Социально-экономические и общественно-политические процессы на Смоленщине на завершающем этапе новой экономической политики: 1925-1929 гг

Эпоха новой экономической политики в последние двадцать лет не без основания продолжает оставаться одной из актуальных исторических проблем. Сложность и неразрешенность ряда аспектов данной темы, а также развитие новых направлений в исследовании нэпа делают ее объектом повышенного интереса. Подтверждением может служить появление значительного количества работ по этой тематике за последние годы.

Возросшее стремление к переосмыслению событий новой экономической политики, обусловленное возможностью свободно обсудить и более широко изучить документальную базу касательно данного периода, создали условия, которые дали импульс к новому прочтению событий новой экономической политики, а также исследованию ее малоизученных сторон. В частности, одной из существенных проблем в исторических исследованиях являются вопросы хозяйственных кризисов и противоречий нэпа, сворачивания нэповского курса. Поскольку история новой экономической политики в российской провинции тесно взаимосвязана с общей историей страны, то изучение практики нэпа на примере региона дало бы возможность проследить конечные его проявления с учетом региональной специфики. Ведь именно в провинции отливалось в законченные формы то, что в виде решений принималось в Москве. Далеко не последнюю роль приобретает изучение особенностей курса нэпа, проводимого местными властями. Необходимо более глубокое изучение противоречий, возникавших между центральным руководством, определявшим экономические мероприятия, и местными властями, пытавшимися учесть конкретные особенности своего региона и проявлявшими то лояльность, то строптивость к решениям центра.

Несмотря на большое количество литературы по истории новой экономической политики, тщательному анализу ее проблем и сворачивания на уровне регионов уделялось мало внимания. Неразрешенность данных вопросов в историографии на Смоленщине определяет актуальность данного исследования.

Исследование регионального компонента новой экономической политики на Смоленщине позволит проследить основные направления развития экономики нэпа в регионе, а также определить специфику противоречий и кризисов новой экономической политики в провинции.

Историография проблемы. В отечественной историографии литературы, посвященной проблемам нэпа второй половины 1920;х гг. и его сворачиванию, достаточно много. Ее можно разделить на несколько периодов.

Первый период: вторая половина 1920;х гг., когда в разработке социально-экономических проблем участвовали непосредственные руководители, видные экономисты — современники событий новой экономической политики.

Второй период охватывает 1930; конец 1950;х гг., в течение которого установились идеологические трактовки нэпа как переходного этапа от капитализма к социализму.

Третий период — 1960;е — 1980;е гг., когда в связи с назревшей необходимостью социально-экономических реформ, вновь было обращено внимание к нэпу и его результатам.

Четвертый — с конца 1980;х гг. и по настоящее время — период, открывшийся «перестройкой», когда в историографии начался коренной пересмотр опыта новой экономической политики, ее результатов и проблем.

Научное исследование процессов, происходивших в экономике эпохи нэпа, началось уже в 1920;е годы. Ценность работ современников нэпа не потеряла своей актуальности и по сей день. Однако не все они, будучи сосредоточенными на узком вопросе той или иной сферы народного хозяйства, касались экономических проблем в целом либо судьбы нэпа вообще. Характерным для этого периода было и то, что работы являлись отзывом на злободневные проблемы, нередко носили полемический и программный характер.

Особенностью историографии 1920;х гг. была и относительная свобода мнений, взглядов. Это, например, нашло свое отражение в формировании трех подходов к экономическим проблемам в аграрной сфере: либерального (Б.Д. Бруцкус, Л. Н. Литошенко, Н.Д. Кондратьев), организационно-производственного (А.В.Чаянов, Н. П. Макаров, А. Н. Челинцев, Г. А.Студинский) и марксистского (Л.Н.Крицман, В.П.Милютин).

В частности, Н. Д. Кондратьев, представитель либерального направления, в целях эффективного развития сельского хозяйства предлагал делать ставку на крестьянские хозяйства, объединенные в кооперацию, одновременно регулируя рост деревенской верхушки1. Однако, наблюдая хозяйственные затруднения в стране в конце 1927 года, Н. Д. Кондратьев предложил допустить развитие капиталистических товарных хозяйств в целях ускорения развития сельского хозяйства и промышленности. По убеждению ученого, результаты расслоения деревни не будут страшны до тех пор, пока у государства будут сохранены командные высоты в экономике (в промышленности, транспорте, кредите)2.

Представители организационно-производственной школы выступали с идеей семейно-трудового хозяйства. Представитель этой школы А. В. Чаянов связывал подъем крестьянского хозяйства эпохи нэпа с кооперацией, благодаря которой у индивидуального хозяйства силами семьи будет выполняться только одна функция — сельскохозяйственный труд. Все остальные операции — купля, продажа, кредит, переработка продуктов будут проводиться коллективными усилиями производителей. Отсюда и сдержанное отношение Чаянова к полному сельскохозяйственному кооперированию (коллективизации). На его взгляд, в таком хозяйстве, в первую очередь, исчезнет хозяин, а, во-вторых, возникнет проблема мотивации труда, ибо все члены коллектива станут равняться по наихудшему3.

Один из редставителей марксистского направления экономистов В. П. Милютин, напротив, высказывался в поддержку колхозов и, понимая, что они имели ощутимые недостатки, призывал к изучению проблем сельскохозяйственных коллективов. На закате нэпа он обрушился с критикой против представителей других школ и активно поддерживал тезис об обострении классовой борьбы в деревне на завершающем этапе развития товарно-денежных отношений4.

Значительное количество работ в 1920;е гг. было посвящено различным вопросам кризисов, диспропорций, происходивших в экономике. Так, в кризисе хлебозаготовок 1925/6 гг. Л. Н. Юровский видел причину «на стороне денег» (эмиссии), а также в регулировании государством цен в условиях бестоварья. В результате в экономике страны сложилась ситуация, когда для развития промышленных предприятий требовались ресурсы и средства, которые могли дать крестьяне, но те не давали их, требуя взамен товары. Для разрешения данной проблемы Л. Н. Юровский предлагал усилить завоз товаров в деревню по низким ценам и снизить темпы промышленного строительства. В противном случае финансовую систему, а за ней и всю экономику в целом ожидал бы неминуемый кризис5.

В. Н. Сарабьянов видел причину кризисов в экономике середины 1920;х гг. в действии рыночной стихии. Разрешить проблему сумело бы планирование, но пока восстановительный процесс не завершен, план не мог работать в полной мере. По мнению автора, решение проблемы кризисов находилось в экономических резервах. Но накопить их не было возможности, поскольку все ресурсы требовались на восстановление промышленности. В качестве источников финансирования промышленности В. Сарабьянов рассматривал и сельское хозяйство, и промышленность (политика «двухсторонности»), но, учитывая тот факт, что крестьянские хозяйства за исключением кулака не были в состоянии подняться дальше своего «зачаточного состояния», предлагал финансировать капитальное строительство за счет промышленной прибыли6.

Нараставшая в середине 1920;х гг. проблема товарного голода стала объектом изучения для В. В. Новожилова. Автор видел причину не столько в недостатке промышленных товаров, сколько в денежной политике (эмиссии) и политике цен (по искусственному занижению цен) государства. Занижение цен на промтовары, по его мнению, порождало спекуляцию, злоупотребления в торговле, нарушение пропорций в промышленном производстве и отказ от принципов рентабельности, что должно было вызвать либо крах экономики, либо крушение рынка. В. В. Новожилов предупреждал, что исчезновение рынка как регулятора производства приведет к тому, что экономика перестанет работать эффективно и будет нерационально, расточительно использовать ограниченные материальные ресурсы. Для выхода из создавшегося положения автор предлагал сохранить и оздоровить рынок — повысить промышленные цены, что должно было сократить избыточную массу денежных средств, находившихся у населения, и укрепить национальную валюту7.

Нараставшая проблема поисков средств для капитального строительства, вызывала разные предложения по их поиску. Интересна в этом была позиция председателя ВСНХ СССР Ф. Э. Дзержинского, который высказывал мысль о необходимости использования частного капитала в розничной торговле, что позволило бы высвободить государственные средства, задействованные в сфере обмена. Эти капиталы можно было бы перенаправить в качестве дополнительного резерва капитального строительства8.

Социально-экономическим проблемам нэпа, его судьбам были посвящены также публикации русских экономистов, оказавшихся в эмиграции (Б.Д. Бруцкус, С. С. Кон, С. Н. Прокопович, А. Югов). Авторы неоднократно обращали внимание на пороки централизованно-плановых начал, которые из-за бесхозяйственности и бюрократической постановки дела препятствовали росту производительных сил страны, накоплению капиталов внутри и привлечению их извне9. Интересны выводы Б. Д. Бруцкуса, анализировавшего социально-экономическое положение Советской России в 1929 году. Он отвергал возможность дальнейшего развития нэпа «под эгидой Советской власти», судьба которого, по его мнению, была предрешена. Советское хозяйство активно использовало развитие капиталистических отношений, а когда ю оно окрепло, то подавило их, используя советскую власть .

Заметное место в историографии проблемы занимают работы Н. И. Бухарина, являвшегося не только экономистом, полностью осознававшим широкий спектр проблем нэповской экономики, но и политиком, активно выступавшим за дальнейший курс нэпа. Причину кризиса хлебозаготовок 1927/8 гг. он видел не только в просчетах руководства и планирования, но и в сужении зернового хозяйства. Именно в зерновом хозяйстве ему виделся корень бед советской экономики конца 1920;х гг. Сокращение экспорта зерна приводило к тому, что начавшаяся индустриализация финансировалась за счет таких резервов экономики как инвалютный фонд и денежная эмиссия. Когда иссякли эти источники, экономика столкнулась с нехваткой капиталов на дальнейшее развитие индустрии. Для оздоровления ситуации конца 1920;х гг. Н. И. Бухарин предлагал меры, которые не требовали отказа от принципов нэпа. Он подверг критике тезис об обострении классовой борьбы, заявляя о переоценке кулацкой опасности11.

Проблема реконструкции промышленности, назревшая в середине 1920;х гг., нашла свое отражение в острых дискуссиях между экономистами в 1927; 1928 гг. по вопросу разработки первого пятилетнего плана. Эти дискуссии определили их основные научные позиции и видение нэповских проблем. Так, В. А. Базаров, В. Г. Громан, Н. Д. Кондратьев выступали за соблюдение экономических законов в управлении народным хозяйством, за воплощение пятилетнего плана на базе нэпа (т.е. рынка) и за самостоятельность хозяйственных субъектов, а другая группа ученых (С.Г. Струмилин, Г. М. Кржижановский, В.П. Милютин) ратовала за приоритет директивных методов руководства экономикой12. Например, С. Г. Струмилин, отказавшись от необходимости изучения экономических процессов, убеждал в возможности изменять их усилиями трудящихся масс под руководством партии. По его мнению, такой план-директива сможет решать любую задачу от аграризации.

13 до индустриализации страны независимо от экономических процессов. В. А. Базаров, полемизируя с С. Г. Струмилиным, критиковал планирование, проводившееся в условиях отсутствия достаточного опыта и знаний, а также внесение в план темпов промышленного строительства в размерах, превышающих наличные ресурсы страны14. Н. Д. Кондратьев предлагал в большей степени применять генетическое планирование (т.е. предоставить больше самостоятельности субъектам плана) при сочетании с телеологическим планированием (планом-директивой, который призван был ставить стратегические задачи в развитии экономики). Он был против реконструкции промышленности за счет деревни и лимитирования заготовительных цен в условиях их роста на вольном рынке. Понимая, что рост цен был вызван денежной эмиссией, направленной на кредитование промышленности, Н. Д. Кондратьев призывал умерить в этом размах и прекратить дотировать нежизнеспособные предприятия15.

В 1920;е гг. издавалась литература регионального уровня, рассматривавшая в основном хозяйственные, социальные проблемы нэпа в жизни губернии16. На Смоленщине в этот период появились публикации, дававшие рекомендации как поднять, реорганизовать крестьянские хозяйства применительно к местным хозяйственным, климато-географическим, традиционным особенностям губернии. Авторы стремились придерживаться идеи освобождения производительных сил, снятия с крестьянского хозяйства как общинных, так и государственных пут17. Так, профессор А. А. Рыбников (представитель организационно-производственной школы), анализируя положение с льноводством на Смоленщине, отмечал, что низкие закупочные цены на лен при высоких ценах на внешнем рынке, а также дороговизна хлеба и промтоваров не только задержали развитие льноводства на Смоленщине, но и препятствовали реконструкции крестьянских хозяйств18. Сходную с ним позицию занимал И. И. Колесников, предупреждавший накануне льнозаготовительного кризиса 1927/8 гг., что сокращение посевов льна в традиционных районах товарного льноводства грозит срывом заготовок19.

В связи со сворачиванием нэпа, разгромом правого уклона в 1929 г. появляется масса публикаций, бравших за основу идеологические установки, изложенные в резолюциях апрельского и ноябрьского пленумов ЦК ВКП (б) 1929 г. 20.

В 1930;1950;е гг. уже не было такого разнообразия взглядов, мнений и оценок. Все выводы были подчинены официальной трактовке, сформулированной впоследствии «Кратким курсом истории ВКП (б)» и отрицавшей возможность мирного поглощения капиталистических элементов социалистическим сектором экономики. Выход из экономических трудностей конца 1920;х гг. представлялся тогда как выбор из двух альтернатив: либо переход полностью на крупное капиталистическое производство со всеми вытекающими из этого социально-политическими последствиями, либо ускоренное развитие крупного социалистического хозяйства и колхозов. Нэповская альтернатива отвергалась21.

В соответствии с этим положением задачи и итоги нэпа изучались, в первую очередь, в социально-экономическом русле. Главной причиной перехода к нэпу называлась многоукладность, отсталость экономики, которую необходимо было достроить, чтобы перевести на социалистические рельсы. Отсюда следовал вывод, что по выполнении нэпом своей задачи необходимость в нем отпадала. Тем более, что в 1926;1932 гг. был создан фундамент социалистического хозяйства, «мирно» вытеснявший капиталистические элементы из экономики в результате успешного экономического соревнования с ними. Только на заключительном этапе капиталистические элементы проявляли повышенное сопротивление, шли на обострение классовой борьбы, примером которой стала хлебная стачка 1927/8 гг.

В 1960;е гг. в связи с необходимостью экономических преобразований в стране значительно возрастает внимание к нэпу как в общегосударственном, так и региональном масштабе. В этот период (1960 -1980;е гг.) отчасти пересматриваются крайне идеологизированные оценки нэпа, предпринимаются попытки по-иному осмыслить события тех лет, по-новому взглянуть на причины как введения, так и сворачивания новой экономической политики23.

Так, в числе причин отказа от нэпа называлась чрезвычайная острота хлебной проблемы, которая в условиях низкой товарности сельского хозяйства в конце 1920;гг. поставила ребром вопрос о построении социализма в стране. Решать хлебный вопрос в старых формах нэпа становилось невозможным. Чтобы удовлетворить нужды страны, вступившей на путь индустриализации, было уже недостаточно овладеть хлебной торговлей. Нужно было создавать крупное сельскохозяйственное производство в социалистической форме, что объективно толкало деревню на путь коллективизации24.

Исследователи обратили внимание на ряд отрицательных аспектов сворачивания нэпа (В.П. Данилов, В. И. Кузьмин, В.А.Сидоров). Так, экономические последствия усиленного наступления на кулака, объявленного на XV съезде партии, расценивались как негативные: произошло ускорение натура-лизаторских тенденций в сельском хозяйстве из-за сворачивания наиболее товарных хозяйств, особенно в тех районах, где наиболее широко и жестко лг применялись чрезвычайные меры по изъятию хлеба у крестьян. Стало обращаться внимание на то, что по мере усиления советское государство прибегало не только к экономическим методам вытеснения частника из экономики, но и к мерам прямого административного выдавливания капиталистических элементов из города и, особенно, деревни. Обращалось внимание на поспешность этих мероприятий, обострявших существовавшие проблемы в экономике (например, товарный голод)26.

Но в это же время в исторической науке по-прежнему существовала позиция, исходившая из устоявшихся идеологических установок, обходившая, например, проблематику хлебозаготовок 1927/8 гг. и применения государством чрезвычайных мер против крестьян27.

К периоду 1960;1980;х гг. относится дискуссия о времени сворачивания новой экономической политики. Часть исследователей (Ю.М.Климов, В. И. Кузьмин, E.H. Осколков) прослеживали существование отдельных элементов нэпа до 1936 и даже 1937 года (до конца второй пятилетки). Исследователи ориентировались на следующий критерий: за ликвидацию нэпа ими принималось не только прекращение существования основных рыночных механизмов, но и окончательный переход к социалистическим отношениям28. Другие исследователи, в частности, Ю. А. Мошков, Н. Я. Гущин высказывали соображения о том, что выход из нэпа имел место в 1929 г. (или на рубеже 1920;х 1930;х гг.), т. е. до окончания переходного периода от капита.

90 лизма к социализму. И .Я. Трифонов связывал время окончательного вытеснения капиталистических элементов нэпа (класса новой буржуазии) со временем окончания первой пятилетки30.

В данный период продолжались исследования, изучавшие самые разнообразные социально-экономические и общественно-политические аспекты из жизни страны в эпоху новой экономической политики (В.П. Данилов, Ю. С. Кукушкин, В. С. Лельчук, В. Я. Осокина, В. А. Сидоров и др.)31.

В 1960;1970;е гг. научный интерес к нэпу активно проявлялся в региональной историографии. На Смоленщине это нашло отражение в работах обобщающего характера по истории губернии в советское время32. Были опубликованы отдельные исследования по истории экономики Смоленской n’y губернии. В них подчеркивалось позитивное влияние нэпа на восстановление промышленности и сельского хозяйства, развитие разрушенных войнами и революцией экономических связей. Сквозь эти работы проходила идея благотворного воздействия восстановительной роли нэпа, ограниченного выполнением задачи возрождения разрушенной экономики. В публикациях предпринимались попытки объективно проследить социально-экономические процессы, проходившие в смоленской деревне накануне коллективизации (С.М. Федулов, В. И. Ревков, П.С. Степанов)34. К сожалению, за пределами исследований по-прежнему оставались анализ проблем и противоречий нэповской экономики. В тот момент осуществлялся поиск социально-экономических предпосылок коллективизации, а по сути дела факторов, способствовавших отказу от политики нэпа. Согласно полученным результатам, решающей предпосылкой коллективизации и крушения нэпа в деревне стали ограниченные товарные возможности мелких крестьянских хозяйств, наиболее остро проявившиеся по завершении восстановительного периода на.

Смоленщине к концу 1920;х гг. В это же время стали публиковаться сборники документов по истории коллективизации и индустриализации западного региона РСФСР, в которых частично отразились и события эпохи нэпа .

Новый этап в отечественной историографии начался в 1980;е гг., после того как на волне «перестройки» был поднята проблема отказа от нэпа в пользу централизованного планирования. В этом русле начались поиски по двум направлениям: каким образом произошло усиление административных методов управления экономикой и была ли этому альтернатива, т. е. поднимался вопрос, почему нэп постигла неудача37.

С этого момента появилось значительное количество работ исследовательского и публицистического характера по различным аспектам нэпа. Весьма характерным в это время был крайне оптимистичный взгляд на нэп, который оживил экономическую жизнь страны, восстановил разрушенное хозяйство и поднял благосостояние людей. В соответствии с такой оценкой отказ от нэпа рассматривался как насильственный слом со стороны И. В. Ста.

38 лина и его окружения .

Однако взгляд на нэповскую идиллию вскоре изменился. Так, Г. А. Бордюгов и В. А. Козлов заметили, что с самого начала введения нэпа в нем были заложены зародыши будущей командно-административной системы, которые по мере роста уничтожили систему нэпа. Например, с образованием рынка не были созданы рыночные механизмы во взаимоотношениях между предприятиями легкой и тяжелой промышленности. Их заменяли административные «подпорки». Таким образом, свобода экономической инициативы изначально родилась в усеченном и неполном виде. Противоречия внутри системы нэпа провоцировали кризисы. Кризис хлебозаготовок 1927/8 гг. подтолкнул к насилию и ясно доказывал, что форсировать индустриализацию (главную проблему, стоявшую перед руководством страны) на основе индивидуального крестьянского хозяйства было невозможно39.

Весь период с конца 1980;гг. и по настоящее время проходит под знаменем споров об альтернативности нэпа и причин (факторов) его сворачивания. Дискуссия об альтернативе нэпа подтолкнула ученых к анализу программ (план Л. Д. Троцкого, Н. И. Бухарина, H.H. Суханова) по выходу из экономических трудностей той эпохи, позволявших сохранить основные принципы нэпа40. Некоторыми учеными предлагались собственные альтернативные программы по возможному выходу из трудностей конца 1920;х гг. при сохранении основ нэпа (О.Лацис)41.

В конце 1980;х гг. в поиске ответа на вопрос, почему же нэп не стал альтернативным вариантом, способным противостоять официальному курсу «рывка в социализм», образовались два направления — объективистское и субъективистское42. Принцип такого деления признается условным. Стороны не отвергают ни объективных, ни субъективных причин конца нэпа, но признают доминирование одной из них. Первые рассматривают в качестве главной причины тот факт, что новая экономическая политика исчерпала свои возможности, и задачи индустриализации в рамках нэпа были невыполнимы в темпах, намеченных руководством. Вторые видели в новой экономической политике оставшиеся ресурсы для развития и рассматривали его сворачивание как акт волевых действий И. В. Сталина и его окружения, направленных на форсирование социалистической индустриализации.

Так, В. П. Данилов, B.C. Лельчук, Г. А. Трукан, Н. В. Тепцов, С. Н. Первушин, А. К. Соколов, М. А. Свищев и другие отмечали, что в 1920;е гг. существовали нереализованные возможности для альтернативного социалистического строительства в России43. В противовес «великому перелому» 1929 года нэп имел возможности для саморазвития. Например, по результатам подсчетов М. А. Свищева, выявилась несостоятельность двух главных аргументов в пользу проведения коллективизации: усилившегося социального расслоения в деревне, вызвавшего усиление кулачества — угрозы власти советови наибольшей эффективности крупного коллективного сельскохозяйственного производства по сравнению с мелким индивидуальным44. Н. Я. Гущин подчеркивал, что деревня имела перспективу развития на основе, близкой к программе A.B. Чаянова — системе семейных коопераций и фермерства. Однако эта возможность оказалась нереализованной45. По утверждению А. К. Соколова, предоставление значительных экономических свобод с самого начала нэпа не было подкреплено глубокими политическими реформами. Партийно-государственный аппарат, идеология рассматривали нэп как временное отступление, и все послабления в политической области, а затем и в экономике, вскоре были свернуты46.

Представители другого (объективистского) направления (Ю.П. Бока-рев, М. М. Горинов, Ю. Голанд, В. П. Дмитренко, В.А. May, Н. Г. Ханин, C.B. Цакунов и др.) обращали внимание на проблемы, противоречия и кризисные явления нэповской экономики во всех их проявлениях, что приводило ученых к выводу о недееспособности нэпа к концу 1920;х гг.47 В. П. Дмитренко вообще отрицал цельность и системность нэпа. По мнению ученого, нэп не был полноценным рынком. С самого начала при сохранении командных высот экономики в руках государства нэпу были противопоставлены известные пределы: в 1922 году — в оптовой торговле, в 1924 году — в кредитных отношениях, в 1926 году — в розничной торговле и концессиях, в 1927 году — в мелкой промышленности и в 1928 году — крестьянскому единоличному хозяйству. Таким образом, государство вытесняло частный сектор из всех незанятых ниш экономики. Неполноценный, усеченный нэп просто должен был быть смят, что, в конечном счете, и произошло48.

Анализ нэпа, как системы экономических и политических мероприятий во всех их противоречиях и проблемах, привел М. М. Горинова к выводу о том, что кризисы 1923, 1925, 1927 и 1928 гг. взорвали нэп. Кризисы провоцировали все новые и новые дискуссии в высшем руководстве, каждый раз находившем выход в очередном усилении административных рычагов управления экономикой. Потребность в реконструкции промышленности в условиях острой нехватки ресурсов, растущий товарный голод и «антикапиталистическая» политика, усиливавшие «натурализаторские» тенденции крестьянских хозяйств (что сдерживало промышленный рост) — все это порождало замкнутый круг противоречий в экономике и политике. Из этого круга необходимо было вырываться, и сталинская «революция сверху», по мнению М. М. Горинова, в данной ситуации стала не актом субъективного произвола, а закономерным следствием обострения противоречий нэпа. Альтернатива сталинскому пути могла заключаться лишь в области темпов, методов и форм осуществления новой модели развития49.

По мнению В. А. Козлова, Ю. П. Бокарева, главной проблемой нэпа стало то, что функционирование государственного сектора (крупное производство) и частного (мелкое производство) не было увязано единым рынком. Усиленная денежная эмиссия вызвала растущую инфляцию, а введение госконтроля за ценами лишило рынок уравновешивающей функции. Все это в привело к крушению рынка50.

Итак, объективисты видят в нэпе признаки незавершенности, кризис-ности или ущербности, что и приводило их к выводу о том, что нэп в том виде, в каком он существовал в конце 1920;х гг., нормально функционировать не мог.

Вне зависимости от признания нэпа исчерпавшим себя либо сохранившим в себе потенциал для дальнейшего развития, исследователи тщательно искали причины (факторы) победы сталинской программы, свернувшей нэп. Ученые в целом сходятся в признании того, что победу Сталину облегчили и левацкий радикализм масс, уставших от социальных издержек нэпа, и низкая политическая культура большинства партийцев, плохо понимавших суть дискуссий и готовых громить любую оппозицию, и низкий образовательный уровень хозяйственного руководства, склонного к проведению военно-административной политики и вряд ли способного к осуществлению сложного и многообразного нэповского курса51.

Однако в отечественной и зарубежной исторической науке существуют взгляды, избегавшие таких крайних оценок нэпа как идеализация или, наоборот, стремление уйти от мифологизации нэпа с подчеркиванием его недостатков, противоречий и кризисов (Р.У.Дэвис, Е.А.Алексеева)52. По мнению ученых, такие оценки сужают рамки исследовательских интересов. Нужен учет как недостатков, так и реальных возможностей нэпа для развития экономики.

Например, Р. У. Дэвис отмечал, что к середине 1920;х гг. советской экономике еще не угрожала тупиковая ситуация. В 1927 году уровень и направление распределения капиталовложений были достаточны для того, чтобы обеспечить умеренные темпы развития промышленности и сельского хозяйства. Но нестабильные рыночные отношения между государством и крестьянством, низкая товарность сельского хозяйства не позволяли заметно увеличить темпы индустриализации до тех величин, которые были заданы советским руководством. Крах нэпа был не столько результатом развития неблагоприятной экономической ситуации, сколько был связан с социальной и политической нестабильностью: массовой безработицей, более грозной, чем до революцииростом экономического отставания СССР от стран Запада, что делало его одиночество довольно опасным во враждебном миреавторитарными тенденциями в мышлении и руководстве экономикой53.

Многие исследователи, разбирая проблемы новой экономической политики, подошли к вопросу, когда же еще сохранялась альтернатива сталинскому «рывку в социализм»? Если существование какой-либо альтернативы в конце 1920;х гг. отвергалось, то когда был упущен исторический шанс поворота к рынку, а не к командно-административной системе? В таких вопросах единого мнения также нет.

Поначалу предполагалось, что альтернативные варианты успешного развития в рамках рынка сохранялись в 1926, 1927 и даже 1929 гг. (Н.В. Теп-цов). Однако возобладало мнение, что уже к 1928 году никакой альтернативы в практическом плане не существовало (В.И. Старцев)54.

Часть ученых считает, что возможность свернуть к рынку существовала до середины 1920;х гг., когда нэп еще не достиг своего апогея в целом, после чего начался его закат (М.М. Горинов, A.B. Скрыпников, Н. С. Симонов)55. Они полагали, что выход из кризиса 1925 года методами экономической либерализации мог стать поворотным пунктом в истории нэпа. Так, по мнению Н. С. Симонова, критическая точка была пройдена по окончании денежной реформы Г. Я. Сокольникова, когда, благодаря появившимся эмиссионным возможностям, началось усиленное строительство в тяжелой индустрии в масштабах, превышавших реальные темпы роста накоплений. Такая политика повлекла за собой крушение рынка и замену его распределительной системой56.

Часть исследователей сводит возможность выбора альтернативы лишь к началу 1920;х гг. — к первым шагам по введению нэпа, когда видение и принципы нэпа начали только-только формироваться (Г.Н.Ханин, В. С. Лельчук, JI.H. Суворова)57.

Спорным остается вопрос и о том, когда же началось сворачивание нэпа. В. П. Данилов считал «чрезвычайщину» зимы 1928 года водоразделом, знаменовавшим отход от главного принципа нэпа в деревне — признания праtf о ва крестьян на свободное распоряжение продуктами своего труда. Г. А. Бор-дюгов и В. А. Козлов также связывали 1927/8 гг. со временем окончательного отказа от нэпа. По их мнению, кризис хлебозаготовок 1927/8 гг. доказал партийному руководству невозможность форсировать индустриализацию на основе индивидуальных крестьянских хозяйств59. В.A. May заметил, что обострение противоречий между задачей экономического роста и доктринальными ограничениями в условиях необходимости промышленной реконструкции во второй половине 1920;х гг. привело к тому, что к концу 1920;х гг. нэп уже не мог существовать60.

Р.У.Дэвис видел начало ликвидации нэпа в наступлении на частный сектор весной-летом 1927 года61. Алек Ноув связывал этот поворотный момент в судьбе нэпа с 1926 годом, когда произошло нарушение рыночного равновесия (из-за усиленного вложения средств в тяжелую промышленность, обострившего товарный голод, а также кампаний по наступлению на нэпмана, кулака и вытеснению частника из оптовой хлебной торговли)62. М. А. Свищев связывает сворачивание нэпа в деревне с окончательным отказом от курса «лицом к деревне» в 1926 года63. Ю. П. Бокарев считал, что крушение рынка (основы нэпа) началось с воплощения плана по капиталовложениям в тяжелую промышленность 1925/6 гг. с опорой на увеличение денежной эмиссии и усиление государственного регулирования в области цен64.

В.П.Дмитренко, В. С. Лельчук, JI.H. Суворова полагали, что отход от принципов нэпа начался сразу же после его введения в 1922;1923 гг., когда государство начало притеснять, шельмовать и мелочно опекать развитие частного сектора в экономике65.

Таким образом, ученые дают разную датировку начала крушения основ нэпа и исчерпания заложенных в нем возможностей. Во многом это вызвано разновременным (асинхронным) характером сворачивания тех или иных рыночных механизмов нэпа.

Зарубежная советология переживала сходную ситуацию, связанную со спором об альтернативах нэпа еще на рубеже 1960;1970;х гг. Тогда начался пересмотр устоявшихся взглядов «тоталитарной» школы о нэпе, как о «золотом веке». В 1970;е гг. появился интерес к наследию Н. И. Бухарина, заново был «открыт» А. В. Чаянов, а возникшее на этой почве «ревизионистское» течение стало более критически относиться к нэпу66.

Так, в представлении Э.Х. Kappa нэп был нелегким, неустойчивым политическим компромиссом власти и крестьянства, возникшим в начале 1920;х гг. Но когда выяснилось, что сельское хозяйство в рамках существовавшей системы нэпа оказалось больше не способно удовлетворять быстро растулН щие потребности города, нэп был насильственно сломан .

Русские эмигранты М. Я. Геллер и А. М. Некрич подчеркивали обреченность нэпа в условиях существовавшей тогда советской системы. Возникшая для решения важнейших государственных проблем в обстановке гражданской войны советская система не могла успешно с ними справляться в условиях «гражданского мира». Созданные примитивные, но простые формы управления экономикой не были приспособлены к эффективному управлению рынком. Поэтому, применяя в ходе хозяйственных кризисов такие сред.

— о ства как приказ, насилие, террор, они сокрушили нэп .

К их взгляду близок и Мартин Малиа, полагавший, что главной для перехода к нэпу и отказа от него была политическая причина. Даже кризис хлебозаготовок 1927/8 гг., по его мнению, был вызван не сбоями рыночного механизма, а административным вмешательством в экономику и политикой государства. Компромиссный характер нэпа между крестьянством и государством в конце 1920;гг. был исчерпан. Нэп, введенный под давлением крестьянских «жакерий», был в 1928 году свернут из-за крестьянского снабженческого саботажа в ответ на политику цен и дефицит товаров. Государство, не желая больше медлить с решением хлебной проблемы, сломало нэп69.

В настоящее время все большее влияние в зарубежной советологии получает осторожная оценка как недостатков, так и ресурсов нэпа (Р.У.Дэвис, Д. Ж. Купер, М. Харрисон, А. Ноув, Я. Ширмер, Р.К.Аллен)70. Считается, что нэп не изжил себя и обладал возможностями для умеренного развития экономики и осуществления индустриализации. По подсчетам Я. Ширмера, в случае, если бы сельское хозяйство развивалось дальше на той же экономической базе, что и в 1928 году, то к 1940 году его результаты были бы выше достигнутого уровня после коллективизации71.

Роберт К. Аллен путем математического моделирования подсчитал экономические результаты индустриализации в случае проведения ее в более умеренных темпах, позволявших не ломать нэп и не коллективизировать деревню. Выяснилось, что общий уровень валовой несельскохозяйственной (промышленной) продукции в рамках рынка к 1939 году оказался бы всего на 12% меньше показателя, достигнутого страной в реальности. В то же время в случае сохранения основ нэпа такое снижение объема промышленной продукции было бы с лихвой компенсировано большим размером валовой сельскохозяйственной продукции. Более того, фактическое потребление на душу населения при сохранении нэпа к 1939 году также превысило бы достигнутый страной уровень72.

В настоящий момент интерес к проблеме сворачивания нэпа не исчезает. Сохраняются две крайние точки зрения в оценке жизнеспособности нэпа. Если К. М. Бержанский, В. Е. Бондарев, И. В. Чемоданов подчеркивают, что нэп сохранял возможности для развития, но был насильственно сломан, то Ю. П. Бокарев, К. А. Захаров, И. Б. Орлов, С. А. Павлюченков, В. П. Телицын отмечают обреченность нэпа, как неспособного в дальнейшем решать задачи структурной перестройки экономики73.

Сегодня неуклонно растет объем исследований по отдельным сторонам нэпа (затрагивающих вторую половину 1920;х гг.) в самых разных сферах жизни общества (в экономике, политике, социальных отношениях, быту)74.

Кроме того, возрастает внимание к изучению проблем и особенностей нэпа в российской провинции75.

С начала 1990;х гг. новая волна интереса к проблемам нэпа проявилась.

7Л и на Смоленщине (А.А.Ильюхов, А. Казаков, Ю. В. Афанасьев, Е.В.Кодин) .

Особенностью историографии на Смоленщине является живой интерес к политической стороне нэпа — «смоленскому нарыву» 1928 года. Начало исследованию данного вопроса было положено еще в 1950;е гг. в зарубежной советологии, чему способствовали материалы, так называемого, «Смолен.

77 ского архива". Так, М. Фэйнсод находил причины «нарыва» в скандальном поведении и разложении партийных рядов. О. Наркиевич и Д. Броуэр видели по в «нарыве» хозяйственную и политическую подоплеку .

В отечественной историографии над проблемой «смоленского нарыва» работали Ю. В. Афанасьев, Е. В. Кодин, которые связывали «смоленские дело» с продолжавшимся нэповским курсом местного руководства. Согласно полученным результатам, политический процесс решал, в первую очередь, задачу по компроментации курса новой экономической политики, устранению нэ.

70 повских кадров и его теоретиков (защитников) .

В целом, проблема сворачивания нэпа, его альтернатив представлена довольно широким спектром научных работ. Однако на вопрос о жизнеспособности нэпа до сих пор не дается однозначного ответа80. Региональный компонент проблемы начал интенсивно разрабатываться только в последнее время.

На основании историографического обзора по теме диссертационного исследования можно сделать вывод о том, что, как в отечественной, так и в зарубежной историографии по вопросам кризисов, противоречий и ликвидации нэпа сделана большая работа. На этом фоне стала заметна недостаточная разработанность данной проблемы на примере исследуемого региона. Это повлияло на выбор данной темы для самостоятельного диссертационного исследования.

Целью работы является комплексное исследование социально-экономических и общественно-политических процессов на завершающем этапе новой экономической политики, причин и факторов, повлиявших на свертывание нэпа и усиление административно-командных методов управления экономикой.

Исходя из поставленной цели, определены основные задачи работы:

• Выявить основные пути развития, рассмотреть достижения и проблемы сельского хозяйства Смоленщины к концу восстановительного периода.

• Изучить главные процессы и результаты развития промышленности на территории Смоленской губернии к середине 1920;х гг.

• Проанализировать кризисные явления в аграрном секторе экономики Смоленщины во второй половине 1920;х гг.

• Определить и изучить основные проблемы в развитии смоленской промышленностиоценить социальные издержки мероприятий по дальнейшему росту индустрии Смоленщины.

• Исследовать пути разрешения социально-экономических проблем на Смоленщине в 1928;1929 гг.

Объектом исследования является социально-экономическая и общественно-политическая жизнь на Смоленщине в период постепенного свертывания новой экономической политики (вторая половина 1920;х гг.).

Предметом исследования являются хозяйственные и социальные процессы и проблемы в развитии сельского хозяйства и промышленности Смоленщины, а также мероприятия центрального и местного руководства по разрешению хозяйственных трудностей и механизмы их реализации.

Территориальные рамки исследования охватывают современные границы Смоленской области, включая Вельский уезд, входящий в настоящее время в состав Тверской области.

Хронологические рамки исследования охватывают в основном временной отрезок с 1925 года (когда нэп достиг своего пика в деревне) по начало 1929 года. Этот период, в целом, совпадает со временем сворачивания нэповского курса в стране.

Методологическую основу исследования составляют общеисторические принципы объективности, историзма, системности и детерминизма. Они предполагают непредвзятый подход к изучению исследуемых проблем, критический подход к источникам, представление выводов на основе анализа всей совокупности имевшихся фактов, а также изучение событий в причинно-следственной связи и на конкретно-историческом фоне.

В процессе работы использовались такие методы как историко-генетический (изучение процессов в их развитии), сравнительно-исторический и проблемно-хронологический. Историко-генетический и ретроспективный методы позволили проследить эволюцию народного хозяйства и нэповской политики на Смоленщине, а также увязать отдельные разобщенные факты и события в единую причинно-следственную связь.

Источниковая база исследования. Для решения задач диссертации были привлечены разнообразные источники, которые по их характеру можно подразделить на несколько групп: 1) источники нормативно-правового характера, а также решения партийных органов- 2) делопроизводственные материалы- 3) статистические материалы- 4) периодическая печать- 5) материалы публицистики.

К первой группе источников относятся документы съездов, конференций, пленумов коммунистической партии и высших органов государственной власти. В данном ключе большой интерес вызывают решения III съезда Советов в мае 1925 года, одобрившего курс «лицом к деревне» и подтвердившего право крестьян на свободный выбор форм землепользования, что свело на «нет» попытки Смоленского губкома свернуть хуторизацию аппаратным путем. Также значительное влияние на жизнь в Смоленской губернии оказали решения XIV партконференции (проходившей в апреле 1925 года) по демократизации политической жизни села, резолюции XV съезда ВКП (б). На основе решений XV съезда ВКП (б) (декабрь 1927 года) в ходе чисток по «смоленскому нарыву» будут оцениваться все хозяйственные мероприятия смоленского руководства как послесъездовские, так и досъездов-ские.

Ко второй группе источников относятся делопроизводственные материалы, имеющие первостепенное значение при раскрытии данной темы. В их основе — материалы трех центральных архивов РФ (Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ) и Российского государственного архива экономики (РГАЭ)) и двух местных (Государственного архива Новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО) и Государственного архива Смоленской области (ГАСО)), многие из которых вводятся в научный оборот впервые, что является важным аспектом научной новизны работы.

Из центральных архивов использовались фонды Наркомторга (ф. А-410), СНК (ф. А-259), РКИ (ф. А-406). В фондах Наркомторга РСФСР отражены приказы, циркуляры и иные документы, характеризующие курс Наркомторга в торгово-заготовительной сфере экономики. Отчасти материалы Наркомторга сохранились и в фондах НК РКИ, например, по заготовительному кризису 1927/8 гг. В фондах СНК РСФСР (ф. А-259, оп. 126) имеются материалы, рассказывающие о мероприятиях правительства по развитию льноводства, а также документы, подводившие первые итоги льнозаготовительной кампании и свидетельствующие, что причиной срыва льнозагтовок была не кулацкая стачка, а организационные просчеты руководства и замедление в развитии льноводства (д. 957, 971). В РГАСПИ особый интерес представляют фонды Орграспредотдела ЦК ВКП (б), в которых содержатся документы отчетного характера из Смоленского губкома, а также стенограммы заседаний Оргбюро, касающиеся «смоленского нарыва» (ф. 17 оп. 67, оп.113).

Из местных архивов ведущее место занимают фонды смоленского губ-кома ВКП (б) (ф.З, оп. 1), в материалах которого отражены некоторые механизмы принятия важнейших для губернии хозяйственных и политических решений. Кроме того, в фондах губкома находится значительное количество докладов, отчетов, материалов, полученных от парторганизаций низшего звена, органов государственного и хозяйственного аппаратов. Они дают сведения о хозяйственном, социальном и политическом положении в Смоленской губернии, давая развернутую картину нэповской эпохи. Сводки и донесения ОГПУ, частично сохранившиеся среди материалов губкома, дают ценнейший материал о настроениях различных слоев населения и итогах хозяйственных и политических кампаний, результаты которых нижестоящее руководство пыталось представить порой в подретушированном виде.

Также в исследовательской работе использовались фонды Губернской контрольной комиссии (ф. 9), материалы фабрично-заводских ячеек ведущих предприятий Смоленщины — «Катушки» (ф. 1371) и Ярцевской текстильной фабрики (ф. 1653).

Из фондов местного государственного архива доминирующее положение занимают материалы губисполкома (ф. 13), ГОНХа (губернского отдела народного хозяйства, ведавшего местной промышленностью, ф. 638), губ-плана (ф. 1718) и губРКИ (проверявшей выполнение низовыми организациями решений властей и результатов проведения кампаний, например, по снижению цен, ф. 1207, 2395). Деятельность этих ведомств, определяла общее направление социально-экономического развития Смоленской губернии.

К данной группе источников можно отнести сборники опубликованных документов, которые также содержат материалы делопроизводственного характера. Такие сборники, как «Трагедия советской деревни» и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД» вскрывают механизм и основные моменты сворачивания нэповских элементов в деревне, начиная от дискуссий в высшем руководстве и заканчивая конкретными мероприятиями на местах. На их страницах содержатся материалы касательно истории нэпа в смоленской деревне, которые непосредственно были использованы в диссертационном исследовании.

Третью группу источников составили статистические материалы по Смоленской губернии, опубликованные в различных сборниках и справочниках. К наиболее значимым публикациям, содержащим данные статистического характера, можно отнести материалы по сельскому хозяйству, собранные Областной плановой комиссией Западной области под руководством М. А. Давидовича. В них содержится информация об основных тенденциях развития аграрного сектора Смоленской губернии в первые годы нэпа. Достаточно ценные статистические материалы по льноводству на Смоленщине за 1920;е гг. содержатся в публикации Областной плановой комиссии «Проблема льна и конопли в Западной области».

К четвертой группе источников относятся материалы периодической печати. В первую очередь, это — материалы местных газет — «Рабочий путь» и «Смоленская деревня», в которых публиковались статьи, отчеты, характеризовавшие социально-экономическое положение Смоленской губернииа также документы партийных и государственных органов, носившие программный характер для местных властей.

Значительно расширяет представления о хозяйственной жизни смоленской деревни и промышленности журнал «Экономическая жизнь», в котором публиковались контрольные цифры по развитию экономики губернии и статьи, содержавшие статистические данные о социально-экономическом положении в Смоленской губернии. На страницах этого журнала даже разворачивалась полемика по вопросам выбора пути поднятия крестьянских хозяйств на качественно новую ступень развития.

Пятую группу источников составляют материалы публицистики, представляющие не только историографический интерес, но и имеющие значение исторического источника. К ним можно отнести две разнополярные, но весьма познавательные работы А. А. Рыбникова (представителя организационно-производственной школы аграрников) и Д. П. Маковского. А. А. Рыбников, рассматривая проблемы льноводства на Смоленщине, обращал внимание на характерные трудности в реорганизации и интенсификации крестьянского хозяйства. Д. П. Маковский в книге «Социалистическая перестройка хуторской деревни» в полемичной форме оценивал нэповский курс секретаря губкома Д. С. Бейки и председателя губисполкома О. И. Бобровского, как политики «кондратьевщины».

Использование указанных материалов позволило разносторонне исследовать проблему свертывания новой экономической политики на Смоленщине.

Научная новизна заключается в том, что в диссертационном исследовании на примере конкретного региона рассматривается проблема кризисов, противоречий и сворачивания новой экономической политики. Впервые в научный оборот введен ряд новых документов центральных и местных архивов, на основе которых раскрываются как малоизвестные факты из истории Смоленской губернии в годы нэпа, так и выносятся положения и выводы по ряду социально-экономических проблем региона. Так, обращается значительное внимание на колебание курса аграрной политики смоленского руководства (впоследствии правый курс середины 1920;х гг. будет расцениваться как «неостолыпинщина»). Впервые глубоко исследуется льнозаготовительный и продовольственный кризисы 1927/8 гг. Проводится взаимосвязь между смоленским «нарывом» и решительной ликвидацией последних рыночных элементов на Смоленщине.

Практическая значимость исследования состоит в том, что результаты исследования дополняют и расширяют представления по истории нэпа на примере Смоленской губернии. Они могут послужить основой для дальнейшей научной разработки различных вопросов из жизни советского общества 1920;х гг. Материалы исследования могут быть использованы как в ходе преподавательской, так и научно-исследовательской работы.

Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты исследования были изложены в докладах на научно-практических конференциях и в научных статьях.

Структура диссертации определена целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний, списка источников и литературы.

Первые выводы по «делам» начали приниматься уже в апреле 1928 года. 27 апреля 1928 года бюро губкома принимает резолюцию о положении на «Катушке», заслушивает первые отчеты проверочных комиссий по Смоленскому уезду и стекольному заводу. В это же время были «вскрыты» ненормальности и на авиазаводе № 35.

Б.Л. Цейтлин и Ф. Ф. Ляксуткин требовали от проверочных комиссий более жестких оценок. Так, 28 апреля они остались недовольны отчетом о положении на «Катушке» и потребовали создать новую комиссию для выработки партийных и политических выводов. При этом Б. Л. Цейтлин уже сделал это вместо комиссии сам. Он объявил причиной разложения актива на «Катушке» отрыв партийного руководства от масс, обвинив губком в стремлении «это дело очень широко не развертывать"32. По его мнению, Смоленский губком не желал и не в силах был справиться с вскрытием и исправлением нарывных дел, зажимал критику и самокритику. Потому вполне логичным оказывалось требование в срочном вмешательстве извне. Это послужило Ф. Ф. Ляксуткину формальным поводом для отказа Смоленскому губкому в просьбе поставить на предварительное обсуждение в бюро губкома доклад о результатах проверки советской демократии и работы ГКК .

Верхушка губернского руководства уже представляла масштаб и последствия разворачиваемого дела. Личным ударом для Д. А. Павлюченко стало попавшее в руки комиссии заявление в ГКК о «пьяном губкоме», поданное еще в августе 1927 года псевдонимом некого Черняка. В этом письме секретарю губкома приписывалось участие в пьяных оргиях губернских работников. В ответ на такие обвинения Д. А. Павлюченко выступил на закрытом заседании бюро 26 апреля с заявлением об освобождении его от обязанностей секретаря губкома, на что получил от проверяющих отказ под предлогом того, что «.заявление Черняка является еще только неподтвердившимся заявлением"34. Истинная причина оставления Павлюченко на посту секретаря губкома была вполне понятна.

Стремясь смягчить ситуацию, губком пытается заручиться поддержкой в Москве. Ближайший соратник Павлюченко С. Д. Памфилов 3 мая 1928 года отправил письмо в орготдел ЦК ВКП (б) В. И. Рябоконю, в котором вкратце обрисовывалась ситуация на Смоленщине накануне слушания дела в ЦКК: «Она очень нервная обстановка. В ней повинны в большей степени т. Цейтлин и Ляксуткин, работавшие здесь по обследованию от ЦКК. Я лично считаю, что многозначительные обобщения, намеки расследования помогли раздувать до сенсационных размеров весьма обыденные вещи. Теперь, вот, все ждут доклада в ЦКК и решений ЦКК. Кто запасается чемоданами и составляет список к продаже, а кто старательно вылезает сухим из воды. Картина обычная, не весьма приятная. Все мы очень заботимся об одном — не перенести в организацию нездоровых настроений"35.

Губком понимал, что шлейф «скандальных дел» был только поводом наказать губернию. Но за что? Первым, что бросалось в глаза — хлебный и льнозаготовительный кризис в губернии. 3 мая 1928 года на последнем заседании бюро губкома перед отъездом Д. А. Павлюченко в Москву был заслушан доклад об итогах хозяйственных кампаний 1927/8 гг. В нем был сделан анализ хозяйственного и политического положения губернии. Согласно докладу, ситуация с падением валовой продукции и товарности сельского хозяйства выглядела не столь катастрофичной, как позднее представит это Я. А. Яковлев. Главной причиной застоя в сельском хозяйстве называлась дождливая погода, погубившая урожаи 1926 и 1927 гг. В хлебном кризисе, по мнению смоленского руководства, был виноват Наркомторг, не выполнивший планов по ввозу хлеба в губернию. Срыв плана льнозаготовок объяснялся как хлебным кризисом, так и завышенным заготовительным планом.

Губернское руководство пыталось оправдаться, заявляя, что оно сделало все возможное для выполнения этих планов. Губком делал вывод: «.

Парторганизация в целом своевременно и чутко реагировала на решения XV партсъезда (выделено мной. — А. ЖЛ в частности, в вопросах работы в деревне и положила их в основу своей практической деятельности. Наряду с этим, ряд проведенных в деревне кампаний показал, что деревенские парторганизации не в силах собственными силами удовлетворительно справиться с вставшими перед ними задачами, и есть необходимость значительно усилить их работниками. Губернская организация же в целом, в общем, к выполнению директив XV съезда подготовлена удовлетворительно" .

Смоленский губком, таким образом, объяснял происшедший провал кампаний разными объективными причинами и своей вины в этом не признавал. Более того, подчеркивалось, что его работа, несмотря на некоторые ошибки и перегибы низовых органов, проходила на основе классовой линии, в духе решений последнего партсъезда.

У центра же было на этот счет иное мнение. 9 мая 1928 года на заседании орграспреда ЦК ВКП (б) был заслушан доклад Я. А. Яковлева о положении в смоленской парторганизации. В докладе рассматривались не сами факты скандальных дел, а оценивалось хозяйственное и политическое положение губернии, как результат работы Смоленского губкома. Вина за все провалы в льнозаготовительной, налоговой и других кампаниях возлагалась именно на губком. По мнению Я. А. Яковлева, стагнацию сельского хозяйства вызвали не столько двухлетние неурожаи, сколько несоблюдение классовой линии в сфере землеустройства, кредитования и кооперирования деревни. Трудности в заготовках были, по замечанию Я. А. Яковлева, экзаменом для всего аппарата, который Смоленщина не прошла. Когда необходимо было усилить проведение кампаний в деревне, смоленский аппарат дал осечку. Почему? Потому, что он разложился из-за недостаточного внимания к нему со стороны губкома. Таким образом, Я. А. Яковлев подвел итог: «Мы констатируем, что в руководстве губернской организации по всей линии наблюдаются недостатки ее работы, и это основное обвинение, которое мы выдвигаем против губернского комитета. » .

Попытки Д. А. Павлюченко объяснить хозяйственный застой и неудачи в кампаниях причинами, не зависящими от губкома, не были приняты во внимание. Секретарь губкома не отрицал долю своей вины за безобразия на «Катушке» и смоленском авиационном заводе, но заметил, что порождением таких безобразий послужили как частое сокращение производственных планов, приводившее к увольнению работников, так и неудовлетворительный моральный облик мастеров. Д. А. Павлюченко заявлял, что с нездоровыми явлениями губком боролся, но разве что не в таких масштабах как это требовалось. По мнению Д. А. Павлюченко: «В прошлом аморальные явления [были] в несколько сот раз больше, чем сейчас. Основное наше несчастье заключается в том, что в последнее время всплыл ряд больших недочетов, которые сразу усложнили всю картину, всю картину нашей работы. Все же надо сказать, что в нашей организации достижения имеются [.] Мы работали не так плохо, и сейчас все то, что вскрылось, он[о] всю картину услож.

2 о нил[о]". Однако эти доводы не помогли, как и не помогла «защитная грамота» — справка, выданная еще 17 марта 1927 года Наркомземом за подписью А. П. Смирнова. В ней давалась лучшая оценка сельского хозяйства губернии и признавалась правильность направления в его развитии39.

По окончании прений И. М. Москвин, заведующий орграспредотделом ЦК, подвел следующий итог: «.Та оценка, которую дал ЦК в феврале 1926 г., она не может быть улучшена ни в какой мере. Оценку надо дать еще более резкую. Таким образом, мы имеем точно такое же положение, что [и] в феврале 1926 г. ЦК, дав определенную задачу перед местной партийной организацией, предлагал это провести в жизнь. Прошло два года. Проверяется работа Смоленской организации и оказывается, что положение не только не улучшилось, а положение ухудшилось [.] Директивы оказались не проведенными. Что надо будет делать[?] Надо будет сменить руководство. «40. По вскрытым фактам безобразий ЦКК постановила десятерых основных руководителей Смоленщины, в т. ч. и Д. А. Павлюченко, за отрыв от рабочих масс с работы снять, объявить строгий выговор, вернуть на производство и работу по специальности с запрещением занимать ответственные должности.

Однако заседавшее 14 мая оргбюро ЦК ВКП (б) посчитало такое наказание недостаточным. В. М. Молотов заявил: «В решении ЦКК не дается политической оценки, и преступления руководящей группы организации получают уголовный характер. Я думаю, что в резолюции надо дать политическую характеристику смоленского дела «41. Что и было выполнено: действия Смоленского губкома в тексте резолюции ЦКК получили политическую оценку.

12 мая 1928 года последовала публикация о «смоленском нарыве» в газете «Правда"42. Началась массовая кампания по вскрытию нарушений на всех уровнях. В печати стали массово освещаться факты «безобразий», вызывавших все большее и большее возмущение населения. В городе и селе в течение мая — июня 1928 года были проведены собрания, на которых докладчики разъясняли причины «нарыва», приводя в качестве ярких примеров притеснение техперсоналом рабочих на катушечной и Ярцевской текстильной фабриках, злоупотребления и искривления классовой линии в Смоленском уезде. По докладам собраниями выносились резолюции, которые не только целиком поддерживали решениями ЦК и ЦКК ВКП (б), но и требовали больших взысканий к руководящей верхушке Смоленской губернии.

Кампания критики и самокритики в процессе вскрытия «нарыва» открыла клапан для выхода наружу накопившегося недовольства. О том, насколько оно было велико, можно судить по выступлениям на внеочередном пленуме смоленских профсоюзов и профактива 26−27 мая 1928 года. Так, представитель союза пищевиков заявлял: «До самого последнего времени рабочие молчали и были прижаты к самой земле. Рабочие считали, что надо делать «вторую революцию», надо было переизбирать всех [.] Вот, эта «революция» и пришла — [надо] выгнать все негодное. Самое зло в ГОНХе — он объединяет всех нэпманов и специалистов."43. Ему вторил представитель союза химиков: «. Этот нарыв должен был взорваться не теперь, а осенью прошлого года, когда было перезаключение колдоговоров. Головки разложились, — все видели, но ничего не предпринимали. Растрачивались десятки, сотни тысяч, а когда нужно было дать несколько тысяч на охрану труда и увеличение зарплаты — не давали"44.

При ГубРКИ были специально созданы бюро жалоб. С 15 мая по 22 июня 1928 года туда поступило 1 983 жалобы от населения, а к декабрю 1928 года — 5 089 (см. таблицу 8)45.

Заключение

.

Политика, стратегия нэпа, основанная на допущении элементов рынка, оживила, ускорила подъем народного хозяйства, находившегося к началу 1920;х гг. в состоянии разрухи. Ее результаты сказались не сразу. Например, посевы на Смоленщине начали расширяться только с 1923 года, а покупательная способность крестьянства поднялась лишь после урожая 1924 года. В целом, к 1925 — 1926 гг. были восстановлены и даже превысили довоенный уровень посевные площади, поголовье скота, общая валовая продукция сельского хозяйства. Однако это были лишь количественные показатели, но не качественные. Не была восстановлена товарность сельского хозяйства. Особенно ощутимым это было в традиционном для Смоленщины льноводческом направлении. Среднедушевой довоенный объем валовой сельскохозяйственной продукции также не был достигнут.

Избыток рабочих рук в смоленской деревне, максимальное вовлечение в оборот земель сельскохозяйственного назначения к середине 1920;х гг. являлись наиболее ярким подтверждением того, что в экстенсивном развитии сельского хозяйства был достигнут предел. Дальнейший подъем мог осуществляться только по пути интенсификации и повышения товарности. Смоленский губком ВКП (б), трезво оценивая сложившуюся ситуацию, признавал, что самостоятельно (без поддержки государства) реорганизовать и сделать хозяйства высокотоварными и интенсивными могли в основном крепкие крестьяне — середняки и зажиточные. Курс на интенсивника (а в данную категорию нередко попадало и зажиточное крестьянство), проводимый при поддержке секретаря Смоленского губкома Д. С. Бейки, в целом совпадал с центральной политикой «лицом к деревне». Но он, поощряя дальнейший рост благосостояния деревни, отрицал политическую угрозу для советской власти со стороны деревенской верхушки.

Продолжение такой линии не могло больше устраивать ЦК партии, который с осени 1925 года приступил к сворачиванию курса «лицом к деревне». Это привело к замене секретаря Смоленского губкома ВКП (б). На новое руководство во главе с Д. А. Павлюченко была возложена задача выправить курс, а также переломить хуторское землеустройство в пользу поселков. С 1926 года политика в деревне стала проводиться по трем направлениям: поддержка бедноты, поощрение развития поселков и колхозов, покровительство льноводству.

Но ни в одном из трех направлений к 1928 году так и не было достигнуто ощутимых успехов. Помощь бедноте нередко саботировалась нижестоящими органами либо по соображениям экономической неэффективности, либо благодаря «спайке» с деревенской верхушкой, получавшей материальную и финансовую поддержку, предназначавшуюся бедноте. Поселки и колхозы так и не стали популярными среди крестьянского населения, являя собой пример скорее отрицательный, нежели достойный подражания. Хутор по-прежнему оставался заветной мечтой для большей части крестьянства, и землеустройство на него продолжалось даже вопреки объявленному губко-мом курсу на поселки.

Политика поощрения льноводства, ориентированная на бедняцко-середняцкое население, привела к тому, что зажиточные товарные льноводные хозяйства из-за заниженных государственных цен на лен стали переходить на другие сельскохозяйственные культуры и развивать животноводство (в Сычевском и Гжатском уездах). Результаты не замедлили сказаться, когда на фоне расширения льнопосевов, объем товарного льна стал сокращаться, что, в конечном итоге, привело к кризису льнозаготовок 1927/8 гг.

Такие объективные предпосылки, как техническая отсталость крестьянских хозяйств, низкая товарность аграрного сектора в целом (9−11% от валовой продукции), регулярные неурожаи (1926 и 1927 гг.) только усугубляли положение. Дробление крестьянских хозяйств (7−10 тыс. ежегодно) привело к тому, что за 10 лет советской власти земля на одни крестьянские руки сократилась в 1,5 раза. При этом 16,9% крестьянских дворов не имели рабочего скота и являлись маломощными.

Дальнейший рост сельского хозяйства был напрямую связан с его интенсификацией, которую могли осуществить в основном зажиточная часть середняков и кулаки. Но их развитие все сильнее стало блокироваться антикапиталистическими мерами (усиление налогового пресса). Смоленское руководство стремилось поддерживать реорганизацию хозяйства не только среди бедноты, но и середняков. Однако, несмотря на отдельные успехи по распространению многополья, аграрных нововведений, развитию сельскохозяйственной кооперации, большая часть крестьян по-прежнему продолжала вести свое хозяйство дедовским способом. Три четверти крестьянских посевов сохраняли трехпольную систему земледелия и две трети хозяйств не состояли в кооперации.

Усиливавшийся «нажим» на зажиточную верхушку деревни препятствовал росту товарных хозяйств, хотя зажиточные хозяйства (с посевом 6−10 дес. и выше) выглядели в то время, как наиболее оптимальные в хозяйственном отношении. Их товарность была в три раза выше, чем у середняков (с посевом 2- 6 дес.), и в восемь раз, — чем у бедняков. Но во второй половине 1920;х гг. они все более часто стали рассматриваться руководством как политическая угроза власти советов в деревне. Такие хозяйства часто прибегали к сдаче в наем сложных сельскохозяйственных машин, как правило, за отработки бедноте. Данное явление было продиктовано не только «эксплуататорской природой» зажиточных хозяйств, но и незначительными их размерами, что являлось причиной недоиспользования машин. Поддержка государством бедноты в противовес деревенской верхушке не приносила экономических выгод и имела под собой политическую подоплеку. Подобное противоречие в числе перечисленных выше факторов непосредственно приводило к состоянию застоя в сельском хозяйстве Смоленщины во второй половине 1920;х гг.

Нэп на Смоленщине оживил промышленное производство.

Введение

таких рыночных принципов в деятельности предприятий, как прибыльность, производительность труда, хозяйственная эффективность, позволило запустить простаивавшие предприятия. В результате к 1926/7 гг., по данным ГОНХа, вся цензовая промышленность Смоленской губернии в целом восстановила не только довоенный, но и дореволюционный объем производства. Как уверяли работники Смоленского ГОНХа в 1926/7 гг., губернская промышленность достигла максимальной нагрузки, и 1927;й год расценивался ими как последний восстановительный год. Данные губкома партии представляли рост производства на губернских предприятиях в виде затухающей кривой, что выдавалось как окончание восстановительного периода и исчерпание имевшихся свободных мощностей на предприятиях. Однако такое положение могло быть верным лишь отчасти. В силу сырьевого или сбытового кризисов ряд предприятий так и не смогли довести нагрузку до максимума (заводы Маслотреста и лесозаводы, производившие почти половину валовой продукции губернской промышленности).

Даже те предприятия, которые успешно функционировали (в кожевенной, стекольной, шпагатной и металлообрабатывающей отраслях), имели неопределенное будущее (вплоть до остановок и ликвидации), т.к. весьма характерным было интенсивное использование старого изношенного оборудования на пределе возможного. Ситуация усугублялась технической отсталостью (моральным износом) оборудования. Причиной всему, как и прежде, служила нехватка средств на реконструкцию и ремонт оборудования. Более того, из-за кризисов по ряду предприятий сократилась их прибыль, что вызвало сокращение затрат на капитальное строительство. Выкачивание средств из промышленности в 1927/8 гг. достигло своего пика и составило 60% прибыли. Это обескровливало как финансовую, так и производственную деятельность предприятий, вынуждая обращаться к банковским кредитам, к тому же ограниченным. Кредиты, в свою очередь, удорожали себестоимость продукции и уже не спасали финансового положения предприятий.

Использование возможностей частного капитала для развития промышленности к 1928 году было прервано мерами как губернских, так и центральных властей, создававших «тепличные условия» для государственных предприятий. Попытки добиться расширения производства за счет внутренних резервов предприятий упирались в их износ, либо в скованность инициативы заводоуправлений от трестов, трестов от ГОНХа или синдикатов, безответственность или бесхозяйственность по ряду предприятий. Проводившаяся кампания по режиму экономии дала незначительный результат. А попытки переложить экономию на плечи рабочих вызывали их протест.

Таким образом, к концу восстановительного периода на Смоленщине начали проявляться признаки ухудшения экономической ситуации. С 1926/7 гг. темпы экономического роста губернии начали отставать от общесоюзных. Такое отставание было связано с незначительным промышленным ростом, пониженными урожаями, кризисом льноводства, низкой товарностью крестьянского хозяйства.

Наиболее ярко эти проблемы проявились в 1927/8 гг., когда был собран пониженный урожай по льну и хлебным культурам. Губернию охватили сразу два кризиса — льнозаготовительный и продовольственного снабжения. Недостаток хлеба чрезвычайно ухудшил положение крестьянской бедноты, в том числе из среды льноводов, расширивших в 1927 году льнопосевы за счет страховых площадей, предназначенных для хлеба. Обещания властей предоставить льноводам «дешевый хлеб» в обмен на лен оказались невыполненными. Значительный недовоз хлеба на Смоленщину из-за кризиса хлебозаготовок по стране больно ударил по союзу с беднотой и политике «дешевого хлеба» в обмен на расширение льнопосевов.

Для разрешения продовольственных затруднений на Смоленщине предпринимались, в первую очередь, меры экономического порядка в рамках нэповского курса (например, попытки закупить хлеб по коммерческим повышенным ценам). Эти мероприятия преследовали цель насытить деревню хлебом и сбить выросшие на него цены. После отказа Москвы в просьбах повысить государственные закупочные цены и разрешить коммерческий ввоз хлеба смоленскому руководству пришлось маневрировать на рынке ограниченными хлебными запасами, перераспределять их в приказном порядке между уездами. Таким образом, если поначалу для ликвидации хлебных «заминок» делались попытки использовать элементы рынка, то позднее использовался административный ресурс.

Мероприятия по преодолению льнозаготовительного кризиса носили экономический характер (поощрение сдатчиков льна хлебом и товарами), но вскоре были дополнены мерами административного характера (нажим на заготовительный аппарат, «проспавший» заготовки, а также наведение порядка на рынке). Под давлением центрального руководства меры по усилению заготовок на Смоленщине все более ужесточались. С февраля 1928 года берет свое начало применение чрезвычайных репрессивных методов усиления заготовок (по статье 107 УК РСФСР).

Одновременно Смоленский губком ВКП (б) стремился осуществлять мероприятия с учетом классовой политики. Так, в январе 1928 года, когда запасы льна оставались преимущественно у зажиточных крестьян, принятый под давлением центра циркуляр № 2400 о поощрении льносдатчиков хлебом и товарами вызвал протест в Смоленском губкоме. По утверждению работников губкома, по такому циркуляру хлеб могли получить только зажиточные крестьяне, а не беднота, которая продолжала бедствовать. В то же время применение 107 статьи УК РСФСР (чтобы вынудить зажиточное крестьянство начать продажу излишков хлеба и льна) выполнялось без особых возражений со стороны смоленских властей.

Чрезмерное давление на заготовительный и финансовый аппарат (по требованию ЦК ВКП (б) и Наркомторга) для усиления заготовок спровоцировали перегибы в применении чрезвычайных мер, особенно в финансовых кампаниях. Самообложение, выколачивание налогов затронули не только зажиточную верхушку, но и середняков. Все это негативно отражалось на отношении крестьянства к местным властям и задерживало практическое проведение мероприятий по усилению льнозаготовок, кампаний по самообложению.

Несмотря на все усилия льнозаготовки и финансовые кампании 1927/8 гг. выполнены не были. Провал льнозаготовительной кампании вызвал недовольство в Москве — из-за нехватки льна ряд льнопрядильных фабрик оказались под угрозой остановки.

Наметившееся отставание в темпах роста смоленской промышленности в сравнении с республиканской в 1928 году усилилось в связи с сырьевыми трудностями и нехваткой капиталов. Поиск дополнительных резервов на реорганизацию производства, на капитальное строительство выливался в шумные кампании, среди которых широкую известность приобрели проводившиеся с 1926 года режим экономии и рационализации. На Смоленщине к концу 1927 года эти мероприятия, не дополненные материальными затратами, исчерпали положительный эффект, и вскоре экономия все более ощутимо стала затрагивать интересы рабочего класса. Интенсификация труда, сокращение штатов и расходов в социальной сфере усугубили и без того неблагополучное положение с охраной труда, зарплатой, жильем. Это порождало недовольство в рабочей среде. Грубость, бюрократизм, равнодушие к проблемам рабочих, а порой и не прикрытое самоуправство со стороны администрации предприятий только усиливали протесты трудящихся и переводили их в открытую форму.

Итак, финансовые затруднения, до предела обострявшие проблему восстановления и реконструкции смоленской промышленности, хронические «недогрузки» и простои предприятий из-за нехватки местного сельскохозяйственного сырья, замедление промышленного роста свидетельствовали о кризисных явлениях в промышленности Смоленщины.

Политика смоленского руководства вызывала все большее беспокойство в Москве. Еще в 1926 году за правый курс в деревне был смещен секретарь Смоленского губкома Д. С. Бейка. Однако и при обновленном руководстве, несмотря на все его заверения о выправлении курса, продолжался нэп образца 1925 года. В итоге, к концу 1920;х гг. на низовом уровне образовалась, по выражению Даниэла Броуэра, «нэповская фракция», представлявшая собой сплав низового партийного государственного и хозяйственного руководства с представителями крестьянской верхушки, торговцев, нэпманов. Такая смычка приводила к поддержке низовыми звеньями хозяйственного и государственного аппарата зажиточного крестьянства (в кредитах, землеустройстве, кооперации). Подобная ситуация становилась все более нетерпимой, особенно после прошедшего в декабре 1927 года XV съезда ВКП (б), определившего курс на социалистическое развитие страны.

Вскрытие «смоленского нарыва» стало ответом Москвы на сложившуюся ситуацию. Жалобы от крестьян (на искривление классовой линии) и рабочих (на действия администрации предприятий) предопределили проверку деятельности смоленских партийных и государственных органов. Полученных сведений оказалось достаточно для организации масштабного политического процесса, «нашумевшего на весь Советский Союз». Провал заготовительных и финансовых кампаний был использован Москвой как прямое доказательство неправильного руководства Смоленского губкома ВКП (б), по вине которого госаппарат «вырвался» из-под контроля и «извратил» классовую линию в деревне.

В ходе кампании по «вскрытию смоленского нарыва» главный удар, обрушился на партийные и советские кадры. Исходя из решений XV съезда партии, оценивалась вся хозяйственная политика смоленского руководства, как досъездовская, так и послесъездовская. Масштабная чистка аппарата наряду с некомпетентностью, низкой подготовленностью выдвиженцев, которыми пытались заменить вычищенных, вносили хаос в работу смоленского партийно-государственного аппарата.

Основным результатом «нарыва» стало решительное сворачивание нэповского курса на Смоленщине. В городе началось новое наступление на частника: активизировалось выдавливание частника из розничной торговли путем налогового прессабыло окончательно покончено с частной арендой цензовых предприятийосенью 1928 года стала проводиться кампания по проверке кооперативов на предмет выявления в них частников, переводивших свои капиталы в «лжекооперативы». В смоленской деревне началось усиленное наступление на зажиточную верхушку (отрезка избыточной земли, являвшейся «базой для эксплуатации» крестьянской беднотыобложение индивидуальным налогом, от чего также пострадали и многосемейные середняцкие хозяйства, будучи приравненными к зажиточным). Возможность мирной конкуренции между хуторским и социалистическим (поселковым и колхозным) направлениями развития смоленской деревни была исключена. Землеустройство на хутора прекратилось. Отныне ставка была сделана на социалистический путь развития — колхозы и кооперативы. Крестьяне в большинстве своем не проявляли желания к вступлению в них. Ужесточение требований, в конечном счете, безусловно, должно было привести к административному нажиму на крестьянство в части колхозного строительства и ликвидации кулака.