Криминальная лексика в СМИ

1. Интервенция криминального языка

1.1 Криминальная лексика. Понятие, виды

1.2 Причины проникновения криминальной лексики в языке

2. Криминальная лексика в СМИ

2.1 Криминализация языка

2.2 Адаптация криминальной лексики в СМИ

Заключение

В последнее время наше общество стало грубее, жёстче, циничнее. Во многом это вызвано тем, что в повседневную речь активно вторгается лексика преступного мира — так считает Н. А. Добролюбова. Распространение уголовного жаргона началось еще в СССР. Тысячи людей отсидели в лагерях, тюрьмах, а выйдя на свободу, «заразили» криминальной лексикой общество. С жаргоном активно боролась советская цензура — вырезала, порицала, запрещала. Но, несмотря на это, блатная лексика проникла в нашу речь. Обогатилась, укоренилась, въелась в сознание.

Актуальность работы заключается в том, что влияние арготической лексики очень важна и границы, отличающие языковые реестры, иногда бывают очень гибкими. Литературная норма и разговорный реестр имеют интенсивный взаимовлияние. Возникновению арго способствовали низкий социальный уровень тех, кто им говорит, профессиональная специализация, пребывания в тюрьме, изоляция от остального общества. Все эти факторы способствовали возникновению и отдельном функционированию арго.

Объектом исследования являются криминальная лексика, арго.

Предметом исследования — особенности употребления криминальной лексики и способы ее адаптации в СМИ.

Цель работы заключается в выявлении особенностей употребления криминальной лексики и способов ее адаптации в СМИ.

Цель обусловила решение следующих задач:

— рассмотреть понятие «криминальная лексика»;

— выявить причины проникновения криминальной лексики в разговорный и литературный языки;

— выявить особенности использования криминальной лексики в СМИ.

Методы, применяемые в работе: сопоставительный, описательный, сравнительный. Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы.

1. Интервенция криминального языка

1.1 Криминальная лексика. Понятие, виды

Лексика криминальных элементов имеет ряд названий: арго, жаргон, байковый язык, феня, блатная феня, соня, музыка, блатная музыка, акцент, рыбий язык и другие.

Слово арго (фр. argot) представляет собой искажённое эрго (фр. ergot) — «шпора петуха», символ воровского ремесла. Французские преступники ХIII-XIV веков использовали эту часть петушиной лапки как опознавательный знак и носили на поясе, чтобы узнавать своих.

С середины XIX века слово арго стало применяться во Франции для обозначения и лексики деклассированных элементов, и для различных жаргонов, и даже фамильярно-разговорной речи парижан.

В России термин «арго» в художественной литературе появился в середине XIX века, а среди языковедов получил распространение лишь в начале XX века. Лексика деклассированных элементов в середине XIX века называлась условным языком преступников, байковым языком, музыкой. Эти слова использованы, например, в названии рукописи В. И. Даля «Условный язык петербургских мошенников, известный под именем музыки или байкового языка». Байковый происходит от слова байка — «побасенка, сказочка», а это слово, в свою очередь, образовалось от глагола баять — «говорить"[6].

В начале XX века к слову музыка прибавилось определение блатная. В 1908 году появился словарь В. Ф. Трахтенберга с названием «Блатная музыка. (Жаргон тюрьмы)». Языковед И. А. Бодуэн де Куртенэ в статье, посвящённой изучению арго, называет его не иначе, как блатная музыка. В небольшой статье (всего две страницы) словосочетание блатная музыка встречается двенадцать раз! А впервые это словосочетание зафиксировано в очерке А. И. Куприна «Вор», опубликованном в 1895 году[25]. Позднее слово блат в значении арго приобрело права литературности и даже зафиксировано как термин в «Словаре-справочнике лингвистических терминов» Д. Э. Розенталя и М. А. Теленковой.

Наиболее распространённое неофициальное название арго — феня. Феня — это изменённое офеня, коробейник — «торговец мелким товаром». Даже фразеологизм по фене бoтать, появившийся в 10-х годах XX века и означающий «говорить на арго», является видоизменённым по офене болтать, то есть говорить на условном языке офеней. Порой свою лексику уголовники называют несколько пренебрежительно — фенька. Потом по аналогии слово феня заменили на соня. В 1920;х годах преступники не только ботали, но и стучали по фене (соне), куликaли по-свойски. Несколько позже уже стали курсать или кургать по фене (соне)[2].

Коробейники частенько мошенничали. Например, сбывали по баснословным ценам некачественные иконы, написанные на рыхлой липе.

Через пару десятков лет «липовая» живопись теряла качество и уже не представляла большой ценности в отличие от икон, выполненных на сосне, осине, кипарисе, которые могли храниться еще 200 и более лет (!) и, естественно, стоили дороже. Но поскольку покупатель не мог отличить липу от сосны, ему продавали некачественный товар по цене качественного. Такой вид мошенничества и получил название «продать липу».

Лотошники часто и сами становились жертвами профессиональных воров. Для своего круга в целях конспиративного общения они придумали особую речь, чтобы никто из посторонних не догадался, кто и сколько привез товара, где он хранится, какую получили выручку. Ворам эта засекреченная лексика пришлась по нраву: «феня» быстро завоевала популярность среди нищих, бродяг, обитателей тюрем. Речь стала достоянием профессиональных преступников и обогащалась все новыми терминами, которые у нас сейчас на слуху.

Жаргонизмы как лексические единицы употребляются, с одной стороны, в сфере экономических отношений, бизнеса и, с другой стороны, — в криминальной сфере, из которой и осуществляется языковая экспансия. Сегодня криминальная жаргонная лексика представляет собой широкое тематическое поле: в нем представлены и лица, и действия, и объекты, и места. При этом в лексической среде часто употребляемых жаргонизмов можно сформировать следующие семантико-возрастные категории. Дореволюционные жаргонизмы (2-я половина XIX — начало XX вв.). Наименования людей: мазурик — вор, жулик — маленький вор, вода, зола или песок — полицейский; денежных единиц: сара — деньги, рыжики — червонцы и вообще золотые деньги, колесо — целковый, юс — три рубля, дерс — четыре рубля, беш — пять рублей, жирмашник — гривенник, экимарник — двугривенный; воруемых предметов: шмель — кошелек, чертогон — шейный крестик, рыжуха — золото, обру — кольцо, козырные голуби — дорогое белье; употребительных орудий: помада — долото и маленький лом, дождевик — камень, Каролина Ивановна — кистень, перья — отмычки. Значительная часть жаргонизмов дореволюционного периода утратила свою прежнюю семантику и приобрела новое лексическое наполнение. Например, жаргон стырить употреблялся в значении продать, а с 30-х гг. — в значении украсть, жаргон перо — в значении отмычка, а позднее — в значении нож, изготовленный на зоне, и т. д. Жаргонизмы лагерного советского типа (20-е — 50-е гг. XX вв.)[7].

Объяснение жаргонных слов" отмечается закрепление жаргонных неологизмов: жиган — воровской герой, ксива — тайное письмо, малина — тайная квартира, мильтон — милиционер, перо — нож, стучать — доносить (ранее — проституировать), купитьукрасть, кичтюрьма, марник — 10 копеек, пендюк — пятак, плитка — рубль, косуха, косая — тысяча, сармак — деньги в общем. Жаргонизмы тюремно-политического толка (60-е — нач. 90-х гг. XX в.). В это время в криминальной среде надолго укореняются жаргонизмы, связанные с новыми поствоенными социально-экономическими реалиями: бабки — деньги, блат — общее название всего преступного, экономических преступлений, подкупа, среднее между дружбой и протекцией, брюнетка — автомашина для перевозки заключенных, вертухай — тюремный надзиратель, дать в лапу — дать взятку, десантники — воры, связанные с агентами по снабжению или сбрасывающие с машин кладь, загашник — верхний, маленький карман в брюках или карман жилета, зеленый прокурор — побег из лагеря, кусок — тысяча рублей, лепить горбатого врать следователю, медведи — воры-взломщики несгораемых шкафов, мессер финский нож, мусер или мусор — сотрудник милиции и др. 4].

1.2 Причины проникновения криминальной лексики в языке

До сих пор среди историков языка, юристов ведутся споры о времени и месте зарождения арго русских криминальных элементов. Известный языковед Р. Шор предполагала, что язык преступного мира возник в эпоху денежного и торгового капитала: в Германии — в XIV веке, во Франции — в XV веке, в Англии — в XVI веке, в России — в XVIII веке.

Совершенно иная точка зрения у составителя словаря «Блатная музыка. (Жаргон тюрьмы)» В. Ф. Трахтенберга. Он считал, что арго произошло от офенских условных обозначений, которые обнаружил в рукописях XVII века. Для подобного утверждения есть веские основания. В дореволюционном арго уголовников имелось много слов, заимствованных из условно-профессионального языка офеней. И сами преступники считали, что арго обогащалось офенскими словами.

Другая версия свидетельствует о том, что все блатные слова придуманы купцом, которого звали Офеней и который жил очень давно. Как видим, отголоски далёкого времени дошли и до современных преступников. Это неудивительно: ведь деклассированные элементы — достаточно сплочённое сообщество, передающее из поколения в поколение различные неформальные законы, предания, легенды, поэтому в арго имеются очень древние слова, восходящие даже к временам «Русской правды» Владимира Мономаха. Например, арготизм вира означает «убийство», а в «Русской правде» вира — «штраф за убийство». То есть в арго, как и в территориальных диалектах, сохранились элементы прошлого русского языка. С одной только оговоркой: в говорах присутствуют и лексические, и грамматические, и фонетические элементы, а в арго — только лексические.

Арго зародился не вдруг, не в одном месте и не от одной социальной группы (тех же офеней). Появление языка преступников следует отнести к тому времени, когда на Руси возникает власть имущих, нарождаются города, общество начинает делиться на классы — тогда и появляется организованная преступность.

Арго — неизбежный спутник преступной «профессии». Профессиональная преступность возникает вместе с ростом городов, когда в России (да и в Европе) появляются различные цеха ремесленников, организации торговых людей и прочие объединения. Несомненно, свои «цеха» имело и преступное братство.

Стихийная выработка жаргона диктовалась необходимостью. Тайная речь воровской организации развивалась вместе с преступниками. Арго существовало в основном в границах распространения преступности (например, в Поволжье), в Новгороде Великом — столице ушкуйников (новгородских разбойников), местах скопления воровских казаков — в бассейнах рек Яик, Дон и т. д. Наиболее полно до нас дошло лишь арго волжских разбойников. Анализируя памятники письменности XV—XIX вв.еков, мы выявили около двухсот слов и фразеологизмов волжских разбойников.

Впервые воровские слова зафиксированы в книге Матвея Комарова «Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина» (1779). Время, описываемое в книге, — середина XVIII века. В ней зафиксировано около 140 арготических слов и словосочетаний, например: стукалов монастырь — «тайная канцелярия» (сравните с современным арготизмом стучать — «доносить на кого-либо»), чёрная работа — «воровство» (в современном арго работа — «воровство»), каменный мешок — «тюрьма», товар с безумного ряду — «водка», монастырские чётки — «кандалы», гремлo — «часовой», пустить рыбу ловить — «утопить», купцы пропалых вещей — «воры» (современный арготизм купец — «вор-карманник»).

В XIX веке арго получило дальнейшее развитие. В это время преступность качественно меняется: если в XVII—XVIII вв.еках уголовники открыто завладевали имуществом (занимались разбоями и грабежами), то преступники начала XIX века чаще прибегали к тайному хищению материальных ценностей (воровали, мошенничали, обыгрывали в карты шулерскими способами).

Первые исследования арго относятся ко времени отмены крепостного права. В 1859 году в журнале «Северная пчела» появился словник арготизмов под названием «Собрание выражений и фраз, употребляемых С.-Петербургскими мошенниками». Он вышел без указания автора, но по названию, расположению материала и лексическому составу очень похож на неопубликованный словарь В. И. Даля «Условный язык петербургских мошенников».

В «Толковом словаре живого великорусского языка» Даля приводятся примеры употребления арготизмов: «Что стырил? Срубил шмель да выначил скуржаную лоханку. Стрёма, каплюжник: перетырь жулику да прихерься. А ты? Угнал скамейку да проначил на веснухи». То есть: «Что украл? Вытащил кошелёк да серебряную табакерку. Чу, полицейский: передай мальчишке да притворись пьяным. А ты? Украл лошадь да променял на часы».

А вот пример словарной статьи из «Толкового словаря живого великорусского языка»:

МАЗУРИК, нвг. мазурник, мазурин (от мазур — поляк или от мазуля — замарашка, оборванец?) — карманный вор, комнатный и уличный в городах, особ в столицах, где они придумали свой язык, байковый или музыку.

Словарь «Условный язык петербургских мошенников» В. И. Даль составил в 1842 году. Он стал первым лексикографом, обратившим внимание на арготизмы. В его работе приводится около ста шестидесяти лексем и двадцать примеров словоупотребления. Арготизмы Даль собирал в СанктПетербурге, когда работал в Министерстве внутренних дел.

Язык преступного мира после 1917 года претерпел значительные изменения, тесно связанные с изменениями в обществе: политическими, экономическими, правовыми.

Арго, как и всякий другой социальный диалект, интересен, прежде всего, своим составом. В конце 20-х — начале 30-х годов XX века выходит несколько научных работ, посвящённых заимствованиям в лексике арго: «Западноевропейские элементы русского воровского арго» Б. А. Ларина (1931), «Турецкие элементы русского арго» Н. К. Дмитриева (1931), «Еврейские элементы блатной музыки» М. М. Фридмана (1931).

Появились исследования общего характера, а также арготические словари: «Словарь соловецкого условного языка» Г. В. Виноградова (1922), «Для словаря Даля. Спекулянтско-налётческий тюремный жаргон» В. Ирецкого (1926), «Блатная музыка. Жаргон тюрьмы» В. Потапова (1927).

Начиная с середины 1930;х и вплоть до 1970;х годов арго не изучалось. Во-первых, согласно «лингвистической концепции» И. В. Сталина жаргоны присущи только господствующим классам и слоям общества: дворянам, чиновникам, духовенству. А так как их нет, то и жаргонов тоже не существует… Кроме того, в середине 30-х годов было официально заявлено, что с профессиональной преступностью в нашей стране покончено раз и навсегда.

Поэтому изучение арго грозило репрессиями для исследователей.

В начале 90-х годов XX века началось активное изучение современного арго. Сегодняшние преступники различают, как они говорят, «старую и новую феню». В XX веке было три резких изменения в блатном языке — в конце 10-х — начале 20-х годов, во второй половине 40-х — начале 50-х годов и в конце 80-х — начале 90-х годов.

Почти полвека назад, в годы хрущевской оттепели, шоком для советского общества стала публикация повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Люди впервые узнали о тайнах Гулага, о политзаключенных, которых сталинская власть держала в зонах и тюрьмах вместе с уголовниками.

Писатель-политзаключенный, испытавший на себе все ужасы тюремного быта, снабдил свое повествование словариком лексики обитателей Гулага — без него советский человек не смог бы понять многое. Но если тогда неискушенные читатели «спотыкались» на жаргонизмах, то сегодня «по фене болтают» даже детсадовцы! Заражение языка получило массовый характер. Пожалуй, исключение составляют лишь те, кто «знает врага в лицо» и принципиально не желает засорять свою речь вульгарной «феней» — уголовной лексикой, созданной для того, чтобы скрыть преступные замыслы и быть непонятыми окружающими.

криминальный лексика язык литературный

2. Криминальная лексика в СМИ

2.1 Криминализация языка

Арго преступного мира за последние двадцать лет изменилось в качественном и в количественном отношении, стало «ближе к народу». Оно в огромном количестве употребляется в разговорном языке, газетно-публицистическом, в художественной литературе. Фактически криминальное меньшинство навязывает законопослушному большинству свою культуру, мораль, язык. Во все времена, когда начинается разброд политический, резко активизируется преступность и криминализируется правосознание общества. Именно в переломные моменты истории многие слова проникают из арго в общенародный язык.

Так, во времена крестьянской войны под предводительством Степана Разина в обиход вошли слова и выражения волжских разбойников: измываться — «издеваться», пустить красного петуха — «зажечь дом», сорынъ на кичку — «бить всех». Сорынъ — от слова «сор» — «голытьба, бедный люд», кичка — «нос судна». «Сорынь на кичку» — кричали волжские разбойники, когда нападали на государево или купеческое судно.

Никогда не было такого поругания русского языка, как после 1917 года. В то время воровские словечки, бывшие достоянием только преступников-профессионалов, потоком хлынули в русский язык. Часть населения даже считала блатной язык пролетарским и противопоставляла его буржуазному, то есть нормированному языку. Некоторые студенты гордились знанием таких блатных слов, как клифт — «костюм», винта нарезать — «убежать». И обвиняли профессоров-филологов в незнании истинной русской речи.

На рубеже XX—XXI вв.еков сложилась похожая ситуация: нестабильность политической обстановки, резкое падение нравов, разгул преступности.

Одним словом, благодатная почва для проникновения и впитывания блатных слов. Но нынешнее положение обостряют ещё и средства массовой информации. Если до второй половины 80-х годов XX века у журналистов была мода на иноязычные лексемы (в основном английского происхождения), то сейчас — на блатные слова.

При этом действует так называемый принцип пирамиды, когда ненормативная лексика спускается от вершины к основанию и человек, услышав тюремное слово по радио, телевидению, прочитав в газетах или журналах, начинает бездумно употреблять его в своей речи. Заговорили на блатном языке политики и журналисты: стрелка (встреча), беспредел, разборка (политическая, спортивная и др.).

Язык преступников зеркально отражает философию профессионального уголовника. По блатным словам можно понять, что криминальный мир делит всех людей на суперменов и людей низшего сорта. Причём супермен — это, конечно, уголовник, а существо низшего разряда — тот, кто не относится к криминальному миру. У них слово человек обозначает профессионального преступника, честняк — «честный вор», остальные даже не люди, а какие-то зоомифические существа — крысы, демоны, черти и т. д. Из 20 тысяч современных арготизмов около шестисот слов обозначают категории людей (валет — «дурак», капарник — «предатель», ишак — «подхалим»).

Существует взаимосвязь между арго и молодёжным жаргоном. Однако из арго в молодёжный жаргон слов переходит гораздо больше, чем из жаргона в арго. Этот факт объясняется относительной устойчивостью арго и быстрой сменой лексики молодёжного жаргона.

В ряде школ и профессиональных училищ учёба ассоциируется с местом лишения свободы: зона — «школа, профессиональное училище», хозяин — «директор школы (у преступников — «начальник исправительного учреждения»), пастух, чабан — «классный руководитель» (у преступников — «начальник отряда в исправительном учреждении»).

В некоторых школах-интернатах в речи воспитанников появились тюремные лексемы, свидетельствующие о перенятии ими уголовных традиций и обычаев, разделения данной категории учащихся на касты, см. арготизмы: пацан, шерстяной — «неофициальный лидер в школе-интернате» (у преступников пацан — «неофициальный лидер в воспитательно-трудовой колонии», шерстяной — «профессиональный преступник, систематически нарушающий порядок в ИУ»), шестёрка, шнырь — «тот, кто прислуживает пацанам и шерстяным».

В нижегородских школах даже возникают драки из-за того, что один учащийся называет другого арготическим словом. Вот что пишет исследователь Л. Е. Смирнова: «В разговорах между детьми часто можно услышать слова тюремного происхождения — лох, отстой, касьян, хилай, гон. Их употребление приводит к конфликтным ситуациям. Охранникам школ и учителям нередко приходится разнимать на переменах кидающихся в драку мальчишек, один из которых обозвал своего соперника «позорным» жаргонным словечком, и наблюдать слёзы на глазах девочек, которых обозвали касьянкой. Дети объясняют, что боятся говорить о своих проблемах дома, потому что в случае утечки информации могут прослыть в своём родном классе «шестёрками» и стать «чучелом». Касьянка, чучело, шестёрка в арго имеют следующие соответствующие значения: «крестьянка, буквально деревенщина»; «дурак; глупый человек»; «прислужник; человек на побегушках».

Страшным оскорблением у школьников (и у предпринимателей) является лексема лох — «дурак; неполноценная личность» (в арго — «жертва преступления; дурак»). Кстати, в прессе часто встречаются слово лох и его производные: лоходром — «место скопления лохов», лохотрон, «лотерея, устраиваемая мошенниками на улице», лохотронщик — «организатор или участник лохотрона».

2.2 Адаптация криминальной лексики в СМИ

Сегодня лингвистов волнует проблема, насколько уместно и обдуманно употребление арготизмов в средствах массовой информации, как должна строиться речевая политика. В качестве объекта исследования лингвистика рассматривает текст в различных плоскостях: семантика и синтактика, грамматика и прагматика. Одним из важнейших аспектов изучения текста является изменение его поверхностной и глубинной структур посредством адаптации к новым условиям использования, а также оценка данных изменений посредством установления эффективности восприятия видоизмененной информации адресатом текста.

Замечательный философ Н. А. Бердяев ещё в 20-х годах XX века писал: «Волна хулиганства хлынула в нашу освобождённую печать и залила её. Народился новый слой газетных литераторов, очень-очень левых, радикальных, без всяких идей, без святыни в душе, — дельный продукт мещанской демократии"[5].

Каждая эпоха имеет набор слов, которые становятся модными, широко употребляемыми. «Массовой болезнью языка» называют иногда лингвисты такое словоупотребление. В наше время русский литературный язык испытывает давление со стороны жаргонизмов, инвективной, абсценной лексики и фразеологии. Что касается адаптации криминальной лексики в СМИ, то в первую очередь стоит сказать об ее «олитературивании». Как утверждает В. Г. Костомаров, «постоянное присутствие жаргонизмов в письменных текстах ведет к их „замораживанию“, как бы стабилизирует их, конечно, снижая жаргонность. Отрываясь от жаргона, такие единицы теряют свой экспрессивный аромат, т. е. мотив обращения к ним, и со временем могут стать просто принадлежностью литературного стандарта». Большую роль в распространении жаргона играют СМИ, создавая речевую среду, в которой задаются эталоны для подражания. Появление многочисленных жаргонизмов можно объяснить тем, что размывается грань между литературной нормой и жаргоном и он выступает как средство общения между журналистом и читателем, слушателем. Жаргонизмы привлекают яркой экспрессией, грубоватым остроумием, ощущением простоты, живости. Как отмечает М. А. Грачев, «в погоне за эффектом часто и необдуманно в прессе используются арготические выражения, для экспрессии, воздействия на читателя востребованы слова худшей части российского общества — воровского мира».

Многие блатные слова благодаря частому использованию в средствах массовой информации нейтрализовались и перешли в просторечие: авторитет «преступник, обладающий большой неформальной властью в криминальном мире», бабки — «деньги», балдеть — «наслаждаться от действия наркотиков», барыга — «коммерсант», братва — «преступный мир, криминальная группировка», бык — «рядовой член преступной группировки», вешать лапшу на уши — «обманывать», вор в законе — «профессиональный преступник, руководящий уголовниками и соблюдающий воровские традиции», завязать «прекратить что-либо делать», западло — «унизительно, грешно с точки зрения воровских законов», кидала — «мошенник», кинуть — «обмануть». Это лишь незначительный перечень арготических слов, проникших в нашу речь из речей политиков и публикаций в средствах массовой информации. Вот примеры из статей: «Б. Немцов: «Дума — не воровской сходняк». «Немцова одел Бари Алибасов, обул Борис Ельцин». «Но и олигархи, и крутые обожают Сашу Починка».

Кроме факторов мирового или континентального масштаба, влияющих на пополнение языка СМИ новообразованиями, не менее важными являются и события более узкого масштаба, происходящие внутри страны: распад СССР, крушение тоталитарной системы, изменение государственности, отказ от прошлых политических, социальных и духовных основ общественной жизни и замена их новыми.

Другим способом адаптации криминальной лексики является стилизация речи. Нередко арготизмы используют для интригующего заголовка: «Меня заказали» (то есть подготовили заказное убийство. — Прим. авт.) — слова В. Селезнёва [13], «Шухер, мэр! Грядёт отставка» — заголовок статьи в нижегородской газете «Дело».

Заимствования из арготической речи, преимущественно воровского арго, по мнению М. А. Грачева, способствуют необычность и экзотичность звукового оформления и воровская романтика. В процессе адаптации криминальной лексики заимствованные из арго слова приобретают новые семантические нюансы, теряя в значении криминальную составляющую. В частности, завалиться (в арго — «попасться правоохранительным органам при совершении преступления» — «не сдать экзамен или зачет»), стрелка (в арго — «разбирательство с применением силы» — «встреча»), тусоваться (в арго — «собираться толпой для решения каких-либо вопросов, устраивать разбирательства между различными воровскими группировками» — «собираться компанией, проводить время») и т. д. 7].

Уже прочно вошли в общенародный язык и обросли различными языковыми связями арготизмы первой волны «перестройки» (конца 1980;х — начала 1990;х годов) такие слова, как отмывание денег (то есть их легализация), бугор — «заграница», свинтитъ, свалитъ за бугор — «уехать за границу», забугорный — «заграничный» и пр.

Конечно, журналисты, описывающие преступный мир, вынуждены использовать арготизмы для объяснения определённых реалий, причём иногда с подробными объяснениями: «Здесь балерина — сверло для вскрытия сейфов; бондарь — содержатель притона; водопроводчик — грабитель, проникающий в квартиру под видом сантехника; грузчик — тот, кто по сговору берёт на себя чужое преступление; плотник — изгоняемый из шайки посредством позорного ритуала…».

Особое место занимает лексика, используемая в газетно-публицистических произведениях, объединённых темой «наркотики».

В результате целенаправленной «работы» прессы ряд арготизмов наркоманов перешёл в общенародный язык: сесть на иглу — «начать употреблять наркотики», спрыгнутъ с иглы — «перестать употреблять наркотики», ширяться — «делать инъекцию наркотика», ломка — «наркотическое голодание».

С литературным языком ведётся необъявленная война. И мы это уже «проходили» в далёких 20-х годах прошлого столетия, когда пролетарские журналисты ратовали за употребление непотребной лексики. Приведём в качестве примера отрывок из статьи В. Карпинского «Коренной вопрос эпохи культурничества»: «Тут надо прямо сказать: в вопросе о газетном языке у нас творится настоящее „столпотворение вавилонское“. Язык, на котором говорит масса, у нас принято считать простонародным наречием, жаргоном, „арго“ (французское словечко?). К нему наши литераторы относятся свысока. Подлинно народные слова и выражения, подлинно народный строй фразы и ход мысли не допускаются в статьях и речах. Разве лишь в конфузливых кавычках. Нам и в голову не приходит, что по всей справедливости настоящий-то загадочный „арго“ для огромнейшего большинства населения и есть наш, так называемый „литературный язык“, выработанный ничтожным привилегированным меньшинством (дворянская интеллигенция)». Получается, что сегодняшние журналисты, использующие блатные слова, зовут нас назад, к диким 20-м годам, когда блатное и нецензурное слово провозглашалось «пролетарским», а литературное нормированное — «буржуазным»!

Журналисты, употребляя арго, сами того не подозревая, осуществляют акт вербальной агрессии по отношению к читателю, невольно превращая его в человека, сочувствующего уголовным элементам и покорно воспринимающего их субкультуру.

Если у журналистов арго вызывает положительные эмоции (они считают такие слова живыми, яркими и меткими), то у большинства читателей, наоборот, отрицательные. Более того, речь из-за обильного количества воровской лексики становится непонятной.

Слово священно и обладает способностью влиять не только на тех, на кого оно направлено, но и на тех, кто им пользуется. Журналисты, залихватски описывая события арготическими словами, употребляя их всуе, невольно поддаются романтике блатной лексемы и начинают симпатизировать уголовному миру, его морали, законам и субкультуре.

Также следует сказать и о таком способе адаптации криминального языка как стилистическая контаминация. Слияние книжности и разговорности, размывание в текстах СМИ границ официального и неофициального, публичного и обиходно-бытового общения исследователи объясняют стремлением журналистов реализовать основную стратегию современных СМИ — стратегию близости к адресату. «Считается, что, если СМИ будут говорить на том же языке, что и большинство в современном обществе, использовать те же правила общения, что в обиходно-бытовой сфере человека, тексты СМИ станут более понятными и доступными массовому адресату. С помощью средств разговорности создается впечатление живого устного общения, имеющего место в обиходной сфере коммуникации». Стилистическая контаминация в средствах массовой коммуникации, проявляющаяся в смешении книжных, разговорных, просторечных, жаргонных лексем, стилистически разнородных синтаксических конструкций, в смешении высокого и сниженного, старого и нового, разрешенного и запрещенного в проникновении некоторых жанров неофициальной речи («слухи», «сплетни» и под.), позволяет журналисту обеспечить протекание коммуникативного процесса.

Наглядное воздействие криминальной речи проявляется даже в изменении внешности человека. Возьмем в качестве примера исполнителей шансона. Мимика, черты лица, одежда, движение, выражение глаз, внутреннее наполнение — все подчиняется избранному стилю. Лирика уголовников никогда не научит восприятию красоты, гармонии, потому что ее образы искажают мир до уродливости, смешивают понятия «хорошего» и «плохого». Жаргон уголовников состоит из устоявшихся словосочетаний, иностранных заимствований, подкрепляется бурными жестами, что объясняется скудностью лексического запаса. Один и тот же термин выступает в роли междометия, существительного и глагола.

Используя жаргонную лексику в художественных произведениях, автор старается передать особенности жизни Данного социального слоя, максимально точно отобразить Действительность, заинтересовать читателя. Часто это оправдано жанром произведения.

В последние годы, в связи с активным развитием сред массовой информации, стали довольно распространённым" многие жаргонные слова: водила, видак, обуть, челнок общага, наколоть, ящик, наехать, кинуть. Они употребляются и в речи людей, и в газетных и журнальных статьях.

Слова обуть, челнок, наколоть, ящик, наехать, кинуть употребляясь как жаргонные, имеют иное значение: обутьобмануть (надурить), челнок — мелкий частный импортёр, наколоть — обмануть, ящик — телевизор, наехать — угрожать, кинуть — обмануть, оставить ни с чем.

Поскольку жаргон выступает как инструмент идентификации и самоидентификации, он является средством социумного объединения и выполняет интегративную функцию. Использование жаргонной лексики способствует также капсуляции участников внутри конкретного социума, а выбор особых речевых кодов позволяет реализовать дифференцирующую функцию.

Жаргон оперирует образными и емкими номинациями реалий своего социума, что способствует достижению максимальной экспрессивной окрашенности речи и позволяет достичь речевых целей (выражение эмоций, отношения к собеседнику и к предмету речи) наиболее однозначным способом. Для слов арготического происхождения характерны такие семантические процессы, как расширение значения арготического слова, утрачивание «криминального» элемента в семантике, развитие экспрессивности и на ее основе формирование нового значения, связь которого с первоисточником может быть весьма отдаленной.

Заключение

Заражение языка получило массовый характер. Пожалуй, исключение составляют лишь те, кто «знает врага в лицо» и принципиально не желает засорять свою речь вульгарной «феней» — уголовной лексикой, созданной для того, чтобы скрыть преступные замыслы и быть непонятыми окружающими.

В устной речи горожан закрепилась криминальная лексика: «беспредел», «на шухере», «засыпался», «темнить», «шкера», «охмурять», «клёвый», «подначивать», «крутой», «пахан», «слинять», «замочить», «опущенный» и т. п. Городская языковая среда формируется на стыке различных культур и языковых вариантов. Неприличные, матерные слова (инвективы) оскверняют речь челябинцев всех возрастов, полов и сословий. С другой стороны, в конце XX века в бытовую речь вошли термины, связанные с новой социально-экономической структурой: «акция», «аренда», «аудитор», «банкрот», «бартер», «брокер», «дивиденд», «дилер», «инвестиции», «маркетинг», «менеджер» и др. Активизировалась лексика сферы торговли: «палатка», «киоск», «салон», «ларёк», «маркет», «супермаркет», «шоп». Складывается особый коммерческий стиль (смешение русских и чужеземных слов): «шоп-тур», «чартер», «промоутер», «лох», «облапошить», «расторговаться». СМИ определяют многие характерные черты языковой среды, в первую очередь шаблоны: «глазами истории», «переходная эпоха», «между делом», «сойдёт и так». Накладывает отпечаток на развитие языковой среды реклама, засоряя ее штампами («весь спектр техники», «новая коллекция», «весенний ассортимент», «лучше жевать, чем говорить» и т. д.).

Таким образом, в наше время русский литературный язык испытывает давление со стороны жаргонизмов. Большую роль в распространении жаргона играют СМИ, создавая речевую среду, в которой задаются эталоны для подражания. Появление многочисленных жаргонизмов можно объяснить тем, что размывается грань между литературной нормой и жаргоном и он выступает как средство общения между журналистом и читателем, слушателем. Жаргонизмы привлекают яркой экспрессией, грубоватым остроумием, ощущением простоты, живости.

Сегодня криминальный жаргон представлен во всех СМИ, поэтому многих лингвистов волнует проблема, насколько уместно и оправдано употребление жаргонизмов, их функционирование в повседневной речевой коммуникации и в рамках литературного языка. Кроме факторов мирового или континентального масштаба, влияющих на пополнение языка СМИ новообразованиями, не менее важными являются и события более узкого масштаба, происходящие внутри страны: распад СССР, крушение тоталитарной системы, изменение государственности, отказ от прошлых политических, социальных и духовных основ общественной жизни и замена их новыми.

Проникновение криминальной лексики в разговорный и литературный языки способствует появлению новой функциональности лексем в повседневной речи. Более того, арго обладает яркой стилистической окраской, экспрессией. Использование журналистами в СМИ таких элементов в качестве стилистических инструментов ускорило процесс проникновения криминального жаргона в речь.

1. Быков В. Б. Русская феня. — Смоленск, 1994.

2. Горбаневский М. В., Караулов Ю. Н., Шаклеин В. М. Не говори шершавым языком: О нарушении норм литературной речи в электронных и печатных СМИ. — М., 2000. — 272 с.

3. Грачев М. А. Откуда слова «тусовка» и «тусоваться»? // Русский язык в школе. — 1995. — № 3. — С. 84−86.

4. Грачев М. А. Словарь тысячелетнего русского арго. М., 2003.

5. Елистратов В. С. Словарь русского арго [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://slovari.gramota.ru/portal_sl.html?d=elistratov&л.

6. Ермакова О. П., Земская Е. А., Розина Р. И. Слова, с которыми мы все встречались: Толковый словарь русского общего жаргона. — М., 1999. — 277 с.

7. Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка: в 3-х т. М., 2006.

8. Карпинский В. Коренной вопрос эпохи культурничества // Правда. — 1923.

9. Комсомольская правда, 1999, 12 октября.

10. Комсомольская правда, 1999, 15 октября.

11. Комсомольская правда, 2000, 26 декабря.

12. Костомаров В. Г. Языковой вкус эпох: Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа. — СПб., 1999. — 320 с.

13. Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. СПб., 2003.

14. Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.

15. Ожегов С. И, Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997.

16. Понедельник-Криминал. — 1999. — № 14.

17. Толковый словарь уголовных жаргонов / под ред. Ю. П. Дубягина и А. Г. Бронникова. — М., 1991. — 208 с.

18. Трахтенберг В. Ф. Блатная музыка: Жаргон тюрьмы. По материалам, собранным в пересыльных тюрьмах. Под ред. и с предисловием проф. И. А. Бодуэн-де-Куртенэ СПб., 1908.

19. Трахтенберг В. Ф. Необыкновенные похождения корнета Савина, знаменитого русского авантюриста: По воспоминаниям Василия Трахтенберга. — Вып. 1. СПб. — 1909.

.ur