История Восточной Пруссии и калининградской области в отечественной и зарубежной историографии XX — начала XXI века

Актуальность темы

исследования определяется её непосредственной связью с целым комплексом узловых проблем исторического развития Восточной Пруссии и Калининградской области в XX — начале XXI века. Прежде всего, это участие национальных историографий в обосновании послевоенной карты Европы и региональной интеграции.

Другой важной проблемой является формирование новой интеллектуальной традиции в отечественной историографии истории Восточной Пруссии и Калининградской области после 1991 года. Внутри данной проблематики необходимо проследить степень влияния со стороны немецкой, польской и литовской исторической науки. Отсутствие подобных изысканий привело к разделению научно-исследовательского поля и к редукции исследуемой проблемы, существенно усложнило дальнейшее продвижение исследований. Все это обусловлено тем, что ранее единый в политическом и культурном отношении регион — Восточная Пруссия, по решению стран-победителей поделенный на три части (город Кенигсберг и его окрестности стали частью РСФСР, Вармия и Мазурский край — Польши, а Мемель оказался частью сегодняшней независимой Литвы) стал объектом рассмотрения различных национальных историографий.

Тема диссертации имеет принципиальное значение и для понимания особенностей политических процессов, протекавших в регионе с 1945 г., ведь интерес к изучению истории Калининградской области, как части бывшей немецкой провинции Восточная Пруссия обнаружился с момента присоединения этого региона к СССР после окончания Второй мировой войны .

Компаративный аспект актуальности диссертационного исследования определяется возможностью сравнительного анализа историографических концепции в отечественной и зарубежной историографии истории Восточной Пруссии и Калининградской области ХХ-ХХ1 вв.

Избранная тема исследования органично сочетается с насущной задачей развития современной историографии, главным условием которой является расширение проблематики исследования и соответственно круга используемых источников.

Объектом исследования является отечественная и зарубежная историография истории Восточной Пруссии и Калининградской области XXначала XXI в. В отдельных случаях объектом исследования будет являться историографическое содержание школьных учебников, издававшихся как в Польской республике, Литве так и в СССР (Российской Федерации) в середине XX-началеXXI в.

Предмет исследования. Предметом исследования является изучение роли советской историографии в обосновании интеграции восточной части Пруссии в состав СССР, а также процесс формирования новой исторической памяти и интеллектуальной традиции, связанной с изменением национального состава изучаемого региона. Предмет исследования составляют — рассмотрение процессов эволюции оценок прошлого Восточной Пруссии и Калининградской области в отечественной историографии советского периода (1945;1991) и этапы становления принципиально новых концептуальных подходов в отечественной и зарубежной историографии (1991;2008).

Хронологические рамки были определены исходя из специфики развития региона и хода исторического процесса. В качестве отправной точки для отечественной историографии избрана дата 1945 г. (год вхождения Восточной Пруссии в состав СССР).

Для зарубежной историографии отправной точкой избран 1918 г. Верхняя граница хронологических рамок определена 2008 г. В некоторых случаях в диссертации используются источники более раннего времени, поскольку целый ряд норм и положений можно прояснить лишь ретроспективно, при обращении к истории Пруссии и всей Восточной Европы XIIXIX в.

Что касается географических рамок, то они включают в себя как Восточную Пруссию в целом, так и ёё периферийные регионы, отошедшие к Польше и ЛССР после 1945 г. Обоснованность подобного разделения выражена в географической близости данных регионов и их общем прошлом.

Цель исследования. Проследить основные тенденции развития отечественной и зарубежной историографии XXначала XXI в. сквозь призму рассмотрения ключевых проблем истории Восточной Пруссии и Калининградской области, а также обозначить эволюцию во взглядах и оценках представителей основных течений и направлений историографической мысли. Задачи исследования:

— проанализировать основные подходы к истории Восточной Пруссии и Калининградской области в советской историографии 1945;1991 гг.

— проследить эволюцию в оценках прошлого Восточной Пруссии и Калининградской области в трудах отечественных историков 1991 -2008 гг.

— выявить степень участия национальных историографии в процессе интеграции территорий бывшей немецкой провинции Восточная Пруссия.

— рассмотреть содержание школьных учебников и проследить изменение авторских позиций во взглядах на историю Восточной Пруссии и Калининградской области.

Методологическаяосноваисследования. В основу историографического анализа используемых источников был положен принцип научной объективности и историзма, являющийся основополагающим в исторической науке. Одним из основных методов в диссертационном исследовании был сравнительно-историографический метод, а также историко-системный, которые помогли рассмотреть во взаимосвязи все факторы, влияющие на формирование и развитие различных исторических концепций в историографии.

Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:

1. Впервые в практике историографических исследований проведен комплексный анализ зарубежной (польской, немецкой, литовской) и отечественной историографии по истории Восточной Пруссии и Калининградской области. Это позволило более полно охватить весь спектр затрагиваемых проблем, а также сравнить теоретико-методологические подходы.

2. Проанализированы процесс участия польской, литовской и советской исторической науки в обосновании послевоенной карты Европы. Особое внимание уделено проблемам историографической интерпретации хода региональной интеграции в Восточной Европе. Проведенный анализ позволил по-новому взглянуть на интеграционные процессы, происходящие в современном мире.

3. Рассмотрены и впервые определены пути развития и эволюции политических идей и концептуальных подходов в польской историографии XX — начала XXI века, связанные с изучением истории Восточной Пруссии.

4.Проведен сравнительно-историографический анализ основных положений отечественной и зарубежной историографии по вопросам изучения истории Восточной Пруссии и Калининградской области ХХ-ХХ1 вв.

5. По-новому рассмотрено влияние политических и социально-экономических факторов на формирование историографической ситуации вокруг проблем истории Восточной Пруссии и Калининградской области.

6. Одной из ключевых проблем современной историографии является проблема формирования массового исторического сознания. Ведущая роль в этом процессе принадлежит школьной истории. Поэтому одной из приоритетных задач исследования было рассмотрение содержания учебников сквозь призму отражения в них истории Восточной Пруссии и Калининградской области.

Историография: Современную отечественную историографию истории Восточной Пруссии и Калининградской области в нашей стране можно условно разделить на три крупных направления: 1) довоенная история Восточной Пруссии (наполеоника, королевство Пруссия, Семилетняя война в Пруссии и участие русских войск). 2) послевоенная история Восточной Пруссии и Калининградской области (переселенческая политика, совместное проживание россиян и немцев, становление и образование области, политика советских властей, пропаганда и цензура в послевоенные годы, история советского общества). 3) история Кенигсберга — Калининграда (сохранение исторического наследия, Кенигсберг в средние века и новое время, топонимика и история города, современный Калининград в изменившихся геополитических реалиях).

Несмотря на то, что отдельные темы истории Восточной Пруссии и Калининградской области все-таки попали в поле зрение и советских и российских исследователей, целостного труда, описывающего современный уровень историографии вопроса у нас в стране нет. С конца XX века, появилось сразу несколько работ, иллюстрирующих заявленную проблематику. Попытки историографического анализа в 90-е годы XX века принадлежат таким учёным как С. Гальцова [140, С.495−505], Г. В. Кретинин [47,С. 19−22], В. И. Кулаков [52,С. 128−136]. В процессе дальнейшей разработки появились исследования, иллюстрирующие не только текущее состояние историографии, но и являющиеся первыми попытками осмысления всего накопленного багажа 1945;2001 гг.

В начале XXI в. целый ряд теоретико-методологических проблем поднят в исследованиях немецких историков Э. Матгеса [60, С.81−148] и П. Вёрстера [282,С.566−586]. Тему оценок истории Восточной Пруссии и советской историографии послевоенного времени можно найти в работе Ю. В. Костяшова [44,С.7−76]. Специализированный и тематический анализ историографии истории Восточной Пруссии и Калининградской области содержится в ряде работ, опубликованных в последнее время в нашей странеПанченко A.A. [71,С.218−224−72,С.115−122]. Косвенно, сведения о российской историографии Восточной Пруссии (в рамках средневекового государства Немецкого ордена) можно найти в исследовании В. И. Матузовой и В. В. Гончарова [145,С. 107−115]. Также информацию о сегодняшнем уровне развития историографии проблемы можно получить из известного коллективного труда «Очерки истории Восточной Пруссии», очерк, написанный калининградскими учёными В. Н. Брюшинкиным, В. И. Гальцовым, Ю. В. Костяшовым, Г. В. Кретининым, В. Н. Масловым, В. П. Прокопьевым, В. В. Сергеевым [68]. В последние годы появились исследования, затрагивающие польскую историографию проблемы — [14, С.136−143].

Затрагивая польскую историографию проблемы, следует отметить, что в ее рамках уже сложилась определенная историографическая традиция, объединенная под заглавием «западные и северные земли Польши» или «возвращенные земли». Интерес к истории Восточной Пруссии и т.н. «возвращенным землям» проявился сразу после окончания второй мировой войны и прояснения вопроса о западной границе Польше и ее территориальных приобретениях. Здесь можно отметить работы А. Клафковского [182−183], Г. Лябуды [195−196]. Позднее концепция получила продолжение у таких историков как Я. Ясинский [170−177], В. Корч [191], Я. Мишталь [215], С. Осековский [224], З. Романов [239], Р. Траба [258−259]. Отдельно рассмотрен школьный и дидактический аспект историографии — М. Вагиньска-Маржец [267]. При этом, стоит отметить, что и отечественная историография в последние годы включила концепцию «возвращенных земель» в орбиту исследовательского интереса [34].

В начале XX века у истоков формирования ягеллонской концепции в польской историографии стояли такие известные исследователи, как представители «краковской» школы — - Ф. Конечный [188], О. Халецкий [155 159], В. Конопчиньский [189], В. Каменецкий [180], В. Урусчак [263]. Позднее ягеллонская идея получила прописку в работах таких историков как Г. Ловмянский [201], М. Воланский [277−278]. Довольно глубоко изучен аспект школьного знания и трансляции ягеллонской идеи на страницах учебниковХ. Дылягова [133], Х. Войчик-Лаган [265].

Пястовская концепция представлена в польской историографии довольно полно. Однако основной пик интереса к ней пришелся на 1918;1920 гг., а интерес сохранился до 1945 г., когда она стала частью концепции «возвращенных земель». В разное время к ней обращались — С. Закревский [274−277], К. Баранский [105], Р. Гродецкий [149−151], С. Кетшиньский [181], К. Вилиньский [273]. Основа идеи, поддерживаемой перечисленными историками — земли на севере и западе, были колонизированы Польшей еще в период средневековья, что подтверждают данные источников о политике польских князей на Балтике и в Силезии.

Соблюдая основополагающие принципы исторического исследования необходимо сказать также несколько слов о немецкой и литовской историографии проблемы, так как Восточная Пруссия это бывшая немецкая провинция, а Литва получила одну их периферийных частей этого регионаМемель.

Немецкая историография довоенного времени была пропитана духом национал-социализма и находилась под жестким идеологическим прессом. Историки рассматривали Восточную Пруссию как житницу, хранительницу немецких порядков. Особое внимание уделялось средневековой истории региона и истории Немецкого ордена (Э.Машке [210−212]). Велись дискуссии с польскими историками, сторонниками пястовской идеи о происхождении польских князей (Г.Хаусдорф [160]), о характере колонизации Пруссии (стоит отметить, что подобные дискуссии продолжаются и до сих пор), форсировано шли исследования над немецкой колонизацией Пруссии [212]. Однако вместе с тем идет активная публикация источников и актового материала по истории Пруссии. В 1939 г. выходит второй том собрания документов «Preu?ischen Urkundenbuch», охватывающий материалы за 1309−1335 гг.

Послевоенное время принесло не только переосмысление всего историографического опыта немецких исследователей, но поставило перед историками ряд «неудобных» вопросов. Речь идет о депортации (HeM."Vertreibung") немецкого населения из Восточной Пруссии. В разное время вопросы депортации в историографии затрагивали — Марциан Г. 209], Вёрстер Щ280−284], В. Бентц [124], Гауниц Л. 123]. И это был настоящий прорыв, снятие табу. Однако основной вектор исследований был направлен на предвоенную историю региона, так как политическая ситуация была довольно напряженной.

Дальнейшая работа немецких историков проходит в университетах и в рамках комиссий, аккумулировавших ресурсы и исследовательский потенциал. Особую помощь оказывали т.н. «землячества», объединение людей, для которых Восточная Пруссия когда-то была домом. Большое количество мемуаров, беллетристики, биографических данных появлялось на полках библиотек [109−243−265]. Современную немецкую историографию истории Восточной Пруссии можно представить как динамичную, активно развивающуюся дисциплину. Благодаря совместной работе с российскими коллегами, удалось вывести исследования на совершенно новый методологический уровень и организовать совместную работу над изучением широкого круга тем. В исследованиях немецких историков Э. Матгеса [213−214] и П. Вёрстера [284] анализируется отечественная историография проблемы, дается определенное сравнение исследовательского поля в России и Германии, вноситься общеевропейский контекст. При этом приводятся, на мой взгляд, точные слова Берта Хоппе «Северная Восточная Пруссия была до 1991 г. «для немцев страной без современности, для русских — страной без истории» [60,с.19].

Среди всего этого разнообразия в современной немецкой историографии можно выделить несколько направлений: мемуаристика, монографии и переводы. К первому направлению можно отнести представленные довольно подробно мемуары и сборники статей графини Марион Доннхоф — коренной уроженки Восточной Пруссии и активным творческим деятелем, которому в 1998 г. была присуждена почетная степень honoris causa по философии Калининградского государственного университета [129]. В основе ее работ воспоминания о жизни в Восточной Пруссии, о друзьях, посещавших дом семьи, связанные с историческими фактами истории малой «потерянной» Родины, своего рода «признание в любви» и тоска по утраченному. Отдельным изданием вышел альбом фотографий Восточной Пруссии довоенных лет. Монографии знакомы рядовому немцу по работам таких авторов-историков как К. Хольм и Андреас Коссерт. В объективе работ — история Восточной Пруссии и мифов, связанных с этим краем и бытующих в среде немецкого общества, а также проблема реституции культурных ценностей, которые не пощадила Вторая мировая война. Так, Керстин Хольм поднимает проблему сохранности немецкого культурного наследия в российской провинции, включая сегодняшнюю калининградскую область и обращает внимание на коррумпированность и нечистоплотность отечественных властных структур по обеспечению должного обращения с немецким наследием [164−193] Также заслуживает внимания довольно общая, но в целом информативная монография Себастьяна Хаффнера, которая ориентирована на неискушенного читателя, однако содержит большое количество уникальных фотографий Работы, известные немецкому читателю только по переводам, представлены исследованиями британских историков Кристофера Кларка и Мэнти Юргена, посвященные истории Кенигсберга и Восточной Пруссии. Мэнти Юрген рассказывает об истории Кенигсберга, называя сам город «Weltbuergerrepublik» и раскрывает основные моменты не только истории города, но и его места в истории всей Пруссии, сначала — как столицы герцогства, а затем как трагически сложилась его судьба в военное время. Монография Мэнти Юргена располагает большим количеством библиографического материала и фотографий и репродукций [154] .У Кристофера Кларка мы сможем отыскать довольно подробный очерк по истории Пруссии с 1600 по 1947 г. [116], от ее возвышения до падения. Сам автор обозначает последние годы Пруссии как «Niedergang» .Немецкая историография расценивает потерю янтарного края, как его переход в качественно иное состояние — «стагнацию» и постепенное «обезличивание».

Характеризуя литовскую историографию, подчеркнем важность работ последних лет. Особенностью литовской историографии изучаемой проблемы состоит в том, что до 1939 г. на основании решения Лиги Наций, Мемель (Клайпеда) и его окрестности были в составе Литвы, а в 1945 г. стали частью.

Литовской ССР не по решениям Потсдамской конференции, а на основании акта «О недействительности территориальных приобретений Германии после 31 декабря 1937 г.». Таким образом, присоединение этих территорий выступало скорее как пример торжества исторической справедливости, а не как пример аннексии. В соответствии с этой позицией, литовская историография последних лет вводит следующую периодизацию: 1923;1939 гг. — Мемель в составе Литвы, 1939;1945 гг. — Мемель как часть провинции Восточная Пруссия, 19 451 991 гг. — Мемель как часть ЛССР.

История региона Мемель (нем. «Мемельланд») приобрела новое звучание в конце 80-х начале 90-х годов XX века. Можно отметить появление ряда работ, однако их методологический уровень и источниковая база оставляли желать лучшего [231−293]. Часто «новые» исследования являлись переизданием монографий 40-х годов [110−264]. Сегодня можно с уверенностью отметить рост не только интереса к истории Восточной Пруссии и Мемеля, но и совершенно новую тематическую палитру. В этом заслуга как литовских, так и немецкихучёных. Исследования Н. Шепетиса, А. Густайдиса, И. Шандаву посвящены первому и второму периоду истории региона (1923;1945). Интересными для историка представляются исследования А. Никжентайтиса, И.Жембрицкиса. Событием, внесшим существенный вклад в изучение региона Мемель и Восточной Пруссии стал выход словаря-справочника по прусской истории [237].

Источниковая база исследования: Источниковую базу исследования составляют монографии и общие работы как отечественных, так и зарубежных исследователей (Германия, Польша и Литва), статьи в прессе и специализированных журналах, мемуары политических и культурных деятелей, публикации источников, плакаты и наглядный материал пропагандистского характера, школьные учебники и методические пособия, по истории Восточной.

Пруссии, а также регионов Вармии и Мазуры. Источниковую базу исследования молено разделить на несколько групп. Первую группу составил историографический материал: исследования историков в России (СССР) и Польше по определенной тематике — истории Восточной Пруссии и Калининградской области. Вторую группу источников составили учебники по истории и литературе для средних школ и вузов, изданные с 1945 г. по 2000 г. Это пособия отечественных авторов — A.A. Данилова [22], Л. Г. Косулиной, В. Г. Бирковского [5−6], Г. В. Кретинина [27−30], H.H. Яковлева [37], Н. В. Наумова [85], Сучкова М. Е. 93]. В отдельную подгруппу можно выделить учебники для средних школ зарубежных исследователей — Е. Зарембина, Ф. Беляк, Г. Лябуда, 3. Клеменсьевич, Ю. Жлябова. При этом большой интерес представляют пособия, изданные в период с 1945 по 1950 гг. Они содержат данные не только об уровне разработанности историографической проблематики, но и уровне теоретико-методологической оснащенности исторической науки. Сравнительный анализ этой группы источников позволил сделать выводы о влиянии государственной политики, различных историографических школ и направлений на содержание соответствующих разделов учебников и учебных программ для средних школ, как в России (СССР), так и в Польше в послевоенные годы.

К третьей группе источников можно отнести правительственные документы и документы новых органов администрации Калининградской области, а также в польской части Восточной Пруссии. Источники третьей группы позволили определить взаимозависимость государственной политики в области идеологии и политики в области исторического образования.

Практическая значимость. Теоретическую и практическую значимость исследования определяют содержащиеся в нем выводы и положения, а также фактические и статистические сведения, содержащиеся в работе. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы при чтении и разработке курсов лекций по всеобщей и отечественной истории.

Апробация результатов исследования. Результаты, полученные в процессе работы над избранной темой исследования были апробированы в сообщениях и докладах на следующих научно-теоретических конференциях: Санкт-Петербургский государственный университет (ноябрь, 2006), Торуньский университет им .Н.Коперника (сентябрь, 2007), Московском государственном областном университете (апрель-май, 2007;2009), Варшавский университет (октябрь, 2008).

Основные положения диссертации нашли отражение в опубликованных работах автора. Они имели положительные отклики, как в России, так и за рубежом. В процессе апробации результатов исследования был издан перевод источника XVI века по истории Пруссии нового времени «Стихи о недавней войне в Пруссии (1520)», который был признан в научном сообществе как единственный перевод рукописи на русский язык. В 2007 году по заказу польского журнала «Исторические записки» в соавторстве с В. И. Матузовой (Институт всеобщей истории РАН) был подготовлен обзор отечественной историографии по истории Немецкого ордена в Пруссии 1991; 2006 гг.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ.

Структура и основное содержание диссертации. Исследование состоит из введения, 3-х глав, заключения и библиографии. Во введении обоснована актуальность и научная новизна, определены объект, предмет, хронологические и географические рамки, цели и задачи диссертации, раскрывается историографическая и источниковая база исследования. Структура глав определена хронологическими рамками исторических периодов. Выделены и.

Выводы, которые можно сделать в результате предпринятого нами анализа историографического материала:

Ягеллонам удалось создать уникальную политическую систему, состоящую из Польши и Литвы, которая могла расширяться быстро или медленно на другие территории: Пруссию и Прибалтику. Польша играла в этой системе главную роль, и Краков стал столицей мощного государства. Система, созданная идеей ягеллонов, развивалась спонтанно, практически ничего не стоила в финансовом плане и была необременительна. Довоенная польская историография уделяла ей довольно большое внимание, ставя перед собой задачи прояснения ее правового статуса, причин единения двух государств, ее хозяйственного положения. Основными исследователями межвоенного периода можно назвать Я. Адамуса, О. Халецкого, С.Кутшебу.

Как показал анализ источников ягеллонская идея была призвана решить проблему дипломатических взаимоотношений Литвы и Польши в начале XX века, которая связывалась с принадлежностью Вильнюса. Поэтому, в 30-е годы историки краковской исторической школы (О. Халецкий, В. Конопчиньский, Л. Коланковский) искали более того, что объединяет эти страны и вопрос Унии и польско-литовского исторического прошлого в рамках ягеллонской идеи стал снова предметом исследования. Более того, признание общего исторического наследия могло снять напряжение вокруг дискуссии о принадлежности Вильнюса.

Рассмотрение эволюции оценок в освящении ключевых вопросов истории Восточной Пруссии и этапов формирования ягеллонской идеи в зависимости от политической ситуации позволяет сделать вывод о том, что общественно-политическая мысль Польши активно использовала идею ягеллонов как пример позитивного развития страны, увеличения ее могущества мирными целями. Так, например, еще в далеком 1921 г. Артур Горский (1870−1959), в попытке дать ответ на вопрос к чему шла Польша, приходит к мнению, что идея унии связана со способом отношения поляков к другим народам. Более того, ягеллонская идея составляла противовес тем политическим тенденциям, которые были популярны среди маргинальных и радикальных слоев польской интеллигенции в межвоенный период (напр. теория интегрального национализма Р. Дмовского).

Как показал анализ этапов формирования ягеллонской идеи, Уния Польши и Литвы в рамках ягеллонской идеи, по мнению историков краковской школы (О. Халецкий, В. Конопчиньский, Л. Коланковский) была шансом для Польши вернуть себе земли на Поморье и в Пруссии, утраченные во время военных столкновений с Немецким орденом. Так, в рамках ягеллонской идеи получила бытование концепция «terrae recuperandae» в отношении возвращения хелминской, Михайловской земель и Поморья. Краковский двор, апеллируя к праву считал, что земли эти принадлежат непосредственно «corpus regni». Итогом этих взглядов явилась новая, польско-орденская война, закончившаяся разгромом крестоносцев под Грюнвальдом в 1410 г. По мнению сторонников ягеллонской идеи Пруссия должна войти в состав монархии ягеллонов как исконные земли, когда-то отобранные крестоносцами.

Анализ польской историографии ХХ-начала XXI в. убедительно доказывает, что ягеллонская идея, в отличие от пястовской была более эффективной с точки зрения укрепления польской государственности. Это был своеобразный симбиоз и идеи пястов о возвращении исконно польских земель и новых взглядов на политику, присущих эпохи Нового времени, а главное, ягеллонская идея базировалась на более прецедентах права, чем на средневековом догмате о праве сильного. Она получила правовое и историческое обоснование, став господствующей в политике не только ягелоннов, но и правительств П и Ш республики. Она вместе с идей пястов стала фундаментом для послевоенной концепции возвращенных земель. Именно этот базис помог Польше интегрировать регионы, вошедшие после второй мировой войны, обосновать их «польскость» и давнюю национальную принадлежность.

Ягеллонская идея, оформившаяся в польской историографии еще в начале XX века, дала толчок к появлению новых тематик исторических исследований. Это, прежде всего, активизация источниковедческих дисциплин, направленная на изучение документов и договоров многочисленных уний, заключенных королями династии Ягеллонов. Также заметную роль в исследовательском интересе приобретает история борьбы польского государства с Немецким орденом, в деле присоединения прусских земель к Польше и секуляризации Ордена, из-за отсутствия четких целей его пребывания в этом регионе. Подобные установки были транслированы и в школьные курсы истории, когда определенные сюжеты общей истории были выставлены в контексте победы польско-литовского государства над извечным врагом — немцами в образе Немецкого ордена. Не лишним будет заметить, что подобные мнения появились на страницах учебников накануне нападения гитлеровской Германии на Польшу. Однако существовало и большое количество расхождений, когда одни и те же фрагменты общей истории имели и полярный оттенок в польских и литовских учебниках. Сегодня, в начале XXI века во многих странах Балтики идея ягеллонов ассоциируется с политикой польского экспансионизма, направленной на культурную ассимиляцию и полонизацию. Механизмы подобной экспансии это создание противовесов за счёт союзов с соседями, четкое выражение территориальных претензий, культурная ассимиляция и пропагандистское экспонирование общих фрагментов истории.

Обращение к современной польской историографии подтвердило вывод о том, что оценка идеи ягеллонов остается однозначной и положительной как для судеб самой Польши, так и для Пруссии и Литвы. А те механизмы, которые были использованы при присоединении земель в Пруссии, используются в восточной политике польского государства, и по сей день. Ягеллонская идея в современной Польше связана с именами Я. Качинского, А. Горского, Г. Ловмянского, В. Урусчака.

3.3. Концепция «возвращенных земель» в польской историографии.

Цель данного параграфа на примере историографической и политической концепции «возвращенных земель» показать складывание историографической проблематики исследований по истории Восточной Пруссии после 1945 г.- определить степень влияния послевоенной польской историографии на интеграцию территорий Восточной Пруссии в состав Польской народной республики в 1945;1955 гг.- показать отражение историко-политических взглядов польских историков на принадлежность восточнопрусских территорий на страницах крупных периодических журналов в первое послевоенное десятилетиепоказать место польской историографии Восточной Пруссии в процессе создания и адаптации школьных учебников, предназначенных для колонистов в Восточной Пруссиивыявить основные отличия в теоретико-методологических подходах историографии ПНР и СССР в послевоенные годы.

После освобождения Польши от фашистской оккупации и победы народной власти в жизни польского народа началась новая историческая эпоха, открылись широкие горизонты для развития исторической науки. Правительство Польши уделяло большое внимание развитию науки, поддерживало ученых, лояльно относившихся к народной власти. Проявлялась забота о подготовке научных кадров. Помощь в этом Польше оказал Советский Союз. Уже в первое послевоенное десятилетие советские вузы подготовили для страны большое число историков.

В Польской Народной Республике сложилась разветвленная система центров исторической науки. Исследования ведутся в соответствующих институтах при университетах, Институте истории Польской АН, Академии общественных наук при ЦК ПОРП, Военно-историческом институте,.

Институте социалистических стран Польской АН, Польском институте международных проблем, Западном институте, Институте истории крестьянского движения Главного комитета Объединенной крестьянской партии и в других, научных учреждениях и учебных заведениях. Выходит несколько десятков периодических изданий. Среди них такие журналы, как «Исторический квартальник», «Историческое обозрение», «Новые пути», «С поля «борьбы», «Новейшая история», «Военно-историческое обозрение», «Западное обозрение», «Источниковедческие исследования», «Международные проблемы» и многие другие. Польское историческое общество с отделениями на местах вносит свой вклад в организацию научной работы и пропаганду исторических знаний. Его членами являются не только профессиональные ученые, но и преподаватели лицеев, техникумов и профессионально-технических училищ, работники библиотек и музеев. Общество периодически созывает съезды историков, на которых подводятся итоги проделанной работы и намечаются перспективные направления исследований. Основные этапы развития польской исторической науки в послевоенный период определились важнейшими преобразованиями в общественной жизни страны. Во второй половине 40-х годов в науке преобладали старые кадры историков и буржуазная методология в научных исследованиях. Большая часть этих историков в первые послевоенные годы была сосредоточена в Кракове и придерживалась направлений, сформировавшихся еще в межвоенный период. Их отношение к народной власти было враждебным или оппозиционным. Но уже восстанавливались исторические учреждения в Варшаве и Познани, создавались новые в Лодзи, Вроцлаве, Гданьске, Торуни и Люблине.

В начальный период (1944;1950) в центре внимания оказались проблемы, непосредственно связанные с текущими потребностями жизни, прежде всего обоснование исторических прав Польского государства на воссоединенные западные и северные земли и в связи с этим изучение польско-германских отношений. В борьбе с немецкой буржуазной историографией, в стремлении показать исторически славянский характер западных и северных земель польские историки, рассматривая польско-германские отношения, допускали их одностороннюю, порой националистическую трактовку. Одновременно с исследованиями, доказывавшими право Польши на Силезию и Поморье, появились научные и публицистические работы, содержащие критику ягеллопской идеи — идеи создания восточно-европейской державы под эгидой династии Ягеллонов. В них подчеркивалось, что экспансия на восток сыграла отрицательную роль в истории Польши, стала причиной непрочности Польского государства, острых национальных конфликтов. Такая постановка вопроса обосновывала справедливость новой восточной границы Польши, указывала на необходимость дружбы и союза с СССР. Однако при этом в историографии проявлялись два подхода. Историки, стоявшие на неопозитивистских позициях, утверждали, что необходимость дружественных отношений с Советским Союзом определяется, прежде всего, геополитическим положением Польши. Этим объяснялось их отрицательное отношение к польскому национально-освободительному движению XIX в. Неопозитивисты поднимали на щит таких деятелей, как К. Любецкий-Друцкий и А. Велепольский, которые путем сотрудничества с царизмом достигли определенных уступок польским правящим классам. Эта концепция подверглась критике со стороны демократического лагеря. Обосновывая политику союза с СССР, историческая публицистика ППР обращалась к традициям Патриотического общества, А. Мицкевича, Я. Домбровского и СДКПиЛ.

В 40-х — 50-х годах XX в. начался новый этан развития польской историографии. В январе 1952 г. состоялась первая методологическая конференция польских историков с участием советских ученых. На ней обсуждались вопросы периодизации польской истории, истории формирования польской нации, развития рабочего движения в эпоху империализма. В это время укрепилась организационная база науки. В 1951 г. была создана Польская академия наук (ПАН), продолжившая традиции Польской академии знаний и Варшавского научного общества. Тогда же в системе ПАН стал действовать Институт истории, возглавленный автором многих работ по истории средневековой Польши Т. Мантейфелем, а при ЦК ПОРП — «Институт истории рабочего движения». Именно эти учреждения начали претворять в жизнь рекомендации методологической конференции 1952 г. о необходимости разработки проблем истории Польского государства и т.н. «возвращенных земель». Уже в первой половине 50-х годов XX века были достигнуты заметные сдвиги в изучении периода складывания раннефеодального Польского государства, продвинулось изучение истории Силезии, западных земель и Поморья, эпох Возрождения и Просвещения в Польше, крестьянского вопроса в польских восстаниях XIX в. Интенсивно продолжались исследования в области экономической истории. Началась разработка проблем истории второй мировой войны и движения Сопротивления в Польше. Появился ряд работ и публикаций документальных материалов по новой и новейшей истории. Во второй половине 50-х годов продолжалось развитие исследований как по традиционной для польской историографии проблематике, так и по вопросам новой и новейшей истории. Значительному усилению внимания к истории способствовало осуществление в 60-е годы обширной программы, связанной с 1000-летием польской государственности. Проведение этих мероприятий в широких масштабах дало возможность выделить прогрессивные традиции прошлого, подчеркнуть решающую роль народных масс и значение послевоенного периода в истории.

Польши.

Переходя к характеристике концепции «возвращенных земель» с позиций польской историографии, мне хотелось бы остановиться на одном знаковом событии. В сентябре 1985 г. в Варшаве, в помещении Королевского замка в Старом городе состоялась юбилейная выставка документов под названием «Западные и северные земли Польши 992−1945 гг.», посвященная 40-летию возвращения в состав Польши Силезии, Поморья, Мазур и земель в Пруссии. Культурное мероприятие было организовано Главной дирекцией государственных архивов, музеями «Королевский замок» (Варшава), «Замок поморских князей» (Щецин), «Исторический музей» (Вроцлав). К выставке был проявлен довольно большой интерес не только со стороны горожан и туристов, но и со стороны интеллектуальной элиты. Как писал Марианн Войцеховский, документы, представленные на выставке «показывают нам следы польскости на этих землях, связь жителей регионов с польским языком и отчизной» [275, С.7−8].

Земли на севере и западе были возвращены Польше согласно Потсдамскому соглашению 1945 г. Это были территории, обозначенные «бывшими немецкими землями», расположенные на восток от границы Одра-Ниса. Декрет «Об управлении воссоединенными землями» трактует эти земли как неотъемлемая часть Польши. Урегулирование вопроса о передачи «возвращенных земель» стало основным препятствием для образования ГДР, так как польская сторона настаивала на его решении в свою пользу. Название, «Возвращенные земли» содержит в себе историческую, географическую и правовую сущность, а «факт воссоединения какой-либо территории указывает на правовой акт» и действия, происходящие в правовом поле [183, С.93]. Как указывал А. Клафковский в работе, посвященной правовым аспектам интеграции возвращенных земель, «согласно Потсдамским договоренностям возвращенные земли стали частью Полыни <.>, Польша должна была создать территориальные власти <.>, предметом управления на территории возвращенных земель должно было стать польское население» [183, С.97]. Возвращение территорий происходило в три этапа, принятые в мировой практике:

1) политическое признание границ,.

2) делимитация границы и описание новой границы, обозначенное в документе, имеющим правовую силу,.

3) демаркация границы [183, С.7].

Первый и второй этап можно увидеть в трактатах Потсдамской конференции 1945 г. «бывшие немецкие территории на востоке от линии, пролегающей от Балтийского моря прямо на запад от Свиноустья и оттуда по реке Одре до Нисы, от Нисы до границы с Чехословакией, включая ту часть Восточной Пруссии, которая не была отдана под управление СССР, в соответствии с решениями данной конференции, и включая территории бывшего вольного города Гданьска, останутся под управлением Польши и для этого, не будут считаться советской зоной оккупации» [245, С.330−331]. Говоря языком сухой статистики к Польше отошли 21,3% территории Германии, на которых проживало 11,4% населения Германии.

Эволюция понятия «воссоединенных земель» прослеживается еще в межвоенном периоде, когда в Польше их определяли как «пястовские земли» или «материнские земли». Во время второй мировой войны общественность называла их (шепиагш розЫолуапугш", в конце войны бытовало понятие <шегше powracajacy". И уже после войны мы можем говорить о понятии «воссоединенных земель» как об официальном названии. Польская историография заимствовала его и расширила, дополнив географическим и историко-политическим смыслом. Пястовские земли были возвращены после долгих годов неволи, этот термин приобрел характер символа и политическое значение. Он находился в повседневном употреблении до конца 60-х годов, также с 50-х годов было в ходу обозначение «западные земли», «западные и северные земли Польши» или «земли над Одрой и Балтикой» [224,С.5]. С 1989 г. политико-прагматический термин «воссоединенные земли», описывающий земли у Одры, Нисы и Паслека, сопровождался сокращением «т.н.» или «так называемые». И если во времена пропаганды он не вызвал никаких нареканий и даже успел потерять впередистоящее сокращение «т.н.», то сегодня, когда вся фразеология ПРЛ подвергается пересмотру и корректуре насчет этого термина нет однозначного мнения [170,С.315−320]. В исторической литературе мы можем наблюдать понятие «немецко-польское пограничье», однако сфера распространения данного термина относится только к землям на западной границе Польши. Историками и политиками предлагался термин «Новые земли», новое пространство, полное драматизма новых конфликтов, новое пристанище для множества людей [257, С.235].

Работая над этой главой диссертации, было сложно в методологическом плане перевести перечисленные термины так, чтобы они соответствовали не только нормам нашего языка, но и отражали весь путь эволюции и бытования. Так польский термин «г1е1ше оёгуБкапе» [земие одзыскане] был переведен мной как «возвращенные земли», согласно исторической традиции и трактовке авторитетных словарей. Толковый словарь польского языка трактует глагол «ос1у28кас» в значении «стать снова владельцем чего-либо, иметь снова то, что было утрачено, вернутся в предшествующее состояние, напр. обрести независимость» [248,С.466]. Однако ранее издание толкового словаря рядом с глаголом дает и сам искомый термин «оЛгуэкас — г{ет1е оёгузкапе», объясняя сам термин как «земли польские, которые были утрачены и снова вошли в состав польского государства после второй мировой войны» [247, С.839]. Идея возвращенных земель" стала основной идеей польского общества после второй мировой войны. Во многом, она аккумулировала в себе пястовскую и ягеллонскую идею, однако в целом это был совершенно новый продукт, целью которого была интеграция вошедших в состав Польши территории — Силезии, части Пруссии под названием Вармия и Мазуры.

Впервые, историки оформили рассматриваемую концепцию в 1948 г. на первом, после войны съезде историков во Вроцлаве. Тогда, среди множества тем, которые касались зарождения польского государства, рабочего движения в Польше, особое место заняли т.н. «воссоединенные земли». В рамках идеи возвращенных земель мы можем видеть удачный опыт единения власти и интеллигенции. Целью власти и польской историографии того времени, было создание идеологически верных взглядов на прошлое страны, тем самым делая легитимным складывающийся в стране тоталитарный режим партии-государства [249,С.189]. Легитимизировались и территориальные приобретения — земли, отошедшие к Польше по мирному договору. Идея возвращенных земель это идея пропагандистская. Например, в Олыдтыне при филиале Польского радио базировалась Воеводское управление контроля средств массовой информации Иггаё Коп<�тоН Ргаву, РиЬНкаср I.

1с1оу18к", (WUKPPiW) [266], которое следило за качеством и соответствием публикуемых материалов. Вся уцелевшая интеллектуальная часть польского общества активно включилась в ее реализацию, порой даже делая это слишком ревностно, забывая о постулате польской историографии межвоенного периода, о требовании «говорить только правду, какой бы горькой она не была». Как известно, нет двух правд, есть правда и истина. В отношении идеи возвращенных земель мы можем также применить это положение, правда была, но она не была истиной. Сотни тысяч переселенцев, конфликты и выселение немецкого населения, пропаганда не только на страницах газет и журналов, но и в рамках школьных курсов истории, языка, литературы. В тоталитарных системах наблюдается преобладание политической правды, над правдой исторической. В то время от историков ждали исследований и постулатов, схожих с «духом сражающейся эпохи» [279,С.З-45]. Ценность истории была в ее политико-воспитательной роли, она была, прежде всего, программой сражающейся эпохи. Целью историка была не актуализация прошлого, а трансплантация дня сегодняшнего в прошлое. Еще в 1944 г. немецкий деятель просвещения Вальтер Фойгтлендер сказал, что «если рассматривать обучение истории в перспективе политики, то нужно трактовать как попытки сделать справедливыми сегодняшние войны, при помощи образов тех воен, которые имели место в прошлом» [222, С.404]. Основными пунктами реализации идеи возвращенных земель были Западный Институт во Вроцлаве (который занимался историей и интеграцией Силезии) и Восточный в Познани. Все они имели собственные печатные органы, в которых публиковались актуальные исследования на «заданные темы». В виду отсутствия возможности публикации обширных монографий, основное место в претворении в жизнь концепции возвращенных земель заняла периодика. Журнал «Коттитка1у Магигеко-Уагтт8к1е» стал основным местом полемики и публикации статей о прошлом Вармии и Пруссии. В 1946;1950 гг. он назывался «Коттип1ка1у Вг1а1и 1п1Ьгтаср Каикоуер и был связан с деятельностью Мазурского института ПАН. Затем на его базе была основана «81ас]'а №иколуа Ро^Ыедо ТоуагеуБ1луа Нл^огусгг^о» в Ольштине, под началом которой появились «Коттшпка1у МагшзкоЛУапшпБ^е». Журнал служил двум целям — публикация материалов не только исторического характера, но и создание общества, которое бы объединило всех, кто пишет на темы Вармии и Пруссии в Польше. Основными принципами были: презентация актуальных результатов исследований над прошлым Вармии и Пруссии, полемика с другими изданиями (в том числе зарубежном), инспирация исследований Вармии и Пруссии в Польше, создание олъштынской исторической среды [274, С.376].

Проблематика журнала «Kommunikaty Mazursko-Warminskie» с 1957 по 2006 г. распределялась следующим образом: 41,2% от всего количества статей занимала Вармия, Пруссия (с 1525 по 1772 гг.) — 32,4%, Поморье и Пруссия (без Вармии) — 26,4%, что свидетельствует о направлениях исследований польских историков [274, С.381]. В основном, это были работы о международных отношениях, прошлом этих регионов, польского движения в Вармии и Пруссии, взаимоотношения исконных польских земель с утраченными. Однако в 1968 г. журнал вызывал нарекания со стороны пропаганды. По мнению Казимира Рокошевского (секретаря пропаганды воеводского комитета), «работы, помещенные в журнале, освещают односторонне борьбу за польскость на этих землях, преувеличивая роль Церкви, при уменьшении роли масс, как основной силы в борьбе с классовой несправедливостью» [268, С.386]. Нужно отметить, что политические условия в Польше после П мировой войны и необходимость выработки идеологической и пропагандистской базы для концепции возвращенных земель сильно повлиял на тематику публикаций. Наличие цензуры и отказ в печати тех постулатов, которые могли критиковать сложившийся строй привели к резкой смене предметов исследований, преобладать стали статьи по культуре и сельскому хозяйству, демографии, организации польской администрации после 1945 г е обошла вниманием идея возвращенных земель и среднюю школу, и гимназию, предложив ей целый набор ключевых слов и взглядов или т.н. «твердых» понятий.

Тематика «возвращенных земель» была очень популярна после окончания второй мировой войны и в первые десятилетия интеграции территорий Восточной Пруссии и Силезии в состав Польши. Внимание министерства образования к школьным учебникам и представлению в них темы возвращенных земель подтверждает тезис о всесторонней интеллектуальной интеграции этого региона. Сначала было необходимо закрепить этот исторический факт в истории Польши, дать школьникам и молодежи идеологически выверенные установки и сигналы, которые помогли бы сформировать их отношение к новым территориям и упрочили их место в самосознании молодого гражданина. Далее авторы пособий стремились показать безопасность проживания и вечный характер вхождения этих земель для стимулирования официальной политики заселения после 1945 года. Конечно, не всегда идеологизированные и полные штампов тексты могли достойно выполнять свою функцию, однако весь их комплекс, базирующийся на достижениях польской исторической науки, исправно исполнял свою дидактическую и прагматическую функции.

Как показал историографический анализ учебных пособий для младшей, средней школы и гимназий в период первого десятилетия интеграции «возвращенных земель» в состав Польши 1945;1958 гг. была одной из приоритетных тем. В то время степень идеологизации общества находилась на самом высоком уровне за все время бытования темы на страницах школьных учебников. В рамках нашего анализа нас прежде всего будет интересовать ответ на вопрос о месте и характеристике возвращенных земель в школьных курсах истории, литературы и польского языка. Предметом исследования будут учебники, хрестоматии, сборники упражнений, орфографические материалы и рекомендации учителям средней школы. Польское министерство просвещения полностью придерживалось тех концепций, которые были сформированы польской исторической наукой в довоенные и послевоенные годы. Прежде всего, это «возращение к пястовским границам Польши». Сформированная еще в 1934 г. она стала важной частью политической жизни польской элиты, «idea fix», которая увязывалась с возрождением польской государственности, ярким образцом пропаганды. Полковник польской армии и политический деятель Казимир Собчак считал, что пястовская идея — это своеобразное направление народной политической мысли, которая в истории государства всегда поддерживалась патриотическими силами и сохранила актуальность и по сей день.

Преимуществами «пястовской» идеи были ее патриотизм, дидактическая простота (разграничение на своих и чужих), соответствие идеологии государства, историографическая база и благодаря этому она без изменений попала в школьные учебники в послевоенные годы. Особенный размах она приобрела в пособиях по литературе и польскому языку, где сам характер предмета, большое количество пафосных и психологически заряженных текстов как нельзя лучше подходили для ее эффективного использования. Так, например, легенда о королеве Ванде приобрела новый акцент. Теперь это было противостояние извечному врагу, ведь согласно повествованию, Ванда должна была по принуждению выйти замуж за рыцаря Ридигера, немца по происхождению, но предпочла смерть. Смысл нового взгляда на не совсем правдоподобные события почти тысячелетней давности базируется на 4 мотивах: 1) жертвенность и патриотизм поляков, 2) претензии немцев на польские земли, 3) вероломство Ридигера, 4) моральное превосходство над врагом .

Другим пропагандистским примером могут служить тексты для чтения и перевода, где показаны времена Мешко I, Болеслава Храброго. Иногда, для иллюстраций битв и сражений, а также побед польского оружия использовались фрагменты исторических сочинений И. Крашевского, Г. Сенкевича. Важный момент исторического знания был подчеркнут в учебниках польской литературы, так например в 1956 г. в разделе польской литературы в эпоху ренессанса был упомянут до этого не упоминавшийся особо поэт Ян из Вислицы, который написал поэму «Bellum Pruthenum» о победе поляков в Грюнвальдской битве [161]. При этом исторические тексты представлялись не только как тексты для чтения, но и выносились в грамматические упражнения для закрепления и повторения пройденного материала в курсе польского языка для средней школы. Ad exemplum брался патриотический текст о победе польского оружия над крестоносцами «злейшими врагами Польши» и ученику предлагалось вставить или произвести некие грамматические действия по тренировке предлогов существительных, согласованию времен [227,С. 123]. В школьном учебнике по польскому языку 50-х годов XX в. предлагалось «правильно» закончить предложения:

1. Slowiane zachodni byli od zarania dziejow narazeni na podboje niemeckie, ale.

3стадные славяне с самых ранних лет своей истории подвергались немецкому завоеванию, но.

2. Po zwycieskich walkach z Krzyzakami Pomorze wrocilo do Polski, ale. После успешных битв с крестонощами Поморье вернулось в состав Польши, но.

В другом упражнении этого же пособия ученику предлагалось составить предложение из представленных слов. Опять же тематика была историческая. С помощью предложенных авторами вокабул «Krzyzacy» / «Крестоносцы», «Sienkiewicz» / «Сенкевич», «przedstawic» / «показать», «powiesc» / «роман», «okruczenstwo» / «вероломство», «falsz» / «обман», «Niemec» / «немцы», ученик мог составить только одно, идеологически правильное предложение: «Г. Сенкевич показал в повести Крестоносцы вероломство и обман немцев» [185, С.40].

Репрезентативную подборку упражнений по грамматике польского языка и истории польской литературы продолжают задания на анализ и интерпретацию прочитанного. Авторы учебников предлагают школьнику ответить на вопросы после прочтения текста произведений И. Крашевского «Stara basn», «Placowka» Болеслава Пруса, «Chlopy» В. Реймонта, «Ziemia obiecana» В. Реймонта. Они сформулированы следующим образом: «Опиши способы борьбы немцев со славянами, их отношение к женщинам и детям и заложникам. Как немцы используют в своей борьбе шпионов? В первые дни войны на улицах польских городов было поймано много немецких шпионов в разном обличье. Опиши один из известных тебе случаев?» или еще несколько заданий: «Что наиболее запомнилось тебе из рассказа о первом дне нападения немцев на Польшу?» Описание немецких солдат школьник может дать согласно сформулированному в учебнике вопросу: «какие качества характера выдают в этом немце фашиста?» [185, С. ЗЗ]. Особо популярна в 50-е годы XX века была идея панславянизма, сформулирована в образе идеи средневековой пястовской Польши через союз с Русью против немцев. Она служила и целям настоящего, рисуя картину дружбы Польши и СССР, как гарантию безопасности Польского государства. В текстах для старшей школы кроме враждебности немцев как извечного врага, подчеркивается и классовая вражда. Склонность немцев к грабежам и завоеванию пространства увязывается с желанием обогащения немецких феодалов. Часто подчеркиваются различия в образе жизни между славянами и немцами."В противоположность немцам, которые селились раздельно, славяне жили вместе, в закрытых поселениях" — «гостеприимность это отличительная черта славян, которая была в большом почете у наших предков» [271, С.64−65]. Как типичные черты немцев представлены прилагательными «хитрый», «жадный», «высокомерный».

С присоединением к Польше земель в Пруссии и Силезии эволюционировал и подход к освещению этих событий в учебниках польского языка и литературы. Старания авторов учебников воплотились в целой серии текстов для чтения и грамматических упражнений, которые содержали идеологически направленный материал и транслировали официальную точку зрения. В материале упражнений под названием «Что дает Польше обретение западных земель?» молено прочитать: До 1939 г. у нас была протяженная и слолшая в плане обороны граница с нашим извечным врагом — немцами. Мы обрели 104 600 км польских земель и вместе с ними вернулись к нам 1 400 000 наших земляков" [271, С.21].

В хрестоматии по литературе помещались тексты о переселении и заселении возвращенных земель пропагандистского содержания, которые повествовали о жизни первых переселенцев. При этом подчеркивались два явления — переселение людей из различных регионов Польши и отъезд немцев. «Снова прибыла пара семей из-за Буга. Это добрые и хорошие люди. Немцев уж тут немного, их вывозят» [119, С.300−301].

Для третьего класса предлагались облегченные формы повествования в образе небольших поэтических творений, полных драматизма и пафоса и имеющих влияние на детскую психику. Их задачей было не только формирование отношения ученика к обретенным землям как к части своей Родины, но и прочное закрепление в его памяти польских географических названий, так как этот материал предлагался к выучиванию наизусть. Приведу отрывок из небольшого стихотворения под названием «Родина на западе»: «Эта земля — кровь нашей крови,/ и кость наших предков ,/их прах вспахал плуг,/ тысячу лет лсдали свободы — Щецин, Вроцлав, Гданьск и Легница"[285, С.95−96].

Для стимулирования заселения этнически польским населением возвращенных земель главное было показать безопасность этого мероприятия. Шанс на начало новой жизни, темы оптимизма и надежды были доминирующим аспектом для хрестоматий по литературе, особенно для сельских школ (!). Для этого помещались тексты следующего содержания: «Новые поселенцы поселились в Замше. Получили дом с садом. Дом был полностью меблирован. Много хороших домов остаются пустыми. Нужно многое восстановить после войны. Пусть они скажут своим знакомым чтобы и они приезжали. Это польская земля. Нужно чтобы на ней поляки работали» [118, С.15−16].

Мотив взаимоотношения автохтонного немецкого населения с прибывшим польским также нашел отражение в учебниках по истории и литературе, а также в школьных хрестоматиях. Это нужно было для того, чтобы несколько сгладить сложившееся в первые годы после окончания войны напряжение. В хрестоматиях авторы старались представить спокойный климат взаимоотношений, без яркого выражения взаимной неприязни и ненависти. Так мотив «выселения немца из дома» приобретал в глазах учеников вид «жизни под одной крышей», оптимизм и надежда на то, что отношения между немцами и поляками в будущем буду более дружественными: «Недолго длились страшные опасения Берты, которая с облегчением сказала, что эта чужая женщина может остаться и им всем хватит места под одной крышей. Также уже без не охоты показывала гостям дом и кухню» [267, С.490].

Одним из элементов полонизации региона был процесс поощрения информированности переселенцев и местных жителей о своих корнях. Германизированные имена заменялись польскими там, где это возможно. Особенно это отразилось в хрестоматиях, где тексты были посвящены обретенным территориям в Пруссии. Подобный текст предлагался школьнику:

Пером чиновника история каждого ребенка в Вармии и Мазурах начиналась с обмана. Ян Гонсерек становился Иоганном Гоншнорек, невинный Войтех Лещинский становился Адальбертом Лешински" [270, С.401].

Также вызывает интерес история юноши Ганса Трибала, сына уже известной нам немки Берты, который гордился своим немецким происхождением и даже после войны говорил, что он вернется сюда с Гитлером. Но найдя в старом замке документ, б котором его предку Ласоте за верную службу Польше давался дом и земля, он признал свое польское происхождение и веру своих предков. Этот дидактический пример должен был закрепить в сознании школьника давнюю принадлежность этой земли полякам [270,С.492].

В 60-е годы XX в. школьные программы в ПНР были немного пересмотрены и в них был включен аспект региональной истории, которая знакомила бы учеников с «характеристичными памятниками народной культуры своего региона, важнейшими знаниями о населении и экономике, с важнейшими чертами своего региона» [132,С Л 8−29]. Регионализация и региональная история по замыслу властей должна ускорить процесс превращения колонистов в автохтонное население. Подобное ускорение было возможно только за ечегг молодого поколения, которое, в отличие от своих родителей не видело своими глазами, КАК происходила интеграция этих земель. Процесс автохтонизации, по мнению социологов, это одно из основных условий складывания и активизации экономической и культурной общности. Поэтому в 60-е годы были выдвинуты постулаты о том, что на возвращенных землях необходимо «представление региональной проблематики в более широкой степени в рамках гуманитарных наук, уроков польского языка и историивнимание к региональной проблематике на практических занятиях поделки, вышивки, пение и рисунки) — использование ценностей региональной культуры в реализации воспитательных идеалов» [133, С.161−173].

Концепция возвращенных земель исполнила свою функцию и благополучно от «концепции пропаганды» стала исторической традицией. Все больше и больше людей стало интересоваться их прошлым. Появилась региональная периодика: «Borussia» (1991) — (тираж на 2008 г. 500 экз.), редактором которого является известный историк Роберт Траба. Как отмечал Р. Траба «мое индивидуальное измерение истории можно выразить одним ключевым словом, которое парадоксальное не принадлежит к наследию научной мысли. Это слово Borussia, которое географически связывает меня с одной точкой на карте — Олыитыном» [259, С.10]. Также в свет вышли региональные исторические журналы: «Folia Fromborcensia» (1992), «Znad Pisy» (1995), «Rocznik Mazursld» (1996), «Studia Angerburgica» (1596), «Masovia» (1997), «Mragowskie Studia Humaaistyczne» (1999), «Echa Przeszlosci» (2000), «Feste Boyen» (2002), «Pruthenia» (2006) (подробный анализ этих периодических изданий, актуальный на весну 2007 г. можно найти у историка Я. Хлосггы [113]). Представленная палитра периодических изданий не только служит делу изучения прошлого, по и стоит на страже тех взглядов польской историографии, которые являются незыблемыми в рамках понятия возвращенных земель. Так, например, немецкий профессор Йорг Хакманн опубликовал статью в журнале «Borussia» на тему польской историографии в отношении Восточной Пруссии, где открыто высказался о преемственности взглядов польских историков и немецкого историка-нациста Эриха Машке на прошлое этого региона [153, С.64−72]. В ответ он получил несколько довольно жестких статей, как в самой «Borussia», так и на страницах уже упоминавшегося мной «KWM» (вторая публикация той же статьи была необходима в результате не совсем корректной публикации в «Borussia») [171, С.277−281].

Обилие периодических изданий и активизация исследований истории Пруссии и её периферийных регионов после 1989 г. привеяи к тому, что появился новый взгляд на прошлое этих регионов. Для примера можно привести доклады конференции 1991 г. историков из Польши, Германии, Литвы и России под названием «Восточная Пруссия — Вармия и МазурыКалининград — наследие и новое самосознание». Хотел бы привести выдержку из доклада Роберта Трабы: «Для немцев история Восточной Пруссии была и в большой степени остается средством исполнения „Цивилизационный миссии на востоке“, колыбелью Немецкого ордена, родиной Канта и Гердера, наследием традиции независимости периода наполеоновских войн, краем счастливого детства и молодости через призму тоски по утраченной земле. Для поляков Восточная Пруссия ограничивается польской Вармией и Мазурами, постепенно и предательски германизованными веками. Сочетается только с польской традицией Вармии, народными поэтами и изразцами (польск. „kaflami“), которые должны обосновать справедливость „возвращения к Матери“. Для сотен тысяч это просто обретенная обетованная земля после утраты семей на востоке» [258,С.5]. Нередко, подобные издания и новый взгляд служат общей неприязни не только между поляками и немцами. В этих изданиях всеми силами пытаются навязать мысль о «несправедливости» и «жестокости» русских, занявших Восточную Пруссию. Постоянный автор «KMW» говорит не только о проблемах взаимоотношений немцев и поляков после интеграции региона, но и дает характеристику третьей стороне, соответственно с позиции первых двух. Вот что он пишет об освобождении Пруссии, но уже в 2007 г.: «Вармия и Мазуры были первыми землями под немецкой администрацией, на которые вторглась в январе 1945 т. Красная.

Армия. Здесь русские брали свое не только за террор Вермахта на востоке. Их жертвами были старики, женщины и дети. Красноармейцы не делали разницы, независимо от того, кто на каком языке говорил, для них все были немцами. Поэтому в первые месяцы 1945 г. относились сильно враждебно к местному населению. В порядке вещей были расстрелы, грабежи и убийства. Награбленное добро в виде машин, фабричных станков, мебели, и даже железнодорожных шпал, скота и коней отсылали на восток" [113, С.449]. Объективно, картина сильно отличается от того, что известно большинству наших соотечественников. Наметились и изменения в отношении истории Силезии и Верхней Силезии. Как отмечали историки, само прошлое Силезии было не привлекательной темой для исследования, а публикация источников на 1989 г. была довольно скромной [208, С.292]. Однако с начала 90-х на читателя обрушилось такое количество литературы, что не всегда можно было отделить зерна от плевел. Как и в случае «ргшБюа» появились работы, связанные «с жестокостью и убийствами Красной Армии», занявшей эти территории. Но основной канвой в перечисленных изданиях была концепция возвращенных земель, еще не потерявшая свою актуальность. «Общество на северных и западных землях после 1945 г.», «западные и северные земли в период сталинизма», «депортации верхнесилезцев в СССР, западные и северные земли в период реализации шестилетнего плана (1950;1956)» — вот лишь некоторые темы, которые интересовали и остаются предметом интереса ученых.

С точки зрения рассмотрения основных проблем истории Восточной Пруссии и её периферийных регионовотдельно можно выделить проблему польско-немецкого пограничья. [254]. Согласно трактовке польских исследователей — пограничные группы имеют следующую характеристику: государственные границы имеют условный характер, тип культурной ситуации взаимного влияния близко соприкасающихся культур, место проникновения двух соседних культур и появления новых ценностей. Стоит сказать, что исследования пограккчья велись польской историографией за последние несколько лет довольно интенсивно не только на примере Силезии, но и других возвращенных земель — Пруссии (Вармия и Мазуры). Божена Домагала, рассматривая польско-немецкое пограничье на Вармии и Мазурах пришла к выводу, что проблема национальных меньшинств появилась в Польше только после 1989 г., когда встала необходимость урегулировать отношения и правовой статус меньшинств, проживающих на пограничье и в Вармии и Мазурах в согласии с требованиями ЕС [126]. Исследователем уделено внимание немецкому меньшинству в Вармии и в Мазурах и его попыткам создания и реанимации собственной истории, ее повторного «изобретения» националистического характера. Как замечает Б. Домагала «первой организацией немцев на Вармии и Мазурах, выросшей из маленьких культурных групп стало „Олынтынское Товарищество Немецкого Меньшинства“. Оно появилось уже в 1990 г. и активно начало деятельность в Вармии и Мазурах. Процесс укрепления организационной структуры продолжался до 1995 г., когда появились 23 отделения „ОТНМ“, а общество насчитывало 1902 человека. Каждое отделение имеет свой статут и орган управления» [127, С.30−31]. Другой крупной организацией является — «Союз объединений Немцев в бывшей Восточной Пруссии». Его руководителем являлся Экхард Вернср. Цель организации — финансовая политика объединений, культурная деятельность и просвещение, взаимоотношение с польскими и немецкими властями. На собраниях обществ, которые проходят в офисах объединений, бывает в основном старшее поколение, которое говорит об апокалипсическом поражении в Восточной Пруссии, депортации в Сибирь, утрате собственности, разлучении семей. Время фашистской оккупации оценили как «время счастливой жизни и мира», когда жителям Восточной.

Пруссии было легче жить. Среднее поколение, которое выросло после войны уже не так радикально, его связь с немецкой культурой уже не так видна, а смешанные браки сделали их более лояльными. Однако для молодежи участие в подобных организациях сулит неплохие шансы на получение немецкого паспорта и репатриации в Германию, где они могут найти новую работу и начать карьеру. Однако что касается культуры, то «молодело, больше хочет бильярд к дискотеку, чем чаепитие с распевом зосточкопруссккх iivvvh)) отмечает Б. Домагала [127, С.31]. Немецкое меньшинство в Вармии выбирает и своих героев. Это Мартин Лютер (влияние на духовную жизнь Восточной Пруссии, лютеранство), Готфрид Гердер (как известная личность из Восточной Пруссии), Ганс Хельмут Кирст (мазурский писатель немецкого происхождения, солдат Вермахта, основоположник «Heimatliteratur»), [127, С.39−70]. Общее суждение о пограничье польская историография формулирует следующим образом. Сегодня возрастает роль малых народов, этот процесс происходит согласно концепции этнической мобилизации: 1) создание надгосударственных организаций (ООН, ЮНЕСКО), 2) модернизация бывших внутренних колоний и их интеграция, 3) возрастание мобильности элиты из малых народов и ее участие в общественно-политической жизни. Немцы в Мазурах и Вармии — это малая народность^{поэтому} это сигнал к тому, что если проблемы малых народов не будут решаться, то ЕС рискует потерять свою идентичность и превратится в США., в которых проблема национальных меньшинств не существует как отдельная правовая категория. Что касается Силезии и Верхней Силезии, то ситуация там абсолютно идентична, автору этих строк во время пребывания в Польше приходилось общаться со студентами из Силезии, которые довольно плохо говорили по-польски, так как они получили образование в ФРГ и их родной язык — немецкий. Их семьи разделены и, например, родители живут в Силезии, а остальные родственники в.

Германии и наоборот. Свой взгляд на эти проблемы презентуют такие исследователи как В. Лесюк, Б. Нитшке [198]. По их мнению политика интеграции и полонизации региона к 1960 г. доказала свою полную беспомощность и коммунистической партии ПНР пришлось признать ошибку.

Этот тезис продолжает и 3. Романов, который говорит не только об ошибках административного характера и идеологического характера, а делает акцент на том, что не нужно было в польской историографии делить население Силезии на отдельные элементы — немецкий и польский, а рассматривать в целости оба [238]. Вместе с исследованием отдельных тем большую роль в современной историографии возвращенных земель играют общие систематические работы. История Силезии и верхней Силезии представлена довольно полно в работах таких исследователей как М. Лис, М. Чапикьский [163].

М. Лис трактует эту историческую территорию как целость, не смотря на административную реформу 1922 г. и реформу во время вхождения в состав Польши в 1945 г., отмечает проблематику экономического развития региона, его культурную жизнь. Однако как отмечают критики, «лаконичность автора, знающего проблематику, и скупость в изложении некоторых событий немного ухудшают впечатление от исследования» [199, С. 15−27].

Том «Historia Slaska», изданный в 2002 г. во Вроцлаве противоположность работе МЛиса, как по объему, так и по широте охвата материала. Он охватывает хронологический период до 1945 года и презентует нам целую цепь событий из истории Силезии, охватывая не только ее как целость, но и Верхнюю Силезию как часть. Дальнейший развитие историографии Силезии лучше всего подчеркнул вроцлавский историк Кароль Фиедор: «в трактате о добрососедстве между Германией и Польшей от 1991 г. подчеркнуто, что обе стороны будут способствовать закрытию болезненных вопросов прошлого <.> Такой взгляд на само прошлое обоих народов может стать неоценимым вкладом в совместное, европейское наследство и многовекового взаимного обогащения культур обеих народов» [136, С.35−36].

В заключение можно обозначить несколько основополагающих выводов данной главы:

Как показал историографический анализ эволюция понятия «возвращенных земель» прослеживается еще в межвоенном периоде, когда в Польше их определяли как «пястовские земли» или «материнские земли». Во время второй мировой войны общественность называла их «иегшапи ро8Ш1оуапупи», в конце войны бытовало понятие «иеппе роУ1Ж^» асу". И уже после войны мы можем говорить о понятии «возвращенных земель» как об официальном названии. Польская историография заимствовала его и расширила, дополнив географическим и историко-политическим смыслом.

С точки зрения историко-политического аспекта, целью власти и польской историографии того времени, было создание идеологически верных взглядов на прошлое страны, тем самым делая легитимным складывающийся в стране тоталитарный режим партии-государства [249,С Л 89]. Легитимизировались и территориальные приобретения — земли, отошедшие к Польше по мирному договору. Основными пунктами реализации идеи возвращенных земель были Западный Институт во Вроцлаве (который занимался историей и интеграцией Силезии) и Восточный в Познани.

Внимание министерства образования к школьным учебникам и представлению в них темы возвращенных земель подтверждает тезис о всесторонней интеллектуальной интеграции этого региона. Сначала было необходимо закрепить этот исторический факт в истории Польши, дать школьникам и молодежи идеологически выверенные установки и сигналы, которые помогли бы сформировать их отношение к новым территориям и упрочили их место в самосознании молодого гражданина. Комплекс учебников, базирующийся на достижениях польской исторической науки, исправно исполнял свою дидактическую и прагматическую функции.

Как показал анализ источников с присоединением к Польше земель в Восточной Пруссии и Силезии эволюционировал и подход к освещению этих событий в учебниках. Старания авторов учебников воплотились в целой серии текстов для чтения и грамматических упражнений, которые содержали идеологически направленный материал и транслировали официальную точку зрения. Одним из элементов полонизации региона был процесс поощрения информированности переселенцев и местных жителей о своих корнях. Германизированные имена заменялись польскими там, где это возможно.

3.4. Основные концептуальные подходы к истории Восточной Пруссии в современной немецкой и литовской историографии.

Цель данного параграфа диссертации — обозначить основные концептуальные подходы в немецкой и литовской историографии начала XXI века. Выявить зависимость историографических оценок от изменения политической ситуации в обществе. Проследить основные этапы в рассмотрении ключевых проблем истории Восточной Пруссии, и её периферийных регионов в немецкой и литовской исторической науке. Определить теоретико-методологическую оснащенность представленных национальных историографий на современном этапе.

В немецкой историографии XXначала XXI века, ключевые вопросы истории Восточной Пруссии разработаны наиболее полно. Проведенный историографический анализ концептуальных подходов, содержащихся как в научно-исторической, так и в учебной литературе позволяет сделать вывод о том, что основной тенденцией немецкой историографии довоенного времени было особое внимание к средневековой истории региона и истории Немецкого ордена (Э.Машке) в Пруссии. Это было обусловлено необходимостью внесения идеологической доминанты, освещения немецкой «миссии на Востоке». Активно велись дискуссии с польскими историками, сторонниками пястовской идеи о происхождении польских князей (Г.Хаусдорф), о характере колонизации Пруссии (стоит отметить, что подобные дискуссии продолжаются и до сих пор). Форсировано шли исследования над историей немецкой колонизации Пруссии. Шла активная публикация источников и актового материала. В 1939 г. выходит второй том собрания документов «Preu?ischen Urkundenbuch», охватывающий материалы за 1309−1335 гг. В целом, политическая ситуация в обществе диктовала особые условия и исследовательские задачи.

Послевоенное время принесло не только переосмысление всего историографического опыта немецких исследователей, но поставило перед историками ряд «неудобных» вопросов. Речь идет о депортации (в нем. «Vertreibung») немецкого населения из Восточной Пруссии. ТГри этом, объективный взгляд на эти события был не только необходим, но и позволил бы более точнее оценить масштаб трагедии. Если вспомнить подробности депортации, то необходимо отметить несколько основных фактов. Немецкому населению просто не дали уехать раньше под угрозой наказания, так как Германии нужен был миф о «форпосте на Востоке», распространялись призывы «драться до последнего солдата». После падения Кенигсберга советское командование сталкнулось с большим количеством гражданского населения, которое позднее было выселено преимущественно в ГДР. В разное время вопросы депортации в историографии затрагивали — Марциан Г., Вёрстер П., В. Бентц, Гауниц JI. Сложность была в нерешенном правовом статусе перемещенных лиц, считать ли их насильно депортированными или эвакуированными? Стоит сказать, что до сих пор процесс депортации немцев из Восточной Пруссии вызывает большое количество мифов, что порождает большое количество газетных и журнальных публикаций. Но в то же время, внимание к непростым вопросам общей истории Германии, Польши и России говорит об эволюции оценок к прошлому Восточной Пруссии и изменении политических настроений в обществе. Конечно, подобные исследования над депортацией были возможны до 1989 г. только в ФРГ. В монографии под названием «Die Lage der Deutschen im Konigsberger Gebiet 1945;1948» [202] подчеркивается актуальность данной темы для дня сегодняшнего: «Die vorliegende Veroffentlichung ist eine wichtige Pionierleistung in der Erforschung dieses traurigen Kapitels der Nachloiegsgeschichte» [283, e.32].

В новейшей историографии фрагменты мемуаров и воспоминаний участников трагических событий депортации немцев из Восточной Пруссии, преподносятся как литература изгнания, наполненная духом тоски по «утерянному дому». В объективе работ немецких — история Восточной Пруссии и мифов, связанных с этим краем и бытующих в среде немецкого общества, а также проблема реституции культурных ценностей. Называя сам город «Weltbuergerrepublik» (J.Manthey), немецкие исследователи раскрывают основные моменты не только истории города, но и его места в истории всей Пруссии, сначала — как столицы герцогства, а затем как центра провинции Восточная Пруссия. Потеря этого региона, его дальнейшая история в составе РСФСР трактуются как упадок (HeM."Niedergang>>), переход в качественно иное состояние — стагнацию и постепенное обезличивание (C.Clark) [116].

Для интенсификации исследований по истории Западной и Восточной Пруссии немецким научным обществом были созданы комиссии и научные семинары. Организация «Historische Kommission fuer Ostund Westpreussische Landesforschung» занимается разработкой тем средневековой истории Пруссии, истории Церкви и общества в новое и новейшее время. В разное время в работе комиссии принимали участие известные немецкие историки Б. Иениг, Т. Ясинский, Р. Кибелка, ХЛинденберг, У.Арнольд. Удо Арнольд долгое время являлся редактором специального издания комиссии — Tagungsberichte der Historischen Komission fuer Ostund Westpreussische Landesforschung" и принимал активное участие в работе научных семинаров по всей Германии. Одним из несомненных достижений исторической комиссии является работа над продолжающимся изданием «Altpreussische Bibliographie», которое является незаменимым и полезным справочником для всех исследователей.

Также одним из своевременных проектов (с 1980 г.) была работа по систематизации, описанию и публикации картографического материала по западной и восточной части Пруссии [117, С.34].

Деятельность комиссии порой выходила за рамки национальной историографии. В своих исследованиях немецкие историки поднимали и дискуссионные вопросы, затрагивающие и литовскую и польскую историографию. Вот что писал историк Б. Иениг о перспективах ВСМСДХО" литовского диалога в деле изучения Прусии и её периферийных регионов: «Es bleibt zu hoffen, dass dies das Gesprach mit der ernsthaften litauischen Geschichtsschreibung anregen kann, die zu einem guten Teil auch nach 1945 den Eindruck erweckt, als ob die Memelland-Problematik immer noch ein aktuelles politisches Problem sei» [168,С.94]. Тесное сотрудничество с литовской стороной было не только основным направлением деятельности комиссии, но во многом оно было инициировано личными контактами исследователей.

Кроме публикации монографий и ежегодников комиссия издает собственную периодику. Журнал «Preussenland», издаваемый уже порядка 50 лет освещает на своих страницах проблематику истории Восточной Пруссии и ее периферийных регионов. Особую помощь, как в научном, так и в финансовом плане журналу оказывает организация «Stiftung Preussischer Kulturbesitz». Тематика издания подвергалась изменению, но в целом, прослеживается уклон в сторону источниковедческих исследований, историографии, вспомогательных исторических дисциплин и книжного дела. Как показал историографический анализ особое внимание на страницах «Preussenland» уделялось судьбе «прусских» архивов, перемещенных на территорию СССР после 1945 г. В публикациях ХЛанге [197], Б. Йенига [167], С. Экдаля [135] дана оценка пемещенных архивов, обозначено их сегодняшнее состояние, намечены перспективы их исследования.

На современном этапе, благодаря совместной работе с российскими коллегами, удалось вывести исследования на совершенно новый методологический уровень и организовать совместную работу над изучением широкого круга проблем. В исследованиях немецких историков Э. Маттеса и П. Вёрстера анализируется отечественная историография проблемы, дается сравнение исследовательского поля в России и Германии, вноситься общеевропейский контекст. При этом справедливо приводятся слова Берта Хоппе «Северная Восточная Пруссия была до 1991 г. «для немцев страной без современности, для русских — страной без истории». В монографии Э. Маттеса отдельно отмечены проблемы российско-немецкого сотрудничества на современном этапе. Главную проблему немецкий историк видит в наличии определенных политических установок и табу как в России, так и в Германии на изучение истории региона, болезненности отдельных тем. Более того, в начале 90-х годов XX века поднятие проблем «изгнания» немцев из Восточной Пруссии, насилия в отношении мирного населения, немецко-русских отношений в 1945;1951 гг. могли торпедировать многие проекты, относящиеся к политической и экономической сфере, а также привести к социальной напряженности внутри страны [213, С.147−147]. Подобное развитие событий мы можем наблюдать сегодня на примере подписания Лиссабонского договора ЕС. Чехия могла действительно «пустить под откос» все договоренности по причине неурегулированности статуса и вопроса об «изгнании» немцев из Судетской области. Болезненность, как для немецкого, так и для чешского общества, обнаружилась в вопросе о выплате компенсации немецкой стороне. В Германии давно создан и успешно действует «Союз изгнанных», отстаивающий права насильственно перемещенных лиц [50, С.9−10]. Не была исключением и Россия, от которой также могли потребовать компенсаций и урегулирования вопросов перемещенных.

Событием в российско-немецком научном сотрудничестве стал перевод «Краткой истории Германки» Хагена Шульца на русский язык [102]. Хаген Шульц — директор Немецкого исторического института в Лондоне, автор книг по истории Пруссии, Веймарской республики, проблемам нации и национализма. Затрагивая темы истории Восточной Пруссии и концепции «Vertreibung» Х. Шульц отмечал, что после Второй мировой войны «произошло полное изменение условий жизни немецкого населения вследствие массового бегства и изгнания немецкого населения. Сначала немцы бежали от наступления Советской армии, затем последовало их насильственное выселение из переданных под польское управление восточных областей» [102,С.195].

Отдельно можно отметить исследования Б. Центары, находящиеся на стыке польской и немецкой историографии. Они посвящены различным вопросам взаимовлияния национальных историографий, проникнуты духом толерантности и открытости к диалогу даже по самым спорным вопросам послевоенной истории. К сожалению, БЛДентаре не удалось полностью завершить намеченный комплекс исследований.

Характеризуя литовскую историографию, подчеркнем важность работ последних лет. Её особенность стал взгляд на периодизацию, состоящий в утверждении о том, что до 1939 г. на основании решения Лиги Наций, Мемель (Клайпеда) и его окрестности были в составе Литвы, а в 1945 г. стали частью Литовской ССР не по решениям Потсдамской конференции, а на основании акта «О недействительности территориальных приобретений Германии после 31 декабря 1937 г.». Таким образом, присоединение этих территорий выступало скорее как пример торжества исторической справедливости, а не как пример аннексии. Именно «возвращение», а не «присоединение» было доминантой. В соответствии с обозначенной позицией, литовская историография последних лет вводит следующую периодизацию:

1) 1923;1939 гг. — Мемель в составе Литвы.

2) 1939;1945 гг. — Мемель как часть провинции Восточная Пруссия.

3)1945;1991 гг. — Мемель как часть ЛССР.

История региона Мемель (в немецкой историографии Мемельланд) приобрела новое звучание в конце 80-х начале 90-х годов XX века. Появился ряд работ, в которых «новые» исследования являлись по существу переизданием монографий 40-х годов. И соответственно их методологический уровень и источниковая база оставляли желать лучшего. На современном этапе можно отметить рост не только интереса к истории Восточной Пруссии и Мемеля, но и совершенно новую тематическую палитру. В этом заслуга как литовских, так и немецких историков, активно взаимодействующих со своими коллегами в странах Балтии. Исследования Н. Шепетиса [244], А. Густайдиса [152], И. Шандаву [112] посвящены довоенной истории региона и нахождению Мемеля в составе Восточной Пруссии. В монографиях А. Никжентайтиса [184], И. Жембрицкиса [292] история Мемеля рассмотрена в контексте основных проблем истории Восточной Пруссии. Событием, внесшим существенный вклад в изучение истории Восточной Пруссии стал выход словаря-справочника [237].

Благодаря проведенному рассмотрению концептуальных подходов к истории Восточной Прусски и Калининградской области в немцкой и литовской историографии конца XX — начала XXI века молено сделать следующие выводы:

Как показал анализ историографического материала немецкая историография использовала различные концептуальные подходы к истории Восточной Пруссии и Калиниградской области. Если говорить о средневековой истории региона, то она рассматривалась в рамках истории государства Немецкого ордена в Пруссии. Столица Пруссии — Кенигсберг рассматривался как пункт продвижения на Восток, культурный и экономический центр сначала «квазигосударства» крестоносцев, а затем герцогства Пруссия. Послевоенная история и последовавшие вслед за ней политические и социальные потрясения потребовали изменения подходов и оценок. В этом случае была использована концепция «изгнания» (кем. «УейгеЛш^»), породившая не только большое количество мемуаристики, но и потребовавшая объективного объяснения появившегося раздела на историю до 1945 г. и «время без истории». Потеря Восточной Пруссии, её дальнейшая история в составе РСФСР трактуются как упадок (нем."№ес!е^ап§"), переход в качественно иное состояние — стагнацию и постепенное обезличивание. Если говорить о литовской историографии, что исторические концепции были следствием политических установок и позиции, согласно которой присоединение Мемеля было скорее актом исторической справедливости, чем примером аннексии. Данный постулат определил и отношение литовских историков к периодизации.

Рассмотрение зависимости историографических оценок от политической ситуации позволяет сделать вывод о том, что как в случае немецкой, так и литовской историографии четко прослеживается зависимость: изменение политической атмосферы приводило к резкой смене тематики исследований, разработке новых, ранее «неудобных» тем, периориентации векторов сотрудничества. Однако подобные процессы нередко приводили к сворачиванию проектов и программ, которые были неактуальны или не вписывались в рамки, установленные «эволюционировавшей» исторической наукой.

Как показал анализ основных этапов в рассмотрении ключевых проблем мртппиц Иллтпинпн ТТш-р, р, ин и рр прпнАрпнмниу пргнпнпп п нрл^риупм и.

Л. 1 V шин Л, А V V11] ¦ мл V V ¦ I ^/Уж^жихлио ж! литовской исторической науке, подходы в упомянутых нациаональных историографиях существенно разнились. Литовские историки выделяют в истории Мемеля 4 периода. Первый, это время нахождения региона в составе независимой Литвы (1918;1939). Второй — нахождение Мемеля в составе немецкой провинции Восточная Пруссия (1939;1945), третий — в составе ЛССР (1945;1991). Проведенный сравнительно историографический анализ позволил сделать вывод, что присоединение периферийных территории выступало в литовской историографии как пример торжества исторической справедливости, а не как пример аннексии. До 1939 г. на основании решения Лиги Наций, Мемель (Клайпеда) и его окрестности были в составе Литвы. В 1945 г. стали частью Литовской ССР на основании акта «О недействительности территориальных приобретений Германии после 31 декабря 1937 г.», а не по решению Потсдамской конференции. В целом отмечается ученический, по отношению к немецкой и польской историографии, характер исследований. Немецкая историография демонстрировала более сложный подход. История Восточной Пруссии рассматривалась как в рамках национальной истории, так и в рамках региональной — «история немецкой колонизации в Восточной Европе», «история депортаций немецкого населения», «герцогство Пруссия», «история Реформации». После утраты этого региона в 1945 г. был возведен своеобразный водораздел, давший трещину только в 1991 г. Как отмечал историк и политический деятель Б. Хоппе «Северная Восточная Пруссия была до 1991 г. «для немцев страной без современности, для русских — страной без истории».

Заключение

.

Подводя итоги исследованию, подчеркнем, что впервые в отечественной истороиографии удалось проследить основные тенденции развития отечественной и зарубежной (польской, немецкой, литовской) историографии XXначала XXI в. сквозь призму рассмотрения ключевых проблем истории Восточной Пруссии и Калининградской области.

Анализ исторических и историографических источников по истории Калининградской области, показал, что в советское время история края была представлена в рамках общей периодизации истории СССР и основывалась на социально-экономическом факторе. При этом полностью подтверждается тезис об отсутствии интеллектуальной традиции изучения прошлого региона, принятый в современной исторической науке. Детальное изучение историографической литературы 1945;1991 гг. позволяет сделать вывод о том, что работам советских ученых отводилась важная роль в процессе культурно-исторической интеграции бывшей немецкой провинции Восточная Пруссия в состав РСФСР.

Рассмотрение ключевых вопросов истории Восточной Пруссии и Калининградской области в российской историографии начала XX —XXI в., свидетельствует об эволюции взглядов историков. Уход от единой марксистско-ленинской методологии и политические изменения в обществе после 1991 г. обусловили смещение исследовательского интереса в сторону довоенной истории. Привели к расширению исследовательской практики и соответственно появлению ряда обобщающих трудов, содержащих в себе основной потенциал, накопленный советской исторической наукой. Изучение тенденций развития и формирования новой интеллектуальной традиции свидетельствует о демонтаже разделительной линии истории Восточной.

Пруссии и Калининградской области на довоенную — «запрещенную», и современную — «послевоенную». Все это способствовало появлению новых подходов в оценке истории Восточной Пруссии и Калининградской области, введению в научный оборот не свойственного советской историографии понятийного аппарата, наполнению традиционных понятий новым содержанием и признаками. Примером могут служить такие понятия как «депортация», «общеевропейская интеграция», «анклав», «эксклав», «реституция» и т. д. При этом, важно отметить решающую роль в становлении новых подходов по рассматриваемой теме калининградских историков — Ю. В. Костяшова, Г. В. Кретинина, И. А. Гордеева, В. И. Кулакова.

Сравнительно-историографический анализ источников позволил сделать вывод о том, что в зарубежной историографии истории Восточной Пруссии существовал ряд концептуальных подходов, отражающих точки зрения на прошлое региона и его территориальную принадлежность. Рассмотрение пястовской идеи убедительно доказало, что её сторонники рассматривали территории в Восточной Пруссии как орбиту экспансионистских интересов Польши и настаивали на польском характере колонизации этих земель, тем самым закрепляя в сознании общества идею о насильственной германизации и постоянной борьбе с агрессором. Обращение к ягеллонской идее, позволило проследить эволюцию не только взглядов исторической науки на присоединение территорий в Восточной Пруссии, но и показать основные этапы формирования польского федерализма. Анализ источников позволил сделать вывод о том, что ягеллонская идея активно использовалась польской элитой для решения политических проблем и трансляции в общество идей федеративного государства «от моря до моря» с включением в его рамки территорий — Вармии, Силезии и Мазур. Освещение вопросов формирования концепции «возвращенных земель» и эволюции исторической традиции в рассмотрении ключевых вопросов истории Восточной Пруссии подтверждает вывод о попытках всесторонней интеллектуальной интеграции территорий бывшей немецкой провинции после 1945 г. Историографический анализ содержания польских школьных учебников 1945;1960 гг. позволяет сделать ряд выводов. Преобладание на страницах учебников концептуальных подходов в рамках пястовской идеи и героизация борьбы против внешнего врага было обусловлено патриотической направленностью и что немало валено — дидактической доступностью. В учебниках для старшей школы кроме враждебности немцев подчеркивалась и классовая вражда, что соответствовало идеологическим задачам, содержащимся в официальной доктрине. Склонность немцев к грабежам и завоеванию пространства увязывалось с желанием обогащения немецких феодалов. Часто подчеркивались различия в образе жизни между славянами и немцами.

Одним из элементов полонизации в Восточной Пруссии было поощрение информированности переселенцев и местных жителей о своих корнях. Германизированные имена заменялись историками польскими, где это было возможно. В 60-е годы XX в. школьные программы были пересмотрены. В них был включен компонент региональной истории, который знакомил учеников с «характерными памятниками народной культуры своего региона, важнейшими знаниями о населении и экономике, с важнейшими чертами своего региона"[131, С.19] Регионализация и региональная история по замыслу властей должна ускорить процесс превращения колонистов в автохтонное население.

Анализ основных этапов участия национальных историографии в обосновании послевоенной карты Европы и закреплении территориальных приобретений в Восточной Пруссии позволяет сделать вывод об общем, как для отечественной, так и для зарубежной исторической науки, характере интеграционных процессов и наличия внутри них определенных этапов. Первый этап характеризуется стремлением к ксторико=правовому обоснованию территориальных приобретений, а также попытками идентификации переселенцев с их «новым домом», ликвидацией комплекса «чужака». Второй этап заключается в систематизации знания и создании новых учебных пособий. Развертывание научно-исследовательских институтов и активизация полевых исследований, участие в социализации прибывающих переселенцев и пропаганда — вот характеристики, присущие данному этапу. И наконец, третий этап — формирование нового самосознания второго поколения переселенцев, внимание к экономической и социальной истории региона, создание специализированных кафедр и учебных программ, стремление к регионализации исследований.

Комплексный анализ зарубежной (польской, немецкой, литовской) и отечественной историографии XXначала XXI вв. по истории Восточной Пруссии и Калининградской области, позволил сделать ряд выводов.

Во-первых, формирование тематики историографических исследований находится в теской зависимости от политической ситуации в стране. История, как и любая наука подвержена влиянию потрясений и революционных преобразований, догмату цензуры и отсутствию внутренней свободы, излишних упрощений и выполнению социального заказа. Но в то же время, важность воспитательной функции исторического знания, заставляет находить некую формулу золотой середины. Последние события в мире, а также попытки фальсификации истории и использования фактов общей истории в политических целях со стороны целых государств и военно-политических блоков, заставляют пристальнее задуматься над тем, насколько зависит современное общество от адекватной, правдивой и независимой оценки прошлого.

Во-вторых, проведенный историографический анализ концептуальных подходов к оценке истории Восточной Пруссии и Калининградской области, содержащихся как в научно-исторической, так и в учебной литературе позволяет сделать вывод о том, что основной тенденцией развития советской историографии явилась попытка формирования новой исторической традициирассмотрение истории Восточной Пруссии Калининградской области в рамках периодизации истории СССР, повышенное внимание к социально-экономической истории края, а также деление на «довоенный» и «послевоенный» периоды.

В 90-е годы XX в. под воздействием политических событий калининградская тема в виду эксклавного положения региона, расширения Евросоюза и НАТО стала одной из приоритетных тем европейской политики. Отечественной историографией стал выдвигаться тезис о том, что представление и изучение истории области необходимы не только с точки зрения научного знания, но и политики дальнейшего развития Калининградской области. При этом шел процесс демонтажа традиционной периодизации истории края, сложившийся в советской историографии. Однако в начале XXI в. вместо декларированного в ранее подхода о демонтаже условного раздела в виде «начале истории заново», историки снова вернулись к тому, что деление истории края на довоенную и послевоенную было обоснованным. Главная причина — после войны в жизни региона произошла смена носителя исторической памяти. Это также связано с усилением внешнеполитических позиций нашей страны. Все это способствовало появлению новых подходов в оценке истории Восточной Пруссии и Калининградской области, введению в научный оборот не свойственного советской историографии понятийного аппарата, наполнению традиционных понятий новым содержанием и признаками. Примером могут служить такие понятия как «депортация», «общеевропейская интеграция», «анклав», «эксклав», «реституция» и т. д.

В-третьих, как в отечественной, так и в зарубежной историографии XXначала ХХГ в. четко прослеживается формирование школ и направлений. Проанализированы методологические позиции и исследовательская практика их представителей. В отечественной историографии можно выделить «калининградскую школу». Её отличительным признаком может считаться особое внимание к региональной истории и ярко выраженный краеведческий аспект. Особое внимание уделяется публикации источников и разработке новых подходов к периодизации, освещению ключевых вопросов истории региона. Активно ведется международная деятельность. Издаются специализированные журналы — «Калининградские архивы», «Тегга ВаШса» и т. д. В зарубежной историографии, рассмотрение ключевых проблем истории Восточной Пруссии происходило в рамках «оптимистического» направления «краковской школы». Её представители в разное время разрабатывали темы ягеллонской концепции, «материнских земель» Польши, истории Вармии и Мазур. В последнее время можно говорить о появлении «олынтынской школы». В г. Олыптыне в начале 90-х годов возникло множество периодических изданий, а географическая близость к Калининградской области обусловила наличие большого количества исследований по истории Восточной Пруссии и её периферийных регионов.

В-четвертых, не смотря на все попытки отечественной историографии, её участие в процессах обоснования интеграции территории Восточной Пруссии было недостаточным. Это произошло по ряду причин. Прежде всего Восточная Пруссия, как и Пруссия в целом рассматривались как объект колонизации, политической и культурной экспансии и эти территории издревле входили в поле политического интереса польской элиты еще с начал польской государственности. Еще одной причиной являлось то, что история Восточной Пруссии и призывы к возвращению «польских территорий» со стороны интеллектуальной элиты и властей, сделали этот регион предметом исследований не одного поколения польских историков. Согласно данным источниковой базы можно выделить несколько этапов участия историографии и исторической науки в интеграции новых территорий и формировании самосознания жителей региона. По своей сути этапы различаются лишь в наличии необходимых условий для реализации и решения конкретных задач. I этап (1945 г.) — начальный: стремление к историко-правовому обоснованию территориальных приобретенийзакрепление факта принадлежности в обществе и ликвидация комплекса «чужака" — П этап (1946;1970 гг.) -активный: систематизация знания и создание новых учебных пособий, развертывание научно-исследовательских институтов и активизация полевых исследований, участие в социализации прибывающих переселенцев и пропаганда. Ш этап (1970;1989 гг.) — заключительный: формирование нового самосознания второго поколения переселенцев, внимание к экономической и социальной истории региона, развитие краеведческих знаний.

На начальном этапе процесса интеграции новых территорий, как в польской, так и в отечественной историографии можно наблюдать консолидацию не только материально-людских ресурсов, но и интеллектуального потенциала. Среди основных задач было стремление к историко-правовому обоснованию территориальных приобретений и раздела бывшей Восточной Пруссии. Здесь уместно упомянуть личности А. Клафковского и К. Скубишевского (Польша), Н. П. Грацианский и В. Н. Перцев (СССР). В дальнейшем, усилия историков были направлены на развитие той исследовательской базы, которая была в наличии у каждой из сторон. При этом, удивительно, что не смотря на схожесть задач, поляки и россияне действовали не только разными методами и подходами, не было никакого трансферта опыта и идей.

Как показал анализ историографического материала немецкая историография использовала различные концептуальные подходы к истории Восточной Пруссии и Калиниградской области. Если говорить о средневековой истории региона, то она рассматривалась в рамках истории государства Немецкого ордена в Пруссии. Столица Пруссии — Кенигсберг рассматривался как пункт продвижения на Восток, культурный и экономический центр сначала «квазигосударства» крестоносцев, а затем герцогства Пруссия. Послевоенная история и последовавшие вслед за ней политические и социальные потрясения потребовали изменения подходов и оценок. В этом случае была использована концепция «изгнания» (нем. «Vertreibimg»), породившая не только большое количество мемуаристики, но и потребовавшая объективного объяснения появившегося раздела на историю до 1945 г. и «время без истории». Потеря Восточной Пруссии, её дальнейшая история в составе РСФСР трактуются как упадок (нем. «Niedergang»), переход в качественно иное состояние — стагнацию и постепенное обезличивание. Если говорить о литовской историографии, что исторические концепции были следствием политических установок и позиции, согласно которой присоединение Мемеля было скорее актом исторической справедливости, чем примером аннексии. Данный постулат определил и отношение литовских историков к периодизации.