Российский бюрократический аппарат и народы Центрального Кавказа в конце XVIII — 80-е годы XIX века

Актуальность исследования. Образование российской государственности является одним из мировых феноменов, неизменно привлекающих внимание исследователей. Определение его сути в масштабе общих цивилизацион-ных процессов, так же как установление закономерностей внутреннего генезиса Российского государства — задачи важные и чрезвычайно сложные. Один из путей к их решению лежит в четких научных оценках социальной природы управленческой пирамиды России на разных этапах ее развития. Не менее актуальной представляется полная научная реконструкция региональных систем российского административного управления, установленных в присоединенных к России национальных окраинах и их взаимодействие (адаптация) с традиционными формами власти. В рамках этого направления, изучающего российский административный регионализм, особый интерес представляет Кавказ, прошедший длительный и сложный путь введения российского государственного управления и продемонстрировавший как процессы адаптации, так и местного противостояния. По своей насыщенности и научной ценности кавказский материал позволяет выделить для исследования целый ряд актуальных проблем, таких как: 1) вовлечение Кавказа в евразийские процессы России- 2) становление российской административной системы на Кавказе как важной части общего генезиса российской государственности- 3) особенности российского централизма и регионализма- 4) специфика этносоциальных структур на Центральном Кавказе и глубина их адаптационного взаимодействия с российской администрацией- 5) вариативные возможности оптимальных систем управления для малых народов Центрального Кавказа и др.

Научная постановка этих и других проблем возможна при реконструкции многоступенчатого механизма российской администрации на Кавказе. Без полной картины всех уровней властных структур, созданных на Кавказе, и определения их функциональных обязанностей невозможно было бы исследование других аспектов российско-кавказского управленческого взаимодействия.

Отдельно необходимо отметить важность организации государственного аппарата управления на Центральном Кавказе. В этом регионе Кавказа, населенном малыми народами с неодинаковым уровнем общественного развития и многообразием традиционных культур, состоялся как прогрессивно-созидательный, так и отрицательный опыт российского администрирования. Изучение административных и судебных учреждений на фоне внутренней социальной организации народов Центрального Кавказа дает более ясное представление о взаимодействии местных этнических сообществ с более высокими по социальной сути уровнями российских государственных учреждений.

Объектом исследования является процесс формирования и развития российской системы управления на Кавказе, прежде всего в центральной его части, в конце XVIII — 80-е гг. XIX в.

Предмет исследования — административные и судебные институты, установленные российским правительством для народов Центрального Кавказа в конце XVIII — 80-е гг. XIX в.

Хронологические рамки исследования обусловлены внешним и внутренним историческим единством темы. Ее начало относится к высокой активности русско-кавказских отношений и присоединению в 70−80-е годы XVIII века Центрального Кавказа к России, завершение — к буржуазным реформам, проведенным правительством на Кавказе, и учреждении здесь российского «гражданского» управления в 70−80-е годы XIX века. В рамках указанного времени имелись в виду два периода в установлении и развитии российской администрации на Кавказе. Первый из них был связан с ее становлением, начиная с 70-х годов XVIII века и кончая принятием в 1830 году Николаем I плана покорения горцев и повсеместного введения российского аппарата управления. Второй период совпал с присоединением к России закавказских территорий, а также с «промышленным переворотом» в России, проведением буржуазных реформ, в том числе административно-судебных, приведших к существенным переменам на Кавказе как в сфере социальной организации общества, так и административного устройства. При этом критерием периодизации в работе являлись не только надстроечные элементы (политические, административные и др.), но и базовые — общественно-экономические процессы в России и на Кавказе. Некоторые хронологические и региональные отступления, допускавшиеся в исследовании, вызывались необходимостью полнее раскрыть проблему или же логикой самих фактов.

Состояние разработки проблемы. В дореволюционной историографии изучение проблемы российского управления Кавказом имело ярко выраженную особенность, вытекавшую из ее политического аспекта — неразрывности российского бюрократического аппарата и самодержавия. Благодаря этому единству, самодержавие и его управленческие институты, установленные на Кавказе, традиционно являлись предметом внимания историков, принадлежавших, как правило, к дворянскому направлению русской историографии. Приверженность к официально-охранительной идеологии и отсутствие аналитического подхода в исследовании такой сложной области, как генезис российского государственного управления в Кавказском регионе, не лишали их работы неоспоримых достоинств. К ним, несомненно, можно отнести стремление авторов к позитивному освещению исторических фактов и привлечение ими обширного круга архивных источников, утраченных к нашему времени. Что касается буржуазного направления русской историографии, в середине XIX века становившегося академическим, то оно, занятое общими проблемами русской истории, лишь в редких случаях обращалось к кавказским сюжетам.

Одной из первых работ, затрагивавших вопросы становления системы управления Кавказом, было сочинениестатского советника И. Дебу, долгое время служившего на Кавказе.1 В ней дается подробное описание как возникновения линии российских укреплений на Северном Кавказе, так и дальнейшее ее развитие. По мнению И. Дебу, Кавказская линия сооружалась не только в целях реализации военно-политических планов России, но и для решения задач, связанных с установлением среди народов Северного Кавказа административного аппарата управления. Важную для современного исследователя информацию содержат части книги, посвященные деятельности командующих Кавказской линией, а также небольшие этнографические очерки о народах Центрального Кавказа. Касаясь общей системы управления Кавказом, И. Дебу как на существенный недостаток в ней, требующий немедленного устранения, указывал на совместное управление Кавказской линией и Закавказьем.

Во второй половине XIX в., после окончания Кавказской войны, в русской историографии значительно возрос интерес к кавказской проблематике. Особое место в ней занимали вопросы о военном утверждении России на Кавказе и о деятельности главноуправляющих, наместников и наиболее известных русских генералов, служивших на Кавказе2.

70−80-е годы XIX века стали новым периодом для дворянской историографии, посвященной Кавказу. Под влиянием достижений буржуазной науки (М.С. Соловьев, В. О. Ключевский и др.), а также глубоких общественных перемен в России дворянские историки-кавказоведы значительно расширили круг своих научных интересов. В это время увеличивается их внимание к истории народов Кавказа, к социально-экономическому, политическому и административному развитию региона после его присоединения к России.

Среди многочисленных авторов, занимавшихся проблемой российско-кавказского взаимодействия, выделяются работы Н. Ф. Дубровина, В. А. Потто, С. С. Эсадзе, В. Н. Иваненко и др.

Одной из первых фундаментальных работ по истории Кавказа является многотомная книга Н. Ф. Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе», написанная в основном на материалах, собранных капитаном Буше-ном3. В ее отдельных разделах просматривается явная подверженность автора влиянию буржуазного направления русской историографии. Этим объясняется стремление Н. Ф. Дубровина воспроизвести общественный строй народов Кавказа и снабдить этнографические очерки описанием этнопсихологических особенностей кавказских народов. Однако это влияние не коснулось основного предмета изучения — утверждения российской власти на Кавказе. Как и его предшественники, дворянские историки, Н. Ф. Дубровин твердо придерживался официально-охранительных принципов, и его концепция русско-кавказских отношений ограничивалась рамками политики самодержавия на Кавказе. С великодержавных позиций освещается автором «покорение» Россией Кавказа и вопросы административного развития Центрального Кавказа в конце XVIII — начале XIX в. Так, Н. Ф. Дубровиным подробно описаны открытие в 1786 году Кавказского наместничества, меры российского правительства в отдельных районах Северного Кавказа (в частности, в Кабарде), способствовавшие административному подчинению горских народов. Этот процесс рассматривался в работе как историческая необходимость, связанная с вовлечением горцев в цивилизованную систему российской общественно-политической и административной жизни.

По своим научным интересам и концептуальным подходам к Н. Ф. Дубровину близок В. А. Потто. Наиболее значительными его исследованиями являются: «Кавказская война в отдельных очерках.», 4 «Утверждение русского владычества на Кавказе"5, «Два века Терского казачества».6 С точки зрения фактического материала, особое внимание заслуживают книги о Кавказской войне и Терском казачествеприведенные в них данные представляют несомненную ценность. Другая работа В. А. Потто — «Утверждение русского владычества на Кавказе», написанная к 100-летнему юбилею присоединения Грузии к России, во многом дублировала сочинение Н. Ф. Дубровина по этой же теме. Исследования В. А. Потто выполнены в традициях дворянской историографии 60-х годов XIX века. В них преимущественно дается описание военных событий, в меньшей степени — административное продвижение России на Кавказе, проблемы внутренней жизни народов Кавказа не затрагиваются вовсе. Несмотря на это, работы В. А. Потто серьезно дополняют общий военно-политический фон, в условиях которого происходило становление и утверждение российского административного аппарата на Кавказе.

В русле русской дворянской историографии создавались монографии С. С. Эсадзе, проявившего немалый интерес к истории развития российских адп министративных учреждений на Кавказе. Важным для нас является специальное исследование С. С. Эсадзе, посвященное установлению администрации на.

Кавказе, — «Историческая записка об управлении Кавказом». Хронологические рамки работы связаны с присоединением Грузии к России, окончанием Кавказской войны и проведением российским правительством на Кавказе буржуазных реформ. Большую ценность имеет приведенный автором во II томе в виде приложения материал по истории Кавказского комитета. В «Исторической записке.» С. С. Эсадзе вопросы административного устройства соотносит с военно-политическим продвижением России на Кавказе, в результате чего тема об административном управлении Кавказом теряет в работе доминантность. Это не позволило автору воспроизвести целостную картину управленческой конструкции, созданной на Кавказе. С. С. Эсадзе не затрагивает также генезисные процессы, связанные со становлением российской администрации и наращиванием бюрократического режима. Автор «Исторической записки.» основное внимание уделяет Закавказскому региону. Касаясь Северного Кавказа, он ограничивает свою задачу освещением в основном «военно-народной системы», введенной в середине XIX века. Ее появление С. С. Эсадзе объясняет общественными и политико-экономическими условиями, в которых находился Кавказский край. Следует отметить и другое: С. С. Эсадзе не касается административных мероприятий, проводимых российским правительством на Северном Кавказе в конце XVIII — первой половине XIX в.

По задачам и методам освещения в одном ряду с работой С. С. Эсадзе о стоит монография В. Н. Иваненко. Она также относится к юбилейной серии «Утверждение русского владычества на Кавказе». Название работы В. Н. Иваненко — «Гражданское управление Закавказьем» — подчеркивало приоритетное значение Закавказского региона в историческом исследовании. С фактической стороны — обеспеченности историческими источниками — исследование В. Н. Иваненко — одно из лучших в русском кавказоведении. Здесь содержится значительный материал, воссоздающий структуру общекавказских государственных учреждений наместничества, расположенных в Тифлисе. Концепционная сторона работы проявилась в попытке периодизировать политику России в области административного устройства в Закавказье. Первый период этой политики автор ограничивает 1801−1837 гг. и характеризует его как «неустойчивый» в политическом и административном отношении. Стремление Петербурга к учету традиционных общественных систем, существовавших у кавказских народов, В. Н. Иваненко объясняет «неуверенностью» правительства в собственных действиях и поисками лучших форм административного управления Кавказом. Начало второго периода автор связывает с образованием комиссии П. В. Гана и приездом Николая I на Кавказ (1837 год), а его окончание с отставкой А. И. Барятинского (1862 год).9 Историк не скрывает своего негативного отношения к реформе, проведенной на Кавказе П. В. Ганом, и восхищается деятельностью наместников М. С. Воронцова и А. И. Барятинского, считая их знатоками кавказской жизни. Второй период, по мнению В. Н. Иваненко, — время укрепления позиций России на Кавказе и сильной наместнической власти.

В дореволюционное время большой интерес к истории Кавказа проявляла периодическая печать. Часть авторов, публикуемых в кавказских журналах и газетах, по своим взглядам тяготела к буржуазно-либеральной российской интеллигенции. В отдельных статьях ими затрагивались и вопросы управления кавказскими народами. Одна из таких статей, опубликованная в 1870 году в «Сборнике сведений о кавказских горцах», принадлежит перу Н.Ф. Грабовско-го и представляет собой очерк о судебных учреждениях, существовавших в Ка-барде до 60-х годов XIX века.10 В «Очерке» приводится значительный фактический материал, отразивший практику местных судебных органов. Важно, что Н. Ф. Грабовский стремился проследить процесс приспособления обычного права кабардинцев к общероссийскому законодательству и таким образом воспроизвел опыт использования обычного права в судах, установленных российскими властями в Кабарде. Автор освещает структуру судебных учреждений, а также функции, которые исполняли эти суды в Кабарде.

Серия статей по управлению Предкавказьем была напечатана в газете «Ставропольские губернские ведомости» в 70−80-е годы XIX века. Все они написаны секретарем Ставропольского статистического комитета И.В. Бентков-ским11. Деятельность И. В. Бентковского в комитете и возможность широко пользоваться архивными источниками обусловили появление в его статьях ценнейших статистических и фактических данных по Кавказской губернии. Работы И. В. Бентковского значительно расширяют наши представления о продвижении на юг Кавказской линии укреплений и учреждении Кавказского наместничества.

1786 г.), о Кавказской губернии и устройстве ее административных институтов.

1″) вплоть до учреждения Кавказской области. Достоинством его статей является не только фактическая безупречность, но и их демократическая направленность. Автор критически подходил к политике российского правительства на Северном Кавказе и к практической деятельности кавказской администрации. В частности, он отрицательно относился к попыткам искусственного насаждения в Предкав-казских степях дворянского землевладения, а также ко всякого рода другим мерам, стеснявшим хозяйственную деятельность коренного населения Кавказа. Критикуя российских администраторов, И. В. Бентковский придерживался принципов, типичных для буржуазно-либеральной интеллигенции.

Выдающимся явлением в формировании буржуазно-демократического направления в русском кавказоведении стало обращение к кавказской тематике М. М. Ковалевского — ученого с мировым именем, крупного специалиста в области государства, права, социологии, этнографии и истории общества. Зная о классических формах родовой и военно-демократической организации горцев в прошлом, М. М. Ковалевский одну из первых работ по Кавказу посвятил исследованию обычного права осетин. В 1886 году на основе обширного полевого и архивного материала автор подготовил и издал монографию «Современный обычай и древний закон».13 М. М. Ковалевский, применив историко-сравнительный метод, дал глубокий анализ особенностей общественной организации и традиционных норм права осетин. В другой работе, «Закон и обычай на Кавказе"14, ученый выступил решительным противником сохранения практики использования среди горцев наряду с российскими законами обычного права. М. М. Ковалевский видел в обычном праве — «когда-то демократической правовой норме» — носителя «насилия и произвола» и его отмену в судопроизводстве считал «могущественным орудием общественного обновления».15.

Подобных идей придерживался также Н. М. Рейнке, опубликовавший целый ряд работ о состоянии судопроизводства на Кавказе.16.

В 80-е годы XIX века по распоряжению кавказской администрации был издан «Очерк развития административных учреждений в Кавказских казачьих войсках"17. Его автор неизвестен. Согласно данным, приведенным в работе, не только горские общества, но и казачья часть населения Северного Кавказа, имевшая собственную общину, подверглась серьезным переменам. Они коснулись всей управленческой системы, в особенности, сложившихся у казаков традиционных форм устройства. Очерк содержит краткую справку по истории административного устройства казачьих войск на Кавказе начиная с XVIII века. Автор очерка полемизирует с российской администрацией о дальнейшем пути развития казачьих управленческих структур и о целесообразности объединения горцев, казаков и гражданского населения Терской области в одно управление. При этом обновление казачьей общины, приспособление ее к условиям новой экономики, административной системы — концептуальная нить «Очерка».

Итак, приведенные историографические факты свидетельствуют о том, что проблема установления российских государственных учреждений на Кавказе впервые была поставлена и являлась предметом изучения исследователей, представлявших дворянское направление в русской исторической науке. В 70-е — 90-е годы XIX века к этой тематике обращались и представители либерально-буржуазной историографии, среди которых наибольшие достижения в кавказоведении принадлежат М. М. Ковалевскому.

В первые годы советской власти прервалось дальнейшее развитие традиционного русского кавказоведения. В 1923 году в небольшой работе «Завоева.

1 Я ние Кавказа", опубликованной М. Н. Покровским, были провозглашены идеологические основы новой исторической науки — непримиримая критика самодержавия и его бюрократического аппарата и признание политики России на Кавказе колониальной экспансией. Эти два фундаментальных постулата, периодически застывавшие, оживали в зависимости от политических коллизий, происходивших в СССР. В 50-е годы XX века проводившиеся на страницах периодических изданий дискуссии по проблемам присоединения Кавказа к России и Кавказской войне, несмотря на их политизированность, частично освободили советское кавказоведение от идеологических тисков, в которых оно находилось. Одной из первых работ, реанимировавших эту область исторической науки, явилась монография С. К. Бушуева «Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России (20−70-е годы XIX в.)».19.

Вскоре появилась работа Н. А. Смирнова «Политика России на Кавказе в XVI.

XIX веках". Несмотря на ее очерковый характер и концептуальную зависимость, нельзя было не заметить явное стремление автора к возрождению русского кавказоведения. Заметным отходом от политических установок, провозглашенных еще в 20-е годы XX века, стали работы А. В. Фадеева «Россия и Восточный кризис 20-х гг. XIX века», «Россия и Кавказ в первой трети XIX в.».21 Достоинства исследований А. В. Фадеева заключались в поисках автором социальной сущности многих сложных явлений российско-кавказского взаимодействия. В 50−60-е годы важным научным направлением становилось изучение международных отношений, под влиянием которых развивались российско-кавказские контакты. В его рамках была выполнена монография JI.C. Семенова «Россия и международные отношения на Среднем Востоке в 20-е годы XIX века» — одна из наиболее оригинальных работ, опубликованных в 60-е годы. Тему Кавказа в системе международных отношений в этот период завершило исследование О. П. Марковой «Россия, Закавказье и международные отношения в XVIII веке». Привлекательной стороной работы явилась ее высокая обеспеченность источниковой базой, позволившая уточнить многие аспекты русско-азербайджанских и русско-грузинских взаимоотношений.

Общее оживление советского кавказоведения не вывело из забвения проблему российского административного управления Кавказским регионом, без глубокого исследования которой не представлялась возможной серьезная научная оценка политики России на Кавказе. Лишь отдельные вопросы управления Кабардой, Осетией и Кавказской линией затрагивались в работах С. К. Бушуева «Из истории русско-кабардинских отношений"24, А. В. Фадеева «Очерки экономического развития Степного Предкавказья в дореформенный период», Т. Х. Кумыкова «Социально-экономические отношения и отмена крепостного права.

26 27 в Кабарде и Балкарии", М. М. Блиева «Русско-осетинские отношения» и др.

Тогда же была опубликована статья Т. Х. Кумыкова «Из истории судебных учло реждений в Кабардино-Балкарии (конец XVIII—XIX вв.)». Исследователь отмечал оппозиционность кабардинской знати к российской судебной системе. По мнению Т. Х. Кумыкова, в установленных российским правительством су-дебно-административных учреждениях феодальные верхи видели ограничение своей власти. Т. Х. Кумыков был одним из первых среди местных историков, кто поднял данную проблему и обратил внимание на ее актуальность. По утверждению самого автора, в статье делалась попытка «вкратце осветить историю судопроизводства», существовавшую в Кабардино-Балкарии в конце XVIII — 70-е годы XIX века. Инициатива историка, однако, долгое время не имела продолжения.

Впервые исследовательский интерес к вопросам управления национальными окраинами России, в том числе и Кавказа, проявил Н. П. Ерошкин — автор «Истории государственных учреждений дореволюционной России».29 Им были сформулированы основные признаки административной системы, сложившейся в национальных районах, и определены ее особенности.30 Указывая на них, Н. П. Ерошкин отмечал следующие принципы этой системы: «особенное» административно-территориальное деление (наместничество, области, магалы) — наличие специфических, нередко только для данной окраины характерных учреждений и должностных лицслияние функций военного и гражданского управленияслияние административных, полицейских, финансовых и судебных учреждений в одном учреждениипривлечение самодержавием местной феодальной и родоплеменной верхушки к управлению (чаще всего в низовые звенья) с целью найти в них свою опору. Для многих окраин России автор считал типичными довольно широкую самостоятельность администраторов и «известную независимость» их от центральных, а временами и от высших правительственных учреждений. Эту самостоятельность, находившуюся в противоречии с централизаторскими тенденциями самодержавного бюрократического аппарата России, как, впрочем, и специфику управления окраинами вообще, Н. П. Ерошкин объяснял «местными задачами», стоявшими перед правительством в различных национальных районах. Так, специфика управления Кавказом, по его мнению, определялась частыми войнами России с Турцией и Персией. Заметный вклад в теорию вопроса административного освоения Кавказа в XIX веке внесла Н. С. Киняпина. В статье «Административная политика царизма на Кавказе и в Средней Азии в XIX веке"31 автор ставила перед собой задачу раскрыть «принципы административной политики царского правительства на окраинах» на примере Кавказа и Средней Азии. Н. С. Киняпина пришла к выводу: опыт управления Кавказом нашел свое применение в Средней Азии, включенной в состав России в 60−80-е годы XIX в. Касаясь административного устройства Северного Кавказа первой половины XIX века, Н. С. Киняпина подчеркивала постепенность при введении в полиэтничном регионе новых управленческих институтов и подчинение гражданской власти военной.

С середины 70-х годов XX века вопросы административного освоения Кавказского края после его присоединения к России постепенно становятся предметом исследования советских историков. В 1975 году Ж. А. Калмыковым была выполнена диссертация «Система административно-политического управления в Кабарде и Балкарии во второй половине XIX — начале XX в.», опубликованная позже в виде монографии. Автор видел свою задачу в том, чтобы «освободиться от великодержавного идеологического шаблона царизма и сталинизма и показать объективную картину длительного процесса насильственной ломки традиционных общественно-политических институтов кабардинцев и балкарцев и внедрения в их жизнь колониальных порядков».33 Несмотря на политический оттенок сформулированной им цели, Ж. А. Калмыкову не чуждо понимание прогрессивной роли, которую Россия, несомненно, играла при установлении на Северном Кавказе государственных форм административного управления. В частности, им отмечалось «положительное влияние» буржуазного законодательства России на судопроизводство в Нальчикском округе.34 Несомненным достоинством работы является широкое привлечение архивного материала.

К диссертации Ж. А. Калмыкова тематически и хронологически близка, но менее привлекательна работа Э. Д. Мужухоевой «Административная политика царизма в Чечено-Ингушетии во второй половине XIX — начале XX века».35 Автор отстаивала тезис о развитии феодализма в Чечне: по мысли Э. Д. Мужухоевой, феодализм «в горной зоне» достиг «наивысшего расцвета», а на равнине сложились «довольно развитые феодальные отношения».36 Нет смысла опровергать столь ошибочное представление о социальной организации чеченских и ингушских обществ, укажем на другое: техническое оформление диссертации нередко ставит под сомнение приводимые автором сведения. Так, например, сославшись на архивные материалы РГВИА, опубликованные в сборнике документов, Э. Д. Мужухоева указывает, что «в 1842 году в Мичиковском участке Чечни проживало 2000 семейств, в Ауховском — до 1500, в Большой Чечне — до 2500, в Малой — до 4000». В документе же, на самом деле, речь идет не о количестве народонаселения Чечни, а о том, какое число вооруженных людей могли выставить чеченцы: «мичиковцы могут поставить до 2000 вооруженных людей, ауховцы — до 1500, Большая Чечня — 2500 и Малая — до 4000». 38.

В 1984 году нами была защищена диссертация на тему: «Административные и судебные учреждения на Северном Кавказе в конце XVIII — первой трети XIX в."39. В диссертации, опубликованной в 1993 году, а также в статьях выдвигалась задача — на основе архивных источников исследовать генезис российского государственно-административного аппарата на Северном Кавказе в период его становления.

Параллельно с изучением отдельных аспектов проблемы управления Северо-Кавказским регионом после его присоединения к России, советскими историками разрабатывались вопросы, касавшиеся управленческих институтов, установленных российским правительством в Закавказье. Особо следует отметить работу В. Г. Туняна «Административная и экономическая политика самодержавия в Закавказье в первой половине XIX в.», 40 подготовленную в виде докторской диссертации. Несмотря на традиционные методологические посылки, В. Г. Тунян, используя значительный корпус архивных материалов, осветил целый ряд важных проблем: «постепенное введение российской административной системы» при «разграничительном отношении к христианскому и мусульманскому населению», «гибкое» регулирование правительством «финансовых поступлений», приоритетное развитие в Закавказье сельского хозяйства и «закрепление закавказского рынка за продукцией русской промышленности». Рассматривая эти процессы в виде «внешней и внутренней колонизации», автор, однако, не заметил важных перемен, происходивших в регионе в первой половине XIX века. Так, установление российского управления в Грузии сопровождалось освобождением ее от господства Ирана и Турции и восстановлением целостности страны, а присоединенная в 1828 году к России Восточная Армения постепенно стала превращаться для армян в метрополию.

Своеобразным прорывом в изучении проблемы генезиса российской государственности и создании на окраинах страны управленческих систем следует считать издание коллективной монографии «Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления».41 Это первое серьезное исследование, в котором вопросы установления региональных систем управления рассматриваются в масштабе всей территории России. Главная цель, обозначенная авторами книги, — «выявить особенности и закономерности генезиса, инфраструктуры и механизма взаимодействия центральных и местных органов власти».42 Ряд задач, поставленных в «Предисловии», выделены как перспективные — изучение вопросов типологии автономных образований в составе России, формирование чиновничества из коренных народов окраины, разработка единого понятийного научного аппарата по данной теме и др. Особое значение для дальнейшей работы исследователей по проблеме управления российскими национальными окраинами имеет последняя глава монографии, в которой предпринимается попытка разработать ее теоретическую основу. Авторам в результате проведенного историко-сравнительного анализа удалось определить характерные черты административной системы, сложившейся на периферии Российской империи, выявить общие формы и факторы ее образования и развития. Кавказскому региону в монографии посвящена отдельная глава, написанная Д.И. Исмаил-Заде и JI.C. Гатаговой. Проследив на фоне русско-кавказских отношений постепенное возведение российской административной структуры, исследователи отметили наличие двух периодов в государственно-административном строительстве на Кавказе. По их мысли, первый период охватывает конец XVIII — середину XIX века и характеризуется «ограниченностью действий правительства в отношении коренных народов».43 Второй период начинается с «покорения горцев в 1864 году» и отмечен «значительной активизацией правительственной деятельности» на Кавказе 44 Глава, о которой идет речь, — одна из лучших работ, посвященных проблеме установления российской администрации на Кавказенеполнота освещения отдельных ее аспектов объясняется, по-видимому, заданными в коллективной монографии техническими параметрами.

Среди работ, опубликованных в последнее время, научный интерес представляет исследование Х. М. Думанова и Ю. М. Кетова по истории организации суда и его правовым основам в Кабарде во второй половине XVIII—XIX вв.ека 45 Авторы обращают внимание на степень целесообразности сочетания норм адата, шариата и российского законодательства, применявшихся в Кабарде. Примечательной стороной работы является видение Х. М. Думановым и Ю. М. Кетовым адаптационных процессов в истории организации судопроизводства в Кабарде.46.

Следует сказать еще об одном авторе Г. Н. Малаховой, подготовившей монографию «Становление и развитие российского государственного управления в конце XVIII—XIX вв.».47 В книге привлекает как ее название, так и оглавление. Не столь научно, однако, выглядит смысловая организация работы, — большая часть источников заимствована из ранее опубликованных исследований, работа компилятивна и не обладает высокой исследовательской культурой.

От нее выгодно отличается кандидатская диссертация З. Х. Ибрагимовой «Терская область под управлением М.Т. Лорис-Меликова"48, выполненная на основе широкого круга исторических документальных материалов. В ней ставилась задача изучения практической деятельности начальника Терской области. З. Х. Ибрагимова делает акцент на политический аспект темы. Именно в этом контексте рассматривается ею мухаджирство. Обращаясь к исследованию серьезных изменений, происходивших на Центральном Кавказе, автор часто остается на их политической поверхности, не углубляясь в социальные истоки исторических событий. Например, описывая сборы горцев к переселению в Турцию и то, как они «за бесценок» распродавали земли, З. Х. Ибрагимова комментирует: «Горцы очень тяжело это переживали, но скорее предпочитали разорение и смерть, чем покорность русскому правительству».49.

Судебной системе, установленной на Северном Кавказе во второй половине XIX — начале XX века, посвящена кандидатская диссертация И. В. Зозули.50 Автор понимает суть поставленной проблемыона состояла в том, чтобы показать, как в обширном регионе, где существовало несколько принципиально разных систем судебных органов, учитывались местные условия. вопросу управления Кавказом обращались современные зарубежные историки-кавказоведы. Американский исследователь Л. Г. Райнеландер, изучавший управление Кавказом на примере Грузии, рассматривает его с точки зрения соотношения двух тенденций в развитии здесь администрации — регионализма и централизма.51 Под этими терминами он подразумевает два подхода к задачам управления на Кавказе, стоявшим перед Россией на разных этапах утверждения ее в регионе. Регионализм, по мнению Л. Г. Райнеландера, предполагал гибкое приспособление управленческого аппарата к местным обычаям, социальным, правовым нормам и постепенную их перестройку на «российский манер». Сторонники же централизма выступали за скорейшее внедрение на Кавказе бюрократических органов, которые бы функционировали по образцу российской делопроизводственной практики. Проследив борьбу двух течений в административной политике России на Кавказе на протяжении первой половины XIX века и констатировав победу регионализма, Л. Г. Райнеландер так и не объяснил причины такого исхода.

Подводя итоги историографического обзора по проблеме становления и развития российской административной системы на Кавказе, необхдимо отметить следующее. В свое время для советских историков тема о присоединении Кавказа к России, сводившаяся к критике самодержавия и обвинениям в колониальной политике, становилась своеобразным идеологическим полем, на котором исследователи должны были, так или иначе, проявлять свои политические пристрастия. Подобная ситуация в науке «освободила» историков от разработки сколько-нибудь оригинальных научных концепций и сводила их роль то к критике, то к восхвалению политики России на Кавказе. Нечто похожее происходит в последние годы с изучением проблемы российского управления в Кавказском регионе. Не всегда зная, какую научную оценку дать сложным явлениям российско-кавказского взаимодействия, отдельные исследователи ограничиваются рассуждениями о «тяжести» колониальной политики России на Кавказе. Расхождения в терминах не велики — от определения «внешняя и внутренняя колонизация» до дефиниции «колония в экономическом смысле» и «чистейшая колонизация». Между тем известно, что в колониях классического типа, созданных европейскими державами, как правило, избегали введения прямого управления, а устанавливали непрямое управление, консервируя в них потестарные формы социальной организации и управленческих систем. Принципиально иной процесс происходил в российско-кавказском взаимодействии, в котором постепенное учреждение смешанного (прямого в сочетании с непрямым) административного управления сменилось после 70-х годов XIX века переходом к общероссийским формам управления. В этом процессе содержалось немало модернизирующих тенденций, открывавших народам Кавказа новые перспективы для прогресса.

Источниковую базу исследования составил документальный материал архивных хранилищ Москвы (Российский государственный военно-исторический архив), Петербурга (Российский государственный исторический архив) и Владикавказа (Центральный государственный архив Республики Северная Осетия-Аланияотдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований), источники, опубликованные в XIX веке (Полное собрание законов Российской империиАкты, собранные Кавказской археографической комиссиейприложения к книге Ш. Ногмова «История адыгейского народа" — Ф. И. Леонтович «Адаты кавказских горцев» и др.) и в советское время (Материалы по истории Дагестана и Чечни (первая половина XIX в.) — Материалы по обычному праву кабардинцевКабардино-русские отношенияМатериалы по истории осетинского народаРусско-осетинские отношения и др.), а также воспоминания современников.

Среди использованных в диссертации источников представлены следующие типы: законодательные акты, делопроизводственная документация и мемуары.

Законодательный материал сосредоточен в Полном собрании законов.

5 2.

Российской империи и частично в Актах, составленных Кавказской археографической комиссией. Собранные в этих изданиях указы и различные «Положения» знакомят с правительственными мероприятиями административного характера на Кавказе. Такими являются следующие указы: «Именный данный Сенату о составлении кавказского наместничества» (1785 г.) — указ «Об учреждении суда и расправы между горскими народами» (1793 г.) — «О новом разделении государства на губернии» (1796 г.) — «О разделении Астраханской губернии и образовании Кавказской губернии» (1802 г.), указ «Об упразднении Кавказской губернии и образовании Кавказской области» (1822 г.), «Положение об управлении Кавказской областью» (1827 г.), указы «Об учреждении особого комитета для введения в Закавказском крае высочайше утвержденных проектов нового гражданского управления (1840 г.), «Об учреждении особого Комитета и Временного отделения для управления Закавказским краем» (1842 г.), «О внесении в Кавказский комитет всех дел по Закавказскому краю и Кавказской области» (1845 г.), «Правила об отношениях Кавказского наместника» (1846 г.), «Положение об управлении Кавказской армией» (1858 г.), «Управление районов правого и левого крыла Кавказской линии» (1860 г.), «Положение об управлении Терской областью» (1862 г.), «Преобразование с 19 февраля 1868 года управления Кавказского края» (1868 г.), «Об упразднении наместника Кавказского и Кавказского комитета» (1882 г.) и другие54. В целом законодательные акты позволяют реконструировать управленческую структуру, установленную российским правительством на Кавказе, начиная с ее верхних административных звеньев и заканчивая местными государственными учреждениями.

Особое место среди этих материалов занимает «Учреждение для управления Кавказской областью», подготовленное Сибирским комитетом55 и обнародованное в июле 1827 года. В нем впервые была подробно определена система управления на всем Северном Кавказе и намечены основные направления дальнейшего развития администрации у народов Центрального Кавказа. Таким образом, этот документ, вводимый в научный оборот, свидетельствует об использовании опыта управления одной национальной окраиной России в развитии администрации другой уже в первой трети XIX века.

К законодательным актам, кроме указов и «положений», относятся также рескрипты. В них, как правило, император ставил задачи и цели перед назначаемыми на Кавказ администраторами, определялся политический курс правительства в регионе. Так, рескрипты главноуправляющим К. Ф. Кноррингу и П.Д. Ци-цианову в комплексе дают представление об общем административном развитии Северного Кавказа, о том, как постепенно усиливалось административное влияние самодержавия на народы Центрального Кавказа в начале XIX века.56.

Другим типом использованных источников являлись материалы официального делопроизводства. Ценность этой документации состоит, прежде всего, в том, что именно она дает возможность проследить процесс подготовки очередного законодательного акта, знакомит нас с разработкой проектов административных и судебных институтов, которые царизм предполагал установить на Кавказе, несет в себе информацию о существовавшей вокруг проектов полемике, содержит сведения о работе судебных и управленческих орган^.диссертации использованы материалы высших государственных учреждений. Так, привлечены документы Сената — материалы сенаторских ревизий, проведенных на Северном Кавказе Б. А. Гермесом и Д. Б. Мертваго (1818 г.), и в.

SI.

Закавказье — П. И. Кутайсовым и Е. И. Мечниковым (1827−1832 гг.). Кроме того, автором введены в научный оборот сведения об управлении народами Северного Кавказа, содержащиеся в журналах Комитета министров и Государственного совета (РГИА). В работе использованы журналы заседаний, начиная с момента учреждения Комитета министров до середины 30-х годов XIX века. На рассмотрение глав министерств выносились вопросы преобразования как всего края, так и отдельных частей управления. Принятые Комитетом министров решения и постановления фиксировались в журналах заседаний, здесь же содержалось очень краткое изложение хода обсуждения дел.

Журналы Государственного совета, в отличие от журналов Комитета министров, дают довольно полное представление об обсуждении того или иного вопроса, содержат справки об истории возникновения и прохождения различных дел в государственных учреждениях России. Вместе с журналами в фондах Государственного совета сохранились сопутствующие документы, например, дело «О рассмотрении в Государственном совете представлений А. П. Ермолова о преобразовании управления Кавказской губернии» (РГИА. Ф. 1149. On. 1. Д. 14), дело «О введении гражданского управления между некоторыми из вновь покоренных горских народов» (РГИА. Ф. 1152. On. 1. Д. 16). Эти документы содержат не только проекты, предложенные в разное время главноуправляющими Кавказом А. П. Ермоловым и Ф. О. Паскевичем, но и всю сопутствующую ходу проектов документацию.58.

Особый интерес представляет фонд Кавказского комитета. Все дела, поступавшие на рассмотрение Кавказского комитета, можно разделить на две группы. К первой относятся вопросы, требовавшие разрешения в законодательном порядке — они выносились на обсуждение в Государственный совет и утверждались императором. Ко второй группе принадлежат дела, решение по которым Кавказский комитет принимал самостоятельно.59 В его журналах содержится обширный материал по истории административного развития Кавказа. Кроме документов, датируемых 30−70-ми годами XIX века, в фонде комитета сохранились также дела, касающиеся административных действий царского правительства на Центральном Кавказе в начале XIX века, в частности, реорганизации управления в Кабарде, предложенной П. Д. Цициановым (РГИА. Ф. 1268. On. 1. Д. 951). Часть дел, рассматривавшихся предшественниками Кавказского комитета (Закавказскими комитетами) в 1833—1845 годах, была присоединена к его фондам. К ним относятся проекты об управлении Закавказским краем главноуправляющих Грузии И. Ф. Паскевича и Г. В. Розена (РГИА. Ф. 1268. On. 1. Д. 1, 1в), здесь же сохранились отчеты начальников Закавказских губерний и Кавказской области, предоставляемые ежегодно наместнику Кавказскому. Описывая пути и результаты введения на Кавказе российской администрации, они порой умалчивали отдельные факты, а также преувеличивали трудности и активный характер деятельности местной администрации.

Для изучения истории становления и развития административной системы на Центральном Кавказе большое значение имеют фонды центральных государственных учреждений, хранящиеся в РГИА, РГВИА и опубликованные частично в АКАК. Так, из материалов Коллегии иностранных дел в диссертации привлечена инструкция, данная Коллегией Главному приставу Макарову в 1800 году (АКАК. Т. I. С. 727).

Из фондов Министерства внутренних дел использованы дела департамента полиции исполнительной. Здесь обнаружен «всеподданнейший доклад» Комитета «по торговле Каспийского моря и вообще до положения сего края», который занимался разработкой проекта реорганизации управления на Северном Кавказе, проведенной царизмом в 1802 году в связи с присоединением Грузии к России (РГИА. Ф. 1286. On. 1. Д. 237). В результате работы в фонде Совета министра Министерства внутренних дел, куда поступали губернские отчеты, выяснено, что в сохранившихся здесь отчетах о состоянии Кавказской губернии (области) (за 1804−1810, 1811−1814, 1826, 1827, 1829, 1830−1845 гг.) нет сведений об управлении народами Центрального Кавказа. Этот факт является одним из свидетельств того, что Кабарда, Балкария, Осетия, Чечня и Ингушетия в эти годы находились вне ведения министерства.

Весьма разнообразен материал, найденный по теме диссертации в фондах Военного министерства Российского государственного военно-исторического архива: Военно-ученого архива Главного штаба и его коллекциях (ВУА), в фондах «Военные действия в Закавказье и на Северном Кавказе» (Ф. 482) и «Статистические, экономические, этнографические и военно-топографические сведения и территория бывшей Российской империи» (Ф. 414), штаба войск Кавказской линии и Черномории (Ф. 13 454), Главного штаба Кавказской армии (Ф. 14 719), штаба Кавказского военного округа (Ф. 1300), управления Центром Кавказской линии (Ф. 14 949), штаба командующего войсками Терской области (Ф. 644). Это всеподданнейшие рапорты, отношения, донесения и предписания о военных действиях против горских народов, о военно-административных мероприятиях, записки-проекты об управлении горскими народами, проекты судебных учреждений, которые царизм предполагал установить на Центральном Кавказе в разные периоды, переписка различных местных учреждений по этому поводу, инструкции приставам и т. д. Практически вся перечисленная документация позволяет проследить, как реализовывались на местах указы и распоряжения высших и центральных государственных учреждений. Нередко в этих документах излагаются события предшествующего периода, отношение местных жителей к действиям царизма, дается оценка административным мероприятиям военных властей на Северном Кавказе. Сохранившиеся в фонде штаба войск Кавказской линии и Черномории «наставления» Чеченскому народному суду и Владикавказскому инородному суду, Дигорскому народному суду, а также инструкции приставам дают возможность более четко представить политическую направленность, структуру, характер и функции устанавливаемых здесь учреждений. Все это свидетельствует о подчинении этих органов военным властям.

Материалы о деятельности местных государственных учреждений отложились в архивных хранилищах ЦГА РСО-Алания и ОРФ СОИГСИ и датируются в основном 40-ми годами — второй половиной XIX века. Это фонды Центрального государственного архива Терского областного правления (Ф. 11),.

Канцелярии начальника Терской области (Ф. 12), штаба войск Терской области (Ф. 53), Терского областного суда (Ф. 112), Владикавказского окружного суда (Ф. 113), комиссий и комитетов по разбору личных и поземельных прав народов Центрального Кавказа (Ф. 233, 254, 256, 262, 291, ОРФСОИГСИ Ф. 16). Сохранившийся в фондах комплекс источников — переписка различных звеньев местного военно-административного аппарата, инструкции и «положения», судебные дела, позволяют представить систему управления и политику российской администрации главным образом с момента образования Терской области.

Большое количество материалов, принадлежащих учреждениям местного управления первой половины XIX века, опубликовано в АКАК. Среди них, кроме названных ранее, особую группу источников представляют прокламации-обращения главноуправляющих Кавказом к горским народам. В них представители власти обнародовали права местного населения, объявляли обязанности перед российской администрацией, оповещали горские народы о преобразовании управления на Кавказе и новом порядке их административного подчинения.

Отдельную группу источников составляют мемуары чиновников, служивших на Кавказе, опубликованные в разное время в «Русской старине».60 Они привлекают внимание с точки зрения оценки событий непосредственными участниками. Из мемуаров особо следует отметить воспоминания А. А. Харитонова, чиновника Временного отделения при Главном управлении наместника Кавказского, служившего на Кавказе в годы управления М. С. Воронцова и А. И. Барятинского, а также видного государственного деятеля России барона М. А. Корфа. Их воспоминания полны подробностей о подготовке проектов по управлению Кавказом, в том числе и о проектах сенатора П. В. Гана и статс-секретаря М. Т. Позена, о взаимоотношениях последнего с военным министром князем А. И. Чернышевым, об отставке М. Т. Позена и П. В. Гана и т. д.

Источником для изучения управления Кавказом служит Адрес-календарь — справочное издание по государственным учреждениям.61 Нас интересовала, главным образом, его вторая часть «Власти и места губернского, областного, окружного, городского, уездного и ведомства их», в которой содержится информация о структуре местного управления в России. Особенность этого источника в отношении изучаемого региона состоит в том, что в нем зафиксированы те органы суда и управления, которые действовали на Кавказе на основании общего положения. Исключение составляет лишь адрес-календарь за 1796 год — в нем упоминается о Верхнем пограничном суде в Моздоке и родовых судах и расправах в Большой и Малой Кабарде. В целом Адрес-календарь не отражает особенностей управления национальными регионами Кавказа в конце XVIII — первой половине XIX в.

В отдельных случаях используются документы, помещенные в дорево.

62 люционных работах по Кавказу, не сохранившиеся до настоящего времени.

Цели и задачи исследования. На основе широкого круга исторических источников, большая часть которых относится к неопубликованным, автором ставится задача научной реконструкции становления и функционирования разноуровневых административных учреждений на Кавказе и опыта их адаптации на Центральном Кавказе. При решении этой задачи выдвигается также другая не менее важная — определение соотношения прямого, непрямого и смешанного административного управления, вводившегося на Центральном Кавказе. При этом указанная задача, имеющая не только административный, но и политический аспект, иногда ограничивается позитивным, сугубо фактологическим воспроизведением системы административных и судебных органов, устанавливаемых российским правительством на Кавказе.

Вводившиеся на Кавказе государственные учреждения, как правило, изначально появлялись в виде проектов, подвергавшихся обсуждению и экспертизе. Эта особая, очень важная сторона изучаемой проблемы, поскольку она наиболее полно раскрывает политико-идеологические принципы, на основе которых создавался на Кавказе, в том числе в его центральной части, российский административный аппарат. Решая эту задачу, автор не преследовал цели детализированного освещения политических причин появления тех или иных проектов государственных учреждений, предназначенных для Кавказа. Сам по себе впервые приводимый материал создает достаточно полную картину идеологических предпосылок, предшествовавших как появлению новых проектов, так и реформаторским начинаниям в системе управления Кавказом. В общем виде рассматривая идеологический аспект в генезисе российской государственности на Кавказе, следует обратить внимание на два разных этапа в истории русско-кавказских отношений: 1) выдвижение России на роль сверхдержавы, исповедовавшей политику «покорения непокорных» и 2) переход в конце 50-х годов XIX века к новым формам экономического и государственного устройства. На последнем этапе изменились не только задачи административного строительства на Кавказе, но и их политическая мотивация. К этому времени относятся реформаторские инициативы кавказских властей и Петербурга, изменившие на Кавказе российские формы управления. В связи с этим строилась концептуальная сторона диссертации, позволившая полнее раскрыть зависимость «природы» государственных властных структур как от внутренних экономических и общественных перемен в России, так и от конкретных условий отдельных районов Кавказа. Наряду с этими общими процессами, в сущности определявшими российскую государственно-административную стилистику на Кавказе, в фокусе исследования оставалась задача соотнесения готовых форм административного управления России с обществами Центрального Кавказа, для которых до этого основным источником права оставался адат. Решение этой задачи автор видел в комплексном изучении общественных структур народов, населявших Центральный Кавказ, при этом акцент ставился на их стадиальный уровень. Избегая политизированности в работе, характерной для кавказской историографии, мы нередко воздерживались от оценочных категорий, связанных с введением российской администрации на Центральном Кавказеисторическая значимость российского управления для малых народов, ее репродуктивные возможности для них, как и негативные последствия, становятся ясными при подлинности научного описания всей управленческой конструкции, созданной в регионе. В данном случае научный позитивизм оказался более приемлемым методом, нежели другие аналитические средства, к которым автор прибегает, как правило, в конце глав.

Научная новизна диссертации. Дореволюционные и советские историки достаточно много сделали в области изучения российской государственности, формирования ее бюрократического аппарата управления. Что касается региональных (окраинных) управленческих структур, являвшихся органической частью административно-государственной организации полиэтничной державы, то им или не уделялось внимания вовсе, или же высказывались политически стереотипные суждения. Это положение в исторической науке целиком и полностью относилось также и к Кавказу, имевшему важное значение не только в территориальном расширении России, но и в превращении ее в мировую державу. Специальное обращение к проблематике государственно-административного строительства на Кавказе в его наиболее интенсивный период — конец XVIII — 80-е годы XIX века если и предпринималось, то фрагментарно и без привлечения сколько-нибудь новых исторических источников. Следствием такого историографического факта явилось отсутствие полноты представлений о конкретной системе управления, учрежденной на Кавказе и ставшей в итоге естественным продолжением государственного устройства России. Приведенные нами данные, основанные главным образом на архивных источниках, восполняют этот пробел и, кроме того, могут служить бесценным справочным материалом. Они позволяют по-новому оценить существенные различия, бесспорно, имевшиеся между колониальной политикой европейских держав и политикой России на Кавказе. Англия, Голландия и Франция, например, как правило, в своих колониях вводили непрямое управление, ограничивая свои интересы торговлей и сбором налогов. Тем самым консервировались по-тестарные формы власти у народов, от них зависимых. Результаты нашего исследования свидетельствуют о принципиально иной политике России на Кавказе. Придерживаясь тактики смешанного административного управления, при которой, наряду с властными структурами метрополии, насаждавшимися в регионах, учитывались особенности традиционных средств управления, Россия втягивала народы Кавказа в более цивилизованные виды организации административного устройства и тем самым играла важную модернизирующую роль.

Теоретическая и практическая значимость исследования определяется несколькими аспектами. Исторический опыт административного устройства Кавказа может быть принят во внимание на новом, современном этапе государственного строительства, например, при подготовке проектов реформирования в сфере государственного управления, при составлении исторических служебных справок, при решении конкретных вопросов архивных изысканий и т. д. По теме диссертации опубликованы статьи, монография, справочник, круг теоретического и практического использования которых в перспективе достаточно широк. Они могут быть использованы в исследованиях по истории России и Кавказа, при чтении общих и специальных курсов на исторических и юридических факультетах.

Методологическая основа исследования. Автором был отдан приоритет двум наиболее важным принципам методологии — диалектическому методу и идеи закономерности исторического процесса, иначе — детерминизму, без которого историческая наука перестает быть наукой. В контексте такого подхода автор относится к процессу включения Кавказа в российскую государственность не как к результату колониальных устремлений российских правителей, а как к сложному историческому явлению, имевшему свои собственные закономерности. Принцип детерминизма применяется также при изучении российской системы управления, сложившейся на Кавказе.

Научная апробация. Основные положения диссертации нашли отражение в научных публикациях и учебно-методических пособиях общим объемом 45 п.л. Диссертация обсуждалась на кафедре российской истории и кавказоведения Северо-Осетинского государственного университета им. К. Л. Хетагурова.

Структура исследования соответствует поставленным задачам, она состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и списка использованных источников и литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

На Центральном Кавказе российский административно-судебный аппарат явился определяющим фактором в процессе модернизации общественного быта горских народов. Его утверждение происходило в условиях, когда в новой истории Кавказа горцы все еще находились на разных уровнях хозяйственного и общественного развития. Одни из них — вайнахские народы (чеченцы, карабу-лаки и ингуши) продолжали сохранять тайповую (родовую) организацию и вступали в стадию протофеодальных отношений, другие — осетины и балкарцы в свое время привнесшие в горскую среду аланский феодализм, успели приспособить его к новой географической средев общественном развитии значительно продвинулись кабардинцы, имевшие на северокавказской равнине благоприятные для экономического подъема условия. Различия в стадиальном уровне общественного уклада обусловили неодинаковую социальную подготовленность к восприятию российских форм государственной административной организации общества. Эгалитарные социальные структуры, наметившие пути к иерархической форме общества и обнаружившие острые внутренние противоречия, адекватно реагировали на введение судебных учреждений, в которых были представлены местные старшиныиз-за остроты внутренних межтайпо-вых противоречий такие структуры нуждались в третейском судопроизводстве, в качестве которых выступали российские судебные учреждения. Вместе с тем, эгалитарные общества, сохранявшие демократические институты тайпового общественного уклада, отторгали жесткую систему господства и подчинения, на которой основывалось российское государственное управление. Этот важный факт не только затруднял адаптационные процессы местных традиционных форм управления с российскими административными учреждениями, но и обрекал контрастировавшие разноуровневые управленческие системы на противостояние.

Принципиально иная политическая ситуация складывалась в процессе установления российских государственных учреждений в районах Центрального.

Кавказа, имевших феодальную структуру общества. В них феодально-зависимые социальные слои населения, ориентированные на Россию, ожидали от властей, утверждавшихся в крае, защиты от феодального произвола местных владельцев. Последние, в свою очередь, опасаясь потерять свои социальные привилегии, периодически уходили в оппозицию, или же вовлекались во фрондирующее движение. Однако для российской администрации на Кавказе сколь были непонятны эгалитарные общества, противостоявшие ее управленческим институтам, столь же хорошо осознавалось социальное положение, сложившееся в феодальных обществах Центрального Кавказа. Лавируя между противостоящими внутренними политическими силами местных народов, российские администраторы имели заметный успех в установлении государственных учреждений в Балкарии, Кабарде и Осетии. Сказывалось и другое — особенности феодальных отношений и фамильно-корпоративный характер здесь феодализма. Господство адатных норм права и отсутствие государственных нормативов открывали простор для расширительного толкования обычного права, позволявшего феодалу установить над зависимыми от него сословиями неограниченную власть. Опасность такого развития власти местных феодалов в еще большей мере содержалась в фамильно-корпоративной форме собственности и самого феодализма в целом. Оба указанных социальных фактора создавали для российских властей широкую социальную опору как среди феодально-зависимых сословий, так и свободных общинников.

Разноуровневые общественные структуры, сложившиеся на Центральном Кавказе, а также внутренние и внешнеполитические перемены, происходившие на протяжении последней четверти XVIII века и до 80 гг. XIX века в самой России, обусловили установление в разные периоды у горских народов различных форм российского административного управления. Этот длительный и достаточно сложный процесс протекал по определенным этапам. Так, период становления российского аппарата управления у северокавказских народов, охвативший конец XVIII — первую треть XIX века, по характеру формировавшейся администрации разделялся на два этапа: на начальный, включавший конец.

XVIII в. и второе десятилетие XIX в., и этап более интенсивного охвата региона российской администрацией и оформления управленческих структурхронологические рамки второго этапа ограничивались 1822−1830 гг. В этот период российское правительство фактически сочетало на Центральном Кавказе непрямую, прямую и смешанную формы управления. При этом на первом и втором этапах их пропорциональное соотношение периодически изменялось.

К административному устройству Северного Кавказа царское правительство приступило еще в первой четверти XVIII века, начав его с казачьего населения Предкавказья. С постройкой крепостей Кизляра и Моздока и переселением в окрестности Моздока части (хотя и незначительной) местного населения Северного Кавказа горцы впервые столкнулись с российским управлением. В это время, в 60-е — 70-е годы, Россия в своей политике на Северном Кавказе предприняла попытку привлечь местные этнические анклавы, образовавшиеся на российской границе, к той же военно-административной организации, которая существовала ранее среди казачества Предкавказья. Действия царизма, однако, ограничивались условиями Белградского мирного договора.

Ситуация изменилась после окончания русско-турецкой войны 1768−1774 гг. и заключения Кючук-Кайнарджийского мира, серьезно менявшего положение народов Центрального Кавказа. Одним из условий договора явилось признание за Россией Большой и Малой Кабарды.

Заключение

выгодного для России мира с Турцией предоставило российскому правительству также возможность удовлетворить неоднократные просьбы Осетии, Ингушетии и Чечни о присоединении к России. Разновременно (в 1770 году Ингушетия, в 1774 году Осетия, а в 1781 году Чечня) эти районы Центрального Кавказа вошли в состав России.

Таким образом, в конце XVIII века Центральный Кавказ становится политически доступным для постепенного введения административного аппарата царизма. Образование в 1785 году в степной полосе Предкавказья Кавказского наместничества достаточно ярко выражало тенденцию к дальнейшему распространению российских владений на Кавказе. Однако в 80-е годы правительство продолжало ограничивать свои действия в отношении продолжало ограничивать свои действия в отношении народов Центрального Кавказа и свело их к развитию торговых связей между населением наместничества и горскими жителями, а с постройкой Кавказской линии укреплений — к установлению за ними военного контроля. В это время российскими властями пока еще не предусматривались административные учреждения, специально предназначенные для управления Кабардой, Осетией, Ингушетией и Чечней. Вовлечение их в российскую систему управления и успешное ее функционирование связывалось на первых порах с тем, что горцы «сами найдут собственную выгоду в причислении под управление, установленное Россией».

Первые административно-судебные институты для народов Центрального Кавказа начали вводиться с 1793 года. Ими стали Моздокский Верхний пограничный суд и родовые суды и расправы, созданные в Кабарде. При этом если родовые суды и расправы предназначались только для Кабарды, то в Моздокский суд практически имело право обращаться все нерусское население Моздока и его окрестностейзафиксированы также отдельные случаи обращения в этот суд жителей Осетии и Чечни.

В 1800 году Коллегией иностранных дел решено было установить для управления местными народами Центрального Кавказа особый институт приставства во главе с главным приставом. Цель учреждения должности главного пристава, являвшегося представителем гражданской администрации, российское правительство видело в облегчении командующему «бремени управления» и в сосредоточении «его внимания, главным образом, на делах военных». Он должен был исполнять роль связующего звена между кавказскими народами и царской администрацией и подчиняться непосредственно Коллегии иностранных дел. Однако возникала двойная подчиненность народов, граничивших с Кавказской линией, военным и гражданским властям. Дело в том, что коменданты крепостей, осуществлявшие надзор за Осетией и Чечено-Ингушетией, а также пристав Кабарды, будучи лицами военными, подчинялись командующему Кавказской линией. Кроме того, возросшая с введением должности главного пристава бумажная волокита и финансовые расходы, а также острое недовольство военной администрации передачей местного населения в гражданское ведение, заставили власти усомниться в перспективности нововведения.

В 1801 году присоединение Грузии ставило перед Россией вопрос не только об административном устройстве новых территорий, но и о реконструкции управленческого аппарата на Северном Кавказе. В 1802 году в Предкавказье была образована Кавказская губерния. Тогда же главноуправляющему поручено было непосредственно самому наблюдать за горскими народами.

В 1804 году кн. Цицианов определил основные принципы административной политики в отношении горцев Центрального Кавказа. Он предписывал руководствоваться обычаями и традициями местных народов, оставляя за горскими владетелями права в отношении зависимого населения, с сохранением «им возможности производить суд и управление по обычаям страны». Но в то же время владельцы и старшины должны были находиться в поле зрения начальников российских гарнизонов, расположенных вблизи от населенных пунктов.

Эти положения нашли свое отражение в административных мерах правительства, проводимых им среди северокавказских народов в начале XIX в. Российские власти не предпринимали серьезных шагов, направленных на изменение у горцев традиционной системы управления из-за сложившейся на Кавказе обстановки. Войны России с Францией, Ираном и Турцией, рост феодальной фронды и набеговой практики на Центральном Кавказе, а также распространение опасных эпидемических заболеваний создавали весьма тяжелую обстановку для широкой административной деятельности и вынуждали власти придерживаться политики невмешательства во внутреннюю жизнь горцев. Так, в Кабарде российское командование согласилось пойти на уступки князьям и духовенству, позволив им решать дела в духовном суде по шариату. Что касается Осетии и Ингушетии, то в первом десятилетии XIX века они по-прежнему оставались под контролем владикавказского коменданта и начальников воинских команд, разместившихся в отдельных селах под предлогом охраны местных жителей от военных набегов соседей. В 1807 году лишь на равнинной части Чечни были осуществлены временные меры, направленные на усиление здесь военного контроля и подчинение чеченских старшин кавказским царским властямони вызывались участившимися набегами чеченцев на Кавказскую линию.

После окончания русско-турецкой и русско-иранской войн и завершения военных действий в Западной Европе Россия активизировала политику на Кавказе. В 1816 году на равнинной части Осетии устанавливалось волостное управлениев этом же году А. П. Ермолов выдвинул идею о привлечении осетин к военной службе. В 1822 году, после переселения части осетин на равнинные земли, властями сразу же была определена зависимость переселенцев от того или иного ведомства: выходцы из Дигорского ущелья подчинялись «начальнику в Кабарде», из «Алагирского, Тагаурского и Куртатинского — коменданту Владикавказской крепости». В такое же административное положение попадали переселенцы из Чечнив деревни, лежавшие по правому берегу Терека, в 1818 году назначался пристав, а на население налагалась воинская повинность. В том же году часть Ингушетии («назрановские ингуши») получила пристав-ское управление.

Как видно, на первом этапе (конец XVIII — второе десятилетие XIX в.) общее административное устройство Северного Кавказа формально ничем не отличалось от центральных губерний России (наместничество, губерния). Но именно в этот период началось формирование системы специфических административных и судебных учреждений, создававшихся для управления горскими народами.

24 июля 1822 года был издан указ, в котором Кавказская губерния переименовывалась в область. «Записка об управлении Кавказом», составленная А. П. Ермоловым в 1816 году, и сенаторская ревизия, проведенная в 1818 году сенаторами Б. А. Гермесом и Д. Б. Мертваго, послужили своего рода толчком к проведению реформы в управлении Северным Кавказом.

Реорганизация административных структур на Северном Кавказе, последовавшая за указом 1822 года, захватила и народы Центрального Кавказа, находившиеся в ведении командования Кавказской линии. Подчеркнув, что они «осостаются в военном управлении», российские администраторы позволяли «инородцам» осуществлять судопроизводство гражданских дел по обычному праву и рекомендовали при этом «назначать для наблюдения за разбором дел российского чиновника" — уголовные же преступления с этого времени передавались в военный суд.

С 1822 года происходит активное вмешательство кавказских властей во внутреннюю жизнь кабардинского общества. Объявив кабардинские земли государственной собственностью и определив права и обязанности кабардинцев, правительство закрепило за собой право раздавать по своему усмотрению земли в Кабарде, лишать или, наоборот, присваивать кабардинцам дворянство, регулировать взаимоотношения между владельцами и крепостными.

В зависимости от российской администрации оказалось также судопроизводство: установленный в 1822 году в Кабарде Временный суд исполнял судеб-но-административные функции и находился под контролем военных властей. Его состав не был выборным, как в ранее существовавших здесь судебных учреждениях (родовые суды и родовые расправы, духовный суд), а назначался администрацией. В правилах, определявших деятельность суда, ставился вопрос об усилении влияния российских законов на судопроизводство Кабарды путем приспособления адатных норм и шариата к законам Российской империи.

Именно эти конкретные меры, предпринятые в Кабарде царскими властями, усиливали здесь российское влияние, способствовали установлению военно-административного управления.

В 1827 году Николай I утвердил «Учреждение для управления Кавказской областью», составленное Сибирским комитетом. Авторы документа разработали структуру аппарата управления Северным Кавказом и функции установленных здесь административных институтов.

Издание «Учреждения для управления Кавказской областью», определявшее основные направления в развитии администрации у народов Центрального Кавказа, а также общая направленность военно-политических действий.

Петербурга на «полное покорение горцев» явились главными причинами, побудившими российских администраторов приступить к подготовке судебной реформы в Осетии, Ингушетии и Чечне. Считалось, что итогом реформы должно стать учреждение здесь судебных органов, идентичных по своим функциям Временному кабардинскому суду и подчиненных российскому командованию на Кавказе.

В 1828 году открытие такого суда для осетин и ингушей состоялось во Владикавказе. Однако новая его реорганизация, проведенная правительством после карательной экспедиции Абхазова в 1830 году, привела к существенным переменам как в работе суда и в его составе, так и в управлении местным населением. Здесь впервые в гражданском судопроизводстве горских народов были применены законы России, а членами суда стали русские чиновники. В этом же 1830 году в Осетии и Ингушетии вводилась система приставства, и все население облагалось податями.

В Чечне проведению судебной реформы и ее дальнейшему административному развитию помешала начавшаяся Кавказская война.

Для российского управленческого аппарата на Северном Кавказе третьего десятилетия XIX века характерным являлось наделение военных властей правами и обязанностями гражданской администрации (главноуправляющий, он же — главнокомандующий войсками на Кавказеначальник (губернатор) Кавказской области, он же — командующий войсками Кавказской линииокружной начальник — обязательно военный чиновник и т. д.).

В целом, к концу первой трети XIX века, созданная на Северном Кавказе, в том числе и в центральной его части, администрация представляла собой аппарат прямого и смешанного управления, однако он был достаточно приспособленным к местным условиям. Его специфика определялась постоянно существовавшей здесь военной обстановкой, частыми войнами России с Ираном и Турцией, а также социально-экономическими условиями Центрального Кавказа.

30−70-е годы XIX века — время дальнейшего развития российских институтов управления на Центральном Кавказе, тесно связанное с реорганизацией административного устройства на Кавказе в целом. Хронологически оно охватывает несколько этапов: 30−50-е годы XIX века, когда основным способом управления народами Центрального Кавказа являлась приставская система- 1858−1870 гг. — действие военно-народной формы управления- 1871−1882 гг. -проведение буржуазных реформ и отказ от специальных управленческих институтов как на Центральном Кавказе, так и во всем Кавказском крае. Для данного периода характерен постепенный отход от прямой и приоритетность смешанной формы управления, окончательно утвердившейся с введением военно-народной системы. Его логическим завершением стала политическая направленность правительства на полное административное слияние Кавказа с Россией.

К 1830 году Россия завершила военные действия в Закавказье и заключила Туркманчайский и Адрианопольский мирные договоры с Ираном и Турцией, тем самым закрепив юридически за собой Эриванское и Нахичеванское ханства. Присоединение к России новых обширных территорий и предстоявшее их административное освоение выдвинули на первый план проблему реконструкции всего управленческого механизма, сложившегося на Кавказе, и образования общекавказских государственных учреждений.

К 1830−1844 гг. относятся поиски правительством политико-административных подходов и путей реформирования системы управления Кавказом, разработки и обсуждения проектов, будущих преобразований в Закавказье и на Северном Кавказе.

Решением именно этих вопросов занимались специально сформированные в Петербурге временные комитеты — Комитет об устройстве Закавказского края, комиссия под руководством П. В. Гана и VI отделение Собственной е. и. в. канцелярии. Высшими чиновниками были определены два возможных направления в «гражданском обустройстве» Кавказа. Первое — «центристское», его ярым пропагандистом являлся П. В. Ган, предлагавший установление здесь общероссийских бюрократических органов и административное слияние Кавказского региона с Россиейсторонники второго направления — «регионализма» -признавали необходимость учета социально-экономической и политической специфики Кавказа и выступали за введение в крае особого управления. Большая реалистичность пути, обозначенного «регионалистами», стала очевидной после полного провала кавказской реформы П. В. Гана. В 1844 году Николай I поддержал идею установления на Кавказе специальной, отличной от российской, формы управления — наместничества. 24 декабря царским указом М. С. Воронцов был назначен наместником Кавказским, а немного позже в Тифлисе при наместнике учреждены общекавказские центральные органы власти, по своим функциям приравненные к министерствам — Главное управление, Совет Главного управления и др. Их реформирование, а также появление в последующие годы новых кавказских центральных учреждений не лишало первые ранее присвоенного им статуса.

Одновременно с образованием Кавказского наместничества и организацией его управленческих структур Петербург сформировал высший государственный орган власти — Кавказский комитет, долгие годы являвшийся проводником российской политики в различных сферах кавказской жизни. Отношения Кавказского комитета и наместника регулировались «Положением о правах наместника" — согласно документу, наместник не столько подчинялся Кавказскому комитету, сколько сотрудничал с ним. Широкие полномочия, самостоятельность и независимость наместника Кавказского от большинства государственных учреждений объяснялись военно-политической ситуацией, сложившейся на Кавказе и, прежде всего, развернувшейся Кавказской войной. Во второй половине 50-х годов XIX в. стремление Александра II к скорейшему покорению Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа, завершению военных действий и административному освоению завоеванных территорий, привело к беспрецедентному усилению кавказского военного и гражданского административного аппарата. Занимавший пост наместника А. И. Барятинский был полностью выведен из-под контроля всех высших и центральных органов власти и подчинялся только императору, а Кавказский Отдельный Корпус преобразован в Кавказскую армию.

Что касается управления народами Центрального Кавказа, то для них, как, впрочем, и для других горских народов Кавказа, существовала военно-приставская система управления сложившаяся в 30-е годы XIX века, которая в середине 30−40-х годов приняла четкие очертания. Во главе ее стоял главнокомандующий (он же — главноуправляющий, позже — наместник), ему подчинялся командующий Кавказской линией. При штабе командующего линией действовала особая Канцелярия для управления мирными горцами (г. Ставрополь), занимавшаяся текущими делами. К верхнему звену приставской военно-административной системы принадлежали также начальники флангов Кавказской линии. Среднее звено составляли приставы, низшее — владельцы и старшины. Управление каждого отдельного народа поручалось приставу и его помощникам. Приставы назначались преимущественно из русских офицеров, знакомых с обычаями и жизнью горцев, иногда ими становились горские владельцы, находившиеся на российской военной службе.

Однако приставская система была далеко не совершенной. На ее недостатки указывал еще А. П. Ермолов, предложивший в 1822 году в качестве альтернативы учредить в Большой Кабарде Временный кабардинский суд, наделенный судебными и административными полномочиями. Большое число при-ставств создавало трудности в контроле за действиями приставов, а их неучастие в судебном разбирательстве и низкое жалованье придавали должности пристава «малозначительность» в глазах местного населения.

Постепенный отказ от приставского управления начинается в 50-е годы XIX века. Уже в 1852 году для Чечни, большая часть населения которой так и не приняла российских приставов, А. И. Барятинский разработал проект нового устройства, позже получившего название «военно-народного управления». Во главе Чечни А. И. Барятинский поставил российского офицера — «начальника чеченского народа», на нем лежали «заботы главного управления». Управление чеченцами российские власти осуществляли через окружных и сельских старшин, руководивших местной администрацией, а также через Чеченский народный суд. После назначения А. И. Барятинского на пост наместника введенная им в Чечне административная система была объявлена образцовой.

Первые мероприятия, направленные на внедрение военно-народного управления среди горских народов Кавказа, в том числе и в центральной его части, и широкое использование при этом «чеченского опыта», были предприняты А. И. Барятинским в 1857—1858 гг. в ходе реорганизации Кавказской линии и образования Кавказской армии. Общественно-политическое и экономическое положение Кавказского края явилось, с точки зрения наместника, той плодородной почвой, на которой в итоге выросло военно-народное управление. В нем учитывались разные условия жизни народов Центрального Кавказа при одновременном стремлении создать единую систему управленческих институтов для всех горцев. 1 апреля 1858 года в соответствии с «Положением об управлении Кавказской армией» бывшая Кавказская линия разделялась на округи, управлявшиеся особыми начальникамив окружных центрах открывались выборные народные суды.

В 1860—1862 гг., с образованием Терской области, произошло полное оформление административных структур военно-народной системы на Центральном Кавказе.

При этом сложилась следующая административная градация: главнокомандующий (наместник), командующий войсками, начальник Терской области, начальники отделов Терской области, окружные начальники, участковые начальники, сельские старшины и десятские. Одновременно открывались государственные учреждения, занимавшиеся текущими делами по вопросу управления горскими народами области. Так, в 1860 году при Главном штабе Кавказской армии была учреждена Канцелярия по управлению кавказскими туземцами, в 1865 году ее сменило Горское управление, образованное при помощнике наместника. В Терской области при командующем существовала Канцелярия по управлению горцами областисвои канцелярии имели также окружные и участковые начальники. Здесь же для судопроизводства горских народов области открывались Главный народный суд, окружные и участковые народные суды, действовавшие на основе обычного права.

В 60-е годы XIX века, после покорения Северо-Восточного и Северо.

Западного Кавказа, самостоятельность кавказских органов власти стала постепенно ограничиваться. Решение новых задач, поставленных Александром II перед кавказской администрацией, — проведение на Кавказе буржуазных реформ в общероссийских рамках — делали целесообразным тесное сотрудничество и частичное подчинение наместника и его аппарата высшим и центральным государственным учреждениям.

Буржуазные реформы 60−70-х гг. привели к реорганизации кавказского административного аппарата в целом. Кавказский комитет, созданный в свое время для решения наиболее сложных вопросов в области экономического и административного управления Кавказом, утратил свое былое значение — потребность в нем стала отпадать. Ограничительные меры затронули также права и власть наместника. Военно-окружная реформа, распространенная в 1865 году на Кавказ, фактически уравнивала его с командующими других военных округов России.

В 60−70-е гг. административное развитие Центрального Кавказа проходило в русле проводившихся на Кавказе реформ. Их реализации на территории Терской области мешала, однако, существовавшая здесь военно-народная система управления, в свое время установленная для горского населения. По сути вступая в противоречие с российскими буржуазными реформами, она препятствовала их проведению на Центральном Кавказе. В связи с этим 1 января 1871 года был издан указ об упразднении военно-народной управленческой структуры в Терской области: все жители области — «гражданские», казаки и горцы — объединялись в единое управление. Действия правительства в этом направлении нашли отражение в перестройке областных и окружных административных и судебных учреждений по типу российских. При этом специфика в управлении народами Центрального Кавказа сохранялась на уровне низшего «аульного звена» и отдельных судебных органов — аульных судов и горских словесных судов.

В 70-е гг. XIX века на Центральном Кавказе были проведены буржуазные реформы в соответствии с курсом унификации кавказских государственных органов власти с внутрироссийскими.

Характеризуя в целом усилия администрации наместничества, занятой реализацией реформ, следует, прежде всего, отметить, что практически все преобразования на территории Кавказа носили еще более урезанный характер, чем в России. Часть из них, например, земская реформа, вообще не затронула регион. Основная причина отсрочки некоторых реформ или осуществление их в неполном объеме объяснялась правительством неподготовленностью к ним жителей Кавказа. Социально-экономическая многоукладность, полиэтничность, прочность местных традиций, в том числе норм обычного права, поликонфессиональность — все это создавало серьезные трудности на пути реформирования общественного уклада, сложившегося у народов Центрального Кавказа. Несмотря на половинчатость реформ, их проведение имело для административного развития Кавказа судьбоносное значение. Оно во многом решало задачу, давно ставившуюся перед главноуправляющими и наместниками, — тотальную привязку Кавказа к России не только в политическом, но и в административном отношении. В 1882 году с целью завершения процесса полной интеграции Кавказа в общероссийскую систему управления царское правительство ликвидировало Кавказское наместничество и КавМвакрржюшстр^кция и определение «технических» параметров административного аппарата управления, созданного российским правительством на Центральном Кавказе, позволили четче установить его социальные аспекты и приживаемость, во многом зависевшую от генезиса горских общественно-экономических структур. Сложившаяся здесь к 80-м гг. XIX века организация административной власти, с одной стороны, отвечала политическим целям, выдвинутым Петербургом, с другой — раздвигала феодальные и этнические барьерысвязывая административно-правовым механизмом ранее разобщенные территории, учитывала особенности внутреннего традиционного общественного устройства каждого этноса. На этом этапе кавказскую управленческую систему следует рассматривать как парадигму, наиболее оптимально отвечавшую российской капиталистической экономике, активно вторгавшейся в общественную жизнь народов Кавказа. Такая административная конструкция не противоречила логике внутренних социальных процессов, которыми были охвачены районы с выраженным опытом феодального развития. Например, Кабарда, Балкария и Осетия относительно плавно входили в новые экономические отношенияименно этой задаче отвечали государственные институты и правовые нормы, вводившиеся на Центральном Кавказе. Несомненно также и то, что некоторое отставание в общественном развитии вайнахских народов и высокая степень потестарности их традиционных форм управления становилась причиной нередких столкновений с российскими властями. Наряду с этим позитивную роль в динамике приживаемости нового аппарата управления играло стремление российской администрации к широкому привлечению не только феодальной, но и тайповой знати к деятельности в административных и судебных учреждениях низшего, а иногда и среднего звена.