Сложное синтаксическое целое в современном эрзянском языке

Актуальность темы

В настоящее время общепризнанным в российской и зарубежной лингвистике является выход за пределы отдельного предложения и сосредоточение внимания на анализе текстовых единиц и текста как целого речевого произведения. Этот аспект исследования актуален и поддерживается потребностями различных областей современной науки как собственно лингвистики, так и прикладных отраслей языкознания, а также педагогики, литературоведения, логики.

Обращение исследователей к тексту объясняется рядом причин:

— во-первых, интерес к построению общей модели языка в виде иерархии уровней приводит к мысли, что если комбинация морфем даёт слово, комбинация слов — предложение, то и комбинация предложений, в свою очередь, даёт единицу ещё более высокого уровня или даже нескольких уровней;

— во-вторых, развитие лингвистики текста связано с повышенным интересом учёных к разговорной речи. В ней в достаточно большом количестве наблюдаются образования, функционирующие только в определённых ситуациях. В таких конструкциях смысл, намерение говорящего выявляются лишь в составе целого единства. В ряде случаев, до тех пор, пока не исследовано контекстное окружение предложения, не раскрытыми остаются такие вопросы, как актуальное членение, порядок слов, парцелляция предложений, причины обособлений и т. п.;

— в-третьих, грамматики, ограничивающие себя рамками только предложения, далеко не всегда могут объяснить ряд важнейших семантических и синтаксических особенностей, к числу которых, например, относятся анафорика, катафорика, связующая роль различных частей речи, последовательность членов предложений и т. д.;

— в-четвёртых, существовавшие раньше грамматические модели абстрагировались в значительной мере от конкретных условий использования языка и не ставили себе целей описания языковой системы в её реальном функционировании;

— наконец, исследования, проводимые в русле лингвистики текста, имеют большое теоретическое и прикладное значение для обучения связной речи учащихся в школе и вузе, для исправления речевых патологий, для компаративного и контрастивного изучения языков, для создания справочного лингвистического аппарата переводчика, для обучения технике быстрого чтения и т. д. и т. п.

К сожалению, в мордовском языкознании до сих пор проблемы лингвистики текста не находятся в поле зрения учёных. До настоящего времени нет даже методологии описания текстовых единиц и категорий текста, очень мало работ, в которых даются хотя бы элементарные сведения по данной проблематике.

Таким образом, актуальность темы исследования определяется уровнем современного мордовского языкознания, настоятельными требованиями школьной и вузовской практики, почти абсолютной неразработанностью узловых тем в области мордовской лингвистики текста.

Настоящая работа содержит материал, который даёт возможность решить ряд общих и частных проблем мордовского языкознания.

Предметом настоящего исследования является одна из основных и самых крупных структурных единиц текста — сложное синтаксическое целое (ССЦ).

Цель работы: дать квалификационную характеристику основной структурной единице текста — сложному синтаксическому целому (ССЦ) — установить и описать способы и средства связи его компонентов в эрзянском языке, а также способы объединения отдельных самостоятельных ССЦ между собой в макротексте.

Задачи исследования:

— сделать всесторонний анализ сложного синтаксического целого (ССЦ) как основной и самой крупной единицы текста, охарактеризовать его структуру, выявить основные признаки в эрзянском языке;

— дать описание основных способов связи между компонентами ССЦ;

— выявить и описать наиболее распространённые средства связи компонентов ССЦ — лексические и грамматические (морфологические и синтаксические);

— выявить и описать наиболее распространённые способы и средства связи между отдельными самостоятельными ССЦ (и/или другими единицами текста).

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые в мордовском языкознании подвергается анализу одна из основных структурных единиц текста — сложное синтаксическое целое (ССЦ), даётся характеристика его структуры, определяются основные признаки в современном эрзянском языке, описываются средства связи компонентов ССЦ, а также способы объединения отдельных самостоятельных ССЦ (или других единиц текста) в макротексте.

Методология и методика исследования. Теоретической и методологической основой настоящей работы явились труды ведущих российских и зарубежных исследователей в области лингвистики текста.

Основные методы исследования — теоретический (изучение лингвистической, лингводидактической, литературоведческой, психологической литературы по избранной проблеме), описательный, основанный на наблюдениях за фактами, явлениями современного эрзянского языка, на их классификации, обобщении. Частично использованы также сопоставительный метод и метод дистрибутивного анализа.

Источником для изучения проблемы послужили художественные произведения эрзянских писателей, фольклорные тексты, язык периодической печати, а также научная и научно-популярная литература на эрзянском языке.

При работе над диссертацией использованы:

— научные труды отечественных и зарубежных исследователей по различным проблемам лингвистики текста (Акишина A.A., Александрова О. В., Арнольд И. В., Брандес М. П., Будагов P.A., Булыгина Т. В., Гальперин И. Р., Дмитревская И. В., Зарубина Н. Д., Золотова Г. А., Каменская O. JL, Ковтунова И. И., Колшанский Г. В., Котюрова М. П., Кошляк А. Б., Лисоченко Л. В., Лосева Л. М., Лунёва В. П., Ляпон М. В., Москальская О. И., Николаева Т. М., Реферовская Е. А., Рогожникова Р. П., Солганик Г. Я., Тураева З. Я. и др.);

— публикации (монографии, учебные и учебно-методические пособия, научные статьи) российских и зарубежных финно-угроведов-лингвистов по общим и частным вопросам финно-угорского языкознания (Алямкин Н.С., Алёшкина P.A., Валитов Г. Н., Глухова H.H., Заводова P.A., Колядёнков М. Н., Майтинская К. Е., Рузанкин Н. И., Серебренников Б. А., Терещенко Н. М., Ушаков Г. А., Хакулинен Л. и др.).

Теоретическое и практическое значение настоящей диссертации заключается в том, что её результаты должны способствовать дальнейшим изысканиям в области финно-угорской лингвистики текста. В мордовском языкознании эта работа, по существу, являясь первым опытом анализа основной структурной единицы текста — сложного синтаксического целого (ССЦ), — становится методологическим примером и при критическом подходе к представленным в ней положениям и выводам даёт возможность более целенаправленно продолжить научные исследования по данной проблематике. Кроме того, описанный в диссертации материал может быть использован в практике вузовского и школьного преподавания современных мордовских (мокшанского и эрзянского) языков, при организации спецкурсов и спецсеминаров, содержание которых связано с вопросами текста и текстообразования. Результаты исследования могут получить применение при создании учебной и учебно-методической литературы для вузов и национальных (мордовских) школ, а также будут полезны при повышении языковой квалификации работников СМИ и книжных издательств.

Апробация исследования осуществлялась:

— путём обсуждения диссертации и отдельных её частей на заседаниях кафедры мордовских языков Мордовского государственного педагогического института имени М. Е. Евсевьевав ходе выступлений на Международных (Саранск 2001), Всероссийских (Саранск 1995, 1997, 2000), межрегиональных (Саранск 1999), институтских (Саранск 1993;2000) научных и научно-практических конференциях, симпозиумахв процессе чтения спецкурсов по проблемам текста и текстообразования в Мордовском государственном педагогическом институте имени М. Е. Евсевьева;

— многие выводы и положения исследования нашли отражение в вузовской и школьной практике, а именно: в монографическом исследовании «Сложное синтаксическое целое в современном эрзянском языке» (2000), в методических рекомендациях к спецкурсу «Эрзянь кельсэ синтаксисэнь вейсэндявксось» («Сложное синтаксическое целое в эрзянском языке») (1998), в методических рекомендациях «Текстэнть синтаксис ёндо ванномазо» («Синтаксический анализ текста») к курсу «Родной язык» (1999), в ныне действующих программах по эрзянскому языку для студентов национального отделения филологического факультета (в соавторстве с Рузанкиным Н.И.) (1999) и для студентов специальности «Педагогика и методика начального образования» (1999), в программах по эрзянскому языку и чтению для учащихся 1−4 классов (1996), в учебниках «Тиринь кель. 4 класснэнь» («Родной язык. Для 4 класса») (2001), «Эрзянь кель. 6 класснэнь» («Эрзянский язык. Для 6 класса») (в соавторстве с Надькиным Д. Т. и Цыпкайкиной В.П.) (1991, 1994), методических руководствах к учебникам «6-це классо эрзянь келень урокт» («Уроки эрзянского языка в 6 классе») (в соавторстве с Надькиным Д. Т. и Цыпкайкиной В.П.) (1992) и «7-це классо эрзянь келень урокт» («Уроки эрзянского языка в 7 классе») (в соавторстве с Мосиным М. В. и Цыпкайкиной В.П.) (1995), в дидактических материалах к учебникам «Эрзянь кель. 6 класснэнь» («Эрзянский язык. Для 6 класса») (в соавторстве с Надькиным Д. Т. и Цыпкайкиной В.П.) (1994) и «Эрзянь кель. 7 класснэнь» («Эрзянский язык. Для 7 класса») (в соавторстве с Мосиным М. В. и Цыпкайкиной В.П.) (1995), в методическом пособии «Эрзянский язык» для студентов неязыковых специальностей пединститута (в соавторстве с Рузанкиным Н.И.) (ч. 1, 1991; ч. 2, 1992), в учебном пособии «Учимся говорить по-эрзянски» (в соавторстве с Рузанкиным Н.И.) (1996), а также в научных статьях.

Структура и объём работы. Диссертация состоит из предисловия, введения, трёх глав, заключения, списков использованной литературы: теоретической — из 270 наименований, источников — из 85 наименований.

Работа изложена на 350 страницах компьютерного текста.

Оформление диссертации. В целях экономии места ссылки на источник даются по следующей формуле: автор, год издания работы, страница. Если в списке использованной литературы под данным годом значится несколько работ автора, то рядом с цифрой, обозначающей год издания, пишутся литеры а, б, в и т. д. При отсутствии автора наименование источника приводится в сокращённом виде, по первым буквам названия, после него — год издания, а затем — страница, например: ГМЯ 1980: 17 означает «Грамматика мордовских языков», год издания 1980, страница 17.

Аннотация. В последние годы одним из основных объектов исследований в языкознании стал текст.

Изучение текста, его семантики, процессов его порождения и восприятия, его свойств, связанных с функционированием в конкретном акте коммуникации, приобрело важное теоретическое и практическое значение. Это обусловлено как социальными потребностями, так и логикой внутреннего развития самой науки.

Настоящая диссертация представляет собой первое специальное самостоятельное исследование в области лингвистики текста в современном мордовском языкознании.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Текст есть некое сложное единство, структурно-семантическое образование, отличное от простой последовательности предложений. Это единство, объединённое коммуникативной целостностью, смысловой завершённостью, логической, семантической и грамматической связями;

2. Среди множества конститутивных признаков текста эрзянского языка особенно значимыми являются его информативность (содержательно-фактуальная или содержательно-концептуальная), связность (включая и цельность), модальность (объективная и субъективная). Основными структурными единицами текста служат сложное синтаксическое целое (ССЦ), линейно-синтаксическая цепь, паратаксис, диалогическое единство, изолированное одиночное («свободное») предложение;

3. Сложное синтаксическое целое (ССЦ) — самая распространённая структурная единица текста, представляющая собой тесное семантико-синтаксическое единство. Объединение компонентов ССЦ осуществляется по схеме: зачин-комментирующая часть;

4. Компоненты ССЦ объединяются в одно целое с помощью двух типов связи — цепной (последовательной) и параллельной;

5. Синтаксические отношения между компонентами ССЦ выражаются с помощью различных средств межфразовой связи (МФС) — лексических и грамматических (морфологических и синтаксических).

В предисловии содержится обоснование темы, целей, методов и результатов исследования.

Во введении настоящей диссертации определяется статус текста как единицы вербальной коммуникации, обосновывается подход к анализу текста, излагается точка зрения автора на его основные признаки и структурные единицы.

В первой главе основное внимание уделяется анализу сложного синтаксического целого (ССЦ) — самой крупной и распространённой единицы текста, его структуры и конституирующих признаков в современном эрзянском языке.

Во второй главе диссертации рассматриваются те языковые средства, с помощью которых происходит консолидация компонентов ССЦ, обращается внимание на лексические и грамматические (морфологические и синтаксические) «скрепы» и особенности их функционирования в современном эрзянском языке.

Третья глава диссертации посвящена исследованию функционирования ССЦ в макротексте. В ней описываются способы и средства связи отдельных ССЦ друг с другом.

0.1. Текст как объект лингвистических исследований. Основные признаки текста.

В течение длительного времени развития лингвистики считалось, что высшей коммуникативной единицей языка является предложение. Внимание учёных было приковано к его структуре, способам выражения главных и второстепенных членов, установлению моделей и типов связи между элементами. Однако «реальная жизнь» предложения возможна только в потоке связной речи. «Вырванное из контекста предложение, — отмечает Г. Я. Солганик, — сохраняя свою грамматическую самостоятельность, теряет смысловую полноту, обусловленную тесными связями со смежными предложениями контекста» (Солганик 1973: 50). Семантическая независимость большинства предложений весьма относительна. Лишь немногие из них, обладая структурной завершённостью, отличаются и замкнутостью содержания. К таковым можно отнести, прежде всего, афоризмы, пословицы, поговорки, некоторые информационные и хроникальные заметки и т. п., жанр которых, как правило, требует вместить всё описание происходящего в одно предложение. Но даже и их самостоятельность, как справедливо отмечает И. Р. Гальперин, «в значительной степени относительная: они всегда ориентированы на окружение» (Гальперин 1974: 75).

Поэтому на фоне общего интереса к структуре предложения намечаются поиски единиц, которые наиболее полно и всесторонне выражали бы законченную мысль и удовлетворяли бы определённым требованиям чисто языковой стороны, т. е. имели бы формальные признаки. Объектом наблюдения становится текст, его компоненты, категории.

И это совершенно справедливо, так как именно текст выполняет особую (по сравнению с другими единицами языка), только ему присущую функцию: обеспечение коммуникации в процессе жизнедеятельности людей. «Такой подход, — подчёркивает Г. А. Золотова, — отнюдь не снижает роли предложения», но только в тексте оно «получает определённое экспрессивное и логическое (в зависимости от места логического ударения) значение и интонационно-мелодическое звучание» (Золотова 1954: 88). Само по себе, вне целого высказывания, предложение не является коммуникативной единицей, потому что оно, как правило, не обладает смысловой полноценностью: «предложениями не обмениваются, как не обмениваются словами. и словосочетаниями, — обмениваются высказываниями, которые строятся с помощью единиц языка: слов, словосочетаний, предложений.» (Бахтин 1986: 253). Об этом же говорит и О. И. Москальская. «Основной единицей речи, выражающей законченное высказывание, — отмечает она, — является не предложение, а текст, предложение-высказывание есть лишь частный случай, особая разновидность текста. Текст является высшей единицей синтаксического уровня» (Москальская 1981: 9).

Текст всегда был необходимой базой для лингвистического анализа, однако сам он объектом, целью исследования не был долгое время. И только в последние 20−30 лет он становится предметом пристального изучения, что привело к созданию научной дисциплины — лингвистической теории текста.

И всё же исследуемый вопрос имеет свою древнюю, хотя и краткую, историю, так как у языковедов прошлого можно встретить отдельные намёки, замечания о более крупных, чем предложение, единицах. По их работам можно проследить, как лингвистическая мысль постепенно подходила к разработке учения о сочетании предложений в более сложные единства.

Лингвистическое изучение текста начиналось с античной риторики. Сохраняя за собой функцию обучения ораторскому искусству, эта научная дисциплина создавала и предписания для построения различных текстов и тем самым уделяла некоторое внимание вопросам синтаксиса и стилистики. Так, Аристотель в своей «Риторике» первым в истории языкознания даёт определение такой единице речи (текста), как период. Он отмечает: «Я называю периодом фразу, которая сама по себе имеет начало и конец и размеры которой легко обозреть» (см. об этом: АТЯиС 1996: 183−184). В целом же для античной науки о языке характерен подход к учению о сочетании предложений с точки зрения эстетики речи, «приятности, доступности изложения» (АТЯиС 1996: 184).

О логической необходимости связи отдельных предложений в некие более крупные единицы говорил и французский просветитель Э. Кондильяк (см. об этом: Пумпянский 1974: 18−20), в более позднее время на это обращали внимание и представители пражской лингвистической школы.

В российском языкознании истоки изысканий в области лингвистики текста связаны с именем великого М. В. Ломоносова, который впервые в русистике ставит проблему сочетания предложений (Ломоносов 1952:376−377).

Некоторые замечания о синтаксических единствах мы встречаем и в работах Ф. И. Буслаева (1959: 21−22), А. Х. Востокова (1831: § 108), Д.Н.Овсянико-Куликовского (1912: 272), A.M. Пешковского (1914: 95- 1938: 410). Однако разъяснений, чем же единства отличаются от предложения как простой синтаксической единицы, мы в них не находим.

И только в середине XX века «выдвигается совсем не исследованная область стилистического синтаксиса, в центре которой лежит проблема строя сложных синтаксических единств» (Виноградов 1947: 764).

В 1947 году В. В. Виноградов высказал мысль, что предпочтительнее вместо сочинения и подчинения говорить о разных видах сцепления предложений и о разных степенях их зависимости, выражаемых союзами и другими грамматическими средствами (Виноградов 1947: 708).

Н.С.Поспелов уже выдвигает идею о существовании синтаксических единств больших, чем предложение, первым в языкознании вводит термин «сложное синтаксическое целое» (Поспелов 1950: 321−327). Аналогичные мысли высказывались и И. А. Фигуровским (1948: 21−31). Однако ещё и в 5060-ые годы различные группы исследователей работают разрозненно: «грамматисты не ссылаются на исследования специалистов по стилистике, русисты — на работы англистов, языковеды не знают о поисках психологов» (Гиндин 1977: 348). И только в 70-ые годы происходит заметная интеграция научных усилий в области лингвистики текста, которая выразилась в проведении ряда конференций, симпозиумов и издания их материалов. Можно сказать, пророческими оказались слова известного исследователя Т. М. Николаевой, отметившей несомненную «привлекательность и притягательность этой рождающейся дисциплины для лингвистов самых разных интересов» (Николаева 1977: 304).

Интерес к этой дисциплине оказался настолько велик, что литература по лингвистике текста в настоящее время практически не обозрима. Высокая продуктивность исследований объясняется актуальным характером проблемы. Общая теория текста, теория речевых актов, семантика, социолингвистика, прагмалингвистика, лингвостилистика занимаются изучением различных аспектов текстологии.

Работы чисто академического плана (Акишина 1979; Александрова 1984; Анисимова 1992; Арнольд 1974, 1990; Брандес 1971, 1977; Бриллюэн 1960; Брчакова 1979; Будагов 1979; Булыгина 1980; Бухбиндер, Розанов 1975; Гальперин 1974, 1977а, 19 776, 1978, 1981; Горшкова 1979; Дридзе 1975; Золотова 1982; Каменская 1990; Ковтунова 1979; Кожевникова 1979; Колшанский 1979; Кошляк 1964; Лаптева 1984; Лисоченко 1992; Лосева 1973, 1977, 1980; Лотман 1972; Ляпон 1986; Мельчук 1995; Мецлер 1990;

Москальская 1978, 1981; Мревлишвили 1979; Николаева 1977, 1979; Одинцов 1979, 1980; Откупщикова 1979; Солганик 1973, 1981, 1997; Реферовская 1983, 1989; Тураева 1994; Чулкова 1977, 1978; Шапошникова 1978; Шпетный 1978 и др.) изучают механизм порождения речи, различные аспекты речевой деятельности и её результат — тексты. Объектом анализа становятся конкретные компоненты, категории и различные атрибуты связного текста. Кроме того, эти исследования характеризуются тем, что имеют прямой выход в практику анализа языка художественных произведений, совершенствования ораторского мастерства лекторов, повышения языковой квалификации редакционно-издательских работников и специалистов электронных средств информации, подготовки студентов в высших и средних специальных учебных заведениях.

Проблемы теории текста рассматриваются и в трудах лингводидактического плана (Анисимов 1984; Безерова, Сиверина 1994; Величко 1983; Дейкина, Новожилова 1998; Ипполитова 1991, 1998; Зарубина 1977, 1981; Каменская 1990; Ладыженская 1980; Лисовицкая 1981; Мазилова 1988; Новак 1980; Салькова 1991; Седов 1993; Сидоренков 1997; Симашко 1997; Сиротина 1996; Тураева 1986; Ушаков 1991; Федосюк 1982, 1988; Ши 1991; Ядрихинская 1990; Якубайтис 1981 и др.). Эти работы отличаются комплексным подходом при исследовании текста: вопросы построения, категорий, признаков речетворчества в них совмещаются с методикой их усвоения.

В исследования текста активно включились не только специалисты по языку и литературоведению, но и психологи и психолингвисты (Артёмов 1969; Дридзе 1975; Жинкин 1956, 1958, 1982; Залевская 1998; Зимняя 1977, 1991; Леонтьев 1969а, 19 696- Лурия 1950; Маркова 1974; Соколов 1968 и др.).

Всё это позволило такому молодому разделу языкознания за сравнительно короткий промежуток времени не только определить основную проблематику исследований, но и положительно решить многие важные и актуальные вопросы в теоретическом и практическом плане.

Наряду с этим, в российском финно-угроведении теоретическая разработка узловых проблем лингвистики текста неоправданно задерживается. Чаще всего, здесь мы можем говорить об исследованиях этой единицы только с точки зрения стилистики, имея в виду работы, посвященные изучению языка произведений различных авторов. Что же касается особенностей построения текста, формальных и содержательных элементов, составляющих его, отношений и связей, возникающих между его компонентами, то о них имеются лишь некоторые разрозненные наблюдения и материалы, полученные в ходе исследований сопутствующих проблем, чаще всего, лингводидактического плана. В частности, в марийском языкознании отдельные аспекты анализа текста нашли отражение в работах Г. Н. Валитова (1994) и Н. Н. Глуховой (1996), в удмуртском — в исследованиях методического характера В. М. Ившиной (1984) и Г. А. Ушакова (1991). В мордовском языкознании, кроме работ автора, можно назвать методические рекомендации Н. А. Кипайкиной «Текст марто важодемась тиринь келень уроксо» («Работа с текстом на уроках родного языка»), выполненные в Мордовском РИПКРО (Кипайкина 1993). В какой-то мере вопросы текста находят отражение в работах Н. И. Рузанкина при рассмотрении им эмотивной функции языка на синтаксическом уровне (Рузанкин 1995, 1997а, 19 976).

Что же входит в понятие «текст» ?

На сегодняшний день в лингвистике существует явная разноголосица в определении не только компонентов и атрибутов связного текста, но и самого понятия этой единицы вербальной коммуникации. Данный факт объясняется, прежде всего, тем, что «текст — один из сложнейших объектов лингвистического исследования» (Лосева 1980: 4) и что многие «аспекты связаны с центральным вопросом о том, какое содержание следует вкладывать в понятие „текст“, т. е. какова природа конституирующих признаков текста как категории речи» (Кожевникова 1979: 49). В зависимости от этого он получает и разные определения.

В функционально-прагматическом аспекте текст рассматривается в широком понимании как целое речевое произведение, не ограниченное по протяжённости, относящееся к определённому жанру или функциональному стилю. В этом случае текст представляет собой композиционно оформленное литературное произведение (роман, повесть, рассказ и т. п.) или его отдельные части (главы). Текстом считают и речевые целые «несюжетного типа»: своды правил, объявления, стандартизированные тексты различных документов и пр. (Москальская 1978, 1981; Николаева 1977).

В наиболее общем виде, на наш взгляд, понятие текста сформулировано в «Словаре лингвистических терминов» О. С. Ахмановой, где он квалифицируется как «произведение речи, зафиксированное на письме» (Ахманова 1966: 470). Это определение почти полностью совпадает с определением, данным в «Справочнике лингвистических терминов»: «Произведение речи (высказывание), воспроизведённое на письме или в печати» (Розенталь, Теленкова 1972: 440).

Своё понимание этой единицы речи предлагает видный учёный-лингвист И. Р. Гальперин. Он подчёркивает, что текст — это «произведение речетворческого процесса, обладающее завершённостью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствие с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединённых разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определённую целенаправленность и прагматическую установку.» (Гальперин 1981: 18).

По мнению Л. И. Апатовой, текст — «это реализованное в речи и оформленное в структурном и интонационном отношении иерархически построенное смысловое образование, которое содержит в себе смысловые связи разного уровня» (Апатова 1974: 21). Она утверждает, что текст — это произведение не только письменной, но и устной речи.

Н.Д.Зарубина, напротив, подчёркивает, что текст — это только «письменное по форме речевое произведение, принадлежащее одному участнику коммуникации, законченное и правильно оформленное» (Зарубина 1981: 11). Этого же мнения придерживается и Л. М. Лосева. Она утверждает, что «. текст можно определить как сообщение в письменной форме, характеризующееся смысловой и структурной завершённостью и определённым отношением автора к сообщаемому» (Лосева 1980: 4).

В.А.Бухбиндер в своём исследовании делает вывод о том, что текст является не только единицей речи, но и языка, «объединяющей единицы всех низших уровней общностью замысла, целей и условий коммуникации». Именно в тексте все средства языка становятся коммуникативно значимыми, коммуникативно обусловленными, объединёнными в определённую систему, в которой каждое из них наиболее полно проявляет свои сущностные признаки и, кроме того, обнаруживает новые текстообразующие функции. Следовательно, конечное назначение каждой единицы языка — это «тот вклад, который вносится ею в образование текста-сообщения» (Бухбиндер 1978: 30−37).

О.Г.Ревзина и Ю. А. Шрейдер в своём определении подчёркивают, что понимание текста опирается на внутреннюю его структуру без привлечения экстралингвистических фактов: «Текст — это объединение предложений, для которого лингвистический контекст сведён к нулю, т. е. та информация, которая воспринимается из условий акта коммуникации в обычном, нормальном использовании языка, теперь воспринимается из контекста, окружающего предложение» (Ревзина, Шрейдер 1979: 181).

Т.Н.Аксёнова считает, что текст сочетает в себе две объективные реальности — лингвистическую и экстралингвистическую. К первой она относит композиционную структуру, лексику, синтаксическое строение, ко второй — логическую структуру, информативность, направленность текста, стиль, экспрессивность, эмоциональность, личность автора, его отношение к высказываемому и к собеседнику (Аксёнова 1979: 4).

По мнению Г. В. Колшанского, текст — это связь по меньшей мере двух высказываний, в которых может завершаться минимальный акт общенияпередача информации или обмен мыслями между партнёрами (Колшанский 1985: 10−14).

М.М.Бахтин определяет текст как «субъективное отражение объективного мира», «выражение сознания, что-то отражающего» (Бахтин 1986: 292).

Во всех этих определениях чётко прослеживается мысль, что текстцелостная структура, состоящая из неопределённого количества предложений. В то же время некоторые исследователи (Арнольд 1990: 36- Гаваева 1985: 43- Звегинцев 1976: 170- Салищев 1982: 5- Солганик 1997: 65) считают, что в ряде случаев и отдельные предложения, например, пословицы, поговорки, заметки хроникального или информационного плана и т. п. могут быть отнесены к тексту. Если признать правильным и это утверждение, то границы между предложением и текстом становятся зыбкими, неопределёнными.

Заслуживающим внимания, на наш взгляд, является определение текста, предложенное марийским учёным Н. Н. Глуховой. Она указывает, что текстэто «некое специальным образом организованное единство, целостное и связное сообщение, состоящее из языковых единиц, служащее для передачи определённой информации, отвечающей целям коммуникации» (Глухова 1996: 13).

Исходя из сложной, многоаспектной природы текста и возможностей разнопланового подхода к его описанию, большинство исследователей признаёт, что единого и универсального определения этой единицы вполне может и не быть. На наш взгляд, эта мысль лучше всего сформулирована известным учёным И. В. Дмитревской, которая утверждает, что «с синтаксической точки зрения текст можно охарактеризовать как линейную последовательность знаков, с семантической — как иерархию смыслов, с прагматической — как систему знаков, выполняющую коммуникативную функцию, семантико-синтаксическое определение диктует, что система знаков совместно с системой смыслов служит целям обмена информацией» (Дмитревская 1985: 14).

Однако описание текста нуждается в системном, вместе с тем инвариантном его определении. Поэтому, на наш взгляд, совершенно справедливым является мнение о том, что «при определении понятия „текст“ следует исходить из признаков, присущих всем текстам» (Ушаков 1991: 21), так как «несмотря на своеобразие и индивидуальность любого хорошо составленного текста, в его организации есть нечто структурно общее, отражающее некоторые закономерности» (Плёнкин 1977: 50).

Учёные предлагают перечень специфических признаков этой коммуникативной единицы, возведённых в некоторых работах даже в ранг категорий. Их называют или «грамматическими категориями текста» (Гальперин 1977а, 1981), или «содержательными категориями линейной грамматики» (Николаева 1979), или «текстовыми категориями» (Зарубина 1981). В многочисленных типах текстов различных жанров и функциональных стилей эти признаки играют неодинаковую роль, создавая определённую иерархию описания.

У различных исследователей их число варьируется, но каждый из них как бы в обязательном порядке выделяет следующие: а) информативность текстаб) связность текстав) модальность текста (Арнольд 1990: 34−41- Гальперин 1981: 22−24- Глухова 1996: 18−19- Ипполитова 1991: 17- 1998: 1925; Москальская 1981: 78−96- Реферовская 1983:3−14- Ушаков 1991: 2122, 45−83).

И это объяснимо.

Прежде всего, всякий текст содержит какую-либо информацию — о фактах и явлениях действительности, о нормах и правилах деятельности человека в социальной, бытовой, культурной сферах, об отношении автора к явлениям, событиям и фактам жизни, о чувствах и переживаниях людей и т. п. Поэтому информативность является ведущей текстовой категорией. Как основной конституирующий признак этой единицы, она «трактуется в двух смыслах: более широко — как всё содержание сообщения и более узко — как новое знание, имеющееся в тексте» (Дмитревская 1985: 48).

Мерой и условиями информативности сообщения, — отмечает М. Сенкевич, — являются его новизна, актуальностьопора на усвоенное ранееадекватность восприятия текста на уровне слова, предложения, сложного синтаксического целого (сверхфразового единства), всего контекстасоответствие потребностям и интересам аудитории (адресата)." (Сенкевич 1997: 7).

В тексте информация может быть двух видов:

— содержательно-фактуальная;

— содержательно-концептуальная.

Содержательно-фактуальная информация воспринимается при первом же предъявлении, так как она «содержит сообщение о фактах, событиях, процессах, происходящих, происходивших, которые будут происходить в окружающем нас мире, действительном или воображаемом» (Гальперин 1981: 27). Этот вид информации выражается эксплицитно, единицы языка в ней обычно «употребляются в их прямых, предметно-логических, словарных значениях, закреплённых за этими единицами социально-обусловленным опытом» (Гальперин 1981: 28).

Подобный вид информации чаще всего содержится в текстах типа словарной статьи, инструкций, объявлений, небольших информационных сообщений.

Например:

1.. финнэнь-угрань кельтне совавтовить агглютинативной кельтнень юткс. Те яви эйсэст флективной кельтнеде, кодамокс лововить славянской эли романской «семиянь» кельтне. Латинэнь кельсэ «агглютинаре» валонть смустезэ — «педявтомс» (Сятко 1997, 5: 104). —. финно-угорские языки входят в состав агглютинативных языков. Это отличает их от флективных языков, каковыми считаются языки славянской или романской «семей». В латинском языке слово «агглютинаре» означает «присоединить» .

2. 1989 иестэ саезь, кармасть ютавтнеме финнэнь-угрань писателень конференциятнень.

Васенцесь ульнесь Марий Эл Республикасо — Иошкар-Оласо. МейлеФинляндиясо, Эспо ошсо (1991), Венгриясо, Эгерсэ (1993). (Сятко 1996, 12: 65). — Начиная с 1989 года, стали проводиться конференции финно-угорских писателей.

Первая была в Республике Марий Эл — в Йошкар-Оле. Последующие — в Финляндии, городе Эспо (1991), в Венгрии, Эгере (1993).

3. Октябрянь меельце чистэнть ютась Мордовиянь Республикань омбоце тердемань Государственной Собраниянь сисемеце сессиясь. Сонзэ роботасо улике 72 депутатнэстэ примасть участия 62 депутатт, Мордовия Республикань Прявтось Н. И. Меркушкин, Правительствань Председателесь В. Д. Волков. («Эрзянь правда», 24 ноября 2000 г.). — В последний день октября прошла седьмая сессия Государственного Собрания второго созыва. В её работе из 72 депутатов приняли участие 62 депутата, Глава Республики Мордовия Н. И. Меркушкин, Председатель Правительства В. Д. Волков.

Однако многие тексты (прежде всего, художественные да и большинство публицистических) квалифицируются как некачественные, низкопробные, ущербные, если в них реализуется лишь содержательно-фактуальная информация.

Содержательно-концептуальная информация находится не на поверхности текста, она «извлекается из всего произведения и представляет собой творческое переосмысление. отношений, фактов, событий, процессов» (Гальперин 1981: 28). Это информация более высокого порядка. Для своей реализации она нуждается в стилистически маркированных единицах языка и особых изобразительно-художественных приёмах.

Например:

Моданть вельксс новольсь телень цят-якшамо ве. Покштояк покш раужо сёлмосонзо сон копачизе весе перть пельксэнть. Нусманясто, стакасто увны Казней веленть икельга сравтозь виресь. Веленть эйстэ ве ёно ашти чувтонь ташто кудо. Кардазсонть, кенкшенть маласо, олго лангсо кирьмицявсь покш кувака киска. А уды. Чоподасонть кавто толнэкс палыть сельмензэ. Пряванзо ютыть эрямодонзо арсемат (Сятко 1996, 8−9: 3). — Над землёй раскинулась холодно-трескучая зимняя ночь. Своим огромным крылом она окутала всё окружающее. Печально, тяжело гудит лес, раскинувшийся перед селом Казнеем. В стороне от села стоит старый деревянный дом. В хлеву, недалеко от двери, на соломе, скукожилась большая длинная собака. Не спит. В темноте, словно два огонька, горят её глаза. В голове мелькают мысли о прожитом.

Как видим, в этом фрагменте автор, описывая факты действительности, широко использует такие приёмы, как перенос названия по сходствуметафору {новольсь ее «раскинулась ночь», копачизе перть пельксэнть «окутала всё окружающее», ашти кудо «стоит дом» и т. д.), эпитеты {ее «ночь» — телень цят-якшамо «зимняя холодно-трескучая», сёлмосонзо «крылом» — покштояк покш, раужо «огромным (букв.: больше большого), чёрным», увны «гудит» — нусманясто, стакасто «печально, тяжело» и т. д.), сравнение {палыть кавто толнэкс «горят, словно два огонька») и т. д. Иными словами, информация, предложенная читателю, предстаёт в виде содержательно-концептуальной.

В этом случае перед пишущим стоит задача не только сообщить определённую информацию, но и сделать это таким образом, чтобы заставить того, кто воспринимает её, сопереживать и сочувствовать вместе с автором. С этой целью последний прибегает к стилистическим приёмам образного и эмоционального изложения.

Кроме содержательно-фактуальной и содержательно-концептуальной, некоторыми исследователями выделяется третий тип информации -" содержательно-подтекстовая", которая «представляет собой скрытую информацию, извлекаемую из содержательно-фактуальной информации благодаря способности единиц языка порождать ассоциативные и коннотативные значения, а также благодаря способности предложений внутри сверхфразовых единств приращивать смыслы» (Гальперин 1981: 28). Однако анализ текстов эрзянских авторов позволяет нам сделать вывод, что в данном случае следует говорить не об особом виде информации, а об одном из приёмов реализации содержательно-концептуальной информации.

Таким образом, информативность, как один из главнейших конституирующих признаков текста, представлена двумя основными видами — содержательно-фактуальным и содержательно-концептуальным.

Следующим важным конституирующим признаком текста является связность.

Чтобы содержание произведения было адекватным его замыслу, чтобы оно было коммуникативно значимым, необходимо излагать информацию точно, полно, последовательно, в соответствующей композиционной форме, соблюдать правила построения текстов различных жанров, знать способы оформления зачинов и концовок, перехода от одной части к другой, приёмы реализации ретроспекции и проспекции при изложении фактов действительности, средства объединения предложений в целое, т. е. уметь сделать высказывание связным.

В современной научной литературе, «как ни разнообразна картина лингвистических штудий, посвященных проблеме текста, по одному вопросу наблюдается в ней абсолютное единство: не возникает сомнений в том, что текст не мыслим вне связности» (Кожевникова 1979: 50), ибо «назначение сообщения состоит в том, чтобы через установление связей между явлениями. передать коммуникантам своё знание предмета с той мотивацией, которая нацелена на побуждение собеседника к определённым действиям» (Колшанский 1984: 65).

Однако в определении природы категории связности мнения учёных расходятся. Одни из них считают, что «законченные предложения целого текста большей частью связаны между собой различными отношениями, какие наблюдаются между членами предложения» (Фигуровский 1961: 3). Другие утверждают, что «необходимым (хотя и недостаточным) условием связности текста является «повтор» (Беллерт 1978: 174). Мнение третьих сводится к тому, что «связи» в тексте «ближе к тем, какие существуют между предикативными частями сложного предложения» (Лосева 1980: 5).

На наш же взгляд, текст как лингвистическая единица имеет гораздо более высокий коммуникативный статус, чем отдельное предложение, и его категории не укладываются в рамки не только простого, но и сложного, пусть даже многокомпонентного, предложения, ибо «в отрезках, больших, чем предложение, оказываются свои типологические закономерности, возводящие их в ранг единиц языка» (Гальперин 1974: 68). «Грамматические показатели текста, — совершенно справедливо утверждает Г. В. Колшанский, — базируются не на более или менее однозначных синтаксических формах, как это зафиксировано, например, в структуре предложения,. они представляют собой совокупность одновременно свойств лексики и грамматики» (Колшанский 1984: 93−94). Следовательно, типы смысловых связей между компонентами текста значительно сложнее и разнообразнее, чем они представлены в других синтаксических единицах (словосочетаниях, предложениях).

Поскольку основной функцией текста является передача и хранение информации (содержательно-фактуальной или содержательноконцептуальной), связность подразумевается, прежде всего, смысловая. Она проявляется в единстве темы и осуществляется с помощью таких средств, как склонение, лицо, время, наклонение, типы предложений по целеустановке высказывания, синтаксический параллелизм, порядок слов, неполнота (эллипсис) предложений и т. д. Повторяемость ключевых слов, тождество референции, ситуативные связи — всё это обеспечивает единство темы. Характер и тип связности не одинаковы в текстах разной коммуникативной заданности (например, текстах-информациях, сводах правил, научных текстах, художественных и публицистических текстах и т. д.). Сложнее и богаче они представлены в текстах художественных произведений, в которых функция сообщения синтезируется с функцией эстетического воздействия на читателя. А это требует от писателя внимательного и вдумчивого отношения к отбору языковых средств, чтобы преобразовать их в образно-эмоциональные и выразить свою прагматическую установку.

Разная степень связности текста находит своё выражение в различных типах объединения высказываний между собой.

Чаще всего, исследователями выделяется два таких типа:

1) эксплицитная связь. Она получает выражение при помощи различных языковых средств (лексических, морфологических, синтаксических). Эксплицитно выраженная связь характерна, прежде всего, для текстов, отличающихся стремлением к точности, лаконичности (научные, некоторые виды публицистических и т. п.);

2) имплицитная связь. Она не получает выражения при помощи отдельных языковых средств. В широком смысле это оперирование содержанием, находящимся в сознании автора и читателя. Осмысление имплицитного содержания возможно только с учётом предыдущего, а иногда — и последующего контекста.

Эксплицитная и имплицитная типы связи находят отражение в использовании цепной (последовательной) или параллельной связей.

Наиболее продуктивной следует считать цепную (последовательную) связь. В эрзянском языке она реализуется двумя основными способами:

1) вербальным (употребляются специальные связочные средства: лексический повтор, синонимическая лексика, антонимическая лексика, перифрастические выражения, местоимения, прономинализированные послелоги, наречия и др.);

2) категориальным (в роли связочных средств выступают грамматические формы частей речи (имени существительного или глагола).

Например:

1. Кувать эзть сода эрзятне, мезе тееви Обран ошонть маласо. Toco жо апак учо кепететсь од ош. Аволь се таркантень, косо ульнесь Обран ошось, седе ало ёнов. Се улосонть, косо Окась пры Равонтень, ашти сэрей пандо. Те пандонть пряс Олодимирэнь ине князесь теизе од ошонть ды лемдизе Нижней Новгород (Абрамов 1988: 346). — Долго не знали эрзяне, что происходит вблизи города Обрана (Абрама). Там же неожиданно поднялся новый город. Не на том месте, где был город Обран (Абрам), немного ниже. В устье, где Ока впадает в Волгу, стоит высокая гора. На вершине этой горы великий князь Владимирский построил новый город и назвал его Нижним Новгородом.

В первом предложении (зачине) указана тема этого фрагментасобытия, происходящие вблизи города Обрана (Абрама). Второй компонент имеет конкретизирующий характер: moco. кепететсь од ош «там. поднялся новый город». Наблюдается смысловое повторение путём указания на место, в котором происходят описываемые события (в качестве средства связи выступает местоимённое наречие moco «там», выполняющее заместительную функцию по отношению к словосочетанию Обран ошонть маласо «вблизи города Обрана (Абрама)». В третьем предложении высказанная мысль уточняется, но это не простое уточнение, а, прежде всего, подведение под определённую квалификацию: аволь се таркантень «не на том месте» (использование распространённого абстрактного существительного), затем выделение частного момента: cede ало ёнов «немного ниже». Четвёртый компонент содержит дополнительную информацию о том, что в устье Оки стоит высокая гора. Формальных показателей связи этого предложения с предыдущими нет (параллельная связь). Последний, пятый, компонент можно считать центральным в этом фрагменте, так как в нём рассказ о событиях действительности приведён к логическому концу. С предыдущим предложением он связан посредством лексического повтора, распространённого указательным местоимением (пандо «гора» — те пандонтъ пряс «на вершине этой горы»).

2. Икеле мольсть кавто солдатт. Лангсост серой шинельть, конясост кокардат. Шапкаст серойть, сабляст вандолдсть чинть каршо (Сятко 1996, 7: 86). — Впереди шли два солдата. На них серые шинели, на лбах кокарды. Шапки у них серые, сабли сверкали на солнце.

Тему фрагмента определяет первое предложение. Второе предложение связано с первым, а третье — со вторым и зачином одновременно. Между предложениями перечислительные отношения. Фрагмент носит, в целом, описательный характер. Роль связочных средств выполняют притяжательные суффиксы имён существительных. Они показывают на принадлежность предмета третьему лицу множественного числа и, по существу, заменяют лично-притяжательное местоимение сьгнст «их». Формы лангсост — сынст лангсо «на них», конясост — сынст конясо «на их лбах», шапкаст — сынст шапкаст «их шапки», сабляст — сынст сабляст «их сабли» являются синонимичными.

Следует, однако, отметить, что отдельные предложения образуют текст не только потому, что между ними существуют какие-либо (вербальные или категориальные) средства связи. Главным, как было сказано выше, является их семантическое единство. Так, при параллельном типе связи вообще нет формальных показателей сцепления предложений, но тем не менее они образуют текст, так как объединены по смыслу.

Например:

Чинь струятне новольсть масторонтень. Менелесь хоть маней, хрусталькс вандолды, ялатеке чамазо авардезь ашти.

Кальтнень ало леесь, мерят, сэтьместэ уды, прок сэнь сулика сравтовсь келеде келес.

Тошна — авардемат сы (Сятко 1996, 7: 85). — Солнечные струи опустились на землю. Небо хоть и ясно, сверкает словно хрусталь, но лицо его остаётся плачущим.

Река под ивами будто тихо спит, словно синее стекло раскинулось вширь.

Тошно — плакать хочется.

Связность проявляет себя в частных содержательных категориях, таких, как: выделение элемента семантического повторения, выражение идентичности понятия, локализованность во времени, градация важности, подведение факта под определённую квалификацию, комментарий, оценка факта.

Одним из специфических способов реализации связности в тексте служит его языковая цельность.

Предлагаемая читателю информация раскрывается в соответствии с замыслом автора, который определяется ситуацией общения, характером коммуникативной задачи. Этим замыслом обусловлены и отбор фактов, явлений при передаче сообщения, и последовательность их изложения, и приёмы оценки, комментирования, обобщения высказанного и т. п.

Формирование цельности текста осуществляется за счёт единообразия использованных в нём языковых средств разных уровней и категорий. К основным вариантам относятся следующие случаи:

1. Синтаксическое единство.

Например:

Иваж — покш цёра. Телень перть венстявсь кенкшенть сэрьсэ, куроксто карми совсеме кудыкелев прянь комавтозь. Кезэрень пингева истятнэнь урьвакстнесть. Саильть экшезэст тевень теиця, шумбра, паро тейтерь. Ды нейгак оно Поза Микита урьвакстызе веженсь цёранзо кемнилее иесэ (Абрамов 1971: 125). — Иваж (Иван) — большой парень. За зиму вытянулся ростом с дверь, скоро будет заходить в сени, нагнув голову. В прежние годы (букв.: в древние века) таких женили. Брали за них работящих, здоровых, хороших девушек. Да и теперь вон Поза Микита (букв.: Никита Квас) женил младшего сына в четырнадцать лет.

Цельность этого фрагмента достигается за счёт использования простых по структуре предложений. Мысль, облачённая в синтаксически простую, немногословную форму таких предложений, приобретает сжатость и весомость.

2. Категориально-грамматическое единство.

Например:

Цёрась, улема, сеске жо содызе атянть ды мекс-бути капшазь мурдасъ кистэнть ве пелев, тусь розенть поте. Течи сонензэ аволь васенцеде савсъ истя кекшнемс. Чияк, зярдо сонзэ пильгесь чалгась те кинть лангс, сон истя жо цють эзь васодеве эсест велень ломань марто ды истя жо, кода вана ней, тукшнось кистэнть ве пелев, кекшнесь розенть поте (Коломасов 1956: 182). -Мужчина, по всей видимости, сразу же узнал старика и почему-то торопливо свернул с дороги, ушёл в середину ржи. Сегодня ему не в первый раз пришлось так вот прятаться. До этого, когда его нога только ступила на эту дорогу, он также чуть не встретился с односельчанином и также, как вот теперь, ушёл с дороги в сторону, спрятался во ржи.

Все сказуемые данного фрагмента морфологически выражены глаголами в форме прошедшего времени.

3. Лексико-семантическое единство.

Например:

Васня Пичай понгсъ кувака кудыкелев. Ве ёнов каявсъ, омбоцев — алов валгома кустемась, а муеви. Валаня кияксонть ланга чиемстэ, пильгензэ нолаштстъ, ды сон прасъ. Окойники, эрявиксэсь редявсь. Кувакундамотнень ланга кирякстозь, кува — чиезь, вадовокс каявсъ алов. Халатонь кондямо оршамопелень петне мельганзо лыйнестъ сёлмокс. Колмошка этажт истя ливтясъ (Сятко 1996, 12: 6). — Вначале Пичай попал в длинный коридор. В одну сторону бросился, в другую — лестница, ведущая вниз, никак не находится. Пробегая по гладкому полу, поскользнулся и упал. Наконец, нужное появилось. Где — катясь по перилам, где — бегом, ястребом кинулся вниз. Концы похожей на халат одежды развевались за ним словно крылья. Этажа три так летел.

Все глаголы этого фрагмента (кроме глагола редявсь «появилось, стало заметным») относятся к одному семантическому полю — к глаголам движения.

4. Лексико-грамматическое единство.

Например:

Пичай седе курок стясь, тей-тов варштасъ, костояк кедьёнкс эзъ муе. Сестэ шаштсь удалов, кекшсь апак терде инжетнеде седе васов (Сятко 1996, 12: 9−10). — Пичай побыстрее поднялся, осмотрелся вокруг, нигде приспособления для рук не нашёл. Тогда отодвинулся назад, спрятался подальше от незваных гостей.

Все сказуемые этого фрагмента выступают в виде простого глагольного, выражены они глаголами в форме изъявительного наклонения третьего лица единственного числа прошедшего времени безобъектного спряжения.

Нарушение единообразия используемых языковых средств обычно свидетельствует или о границах текста или его компонентов, или же говорит о недостаточной квалифицированности автора в технологии конструирования текста.

Например:

Ашо лисьма виренть велькссэ менелесь кармасъ валдомомо — кирвазсъ валскень зорясь. Те валдосонть вейке омбоце мельга маднестъ пикстердиця тештне, соласъ вень чоподась. Якстердиця садтнэ сэтьместэ учостъ од чинь чачоманть. Те од чинть сынь, паряк, еастсызь, васень лопань венстезь, васень панжовксонть тетькезь (Абрамов 1987: 87). — Небо над Белоколодезным лесом начало светлеть — загоралась утренняя заря. На свету одна за другой тухли искрящиеся звёзды, таяла ночная темнота. Краснеющие сады тихо ждали рождение нового дня. Этот день они встретят, возможно, вытягивая первый листок, раскрывая первый бутон.

В этом фрагменте все глаголы-сказуемые имеют форму прошедшего времени, и только в последнем предложении глагол еастсызь «встретят» употреблён в форме будущего времени. Он является сигналом композиционного и смыслового завершения отрывка.

Третья важнейшая категория текста — модальность.

Как известно, модальность имеет место не только на уровне текста, но и в других ярусах языковой системы (лексико-семантическом, фразеологическом, синтаксическом и др.).

В тексте (как и в отдельном предложении) представлены две разновидности модального значения — объективная модальность и субъективная модальность. Субъективная, или субъективно-оценочная, модальность текста принимает активное участие в создании и передаче содержательно-концептуальной информации. Она не имеет строгой регламентации ни в семантическом, ни в формальном аспектах. С точки зрения семантики она может обозначать восторг и возмущение, призыв и предостережение, грусть, радость, сожаление, досаду, удовлетворение, неудовлетворение и т. д. С точки зрения формальной может быть выражена специальными сентенциями, композицией, подбором предложений специфической структуры, набором слов определённой семантики, употреблением особых морфологических форм, использованием разнообразных художественно-изобразительных приёмов.

Например:

Ай да Марковна! Валдо прев, эрьва валсонзо топавты тев! Ён ни тензэ понгсь, мезеяк, а мерят. Весе седейсэнзэ кеняркшнось протопопось (Доронин 1996: 328). — Ай да Марковна! Светлая голова, каждым словом исполняет дело! Хорошая жена ему попалась, ничего не скажешь. Всем сердцем радовался протопоп.

Приведённый отрывок обладает ярко выраженной субъективной модальностью. Этому способствует и лексическое наполнение предложений, и их специфический синтаксис, и авторская пунктуация, отражающая особую радостно-восторженную интонацию, и ритм высказывания, близкий к стихотворному.

Объективная модальность в тексте не только сохраняет, но и усиливает свою активную конструирующую роль, так как она является главным средством реализации предикативности. Так же, как и в отдельном предложении, в тексте предикативность является семантико-грамматическим центром. Однако, если в предложении категория предикативности конструируется главными членами — подлежащим и сказуемым, в тексте предикативное значение создаётся на основе тема-рематических отношений.

Тема-рематические отношения в разных текстах развёртываются по-разному. Чаще всего они представлены двумя способами.

Во-первых, по принципу цепочки: в каждом предыдущем предложении задаётся тема, в следующем за ним — помещается рема.

Например:

Сибиресь Россиянь прявтошов весементь усксесь, сюродо башка. Сюрот-эмежть тесэ, а кастнить — модась кельме-калгодо, кода ломантнеяк. Тень таркас сон домка лейсэ сюпав ды отьма вирьсэ. Виртнева идем ракшат яксить, лейтнева якстере калт укшныть (Доронин 1996: 330). — Сибирь в столицу России всё возила, кроме зерна. Зерно и овощи здесь не выращивают — земля такая же холодная и жёсткая, как и сами люди. Вместо этого она богата глубокими реками и глубинными лесами. В лесах дикие звери похаживают, в реках красная рыба плавает.

Другую разновидность представляют тексты, в которых тема, заданная в одном предложении, раскрывается ремами нескольких последующих предложений.

Например:

Давол чисэ чис яла седе парсте чарькодиль: азортнэнень сон вельть эряви. Андыть эйсэнзэ парсте, удсевтить коське олго лангсо. Кирдитькак апак сюлма. Тонавтызь вадрясто прянзо ветямо (Сятко 1996, 8−9: 16). — Давол (кличка собаки) изо дня в день всё лучше понимал: хозяевам он очень нужен. Кормят его хорошо, спать укладывают на сухой соломе. Держат, не привязывая. Научили хорошо вести себя.

Значение объективной модальности играет ведущую роль в реализации текстовой категории предикативности. Однако в теории текста, особенно в работах литературоведческого плана, существует мнение о том, что и в субъективно-модальном отношении абсолютно нейтральных произведений быть не может. М. М. Бахтин, в частности, отмечает, что «речь всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определённому речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может» (Бахтин 1986: 263). Несомненно, это утверждение правильно. Однако следует уточнить: на наш взгляд, данная концепция имеет отношение не к субъективно-модальной категории, а к авторскому почерку произведения. Субъективно-модальное значение и индивидуальный стиль пишущего — явления нетождественные. Субъективно-модальная характеристика текста выражает отношение говорящего к своему высказыванию, индивидуальный же стиль автора отражает его избирательное отношение к языковым средствам. Поэтому произведения без индивидульно-авторского почерка быть не может, однако субъективно-модальная окрашенность в разных текстах имеет разную степень проявления — от нулевой (конечно, это наблюдается, прежде всего, в текстах, в которых информативность носит содержательно-фактуальный характер) до максимально высшей стадии.

Указанные категории текста — информативность, связность, модальность — являются специфическими и обнаруживают себя как в макротексте, так и в его отдельных фрагментах. Они направлены на отражение содержательной стороны высказываемого, на его семантическую организацию.

Между тем в исследованиях лингвистов можно найти описание и других признаков текста.

В частности, И. Р. Гальперин, кроме вышеназванных, выделяет и другие текстовые категории, придавая им статус грамматических. В его работах речь идёт о таких признаках текста, как завершённость, интеграция, сцепление, континуум, презуппозиция, партитурность, ретроспекция, проспекция, прагматика (Гальперин 1977а: 524- 1981: 44).

Т.М.Николаева главным свойством текста считает линейность. Текст развёртывается слева направо, высказывания выстраиваются в определённой последовательности. На этом основании, отмечает исследователь, говорят о «горизонтальном порождении текста», о «линейной грамматике» (Николаева 1979: 39). В работах этого учёного выделяются и более частные «единицы» текста, базирующиеся на формальных средствах сцепления предложений. К ним она относит предупоминание, чистую связность, единичность (уникальность), выделение, дейктичность, градацию важности, смысловое равновесие частей высказывания, неопределённость (Николаева 1978: 31).

Н.Д.Зарубина, используя линейность как «универсальное свойство» любого текста, выделяет текстовую категорию последовательности. «Под категорией последовательности, — пишет автор, — понимается обобщённое значение линейности, выражаемое в. языке местоимениями определённых категорий, сочинительными союзами и соотносительными словами, изменённым порядком слов, неполнотой предложения» (Зарубина 1981: 22). Она выделяет четыре частных значения, в которых проявляет себя категория последовательности и которые обнаруживаются при изъятии предложения из контекста: 1) значение координации, выражаемое сочинительными союзами, а также самостоятельными лексемами.- 2) значение прономинальности, которое выражается местоимениями разных разрядов и их эквивалентами- 3) значение инкомплетивности, или неполноты предложения- 4) значение инверсионности, проявляющееся в изменённом порядке слов.

На наш взгляд, все категории текста, все его специфические признаки тесно взаимосвязаны. Их общее назначение -" реализовать коммуникативное намерение автора или декодировать это намерение в процессе речевой деятельности" (Ипполитова 1998: 22). При этом категории информативности, проспекции, ретроспекции и цельности реализуются в первую очередь при передаче содержательной стороны высказывания. Категории связности и завершённости проявляются в процессе конструирования текста — при создании его композиционной формы, в ходе сцепления всех его частей и элементов.

Через содержание конкретных предложений, осознание взаимоотношений между частями текста постигается его смысл. «Речь, -подчёркивает Н. И. Жинкин, — это транспортёр мысли» (Жинкин 1982: 74). Смыслом текста, — продолжает учёный, — «будет то, что предметно тождественно в разных лексических оформлениях. Именно потому, что смысл — всегда предметный, его структура (модель) обладает цельностью и соответственно наглядностью. Лексические значения, расположенные в тексте в строчку, образуют не просто „букет“ в микротеме текста, но „картину“, про содержание которой можно рассказать по-разному» (Жинкин.

1982: 74). Понять текст, осмыслить его — значит, ответить на вопрос, зачем, почему, с какой целью он создан.

Итак, анализ лингвистической литературы показал, что текст — это основная единица языка и речи. Текст обладает собственной внутренней структурой, собственными категориями, что позволяет признать его моделируемой, воспроизводимой единицей. Только он способен выразить законченное высказывание, передать коммуникативное намерение человека, участвующего в речевом общении.

02.0сновные структурные единицы текста в современном эрзянском языке.

Одним из важнейших вопросов в современной лингвистике текста является проблема определения его структурных единиц.

Авторы абсолютного большинства исследований утверждают, что текст представляет собой многочисленные сочетания отдельных самостоятельных предложений и групп предложений, объединённых семантически и специальными языковыми средствами. Однако мнения лингвистов расходятся в квалификации этих групп предложений и в установлении номенклатуры их структурных и семантических разновидностей.

Как было уже сказано выше, возможность квантования текста на отрезки большие, чем предложение, была замечена ещё Аристотелем, которому принадлежит идея описания такой специфической языковой единицы, как период (см. об этом: АТЯиС 1996: 183−184). В российском языкознании, следуя традициям античных мыслителей, учение о «периоде» выдвигает М. В. Ломоносов (1952: 376−377). Последующие исследователи применительно к основному компоненту тексту пользовались терминами.

Г ' 1.

41 г•* - • АЯ.

8"№ЛИ0ТЕКА отрывистая речь" (Востоков 1831: § 108), «речь», «сочетание предложений» (Буслаев 1959: 21−22), «речь» (Потебня 1958: 44).

Однако впервые данный вопрос как лингвистическую проблему определил А. М. Пешковский. «В собственно-литературной речи (не разговорной), — отмечал учёный, — есть единица ещё более крупная, чем сложное целое. Это сочетание сложных целых. К сожалению, синтаксического термина для этой единицы не существует, и мы принуждены пользоваться здесь типографским (и вдобавок иностранным) термином „абзац“ .» (Пешковский 1938: 410).

Здесь речь идёт непосредственно о сложных синтаксических единствах («абзацах», по терминологии Пешковского (1938: 410), делается попытка определить границы новой единицы.

Однако А. М. Пешковский ограничивается постановкой проблемы. Описываемая им новая синтаксическая единица не получает развёрнутого определения и характеризуется лишь со стороны ритмомелодики.

В 40−50-ые годы XX в. проблеме сложных синтаксических единств уделяли внимание Л. А. Булаховский, Н. С. Поспелов, И. А. Фигуровский и некоторые другие исследователи.

Так, Л. А. Булаховский констатирует «наличие тех больших, чем фразы, единств словесного выражения» и предлагает именовать их «сверхфразными единствами» (Булаховский 1952: 392). Однако автор в дальнейшем не занимался разработкой проблемы и ограничился только замечаниями о внешних средствах связи между фразами. В его работе речь идёт о «смысловых скрепах в виде местоимений» на границах фраз, о «ритмомелодической сгруппированности» элементов сверхфразных единств и некоторых других (Булаховский 1952: 393).

Н.С.Поспелов, ратуя за диалектический метод при описании предложения и утверждая необходимость его анализа «в составе связной монологической речи, в неразрывной связи с окружающим его контекстом», в научный оборот вводит термин «сложное синтаксическое целое» (Поспелов 1948: 31). В его работах (1948, 1950, 1953, 1960) уже более чётко намечены семантико-синтаксические признаки и черты структуры этой единицы текста. Учёный указывает, что сложное синтаксическое целое «служит для выражения сложной и законченной мысли» и имеет «относительную независимость», которой лишено предложение (Поспелов 1948: 31). По его мнению, эта единица отличается «замкнутой синтаксической структурой» и «характеризуется. прерывистым характером синтаксических связей между предложениями, входящими в его состав» (Поспелов 1950: 53).

В последующие годы объектом специальных исследований становились разнообразные аспекты текста в трудах целого ряда учёных (Акишина 1979; Александрова 1984; Брчакова 1979; Бухбиндер, Розанова 1975; Гальперин 1977а, 19 776, 1978, 1981; Глухова 1996; Горшкова 1979; Зарубина 1973, 1977, 1979, 1981; Золотова 1982; Каменская 1990; Колшанский 1978; Кошляк 1964; Левковская 1980; Лунёва 1982; Мецлер 1990; Москальская 1981; Одинцов 1979; Солганик 1973; Ушаков 1991; Чулкова 1978; Шапошникова 1978 и др.). В этих работах поставлены и решены многие актуальные проблемы лингвистики текста. Однако терминологическая стабилизация в исследованиях до сих пор не достигнута и «несмотря на большие достижения в разработке синтаксических проблем за последние десятилетия, проблема членения потока речи на синтаксические единицы по-прежнему дискуссионна» (Москальская 1981: 16).

Признавая факт, что единицей текста является крупное единство, объединяющее семантически и синтаксически ряд предложений, исследователи до сих пор не пришли к окончательному варианту обозначения этого языкового явления. Наряду с наиболее распространёнными терминами «сверхфразовое единство» (Глухова 1996; Задорнова 1984; Зарубина 1973, 1981; Зильберман 1988; Левковская 1980; Ли Вей 2000; Миньяр-Белоручева 1988; Морозова 1983; Орлова 1988; Реферовская 1983, 1989; Тураева 1986 и др.) и «сложное синтаксическое целое» (Анисимов 1976; Арнаутова 1974; Бабайцева 1979; Бабайцева, Максимов 1981; Бельчиков 1992; Валгина 1991; Величко 1979, 1983; Кулюкин, Баранникова 1988; Лосева 1973, 1977, 1980; Лунёва 1976, 1982; Москальская 1982; Новак 1980; Рогожникова 1973; Рудакова 1975; Седова 1986; Сиротина 1996; Хайрутдинова 1982; Шапошникова 1978 и др.) в научном обороте находятся и многие другие наименования структурной единицы текста: «высказывание» (Ахманова 1966), «дискурс» (Кибрик 1994; Филиппов 2000; Harris 1952), «коммуникативный блок» (Загурска 1992), «логическое единство» (Одинцов 1970, 1980), «логема» (Нечаева 1974), «микротекст» (Гаваева 1985; Демидова 1980), «монологическое высказывание» (Рыжова 1992), «предикативно-релятивный комплекс» (Баталова 1977), «прозаическая строфа» (Солганик 1973, 1997; Ушаков 1991), «сложное синтаксическое единство» (Торжок 1985, 1989), «союз текстем» (Шендельс 1985), «суперфраза» (Акишина 1979), «текстема» (Колшанский 1984), «фразовые единства и фразовые ансамбли» (Бухбиндер 1978) и некоторые другие. Из них полностью тождественными являются лишь термины «сверхфразовое единство» и «сложное синтаксическое целое» (в вузовских учебниках и учебных пособиях, в частности, они, чаще всего, и даются вместе (один из них в скобках), подразумевая синонимичность этих терминов (Ипполитова 1998: 13−26- Сенкевич 1976: 147−150, 1997: 7- СРЯ 1971: 490−492), остальные же варианты обозначения основного компонента текста обладают некоторыми семантическими нюансами.

Заслуживает внимания и позиция, высказанная Н. Д. Зарубиной относительно иерархии единиц текста. Выделив категорию последовательности и показав методику членения монологического текста, исследователь устанавливает в нём четыре типа единиц: 1) сверхфразовое единство, характеризующееся однородностью речевого типа- 2) группу предложений, разнородных по речевому типу, но объединённых и содержанием, и внешними средствами связи — линейно-синтаксическую цепь- 3) коммуникативно-сильное одиночное предложение- 4) коммуникативно-слабое одиночное предложение (Зарубина 1981: 16−25).

О.А.Нечаева в своих работах даёт функционально-смысловое описание связной речи. Она считает, что текст может члениться на такие структурные единицы, как описание, повествование, рассуждение, а также вопрос и побуждение (Нечаева 1974: 71).

А.И.Мамалыга утверждает, что текст представляет собой «речевое построение, служащее для коммуникативных целей,. значит, его элементы (единицы) должны быть коммуникативными единицами» (Мамалыга 1983: 126). Исходя из этого, в качестве структурных единиц текста она выделяет предложение, высказывание, диалогическое и полилогическое единства (Мамалыга 1983: 125).

Н.А.Ипполитова также считает, что в основе создания текстов «лежат закономерности, обусловленные коммуникативными принципами». По её мнению, «основными коммуникативными элементами (единицами) текста» являются предложения и группы предложений (СФЕ (ССЦ). Именно они, подчёркивает автор, «позволяют передать определённое содержание с помощью информации, заключённой в тексте, выразить тот или иной смысл с помощью предложений-высказываний и сверхфразовых единств, в которых заключены мысль или сообщение» (Ипполитова 1998: 15−16).

5 $! 3|с ^С)|(^С 5 $"^С ^С ^^С ^ ^^ч ^С ^С.

Изучив различные точки зрения по поводу основных структурных компонентов текста, сделав необходимые наблюдения над большим количеством прозаических произведений, мы попытаемся изложить своё мнение относительно иерархии текстовых единиц в современном эрзянском языке.

Прежде всего, следует отметить, что речевое произведение в прозаическом тексте может развёртываться в двух планах — монологическом и диалогическом (полилогическом).

Монологическое высказывание состоит из разных синтаксических единиц. Самой крупной из них является сложное синтаксическое целое (ССЦ). (Вслед за большинством авторов мы решили остановиться на термине «сложное синтаксическое целое»: на наш взгляд, в этом наименовании лучше всего отражается сущность того языкового явления, которое оно называет: то, что это синтаксическая единицато, что эта единица представляет собой не одно предложението, что эта единица характеризуется определённым единством).

Сложное синтаксическое целое (ССЦ) как единица речи вычленяется из текста семантически и формально и представляет собой некий структурированный комплекс. Ряд предложений, входящих в его состав, «может быть замкнут формально, однако число составляющих его компонентов заранее не определяется и зависит от смыслового объёма высказывания, количества включённых деталей, ассоциативных связей и т. п.» (Реферовская 1983: 8). Компоненты ССЦ связаны единством смыслового содержания всего высказывания, частными семантическими связями и формальными языковыми средствами — лексическими и грамматическими скрепами, в устной речи — интонацией.

Например:

Вирень покш кужо. Кужонть куншкасо колмо сыре пекшеть. Вельть эчкть, сюрдовт-сярдовт. Алце тарадост венстявсть эрьва пелев келей латокс. Пекшетнень ало лисьмапря. Ведезэ ванькс, пачканзо неявить ашо кевнеть ды тюжа човарнэ. Те кужось — колмо раськень ознома тарка — Обранонь, Лемесень ды Инюшень. Неть колмо раськетне эрьва ие Ине чистэ тезэнь вастневить озксонь ютавтомо. Течи тей састь цёрат, ават, эйкакшт, састь весе, кинь якить пильгензэ, кинень кирдеви рунгозо (Абрамов 1988: 50). — Большая лесная поляна. В центре поляны три старые липы. Весьма толстые, сучковатые. Их нижние ветки раскинулись во все стороны в виде широкой крыши. Под липами родник. Вода его чиста, сквозь неё видны белые камешки и жёлтый песочек. Эта поляна — молебное место трёх родовОбрана, Лемеся и Инюша. Эти три рода каждый год в Великий день встречаются здесь для проведения молебна. Сегодня сюда пришли мужчины, женщины, дети, пришли все, у кого ходят ноги, кто может держать тело.

Семантическая спаянность этих предложений, образующих ССЦ, характеризуется единством мысли, высказывания. Их грамматическая консолидация проявляется в том, что соединяются они между собой с помощью специальных языковых средств, в частности: второе предложение связано с первым с помощью лексического повтора (кужо «поляна» -кужонть «поляны» (генитив) — третье предложение связано со вторым отсутствием в нём структурно необходимых членов предложения, легко восстанавливаемых из контекста (опущено подлежащее пекшетне «липы») — четвёртое предложение связано со вторым с помощью лично-притяжательного суффикса существительныхст, обозначающего принадлежность предметов третьему лицу множественного числапятое предложение связано также со вторым, соединение осуществляется с помощью лексического повтора (пекьиетъ «липы» — пекшетненъ ало «под липами») — шестое предложение связано с пятым с помощью лично-притяжательного суффикса существительныхзэ, обозначающего принадлежность предмета третьему лицу единственного числаседьмое предложение связано с первым с помощью лексического повтора {кужонть «поляна» — кужосъ «поляна (эта)», причём во втором случае лексический повтор распространён указательным местоимением единственного числа те «этот, эта, это» — восьмое предложение связано с седьмым также с помощью лексического повтора (колмо расъкень «трёх родов» — колмо расъкетне «три рода» (указ. скл.), во втором случае лексический повтор также распространён употреблено указательное местоимение множественного числа нетъ «эти») и, наконец, последнее предложение, имеющее итоговое значение, связано с предыдущим с помощью наречия течи «сегодня» .

Следующая единица монологического текста в эрзянском языкелинейно-синтаксическая цепь. Её отличие заключается в том, что если ССЦ существует «в пределах одного речевого типа, то линейно-синтаксические цепи состоят из предложений, относящихся к разным речевым типам» (Зарубина 1979: 109- Сулимов 1987: 95−100).

Например:

Покш уш ульнесь Маряяк, якась школав. Эзь кадово эйстэнзэ Кузьма, тусь ушодозь од кияванть. Арасель Олдань ды Петрань пингстэ велесэст школа — ней ули. Эзинзе кирде Олда — кадык якить, тосо ялгаст. Иля пеле, кудоютконь тевскак тонадыть. Аволь седикеле ладсо лужаня морот морсесть неть эйкакштнэ. Келесткак седе пштилгадсть. Пурнавсь велес пакшань отряд. Ней Маря тозоньгак эзь пеле прянзо сёрмадстомо. Taro яла эзь кадово эйстэнзэ Кузьма. Кись ушодовсь. Чинь-чоп кавонест отрядсот, ансяк чокшне сыть кудов. Троке вансть отрядост лангс Ало велень эрзятне. Истят тевть арасельть седикеле (Чесноков 1974: 85). — Большой уже была и Маря (Мария), в школу ходила. Не отстал от неё Кузьма, пошёл по новой избранной дороге. Не было при Олде (Евдокии) и Петре в деревне школы — теперь есть. Не стала удерживать их Олда (Евдокия) — пусть ходят, там их друзья. Не бойся, приучатся и к домашним делам. Не старинные протяжные песни распевали эти дети. И языки у них поострее стали. Организовался в деревне детский отряд. Теперь (Маря) Мария и туда не побоялась записаться. Снова не стал отставать от неё Кузьма. Дорога была начата. День-деньской оба в отряде, только вечером приходят домой. Исподлобья смотрели на их отряд эрзяне села Ало (Нижнего). Такого прежде не было.

Все предложения приведённого отрывка тесно взаимосвязаны и по смыслу, и специальными соединительными средствами. Однако относятся они не к одному, а к разным типам речи — повествованию и рассуждению. Поэтому данный компонент текста квалифицировать как сложное синтаксическое целое не представляется возможным.

В отличие от сложного синтаксического целого (ССЦ) линейно-синтаксическая цепь — малораспространённая единица текста. Однако, следует отметить, что оба эти текстовые образования находятся в функциональной и генетической близости. Об этом, прежде всего, свидетельствует то, что их структурно-семантические разновидности почти полностью совпадают.

В структуре текстов, воспроизводящих устный тип речи, встречаются и такие сочетания предложений, семантическая и грамматическая связь которых размыта и эксплицитно или имплицитно не выражена. Не располагают полным грамматическим оформлением и большинство предложений, входящих в подобные соединения. Своеобразна и их пунктуация, изобилующая многоточиями. Единица текста, оформленная такими конструкциями, получила название паратаксиса (Ушаков 1991: 43).

Например: Авазо. кармась Панжакаень «парямо» палкасо кепсезь:

— Верьгиз! Дёготь лагун! Нишкепаз, насмодик аломанень понанть касмо ланга, лепиязо урозонь сельведьс! Цёра ломанят, пекшень туло теть, а тееви — эйкакшот тонавтат саламо. Колхозовгак совить ансяк саламо! Лишметнень пинеместкак салат. Пингезэть кармат лишмень пуло алов ваномо. Чинев сея баран! (Сятко 1996, 7: 40). —. Мать начала «охаживать» Панжакая (прозвище, букв.: Ватрушку) палкой:

— Волчара! Жбан дёгтя! Всевышний, врежь этому не похожему на человека по лбу, пусть задохнётся в сиротских слезах! Мужик ты, а сам липовую затычку не можешь сделать — ребёнка учишь воровать. И в колхоз вступил чтобы только воровать! У лошадей даже овёс воруешь. Всю жизнь будешь под хвост лошадям смотреть. Вонючий козёл!

Кроме групп взаимосвязанных предложений, в структуре текста встречаются отдельные самостоятельные предложения, простые или сложные. Как единиц текста, их принято называть изолированными одиночными Ссвободными") предложениями (Зарубина 1979: 111, 1981: 16−25- Ипполитова 1998: 14- Лосева 1973: 66- Лунёва 1982: 9- Рохлин 1987: 80−89- Салищев 1982: 5- Солганик 1997: 65).

Например:

1. Пакся китнень чирева сёксня синтризь весе нартемкстнэнь. Синтризь аволь тенстекс — уштомс. Якасть Иваж марто Фиматкак, кандсть кавто сюлмот. Бути пенгетъ ды олгот арасть, нартемкссэ, а уштат. Неть кавто сюлмотнесэ эзь пидеве модамарь чугунгак (Абрамов 1971: 109). — На обочинах полевых дорог осенью обломали всю полынь. Обломали не для веников — топить. Ходили и Иваж (Иван) с Фимой, принесли два пучка. Если дров и соломы нет, полынью не натопишь. С этими двумя пучками не смогли сварить и чугуна картофеля.

2. Кудыкеле каятотсь калдордыця, кортыцясь каштмолезевсь. Совась Елена. Надя сеске эзь варшта аванть лангс, но мейле, зярдо сон кармась пальтонь поводеме, тейтересь неизе — иредьстэ. Елена венстясь поводема таркантень ды кодаяк эзь венстяво. Анатоль мольсь лездамо. Сынь мезть-бути кортасть пейдькшнезь. Надя эзь маря, сон ютась пирявксонть томбалев ды мольсь чопода вальмантень. Эзизе маря, зярдо тусь Анатоль, кона шкасто мадсь авазо. Сон вансь сёксень чопода проулкантень ды арсесь, кодат берянть улить ломанть. Васоло, ошонъ улъцясонтъ, валдосто палстъ электрической фонарть. (Абрамов 1961: 244). — В сенях послышался грохочущий [человек], говорящий замолчал. Вошла Елена. Надя сразу не посмотрела на мать, а потом, когда та стала вешать пальто, девушка поняла — пьяная. Елена тянулась к вешалке и никак не могла дотянуться. Анатоль подошёл помочь. Они о чём-то разговаривали, посмеиваясь. Надя не слышала, она прошла за перегородку и подошла к тёмному окну. Не слышала, когда ушёл Анатоль, в какое время легла мать. Она смотрела на осенний тёмный переулок и думала, какими плохими бывают люди. Далеко, на главной (букв.: большой) улице города, светло горели электрические фонари.

По существу, изолированные одиночные («свободные») предложения содержат в себе различные авторские замечания, отступления. Они не входят в состав группы предложений, но тем не менее связаны с ней внутренними смысловыми отношениями, так как являются связующим звеном между единицами текста, средством обозначения новой микротемы. Кроме того, подобные предложения используются авторами для того, чтобы придать высказыванию больше динамичности, эмоциональности, экспрессивности. Чаще всего, это самостоятельные, не зависящие от контекста предложения.

Речевое произведение может развёртываться не только в монологическом, но и в диалогическом (полилогическом) плане и компоноваться не из грамматически полнооформленных предложений, а из отдельных взаимосвязанных реплик двух или более собеседников. Основным критерием объединения подобных реплик в единицу текста является единство объекта речи. Смена объекта речи в диалоге (полилоге) служит сигнализатором границы между компонентами текста. Подобную единицу речетворчества в лингвистике текста принято называть диалогическим единством.

Например:

Низэ саизе пакшанть, лепштизе мештезэнзэ. Мирдентень чумондозь л ад со пшкадсь:

— Вирьтякась истямо вишкине, тон овтолевкс ладсо ёртнят эйсэнзэ?.

— Мезе? Косто те лементь саинк?

— Иля чумондо, Митрей. Тонтеметь церьковав лемдемензэ эзинь моле. Шабрань сырькатне кортыть, вирень вий эйзэнзэ путови, лемдиндерясынек ташто ладсо. Мон каршост эзинь моле.

— Виесь ней, Маря, секень вант, обед ёнксонь паксятнестэ кепети, тосто олячись тенек сы. Минь пингеде пингес яла виртнева апаро ломанде кекшнилинек. Лемдясынек цёранок Степанокс (Сятко 1996, 12: 35).

Жена взяла ребёнка, прижала его к своей груди. К мужу обратилась с некоторой обидой:

— Вирьтяка (языческое имя, букв.: Дитя леса) такой маленький, ты же подбрасываешь его словно медвежонка.

— Что? Откуда взяли это имя?

— Не вини, Митрей (Дмитрий). Без тебя в церковь крестить его не пошла. Соседские старушки говорят, лесная сила войдёт в него, если окрестим сына по-старинному. Я против них не пошла.

— Сила теперь, Мария, скорее всего, поднимется со стороны южных полей, оттуда воля придёт к нам. Мы же из века в век по лесам прятались от нехороших людей. Окрестим сына Степаном.

Таким образом, наблюдения показали: в современном эрзянском языке выделяются различные структурные единицы текста. Все эти единицы вносят свой вклад в процесс коммуникации.

Следует отметить, что в зависимости от основания квалификации возможно выделение и других разновидностей единиц текста. Встречаются и такие отрывки речевых произведений, в которых одновременно представлены атрибуты нескольких вариантов. Это свидетельствует о том, что структурная единица текста, хотя во многом и определяется типом, жанром, прагматической установкой и многими другими лингвистическими и экстралингвистическими факторами, относится к числу нестандартизированных явлений языка.

Заключение

.

Одним из самых основных объектов исследования в языкознании в последние годы становится текст. Важное теоретическое и практическое значение приобрело изучение его семантики, процессов порождения и восприятия, свойств, связанных с функционированием в конкретном акте коммуникации. Это объясняется потребностями как собственно лингвистики, так и её прикладных отраслей, а также литературоведения, педагогики, логики, так как текст является той структурой, той основой, которая объединяет все элементы языка, все его единицы в определённую, стройную систему. Именно в тексте, предназначенном для общения, все языковые единицы представлены в естественной ситуации, в естественном окружении. Кроме того, в нём они приобретают новую окраску, новые, текстообразующие, функции, которые не могут быть обнаружены при рассмотрении структурно-семантических характеристик отдельно взятых предложений.

В определении текста наиболее важными являются следующие основные положения: текст — это единица вербальной коммуникациитекст характеризуется содержательной и структурной завершённостьюв тексте выражается отношение автора к сообщаемому. На этой основе к его главным конституэнтам следует отнести информативность, связность, модальность.

Бесспорно, ведущим признаком текста является его информативность, которая в широком смысле трактуется как всё содержание сообщения, а в более узком — как новое знание, имеющееся в произведении. В тексте может быть представлено два основных вида информативности — содержательно-фактуальная и содержательно-концептуальная. Содержательно-фактуальная информация выражена вербально всеми языковыми средствами в их прямом значении и при стандартном употреблении. Содержательно-концептуальная информация извлекается не из отдельных кусочков текста, а из произведения в целом. Она нуждается в стилистически маркированных языковых единицах и допускает их функционирование в нетиповых, даже окказиональных условиях.

Наряду с информативностью, роль одного из главнейших конституэнтов текста отводится связности. Связность подразумевается, прежде всего, смысловая, которая получает эксплицитное или имплицитное языковое выражение. Эксплицитно выраженная связь обнаруживается и на содержательно-фактуальном, и на содержательно-концептуальном уровне. Имплицитная смысловая связь осознаётся лишь через содержательно-концептуальную информативность текста. Специфическим способом реализации связности текста служит его цельность, которая формируется в результате единообразного использования грамматических форм, семантических вариантов и структурных моделей языковых средств.

Третьим важнейшим признаком текста является его модальность. Как и в предложении, в тексте могут быть реализованы две разновидности модального значения — объективная и субъективная. Объективная модальность играет активную конституирующую роль и является главным средством реализации предикативности текста, которая создаётся на основе тема-рематических отношений. При этом семантика объективной модальности претерпевает заметную трансформацию. Если в предложении объективная модальность представлена двумя полярными значениямиреальности/ирреальности, — то в тексте подобное противопоставление невозможно, так как даже воображаемые события и явления в нём описываются и воспринимаются как реально существующие. Поэтому объективная модальность в тексте сводится к утверждению реального существования описываемых предметов, явлений, действий и процессов. Субъективная модальность в тексте приобретает чисто оценочную семантику, принимает активное участие в создании и передаче содержательноконцептуальной информативности и к числу обязательных атрибутов речевого произведения не относится. Как и в предложении, она не имеет ни семантической, ни инструментальной регламентации.

Важнейшим вопросом в современной лингвистике текста является проблема определения его структурных единиц. Прежде всего, следует подчеркнуть, что речевое произведение может развёртываться в двух планахмонологическом и диалогическом. В эрзянском языке в монологическом высказывании могут вычленяться следующие синтаксические единицысложное синтаксическое целое (ССЦ), линейно-синтаксическая цепь, паратаксис, одиночное изолированное («свободное») предложение. Единицей диалогической речи является диалогическое единство.

Сложное синтаксическое целое (ССЦ) — самая крупная и наиболее распространённая структурная единица текста, представляющая собой тесное семантико-синтаксическое и модальное единство.

Отдельные предложения, входящие в состав ССЦ, являются его компонентами. Объединение компонентов в одно целое происходит по определённой структурной схеме: зачин-комментирующая часть. Двучастность — обязательный признак ССЦ. Зачин, как первое предложение, и в смысловом, и в структурном отношении более самостоятелен, автономен, автосемантичен. Он является средством введения новой мысли или поворота в её развитии и в то же время служит одним из средств организации сложного целого. Оформление зачинов в эрзянском языке разнообразно. По их виду все ССЦ можно классифицировать на два типа — 1) ССЦ со статичными зачинами и 2) ССЦ с динамичными зачинами. Основными среди ССЦ со статичными зачинами являются следующие: а) ССЦ с номинативным зачиномб) ССЦ с номинативно-риторическим зачином (ССЦ с зачином, выраженным именительным (номинативным) представления) — в) ССЦ с квалифицирующим зачином (ССЦ с зачином, выраженным двучленно-именным (бисубстантивным) предложением) — г) ССЦ с зачином, выраженным односоставным глагольным предложениемд) ССЦ с модальным зачином. Среди динамичных зачинов выделяются: а) ССЦ с зачином, имеющим прямой порядок слов и начинающимся с подлежащегоб) ССЦ с зачином, начинающимся со сказуемого (глагольного или именной части неглагольного) — в) ССЦ с объектным зачиномг) ССЦ с обстоятельственным зачином (начинающимся с обстоятельства — места, времени, образа действия, цели, причины, меры и степени). Компоненты комментирующей части раскрывают тему единства. Они бывают двух типов — или синсемантичные, или автосемантичные. Синсемантичные предложения имеют в своём составе сигналы синсемантии — формальные показатели связи с предыдущим предложением. Автосемантичные предложения могут существовать изолированно, не имеют сигналов синсемантии и своё содержание раскрывают средствами лексики внутри данного языка.

Все компоненты ССЦ объединяются в одно целое с помощью двух типов связи — цепной (последовательной) и параллельной.

При цепной (последовательной) связи зачин — чаще всего, первый компонент ССЦ — вводит читателя (слушателя) в действие, даёт начало темы и требует её дальнейшего распространения. С этой целью зачин связывается семантически и синтаксически со вторым компонентом ССЦ, второе — с третьим (или зачином) и т. д. В цепной (последовательной) связи различаются две стороны: внутренняя, структурная, выражающаяся в устойчивых соотношениях членов соединяемых предложений («подлежащееподлежащее», «подлежащее — дополнение», «дополнение — подлежащее», «дополнение — дополнение» и т. п.), и внешняя, характеризующая средства выражения, воплощения этих синтаксических соотношений в речи (эксплицитный или имплицитный повтор (с элементами обобщения или без), союз, частица, вводное слово, риторический вопрос и т. д.).

При параллельной связи каждое предложение — компонент ССЦсинтаксически параллельно, чаще всего, с одинаковым прямым порядком слов, с совпадением форм времени сказуемых. Такая связь используется для выражения сопоставления, описания событий, действий, явлений. Она имеет повествовательный характер. Основными же синтаксическими средствами организации параллельной связи предложений в составе сложного синтаксического целого являются единство форм времени сказуемых и параллелизм структуры.

Синтаксические отношения между компонентами ССЦ выражаются с помощью специальных языковых средств, в лингвистике текста получивших название средств межфразовой связи (МФС). Изучение межфразовых связей и отношений интересует учёных, прежде всего, потому, что механизм объединения смежных цельных предложений в мордовском языкознании практически не исследован, актуализация этих связей с помощью каких-либо «скреп» скрыта от непосредственного наблюдения и требует глубокого проникновения в текст для их выявления. Поэтому вопрос о средствах МФСодин из центральных вопросов в современной мордовской лингвистике текста. Ряд лингвистов наличие единиц языка, выполняющих связующую функцию, считает основным признаком сложного синтаксического целого, так как фразовые скрепы не только являются внешними, формальными показателями сцепления компонентов ССЦ, но и отражают логические связи и отношения, выражают содержательные — общие и частные — категории текста.

По своему составу средства МФС не однородны. Они подразделяются на лексические и грамматические. Объединение компонентов ССЦ с их помощью происходит эксплицитно или имплицитно. Характер связи контактный или дистантный.

К лексическим средствам МФС относятся, прежде всего, лексический повтор, синонимическая лексика, перифрастические выражения, антонимическая лексика, слова одной тематической группы. С их помощью находит воплощение один из наиболее распространённых способов объединения компонентов ССЦ — цепная (последовательная) связь. Она выражается в существовании постоянных, устойчивых, повторяющихся отношений между членами смежных предложений: «подлежащее — подлежащее», «подлежащее — дополнение», «дополнение — подлежащее», «дополнение — дополнение» и др. Структурные виды этих связей независимо от их наполнения (выражения) (лексический повтор, синонимическая лексика, перифрастические выражения, антонимическая лексика) везде одинаковы. Ведущее место среди них занимают те, которые связаны с повторением подлежащего или дополнения, что объясняется превалированием в мордовском синтаксисе субъектно-объектных отношений.

Лексический повтор какого-либо слова — это наиболее прочная и надёжная связь между предложениями в тексте.

В эрзянском языке существуют различные виды лексического повтора:

— повторы отдельных слов, группы слов, частей предложений;

— повторы контактные и дистантные;

— повторы однокоренных слов, относящихся к разным частям речи;

— нераспространённый лексический повтор и распространённый лексический повтор, сопровождаемый словами с атрибутивным значением.

Одновременно со «строевой» ролью лексический повтор очень часто выполняет и стилистические функции. Он повышает выразительность речи, придаёт высказыванию экспрессивность, определённую динамичность.

При цепной синонимической связи в роли соотносящихся членов смежных предложений могут выступать как «прямые», словарные, синонимы, так и контекстуальные, что значительно расширяет синтактико-стилистические ресурсы этого вида объединения компонентов ССЦ.

По своим значениям к синтаксическим рядам «приближаются» группы перифраз.

Связь компонентов ССЦ также может осуществляться с помощью антонимической лексики, которая бывает оформлена или словарными, или контекстуальными антонимами. Коррелирующим единицам обычно сообщается дополнительный оттенок значения.

И синонимическая лексика, и перифрастические выражения, и антонимическая лексика, кроме основной функции соединения предложений, служат и целям создания образной речи. С их помощью речь становится более яркой, динамичной, эмоционально окрашенной и разнообразной.

Смысловое повторение элементов текста может происходить без обобщения и с элементами обобщения. Обобщающую функцию чаще всего выполняют имена существительные абстрактного значения («метаслова»). Эти слова употребляются для более сжатого наименования какого-либо детально описанного факта, явления, целого эпизода для его обобщения, суммирования и подведения под определённую квалификацию. Такие фразовые скрепы повторяют предыдущую часть ССЦ или какого-либо его компонента на более высоком уровне абстракции (анафорическая замена), или же употребляются в зачине ССЦ, тем самым организуя всё дальнейшее описание или повествование (катафорическая замена).

Грамматические средства МФС подразделяются на морфологические и синтаксические.

К морфологическим скрепам относятся местоимения, наречия, послелоги, союзы, частицы.

Наблюдения над текстами показали, что местоимение является самым распространённым средством МФС. Наиболее часто в этой роли используются личные местоимения третьего лица единственного или множественного числа (собственно-личные: сон «он», «она», «оно», сынь «они» — усилительно-личные: сонсъ «он сам», «она сама», «оно само», сынсъ «они сами»). В ССЦ они выполняют заместительную функцию по отношению к имени существительному, употреблённому ранее в предыдущем компоненте. Структурные отношения те же, что и при использовании лексических средств связи. С синтаксической точки зрения здесь полное тождество, меняется лишь способ выражения этих отношений: вместо лексических скреп — местоименная замена. Для объединения компонентов ССЦ используются и личные местоимения в значении притяжательных. По своей функции эта разновидность цепной (последовательной) связи сближается с цепной синонимической. Она позволяет избегать излишнего повторения одних и тех же слов и выполняет важную функцию введения новых конструкций. «Механизм» же связи полностью сохраняется. В функции средств МФС весьма употребительны и указательные местоимения (истямо «такой, такая, такое», истят «такие», неть «эти», нона, нонат, нонатне «те», се «тот, та, то», те «этот, эта, это», тона «тот, та, то»). Наиболее часто они выступают в функции определения к повторяемому существительному предыдущего компонента или же с их помощью вводятся новые определения. С помощью такого нехитрого приёма не только происходит объединение смежных предложений, но выражаются различные смысловые отношения (оценка, комментирование каких-либо мыслей предыдущего компонента ССЦ). Кроме того, указательные местоимения, так же, как и личные, могут осуществлять и заместительную функцию. В этом случае они подвергаются процессу актуальной субстантивации: занимают позицию имени существительного, замещают слова с предметным значением из предыдущего компонента. В языке нередки случаи, когда указательные местоимения замещают не один какой-либо член предыдущего предложения, но целиком всё предложение или даже полностью ССЦ. Структурные отношения чаще всего оформляются по типу «предыдущее предложение (ССЦ) — подлежащее», «предыдущее предложение (ССЦ) — дополнение». Местоимения других разрядов несколько реже употребляются в функции фразовых «скреп». В случае же их использования в такой роли обязательно наблюдается явление актуальной субстантивации.

Заместительную же функцию по отношению к ранее употреблённому существительному выполняет большинство используемых в роли связующих элементов наречий (особенно местоименного происхождения) и послелоги. Особенно распространены указательные наречия, выражающие пространственные и временные отношения. Послелоги же роль средства связи компонентов ССЦ играют только тогда, когда подвергаются процессу прономинализации, одновременно с этим присоединяя к себе лично-притяжательные суффиксы, которые и придают им статус самостоятельного слова и, по существу, выводят из сферы служебных частей речи. Наиболее часто в роли фразовых скреп выступают послелоги, выражающие пространственные, временные и комитативные отношения.

Все эти части речи (имеются в виду местоимения, наречия, прономинализированные послелоги) являются сигналами синсемантии предложений, причём их синсемантичность необыкновенно высока. Мы имеем дело со смысловой нераскрытостью, с содержательной ущербностью синтаксической единицы.

В качестве средства МФС используются также союзы и частицы.

Хотя функция связи — основная грамматическая функция союза, в лингвистике текста эта служебная часть речи не особенно востребована, в роли фразовых скреп употребляется только группа сочинительных союзов (ды «и», но, эли/или). Они объединяют смежные компоненты в одно семантико-синтаксическое целое, одновременно с этим более чётко устанавливая смысловые отношения между этими компонентами.

Частицы же связующую роль играют лишь тогда, когда в результате транспозиции переходят в разряд союзов, сохраняя при этом свои лексико-грамматические значения, что способствует наиболее точному оформлению логико-смысловых отношений между компонентами ССЦ.

Группа синтаксических средств межфразовой связи более многообразна. Среди них, прежде всего, следует выделить вводные слова, которые вместе с союзами и частицами объединяются в один тип фразовых скреп, в одну группу грамматических сигналов синсемантии. При выполнении функции средства связи они становятся близки (синонимичны) к союзам и выражают одинаковые с ними синтаксические отношения. Кроме того, использование вводных слов усиливает эту связь, внося дополнительные оттенки. Их роль в ССЦ заключается в подчёркнутом выражении структурных и логико-смысловых отношений между отдельными компонентами ССЦ, в осуществлении различных переходов, в смене аспекта повествования.

Для связи компонентов сложного синтаксического целого употребляются также единичные и повторяющиеся риторические вопросы, частым релевантным признаком структуры которых в эрзянском языке является использование в них вопросительных местоимений и местоимённых наречий. В ССЦ они обладают ретроспективной направленностью своих смысловых связей, а кроме того, помогают сформулировать, обосновать и усилить экспрессивно-эмоциональную сторону высказывания, повысить накал произведения в целом.

Важную роль в создании целостности ССЦ, единства его модально-временного плана играет соотносительность форм времени сказуемых. Это предполагает использование в рамках одного ССЦ только глаголов с одним и тем же значением темпоральности. В эрзянском языке встречаются ССЦ как однородные по структуре, так и смешанного состава. Иными словами, возможна сочетаемость глагольных сказуемых с предикативными единицами неглагольного типа, однако все они должны объединяться единым значением времени. В грамотно конструированных текстах смена форм времени происходит только на границах ССЦ. Соотносительность форм времени сказуемых, являясь важнейшим грамматическим средством объединения компонентов ССЦ, не является сигналом синсемантии предложений.

Одним из главнейших средств МФС является порядок слов в компонентах ССЦ, который связан, с одной стороны, с актуальным членением предложения, с другой — с тем, какая часть структуры этого предложения выступает в роли связующего элемента. При этом расположение членов предложения в зачине характеризуется относительной свободой, словопорядок же в компонентах комментирующей части свидетельствует о его приспособленности к предыдущему высказыванию, что позволяет считать его одним из синтаксических сигналов синсемантии.

Синтаксическим сигналом синсемантии является также неполнота структуры предложения. Хотя компоненты, в которых вербально не представлены какие-либо синтаксические позиции, легко восстанавливаемые из предыдущего предложения, и не затрудняют понимания высказывания, они всё же могут существовать только в составе единства. Изолированные неполные предложения ущербны как грамматически, так и семантически, так как представляемая в них информация коммуникативно релевантна только при опоре на предшествующий контекст. По своей структуре они могут быть простыми (с пропуском практически всех членов предложения — как главных, так и второстепенных) и сложными (сложноподчинёнными).

Особым типом объединения компонентов ССЦ является присоединительная связь, или парцелляция, осуществляемая, чаще всего, в экспрессивно-стилистических целях. Она позволяет выделить ту или иную часть предложения в грамматическу самостоятельную коммуникативную единицу, подчеркнуть её особую смысловую важность и повысить информативную ёмкость и выразительность. Эти отчленённые конструкциипарцеллянты — расширяют модель присоединяющего их высказыванияпредыдущего компонента ССЦ , — служат её структурным продолжением и завершением. По своим типам они могут быть союзными и бессоюзными. Присоединяшую функцию могут осуществлять отдельные слова — члены предложения, сочетания слов или целые предложения.

Таким образом, для связи компонентов сложного единства в эрзянском языке используется весьма широкий спектр языковых средств, что позволяет пишущему делать речевое высказывание разнообразным, динамичным и, если это необходимо, эмоциональным.

Так же, как отдельные предложения семантически и синтаксически объединяются в сложные единства, так и сами сложные единства не существуют изолированно. Они образуют более крупные текстовые единицы — фрагменты. Функции ССЦ внутри фрагментов не одинаковы. По роли в композиции текста различаются «внешние» («начальные») ССЦ и «внутренние» ССЦ. «Внешние» («начальные») ССЦ открывают целиком произведение или его фрагмент, главу, часть. Они намечают тему, начинают повествование, оформляют повороты, переходы от одной темы к другой и т. п. «Внутренние» ССЦ менее самостоятельны, более тесно связаны между собой. Они призваны развивать, пояснять, иллюстрировать тему, намеченную «внешним» («начальным») ССЦ.

Способы связи между несколькими ССЦ мноообразны и повторяют в общем виде, на более высоком уровне, способы связи между компонентами внутри отдельных ССЦ.

Структурно связь осуществляется с помощью зачинов смежных единств (или концовки предшествующего ССЦ и зачина последующего), соединённых цепной (последовательной), параллельной или (в более редких случаях) присоединительной связью. Характер связи дистантный. Эти отрезки текста являются наиболее информативными, коммуникативно значимыми.

Средствами оформления связи выступают повторы (эксплицитные или имплицитные, с элементами обобщения или без них), обстоятельственные слова (чаще всего, со значением времени или пространства), вводные слова, вопросительные и восклицательные предложения, союзы, частицы и т. д.

Таким образом, текст в эрзянском языке как единица вербальной коммуникации представляет собой достаточно сложное, многообразное и в то же время весьма интересное явление. Основной единицей текста является сложное синтаксическое целое, компоненты которого связаны между собой семантически и синтаксически с помощью средств межфразовой связи (МФС). Отдельные ССЦ не живут изолированно. Чаще всего, они объединены между собой в составе более крупного единства — фрагмента.