Толерантность как категория политической теории

Со сменой идейной платформы российского государства в его политико-идеологическое оформление началось активное внедрение ряда сложных политико-философских категорий. В начале 90-х годов прошлого века концепты и ценности западного либерализма, интенсивно пересаживавшиеся на российскую почву в качестве идеологем, воспринимались некритично, исключительно позитивно. Полностью чуждые советской системе, они и противостояли ей целыми блоками: так, «рынок» противопоставлялся «плановой экономике», «демократия» — «командно-административной системе», федерализм, понимаемый как «парад суверенитетов», — «тоталитарно-унитарному» государству. Впрочем, на смену эйфории вскоре пришло разочарование, а с ним и понимание того, что, скажем, свободы слова не бывает без той или иной формы цензуры, что рынок не может функционировать без финансового планирования, а властную вертикаль необходимо не только демонтировать, но и укреплять. Словом, началось осмысление и переосмысление категорий, заимствованных из арсенала либеральной теории и идеологии.

До сих пор, однако, почти не подвергается серьёзному научному анализу, не говоря уже об углубленной рефлексии, такая политико-философская категория и одновременно одна из центральных ценностей либерализма, как «терпимость», или «толерантность», становящаяся между тем всё более популярной и не знающей себе равных по востребованности во всех сферах общественно-политической жизни: мотив терпимости, как и сам термин, во многом организует вокруг себя дискурс средств массовой информации, высказывания правозащитников, размышления педагогов, выкладки социальных работников. Сегодня уже все знают о том, что «нужно быть терпимыми», что нисколько не мешает росту экстремизма как в российском обществе, так и во всём мире.

Актуальность исследования.

Данная работа родилась из стремления заполнить пробел, существующий в исследованиях толерантности. При изучении этой категории учёные, чаще всего, рассматривают её как ценность-в-себе или обращаются к ней как к одному из видов исторической политической практики. Настоящее исследование расширяет спектр подходов к толерантности, дополняет «операциональное» видение данной категории. С точки зрения автора диссертации терпимость как таковая не является добродетелью и значима лишь тогда, когда содействует другим важным целям и благам человека, которых нельзя достичь иначе как при условии примирения с существованием различия.

Мы рассматриваем толерантность не как моральную, этическую категорию, не как ценность-в-себе, а как категорию политическую, и в пользу данного предмета исследования можно привести ряд, с нашей точки зрения, веских оснований. Во-первых, современные исследователи, как правило, избегают категориального осмысления толерантности. Во-вторых, труды классиков, за которыми стоят богатые традиции, нуждаются в переосмыслении в соответствии с реалиями Современности: процессы глобализации, массовые трудовые миграции, производство этнических и религиозных идентичностей. В-третьих, кризис либеральной толерантности, который заставляет исследователей обращаться к иным, нелиберальным, её основаниям (скептицизму, функционализму, признанию божественной естественности человеческих различий и мистицизму), в первую очередь ставит вопрос о переосмыслении оснований толерантности в рамках самой либеральной теории.

Разумеется, полностью свободная от морали концепция толерантности не может быть сформулирована. Однако настоящее исследование в большей степени направлено на изучение политических оснований толерантности. Более того, автор убеждён, что в отсутствие оных никакая концепция толерантности не возможна в принципе. Терпимое отношение к группам практикуется лишь тогда, когда исчерпаны ресурсы их подавления. Вполне возможно, что концепция либеральной терпимости не была бы сформулирована Локком, если бы в XVII столетии католики могли уничтожить протестантов (или наоборот). Современная риторика терпимости в отношении ранее маргинализованных групп (трудовых мигрантов, иных видов культурных и/или социальных меньшинств) обусловлена невозможностью большинства в высокоразвитых странах игнорировать их возросшее политическое влияние.

Критическое рассмотрение западного либерального опыта и традиционных для России моделей толерантности (как части мирового опыта) позволило автору при формулировании перспектив российской толерантности избежать как «западнических» устремлений к некритическому заимствованию чужих моделей, так и «почвеннической» теории «особого пути» России.

Степень разработанности проблемы.

За долгую историю философской мысли к теме терпимости обращались многие мыслители. Вот весьма неполный перечень: Святой Августин — в период Поздней АнтичностиБарух Спиноза — в Новое времяМонтескье, Вольтер, Руссо, Дидро — в эпоху Просвещенияиз числа русских философовВладимир Соловьёв, Павел Флоренский и Николай Бердяев.

В процессе исследования либеральной терпимости нами для углубленного изучения были избраны труды трёх классических либеральных авторов: Джона Локка — как зачинателя дискуссии о веротерпимости в ранней Современности, Иммануила Канта — как родоначальника естественно-правового подхода к либеральной толерантности, а также Джона Стюарта Милля — автора её утилитаристской парадигмы. Если труды Джона Локка нередко цитируются в российских работах по толерантности, то обращение к Канту и Миллю не свойственно отечественным исследователям. Исключения составляют статьи Б. Г. Капустина, М. Б. Хомякова (Локк и Милль), О. Ю. Малиновой (Милль), А. К. Судакова (Кант). В то же время для западной политфилософской мысли — углубленная рефлексия текстов этих трёх философов — почти обязательный элемент.

На современном этапе дискуссии наиболее последовательное осмысление категории толерантность представлено в трудах теоретиков трёх различных политико-философских направлений: либерально-деонтологического (Джон Ролз и Рональд Дворкин), мультикультуралистского (Чарльз Тейлор, Майкл Сэндел и Уилл Кимлика) и «солидаристского» (Майкл Уолцер, Юрген Хабермас, С. Бенхабиб). Здесь нам оказались полезны статьи Т. А. Алексеевой, посвящённые теории справедливости Джона Ролза, разграничению публичной и частной сфер в философии Ю. Хабермасаработы Б. Г. Капустина о политической философии (в том числе Локка, Канта, Милля, Д. Ролза и Ю. Хабермаса). Несмотря на множество статей о поликультурности и мультикультурности российского общества, на русском языке почти нет серьёзных теоретических работ, посвященных мультикультурализму как теории и практике (существенным интеллектуальным прорывом в этом отношении являются публикации B.C. Малахова). В то же время в странах, где эта политика является официальной, накоплен обширный, в том числе негативный опыт рассмотрения общества как конгломерата культурных единиц.

В отечественной политической науке тема терпимости крайне популярна на многочисленных исследовательских площадках: в Институте Философии РАН (академик А. А. Гусейнов, под руководством которого была защищена диссертация «Толерантность как этическая категория», и В. А. Лекторский практикуют этический подход), в Уральском МИОНе (Максим Хомяков и др. используют междисциплинарный подход), в Академии управления при Президенте РФ (В.А. Васильев пишет о терпимости к экономическим реформам), в Институте Социологии РАН (где осуществляются многочисленные социологические исследования межэтнической терпимости под руководством Леокардии Дробижевой), в Институте Толерантности Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М. И. Рудомино (где практикуется подход к толерантности с точки зрения соблюдения прав человека), проблемы толерантности не раз поднимались на Ломоносовских чтениях в МГУ (в основном, практиковалось её рассмотрение с позиций социологии и психологии). Однако узко-ценностный подход, характерный для большинства отечественных исследователей терпимости, с точки зрения политической теории представляется нам непродуктивным.

В западных демократиях о толерантности пишут, в основном, в связи с глобальными проблемами современности и кризисом либерализма как политической идеологии. Для данного исследования оказались полезны статьи Джона Грея о постсовременной толерантности, Сэйлы Бенхабиб — о коллизиях политики мультикультурализма в либеральном обществе, переосмысление идей Локка и Милля в исполнении Сьюзен Мендус, работы Герберта Маркузе о репрессивной толерантности, а также статьи таких авторов, как: Ричард Беллами, Бернард Уильяме, Дэвид Хейд, Петер П. Николсон и др.

Объект исследования.

Политические отношения между группами по вопросам доступа к власти и ресурсамгосударственная символическая и дискурсивная политика терпимостисоциально-политические конфликты, интерпретируемые как конфликты культур, конфликты цивилизаций.

Методы исследования — комплексный анализ первичных и вторичных источников, существующих взглядов на проблему, исторический метод, методы сравнений, аналогий и обобщений, эмпирические (наблюдение, описание) методы.

В научной литературе по проблеме мы можем выделить четыре основных исследовательских подхода к теме толерантности:

1. Аксиологический, при котором толерантность воспринимается как «ценность-в-себе» (для Г. Маркузе — «цель-в-себе», для Питера П. Николсона -«благо-в-себе») или, по крайней мере, как одна из ценностей либеральной демократии.

2. Политико-философский идеально-типический, приверженцы которого видят в толерантности некий моральный идеал, к достижению которого обществу необходимо стремиться, толерантность такого подхода — это толерантность «абстрактного нерефлектирующего мы"1 (Джон Ролз и другие представители деонтологического либерализма).

3. Политико-философский онтолого — историцистский, рассматривающий толерантность как определённый способ сосуществования групп в истории (такой метод использовал Майкл Уолцер в своём исследовании, посвящённом пяти режимам толерантности, иногда к нему обращаются другие коммунитаристы и мультикультуралисты, а также все те авторы, которые предлагают обратиться к иным, нелиберальным основаниям толерантности, например, Кэрри Дж. Нидерман, Густав Меншинг).

Этот подход широко представлен и в отечественной исследовательской литературе. На западе его придерживаются, например, британский философ морали Бернард Уильяме, пишущий о толерантности как о невозможной добродетели, но всё же находящий способ некоторого разрешения парадоксов толерантности в утверждении либеральных ценностей, связанных с автономией личности. Борис Капустин назвал такую толерантность толерантностью «ситуированного нерефлектирующего мы», в смысле отсутствия саморефлексии.

4. Политико-философский «ситуированного рефлектирующего мы», в отечественной науке подробно разрабатываемый Борисом Капустиным, на западе его придерживаются Шанталь Муфф и ряд др. политических философов, с опорой на постмодернистский стиль мышления.

Мы будем придерживаться трактовки толерантности в политико-философском смысле границ и условий совмещения разного, а не в житейском смысле терпеливости и притерпелости. В этом смысле толерантность — это единство цели в делах общества без единства убеждений.

Кроме того, в качестве исследовательских парадигм избраны: 1) при рассмотрении традиционного и современного общества — (возможно, несколько устаревший) структурный функционализм Э. Геллнера- 2) в процессе.

1 Использована терминология Б. Г. Капустина из статьи «Что такое политическая философия?» Ч. З — «Полис» № 2 1997. исследования группы как объекта/ субъекта терпимости — социальный конструктивизм Б. Андерсена (основательно разработанный в отечественной литературе В. Тишковым и В. Малаховым).

Цель и задачи исследования

.

Цель диссертационного исследования состоит в осмыслении толерантности как политической категории и предполагает решение следующих задач:

— критический анализ основных теоретических парадигм либеральной толерантности с использованием в качестве вспомогательных инструментов других категорий политической науки (свободы, равенства и справедливости, разума, различия и др.);

— оценка возможностей трёх современных политико-философских теорий толерантности в контексте поиска ответов на вызовы современности;

— осмысление специфики отечественных режимов толерантности и свойственных им теоретических парадигм (примордиального понимания этничности, конструирования коллективного субъекта и воспроизводства риторики национально-освободительной борьбы), а также формулирование перспектив российского общества в сфере межэтнической терпимости.

Новизна исследования проявилась:

1. в прояснении крайне запутанной эпистемологической ситуации, сложившейся относительно понятия «толерантность», рассматриваемого 1) как признание и уважение прав и свобод человека, 2) в качестве отношений господства и подчинения, 3) как явления, противоположного политической нетерпимости, 4) в качестве ценности воздержания от применения своей силы во вред принципиально неприемлемому отклонению во взглядах, действиях, верованиях, 5) как способа отношения к Другому, при котором особенности частной жизни воспринимаются в качестве безразличных вещей и т. д.;

2. в «конфликтном» политико-философском подходе к толерантности, с точки зрения которого толерантность — это не отмена борьбы, не противоположность ей, а ни что иное, как борьба, но в известных границах, которые нельзя определить априорно, поскольку их задает практика борьбы;

3. в рассмотрении либеральной толерантности не только как формы принятия Другого, но и как формы его политического отчуждения вследствие того, что либеральная политическая практика терпимости любым путем (в т.ч. и с помощью подавления) обеспечивает деполитизацию частных различий;

4. в акценте на репрессивность любого режима толерантности, поскольку 1) всякий режим толерантности предполагает навязывание извне идентичности тем, кого затрагивает соответствующая политика, 2) позитивная концепция терпимости стимулирует формирование коллективного субъекта «изнутри», и 3) каждая рассмотренная либеральная версия толерантности предполагает наличие исключённых, а объекты терпимости инкорпорируются на определённых условиях, устанавливаемых доминирующей группой.

Теоретическая и практическая значимость работы.

Проведённое исследование позволяет не только заполнить теоретические пробелы в изучении исторической трансформации идеи толерантности, но и обозначить прикладные перспективы этой категории в условиях поздней современности. В диссертации изучение классических теоретических моделей терпимости пересекается с рассмотрением некоторых современных политических вызовов традиционным концепциям толерантности: борьбы мусульман за право ношения платка представительницами группы в государственных учреждениях светского государства, конфликта групповых и индивидуальных прав в судебной практике современных либеральных стран, политического исключения трудовых мигрантов и др.

Теоретическая значимость работы состоит в дополнении научных представлений о толерантности и развитии её проблемно-теоретического поля.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что её результаты могут быть использованы как в учебном процессе, так и для выработки политических стратегий терпимости и технологий урегулирования социальных конфликтов.

Апробация результатов исследования.

Основные положения и выводы диссертации получили освещение в ряде публикаций, использовались автором при чтении лекций на факультете политологии Государственного университета гуманитарных наук (ГУГН) и факультете журналистики Международного Университета (МУ в Москве). Кроме того, значительную часть материалов, вошедших в текст настоящей работы, диссертантка использовала во время поездок в качестве эксперта Международного института гуманитарно-политических исследований для проведения круглых столов по межэтнической толерантности в 2002;2003 годах в Тверском, Елецком, Волгоградском университетах, Калужском педагогическом институте.

Доклады с изложением основных идей диссертации были сделаны на следующих научных конференциях и симпозиумах:

• Двенадцатом симпозиуме «Пути России: 20 лет перемен» (Москва, МШСЭН, 21−22 января 2005 года).

• Международных Кантовских чтениях (Москва, МГИМО, 25−26 июня 2004 года).

• Международной конференции «Переосмысляя СовременностьRethinking Modernity» (Москва, МГУ-МГИМО — МИГПИ, 25−28 октября 2002 г.).

• Научной конференции молодых обществоведов «Векторы развития современной России» (Москва, МВШСЭН, 19−20 апреля 2002 г.).

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании сектора Истории политической философии Института философии РАН. Структура исследования.

Работа состоит из введения, трёх глав, заключения и списка литературы. Диссертация включает три рабочие гипотезы:

Общие выводы.

Взгляд на терпимость через призму политико-социального даёт в руки политолога эффективный аналитический инструментарий для разграничения в массе так называемых «культурных конфликтов» различных типов социальных проблем, что позволяет избегать некорректных сравнений, неправомерных обобщений и выявлять политические спекуляции.

Так, после погромов в ноябре 2005 года, учинённых во Франции потомками иммигрантов — выходцев из арабских стран, в российском политическом пространстве актуализировались рассуждения, как о жёстком контроле иммиграции, так и о просветительских программах, способствующих укреплению терпимости. При этом аналогию проводили между гражданами — получателями социальных пособий во Франции и находящимися вне правового поля нелегальными трудовыми мигрантами в России.

Аналитические выкладки, приведённые в диссертации, позволяют увидеть как существенные различия между французским и российским сценарием развития событий, так и то, что разговорами о терпимости маскируется уклонение от принятия мер по заключению миграционного процесса в рамки правового поля, обусловленное нежеланием лишиться прибылей от рабского труда. Нагнетание мигрантофобий в данном контексте тоже предстаёт политической спекуляцией, поскольку сохранение существующего положения дел чревато отнюдь не переносом «французского сценария» на российскую почву, а эскалацией русского шовинизма.

Для того чтобы не воспитать поколение погромщиков, которое, не имея желания работать, будет вымещать собственную социальную неполноценность на тех, кого сможет выделить по фенотипическим признакам в категорию «Других», на тех, кто «лишил их работы», российским властям сегодня нужно заниматься не столько просветительскими программами, сколько трудоустройством отнюдь не иностранной рабочей силы (решая социально-экономические проблемы сопредельных государств), но безработной российской молодёжи в регионах, в том числе и в форме привлечения на работу в столицу с предоставлением общежитий и соблюдением трудового законодательства РФ.

Итоги работы.

Основное практическое значение идеи толерантности заключается в том, что она может положить предел некоему нестерпимому политическому насилию. Политическая практика либеральной терпимости неразрывно связана с «изобретением» приватности в ранней Современности. Терпимость — это такой способ отношения к «Другому», при котором особенности частной жизни воспринимаются в качестве безразличных вещей. Другой — это тот, кто включен в общий с «нами» мир, но в чем-то отличается от «нас». Группа Других становится объектом толерантности тогда, когда она способна бросить обществу политически значимый вызов. Культурная самобытность в современном обществе сама по себе не является источником конфликта. Источник нетерпимости — культурализация социальных проблем в процессе конкуренции за ресурсы. Чисто рационалистическая (конфликт материальных интересов) интерпретация группового конфликта не учитывает иррациональную сторону этого феномена, борьбу за символический капитал (символы престижа и легитимность положения) в ущерб экономическому процветанию. Узко ценностный подход, акцентирующий внимание на конфликте норм, упускает то, что сами по себе ценностные различия — не являются источником конфликта.

Любая версия толерантности предполагает «согласие» относительно каких-то норм в данном обществе, которые по существу и определяют границы толерантности (нельзя терпеть тех, кто нарушает эти нормы). У Локка и других теоретиков «общественного договора» и «естественного права» (вплоть до Ролза) это согласие представлено рационалистически, т. е. как сознательное одобрение неких норм «здраво» и «автономно» мыслящими существами. Отсюда — опасения нарушения такого согласия или, напротив, как у Милля, оптимизм относительно того, что здравая дискуссия всегда развеет ошибки и заблуждения и т. п. Существует и иная (консервативная) точка зрения, в соответствии с которой «согласие» не рационально. Обычаи определяют то, что мы воспринимаем в качестве «нормального», даже когда (рационально) считаем это «несправедливым». Этот сюжет — перспектива дальнейшего исследования, в данной работе он затрагивает, в основном, российскую политическую практику, а на теоретическом уровне подробно не раскрывается. Такая избирательность обусловлена тем, что те вызовы Современности, о которых идёт речь в данной работе, в основном обусловлены массовыми трудовыми миграциями, а также иными глобализационными процессами, разрушающими «нормальный», обычный контекст сосуществования.

Рациональная версия морального консенсуса предполагает, что распространение толерантности на те группы, которые ранее были исключены из политического диалога, автоматически ведёт к появлению у них обязанностей. Например, иммигрантам вменяется принятие господствующей системы моральных императивов. Четкое различие, существующее между различными этапами политического включения (от претензии на членство через гражданское инкорпорирование вплоть до политического членства), согласуется с нашей гипотезой о том, что концепт обязанностей является неотъемлемой частью любой системы права.

В работе говорится о двух конфликтующих системах ценностей, условно названных «традиционной» и «современной». В первой высока ценность рода (этнической группы), она базируется на клановости, восприятии должности (статусной позиции) как источника повышения материального благосостояния («власть-как-собственность», «должность-как-доходноеместо»). Для достижения высокого статуса и разрешения возникающих конфликтов в такой системе принята практика «бакшиша», укрепляющая институт клановости. Вторая (или «современная») система ценностей опирается на безличные законы, декларирует равный доступ к статусным позициям и требует от занимающих таковые служения закону и исполнения долга. Эти системы остро конфликтны. Благодаря феномену коррупции традиционная система ценностей разрушает современную, а в ходе модернизации традиционных сообществ происходит обратный процесс. Идея толерантности и концепт особых коллективных прав позволяют традиционной ценностной системе паразитировать на современной, получая дополнительные ресурсы и укрепляя групповую идентичность.

Когда в современном индустриальном либерально-демократическом обществе представители какой-либо из этнических групп добиваются высоких постов именно благодаря предоставлению этим обществом равных возможностей всем своим членам, но затем, используя обретённый статус, включают каналы продвижения соплеменников, характерные для традиционного общества (особенно, если такая стратегия приводит к ощутимым экономическим выгодам для группы в целом), это нередко становится причиной социальных конфликтов, интерпретируемых как этнокультурные. (Такая тенденция в большей мере справедлива для России.) В том случае, когда вновь прибывшие начинают требовать для себя иной, собственной правовой системы (такой процесс мы наблюдаем в Европе), вообще рвётся классическая нить, связующая общество в единое целое, становится невозможным совместное существование в едином политическом пространстве. В работе последовательно отстаивается точка зрения, что борьба за признание в конечном итоге ведётся ради изменения принципов распределения социального капитала.

В качестве Евразии Россия на практике уже давно столкнулась с проблемой существования плюралистического общества. Та социальная ткань («многообразие народов»), из которой формировалось российское общество, представляла собой различные нормативные системы, не способные к самопроизвольному сращиванию. Поэтому условием их целостности стала российская государственность, легитимность которой была обусловлена единственно сохранением порядка (как антитезы локализму и хаосу), подразумевающего соединение разнородных традиций и культур. Государственность в качестве нормативного порядка совмещалась в российской истории с деспотизмом. В ходе трансформации режима в начале.

1990;х годов остро встал вопрос о выборе путей дальнейшего развития России, при рассмотрении которого правящей элите не удалось преодолеть дихотомию империи и европейской либеральной государственности, поставить вопрос о выборе «третьего пути». Однако сам факт отсутствия либеральных традиций на постсоветском пространстве внёс коррективы в осуществление реформ. Ввиду отсутствия в Российской Федерации отличного от государственности нормативного порядка, «возвращение» государства не заставило себя ждать и произошло уже через 10 лет после начала либеральных реформ.