Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 — начале 40-х годов XX века: на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев

Актуальность темы

исследования. В драматичной российской истории период коллективизации и последующего развития колхозной системы выступает одним из наиболее сложных, трагичных и одновременно — ключевых. Являясь грандиозным социальным экспериментом, на десятилетия вперед предопределившим развитие российской деревни, коллективизация одновременно стала одним из важных средств формирования сталинского режима, подчинения советского общества государству. В связи с этим процесс и результаты коллективизации представляется возможным характеризовать как одно из важнейших событий отечественной истории XX в. Уже поэтому такая научная проблема, как коллективизация и развитие российской деревни в конце 20-х — начале 40-х гг. XX в., является актуальной для ученых.

На протяжении постсоветского периода исследователи получили доступ к массе ранее закрытых материалов, что дало новый импульс анализу коллективизации и позволило рассмотреть целый ряд вопросов данной темы, прежде практически не затрагивавшихся. Однако научно-теоретический аспект актуальности указанной проблемы определяется не столько представившейся специалистам возможностью осветить недостаточно исследованные ее аспекты, сколько радикальными трансформациями методологической базы исследования коллективизации. В условиях теоретико-методологического плюрализма, сменившего былой диктат марксистского подхода, исследователи могут анализировать проблему «колхозного строительства» с разных позиций, что существенно расширяет поле научного поиска.

Актуальность проблемы коллективизации и развития колхозной системы возрастает в процессе осуществления демократических преобразований в России, когда общество нуждается в осмыслении и при необходимости применении опыта предшествующих модернизаций. В этих условиях исследование проблемы развития коллективизированной деревни имеет уже не только научно-теоретическое, но и практическое значение, позволяет реализовать прогно4 стическую функцию исторической науки. Иными словами, располагая знаниями о прошлых исторических ошибках, общество получает возможность избежать аналогичных ошибок в настоящем и будущем.

Нам представляется, что в практической плоскости можно говорить об экономическом и социально-политическом аспектах актуальности проблемы «колхозного строительства» в российской деревне. В экономической плоскости опыт коллективизации может (и должен) быть востребован в ходе постсоветских преобразований аграрной сферы, эффект которых на данный момент, к сожалению, невелик, а негативные итоги пока превалируют над положительными. В значительной мере это есть следствие отказа государства от регулирования сферы сельхозпроизводства, а также непоследовательности и чрезмерного радикализма преобразований. Между тем результаты анализа «колхозного строительства» убедительно свидетельствуют, что в специфических условиях России, не благоприятствующих аграрному производству, сельское хозяйство нуждается в разумном государственном регулировании и государственной же помощи. Кроме того, анализ жизнедеятельности колхозной деревни позволяет утверждать, что аграрная сфера весьма болезненно реагирует на попытки унификации форм производства и, напротив, функционирует эффективно в условиях их многообразия (многоукладности).

Тесная, неразрывная взаимосвязь экономики и общественной жизни определяет социально-политический аспект актуальности темы. В данном случае важно подчеркнуть, что политика коллективизации являлась очередным выражением вечной российской закономерности, суть которой можно сформулировать следующим образом: государство стремится подчинить себе общество для удобства управления этим обществом и наиболее эффективного решения масштабных государственных (а также и общественно важных) задач. При этом отвергаются принципы самоуправления, демократические ценности, разрушаются механизмы саморазвития общества. Соответственно, в процессе демократизации общественно-политической жизни важно устранить и не допустить реанимации негативных характеристик колхозной системы, таких, как отстра5 ненность крестьян от важнейших вопросов жизни того или иного поселения, региона, страны, их зависимость от местного руководства, возникшая как результат отсутствия собственной экономической базы, и пр.

Хронологические рамки исследования — конец 1920;х — начало 1940;х гг. Начальный рубеж определяется решениями XV съезда ВКП (б) об активизации усилий в деле «колхозного строительства» и кооперирования крестьянства и, что более важно, — фактическим переходом большевиков к слому нэпа в деревне (что противоречило постановлениям съезда о неуклонном соблюдении принципа добровольности при кооперировании и коллективизации крестьянства). Переход к слому нэпа выразился в репрессиях против сельских жителей и в «чрезвычайных» хлебозаготовках 1927 — 1928 гг., из которых, как отметил В. П. Данилов, и «вырастал» курс на сплошную коллективизацию.1 Наконец, 7ноября 1929 г. в газете «Правда» была опубликована статья И. В. Сталина «Год великого перелома», фактически провозгласившая начало сплошной коллективизации («. .нам удалось повернуть основные массы крестьянства в целом ряде районов. к новому, социалистическому пути развития,. крестьяне пошли в колхозы, пошли целыми деревнями, волостями, районами"2).

Завершение периода связано с началом Великой Отечественной войны, прервавшей поступательное развитие колхозной системы. Причем, согласно имеющимся материалам, для колхозов Дона, Кубани и Ставрополья 1941 г. не был кризисным. Несмотря на мобилизацию 40% работников-мужчин и значительного количества техники, на оккупацию южных территорий Ростовской области, коллективные хозяйства Юга России в начале войны еще сохраняли высокий производственный потенциал, а уровень материального обеспечения колхозников снизился незначительно (в ряде случаев даже возрос по сравнению с 1940 г.). Рубежным для колхозной системы Юга России стал 1942 г., когда в ре.

1 См.: Данилов В. П. Истоки и начало деревенской трагедии // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. 1927; 1939. В 5-ти т. Т. 1. Май 1927;ноябрь 1929. М., 1999. С. 22,53.

2 Сталин И. В. Год великого перелома. К XII годовщине Октября // Сталин И. В. Сочинения в 16-ти т. Т. 12. М., 1953. С. 125, 131.

3 См.: Бондарев В. А. Селяне в годы Великой Отечественной войны: российское крестьянство в годы Великой Отечественной войны (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев). Ростов н/Д., 2005. С. 24, 113. 6 зультате нацистской оккупации экономика коллективных хозяйств была подорвана и потребовались долгие годы на ее восстановление.

Территориальные рамки исследования охватывают Дон, Кубань и Ставрополье с учетом административно-территориальных изменений, происходивших в 1930;х гг. С 1924 г. по 1933 г. данные регионы входили в состав СевероКавказского края. С 1934 г. Северо-Кавказский край был разделен на две новых административных единицы: Азово-Черноморский край, куда вошли территории Дона и Кубани, и Северо-Кавказский край, в границах которого остались Ставрополье, Терек, национальные регионы Северного Кавказа. В 1937 г. административно оформились Ростовская область, Краснодарский и Орджоникид-зевский (с 1943 г. — Ставропольский) края.

В работе рассматриваются преимущественно зерновые районы Дона, Кубани и Ставрополья, где исторически преобладает русскоязычное населениенациональные республики и области Северного Кавказа в силу их своеобразия требуют специального исследования. Основанием для комплексного анализа указанных регионов послужило сходство их культурно-исторических традиций и социально-экономических условий (значительный удельный вес казачества и крестьянства, преобладание аграрного сектора экономики и т. д.). Выполняя роль житниц России, Дон, Кубань и Ставрополье относились к числу регионов, представлявших собой модель аграрного производства нашей страны, характеризовавшуюся преобладанием индивидуальных крестьянских хозяйств, наличием общинной организации, экстенсивным характером земледелия и пр. Это повышает репрезентативность выводов относительно «колхозного строительства», сделанных на основе изучения южнороссийских региональных материалов.

Историография такой темы, как коллективизация сельского хозяйства и развитие колхозной деревни СССР (в том числе коллективизированных сел и станиц Дона, Кубани и Ставрополья) в конце 1920;х — начале 1940;х гг., весьма обширна, противоречива и порой фрагментарна в отношении отдельных вопросов. Данной теме посвящены тысячи различных работ, анализ содержания которых позволяет выделить ряд основных этапов в процессе ее научного осмысления: 7.

1. Конец 1920;х гг. — начало 1940;х гг. (этап первичного анализа);

2. Вторая половина 1940;х гг. — первая половина 1950;х гг. (этап фактологического осмысления и идеологического оправдания);

3. Вторая половина 1950;х гг. — середина 1980;х гг. (этап бланкетно-рамочного изложения);

4. Вторая половина 1980;х гг. — наше время (этап поливариантных интерпретаций).

Предложенная периодизация историографии проблемы базируется на следующих критериях: 1) степень хронологически изменчивого воздействия коммунистической партии и властных структур советского государства на аграрные отношения и, соответственно, на исследовательскую практику- 2) уровень накопления конкретно-исторических материалов о многомерных изменениях в сельском хозяйстве и жизни российского крестьянства (с учетом не только объема, но и качественных параметров накопленных материалов) — 3) наличие и использование исследователями определенного методологического инструментария- 4) развитие исследовательской лаборатории российских историков-аграрников (характер и разнообразие привлекаемых исторических источников, степень академической свободы, использование опыта исследований, методика анализа информации, адекватность исторического моделирования и т. п.) — 5) уровень историографической разработанности проблематики коллективизации в целом и отдельных ее сюжетов. Анализ историографии, основанный на учете перечисленных критериев, позволяет заключить, что процесс научно-теоретического осмысления «колхозного строительства» на уровне как общесоюзном (общероссийском), так и региональном отличают одни и те же тенденции. Поэтому указанная периодизация применима к историографии проблемы коллективизации в рамках и всего СССР, и Юга России.

Одновременно с развертыванием форсированной коллективизации в СССР появились работы, в которых предпринимались попытки не только осветить, но и проанализировать ход и первые результаты «колхозного строительства». Поскольку данные исследования были современны коллективиза8 ции, они отличались крайне узкой источниковой базой, зачастую представленной лишь материалами периодики, свидетельствами очевидцев и участников событий, наблюдениями самих авторовв итоге уровень анализа происходивших в деревне изменений был невысок. В процессе исследования на первый план выходили вопросы организационно-экономического состояния коллективных хозяйств и социально-политические (а также идеологические) аспекты коллективизации: роль компартии, борьба с «кулачеством» и т. д. Социально-психологический, социокультурный аспекты «колхозного строительства» не воспринимались в качестве предмета исследования и чаще всего вовсе не затрагивались.1 Во второй половине 1930;х гг. появился ряд работ, где на основе несколько расширенного круга источников достаточно подробно, но при этом некритически, анализировались социально-экономические итоги коллективизации, сравнивались (всегда в пользу колхозной системы) производственные возможности индивидуальных и коллективных хозяйств, их способность к модернизации аграрного производства. Анализировались (точнее, сравнивались) культурная жизнь и быт доколхозной и коллективизированной деревни, но данное направление исследований не являлось приоритетным и чаще всего ограничивалось отдельными частными сюжетами в рамках общего освещения социально-экономических трансформаций в жизни села.2.

В целом работы конца 1920;х — начала 1940;х гг. были посвящены текущим вопросам «колхозного строительства», отличались узостью источниковой базы, слабостью анализа, описательным и практическо.

1 См., например: Наумов К. Вопросы колхозного строительства// На аграрном фронте. 1928. № 5. С. 92 -113- Никулихин Я. Темпы развития сельского хозяйства и темпы его обобществления // Большевик. 1929. № 18. С. 68 — 87- Дудин К. Ф. Организация тракторных колонн. М., 1929; Ангаров А. Сельсовет и ликвидация кулачества как класса // Большевик. 1930. № 6. С. 3 — 18- Власов М. Коллективизация советской деревни. М., 1930; Елизаров Н. В. Ликвидация кулачества как класса. М., 1930; Крицман Л. Н. Решающий этап коллективизации // На аграрном фронте. 1930. № 5. С. 3 — 24- Ильин И. Е. Колхозы РСФСР и перспективы их развития. М. — Л., 1930; Шуваев К. Машинно-тракторные станции и колонны. М. — Л., 1930; Анастасенко Ф. И., Кричев-ский А.О. 25-тысячники краснопутиловцы на колхозной стройке. М. — Л., 1931; Либкинд A.C. Аграрное перенаселение и коллективизация деревни. М., 1931; Папшицкий Н. М., Сигаров М. С. Организационно-хозяйственное укрепление колхозов и задачи пролетарского шефства. Саратов, 1932; Алексеев А. И. Сельскохозяйственная артель — основное звено коллективизации. М. — Л., 1931; Андрианова К. И. и др. Постоянная бригада и внутрибригадная организация труда. M., 1934; Жуйко И. Учет труда в колхозах. М., 1935; Яковлев Я. А. Вопросы организации социалистического сельского хозяйства. М., 1935.

2 Анисимов Н. И. Победа социалистического сельского хозяйства. М., 1937; Шуваев K.M. Старая и новая деревня. М., 1937; Альфиш С. Д. Победа колхозного строя. Саратов, 1939; Лаптев И. Советское крестьянство. M., 1939, и др. 9 рекомендательным характером, ограниченностью рассматриваемых вопросов, полным соответствием авторских выводов и оценок идеологической доктрине, гласившей, что коллективизация являлась единственно возможным путем развития деревни. Цель данных работ заключалась прежде всего в обосновании идеи о необходимости и полезности коллективизации, в решении практических, жизненных вопросов коллективных хозяйств и пропаганде достижений (реальных и выдуманных) колхозного строя. Тем самым первичный анализ коллективизации (понимаемой как комплекс социалистических преобразований) носил ярко выраженный позитивный характер, что в рамках научного дискурса не может не вызвать обоснованной критики. Вместе с тем, на протяжении первого этапа историографии были заложены основы для научно-теоретического осмысления проблемы и началось накопление конкретно-исторических материалов.

Исследование коллективизации прервалось в годы Великой Отечественной войны, и лишь со второй половины 1940;х гг. в СССР появился значительный массив работ, в которых более глубоко анализировались преимущественно социально-экономические и социально-политические аспекты «колхозного строительства»: разработка и реализация политики сплошной коллективизации и «раскулачивания», мероприятия по организационно-хозяйственному укреплению колхозов, деятельность политотделов МТС, уровень материального обеспечения и культурно-бытовые условия колхозного крестьянства, и пр. 1.

Следует отметить как положительную тенденцию, что многие исследования, выходившие в послевоенный период, основывались на более солидной и разнообразной источниковой базе, тем самым заметно отличаясь от публикаций предшествующего этапа историографии. Это придавало таким работам действительно научный, а не прикладной, характер и повышало уровень анализа вопросов «колхозного строительства». Однако эффект теоретического.

1 См., например: Белов П. А. Социалистическая индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства СССР. М., 1946; Анисимов А. Советское крестьянство. М., 1947; Бурджалов Э. Н. СССР в период борьбы за коллективизацию сельского хозяйства (1930 — 1934 гг.). М., 1950; Трапезников С. Борьба партии большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки. М., 1951; Генкина Э. Б. СССР в период борьбы за коллективизацию сельского хозяйства (1930 — 1934). М., 1952; Краев М. А. Победа колхозного строя в СССР. М., 1954.

10 осмысления введенных в научный оборот материалов существенно снижался тем, что подходы к исследованию коллективизации и ее оценки в это время не претерпели практически никаких изменений, поскольку не были поколеблены позиции сталинского режима, диктовавшего ученым задачу создания некритически-положительной, благостной картины недавно минувших событий. Во второй половине 1940;х — первой половине 1950;х гг., как и ранее, исследовательские суждения и оценки «колхозного строительства» были выдержаны в духе «Краткого курса», исключавшего какие-либо альтернативы коллективизации и характеризовавшего ее как комплекс социалистических преобразований, несомненно прогрессивных в социально-экономическом плане и пользовавшихся полной поддержкой подавляющего большинства крестьян.1 Круг рассматриваемых исследователями вопросов и аспектов коллективизации по-прежнему был ограничен в силу кратковременности осмысления недавно минувших событий и господства в советской исторической науке определенных идеологических установок.

Региональная южнороссийская историография на протяжении первых двух этапов (конец 1920;х — начало 1940;х гг., вторая половина 1940;х — первая половина 1950;х гг.) развивалась по тем же направлениям и на тех же основаниях, что и историография общероссийская (общесоюзная) — впрочем, данное утверждение справедливо и по отношению ко всей советской эпохе. Уже в конце 1920;х гг. на Северном Кавказе появились работы, в которых в целом оптимистически освещались первые итоги колхозного строительства в крае.2 Цель данных публикаций заключалась не столько в беспристрастном осмыслении опыта функционирования немногочисленных коллективных хозяйств Юга России, сколько в пропаганде идей кооперирования и коллективизации. С развертыванием сплошной коллективизации на первый план выходят проблемы «колхозного строительства» и жизнедеятельности колхозов. Пре.

1 См.: История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Под ред. комиссии ЦК ВКП (б). М., 1950. С. 275, 278 — 286, 290 — 305, 321, 325 — 326.

2 Червочкин П. Колхозы Северо-Кавказского края. Ростов н/Д., 1928; Колхозное строительство на Кубани // Северо-Кавказский край. 1928. № 6 — 7. С. 35 — 47- Лантух Л. Колхозы на Дону // Северо-Кавказский край. 1928. № 8−9. С. 33 -43- Рельский Д. Тракторные колонны края //Ленинский путь. 1929. № 8. С. 5 — 11.

11 имущественно рассматривались вопросы партийного руководства коллективизацией, 1 организационно-хозяйственного укрепления колхозов, 2 функционирования системы социального обеспечения и страхования колхозников.3.

Наряду с освещением хозяйственно-организационных аспектов коллективизации, повышенное внимание в данный период уделялось проблематике социального конфликта в деревне (в терминологии того времени — «борьбе с кулачеством»). В отличие от 1920;х гг., когда имели место мнения об отсутствии кулачества в советской деревне, в работах начала 1930;х гг. (как, впрочем, и более позднего периода) существование в деревне активной, антисоветски настроенной кулацкой прослойки не подвергалось сомнению. Соответственно, волнения в деревне, вызванные коллективизацией, хлебозаготовками, закрытием церквей, злоупотреблениями властей, объяснялись «кулацкой агитацией». Одновременно подчеркивалось, что в конфликте между кулачеством и советским государством инициатива была на стороне первого, а второе было вынуждено отвечать суровыми мерами на «кулацкий саботаж».4 Так, в работе А. Родина и Л. Шаумяна «За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края?» утверждалось, что занесение станицы на «черную доску» с последующим выселением ее жителей являлось всего лишь реакцией советских властей на «злостный саботаж хлебозаготовок».5 Вместе с тем для некоторых авторов идеи социальной агрессии в форме «кулацкого саботажа» служили своего рода щитом, прикрываясь которым, они.

1 Повалюхин И. Партийное руководство колхозным строительством // Известия Северо-Кавказского крайкома ВКП (б). 1929. № 7. С. 8 — 13- Белячков П. Назревшие вопросы (партстроительство на селе) // Ленинский путь. 1929. № 7 — 8. С. 23 — 26- Ильин Г. Ф. Партячейка в колхозе. Ростов н/Д., 1931.

2 См.: Донской И. Край сплошной коллективизации // Северо-Кавказский край. 1930. № 12. С. 43 — 54- Дьяченко Н. Рабочий план в колхозе. Ростов н/Д., 1931; Андреев В. Обезличка — враг колхоза. Ростов н/Д., 1932; Перерва В. Производственная бригада в колхозе. Ростов н/Д., 1932.

3 Азовский М. Наладить правильную организацию колхозной взаимопомощи // Социальное обеспечение. 1931. № 1. С. 18- Травкин В. Кассы взаимопомощи Северо-Кавказского края // Социальное обеспечение. 1931. № 4. С. 21 — 22- Лысиков. Очередные задачи касс взаимопомощи в колхозах на 1935 г. // Социальное обеспечение. 1935. № 1. С. 14 — 15- Жуков М. Изжить недочеты // Социальное обеспечение. 1938. № 7. С. 33- Демьяненко П. Орджоникидзевский крайсобес работал хорошо // Социальное обеспечение. 1938. № 12. С. 25 — 27- Его же: Социальное обеспечение в Орджоникидзевском крае // Социальное обеспечение. 1940. № 1. С. 22 — 23- К. Раздор-ские колхозы плохо помогают кассам взаимопомощи // Социальное обеспечение. 1940. № 3. С. 27- Кожин В. 10 лет Ростовских касс взаимопомощи колхозов // Социальное обеспечение. 1941. № 4. С. 23.

4 Макарьев И. Почему кулак наш враг? Ростов н/Д, 1928; Лихницкий Н. Т. Классовая борьба и кулачество на Кубани. Ростов н/Д, 1931; Дарьев А. Б. Колхозный Дон. Ростов н/Д, 1933.

5 Родин А., Шаумян Л. За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края? Ростов н/Д, 1932. С. 13.

12 могли объективно оценивать первые итоги коллективизации. Так, В. Сысоев и A.C. Ильинская обрисовали тяжелейшую ситуацию в сфере животноводства Северо-Кавказского края в начале 1930;х гг., констатировав резкое снижение поголовья скота, какого не было даже в годы Первой мировой и Гражданской войн, вместе взятых. Видимо, авторы понимали всю жесткость своих оценок и, чтобы обезопасить себя, постоянно подчеркивали, что эти негативные явления являлись прямым следствием «сопротивления кулачества». Однако материалы их публикации ясно свидетельствовали, что столь огромные потери скота в крае невозможно было объяснить лишь происками «кулаков».1.

Отличительной чертой многих работ конца 1920;х — 1930;х гг. являлось то, что они в большинстве своем носили прикладной характер. Их авторы видели свою цель в том, чтобы, проанализировав процесс коллективизации и жизнедеятельности колхозов Северо-Кавказского края, предложить варианты решения проблем, возникавших в ходе «колхозного строительства». В связи с этим процесс коллективизации нередко освещался на примере развития отдельных коллективных хозяйств. Так, В. Тодрес построил свою монографию на материалах «сплошных колхозов» Терского округа Северо-Кавказского края — сельхозартелей «Советский пахарь», «Октябрьская революция», «XII лет Октября» и коммуны им. А. П. Смирнова. Причем описанию коммуны была посвящена целая глава, что явно свидетельствовало о предпочтениях автора, разделявшего распространенную в начале 1930;х гг. идею о том, что высшей и наиболее желательной организационной формой функционирования колхозов является именно коммуна.2.

Особым направлением историографии «колхозного строительства» в данный период являлось освещение процессов функционирования отдельных колхозов и машинно-тракторных станций, добившихся в своей деятельности заметных положительных результатов. Такие работы появились еще в конце.

1 Сысоев В., Ильинская A.C. Состояние и задачи животноводства края // Северо-Кавказский край. 1932.№ 3−4. С. 10−43.

2 Тодрес В. Колхозная стройка на Тереке. Пятигорск, 1930.

1920;х — начале 1930;х гг., 1 но расцвета данное направление историографии достигло в конце 1930;х — начале 1940;х гг. От исследований, подобных книге В. Тодреса, где материалы отдельных колхозов являлись основой для анализа процесса коллективизации в целом, эти работы отличались тем, что носили описательный характер и преследовали задачи пропаганды и популяризации достижений конкретных предприятий, составлявших колхозную систему.

Тогда же, в конце 1930;х — начале 1940;х гг., появляются обобщающие работы об основных направлениях и результатах деятельности коллективных хозяйств Юга России, где на основе документов и фактов настойчиво подчеркивалась мысль о неуклонном укреплении и развитии колхозного строя. Здесь анализировались результаты преобразований в сфере сельского хозяйства: изменение размеров и структуры посевных площадей, развитие агротехники, механизация и пр. В качестве примера можно привести вышедшую в 1940 г. работу авторского коллектива под руководством А. И. Гозулова «Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет». Здесь в числе прочего на богатом фактическом материале анализировалось функционирование колхозной системы Дона, причем акцент был сделан на ее достижениях (рост механизации труда, расширение посевных площадей и пр.), в том числе — благотворном влиянии на материальное положение колхозников и культурно-бытовую сферу деревни. Именно эти работы следуют рассматривать в качестве первых попыток научного анализа исследуемой нами темы, предпринятых в границах конкретного региона. Причем в данных исследованиях коллективизация и ее результаты освещались,.

1 Романовский М. М. Коммуна Северного Кавказа «Коммунистический маяк» Георгиевского района Терского округа. М. — Л., 1929; Гарус И. И. Крупный колхоз «Октябрь». Ростов н/Д., 1930; Криволапов С. Коммуна «Наша жизнь». Ростов н/Д., 1930; Давыдов Ю. «Красный терец» (о колхозе ст. Ново-Павловской, Георгиевского района). Ростов н/Д., 1931.

2 Мидцев В. Колхоз-миллионер. Ростов н/Д., 1938; Вульфсон С. МТС им. Кагановича. Ст. 1 // Социалистическая реконструкция сельского хозяйства. 1938. № 12. С. 65 — 79- Его же: МТС им. Кагановича. Ст. 2 // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 1. С. 131 — 143- Некрасов И. Проточная МТС // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 11. С. 37 — 47- Мацкевич С. МТС им. Кагановича Краснодарского края. М., 1939; Его же: Равняться по передовым, помогать отстающим (МТС им. Кагановича, Краснодарского края, — кандидат на право участия на Всесоюзной с.-х. выставке) // Механизация и электрификация сельского хозяйства. С. 6 — 13- Клименко В. П. Сталинская МТС — передовая в Краснодарском крае. М., 1940; Map Н. Орденоносный колхоз. Ростов н/Д., 1940; Гайдаш H. Калиновский колхоз «15 лет Октября». Пятигорск, 1940; Анисимов Ф. М., Кудряшева А. Ф. Колхоз-миллионер «Красный буденовец». Пятигорск, 1940.

3 Алтайский И., Попов А. Колхозная Кубань // Социалистическая реконструкция сельского хозяйства. 1938. № 2. С. 32 — 53- Наш край (сельское хозяйство Орджоникидзевского края). Пятигорск, 1939; Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет. Ростов н/Д., 1940.

14 по существу, в русле модернизационной парадигмы. Хотя авторы, оставаясь в рамках существовавших в то время методологических подходов (а также идеологических догм), говорили исключительно о социалистических преобразованиях в деревне, процесс «колхозного строительства» рассматривался ими как движение по пути совершенствования аграрного производства.

Специфика эпохи привела к тому, что некоторое количество работ, посвященных вопросам жизнедеятельности крестьянства, коллективизации и колхозам, спустя некоторое время после издания превратились в недоступные для читателей и исследователей. Они были изъяты из обращения и ликвидированы (часть экземпляров попала в спецхранилища) как «устаревшие», содержащие в себе упоминания о многочисленных «врагах народа» или столь же многочисленные цитаты из их речей и выступлений. Так, на бюро Азово-Черноморского крайкома ВКП (б) в июне 1935 г. был рассмотрен и утвержден список «троцкистско-зиновьевской контрреволюционной литературы, подлежащей изъятию из библиотек общественного пользования», в котором значились и такие книги, как: «О батраках» (автор В. Буллах, год издания 1929), «Крестьянский вопрос и ленинизм» (автор Г. Сафаров, без указания даты).1 На бюро Ростовского обкома ВКП (б) 13 августа 1941 г. было решено изъять из библиотек и книготорговой сети с последующим списанием в макулатуру целый ряд брошюр и книг, среди которых были и работы по интересующей нас проблематике. В том числе изъятию подлежали книги М. М. Синицына «За социалистическое животноводство на Северном Кавказе» (Ростов н/Д, 1931 г.), А. И. Фирсова «За экономию трудодней в колхозах» (Ростов н/Д, 1933 г.), А. Терского «Беречь колхозный урожай, сурово карать расхитителей» (Ростов н/Д, 1933 г.), H.H. Копачинского и Н. И. Трофименкова «Уход за колосовыми и их уборка в колхозах» (Ростов н/Д, 1933 г.), В. Понедельника и А. Шеменева «Комсомол на борьбу за высокий урожай» (Ростов н/Д, 1935 г.) и др. Основанием для изъятия послужили содержащиеся в работах упоминания «врагов народа» (Шеболдаева, Яковлева, Косарева, Муралова,.

1 ЦДНИ РО, ф. 8, оп. 1, д. 149, л. ЗЗоб.

Блюхера, Ковтюха, Кольцова) и цитаты из их речей.1 В мае 1943 г. на бюро крайкома ВКП (б) Ставропольского края было решено изъять из обращения работы, авторы которых изменили Родине в период немецко-фашистской оккупации: статью Ф. Лютого «Лермонтов и наша современность» из сборника «М. Ю. Лермонтов — 1841 — 1941 гг.» (Ворошиловск, 1941 г., С. 3 — 20) и книгу Н. Гайдаша «Калиновский колхоз «15 лет Октября» (Ворошиловск, 1940 г.).2 Однако тираж книги Гайдаша составлял 3 тыс. экземпляров и потому изъять ее повсеместно не удалось.

Нет оснований предполагать, что в изъятых публикациях, брошюрах и книгах содержались оценки коллективизация и функционирования колхозов, сколь-нибудь расходящиеся с официальными. Ведь само изъятие представляло собой чаще всего не реакцию на инакомыслие автора, а следствие массовых политических репрессий, которые зачастую авторов непосредственно не затрагивали, касались только их произведений. Дело в том, что, следуя распространенной практике, авторы обильно снабжали свои работы вполне идеологически выдержанными (для своего времени) высказываниями партийных и советских деятелей, которые лишь впоследствии превратились во «врагов народа». В связи с этим сами книги, брошюры, статьи, содержащие высказывания репрессированных или упоминания о них, были изъяты из обращения. Поэтому следует заключить, что, хотя в результате «книжных чисток» 1930;хначала 1940;х гг. мы и не располагаем полным списком работ по интересующей нас проблеме, данное обстоятельство в целом существенно не сказывается на историографическом анализе и сделанных нами выводах.

В 1941 — 1945 гг. внимание южнороссийских исследователей было обращено почти исключительно на текущие проблемы коллективных хозяйств, в связи с чем анализ коллективизации был на время отложен. Лишь во второй половине 1940;хначале 1950;х гг. возрождается традиция популяризации про.

1 ЦДНИРО, ф. 9, оп.1, д. 312, л. 166−168.

2 ГАНИ СК, ф. 1, оп. 2, д. 372, л. 59.

16 шлых и настоящих достижений отдельных коллективных хозяйств, и в целом колхозной системы, на Юге России.1.

Подчеркнем, что в послевоенный период наблюдаются качественные изменения в региональной историографии «колхозного строительства», которые нельзя оценить иначе, как положительно. В это время, наряду с публикациями описательного, популярно-прикладного характера на Юге России впервые появляется значительный массив действительно научных работ аналитического плана, посвященных коллективизации и функционированию колхозной системы в 1930;х гг. Были предприняты попытки дать периодизацию коллективизации на Юге России, что свидетельствовало об усилившемся научном осмыслении проблемы. П. В. Семернин в 1947 г. выдвинул периодизацию колхозного движения на Дону, состоящую из четырех этапов. Первый этап, по мнению автора, охватывал начало 1920 г. — начало 1921 г., когда возникли первые коллективные хозяйства. Второй этап соотносился с периодом нэпа (1921 — 1927 гг.). На протяжении третьего этапа (1928; 1929 гг.) наблюдалось усиление активности государства и партийных организаций в деле коллективизации как выполнение решений XV съезда ВКП (б). Наконец, четвертый этап (конец 1929 г. — весна 1931 г.) составляла сплошная коллективизация. Таким образом, насильственная коллективизация «по-сталински» (отрицавшая по существу традиции предшествовавшего ей кооперативного и добровольного колхозного движения), представала в данном случае как очередной закономерный этап эволюции форм коллективного хозяйствования в аграрной сфере, как реализация «кооперативного плана» В. И. Ленина.

В целом же следует отметить, что в данных исследованиях анализ коллективизации в основном ограничивался, как и ранее, социально-политическими.

1 Ковалев K.M. Прошлое и настоящее крестьян Ставрополья. Ставрополь, 1947; Поспелов H.A. Что дала Советская власть крестьянам Ставрополья. Ставрополь, 1947; Его же: На обновленной земле. Ставрополь, 1948; Ильин М., Смирнов П. Пионер социалистического земледелия — колхоз имени Сталина Сальско-го района. Ростов н/Д., 1947; Горсткина Л. Колхоз «Украина». Ростов н/Д., 1950; Кузнецов В. И. История колхоза имени Военсовета СКВО Ростовской области: Дис.. канд. ист. наук. М., 1950; Колхоз имени Сталина // Сальский район. Ростов н/Д., 1952. С. 32 — 59.

2 Семернин П. В. О периодизации колхозного движения на Дону // Конференция научных работников Дона и Северного Кавказа. Тез. докл. Ростов н/Д, 1947. С. 3 — 5.

17 и организационно-хозяйственными аспектами «колхозного строительства».1 Как и прежде, авторы четко придерживались некритически-позитивной модели освещения коллективизации, обосновывая тезис об отсутствии ей альтернатив и об успешном развитии колхозного строя.

На протяжении третьего этапа историографии (вторая половина 1950;х гг. — середина 1980;х гг.), который мы определяем как этап бланкетно-рамочного изложения, наблюдались заметные количественные и качественные изменения источниковой базы, обогатившейся новыми документами, архивными материалами, свидетельствами современников и т. д. Вкупе с произошедшими в данное время в СССР общественно-политическими процессами (десталинизация, «оттепель») это привело к увеличению количества работ по теме коллективизации, углублению авторского анализа, некоторому расширению круга исследуемых вопросов. Однако отмеченные положительные тенденции соседствовали с неизменностью методологической базы и сохранявшимся господством советской моноидеологии. Поскольку радикальных сдвигов в методологии в данное время не наблюдалось, в монографиях и фундаментальных кол.

1 Извекова А. К. Сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса на Кубани: Дис.. канд. ист. наук. Краснодар, 1948; Оганян А. Г. Историческая роль политических отделов МТС в деле укрепления колхозного строя в СССР. 1933 — 1934 гг. На материалах работы политотделов МТС СевероКавказского края: Дис.. канд. ист. наук. М., 1948; Девизов А. Г. Политические отделы машинно-тракторных станций в борьбе за политическое и организационно-хозяйственное укрепление колхозов Дона: Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1950; Прозоров А. К. Комсомол Дона — помощник партии в борьбе за сплошную коллективизацию сельского хозяйства: Дис.. канд. ист. наук. М., 1950; Канцедалов П. З. Коллективизация сельского хозяйства на Тереке: Дис.. канд. ист. наук. Пятигорск, 1951; Пейгашев В. Н. Большевики Ставрополья в борьбе за сплошную коллективизацию сельского хозяйства: Дис.. канд. ист. наук. Пятигорск, 1951; Уланов В. А. Большевики Ставрополья в борьбе за ликвидацию кулачества как класса на основе сплошной коллективизации (1927; 1931 гг.): Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1952; Овчинникова М. И. Коллективизация сельского хозяйства в Сальском округе: Дисс.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1953; Измайлов П. П. Борьба партийных организаций Кубани за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки: Дис.. канд. ист. наук. М., 1953; Новиков Ю. В. Комсомол Ставропольябоевой помощник партии в борьбе за сплошную коллективизацию сельского хозяйства (1928 — весна 1931 гг.): Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1953; Денисенко П. И. Создание машинно-тракторных станций и их роль в проведении сплошной коллективизации сельского хозяйства (1928 — 1932 гг.) (По материалам Украинской ССР, Северо-Кавказского края и Поволжья): Дис.. канд. ист. наук. М., 1954; Бабайцев A.A. Роль машинно-тракторных станций в победе и укреплении колхозного строя. На материалах северного Кавказа (периода первой и второй пятилеток): Дис.. канд. ист. наук. М., 1955; Барабанов И. В. Коммунистическая партия — вдохновитель и организатор побед колхозного строя (1929 — 1934 гг.) (на материалах Северного Кавказ): Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1956.

2 См, например: Данилов В. П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в ССР. М., 1957; Трапезников С. П. Исторический опыт КПСС в социалистическом преобразовании сельского хозяйства. М., 1959; Его же: Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. Т. I — И. М., 1974; Селунская В. М. Борьба Коммунистической партии Советского Союза за социалистическое преобразование сельского хозяйства. M., 1961; Мошков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР. М., 1966; Островский В. Б. Колхозное крестьянство СССР. Саратов, 1967; Сидо.

18 лективных исследованиях1 проблема «колхозного строительства» освещалась традиционно: на первый план выходили организационно-экономические, социально-политические, партийно-идеологические аспекты коллективизации, понимаемой не иначе как комплекс социалистических преобразований. Вместе с тем больше внимания уделялось трансформация коллективной психологии советского доколхозного и колхозного крестьянства, повседневной жизни колхозной деревни и т. п.

Подчеркнем, что на протяжении рассматриваемого этапа историографии появились несколько иные, чем в «сталинскую» эпоху, трактовки событий времен коллективизации. Данное обстоятельство свидетельствовало о частных изменениях модели исторического исследования «колхозного строительства», выразившихся в том, что ученые, не ставя под сомнение прогрессивный, положительный характер коллективизации, не упоминая о наличии ей альтернатив, стали чаще писать о ее издержках («перегибах»). Собственно, это и дает основание говорить о бланкетно-рамочном изложении, когда допускаются некоторые вольности, но лишь в определенных рамках. Такие изменения были обусловлены в первую очередь некоторой демократизацией общественно-политической жизни СССР, произошедшей после смерти И. В. Сталина. В частности, в ряде работ содержались прямые заявления об ответственности И. В. Сталина за «перегибы» и трудности в сфере организационно-хозяйственного состояния колхозов, утверждалось, что негативная реакция части крестьян на коллективизацию и хлебозаготовки объяснялась не происками «кулаков» (как указывала господствовавшая в «сталинскую» эпоху теория «кулацкого саботажа»), а ошибками и ров В. А. Ликвидация в СССР кулачества как класса // Вопросы истории. 1968. № 7- Вылцан М. А. Укрепление материально-технической базы колхозного строя во второй пятилетке. М., 1959; Его же: Советская деревня накануне Великой Отечественной войны (1938; 1941 гг.). М., 1970; Его же: Завершающий этап создания колхозного строя (1935 — 1937 гг.). М., 1978; Амвросов A.A. От классовой дифференциации к социальной однородности общества. М., 1972; Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929; 1932 гг.). №, 1972.

1 Советское крестьянство. Краткий очерк истории (1917 — 1970). 2-е изд. М., 1973; История социалистической экономики в СССР. В 7-ми т. Т. 3 — 5. М., 1976; Вылцан М. А., Данилов В. П., Кабанов В. В., Мош-ков Ю. А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. Краткий очерк истории. М., 1982; История советской психологии труда (20- - 30-е годы XX века). М., 1983; История советского крестьянства. В 5-ти т. Т. 2. (1927 — 1037 гг.). М., 1985; Т. 3. (1938 — 1945 гг.). М., 1987.

19 перегибами" властей и т. п. 1 Хотя критический настрой, характерный для периода «оттепели», был существенно ослаблен брежневской ресталинизацией, преодолеть его полностью советской идеологической машине не удалось, и к прежним «сталинским» оценкам коллективизации большинство отечественных исследователей не вернулось.

Еще одна положительная тенденция заключалась в расширении (правда, очень несущественном и происходившем зачастую вопреки официальной советской научной доктрине) круга оценок коллективизации путем обращения к наработкам зарубежных исследователей. В условиях «оттепели» советские ученые познакомились с работами М. Волина, Р. У. Дэвиса, М. Левина, Ш. Мерля, Ж. Мока, М. Оже-Лярибе, Т. Шанина, Н. Ясного и других западных исследователей, занимавшихся вопросами аграрной истории, в том числе коллективизации. В зарубежной историографии политика коллективизации и ее результаты освещались под совершенно иным углом зрения, чем в СССР: обоснованно указывалось на изначальное огосударствление колхозов и всей колхозной системы, тщательно анализировались такие табуированные в СССР темы, как хлебозаготовки и голод 1932 — 1933 гг., репрессии по отношению к крестьянам и т. п. Диалог советских и западных специалистов мог бы значительно обогатить процесс изучения «колхозного строительства» новыми оценками и выводами, но возможность такого диалога в данное время исключалась, а суждения зарубежных ученых-аграрников трактовались в СССР как «буржуазные фальсификации» коллективизации. Однако сам факт ознакомления советских исследовате См., например: Богденко М. Л. К истории начального этапа сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР // Вопросы истории. 1963. № 5. С. 19 — 35- Вылцан М. А. Материальное положение колхозного крестьянства в довоенные годы // Вопросы истории. 1963. № 9. С. 15 — 24- Мошков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР. М., 1966; Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929 — 1932 гг.). М., 1972; Вылцан М. А., Данилов В. П., Кабанов В. В., Мошков Ю. А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. М., 1982.

2 См., например, критику выводов западных исследователей в следующих работах: Борисов Ю. С., Ва-сюков B.C. Вопросы социально-экономических преобразований советской деревни в современной французской антимарксистской историографии // История СССР. 1960. № 4. С. 21 — 37- Кузнецов Б. Против буржуазных концепций по аграрному вопросу. М., 1962; Барсов A.A., Васюков B.C. Зарубежная антимарксистская историография коллективизации сельского хозяйства и развития колхозного строя в СССР // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. Материалы научной сессии, состоявшейся 18 -21 апреля 1961 г. в Москве. М., 1963. С. 232 — 246- Марушкин Б. И. История и политика. Американская буржуазная историография советского общества. М., 1969; а также: Левин М. Российские крестьяне и советская власть. Исследование коллективизации. Нью-ЙоркЛондон. 1975 (Реферат) // Отечественная история. 1994.

20 лей с альтернативными подходами к осмыслению «колхозного строительства» имел огромное позитивное значение, поскольку способствовал расширению их научно-теоретического кругозора и подготавливал почву для переоценки коллективизации, последовавшей в постсоветский период.

На Юге России на протяжении третьего этапа историографии коллективизации был издан ряд коллективных работ, где в числе других вопросов освещалось и «колхозное строительство».1 Достоинством этих работ являлось привлечение новых материалов, а традиционный недостаток заключался в том, что они были написаны строго в рамках идеологически-повествовательной модели, отличавшейся описательным характером, отсутствием критического анализа коллективизации и практически полным отказом от пересмотра прежних («сталинских») ее оценок.

Иные, позитивные, тенденции были характерны для большинства авторских исследований по проблеме. В основанных на солидной источниковой базе монографиях М. В. Молчанова, М. И. Овчинниковой, E.H. Осколкова, Е. И. Турчаниновой, П. Г. Чернопицкого и других исследователей2 детально анализировались проведение коллективизации на Северном Кавказе, роль местных органов власти и парторганизаций в «колхозном строительстве», мероприятия по организационно-хозяйственному укреплению колхозов в годы второй пятилетки, «классовая борьба», социальная структура деревни и настроения крестьянства и казачества в конце 1920;х — 1 930-х гг. Сходные.

4−5. С. 48 — 59- Мерль Ш. Аграрный рынок и новая политика. Зарождение государственного управления сельским хозяйством в Советском Союзе. 1925 — 1928. Вена, 1981 (Реферат) // Отечественная история. 1995. № 3. С. 104−116.

1 Ставрополье за 40 лет Советской власти. Ставрополь, 1957; Очерки истории Краснодарской организации КПСС. Краснодар, 1966; Очерки истории Ставропольской организации КПСС. Ставрополь, 1970; Ленинский путь донской станицы. Ростов н/Д., 1970; Очерки истории партийных организаций Дона. Ч. 2. 1921 -1971 гг. Ростов н/Д., 1973; Ставропольский край в истории СССР. Ставрополь, 1975; Очерки истории Ставропольского края. Т. 2. С 1917 года до наших дней. Ставрополь, 1986; Дон советский. Ростов н/Д., 1986; Сквозь ветры века. Ростов н/Д., 1988.

2 Молчанов М. В. Победа колхозного строя на Дону и Кубани. Шахты, 1960; Турчанинова Е. И. Подготовка и проведение сплошной коллективизации сельского хозяйства в Ставрополье. Душанбе, 1963; Чернопицкий П. Г. На великом переломе. Ростов н/Д., 1965; Его же: Усиление роли сельских советов Дона в борьбе за подъем сельского хозяйства в 1928; 1929 гг. Ростов н/Д., 1965; Иванов В. И., Чернопицкий П. Г. Социалистическое строительство и классовая борьба на Дону (1920 — 1937 гг.). Исторический очерк. Ростов н/Д., 1971; Овчинникова М. И. Советское крестьянство Северного Кавказа (1921 — 1929 гг.). Ростов н/Д., 1972; Осколков E.H. Победа колхозного строя в зерновых районах Северного Кавказа. Ростов н/Д., 1973; Филькин В. И. Северокавказская краевая партийная организация ВКП (б) в период строительства социализма (1926 — 1937 гг.). Грозный, 1975; Воскобойни-ков Г. Л., Прилепский Д. К. Казачество и социализм: Исторические очерки. Ростов н/Д., 1986.

21 вопросы освещались в диссертационных исследованиях Н. В. Киселевой, В. А. Мельситова, Д. Г. Негодова, Е. Г. Пономарева, H.A. Широкова и других специалистов1, а также в целом ряде публикаций (в том числе весьма объемных и сравнимых с брошюрами), помещенных в различных журналах, сборниках научных работ или трудов вузов.2.

Хотя исследователи действовали в рамках «позитивной модели с издержками» и не ставили под сомнение необходимость форсированной коллективизации, процесс и результаты «колхозного строительства» оценивались ими более взвешенно. Так, в обширной публикации Ф. И. Кривохижи объективно освещались сложности и недостатки внедрения агротехники в колхозах Ставрополья3 (к слову, данное исследование также укладывается в русло модерниза.

1 Мельситов В. А. Азово-Черноморская краевая партийная организация в борьбе за политическое и организационно-хозяйственное укрепление колхозов годы второй пятилетки: Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1969; Негодов Д. Г. Терская партийная организация в борьбе за коллективизацию сельского хозяйства округа (1927 — 1931 гг.): Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1971; Узлов Ю. А. Партийно-политическая работа на селе по претворению ленинского кооперативного плана в период подготовки наступления социализма по всему фронту (1926 — 1929 гг.). На материалах Северного Кавказа: Дис.. канд. ист. наук. Краснодар, 1973; Сафонов В. Д. Борьба КПСС за укрепление ведущей роли Советского государства и рабочего класса в осуществлении коллективизации сельского хозяйства в 1927 — 1934 гг. (По материалам Кубани и Дона): Дис.. канд. ист. наук. Краснодар, 1974; Широков H.A. Деятельность партии по усилению политической и трудовой активности сельских комсомольцев и молодежи в период завершения социалистической реконструкции народного хозяйства (на материалах Северного Кавказа): Дис.. канд. ист. наук. Ставрополь, 1975; Киселева Н. В. Экономическая политика Коммунистической партии и укрепление колхозов в период второй пятилетки (на материалах Дона, Кубани и Ставрополья): Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1978; Короткий H.C. Борьба партии за коллективизацию рыболовецких хозяйств на Северном Кавказе в 1927 — 1934 гг. (на материалах Дона и Кубани): Дис.. канд. ист. наук. Краснодар, 1979; Пономарев Е. Г. Партийное руководство советским строительством на селе в 1926 — 1932 годах (На материалах Дона, Кубани и Ставрополья): Автореф. дис.. канд. ист. наук. Л., 1988; Серебрякова Т. Е. Деятельность СевероКавказского крайкома (1924 — 1934 гг.). Дисс. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1990.

2 Пейгашев B.H. Коллективизация сельского хозяйства Ставропольского края (1927 — 1932 гг.) // Ученые записки Пятигорского государственного педагогического университета. Т. 16. Пятигорск, 1958. С. 191 — 270- Кривохи-жа Ф. И. Партийная организация Ставропольского края в борьбе за развитие народного хозяйства в третьей пятилетке (1938 — 1941 гг.) // Ученые записки Пятигорского государственного педагогического университета. Т. 16. Пятигорск, 1958. С. 271 — 366- Лаптев С. И. Партийные организации Северного Кавказа в борьбе за организационно-хозяйственное укрепление колхозов (1933 — 1934 гг.) // Ученые записки Ростовского государственного педагогического института. Вып. 4. Ростов н/Д., 1958. С. 181 — 208- Семернин П. В. О ликвидации кулачества как класса // Вопросы истории КПСС. 1958. № 4. С. 15 — 28- Его же: Опыт Северо-Кавказской партийной организации в проведении коллективизации сельского хозяйства и его значение для партии // Научная разработка истории партийных организаций Дона, Кубани и Ставрополья. Ростов н/Д., 1959. С. 3 -13- Измайлов П. П. Борьба коммунистов Кубани за подъем сельского хозяйства и подготовку сплошной коллективизации // Труды Краснодарского государственного педагогического института. Вып. ХХХШ. Краснодар, 1963. С. 53 — 69- Его же: О начальном этапе коллективизации на Кубани // Материалы докладов по итогам научной работы кафедр истории КПСС, политэкономии и философии вузов Краснодарского края за 1962 год (октябрь 1963 г.). Краснодар, 1963. С. 29 — 34- Гаташов В. В. Социальные настроения крестьянства в начале сплошной коллективизации // Аграрная история Дона и Северного Кавказа: Сб. ст. Ростов н/Д., 1980. С. 95 — 106- Петижев У. И. Социальная структура колхозного крестьянства Северного Кавказа в 30-х годах // Социально-экономическая структура населения Дона и Северного Кавказа / Отв. ред. А. И. Козлов. Ростов н/Д, 1984. С. 46 — 54- Киселева Н. В. Совершенствование системы заготовок колхозной продукции в годы второй пятилетки и его значение для экономического укрепления колхозов // Дон и Северный Кавказ в период строительства социализма: Сб. ст. Ростов н/Д., 1988. С. 120 -138.

3 Кривохижа Ф. И. Партийная организация. С. 300 — 335.

22 ционной парадигмы, поскольку внимание автора привлекали в первую очередь процессы переустройства аграрного производства с целью повышения его эффективности). Более объективно освещалась и политика органов власти по отношению к колхозам и крестьянству, признавались факты «перегибов», впервые был поставлен под сомнение тезис о «кулацком саботаже». Критичный настрой специалистов к действиям сталинского режима в ходе коллективизации был особенно силен в условиях «оттепели». Так, Е. И. Турчанинова прямо заявила о вине И. В. Сталина за многочисленные «перегибы».1.

Во время брежневской ресталинизации советская идеологическая машина пресекла попытки критически оценить процесс «колхозного строительства», что привело к некоторому историографическому спаду, особенно заметному в качественном, а не в количественном, отношении (коллективизация оставалась востребованной темой, но большинство исследователей вернулись к традиционным, положительным ее оценкам, хотя и признавали факты «перегибов»). Тем большего внимания заслуживает монография E.H. Осколкова, в которой была затронута такая неудобная в то время тема, как политика заготовок в начале 1930;х гг. E.H. Осколков обоснованно отметил, что изъятие государством у колхозов большей части произведенной продукции отрицательно сказывалось на колхозном производстве. В противовес трактовкам антиколхозных выступлений как «кулацкого саботажа» исследователь доказывал, что протест крестьян против коллективизации зачастую объяснялся неразумной политикой заготовок.2.

Таким образом, на протяжении третьего этапа историографии произошли значительные сдвиги в наращивании источниковедческого фундамента, существенно расширился круг исследуемых вопросов, ряд незыблемых ранее постулатов и суждений подвергся переоценке. Вместе с тем, радикального пересмотра прежних оценок коллективизации в данное время не произошло, поскольку методологический монополизм марксизма в исторической науке.

1 Турчанинова Е. И. Подготовка и проведение. С. 200.

2 Осколков E.H. Победа колхозного строя. С. 287, 300.

23 причем марксизма, обработанного и искаженного советской моноидеологией) сохранялся в полной мере.

В целом следует заключить, что в советский период научное осмысление «колхозного строительства» основывалось на двух подходах — историко-экономическом и историко-политологическом. В рамках первого в оптимистических тонах освещалось хозяйственное развитие коллективных хозяйств, рост трудовой активности колхозников, повышение их благосостояния и пр. Второй подход заключался в освещении ведущей роли партийных и советских организаций в «колхозном строительстве» и в процессах борьбы с «кулацким саботажем». Тем самым научное осмысление коллективизации и ее результатов существенно ограничивалось. Хотя исследователи, по существу, нередко расценивали коллективизацию как модернизацию сельхозпроизводства, «колхозное строительство» анализировались исключительно в рамках марксистской теории (скорректированной с учетом идеологических догм), а не модернизационной парадигмы.

Начало четвертого из выделенных нами периодов научного осмысления проблемы относится ко второй половине 1980;х гг. и связано с демократизацией общественной жизни в СССР, что в научной сфере привело к формированию инновационных трактовок «колхозного строительства». Характерными чертами данного этапа историографии являются, во-первых, расширение круга вопросов истории советского и российского (в том числе южнороссийского) крестьянства, анализируемых в научных исследованиях и, во-вторых, радикальный пересмотр традиционных, устоявшихся оценок «колхозного строительства», освещение ранее закрытых аспектов коллективизации на основе рассекреченных и введенных в научный оборот документов, поиск ее новых интерпретаций. На протяжении указанного периода времени четко заметны такие историографические тенденции, как освещение процесса коллективизации с позиций поливариантности (когда признается, что данный путь развития являлся отнюдь не единственно возможным для советской деревни) и первоочередное внимание к негативным сторонам «колхозного.

24 строительства" (актуализация негативных характеристик коллективизации и отрицательных компонентов колхозной системы).

Большое значение для отечественной исторической науки в постсоветский период времени имела разработка теоретико-методологических подходов к исследованию прошлого, крайне необходимая в условиях утраты марксистской методологией своей монополии в сфере познания. Одним из таких подходов, принципиально важным в рамках избранной нами темы, является теория модернизации. Разработанная в середине XX в. М. Вебером, Э. Дюрк-геймом, М. Леви, Т. Парсонсом, Ш. Эйзенштадтом и многими другими учеными, теория модернизации в постсоветской России была обоснована и скорректирована на российских материалах отечественными исследователями, причем предпринимались попытки на ее основе анализировать и преобразования в советской деревне 1930;х гг.1 Следует отметить активизацию усилий отечественных специалистов в области разработки вопросов крестья-новедения, 2 а также не менее активное осмысление (и дополнение) ими наработок иностранных исследователей в данной области.

1 Красильщиков В. А., Зиборов Г. М., Рябов A.B. Модернизация России (мировой опыт и наши перспективы) // Кентавр. 1992. май-июнь. С. 80 — 88- Красильщиков В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40 — 56- Его же: Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. M., 1998; Российская модернизация: проблемы и перспективы (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 3 — 39- Алексеев B.B., Алексеева Е. В., Де-нисевич M.H., Побережников И. В. Региональное развитие в контексте модернизации. Екатеринбург, 1997; Алексеев В. В., Алексеева Е. В. Распад СССР в контексте теорий модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 3 — 20- Вишневский А. Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. M., 1998; Каспэ С. И. Империя и модернизация. Общая модель и российская специфика. M., 2001, и др.

2 См., например, работы В. П. Данилова, Л. В. Даниловой, A.B. Гордона, О. Ю. Яхшияна и др. в сборнике «Менталитет и аграрное развитие России (XIXXX вв.). Материалы международной конференции. M., 1996», материалы теоретических семинаров «Современные концепции аграрного развития», публиковавшиеся в номерах журнала «Отечественная история» с 1992 г., а также: Кондрашин В. В. Голод в крестьянском менталитете // Новые страницы истории Отечества (по материалам Северного Кавказа. Межвузовский сборник научных статей). Вып. 1. Ставрополь, 1996. С. 53−61- Данилова Л. В. Природное и социальное в крестьянском хозяйстве // Крестьяноведе-ние. Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. M., 1997. С. 21 — 52- Никольский С. А. Коллективизация и деколлективизация: сравнительный анализ процессов, последствий, перспектив // Крестьяноведение. 1997. С. 223 -240- Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. M., 2001.

3 См., например: Шанин Т. Формы хозяйства вне систем // Вопросы философии. 1990. № 8. С. 109 — 115- Его же: Определяя крестьянство. Реферативное изложение к семинару «Современные концепции аграрного развития» // Отечественная история. 1993.№ 2. С. 7 — 16- Скотт Д. С. Моральная экономика крестьянства. Нью-ХевнЛондон. 1976 (Реферат) // Отечественная история. 1992. № 5. С. 5 — 17- Вульф Э. Р. Крестьяне. Реферативное изложение к семинару «Современные концепции аграрного развития» // Отечественная история. 1993. № 6. С. 82 — 94- Сиви Р. И. Голод в крестьянских обществах. Реферативное изложение к семинару «Современные концепции аграрного развития» // Отечественная история. 1995. № 4. С. 5 — 14- Левин M. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи // Крестьяноведение. 1997. С. 84 — 128.

Освещая процесс и последствия коллективизации, российские исследователи1 на основе массива рассекреченных и впервые введенных в научный оборот документов и материалов убедительно доказывали, что прежние трактовки «колхозного строительства» как комплекса социалистических преобразований в деревне, имеют мало общего с действительностью. Располагая богатой ис-точниковой базой, не ограниченные более моноидеологией, ученые констатировали насильственный характер коллективизации, освещали противоборство сталинского режима и значительной части крестьянства в данное время, трагические события конца 1920;х — 1930;х гг., такие, как «раскулачивание», репрессии, голод 1932 — 1933 гг. и т. д. Причем в постсоветский период оценки коллективизации в отечественной и зарубежной историографии практически совпали, а обстоятельные и новаторские работы иностранных специалистов (А. Грациози, Л. Виолы, Р. Дэвиса, Р. Конквеста, Р. Т. Маннинг, Ш. Фицпат-рик, Т. Шанина и др.) впервые стали широко известны в России и сыграли.

1 Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30−40-е годы. М., 1989; Коллективизация: истоки, сущность, последствия. Беседа за «круглым столом» // История СССР. 1989. № 3. С. 3 — 62- Данилов В., Ильин А., Тепцов Н. Коллективизация: как это было // Урок дает история. М., 1989. С. 138 — 182- Данилов В. П. Коллективизация сельского хозяйства в СССР // История СССР. 1990. № 5. С. 7 — 30- Рогалина Н. Г. Коллективизация: Уроки пройденного пути. М., 1989; Тепцов Н. В. Аграрная политика: На крутых поворотах 20 — 30-х годов. М., 1990; Осокина Е. А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928 — 1935. М., 1993; Ее же: Легенда о мешке с хлебом. Кризис снабжения в конце 30-х годов // Родина. 1999. № 5. С. 87 — 91- Ее же: За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927 — 1941. М., 1999; Зеленин И. Е. «Революция сверху»: Завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 28 — 42- Его же: Коллективизация и единоличник (1933;й — первая половина 1935 г.) // Отечественная история. 1993. № 3. С. 35 — 55- Его же: Был ли «колхозный неонэп»? // Отечественная исто-рия.1994. № 2. С. 105 — 121- Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х гг.). М., 1994; Его же: Коллективизация и раскулачивание в начале 30-х годов. По материалам Политбюро ЦК ВКП (б) и ОГПУ // Судьбы российского крестьянства. М., 1995. С. 249 — 297- Его же: Голод 1932 — 1933 годов: кто виноват? // Судьбы российского крестьянства. С. 333 — 363- Его же: Сталинская «революция сверху» и крестьянство // Менталитет и аграрное развитие России. С. 247 — 259- Вылцан М. А. Последние единоличники. Источниковая база, историография // Судьбы российского крестьянства. С. 364 — 386, и др.

2 Дэвис Р., Хлевнюк О. В. Вторая пятилетка: механизм смены экономической политики // Отечественная история. 1994. № 3. С. 92 — 108- Мерль Ш. Голод 1932 — 1933 годов — геноцид украинцев для осуществления политики русификации? // Отечественная история. 1995. № 1. С. 49 — 61- Таугер М. Б. Урожай 1932 года и голод 1933 года // Судьбы российского крестьянства. М., 1995. С. 298 — 332- Фицпатрик Ш. Как мыши кота хоронили. Показательные процессы в сельских районах СССР в 1937 г. // Судьбы российского крестьянства. М., 1995. С. 387 — 415- Ее же: Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2001; Таниучи Ю. К истории коллективизации сельского хозяйства в СССР: государство и община // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки / Под общ. ред. А. Н. Сахарова. М., 1996. С. 364 — 372- Уиткрофт С. Г., Дэвис Р. У. Кризис в советском сельском хозяйстве // Отечественная история. 1998. № 6. С. 95 — 109- Маннинг Р. Т. Массовые операции против кулаков и преступных элементов: апогей великой чистки на Смоленщине // Сталинизм в российской провинции. Смоленск, 1999. С. 230 — 254- Ее же: Женщины советской деревни накануне Второй мировой войны. 1935 — 1940 годы // Отечественная история. 2001. № 5. С. 88 — 106- Ее же: Политический террор как политический театр. Районные показательные суды 1937 г. и массовые операции // Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. М., 2004. С. 51 — 70- Уиткрофт С. О.

26 важную роль в формировании и развитии новой отечественной историографии «колхозного строительства».

В региональной историографии ярко проявляются указанные выше тенденции, в особенности актуализация негативных характеристик «колхозного строительства». На Юге России начало переосмысления коллективизации было положено E.H. Осколковым, который на ранее засекреченных материалах осветил голод 1932 — 1933 гг. в Северо-Кавказском крае, убедительно доказав, что важнейшей причиной этой трагедии являлась политика сталинского режима. Он же впервые дал научный анализ проблемы депортации жителей «чернодо-сочных» станиц.1 Положения и выводы E.H. Осколкова были развиты другими исследователями.2 Так, В. В. Криводед доказал, что во время голода 1932 -1933 гг. сталинский режим оказывал материальную поддержку своей социальной опоре в деревне — колхозной администрации и «активистам».3.

H.A. Токарева осветила процесс насильственной деформации социально-экономических отношений в деревне Юга России в 1928 — 1929 гг., обосновав суждение о том, что приток крестьян в колхозы в данное время зачастую являлся не свидетельством признания ими достоинств коллективных хозяйств, а реакцией на репрессивные меры сталинского режима.4 Драматичный процесс слома нэпа в деревне Северо-Кавказского края освещал и A.B. Баранов, проанализировавший проблему массового сопротивления казачества и крестьянства Юга Росзерновых балансах и оценках урожайности в СССР в 1931 — 1933 гг. // Трагедия советской деревни. Т. 3. М., 2001. С. 842 — 865- Уиткрофт С. О демографических свидетельствах трагедии советской деревни в 1931 -1933 гг. // Трагедия советской деревни. Т. 3. М., 2001. С. 866 — 887-. Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917 — 1938. M., 2001; ОкудаХ. Самообложение сельского населения в 1928 — 1933 гг.: к вопросу о последнем этапе русской крестьянской общины // XX век и сельская Россия. Российские и японские исследователи в проекте «История российского крестьянства в XX веке» / Под ред. Хироси Окуда. Токио, 2005. С. 153 — 191.

1 Доклад E.H. Осколкова о голоде 1932 — 1933 гг. за «круглым столом» на тему «Коллективизация: истоки, сущность, последствия» //История СССР. 1989. № 3. С. 47−51- Осколков E.H. Голод 1932/ 1933. Хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае. Ростов н/Д., 1991; Его же: Трагедия «чернодосоч-ных» станиц: документы и факты // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 1993. № 1−2. С. 3−23.

2 Тархова Н. С. Участие Красной Армии в заселении станицы Полтавской зимой 1932 / 1933 г. (по материалам РГВА) // Голос минувшего. 1997. № 1. С. 38 — 42- Алексеенко И. И. Наказание голодом // Родная Кубань. 2002. № 3. С. 33 — 36- Чернопицкий П. Г. Голод 1932 / 1933 гг. на Кубани // Родная Кубань. 2002. № 3. С. 26 — 32- Кокунько Г. В. «Черные доски» // Кубанский сборник. Т. 1.2006. С. 210 — 224.

3 Криводед В. В. История села Львовского на Кубани. Краснодар, 2002. С. 62 — 63.

4 Токарева H.A. Деформация социально-экономических отношений в станицах и селах СевероКавказского края в 1928 — 1929 гг.: Дис.. канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1994.

27 сии политике «чрезвычайщины».1 В других работах также получил обоснование факт широкого сопротивления крестьянства, казачества и даже членов ВКП (б) политике насильственной коллективизации2, что шло вразрез с доминировавшими в советское время утверждениями, будто «колхозному строительству» противились лишь кулаки и неустойчивая часть жителей села. В целом в этих и других работах коллективизация трактуется как политика, осуществлявшаяся методами террора и приведшая к социальному надлому крестьянства, огромным человеческим жертвам и подрыву аграрного производства.3.

Историографический анализ четвертого этапа позволяет выявить тенденцию повышения внимания ученых к социально-политическим аспектам коллективизации, в ущерб аспектам организационно-экономическим, что, собственно, и составляет содержание «колхозного строительства». Одно из немногих исключений — выполненная на материалах Ставрополья монография H.A. Мальцевой, в которой, в частности, освещается процесс создания колхозов-гигантов.4.

С.И. Линец в своей представительной монографии, основанной на солидной источниковой базе, осветил один из самых сложных этапов в развитии колхозной системы Юга России — начальный период Великой Отечественной войны. Исследователем был убедительно обоснован вывод о том, что Баранов A.B. Социальное и политическое развитие Северного Кавказа в условиях новой экономической политики: (1921 — 1929 гг.). СПб., 1996; Его же: Многоукладное общество Северного Кавказа в условиях новой экономической политики. Краснодар, 1999.

2 Осколков E.H. Голод 1931 / 1932. С. 49 — 51,57 — 63- Кислицын С. А. Вариант Сырцова. Из истории формирования антисталинского сопротивления в советском обществе в 20 — 30-е гг. Ростов н/Д., 1992; Его же: Государство и расказачивание. 1917; 1945 гг. Ростов н/Д., 1996; Алексеенко И. И. Репрессии на Кубани и Северном Кавказе. Краснодар, 1993; Его же: Коллективизация и казачество Кубани в 1929 — 1933 гг. // Проблемы истории казачества: Сб. ст. Волгоград, 1995. С. 236 — 248- Кочура Д. В. Коллективизация в СССР: «раскрестьянивание» деревни // Вестник Ставропольского университета. Вып. 4.1996. С. 62 — 66- Кропачев С. А. Большой террор на Кубани. Драматические страницы истории края 30 — 40-х гг. Краснодар, 1993; Кругов А. И. Ставропольский край в истории России (1917; 1941 гг.). Ставрополь, 1996; Кущетеров P.M. Советское крестьянство в условиях тоталитаризма. Черкесск, 1995; Его же: Аграрная политика Советского государства. 1917; 1991 гг. (на материалах Северного Кавказа): Дис.. докт. ист. наук. Ставрополь, 1997; Ишнин A.B. Партийно-государственная политика в сельских районах Ставрополья, Кубани и Дона: историко-политический и теоретический аспекты (1928 -1934 гг.): Автореф. дис. канд. ист. наук. Ставрополь, 1997; Козлов А. И. М. А. Шолохов: Времена и Творчество. По архивам ФСБ. Ростов н/Д., 2005.

3 Шаповалов В. А., Игонин A.B. Аграрная политика советского государства на Ставрополье в середине 30-х годов // Ставропольская земля в прошлом и настоящем: Материалы научной конференции. Ч. 2. Ставрополь, 1998. С. 83 — 87- Серогодский H.A., Сытник К. В. Особенности продовольственного кризиса 1936 г. на Кубани // Историческое регионоведение Северного Кавказа — вузу и школе. Славянск-на-Кубани, 1999. С. 64 — 67- Кругов А. И., Шевченко И. А. Крестьянство и власть на Ставрополье в 1930 — 1950;е годы // Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии. Ставрополь, 2001. С. 199 — 203.

4 Мальцева H.A. Очерки истории коллективизации на Ставрополье. СПб., 2000.

28 накануне гитлеровской оккупации коллективные хозяйства региона функционировали достаточно эффективно.1 В постсоветской региональной историографии данное исследование является одним из немногих, где детально анализируются вопросы реализации колхозной системой своих высоких мобилизационных способностей в условиях перестройки аграрной экономики на военный лад.

Отдельно следует упомянуть работы, посвященные вопросам теории «колхозного строительства», актуальность которых возрастает в условиях «концептуальной неопределенности», 2 сложившейся сегодня в сфере исследования коллективизации. Ведь они закладывают теоретические основы дальнейших исследований коллективизации, определяют направления и перспективы исторического моделирования «колхозного строительства». В данном случае отметим исследования A.B. Баранова и Т. А. Булыгиной.

В монографии A.B. Баранова анализируется многоукладность, под которой автор, солидаризуясь с отечественными специалистами (в том числе с представио телями действовавшего в 1970;х гг. «нового направления»), понимает «всеобъемлющее состояние, имевшее не только экономические, но и социальные, политические, ментальные проявления».4 По справедливому замечанию A.B. Баранова, слом нэпа означал ликвидацию многоукладное&trade-. Данное положение является принципиально важным для исследователей «колхозного строительства», поскольку с таких позиций процесс коллективизации можно трактовать как ликвидацию многоукладных отношений деревни Юга России, а в коллективизированном селе выявить остаточные компоненты многоукладное&trade- (о чем пишет ряд ученых5), что и составляет предмет нашего исследовательского внимания.

1 Линец С. И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942 — октябрь 1943 гг.). Ростов н/Д., 2003.

2 Красильников С. А. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930;е годы. M., 2003. С. 27.

3 См., например: Гефтер М. Я. Многоукладность — характеристика целого // Вопросы истории капиталистической России: Проблема многоукладное&trade-. Сб. ст. Отв. ред. В. В. Адамов. Свердловск, 1972. С. 83- Никольский С. А. Аграрная экономика, сельская общность и проблема социально-экономических укладов // Вопросы философии. 2001. № 12. С. 16−27.

4 Баранов A.B. Многоукладное общество Северного Кавказа. С. 22.

5 См.: Безнин М. А., Димони T.M. Аграрный строй в России в 1930 — 1980;х годах (новый подход) // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 31- Они же: Процесс капитализации в российском сельском хозяйстве 1930 — 1980;х годов // Отечественная история. 2005. № 6. С. 106.

В работах Т.А. Булыгиной1 разрабатываются положения «Новой локальной истории», под которой понимается «изучение истории региона, в данном случае Северного Кавказа, в исследовательском поле общероссийской истории, с позиций междисциплинарного подхода».2 «Новая локальная история» предоставляет исследователям возможность четко определить региональную специфику, которая в ряде случаев серьезно опосредовала преобразования, инициированные Центром. В том числе данное теоретическое направление позволяет выявить специфические проявления «колхозного строительства», предопределенные условиями Юга России.

Итак, на протяжении постсоветского этапа историографии проблемы, отличающегося поливариантными интерпретациями, существенно изменились подходы к осмыслению коллективизации, был закрыт ряд лакун темы (в основном социально-политических). При этом историографический анализ позволяет констатировать снижение исследовательского интереса к «колхозному строительству» в целом (следствие того, что «с 1990 г. общественный интерес к коллективизации заметно упал"3) и к вопросам модернизации сельского хозяйства в 1930;х гг. — в частности. Производственно-экономические аспекты модернизации сельхозпроизводства, рассматриваемые в историческом ключе (механизация, развитие агротехники и т. п.) проигрывают в привлекательности таким острым вопросам, как «раскулачивание», репрессии против жителей села, голод 1932 -1933 гг. и пр. Но без анализа производственно-экономических аспектов невозможно создание детальной картины функционирования колхозной системы.

В целом анализ историографии коллективизации и развития колхозной деревни в конце 1920;х — начале 1940;х гг. позволяет утверждать, что ряд важных вопросов данной темы не получил в работах южнороссийских исследователей полного, всестороннего и объективного освещения. В их числе:

1 См.: Маловичко С. И., Булыгина Т. А. Современная историческая наука и изучение локальной истории // Новая локальная история. Вып. 1. Новая локальная история: методы, источники, столичная и провинциальная историография: Материалы первой Всероссийской Интернет-конференции. Ставрополь. 2003. С. 3 — 11- Булыгина Т. А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. А. Н. Еремеевой, А. Ю. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 27 — 34.

2 Булыгина Т. А. Историческая антропология. //Человекна исторических поворотахXX века. С. 27.

3 Мерль Ш. Взгляд с Запада на советскую историографию коллективизации сельского хозяйства // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки / Под общ. ред. А. Н. Сахарова. М., 1996. С. 376.

— глубинные ретроспективные характеристики коллективизации как политики, осуществляемой российским государством с целью подчинения общества государственной власти;

— интерпретации коллективных хозяйств в их «сталинском» варианте с привлечением новых материалов (производственный потенциал, роль в деле модернизации аграрного производства и пр.), специфика социального статуса колхозников;

— формы, методы и конкретные проявления социального конфликта, в состоянии которого находились сталинский режим и значительная часть крестьянства в конце 1920;х — начале 1940;х гг.;

— остаточные элементы многоукладности в различных сферах жизни коллективизированной деревни (социально-экономическое устройство, культура, коллективная психология);

— роль и значение личных подсобных хозяйств (ЛПХ) в жизни колхозников и в сфере аграрного производства;

— динамика и специфика положения такой группы сельского населения, как единоличники.

Источникоеую базу исследования составляют архивные материалы, опубликованные сборники документов (статистических материалов, нормативных актов, информационных сообщений различных органов и т. д.), сочинения и тезисы докладов и выступлений большевистских лидеров, пресса, эпистолярные источники, мемуары и воспоминания.

В работе использованы архивные материалы, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве экономики (РГАЭ), в Центрах документации новейшей истории Ростовской области (ЦЦНИ РО) и Краснодарского края (ЦЦНИ КК), в Государственном архиве новейшей истории Ставропольского края (ГАНИ СК), в Государственных архивах Ростовской области (ГАРО), Краснодарского (ГАКК) и Ставропольского (ГАСК) краев, в Таганрогском (ТФ ГАРО) и Шахтинском.

ШФ ГАРО) филиалах Государственного архива Ростовской области. В целом использованы архивные материалы в объеме 49 фондов и более чем 300 дел.

Прежде всего отметим материалы РГАСПИ. В частности, среди многообразных документов делопроизводства ЦКВКП (б) (ф. 17), удалось обнаружить обстоятельные доклады руководства Северо-Кавказского края о ходе коллективизации, в которых содержатся уникальные сведения о единоличниках. В личном фонде И. В. Сталина (ф. 558) отложились противоречивые свидетельства современников о «колхозном строительстве».

В РГАЭ хранятся материалы Центрального статистического управления СССР (ф. 1562): сводные годовые отчеты колхозов, итоги переписей скота, сведения о динамике и экономических параметрах хозяйств колхозников и единоличников, бюджеты колхозников. Архив «Крестьянской газеты» (ф. 396) содержит письма колхозников и единоличников, содержащие ценные сведения о повседневной жизни колхозной деревни Юга России.

В ЦЦНИРО содержатся документы Северо-Кавказского (ф. 7), Азово-Черноморского (ф. 8) краевых комитетов ВКП (б) и Ростовского областного комитета ВКП (б) (ф. 9), в которых отражены процессы разработки и реализации аграрной политики в конце 1920;х — начале 1940;х гг. Аналогичны по содержанию документы Краснодарского (ЦЦНИ КК, ф. 1774-а) и Орджоникидзевского (Ставропольского) (ГАНИ СК, ф. 1) крайкомов ВКП (б), Ростовского областного (ГАРО, ф. р-3737) и Краснодарского краевого (ГАКК, ф. р-687) исполкомов советов депутатов трудящихся, горсовета г. Таганрога (ТФ ГАРО, ф. р-165).

Хранящиеся в ЦЦНИ РО материалы политсектора Северо-Кавказского и Азово-Черноморского крайзу (краевого земельного управления) (ф. 166) представлены сводками и отчетами ОГПУ и политотделов МТС, содержащими огромное количество информации о самых разных сторонах жизни деревни Юга России: от экономики до внутрисемейных отношений. С этими материалами сравнимы по информативности документы из фондов Северо-Кавказского краевого (ГАРО, ф. р-1185) и Кубанского окружного (ГАКК, ф. р-226) управлений Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Помимо прочего, материалы дан.

32 ных фондов позволяют воссоздать картину крестьянского сопротивления коллективизации и негативным компонентам колхозной системы. В этом отношении к ним близки документы местных органов власти Ростовской области периода нацистской оккупации, на основе которых представляется возможным выделить и обосновать такой метод крестьянского протеста, как коллаборационизм (ШФ ГАРО, ф. р-636, р-681, р-795, р-796, р-797, р-924, р-925).

В ГАНИ СК сконцентрированы материалы Орджоникидзевского крайкома профсоюза рабочих МТС Юга и Центра СССР (ф. р-1016) и Пятигорского горкома профсоюза рабочих МТС и батрачества (ф. р-1157), содержащие массу сведений о профессиональном уровне, возрасте, настроениях механизаторов Юга России. По содержанию к ним близки хранящиеся в ГАРО документы Северо-Кавказского краевого отделения Всесоюзного центра МТС (Трактороцен-тра) (ф. р-2562) и Северо-Кавказского краевого управления зерновых МТС (Крайзернотрактора) (ф. р-2573).

Среди материалов государственных архивов Дона, Кубани и Ставрополья следует отметить документы краевых земельных управлений СевероКавказского, Азово-Черноморского (ГАРО, ф. р-1390) и Орджоникидзевского (ГАСК, ф. р-2395) краев. Здесь сосредоточены постановления, инструкции, переписка крайзу, сведения о колхозах, МТС, хатах-лабораториях, колхозных инспекторах по качеству и другие документы, отражающие процесс модернизации аграрного производства в 1930;х гг. Не менее информативны документы Северо-Кавказского краевого союза сельскохозяйственных коллективов (Крайколхозсоюза) (ГАРО, ф. р-2399).

Значительный массив информации о динамике численности колхозов, хозяйств колхозников и единоличников, поголовья скота, парка сельхозмашин и пр. содержится в делах статистических управлений Ростовской области (ГАРО, ф. р-4034), Ставропольского (ф. р-1886) и Краснодарского (ф. р-1246) краев, а также Азово-Черноморского краевого управления народнохозяйственного учета (ГАРО, ф. р-98), Азово-Черноморской (ГАРО, ф. р-2443) и Краснодарской (ГАКК, ф. р-1378) краевых плановых комиссий.

Важными источниками являются указы, постановления, распоряжения партийных и советских органов разных уровней, материалы и резолюции пленумов ЦК, решения совещаний высшего партийного и советского руководства, нормативно-правовые акты, на основе которых регулировалась жизнь коллективных и крестьянских хозяйств, а также донесения, отчеты и докладные записки органов госбезопасности. Масса такого рода источников содержится в сборниках документов и материалов, изданных в советскую1 и постсоветскую эпоху, 2 в том числе и на Юге России.3.

В работе использовались материалы прессы. Центральная пресса представлена 20 журналами («Коллективист», «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», «На аграрном фронте», «На стройке МТС», «Советская агрономия» и др.), газетами «Правда» и «Социалистическое земледелие». Список региональных изданий включает 8 журналов («Северо-Кавказский край», «Колхозный путь», «Колхозница» и т. д.) и 16 газет («Молот», «Большевик», «Орджоникидзевская правда» и др.).

1 Важнейшие решения по сельскому хозяйству за 1938; 1946 гг. М., 1948; Директивы КПСС и советского правительства то хозяйственным вопросам / Сост. В. Н. Малин, A.B. Коробов: В 4-х т. Т. 1.1917 — 1928 гг. M., 1957; Т. 2. 1929; 1945 гг. М., 1957; КПСС в резолюциях ирешениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1898- 1953. 7-е изд. В 2-х ч. 4. 2. М., 1953; История колхозного права. Сборник законодательных материалов СССР и РСФСР. 1917; 1958 гг. / Сост. Н. Д. Казанцев, B.K. Григорьев, А. И. Волков, E.H. Колотинская, Г. В. Иванов, A.B. Смирнов. Т.1.1917;1936. М, 1959; Т. 2. 1937;1958. М., 1959.

2 Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927 — 1932 гг. / Под ред. В. П. Данилова и H.A. ИвницкогоСост. В. П. Данилов, H.A. Ивницкий, С. А. Иникова, М. Е. Колесова, Т. Ф. Павлова, Е. А. Тюрина. М., 1989; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы в пяти томах. 1927; 1939 / Сост. В. Данилов, М. Кудюкина, Н. Глущенко, Т. Голышкина, Л. Денисова, Ким Чан Чжин, М. Колесова, С. Красильников, В. Михалева, Н. Муравьева, А. Николаев, Е. Осоки-на, Т. Привалова, Н. Тархова, М. Таугер, А. Федоренко, Е. Хандурина, Т. Царевская. Т. 1. Май 1927; ноябрь 1929. М., 1999; T.2. Ноябрь 1929;декабрь 1930. М, 2000; Т. З. Конец 1930; 1933. М., 2001; Т. 4. 1934; 1936. М., 2002; Т. 5. Кн. 1. 1937. М., 2004; Кн. 2. 1937 — 1939. М., 2006; Советская деревня глазами ВЧКОГПУ — НКВД: Документы и материалы / Сост. Л. Борисова, В. Данилов, Н. Перемышленникова, Н. Тархова, Т. Голышкина, С. Мякиньков, Ю. Разбоев, Т. Сорокина, Е. Степанова. 1918; 1939. T.2. 1923 — 1929. М., 2001; Т. З. Кн.1. 1930 -1931. М., 2003; Кн. 2. 1932 — 1934. М., 2005; Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930 — 1940: В 2-х кн. Кн. I / Отв. ред. H.H. Покровский. M., 2005; Кн. II / Отв. ред. H.H. Покровский, В. П. Данилов, С. А. Красильников, Л. Виола. М., 2006.

3 Наш край. Из истории советского Дона: Документы. Октябрь 1917 — 1965 / Отв. ред. А. Г. Беспалова. Ростов н/Д., 1968; Коллективизация сельского хозяйства на Кубани. 1918 — 1927 гг.: Сб. документов и материалов / Под ред. С. Ф. Таращенко, A.H. ТрубицынойСост. H.C. Вертышева, Э.М. Ефимова-Сякина, В. Ф. Латкин, A.A. Прохорова. Краснодар, 1959; Коллективизация и развитие сельского хозяйства на Кубани (1927 — 1941 гг.): Сб. документов и материалов / Под ред. И.И. АлексеенкоСост. Н. С. Вертышева, Э.М. Ефимова-Сякина, В. Ф. Латкин, A.A. Прохорова. Краснодар, 1981; Коллективизация сельского хозяйства на Северном Кавказе (1927 — 1937 гг.) / Под. ред. П. В. Семернина и E.H. ОсколковаСост. Н. С. Вертышева, М. Я. Левина, A.A. Прохорова. Краснодар, 1972; Краснодарский край в 1937 — 1941 гг. Документы и материалы / Сост. A.M. Беляев, И. Ю. Бондарь, В. Е. Токарев. Краснодар, 1997.

Особой группой источников выступают произведения и материалы выступлений политических и государственных деятелей: В. И. Ленина, И. В. Сталина, С. М. Кирова, Н. И. Бухарина, М. И. Калинина, Я. А. Яковлева, A.A. Андреева, Б. П. Шеболдаева и др.

Наиболее малочисленной группой источников являются мемуары и воспоминания. Отметим дневник демобилизованного красноармейца A.M. Варан-кина, переселившегося в 1933 г. в станицу Динскую на Кубани, выдержки из которого опубликовал в 1991 г. краевед А. Павлов.1 Также в работе использованы воспоминания В. М. Молотова (записанные Ф. Чуевым), председателя, а одного из кубанских колхозов 3.0. Кияшко, ряда сельских тружеников Юга России, опубликованных в номерах распространяемой на Юге России газеты «Крестьянин» за 2000 — 2004 гг.3.

Эпистолярные источники представлены как опубликованными письмами крестьян и казаков, 4 так и посланиями, обнаруженными нами в архивных фондах. В последнем случае можно назвать письмо «крестьян хутора Красюковки, Донской области, Черкасского округа» «товарищам Рыкову, Бухарину и Томскому» (ноябрь 1929 г.) — письмо «100 человек колхозников» сельхозартели «Советский пахарь» Кропоткинского района Северо-Кавказского края В. М. Молотову (10 ноября 1931 г.), направленное тому же адресату письмо бывшего «красного партизана», члена ВКП (б) Комарова (2 августа 1932 г.).

Комплексный подход в использовании различных групп источников, их источниковедческая критика позволили получить значительный объем разнообраз.

1 Павлов А. Записки переселенца // Советская Кубань. 1991. 18 января.

2 Кияшко З. О. Года колхозной жизни. Литературная запись Г. Новогрудского, А. Дунаевского. Краснодар, 1953; Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева М., 1991.

3 Тимошкин В. Город сталинских шалашей. Из воспоминаний раскулаченного // Крестьянин. 2000. №№ 15, 16- Ткаченко Н. В. Как загоняли в колхоз // Крестьянин, 2000. № 31- Тимошенко В. История сторожа Михаила Егорыча // Крестьянин. 2000. № 44- Гритчин Н. Человек без паспорта // Крестьянин. 2000. № 45- Карпов В. Лишенец (рассказ Лаврухина Поликарпа Ивановича) // Крестьянин. 2002. № 35- Никоненко Г. К. Хутор Савоськин в реке времен // Крестьянин. 2003. № 14- Ткаченко Н. Выкорчеванные с корнем // Крестьянин. 2003. № 15- Карпов В. Лихолетье // Крестьянин. 2003. № 23- Сокольский Э. Забытый уклад // Крестьянин. 2004. № 18.

4 День нашей жизни. Очерки. Статьи. Заметки. Письма. Документы. (15 мая 1940 г.). Ростов н/Д., 1940; Крестная ноша. Трагедия казачества. Ч. I. Как научить собаку есть горчицу. 1924 — 1934 / Сост. В. С. Сидоров. Ростов н/Д., 1994; Письма во власть. 1928 — 1939. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям / Сост. А. Я. Лившин, И. Б. Орлов, О. В. Хлевнюк. М., 2002; Теп-цов Н.В. В дни великого перелома. История коллективизации, раскулачивания и крестьянской ссылки в России (СССР) в письмах и воспоминаниях: 1929 — 1933 гг. М., 2002.

35 ной и достоверной информации. На этой основе было произведено всестороннее и объективное освещение проблемы развития колхозной деревни Дона, Кубани и Ставрополья в конце 1920;х — начале 1940;х гг.

Целью исследования является анализ коллективизации и процессов развития советской колхозной деревни, рассматриваемых на примере Дона, Кубани и Ставрополья в контексте фрагментарной модернизации, осуществленной в СССР в «сталинскую» эпоху.

Реализация цели осуществляется путем решения основных задач:

— дать концептуальное обоснование и указать сущностные положения частно-исторической теории фрагментарной модернизации, с позиций которой, на наш взгляд, возможно осуществить адекватное научное объяснение преобразований, осуществленных в конце 1920;хначале 1940;х гг.;

— выделить сущностные характеристики и особенности процесса и результатов коллективизации с позиций частно-исторической теории фрагментарной модернизации;

— провести анализ понятийно-категориального аппарата научных исследований, посвященных интересующей нас теме, и осуществить корректировку и дополнение данного аппарата;

— осветить организационно-хозяйственное развитие коллективных хозяйств Юга России, выявить и проанализировать факторы, оказывавшие определяющее влияние на данный процесс;

— раскрыть такие важнейшие направления модернизации аграрного производства, как механизация и развитие агротехники, указать особенности и факторы их осуществления на Юге России, сформулировать результаты;

— исследовать жизнедеятельность единоличников, представлявших особую социальную группу коллективизированной деревни, которая синтезировала в себе черты традиционного доколхозного крестьянства и новации, привнесенные в жизнь деревни коллективизацией;

— осуществить анализ функционирования личных подсобных хозяйств колхозников как важного компонента (наряду с единоличниками) крестьянского уклада в советской коллективизированной деревне;

— определить причины, формы, методы и периодизацию перманентного социального конфликта, в состоянии которого находились определенная часть советского крестьянства и сталинский режим в процессе осуществления насильственной коллективизации. Дать периодизацию перманентного социального конфликта;

— рассмотреть на материалах Юга России проявления и результаты крестьянского сопротивления власти в конце 1920;х — начале 1940;х гг.

Объектом исследования является совокупность социально-экономических отношений, возникающих в аграрном секторе экономики России и рассматриваемых в историческом контексте.

Предмет исследования — многоплановые трансформации аграрного производства и социальное развитие крестьянства Юга России как особой группы российского общества в конце 1920;х — начале 1940;х гг., в условиях осуществленной в данное время фрагментарной модернизации.

Теоретико-методологическая база работы основывается на принципах историзма, системности, всесторонности и объективности, ориентирующих ученого на исследование событий и явлений минувшей реальности во всей их сложности, противоречивости, взаимной обусловленности, в полном соответствии со спецификой эпохи. Говоря о подходах к исследованию проблемы коллективизации, отметим, что в условиях теоретико-методологического плюрализма постсоветской отечественной исторической науки ученые используют различные приемы и способы познания прошлого. Многие специалисты стремятся применять те или иные методологические подходы в их совокупности, поскольку каждый из них обладает собственными достоинствами. Наше исследование также основано на синтезе ряда методологических подходов. Использован ряд положений фор-мационного подхода, в рамках которого представляется возможным рассмотреть особенности такой социальной группы, как крестьянство, осветить ее место и.

37 роль в обществе, проанализировать специфику аграрной экономики. В то же время использовался цивилизационный подход, позволяющий изучить материальную и духовную культуру, структуры повседневности села, коллективное сознание крестьянства.

Основой же теоретико-методологической базы работы является теория модернизации. Учитывая, что в отношении России эта теория нуждается в существенной корректировке, нами была предложена частно-историческая теория фрагментарной модернизации, с позиций которой и осуществлялся анализ коллективизации и ее последствий.1.

В работе применялись как общенаучные, так и специально-исторические методы исследования. Сравнительно-исторический метод позволил установить общие и специфические компоненты доколхозного и колхозного укладов в аграрной сфере, традиционное и новаторское содержание аграрной политики большевиков на протяжении 1930;х гг. Историко-генетический метод применялся для определения устойчивых тенденций в сфере взаимоотношений государственной власти и крестьянства, предопределивших особенности насильственной коллективизации «по-сталински». При помощи метода ретроспективно-логической реконструкции удалось, в частности, воссоздать присущую населению колхозной деревни ментальную картину окружающей действительности. Метод контент-анализа использовался для поиска смысловых единиц с целью установления количественных показателей того или иного явления, имевшего место в жизни коллективизированной деревни.

Новизна представленной работы состоит прежде всего в предложенном подходе к исследованию коллективизации как одного из важнейших компонентов фрагментарной модернизации, осуществленной в Советском Союзе в конце 1920;х — начале 1940;х гг. На основе критического анализа массива конкретно-исторических материалов разработаны положения частно-исторической теории фрагментарной модернизации, представляющей Развернутое изложение частно-исторической теории фрагментарной модернизации дано в монографии: Бондарев В. А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни: история преобразований в сельском хозяйстве и эволюция крестьянства в конце 20-х — начале 50-х годов XX века на примере зерновых районов Дона, Кубани и Ставрополья: Монография / Отв. ред. А. П. Скорик. — Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2005. С. 64 — 111.

38 собой центральное звено теоретико-методологической базы исследования. Кроме того, в работе:

1. Путем комплексного анализа источников установлены взаимосвязанные аспекты коллективизации (социокультурный, социально-политический, социально-экономический, организационно-технический) как единой государственной политики, имеющей внутреннюю логику, четкие цели и задачи, и осуществляемой в контексте фрагментарной модернизации. Проанализированы мероприятия сталинского режима в рамках каждого из данных аспектов, их положительные и негативные результаты.

2. Осуществлен концептуально-теоретический анализ понятийно-категориального аппарата, применяемого при исследовании проблемы коллективизации и развития колхозной деревни в период с конца 1920;х до начала 1940;х гг. С позиций частно-исторической теории фрагментарной модернизации внесены существенные коррективы в имеющийся набор понятий и терминов. Предложена новая трактовка понятий «коллективизация», «коллективное хозяйство», «колхозное крестьянство» и т. д.

3. Выявлены и проанализированы важнейшие направления модернизации сельхозпроизводетва в СССР в конце 1920;х — начале 1940;х гг., в качестве которых выступают механизация, развитие агротехники, распространение среди крестьян научных знаний и пр. Обосновано суждение, что модернизация была затруднена ускоренностью коллективизации и негативными компонентами колхозной системы (бюрократизацией управления колхозами, трудовой апатией работников, и пр.). В итоге к концу 1930;х гг. не удалось достичь комплексной механизации сельхозпроизводства, а в сфере агротехники в начале десятилетия наблюдались проявления регресса.

4. Доказано, что результатом коллективизации стало формирование колхозного крестьянства как особой социальной группы советского общества (квазисословия), помещенной в дисциплинарное пространство социалистического аграрного сообщества (возвращающего колхозников в историческую модель податного сословия), отличающейся специфическими социальными характеристиками и же.

39 стко регламентированной моделью сельскохозяйственного производства, созданной и контролируемой государством. На материалах Юга России проведен анализ квазисословных прав и обязанностей колхозного крестьянства в СССР.

5. Обосновано мнение о том, что с момента начала коллективизации сталинский режим и значительная часть российского (советского) колхозного и единоличного крестьянства находились в состоянии перманентного социального конфликта, длившегося вплоть до начала 1940;х гг. и отличавшегося на Дону, Кубани и Ставрополье острыми формами. Предложено новое видение социального конфликта между крестьянством и советской властью как единого непрерывного процесса, формы и методы которого могли меняться на протяжении исследуемого времени, но неизменными оставались причины и суть, поскольку противостояние между селом и сталинским режимом было вызвано коллективизацией и подпитывалось негативными компонентами колхозной системы. Разработана периодизация перманентного социального конфликта, классификация форм и методов крестьянского сопротивления практикуемой сталинским режимом политике социальной агрессии.

6. На основе конкретно-исторических материалов получило обоснование утверждение, что в коллективизированной деревне Юга России (как и всего СССР) в 1930;х гг. сохранялось состояние многоукладности, пусть и в пережиточной форме. Компонентами многоукладных социально-экономических отношений выступали колхозы, хозяйства единоличников и личные подсобные хозяйства колхозников. Доказано, что в социально-экономическом плане состояние многоукладности отличалось высокой эффективностью, поскольку сочетание возможностей различных укладов позволяло решать многообразные задачи, непреодолимые для отдельно взятых укладов.

7. Проведен анализ положения хозяйств единоличников и личных подсобных хозяйств колхозников Дона, Кубани и Ставрополья, понимаемых как остаточный элемент многоукладности в колхозной деревне. Выявлены системные характеристики единоличников как особой социальной группы в рамках коллективизированной деревни. Представлена основанная на хозяйственно.

40 экономических критериях, качественно отличающаяся от советской, классификация единоличных хозяйств. Разработана классификация ЛПХ колхозников, которые в предшествующей историографической традиции практически не дифференцировались.

В нашей работе мы намерены отстаивать ряд принципиальных сюжетов, из числа которых, в соответствии с заявленной целью и задачами исследования, следует особо выделить несколько положений:

1. Преобразования, осуществленные в Советском Союзе на протяжении «сталинской» эпохи, в комплексе могут быть охарактеризованы как фрагментарная модернизация. Фрагментарная модернизация является особой разновидностью «догоняющей» модернизации, характерной для России вне зависимости от того, какую историческую эпоху мы имеем в виду. Применительно к «сталинской» эпохе речь идет о неполных, частичных преобразованиях, осуществленных советским государством (при активной эксплуатации ресурсов и потенциала советского общества, но часто против желания последнего) в наиболее важных, с точки зрения государственной власти, сферах жизни страны. Фрагментарная модернизация осуществлялась государством традиционными средствами, и потому многие мероприятия имели обратный вектор развития, то есть были направлены на возрождение досоветских социально-экономических и общественно-политических институтов и норм (что соответствующим образом сказывалось и на сфере общественного сознания). Тем не менее в целом «сталинская» модернизация не являлась «консервативной» и была направлена на «осовременивание» страны.

2. Коллективизация представляла собой один из важнейших компонентов фрагментарной модернизации и имела все отличительные характеристики последней. Коллективизацию следует рассматривать как комплекс взаимосвязанных аспектов: социокультурного, социально-политического, социально-экономического, организационно-технического. Каждый из них имел специфические причины, отличительные черты и был направлен на достижение особых результатов. Но в совокупности все аспекты были объединены в одном процес.

41 се с общей логикой, суть которой в следующем: коллективизация — политика социальной агрессии, проводившаяся в целях модернизации социально-экономических структур советской деревни, в интересах государства и традиционными для российской государственности средствами («сверху»), среди которых одним из важнейших являлось насилие над обществом.

3. Как один из важнейших компонентов фрагментарной модернизации коллективизация привела к совершенно противоположным, но тем не менее объединенным общей логикой и неотделимым друг от друга результатам. Положительными, прогрессивными результатами коллективизации являлись: развитие в деревне систем здравоохранения, образования, социальной помощи, обеспечение сельского хозяйства научными знаниями, техникой, специалистами, создание крупных, техническии энерговооруженных форм аграрного производства, достаточно эффективно реализующих задачу обеспечения продовольственной стабильности и безопасности страны. Но прогрессивные изменения были достигнуты в значительной мере путем восстановления и усиления реалий прошлых эпох: отчуждения работников от средств производства, внеэкономического принуждения как стимула аграрного производства и пр. Причем восстановление указанных реалий существенно ослабляло эффект достигнутых новаций. В социальном плане результатом коллективизации стало формирование в новых исторических условиях колхозного крестьянства как тяглово-податного квазисословия, наделенного специфическими правами и обязанностями, среди которых важнейшей являлось служение якобы патерналистскому государству.

4. Коллективизация была объективно направлена на унификацию форм организации аграрного производства и всей жизни деревни. Однако под влиянием целого ряда факторов (ускоренность коллективизации, сопротивление крестьянства, экономические расчеты и предпочтения правительства и т. д.) процесс «колхозного строительства» в данном отношении не был завершен, хотя аграрный культ колхоза в сознании общества заложить удалось: ведь сталинские колхозы обманчиво напоминали традиционную для России и весьма привлека.

42 тельную для россиян крестьянскую общину. Состояние колхозной деревни Юга России и в целом всей страны в 1930;х гг. по-прежнему сохраняло черты многоукладное&trade-, хотя уже не столь четко выраженные. Основными компонентами многоукладности являлись колхозы, единоличники, Л! IX колхозников, причем каждый из этих элементов не только сам являлся самостоятельным укладом, но и имел определенную внутреннюю структуру. Все эти формы аграрного производства и сельского жизнеустройства сосуществовали друг с другом, искали и находили собственные социально-экономические ниши, позволявшие им эффективно и с пользой для общества функционировать.

5. В исторической перспективе колхозное крестьянство представало в виде транзитивной социальной общности, вектор развития которой был направлен по пути преобразования в сообщество наемных сельскохозяйственных рабочих. Но в «сталинскую» эпоху подобного рода трансформации были далеки от завершения, поскольку для них не существовало подготовленной почвы в самой деревне, коллективизированной насильственно. Эта ситуация нашла отражение одновременно как в положении и жизнедеятельности колхозного крестьянства, так и в его коллективной психологии. Личность колхозника синтезировала в себе как традиционные черты сознания (коллективизм, патернализм, отношение к труду в колхозе как к «барщине» и пр.), так и новации (возросший уровень социальной рефлексии вследствие неизмеримо повысившегося уровня грамотности, ощущение или хотя бы желание ощущать себя гражданином Советского Союза и пр.).

6. Коллективизация привела к противостоянию сталинского режима и значительной части крестьянства. Учитывая специфику и длительность противостояния, мы полагаем возможным говорить о наличии в конце 1920;х — начале 1940;х гг. перманентного социального конфликта между советской деревней и властью. Формы и методы крестьянского сопротивления были различны. Но они равно основывались на социальном отчуждении и, сосуществуя и последовательно сменяя друг друга, свидетельствовали о сохранении конфликтности и напряженности во взаимоотношениях власти и крестьянства, в том числе крестьян и казаков Юга России.

Практическая значимость исследования. Материалы диссертационной работы использовались автором в процессе преподавания спецкурсов «История и культура донского казачества», «История и культура народов Северо-Кавказского региона», читаемых на протяжении ряда лет в Южно-Российском государственном техническом университете (Новочеркасском политехническом институте) (ЮРГТУ (НПИ)). Содержание и выводы настоящей работы могут быть использованы при подготовке и чтении лекционных курсов по отечественной истории, а также специальных курсов по истории регионов Юга России, аграрной истории, истории российского крестьянства советского периода времени.

Апробация работы. По теме исследования опубликованы три монографии общим объемом 80,75 пл., 33 статьи (16,38 пл.), в том числе 5 статей (1,95 пл.) — в изданиях, рекомендованных ВАК. Совокупный объем публикаций по теме диссертационного исследования составляет 97,13 пл.

Диссертация неоднократно обсуждалась на заседаниях кафедры теории государства и права и отечественной истории Южно-Российского государственного технического университета (ЮРГТУ (НПИ)). Концепция и основные положения диссертационного исследования озвучивались в виде докладов и сообщений на международных, Всероссийских, региональных, межвузовских и вузовских научных чтениях и конференциях. В их числе: «Вторые межрегиональные научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2001), «Четвертые межрегиональные научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2003), «Духовная культура донского казачества: прошлое и современность» (Новочеркасск, 2005), «Динамика нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции» (Санкт-Петербург, 2006), «Дикаревские чтения» (Краснодар, 2006), «Человек на исторических поворотах XX века» (Краснодар, 2006), «Язык в контексте социально-правовых отношений современной России» (Ростов н/Д., 2006), «Лосевские чтения» (Новочеркасск, 2006), «Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления» (Санкт-Петербург, 2006).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Суммируя вышеизложенное, подведем итоги и сформулируем основные выводы нашего исследования.

Октябрь 1917 г. навсегда разделил отечественную историю на досоветский и советский периоды, — настолько серьезны и масштабны были изменения, произошедшие в различных сферах российского общества и государства после прихода к власти большевиков. Однако все трансформации советского времени, как бы многочисленны и глубоки они ни были, не могли устранить цивилизационную специфику России, обусловленную геополитическим местоположением, культурой, менталитетом населения нашей страны. Специфика эта продолжала оказывать определяющее влияние на развитие советского общества, в том числе и на процесс модернизации Советской России и всего СССР. А модернизация являлась, без преувеличения, ключевым понятием, определяющим состояние советского общества и государства. СССР в 1920;х — 1930;х гг. находился в состоянии непрерывной модернизации, преследовавшей задачи и коренного переустройства всех сфер жизни страны в соответствии с большевистской (марксистской) идеологической доктриной, и повышения военно-технической мощи советского государства, находящегося во враждебном окружении. Причем, модернизация, как и на протяжении предшествующих исторических эпох, являлась «догоняющей», призванной подтянуть СССР к уровню развитых стран Запада, чтобы обеспечить свою собственную безопасность.

Модернизация, развернутая в СССР, и на Юге России в том числе, по своим целям, методам, субъектам, ее осуществлявшим, во многом напоминала досоветские этапы преобразований, а зачастую была практически им идентична. Как и ранее, субъектом советской модернизации, осуществленной в 1930;х гг., являлось государство («партия-государство») в лице правящей верхушки, осознающей реальную расстановку сил в мире и формулирующей стратегию развития страны на ближайший период. Цель модернизации заключалась в ускоренном достижении экономического и, в особенности, во.

695 енно-политического паритета с ведущими державами мира, что достигалось путем эксплуатации сил и ресурсов общества (вне зависимости от его готовности и желания участвовать в преобразованиях). Для скорейшего и беспрепятственного осуществления модернизации власть ужесточала давление на общество и подчиняла его себе путем не только прямых репрессий, но и восстановления ряда досоветских институтов, таких, как крепостное право. Одновременно подавлялся протест общества, не желавшего добровольно отказываться от прав и свобод, завоеванных в ходе революций и гражданской войны (какими бы иллюзорными данные права и свободы ни были в условиях большевистского режима).

Перечисленные сущностные характеристики советской модернизации 1930;х гг. позволяют трактовать ее как модернизацию фрагментарную, то есть частичную или неполную, сопровождающуюся в ряде случаев обратными изменениями (обратный вектор развития). В основном усилия реформаторов были направлены на развитие экономики и военного дела, в связи с чем в этих сферах удавалось достичь наиболее заметных результатов. В свою очередь, реформы в экономике влекли за собой определенные социальные изменения: так, индустриализация сопровождалась урбанизацией, численным ростом рабочего класса и пр. В то же время формирование структур гражданского общества, «осовременивание» общественного сознания и другие подобные трансформации явно запаздывали, что объяснялось не только пониженным вниманием реформаторов к данным сферам, но и затрудненностью их реформирования в связи с воссозданием традиций, норм и институтов предшествующих эпох (а сам факт реанимации досоветских институтов, как уже отмечалось, объяснялся в первую очередь потребностями ускоренной модернизации). Воскрешенные традиции, как правило, внешне отличались определенным своеобразием в соответствии с духом конкретной исторической эпохи, но внутренняя их суть оставалась неизменной.

Тем не менее, хотя нередко осуществленные в «сталинскую» эпоху преобразования реанимировали реалии досоветских эпох (особенно в сфере государ

696 ственного и общественно-политического устройства), в целом вектор развития в ходе фрагментарной модернизации (и с объективной, и с субъективной точки зрения) был устремлен вперед. Ведь даже модернизация экономики сама по себе влекла соответствующие новации в сфере социальных отношений, образования, культуры и сознания (по крайней мере, коллективной психологии). А вряд ли возможно отрицать тот факт, что советская модернизация не ограничивалась «инструментальным» характером, но была направлена и на создание нового типа человека, «новых людей» (другое дело, что эта задача была выполнена лишь частично, вследствие специфики большевизма как идеологии, вобравшей в себя массу традиционных взглядов и представлений российского общества).

На наш взгляд, советская модернизация 1930;х гг. не может считаться незавершенной, поскольку ее творцы изначально не рассматривали общественно-политическое устройство западного общества как идеал, к которому следует стремиться. Прямые заимствования мыслились преимущественно в экономической и военно-технической сферах, но копировать западное (капиталистическое) общество с присущей ему психологией, моралью, гражданско-правовыми отношениями, большевики не собирались. Советский Союз шел по собственному пути, который мыслился как социалистический, но на деле оказался имперским, традиционным для России.

Коллективизация сельского хозяйства, осуществленная в СССР (и на Юге России, в частности) в конце 1920;х — 1930;х гг., представляла собой один из важнейших компонентов фрагментарной модернизации и, более того — одно из ее условий (ведь без коллективизации невозможно было изыскать средства для осуществления другого важнейшего направления советской модернизации 1930;х гг. — индустриализации). В ходе реализации политики коллективизации проявились и неполнота, фрагментарность преобразований, и обратный вектор развития, и, — устремленность вперед, к состоянию модерна.

Рассматриваемая в контексте широких преобразований, коллективизация приобретает вид многопланового, многоаспектного явления отечественной истории, в котором были тесно переплетены и негативные, и позитивные.

697 черты. Причем негатив и позитив коллективизации не противоречили друг другу, но примирялись и объединялись общей логикой, присущей данной политике. Логика эта заключалась в том, что, коллективизация, будучи государственным делом, преследовала в первую очередь государственные, но не крестьянские интересы. Ускоренное техническое перевооружение колхозов должно было быть куплено ценой разорения крестьянства, вынужденного оплачивать советскую модернизацию «потом и кровью» (если пользоваться первоначальным вариантом названия романа М. А. Шолохова «Поднятая целина», отвергнутым цензорами), то есть непосильным трудом и сокращением своей численности за счет репрессированных, умерших, ушедших в города. Поэтому, рассматривая коллективизацию как единый процесс, мы не вправе разграничивать ее негативные и позитивные результаты.

В социокультурном плане коллективизация представляла собой комплекс мер, направленных на разрешение непримиримых противоречий между идеологическими установками большевиков (мелкокрестьянская стихия отвергалась теоретиками марксизма-ленинизма как источник капитализма, выход виделся в кооперировании крестьянства и создании коллективных хозяйств) и социально-экономическими процессами в нэповской деревне, где преобладали индивидуальные крестьянские хозяйства, шла фермеризация и капитализация определенной части этих хозяйств. Во время коллективизации противоречия между большевистской идеологией и социально-экономической реальностью были устранены насильственным путем. Была ликвидирована свобода выбора форм хозяйствования, уничтожено индивидуальное крестьянское землепользование и кооперация, доминирующей формой организации аграрного производства стали коллективные хозяйства, в большинстве случаевсельскохозяйственные артели (хотя в национальных автономиях Северного Кавказа некоторое время акцент делался на создание ТОЗов).

Кроме того, коллективизация являлась наиболее мощным из предпринятых большевиками ударом по традиционной крестьянской культуре, которая в силу своей локальности, замкнутости, ориентированности на сохранение и.

698 воспроизведение в неизменном виде базовых ценностей вступала в непримиримое противоречие с большевистским цивилизаторством и мессианством. Отсюда — борьба с «религиозным дурманом», закрытие церквей, гонения на сельских священников и верующих, «раскрестьянивание», стремление сгладить культурно-бытовые и мировоззренческие противоречия между городом и деревней, подстроить село под образец города (но не наоборот!) с его техницизмом, удаленностью от природы. В итоге одним из важнейших негативных результатов коллективизации стал кризис крестьянской ментальности, повлекший за собой не только резкое снижение эффективности колхозного производства, но и рост экологических проблем.

Социально-политический аспект коллективизации заключался в устранении российского крестьянства (и казачества, игравшего важную роль на Юге России, несмотря на расказачивание, инициированное большевиками с 1919 г.) как общественно активного слоя, демонстрировавшего после революции и гражданской войны чрезмерно высокую самостоятельность и в большинстве своем не желавшего идти на жертвы ради ускоренного осуществления модернизации. Локальные крестьянские «миры» в России претендовали на автономию от государства и стремились сохранить завоеванную в ходе революций и гражданской войны свободу. С такими настроениями сталинское государство, намеренное осуществить модернизационный рывок, мириться не хотело и не могло. В этих условиях залогом успешности ускоренной модернизации являлась социально-политическая смерть российского крестьянства, и в том числе казачества как части сельского населения.

Путем массовых репрессий, которые начались в деревне (в том числе в селах и станицах Юга России), еще летом 1927 г., путем арестов, высылки или расстрелов «саботажников хлебозаготовок» и «кулаков» данная задача была успешно решена властью. Тем самым помехи на пути коллективизации были устранены, но в то же время крестьянство лишилось наиболее активных, инициативных, хозяйственных и предприимчивых своих представителей («культурников»), способных в других условиях с успехом модернизиро.

699 вать сельскохозяйственную отрасль экономики. Одновременно был осуществлен слом институтов крестьянского самоуправления, что представляется возможным трактовать как крушение и без того хрупких ростков гражданско-правовых отношений в советской доколхозной деревне. Таким образом, коллективизация уничтожила крестьянскую самостоятельность, дабы государство могло без помех эксплуатировать общество ради ускоренного осуществления модернизации страны.

В социально-экономическом отношении «сталинские» преобразования в советской деревне являлись ничем иным, как формированием особого, полностью зависимого от власти тяглово-податного квазисословия, получившего в отечественной историографии наименование «колхозное крестьянство» (на Юге России особой группой в составе «колхозного крестьянства» являлось «колхозное казачество»). Противники коллективизации не единожды (и справедливо) называли результаты данной политики, то есть колхозную систему, «крепостным правом». В постсоветский период все больше специалистов полагает возможным говорить о коллективизации как о фактическом закрепощении российского крестьянства.

Если анализировать проблему с точки зрения теории фрагментарной модернизации, то правомерен вывод, что одним из ведущих направлений «колхозного строительства» являлось именно закрепощение крестьян, ненадолго получивших «землю и волю» после провозглашения новой экономической политики. При этом термин «закрепощение» используется нами не как расхожее выражение из словаря публициста, но обозначает устойчивую, сохранявшуюся на протяжении веков политику российского государства (вне зависимости от того, было ли это Московское государство, Российская империя или Советский Союз времен Сталина), направленную на привлечение потенциала общества к выполнению задач государственной важности. При всех внешних различиях суть данной политики оставалась неизменной на протяжении веков и заключалась в том, что российское государство укрепляло свои позиции, решало многочисленные внутрии внешнеполитические зада.

700 чи путем существенного ограничения «пространства свободы» и последующей постоянной эксплуатации тех или иных слоев общества. Поэтому мы и считаем необходимым без ограничений применять термин «закрепощение» применительно к «сталинской» эпохе как обозначение сути одного из направлений коллективизации.

Во время коллективизации государство вновь поставило себе на службу многомиллионную армию российского крестьянства (в том числе свыше одного миллиона крестьянских хозяйств Дона, Кубани и Ставрополья), которое, как и прежде, должно было нести основные тяготы при модернизации страны. Коллективизация в этом смысле явилась реанимацией тяглово-податной зависимости крестьянства от государства, восстановлением крестьянства как особого тяглово-податного квазисословия.

Основной обязанностью сформированного в ходе коллективизации колхозного крестьянства как тяглово-податного сословия советского государства являлось безусловное и бескорыстное служение государству, его интересам и потребностям. На протяжении «сталинской» эпохи, в условиях модернизации, бремя возлагаемых на деревню повинностей было чрезвычайно тяжелым, в связи с чем материальное положение крестьянства ухудшилось. Невысокий уровень жизни (результат господства в колхозах остаточного принципа распределения средств, высоких налогов и поставок натуральных продуктов, которыми облагались личные подсобные хозяйства колхозников), злоупотребления руководства — все это вызывало рост критических настроений среди колхозного крестьянства, в особенности представителей старших поколений.

В организационно-техническом плане коллективизация представляла собой создание колхозов как крупных форм организации сельскохозяйственного производства, насыщенных техникой и широко использующих в своей деятельности научные разработки в сфере агрономии, животноводства и т. д. Механизация аграрного производства на Юге России в 1930;х гг. прошла три этапа: насыщение сельского хозяйства техникой и тракторным инвентаремсоздание МТС как предприятий, обеспечивающих концентрацию и наиболее эффектов.

701 ное использование технических средствмеханизация отдельных производственных операций в тех или иных отраслях аграрного производства. Причем на всем протяжении десятилетия (за исключением последних лет, когда советская промышленность была ориентирована на удовлетворение нужд армии) государство наращивало поставки тракторов, комбайнов, других механизмов и сельхозинвентаря в аграрный сектор Юга России, — региона, являвшегося житницей страны. В итоге Дон, Кубань и Ставрополье по уровню механизации выходили на первые места среди других краев и областей РСФСР.

Одновременно на Юге России осуществлялись меры по повышению уровня агротехники в колхозах путем массированного применения техники (позволявшей сократить сроки повысить качество производственных операций в земледелии), внедрения правильных севооборотов, соблюдения агротехнических правил, резкого увеличения численности агроспециалистов, формирования кадров колхозных инспекторов по качеству (и вообще жесткого контроля за качеством сельхозработ), создания хат-лабораторий как научно-практических, опытно-исследовательских учреждений, агротехнической учебы колхозников и т. д. Учитывая природно-климатические особенности Дона, Кубани и Ставрополья, затрудняющие занятия сельским хозяйством (засухи, суховеи, холодные малоснежные зимы, подтопление части посевов во время весенних паводков, и т. д.), большое внимание уделялось системе агролесомелиоративных мероприятий. В числе данных мероприятий на Юге России первостепенное значение имели такие, как: обводнение засушливых территорий, лесонасаждение, снегозадержание, осушение заболоченных территорий, обвалование берегов рек с целью ликвидации весенних разливов, и пр.

Особым направлением модернизация аграрного производства являлась перестройка посевных площадей под различными сельхозкультурами, внедрение в производство технических и новых культур, ранее практически не воз-делывавшихся на Юге России. Хотя опыты по возделыванию новых растений предпринимались на Дону, Кубани и Ставрополье и в 1920;х гг., только в ходе коллективизации посевы риса, хлопка, клещевины, кенафа и ряда других но.

702 вых сельхозкультур приобрели промышленное значение. Особое внимание уделялось техническим культурам, в которых остро нуждалась растущая советская промышленность. В итоге к исходу 1930;х гг., по сравнению с досоветским и доколхозным периодами, на Юге России несколько уменьшились посевные площади зерновых колосовых культур (хотя севообороты все равно сохраняли ярко выраженную зерновую направленность), зато резко выросли площади технических и новых культур. На Юге России Краснодарский край превратился в безусловного лидера по производству риса, а Орджоникидзев-ский край лидировал по выращиванию хлопка. Модернизация затронула и сферу животноводства, что выразилось в создании животноводческих ферм, позволявших повысить продуктивность данной отрасли и оптимизировать процессы ухода за скотом, выращивания молодняка и т. п.

Однако, учитывая вышеперечисленные специфические характеристики коллективизации, модернизация аграрного производства осуществлялась государством с гораздо большим трудом, чем подчинение крестьянства власти. Во-первых, следствием политики «раскулачивания» стало устранение из деревни подавляющего большинства крепких хозяев, «культурников», которые могли составить прочную социальную базу модернизации. Во-вторых, уско-ренность коллективизации приводила к постоянному дефициту квалифицированных кадров, без которых было практически невозможно ни эффективно использовать технику, ни соблюдать правила агротехники, ни противостоять неблагоприятным природно-климатическим факторам. В-третьих, процессы механизации, совершенствования агротехники, борьбы с природной стихией и пр. имели, как правило, обезличенный характер, проходили без активного участия сельского социума, который вне своей воли привлекался к модернизации органами власти. Отчужденность большей части крестьянства от преобразований заметно снижала их производственно-экономический и социальный эффект. В итоге в начале 1930;х гг. вместо повышения эффективности аграрного производства наблюдались явления, свидетельствующие о его упадке: снижение уровня агротехники, неудовлетворительное использование.

703 средств механизации, что вкупе с резким сокращением живого тягла повышало удельный вес ручного труда, и т. д.

С социально-экономической (а также идеологической) точки зрения массированное формирование колхозов преследовало еще одну важную задачуликвидацию многоукладности, рассматривавшейся большевиками как основа для развития буржуазных отношений в деревне. Постепенное сокращение численности индивидуальных крестьянских хозяйств приветствовалось сталинским руководством, но одновременно это обедняло социально-экономическую сферу деревни, устраняло возможность альтернатив и снижало эффективность аграрной экономики, в которой постоянно появлялись «бреши», не предусмотренные плановой системой (в частности, слабый учет потребностей населения в продукции садоводства, огородничества и т. д.).

Однако полностью устранить многоукладность коллективизации было не под силу, что объяснялось не только ее ускоренностью, но и организационно-хозяйственной слабостью большинства колхозов (что являлось закономерным следствием государственной налоговой политики, нацеленной на изъятие у сельских производителей максимально возможного количества продукции практически за бесценок). На всем протяжении 1930;х гг. в коллективизированной деревне, наряду с колхозным (колхозно-совхозным) укладом, сохранялся и крестьянский уклад. Важнейшими самостоятельными формами крестьянского уклада являлись хозяйства единоличников и личные подсобные хозяйства колхозников.

И хозяйства единоличников, и ЛПХ не представляли собой однородной массы, но делились на ряд хозяйственных типов. У колхозников это были натурально-потребительские и мелкотоварные хозяйства, у единоличниковпотребительские, наемно-батрацкие, мелкотоварные (предпринимательско-производящие и садово-огороднические) хозяйства и хозяйства примитивно-коммерческого типа. Подобное разнообразие вызывало беспокойство властей, стремившихся ограничить рост мелкотоварных хозяйств путем разнообразных запретительных мер и прямого налогового и административного.

704 давления. Однако, несмотря на усилия власти, даже к исходу 1930;х гг. единоличники и ЛПХ сохранялись в деревне как самостоятельные формы крестьянского уклада. Удельный вес единоличников в деревне к концу 1930;х гг. приблизился к нулю, но все же они еще существовали (причем больше всего единоличников осталось именно в Орджоникидзевском крае, в состав которого входили национальные автономии Северного Кавказа, где процент коллективизации был не столь высок, как в русских районах, преимущественно земледельческих). Что же касается ЛПХ, их позиции не были поколеблены даже после реализации (и в целом по СССР, и в том числе на Юге России), постановления СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 27 мая 1939 г., призванного устранить возможности для хозяйственного роста крестьянских хозяйств.

Будучи комплексным мероприятием, осуществленным «сверху», путем широкого и неразборчивого применения государственного насилия, коллективизация вызвала сопротивление российского крестьянства. Такие достаточно надежные источники, как сводки и отчеты ОГПУ, свидетельствуют о резком количественном росте крестьянских акций протеста и их участников в конце 1920;хначале 1930;х гг. Однако силу крестьянского протестного движения до минимума снижали такие его сущностные характеристики, как неорганизованность, политическая незрелость, дезориентированность и разрозненность крестьянства, отсутствие оружия у жителей села, и т. п.

Данные особенности крестьянского протестного движения препятствуют квалификации его как «крестьянской» или даже «квазикрестьянской» (а уж тем более гражданской) войны. Скорее, можно говорить о перманентном, не стихающем на протяжении десятилетий и вышедшем за рамки «сталинской» эпохи перманентном социальном конфликте, спровоцированном насильственной коллективизацией. Даже на Юге России, где к началу 1930;х гг. было немало активных противников сталинского режима (казаки, зажиточные крестьяне, «бывшие», многие из которых осели в регионе во время гражданской войны, и т. д.), активное сопротивление действиям коллективизаторов продолжалось относительно недолго, и уже с 1933 г. возобладали пассивные.

705 формы протеста. Квалифицируя противостояние власти и доколхозного, а затем коллективизированного крестьянства как перманентный социальный конфликт, представляется возможным увязать в рамках единого процесса разнообразные акции крестьянского сопротивления, дать их классификацию и периодизацию.

Подчеркнем здесь, что конфликт между советским государством (сталинским режимом) и российским крестьянством был вызван в числе прочего и несовпадением темпов преобразований, которых придерживались деревня, с одной стороны, и руководство ВКП (б) и СССР — с другой. Сталинский режим ускорил процесс формирования крупных форм аграрного производства, к чему деревня была не готова (хотя вектор ее эволюции был направлен в ту же сторону). Однако оценивать данный конфликт в таких категориях, как «модернизация» и «контрмодернизация», или «регресс», не представляется возможным. Крестьянство оказывало сопротивление не модернизаторским инициативам власти, а властному давлению. Борьба между российским крестьянством и «партией-государством» (ВКП (б)-СССР) представляла собой противодействие части общества, вкусившей свободы, стремлению власти восстановить существовавшие ранее отношения господства-подданства (реанимировать статус крестьянства как тяглово-податного квазисословия, превратить крестьян в бесправных «подданных» государства).

В рамках такого подхода к осмыслению крестьянского сопротивления коллективизации и негативным компонентам колхозной системы динамика протестного движения жителей деревни в конце 1920;х — начале 1940;х гг. выглядит как чередование этапов обострения и затухания борьбы.

В «предколлективизационный» период (1927; 1929 гг.), когда власть только готовилась к коллективизации, крестьянство и казачество Юга России в основном пыталось приспособиться к изменившимся условиям, надеясь на то, что вскоре все вернется в прежне русло. Когда же коллективизация началась, жители сел и станиц Дона, Кубани и Ставрополья ответили на нее и на властное насилие, которое ее сопровождало, массовым протестом. На протя.

706 жении периода с конца 1929 г. до 1933 г. активные формы борьбы («террористические акты», массовые стихийные и организованные выступления, нередко вооруженные, агитация и пр.) в селах и станицах Дона, Кубани и Ставрополья были широко распространены. Особенно опасны для власти были «контрреволюционные организации», зачастую и в большинстве своем состоявшие из непримиримых противников сталинского режима, причем не только (нередко даже — не столько) из крестьян либо «кулаков», но из «бывших». В то же время массовые стихийные волнения и выступления южнороссийских хлеборобов, хотя и распространенные повсеместно, были не столь опасны для режима вследствие их разрозненности и неорганизованности.

После массовых репрессий и Великого голода, до предела ослабивших протестный потенциал села, активные формы протеста практически исчезают и сменяются пассивными, среди которых преобладали такие, как: уклонение от общественного производства, хищения колхозной продукции, бегство из деревни и т. д. Зачастую, прочем, пассивные методы сопротивления были гораздо эффективнее активных, так как позволяли жителям села добиться поставленных целей с наименьшими потерями. В частности, многие колхозники донских, кубанских, ставропольских сельхозартелей, реагируя на сталинскую налоговую и заготовительную политику (результатом которой являлось обнищание колхозов и мизерная оплата трудодней), стремясь обеспечить свою продовольственную безопасность, расширяли размеры своих ЛПХ и, таким образом, получали необходимые материальные средства и продукты не за счет общественного производства, а за счет личных хозяйств. В итоге колхозники ослабляли свою «крепостную зависимость» от колхозной системы (а в социально-психологическом плане ЛПХ позволяли сохранять многие черты «крестьянственности»). При этом сталинский режим в 1930;х гг. не считал необходимым применять по отношению к таким колхозникам жесткие меры (массовые аресты, тюремное заключение, ссылки), так что, добиваясь значимых для себя целей, они не особенно рисковали.

Только в годы Великой Отечественной войны непримиримые противники сталинского режима и колхозной системы, воспользовавшись агрессией гитлеровской Германии, попытались перейти к активной борьбе. Причем на Юге России в составе коллаборационистов был достаточно высок удельный вес казаков, стремившихся рассчитаться с властью за антиказачьи акции периода насильственной коллективизации. Однако активные коллаборационисты не составляли сколь-нибудь заметной величины в массе сельского населения на оккупированных нацистами территориях СССР, и, в частности, на Юге России. Подавляющее большинство сельского населения, хотя и склонного распустить или хотя бы реформировать колхозы в сторону усиления их кооперативных начал, не поддержало оккупантов. Когда речь шла о спасении Родины, сельские жители Советского Союза (и среди них крестьяне и казаки Дона, Кубани и Ставрополья) забывали о счетах с властью.

Фрагментарная модернизация советской деревни, будучи насильственной и ускоренной, не смогла решить важнейшую задачу, — создать механизмы саморазвития крестьянства, на сей раз советского, и советской же аграрной экономики (колхозно-совхозного уклада). Впрочем, коллективизация и не была направлена на создание таких механизмов, поскольку являлась комплексом мер по подчинению крестьянства диктату власти (колхозы же стали не только аграрными предприятиями, но и средством государственного контроля за жителями села). Но без механизмов саморазвития поддерживать и воспроизводить на качественно новом уровне состояние модерна в аграрной сфере было невозможно. Поэтому, хотя уже к концу 1930;х гг. колхозной системе удалось добиться относительно высоких показателей сельхозпроиз-водства и обеспечить страну минимально необходимым количеством продовольствия, в долговременной перспективе насильственная коллективизация стала источником кризисных явлений в советском сельском хозяйстве.

С одной стороны, созданная в ходе сплошной форсированной коллективизации колхозная система имела целый ряд производственно-экономических достоинств, к числу которых относились достаточно значи.

708 тельный уровень механизации и агротехники, высокие мобилизационные способности, и пр. (нельзя забывать и о важной роли, которую колхозы выполняли в социальной сфере, поддерживая функционирование сельских учреждений здравоохранения, народного просвещения, культуры и быта, помогая престарелым крестьянам, оказывая крестьянским семьям производственную поддержку, например, вспахивая огороды). С другой стороны, мобилизационный, технический, производственный потенциал колхозов зачастую обесценивался бюрократизацией управления колхозной системой, бесхозяйственностью, низкой трудовой активностью колхозников.

В итоге воздействия негативных характеристик колхозной системы проблема продовольственной безопасности СССР в 1930;х гг. не была решена (удалось лишь снизить ее остроту). В постсоветский же период данная проблема обострилось до крайности, что в первую очередь объясняется неразумной политикой так называемых «радикал-реформаторов», которые, искусственно наделяя колхозную систему лишь негативными чертами (не понимая или не желая понимать, что колхозы в то же время играли и важную позитивную роль в жизни деревни), разрушили ее, даже не пытаясь использовать накопленный ею огромный опыт и социально-экономический потенциал. Используя категории, предложенные А. Тойнби, можно сказать, что обострение проблемы продовольственной безопасности представляет собой (вкупе с другими проблемами современной России) очередной Вызов истории, на который должен последовать адекватный ответ.1 Россия должна решить проблему продовольственной опасности, вернее, это просто необходимо в создавшихся условиях. С этой целью необходимо не только отказаться от социально-экономического радикализма, но и стремиться к равноправному сотрудничеству российского государства и свободного (гражданского) общества.

1 Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории // Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории. Сборник. Пер. с англ. 2-е изд. М., 2003. С. 301.