Онтология мифа в текстах В.Розанова как генезис «другой» литературы

Актуальность исследования.

Серебряный век в России напряжённо и остро переживал кризис европейской культуры, породивший ощущения приближающегося погружения в хаос. Противопоставить этой разрушительной энергии распада можно было только утверждение космоса. Так появляется предпосылка интенсивного мифологического процесса в литературе: «Стремление выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки ради выявления «общечеловеческого» содержания <.> было одним из моментов перехода от реализма 19 в. к искусству 20 в., а мифология в силу своей исконной символичности оказалась удобным языком описания вечных моделей личного и общественного поведения, неких сущностных законов социального и природного космоса"1.

В современном литературоведении утвердился термин «неомифологизм», обозначающий собственно авторское мифотворчество. Так В. А. Келдыш, рассматривая неомифологизм как родовую черту модернистской литературы, отметил, что миф явился способом утверждения приоритета «вечных» ценностей над «временными»: онтологизм, бытийное начало определяли понимание исторической жизни. Ключевыми словами, обозначающими художественный творческий процесс стали «мифои жизнетворчество». При этом художественный текст нередко доминировал над реальной жизнью, подчинял её своей логике.

В творчестве В. Розанова осуществлялась иная модель. В основе его интереса к мифу лежит насущная, жизненно важная потребность найти онтологические основания бытия человека. Неоцененный современниками первый труд писателя и мыслителя «О понимании» был попыткой обозначить смысл и цель жизни человека, его место в космосе. Предчувствуя свой путь в творчестве, он именно в этом трактате сформулировал.

1 Лопшан Ю. М., Минц З. Г., Мелептнский? А/.

Литература

и мифы//Мифы народов мира. Энциклопедия б 2-х т./Гл. ред. С. А. Токарев. — М.: Сов. энциклопедия, 1992. — Т.2. .58 — 65. 4 представление о превосходстве поэзии над художественной литературой как истины над вымыслом.

В многообразном явлении модернизма в России В. Розанову принадлежит особое место. «Другая» литература (это определение принадлежит самому писателю — автору «Уединённого») рождалась на грани философии, поэзии, этики. Подобное нерасторжимое синкретическое единство вполне соотносится с понятием «миф». Именно с позиции мифа снимается проблема парадоксальности и непредсказуемости розановских текстов, открывается целостность его мировоззрения.

На предмет надо иметь 1000 точек зрения. Не две и не три: атысячу"1, — определил В. Розанов «координаты действительности» в «Мимолётном». Но эти тысячи точек зрения устремлены в одном направлении — к постижению целостности бытия. Поэтому в теме нашего исследования на первый план вынесено понятие «Онтология мифа».

Историческая судьба российской гуманитарной науки сложилась драматично. Выйдя к глубоким открытиям, она оказалась на долгие годы неизвестной. Ярким примером может быть названа работа А. Ф. Лосева «Диалектика мифа» — рефлексия современного философу мифологического процесса. Добавим: сама книга является талантливой формой репрезентации личностного мифа её автора. Трактовка мифа А. Ф. Лосевым является теоретическим основанием предлагаемого исследования творчества В. В. Розанова.

В. Розанов обладал удивительной чуткостью и прозорливостью. Вглядываясь в литературный процесс конца 19 — начала 20 вв., он заявил: «. весь „реалистический период“ в русской литературе естественно и сам в себе закончилсядозрел и наконец „перезрел“ <.> дальше идти здесь некуда <.> приблизительно после „Анны Карениной“ для русской литературы о настала пора новых искании, новых попыток»". Розанов В В. Мшшатюры./Сост., вступ. ст. А. Н. Николгакин. — М.: Професс-.Плеяда, 2004. — С.394.

2 Розанов В. В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. /Под общ. Ред. А. Н. Николюкина. — М., Республика, 1995.-С.523.

Направление этих исканий виделось В. Розанову за пределами собственно литературы как художественного творчества.

Однако В. Розанов пишет не о «новой» литературе, что было бы вполне логично в парадигме модернизма, а именно о «другой». Писатель понимал, что у него не будет прямых последователей, что его опыт не станет началом литературной традиции. Обвиняя предшествующую классическую литературу в риторичности, дидактичности, излишней назидательности, он видел смысл своего творчества в обращении к частной жизни, которая возводится к онтологическому началу.

Обращения мыслителя к культурному опыту человечества осуществлялись через непосредственное восприятие действительности, её «телесного» облика. Эта телесность позволяла запечатлеть живой фрагмент рождавшегося нового религиозного сознания, ищущего непосредственного прикосновения к вечной тайне отношения человека к Богу. Она не позволяла эстетическому переживанию отделиться от религиозного опыта, деперсонализировать субъект.

Точечные переживания единений жизни человека с вечными истинами являются содержанием произведений писателя и мыслителя. В этих откровениях рождается розановский космос, миф, обладающий собственной логикой и истинностью.

Другая" литература стала порождением и выражением личностного мифа автора. Мы рассматриваем произведения писателя в парадигме мифологического сознания, а в онтологии мифа усматриваем генетическую основу его творчества.

Степень разработанности проблемы.

Феномен литературы В. Розанова неоднократно становился предметом.

Г) исследования. Так Ю. Б. Орлицкий" в своём монументальном труде отметил полифонизм произведений писателя, широкое понимание словесности,.

1 Розанов В. В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. — С.535.

2 Орлицкий Ю. Б. Динамика стиха и прозы в русской словесности. — М.: РГГУ, 2008. — 845 с. 6 применил понятие «графическая проза». Е.П. Карташова1 подчеркнула яркий индивидуализм, субъективизм, интуитивизм, интимность, психологизм, спонтанность как составляющие розановского стиля. Л.

B.А. Келдыш определил своеобразный розановский жанр как о художественно-философскую эссеистику. М. Н. Громов обозначил её характерную черту — философский импрессионизм.

Следует выделить монографию В. А. Емельянова «» Другая литература" В. Розанова (В поисках иных духовных созерцаний)"4. Автор монографии увидел главную отличительную черту творчества В. Розанова в сочетании афористичности и «святости», впервые ввёл определение «лирический фрагментарный роман», высказал догадку о наличии «сквозного» главного героя.

C.Р. Федякин определил своеобразие «Уединённого» как жанр, выходящий за рамки литературы5.

Библиография розановедческих работ разрастается интенсивно. Особое место в ней принадлежит изданной в 2008 г. «Розаповской энциклопедии», объединившей исследования известных учёных. Следует отметить актуальные в связи с заявленной нами темой статьи энциклопедии Г. Д. Гачева, A.A. Голубковой, И. А. Едошиной, Л. Ф. Кациса А.Л. Налепина,.

A.Н. Николюкина, П. В. Палиевского, С. М. Половинкина, А. И. Резниченко,.

B.Г. Сукача, В. А. Фатеева.

Личность В. В. Розанова привлекала к себе внимание ещё при его жизни, но и сегодня эта тема не потеряла актуальность. Причина этого.

1 Карташова Е. П. Языковая игра как снлистическая доминанта орнаментальной прозы Розанова//! 1аследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции / сост. А. Н. Николюкин. — М.: РОССПЭН, 2009. — С.117 — 126.

2 Келдыш В. А. Розанов и русская литература Серебряного века// Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. — С. 73 — 80.

3 Громов М. Н. Философский импрессионизм Розанова // Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. — С.273 -284.

4 Емельянов В. А. «Другая литература» В. Розанова (В поисках иных духовных созерцаний). — Астрахань: Изд. дом «Астраханский университет», 2004. — 161 с.

5 Федякин С. Р. Уединённое//Литературная энциклопедия терминов и понятий. — М., 2001.-С.111. 7 интереса связана не только с неординарностью личности В. Розанова, но, прежде всего, с неоднозначностью и противоречивостью его мировоззрения.

Священным эмбрионом", «святым мыслителем и порочным человеком» (М.М. Пришвин), «юродствующим и кликушествующим» литератором (В.П. Буренин), «Порфирием Головлёвым» (B.C. Соловьёв) называли его современники, но в то же время другие писали о нём тепло и с пониманием глубины мировоззрения писателя.

С.Н. Дурылин подчеркнул в биографическом факте писателя присутствие мировоззренческого начала. Он противопоставил брак «по психологии» с А. Сусловой «счастью в онтологизме <.> от корня бытия» в браке с В. Бутягиной1. Б. А. Грифцов увидел логику розановского творчества в движении от современности — к осмыслению космической жизникосмоцентризм был отмечен также и В. В. Зеньковским.

Принципиально замечание современного исследователя жизни и творчества В. Розанова В. А. Фатеева: «Очень важной особенностью мировосприятия Розанова является то, что он очень тонко чувствует ноуменальное, религиозное начало всех вещей, а своё переживание Бога передаёт как не покидающее его живое ощущение, почти экстатическое состояние непосредственного, личного общения"2.

О религиозной составляющей своеобразия розановского творчества неоднократно писали его биографы, в интересующем нас аспекте следует отметить работы В. А Емельянова (указанная выше монография), А. А. Медведева3, Ф. Т. Ахунзяновой4.

Отдельно следует выделить исследования, касающиеся характеристики мировоззрения В. В. Розанова. В. К. Пишуп и С. В Пишун посвятили свою.

1 Дурылин С. Н. В. В. Розанов//Там же. — С.237−245.

2 Фатеев В. А. Публицист с душой метафизика и мистика.// Василий Розанов: pro et contra. Личность и творчество Василия Розанова в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Книга 1, — СПб: Издательство Русской христианской гуманитарной академии 1995. — С.10.

3 Медведев А. А О христианской парадигме в восприятии русской литературы Розановым// Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. — С. 40−50.

4 Ахунзянова Ф. Т. Розановская «листва» в религиозном контексте// Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. С. 101 — 105. S работу своеобразию его религиозных основ. A.M. Подоксёнов предложил интерпретацию мировоззрения писателя через концепцию психоанализа 3. Фрейда. Необходимо отметить также книгу В.Я. Сарычева1, в которой есть много интересных замечаний, фактов, метких и точных оценок, но так и осталась лишь заявленной тема «логика творческого становления». Судя по всему, автор книги вышел к этой проблеме, но увлёкся полемичностью самого материала исследования. Следует также подчеркнуть, что в обозначенных исследованиях просматривается явная потребность в осмыслении соотношения розановского творчества с элементами онтологической и апофатической поэтик, а также мифопоэтики.

В.Н. Ильин, обратившись к стилю писателя, предположил, что в этом стиле присутствует доумное начало, в котором осуществляется «энтелехийность» Розанова. А. Д. Синявский счёл возможным сравнить стиль писателя с творчеством прот. Аввакума, что позволяет усматривать в творчестве В. Розанова элементы апофатической поэтики.

Многоаспектное исследование феномена розановских текстов осуществляют авторы издающегося в Костромском государственном университете им. H.A. Некрасова журнала «Энтелехия». В связи с нашей работой следует отметить статьи A.A. Голубковой «К вопросу об этапах формирования литературной концепции В.В. Розанова», И. А. Едошиной «Структурно-семантическая природа розановских „листьев“ „, Т. А. Ёлшиной „Два разговора об Апокалипсисе“, И. В. Кондакова „“ Последний писатель“ В. Розанов между консерваторами и радикалами», «Русская литература-POST: у истоков культурного самосознания», A.A. Медведева «» Записки из подполья" Ф. М. Достоевского как парадигма в религиозно-философской рефлексии В.В. Розанова".

Имя В. В. Розанова присутствует в названиях кандидатских и докторских диссертаций. Выделим среди них наиболее значимые. В.

1 Сарычев Л. В. В. В. Розанов: логика творческого становления (1880 — 1890-е годы). Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2006. — 320 с. диссертации А. П. Семешока трактат «О понимании» рассматривается наряду с идеями Дильтея, Хайдеггера, Гадамера, с другими традициями европейской науки. Однако стоит заметить, что автор излишне прямолинейно трактует связь «О понимании», «Уединённого» и «Опавших листьев». В диссертации В. Г. Полюшиной «Художественно-философская трилогия В. В. Розанова („Уединенное“, „Опавшие листья“): образ автора и жанр» подчёркивается значение «Уединённого» как вершинного произведения писателя, в основе жанра которого лежит синтез философского и эмоционального образаавтор вплотную подошла к пониманию коммуникативной природы произведений писателя.

Филологический подход к произведению не возможен без исследования языковых средств, в чём убеждает работа Е. П. Карташовой. Особенно следует отметить книгу А. И. Фомина, в которой выявлена природа символов в произведениях писателя, рассмотрены соотношения феноменального и ноуменального планов бытия с точки зрения лингвистики.

Опыт отмеченных исследований показывает, что творчество В. В. Розанова требует к себе особого, нелинейного, подхода. Природу «другой» литературы невозможно выявить, не обращаясь к мифу как новой парадигме творчества. Это обстоятельство обусловило внимание к различным аспектам мифа, его природы, к проблеме мифотворчества. В своей работе мы обратились к исследованиям, позволяющим увидеть миф как специфическую форму сознания.

В.Г. Сукач1 неоднократно настаивал на том, что загадка В. Розанова и как мыслителя, и как писателя кроется в мифологизме его сознания. Категорично высказался об этом A.M. Пятигорский", назвав В. Розанова мифологической личностью, носителем мифологического сознания. Н. Ф. Болдырев в своей монографии разграничивает понятия «творчество»,.

1 Сукач В. Г. Загадки личности Розанопа//Розанов В.В. О себе и жизни сноей/Сост., предисловие, комментарий В. Г. Сукача. М.: Моск. Рабочий, 1990. — С.7 — 30, Сукач В. Г Василий Васильевич Розанов: Биографический очерк: Библиография: 1886 — 2007. — М.: Прогресс-Плеяда, 2008. — 224 с.

2 Литература и миф. Интервью с Александром Пятигорским. /Новости гуманитарных технологий. [Электронный ресурс]. Режим доступа http://gtmarket.ru/Iaboratory/publicdoc/gtmarket/2006/5750.23.08.2008.

10 сознание" и «миф», противопоставляя последний реальной до физиологичности жизни или метафизике: «В какой мере это мифология, а в какой эмпирическая реальность? Вопрос наивный: нам неизвестны немифологические реальности», и на следующей странице читаем: «Он не использует свою жизнь, чтобы «с её помощью» создать шедевр философии или литературы, он не занимается сублимацией. Совсем наоборот: благодаря своей «литературе» он выправляет свою обыденную жизнь в метафизическое русло, он не даёт своему профанному эмпирическому бытийствованию упасть, но непрерывно задаёт ему темпоритмы сакрализованности"1. В монографии Е. Ю. Груздевой осуществлён культурологический подход к анализу розановского мифа. Справедливо отмечая связь чувственного и сверхчувственного в мифе, автор делает значимую оговорку о том, что мыслитель использует миф для объяснения сути религии. Как и в монографии Н. Ф. Болдырева миф выступает в качестве средства, в то время как понятие «мифологическое сознание» предопределяет его самостоятельную сущностную ценность.

В понимании мифа мы исходим из его интерпретации A.A. Потебнёй, А. Н. Афанасьевым, А. Ф. Лосевым, Ю. М. Лотманом, В. Я. Проппом, З. Г Минц, М. Элиаде, В. Н. Топоровым, A.M. Лобоком, К. Хюбнером. Особое значение имеет трактовка мифа А. Ф. Лосевым. Как замечено O.A. Жуковой, «избранный Лосевым аспект философии мифа раскрывает онтологическую о данность сознающего себя субъекта». Категория сознания в интересующем нас ракурсе раскрывается в работах A.M. Пятигорского и М. К. Мамардашвили, С. Лангер, Э. В. Ильенкова.

В современном литературоведении проблемы художественного сознания и мышления представлены в исследованиях М. Л. Гаспарова,.

1 Болдырев. Н. Ф. Семя Озириса, или Василий Розанов как последний ветхозаветный пророк-«Урал Л.Т.Д.», 2001. С.125- 126.

2 Груздева Е. Ю. Египетский миф В. В. Розанова: генезис, структура, текст. Культурологическое исследование. — LAP LAMBERT Academic Pablishing/ 2011 — 162 с.

3 Жукова O.A.О мифологических соблазнах русской истории и культуры.//Вопросы философии — № 4 — 2010. — С112.

Н.В. Дзуцевой, В. В. Заманской, В. А. Келдыша, В. В. Полонского, И. С. Приходысо, В. И. Тюпы, В. И. Хрулёва, З. Я. Холодовой. Исследуя формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети XX века, М.А. Хатямова1 уделяет большое внимание толкованию процесса мифотворчества как собирания, синтезирования мира, что, в свою очередь, делает актуальными понятия «метатекст» и «метасюжет». Эти категории в полной мере характеризуют творчество В. Розанова.

Расширение спектра тем исследования творческого наследия.

B. Розанова определяет выбор методов его изучения. Продуктивными являются в данном случае герменевтический, сравнительно-исторический, сравнительно-типологический, структурно-семантический, биографический методы исследования, а также приёмы лингвистического и текстологического анализа. Ещё в начале XX века П. Н. Сакулин заявил о необходимости культурологического метода в филологии. В плодотворности этого подхода красноречиво убеждают труды Д. С. Лихачёва,.

C.С. Аверинцева, Б. М. Гаспарова. Особую значимость этот метод приобретает в литературоведческих исследованиях, обращенных к Серебряному веку, когда сама культура воспринималась литераторами как самостоятельный персонаж: её судьба глубоко осмысливалась и переживалась в творчестве.

Актуальной в контексте нашей работы является проблема понимания текста как самостоятельного феномена. Идея самопорождающегося текста имплицитно и явно присутствует в работах П. Флоренского и самого В. Розанова. Этот аспект изучения творчества В. Розанова как представителя модернизма в литературоведении является неисследованным.

Обозначенные нами аспекты изучения творчества В. Розанова убеждают в необходимости системно-синергетического подхода к его.

1 Хатямова AI.A. Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети XX века. — М.: Языки славянской культуры. 2008. исследованию, предполагающего определение литературы как сомоорганизующейся системы.

Научная новизна исследования состоит в следующем:

1. Осуществлён новый подход к изучению творчества В. Розанова: генезис «другой» литературы раскрывается через исследование процесса становления мифологического сознания и рождение личностного мифа писателя.

2. Онтология мифа как основа творчества В. Розанова впервые оказывается предметом литературоведческого исследования.

3. Выявлены основные онтологические темы в произведениях В. Розанова:

— Бог и человек;

— бессмертие;

— возвращение: к истокам слова («вечный филолог»), к культурно-историческим («Египет»), ветхозаветным (Библия) основам творчества, к догуттенберговской эпохе («рукописность»).

4. Выявлены различия в понимании процесса творчества Вяч. Ивановым, П. Флоренским, В. Розановым в парадигме «восхождение» -«нисхождение», позволившие увидеть истоки своеобразия розановских произведений как осуществления «восхождения» с читателем-другом.

5. Впервые обозначен термином «эпифания» жанр розановских произведений — лирических миниатюр, воплощающих момент восприятия онтологических сущностей, включая и моменты обращений к Богу.

6. В контексте поэтики филологического романа представлено жанровое своеобразие «переписки писателей» (книга «Литературные изгнанники»).

7. Выявлены способы становления символов в произведениях В. Розанова в их многообразии (освоение пространства общекультурных символов, их проживание, концептуализация образа, мифологизация исторической реальности).

8. Концепция текста как самопорождающейся структуры, а не «искусственного логического здания» (В. Розанов), идеи П. Флоренского о способности текста «организовываться изнутри» позволили увидеть неоднородность творчества писателя. Созданные в период наиболее активного мифологического процесса «Уединённое» и первый короб «Опавших листьев» органично воплощают идею свободной структуры. Собирая второй короб, «Апокалипсис нашего времени», автор продумывал изначально принцип организации текста (хронологический — во втором коробе, сочетание удлинившихся прозаических фрагментов с поэтическими в «Апокалипсисе»).

Другая" литература В. Розанова обнаруживает в своих онтологических устремлениях активное влияние мифологического сознания. Исследование этого процесса, предпринятое в предлагаемой работе, также определяет её новизну.

Объектом исследования являются собственно литературные произведения В. Розанова (Уединённое", «Опавшие листья», «Последние листья», «Апокалипсис нашего времени», «Эмбрионы», «Мимолётное», «Сахарна», «Смертное»), переписка («Литературные изгнанники»), а также его трактат «О понимании» и статьи, объединённые в книги.

Предмет исследования: онтологическое содержание мифа В. Розанова как основание «другой» литературы.

Целью диссертации является исследование феномена «другой» литературы и возможностей репрезентации в текстах мифа В. Розанова как онтологической сущности.

Задачи исследования:

— представить истоки творчества В. Розанова в контексте проблемы онтологии мифа;

— показать уникальность мифологического сознания В. Розанова как основу творчества;

— выявить своеобразие понимания В. Розановым сущности творческого процесса;

— определить типологические характеристики текстов, репрезентирующих миф;

— установить значение и роль символов в репрезентации мифа В. Розанова;

— выявить своеобразие феномена «другой» литературы в саморефлексии В. Розанова;

— исследовать основные мифологические сюжеты в творчестве.

B. Розанова.

Теоретические и методологические основы исследования обусловлены целью и задачами исследования, ориентированного на выявление специфического содержания литературного процесса Серебряного века в контексте проблемы актуализации мифологического сознания.

Теоретико-методологической базой исследования стали труды A.A. Потебни, Г. Г. Шпета, В. Ф. Эрна, А. Ф. Лосева, Я. Э. Голосовкера,.

A.M. Лобока, Ю. М. Лотмана, З. Г. Минц, Е. М. Мелетинского, К. Леви-Строса М. Элиаде, К. Г. Юнга, в которых раскрывается специфика мифологического сознания и возможности его изучения.

В интерпретации текстов исследование опирается на труды М. М. Бахтина, Б. Ф. Егорова, В. Г. Зинченко, Т. А. Касаткиной,.

C.М. Климовой, Г. П. Козубовской, И. А. Кребель, Е. М. Мелетинского, З. Г. Минц, Ю. Б. Орлицкого, А. Пайман, A.A. Потебни, В. Я. Проппа,.

B.И. Тюпы, В. Б. Шкловского, В. Н. Топорова.

Исследование строится на понимании специфики исторической поэтики в трудах С. С. Аверинцева, С. Н. Бройтмана, В. В. Бычкова, Б. М. Гаспарова, В. А. Келдыша, И. В. Кондакова, С. И. Кормилова, Д. М. Магомедовой, В. В. Полонского, И. С. Приходько, Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпы.

В понимании специфики розановских текстов в контексте русской литературы мы следовали за работами В. А. Фатеева, В. Г. Сукача, А. Н. Николюкина, А. Л. Налепина, Г. Ныкла, П. В. Палиевского, К. Г. Исупова,.

A.M. Панченко, Ю. В. Лебедева, Г. П. Козубовской, Г. Б. Курляндской, И. С. Приходько, В. И. Мильдона.

Методология исследования основывается на системно-синергетическом подходе, включающем сравнительно-типологический, семиотический, структурный, историко-функциональный, культурологический методы, а также приёмы лингвистического анализа.

Положения, выносимые на защиту:

1. В. В. Розанов, остро воспринявший необходимость новой парадигмы сознания и творчества, явился подлинным модернистом. Феномен.

B. Розанова — писателя и мыслителя раскрывается через категорию мифа как непосредственного обращения к онтологическим основам жизни. Целостность его восприятия мира обусловлена синергетическим единством и взаимодействием различных систем: культуры, природы, общества, литературы, философии. Миф В. Розанова не творится им, а переживается во всём многообразии и противоречивости, что предполагает в творчестве писателя и мыслителя «другую» логику — логику парадокса.

2. Генетической основой феномена «другой» литературы В. Розанова является онтология мифа. В дискурсе онтологии «частная жизнь», о которой писал В. Розанов как о цели своего творчества, приобретает особый статус: в ней осуществляются космические процессы. Так рождается «физиокосмос», а «физиология» подобно древним грекам трактуется как постижение жизни. На этом понимании основано неприятие В. Розановым тенденции в европейской и российской культуре декаданса к тотальной эстетизации действительности, её подмене иллюзорной художественной реальностью, утратившей жизненный смысл.

3. Основные онтологические темы в произведениях В. Розанова скрепляют единство его разнообразного творчества, устремлённого к.

16 поискам путей к Богу, достижению бессмертия через освоение исторического опыта культуры.

4. Понимание творческого процесса В. Розановым может быть интерпретировано через эпифанию как осуществление первоформы. Сопоставление розановской трактовки творчества с идеями Вяч. Иванова, П. Флоренского убеждает в её уникальности: В. Розанов не пишет свои произведения для читателя, а осуществляет своё восхождение к онтологическим основам жизни вместе с ним.

5. Всё творчество В. Розанова являет собой метатекст, в основе единства которого лежат символы, обладающие свойством порождать мифологические сюжеты. Лирическое воплощение мифа осуществляется в собственно художественных произведениях писателя, феномене «другой» литературы.

6. Своеобразие поэтики «другой» литературы составляют:

— отказ от художественности как иллюзорности,.

— освобождение от риторики,.

— повышенное внимание к внутренней форме слова,.

— индивидуальные синтаксис и пунктуация,.

— активное обращение к невербальным средствам создания образа (поэтика запахов, фонетика, визуальная графичность текста, осязание),.

— множественность точек зрения на предмет как свобода от линейной логики, актуализация фрагмента — структурного элемента теста;

— непреднамеренность структуры текста как самоорганизующегося хаоса.

7. Становление символов в произведениях В. Розанова осуществляется через освоение пространства общекультурных символов, их проживание, концептуализацию образа, мифологизацию исторической реальности.

8. Термин «эпифания» определяет жанр розановских произведенийлирических миниатюр, воплощающих момент восприятия онтологических сущностей, включая и моменты обращений к Богу.

10. Жанровая природа «переписки писателей» (книга «Литературные изгнанники») является вариантом филологического романа.

11. В творчестве В. Розанова реализуются следующие мифологические сюжеты: «Русская литература», «История как трагический миф бытия», «Апокалипсис как борьба за космос». В результате их исследования выявляется сложность восприятия жизни автором, его личностный миф жизни в Боге.

12. Миф как зеркало личности В. Розанова отражает цельность его натуры, стремящейся найти космические основания жизни.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что на основе полученных результатов возможно развитие нового вектора научных исследований: выявление генезиса литературы Серебряного века через обращение к природе мифа.

Творчество В. Розанова анализируется в диссертации как репрезентация онтологии мифапрослеживается становление принципов «другой» литературы в рефлексии В. Розановавыявляются мифологические тенденции в творчестве его предшественниковрассматривается проблема онтологии творчества, что способствует постижению уникального наследия писателя и мыслителя.

Практическое значение исследования состоит в том, что его результаты могут использоваться при дальнейшем изучении творчества Розанова. Итоги работы могут быть полезными при анализе проблем мифа и мифотворчества в русской литературе Серебряного века, при сравнительном изучении русской и западноевропейской литератур и культур в целом.

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы также в чтении курсов «История русской литературы XX века», «Теория литературы», в разработке учебно-методических пособий для студентов, при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, посвящённых изучению отдельных аспектов литературы и культуры Серебряного века.

Достоверность научных положений и выводов диссертации обеспечивается фундаментальным характером поставленной проблемы, её обоснованностью, выбором необходимых для её решения методов исследования, опорой на данные других гуманитарных наук (философии, психологии, культурологии), апробацией полученных результатов.

Апробация работы. Основные положения диссертации излагались в докладах на международных, всероссийских, межвузовских научных конференциях в период с 1997;го по 2011 годы, в том числе: «H.A. Некрасов: Современное прочтение: К 180-летию со дня рождения русского национального поэта» (Кострома, 2001), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, 2003), «100 лет после Чехова» (Ярославль, 2004), «Грехневские чтения» (Нижний Новгород, 2006, 2007, 2008), «Проблемы семантики языковых единиц в контексте культуры (лингвистический и лингвометодический аспекты)» (Кострома, 2006) «Художественный текст и культура» (Владимир, 2006, 2007), «Диалог культур — культура диалога» (Кострома, 2007), «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2007, 2009), «Стихия и культура», (Москва, 2008), в ежегодных конференциях Межрегионального научного центра по сохранению и изучению творческого наследия В. Розанова и П. Флоренского КГУ им. H.A. Некрасова: «Василий Розанов в бытии культуры» (2001), «Ноуменальный Розанов» (2002), «Философия и поэтика текстов В. В. Розанова «Уединённое» и «Апокалипсис нашего времени» «.

2003), «Василий Розанов в культурно-историческом пространстве России».

2004), «Наследие Василия Розанова и концептуальные модели культуры XX — XXI веков» (2005), «» Провинциальные" сюжеты в творческом наследии Василия Розанова" (2006), «Павел Флоренский: тексты и смыслы» (2006), «Василий Розанов и русская литература» (2007), «Тексты Розанова: контексты и мифологемы» (2008), «» С вершины тысячелетней пирамиды": русская литература в розановских текстах" (2009), «Лингвокультурология священника Павла Флоренского» (2009), «» Пропилеи на Волге": Костромская.

19 земля в отечественной культуре" (2010). «Пропилеи на Волге — 2011 «Мотив изгнания и возвращения в русской культуре (В.В. Розанов, свящ. П. А. Флоренский, М. М. Пришвин, Е. В. Честняков, H.H. Страхов, A.A. Зиновьев и другие)» «(2011).

Результаты исследования использовались в процессе преподавательской деятельности в Костромском государственном университете им. H.A. Некрасова при чтении курсов «Розановский миф русской литературы», «Костромская культура в трудах В. Розанова и П. Флоренского», «История художественной культуры Костромского края».

Основное содержание и выводы диссертации отражены в публикациях, среди которых — монография, статьи в научных журналах и сборниках, в том числе — 13 статей в изданиях, рекомендуемых ВАК для опубликования основных результатов исследований. Общий объём работ составляет 31,6 п.л.

Структура и объём исследования. Диссертация состоит из введения, 5 глав (28 разделов), заключения и списка литературы, включающего 366 наименований. Общий объём работы — 350 с. (основной текст).

Заключение

.

Другая" литература — только один, признанный самим В. Розановым, феномен инаковости. Его трактат «О понимании» — это «другая» философия, его «другая» журналистика — игра, «эстетизированная идеология"1, и даже в религиозно-философском окружении у него был «свой угол».

Путь, пройденный В. Розановым от трактата «О понимании» до собственно литературного творчества, стал для него путём углубления в подлинную сущность мира. Онтологический уровень мифологического по своей природе сознания мыслителя и писателя определён доминантой — верой в присутствие Воли Бога как оправдание смысла и цели жизни человека. Задача следовать этой Воле и определила отказ В. Розанова от предшествующей литературы, исчерпавшей себя в его представлении, и предопределила рождение литературы «другой».

Основные характеристики этой «другой» литературы выявляются в розановской саморефлексии, которая может быть представлена следующим образом:

— понимание В. Розановым уникальности своего писательства,.

— обособленность от протекающего литературного процесса (нет последователей, поэтому не «новая», а «другая» литература с неопределенной судьбой).

— Типологически «другая» литература предстаёт как литература «нехудожественная», синергетическое единство философии, поэзии, религиозных текстов (аналогом такого единства является синкретизм мифа).

— Особое значение В. Розанов придаёт психологизму как органическому единству духовного и телесного начала, как онтологическому феномену (что отразилось в его термине «физиокосмос»). Казакова Н. Ю. Философия игры. B.B. Розанов — журналист и литературный критик: По материалам газеты A.C. Суворина «Новое время». — М.: Флинта: Наука, 2001, — 176 с.

— Произведения В. Розанова построены на принципе коммуникативности, которую можно определить как интимный, доверительный разговор с читателем-другом.

Феномен «другой» литературы генетически обусловлен мифологизмом сознания писателя, характеристиками которого являются:

— актуальность живого восприятия действительности,.

— логика парадокса, снимающая проблему непоследовательности и противоречивости в творчестве В. Розанова,.

— повышенный интерес к первоначальному слову вне современного культурного контекста во имя актуализации внутренней формы слова,.

— символизм,.

— ориентированность на архаические тексты, мифологические сюжеты древности.

Логика творчества В. Розанова определяется становлением адекватной формы репрезентации интуиций трактата «О понимании», в котором явно обнаруживается стремление к универсальному и органичному восприятию и представлению мира. В сущности, заявив трактат как философский, В. Розанов при всей теоретичности и научности своего труда находился в поиске нового движения мысли, которое позднее определит как «философия жизни». Опыт такого толкования философской науки в традициях европейской культуры XIX — XX в. убедительно показал её генетическую связь с мифом, что в свою очередь привело к поискам особой литературной формы. Классическими образцами подобной литературы стали произведения Паскаля, Шопенгауэра, Ницше. В русской культуре граница между литературой и философией всегда была чрезвычайно расплывчатой1. Онтологическая парадигма определила своеобразие русской прозы и поэзии, обусловила единение литературы с мифом.

1 Подробно об этом: Гануш Ныкл Жанровая поэтика философской прозы//Поэтика русской литературы конца XIX — начала XX века. — М.: ИМЛИ РАН, 2009. — С.705 — 758.

Творческое становление В. Розанова достаточно полно проецируется на концепцию А. Ф. Лосева об абсолютной и относительной мифологии, изложенную в «Диалектике мифа». Из неё следует, что абсолютная мифология есть «единственно возможная картина мира"1, она является «нормой, образцом, пределом и целью стремления для всякой иной мифологии» 2.

Относительная мифология «всегда живёт большим или меньшим приближением к абсолютной мифологии, незримо управляется ею и всегда абсолютизирует какой-нибудь один или несколько из её принципов» 3.

Вариантами относительной мифологии В. Розанова, рассмотренными в представленном исследовании, являются.

— миф о русской литературе,.

— история как трагический миф бытия,.

— Апокалипсис,.

— мифология бессмертия,.

— мифология дома.

Именно в абсолютной мифологии осуществляется синтез наиболее существенных антиномий. Раскрывается мифология в «умно-сердечном» состоянии как единстве веры и знания, которое, по Лосеву, осуществляется в пророчестве, ведении. В розановской версии этим даром обладает поэт.

Один из путей к мифу — лиризация философии, которая понимается В. Розановым как отказ от «эпически» выстроенной системы философских научных текстов. Переосмысливается и личность философа: «. начиная с Шопенгауэра, мы стали замечать в философе ещё поэта, художника, демагога, «пророка» — целебную личность вместо хорошо отпечатанной, переплетённой и поставленной на полку книги"4. Круг авторов, на которых ссылается В. Розанов, включил также имена Л. Толстого и Ф. ДостоевскогоВ. Соловьёву он посвятил несколько статей, одна из которых так и.

1 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. — М.: Политиздат, 1991. — С. 172.

2Там же.-С. 173.

3 Там же.-С. 172.

4 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. — С.341.

339 называется «На границах поэзии и философии"1. В финале статьи стихи философа рассматриваются как насущная потребность для „болящей“ души в утешении. Подчеркнём, что все перечисленные имена — это имена философов, к которым отнесены Розановым также и Толстой, и Достоевский. „Поэзия и философия близки между собой, обращаясь к предельным основам бытия“, — замечает современный учёный». Русская поэзия XIX века дала достаточно оснований для подобных обобщений.

Предельные основы бытия — цель онтологии — в поэтике В. Розанова должны быть пережиты и выражены в глубоко личной перспективе, как это осуществил апологет «философии жизни» Ф. Ницше.

Сопоставление концепции творчества В. Розанова с концепциями Вяч. Иванова и П. Флоренского позволило уяснить суть творческого процесса как восхождения в онтологическое пространство, которое автор предполагает совершать вместе с читателем, погружая его в непосредственное проживание момента явления высших сущностей.

Принципы поэтики, которую можно определить как онтологическую, были сформулированы В. Розановым в обращениях к творчеству А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Метерлинка, Ф. Шперка, Л. Шестова, Л. Толстого, Ф. Достоевского, В. Соловьёва, в саморефлексии. В основе этой поэтики лежит понимание автора как ярко выраженной и сознающей себя в уединении личности. Соответствовать ему должен и читатель, способный проникнуть в индивидуальный мир писателя, стать сотворцом. Только в такой ситуации рождается доверие авторскому стилю, которое может позволить случайность выбора фрагмента как отправной точки на пути к смыслу текста (сам фрагмент В. Розанов определил как элемент особенной литературы).

Выражение мифа художественным языком в традициях Серебряного века неизменно подчиняло сам миф эстетическому началу, и, не смотря на.

1 Розанов В. В. Русская мысль /сост., предисл., коммент. А. Н. Николюкина. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. -С.427−438.

2 Тюкина С. Л. О понятии «поэтическая онтология» Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. — № 6, 2002. — С 85−98. усиленные поиски нетрадиционных художественных форм, на попытки подчинить музыке как наименее вербальному искусству поэтические средства (например, эстетические поиски и открытия А. Белого), миф всё же оставался в сфере художественного сознания как литературное явление.

В статье, посвящённой своеобразию творчества Ф. Шперка, В. Розанов формулирует черты философского произведения как синтеза мысли и чувства, выраженного в органическом единстве прозы и поэзии. Именно здесь появляется своеобразное понятие «ритмически текущая проза», которое применимо к произведениям самого В. Розанова.

Синтез мысли и чувства осуществляется в символе, который включает в себя многообразие воспринимаемого мира. В произведениях В. Розанова в качестве символа может выступать не только словесный образ, но и невербальный. Актуализация органолептических образов — свойство европейской традиции, которая реализовалась в декадансе, рассматриваемом М. Нордау как вырождение. В отличие от процесса эстетизации элементарных ощущений, сделавшей их заложниками изменённых природных чувств человека, в отечественной традиции развивался другой процесс — стремление к полному и подлинному восприятию мира. Эта устремлённость наделяла ощущения способностью к символизации, делала их явлениями космического порядка.

Символ как микрочастица мифа повторяет его структуру: он, как и миф, может быть представлен в форме пирамиды. В её гранях фиксируются выраженные в текстах значения (чем точнее они повторяют друг друга, тем жёстче грани), а само внутренне пространство пирамиды, её «тело», наполнено живыми впечатлениями, обозначенными автором, и имплицитно присутствующими ассоциациями.

Подчеркнём, что эти ассоциации пережиты автором и интересны ему в своей итоговой форме. Отсюда — поразительная устойчивость значений символов. Так «семя» читается во всех текстах однозначно, а фрагменты, посвящённые «бабочке», почти буквально повторяются. Эта группа символов.

341 наиболее непосредственно и очевидно выражает сущность розановского мифа — идею вечной жизни — и скрепляет единство текстов.

Другая группа состоит из «скрытых» символов. Их символическое значение не фиксируется специально автором, но всегда присутствует в тексте. Так, например, подчёркивая значение архитектурного мышления (архитектура, по словам В. Розанова, бескорыстный вид искусства, где создающий «слит с эпохою и народом, где он не возвышается над ними, не выделяет на их фоне своего я») автор неоднократно называет храм, пирамиду. В «Возрождающемся Египте» пирамида присутствует как реальная данность, наделённая смыслом, но в то же время она становится моделью авторского миро-видения и восприятия: её форма прочитывается и в воронке, и в кирпичном заборе над могилой («Мечта в щёлку»). Пирамида — вечность, хранительница следов прежней жизни (В. Розанов подчёркивал значение бескорыстного труда древних художников, создающих свои фрески и скульптуры только для вечности), отсюда и правомочность, как нам представляется, читательского сравнения её с другим символом временипесочными часами, иллюстрирующими розановскую формулу вечности как бесконечные возвращения.

Символ может явиться и как итог концептуализации образа. В отличие от мифов символистов, построенных на рефлексии художественной реальности, миф В. Розанова декларирует жизненность своих истоков, поэтому и важнейшая мифологема его — Женственность является, как сама жизнь, Вечной, гораздо большей, чем только Прекрасная Дама. Она — мать, жена, но и представительница высшего мира, узнаваемая и неведомая, родная и далёкая.

Нетрудно заметить, что В. Розанов в отличие от символистов представляет свою версию Женственности: от образа близкого и любимого светлого человека — к возведению в формулу космогонии. В этой формуле два компонента: «Творец миров» и «Вечная женственность». Это в корне отличается от культа Прекрасной Дамы и её рыцаря, Поэта. Мужское и.

342 женское начала слиты в розановской версии в единое: они создают жизненное пространство («творец миров» и «домоводка»), преобразуя, каждый по-своему, хаос в космос. В этом сотворении Мира=Дома В. Розанову открывается универсальное значение Женственности, в отличие от декадентского, это не мистическая, пугающая своей непредсказуемостью и непознаваемостью сущность, и даже не alter ego, а самостоятельная, космогонически необходимая личность.

Философия жизни", к которой пришёл В. Розанов, сделала актуальным символ гармоничного Космоса — Дом.

Мифологизация власти в произведениях В. Розанова представляет уникальный способ распространения мифа на историческую реальность. Именно миф позволил писателю увидеть метафизический смысл происходящих событий в трагической обречённости российской жизни. В. Розанов, реально переживая миф, различает внеисторическую суть исторических событий.

В итоге исследования своеобразия символа в розановских текстах выясняются пути его становления от знака, концепта к образу, наделённому собственной жизнью. Именно такой символ приобретает способность стать центром розановского мифа.

В структуре произведений В. Розанова центральной фигурой является фрагмент. Поэтика фрагмента предполагает его автономность в процессе образования смыслов. Нам представляется чрезвычайно продуктивным изучение фрагмента в традициях европейской «философии жизни» от Шопенгауэра до Ницше в соотношении с отечественной традицией «малой» прозы XIX — XX вв.

Особым требованием является интимность стиля, подобная интимности эпистолярных жанров, дневниковых записей («памятных записок»). Эти характеристики присутствуют в розановских собственно-литературных текстах, которые притягивают к себе внимание литературоведов.

Попытку выяснить своеобразие феномена «другой» литературы В. Розанова, во многом успешную, предпринял В. Шкловский. Но увлечённый препарированием формы до элементарных составляющих, он свёл это своеобразие к приёму оксюморона, при этом из поля зрения исследователя выпала онтологическая перспектива розановских текстов, их органика. Его «тысячи» точечных моментов жизни, зафиксированные в самых разных формах от газетно-репортажных до лирических, предполагают множество вариантов щепления, количество которых возрастает в некой «гипер"-геометрической прогрессии.

Эта свобода интерпретаций относительна, так как определяющим является ярко выраженное лирическое начало розановских произведений. Лиризм в произведениях В. Розанова предполагает отказ от художественности как иллюзорности, освобождение от риторики, повышенное внимании к внутренней форме слова, индивидуальный синтаксис и пунктуацию, активное обращение к невербальным средствам создания образа (поэтика запахов, фонетика, визуальная графичность текста, осязание).

Содержание лирических откровений — переживание «разговоров с Богом», выход относительной мифологии к абсолютной. В связи со сказанным следует подчеркнуть актуальность термина «эпифания» и как составляющей творческого процесса, и как жанрообразования.

Более полное исследование специфики «другой» литературы с точки зрения онтои мифопоэтики углубит понимание основ розановской поэтики в парадигме истории русской литературы.

Интересные результаты, на наш взгляд, может дать изучение «другой» литературы в контексте литературы постмодернизма. Тексты В. Розанова физиологичны в том смысле, что не обнаруживают жёсткой конструкции, воплощающей некий предварительный замысел. Их философия есть «философия жизни», а не «философия игры», ставшей основой понимания творчества постмодернизмом. Однако это не мешает выделить параллели и пересечения концепции творчества В. Розанова с представителями европейской культуры XX века.

Аналогии в понимании текста В. Розанова и Р. Барта не являются случайными совпадениями. В. Розанов гениально предвидел, опережая современников, тенденции в развитии будущей литературы. Весь пафос исканий двух мыслителей заключается в поиске последней надеждычистого, безгрешного, перворожденного слова. Рукописность В. Розанова охраняет его, это слово, от шаблона, позволяя автору не сочинять, а выговаривать то, что само просится сказаться (отсюда и его определение: «рукописность души»), а освобождённая множественность Р. Барта обеспечивает новорожденному право и возможность жить в свободе «от всех видов насилия».

Сопоставление Розанов — Барт может показаться эклектичнымведь именно Р. Барт провозгласил «смерть автора», а в розановских текстах настойчиво подчёркнуто авторское присутствие. На наш взгляд, данное противоречие преодолевается в связи с уточнением понятия «автор».

Н.Н.Смирнова заметила: «. «автор», существовавший в XIX веке, «автор умерший», «автор» структуралистских и нарратологических концепций — разные авторы"1. Розановская мысль о смерти литературы, её преодолении, на наш взгляд, вполне созвучна приведённому высказыванию. Безусловно, проблема нарратологии текстов В. Розанова также требует дальнейшего исследования.

Вопрос о жанре розановских (условно называемых собственно-литературными) текстов — один из самых сложных. Наиболее цельными формами «листвы» признаны «Уединённое» и короба «Опавших листьев». При этом большей органичностью отличаются «Уединённое» и первый короб «Опавших листьев», совпадающие с периодом напряжённой «жизни души». Именно этот период рассматривается в диссертации как завершение.

1 Смирнова Н. Н. Теория автора как проблема/АЛитературоведение как проблема. Труды научного совета «Наука о литературе в контексте наук о культуре». — M.: Наследие, 2001. — С.389. становления мифологического сознания, когда осуществляются наиболее напряжённые онтологические откровения: жизнь — смерть, вечностьмгновение, литература — писательство, любовь и ответственность за жизнь «друга», вера.

Как основу определения своеобразия розановских жанров выделяем их многозначность. Слово, вынесенное в название произведения, является в то же время и называнием жанра. Оно реализуется как основная тема и форма произведения, а поэтому индивидуально. Однако метафоричность жанра, его органичность, не является постоянной, она ослабевает по мере формализации композиционного приёма. Короб «второй» «Опавших листьев» в таком случае обречён на повторение форм. Метафора «короба» реализовалась в первом коробе и стала простым обозначением во втором.

В «Апокалипсисе.» действует более жесткий конструктивный принцип: фрагменты с размышлениями, порой излишне публицистичные, прозаические, уравновешиваются, по замыслу автора, поэтическими текстами самого В. Розанова. Удельный вес стихотворений в прозе достаточно велик в произведении. В этом формальном единстве нет той органики, которая присуща «Уединённому», первому коробу «Опавших листьев». При этом неизбежно снижается и метафоричность жанра.

В. Розанов прекрасно понимал, как велики жанровые возможности писем. Именно этот жанр мог в полной мере осуществить главное требование, предъявляемое писателем к литературе: фиксировать происходящее здесь и сейчас, исключая любое редактирование. Такая «фотографичность», а точнее: «фактографичность», создавала наиболее достоверное, живое восприятие личности автора писем или его адресата. Дополнив письма своими комментариями, по объёму соотносимыми с ними, он предвосхитил появление нового жанра — филологического романа.

Жанровое многообразие произведений В. Розанова нуждается в специальном исследовании, значительное место в нём должно принадлежать осмыслению эпифании как самостоятельного жанра (в отечественной.

346 литературе XX века нам известно только одно подобное явление — книга И. Зиедониса «Эпифании»). Плодотворным может оказаться также дальнейшее изучение совпадений логики творчества В. Розанова и Дж. Джойса.

В. Розанов представил такую форму сознания, где стремление к древнейшему архетипу осуществлялось бы в реалиях современности. Так рождается розановский миф о русской литературе — один из сюжетов единого мифа о возрождении. Схематически этот сюжет может выглядеть следующим образом: Пушкин (герой, открывающий космос) — Лермонтов (герой, придающий движение этому космосу,) — Гоголь (разложение космоса, движение к хаосу) — Достоевский (путь к возрождению и просветлению).

В этом мифе имена известных литераторов одновременно обозначают элементы сюжета, соотносятся с достаточно абстрактными понятиями космоса, хаоса, движения, возрождения и сохраняют свой узнаваемый облик. Обозначая центральные сюжетообразующие мифологемы, они способны образовывать вокруг себя своеобразные поля притяжения, которыми прирастает объём мифа. Например, разрушающий гоголевский холод порождает новые сюжетные линии. Так появляется «благодушный» Некрасов В. Розанова.

Спор В. Розанова с Ю. Айхенвальдом о Белинском перерос в провозглашение основ русской критики. Оба участника спора сошлись в одном: критика должна быть свободна от традиции рассматривать историю литературы как историю общественной жизни. Однако Ю. Айхенвальд, сосредоточившись на психологичности, абсолютизировал бессознательное, что и сделало его выводы для В. Розанова неубедительными. Имманентность критики, принимая за единственную данность произведение, утрачивает полновесность восприятия, в противоположность чему сам В. Розанов настаивает на иной цели: приблизиться к духу писателя, увидеть его в сложных отношениях с действительностью. Такой многосторонний интерес к автору, согретый сочувствием и любовью к нему, позволяет значительно.

347 уточнить и углубить понимание произведений как реализации единства составляющих — личностного мифа.

Понимание истории как трагического мифа бытия приводит В. Розанова к поискам нового человека — культурного героя. В модели будущего человечества явно проступают очертания мифа: синкретическое единство культурной деятельности, строгое подчинение сверхъестественному началу — Богу и судьбе, окончательное, исключающее сомнение, познание добра и зла, сохранение структурной основы всех мифологий — древа жизни, — всё это, в конечном счёте, есть преодоление истории постоянством и неподвижностью мифа.

Откровение Иоанна Богослова" породило на рубеже 19 — 20 В. целый ряд текстов на основе его образов. Но при этом сюжет Апокалипсиса ещё не был воспринят как истинно мифологический: непознаваемая бездна и мгла судеб Божиих (А. Ф. Лосев) подменялись картинами реальной жизни, утрачивая мифический рельеф. Чтобы воспринять подлинную глубину этого вечного текста, надо было войти в пространство мифа. Движение русского общества к церкви и было вызвано стремлением к этому абсолютному мифу как незыблемой основе мировоззрения, как способу пребывания в Вечности. Не найдя этого пути, писатели и мыслители бродили по тропам истории в надежде найти земное воплощение вечного рая. Для В. Розанова такой моделью стал древний Египет. И вот уже Волга — это не просто река его детства, а будущий Нил, где вновь будет открыт Озирис.

В контексте розановского мифа становится очевидной потребность в культурном герое, призванном воспроизвести космогонический процесс. Именно в этой роли и предстаёт В. Розанов, всем своим творчеством (от первого трактата «О понимании» до последних книг) пытавшийся призвать людей к сыновней любви и служению Богу. В розановской космогонии мир поразительно целостный, уютный — это дом для человека, без которого он потерял бы смысл.

В литературоведении достаточно часто творчество В. Розанова сопоставляется с юродством. Юродство В. Розанова включает разнообразие смыслов, вкладываемых в это понятие. На наш взгляд, самым точным является определение, обозначенное самим писателем. Его юродство — это юродство князя Мышкина, в котором соединились онтологизм («отчужденность от людей на какую-то бесконечную высоту») и сопереживание, «совершенная слитность» с нуждами и страданиями их. В данном контексте уместно говорить об апофатической природе творчества В. Розанова.

Необычайно поэтическими являются тексты В. Розанова, посвященные молитве. Его молитва — кульминационное событие на пути к Богу. Она включает в себя все возможные уровни выражения: семантико-семиотический, графический, фонетический, музыкальный, погружается в глубину внутренней формы слова и использует свойства невербальной поэтики. Автор достигает глубины молитвенного состояния, полной сосредоточенности, что и составляет, в сущности, духовный подвиг (от «подвинуться», «приблизиться»), совершаемый истинно верующим человеком.

Путь, пройденный В. Розановым от трактата «О понимании» до собственно литературного творчества, стал путём проникновения в подлинную сущность мира. Онтологический уровень мифологического по своей природе сознания мыслителя и писателя определён доминирующей верой в присутствие Воли Бога как оправдание смысла и цели жизни человека.

В исследовании обнаружена близость понимания текста В. Розановым и П. Флоренским — они оба отвергают традиционную литературную форму, рассматривая текст как условие рождения смысла, как воплощение мифа, в котором непосредственно живёт сам писатель. Пафос розановской борьбы с литературой, а точнее — с литературностью, продиктован также поисками читателя-соавтора, соучастника становления нового космоса.

Таким образом, онтология мифа В. Розанова определена его устремлением к непосредственному переживанию мира, созданного Богом. Мыслитель исходил из того, что мир, данный человеку, изначально насыщен первоидеями и соответствующими им первоформами (формами форм). Мир современного европейца риторичен. Преодолеть риторику может «другая» литература, основанная на единстве философии и поэзии, воплощающая реально протекающий процесс мифологического освоения мира.