Феномен героического поведения в древней Скандинавии: идеальные модели и поведенческая практика

Актуальность исследования. В своей книге «История викингов», вышедшей в 1930 году, английский историк Томас Даунинг Кендрик высказал мысль о том, что разумное объяснение мощного всплеска активности скандинавов в период раннего Средневековья вряд ли когда-нибудь будет предложено. «Вполне возможно, что наиболее настоятельными мотивами, — писал он, — были перенаселенность, нехватка земель и политические неурядицы, но все же. надо согласиться, что ни вместе, ни по отдельности они не выглядят достаточными"1. По замечанию другого англичанина, Питера Сойера, Кенд-рику и сторонникам его точки зрения казалось, что «нападения и миграция такого незаурядного масштаба требуют незаурядного же объяснения"2. Действительно, историки, начиная с Дудо Нормандского и заканчивая учеными начала XXI века, называют великое множество факторов в качестве главных причин экспансии викингов. При этом «незаурядное объяснение» не выведено и по сей день, а картина, которую мы можем наблюдать в исследовательской литературе, напоминает пазл с недостающими элементами.

Как справедливо подчеркивает А. А. Хлевов, главной проблемой в отношении начала эпохи викингов остается переход от вполне «инкубационного» состояния Скандинавии после ее культурного обособления, после завершения Великого переселения народов, к достаточно интенсивной и осуществляемой в различных формах экспансии. В рамках европейской и американской науки основное место при попытке решить эту проблему по-прежнему отводится «материального фактору» — резкому демографическому скачку при нехватке собственных пищевых и земельных ресурсов, качественному развитию технологий кораблестроения и т. д. Напротив, отечественная наука уже в 1960;1980;х гг. сделала основной упор на факторах иного рода. Г. С. Лебедев.

1 Kendrick T.D. A History of the Vikings. London, 1968. P.22.

2 Сойер П. Эпоха викингов. СПб., 2002. С. 429. Из аргумента логичным образов вытекает концепция самого Сойера о преувеличенных масштабах экспансии викингов. фокусировал внимание на перерождении родового общества в новую форму социальной структуры, в то время как А. Я. Гуревич и М.И.Стеблин-Каменский, не отрицая и социального фактора, отмечали формирование нового типа менталъности, повышение «престижа» походного способа бытия1.

Трактовка, предлагаемая отечественными исследователями, представляется несколько более продуктивной: при работе над источниками и обращении к широкому кругу исследований я все более и более склонялся к мысли, что слагаемые агрессивного потенциала, раскрывшегося в итоге в походах викингов, следует искать именно в древнескандинавском обществе, в его структуре и в наборе присущих ему мировоззренчески-ценностных установок. Однако на вопрос, какой именно набор факторов привел к такому всплеску агрессии, до сих пор не существует удовлетворительного ответа.

Общество древней Скандинавии с трудом поддается определению, не вполне укладываясь в прокрустово ложе таких традиционных понятий, как л ранне) феодальное" и «родоплеменное». Наиболее близок к истине термин «дружинное общество», предлагаемый, например, Е.А.Шинаковым3, однако и он, на наш взгляд, не отражает всей специфики объекта изучения. Между тем, это общество можно с полной уверенностью охарактеризовать как «архаическое», следовательно — значительную роль в нем играют довлеющие над человеком архаики культурные коды и ритуальные практики4, а социальные явления неразрывно связаны с ними.

При этом трудно не обратить внимания на тот факт, что скандинавская культура эпохи викингов создает перед нами картину практически полной «милитаризации». Мы имеем дело с уникальной культурной ситуацией, в ко.

1 Хлевов A.A. Военно-исторические и военно-социальные аспекты культуры архаической Скандинавии до эпохи викингов: расстановка акцентов // URL: http://conference.dansk.ru/content/view/13/14/ (дата обращения: 13.09.2011).

2 Следует отметить, что в процессе работы над диссертацией собственные представления автора о древнескандинавском обществе как «родоплеменном» оказались несостоятельны перед лицом фактов. В отказе от такой трактовки автор видит значительный шаг вперед.

3 Шинаков Е. А. Элитные воинские формирования и власть / Викинги между Скандинавией и Русью / Авт.-сост. А. А. Фетисов, А. С. Щавелев. М., 2009. С. 177−198.

4 Галямичев А. Н., Михайлин В. Ю. Государственная власть и традиции воинских мужских союзов в славянском мире // Логос. № 4−5.2003. С. 236. торой воинская составляющая является однозначной доминантой (не случайно поэтому в научной и научно-популярной литературе устойчивый характер приобрел неверный по сути конструкт «общество викингов»), а все мировоззренческие, ценностные, этические установки претерпели изменения, придя в соответствие с доминирующим воинским этосом1.

Не в последнюю очередь благодаря тому, что переживаемое нами время в мире в целом и в России в частности представляет собой в известной степени «слом эпох», исключительную важность приобретает изучение мировоззренческих переворотов в процессе исторического развития и их взаимосвязь с социальными и политическими изменениями. В таком ракурсе беспрецедентная перестройка общества в древней Скандинавии представляет интерес не только как некое «одноразовое», четко привязанное к конкретной территории и временному интервалу явление, но и как закономерный процесс маргинализации и варваризации социума. Даже на современном этапе развития мы можем наблюдать в различных частях планеты процессы, близкие к изучаемым в данной работе2.

С другой стороны, интерес к скандинавской тематике еще со времен первых «норманистов» отличает отечественную историографию. Сюжеты, связанные с древней Скандинавией, с эпохой викингов, для российского исследователя выглядят особенно актуальными. Наиболее рельефным среди этих сюжетов предстает феномен северной дружины, генетически и структурно связанной с ранними дружинами Руси. В свою очередь, этот феномен теснейшим образом связан с пластом скандинавской воинской традиции, находящимся в фокусе внимания в данном диссертационном исследовании.

1 Этос в современном смысле понимается как стиль жизни определенной группы, ориентация ее культуры и присущая ей иерархия ценностей. Этос не равнозначен моралиболее того, принятые в нем нравственные ориентиры зачастую противоречат обыденным моральным установкам, не сообразуясь с житейским опытом. См. Анчел Е. Этос и история. М., 1988.

2 Так, заметим, как в последнее десятилетие понятия «сомалиец» и «пират» превратились практически в синонимы благодаря маргинализации социума этой африканской страны.

Объектом исследования выступает в данной работе феномен героического поведения.

Воинский этос определял походное бытие, действительно являвшееся в 1Х-Х1 веках единственным подобающим мужчине-скандинаву. Воин-викинг в набеге, а зачастую и за его пределами, существовал, по сути, в особой системе координат, имеющей очень незначительное отношение к условной мирной жизнион был обитателем того, что можно было бы назвать героическим хронотопом. Вводя этот термин, мы понимаем под ним специфическое пространственно-временное состояние, в котором человеку присущи нормы не обычного, но специфического героического поведения, а система культурных кодов выстроена исходя из необходимости соблюдения этих норм.

В свою очередь, предметом исследования являются образы героев скандинавского эпоса, нашедшие отражение в источниках (песнях Старшей Эдды и исландских сагах), присущие им поведенческие стереотипы, связанные с поведенческой практикой ритуалы.

Следует отметить, что героический эпос древних скандинавов, по моему мнению, не есть ни продукт мифа, ни его продолжение, ни «опрокидывание» мифологии в социальную сферу на более высоком этапе развития общества. Точно так же (как будет показано ниже) эпос не является в привычном смысле слова «литературой». Древнескандинавская героика представляется мне производной социального устройства, теснейшим образом связанного с особым способом организации пространства и обусловленной им социальной психологией.

Таким образом, предмет исследования может быть легко выведен за рамки литературоведения или мифологии, равно как и позитивистского подхода, строящегося на отождествлении эпических персонажей с некими реально существовавшими личностями. В данном случае, рассматривая героические фигуры эпоса как поведенческие образцы1, я вступаю в область «долгой» истории процессов и закономерностей. Думается, что через изучение.

1 Обоснование такой точки зрения приведено ниже героических образов эпоса можно глубже и полнее исследовать уже упомянутые процессы маргинализации, милитаризации, увеличения мобильности населения, происходившие в древнескандинавском социуме и в конечном итоге приблизиться к разрешению вопроса о причинах начала экспансии викингов.

Географические границы исследования весьма обширны, что находит объяснение в самом характере изучаемой проблематики. Естественно, что основной географической зоной, охваченной в исследовании, является Скандинавский субконтинент, Ютландский полуостров и северные острова, включая Исландию — то есть регионы, формирующие собственно древнюю Скандинавию. Однако при обращении к частным сюжетам работы и объяснении некоторых ее положений используется материал, относящийся и к другим территориям — например, к Поднепровью, месту возникновения древнего готского государства.

Аналогично, хронологические рамки исследования охватывают достаточно продолжительное время: изучаемая проблематика скандинавской архаики может быть соотнесена с 1У-1Х вв. н.э., хотя большая часть основных источников возникла в более поздние времена (ХН-Х1У вв.).

Вопрос о степени научной разработки темы диссертации представляется весьма сложным. Во-первых, проблема феномена героического поведения прежде не ставилась как таковая (по меньшей мере, в подобной формулировке) — во-вторых, отчасти вследствие вышеприведенного пункта, сложно говорить о некоей прослеживающейся «эволюции взглядов» на тот или иной вопрос, которую можно было бы зафиксировать на временной шкале. Зачастую хронологически более ранняя точка зрения видится мне более верной, полнее и многограннее отражающей действительность или представляющей большую научную значимость, чем более поздняя — так, в ряде положений, к примеру, точка зрения М.И.Стеблин-Каменский оказывается (если исходить из концепции работы, разумеется) ближе к истине, чем позиция АЛ.Гуревича. Более того, даже отсутствие важных данных, полученных позднее, и ошибочные выводы, сделанные хронологически более ранним исследователем, не являются основанием для отказа от его трудов как от «устаревших"1. В-третьих, комплексный характер работы не дает возможности ограничиться исследованиями, принадлежащими одной научной дисциплине в ущерб другим. В работе затрагиваются вопросы, явным образом принадлежащие не только истории, но и смежным, и даже удаленным от нее наукам. Это приводит нас к использованию научной литературы из других областей знания — географической, климатологической и т. д., что неизбежно расширяет круг исследований, используемых в диссертации, и усложняет ее систематизацию. Однако это же междисциплинарное свойство логично предполагает другой систематический принцип — проблемный, в рамках которого возможно проанализировать исследовательскую литературу по различным аспектам, затрагиваемым в работе2.

Следует, однако, отметить, что, поскольку речь в работе идет о мужских, воинских поведенческих практиках, основную линию научной литературы по тематике работы формируют исследования, связанные с совершенно особой и крайне значимой ролью, которую практически во всех индоевропейских обществах (и в скандинавском в том числе) играла такая организация, как мужской воинский союз.

Проблематика мужского союза поднимается в работах Х. Шурца3, Л. Вайзер1, О. Хёфлера2, С. Викандера3, Ж. Дюмезиля4, А. Принза5,.

1 С другой стороны, там, где есть такая возможность, я стараюсь обращаться к по возможности более новым исследованиям — по той причине, что в них зачастую высказываются предположения и выдвигаются принципиально новые концепции, которые могут оказать значительную помощь при анализе того или иного описываемого в работе явления. Таким образом, достаточно сложно структурировать исследовательскую литературу хронологически.

2 Некоторая часть обзора исследовательской литературы представлена в отдельных главах работы — там, где они, по моему мнению, необходимы для связности текста или иллюстрации положений и выводов автора. Так, рассмотрение трудов по основной (простран-ственно-магистической) концепции имеет место в первой главе, вместе с изложением основных ее положенийхарактеристика исследований, связанных с вопросами источниковедения или с определенным историческим источником («Сага о Вёльсунгах»), помещена в источниковедческую главу диссертациианализ работ, затрагивающих тему золотых рогов из Галлехуса, является органической частью четвертой главы.

3 Schurtz Н. Alterklassen and Mannerbunden. Berlin, 1902.

Ф.Х.Стьюарда6, М. Элиаде7, И. Нурдгрена8, Т. Брандта9, Ю.В.Андреева10, А.И.Иванчика11, К.П.Калиновской12 и др.

В области изучения мужских воинских союзов Х. Шурц (в первую очередь классический труд «Возрастные классы и мужские союзы», вышедший в Берлине в 1902 году13) является родоначальником, впервые введшим в научный обиход само понятие мужского союза. Шурцу, однако, мужской союз виделся исключительно этнографическим феноменом: будучи этнологом, немецкий исследователь стремился описать данное явление применительно к «примитивным» обществам — африканским, южноамериканским, полинезийским и т. д. Он также употребляет термин «мужской союз» в крайне широком значении, подразумевая под таппегЪипс1е любой способ обособления от противоположного пола, при этом четкое определение мужского союза в работах Шурца отсутствует. Тем не менее, работа немецкого ученого важна не только как легшая в основу изучения мужских союзов, но и как крупный обобщающий теоретический труд по истории и параметрам мужских союзов в различных социумах планеты.

1 Weiser L. Altgermanische Junglingsweihen und Mannerbunde. Buhl, 1927.

2 Hofler O. Kultische Geheimbunde der Germanen. Berlin, 1934.

3 Vikander S. Der arische Mannerbund: Studien zur indo-iranischen Sprachund Religionsgeschichte. Lund, 1938.

4 Dumezile G. Mythes et dieux des Germains — Essai d’interpretation comparative. Paris, 1939.

5 PrinsA. H. J. East African Age-Class Systems. Groningen, 1953.

6 StewardF.H. Fundamentals of Age-Group Systems. New York, 1977.

7 Элиаде M. От Залмоксиса до Чингиз-хана // // URL: http://www.gumer.info/bibliotekBuks/Cu1ture/Eliade/Chingis/Index.php (дата обращения:

15.04.2010) — Он же. Кузнецы и алхимики // Азиатская алхимия. Сборник эссе. М., 1998. Он же. Обряды и символы инициации: берсерки и герои // // URL: http://www.gumer.info/bibliotekBuks/Culture/Eliade/Obijad.php (дата обращения:

15.04.2011) — Он же. Священное и мирское. М., 1994.

8 Nordgren I. Goterkallan: от goterna i Norden och pa kontinenten. Odense, 2000.

9 Brandt T. The Heruls // URL: http://www.gedevasen.dk/heruls.pdf (дата обращения: 18.07.2010).

10 Андреев Ю. В. Мужские союзы в дорийских городах-государствах (Спарта и Крит). СПб., 2004.

11 Иванчик А. И. Воины-псы. Мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию // URL: http. V/liberea.gerodot ru/a hist/psy-voiny.htm#* (дата обращения: 17.09.2010).

12 Калиновская К. П. Возрастные классы как историческая форма общественной организации: Этносы Восточной Африки. М., 2010. nSchurtz Н. Alterklassen and Mannerbunden. Berlin, 1902.

Традициям Шурца следовал и другой этнограф, Х. Уэбстер, написавший и издавший в 1908 году книгу «Первобытные тайные общества"1. В этой работе, однако, можно отметить те же недостатки, что и в книге Шурца — вновь мужской союз (подменяемый у американца столь же неопределенным «тайным обществом») мыслится только как присущий неразвитым этносам за пределами Европы (в самой Европе — исключительно в первобытные времена, но никак не позже), однако по объемности и разнообразию входящего материала она вполне может конкурировать с трудом предшественника.

Линия, заложенная американцем Уэбстером, была доминирующей в англоязычной науке на протяжении всей первой и второй трети XX века. Ее продолжателями явились, в частности, А. Принз и Ф. Х. Стьюард. Первый опубликовал в 1954 году труд «Восточно-африканская система возрастных классов"2, второй — в 1977 году выпустил книгу «Основы группо-возрастных систем"3. Как можно понять, эти исследователи продолжали вписывать мужские союзы в единую систему возрастных классов, оперируя крайне широким кругом этнографического материала.

Следует признать, что в русле этой же традиции находятся работы некоторых отечественных исследователей — так, например, Ю. В. Андреев, несмотря на изучение мужских союзов в дорийских городах-государствах4, большое внимание уделяет именно теории возрастных классов, проводя параллели с первобытными обществами за пределами Европыв этой же сфере работает и К.П.Калиновская5.

Германская традиция изучения мужских союзов, однако, в 1920;е годы отошла от схемы Шурца-Уэбстера. Значительно меньший по охвату и не претендующий на всеобъемлющий системный анализ труд Л. Вайзер «Древне.

1 Webster Н. Primitive Secret Societies. New York, 1908.

2 Prins A. H. J. East African Age-Class Systems. Groningen, 1953.

3 Steward F.H. Fundamentals of Age-Group Systems. New York, 1977.

4 Андреев Ю. В. Мужские союзы в дорийских городах-государствах (Спарта и Крит). СПб., 2004.

5 Калиновская К. П. Возрастные классы как историческая форма общественной организации: Этносы Восточной Африки. М., 2010. германские практики" мужских союзов и юношеские инициации"1 едва ли не первым перенес понятие мужского союза на европейскую почву, и, более того, на почву германо-скандинавскую (что, естественно, в контексте диссертационного исследования приобретает особую важность). Именно в книге Вайзер впервые было высказано предположение о тождественности «эйнхе-риев», идеальных воинов-членов Wilde Heer — «дикой охоты» и юношеских воинских союзов.

О.Хефлер, выпустивший в 1934 году книгу «Kultische Geheimbunde der fj.

Germanen", продемонстрировал, что Один являлся верховным богом именно экстатических воинских братств, и лишь затем был возведен в статус верховного божества. Хёфлер также предположил, что воинский союз «хариев», описанный Тацитом, единосущен «эйнхериям» и «хьяднингам» — идеальным воинским союзам скандинавской мифологии и эпоса.

Ж.Дюмезиль, несомненно, знакомый с работами Хёфлера, в 1939 году3 пришел к выводу, что с германцами «что-то не так» — весь их пантеон «дрейфовал в сторону насилия». Дюмезиль, вслед за Хёфлером, видел проблему в мифологии Одина и, следовательно, в поддерживающих его воинах-членах мужских союзов, в аккумулируемой ими wut — ярости. Несмотря на то, что трехчастная схема Дюмезиля, предполагающая наличие в каждом индоевропейском пантеоне бога-судьи, бога-воителя и бога-земледельца, в настоящий момент в целом признана устаревшей, само ощущение «неправильности», произошедшей в германо-скандинавском пантеоне в связи с изменениями в обществе, сообразно с предлагаемой в данной работе трактовкой.

Следующим в ряду исследований, посвященных индоевропейским мужским союзам, следует назвать работу С. Викандера «Арийские мужские союзы», вышедшую в 1938 году4. Изучавший не германские, а иранские воинские братства, шведский ученый, однако, одним из первых обратил внимание.

1 Weiser L. Altgermanische Junglingsweihen und Mannerbunde. Buhl, 1927.

2 Hofler O. Kultische Geheimbunde der Germanen. Berlin, 1934.

3 Dumezile G. Mythes et dieux des Germains — Essai d’interpretation comparative. Paris, 1939.

4 Vikander S. Der arische Mannerbund: Studien zur indo-iranischen Sprachund Religionsgeschichte. Lund, 1938. на звериные, а именно волчьи коннотации в образах юных воинов народов иранского круга. Кроме того, Викандер уделил значительное внимание обрядовой стороне инициатических посвящений, роли оружия и крови в воинских инициациях юношей.

Волчью" тему применительно к мужским союзам индоевропейцев развил знаменитый румынский исследователь М. Элиаде в своей работе «От Залмоксиса до Чингисхана"1. Элиаде анализирует момент превращения юноши в воина-зверя и поднимает ряд вопросов: во-первых, вопрос о способах аккумуляции и активации furor heroicus, а во-вторых — крайне важный вопрос о «парадигматическом подражании» — то есть о воспроизведении определенных действий, некогда якобы совершенных мифическим «волком-первопредком». Несмотря на не полностью верную оценку образца для подражания (как я полагаю, речь идет не о мифическом первопредке, но об эпическом воине-образце), значимость постановки данного вопроса в книге румынского исследователя сложно переоценить.

Данная тематика также находит продолжение и в трудах отечественного историка А. И. Иванчика, например, в его большой статье «Воины-псы. Муж- «it 1 ские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию». Иванчик подробно анализирует «волчий» сюжет в молодежной маргинальной героике у скифов' и народов Ближнего Востока2.

Значительное место «волчий сюжет» занимает и у М. Спейдела в его книге «Древнегерманские воины"3, в которой он обстоятельно анализирует различные воинские «стили» древнегерманских племен. «Волк» как маргинал-изгой находится в центре внимания исследовательницы М.Р.Герстейн4.

1 Элиаде М. От Залмоксиса до Чингиз-хана // URL: http://www.gumer.info/bibliotek Buks/Culture/Eliade/Chingis/Index.php (дата обращения: 15.04.2010).

2 Иванчик А. И. Воины-псы. Мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию // URL: http://liberea.gerodot.rU/ahist/psv-voiny.htm#* (дата обращения: 17.09.2010).

3 Speidel, М.Р. Ancient Germanic Warriors. Warrior Styles from Trajan’s Column to Icelandic Sagas. London, 2004.

4 Gerstein, M.R. Germanic Warg: The Outlaw as Werwolf / Myth in Indo-European Antiquity / Ed. by G.J.Larson. London, 1974.

Еще один российский исследователь, Е. А. Шинаков, высказывает идею «дружинного общества», взрастающего на «почве» воинских союзов, предлагая считать некоторые архаические социумы «дружинными"1.

Определенное подтверждение концепция Шинакова находит в работах И. Нурдгрена2 и Т. Брандта3, убедительно доказывающих связь отдельных германских племен с «эфебическими» союзами молодежи, являющих изначально стратовое единство воинов, способное «обрастать» народом.

Помимо вышеперечисленных, необходимо упомянуть еще нескольких исследователей, чьи работы непосредственно примыкают к тематике маргинальных воинских союзов. В первую очередь эти работы связаны с вопросами власти вождя и распределения ценностей в мужских воинских группах. Среди них выделим исследования Дж. Морленда, Л. Хедигер и А. И. Селицкого. В работе Дж. Морленда «Концепции раннесредневековой экономики"4 анализируется присущая маргинальным воинским «социумам» экономика дара, являющаяся стимулом к типично воинской активности. В фокусе внимания Л. Хедигер5 находится занимающая в этой экономической модели центральное место фигура военного вождя. Работа А. И. Селицкого «Воданические короли: религиозный аспект формирования королевской власти у древних германцев"6 также посвящена власти «конунга», но в связи с ее эволюцией в новый, собственно «королевский» тип власти и в аспекте ее сакрализации.

1 Шинаков Е. А. Элитные воинские формирования и власть / Викинги между Скандинавией и Русью. Авт.-сост. А. А. Фетисов, А. С. Щавелев. М., 2009. С. 177−198.

2 Nordgren I. Goterkallan: ош gotema i Norden och pa kontinenten. Odense, 2000.

3 Brandt T. The Heruls // URL: http://www.gedevasen.dk/heruls.pdf (дата обращения: 18.07.2010).

4 Moreland J. Concepts of Early Medieval Economy / Long 8th Century / Ed. by Hansen I.L., Wickham C. Boston, 2000. P. 16.

5 Hedeager L. The Creation of Germanic Identity. A European origin-myth / Frontiers d’Empire. Nature et Signification des Frontieres Romaines / Ed. by Brun P., Leeuw S. van der, Whittaker C.R. Rouen, 1993. P. 121−131.

6 Селицкий А. И. «Воданические короли»: религиозный аспект формирования королевской власти у древних германцев / Скандинавские чтения 2000 года: Этнографические и культурно-исторические аспекты / Отв. ред. А. С. Мыльников, Т. А. Шрадер. СПб., 2002. С. 2069.

В последние десятилетия существует тенденция к рассмотрению проблем мужского союза как однополой группы или особого института в рамках исследований в области мужской групповой и тендерной психологии, поведения, проявлений «маскулинности». К таким работам можно отнести труды Р. Коннелл, Дж. Мессершмитта, Л. Тайгера, Х. Блазека, И. С. Кона.

Л.Тайгер в книге «Мужчины в группах"1 видит корни различных специфически мужских («гомосоциальных») институтов (в том числе мужских союзов) с их особой эмоциональной атмосферой и групповой солидарностью, лежащими в области филогенеза. Исследователь выводит мужскую поведенческую стратегию, предполагающую «сбивание» в однополые группы, из необходимости слаженных действий на охоте в период существования ранних антропоидов. Несмотря на обвинения в «биологическом редукционизме», выдвинутые в адрес ученого рядом других исследователей, я полагаю, что вывод, сделанный Тайгером, в целом верен.

Известный советский и российский сексолог И. С. Кон посвятил достаточно большое количество работ проблеме гомосоциальности. Его труд «Го-мосоциальность и гомосексуальность» ценен в контексте данного диссертационного исследования с точки зрения, во-первых, подробнейшего сводного анализа различных точек зрения по вопросу о природе «гомосоциальности» как явления и причины формирования однополых групп, а, во-вторых, исследованием роли группы однополых сверстников как главного способа организации мальчиков на определенном этапе развития и констатацией практически полной невозможности избежать «сбивания» в такие группы — что, как мне представляется, в том числе, вместе с объяснениями Тайгера, одной из причин такой высокой устойчивости мужских союзов.

В статье Р. Коннел и Дж. Мессершмитта «Гегемонная маскулинность: пересмотренный концепт"2 авторы описывают концепцию т.н. «гегемонной маскулинности» — специфически «суровых», подчеркнуто доминантных ли.

1 Tiger L. Men in Groups. Washington, 2005.

2 CornellR.W., Messerschmidt J.W. Hegemonic Masculinity: Rethinking the Concept// Gender and Society. 2005. Vol. 19. № 6. P. 829−859. дерских качеств, которыми должен обладать индивид, желающий выдвинуться на ведущие позиции в гомосоциальном коллективе. Они указывают на то, что развитие качеств «гегемонно-маскулинной» модели быстро переходит на большую часть мужской группы, где появился ее представитель. Я склонен видеть некоторую схожесть в «героическом» поведенческом образце и личности «гегемонной маскулинности», описанной австралийскими учеными.

Можно отметить также современного немецкого исследователья Х. Блазека, который посвятил достаточно обширную сводную работу различным типам «гомосоциальных» мужских объединений, а также проанализировал различные взгляды на их типологию и характер1.

Разумеется, различные аспекты, входящие в комплекс проблем диссертационного исследования, не исчерпываются методологическими разработками и тематикой мужских союзов. Невозможно обойтись при изучении данной тематики без общих работ по истории древней Скандинавии, как в эпоху викингов, так и в предшествующие времена. В числе таких исследований нужно назвать работы А. Стриннгольма, Х. Арбманна,, П. Сойера, г / 7 8 О.

Т.Д.Кендрика, Г. Джонса, Ж. Симпсон, Э. Рёсдаля, А. Я. Гуревича, Г. С.Лебедева10, А.А.Хлевова11 и др.

Отдельное место занимают исследования по исторической климатологии, связанные с одним из эпизодов, играющих существенную роль, по мое.

1 BlazekH. Mannerbunde: Eine Geschichte von Faszination und Macht. Berlin, 1999.

2 Стриннгольм А. Походы викингов. М., 2003.

3 Арб манн X. Викинги. СПб., 2003.

4 Сойер П. Эпоха викингов. СПб., 2006.

5 Kendrick T.D. A History of the Vikings. London, 1968.

6 Джонс Г. Викинги. Потомки Одина и Тора. М., 2004.

7 СимпсонЖ. Викинги. Быт, религия, культура // URL: http://bibliotekar.ru/vikingi/7.htm (дата обращения: 18.04.2011).

8 Рёсдалъ Э. Мир викингов. Викинги дома и за рубежом. СПб., 2001.

9 Гуревич А. Я. Походы викингов. М., 2005.

10 Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005.

11 Хлевов A.A. Предвестники викингов // URL: http://ulfdalir.narod.ru/literature/Hlevov A Predvestniki/index.htm (дата обращения: 13.10.2010). му мнению, для понимания процессов, просходивших в древнескандинавском обществе между серединой VI и концом VIII вв. Сюда можно отнести работы Д. Киза1, К. Волетца2, М. Бэйли3, Дж. Ганна4, А. Арьявы5, К. Тана6, совместные труды Д. Эббота, П. Биская, Дж. Коул-Дей, Д. Брегера — Л. Ларсона,.

8 Q.

Б.Виндтнера, К. Бриффы — Г. В. Рампино, Р.Стотерса. К ним я обращаюсь более подробно в третьей главе исследования.

Значительный акцент в работе делается на данные археологии, приводимые и анализируемые в различных исследованиях — в первую очередь следует назвать работы М. Аксбё10, С. Митчелла11, Н. Уикер12, Х. Станга13, Т. Брандта14, М. Спейдела15, Х. Херке1, И. Нурдгрена2, Дж. Хайнса3, О. Клиндта-Йенсена4, Г. С.Лебедева5, А.А.Хлевова6.

1 Keys D. Catastrophe: An Investigation into the Origins of the Modern World. New York, 2000.

2 Wohletz K. Were the Dark Ages Triggered by Volcano-Related Climate Changes in the 6th Century? // URL: http://www.eesl.lanl.gov/Wohletz/Krakatau.htm (дата обращения: 29.10.2010).

3 Baillie M.G.L. Dendrochronology raises questions about the nature of the AD 536 dust-veil event // The Holocene, 1994. Vol. 4. P. 212−217.

4 Gunn J. The Years Without Summer: Tracing A.D. 536 and its Aftermath. Oxford, 2000.

5 Arjava A. Reassessing the Mystery Cloud of AD 536 // URL: http://www.sott.net/articles/show/l 51 739-Reassessing-the-Mystery-Cloud-of-AD-536 (дата обращения: 18.10.2010). —, Than К. Slam dunks from space led to hazy shade of winter // New Scientist, 2009. № 201. P.9.

I Abbott D.H., Biscaye P., Cole-Dai J., Breger D. Magnetite and Silicate Spherules from the GISP2 Core at the 536 A.D. horizon // URL: http://adsabs.harvard.edu/abs/2008AGUFMPP41B1454A (дата обращения: 29.10.2010).

8 Larsen L.B., Vintner B.M., Briffa K.R. и др. New ice core evidence for a volcanic cause of the A.D. 536 dust veil // Geophysical Research Letters, 2008. № 35.

9 Stothers R.B., Rampino M.R. Volcanic eruptions in the Mediterranean before A.D. 630 from written and archaeological sources // Journal of Geophysical Research, 1983. № 88. P. 57−71.

10 Axboe M. Amulet Pendants and a Darkened Sun / Roman Gold and the Development of the Early Germanic Kingdoms: Aspects of Technical, Socio-Political, Socio-Economic, Artistic and Intellectual Development / Ed. by B. Magnus, Stockholm, 2001; Он же. The year 536 and the Scandinavian gold hoards // Medieval archaeology, 1999. № 43. P.186—188- Он же. Aret 536 // Skalk, 2001. № 4. P.28−32.

II Mitchell S. A history of the later Roman Empire, AD 284−641: the transformation of the ancient world. Oxford, 2007.

12 Wicker N. Display of Scandinavian Migration Period Bracteates and Other Pendant Jewelry as a Reflection of Prestige and Identity / De re metallica: the uses of metal in the Middle Ages / Ed. by Robert Bork. Aldershot, 2005. P. 49−59.

13 StangH. The Naming of Russia. Oslo, 1996.

14 Brandt T. Op. cit.

15 Speidel M.P. Ancient Germanic Warriors. Warrior Styles from Trajan’s Column to Icelandic Sagas. London, 2004.

Различные аспекты скандинавской мифологии раскрываются в трудах Х.Э.Дэвидсон7, Дж. Линдоу8, Дж. МакКуллоха9, Б. Линкольна10, О. Хёфлера11, Е.М.Мелетинского12, А.Я.Гуревича13, А.А.Хлевова14, Г. С.Лебедева15, Ф.Н.Петрова16 и др.

Подводя итог рассмотрению исследовательской литературы, следует отметить, что количество научных работ, посвященных различной проблематике, затрагиваемой в диссертационном исследовании, поистине неисчислимо. Несомненно, обращение к большему их количеству в будущем будет способствовать более глубокому пониманию ряда механизмов и процессов, которые изучаются в диссертации, а также большей детализации отдельных подробностей, также могущих оказаться значимыми. Тем не менее, при отсутствии систематической традиции изучения именно феномена героического поведения, использование широкого круга научных работ, посвященных различной смежной проблематике, позволяет исследователю подойти к предлагаемой тематике комплексно и рассмотреть ее с возможной всесторонностью.

Целью данного диссертационного исследования является осмысление феномена героического поведения как фактора развития древнескандинав.

1 Нагке Я Material Culture as Myth: Weapons in Anglo-Saxon Graves / Burial and Society: The Chronological and Social Analysis of Archaeological Burial Data. Aarhus, 1997. P. 119−127.

2 Nordgren I. Op. cit.

3 Hines J. Ritual Hoarding in Migration period Scandinavia: A review of recent interpretations I I Prehistoric Society, 1989. Vol. 55. P. 193−205.

4 Клиндт-Йенсен О. Дания до викингов. СПб., 2003.

5 Лебедев Г. С. Указ. соч.

6 Хлевов А. А. Указ. соч.

I Дэвидсон Х. Э. Древние скандинавы. Сыны северных богов // URL: http://ulfdalir.rU/literature/l418 (дата обращения: 18.11.2010).

8 Lindow J. Norse Mythology: a Guide to the Gods, Heroes, Rituals, and Beliefs. Oxford, 2002.

9 McCulloch J.A. Eddie Mythology. Boston, 1930.

10 Lincoln B. The Indo-European Cattle-Raiding Myth//History of Religions, 1976. Vol. 16. P. 42−65.

II Hojler O. Op. cit.

12 Мелетинский E.M. Скандинавская мифология как система II Труды по знаковым системам. Тарту, 1975. Вып. VIII.

13 Гуревич А. Я. Эдца и сага / Гуревич А. Я. Норвежское общество. М., 2009. С. 13−151.

14 Хлевов А. А. Указ. соч.

15ЛебедевГ.С. Указ. соч.

16 Петров Ф. Н. Эсхатологический миф: миф о грядущей гибели и последующем возрождении мира. Челябинск, 2001. ского общества, мировоззренческой предпосылки начала экспансии викингов и элемента культурного кода, формировавшего поведенческую модель скандинавского мужчины-воина.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1) Выявить причины и пути возникновения феномена героического поведения, связанные с дисбалансом сфер жизни социума древней Скандинавии;

2) Определить основные черты героической модели поведения, способы ее активации и деактивации;

3) Выделить основные инварианты героического поведения, отраженные в источниках, и осуществить их сравнительный анализ;

4) Проследить влияние героической интерпретирующей традиции на более ранние поведенческие образцы.

Методологическая основа данного исследования. В рамках выполнения задач диссертационного исследования будет проведена апробация ряда гипотез, принадлежащих сфере культурной и социальной антропологии и прежде не проверявшихся на скандинавском материале. Ниже (в отдельной главе) будет обрисована модель, применяемая с целью более адекватного осмысления ряда фундаментальных социально-психологических механизмов скандинавской архаики и, на мой взгляд, ценная своей объяснительной силой.

В работе с любыми теоретическими моделями, однако, существует две основных опасности, которых я, по возможности, постараюсь избежать. Первая из этих опасностей — проблема «среза» и критерия значимости. По утверждению М. Манна, общества «намного беспорядочнее (messier), чем наши представления о них"1. При построении теории мы должны учитывать.

1 М. Манн, профессор социологии университета Калифорнии, отрицает само традиционное конвенциональное понятие «общества» как некоего монолитного явления. Модель Манна предполагает не смену «обществ», но постоянное наложение и пересечение «сетей власти» (экономической, идеологической, военной и политической). Эти сети основаны не.

2. 18.

•v Л эту «беспорядочность». С одной стороны, если мы будем выделять одну структурную доминанту (и окажемся вовлечены в борьбу детерминистских «больших теорий»), мы исказим картину. С другой, анализ не может обойтись без «среза»: охватить все закономерности сразу представляется невозможным. Анализируя, мы выбираем именно те события, которые представляются нам значимыми в контексте анализа. Ни одна теория никогда не согласуется со всеми известными в своей области фактами1: всегда существует некий критерий значимости, пусть даже не всегда явно выраженный2. Так или иначе, необходимо определиться с этим критерием и время от времени эксплицировать его. В моем случае, заостряя внимание на социокультурных аспектах как на основе формирования особой формы сознания, идентичности и поведенческих стратегий, я не игнорирую ни экономических, ни материально-технических аспектов развития древнескандинавского обществано тут они неизбежно лежат за пределами или, по меньшей мере, на периферии исследования.

Обратной стороной проблемы «среза» является вопрос об априорности. Я сознаю, что многие положения данной работы носят гипотетический характер, и постараюсь воздержаться от априорных суждений, «подгонки» под предлагаемую схему. Предлагаемая модель — не «теория всего», не экзоске-лет, в который втискиваются факты. Она выбрана потому лишь, что способна, на мой взгляд, объяснить некоторые структурные особенности архаических обществ более убедительно, чем другие, концепции. Именно на эти особенности она и будет проецироваться. столько на «существовании» или «удержании», сколько на «движении» — течении информационных потоков, перемещении человеческого ресурса и товарообмена. Хотя глобальный метод мышления, присущий Манну, следует признать не полностью подходящим для данного исследования, однако мысль об обществе не как об исторической данности, но как о конструкте, плоде конвенционального подхода к историческим явлениям, видится мне верной. См.: Mann M. The Sources of Social Power. Vol. 1. A history of power from the beginning to A.D. 1760. Cambridge, 1986. P.4.

1 Фейерабенд П. Против метода: очерк анархистской теории познания // URL: http://psylib.ukrweb.net/books/feyerO 1 /txtO 1 .htm (дата обращения: 2.12.2010).

2 Mann M. Op. cit. P.4.

Вторая из упомянутых опасностей — проблема «модерноцентризма», «худшего из «центризмов"1. Нужно прорваться сквозь «белый шум» современности, по ту сторону ее структур и установок, чтобы услышать мертвые, заглушенные (mute) голоса других времен, или просто голоса других. Изучая архаику, необходимо придерживаться диаметрального принципа альтро-центризма, «зрелой (mature) формы восприятия индивидом «другого», в которой индивид воспринимает факты такими, какими они видятся другим"3. Проблему альтроцентризма затрагивает статья Р. Стагнера «Эгоцентризм, этноцентризм и альтроцентризм: факторы индивидуального и межгруппового насилия"4, в которой дано сравнительно полное и точное определение этого понятия, что и позволило оценить возможность его применения в научном смысле и включить его в научный инструментарий диссертации.

Избранный путь альтроцентризма диктует целый ряд условий, которые я стараюсь соблюдать в данной работе:

1) Мировоззренческий и поведенческий фокус. Архаический мир предстает перед нами в виде двух параллельных пластов — по одну сторону лежит историческая данность (зачастую в нашем материале смутно просматриваемая), по другую — концептуальный мир мифологических и мифо-социальных представлений, отраженный в конкретных поведенческих стратегиях. Реальность, которую мы видим посредством источников, рождается из наложения этих слоевэто обстоятельство невозможно игнорировать. Мы не изучаем чистый, «незамутненный» в нашем понимании факт, мы изучаем факт, отягощенный концептом.

2) Требование междисциплинарности. Данная позиция базируется прежде всего на точке зрения Л. Фархат-Хольцман5: американская исследова.

1S tang Н. The Naming of Russia. Oslo, 1996. P. 11.

2 StangH. Op. cit. P. 11−12.

3 Stagner R. Egocentrism, ethnocentrism, and altrocentrism: factors in individual and intergroup violence // International Journal of Intercultural Relations, 1977. Vol.1. P. 9−29.

4 Ibid.

5 Farhat-Holzman L. Climate Changes, Volcanoes and Plagues — the New Tools of History // URL: http://web.archive.org/web/20 070 927 235 420/http://globalthink.net/global/dsppaper.cfm?A rticleID=96 (дата обращения: 31.11.2010) тельница замечает, что современный историк в своем поиске «широкой картины» не может ограничиться исключительно историей деяний «великих людей»: историческая наука в ее нынешнем виде требует иных полей применения и новых инструментов. Угла зрения, предоставляемого нам одной научной дисциплиной, часто недостаточно, чтобы рассмотреть историческое явление. Данные различных наук, полученные в разных областях знания, равно как и их методы, способствуют формированию взвешенной исследовательской позиции, оперирующей разнородным, но подчиненным единой цели материалом. В рамках альтроцентристского императива нет места исследовательскому шовинизму, делящему научные дисциплины на «перво-» и «второстепенные», «свои» и «чужие"1 — напротив, актуальным становится фейера-бендовское anything goes, «все сгодится». Поэтому я считаю оправданным использование в историческом исследовании круга антропологической, социологической, философской, этологической, психологической, естественнонаучной литературы.

3) Идея «длящегося прошлого» или, по Х. Стангу, «что было — есть». Альтроцентристское понимание истории приводит нас к следующему выводу: все, что однажды обрело форму в прошлом, по большей части существует и в настоящем, пусть в переработанном, закамуфлированном, не осознаваемом нами виде. Нет и никогда не было «полной остановки», прерывания или исчезновения процессов, явлений и фактов. Действительно, привлекаемая.

1 Позволю себе также выразить несогласие с позицией В. В. Седова, постулировавшего обращение к методам других научных дисциплин только после исчерпывающего исследования внутренними методами.

2 Фейерабенд П. Цит. соч. // URL: http://psvlib.ukrweb.net/books/feyer01/txt01.htm (дата обращения: 2.12.2010). Фейерабенд успешно критикует лежащие в основе ортодоксальной концепции науки положения: принцип дедуцируемости («все успешные теории в одной и той же области должны быть принципиально совместимы») и принцип инвариантности значений (новая теория не полностью замещает старую, но согласуется с ней — следовательно, новая теория «заражается» онтологией старой, что способствует консервации старой теории). Несмотря на некоторую декларативность позиции Фейерабенда, его «эпистемологический анархизм» в «мягком» толковании, несомненно, находит место в диссертационном исследовании.

3 Stang H. Op. cit. P. 14−15. мной концепция используется (и отнюдь не безрезультатно)1 в исследовании современной проблематики — но это вовсе не осовременивание, не придание прошлому форм настоящего, а, напротив, попытка раскрыть прошлое, «говорящее» в нас.

С точки зрения собственно методов исследования, я придерживаюсь основополагающих принципов историзма, объективности и научной достоверности. Так, принцип историзма обусловил изучение процессов, проистекавших в изучаемый период, в динамике и хронологической последовательности. Принцип объективности, диктуемый преодолением опасности априорных суждений, предполагает по возможности беспристрастное изучение проблемы героического поведения вне сформировавшихся стереотипов и схемкак обыденного, так и научного сознания. Принцип научной достоверности, наконец, подразумевает необходимость как можно более полного критиче ского анализа используемых источников.

Во-вторых, я полагаю необходимым подчеркнуть несколько специальных методов, позволяющих более глубоко изучить проблематику, обозначенную в исследовании:

1) Метод системного анализа. Представляя архаические сообщества (и древнескандинавское в том числе) как системы, возможно установить как состав (системообразующие элементы), так и структурные связи между ними. Используя системный анализ, мы можем также определить границы системы, совокупность более крупных систем, включающих ее как составную часть, и подсистем, являющихся ее составными частями, а также характер связывающих их отношений.

2) Метод построения гипотез и гипотетической реконструкции. Как уже было отмечено, в работе приводится и апробируется ряд предположений,.

1 См. напр.: Михайлин В. Ю. Русский мат как мужской обеденный код: проблема происхождения и эволюция статуса / Тропа звериных слов: Пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. М., 2005. С. 331−360. Он же. «Современное» и «маргинальное» в европейском постромантическом дискурсе / Там же. С. 454−460. исходящих из различных научных концепций. На их основе предпринимаются попытки реконструкции отдельных исторических процессов и явлений.

3) Метод сравнительно-исторических, структурных и дисциплинарных аналогий. Имея дело с таким мозаичным материалом, как скандинавская архаика, исследователь вынужден периодически прибегать к аналогиям, позволяющим восстановить недостающие элементы системы. Логичным полем поиска для таких аналогий служат чаще всего другие индоевропейские архаические социумы (сравнительно-историческая аналогия), стоящие на ранних этапах развития социумы других этногеографических областей или анахронические элементы современных социумов (структурная аналогия). При пояснении некоторых положений также широко используются сравнения из других областей знания (дисциплинарная аналогия).

4) Метод транспонирования модели заключается в переносе базисных моделей на конкретный фактический материал и поиске «точек соприкосновения», что позволяет установить сходства и различия между идеальной схемой и «реальным» положением дел.

5) Условно-критический метод непосредственно исходит из требования «историко-мифологического фокуса» альтроцентрической парадигмы. Мы критически относимся к данным источника исключительно в плоскости «исторической данности», но не в плоскости мировосприятия «других». Таким образом, в рамках условно-критического метода мы смотрим на явления, принадлежащие миру источника, бинокулярно.

Источниковая база исследования включает в первую очередь обозначенные в заглавии работы источники — песни Старшей Эдды («Первая песнь.

0 Хельги Убийце Хундинга", «Вторая песнь о Хельги Убийце Хундинга», л 1.

Песнь о Хельги сыне Хъёрварда", «Гренландская песнь об Атли», «Речи.

1 Первая песнь о Хельги Убийце Хундинга. Оригинальный текст // URL: http://etext.old.no/Bugge/helgal.html (дата обращения: 11.02.2011).

2 Вторая песнь о Хельги Убийце Хундинга // URL: http://norse.ulver.com/edda/helga2.html (дата обращения: 12.11.2010).

3 Песнь о Хельги, сыне Хъёрварда. Оригинальный текст // URL: http://www.voluspa.org/helgakvidahiorvardssonar6−10.htm (дата обращения: 14.04.2010).

Вафтруднира"2, «Речи Гримнира"3, «Речи Регина"4, «Прорицание вёльвы"5), г и исландские «саги о древних временах» («Сага о Вёльсунгах», «Сага о Хер-вёр и Хейдреке"7, «Сага о Гаутреке"8, «Сага о Хрольве Жердинке и его витязях"9, а также «Прядь о Норна-Гесте"10, «Прядь о Торстейне Морозе"11).

Помимо этого, в работе над диссертационным исследованием привлекались и другие источники. В их числе — скальдическая поэзия, представленная стихами Эйвинда Погубителя Скальдов, Эгиля Скаллагримссона, Лысого Грима14 и иллюстрирующая, по моему мнению, поздний этап развития героической интерпретирующей традиции. Отдельное место занимают англосаксонские и германские произведения, тем или иным образом связанные со скандинавским ареалом — «Беовульф"15, «Хелианд"16, «Вальдере"17,.

1 Гренландская песнь об Атли // URL: http://ulfdalir.ru/sources/42/86/2Q07/2081 (дата обращения: 24.06.2011).

2 Речи Вафтруднира // URL: http://norse.ulver.com/edda/vaftrudnis.html (дата обращения: 22.11.2010).

3 Речи Гримнира // URL: http://www.fbit.ru/free/myth/texty/sedda/rgrimn.htm (дата обращения: 18.09.2010).

4 Речи Регина // URL: http://norse.ulver.com/edda/regins.html (дата обращения: 15.09.2010).

5 Прорицание вёльвы // URL: http://norse.ulver.com/edda/voluspa.html (дата обращения:

18.09.2010).

6 Сага о Вёльсунгах // URL: http://www.ulfdalir.ru/sources/42/1220/533/535 (дата обращения:

22.05.2011).

7 Сага о Хервёр и Хейдреке. Пер. Т. Ермолаева // URL: http.7/norse.ulver.com/src/forn/hervor/ru.html (дата обращения: 21.10.2010).

8 Gautrek’s Saga and other medieval tales / Trans, by Palsson H. and Edwards P. London, 1968.

9 Сага о Хрольве Жердинке и его витязях. Прядь о Хельги // URL: http://norse.ulver.com/src/forn/hrolf/helga.html (дата обращения: 18.05.2011).

10 Прядь о Норна-Гесте // URL: http://s-sagi.org.ua/history/saga6/ (дата обращения: 21.06.2011).

11 Прядь о Торстейне Морозе // URL: http://www.s-tales.ru/index.php?id=l 1 &story=408&page=l (дата обращения: 21.06.2011).

12 Эйвинд Погубитель Скальдов. Отдельные висы. Перечень Халейгов // URL: http://norse.ulver.com/poetry/ewindr.html (дата обращения: 15.09.2010).

13 Эгиль Скаллагргшссон. Выкуп головы / Корни Иггдрасиля. М., 1997. С. 273−276.

14 Грим Лысый сын Квельдулъва. Отдельная виса // URL: http://norse.ulver.com/poetry/skallagrimr.html (дата обращения: 15.09.2010).

15 Беовульф // URL: http://www.fbit.ru/free/myth/texty/beowulf/beo 3. htm#24 (дата обращения: 17.05.2011).

16 Heliand // URL: http://www.wulfila.be/lib/sievers/1878/ (дата обращения: 22.06.2011).

17 Waldere // URL: http://www.heorot.dk/waldere.html (дата обращения: 22.06.2011).

Видсид"1. Значительное место в работе занимают сведения, содержащиеся в в труде Саксона Грамматика «Деяния данов» (Gesta Danorumf. В связи с ранними по хронологии сюжетами привлекаются источники, созданные в Средиземноморье — «Война с вандалами» Прокопия Кесарийского, «Церковная история» Иоанна Эфесского4 и «Хроника» Псевдо-Захария из Мити-лена, «Variae» Кассиодора5, «История народа лангобардов» Павла Диакона6, на6,.

Гетика" Иордана7, а также ирландские «Анналы Тигернаха», «Анналы Ульстера» и «Анналы Инисфаллена"8.

Подробному анализу основных источников в рамках диссертации посвящена отдельная глава.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем содержится обоснование ряда новых теоретических положений, позволяющих глубже и полнее осмыслить истоки феномена экспансии викингов в эпоху раннего средневековья. Диссертация является первой в отечественной исторической науке попыткой комплексного изучения истоков и проявлений феномена героического поведения в древнескандинавском обществе через призму культурно-антропологического подхода.

1 Widsith//URL: http://www8.georgetown.edu/departments/medieval/labvrinth/librarv/oe/texts/a3.11 .html (дата обращения: 22.06.2011).

2 Saxo Grammaticus. Gesta Danorum II URL: http://omacl .org/DanishHistory .html (дата обращения: 17.04.2011).

3 Прокопий Кесарийский. Война с вандалами // URL: http://www.gumer.info/bibliotek Buks/History/Prokop2/ (дата обращения: 4.12.2010).

4 Иоанн Эфесский. Церковная история // URL: http://www.ccel.org/ccel/pearse/morefathers/files/ephesus 0preface. htm (дата обращения: 13.11.2010).

5 Cassiodorus. Variae // URL: http://freespace.virgin.net/angus.graham/Cassiodorus.htm (дата обращения: 14.11.2010).

6 Павел Диакон. История народа лангобардов // URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus/Diakon P/frametextl.htm (датаобращения: 13.10.2010).

7 Иордан. Гетика // URL: http://www.alanica.ru/library/Iordan/iordan.htm (дата обращения: 18.11.2010).

8 Annals of Inisfallen I I URL: http://www.ucc.ie/celt/published/T100004/index.html (дата обращения: 4.12.2010) — Annals of Tigernach // URL: http://www.ucc.ie/celt/published/T100002A/index.html (дата обращения 4.12.2010) — Annals of Ulster // URL: http://www.ucc.ie/celt/online/Tl 1А/ (дата обращения: 4.12.2010).

Научно-практическая значимость проявляется в возможности использования материалов диссертационного исследования при подготовке общих и специальных курсов, преподаваемых в высшей школе. Диссертация могла бы оказаться полезной при подготовке базового курса «История средних веков», преподаваемого в рамках обучения специальности «всеобщая история», в первую очередь в той его части, которая относится к эпохе Великого переселения народов, «темным векам» и эпохе викингов. Феномен героического поведения и его влияние на воинскую элиту «варварских» германских обществ мог бы также послужить темой отдельного специального курса.

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при дальнейшем научном изучении проблем предпосылок экспансии викингов, а также особенностей духовного и культурного развития древнескандинавского общества.

Апробация работы. Отдельные сюжеты, относящиеся к указанной теме, были освещены в шести научных статьях, опубликованных в различных изданиях, в том числе в журналах, принадлежащих к списку ВАК, а также в выступлениях на различных научных конференциях.

Заключение

.

Героический, периферийный модус поведения сам по себе не является чем-то специфически скандинавским. Он существует в любой системе с четким разделением пространственных «ролей». Однако только в древней Скандинавии, как мне видится, он предстает перед нами в редком многообразии крайних форм.

Героический мир" древних скандинавов, оставивший свой отпечаток в истории и культуре на много поколений вперед и воплотившийся в апогей-ной форме в эпоху викингов, был вызван к жизни весьма специфическими обстоятельствами. Как мне представляется, изначально существовавшее во вполне устойчивом равновесии базисной модели, древнескандинавское общество на определенном этапе развития (наступившем после великого переселения народов), пережило определенного рода перерождение. Перерождение это в какой-то степени, выражаясь языком А. А. Хлевова, действительно явилось «апгрейдом» общества, однако связано было в первую очередь с, дисбалансом пространственных зон, влияние которых на человека архаики через связанные с ними поведенческие модусы крайне велико. Из-за существенного понижения исходного «плодородного» статуса центральной зоны в результате катастрофических событий второй трети VI века, авторитет патриархальной, связанной с хозяйственной деятельностью элиты и традиционного жречества упал ниже допустимого в рамках базисной модели предела. Эта ситуация хронологически совпала с «возвращением» герулов — то есть приходом на скандинавские территории агрессивной, этнически разнообразной и прошедшей горнило Великого переселения воинской элиты. Эта группа заняла место, ставшее вакантным после «выхода» из Скандинавии части прежних элит.

Сформировав, очевидно, правящий класс Венделя и Вальсъёрде, герулы, потомки которых составили впоследствии скандинавский правящий класс ярлов", оказали несомненное влияние на весь облик древнескандинавской культуры. Произошел «дрейф» в сторону сугубо периферийно-ориентированного социокультурного устройства.

Преобразившись в результате дисбаланса пространственной структуры, скандинавская культура приобрела подчеркнуто милитаризированный, маскулинный характер. Периферийный способ существования стал единственно возможным для мужчины-воина. Количество маргинальных воителей должно было неизбежно увеличиваться, внутренняя иерархия — усложняться. Более того, вероятно, что привнесенный герулами («народом» без дома, по сути до определенного времени — союзом странствующих воинов) поведенческий модус оказался радикальнее того, который бытовал в воинской периферии соответствующих регионов. Это породило, с одной стороны, обилие и разнообразие воинских поведенческих инвариант, которые и воплотились в фигуры различных героев эпосас другой стороны, это вызвало к жизни развитие героической интерпретирующий традиции — обеспечившей восприятие мифологических и мировоззренческих представлений именно через призму взгляда воина («героя») и перетолковавшей более ранние представления о самом героическом поведенческом типе.

В частности, можно предположить, что природные, социальные и мировоззренческие изменения вызвали деформацию сезонного принципа. Так центральной, системообразующей стала фигура «волчьего» героя, воплощенная в «вёльсунгском» эпическом цикле — образ круглогодичного воина-«волка», разбойника и грабителя, своего рода идеального викинга, «лекалом» судьбы которого, с известной долей вероятности, могут служить изображения большого рога из Галлехуса. Тем не менее, даже в границах этого модуса происходит ветвление — на наиболее нормативный, по моему мнению, поведенческий тип Хельги и крайне радикальный — Синфьотли.

В качестве контрастного примера в работе приводится образ Старкадагероя «старой формации», героя — с некоторой долей вероятности — местного, догерульского, сезонно-зависимого и потому подвергаемого осуждению со стороны более поздней традиции. Наконец, последний рассматриваемый инвариант, Хервёр — не соответствующий «нормальному» положению женщины в пространственно-детерминированном социуме — случай, когда женщина является даже не «валькирией», спутницей-атрибутом героя, но сама принимает маскулинизированный облик в рамках новой героической парадигмы.

Поведенческий образец, которым являлись героические образы, не являлся объектом литературного мира. Он образовывал двустороннюю связь: поведенческие особенности реальных воинов формировали потребность в установлении адекватного модуса, воплощенного в образе героя эпоса, он же, в свою очередь, влиял на следующие поколения «волчат». И хотя, по словам А. Я. Гуревича, «время героической песни — абсолютное эпическое время. все случившееся в те прежние времена полностью завершено"1, следует помнить, что каждое из героических событий, расположенных на временной шкале между этим временем и условной современностью, потенциально может «обрасти» собственной, отдельной героической эпохой, со временем способной даже вытеснить изначальную, но, несомненно, функционирующей по принципиально сходным законам. Для исландца XII — XIII веков Данпар, Мюрквид, готские, бургундские, гуннские «ярлства» были всего лишь бледными тенями, отзвуками давно минувшегоа вот эпоха викингских походовуже героизированным, но не столь отдаленным прошлым, и прежние героические образцы вновь воспроизводились в новом хронотопе.

1 Гуревич А. Я. Эдца и сага. С. 31.