Еще раз об интеллектуальной элите

Существовавший в свое время демократизм в усвоении языков, ремесел, идей, открытость для общения, причастность влиянию Просвещения и Гуманизма сформировали в свое время специфический слой российских горожан, который в начале века получил наименование интеллигенции (и который не имел аналогов ни в одной другой стране мира). Любовь к механике и метафизике утвердилась в этой среде со времен Петра I и, как способность к самостоятельности суждений, сохранилась в качестве доминирующего свойства у крайне (количественно) ограниченной сейчас группы «старых интеллектуалов». Как не прискорбно это сознавать, но городов «высокой культуры» (без кавычек) уже (или пока) нет. Характерно, что два основных культурных потока, начиная от самой «низкой» и до самой «высокой» культуры, все заметнее (особенно — в обыденной речи, как одном из непосредственных манифестаций культуры) сближаются, сосуществуют, иногда в одной семье или семейном «клане», хотя и не сливаясь окончательно. С заседаний бюро горкомов и обкомов мат перекочевал в литературу и искусство, в систему общения ученых, парламентариев и министров. Этому в существенной степени способствует смешанный тип заселения городов при отсутствии четкой стратификации населения по культурному и имущественному признаку. Естественная стратификация населения, как самостоятельный фактор общественного прогресса, пока не только не исследована, но даже не обсуждается. Безусловно, что ближайшие десятилетия внесут в эту проблему значительные коррективы, которые, естественно, будут сказываться на динамике ментальности России.

По какому пути пойдет дальнейшее развитие России в ближайшие годы, прогнозировать достаточно сложно, хотя варианты достаточно определенны: дальнейшая демохаотизация с усилением «лавочной» культуры (плюс спад) или духовное, экономическое и (как следствие) культурное возрождение на основе появления типично российского среднего класса (которого ранее никогда реально не было). Последний путь невозможен без сильной вертикали власти (сильная власть — это не обязательно фашизм), опирающейся на национально-ориентированную идеологию. До демократии как высшей степени несвободы — несвободы от самого себя и своей моральной ответственности перед обществом — пока еще слишком далеко. Каждое из направлений имеет свои признаки и нуждается в систематическом отслеживании. «Демократические преобразования» ранее экономических и некритический перенос западных моделей на качественно иную российскую почву пока можно оценить как тупиковый путь, даже при наличии Президента, постоянно провозглашающего свою приверженность идеям демократии. Президент был и остается символом государства, но не более того.

Возвращение к типично российскому интеллигентскому сознанию начала века (с его типичными заблуждениями о собственном мессианском предназначении) также представляется нереальным.

Пока не будет создана сильная вертикаль власти и не будет реализована сильная экономическая политика, результатом которой будет массовый экономически независимый горожанин и массовый фермер, любые демократические преобразования — это историческая фикция.

Пока, если говорить историческими аналогиями, мы отменили крепостное право, но не дали освобожденным ни земли, ни нравственной поруки, а потому все они ринулись в лучшем случае в торговлю и во всяческие другие «промыслы», включая воровство, так как жить надо, есть надо и детей кормить надо. А от чего кормиться, во что верить и на что надеяться — нет.

Санкт-Петербург 25 марта 1995 года