Политические дискурсы постсоветских государств: на примере Киргизии, Украины и России

Военные действия между Российской Федерацией и Грузией в августе 2008 г. наглядно продемонстрировали степень распада постсоветского пространства как единого целого. Мы можем предположить, что родственное культурное и этнополитическое пространство подвергается трансформации. Очевидная причина тому — разнонаправленная трансформации постсоветских политических систем в странах СНГ. «Политики, которые претендуют на статус государственных деятелей, не могут не понимать, что передвижение танковых колонн и бомбардировка территории одного члена СНГ другим членом СНГ — это вопрос не локального конфликта вокруг Южной Осетии, это вопрос кардинального изменения подходов к взаимодействию между государствами прежнего СССР"1.

Между тем постсоветское пространство продолжают изучать и описывать как единую культурно-политическую сущность2, а осознание происшедших изменений отстает от реально происходящих трансформационных процессов. Заметную роль в этом процессе играет субъективный личностный фактор: люди, родившиеся и выросшие в СССР, часто говорят на одном языке, но не понимают друг друга, поскольку вкладывают в слова разный смысл. За последние десятилетия у них сложились отличные одна от другой знаково-символические системы восприятия окружающего мира.

За прошедшие с момента развала СССР десятилетия радикально изменились системы межгосударственных союзов на постсоветском пространстве. В бывших «братских» республиках сформировались новые.

Полпики, яю претендують на статус державних дшпв, не можуть не розушти, що пересування танкових колон та бомбардування територи одного члена СНД ¡-ншим членом СНД — це пнтання не локального конфл! кту навколо ГПвденноУ Осетп, це пнтання кардинальноТ змшн шдход1 В до взаемодп М1Ж державами колишнього СРСР", — заместитель главы секретариата президента Украины Андрей Гончарук. Цитируется по официальному сайту президента Украины: http://www.president.gov.ua/news/10 970.html.

2 См. об этом: Человек постсоветского пространства: Сборник материалов конференции./ Под ред. В. В. Парцвания. — СПб., 2005, Вып. 3- Мир вокруг России: 2017. Контуры недалекого будущего/ Под ред. Караганова С. А. — М., 2007; Гельман ВЛ. Из огня да в полымя? (Динамика постсоветских режимов в сравнительной перспективе) // Полис. — М., 2007, № 2 С. 81−108. политические режимы, выработавшие свои, в большинстве случаев отличные от соседей, критерии оценки окружающего мира. Эволюционным путем или при активном участии национального политического класса, на фоне возрастающей медиатизации и символизации политического пространства, в этих странах формируются собственные целостные политические дискурсы. Распад СССР на суверенные государства и рост национального самосознания оказали заметное влияние на ценностные ориентации в языковой политике, что сказалось и на употреблении русского языка как неродного в странах СНГ.

Постперестроечный период кардинально видоизменил административно-государственную структуру СССР: из бывших союзных республик сформировались новые государства, которые вышли из состава СССР. Однако русский язык, тем не менее, продолжает функционировать как язык межнационального общения, но уже не в составе единого государственного образования, а как бы за пределами его границ, на территории суверенных государств.

Происходит формирование собственных официальных политических дискурсов в результате трансформации уходящего в прошлое советского официального политического дискурса, который сумел пережить Советский Союз как политический институт. В большинстве государств центральным моментом становится выбор «государствообразующего» концепта. Наполнение этого концепта зависит от уровня общественного развития и специфики политической культуры и может быть в одних случаях традиционалистским, в других же, в условиях информационного общества, — преимущественно постмодернистским, то есть изменчивым и дробным, что обусловлено этнической фрагментацией, которая есть результат усиления глобальной миграционной активности в современном мире3.

3 См. об этом: Тоффлер А. Шок будущего. — М., 2001.

Соответственно именно необходимость анализа и сравнения изменений, прогнозируемых и уже произошедших в политических дискурсах стран бывшего Советского Союза, и определяет актуальность данного исследования.

Степень научной разработанности проблемы. В данной работе политика рассматривается преимущественно как коммуникационно-символическое пространство, в котором функционируют дискурсы.

Подобный взгляд на политику стал возможен после так называемого «лингвистического поворота» в гуманитарных науках в 1960;х гг4., позволившего приступить к разработке собственно политологической методологической базы для изучения политики, как коммуникативного пространства, а значит — изучения политического дискурса. В настоящее время исследовательская область, изучающая дискурс, является одним из наиболее активно развивающихся направлений современных общественных наук. Об этом свидетельствует растущее с каждым годом количество публикаций, научных конференций, университетских курсов и диссертаций, посвященных различным сферам применения теорий дискурса. Среди них следует выделить диссертационные исследования на соискание ученой степени кандидата политических наук: Г. М. Чамышева «Мифологический дискурс российского избирательного процесса» 5, Н. В. Палевой «Конструирование русского националистического дискурса и его «Другие» в 1860 — 1917 гг."6, А.О.

4 См. об этом: Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика — М., 1994; Calvet J. — L. Languge wars and linguistic policy.—N.Y., 1998; Греймас А. Структурная семантика — M., 2002; Lasswell H.D., Leites N. Language of politics: Studies in quantitative semantics. -N.Y., 1949; Metz С. La grande systematique du film narratif // Communications, № 8, 1963; Серль Дж. P. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. — M., 1986, Вып. XVIIСерль Дж. Р. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. — М., 1986, Вып. XVIIЧейф У. Л. Значение и структура языка. — М., 1975; Бахтин М. М. Слово в романе. // Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975; Кацнельсон С. Д. Содержание слова: значение и обозначение. — М., 1 1965; Степанов Ю. С. Язык и наука конца XX века. Сб. статей. — М., 1995.

5 Чамышев Г. М. Мифологический дискурс российского избирательного процесса. — Автореф. канд. полит. наук. — Саратов, 2006.

6 Палева Н. В. Конструирование русского националистического дискурса и его «Другие» в 1860 — 1917 гг. —.

Автореф. канд. полит, наук. — СПб., 2006.

Кузнецова «Дискурс глобализма и альтерглобализма в современном политическом процессе» 1.

Кроме того, с 2001 г. в рамках форумов, проводимых Европейским центром политических исследований8, действует секция, где рассматривают теоретико-методологические вопросы применения анализа дискурса при исследовании политических процессов.

Изучением политического дискурса занимается значительное число российских и зарубежных ученых. Базовыми исследованиями можно считать труды Г. Лассуэла9, представителей социолингвистического направления Э. Хаугена 10 и Дж. Фишмана п, Э. Гоффмана12, Г. Гарфинкеля13 и А. Сикуреля14, последователей школы структурной антропологии К. Леви-Стросса15, и.

16 17 18 неоструктуралистов Р. Барта, А. Ж. Греймаса, Ц. Тодорова, Ю. Кристевой19, У. Эко20, К. Меца21, К. Бремона22. Параллельно важность исследований прагматических связей между лингвистическими структурами и.

7 Кузнецов А. О. Дискурс глобализма и альтерглобализма в современном политическом процессе. — Автореф. канд. полит, наук. — Пермь, 2008. s См. об этом: http://www.epin.org/new/pastevents Официальный сайт Европейской сети политических институтов, действующей в рамках Европейского центра политических исследований. 2009.

9 Lasswell H.D., Leites N. Language of politics: Studies in quantitative semantics. — N.Y., 1949.

10 Новое в лингвистике, Вып.: Социолингвистика. Вып. VII. 1975. С. 441−472.

11 Calvet J. — L. Languge wars and linguistic policy. — N.Y., 1998. P. 116.

12 Goffinan E. Interactonal Ritual. Essays on Face-to-Face Behavior-N. Y., 1967.

13 Garfinkel H. Studies in ethnomethodology — New Jersey: Prentice Hall, 1967.

14 Cicourel A. Cognitive Sociology — London, 1973.

13 Леви-Стросс К. Лингвистика и антропология//Личность. Культура. Общество — М., т.2, вып. 3, 2000.

16 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика — М., 1994.

17 Греймас А. Структурная семантика — М., 2002; Греймас А. Договор вердикции // Язык. Культура.

Философия. — Вильнюс, 1986.

18 Todorov Т. Grammaire du Decameron. — Paris, 1969.

19 Kristeva J. Semeotike. Recherches pour une semanalyse. — Paris, 1969.

20 Эко У. Отсутствующая структура.

Введение

в семиологию. — СПб., 1998.

21 Metz С. La grande systematique du film narratif // Communications, № 8, 1963.

22 Bremon C. Logique du recit. — Paris, 1973; Bremon C. Le message narrative. — Paris, 1964. социальными действиями подтвердили создатели теории речевых актов Д. Остин23, Д. Серль24 и П. Грайс25 и их последователи.

Работы Т. ван Дейка26 и представителей американской школы (Р. Лангакер27, Т. Гивон28, У. Чейф29) посвящены выделению дискурсивного анализа как отдельной дисциплины. Особую роль эта группа исследователей отводила изучению роли СМИ в процессе коммуникации и углубленно исследовала именно эти механизмы. Моментом институционализации политической лингвистики и, соответственно, политического дискурса как отдельных отраслей политологии можно считать 1995 год, когда состоялась Ежегодная конференция Бельгийского лингвистического общества, целиком.

30 посвященная политической лингвистике .

Среди зарубежных работ следует также отдельно отметить труды П. о 1.

Серио и его коллег, занимавшихся изучением советского политического дискурса. Им удалось доказать важность языковой основы для каждого конкретного дискурса и фактическую непереводимость так называемых тоталитарных дискурсов, в частности «деревянного языка» — официального политического дискурса Советского Союза.

Надо также отметить работы, посвященные описанию методов анализа и интерпретации дискурса. В настоящий момент следует назвать два основных.

23 Остин Дж. Л. Избранное: Как совершать действия при помощи слов? Смысл и сенсибилии. Чужое сознание. Истина. Значение слова. — М., 1999.

24 Серль Дж. Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. — М., вып. XVII, 1986; Серль Дж.

Р. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. — М., вып. XVII, 1986.

25 Грайс Г. В. Логика и речевое общение.//Новое в зарубежной лингвистике. — М., вып. XVI, 1985.

26 Дейк Т. А. ван, Кинч В. Стратегии понимания связного текста// Новое в зарубежной лингвистике. — М., вып. XXIII, 1988; Дейк T.A. ван. Язык. Познание. Коммуникация. — М., 1989; Дейк T.A. ван. Расизм и язык. — М., 1989; Dijk Т. van. Ideology: A Multidisciplinary Approach. — London, 1998.

27 Langacker R.W. Functional stratigraphy // R.E. Grossman ed. Papers from the parasession on fimctionalism.

Chicago, 1975.

28 Givon T. Topic, pronoun and grammatical agreement / C.N. Li. ed. Subject and topic. -N.Y., 1976. P. 149−188.

29 Чейф У. Л. Значение и структура языка. — М., 1975.

30 См. об этом: Blommaert J. Language and politics, language politics, political linguistics// Belgian journal of linguistics, Bruxelles, № 11, 1997.

31 Seriot P. Analyse du discours politique sovietique // Cultures et Societes de l’Est. — Paris, 1985. метода, которые опираются на различные трактовки политического дискурса. Это более традиционный чаще использующийся, в журналистике и социологии, метод контент-анализа и метод, так называемого дискурс-анализа, особенно.

32 активно разрабатываемый в рамках политологии в последние годы .

На проблемы, связанные с изучением политической коммуникации и политического дискурса в России советского периода первыми обратили внимание еще В. Пропп33, С. Кацнельсон34 и М. Бахтин35 и др.

Сегодня в России методы анализа политического дискурса и политической коммуникации разрабатывают такие исследователи как М. Анохин36, А. Баранов37, С. Володенков38, М. Грачев39, В. Демьянков40, В. Комаровский41, Д. Максимов42, О. Малинова43, Б. Паршин44, О. Русакова45, А.

32 См. об этом: Ильин М. В. Политический дискурс как предмет анализа//Политическая наука.

Политический дискурс: История и современные исследования. — М., № 3, 2002; Ильин М. В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. — М., 1997; Герасимов В. И., Ильин М. В. Политический дискурс-анализ//Политическая наука. Политический дискурс: история и современные исследования. — М., № 3, 2002; Мухарямов Н. М., Мухарямова Л. М. Политическая лингвистика как научная дисциплина//Политическая наука. Политический дискурс: история и современные исследования. — М., № 3, 2002; Топтыгина O.A. Дискурс и дискурс-анализ в политической науке//Политическая наука. Политический дискурс: история и современные исследования. — М., № 3, 2002.

33 Пропп В. Я. Морфология сказки. — Ленинград, 1928; Пропп В. Я. Русская сказка. — Ленинград, 1984.

34 Кацнельсон С. Д. Содержание слова: значение и обозначение. — М., 1965.

35 Бахтин M.M. Слово в романе. / Вопросы литературы и эстетики — М., 1975.

36 Анохин М. Г. Политические технологии // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия:

Политология. — М., № 2,2000.

37 Баранов А. Н. Политический дискурс: методы анализа тематических структур и метафорики. — М., 2004.

38 Володенков B.C. Информационно-психологические войны и массовое сознание. // Вестник Московского университета. Сер. 12. Политические науки, № 3.-2003.

39 Грачев М. Н. Политическая коммуникация: теоретико-методологический анализ: автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора политических наук. — М., 2005; Грачев М. Н. К вопросу об определении понятий «политическая коммуникация» и «политическая информация» // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. — М., № 4, 2003.

40 Словарь англо-русских терминов по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста / Под ред. Демьянкова В. З. вып.2. — М., 1982.

41 Комаровский B.C. Политическая идентификация России в свете идеологем «суверенной демократии» // http://rusrand.513.coml.ru/Jornal2−2008.pdf — электронный журнал «Научный эксперт», № 2, 2008; Управление общественными отношениями / Под общ. ред. B.C. Комаровского. — М., 2003.

42 Русакова О. Ф., Максимов Д. А. Политическая дискурсология: предметное поле, теоретические подходы и структурная модель политического дискурса. // Полис, № 4 (94), 2006.

43 Малинова O.IO. Дискуссии о государстве и нации в постсоветской России и идеологема «империи». //.

Политическая наука, № 1, 2008.

Соловьев46,А. Трахтенберг47, М. Фадеичева48, О. Шабров49, Е. Шестопал50. В их работах речь идет преимущественно о методах анализа политического дискурса, определении наиболее адекватных для этого научных методов, выделении дисциплин, посвященных отдельным аспектам политического дискурса. М. Ильин51, Б. Межуев52 и Ю. Степанов53 особое значение придают ключевым единицам политического дискурса.

Также для определения этимологии и концептуального осмысления объекта исследования в данной работе были ' полезны труды ученых, посвященные изучению роли национально-этнического фактора в политическом процессе, в частности Э. Геллнера54, лорда Актона55, С.

56 57 58.

Радкевича и общетеоретические работы Э. Ожиганова, А. Мадатова, Т.

44 Паршин П. Б. Семиотика социальных институтов и споры об «интеллектуальной собственности» // Полис.

-№ 2,2004.

45 Русакова О. Ф., Максимов Д. А. Политическая дискурсология: предметное поле, теоретические подходы и структурная модель политического дискурса. И Полис, № 4 (94), 2006; Русакова О. Ф. Радикализм в России и в современном мире: вопросы типологии. — Екатеринбург, 2001.

46 Соловьев А. И Основания политической идентификации имеют разноуровневый характер// http://rusrand.513.coml.ru/JornaI2−2008.pdf — Электронный журнал «Научный эксперт». № 2, 2008; Соловьев А. И. Коммуникация и культура: противоречия поля политики. // Полис, № 6, 2002.

47 Трахтенберг А. Д. Дискурсивный анализ массовой коммуникации и парадоксы левого сознания// Полис,.

4, 2006.

48 Фадеичева М. А. Идеология и дискурсивные практики «нашизма» в современной России// Полис, № 4,.

2006.

49 Шабров О. Ф. Социальное разнообразие и проблемы управления в России и в мире // Россия: приоритетные национальные проекты и программы развития: Сборник научных статей. — М.: РАГС, ИНИОН, СЗАГС, вып.6. часть 1, 2007; Шабров О. Ф. Политическое управление: система или псевдосистема? // Анализ систем на рубеже тысячелетий: теория и практика: Тезисы Международной научно-практической конференции. Москва. 16−18 декабря 1997 г. — M., 1997.

50 Шестопал Е. Б. Новые тенденции восприятия власти в России// Полис, № 3, 2005; Шестопал Е. Б. Личность и политика. Критический очерк современных западных концепций политической социализации. -М., 1988.

51 Ильин М. В. Искушения простотой/ЛПолитическая Россия: Предмет и методы изучения. — М., 2001; Ильин.

М.В. Политический дискурс как предмет аналпза//Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования, — М., № 3, 2002; Ильин М. В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. — М., 1997.

52 Концепт «революция» в современном политическом дискурсе / Под ред. Бляхера Л. Е., Межуева Б. В.,.

Павлова A.B. — СПб., 2008.

53 Степанов Ю. С. Альтернативный мир, дискурс, факт и принципы причинности // Язык и наука конца XX века. -М., 1995.

54 Геллнер Э. Пришествие национализма, мифы нации и класса // Нации и национализм. — М., 2002.

55 Актон лорд. Принцип национального самоопределения // Нации и национализм. — М., 2002.

56 Радкевич С. Б. Партия и этнос//Стратегия России, № 4,2004.

Парсонса59, А. Ушкова60, Д. Слизовского61, и др. по политическим наукам и, в лУ частности, по политической коммуникации и прогнозированию политических процессов.

В отдельную группу следует выделить работы Л. Фишмана, М. Элиаде64, К. Хюбнера65, В. А. Шнирельмана66, изучавших влияние мифов и мифотворчества на политический процесс и трансформацию ключевых единиц дискурса.

Также необходимым с точки зрения достоверности результатов было изучение актуальных работ, посвященных экономическому положению, культуре, языковой ситуации, состоянию политических режимов в Киргизии67, России и на Украине68.

57 Ожиганов Э. Н. Системный кризис власти в СССР: об искусстве прогнозирования политических событий Общественные науки и современность, № 2, 1991.

58 Грачев M.H., Мадатов A.C. Демократия: методология исследования, анализ перспектив. — М., 2004.

59 См. об этом: Парсонс Т. О социальной системе. — М., 2002; Парсонс Т. Система современных обществ.

М&bdquo- 1998.

60 Ушков A.M. Современная геополитика // Вестник Московского университета. Серия: Социология и политология, № 3, 1997.

01 Слизовский Д. Е. Актуальные аспекты теоретико-методологического анализа российской демократии // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология, № 1 (6), 2006.

62 См. об этом: Анохин М. Г., Павлютенкова М. Ю. Информационно-коммуникативные технологии в политике // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология, № 1, 1999; Грачев М. Н. К вопросу об определении понятий «политическая коммуникация» и «политическая информация» // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология, № 4, 2003.

63 Фишман Л. Политический миф и идеология: «опасное сближение»?// Полис, № 4,2006.

64 Элиаде М. Аспекты мифа. — М., 2000.

65 Хюбнер К. Истина мифа — М., 1996.

66 Шнирельман В. А. Постмодернизм и исторические мифы в современной России// Вестник Омского университета, вып. 1, 1998; Шнирельман В. Ценность прошлого: этноцентристские исторические мифы, идентичность и этнополитика // Аналитическая серия. — М., № 3, 2000.

67 См. об этом: Стратегическая матрица Кыргызстана. Ретроспектива, современность и сценарии будущего развития. / Под ред. Байшуакова А. Б. — М., 2007; Акаева Б. А. Цветы зла. О так называемой «тюльпановой революции» в Кыргызстане. — М., 2006; Акаев А. Дипломатия Шелкового пути. Доктрина президента Кыргызской республики. — Бишкек, 1999; Гражданский мир и согласие в Кыргызстане (материалы круглого стола) // Центральная Азия и культура мира, Бишкек, № 1−2 (89), 2000; Киргизский переворот (март-апрель 2005) — М., 2005.

68 См. об этом: Радкевич С. Б. Кто вы, Мг. Янукович? // Еженедельная газета Росая, № 032, 2006; Мясников.

О.Г. Язык в национальном дискурсе// Академические чтения-2000. Проблемы социально-гуманитарных наук. Межвуз. сб. ст. — Донецк, 2000; Концепция нации в дискурсе украинской ' элиты // BicHUK МЕГ1, № 10, 2002.

Вместе с тем, анализ научной разработанности выбранной проблемы показывает, что затронутые в предмете данного диссертационного исследования вопросы не в полной мере получили на сегодняшний момент теоретическое осмысление: представлены отдельные методы анализа политического дискурса, описания и анализа ключевых единиц дискурса, его связи с мифами, составляющими символическую основу для новообразованных на постсоветском пространстве государств. Однако исследования, посвященные сравнительному анализу политических дискурсов постсоветских государств, языковой основой которых является русский язык, являются крайне редкими и их недостаточность только подтверждает актуальность выбранной проблемы исследования.

Целью данной работы является выявление трансформации политического дискурса в постсоветских государствах (Россия, Украина, Киргизия) под влиянием манипулятивного воздействия на ключевые единицы русскоязычного политического дискурса или в результате искусственного конструирования новых ключевых единиц.

Данная цель конкретизируется через анализ политических мифов, сложившихся в последние годы в Киргизии, в России и на Украине, оценку степени их эффективности и, соответственно, степени их влияния наполитический процесс в этих странах.

Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:

1. Учитывая роль современных систем коммуникации в глобализирующемся обществе обосновать необходимость анализа политического процесса через изучение дискурса и его ключевых единиц.

2. Дать дефиниции понятий дискурса и коммуникаций, проиллюстрировав определение политики как современного процесса коммуникации, где инфляции подвергаются не только осязаемые, институционализированные субъекты политического процесса, но и вся знаково-символическая система.

3. На основе разделения понятий политический дискурс и политическая коммуникация предложить разграничивать области применения контент-анализа и дискурс-анализа, закрепив за первым сферу коммуникационного акта, а за вторым — моделирование собственно дискурсивных процессов.

4. Дать определение концепта дискурса, как ключевого инструмента манипулятивного влияния на процесс трансформации политического мифа, который является идеологической основой политического режима.

5. Продемонстрировать связь категорий «дискурс» и «миф» посредством анализа их ключевых единиц и описать роль политических мифов в процессе формирования современной политической реальности.

6. На основе сравнительного анализа и описания базовых единиц политических дискурсов продемонстрировать конструктивный и негативный потенциалы возможного манипулятивного воздействия на миф, играющий роль идеологической основы для политического режима.

7. Показать разнонаправленную трансформацию политических дискурсов, а с ними и всей политической системы Киргизии, России и Украины, подчеркнуть роль трансформационных процессов в политическом мифе и определить вектор изменения политических систем этих стран.

Объектом исследования является русскоязычный политический дискурс в постсоветских государствах.

Предметом исследования являются концепты политического дискурса, а также способы их манипулятивной трансформации, ставшие важным инструментом формирования новых государственных мифов в Киргизии, на Украине и в России, где языковую основу для политического дискурса составляет русский язык.

Методологической базой исследования послужила совокупность методов, эвристически и гносеологически оправданных целями и задачами диссертационной работы: восхождение от конкретного к абстрактному, анализ и синтездедукция и индукцияа также методы социально-гуманитарных дисциплин: соответствия исторического и логического, метод содержательной интерпретации феноменов и процессов, компаративный метод, контент-анализ, дискурс-анализ.

В рамках этих методов привлекались методики мониторинга СМИ, контент-анализа, дискурс-анализа, фокус-группа также специализированные методы политической лингвистики и политической дискурсологии, такие как, речевой и текстовый анализ, которые особенно эффективны для вычленения и описания ключевых единиц исследуемых объектов. При рассмотрении новых способов структурирования политического мифа используются положения теории политической коммуникации, а также метода деконструкции мифа.

Помимо методов собственно политического исследования для решения поставленных задач были привлечены методы научного исследования, разработанные в рамках других гуманитарных наук, в особенности филологии, лингвистики и социолингвистики. В частности, при описании сущности политических дискурсов Украины и Киргизии автор применяет методы политической лингвистики, например, структурный анализ текста, семантический и этимологический разборы, анализ бытовой коммуникации, а также дискурсивный анализ.

Теоретическую базу исследования составляют, в первую очередь, работы основоположников теорий политической коммуникации и различных школ изучения политического дискурса, а также междисциплинарные исследования по политической филологии и политической лингвистике, а также труды в области семиотики и семантики. Кроме того, автор опирается на современные отечественные и зарубежные научно-теоретические исследования в области философии мифа и этнополитики.

Эмпирическая база. Ряд теоретических положений был сформулирован непосредственно в результате анализа автором эмпирического материала, извлеченного методами: фокус-групп, контент-анализа — из прессы трех республик, а также специальных зарубежных изданий, интернет-форумов в доменных зонах трех республик (К.и, Ца, К§-), официальных документов русскоязычного информационно-речевого пространства Киргизии, Украины и России. Автор, в некоторых своих заключениях, опирается также на опубликованные научно-теоретические данные и результаты экспертных интервью, ранее проводившихся в России и за рубежом.

Гипотеза исследования.

Все самостоятельные разнообразные постсоветские политические дискурсы восходят к первоначально единой знаковой базе. Следовательно, трансформация постсоветского политического пространства, то есть, превращение его в конгломерат элементов, связанных преимущественно единым историческим прошлым, — это распад не юридической общности, а общего коммуникационного или дискурсивного поля. Располагая достаточно богатым материалом, демонстрирующим вариативность преобразований постсоветских политических дискурсов, можно выявить их трансформационные закономерности. Что позволяет прогнозировать возможные векторы трансформации будущих дискурсов и их ключевых единиц. То есть, предугадывать векторы развития идеологического и политического процесса в странах, образовавшихся после распада СССР.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней: н Операционализированы и определены новые средства репрезентации понятий политический дискурс (как пространства политического в информационном обществе), ключевая единица дискурса — концепт, который подвержен манипулятивному воздействию, этнополитический миф.

Впервые концепт политического дискурса рассматривается как ключевой элемент формирования этнополитического мифа;

Осуществляется анализ трех политических дискурсов постсоветских стран, лексическую основу для которых составляет русский язык (на примере Киргизии, России и Украины);

14 Выявляется разнонаправленная трансформация политических дискурсов, наследующих советскому официальному политическому дискурсу: возвращение к традиционной архаичной форме и построение на основе ключевых единиц дискурса постмодернистского политического мифа.

Основные положения выносимые на защиту.

1. Изучение такой специфической общности как постсоветское пространство требует привлечения помимо собственно методов классической политической науки, также научных методов, применяемых в междисциплинарных исследованиях, например, в рамках политической лингвистики. Это связано с тем, что среди наиболее важных признаков, на основе которых можно объединить постсоветские страны в одно сообщество, на первом месте стоит использование русского языка как языка межнационального общения, а также языка для повседневного общения значительной части населения.

2. Представляется адекватным, для решения поставленных задач, рассматривать политический процесс как в значительной степени коммуникативный — в пределах политической сферы, то есть в рамках борьбы за власть и ее удержание. В этом случае ключевым понятием при анализе политического процесса становится политический дискурс. Одновременно в данных методологических координатах возрастает и гносеологическая ценность его ключевых единиц — концептов.

3. Политический дискурс как коммуникативное пространство, непосредственно зависит от языка, на основе которого строится речевая часть дискурса. На постсоветском пространстве даже сегодня во многих государствах это русский язык. В данной работе автор предлагает понимать под политическим дискурсом информационное поле, представляющее собой совокупность лексических единиц, политических символов, смыслов, знаков и социальных факторов в области политического, что позволяет проводить сопоставительный и этимологический анализ русскоязычных политических дискурсов этих стран.

4. В данной работе, предлагается авторское определение, в соответствии с которым концепт выступает как центральная единица политического дискурса, не имеющая адекватной передачи в языке, однако являющаяся практически неизменной в своей содержательной основе — меняются лишь обозначения, указывающие на него в дискурсе. В соответствии с этим определением, концепты суть слабоизменяемые элементы политического дискурса. Однако и они могут подвергаться трансформации, особенно посредством манипулятивного воздействия, что становится причиной их превращения в основу для формирования вокруг них политического мифа.

5. Дискурс выступает как информационное поле, дискурс-анализ — это основной метод, наиболее подходящий для изучения этого поля, концептключевая единица дискурса, в том числе, и политического дискурса, а политический миф является результатом эволюционной или манипулятивной трансформации концепта политического дискурса. Соответственно резко возрастает и роль тех концептов, которые выступают основой этнополитического мифа. В работе предпочтение отдано именно термину «этнополитический миф», как наиболее полно передающему роль национального и языкового фактора.

6. Манипулятивное воздействие на концепты политического дискурса допустимо только при условии согласия акторов, действующих в рамках одного политического дискурса, с ключевой символической ролью именно данного концепта для формирования нового этнополитического мифа. Об этом, в частности, свидетельствует современная ситуация на Украине, где манипуляция со смыслами приводит к дестабилизации политической ситуации в стране. В то же время, схожие манипулятивные приемы, применяемые в Киргизии, конструируют миф, укрепляющий основы государства. Успешной попыткой манипулятивного воздействия на мифологическое пространство можно признать формирующийся новый политический дискурс современной России, который представляется примером конфликтного по форме, но позитивного по результату постмодернистского мифа.

7. Наличие политических дискурсов, имеющих общую стартовую точку, позволяет с очевидной ясностью фиксировать этапы их развития, сравнивать цели и эффекты от манипулятивного воздействия на эти дискурсы, а также фиксировать основные постулаты мифов, которые выстраиваются вокруг ключевых концептов дискурса. Их сравнение позволяет говорить об их разнонаправленном развитии, констатировать в одной части постсоветского пространства стремление вернуться, с разной степенью успешности, в традиционное общество, а в другой — манифестируемое желание построить информационное общество, основой которого станет постмодернистский деидеологизированный миф.

Научно-теоретическая значимость работы заключается в уточнении, в рамках политологии, терминов: политический дискурс, концепт политического дискурсав выявлении концепта политического дискурса в качестве ключевого элемента этнополитического мифа, а также в выделении русского языка как выразительного средства, обеспечивающего преемственность новых политических дискурсов по отношению к советскому официальному политическому дискурсу. Это позволяет использовать метод дискурс-анализа для изучения этнополитического мифа, а также говорить о допустимости сравнения политических дискурсов разных государств, при условии, что в основе их лежит один и тот же язык.

Практическая значимость работы.

Изучение законов формирования и трансформации политического дискурса и его ключевых единиц — концептов, дает исследователям новые возможности для анализа политических процессов и институтов. В данной работе результаты анализа политического дискурса использованы для сравнения изменений, произошедших в политических системах России,.

Киргизии и Украины. В будущем применение этого метода позволит более четко анализировать коммуникационное поле в республиках, входивших в состав СССР. Данные, полученные в ходе исследования, и предложенный методологический аппарат, позволят исследователям более четко прогнозировать векторы развития постсоветских государств, избежать непонимания при использовании русского языка в условиях разных знаково-символических систем.

Полученные результаты могут применяться в деятельности консалтинговых структур, работе государственных институтов, задействованных в дипломатической деятельности, а также при чтении курсов по международным отношениям, теории политики и политической коммуникации.

Апробация работы.

Основные положения данной работы были апробированы при написании аналитических статей для раздела комментарии газеты «Ведомости» (Учредители Financial Times и The Wall Street Journal) и аналитических материалов для информационного сайта политических комментариев «Политком.ру» (создание и поддержка — Центр политических технологий), аналитических обзоров, опубликованных на сайте информационного агентства «Росбалт», в выступлении на международной конференции «Русский язык в новых независимых государствах: реалии, возможности, перспективы», организованной совместно Фондом «Наследие Евразии» и Фондом «Русский мир» (29 февраля 2008 г., Москва), в ходе работы автора в рамках V-VI Международных молодежных политических Форумов «ФОРОС «(2002 и 2003 г. г.), а также I Международного молодежного политического Форума «ФоросСанкт-Петербург» 2003 (2−6 апреля 2003 года, Санкт-Петербург, СПбГУ) — а также в рамках проведения круглых столов: «Участие молодежи в выборах президента 2004» (18 сентября 2004 года, Санкт-Петербург, пресс-центр ИА «Росбалт») и «Прогнозы будущего России: взгляд прогрессивной молодежи».

23 апреля 2005 года, МГУ) — в выступлении автора на VII международной научно-практической конференции «Векторы развития современной России: наука и общество (18−19 апреля 2008 г. Московская высшая школа социальных и экономических наук) — в выступлениях на первом (17−18 февраля 1998 г.) и третьем (28−29 апреля 2003 г.) Всероссийских конгрессах политологов.

Диссертация обсуждена на кафедре сравнительной политологии факультета гуманитарных и социальных наук Российского университета дружбы народов.

Структура работы.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, что обусловлено поставленными задачами и исследовательской логикой.

Понятия политического дискурса и политической коммуникации близки, но не тождественны. И для изучения политики как коммуникационного пространства, что неизбежно в условиях современного информационного общества, исследователям необходимо анализировать именно политический дискурс, чье изучение является естественной функцией именно политической науки. Тогда как работы по изучению политической коммуникации носят преимущественно междисциплинарный характер. В поиске наиболее адекватного метода изучения и описания политического дискурса следует признать дискурс-анализ, по сравнению с методом контент-анализа, более адекватным при исследовании актов политической коммуникации. Также представляется возможным использовать метод анализа политического дискурса непосредственно через изучение его ключевых единиц — концептов. Это особенно актуально, поскольку налицо связь между концептами политического дискурса и этнополитическими мифами, формирующимися в новых постсоветских государствах вокруг этих ключевых единиц. Этнополитические мифы можно определить некоей идеологической основной новых государств, но при их изучении и описании степени их влияния на политический процесс в целом, не следует забывать, что они могут подвергаться манипулятивному воздействию. Происходит это, как показано в работе на трех примерах постсоветских стран,.при помощи манипулятивного воздействия на ключевые концепты политического дискурса. Поэтому отслеживая изменения внутри дискурса в целом, а также изменения репрезентации самих концептов и возникновение новых, искусственно сформированных концептов, можно прогнозировать изменения в политической мифологической системе. Выдвинутая гипотеза о том, что политический дискурс как коммуникационное пространство, непосредственно зависит от языка, на основе которого строится речевая часть дискурса, нашла подтверждение посредством анализа роли русского языка в формировании в том числе украиноязычного политического дискурса на Украине и киргизоязычного — в Киргизии. Первоначально схожая лингво-символическая платформа в постсоветских государствах, с которой начиналось формирование самостоятельных политических дискурсов, позволяет на нынепшем этапе развития сравнивать их. В свою очередь, сравнения ключевых концептов их новых политических дискурсов позволяют описать трансформационные процессы и спрогнозировать возможные формы изменения не только собственно дискурса, но и собственно новых стран, образовавшихся после развала СССР. Очевидно, что три исследованньгк дискурса имеют общую точку отсчета. Однако развитие их идет в разных направлениях, о чем свидетельствует анализ их ключевых концептов. Достаточно обратить внимание на то, сколь разные этнополитические мифы формируются вокруг даже относительно близких по своей репрезентации концептов «Кыргызстан» и «Соборность», а затем сравнить украинский и киргизский политический дискурсы с российским, центральным концептом которого является представление о «Реальном». Различны и средства, используемые в трех республиках для манипулятивного влияния на ключевые единицы политического дискурса. Противоположны также исследованные концепты и с точки зрения успешности их искусственного привнесения в политический дискурс. А следовательно — и с точки зрения успешности конструирования этнополитического мифа на их основе. В Киргизии, очевидно, речь идет о достаточно успешном внедрении концепта «Кыргызстан» в политический дискурс — за годы, прошедшие с момента развала СССР можно констатировать его превращение в ключевую единицу национального дискурса, разумеется, в русскоязычном языковом пространстве. Что касается Украины, то искусственно сконструированный концепт «Соборность», внедренный в русскоязычное пространство украинского политического дискурса демонстрирует свою нежизнеспособность. Вопреки изначальным установкам он превратился в одну из основ национального противостояния, а не объединения. Вместо того, чтобы как в Киргизии отделить население Украины от российского политического дискурса, вывести его из-под российского языкового влияния, официальный украинский политический дискурс в настоящее время продолжает провоцировать внутренний раскол общества. Он продуцирует не один, а два конкурирующих между собой политических дискурса в одном, русскоязычном, языковом пространстве. Это подтверждает, что манипулятивное воздействие на концепты политического дискурса допустимо лишь в том случае, когда субъекты коммуникационного процесса в рамках одного политического дискурса соглашаются с ключевой символической ролью данного концепта в рамках формирующегося в новом государстве политического мифа. В противном случае, манпулятивное воздействие провоцирует возникновение альтернативной мифологии и раскол социума. В России же можно говорить об успешном формировании «нашистского» дискурса, поскольку он инкорпорировал значительную часть советского политического дискурса и симулирует полную ему преемственность, позволяя объектам политической коммуникации считать себя свободными от какого бы то ни было идеологического влияния со стороны власти. Проведенное исследование свидетельствует о том, насколько несхожими стали даже русскоязычные официальные политические дискурсы в трех постсоветских республиках: России, Киргизии и Украине. Сравнение результатов их анализа подтверждает гипотезу об их разнонаправленной трансформации, начавшейся после развала Советского Союза. Следует отметить, что этнополитические мифы, которые возникают посредством трансформации концептов политического дискурса на Украине и в Киргизии являются так называемыми «традиционалистскими» мифами. Создаваемый же в России этнополитический миф можно признать мифом иного порядка. Его система действует по принципу отрицания самой возможности построение этнополитического мифа, являясь, таким образом, очевидным постмодернистским конструктом.источники.