Отношение политических деятелей и населения Великобритании к Восточному вопросу и Крымской войне

Актуальность проблемы. Середина XIX в. знаменовалась очередным обострением Восточного вопроса. В основе назревавшего конфликта между Россией, Англией и Францией было давнее соперничество за господство на Ближнем Востоке вообще и Черном море в частности. Российская империя стремилась утвердить свое влияние на Балканах и в Турции. Великобритания и Франция в свою очередь также стремилась к подчинению Турции и всего Ближнего Востока своему политическому и экономическому преобладанию. Каждый участник этой борьбы опасался, что противник его опередит. В начале 50-х гг. соперники, боясь упустить время, стали стремиться ускорить развязку.

Правящие круги Англии и Франции опасались, что Россия путем быстрой военной операции овладеет столицей Турции.

В отечественной литературе традиционно преобладает точка зрения, что поражение Российской Империи в Крымской войне, связано с отсталостью в военном плане, плохим снабжением войск и т. д. Одной из главных причин называется создание коалиции западных держав, которую возглавляли Англия и Франция. Традиционно, считается, что союзная армия не испытывала особых трудностей во время войны, но это не совсем верно. Если взять английские источники, относящиеся к периоду ведения войны, то можно обнаружить, что английская армия испытывала трудности схожие с теми, которым подвергались русские войска.

Чтобы понять причины вступления Великобритании в войну, необходимо рассмотреть программу политических партий, относящуюся к Восточному вопросу. Изучив публикации того времени и воспоминания участников военных действий, мы получим всесторонний анализ восприятия английским обществом Крымской войны.

Объектом исследования выступает английское общество в середине XIX века.

Предметом исследования данной работы является отношение политических деятелей и населения Великобритании к Восточному вопросу и Крымской войне.

Хронологические рамки — исследования данной работы определяются началом нарастания конфликта между Великобританией и Российской империей (с 1838 г.), а заканчивается датой окончания Крымской войны (1856 г.).

Историография проблемы.

Следует отметить, что данная тема не рассматривалась отдельно ни в отечественной, ни в зарубежной историографии. Поставленную проблему частично можно встретить в работах касающихся Крымской войны, как отдельное исследование она никогда не рассматривалась.

Можно сказать, что всю историографию по данной теме можно разделить на отечественную и зарубежную.

В свою очередь отечественный период можно разделить на дореволюционный, советский и современный.

К дореволюционному периоду относятся работы М. И. Богдановича и А. М. Зайончковского, это были военные историки, принадлежавшие к царскому офицерству. Их военно-теоретическое и военно-исторические работы основывались на существовавших в то время взглядах правительства на историю войн и военного искусства.

Уделив внимание политическим и дипломатическим аспектам Крымской войны больше, чем другие дореволюционные историки, М. И. Богданович объяснял причины поражения России в войне случайностями, неумелыми действиями армии и некоторых военачальников. Но при всех своих недостатках работа М. И. Богдановича «Восточная война 1853−1856 гг.» не утратила своей ценности и в наше время, так как она насыщена богатым фактическим материалом из архивов и особенно тем, что в отличие от других дореволюционных военных историков М. И. Богданович много места уделяет освещению военно-политических событий.

Еще одним видным историком того времени был А. М. Зайончковский. Как и Богданович, он подробно, в деталях, осветил ход боевых действий во время Крымской войны. Обилие фактического материала делает эту работу очень полезной в изучении данного вопроса.

Дореволюционная историография также представлена трудом С. С. Горяинова. В данной работе исследуется проблема, касающаяся проливов Босфор и Дарданеллы, которые играли ключевую роль в Восточном вопросе и Крымской войне. Автор использует в качестве источника дипломатическую переписку между Россией и западными державами, в частности, переписку с Англией. Данный труд ценен тем, что помогает глубже понять отношения между двумя государствами. То, как Англия и Россия видели развитие отношений с Османской империей.

Крымская война стала предметом особенного внимания советских ученых, которые, объясняя поражение в войне, клеймили позором русский царизм и проводимую им внутреннюю и внешнюю политику.

Значительным вкладом в советскую историографию войны 1853−1856 гг. явилось капитальное двухтомное исследование крупного историка Е. В. Тарле. Его работа — бесценный труд по дипломатической истории войны и международным отношениям того периода. В этом труде достаточно полно раскрыты противоречия европейских держав и Российской империи в борьбе за господство на Ближнем и Среднем Востоке в середине XIX в. Е. В. Тарле последовательно излагает дипломатическую борьбу между этими государствами, давая подробную характеристику ей как в период военных действий, так и в периоды затишья, когда эта борьба становилась более обостренной.

Наиболее важными по теме взаимоотношений Великобритании и России являются труды В. Н. Виноградова, в которых подробно рассматриваются политическая ситуация в Англии, характеризуются лидеры партий, объясняются причины принятия тех или иных внешнеполитических решений. Ценный материал по этой проблеме содержится в научных статьях данного автора. В них рассматриваются фазы нарастания конфликта, приводятся цитаты из дипломатической переписки, которые помогают понять позиции сторон. В статье «Лорд Пальмерстон в Европейской дипломатии», Виноградов подробно описывает взгляды Пальмерстона на отношения с Россией, на Восточный вопрос. В целом, эта работа даёт чёткое представление о внешнеполитических взглядах либеральной партии.

Современный период историографии представлен рядом работ, касающихся непосредственно затрагиваемой нами проблемы.

При изучении вопроса о политическом курсе партий и их лидеров, необходимо отметить работу Т. Н. Геллы «У. Гладстон, либералы и Британская империя в последней трети XIX века». Автор прослеживает эволюцию либеральной партии Великобритании, даются портреты основных политических лидеров, а также дискуссии либералов и консерваторов по широкому кругу вопросов.

Ценным оказался труд М. П. Айзенштат. На основе разнообразных по характеру документов анализируется динамика развития властных институтов Британии, взаимоотношения власти и народа, какое влияние они оказывали друг на друга. В работе даны портреты политических и общественных деятелей эпохи.

Зарубежная историография представлена трудом Г. Темперлея. В работе также использовался труд Г. Темперлея в соавторстве с английским историком Л. Пенсоном. Данные труды позволяют взглянуть на проблему с другой позиции, как оценивалась Восточная война западными историографами. Необходимо отметить, что в этих работах также представлен богатый источниковый материал — дипломатическая переписка, протоколы заседаний кабинета министров и др.

Ценным трудом является работа Дж. Свитмэна, в ней рассмотрен весь период Крымской войны, особо подчёркивается роль женщин-медсестёр.

Также необходимо отметить исследование П. Хопкирка. В классической работе описаны два века противостояния (от эпохи Петра I до Николая II) между двумя великими державами — Англией и Россией — в Центральной Азии, анализируются их геополитические цели в этом огромном регионе. Показана острейшая тайная и явная борьба за территории, влияние и рынки.

В исследовании приводятся множество статей из научных журналов.

Необходимо отметить, что вопрос о взглядах на внешнюю политику либеральной и консервативной партий частично рассматривается в статье К. Б. Виноградова, П. Б. Суртаева. Кроме того, в ней рассматриваются взгляды королевы Виктории и принца Альберта на отношения с Россией и участие Англии в Крымской войне.

Оценки Крымской войны английскими политиками содержатся в статье Е. В. Романовой. В ней рассматриваются высказывания, как представителей партии тори, так и представителей партии вигов, это помогает понять, изменились ли позиции лидеров партий до и после Крымской войны.

Целью данной работы является изучить отношение английского общества к Крымской войне, рассмотреть взгляды политических лидеров, общественности на данный вопрос и на основе личных воспоминаний участников военных действий составить целостную картину восприятия английским народом данной войны.

Исходя из цели исследования, его основными задачами являются:

— изучить две доминирующие партии Англии в середине XIX века и выявить особенности их политического курса во время Восточной войны.

— охарактеризовать взгляды английского общества на Восточный вопрос и Крымскую войну.

— проанализировать воспоминания участников Крымской войны и на их основе сделать анализ восприятия этих событий простыми людьми.

Источники — исследование темы дипломной работы проводилось на базе английских источников. Большинство из них были взяты из сети интернет, они не были переведены на русский язык, что представляло определённые сложности при их анализе. Разделение источников на группы необходимо для более широкого раскрытия темы.

— официальные документы;

— периодическая печать;

— источники личного происхождения;

Главным источником для исследования данной темы, безусловно, послужили протоколы заседаний английского парламента. Исследуя выступления представителей двух партий, мы получаем целостное представление о царившем в то время настроении, как в высших правительственных кругах, так и среди народа. На их основе можно непредвзято оценить внешнеполитический курс Великобритании, цели, которых добивался английский Кабинет в решении Восточного вопроса.

Ещё одним источником послужила периодическая печать того времени. В газетах публиковались известия с полей сражений, рассказывалось об условиях, в которых находится английская армия. Через газеты формировалось общественное мнение, вследствие чего, происходит увеличение антироссийских настроений среди простого населения. Партии и народ объединяются в борьбе против Российской империи.

Другая группа источников представляет собой воспоминания участников Крымской войны. К ним относятся воспоминания сержанта Т. Говинга, медицинской сестры Ф. Найтингейл.

Не менее ценным источником является «Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами». Здесь содержится дипломатическая переписка Российской империи и Англии. Документы позволяют проследить фазы отношений между двумя государствами, до Крымской войны, во время неё и после.

Методологическая основа работы обусловлена целью и задачами исследования. Основополагающим методом является историко-сравнительный. Его использование дает возможность проследить, как менялось восприятие Крымской войны в английском обществе с течением времени.

Принцип историзма требующий учитывать специфику эпохи, в том числе характер мышления, живших в изучаемое время людей, что позволяет избежать опасности приписать несвойственные людям того времени восприятие событий.

Научная новизна работы. Анализ зарубежной и отечественной историографии показал, что восприятие Крымской войны английским обществом не становилось предметом специального исследования. В данной работе впервые исследуется английское общество во время войны 1853−1856 гг.

Научная новизна представленного исследования определяется так же тем, что многочисленные источники по данной теме впервые переводятся на русский язык и могут служить для дальнейшего более глубокого изучения данной проблемы.

Структура работы. Поставленные цели и задачи определили структуру работы. Данная работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списка источников и литературы, приложений.

1. Партии Великобритании о русско-английских отношениях в период крымской войны

политический английский крымский война

1.1 Тори и Восточный вопрос

Исследуя внешнюю политику Англии во время Крымской войны, необходимо рассмотреть программы двух противостоящих друг другу политических партий-вигов и тори. Взгляд этих партий на Восточный вопрос был не одинаков, хотя, безусловно, существовало и единое мнение по некоторым проблемам. Нашей задачей является рассмотреть политику двух партий в отношении Восточного вопроса, найти сходства и различия по его решению.

Во внешней политике и Восточному вопросу в частности, тори не были столь воинственно настроены в отличие от вигов. Они вели сдержанный курс и, хотя и опасались усиления влияния России, не стремились к её полному ослаблению. Торийские лидеры предусматривали возможность достижения компромисса с Россией в Восточном вопросе. Но если на международной арене происходила перестановка сил не в пользу Великобритании, то тори меняли свой внешнеполитический курс на более жёсткий. Так произошла перемена во взглядах на отношения с Российской империей. Если до заключения Андрианопольского мира тори не видели явной угрозы с её стороны, то после, в январе 1830 года, один из торийских лидеров, премьер-министр лорд Абердин указывает на его «опасные» последствия.

Он находил, что этот мир закреплял за Россией преобладающее влияние на Востоке и предоставлял ей исключительное господство на Черном море. Благородному лорду казалось, что английской торговле впередь уже прекращен доступ через названное море в Турцию и Персию, что размер военного вознаграждения превышает финансовые силы Турции и что вообще, усиление русского влияния опасно для независимого существования Оттоманской империи и при этом противоречит заявлениям, сделанным российским правительством до начала военных действий. С этого момента, начинается негласная игра за влияние на Востоке, и в частности в Османской империи.

Чуть позже, в 1833 г. происходит заключение Ункьяр-Искелесийского договора между Российской империей и Турцией. Реакция со стороны английского правительства была крайне бурной. Консервативное правительство Веллингтона разразилось резкими протестами, крайне преувеличивая нависшую над самим существованием Османской империи опасность. По словам главы внешнеполитического ведомства лорда Д. Абердина, «пожар и взятие Константинополя поставили бы английское правительство в тысячу раз менее затруднительное положение, чем подобный результат».

Герцог Веллингтон старался даже разъяснить российскому представителю, что Ункьяр-Искелесийский договор сам по себе вовсе не обеспечивает преобладающего положения России на Востоке. «Ведь само императорское правительство, — говорил он, — убеждено и нам доказывает, что договор не имеет действительного значения — так почему бы, с согласия султана, и не отменить акта, возбуждающего ненависть во всех странах и в особенности в Англии».

Ещё один представитель консервативной партии Т. Аттвуд в запальчивой речи уверял, будто Англия претерпела неслыханное унижение. Он, Аттвуд, заранее предупреждал кабинет насчет опасностей, нависших над Турцией; теперь в руках у русских Константинополь или по крайней мере Скутари, а Скутари — тот же Константинополь. Завтра русские получат крепости на Дарданеллах, и понадобится миллион фунтов стерлингов, чтобы выдворить их оттуда. Речь он закончил на истеричной русофобской ноте: «Пройдет несколько лет, и эти варвары научатся пользоваться мечом, штыком и мушкетом почти с тем же искусством, что и цивилизованные люди». Пришло время объявить России войну, «поднять против нее Персию, с одной стороны, Турцию — с другой. Польша не останется в стороне, и Россия рассыплется как глиняный горшок». Аттвуд не был одинок в своем озлоблении, Г. Темперлей писал о «лае парламентской своры». С 1833 г., правящие круги Англии стремятся добиться отмены этого договора и ослабить позиции России на Востоке.

Одним из самых известных представителей тори в рассматриваемый нами период был Лорд Абердин, занимавший пост премьер-министра в 1852—1855 году.

Пост руководителя Форин оффис в должности министра иностранных дел Абердин занимал и ранее, в 1841—1846 гг. Во время переговоров с Николаем I в 1844 г., лорд Абердин вместе с премьером Робертом Пилем прозаично намекнул царю, что в случае раздела Турции Британия намерена захватить Египет. Николай I говорил о том, что: «Турция должна пасть. Нессельроде не согласен с этим, но я в этом убежден. Султан — не гений, он человек. Представьте себе, что с ним случится несчастье, что тогда? Дитя — и регентство. Я не хочу и вершка Турции, но и не позволю тоже, чтобы другой получил хоть вершок ее». Ответ Пиля был таким: «Англия относительно Востока находится в таком же положении. В одном лишь пункте английская политика несколько изменилась: относительно Египта. Существования слишком могущественного там правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть пред Англией торговые пути, отказать в пропуске английским транспортам, — Англия не могла бы допустить». Другими словами, Роберт Пиль не только выслушивал, но и сам излагал проекты раздела турецких владений и даже наперед называл облюбованный кусок. Царь продолжал: «Теперь нельзя обусловливать, что должно сделать с Турцией, когда она умрет. Такие обусловливания ускорят ее смерть. Поэтому я все пущу в ход, чтобы сохранить status quo. Но нужно возможный случай честно и разумно иметь в виду, нужно прийти к разумным соображениям, к правильному честному соглашению».

В 1844 г. К. В. Нессельроде составляет меморандум, излагавший идеи царя о неминуемой смерти «больного человека» — Османской империи. Зная настроения в Лондоне, Нессельроде писал в документе, что две страны, Россия и Великобритания, заинтересованы в целостности и неприкосновенности султанских владений. Но если распад Османской империи всё же произойдёт, то конкретно предлагалось, «заранее договориться о создании нового порядка вещей, долженствующего заменить существующий ныне, и совместно позаботиться о том, чтобы изменения, имеющие произойти во внутреннем положении этой империи, не нанесли ущерба их собственным странам, правам, вытекающим из действующих договоров, и европейскому равновесию».

Российскому послу Ф. И. Бруннову, было поручено получить ответ на сделанные предложения. Единственное письменное свидетельство, которое Бруннову удалось вырвать после долгих хлопот и неоднократных напоминаний, это — записка Абердина на имя Нессельроде от 21 января 1845 г., где глава Форин оффис подтверждал точность передачи в меморандуме содержания состоявшихся с царём бесед. Он упоминал об «обоюдном обмене наших мнений, в которых, мне кажется, мы были вполне солидарны и которые я надеюсь иметь ввиду во всех сношениях касательно Востока».

Английские исследователи сводят иногда содержание этого письма к простой констатации факта произошедших бесед. Это не совсем так, и Г. Темперлей признаёт: Абердин «стремился избежать каких-либо обязательств с английской стороны, но не вполне успел в этой цели». В очень слабой, расплывчатой форме, обещание консультироваться с Петербургом его ответ заключал, и планы раздела Османской империи в нём не отвергались. В дальнейшем глава Форин оффис поступил по всем канонам дипломатии «коварного Альбиона»: меморандум Нессельроде был сдан в ведомственный архив и впредь не раз публиковался и ещё чаще цитировался как свидетельство агрессивных намерений царизма. Текст ответа Абердина хранился в семейных бумагах, как дело сугубо личное и к государственным отношениям никакого касательства не имеющее: «Последующие министры не обязаны считать себя связанными неведомой им частной перепиской».

Британское правительство вело тонкую дипломатическую игру. С одной стороны, оно давало российской стороне намёки на возможный союз, но с другой, постепенно способствовало ослаблению влияния Российской империи в Азиатском регионе. Великобритания не спешила ускорять процесс распада Османской империи, тем более, после потрясений 1848−1849 гг., когда любые осложнения на международной арене могли снова вызвать революционный прилив и опять мог всплыть «польский вопрос».

Абердин разделял точку зрения Ричарда Кобдена о том, что Восточный вопрос должен быть разрешен когда-нибудь окончательно, так как невозможно, чтобы ислам продолжал существовать при современном состоянии культуры христианских народов. В долгих частных беседах с российским послом Брунновым, Абердин давал понять, что взгляды его кабинета по турецкому вопросу схожи с российскими. В частности, приведём следующую цитату: «Я перестал верить, что Османская империя может просуществовать более долгий срок. Я думаю, однако, что мы не проживем достаточно долго, чтобы нам пришлось заняться этой комбинацией. Ныне она мне кажется не столь удалённой». Можно сделать вывод, что английский премьер размышлял о возможном решении этого вопроса совместно с Российской империей. Почему же тогда Правительство Великобритании через некоторое время координально поменяет свои взгляды? Попытаемся ответить на этот вопрос далее.

Не следует думать, что курс на войну был принят в Великобритании в одночасье. Подходило к концу четвёртое десятилетие мира в Европе. Перешагнуть черту, за которой стояла война, было нелегко. Тори старой закалки относились подозрительно к тесной дружбе с Францией, в которой было сильное революционное движение. Лорд Лондондерри призывал «не бросаться слепо в объятья единственной державы, могущей смертельно угрожать самому существованию Англии», «тогда мы будем взывать о поддержке и помощи к старым, верным, великим и могущественным союзникам, избавившим нас от опустошительных войн и давшим нам 40 лет мира». Влиятельные купеческие круги выгодно торговали с Россией. Пацифисты религиозных оттенков проповедовали мир на земле. Сомнения принца Гамлета могут дать лишь слабое представление, о чувствах лорда Абердина, возглавлявшего тогда коалиционный кабинет. Премьер-министр регулярно изливал их Бруннову во время задушевных бесед с глазу на глаз на Даунинг-стрит, 10: «Войны не будет, войны не может быть», он лорд Абердин, не допустит её развязывания.

В феврале 1853 года, накануне отправки чрезвычайного посольства в Константинополь, Бруннов сообщает в Петербург «о перемене, которая постепенно происходит в английских взглядах на Восточный вопрос». Британцы разочаровались в Турции, филантропы поняли, что насадить там европейскую цивилизацию невозможно. Премьер — министр граф Абердин «признавался» Бруннову: «Я ненавижу турок, ибо считаю их правительство самым дурным и угнетательским во всём мире. Одной из самых печальных обязанностей моей политической жизни являлось оказание поддержки сохранению Османской империи; я выполнял и буду выполнять этот долг как общественный деятель, ибо не вижу, чем мы можем заменить эту империю, если она рухнет». Абердин излагал свои мысли открыто, но это вовсе не означало, что политика Англии будет следовать тому же курсу. Это высказывание ввело российскую сторону в преждевременную эйфорию.

В состоянии полного внешнеполитического ослепления Николай I начал свои злополучные беседы с сэром Джорджем Гамильтоном Сеймуром — британским послом в Петербурге. Британским министрам и раньше приходилось с серьёзным видом выслушивать его рассуждения о том, что словесная договорённость между монархами прочнее государственных трактатов. Русский царь, как и раньше, открыто предлагал заключить с Англией договор по разделу сфер влияния в Османской империи. По мнению Сеймура, царь хотел вовлечь британское правительство «в союз с его собственным и венским кабинетами для конечного раздела Турции при исключении Франции из договорённости». В личном письме Сеймур комментировал дружеские откровения царя как свидетельство захватнических устремлений, вкладывая в уста своего собеседника следующую речь: «Я, Николай, милостью божьей и прочая, не желая идти на риск войны и компрометировать свою великодушную репутацию, никогда не захвачу Турции, но я уничтожу её независимость, низвергну до уровня вассала и сделаю само существование для неё бременем».

Лорд Абердин не высказал по этому поводу никаких протестов. Ответную депешу отправил в Петербург представитель партии вигов министр иностранных дел лорд Рассел.

Прав, конечно, Лео Джеральд Бирн, уличающий Форин оффис в коварстве: «Вместо прямолинейного и энергичного отклонения любого плана раздела Османской империи… министерство Абердина создавало впечатление, что возражает лишь против времени и способа осуществления предложения».

После отправки в Константинополь российского чрезвычайного посольства во главе с князем А. С. Меншиковым, в Англии происходят острые политические дебаты касательно дальнейшей политики в отношении России.

Виднейшие политические деятели Англии опасались заключения нового договора между Решид-пашой и Николаем I, который мог вернуть господство России на Чёрном море, как и во времена Ункьяр-Искелесийского договора. Лорд Малмсбери так оценивал возможные последствия: «Если договор, который предложил князь Меншиков будет подписан между Россией и Турцией, то Россия станет арбитром между султаном и его подданными. Т. е. по сути, рассматривать большую часть вопросов которые ранее рассматривались государем, и нет необходимости говорить, какой эффект этот договор может оказать на баланс сил в Европе».

Ещё один представитель Тори Лорд Хардвик пророчит скорый захват Константинополя русскими войсками. Он говорил о том, что любой человек, знающий о мощи России, легко сможет представить, как быстро русские войска захватят Константинополь. «Мы должны знать, что если это произойдёт, то приступать к спасению Турции будет уже поздно. В этом случае, Россия станет обладательницей крупнейшей акватории, император мгновенно увеличит количество своих кораблей в несколько раз, он станет обладателем прекрасных территорий в Средиземноморье, которые в настоящее время занимают турки. Каков же тогда будет политический курс Великобритании и Франции? Вся наша политическая система будет свергнута. Именно сейчас, мы должны выступать жёстко, чтобы поддерживать нашу собственную позицию».

Лорд Бомонт так отзывался о возможном начале войны между Портой и Российской империей: «На данный момент Турция является гораздо сильнее, нежели несколько лет назад, и если будет борьба между ней и Россией, то борьба эта будет очень долгой».

Вопрос о вооруженном вмешательстве Великобритании в русско-турецкую распрю был в английском общественном мнении решен с того момента, когда в Лондоне было получено известие о Синопской победе. Барон Бруннов в следующих словах описывает состояние умов в Англии после этого события: «Русский флот проявил свое мужество в благородном боевом деле. Сценой этой неожиданной победы была стихия, в которой Англия считала себя безраздельно господствующей. Великобританская эскадра, стоявшая на якоре в Босфоре, была свидетельницей нашей победы. Она оставалась бездеятельной в то время, когда турецкий флаг склонился перед Андреевским крестом. Где же была Англия, объявившая, что ее знамя развевается на водах Востока для того, чтобы охранять независимость Турции, ее старой союзницы! Она оставалась неподвижной. Она даже не осмелилась пройти проливы. Это преисполнило меру падения. Жребий брошен. Нельзя более отступать, не марая чести Англии несмываемым пятном. Таковы, г. канцлер, речи органов общественного мнения».

Английские министры заметили, что Синопская победа в известном смысле является унижением для Англии, и вопрос о действии союзных эскадр зависит от послов в Константинополе и от адмиралов. С этого момента, политические взгляды двух противоборствующих партий (тори и вигов) начинают сходиться в плане дальнейшего внешнеполитического курса страны. Обе партии выступают за объявление войны России, с целью защиты Османской империи и ослабления экспансионистских устремлений Российской империи. Речь графа Дерби в Парламенте только подтверждает это:

«Мы наблюдали с глубокой обеспокоенностью, что усилия Ее Величества были напрасны, и что она разочарована агрессивным духом императора России во время его вторжения и продолжающейся оккупации провинций Валахии и Молдавии, в его отказе от справедливых условий мира, которые были предложены в рамках санкций четырех главных держав Европы.

Правительство Ее Величества, до последнего момента, по-прежнему надеется на чудо — что оно произойдёт, даже тогда когда мы говорили о мире, все вокруг нас дышало войной. Мы даже сейчас не вполне оцениваем, или, если использовать американское выражение, мы не «понимаем» величины, значения, и возможной продолжительности этой трудной борьбы, на пороге которой мы сейчас находимся.

Я считаю, что если России дать шанс обладать Константинополем, это сделает её хозяйкой и арбитром Европы и большей части Азии".

В беседе с Брунновым Абердин высказывает намерения Англии касательно её дальнейших действий в Турции. Премьер-министр говорит о том, что неизбежно столкновение английских судов с российскими. Англия признает право русских судов преследовать турецкие, но также предупреждает, что постарается всячески препятствовать таким встречам. «Мы не назовем этого войной… Я вижу ваше удивление. Вы удивитесь еще более, если я вам скажу, что мы идем далее. Мы допускаем, что борьбу между нами возможно ограничить пределами Черного моря, не распространяя ее ни на Балтийское, ни на другие части земного шара. Если бедствия войны можно заключить в более узкий круг, то отчего не сделать этого? Ведь распря турецкая, и почему ее не заключить в территориальные пределы, где она должна быть разрешена? Это может показаться неслыханным, но я не думаю, что это был абсурд».

Характерна ещё одна цитата Абердина: «Для нас невозможно предоставить Турцию вашей милости (т.е. России). Невозможно также предоставить ее собственной неспособности. Поэтому нам приходится выбирать между двумя одинаково плохими способами. Прежде всего, мы рискуем рассориться с вами, а если бы мы пришли к соглашению с вами, то пришлось бы принуждать Турцию».

Правящие круги Англии сделали выбор не в пользу России, и 15 марта 1854 года была объявлена война Российской империи.

Начало боевых действий не принесло быстрых побед, как это ожидалось. Боевые действия показали плохую боеспособность английской армии. К тому же, имели место некомпетентность интендантской и санитарной служб и высокая степень жульничества и казнокрадства поставщиков. Приведем сведения, почерпнутые из британских источников: «Апатия и неведение в департаментах, ведавших снабжением, способствовали профессиональному мошенничеству поставщиков… сапоги и шинели приобретались слишком малых размеров, большой груз состоял из обуви исключительно на левую ногу, десять тысяч пар носков годились только для детей». На набережной в Балаклаве «мука, высыпавшаяся из мешков, лежала сырыми кучами, тут же валялись мешки с амуницией, колья для палаток, куски дерева, бочки с гниющим мясом и с горохом — все вперемешку. Кипы одежды, в которой ощущалась острая нужда, брошены в грязь». 14 ноября 1854 г. на Черном море разыгрался шторм, разбивший больше 20 судов. На одном лишь «Принце» затонуло 40 тыс. пар обуви. 1 декабря генерал Лукан сообщил, что кавалерийская дивизия, как таковая, перестала существовать из-за падежа конского состава.

В Англии царило возмущение. Гнев общественности обрушился на премьер-министра Абердина. 20 января 1855 г. радикал Ребек выступил в палате общин с запросом: «Армия дошла до состояния, терзающего сердце нации… войска — без крыши над головой, без одежды, без пищи и без амуниции. Из 54 тыс. солдат, снаряженных, как никогда, осталось 14 тыс. Из них лишь 5 тыс. здоровых. Кавалерии не существует, последние оставшиеся лошади используются как тягло».

Правительство защищалось вяло; кабинет потерпел сокрушительное поражение, палата общин 305 голосов против 148 выразили ему недоверие. 6 февраля 1855 года лорда Абердина на посту премьер-министра сменил лидер вигов-Пальмерстон.

Спустя годы, многие английские политики начали давать оценку Крымской войне. Так, лорд Солсбери, один из лидеров тори пишет о ней как о «заслуживающей сожаления глупости». После окончания войны Великобритания перешла к политике «блестящей изоляции», она утратила функции арбитра в европейской политике. В 1870-е гг. XIX в. Солсбери предостерегал от следования жёсткому антирусскому курсу, отмечая, что вскоре Англия будет нуждаться в России против Германии.

Подводя итог, можно сделать вывод, что политика консервативной партии Великобритании была изменчивой. В конце 1830-х и до начала 1850 гг. торийские лидеры рассматривали возможность достижения компромисса в Восточном вопросе с Россией. Но в начале 1850-х курс резко меняется, возникают схожие взгляды с оппонентами. Это можно объяснить тем, что не важно, представители какой партии возглавляли Форрин офис, важными и неизменными оставались интересы Великобритании, соблюдать которые должен был каждый политик.

1.2 Партия вигов и Крымская война

В 50−60-х гг. XIX в. Либеральная партия фактически переживала период роста: шёл процесс слияния вигов, пилитов, радикалов в единую политическую структуру, однако не получивший своего завершения к концу 60-х гг. На это указывал периодический орган вигов «Эдинбург Ревью», характеризовавший либеральную партию как «армию союзных сил, объединённых главным образом общей оппозицией к врагу, но не желающих как организация чётко определённых принципов, которые бы подчёркивали различия между тори и вигами».

В марте 1835 года лицо лондонского правительства вновь изменилась, и во главе его стал кабинет лорда Мельбурна, имея министром иностранных дел лорда Пальмерстона, который свою деятельность по отношению к России ознаменовал целым рядом враждебных протестов.

Превратности настроений избирателей привели правительство графа Мельбурна к отставке. В очереди к власти виги стояли до июня 1846 года, когда кабинет был сформирован Джоном Расселом. Кресло руководителя внешнеполитического ведомства в нём занял лорд Пальмерстон, самый влиятельный лидер партии.

В 1852 г. у власти находилась партия тори, но виги также занимали прочные позиции в Парламенте и могли существенно влиять на внешнеполитический курс страны. Во внешней политике лидеры вигов придерживались антирусской позиции, основной идеей которой было сдерживание российской экспансии. В частности, существовали планы раздела России, где чётко прописывались какие территории отходили различным государствам.

Ещё в 1833 г., после заключения Ункьяр-Искелесийского договора между Россией и Турцией, виги начали выстраивать последовательный антироссийский курс. Реакция на договор с английской стороны была достаточно бурной. По утверждению Пальмерстона, договор превратил Порту «в вассала России; опустело место, которое Турция занимала в европейской системе».

Постепенно, Англия отвоёвывает у России влияние в Османской империи, результатом становится заключение 15 июля 1840 г. уполномоченными Великобритании, России, Австрии, Пруссии и Турции конвенции о Проливах. С этого момента, Порта начинает переходить под влияние лондонского кабинета. Несколько ранее, в 1838 г. Англия заключает с Турцией торговую конвенцию.

Под конвенцией, стояли подписи Решид-паши и лорда Понсонби, акт, ими скреплённый, являлся по сути дела односторонним и вопиюще несправедливым. Одна Турция принимала на себя обязательства, подданным Великобритании достались все права; о турецкой торговле во владениях её величества не было упомянуто хотя бы из приличия, — второпях об обходительности забыли. Договор сохранял все прежние привилегии и иммунитеты англичан (включая консульскую юрисдикцию, что освобождало их от местного суда). Размер ввозных пошлин устанавливался в 5% - что на практике означало беспрепятственное проникновение товаров с клеймом «Made in England» на османский рынок, вывозные пошлины, падающие главным образом на турецких подданных, повышались до 12%. Д. Авджиоглу характеризует документ кратко: «Великий Решид-паша подписал Турции смертный приговор». Велики были приобретённые Лондоном политические преимущества: наметилась внешнеполитическая переориентация Порты, российское влияние колебалось и порой даже поднималось, но уже никогда не становилось преобладающим; первое место в дипломатическом мире Константинополя прочно занято, заявил посол её британского величества; Турция поплыла в направлении, проложенном конвенцией 1838 года.

Пальмерстон заботился о поддержании равновесия в Европе и от посягательств на него, даже мнимых, приписываемых России. «Я полагаю, — говорил Пальмерстон в парламенте, — что подлинной политикой Англии вне вопросов, затрагивающих ее собственные политические и коммерческие интересы, есть защита справедливости и права, следование этому курсу с умеренностью и благоразумием, не превращаясь в Дон Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по ее мнению, совершена несправедливость».

Когда Пальмерстон стал премьер-министром, он использовал имперские и внешнеполитические проблемы, чтобы укрепить свое положение внутри Великобритании. Пальмерстон сочетал в себе нелюбовь либералов к деспотическим системам Австрии и России, Неаполя и Рима — что давало основания считать его либералом, хотя его воззрения были гораздо менее либеральными, когда дело касалось требований радикалов о парламентской реформе — с общим настаиванием только на британских правах и игрой на патриотических чувствах соотечественников.

В 1848 г. происходит восстание в Дунайских княжествах, российский император вводит туда свои войска. Пальмерстон, дважды отвечая на запросы в парламенте, оправдывал вступление царских войск в Молдавию и Валахию и выражал уверенность, что «российское правительство не имеет намерения посягать на Турецкую империю». Английская общественность успокоилась. Но это вовсе не означало, что Пальмерстон оставил идею сопротивления России везде, где это было ему под силу.

Подошел 1853 г., принесший обострение франко-русского конфликта вокруг Святых мест в Палестине и закончившийся войной, вошедшей в историю под именем Крымской. Российский император, еще во время своего визита в Англию в 1844 г., предлагал двум державам договориться о разделе территорий в случае распада Османской империи. В 1853 г. это предложение вновь было высказано английскому послу Сеймуру. В Форрин офис принялись сочинять ответ на беспрецедентные откровения самодержца. Ответ составлял министр иностранных дел, представитель вигов — лорд Рассел. Смысл депеши от 9 февраля 1853 г. сводился к следующему: оснований для того, чтобы поднимать Восточный вопрос, не существует. Проблема распада Османской империи может встать через 20,50 и даже 100 лет. Попытка же договориться заранее о судьбе её владений грозит ускорить наступление этого события. Воспользовавшись дежурными заявлениями с русской стороны о стремлении сохранить султанское государство, Рассел писал: «Было бы не справедливо скрывать такого рода договоренность от Австрии и Франции; умолчание вовсе не отвечало бы стремлению избежать европейской войны». Если же сообщить об итогах переговоров великим державам, секрет быстро раскроется, что встревожит султана и побудит «его врагов удвоить свои усилия и искать ещё более упрямо конфликта».

В Лондоне давно и настороженно следили за завязавшимся вокруг палестинских святилищ спором. Что Франция была его зачинщиком и стороной нападающей, не вызывало сомнений; явные попытки британского соперника номер два (первым несомненно была Россия) расширить своё влияние на Ближнем Востоке настраивали Уайтхолл на тревожный лад.

На дипломатической доске создалась сложнейшая ситуация — к схватке двух британских конкурентов добавились настойчивые попытки турецкой стороны вовлечь в конфликт Англию. Прибытие чрезвычайного посольства князя Меншикова испугало полковника Роуза, который временно возглавлял посольство. Роуз направил телеграмму адмиралу Дандесу на остров Мальту, с требованием отплыть к турецким берегам. У адмирала Дандеса хватило благоразумия не подчиняться вызову Роуза, он запросил инструкций у кабинета.

20 марта в британском адмиралтействе состоялось поспешно созванное совещание. Присутствовали: премьер-министр Абердин, Кларендон, Джон Рассел, морской министр Грехем. В последний момент был приглашен Пальмерстон, который на тот момент возглавлял ведомство внутренних дел и по должности к заседанию не причастный. Это немаловажный факт, который показывает, что в принятии серьёзных внешнеполитических решений учитывалось его мнение.

Мнения разделились: воинственно настроенные представители вигов высказались в пользу быстрой акции. Но премьер-министр Абердин принял иное решение, а именно, не вводить флот в турецкие воды. В Петербурге восторженно встретили это решение, но поспешно было думать, что англо-французкий союз распался.

Когда в Лондоне узнали о снаряжении чрезвычайного посольства А. С. Меншикова, сопровождаемого солидным эскортом сухопутных и морских офицеров, ответом явилось назначение — в пятый раз Чарльза Стрэтфорд-Каннинга, именовавшегося уже официально виконтом Рэдклиффом, в Стамбул. Он был матёрым политиком, почти полвека подвизавшийся в Турции, до тонкостей знавший обстановку, друг и покровитель великого визиря Решида-Паши. Ему были предоставлены широчайшие полномочия: «Правительство её величества не желает давать Вам особых инструкций и оставляет Ваше превосходительство свободным в проявлении ваших суждений и заключений». Уже на полпути, в Италии, Стрэтфорд узнал обо всём, что привёз в своем портфеле Меншиков, вплоть до содержания секретной конвенции, которую тот предложил подписать Порте.

Представитель вигов, граф Кларендон, приняв у лорда Рассела ведомство иностранных дел, поспешил объясниться с Петербургом: «Англия не может участвовать в соглашении, какую бы общую форму оно ни носило и которое держалось бы в секрете от других держав. Оно послужило бы сигналом к подготовке интриг всякого рода и восстаниям христианских подданных Порты». Попытки же расчленить Османскую империю чреваты войной.

Существует секретный меморандум, написанный им же в марте 1840 г., в котором Кларендон освещал Восточный вопрос под иным углом и куда более правдиво: «Мы хотим сохранить Османскую империю в „неприкосновенности“, но само это определение несколько расплывчато» — писал он. Распадение султанских владений — факт; Кларендон упоминал в связи с этим Сирию, Египет, Грецию, Дунайские княжества, Сербию. «Называйте это, как вы хотите или как Австрия хочет, — неприкосновенностью, независимостью, подъемом или консолидацией Османской империи, но страх перед Россией и стремление удержать её вне Константинополя лежат в основе всего»; чтобы «Турция могла сопротивляться России — вот в чем действительно стоит вопрос, единственно нас интересующий и затрагивающий».

В том же 1840 г. свой долгосрочный прогноз относительно этого региона дал министр иностранных дел виконт Пальмерстон: «Рано или поздно казак и сипай, человек с Балтики и тот, кто с Британских островов, столкнутся в центре Азии». Для Пальмерстона борьба за Константинополь и проливы неизменно была приоритетной. Подписание конвенции о проливах для Пальмерстона было лишь первым шагом в намеченном оттеснении России в зоне Черного моря. Ближневосточное направление экспансии и в дальнейшем оставалось для него главным.

После прибытия в Константинополь Стрэтффорд сообщал в Лондон: «Россия, не желая чинить сейчас ясное зло, стремится восстановить своё прежнее преобладающее влияние; к сожалению, Франция даёт для этого повод».

Нельзя с точностью утверждать, что весной 1853 г. Англия уже настроилась на войну, и что в кабинете не существовало разногласий в подходе к Восточному вопросу. Государственные мужи Англии стояли перед выбором: удовлетвориться ли постепенным повышением своих акций на Балканах и Ближнем Востоке или попытаться воспользоваться уникальной внешнеполитической конъюнктурой, когда в связи с задиристостью Луи Наполеона союзник, как говорится, сам шёл в руки, и сразу оказаться в большом выигрыше.

Министром иностранных дел в кабинете Абердина стал граф Кларендон. Своей карьере дипломата он был обязан Пальмерстону, во многом разделял его взгляды, но отличался от него крайней осторожностью и медлительностью. Кларендон отлично понимал, что в развертывавшейся антирусской кампании заинтересованы те группировки и лица, которые готовы довести дело до войны. По поводу инсинуаций поверенного в делах в Турции Роуза он замечал, что тут «отсутствуют факты и присутствуют сплетни». Тем не менее, с мая 1853 г. он поддерживал настойчивый нажим посла в Турции Стрэтффорда, ярого противника любых компромиссных вариантов урегулирования русско-английских споров. 28 мая Кларендон писал королеве: «Возможно, что нам надо будет предоставить лорду Стрэтффорду условное право вызывать флот». Речь шла об отправке к Дарданеллам британской эскадры, находившейся на Мальте.

Лорд Джордж Кларендон, именовал Стрэтффорд-Рэдклиффа «подлинным султаном». Его письмо лорду Генри Паули от 9 марта 1855 г. содержит своего рода уникальное признание: турецкий посол «Мусурус сугубо доверительно передал мне жалобы Порты на ужасную тиранию Стрэтффорда и серьёзную просьбу султана и правительства — освободить их от угнетателя… Конечно, я не стал слушать всего этого; но я верю и сочувствую страдальщикам… что за чума этот человек».

Абердин, постоянно колеблющийся в своих взглядах на решение Восточного вопроса, все-таки присоединился к своим воинственным оппонентам. Виги (или «ястребы») в правительстве пользовались и тем обстоятельством, что формальный руководитель внешней политики Джордж Кларендон слыл умеренным и в прошлом даже имел с воинственным Пальмерстоном разногласия. Последний радовался, что «по ряду обстоятельств» Кларендон «может говорить и действовать так», как ему, Пальмерстону, было бы невозможно из опасения вспугнуть премьера и вызвать его подозрения из-за репутации опасного забияки, прочно за ним закрепившейся.

Стрэтффорд, относившийся несомненно, к «ястребам», опирался на поддержку влиятельной группировки министров. Вскоре после прибытия в Константинополь, Стрэтфорд имел беседу с русским поверенным в делах Озеровым. «Позиции, в которые вас ставят ваши религиозные симпатии в Турции, всегда будут вызывать к вам недоверие, — заявил он. — Всякий новый успех, завоёванный вами на этой почве, возбудит недоверие не только у Порты, но и у нас, людей Запада… вы столкнётесь с сильной оппозицией. Против вас образуется лига, ибо ваше естественное влияние в этой стране так велико, что можно справедливо опасаться даже его минимального увеличения». Абердин в более вежливой форме говорил Бруннову тоже самое: «Моё мнение возобладало в кабинете лишь потому, что я рассматривал спор как относящийся исключительно к святым местам. Измени он свой характер, повлияй он на положение христианских подданных Османской империи в целом, и моё мнение не будет стоить ничего».

В разгоравшийся конфликт Уайтхолл сначала не вмешивался и признавал французов забияками — Наполеон явно напрашивался на войну. Осознав уникальность ситуации — шанс вместо длительной, хотя и успешной осады, перейти к штурму российских позиций и опрокинуть их с помощью штыков французской пехоты, Лондон решил воспользоваться ею. Война так война. Пресса принялась обрабатывать читателя. Общественность прежде не жаловала Наполеона с его антуражем «из паразитов, сводников и проституток». Теперь он на глазах приобретал ангелоподобные черты. Удалось обнаружить крупные успехи Турции на пути цивилизационных преобразований и убедить обывателя в патологической склонности московитов к захватам.

Помимо курса на войну, существовал и другой замысел — интернационализации проблемы, учреждения своего рода верховного арбитража держав над всеми русско-турецкими делами. Плодом этого замысла являлся проект так называемой «Венской ноты» четырёх правительств Турции (август 1853). Суть декларации: все спорные русско-турецкие дела обсуждались и решались советом держав; ломался вековой принцип русской политики — не допускать посторонних к их регулированию. Лорд Кларендон писал: державы «фактически превращаются в рефери, судящих, правильно ли интерпретируется нота в случае любых разногласий между Портой и Россией».

Пальмерстон вполне закономерно очутился в стае британских ястребов и изобличал склонного к колебаниям Абердина: «Нашу позицию тактичного и покорного выжидания у задней двери, в то время как Россия с неистовыми и наглыми угрозами ломится в дом, я считаю глупой».

Лорд Рассел, выступая в Парламенте призывал лордов: «Господа, я выступаю здесь, чтобы убедить вас в необходимости участия в этой войне. Если мы недовольны курсом который проводит Россия, если мы не хотим допустить дальнейшего расширения этой державы, что в свою очередь может привести к разрушению и потери целостности и независимости Турции. Для обеспечения стабильности европейской системы, у нас нет другого выбора, кроме как вмешаться с помощью оружия».

Уильям Гладстон, член кабинета министров оправдывал ведение войны тем, что она велась в защиту международного права, за предотвращение односторонних действий в отношении Турции, против доминирования одного государства. Однако убедившись в иллюзорности надежд на реформы в Османской империи, он отказался от сохранения её целостности. Тем не менее, Гладстон не стал сторонником поддержки России против Турции. Лидер британских либералов выступил за расширении автономии и независимость балканских народов, видя в вовлечении вновь образовавшихся государств в орбиту британского влияния, а не в сохранении дряхлеющей Османской империи залог укрепления позиций Англии в регионе.

Весной 1854 г. Франция и Англия объявили России войну. Лорд Генри Джон дал волю своему пылкому воображению в частном письме Д. Расселу, обрисовав в нем свою «светлую идею» в виде расчленения России по мирному договору: Аландские острова и Финляндию следовало возвратить Швеции, Остзейские провинции (Прибалтику) передать Пруссии, восстановить Польшу, Молдавию, Валахию и устье Дуная уступить Австрии, Ломбардию и Венецию либо сделать самостоятельным государством, либо слить с Пьемонтом, Крым и Грузию вернуть Турции, «Черкесию» поставить под сюзеренитет султана.

В Парламенте звучали воинственные высказывания лорда Рассела: «Надо вырвать клыки у медведя… Пока его флот и морской арсенал на Чёрном море не разрушены, не будет в безопасности Константинополь, не будет мира в Европе».

Неудачи в первый год войны, огромные людские потери вызвали недовольство в стране. Консервативному кабинету лорда Абердина было высказано недоверие. А Пальмерстон рвался к власти. Как член кабинета он не мог открыто критиковать его деятельность и выбрал иной путь достижения цели, подав в отставку под каким-то надуманным предлогом. Его уговорили вернуться в правительство, но у публики создалось впечатление — честный патриот не желает мириться с царящим разгильдяйством, желаемого эффекта он добился. На бурных митингах ораторы восклицали: нужен вождь. И из толпы раздавались крики: Пальмерстон!

В феврале 1855 года премьер-министром становится Генри Пальмерстон. Напрасно оппоненты предвещали ему скорый уход.

Весной 1855 г. наладилось снабжение армии, был взят Севастополь. Венные действия фактически прекратились, желающих воевать на российской территории не находилось. А перед Пальмерстоном возникла угроза мира. Император Наполеон, уложив под Севастополем почти 100 тыс. солдат, счел, что натаскал достаточно каштанов из огня в интересах британцев. На континент отправился глава Форин оффиса Дж. Кларендон — на разведку и с целью побудить союзников к новым военным усилиям (октябрь-ноябрь 1855 г.). В письмах жене он выразил всю степень своего разочарования и возмущения: не надо скрывать от себя — окончание войны «будет столь же популярно во Франции, как оно непопулярно у нас»; «эти французы рехнулись на почве страха и жульничества. Боюсь, что император столь же деморализован, как и его правительство». Пальмерстон выступил было в свойственном ему задиристом духе — Великобритания и одна с помощью Турции навяжет свою волю зарвавшимся московитам. Декларация не произвела ни малейшего впечатления. Пришлось смириться.

В результате, 13 февраля 1856 г. начался Парижский конгресс, а 18 марта был подписан мирный договор. Англичанам удалось добиться запрета размещения российского флота в Чёрном море, Россия лишалась протектората над Молдавией и Валахией и исключительного покровительства над христианскими подданными Османской империи. В ходе войны участникам антирусской коалиции не удалось добиться всех своих целей, но удалось предотвратить усиление России на Балканах и лишить её Черноморского флота.

И все же мир был встречен в Англии прохладно и даже критически. По словам биографа Пальмерстона, невозможно было удовлетворить «разъяренную публику и ее воинственную и черносотенную прессу».

Политика партии вигов в XIX в. была направлена против Российской империи. Лидеры этой партии, такие как Пальмерстон, Рассел, Редклифф планомерно выстраивали курс ослабления влияния России в Азиатском регионе. Если в начале войны у власти находились тори, то после череды военных неудач последовала радикализация английского общества и пересмотр внешнеполитического курса на более жёсткий. Во главе Форрин офиса становятся вигские лидеры, действия которых, приносят первые успехи Англии в этой войне. Даже после завершения конфликта, курс партии не поменялся и в дальнейшем виги продолжали антироссийскую политику.

2. Английское общество и Крымская война

2.1 Настроение английского общества в начале войны

Восточная война, была первой, которая широко освещалась в английской прессе. Газеты публиковали материалы и новости с полей сражений, письма солдат, официальные донесения военного командования. Всё это, безусловно, оказывало влияние на общество. Две доминирующие партии так же успешно использовали средства массовой информации, с целью привлечь на свою сторону как можно больше сторонников. Существовали издания, выражавшие точку зрения той или иной партии, на их страницах разворачивались жаркие споры по проблемам ведения войны, каждый промах политического соперника активно обсуждался и резко критиковался. Таким образом, необходимо рассмотреть публикации наиболее влиятельных газет, письма с полей сражений, официальные доклады и другие источники того времени. Это необходимо с целью всесторонне и непредвзято оценить отношение английского общества к войне, как происходили изменения в понимании причин и целей войны.

В Великобритании события о начале войны были восприняты с одобрением. Война получила название народной и широко освещалась в прессе, общественности и вооруженных силах. Англии было мало одного лишь участия в войне, она поставила перед собой несколько целей:

— сдерживать Россию, а не защищать Турцию

— остановить продвижение русских военно-морских сил в Чёрном море

— остановить наступление Франции и дальнейшие планы Наполеона III

— сохранить свои средиземноморские базы и защитить сухопутный маршрут в Индию

— поддержание своего престижа и продолжение усиления британского превосходства Великобритании, возможно, вступая в войну, было что терять, ведь в противном случае, если русские подчинят себе Турцию, Англии придется принять мир продиктованный Россией. А это могло означать потерю территории, баз и портов, и непосредственную угрозу для Индии. Поэтому Британия должна была выйти победителем, в целях поддержания своего престижа, возможности и в дальнейшем контролировать маршруты в Индию и средиземноморские базы. Вступая в войну, правительство лорда Абердина допустило ошибку, не сумев вести её грамотно. Результатом был тупик: ожидалось, что эта война будет короткой, все говорили что она закончится к Рождеству, но в итоге военные действия затянулись.

Ещё до вступления Англии в войну, вся общественность пристально следила за ситуацией, разворачивающейся на Ближнем Востоке. После победы адмирала Нахимова у Синопа, британская и французская печать принялись соревноваться в антирусской кампании; среди прочего утверждалось, что русские, добившись полного господства на Черном море, вот-вот высадят десант на Босфоре, а потому флоты двух западных держав следует скорее ввести в Проливы. Яростные выпады против русских моряков в английской прессе выглядели особенно нелепо, если вспомнить, что именно британский флот в мирное время, в 1801 и 1807 гг., совершал побеги на Копенгаген, уничтожая суда датчан.

В британской прессе был реанимирован старый, но в данной ситуации совершенно экзотический аргумент, будто Синоп — это шаг на пути русской экспансии в Индию. Никто не хотел задуматься над абсурдностью данной версии. Единичные трезвые голоса, пытавшиеся обуздать этот разгул фантазии, тонули в хоре масс, почти обезумевших от ненависти, страхов и предрассудков. Вопрос о вводе англо-французского флота в Черное море был предрешен. Узнав о поражении турок у Синопа, Стрэтфорд-Каннинг радостно воскликнул: «Слава богу! Это война». Западные кабинеты и пресса с умыслом скрыли от широкой публики истинные причины морской акции России, чтобы, выдав ее за «акт вандализма» и вопиющей агрессии, вызвать «справедливое» общественное негодование и развязать себе руки.

После Ватерлоо Британия не вела больших войн; множество заморских экспедиций и вооруженных столкновений со слабыми противниками в Азии, Африке, бассейне Тихого океана приносили легкие успехи. Но годились ли вооруженные силы державы для войны с мощным соперником?

Со свойственной ему язвительностью верховный главнокомандующий герцог Веллингтон давал сугубо отрицательный ответ: «Британская пехота неспособна двигаться, кавалерия — скакать, офицеры невежественны, солдаты не знают, как пользоваться оружием». После этого выступления, королева Виктория начала реформировать старую систему, но к началу войны реформа еще не была полностью завершена. Плохая работа комиссариатов дала о себе знать в первую зиму, когда по вине английского командования тысячи солдат оказались в ужасающих условиях. В конце крымской кампании, численность английских войск была много скромнее французских.

Еще до официального вступления в войну, английское общество изначально было на стороне турок, Россию они воспринимали как агрессора. О настроении тех лет повествует в своих воспоминаниях сержант королевских стрелков Тимоти Говинг: «В 1853 и в начале 1854 года, турки пытались защищаться против своих давних врагов-русских, на страницах газет появлялись захватывающие репортажи с полей боя и самых горячих точек на Дунае». В журнале «Панч» печатаются едкие фельетоны и карикатуры высмеивающие Россию и Николая I. Так, на одной из карикатур изображены два солдата союзных войск, смотрящих на убегающего двуглавого орла. Подпись под рисунком гласит: «Двуглавая ворона в Крыму. Она получила жестокий удар! Преследуй её!».

Во время публичных митингов озвучивались цели и причины вступления Англии в войну, население активно обсуждало и одобряло их. Основными целями было сделать Чёрное море открытым для всех торговых судов, военные утверждали, что главная цель кампании заключается в том, чтобы открыть устье Дуная, таким образом, позволив судам подниматься вверх по течению этой реки. Также одной из причин вступления Великобритании в войну служил подписанный договор с Османской Империей, по которому Англия обязалась защищать целостность и независимость Порты. Впервые публично эта мысль была высказана во время митинга в городе Лечестер. Но несколько позже, лорд Абердин в Палате Лордов делает заявление: «Я полагаю, это было сделано в порядке подачи информации, на что я уже указывал, что мы в преддверии Крымской кампании абсолютно не связаны никаким договором с Султаном, относительно защиты Турецкой империи и её доминионов».

Другой и более весомой причиной популярности проведения военной операции являлось, без сомнения, идея борьбы за свободу и независимость наций. Существовало устойчивое убеждение, что Россия не только поглощает и угнетает определенные нации, но и распространяет свое влияние на другие народы с помощью Австрии, которая вопреки своей воле стала фактически её доминионом. Эта точка зрения в течение многих лет поддерживалась и распространялась лордом Дадли Стюартом. Он в течение двадцати лет проводил политический курс, поддерживаемый общественным мнением, направленный против российского императора.

В целом, причиной вступления Великобритании в войну можно назвать защиту Турецкой империи от вторжения России, а частью общего плана являлось сохранение нескольких государств Европы в пределах границ, в которых они существовали на тот момент.

Один из лордов и членов городского парламента от города Кордона, в своей речи указывал на обязанности англичан перед всем человечеством, англичане обязаны защитить демократические ценности не только всей Европы, но и всего цивилизованного мира. На слушаниях в муниципалитете он отмечал, что англичане «вовлечены в очень необходимую войну, которая не может дать сиюминутной выгоды, но на которую мы идем, дабы защитить нашего старинного союзника и независимость Европы».

Лорд Эйлесбэри также указывал, что Россия может вторгнуться в Азиатскую часть Турции и захватить самые богатые провинции: «Русские войска, по всей видимости, расширят свое влияние по всей территории Малой Азии вплоть до морского побережья. Обладание этими провинциями стало бы более выгодной компенсацией в случае захвата англичанами Севастополя».

В газете «Таймс» публикуются следующие высказывания: «Хорошо было бы вернуть Россию к обработке внутренних земель, загнать московитов вглубь лесов и степей».

Английский политический деятель Ричард Кобден выступал против войны с Российской Империей. В одном из своих выступлений в Палате Общин (22 декабря 1854 года), он приводит веские доказательства в пользу скорейшего заключения мира с Россией. Он говорил о том, что одна из целей англичан, а именно разрушение Севастополя, не даст желаемый результат. «Как же глупо продолжать войну против Великой страны, с которой вы хотите иметь партнерские отношения; я считаю безумием продолжать осаду Севастополя, эта осада ровным счетом ничего не решит, но оттолкнет от вас государство — партнера по протекторату, которое является ближайшим соседом страны, чьи интересы вы так рьяно защищаете».

Кобден старается переубедить английскую знать относительно преувеличенной опасности экспансионистских устремлений России. «Россия больше не собирается нападать на Турцию; на данный момент угроза вторжения на российские доминионы исходит именно от вас, именно вы сейчас осаждаете один из форпостов Российской Империи, находящийся на периферии ее бескрайних просторов, но я смею заметить, эта осада ни к чему не приведет, так как таким способом вы не сможете определить ее реальную силу и могущество. Вот почему отвод ваших войск из Севастополя вовсе не будет означать, что вы намеренно пошли на сделку с совестью».

Англичане начали войну с воодушевлением, на страницах газет публикуются воинственные призывы. Вдохновленное бравыми депешами Рассела в «Таймсе», английское общество было твердо уверено в том, что война безусловно выиграна.

Англичане вступили в войну с полной уверенностью разгромить Россию. На первых полосах английских газет идет активное обсуждение возможных перспектив в войне.

«Должно пройти некоторое время, прежде чем ожидания общественности будут освобождены от каких-либо стандартов в видении целей войны. Всё что пока мы можем сделать, это рассмотреть вопрос о характере и перспективах этого предприятия т.к. о них официально объявлено. Мы уверены, что в дальнейшем мнение об экспедиции в Крым будет вынесено на суд страны. Мы неоднократно выражали мнение, что захват Севастополя будет наиболее эффективным мероприятием, чем любые другие средства для достижения нашей цели в войне. Такое событие, будет значить не меньше, чем уничтожение русской власти на Востоке и освобождение Турции, т.к. русская агрессивная политика постоянно угрожает её существованию. Когда Севастополь будет разрушен и флот русского царя будет уничтожен или взят в плен в гаванях, Чёрное море сразу же перестанет быть русским озером, Константинополь и устья Дуная будут освобождены от опасности и все опасения о русских посягательствах на Средиземное море сразу же исчезнут».

2.2 Восприятие войны англичанами в 1854-1856 гг.

После первых побед, в Англии никто не предвидел возможных осложнений. Поэтому, когда начали поступать сведения о бедственном положении английской армии, что она не готова к предстоящей зиме, английское общество пришло в некоторое замешательство.

После первых серьезных военных потерь в стране и в парламенте возникла сильная антивоенная оппозиция. Позднее английский историк Д. Тревельян писал, что Крымская война «являлась просто глупой экспедицией в Черное море, предпринятой без достаточных оснований, потому что английскому народу наскучил мир… Буржуазная демократия, возбужденная своими излюбленными газетами, подстрекалась к крестовому походу ради турецкого господства над балканскими христианами…».

После нескольких месяцев ведения боевых действий, вскрывается плохая организация войск, возникают проблемы с поставкой продовольствия. Осенью 1854 года начинают приходить первые письма, свидетельствующие о ужасающем положении английских войск.

О бедственном положении армии свидетельствует письмо, написанное одним из солдат и опубликованное в газете «Таймс»: «Оставшаяся часть легкой бригады умерла не от болезней, холода или какого-нибудь происшествия, а от голода! В течение 18 дней, перед моим отъездом в Крым, лошади из части моих войск были без сена, а доля ячменя, выдаваемая им, была настолько мала, что они умирали сотнями».

В газетах постоянно публикуются выдержки из писем, в которых сообщалось о тяжелейших условиях солдат: «Погода промозглая и холодная, у нас мало теплой одежды, и обувь разваливается, постоянные перебои с пайком. Мы вынуждены жить в грязи, люди умирают от холода из-за отсутствия палаток. В наиболее худшем положении находятся раненые, не хватает средств первой необходимости». Но вместе с тем, солдаты не впадают в отчаяние, они готовы бороться до последнего: «Наше мужество непоколебимо, мы готовы терпеть все лишения ради чести старой Англии».

Английская общественность бурлит и выражает протесты в адрес правительства, во главе которого находится лорд Абердин. В различные ведомства направляются жалобы и письма с предложением о улучшении существующего положения вещей. До зимы 1855 года письма с территории военных действий не публиковались, т.к. не хотели огласки реального положения дел в войсках. Но к декабрю, становится понятно, что дальнейшее замалчивание просто невозможно. Самые влиятельные газеты начинают серию публикаций писем с Крыма. Газета «Таймс» предваряет публикации писем следующей статьёй:

«Можем мы или нет опубликовать письма, написанные в Крыму? Вопрос касается многих писем, многие из них оригиналы и написаны сержантами и рядовыми, некоторые скопированы и переданы через третьи руки, также есть письма от офицеров все рангов и старых полковников, а также молодых лейтенантов. Два месяца назад мы не могли получить письмо офицера, в котором содержится лишь малая часть размышлений о неизбежных неудачах армии на марше и во время боев, оно не дошло до нас ввиду торжественного обязательства большинства газет не публиковать его. Теперь же, всё войско бросается в печать. Родители, жены, братья, все призывают нас к публикации, с тем, чтобы рассказать всю правду. То, что на самом деле занимает их мысли — это жизнь, за исключением альтернативы, которая еще печальнее — смерти.

Можно выбрать жизнь или позор, но, нет в этой стране, ни одной жены или родителей солдата, которые предпочли бы скорее услышать о его смерти от голода и холеры на своем посту в окопах, чем-то, что честь Англии была скомпрометирована, и вследствие этого оправдать человеческие жертвы".

Всё население страны читая передовицы с последними новостями с фронта понимает, что вина за сложившуюся ситуацию лежит на Правительстве. Без сомнения, никто больше не может отрицать то, что экспедиция в Крым в состоянии полной дезорганизации.

Публикация докладов из Крыма всё больше подтверждает несостоятельность английской армии.

«Эффективность армии кроме личного мужества солдат и офицеров, обеспечивают также и другие вещи. В последние дни армия питается на пол-пайки, некоторые полки два дня без пищи, солдаты, и большинство офицеров, ужасно плохо одеты и плохо обуты, все ещё не имеют никаких средств защиты от дождя, вследствие чего они стоят по колено в воде; они живут в постоянной воде и влажности. Нет системы дренажа, и весь лагерь находится среди моря грязи и нечистот, больничные шатры в ещё более худшем положении. Не существует дороги до порта Балаклава. Три или четыре тысячи лошадей погибли от голода и переутомления, а оставшиеся несколько тысяч похожи на скелетов, некоторые полки были вынуждены оседлать вьючных животных, чтобы доставить в лагерь под Балаклаву продовольствие и зимнюю одежду, которые не были распространены просто потому, что не было возможности переправить её в другие места».

О тяжелых условиях также можно судить из воспоминаний одного отставного офицера: «Однажды, промозглой ночью, когда разыгралась буря, сильный ветер опрокинул армейские палатки, и все больные, немощные и раненые в неистовой ярости бросались друг на друга, пытаясь отвоевать кусочек тепла и крыши над головой».

Журнал «Панч» конечно не оставляет эту тему без внимания и в своей карикатуре «Британские войска и Крымская война» изображает двух оборванных английских солдат, и происходящий между ними диалог «- Ну что, Джек! Есть хорошие новости из дома. Мы получим медаль. — Это очень мило. Может быть, когда-нибудь мы получим шинель, к которой можно будет ее приколоть».

По всей стране организовываются сборы, в помощь пострадавшим в ходе войны. «Существует ли город на Британских островах, где бы жители не были заняты в сборе средств для облегчения участи этих беспомощных людей, чьи отцы, мужья, братья или сыновья были на полях сражений. Мы одобряем патриотические усилия народа, и, конечно же, мы все стремимся внести свой вклад в улучшение положения тех мужественных людей, которые пострадали от бедствий войны».

С полей сражений приходят письма, в которых солдаты сообщают о текущих событиях: «Мой дорогой отец! В последнем письме, я писал о том что болен, чем немало вас взволновал, но сейчас мне уже гораздо лучше. Пока я пишу, на фронте идут тяжёлые бои. Канонада очень сильная, мы продвигаемся к Малахову кургану. Я очень устал, и сейчас пойду спать, вместо постели мне служит шинель и одеяло, но я еще не в самых плохих условиях. Я надеюсь, что вы все здоровы, помолитесь за меня. Ваш любящий сын, Гастингс».

Приведем ещё одно письмо, повествующее о событиях в Балаклаве: «Моя дорогая мама я чувствую себя гораздо лучше, моя рана практически меня не беспокоит. Я хочу кратко написать тебе о последних событиях. Русские напали в Балаклаве утром 25-го — они взяли все турецкие батареи и 7 наших орудий. Турки покинули свои посты почти сразу же, после первого выстрела, их преследовала русская конница и они вплотную подошли к нашей позиции. Из-за неправильно понятого приказа наша легкая кавалерия пошла в наступление на хорошо укрепленные русские позиции. Наши потери составили 270 человек убитыми и 27 ранеными. Мой брат бедный Локвуд, убит или попал в плен. Дорогая мама, я слишком устал, чтобы писать дальше».

Плохая работа служб, обеспечивающих армию всем необходимым, побуждает искать срочное решение этой жизненно важной проблемы. В качестве примера хорошо поставленной службы снабжения англичане указывают на французскую армию. «Невозможно сомневаться в верности наших солдат, в храбрости офицеров, нам не страшно никакое соперничество, но в ужасной бесхозяйственности наших поставок мы видим яркий контраст и преимущество французской системы комиссариатов. Что мешает нам устроить свои комиссариаты по примеру французских? Необходимо возложить ответственность за снабжение армии, на лица, находящиеся в самом лагере».

Лидер оппозиционной партии, лорд Пальмерстон пытается в вскрывшихся недостатках политических соперников найти свои плюсы. Зная об общественном недовольстве политикой ведения войны, он выступает с резкой критикой. В Палате общин Пальмерстон обличает своих политических оппонентов: «Я выступаю против тех слов, которые мы слышали от господина Эйлсбери, который, выполняя, как он думает общественный долг, указывая на различные дефекты в управлении армией, говорит, что мы опозорили нашу страну и что мы должны быть посмешищем Европы. Я глубоко сожалею и сопереживаю нашей храброй армии находящейся в Крыму. Я как любой человек, готов признать, что все страдания солдат происходят ввиду отсутствия договоренности и надлежащего управления со стороны администрации».

Так же, в частности, он говорит о том, что войсками командуют не истинные дворянины, а представители других сословий. В ответ на это идет протест из комиссариата, вот что об этом пишет один из офицеров «Я считаю своим долгом, как сотрудник этого отдела, возразить лорду Пальмерстону, я утверждаю, что сотрудники комиссариата, в большинстве своем принадлежат к аристократии, и что исключений не больше, чем в других отраслях обслуживания. Я могу добросовестно утверждать, что сотрудники комиссариата показывают неутомимое рвение при исполнении своих обязанностей».

Говоря о неэффективности командования армией, стоит привести цитату из газеты «Таймс», которая выразила мнение, пожалуй, большинства англичан: «Если так дела пойдут и дальше, главнокомандующий и его штаб будут единственными, кто уцелеет на высотах вокруг Севастополя; их наградят, возведут в дворяне, будут упоминать в депешах; они готовы вернуться домой для получения почестей и пенсий — и всё это на костях 50 000 британских солдат».

20 января 1855 г. радикал Ребек выступил в палате общин с запросом: «Из 54 тыс. солдат, снаряженных, как никогда, осталось 14 тыс. Из них лишь 5 тыс. здоровых. Кавалерии не существует, последние оставшиеся лошади используются как тягло». Выступавшие в прениях, длившихся 10 дней, добавили немало черной краски в обрисованную Ребеком мрачную картину.

Тяжелые людские потери, бездарность военного и государственного руководства потрясли Великобританию. Дни кабинета Абердина были сочтены. Через неделю после созыва нижняя палата значительным большинством приняла резолюцию о создании комиссии для проверки условий армии под Севастополем. Абердин подал в отставку. Недовольство различных слоев общества, казалось, вот-вот выплеснется наружу. После безуспешных попыток обойтись без Пальмерстона все-таки пришлось призвать старого лорда. 6 февраля он официально вступил в должность премьер-министра. Напористый, азартный Пальмерстон завоевал симпатии многих флегматичных англичан и стал центральной фигурой в политической жизни страны.

Весной 1855 г. наладилось снабжение, в Соединенных Штатах удалось приобрести 100 тыс. винтовок Минье, в лагере под Севастополем вновь возрождался боевой дух.

В феврале того же года скончался Николай I, что породило надежду на скорое заключение мира, но этого не случилось, его сын Александр не пожелал начать царствование с капитуляции. В журнале «Панч» печатается очередная карикатура, изображающая умирающего Николая I, рядом с которым стоит смерть в мундире, под карикатурой подпись «Генерал Февраль оказался предателем», чуть ниже строка «у России есть два генерала которым она может довериться — Генерал Январь и Генерал Февраль».

В самой Англии, несмотря на подъем патриотизма среди обывателей, идти под пули никто не спешил. Кампания рекрутского набора провалилась, недостача кадров достигла 40 тыс.

Результаты военных операций за лето 1855 г. оказались весьма противоречивыми — июньский штурм Севастополя провалился, новый командующий операциями на Балтике адмирал Дандас не смог похвастать даже теми немногими успехами, которые приписал британскому флоту Нэпир. На Белом море и на Дальнем Востоке британский флот тоже ничего не достиг. По-прежнему вне войны оставались Австрия, Пруссия и Швеция. Вместе с тем продолжало осложняться военно-политическое положение России. Не принесла успеха русским операция на реке Чёрной в начале августа, не было возможностей предотвратить подвоз крупных орудий и живой силы союзников под Севастополь.

8 сентября 1955 года состоялось успешное взятие Малахова кургана, союзные войска праздновали победу. Англичане атаковали «Большой редут» (третий бастион): «Наступающие не выдержали огня русских и залегли; они были прижаты к земле… Через несколько минут они повернули и бросились назад, к своим линиям, оставив две с половиной тысячи товарищей убитыми и ранеными. Таков был бесславный конец осады».

После успешной осады Севастополя, союзные войска придерживаются уже ранее выработанной линии: «В том, что мы сейчас воюем, и, следовательно, в возникновении военных операций наступательного характера мы преследуем одну цель — вырвать у России её преобладание в Чёрном море, и дать ей понять, что союзные державы вместе требуют этого в интересах мира. Вторжение в Крым и осада Севастополя были предприняты вполне справедливо, и теперь, когда предприятие увенчалось успехом, мы с помощью силы требуем подписания наиболее важных и ценных бумаг».

С конца сентября центральной стала проблема дальнейших военно-политических целей; снова возникла полемика о судьбе Севастополя и Крыма. Лорд Пальмерстон и большинство других руководящих персон склонялось к тому, что сначала необходимо добиться более впечатляющих успехов в войне, подготовиться к кампании следующего года и только тогда, с позиции полного превосходства, продиктовать потом условия мира.

В бравурном обращении к нации 14 сентября 1855 г., энергично поддержанном «Таймс» и другими крупными лондонскими изданиями, премьер-министр призывал довести войну до славного конца.

В лондонских газетах даже в декабре 1855 г. подробно писали о новой военной кампании, которая может занять весь следующий год. Несмотря на грозящее отступничество Франции, премьер-министр продолжал твердить, что доведет дело до блистательного успеха; он бодро сообщал королеве о предстоящем «разрушении Кронштадта доблестным флотом Вашего Величества и вытеснении русских из стран южнее Кавказа храброй армией Вашего Величества». Своими союзниками Пальмерстон считал турок и сардинцев. Королю Витторио Эммануэле во время его посещения Лондона в ноябре 1855 г. виконт говорил: «Если сардинцы останутся твердыми, они вместе с британскими войсками будут достаточно сильны, чтобы одним вести войну и довести ее до почетного завершения».

Но продолжения войны не последовало, союзник Англии по антирусской коалиции Наполеон III не спешил рваться в бой, т.к. понимал, что потери, которые понесла Франция в ходе крымской компании, были много больше английских.

13 февраля 1856 года начался Парижский конгресс, а 18 марта был подписан мирный договор. В день подписания мирного договора, газета «Сан» вышла в траурной рамке.

Несмотря на то, что скорое окончание войны не входило в планы Правительства возглавляемое Пальмерстоном, среди обывателей заключение мирного договора праздновалось с размахом. Сохранился документ, повествующий о праздновании победы в городе Борне, где описывается план праздника и прилагается список ответственных людей за его проведение.

Постепенно страсти улеглись, оценки стали более взвешенными, когда же наступила пора серьезных исследований, они превратились совсем уж в мрачные и нелестные для инициаторов Крымской войны, она признавалась ненужной, бесславной, провальной и даже глупой.

В 1903 г. английский либерал Джон Морли, обращаясь к событиям полувековой давности, восклицал: «300 тысяч человек погибли. Неисчислимые сокровища были выброшены в пропасть. Страна, которая одержала последнюю победу при Ватерлоо, не приумножила ни славу своего оружия, ни мощи своей дипломатии, ни силу своих материальных интересов».

В Великобритании для награждения отличившихся солдат была учреждена Крымская медаль, а для награждения отличившихся на Балтике в Королевском военно-морском флоте и морской пехоте — Балтийская медаль. В 1856 г., для награждения отличившихся во время войны был учрежден орден Крест Виктории, до настоящего времени являющийся высшей военной наградой Великобритании.

Течение Крымской войны продемонстрировало крепость выучки и традиций британских войск, с одной стороны, и полную некомпетентность высшего командования войск, с другой: неорганизованность, перебои со снабжением провианта и медикаментов, в конечном счете, убило больше солдат, чем сами боевые действия. В шести милях от флота, стоявшего на якоре, умирали прекрасно обученные солдаты, поскольку им не доставляли припасы и провиант, новые рекруты, посланные заменить их, умирали совершенно по-глупому, так как им не хватало выучки. Ярчайшим примером стратегической недальновидности и безответственности британского командования стала знаменитая атака легкой кавалерии под Балаклавой, случившаяся 25 октября 1854 года: по нелепой путанице приказ командования был неправильно понят, и в результате шестьсот кавалеристов были брошены на российскую артиллерийскую батарею. Они скакали на пушки, которые беспрерывно палили по ним. В этой атаке полегло больше трети легкой бригады.

Некомпетентность военных организаций особенно была очевидна на фоне всеобщей коммерческой и индустриальной эффективности Британии. К тому же Крымская война была первой войной в истории Британии, широко и подробно освещаемой в прессе (быстрая передача данных стала возможным из-за использования телеграфа) — регулярные репортажи в «Таймс» об условиях жизни простых солдат на войне вызывали всеобщее возмущение. Неумелая организация всей военной операции в Крыму явилась причиной отставки правительства лорда Абердина и восхождению к власти Пальмерстона. Но, несмотря на наглядную демонстрацию некомпетентности и коррумпированности военного командования, реформа армии была отложена еще на десяток лет, до первого правительства Гладстона.

В крымской войне погибло примерно двадцать пять тысяч человек, но она дала один бесценный опыт. Героиней этой войны стала женщина по имени Флоренс Найтингейл (1820−1910), организовавшая первую медсестринскую службу. Непрямым результатом этой войны было возникновение современного медсестринского ухода за больными. Деятельность Флоренс Найтингейл и ее помощниц подтолкнуло, в свою очередь, Джона Стюарта Милля к мыслям о правах женщин в современном обществе: тенденция, которую постепенно начинает признавать само общество. Во второй половине XIX века было образовано несколько женских колледжей и улучшено качество обучения в школах для девочек. Но до получения политических прав женщинами было еще далеко.

Вот что писал о завершении войны Д. Тревельян: «Мы вели Крымскую войну по принципу ограниченной ответственности и прекратили ее, когда стремление к иностранным авантюрам было удовлетворено. Ведь это несомненный факт нашей социальной истории, что наша внешняя политика становилась все в меньшей степени тайной государственных деятелей и все в большей степени — выражением интересов народа в целом. Кто был глупее — государственные деятели или народ, — сказать трудно».

Несмотря на то, что Севастополь был сдан российскими войсками и союзники победили Россию, выгод от этой победы Британия получила крайне мало. Россия по условиям договора не должна была держать флот на Черном море, но уже в 1870-х гг. российский император нарушил данное условие. А до этого времени экспансионистские планы русского императора обратились к новому направлению — Россия сосредоточилась на аннексии стран Средней Азии, бросая вызов британской власти в Индии.

3. Крымская война глазами её участников

3.1 Воспоминания сержанта королевских стрелков Тимоти Говинга

Рассматривая английское общество в период Крымской войны, нельзя обойти вниманием воспоминания тех людей, которые принимали в ней участие, были на передовой или оказывали помощь раненым. Изучив воспоминания участников Крымской войны, мы можем понять, что чувствовали и о чем думали люди в самые сложные периоды этой военной компании. Взгляд на проблему «изнутри», поможет лучше раскрыть тему данной работы.

Тимоти Говинг, был сержантом королевских стрелков, родился в обычной английской семье. Говинг с раннего детства увлекался военной историей, поэтому, когда ему исполнилось двадцать лет, в январе 1854 года, он был зачислен в полк королевских стрелков. «Месяц или два после того как я был зачислен в полк, нашим правительством в союзе с Францией была объявлена война России».

Полк Тимоти Говинга был сразу мобилизован. В его воспоминаниях передается атмосфера всеобщего возбуждения, которая царила в Англии: «на железнодорожной станции, можно было ходить по головам людей, они были настолько возбуждены, что были похожи на безумных. Некоторые из провожающих кричали: „Мы еще встретимся, и устроим вам теплый приём, когда вы вернётесь“ другие „Да благословит вас Бог!“ и вся эта огромная толпа шла вслед удаляющемуся поезду».

В Варне, полк Говинга смешался с союзниками — турками и французами. В седьмой полк входила лёгкая дивизия под командованием Г. Брауна, «…он был ветераном, который выиграл шпорами многие сражения против наших старых врагов французов, когда мы ещё не были союзниками. Но теперь, все прошлые обиды должны быть похоронены на шесть футов в глубину, у нас теперь один общий враг — русские — и плечом к плечу мы готовы были бороться».

По прибытию к месту дислокации, английские войска начинают обустраивать лагерь. Говинг отмечает, что уже тогда не хватало многих необходимых вещей: палаток, лошадей, телег и т. д. «Тысячи сыновей Англии, которые пришли, чтобы бороться за королеву и страну были брошены на берег, так сказать, без крыши над головой».

Тимоти Говинг в своих воспоминаниях подробно останавливается на крупнейших сражениях, в которых ему доводилось участвовать. Первым его боевым крещением становится битва при Альме. Он описывает, как английские войска начали атаку, что с первых минут боя начали гибнуть его товарищи. Союзные войска продвигались вперёд, но цена этого продвижения была очень высока. Битва при Альме была выиграна, и одну из решающих ролей в ней сыграли королевские стрелки. Из воспоминаний Говинга: «После сражения, когда множество церковных колоколов в старой Англии звонило и оповещало всех о победе, мы подсчитывали наши потери. Увы, мы заплатили высокую цену за лидирующие позиции. Мы оставили на поле боя раненными и убитыми половину солдат, которые участвовали в сражении». Многих раненых спасти не удавалось из-за плохой работы медицинских служб и свирепствовавшей в лагере эпидемии холеры.

После перевода войск под Севастополь, Говинг повествует о том, что основным их занятием было рытьё окопов. Основные работы должны были вестись ночью, солдаты вынуждены были лежать в течение нескольких часов в холодной грязи, а возвращаясь в лагерь на рассвете, утомленные, продрогшие, сонные и голодные не находили ничего кроме «грязных палаток без огня, чтобы мы могли отогреть наши кости, и часто даже не было куска заплесневелого печенья. Мы испытывали только одно желание, пойти в город, взять его или умереть в попытке поднять наш славный флаг на его стенах».

Битву при Балаклаве Говинг вспоминает с особой горечью, он описывает весь ход боя, и гибель легкой бригады: «Приказ командования был понят не правильно, и шестьсот благородных воинов погибли в долине смерти! Бедный капитан Нолан был первым, кто пал в этом бою. Вскоре поле было усыпано мертвыми и ранеными. Это было страшное зрелище, быть простым свидетелем, не в силах им помочь. Капитан Нолан и вся бригада будут жить в истории».

В последующие недели после битвы, солдаты английской армии занимались рытьем окопов. Как пишет Говинг, количество солдат стремительно уменьшалось вследствие болезней и различных лишений. Одежда совсем износилась, еды было мало, а работать им приходилось всю ночь: «В войсках не было никакого ропота, хотя мы еще и не получили подкрепления, а враг был значительно сильнее нас. Наши люди шли работать добровольно, никто не хныкал, мокрые с утра и до ночи, мы лежали в грязи с пустым животом, чтобы на следующее утро идти в окопы, а потом вернуться в лагерь и стоять с оружием половину ночи».

Инкерман в истории британской армии входит в число сражений, которые называют «солдатскими битвами». Коротко говоря, это выражение употребляется в случае, когда солдаты обнаруживают, что остались без командира и воюют в одиночку или небольшими группами без всякого руководства «сверху». В своих воспоминаниях, Тимоти Говинг подтверждает это определение: «Инкерман вполне может быть назван борьбой солдат, по крайней мере, туман был такой густой, что мы не могли отличить своих от врагов. Нам, однако, удалось найти русских, а затем устранить их. В том бою я получил два ранения, по одному в каждое бедро. Мои ноги быстро перевязали, мне удалось хромая покинуть поле боя, используя свою винтовку, а другую я взял как костыли».

После победы союзных войск под Инкерманом, в британских войсках наблюдается патриотический подъем. Говинг пишет о том, что эта битва «разбудила воинственный дух, тот неукротимый дух, который сокрыт в груди каждого британца». По всей Англии, во всех крупных городах — Лондоне, Манчестере, Лидсе, Бирмингеме и др. гордились своими солдатами и этой победой. Но вместе с тем, потери, которые понесла английская армия были тяжелыми — убиты 3 генерала, 50 офицеров, 42 сержанта, общее число убитых и пропавших без вести составило 2.700 человек, за исключением французских потерь. Такова была цена победы.

Раненого Тимоти Говинга направляют в госпиталь на Мальту. Он подробно описывает весь путь до госпиталя, в каких ужасных условиях находились раненые. Говинг критикует английское Правительство, за неспособность обеспечить достойную медицинскую помощь: «От имени британской армии я требую справедливого обращения к воинам, которые готовы рисковать своей жизнью служа своему отечеству. Лошади, и даже собаки, получают гораздо больше внимания, и лечения, чем бедные больные и раненые. Но, несмотря на эти факты, тысячи и тысячи молодых людей из стран союзной армии готовы присоединиться к своим соотечественникам на театре военных действий».

В своих воспоминаниях Тимоти Говинг с особой горечью говорит о своих боевых товарищах, которые умирали не на полях сражений, а в лагере от холода и голода. После лечения, он принимает решение вновь вернуться в армию. Но перед тем как отправиться обратно в лагерь, Говинг покупает одеяла, фланелевые рубашки, теплые вещи для своих товарищей. «Я вновь пошел сражаться за честь старой Англии и за её славу».

После возвращения в лагерь Тимоти Говинг опять погружается в ужасные будни английской армии. Ситуация со снабжением не наладилась, в довершение ко всему, он описывает что на затонувшем корабле «Принц» было так много вещей первой необходимости, нехватку которых испытывала английская армия. Многие солдаты гибнут, так и не дождавшись помощи. Говинг повествует о полной бесхозяйственности служб снабжения, по его словам «в Балаклаве тысячи тонн вещей лежали на улице и гнили. Всё было в беспорядке и путанице. Кавалерийские лошади, которые стоили огромные суммы, стояли по колено в грязи, до тех пор, пока не умирали, на всём пути от лагеря в Балаклаве были видны тела мёртвых полуразложившихся лошадей, мулов и волов. Наши бедные парни, те, кто сражались при Альме, Балаклаве и Инкермане теперь умирают сотнями в день».

В январе 1855 года, снабжение армии вещами первой необходимости несколько улучшилось, но тёплых одеял по-прежнему не хватало. Тех, кто умирал в больницах в одеялах, хоронили без них. Эти же одеяла потом стирались и вновь использовались. Тимоти Говинг вспоминает об одном случае, когда один из сержантов хоронил двоих солдат и забыл взять одеяла. Когда он вернулся в лагерь, то полковник спросил, что он делал. Тот сказал, что возвращается с кладбища, где похоронил двух товарищей. Тогда полковник спросил где одеяла, и узнав, что сержант похоронил в них умерших, приказал вернуться назад и достать их.

Во время ведения окопных работ под Севастополем, Говинг описывает сражения и перестрелки, которые возникали практически каждый день: «В настоящее время жестокие столкновения происходят почти каждый день или ночь. Мы начинаем постепенно продвигаться к городу, отвоевывая то тут то там немного территории, стороны постоянно обмениваются выстрелами».

В это время Тимоти Говинг знакомится с капитаном Хедли Викарсом, этот человек произвел на него очень сильное впечатление: «Он был очень приветливым и добрым, и солдаты очень любили его. Некоторые из сержантов рассказывали мне, как он ловко использовал свою саблю в сражениях с врагами, и ни один врач не был в состоянии помочь раненым после схватки с ним». В одну из ночей капитан Викарс погибает, но даже смертельно раненым он продолжал сражаться и подбадривать солдат. В этой схватке силы были не равны, против 1500 английских солдат было 15 000 русских. Тем не менее, как пишет Говинг, русская армия дорого поплатилась за свое вторжение. Тела русских солдат лежали кучами, наваленные друг на друга. Он говорит о том, что это сражение было ужаснее, чем Инкерман.

В своих воспоминаниях Тимоти Говинг обращает свое внимание на некомпетентность некоторых офицеров. Однажды, ему вместе с отрядом солдат было поручено получить в Балаклаве партию теплых одеял. Но из-за отсутствия одной подписи, заместитель помощника генерал — квартирмейстера не выдал одеяла, а сказал, чтобы Говинг возвратился с документом и сделал необходимую подпись. Когда Говинг начал объяснять что сотни солдат замерзают, тот ответил, что его это не волнует. «Менее чем через месяц после этого, я встретил нашего доблестного заместителя помощника генерал — квартирмейстера в окопах, по колено в грязи и воде, как и остальные, он был направлен исполнять свои обязанности. Я сразу же подумал о том, как он обошёлся со мной и моими людьми. Но в тот момент, он был таким беспомощным и замерзшим, что я был вынужден предложить ему мою чашку кофе, чтобы хоть немного оживить его».

Во время первого штурма Севастополя погибло много солдат союзной армии. Тимоти Говинг вспоминает о тяжелейших боях, где пали множество храбрых английских солдат. Приведем один из эпизодов атаки союзной армии: «Когда был дан приказ наступать, мы все бросились в траншеи, наш полковник кричал „Стрелки, следуйте за мной и покажите себя достойными вашего звания!“. Я был достаточно близко от него, когда он упал, не успев даже осмотреться. В это время, наши бедные солдаты падали один на другого; батареи вокруг нас были похожи на вулканы, которые изливали нескончаемый поток огня. Поистине это была ужасная сцена. Наши потери (убитыми, ранеными и пропавшими без вести) составляли 7988 французов и англичан. Наши солдаты потерпели поражение под шквалом огня, но они не были покорены. Мы хорошо знали, что страшный день расплаты придет, и как могли, стремились к его приближению».

Ночью, 26 июня 1855 г. русские войска под покровом ночи предприняли попытку наступления, но английское командование было оповещено о готовящейся операции. Когда русские войска стали наступать, то союзная армия дала им отпор. На утро, стали видны результаты сражения: «Страшная картина предстала перед нами. Сотни врагов были разрезаны на куски от пуль и ядер. Я видел поля сражений под Альмой, Балаклавой, Инкерманом, практически все бои с начала военной компании, но я никогда не видел ничего похожего на то, что предстало перед нами в то утро. Враг лежал в окопах или в некоторых местах просто кучами в четыре или пять рядов, в различных положениях какие только можно представить. Мины сделали свою страшную работу. Так закончилось всё хвастовство русских».

28 июня 1855 г. умирает главнокомандующий английскими войсками лорд Раглан. Вся английская армия глубоко скорбела, все встретили эту новость так, как если бы услышали о потере близкого родственника. Говинг пишет о том, что «…храбрость Раглана не знала границ, и это было подкреплено истинным британским благочестием. Он был настоящим джентльменом, служил своей стране верой и правдой больше полувека и сейчас он отдал жизнь при исполнении своих обязанностей, за флаг, который он так любил». Потеря главнокомандующего произошла в один из самых критических моментов Крымской компании. Севастополь по-прежнему твёрдо стоял, многочисленные батареи русских войск храбро защищали город. Но как пишет Говинг, «мы знали, что Севастополь должен пасть, иначе, что бы нам сказали в Старой Англии? А то, что мы не были достойны наших предков!».

В июле ситуация нормализовалась, серьёзных столкновений не было. Вопрос о взятии Севастополя был лишь вопросом времени. Английские позиции были серьёзно укреплены, чтобы во время внезапного нападения не быть застигнутыми в врасплох. 16 августа на реке Чёрной, начался заключительный этап осады Севастополя. Бой продолжался весь день, пока около пяти часов вечера, один из офицеров не сказал Говингу: «Русские не имеют ни малейшего шанса, их поражение неизбежно». После боя солдаты союзной армии пошли искать раненых, но русские открыли по ним огонь. Тимоти Говинг так характеризует действия русской армии: «Русские, как обычно, вели себя самым варварским образом после битвы. Несколько отделений французов и сардинцев пошли искать раненых, русские могли ясно видеть, чем они занимаются, но, тем не менее, начали обстреливать их. Я наткнулся на несколько французских раненых и сделал всё, что мог для них». Потери русской армии составили около 10 000 человек.

Финал битвы неумолимо приближался. Все батареи английских войск были хорошо укреплены, а численность солдат увеличена. Из воспоминаний Говинга: «Мы сражались друг с другом долгих двенадцать месяцев, мы понимали, что большинство из нас не доживет до первой годовщины битвы при Альме. Мы по подготовке знали, что грядущий бой затмит все предыдущие, количество вооружений противостоящих друг другу будет самым большим за все время существования мира. Наш союзный флот также был готов прийти нам на подмогу».

Утром 5 сентября 1855 г. состоялась последняя бомбардировка Севастополя. Тимоти Говинг зная, что возможно это будет его последний бой, пишет родителям письмо. Он прощается со всеми, и обещает честно выполнить свой долг перед Родиной: «Я не могу сказать вам многого, но будь что будет, я выполню свой долг за мою королеву и страну. Я рад, что этот час настал, мы ждали его в течение нескольких месяцев, и до захода солнца Севастополь должен быть в наших руках».

В ночь на 8 сентября 1855 г. начинается штурм Малахова кургана. Этот день Говинг будет помнить всегда. Лагерь англичан был поражен серией страшных взрывов, многие не могли понять что происходит, но вскоре противник начал своё наступление. Было около 11 утра, тяжелые орудия союзных войск стреляли не переставая. Противник также не уступал, пули и снаряды со свистом проносились над головами солдат. Многие из них лежали на земле, с множеством ранений посреди горящей крепости. Тем солдатам, которым удалось добраться до лагеря, оказывали медицинскую помощь: «Врачи работали беспрерывно и делали всё возможное для каждого раненного». Тимоти Говинг также был серьёзно ранен в этом бою, он получил пять ранений в различные части тела, два ранения в голову. Его вынес с поля боя и доставил в лагерь ирландский солдат.

По признанию Говинга, русский народ мог гордиться своей армией, и тем, как она защищала Севастополь. Но через несколько часов сопротивление русской армии было сломлено, союзная армия штурмом взяла Малахов курган. Когда войска вошли в город, то им открылась ужасная картина. В оставленных больницах было полно мёртвых и умирающих изуродованных тел страдающих от жажды. Но вместе с тем, союзная армия пыталась помочь раненым, хоть как-то облегчить её положение. Вот что пишет об этом Говинг: «Бедные ребята, они храбро защищали свою страну, но сейчас они брошены умирать в муках, без какого-либо надзора, они лежат в крови посреди разрушенной крепости. Они хорошо служили царю, но сейчас лежат и буквально утопают в крови. Многие из них просили помощи, другие были без ума от боли и ужасных условий, в которых они находились. Наши люди делали всё возможное, чтобы спасти тех, в ком была хотя бы искра жизни. Да, они пытались спасти тех самых людей, которых всего несколько часов назад пытались уничтожить».

Потери союзной армии были серьёзными, около 12 000 убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Потери противника были более внушительными, при обороне Севастополя погибло около 40 000 человек. После победы, Говинг испытывал смешанные чувства, он задавался вопросом, если он чувствует горечь, несмотря на победу, тогда что чувствуют проигравшие? Он говорит о том, что по всей Англии празднуют эту победу, но есть и её обратная сторона: «Многие хорошие, добрые, любящие матери потеряли своих сыновей, возможно, их единственных сыновей. Сотни детей остались сиротами, сотни жён оплакивают своих мужей и во многих домах которые раньше были счастливыми сейчас траур».

После захвата Севастополя, осенью 1855 г. ситуация на фронте улучшилась, крупных столкновений не происходило. Союзная армия готовилась к уничтожению огромных фортов, казарм и доков в Севастополе. Иногда эти действия сопровождал шквальный огонь с северной стороны, но работы не прекращались. Каждый день союзная армия теряла солдат, не так много как в открытом противостоянии, но всё же значительное количество. К концу октября многие раненые пошли на поправку и стали возвращаться к своим обязанностям. Приведём небольшой отрывок из воспоминаний Тимоти Говинга: «Некоторые выздоравливающие были выписаны из больницы и ходили по лагерю с перевязанной головой, другие передвигались прихрамывая с помощью костылей или палки, все были в приподнятом настроении. Это неукротимое британское рвение нисколько не угасало, не смотря на полученные раны».

Интересен тот факт, что после мирных переговоров, английские солдаты стали принимать у себя в лагере русских: «Бывшие враги приходили в наш лагерь и мы встречали их как друзей, угощали их тем что у нас было. Происходил обмен пленными и некоторые из наших солдат, которые были в плену у русских более двенадцати месяцев, выступали в качестве переводчиков. Наши старые враги сидели как у себя дома, ходили рука об руку с людьми, с которыми так часто сталкивались в смертельном бою. Французы с русскими не всегда ладили, и всякий раз, когда они выпивали лишнего, они пытались подраться, а нам приходилось их разнимать. Один или два раза русские сержанты обедали с нами, и нам казалось, что когда-то мы были большими друзьями».

Вскоре после завершения войны, сержант Тимоти Говинг направлялся на пароходе домой. В пути он о многом вспоминал, о тех товарищах, которые пали на полях сражений, о суровых условиях которым подверглась британская армия, о наиболее крупных сражениях в которых он участвовал. Встречать солдат приходило множество народа: «Матери приходили и падали в обморок на руки своих сыновей, много братьев и сестёр пришли издалека, чтобы встретить и поприветствовать долго отсутствовавших братьев. Вся эта толпа приветствовала сыновей Англии вернувшихся с полей сражений. Я лишь могу добавить: «Есть ли британец, который не захотел бы умереть за наш старый, славный флаг?».

На этом воспоминания сержанта королевских стрелков Тимоти Говинга заканчиваются. Подводя итог данной части исследования, мы можем сделать вывод, что взгляд на Крымскую войну изнутри помогает лучше понять, как она воспринималась современниками тех событий, как они видели эту войну, что думали об этой компании. Данные воспоминания ценны тем, что охватывают весь период ведения боевых действий, подробно описывают основные сражения и проблемы, которые испытывала английская армия.

3.2 Флоренс Найтингейл

Улучшение обстановки в госпиталях в Крыму, происходило не без помощи отважных женщин, многие из которых уехали к местам сражений, вопреки воле своих родственников. Наиболее значимыми фигурами являются Флоренс Найтингейл, Мэри Сикоул, Элен Батлер и Фрэнсис Даберли.

В то время предполагалось, что удел женщины — оставаться дома и ухаживать за детьми. Работали только самые бедные женщины, не способные без этого свести концы с концами. Уход за больными считался плохой работой, поскольку трудиться приходилось в ужасных условиях и за грошовую плату.

В первой половине девятнадцатого века, лечение солдат и их семей проходило в тяжелых условиях. Комнаты в бараках были разделены только занавеской из нескольких одеял, это создавало мнимый эффект уединения. В то время не существовало отдельных бараков, на это не было специальных ассигнований, предусмотренных для тех, кто оставался в лазарете, в то время как полк выступал в поход. Герцог Ньюкасл говорил о том, что «солдаты будут недовольны, если они не получат помощи от женщин, которые должны идти вместе с армией». Хотя жизнь женщин во время войны постоянно подвергалась опасности, отбор будущих медсестер для сопровождения полка был очень строгим.

Флоренс Найтингейл, являлась выдающейся фигурой времён Крымской войны. Эта хрупкая женщина была в эпицентре военных событий, своей деятельностью она смогла значительно улучшить положение раненых в госпиталях. Родившаяся в состоятельной семье, она принялась помогать больным, страдавшим от различных болезней. Найтингейл казалось недостаточным заниматься обычной благотворительностью, она отправилась на Крымскую войну для того, чтобы оказывать медицинскую помощь раненым. Ее усилия не только привели к значительному снижению смертности в госпиталях, но и произвели настоящую революцию в деле гигиены при уходе за больными.

Семья Найтингейл была уважаема и известна в обществе. Летом 1843 года, она во время благотворительного посещения больницы, входившего в «обязанности» леди из высшего общества, столкнулась с трагизмом положения бедных людей — голодавших и страдавших от болезней. Этот случай дал Флоренс долгожданный ответ на мучивший ее вопрос «в чём же моё призвание?»: «Ухаживать за больными — вот то, чем я должна заниматься».

В те времена считалось немыслимым, чтобы женщина — особенно из высшего света — работала. Если Найтингейл собиралась стать сестрой милосердия, ей неизбежно предстояло столкнуться с недовольством родных и осуждением знакомых. Однажды, когда к Найтингейлам в гости заехал директор больницы, друживший с ее отцом, Флоренс при всех рассказала ему о своем желании. Итог был печален: мать возмутилась, сестра закатила истерику, а отец не желал даже думать о том, что его дочь может стать сиделкой. Выросшая в любящей ее и уважаемой в обществе семье, Флоренс Найтингейл не могла игнорировать мнение близких. Поэтому она решила, что будет усердно учиться и ожидать, когда ей представится случай осуществить мечту.

В 1851 году Найтингейл отправилась в Кайзерверт и в июле начала там учебу. Семья, скрывая правду, объявила, что Флоренс уехала лечиться на воды: родные стеснялись сказать, что она проходит учёбу, чтобы стать сестрой милосердия.

Курс обучения в школе Дьяконис был преимущественно практическим и произвел глубокое впечатление на Найтингейл. Лекции по медицине и практическая подготовка с упором на комплексную медикаментозную и психологическую помощь впоследствии стали ядром разработанной ею системы подготовки сестёр милосердия.

Через три месяца Найтингейл возвратилась в Англию, где в соответствии со своим социальным положением должна была вернуться к светской жизни. Однако пребывание в Кайзерверте полностью изменило направление ее мыслей.

Осенью 1853 года вспыхнула Крымская война, ставшая поворотным моментом в жизни Найтингейл. Англия и Франция вмешались в борьбу России и Турции на стороне последней и весной 1854 года высадили свои десанты на Крымском полуострове. Началась многомесячная осада Севастополя. Уильям Рассел, корреспондент газеты «Таймс», описывал страшное пренебрежение к раненым, и указал на различия между льготами, предусмотренными для британских и французских солдат. Он спрашивал: «Разве нет преданных женщин среди нас, способных и готовых идти вперед, чтобы служить больным и страждущим солдатам на Востоке в больницах Скутари? Неужели нет ни одной дочери Англии, готовой помочь в этой беде? Должны ли мы до сих пор уступать французам в самопожертвовании и преданности?».

Англичане перебрасывали свои войска в Крым через Скутари, специально созданную военную базу в Турции. Там же был разбит полевой госпиталь для раненых солдат, эвакуированных из Крыма. Из-за недостатка медикаментов и эпидемий тифа и холеры положение в нем было катастрофическим.

Узнав об этом, Найтингейл при поддержке Сидни Герберта собрала группу сестер милосердия из 38 человек и выехала в Скутари.

В Скутари возглавляемая Найтингейл группа, покинув Лондон 21 октября 1854 года, утром 4 ноября прибыла в Стамбул. На другом берегу пролива Босфор располагался город Скутари, где находился военный госпиталь.

Условия содержания раненых в нем оказались еще страшнее, чем сообщали газеты. Из воспоминаний Флоренс Найтингейл о состоянии госпиталя «под строениями проходили канализационные трубы… забитые грязью… и смрадный воздух выносило из них ветром вверх через многочисленные открытые уборные в коридоры и палаты, переполненные больными».

По словам Флоренс, холщовые простыни были «такие жесткие, что раненые просили, чтобы им позволили лежать прямо в одеялах; белье стиралось в холодной воде и после возвращения из стирки в нем часто было столько паразитов, что его приходилось уничтожать». Необходимые медикаменты и перевязочные материалы либо вообще отсутствовали, либо не могли быть получены из-за бюрократизма военных властей.

Из дневника Флоренс Найтингейл: «Существует нехватка резервуаров для воды и посуды; нет мыла, полотенец и одежды; мужчины лежат в своих униформах на жестких кроватях запачканных кровью и покрытые грязью, их лица покрыты насекомыми…».

Состояние довольствия приводят Флоренс в ужас: «Мы не видим и капли молока, а хлеб очень кислый. Масло сильнее всего испорчено, а мясо больше похоже на сырую кожу, чем на еду. Картофель мы вынуждены ждать, пока он не придет из Франции».

Однако персонал госпиталя принял Найтингейл и ее девушек холодно. Сестрам милосердия было отказано в праве ухаживать за больными. Тем временем военные действия набирали обороты, и в госпиталь начало поступать огромное количество раненых, что делало ситуацию просто катастрофической. В этом положении у врачей не было иного выхода, как только попросить Найтингейл и ее команду включиться в работу госпиталя.

Положение в госпитале к этому времени было уже настолько ужасным, что улучшить его казалось сродни чуду. Сначала сестры милосердия должны были только приносить пищу раненым и заниматься шитьем и набивкой соломенных матрасов. Они купили котлы для стирки белья и бинтов, а также наняли 200 человек для ремонта и уборки ранее не использовавшихся помещений госпиталя. В конце концов, Найтингейл превратилась в главного поставщика различных товаров для всего госпиталя, «своего рода оптового торговца носками и рубахами, ножами и вилками, капустой и морковью, операционными столами, полотенцами и мылом, расческами, порошком от вшей, ножницами, суднами и подушками для культей».

Она договорилась о том, чтобы солдаты получили возможность отсылать семьям своё жалование, и даже организовала для них комнату-читальню.

Через шесть месяцев после её прибытия в Скутари, смертность в этом госпитале снилась с 42,7 до 2,2 процента.

Когда уход за больными в этом армейском госпитале улучшился, Найтингейл почувствовала необходимость перейти к следующему этапу своей миссии. К тому времени она смертельно устала и чувствовала себя физически истощенной, но, зная об ужасных условиях в полевых госпиталях в Крыму, решила отправиться с несколькими сестрами на передовую. Флоренс писала, что в Крыму в «забытых могилах» лежат около 9 тыс. солдат, чья смерть «была вызвана причинами, которые могли бы быть предотвращены».

Существенно улучшив положение в армейском госпитале в Скутари, Флоренс Найтингейл перебралась в Крым. То, что она там увидела, поразило ее до глубины души. Вскоре после прибытия Найтингейл серьезно заболела так называемой «крымской лихорадкой», и ее жизнь оказалась в опасности. Когда Найтингейл поправилась или, точнее сказать, частично поправилась, она стала работать в госпитальных бараках и еще дважды посещала Крым, чтобы улучшить состояние полевых госпиталей.

30 марта 1856 года Крымская война окончилась. Найтингейл осталась в госпитале после отъезда солдат и сестер милосердия с тем, чтобы привести там все в порядок. Она отказалась принять участие в церемонии, на которой ее при возвращении на родину собирались чествовать как национальную героиню. Чтобы избежать чествований, Найтингейл вернулась в Англию под вымышленным именем.

Найтингейл поставила своей следующей задачей улучшить в целом санитарные условия в армейских госпиталях. Впоследствии, была проведена санитарная реформа в армии. Флоренс Найтингейл до конца своей жизни помогала людям, и издавала пособия для медицинских сестер, с тем, чтобы условия в госпиталях постоянно улучшались.

Флоренс Найтингейл была значимой фигурой в британском обществе времен Крымской войны. Благодаря её отважным действиям удалось сохранить тысячи жизней, всё общество в Великобритании было благодарно Флоренс и чествовало её как национальную героиню.

Заключение

В данной работе нами была изучена проблема восприятия Крымской войны английским обществом. Необходимо отметить, что общественное мнение в те годы, оказывало существенное влияние на внешнеполитический курс Великобритании.

Крымская война принадлежит к событиям такого масштаба, которые оказывают огромное влияние как на внутреннюю и внешнюю политику отдельных государств, их экономику и культуру, так и на весь ход развития международных отношений.

На протяжении всего XIX в. внешняя политика Великобритании имела антироссийскую направленность. Англия старалась везде, где ей это только под силу, противостоять России. Внешнеполитический курс страны во многом зависел от того, какая партия имела большинство в Парламенте. Во время пребывания у власти партии консерваторов политика по отношению к России несколько смягчалась. Но тем не менее, принципиально она никогда не менялась. Стиль ведения внешнеполитических дел представителями консервативной партии можно охарактеризовать как осторожный.

Либеральная партия всегда придерживалась антироссийского курса в политике. Весь XIX век, представители этой партии планомерно проводили курс на сопротивление российской экспансии. Во главе этой партии всегда стояли яркие, решительные политики. Возможно, этим обуславливался их успех у простых обывателей во время Крымской войны.

Одним из самых ярких выразителей общественного мнения британцев в те годы становится пресса. В газетах широко освещались причины и перспективы военной компании в Крыму, новости с фронта, планы проведения дальнейших военных действий, письма солдат и их родственников. Благодаря широкой освещаемости прессой военных действий, всё население страны знало о настоящем положении дел в британской армии. Во многом, именно это помогло в конечном итоге улучшить ситуацию со снабжением солдат вещами первой необходимости. Кроме того, газеты служили официальным средством агитации двух доминирующих политических партий. На их страницах разворачивались горячие споры о правильности внешнеполитического курса, которому следовали оппоненты, уличались промахи и неудачи противника. Можно говорить о том, что в годы Крымской войны, пресса становится весьма внушительной силой, способной влиять на выработку дальнейшего политического курса Великобритании.

Нельзя не отметить тот факт, что население Англии двояко воспринимало участие своей страны в войне против России. Если на более раннем этапе для англичан характерны восторженные отзывы, то на более позднем, после всех неудач и огромного количества жертв, народ разочаровывается в войне, и уже не видит смысла в её продолжении. Об этом говорит тот факт, что если в начале Крымской войны тысячи добровольцев были готовы отправиться на фронт, то к концу 1855 г. лишь немногие хотели принять в ней участие. Премьер — министр лорд Пальмерстон вынужден обдумывать идею о создании наёмной армии для продолжения военной операции.

Печальные события в Крыму нашли отклик в сердцах тысяч англичан, которые пытались помочь своим солдатам хоть чем-то. Осуществляя сборы в помощь пострадавшим, английский народ тем самым выражал своё отношение к этой войне. Крымская война положила начало организации ухода за больными и ранеными. Отважные женщины бросили вызов существовавшим тогда устоям британского общества и отправились в районы ведения боевых действий, для оказания помощи раненым. Этот пример показывает самоотверженность английского народа, его сплочённость перед лицом общей трагедии.

Воспоминания участников и очевидцев Крымской войны позволяют взглянуть на проблему восприятия данных событий внутри самого общества. Как война изменила жизнь людей, отличалось ли видение войны в самой Англии от того, какой она представлялась её участникам, что они чувствовали и что вынесли из этого конфликта.

Крымская война дала английскому народу не только огромные потери, но также бесценный опыт. Война показала необходимость переобучения английской армии, организации более качественного медицинского ухода.

После завершения Крымской войны, Англия переходит к реализации внешнеполитического курса под названием «политика блестящей изоляции», суть которого заключалась в отхождении от активного вмешательства в европейские конфликты.

Подводя итог исследованию, можно сделать вывод, что Крымская война оказала колоссальное влияние на британское общество середины XIX века. Изменения затронули не только большинство населения, но коснулись и внешнеполитического курса страны. Говоря об общественном мнении англичан касательно этой войны, можно сделать вывод, что она воспринималась крайне неоднозначно. Если во время ведения войны половина населения считало её оправданной, то более поздние оценки говорят о том, что большинство англичан, негативно относилось к проведению этой военной компании.

1. Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами Т. XII. — СПб., 1898. //

http:// www.knigafund.ru/authors/5636

2. The Official Report of debates in Parliament. //http://hansard.millbanksystems.com.

3. Report on fundraising for victims of the Crimean War //

http://crimeantexts.russianwar.co.uk/sources/documnts/i541028b.html.

4. Speech of Richard Cobden in Parliament. //

http://gorod-masterov.info/article/crimean_war2.php.