. Лосева, М. М. Бахтина, Л. Л. Гинзбург, Ю. М. Лотмана, Ю. В. Манна, В. О. Кормана, М. Е. Мелетинского, Г. В. Краснова и других.

Методика исследования основана на обновленном подходе к изучаемому материалу и переосмыслению его, равно как и традиционных интерпретаций, связанных с изучением творчества Некрасова, с учетом общественно-литературного контекста эпохи, а также на сочетании разнообразных методов научного анализа: историко-литературного, биографического, сравнительного и др.

Заключение

.

Таким образом, мотив Русского пути является связующим для ряда значительных произведений Некрасова 1846−1866 годов. Символические образы.

Тишина и Мороза выражают смысл этого мотива, художественно интерпретированный в соответствующих им произведениях.

Сама образная форма этого мотива — Русский путь — есть выражение обобщенности и определенности его характера вплоть до его одушевления:

Опять пустынно-тих и мирен/Ты, русский путь, знакомый путь!/<.>/Опять ты сердцу посылаешь/Успокоительные сны/И вряд ли сам припоминаешь,/Каким ты был во дни войны." Природа этого образа, развивающегося в мотив двоякая. С одной стороны, она художественна (его конкретизация в образах Природы, Небес, народа, положительного героя). С другой, — мотив Русского пути связан со злобой дня. Его символика по-своему выражает проблемы времени^ Это связано с разносторонностью незаурядной личности Некрасова. Будучи редактором и руководителем передового журнала, ставящего главной своей целью гражданское воспитание читателей, направляющего литературный процесс в России того времени, являясь ключевой фигурой русского литературного движения и одновременно выдающимся потом, Некрасов на всех своих поприщах. осуществлял решение одной задачи: «внимательно вглядываться в русскую жизнь». С одной стороны, это выражалось в программе «Современника», характер которого оставался неизменным на всем протяжении его издания, с другой — в поэзии Некрасова. Единство авторского сознания придает монтажную целостность материалам каждого журнального номера и черты публицистичности развиваемому в поэтических произведениях мотиву Русского пути. Отдельные характеристики национального своеобразия русской жизни, встречающиеся в журналах той поры, как бы сконцентрированы и развиты в некрасовской поэзии.

Благодаря интегрирующему началу публицистично-поэтического сознания Некрасова в его произведениях обобщены и достижения русской философской и публицистической научной мысли (Новикова, декабристов, западников и славянофилов), и художественных открытий Пушкина, Гоголя, Тургенева и других предшественников й современников. Этот синтез выражен с исторически перспективном понимании Некрасова, состоянии Русского пути, символизируемом в образе Тишины. Это гармо-пия Земли, Небес, народа — всей Руси. Единство соборности и индивидуальности — активности народа и работы интеллигенции в народе, т. е. личного творческого начала, просвещающего, пробуждающего и раскрепощающего народ. Нарушение этой гармонии, диссонанс компонентов Русского пути, символизируемый образом Мороза — это выражение нарушения духовного единения общества, противопоставления его высших слоев и бюрократии — народу. Некрасовские произведения как бы говорили о том, что без соединения «общинного» и личностного начал русское общество успешно развиваться не может, иначе в нем возникает опасность общественных катаклизмов. В то же время, не отвергая религиозные мотивы («Богу уступай — не споря.»), Некрасов во главу угла ставит этические, гражданские («За личным счастьем не гонись.»). Кроме того, апогеем в развитии мотива Храма становится образ Солнца правды. С одной стороны — это символ Иисуса Христа, с другой, — ассоциируясь с пушкинским образом «бессмертное солнце ума» — символизирует просветительский мотив — победу света над тьмой, разума над невежеством. Причем, эмоциональная экспрессия стихов «Над всею Русью Тишина/Но не предшественница сна:/Ей солнце правды в очи блещет,/И думу думает она.».

Символизирует мотив с многомерностью эмоционально богатой личности, с лирическим чувством. Благодаря этому можно говорить о своеобразии понимания Некрасовым просветительской работы — ее демократизации. Можно отметить, что в понятие Бога поэт вкладывает одухотворенность — всеобщее, онтологическое, начало, в отношении России, проявляющееся в ее природном и общественном национальном своеобразии. В ' понимании жертвенности Некрасов ближе всего подходит к народному мировосприятию. В историософии он близок к Томасу Карлейлю и Грановскому. Соединение глубокого сочувствия страданиям народа с мучительным ощущением вины перед ним, сознанием ответственности положительного героя за его судьбу, готовности к жертвенному служению во имя народа в произведениях Некрасова характеризует созданные им образы, воспринятые русским обществом как духовный ориентир, а автора — их создателя — как выразителя подобного сознания. Отсюда можно сделать вывод, что отнесение Некрасова к «революционерам-демократам» явно устарело и может быть условно допущено только при тенденциозном одностороннем восприятии его произведений, что соответствовало определенной общественно-идеологической ситуации, сложившейся в России в XX столетии. Вместе с его преодолением должна измениться и интерпретация творчества выдающегося русского поэта, журналиста и общественного деятеля H.A. Некрасова.

Данное исследование позволяет уяснить характер символичности в образной системе Некрасова. Дальнейшее изучение творческого наследия поэта под этим углом зрения позволяет существенно обогатить наши представления о неповторимом творчестве поэта и его личности.