Проза С. Д. Кржижановского: Проблемы поэтики

С момента публикации первой книги С. Д. Кржижановского (1887 — 1950) прошло почти 9 лет, его проза переведена в Германии и Франции. Все те, кто так или иначе упоминал имя писателя Кржижановского, согласны в том, что это фигура яркая и, безусловно, заслуживающая пристального внимания. Однако помимо журнальных публикаций рубежа 80−90-х годов на сегодняшний день нам известна только одна литературоведческая работа, посвященная творчеству данного автора — статья В. Н. Топорова «Минус-пространство Сигизмунда Кржижановского». В центре внимания исследователя — «уникальное индивидуальное пространство, которое впервые в русской литературе было найдено и обозначено именно Кржижановским» (Топоров 1996, с. 497). (Подробнее об этой работе говорится в III главе диссертации.).

Таким образом научная актуальность данной работы обусловлена необходимостью определить место писателя С. Кржижановского в контексте истории русской литературы первой половины XX века.

Тема диссертации обозначена как «Проза Сигизмунда Кржижановского: проблемы поэтики». Основные цели и задачи исследования: в ходе анализа произведений данного автора выявить основные константы стиля, образующие неповторимый художественный мир этого писателя (по принципу: формулы почерка = формулы миропонимания).

Помимо корпуса текстов Кржижановского, опубликованных на сегодняшний день (см. библиографию), использованы материалы архива писателя, хранящиеся в РГАЛИ. Основной фактографической опорой нам послужили статьи В. Г. Перельмутера.

Методологической основой работы являются исследования отечественных и зарубежных теоретиков структурализма и постструктурализма (Ю. М. Лотма-на, Ю. Левина, Б. Успенского, Р. Барта, Ю. Кристевой, Ж. Дерриды), теоретиков нарратологии (Ж. Женетта, М. Риффатерра, С. Чэтмана и др.), а также работы А. Бергсона, посвященные проблеме времени.

Практическая ценность диссертации заключается в том, что в научный оборот вводится имя писателя, чье творчество до сих пор является практически неизученной страницей русской литературы первой половины XX века. Исследование произведений С. Д. Кржижановского позволяет не только расширить, но и углубить наше представление о закономерностях литературного процесса в 20−30 годы XX века.

Материалы диссертации могут быть использованы в подготовке лекционных и практических курсов по истории русской литературы XX века.

Структура работы: диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Итак, отправной точкой нашего исследования было предположение о том, что проза С. Кржижановского — пример едва ли не самой высокой степени внутрилитературной рефлексии в русской литературе первой трети XX в.

Подведем некоторые (конечно же, предварительные и не могущие быть окончательными) итоги проявления этой рефлексии.

1. Структура текстов Кржижановского направлена на создание неод-нопланового повествования. Подобный тип повествования, с одной стороны, обнаруживает неоднозначность авторской позиции, с другой стороны предполагает варианты читательской интерпретации одного и того же текста.

Смысловым ядром произведения является сюжет, при помощи которого осуществляется движение авторской мысли, развертывание той или иной рефлексивной конструкции. Поэтому герой Кржижановского — всегда его своеобразный двойник, одно из воплощений авторской мысли.

2. Высокая степень авторефлексивности текстов Кржижановского ведет к тому, что «формальные» стороны литературного произведения (категория сюжета, индивидуальные особенности стиля) не просто акцентируются, а превращаются в смыслопорождающий механизм текста.

3. Человек в мире Кржижановского — это человек «знакопроизводящий» и «знакопотребляющий». Для писателя мир, в котором мы живем, порождается словом. Представление человека о «действительности», возможности познания жизни напрямую зависят от логики того языка, на котором он мыслит. Человек имеет право на выбор той или иной логической системы. Подлинная (высшая) свобода человека в нашем несвободном мире, по Кржижановскому, — это свобода языка и свобода внутри языка.

4. Для писателя не существует понятия «реальности вообще». Он признает лишь реальность преломленную, пропущенную сквозь сознание.

Мир Кржижановского — это всегда «мир, вынутый из собственного глаза», чему свидетельство — временная модель текстов Кржижановского, демонстрирующая разнообразные «варианты реальности» .

Напомним однажды уже цитированные слова Кржижановского из «Поэтики заглавий»: «Один автор — одно и заглавие: и если история писателя обычно говорит не о смене тем, а об эволюции единой, многообразно проявле-ной темы, — то и хронологический перечень заглавий, принадлежащих одному перу, большей частью показывает, в сущности, единое заглавие, данное лишь в разных возрастах своей жизни. И разные заглавные строки из-под одного пера, помещенные одна над другой, будут вести глаз, как и поперечены лестницы, к завершающей формуле-заглавию, в знаках которого затиснута вся стилистика и все мышление данного писателя» (Кржижан. 1931, с. 17). Эту же мысль писатель сформулировал предельно лаконично, выразив её одной фразой: «Художник — это человек об одном». О чем же всю свою жизнь размышлял и писал Кржижановский? При всём «многотемье» его прозы (а это настоящий фейерверк сюжетов, мыслей, образов) можно назвать главного «героя» произведений нашего автора — «это Мысль, живая человеческая мысль, оживающая, падающая, поднимающаяся, колеблющаяся, но всегда обращенная к свету» (А. Г. Бовшек, см.: ВМ, с. 516). («Мыслить — это расходиться во мнении с самим собой» — Кржижановский.).

Кржижановский свой «выбор между Кантом и Шекспиром» в пользу последнего объяснял тем, что «когда человек подмечает смешную сторону познания истины, он забрасывает свой философский участок и подает апелляцию на понятия суду образов» .* «Смешная сторона познания истины» — в этих словах, по сути, отказ от поиска абсолюта, то есть какой-то одной, непререкаемой истины. Мир не разложишь по полочкам, всегда найдется что-то, что нельзя объяснить формальной логикой рассудка, «и вообще, после каждого основного, остается некое.

Замятин признаком живой литературы считал «отречение от истины, то есть от того, что все знают и до этой минуты знали, — сход с канонических рельсов, с широкого большака» (Замятин. 1990, с. 435). остально е", как заметил Pap из «Клуба.» Более того, сами наши знания о мире, от научных понятий до обыденных представлений о реальности, носят в достаточной мере условный характер. Стремление ориентироваться по какой-то одной, раз и навсегда установленной/заданной точке зрения делает нас похожими на послов Небесной империи**, которые, доехав до Аму-Дарьи, были «очень огорчены и разочарованы, узнав, что Аму еще во что-то впадает и что вообще за степями двуречья есть какой-то мир» (СВ, с. 327).

В «Возвращении Мюнхгаузена» есть такой эпизод. Барон, живя в Лондоне, часто посещает собор Святого Павла. Чем же он там занимается? «.иногда барон направляется к величественным мраморам гробницы Велингтона.. Подозвав служку, он протягивает палец к аллегорическим фигурам, затерявшимся среди деталей надгробия:

Что это?

Правдивое изображение Истины и Лжи, сэр.

А которая из них Истина?

С вашего разрешения, вот эта.

В прошлый раз, помнится, вы называли ее Ложью, — подмигивает барон, и правая бровь его выгибается кверху" (ВМ, с. 61).

Кржижановский никогда не нуждался в «разрешении на истину». Он, как верный рыцарь мысли, из произведения в произведение вновь пускался на поиски истины, не будучи уверенным, что найдет её. Да и не в этом суть -— процесс поиска важнее результата. И читателю автор никогда не дает прямого ответа или указания, предоставляя каждому самостоятельно решать, «которая из них истина». Сам же Кржижановский, даже и «при встрече с истиной, не поклоняется ей, а лишь приподнимает шляпу» .

В «Салыр-Гюль» писатель сравнивает восточный и западный менталитет. Европейское сознание всегда мыслит в категориях «я» и «мир», восточное — «я» в «мире» («я — частица мира»). Восточное сознание «стремится охватить весь мир», европейцы же «не стыдятся изучать те медные гроши, на которые размене Государство, существовавшее в средние века на территории нынешнего Узбекистана. на ценность мироздания. Мы благодарны каждой крупице знания. Мы начинаем не с суммы, а со слагаемых» (СВ, с. 327).

Мир, каким его видит Кржижановский, — это не готовая модель мира, о которой он и рассказывает читателю, а созидаемая в процессе творчества. Писатель не стремиться охватить «всё», сознавая бесплодность таких попыток, избегая «глобализма», он обращает внимание на мелочи, частности, расширяя тем самым окружающий мир. «Игра в еденицы, в целостности, пожалуй, самая опасная из всех игр ума» (СВ, с. 326).

Литература

искусство гораздо раньше науки поняли, что «наше знание — всего лишь небольшое оконце в универсум, и из-за нестабильности мира нам следует отказаться даже от мечты об исчерпывающем знании» (И. Пригожин).

Пытаться охватить весь мир — это значит не сделать ни одного шага", потому что «ступени наших лестниц, по которым мы ходим, и ступени наших логических скал, по которым мы мыслим, всегда часть, дробь по отношению к росту идущего и поперечнику сознания» (СВ, с. 326, 328).

Стремление же «объяснить» жизнь до конца, с точки зрения человеком установленных законов, — все равно что втискивать мир в одну великую единицу, не допускающую существования никаких иных чисел.

Сложные закономерности человеческого сознания, беспредельность и одновременная ограниченность возможностей разума в познании тайны бытия — метатема творчества Кржижановского. Гносеологическая проблематика — главная в его произведениях. Именно поэтому фигура писателя легче «вписывается» в западный литературный контекст (Кафка, Борхес, Набоков) первой половины XX в., чем в русский. Писатель Кржижановский — это «европеец» отечественной словесности эпохи соцреализма.

Некоторые идеи да и приемы Кржижановского сегодня, на первый взгляд, представляются как бы знакомыми, — справедливо замечает В. Перель-мутер. — Открытие в литературе, как и в науке, сразу не обнародованное, вероятно, всё равно, рано или поздно, будет сделано снова — другими. Многие рассказы и повести Кржижановского ассоциируются с произведениями, возникшими одновременно с ними, либо спустя годы и десятилетия, но раньше пришедшими к читателю" (ВОБ, с. 26).

Литература

XX в. решительно размывала границы, прорастала общими идеями, образами, метафорами. Творчество Кржижановского — тому свидетельство. И все же он, напоминающий столь многих, ни на кого не похож. Оригинальный сплав сатиры, символики, интеллектуальной игры и лиризма, созданный Кржижановским, вряд ли может быть соотнесен с основными литературными направлениями XX века. Сам писатель называл литературу такого рода «эксперементалъным реализмом», хотя с литературоведческих позиций конца XX в. эта творческая практика может быть оценена как модернистская.

В заключение скажем, что творчество Кржижановского — благодатный и эвристически продуктивный материал для исследователя. Одна из самых интересных, на наш взгляд, проблем — тема Кржижановский и язык. Филолога здесь ждут подлинные открытия и удивительные находки. Вот как об интересующем нас вопросе пишет В. Н. Топоров: «Кржижановский не только живо интересовался языком и был полиглотом. Есть серьезные основания говорить о его глубоком понимании феномена языка, о важных идеях теоретического характера, о достижениях в исследовательской практике, как она отражена или как она реконструируется по его произведениям, наконец, о выработке им глубоко оригинального языка своих литературных текстов, в котором интуиция художника сплавлена с аналитизмом исследователя.. Особенно следует обратить внимание на невольные (вероятно) переклички с гейдеггеровскими опытами выработки языка экзистенционалъного сознания и соответствующей метафизики» (Топоров. 1996, с. 554).

Ждут своего исследователя литературоведческие статьи Кржижановского (по сей день не утратившие оригинальности и новизны) и его драматические произведения.

В числе же первоочердных задач — подготовка полного собрания сочинений, снабженного добротным научным комментарием.