Королева, дуумвиры и пять лордов-тиранов

Еще до открытия нового парламента кабинет оказался под давлением лордов вигов, которые после победы их над радикальными тори ожидали мест в кабинете, но не получили ни одного. Не зная еще исхода новых выборов, они требовали лишь одного места для лорда Сандерленда, чья кандидатура была выбрана, видимо, за связи его с Мальборо, дочь которого была за ним замужем. Министры и королева, таким образом, должны были срочно решать, какими будут их действия: в парламенте они не имели бы ни поддержки тори, ни поддержки вигов. Харли, Годольфин и Мальборо были согласны в том, что кабинет и королева не должны были находиться под влиянием партий, однако по этому вопросу их мнения разошлись. Дуумвиры полагали, что допуск в кабинет Сандерленда сумеет гарантировать им поддержку вигов и защиту от тори, не подставляя под удар их собственную независимость, в то время как Харли был против допуска вигов, не предлагая конкретной альтернативы. Кажется при этом, что идея допустить вигов в кабинет принадлежала преимущественно Годольфину, поскольку Мальборо сразу в нескольких письмах отвечает лорду-казначею, что он полагается на него и будет считать своими друзьями тех, кто дружелюбен в отношении Годольфина и королевы. Второй парламент королевы Анны открылся 25 октября 1705 года. На выборах с небольшим перевесом в палату общин победили виги, которым была в этот раз оказана значительная поддержка состоятельных диссентеров. Однако партия тори потерпела также серьезный урон от произошедшего в ней раскола на две фракции, радикальную и умеренную, что, впрочем, не решало вышеназванной проблемы кабинета.

В открывающей первую сессию речи королева упомянула необходимость сбора средств для войны и подготовки унии с Шотландией. Однако эти пункты ее речи были вполне ожидаемы: гораздо интереснее кажется та часть, в которой королева объявила, что любой, кто будет говорить о том, что Церковь находится в опасности, является одновременно ее врагом и врагом государства. Она также пообещала во всем следовать Акту о веротерпимости, против которого так яростно сражались радикальные тори прошлого парламента. Речь ее кажется в значительной степени составленной Годольфином, а не Харли: она отражает шаги кабинета навстречу вигам, допуск которых в кабинет до этой поры из-за нежелания королевы так и не был осуществлен. Она также должна была, по мнению Мальборо, воодушевить союзников.

Недовольство вигов дало себя знать уже вскоре: хотя палата общин согласилась выполнить все поручения королевы, касавшиеся военных расходов и комиссии об унии, 22 ноября лорд Хэвершам предложил в палате лордов создать комиссию по расследованию злоупотреблений в армии. После этого удара Мальборо и Годольфин усилили давление на королеву через письма и личные встречи, стремясь убедить ее в том, что допуск Сандерленда в кабинет будет прежде всего отвечать ее интересам — впрочем, вновь неудачно. Виги стали основной проблемой кабинета, поскольку умеренные тори, среди которых влиянием пользовались Харли и Болингброк, в значительной мере поддерживали кабинет, а радикальные тори Рочестера не имели для атаки на него достаточно политического веса. Причиной отказа королевы допустить в кабинет Сандерленда видится, прежде всего, стремление ее выстроить беспартийный кабинет, над которым она могла бы осуществлять полный контроль. Этот контроль, как видно из приведенного в конце первой главы письма, она считала своей законной прерогативой и не собиралась им делиться с партиями. О появлении противоречий, расхождении королевы и дуумвиров в понимании сущности королевских интересов, таким образом, можно датировать 1705 годом, а не 1707, о чем часто говорится в историографии.

Отказ королевы от выполнения просьбы Годольфина и Мальборо означал сохранение статуса-кво: кабинет и корона могли опираться лишь на умеренных тори, которых в палате общин было недостаточно для того обеспечения политической стабильности. 15 ноября радикальные тори предложили пригласить в Англию Софию Ганноверскую, наследницу английского престола; однако проект этот не был утвержден из-за слабости позиций Рочестера. Не остались в стороне и виги, которые стали в палате общин определять правила регентства над следующим английским монархом, курфюрстом Ганновера. В формальном плане два этих предложения не наносили какого-либо конкретного ущерба короне, однако они оба являлись прямым оскорблением королевы, к которым она отнеслась чувствительно. 6 декабря Рочестер вновь выступил в парламенте, утверждая, что Церковь находится в опасности. Помня об открывающей парламент речи королевы, он изменил формулировку, проведя аналогию с Португалией, в которой, по его словам, монарх был правильно настроен в отношении Англии, а его министры — нет. То, что обе палаты проголосовали против утверждения Рочестера, вряд ли говорит о поддержке вигами кабинета в этот период — скорее, тирада Рочестера вредила им самим, поскольку затрагивала позицию диссентеров.

Тем не менее, цели королевы и партии вигов в политике во многом совпадали: и виги, и королева стремились к унии и победе в войне (выступление Хэвершама было в сущности не антивоенным, а направленным против конкретно Мальборо и кабинета). В конце первой сессии были выделены дополнительные средства, необходимые Мальборо для новых расходов, а также предоставлен крупный заём императору. Парламентом королеве было предоставлено право самой назначить комиссионеров по подготовке к унии: вероятно, из-за трудоемкости работы список этот, в который вошли почти исключительно виги, составляли Годольфин и Харли, однако королева легко утвердила его. Королева предоставила комиссии свою резиденцию в Кокпите и неоднократно посещала собрания, выражая покровительство всему проекту. В июне, после более чем 30 встреч, комиссионеры начали составлять письменный акт, который они вскоре и представили королеве. Этот договор, в котором обе стороны сумели убедить друг друга пойти на определенные уступки, стал в итоге прообразом финального Акта об унии.

Пока королева следила за прогрессом комиссионеров, Годольфин был втянут в торг с Хунтой вигов, требовавшей отставки Харли и замены его на Сандерленда. После откровенного разговора с одним из них, лордом Сомерсом, лорд-казначей был вновь вынужден доказывать необходимость кооперации с вигами королеве. В одном из писем герцогу на континент он пишет: «она [королева] возненавидит того, кто будет пытаться убедить ее сделать половину из необходимого для ее же собственного блага». Но, несмотря на нестабильные позиции кабинета, военные расходы были утверждены, и 23 мая Мальборо удалось одержать свою вторую крупную победу над Францией. Поздравительное письмо королевы было очень теплым, и через короткое время после победы Годольфин попросил его написать королеве письмо с просьбой допустить в кабинет Сандерленда. Впрочем, просьба эта вновь не была удовлетворена. Однако Сомерс и Сандерленд были явно удовлетворены победой Мальборо — она, таким образом, хоть и не помогла убедить королеву пойти навстречу вигам, но сблизила Годольфина с ними. В одном из своих писем герцогу он рассказывает, что постоянно находится в контакте с Сандерлендом и Сомерсом, передавая им информацию из Голландии, что происходило без осведомления об этом факте королевы.

Несмотря на неформальное сотрудничество с лордами вигов, Годольфин и Мальборо осознавали, что патовая ситуация должна разрешиться до начала новой сессии парламента в декабре. Герцог писал лорду-казначею, что ее отношения с тори в конце концов заставят королеву уступить вигам — однако лучше было сделать это с достоинством сразу, чем сейчас. Понимая, что королеве «не требуется ни советов, ни поддержки в том случае, если она считает себя правой», дуумвиры попытались убедить вигов прекратить на какое-то время давление и улучшить мнение королевы о Сандерленде. Вместе с тем Годольфин пытался убрать наиболее несговорчивых из Хунты — например, маркиза Уортона, давая им почетные должности, подразумевающие отъезд из Лондона. Тем не менее, оба дуумвира прекрасно понимали, что виги зависят от них так же, как и кабинет от вигов: в случае разгрома кабинета и выхода Англии из войны не принесли бы вигам совершенно никакой пользы. Кроме того, и виги не упускали возможности воспользоваться авторитетом Мальборо — к примеру, они просили его написать тем или иным лицам. Возможно, отчасти потому кабинету и удавалось договариваться с ними несмотря на отказ королевы сотрудничать. Движимые необходимостью и ища поддержки у вигов, что, как они полагали, было в интересах королевы, Годольфин и Мальборо все больше сближались с вигами, советуясь с ними в вопросах внешней политики.

Очередная попытка Годольфина в сентябре поговорить с королевой насчет Сандерленда вызвала ее слезы и сетования на то, что сама идея о Сандерленде в кабинете делает ее несчастной. Это выбило лорда-казначея из колеи; позже он писал, что королева находится в своем праве, и сам он на месяц оставил свои попытки заговорить на эту тему, лишь отвечая Мальборо, что за королевой стоит Харли. После очередного отказа он признавался герцогу, что эта ситуация «приводит его [мистера Монтгомери — псевдоним Годольфина] в полное замешательство, потому что он видит ни единой возможности поддерживать себя или что-либо еще этой зимой, которая, похоже, будет… самой опасной из всех, что мы до сей поры имели, о деталях чего я не стану тебя утомлять. Он [Годольфин] готов умереть в любую минуту, служа миссис Морли [королеве], но он не может ни поощрять, ни ожидать невозможного. Делать кирпичи без соломы — египетский труд». По просьбе Годольфина Мальборо также написал королеве письмо: «Поскольку я убежден, что безопасность вашего правительства и ваше спокойствие во многом зависят от решения, которое вы примете, я чувствую себя обязанным честью, совестью и благодарностью высказать вам свою точку зрения открыто. И, чтобы вы не заподозрили меня в симпатиях той или иной партии, я беру на себя смелость заверить вас перед лицом Бога, что я не имею намерения выдать вас в руки вигов или тори. Однако поведение лорда Рочестера и горячих голов этой партии настолько сумасбродно, что нет сомнений в их готовности отдать свободы Англии французскому неистовству ради так называемой мести. По этой причине есть необходимость и справедливость в том, чтобы вы поддержали лорда-казначея, иначе все придет в замешательство. В настоящей ситуации он не может найти поддержки ни у кого, кроме вигов, поскольку все остальные ищут его падения, которое вслед повлечет и ваше». Однако и увещевания Мальборо не произвели эффекта: «…ни один министр в Англии не может и не должен управлять без помощи. Если отправленное мною тебе экспрессом письмо не произвело эффекта на 83 [королеву], значит, Бог решил таким способом покарать нас за иные проступки».

Помощь кабинету пришла неожиданно. Чарльз Хеджес, занимавший пост государственного секретаря, неожиданно подал в отставку, и королева лишилась единственного и главного аргумента против допуска Сандерленда. 7 ноября, за месяц до открытия новой сессии парламента, он был назначен на бывший пост Хеджеса. Военные расходы были утверждены очень быстро, еще до Рождества, и главным вопросом этой сессии парламента стала ратификация Акта об унии с Шотландие. В палате общин Акт встретил жесточайшую оппозицию со стороны радикальных тори, однако партия вигов крепко сидела в руках Хунты вигов — лордов Уортона, Галифакса, Сомерса, Орфорда и Сандерленда, в результате чего в голосовании число голосов «за» было преобладающим. Кроме того, и сама королева оказывала поддержку унии, присутствуя на каждом заседании парламента.

Несмотря на грандиозный успех, достигнутый короной и кабинетом в эту сессию парламента, сложное положение Годольфина и Мальборо оставалось нерешенным. Из приведенного ранее письма герцога становится ясно, что оба они осознавали необходимость поддержки их кабинета короной и одной из партий. Кажется верным утверждать, что на данном этапе политические устремления дуумвиров действительно совпадали с устремлениями короны: однако способ, который они избрали для реализации этих целей, королеву не устраивал. Между тем, окрылённые своими успехами члены Хунты вигов стали требовать большего. Встречи Годольфина, Сомерса и Сандерленда участились; кроме того, к ним стали присоединяться и Уортон с Галифаксом. В этом промежутке между сессиями у дуумвиров все четче проявляется осознание того, что они действуют не в согласии с королевой. Пытаясь найти альтернативу, Годольфин предложил Хунте отдать место в кабинете лорду Шрусбери, однако те были мало заинтересованы в этом. Дуумвирам приходилось находить компромисс с каждым из членов Хунты, потому что, расстроив кого-либо из них, они «увидели бы, что виги встали на его сторону, потому что партийность проявляет себя тогда, когда партия обеспокоена».

В конце весны Годольфин писал Мальборо, что королева перетрясла Тайный совет, убрав оттуда всех радикальных тори и заменив их шотландскими пэрами, показавших себя лояльными короне в период борьбы за унию. Ранее говорилось, что после разгрома радикальных тори мнения насчет допуска вигов в кабинет разделились: дуумвиры были за, в то время как Харли высказывался против. В течение весны и лета Годольфин все более убеждался, что свои надежды королева возлагает на Харли. Харли не выражал свою позицию открыто, и лорд-казначей не мог, как советовал Мальборо, поговорить с ним и убедить в своей правоте. Дуумвиры, кроме того, не верили, что Харли мог предложить королеве какую-либо альтернативу, что похоже на правду, поскольку в палате общин безраздельно правила Хунта вигов. Оба они полагали, что отказ королевы продиктован ее неприязнью к вигам, а не чем-либо иным; поэтому они неоднократно пытались поговорить с ней, раскрыть королеве ее «истинные интересы», разрушить ее «предвзятость» к вигам. Холодность королевы по отношению к ней герцог и лорд-казначей списывали на происки новой приближенной королевы, Абигейл Мэшем, родственницы и сторонницы Роберта Харли. Вероятно, именно поэтому они хотели поговорить с Харли, убедив его перестать «наносить вред» вигам. Масла в огонь в отношениях между королевой и вигами подлило также и то, что летом 1707 года она отказалась назначить кандидатов вигов на епископские кафедры, вновь отдав их умеренным тори. Этим поступком королева лишила дуумвиров простора для маневра с вигами, и они даже предложили королеве взять на исполнение планы Харли, если таковые имеются, чтобы ответственность пала на него и его сторонников — однако определенного ответа королева не дала. Она также не отреагировала на письмо герцога, в котором тот убеждал ее, что они с Годольфином не принадлежат вигам, а лишь видят, что в данных обстоятельствах те могут принести пользу. В этом письме он также делает упор на войну, закончить которую в интересах королевы и протестантской религии помогут виги.

В целом о периоде перед сессией можно заключить, что в нем повторялась прошлогодняя ситуация: королева отказывалась уступать свой кабинет вигам, а виги продолжали атаковать кабинет с целью заставить её уступить, лишь ухудшая мнение короны о себе. Разница, как кажется, заключалась в позиции самого кабинета, поскольку Мальборо и Годольфин постепенно лишались симпатий королевы и отдавались в руки вигов. Вернувшись в Лондон прямо перед началом сессии, Мальборо заслушал план, предлагаемый Харли. Он заключался в том, чтобы допустить в кабинет поровну не связанных с Хунтой вигов и тори. Насколько рабочим был этот план, судить сложно — умеренных тори, поддержавших бы Харли, в парламенте было недостаточно, а партия вигов в этот момент была относительно единой. Однако планам Харли не суждено было сбыться: его секретарь был обвинен в измене и вскоре казнен; несмотря на непричастность к этому Харли, его репутация оказалась серьезно подмочена, и после провала попытки убедить в своей правоте Мальборо и Годольфина он обещал подать в отставку до конца сессии. Вскоре до Годольфина дошли слухи о том, что Харли вовсе не собирался подавать в отставку, а готовил политический переворот против лорда-казначея с целью занять его место. Лишь узнав об этом, Годольфин и Мальборо потребовали отставки Харли — а услышав отказ королевы, удалились от двора. Все эти события отразились в том, как началась новая сессия: на речь королевы Уортон ответил собранием комиссии по расследованию долгов Адмиралтейства, главой которого был муж королевы. Основные проблемы были найдены в ведомстве Джорджа Черчилля, брата герцога, тори и сторонника Роберта Харли. Хотя военные расходы вновь были выделены, стало очевидно, что без Мальборо и Годольфина, в условиях совместной оппозиции кабинету вигов и тори Рочестера и Ноттингема (удаленных недавно из Тайного совета), кабинет не может сделать ни единого шага; кроме того, некому было воевать на континенте и своим авторитетом удерживать альянс противников Франции от распада. Королева отправила Харли в отставку, после чего Годольфин и Мальборо вернулись. Вслед за Харли в отставку подали все умеренные тори кабинета — Генри Сент-Джон, Саймон Харкорт, Томас Манселл. Их места королева отдала вигам: Роберту Уолполу и Генри Бойлю. Однако Хунте этого казалось недостаточно, и они требовали также отставки лорда Пемброка, чтобы одна из его мест мог занять Сомерс, а второе — Уортон. Королева отказывалась, ссылаясь на то, что Пемброку не найти замены. Никакой альтернативы дуумвиры подыскать не могли, хотя давление вигов и отказ королевы уступать их требованиям вновь были центральными темами их переписки в апреле 1708. Годольфин писал Мальборо: «одним словом, мы должны надеяться, что ты сотворишь чудеса на континенте, а эти чудеса сотворят еще большие чудеса дома». Однако чудеса, если понимать под ними победу герцога Мальборо под Оденардом, не принесли ощутимых плодов в Англии, и королева все еще отказывала дуумвирам в допуске вигов, а виги, в свою очередь, угрожали им перейти в оппозицию. Годольфин пытался убедить в своей правоте принца Георга, Мальборо — Джорджа Черчилля, своего брата, бывшего правой рукой принца. Кажется, что именно тогда и подходит к завершению политическая переориентация Мальборо и Годольфина от королевы в сторону вигов. «Ты можешь от моего имени заверить 6 [Сандерленда], что я всегда буду действовать в интересах вигов». Между тем, они все так же продолжают считать себя действующими во благо королевы, хотя она сама этого не понимает, якобы продолжая слушать тех, кто не предлагает реальных альтернатив. К началу октября 1708 Годольфин и Мальборо признали, что они больше «не предлагают ничего, отдавая руководство в руки тех, кто сейчас находится в согласии с 42 [королевой] - это либо напугает их так, что они согласятся сделать так, как необходимо, либо не поможет уже ничего».

Однако вигам и дуумвирам в какой-то мере везло: осенью 1708 года умер принц Георг, и на посты в Адмиралтействе были назначены Пемброк, Уортон и Сомерс. Судя по всему, королева пошла на этот шаг из-за реального отсутствия альтернатив — Харли был смещен, все его союзники-тори тоже, и бывший костяк ее кабинета в лице Годольфина и Мальборо требовали от нее все того же, что и два года назад. Что даже более важно, в первом парламенте Великобритании преобладание вигов в палате общин достигало 75 и более человек, что делало любой предложенный Харли план нежизнеспособным.

На открытии этого парламента королева не присутствовала, что можно объяснить плохим состоянием здоровья принц Георга, скончавшегося через несколько дней, и в эту сессию парламента она фактически не проявляла политической активности. Как кажется, это могло быть связано не только со смертью ее мужа, но и с желанием выждать, поскольку в условиях усиления вигов ее возможности сводились к минимуму. Она назначила лордов-комиссионеров: выбор ее пал на архиепископа Кентерберийского и Уильяма Коупера, двух вигов. Они произнесли от ее лица речь, составленную Годольфином. В ней упоминались война и необходимость внутреннего единства перед лицом внешнего врага. В письме герцогу Годольфин не выражал беспокойства за собранный парламент: он был уверен, что военные средства будут выделены быстро и военной кампании ничего не угрожает К примеру, незадолго до этого предложение Роберта Фоли, родственника и сторонника Харли, изменить пропорции выплат солдатам с Провинциями, угрожавшее союзу, было с легкостью отклонено вигами.

Выступление Хэвершама против Годольфина и старых министров, в котором он обвинял их в плохом состоянии английских крепостей, может свидетельствовать о разладе среди вигов — Хэвершам не получил своего кресла. О этом же свидетельствует и то, что через день после речи Хэвершама палата общин объявила поздравление герцогу Мальборо и кабинету (включая Годольфина), что при других объяснениях кажется противоречивым.

Перерыв между парламентскими сессиями был достаточно оживленным, хотя корона не проявляла особенной активности. Мальборо и Годольфин не были приглашены на траурную церемонию по принцу Георгу. «Я не удивлен, поскольку прекрасно понимаю, что теплоты больше нет» — писал герцог лорду-казначею по этому поводу. Единственным опасением дуумвиров стало то, что Хунта может попытаться договориться с Харли, который, в отличие от Годольфина и Мальборо, пользовался расположением королевы. Аргументом Годольфина было то, что при таком поведении Хунты сама партия вигов расколется, поскольку среди нее было много тех, кто действительно поддерживал лорда-казначея и, особенно, герцога Мальборо. Самым важным событием весны-лета 1709 года стали мирные переговоры с Францией, которые застопорились вокруг вопроса о передаче Испании Карлу III Габсбургу: Людовик XIV отказывался оказывать военную поддержку союзникам с целью выдворить из Испании Филиппа Анжуйского, которого сами испанцы (кастильцы — каталонцы хранили верность Карлу) уже признали своим королем. В какой-то мере следствием срыва переговоров стала битва при Мальплаке, четвертая крупная битва герцога Мальборо, окончившаяся пирровой победой союзников. После этой битвы Харли начал распускать слухи, что Мальборо ни в коем случае не хочет мира, не хочет прекращения войны, в которой он является основной фигурой. Кампания Харли по возвращению политического влияния была масштабной и относительно успешной. В то же время и королева написала главнокомандующему лишь формальное письмо, как и после битвы при Ауденарде. Чуть позже она отказала ему и в пожизненном титуле генерал-капитана, на что герцог, как кажется, возлагал большие надежды.

15 ноября 1709 года вторая сессия второго парламента Великобритании открылась первой за целый год речью королевы. Она, как и всегда, упомянула о необходимости выделения средств для военной кампании; очевидно, что речь эта была написана кабинетом, поскольку в конце ее королева должна была упомянуть о том, что переговоры были затеяны христианнейшим королем лишь ради того, чтобы рассорить союзников. Опасным показателем падения популярности вигов среди народа стали проповеди преподобного Генри Сачеверелла. Многие из его речей, содержащих в себе обличения «лживой братии» в кабинете министров, антивоенные высказывания и пропаганду ненависти против диссентеров были чрезвычайно популярны среди населения, имевшего к ним доступ благодаря листовкам. Когда Сачеверелла арестовали под давлением Хунты вигов, в Лондоне начались погромы, и единственным наказанием проповедника стало лишь отлучение его от проповедей на три года. Успех проповедей Сачеверелла действительно был маркером усталости народа от войны и снижения популярности вигов среди почти всех слоев населения. В закрывающей сессию речи королева довольно едко пожелала, чтобы в будущем ее подданные научились заниматься своими делами и не пытались больше задаваться вопросами слишком высоких для них материй. Парламент был распущен, и все ожидали новых выборов.

Уставший и разочарованный, герцог стремился покинуть Англию как можно скорее, однако вышло иначе. Новый, 1710-й год открылся масштабным политическим кризисом. Королева отдала два поста в армии — причем один из них брату ненавистной герцогу Абигейл Мэшем, союзницы Харли — не посоветовавшись, как обычно она поступала, если дело касалось военных вопросов, с герцогом Мальборо. На его разгневанное требование отозвать назначения она ответила отказом. Пятнадцатого января главнокомандующий покинул Лондон, не сообщив королеве, и под угрозой отставки потребовал отставки Мэшем и отзыва назначений. Письмо об отставке он сначала отослал Сидни Годольфину и кабинету. Годольфин выражался против отставки, в то время как кабинет не пришел к единому решению. Лорды Хунты вигов, которые, по иронии, теперь стремились к умеренности и переговорам с королевой, ничего от короны добиться не сумели. Мальборо пришлось уступить, поскольку он хотел отправиться на континент, чтобы провести свою, как он полагал, последнюю кампанию — сделано это было через палату общин, вигов которой Мальборо принудил обратиться к королеве с просьбой отправить герцога на континент.

Весною 1710 года королева и Роберт Харли посчитали себя в силах действовать. Шрусбери, которого Харли переманил на свою сторону обещаниями места в кабинете, говорил Хунте вигов, что королева даже не задумается о возвращении тори, если кабинет оставит в покое Харли и миссис Мэшем. Эти слухи явно были направлены на то, чтобы заставить Хунту подумать об отказе от Мальборо, уже выступавшего против указанных выше лиц открыто. В этих условиях Годольфин вновь пытался сделать все, чтобы удержать вигов от раскола; Мальборо также убеждал вигов в своей лояльности: если ранее, говорил он, его уверения могли быть расценены как стремление заручиться поддержкой вигов, то теперь никто не может сомневаться в его чистосердечности. Возможно, это было правдой — в своих письмах лорду-казначею после нанесенного ему королевой оскорбления генерал-капитан не говорил больше об интересах королевы.

В июне корона предложила место Сандерленда лорду Паулетту, который, однако же, сначала отправился к Годольфину узнать, не доставит ли это дуумвирам неприятности, на что Годольфин ответил честно, и Паулетт от места отказался. Тем не менее, Сандерленд вскоре был отстранен и заменен одним из сторонников Харли. Своё решение королева объясняла провокационным поведением Сандерленда. Харли продолжал убеждать лордов вигов в своей умеренности, саботируя между тем репутацию дуумвиров в Провинциях своими заверениями в письмах голландцам о том, что Годольфин вовсе не против смены провоенного парламента вигов. В конце июля в письме лорда-казначея герцогу прозвучала крайне важная фраза: «…но 42 [королева] остается глуха к любой аргументации такого рода, и намерена смотреть на эту ситуацию лишь как на личное состязание во власти». Уже через неделю Годольфин лишился своего поста, и первым лордом казначейства был назначен Паулетт. Кроме того, королева вновь ввела в кабинет Харли и двух его сторонников-тори. Возможно представить себе, какой удар это нанесло бывшему лорду-казначею, однако его ответное письмо королеве было написано в теплой и доброжелательной манере. После падения Годольфина оставшиеся члены старого кабинета думали лишь о том, стоит ли им оставлять кабинет. Их решением стало дождаться, как им казалось, неизбежной отставки самой королевой: а до тех пор они пытались выжать из министерств, где это возможно, голоса для предстоящих выборов. Тем не менее, в новом парламенте число вигов было вдвое меньшим, чем число тори; весь старый кабинет, за исключением Мальборо, был уволен в отставку в отставку взамен тори, ориентировавшихся на Харли.

Отставка Годольфина и Хунты в купе со сменой политических сил в парламенте стали завершением длинного периода 1705−1710 годов. С самого начала этого периода корона начала применять принцип независимости кабинета от партий. Этот принцип сформировался после периода допуска в кабинет радикальных тори Рочестера и Ноттингема: королева быстро поняла, что члены партий в первую очередь лояльны партии, а не ей, хотя абсолютная власть над кабинетом была исключительно королевской прерогативой, к чему королева Анна была крайне чувствительна. Кабинет 1705−1707 годов был умеренным беспартийным кабинетом, который действительно работал в интересах короны и который, что крайне важно, был подконтролен ей. Она могла без последствий убрать любого министра (кроме костяка Годольфина-Мальборо), не вызвав этим политического кризиса. Однако любой кабинет в условиях партийной системы зависел от ситуации в палатах общин и лордов, и дуумвиры поняли это еще в первые годы правления королевы Анны. В условиях усиления вигов они пытались пойти на компромисс, убедив королеву принять Сандерленда. Было ли ее долгое сопротивление причиной ее личной неприязни к вигам, как утверждает герцогиня Мальборо, которой вторят многие историки? Возможно, но это не объяснило бы факт присутствия в кабинете 1705−1707 умеренных вигов. Более правдоподобным кажется предлагаемое в данном исследовании объяснение: допустив Сандерленда, королева лишилась бы кабинета, подконтрольного лично ей и действующего в ее интересах. Даже несмотря на то, что Сандерленд был бы всего лишь единственным из всей Хунты, она уже не смогла бы убрать его, как любого другого, не спровоцировав этим шагом гнев всех вигов палаты общин. Королева желала не только свободы назначать в кабинет, но и убирать из него. Вспомним слова Годольфина, приведенные ранее: убрав Сандерленда, королева и дуумвиры «увидели бы, что виги встали на его сторону, потому что партийность проявляет себя тогда, когда партия обеспокоена».

Условия, в которых пришлось действовать Мальборо и Годольфину, были, безусловно, тяжелыми. Им приходилось лавировать, заручаясь поддержкой Хунты вигов и не предоставляя им взамен каких-либо серьезных гарантий. Думается, что живучесть дуумвиров основывалась не только на их безусловных личных талантах, но и на двух факторах: во-первых, цели вигов совпадали с целями короны и ее кабинета: победой в войне и заключением полной унии, поэтому серьезные атаки на кабинет наносили бы урон и самой Хунте. Во-вторых, многие виги (и тори) превозносили Мальборо, и смещение его могло бы расколоть партию. В то же время королеве не могла не быть близка позиция Роберта Харли, стоявшего за сохранение состава кабинета. Однако мнение Мальборо и Годольфина о том, что у Харли нет никакого жизнеспособного плана, подтвердилось событиями 1709 года, когда Харли не сумел найти поддержки в парламенте после ухода дуумвиров.

Период 1705—1709 был периодом постепенного захвата власти вигами. Дуумвиры, которым нужно было реализовывать королевскую политику на практике (в отличие от Харли), должны были иметь опору в парламенте. Именно поэтому они убеждали королеву уступить, говоря, что, в отличие от радикальных тори, виги действительно преследуют ее интересы. Они думали, что отказ королевы был продиктован ее нелюбовью к вигам и нашептываниями Харли, что также находит свою поддержку у историков. Однако можно вспомнить письмо королевы от 1706 года, в котором она уже высказывает эту точку зрения еще до серьезного сближения с Харли, которое те же историки датируют более поздним временем. Более того, в утверждениях этих историков видится нарушение причинно-следственной связи: не королева стала мыслить подобным образом из-за влияния Харли, а Харли был допущен в кабинет и после приближен из-за того, что он мыслил, как королева. Неудивительно потому, что королева все более и более отстранялась от дуумвиров, а те, в свою очередь, все более примыкали к вигам. В переписке Мальборо и Годольфина неоднократно встречаются высказывания о том, что они действуют в ее интересах и ради нее, в чем, как кажется, сложно сомневаться. И генерал-капитан, и лорд-казначей все больше впадали в меланхолию, видя отстранение от них королевы.

Окончательный допуск Хунты вигов в кабинет после смерти принца Георга можно связать с тем, что у королевы и Харли, ставшим ее тайным советником, действительно не осталось никаких альтернатив после разгромной победы вигов на выборах в парламент. Они признали своё поражение почти на два года, пока ситуация в палате общин не изменилась — и тогда был нанесен решающий удар. Некоторые историки утверждают, что отставка Годольфина, герцогини и Хунты была местью королевы. Вероятно, так оно и было в последнем случае, но в случае с ее старым костяком кабинета не все так просто: письмо королевы Годольфину было хотя и твердым, но скорее грустным: она предложила ему переломить свой посох, а не отдавать ей в руки. Возможно, сделано это было, чтобы отдать ему честь за долгую службу: вспомним также, что Паулетту, преемнику Годольфина, королева дала звание не лорда-казначея, а более низкое звание первого лорда казначейства. Однако это могло быть связано и с её желанием не иметь больше такой влиятельной фигуры, как Годольфин, сделав управление казначейством коллегиальным — сказать сложно. Герцогиня же сама разорвала отношения с королевой, незадолго до этого в письме обвинив её в гомосексуальности.

Наконец, осталось разобрать причины того, почему в отставку не был убран Мальборо. Генри Снайдер, редактор публикации переписки Годольфина и Мальборо, использовавшейся в данном исследовании, утверждает, что королева позволила ему сохранить свой пост лишь после того, как герцогиня отказалась от своих придворных званий и королевская месть свершилась (сама королева не отстраняла ее, поскольку когда-то в пообещала ей, что никогда не уберет ее от себя). Безусловно, мотивы мести и личного удовлетворения королевы способны объяснить ее действия. Тем не менее, кажется также возможным сохранение Мальборо по более прагматическим причинам. Во-первых, война ещё не была окончательно выиграна, и мирные переговоры упирались в мёртвую точку. Во-вторых, королеве нужно также было иметь рычаги воздействия на вигов палаты общин (их была треть, в то время как тори все еще не были едины, разделившись на сторонников Рочестера и сторонников Харли) и, что более важно, палаты лордов, где их было большинство. Мальборо без союзников был подавлен и безопасен, однако он продолжал сохранять огромный авторитет, и убирать его без весомой причины было опасно.