История системных социально-экономических преобразований 1985-1991 гг.: индустриальный ракурс: на материалах Ярославской области

Актуальность исследования. 1985;1991 годы — особый период всей новейшей отечественной истории. В этот относительно небольшой временной промежуток произошли события, которые, по сути, ознаменовали окончание одного большого макроцикла в жизни нашей страны, уходящего корнями еще в конец 20-х годов XX же века, и развертывание совершенно иного, пожалуй, не менее драматичного макроцикла, который продолжается в наши дни и, очевидно, весьма далек от завершения. Как часто случается в истории, процессы, запущенные в ту эпоху, вышли далеко за пределы первоначальных замыслов своих инициаторов. А поскольку эти процессы напрямую определяют и настоящее России, становится ясно, что, не разобравшись в их сущности, вряд ли удастся осмысленно выстроить нашу жизнь на долгосрочную перспективу.

Последний тезис надо подчеркнуть прежде всего. Сегодня мало кто (из рядовых граждан и не только) понимает, для чего и в чьих интересах продолжаются нескончаемые реформы, с какими целями принимаются решения по фундаментальным вопросам. И на фоне множества текущих проблем современности не так часто вспоминается то, с чего же все начиналось. Между тем незатухающий системный кризис российского общества заставляет еще раз взглянуть, но уже более холодным и реалистичным взглядом, на исторический феномен под названием «перестройка». Только так можно будет обстоятельно разобраться в том, почему в 1985;1991 гг. Россия не только не вышла на качественно более высокий уровень своего развития, но и встала на путь, где она растеряла даже реально имевшиеся достижения советского строя, его системы хозяйства и социальной организации.

В этом плане особо важно исследование эволюции материального производства страны как физической основы любого жизнеустройства. Ядром материального производства современной цивилизации выступает промышленная система, а значит, изучение ее функционирования и развития в переломный период новейшей истории, частью которого оказалась и отечественная «перестройка», важно вдвойне. При этом нам представляется, что изначальные резервы научного поиска в рамках означенной темы сегодня содержат региональные ее ракурсы. Общее, как известно, лучше познается в конкретном преломлении, а целое обретает в наших глазах качественно новые свойства под микроскопом — в лице своих репрезентативных частей. В данном случае не подлежит сомнению тот факт, что РСФСР являлась системообразующей республикой СССР, а крупнейшим ее промышленным районом был (и. есть) Центральный экономический район в составе 12 примечательных областей. И здесь, по мнению ряда исследователей, наиболее показательно и в то же время ярко типично выделялась Ярославская область. По своему индустриальному потенциалу она уступала только Московской области (не считая самой столицы), а ярославская обрабатывающая промышленность в целом копировала (и копирует) аналогичную индустрию не только Центрального района, но и всей Российской Федерации, пусть и с неполным набором отраслей (скажем, в машиностроении).

Дополнительную важность указанный областной ракурс обретает в свете наблюдающегося сегодня повышенного внимания власти и общества к проблемам отдельных регионов, что делает очень актуальным изучение богатого советского опыта в этой сфере, тем более в эпоху «перестройки», когда региональным вопросам также придавалось большое значение.

Для нашей темы существенно и то обстоятельство, что ее разработка до сих пор велась в основном экономистами, а историки часто ограничивались лишь описанием хозяйственного фона «перестройки», причем, как правило, со слов тех же экономистов. Однако многие работы последних в силу ряда причин не могут быть в полной мере отнесены к историческим исследованиям. Их построения нередко игнорируют сам принцип историзма, а потому советское хозяйство предстает в экономических трудах как механический объект, который вполне поддавался произвольной перестройке на основе логических представлений о «правильной» экономике. Не учитывается наличное историческое состояние хозяйственной системы СССР, объективные ограничения и реальные резервы ее прогрессивного развития на середину 1980;х годов. Во многом такое положение обусловлено игнорированием авторами-экономистами сложного комплекса взаимосвязей экономики с другими факторами жизни общества: системой власти и управления, политикой, социальным и национальным устройством, а также, last but not least, мировоззрением и культурой народа. Последние, складываясь под влиянием природы и географии, ключевых выборов на перекрестках истории, по сути, задают все жизнеустройство социума (включая хозяйственный уклад), хотя конкретные его формы могут изменяться и обогащаться в ходе развития. Не учитывая этого фактора, многие экономисты уверены в существовании универсальной модели наиболее эффективной экономики, представленной, по их мнению, западным капитализмом. В результате действительность поздней советской экономики, анализируемая через призму классической либо неолиберальной рыночной теории, немало искажается.

Рассмотрим теперь содержательные установки сложившихся на сегодняшний день направлений историографии социально-экономической «перестройки».

Историография проблемы. Несмотря на то, что феномен «перестройки» имел место исторически недавно, к настоящему времени в России и за рубежом вышло уже достаточно большое количество исследовательской литературы, посвященной событиям 1985;1991 гг. При этом данный период, как и другие вехи отечественной истории, в 1990;е — 2000;е годы анализировался русскими учеными с различных методологических позиций, что сами по себе постоянно привлекают к себе внимание. Скажем, исследователи С. Переслегин, А. Столяров, Н. Ютанов обозначили три подхода к истории по критерию представления о степени ее свободы: детерминистский (включая классические марксистские схемы), спонтанно-хаотический и конструкционный1. Однако наиболее популярна классификация.

Ю.И.Игрицкого, представленная четырьмя «познавательными системами»: марксистской, цивилизационной, мир-системным подходом И. Валлерстайна и теорией модернизации2.

В нашем понимании методологии указанные подходы, являя собой отличные углы взгляда на историю, представляют собой скорее формы, которые в конкретных исследованиях наполняются самым разным содержанием. Поэтому не только вполне оправданным, но и специфически более удобным является группирование работ именно по содержательному принципу. Применительно к работам о «перестройке» представляется, что весь их пестрый спектр целесообразно разделить на два больших блока, отличающихся своей идейно-концептуальной сущностью. В таком случае первый из них составят труды принципиально либерального направления, а второй — исследования консервативного толка разных оттенков. Оговоримся, что под либерализмом и консерватизмом здесь подразумеваются системы узловых идейных позиций авторов применительно к изучаемой эпохе в том виде, как они оформились в постсоветской России. Анализ данных историографических блоков мы приведем ниже, но сначала отметим некоторые справочные моменты. Во-первых, большинство работ, о которых пойдет речь, носят обобщающий характер, а значит, социально-экономический аспект «перестройки» в них рассматривается в комплексе с другими явлениями общественной жизни тех лет. Во-вторых, сама «перестроечная» эпоха нередко анализируется в рамках хронологически более широкого исторического контекста, хотя практически все авторы признают качественную обособленность периода 1985;1991 гг. И, в-третьих, историографические труды по нашей проблеме принадлежат не только историкам, но также и экономистам, публицистам (по форме изложения), мемуаристам. Работы последних трех категорий авторов важны для нас в том плане, что собственно социально-экономические процессы 1985;1991 гг. в них пока исследуются более детально, чем в трудах профессиональных историков.

Либеральное направление историографии «перестройки» стало складываться еще до ее окончания, и в начале 90-х годов оно уже явно доминировало во всем российском обществоведении. Но само это направление изначально не было однородным. По совокупности принципиальных позиций в нем можно выделить два течения: условно, радикально-либеральное и умеренно-либеральное. К первому течению относятся многие экономисты, прежде всего из Института экономических проблем переходного периодаЕ.Т.Гайдар, А. В. Улюкаев, В.А.Мау3, а также их единомышленники4. Историков среди авторов этого типа заметно меньше. Наиболее ярким среди них, на наш взгляд, выглядит Р. Г. Пихоя, а среди ярославских историков можно отметить С.Г.Осьмачко5. Сюда же, безусловно, входят и мемуаристы, ранее составлявшие ближайшее окружение последнего советского лидера, а именно А. Н. Яковлев, В. А. Медведев, А. С. Черняев и Г. Х. Шахназаров, чьи труды, помимо фактической информации, содержат и фрагменты анализа отдельных событий и процессов (в том числе социально-хозяйственных)6.

Что же отличает работы радикально-либеральных историографов? В первую очередь, взгляд на советскую (и не только) историю через призму жестко определенной магистральной линии мирового прогресса, прочерченной Западом. Любые отклонения от этого направления признаются ненормальными. Поэтому все советское народное хозяйство закономерно трактуется исключительно как клубок всевозможных пороков и патологий, в роли которых выступают самые различные явления: от высокой монополизации до малой доли экспорта в национальном доходе. По мысли ряда авторов (Е.Гайдар, А. Яковлев, А. Каратуев и др.) в 80-е годы советская экономика приблизилась к фазе саморазрушения, а потому главной задачей экономической перестройки становился постепенный поворот страны на западный путь развития, перевод ее хозяйства из «закрепощенного» административно-командного состояния в «свободное» рыночное. Но преобразования периода 1985;1991 гг. по разным причинам (сопротивление бюрократов, боязнь непопулярных решений со стороны власти и т. д.) оказались «половинчатыми». Принятые в «перестройку» законы о госпредприятии, кооперативах, индивидуальной трудовой деятельности и другие серьезно ослабили централизованную плановую систему, но не создали взамен работающих рыночных механизмов (конкуренции, свободы хозяйствования, рынка капитала и т. д.). В итоге экономический кризис к началу 90-х годов принял форму нарастающего хаоса, и только «шоковая терапия» в исполнении уже постсоветских реформаторов положила начало «реальному капитализму» в России.

Несмотря на столь жесткую идеологическую заданность, труды радикально-либеральных авторов отнюдь не лишены интереса в плане детального анализа различных аспектов хозяйственной «перестройки». Правда, базой для такого анализа выступали почти исключительно открытые источники: официальные документы, мемуары, сборники официальной и данные альтернативной статистики, материалы прессы, западная советологическая литература, собственные наблюдения и впечатления (часто тенденциозные). Забегая вперед, отметим, что точно такая же ситуация фиксируется и в других историографических «лагерях»: сказывается недоступность множества особо интересных документов по «перестройке», хранящихся в центральных архивах. Особняком в этом плане стоит только большая монография Р. Г. Пихои «Советский Союз: история власти. 19 451 991», весьма насыщенная ранее (а во многом и сегодня) недоступными архивными материалами (автор в 1990;1996 гг. возглавлял архивную службу России). В остальных же трудах рассматриваемого историографического направления концептуально-теоретическая сторона явно преобладает над позитивистской компонентой исследований. Мы не будем вступать в немедленную полемику с их авторами, а предложим критику некоторых ключевых радикально-либеральных тезисов в последующих частях настоящей работы.

Умеренное течение либеральной историографии также представлено.

7 8 9 историками, экономистами и мемуаристами. С радикальными либералами их объединяет прежде всего признание сущностной однородности развития России и Запада при лидирующей роли последнего. Соответственно вся отечественная история, включая ее советский период, ими также рассматривается в спектре западной историко-философской мысли. А главный пункт, внешне отличающий позиции умеренно-либеральных авторов от взглядов их радикальных визави, заключается в неприятии «шоковых» преобразований в постсоветской России, что, однако, основывается на более глубоких расхождениях.

Среди умеренно-либеральной историографии выделяются исследования, относящиеся к руслу теорий модернизации и постиндустриализма. Отметим, например, работы В. А. Красилыцикова, А. С. Барсенкова и В. В. Согрина. В отличие от трудов радикальных либералов они характеризуются не столько критикой отклонения вектора развития России от эталонного пути Запада, сколько осмыслением главных вызовов, встававших перед нашей страной в разные времена, и определением адекватности исторических ответов на эти вызовы. К примеру, сталинская модернизация в таком ключе оценивается положительно, поскольку она решила ключевую проблему индустриализации России, хотя и не самым оптимальным образом. Технологической модернизации не соответствовала адекватная социокультурная модернизация, связанная с раскрепощением индивидуалистического начала в культуре. Не вечен оказался и ресурс мобилизационной модели прогресса. А со вступлением в 70−80-е годы ряда стран Запада в постиндустриальную эпоху необходимость перемен и обеспечения нового импульса в развитии России стала очевидна окончательно. Объективно именно эту задачу и должна была решить горбачевская перестройка. Но не решила. Вместо новой модернизации началась, наоборот, антимодернизациястраны, которая только ускорилась реформами «90-тых» с их «одновременным разрушением основ и капитализма, и либерализма, и демократии» (В.Красильщиков).

Крах «перестройки», согласно нашим теоретикам модернизации и близким им по взглядам экономистам (таким, как С.Ю.Глазьев), произошел вследствие влияния ряда негативных факторов, обусловленных действиями самих реформаторов. Среди данных факторов выделяют, во-первых, отсутствие четко сформулированной цели (например, такой, как переход в постиндустриальное общество, либо (более узко) создание новой, рыночной системы регулирования общественного производства для осуществления современного технико-экономического развития), стратегии и конкретной социальной базы перестройкиво-вторых, ослабление существующей системы партийно-государственной власти вместо ее укрепленияв-третьих, так и не состоявшуюся структурную перестройку экономики в сторону расширения доли современного технологического уклада (вместо которой, благодаря Закону о госпредприятии, случилось проедание инвестиционных ресурсов), невнимание к «человеческому капиталу» и информатизациив-четвертых, деструктивную внешнеэкономическую политику, положившую начало вымыванию национальных богатств из страныв-пятых, отсутствие конструктивной политики в национальном вопросе, что привело к распаду СССР, во всех отношениях отбросившему далеко назад все бывшие союзные республики.

Однако помимо исследователей модернизации к умеренно-либеральным историографам относятся и авторы более радикальных взглядов. Если первые признают, пусть и с оговорками, хотя бы отдельные полезные для прогресса черты, специфически присущие России (например, систему образования, сложные производственно-технологические комплексы, социалистическую идею) или перспективные для заимствования ею от незападных стран (скажем, элементы восточноазиатской модели модернизации), то вторые, как, например, экономист Н. Я. Петраков, жестко стоят на том, что «Россия должна выйти на основную дорогу мировой цивилизации, изживая шаг за шагом наследие коммунистического режима».

От радикально-либеральных историографов таких авторов глубинно отличает только иное понимание сущности того Запада, которому в идеале должна соответствовать наша страна. В плане экономической модели они отвергают уплощенные рыночные представления экономистов типа Е. Т. Гайдара, противопоставляя им более сложный и многомерный образ хозяйственной организации западных стран, где важнейшее место занимают государственное регулирование и нерыночный сектор. Но в годы «перестройки», как отмечает Петраков, нашей стране сместиться к такой организации не удалось, поскольку не были созданы рыночные структуры, не провели демонополизацию производства и вовремя не ликвидировали существовавшие отраслевые министерства. После же 1991 г. в действиях реформаторов возобладал голый денежный фетишизм, который и обусловил плачевные результаты постсоветских экономических преобразований.

Оценивая работы умеренно-либеральных исследователей в целом, надо отметить, что в них под различными углами освещены многие проблемы социально-экономической истории 1985;1991 гг. в тесной связи с предпосылками, последствиями, а также с иными аспектами феномена «перестройки». Поставлены и частично решены многие интересные вопросы. В то же время изучение отечественной истории и действительности преимущественно в координатах «импортированных» теорий, которые, на наш взгляд, далеко не в полной мере адекватны природе нашего общества, вообще представляется весьма сомнительным методологически.

На фундаментально иных позициях в исследовании «перестройки» стоят представители консервативной историографии. Но «инаковость» их взглядов, конечно, не ограничивается только периодом 1985;1991 гг., а охватывает всю новейшую историю России, автоматически перекидываясь и на предшествующие эпохи. По мнению консервативных историографов, развитие нашей страны с самого начала качественно отличалось от развития стран Запада, что обуславливалось комплексом природно-геополитических и культурно-исторических факторов. Особое значение тут придается расположению территории России вкруг арктического Полюса холода в зоне с континентальным климатом, а также отсутствию у страны выхода к незамерзающим морям, предопределившим ее крайне низкий по мировым меркам прибавочный продукт. Эти и другие важные факторы (скажем, уязвимость России для внешних вторжений, евразийский характер ее державности) в решающей степени повлияли на общество и экономику России, сформировав такие ее знаковые особенности, как уникально громадная роль государства, культура солидарности, многоукладность и семейный тип экономики, особая роль веры.

Как и либеральная литература,, консервативное летописание «перестройки» вновь предстает перед нами неоднородным, но расхождения между отдельными течениями здесь не столь остры. Речь идет скорее о разных оттенках и акцентах во мнениях. На наш взгляд, исследователей консервативного лагеря можно условно разделить на три основные категории: авторов неосоветской ориентации, почвенников и «чистых» социалистов. Суть различий между этими категориями будет рассмотрена ниже, а пока отметим, что их объединяет относительно нашей проблемы.

В отличие от либералов, усматривающих основную причину неудачи экономической перестройки 1985;1991 гг. в безрезультатности хаотических усилий реформаторов по созданию действенной рыночной системы взамен демонтировавшейся плановой, консервативные авторы отмечают заведомую их обреченность по причине несоответствия историческому «генотипу» общественного и хозяйственного организма России. Этот генотип сам по себе не лучше и не хуже матрицы западного капитализма. Просто он другой. А потому, хотя наша страна по определению не способна догнать более «прогрессивный» Запад на «его поле», она может достичь даже более значительных успехов на ином, собственном пути. Конкретно в 1980;е годы такой сценарий подразумевал, как минимум, сохранение существовавшей плановой системы хозяйства с последующим ее созидательным преобразованием. Подрыв же этой системы в любом варианте был сопряжен с потрясениями.

Таким образом, западный капитализм как целостную систему жизнеустройства, развивающуюся по своим законам и задающую определенную траекторию, консервативные историографы полагают неприменимым к России в качестве модели прогресса. Однако, что важно, заимствование отдельных элементов указанной системы через встраивание их в отечественную жизненную среду признается теми же авторами вполне возможным и даже необходимым. Оговаривается только, что в вопросе о «заимствованиях» ничуть не менее существенным для России (как евразийской страны), чем опыт Запада, является опыт Востока, хотя ни то ни другое не может быть главным (и тем более единственным) объектом внимания.

Обратимся к конкретным течениям консервативной историографии. Первое из них, неосоветское, не слишком многочисленно. Из крупных исследователей сюда можно включить философов (историософов) С. Г. Кара.

Мурзу и А.А.Зиновьева10, историков Ш. М. Мунчаева и В.М.Устинова11, а из.

10 мемуаристов — Е. К. Лигачева и Н. К. Байбакова. Для них характерно убеждение в благодатности всех ключевых черт (матриц) реально суъцествовавшего советского строя. Это подтверждается скрупулезными анализами (на базе открытых источников) и детальными доказательствами. Скажем, по определению С.Г.Кара-Мурзы советский строй в целом был «уникальной, чудесным образом достигнутой точкой во всем пространстве социально-экономических вариантов жизнеустройства», а «хозяйство в нем было, в меру своего развития, необычайно, необъяснимо эффективным». Солидарен с таким мнением и А. А. Зиновьев, отмечавший, что сложившееся в 1917;1985 гг. «обустройство» (социальный строй, система воспитания и образования, тип культуры и т. д. и т. п.) было наилучшим для условий России и для населяющих ее народов, вершиной ее исторического бытия вообще. А по Н. К. Байбакову (председателю Госплана СССР в 1965;1985 гг.) Советский Союз к 1990 г. по многим экономическим показателям вышел на первое место в мире.

Впрочем, из всего этого не выводится утверждение об абсолютной идеальности советского строя. Напротив, названные исследователи признают, что к 80-м годам советское общество в силу внутренних закономерностей своего развития подошло к кризисному разлому, в перспективе предполагавшему качественные преобразования во всех сферах жизни. Но назревавший кризис мог быть успешно преодолен только при сохранении фундаментальных элементов советского жизнеустройства (с их видоизменением), на деле показавших свое соответствие объективным ограничениям и социокультурной среде России. Случившаяся же в 19 851 991 гг. «перестройка» с такой задачей не справилась. В результате действий горбачевского руководства (особенно с 1988 г.) потенциальный кризис трансформировался в реальный — особенно острый в экономике. Но главное, был исподволь осуществлен сход с советской цивилизационной траектории (в 1991 г. это проявилось окончательно).

Почему же «перестройка» пошла по разрушительному для СССР сценарию? Кара-Мурза и Зиновьев решающее значение придают здесь внешнему фактору, а именно влиянию Запада (пассивному и активному), которое способствовало складыванию в недрах советского общества антисоветского (Кара-Мурза) или контрреволюционного (Зиновьев) проекта. Стержнем данного проекта стал евроцентризм (с ключевой идеей о «правильной» рыночной экономике в основе), а его носители входили даже в верхушку КПСС. В годы «перестройки» именно евроцентризм был ее скрытой идеологией, что в соединении с целенаправленным воздействием Запада породило сильнейший кооперативный эффект, как раз и разрушивший СССР, его государственную систему и в значительной мере само жизнеустройство, включая народное хозяйство.

Во многом сходных взглядов на сущность «перестройки» придерживаются представители почвеннического направления консервативной историографии, которое является, пожалуй, наиболее многочисленным и пестрым. Сюда входят и историки13, и экономисты14, и философы15, и публицисты (с высшим образованием и учеными степенями)16. Всех их объединяет подчеркнуто критическое отношение к реальности позднего советского строя, причем многие «обвинительные» пункты отдельных авторов практически совпадают с теми пороками, что приписывают советской системе либеральные историографы. Достаточно отметить тезисы об «избыточной» (т.е. лишней) рабочей силе в хозяйстве (Ф.Ф.Рыбаков), о «гигантском неэффективном использовании ресурсов», которого якобы «не знала ни одна экономика в мире» (П.М.Коловангин) и даже об «отчуждении» трудящихся от государственной собственности (П.М.Коловангин, И.Я.Фроянов).

Тем не менее главный водораздел с либеральной историографией ясно прослеживается и в этом течении: западная капиталистическая система признается глубоко чуждой русскому народу. Следует и четкий выводРоссии нужна своя национальная теория и модель хозяйствования. Но о том, что это должна быть за модель (в том числе в ретроспективе, как идеальная цель «перестройки»), каждый автор имеет свое представление. Скажем, И. Я. Фроянов рисует несколько идиллический образ народного социализма, который через непосредственное соединение населения с властью и собственностью должен был заместить существовавший в СССР «социально ориентированный государственный капитализм». Сходной модели, только именуемой народным капитализмом, не чужд и философ А. С. Панарин, указывающий даже на гипотетический источник средств для ее реализации — личные вклады на счетах Сбербанка СССР в сочетании с неликвидами предприятий (то и другое на конец 80-х годов составляло по 500 млрд руб.). А вот П. М. Коловангин, В. В. Кожинов, С. И. Валянский и другие авторы-почвенники связывают свои чаяния с восстановлением многоукладности народного хозяйства, самобытных основ русской экономики (общинных навыков самоуправления, предприимчивости, нестяжательства и т. д.) и, в особенности, с возрождением традиционно русских форм хозяйственной организации, таких, как артель, трудовые кооперативы и крестьянский двор на селе.

В то же время, несмотря на критику советской плановой системы, почвенники не отрицают ключевое значение мощной организующей роли государства в хозяйственном бытии России. Например, П. Коловангин считает даже, что общенародная (государственная) форма собственности в нашей стране должна преобладать, но только на базе оптимального согласования государственных коллективных и личных интересов граждан. Последние предполагают персонификацию экономической роли госпредприятий и трудящихся посредством частичного присвоения ими средств и результатов производства. Но уже в ходе экономической реформы 1987 г. случилось так, что лодка сделала слишком сильный крен в эту сторону, поскольку принятый тогда Закон о госпредприятии позволил администрации предприятий на законном основании абстрагироваться от государственных интересов.

В целом же, результаты хозяйственной «перестройки» и в этом лагере оцениваются, конечно, нелестно. Тот же Коловангин, проанализировав тенденции концептуальных сдвигов по проблеме хозяйственного реформирования в 1987;1991 гг., заключает, что в начале 90-х годов вместо серьезного изучения проблемы повышения качества экономического управления общественным производством руководством страны во главе с М. С. Горбачевым был взят курс на переход к рыночным отношениям через приватизацию госсобственности. А по И. Я. Фроянову последний генсек КПСС с самого начала вел страну в номенклатурно-криминальный капитализм, хотя докончить эту «работу» довелось уже режиму Б. Н. Ельцина.

Наконец, последнее направление консервативной историографии представлено приверженцами «чистого» социализма, т. е., применительно к России, социализма, свободного от деформаций эпохи сталинизма и последующего времени. В принципе, таких авторов можно причислить и к социал-демократам, но, тогда их следует признать не западными, а отечественными социал-демократами, поскольку говорить о социализме (как и о капитализме) в их понимании имеет смысл лишь применительно к культурным устоям России. Под таким углом перемены 80−90-х годов.

1 «7 анализируют, в частности, историк Р. А. Медведев, некоторые экономисты, в частности, Д. В. Валовой и Ю. В. Яременко, а также мемуаристы Н. И. Рыжков,.

В.И.Болдин, В. А. Печенев и другие .

Пожалуй, наиболее последовательным выразителем идей данного течения выступает Р.Медведев. В своей книге «Капитализм в России?» он прямо пишет, что государственный социализм завел нашу страну в тупик и перечисляет ряд изъянов социально-экономического устройства СССР, относя к ним, по сути, его коренные черты (исключение конкуренции в системе производства и распределения, автономизация крупных предприятий, дешевизна первичных продуктов и услуг и др.). Правда, изъяны эти признаются относительными, но выход из тупика, по его мнению, был невозможен без использования форм и методов рыночной экономики в дополнение к государственным структурам и методам регулирования.

В этом плане многие экономические нововведения «перестройки» Медведев считает шагами в правильном направлении (восстановление негосударственного сектора, частичная либерализация внешней торговли, создание коммерческих банков и бирж и т. д.), хотя отмечает отсутствие у команды Горбачева ясной концепции рыночных преобразований, повлекшее болезненные социальные последствия. Напротив, попытку 90-х годов установить в России буржуазное общество западного типа исследователь характеризует как утопическую, поскольку она игнорировала серьезные социально-исторические факторы, характерные для нашей страны (в книге рассматриваются десять из них).

Таковы основные течения консервативной историографии «перестройки». Бесспорно, у каждого из них есть свои любопытные «изюминки», хотя и спорных моментов достаточно. Но главная заслуга всех представителей этих течений, с нашей точки зрения, заключается, в том, что на современном этапе развития исторической мысли они в определенной степени «уравновесили» официальную ныне (де-факто) либеральную историографию, вновь напомнив обществу об уникальности России и ее цивилизации, наличии у нее собственных мощных источников саморазвития. В этом русле детальную разработку получили и проблемы хозяйственного развития нашей страны, причем, не только в пору «перестройки», но также на протяжении всего XX века. Судя по всему, исторические изыскания в духе отечественной консервативной методологии получат особенно плодотворное продолжение в ближайшее время, поскольку значение таких трудов для России явно выходит за чисто академические рамки.

Обзор литературы по нашей проблеме в ее общегосударственном измерении будет неполным без примечаний о зарубежной историографии, хотя на русском языке ныне издано весьма ограниченное число соответствующих трудов. Наиболее известны работы Н. Верта, Д. Хоскинга, Д. Боффа, М. Геллера и Д. Саттера, охватывающие всю советскую историю (исключение — книга Саттера)19. Однако пласт непереведенной советологической литературы, в том числе специально посвященной горбачевской эпохе, многократно больше. Как правило, хозяйственные реформы рассматриваются здесь в комплексе с другими преобразованиями «перестройки», хотя есть и чисто экономические труды21.

Если применить к зарубежным авторам нашу концептуальную классификацию, то большинство из них следует отнести к либеральным историографам (в том числе, практически всех, чьи труды переведены, кроме Д. Боффа). Их основной постулат: система либеральной рыночной экономики проявила свое превосходство над плановой системой коммунистического хозяйствования, и М. С. Горбачев, начав «перестройку», по сути, признал этот факт. Последовавший же затем острый кризис западные радикальные либералы типа Зб. Бжезинского трактуют как закономерный финал изначально больного коммунистического строя, а также как естественную участь проигравшей «холодную войну» страны. В свою очередь, умеренные либералы (Д.Саттер и др.) обращают внимание на неоптимальность действий советских и российских реформаторов, обусловленных во многом незнанием реального устройства Запада, на который они пытались равняться. Особенно подчеркивается игнорирование роли законов и даже нравственного контекста, обеспечивающих цивилизованность рынка западных стран.

Однако либеральную концепцию разделяют не все зарубежные авторы. Имеется немало исследователей (М.Эллман, В. Конторович, М. Раш и др.), считающих, что Советский Союз 80-х годов был вполне жизнеспособен, а его экономика не только не шла к коллапсу, но и вовсе не была в стадии кризиса (хотя другие авторы данной волны, скажем, Д. Боффа факт кризиса признают). Для этих интерпретаторов очевидны внеэкономические причины случившегося в «перестройку» резкого обострения состояния СССР и его последующего крушения. А одной из таких причин как раз и называются непродуманные хозяйственные изменения, предпринятые реформаторами вопреки самобытным условиям собственной страны. Заметим, что нам подобные выводы представляются наиболее рациональными, по сравнению с прочими оценками зарубежной историографии, которые часто подвержены априорным и нередко недоказуемым идеологическим догмам.

Таким образом, можно констатировать, что в зарубежной историографии также выделяются свои направления, отчасти напоминающие течения в отечественной литературе. Иностранными исследователями накоплен определенный опыт в изучении преобразований «перестройки», предложены свои любопытные выводы и оценки. И все-таки для нас их труды по понятным причинам всегда будут носить характер исследования «извне».

Все рассмотренные работы отечественных и зарубежных авторов посвящены анализу «перестройки» на уровне всей страны. Между тем колоссальные размеры России и разноликость ее территории определенно требуют от науки самого широкого регионального охвата. Только так можно добиться максимальной конкретности и детальности исследований, чтобы затем на новом уровне воссоздать историю изучаемого феномена в общероссийском масштабе. Однако сегодня немногие регионы могут похвастать большими научными школами и центрами, занятыми специальным изучением своей истории в контексте начавшейся в годы «перестройки» общественной трансформации. И Ярославская область в число таких регионов пока не входит.

Собственно ярославская историография, захватывающая рассматриваемый период, к настоящему времени представлена всего несколькими трудами, в основном доктора исторических наук В. Т. Анискова и его учеников: М. А. Рутковского, Е. Я. Слепцова, Б. Т. Ягловского и А. Р. Хаирова. В дополнение к ним можно указать на сборники, изданные к 60-летнему и 70-летнему юбилеям области Ярославским областным комитетом государственной статистики24. Но назвать эти сборники историческими трудами в строгом смысле нельзя, поскольку реально они представляют собой лишь статистический обзор региональной жизни на протяжении десятилетий. С чисто фактологической стороны интересны также материалы ярославских СМИ, затрагивающие исторические темы, в частности, биографии видных промышленных предприятий края, в том числе и в «перестроечное» время25. Кроме того, некоторые заводы сегодня сами выпускают автобиографии, правда, носящие рекламно-ознакомительный характер, в комплексе с информацией о современном своем положении26.

Из немногочисленных работ указанных выше авторов нам хотелось бы выделить книгу В. Т. Анискова и МА. Рутковского, представляющую собой первое систематизированное изложение новейшей истории Ярославской области, доведенное до конца XX века. Для нас прямой интерес представила, понятно, предпоследняя глава, где ее автор — М. А. Рутковский последовательно описывает ключевые процессы «перестроечного» времени в хозяйстве, социальной сфере и духовно-политической жизни, как они протекали на ярославской земле. И надо сказать, что постоянное обращение к конкретным примерам, суждениям и представлениям современников-ярославцев позволили автору создать очень живую, образную картину — настоящее отображение той переломной эпохи в региональной миниатюре. Повествуя о реализации экономических кампаний «перестройки», он отмечает, что курс на ускорение в Ярославской области, несмотря на успехи отдельных предприятий, в целом не принес ожидавшихся от него результатов, а начавшиеся с 1988 г. реформы (вступление в силу Закона о госпредприятии, а затем попытка перейти к «регулируемому рынку») привели к быстрому нарастанию кризисных явлений, которые в 1991 г. ознаменовались абсолютным спадом в региональной экономике.

Такое представление о развитии ситуации и нам представляется вполне адекватным, хотя некоторых важных моментов исследователь, очевидно, в силу учебно-популярного характера книги, касается в предельно общих чертах, не анализируя хозяйственную жизнь области сверхподробно. Видимо, по той же причине в труде почти не используются архивные источники (список документов и материалов в конце книги их не содержит вовсе). И, наконец, в концептуальном плане, некоторое нарекание вызывает умеренно-либеральный «дух» сочинения с явным оттенком отрицания. Так, критикуя «директивно-затратную» экономику с ее диктатом партийных органов, Рутковский в то же время скептически отзывается об идее регулируемого рынка, признавая затем и провал курса «90-х» на «чистый» рынок. Поэтому возникает неясность насчет той идеальной цели, которую автор хотел бы сделать ориентиром для реформ в хозяйстве области и страны. Но все эти относительные недостатки не столько умаляют ценность данного труда (а точнее, не умаляют нисколько), сколько свидетельствуют о необходимости более глубоких исследований различных аспектов региональной истории на ясной методологической основе.

Помимо нечастых монографий ярославская региональная историография в некоторой мере пополняется в виде смежных диссертационных исследований, хотя какие-либо работы, посвященные именно хозяйственным проблемам развития области в 1985;1991 гг., пока отсутствуют. Зато имеется ряд диссертаций по данной тематике применительно к другим регионам России. Среди них отметим работы Ю. П. Смирнова, В. Т. Степанова, Л. П. Протасовой, И. Г. Кильдюшкиной, Ю. М. Лысенко, Т. С. Каменской, С. Г. Лапина, Н. С. Николаенко, Т. В. Шалак, М. Г. Лапаевой, И. К. Джиоевой,.

И.Э.Хацкевич. Темы их диссертаций в разной степени сходны или пересекаются с тематикой автора настоящей работы и представляют собой безусловную научную ценность (в своем раскрытии, конечно). В то же время большинству этих трудов свойственны различные недостатки, хотя и в неодинаковой мере. К ним можно отнести, например, несколько механическую привязку региональной истории к общеисторическому фону всей страны и недостаточный анализ хозяйственных преобразований «перестройки», включая их взаимосвязь с другими ее аспектами как на общегосударственном, так и на местном уровнях. В работах же исследователей-экономистов (И.Хацкевич, М. Лапаева, И. Джиоева) главное внимание уделяется не «перестройке», а постсоветскому периоду с целью выработки конкретных рекомендаций современным власть предержащим.

Таким образом, существующую на сегодняшний день историографию, посвященную социально-экономическим проблемам периода 1985;1991 гг., можно оценить как находящуюся в стадии становления. Труды общероссийского (общесоюзного) масштаба, в позитивистском плане, как правило, недостаточно детальны, редко используют архивные материалы и только эпизодически затрагивают региональный аспект темы. В свою очередь работы по «хозяйственно-перестроечной» истории отдельных краев, областей, автономных республик и крупных географических районов также не свободны от недостатков и, кроме того, пока еще относительно немногочисленны. Скажем, обобщающие труды данного типа по Ярославской области отсутствуют вовсе. Поэтому необходимость дальнейшего исследования одного из важнейших аспектов феномена «перестройки» на всех уровнях и во всех его ракурсах сегодня не вызывает никаких сомнений.

Цель и задачи исследования

Целью работы является комплексное исследование системных социально-экономических преобразований 19 851 991 гг. в их индустриальном ракурсе на материалах Ярославской области. При этом ставятся следующие задачи:

— определить основные этапы хозяйственной «перестройки», показать общий вектор и специфику каждого из них через исследование замыслов, реализации и итогов избранных курсов с особым акцентом на глубокие системные преобразования;

— изучить влияние указанных преобразований и хозяйственной политики в целом на развитие промышленности и других отраслей хозяйственной системы через анализ динамики ее взаимосвязанных подсистем, таких, как базовые принципы, качества и механизмы функционирования (в том числе научно-технической, инвестиционной и внешнеэкономической сфер), институты власти и управления, а также духовно-идеологические основания;

— проследить влияние на экономический курс и хозяйственное развитие политических процессов, особенно в 1990;1991 гг.;

— проанализировать деятельность ярославских властно-управленческих структур по проведению в жизнь государственной политики' социально-экономического развития, а также общее их руководство хозяйством региона в рассматриваемый период;

— исследовать общие для всей страны тенденции и закономерности социально-экономических процессов в контексте Ярославскойобласти с выявлением их региональных особенностей;

— раскрыть заявленный индустриальный ракурс темы на примере развития промышленности Ярославской области, а также других отраслей областного хозяйства в той мере, в какой их развитие было непосредственно связано с влиянием промышленности, и в качестве общего социально-экономического фона;

— дать оценку оптимальности избранных путей промышленного и общего хозяйственного развития, выявить нереализованные возможности и (в некоторой степени) реконструировать исторические альтернативы.

Объектом исследования выступает социально-экономическая жизнь эпохи «перестройки» (1985;1991 гг.).

Предмет исследования составляют социально-экономические преобразования (и даже шире, социально-экономическая политика) за время «перестройки», рассматриваемые под углом индустриального развития Ярославской области (детально) и страны в целом (в качестве его определяющего фона).

Хронологические рамки исследования охватывают 1985;1991 гг., вошедшие в отечественную и всемирную историю под названием «перестройка». Общепризнанно, что этот период качественно отличается как от предшествующих этапов советской эпохи, так и от времени после крушения СССР. В полной мере это относится и к истории отдельных российских регионов, включая историю изучаемой области. Внутренняя же периодизация работы исходит из логики социально-экономического аспекта «перестройки» и также отражает отсутствие существенных различий в специфике процессов по стране и региону.

Территориальные рамки исследования включают Ярославскую область как высоко коррелирующую по структуре хозяйства и социально-экономическому развитию тех лет со всей Российской Федерацией (стержневой республикой СССР) и, в то же время, как один из самых развитых по своему индустриальному потенциалу регионов державы. Кроме того, изучение проблемы предусматривало тесную связь ее регионального и общегосударственного аспектов, а значит, и общее (фоновое) расширение территориальных границ исследования до масштабов всей страны (на основе открытой информации).

Источниковая база исследования представлена различными группами материалов. К ним прежде всего относятся архивные дела, а также широкий круг опубликованных источников — мемуары, официальные партийные и государственные документы, нормативные акты, справочные и статистические сборники, публицистика, материалы прессы той поры. Немало значимой информации позитивистского плана содержит также исследовательская литература, что придает ей качество хотя и вспомогательного, но важного источника. То же, правда, в меньшей степени, относится к материалам печати и Интернета постперестроечных лет.

Наиболее важными для всестороннего и объективного изучения темы являются, безусловно, архивные информационные массивы. В нашей работе использовано значительное количество материалов (164 дела) из двух главных региональных архивов: Центра документации новейшей истории (ЦДНИЯОсокращенно ЦЦНИ) и Государственного архива Ярославской области (ГАЯО). При этом все без исключения архивные сведения вводятся в оборот впервые.

Большинство материалов относится к двум главным фондам (всего их 13): в ЦДНИ — к фонду Ярославского обкома КПСС (272), в ГАЯО — к объединенному фонду Ярославского областного Совета народных депутатов и его исполкома (облисполкома) (Р-2380). И это не случайно, поскольку обком и облисполком («заслонявший» облСовет) фактически представляли собой центральный нерв всей властно-управленческой системы области, включая и управление ее материальным производством. Именно через них на места транслировалась государственная социально-экономическая политика, осуществлялся контроль, анализ и координация действий всех областных структур, производились последующие отчеты и ходатайства перед Центром. Потом в архивах все причастные к такой бурной деятельности бумаги сортировались с учетом породивших их структурных подразделений, тематики и функционального назначения. Скажем, в фонде обкома сгруппированы документы его бюро, секретариата, иных коллективных собраний (совещаний, пленумов, семинаров, собраний областного партактива и т. д.), хранившиеся в общем отделе, а также материалы других аппаратных отделов, в том числе занимавшихся хозяйственным строительством. Анализ этих единиц хранения позволяет реконструировать целостные циклы делопроизводства, включавшие, во-первых, подготовку решений на базе различных проектов, предложений и справочно-аналитических материаловво-вторых, сами решения, дающие представление об общей стратегии, направлениях, конкретных механизмах и методах руководства развитием народного хозяйствав-третьих, проведение принятых решений в жизнь, отраженное в оперативной документации (справках и т. д.) — и, наконец, в-четвертых, итоги реализации намеченного, содержащиеся в конечных отчетах и итоговых докладах.

То же самое по сути можно сказать и о делах второго главного для нашего исследования фонда (облСовета и облисполкома). По форме же в нем были проработаны такие разделы, как стенограммы и протоколы заседаний облисполкома, материалы к его решениям, переписка по различным хозяйственным вопросам, документы некоторых семинаров, постоянных комиссий облСовета и другие. В отдельные фонды ГАЯО выделены материалы подразделений облисполкома, из которых нами задействованы фонды плановой комиссии (Р-2216) и управления местной промышленности (Р-2260). Их дела позволили углубить рассмотрение ряда специфически важных планово-хозяйственных проблем.

Особым срезом в содержании материалов указанных фондов, который хотелось бы выделить, выступает информация о взаимодействии региональных органов власти с центральными институтами. Здесь можно встретить сведения не только по линии «Центр — Ярославская область», но и касательно оси «центр — периферия» в целом, тем более что отдельные документы целиком посвящены состоянию дел по всей республике (РСФСР) или даже стране. Такая особенность дает возможность (в комплексе с другими источниками и литературой) исследовать социально-экономическое развитие области в органичной связи с общегосударственной хозяйственной динамикой, выделить общее и особенное этих процессов.

Наряду с архивными фондами универсального характера в работе использовались и хранения конкретных промышленных предприятий. В ЦДНИ — из фондов первичных парторганизаций таких предприятий, как Ярославский моторный завод (322), Рыбинское производственное объединение моторостроения (4732), Рыбинский завод приборостроения (6806) и Картонажно-галантерейная фабрика (284). Дела же, посвященные непосредственно производственно-экономической деятельности, хранятся в.

ГАЯО, например, в привлеченных нами фондах производственных объединений «Автодизель» (Р-450), «Машприбор» (Р-954), «Ярославский электромашиностроительный завод» (Р-2296), кожевенно-обувного объединения «Североход» (Р-2243), Ярославского шинного завода (Р-2301) и упомянутого управления местной промышленности облисполкома (Р-2260). Их документы интересны прежде всего возможностью ознакомиться с той трудовой средой, от которой изначально зависела успешность индустриального, а значит, всего социально-экономического развития страны и области. В этой среде, обладающей собственной логикой и ритмом развития, преломлялись все импульсы хозяйственной политики сверху, выявлялась их адекватность поставленным задачам. Кроме того, нередко на уровне предприятий можно обнаружить детали, заставляющие по-иному взглянуть даже на глобальные процессы.

Таким образом, архивные источники обладают достаточной полнотой для составления целостной картины развития народного хозяйства области со всеми его успехами, проблемами и противоречиями на фоне аналогичной картины по стране в целом. Можно выявлять динамику всей экономики или отдельных ее отраслей, анализировать как последствия мероприятий «перестройки», так и роль внутренней логики хозяйственной эволюции. Но какими бы ценными в этом плане не представали архивные данные, все же исследование немало выиграет, если наряду с фондовыми материалами в нем будут активно использоваться многообразные опубликованные источники.

Из опубликованных источников, пожалуй, наиболее оригинальны мемуары видных деятелей позднего СССР, позволяющие ознакомиться не только с «живой» информацией о событиях (часто такой, что остается за скобками официальной документации, оседающей в архивах), но и с менталитетом партийно-государственной элиты как в целом, так и отдельных ее групп, чьи взаимодействия определяли, в том числе, и хозяйственную политику. Таковы труды М. С. Горбачева, Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева, а также других экс-руководителей и их советников, упоминавшиеся нами при характеристике историографии. Кроме того, в диссертации используются воспоминания двух высших (соответственно до 1986;го и 1979 гг.) ярославских руководителей — Ф. И. Лощенкова и В.Ф.Торопова29, значимые для уяснения некоторых специфических деталей областной власти.

Следующую группу опубликованных источников составила выборка официальных документов, в частности, стенографические отчеты и материалы съездов КПСС, XIX партконференции КПСС, Съездов народных депутатов СССР и РСФСР, сессий их Верховных Советов. Особую ценность представили нормативные акты, — прежде всего важные законы СССР и РСФСР, такие, как Законы «О государственном предприятии (объединении)» (1987 г.), «О кооперации в СССР» (1988 г.) и другие. Основное значение подобных материалов мы видели в возможности выявления на их базе стратегических векторов развития народного хозяйства, а также средств достижения поставленных целей. Кстати, поэтому многие документы центральных органов часто фигурируют (вплоть до полного воспроизведения) и в региональных архивах.

По ходу самой «перестройки» публиковались сборники выступлений и статей некоторых ее видных деятелей с комментариями по поводу проводимой политики. В диссертации использованы отдельные информационные элементы, позаимствованные из такого типа работ М. С. Горбачева, А. Д. Сахарова, Л. И. Абалкина и др.

Самостоятельную группу источников представляют справочные и статистические сборники: общегосударственные и региональные. Справочные издания незаменимы для устранения пробелов в информации «статического» характера (которая в других, перекрестных источниках может не упоминаться как само собой разумеющаяся) и точечной перепроверки таковой. Статистические сборники позволяют ознакомиться с различными аспектами социально-экономического развития на строгом языке цифр. Правда, отдельного сборника, посвященного итогам двенадцатой, «перестроечной» пятилетки (1986;1990 гг.) по Ярославской области выпущено не было, вероятно, по причине нестабильности, захватившей страну и регион с конца 80-х годов.

Наконец, еще одним источником темы выступила периодическая печать — тоже как центральная («Коммунист», «Новый мир», «Правда».), так и региональная («Северный рабочий», «Юность» и др.). Но специфика нашего исследования обусловила минимальное использование периодики — газетные и журнальные публикации, хотя и не чужды информации из разряда «как это было на самом деле», все-таки серьезно уступают в этом более объективным и менее пристрастным источникам. Пресса — скорее живой фон эпохи, весьма ценный для тех, кто изучает менталитет и общественные взгляды конкретного времени. А личностные факты, тонкие штрихи наблюдений и анализа более интересны в трудах высокопоставленных мемуаристов, поскольку журналисты работают в основном с общедоступной информацией.

В изучении всех источников автор старался придерживаться установок комплексного анализа информации, осмысления ее внутренней сущности и взгляда на тексты с высоты сегодняшнего дня. Всесторонний анализ материалов составлял главное условие многопланового раскрытия темы.

Методологической основой диссертации избран получающий все большее распространение в исследовательской практике последнего времени синтез модернизационного и цивилизацибнного подходов. Он заключается в изучении возможности и самой практики быстрой модернизации России в соответствии с накопленным потенциалом и задачами времени, но без слома своих фундаментальных культурных оснований. Такой синтез противостоит классической теории догоняющей модернизации, поскольку речь идет не столько о «догоне», сколько о движении по другой траектории развития в рамках многомерного культурно-исторического континуума. В результате появляется возможность возглавить цивилизационное соревнование, не копируя путь прежних лидеров.

Если же подняться с методологии истории (задающей систему координат изучения эволюции социума) на методологию метаистории, которая интерпретирует сам исторический процесс, то здесь мы будем придерживаться конструкционного подхода (по классификации Переслегина-Столярова-Ютанова). Данный подход признает вероятностность истории как совокупность всех возможных альтернатив, существующих параллельно текущей реальности и влияющих на нее. При наличии многих оптимальных комбинаций будущего в таком видении мира отсутствует магистральный, единственно прогрессивный путь развития с предельным, абсолютно хорошим состоянием истории в конце движения, куда, в конце концов, должен прийти каждый народ. Развитие в концепции вероятностной истории непрерывно, наперед не задано, и задачей конструкционного подхода является не только изучение оптимальности произошедшего в соответствии с поставленными задачами (или конструирование аналогичного будущего), но и выявление (создание) исторических состояний с максимально расширенным относительно неизбежного будущего пространством выбора.

Указанные подходы, конечно, не исключают и общих научных принципов, которые нашли отражение в нашей работе. Это принципы историзма, комплексности, системности, всесторонности, объективности (хотя и субъективно трактуемой). А среди методов конкретно-исторического исследования использованы как общенаучные (анализ и синтез, индукция и дедукция, абстрагирование и конкретизация.), так и специальные научные. К последним относятся, в частности, историко-системный, историко-сравнительный, проблемно-хронологический, критический (при анализе источников), элементарной математической статистики и, частично, альтернативно-исторический методы.

В плане методологии отметим также, что ключевое понятие нашей темы «преобразование (-я)» или его синоним «реформа (-ы)» в настоящей работе используется в значении коренного изменения (здесь социально-экономических механизмов, институтов, устоев), но без априорной оценки этого изменения как прогрессивного. Историческая реальность, как представляется, делает такую интерпретацию понятия вполне оправданной. В то же время избежать его (понятия) не удается: в источниках и историографии «перестройки» оно закрепилось достаточно прочно.

Теоретическая значимость и научная новизна исследования.

Приведем лишь основные, предельно обобщенные авторские выводы. Сразу оговоримся, что на абсолютную новизну они не претендуют, но это плод тщательного изучения информационного массива источников, осмысления уже существующих на сегодняшних день мнений и оценок. Полностью со «скелетом» результатов работы можно ознакомиться в ее заключении. Итак:

1. Начало «перестройки» было обусловлено объективными причинами, но на ее ход и исход сильнейшее влияние оказало сложнейшее взаимодействие субъективных факторов, среди которых ключевую роль играло противостояние консервативной (но не ретроградской) и радикальной группировок в высшей номенклатуре. Реальный итог «перестройки» изначально предопределен не был, и его торжество над другими историческими альтернативами в решающей мере стало возможным благодаря соединению действий М. С. Горбачева (потом Б.Н.Ельцина), радикальной (затем ультрарадикальной) номенклатуры, их союзников (в том числе и спонтанных, включая региональных руководителей), а также влияния Запада.1.

2. Первый период «перестройки» (1985;1987 гг.) ознаменовался в целом технократическим курсом в сочетании с умеренными хозяйственными новациями на микроуровне. В эти годы продолжалось поступательное развитие экономики страны и конкретно Ярославской области. Однако поставленные амбициозные задачи решались очень медленно в силу допущенных стратегических просчетов. Тогда же дали о себе знать и другие, по-настоящему тревожные тенденции, которые не были должным образом отрефлектированы, что создало опасную предпосылку к их радикальному усугублению на следующих этапах «перестройки».

3. Радикальная экономическая реформа 1988;1989 гг., сменившая прежний технократический курс, по сути, представляла собой деструктивное преобразование традиционной хозяйственной системы СССР, проявившееся в подрыве ключевых элементов данной системы в угоду импортированной из другой культуры экономической модели. Некоторые успехи, достигнутые тогда же в развитии социальной сферы, не могли компенсировать начавшиеся разрушительные процессы. Между тем конструктивные хозяйственные реформы были возможны, но лишь при условии их опоры на имевшийся цивилизационный фундамент и соответствия исторически сложившемуся в России-СССР генотипу экономики.

4. На третьем этапе «перестройки» (1990;1991 гг.) определяющее влияние на экономику стала оказывать открытая политическая борьба в элитной среде, захватившая все общество и породившая полицентризм высшей власти. Единая, в том числе хозяйственная система управления страны оказалась расколота, и центр тяжести руководства экономикой сместился на места. Регионы впервые со времен совнархозов получили возможность обрести свое собственное лицо в хозяйственно-политической сфере. Но стихийная региональная самоорганизация в экономике при видимом решении множества вновь возникавших местных проблем оборачивалась стратегическими утратами в масштабах всей страны. А мотивы политической борьбы, в которой приняли участие региональные власти (пассивно или активно), силой своей логики оказались весомей чисто экономических соображений, в том числе и для высших руководителей Ярославской области.

5. Процессы, тенденции и закономерности хозяйственной «перестройки», имевшие место в Ярославской области, принципиально соответствовали таковым по стране в целом, особенно по РСФСР. Но при этом в рамках общих трендов давала о себе знать и специфика социально-экономической (прежде всего индустриальной) динамики области, которая была обусловлена региональными особенностями экономики, деятельностью областных руководителей всех уровней и ситуативными факторами.

Если же судить о настоящей работе в общем оценочном ключе, то высоковероятной научной новизной следует признать сам характер избранной темы, придающей диссертации статус одного из первых, а касательно.

Ярославской области и самого первого комплексного исследования регионального аспекта (как своеобразной лупы) социально-экономической «перестройки», заземленной на индустриальный ракурс. Повторим, что практически все использованные в работе архивные документы вводятся в научный оборот впервые. И во многом именно на их базе удалось получить некоторые находки, предложить новые (в понимании автора) суждения и оценки относительно хозяйственной «перестройки». Так, в диссертации весьма подробно проработаны научно-технологический и инвестиционный аспекты индустриального развития, особенно первого из рассматриваемых периодов (1985;1987 гг.), а также предложен свежий взгляд на этот этап в целом, поскольку он, по нашему мнению, до сих пор трактуется слишком узко, и потому недооценивается в своем самостоятельном значении. Здесь же уместно отметить реконструкцию (в общем плане) практически всех представленных нами альтернатив хозяйственно-исторического развития и решения отдельных, стоявших в то время проблем.

Конечно, по ряду моментов диссертация содержит и относительную новизну. Некоторые из них в литературе о «перестройке» представлены лишь в общем плане, либо детальная информация страдает фрагментарностью. Поэтому разные части такой «мозаики» мы попытались собрать в единые картины с постоянной их «смазкой» и обрамлением в виде архивной информации. Так было, например, в случаях с изучением трансформации органов власти и управления в 1987;1991 гг., с анализом особенностей научно-технического прогресса, финансовых преобразований, «социальной переориентации» экономики и других проблем хозяйственной «перестройки». Сюда же следует отнести рассмотрение взаимовлияния различных аспектов хозяйственного развития (динамики маттехснабжения, рабочей силы, внешнеэкономической деятельности и др.). Относительно новым применительно к «перестроечному» семилетию является также выделение нами в самостоятельные объекты исследования таких элементов народного хозяйства, как соответствующие властно-управленческие институты и (в некоторой степени) духовно-идеологическая компонента экономических отношений наряду с традиционно изучаемыми механизмами функционирования хозяйства в разных сопряженных сферах. Наконец, не стоит забывать и о том, что любой самостоятельный анализ даже известной информационной канвы всегда обладает свойствами индивидуальности и неповторимости по синтезу мыслей, оценок, углов зрения.

Надо сказать, что грань между абсолютной и относительной новизной в ряде случаев расплывчата. Множество элементов нового знания кроется в порах и на стыках формально уже известной информации, раскрываясь в ходе ее анализа и обогащения. Вот почему потенциальные резервы дальнейшего изучения нашей темы вглубь и вширь огромны как на центральном (на базе центральных российских архивов), так и на региональном уровнях, в том числе и по Ярославской области, поскольку даже здесь одно исследование просто физически не может исчерпать тему во всем богатстве фактического материала и концептуальной многогранности. Особенно много интересного, как представляется, можно открыть на стыках разных аспектов «перестройки», скажем, политики, экономики и психологических факторов принятия ответственных решений представителями центральной и региональной элиты. А пока, в настоящей работе, данная проблема представлена только отдельными фрагментами.

Практическая значимость исследования определяется, на наш взгляд, несколькими моментами.

Во-первых, знакомство с работами такого рода (и их выполнение) способствует накоплению опыта, расширению кругозора, а также, в какой-то мере, совершенствованию интуиции и тренировке интеллектуально-аналитических навыков. Все это необходимые качества человека (будь то государственный деятель или рядовой гражданин), воспринимающего реальность как поле возможностей будущего, которое поддается активному преобразованию в нужном направлении.

Во-вторых, ныне, на фоне кризисного (а по ряду параметров катастрофического) состояния российского социума, вновь, как и во время «перестройки», обострилась проблема выбора путей дальнейшего развития, а нереализованные в те годы исторические альтернативы вновь становятся актуальными. Существенной особенностью современной ситуации является также нарастающее осознание ценности главных устоев советского жизнеустройства — как сохранившихся, так и утраченных. Поэтому изучение данного жизнеустройства, его исторической динамики, особенно в переломные времена, такие, как «перестройка», очень важно.

В-третьих, в заключении нами предпринята попытка обобщить некоторые поучительные стороны «перестройки», отраженные в исследовании, вывести на их основе внятные уроки истории и дать рекомендации на сегодняшний день. Отдельно выделен региональный аспект, учет которого абсолютно необходим в политике и науке.

В-четвертых, содержание диссертации может быть использовано при подготовке к общим и специальным курсам по истории России и Ярославского края в учреждениях высшего и среднего профессионального образования, при написании соответствующих учебных пособий, а также в ходе дальнейших исследований по настоящей и близким к ней темам.

Апробация работы. Она обсуждалась на заседаниях кафедры истории России факультета социально-политических наук Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова и на последнем рекомендована к защите. Ряд проблем, затронутый в диссертации, отражен в публикациях и докладах на научных конференциях, проведенных на базе Государственного университета управления (г. Москва) (20-ая Всероссийская научная конференция молодых ученых и студентов «Реформы в России и проблемы управления», 16−17 марта 2005 г.) и Ярославского государственного педагогического университета им. К. Д. Ушинского («Чтения Ушинского», 2005 г.). Всего по теме диссертации автором опубликовано 8 научных статей.

Структура диссертации. Состоит из введения, трех глав, заключения, приложений, списка источников и литературы.

Заключение

.

Напомним, что идеальный вариант в нашем представлении включал бы здесь два этапа. На первом из них (приблизительно в 5 лет) осуществлялось перевоссоздание всей колоссальной индустрии СССР на новой технологической базе, для чего основной массив ресурсов (людских, материальных, технических и др.) концентрировался в новейших производствах базисного машиностроения, в то время как не связанная с ним промышленность группы «А» должна была либо временно «заморозить» свой рост, либо даже снизить его (особенно в случае с устаревшим третьим технологическим укладом). С этой целью цены на новейшее промышленное оборудование следовало временно увеличить (что, в общем-то, и делалось в текущей реальности), а прибыль указанных предприятий группы «А» надлежало изымать в бюджет и министерские фонды (с последующим увеличением стратегических централизованных капиталовложений) за исключением той ее части, что направлялась на модернизацию производства, совершенствование технологических процессов, переобучение кадров, освоение выпуска более качественной продукции, ТНП и оказание платных услуг. Прибыль же получаемая трудовыми коллективами от мероприятий по этим направлениям могла частично оставаться в их распоряжении и использоваться для увеличения ФМП и ФСР. На данном этапе самостоятельность и инициатива предприятий должны были практически целиком ограничиваться внутренним хозрасчетом (с учетом указанных условий) и договорными отношениями в рамках государственных планов и заказов кроме случаев обмена сверхнормативной продукцией.

По завершении технологической реконструкции промышленности плавно наступал второй стратегический этап, когда пространство для маневра отдельных предприятий расширялось далеко за их собственные пределы и приобретало качественно новые особенности. Здесь как раз начинались экономические реформы по глубокой модернизации традиционной хозяйственной системы СССР, в ходе которых речь пошла бы не только о перестройке, но и о надстройке, достройке, усложнении существующего организма и его базовых элементов (материальных и духовных). При этом либерализация, повторим еще раз, должна была носить управляемый, строго постепенный характер, дабы исключить любые разрушительные для экономики явления. Скажем, внедрение оптовой торговли целесообразно было проводить поверх уже сложившейся структуры хозяйственных связей, устраивая ее по типу аукциона под контролем государства. По ходу дела здесь пришлось бы решить проблемы формирования общедоступной торгово-информационной базы, а также и разумного уравнения (через налоги) стартовых возможностей предприятий, например, в плане их рентных доходов или прибыли от введенных за счет централизованных капиталовложений производственных фондов.

Новая материальная база в такой редакции хозяйственных реформ обеспечивала им отличные шансы на успех и одновременно выступала в роли надежной подушки безопасности. Инвестиционный процесс на втором этапе развития при сохранении крупных государственных программ эволюционировал, тем не менее, в сторону децентрализации, что позволяло за счет большей гибкости и диверсификации естественным путем определить на будущее новые перспективные направления технологической модернизации и научно-технического прогресса в целом. Таким образом, решение одной стратегической задачи в идеале должно было создавать максимально благоприятные условия для решения другой и наоборот.

Заметим, весь этот вариант не был так уж маловероятен, как может показаться в свете свершившихся событий. Он вполне вписывался в классические фазы русской истории (мобилизации сил и рывка, а затем демобилизации и быстрого «наливания соком» каждого из отдельных звеньев системы). Но, к сожалению, в текущей реальности, даже в 1985;1987 гг., большинство необходимых для его реализации условий соблюдено не было, хотя многие установки XXVII съезда КПСС довольно близко подошли к правильному пониманию положения дел.

2Вообще, в ходе «перестройки» режиму М. С. Горбачева не удалось решить не только высшие специфические задачи, стоявшие перед СССР и его народным хозяйством в 80-е годы (см. выше), но даже и сохранить в целости тот капитал, что был накоплен нашей страной на пути достижения общепризнанных целей экономического развития любого государства. Перечень данных целей приведен, в частности, американскими экономистами Кэмпбеллом Р. Макконнелом и Стенли Л. Брю (в учебнике для вузов «ЭКОНОМИКС»), и в начале 90-х годов он принимался даже некоторыми российскими либеральными экономистами (см., например, Липсгщ И. В. Экономика без тайн. — М., 1993. — С. 312−313). Этот перечень включает следующие цели: экономический рост (как основа для повышения уровня жизни людей), полная занятость, экономическая эффективность (использование ресурсов всех видов с наибольшей отдачей), стабильный уровень цен, справедливое распределение доходов, экономическая обеспеченность (создание общественных механизмов полноценной поддержки нетрудоспособных, престарелых и несовершеннолетних граждан) и торговый баланс (т.е. защита национальных экономических интересов страны в ее отношениях с другими государствами на мировом рынке). Все семь этих целей в СССР достигались отлично, причем некоторые из них — почти на 100%. Однако в конце 80-х годов, как показывалось в настоящей работе, начался откат практически по каждому направлению, который в постсоветское время принял уже обвальный характер.

В нашем понимании истории существенно и то обстоятельство, что крушение советского строя (хотя и не полное) в ходе «перестройки» и «постперестройки», по сути, отбросило Россию назад на пути к будущему когнитивному обществу. Решающее значение в этом обществе, по мнению ряда крупных исследователей, будет играть «человеческий капитал», воплощающийся в новом «многомерном человеке», для которого творчество, создание новых смыслов и технологий — обыденное дело. В складывании «человеческого капитала» выделяют ряд компонентов, в частности, огромные усилия (и условия — авт.) по воспитанию человека в семье, расходы государства, частных фондов и граждан на образование, общие затраты на поддержание и развитие культуры и искусства, затраты времени людей на освоение достижений культуры, а также затраты времени и усилий человека по поддержанию своего здоровья и работоспособности (см. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. — M., 1994. — С. 92). Особо отмечается то, что для формирования человека будущего требуется свободное и гармоничное развитие всех сторон общественного бытия: эффективное функционирование экономической, социальной и духовной сфер, обеспечиваемое соответствующими политико-правовыми институтами (см. Барсенков A.C.

Введение

в современную российскую историю. 1985;1991.-M., 2002.-С. 31).

В свете таких требований СССР имел немалое преимущество перед «рыночными» цивилизациями, что обуславливалось солидарным устройством советского общества (а значит, и благоприятным климатом для любого творчества), высочайшим интеллектуальным уровнем советского населения, реально достигнутой полной занятостью последнего, а также возможностями содержательного и полезного досуга для каждого советского человека, пусть и при некотором «голоде на образы» (термин С.Г.Кара-Мурзы). В 90-е годы эти и другие преимущества России как наследницы СССР в большой степени ослабли, хотя полностью и не исчезли. К тому же, справедливости ради, надо отметить суждения некоторых парадоксальных мыслителей, согласно которым поражение нашей страны в «третьей мировой (холодной) войне» создало и неочевидные положительные моменты. Скажем, С. Переслегин полагает, что Россия, во-первых, уже прошла через тот коллапс индустриальных отраслей экономики, который странам Запада еще только предстоит испытать в связи с приближением к постиндустриальному барьеру, во-вторых, имеет население, неудовлетворенное своим положением и перспективами, что может быть использовано в качестве социально-теплового ресурса когнитивного перехода, и, в-третьих, в нынешних условиях получила не только возможность, но и необходимость оперировать в ходе постиндустриального проектирования с чужими (цивилизационными) смыслами и чужими трансценденциями (см. Переслегин С. Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. — M.- СПб., 2005. — С. 605, 608).

3. хотя сдвиги в этом направлении уже фиксируются. Скажем, по данным всероссийского опроса (оглашались на центральных телеканалах страны), проведенного в 2005 г. по случаю двадцатой годовщины начала «перестройки», большинство респондентов сошлись во мнении, что в идеале перестройку (без кавычек) следовало начинать с экономики и идти в ней своим путем.

4Метафорически характеризует это положение мыслитель Ю. Крупнов: «Мы сегодня находимся в такой всемирно-исторической проблемной „воронке“, дна в которой не ощущается, и воображать себя владельцами записной модели страны в виде коммунизма или либерализма — примерно то же, что, выйдя в открытый космос на фале или нырнув в океан в районе Марианской впадины, воображать себя покорителем космоса или океана» (Крупное Ю. Стать мировой державой. — M., 2003. — С. 214).

5Данная философская концепция базируется на достижениях синергетики или теории нелинейных динамических систем, состоящей на самом деле из комплекса взаимосвязанных теорий, которые разрабатывались И. Пригожиным, Г. Хакеном, А. Пуанкаре, А. А. Андроновым, А. Н. Колмогоровым и другими учеными — представителями разных наук. Из современных российских исследователей — историков и футурологов, работающих в русле синергетики, а конкретнее — в русле конструкционного подхода к истории, нам бы хотелось выделить С. И. Валянского (одного из создателей науки «хронотроника» — своего рода практической синергетики применительно к социальным системам), С. Б. Переслегина (одного из разработчиков теории социомехаиики и когнитивной фазы развития) и М. Калашникова (горячего идеолога прорыва в мир будущего — Нейромир). бДетальнее эту тему см. Переслегин С. Б. Альтернативная история как истинная система // okh.nm.ruон же: О механике цивилизаций // okh.nm.ru. Интересно, что подобно шахматным разветвлениям разные альтернативные реальности не изолированы друг от друга: они могут обмениваться между собой идеями и даже ресурсами. В то же время для корректной реконструкции альтернативы прошлого в настоящем необходимо предварительно уяснять, ответом на какой вызов она является. И, конечно, помнить при этом об объективных ограничениях, которые ни при каких условиях обойти нельзя.

Справедливости ради надо отметить, что и в XIX веке не все соглашались с концепцией жесткого детерминизма, сводящей роль личности к подчиненному элементу. Скажем, известный русский историк Грановский, возражая Гегелю (тот полагал, что даже «герои» используются мировым духом (Абсолютом) лишь в качестве средств, а после исполнения своей роли отбрасываются, как «пустая оболочка зерна»), утверждал, что закон истории стоит как цель, к которой неудержимо идет человечествоно ему нет дела до того, какою дорогого оно идет и много ли потратит времени на пути. Здесь-то и вступает во все свои права отдельная личность (см. Олейников ДМ. Классическое российское западничество (глава «Рационализм»). — М., 1996).

В известной мере, данная трактовка исторического процесса и роли в нем личности была воспринята марксизмом, в том числе и в советской его интерпретации.

8Можно привести и более динамичный пример. Так, никем не оспаривается тот факт, что в самой «морской» войне истории — Тихоокеанской (1941;1945 гг.) — главные задачи флотов выполнялись самолетами с авианосцев. В то же время роль кораблей остальных классов не была сведена к нулю. Линкоры, крейсера, эсминцы выполняли пусть и рутинную, но очень важную работу сопровождения авианосцев, защиты их от вражеских налетов. Аналогия с исторической наукой здесь может состоять в том, что хотя единичные научные труды, и не содержат, как правило, готовой программы для деятельности в настоящем, их выводы способны косвенно «отсечь» некоторые невыгодные варианты в имеющемся на конкретный момент спектре принципиальных решений. Правда, справедливости ради надо отметить, что возможно и деструктивное влияние (вольное или невольное) исторических трудов на действительность.

Проводимый сегодняшней российской властью курс, несмотря на временами имеющую место традиционалистскую риторику, можно охарактеризовать как умеренно-либеральный. Суть этого курса заключается в отказе государства от сколько-нибудь активной макроэкономической политики и постепенном встраивании России в периферию мировой капиталистической системы на условиях сырьевого донора (де-факто). Бесперспективность таких установок в плане развития не нуждается в разъяснении. Но беда заключается еще и в том, что, даже будучи осуществленными (хотя и это совсем не очевидно), соответствующие планы не обеспечат воспроизводства народа и страны, поскольку один ее сырьевой сектор не в состоянии содержать больше 50 млн. человек. Впрочем, своей кульминации умеренно-либеральный курс может и не достигнуть ввиду острого осознания его ущербности населением и частью элиты после ввода России в ВТО (планируется на конец 2007 г.).

Конкретно Ярославская область дает немало соответствующих примеров. Скажем, завод «Красный Маяк» восстановил технологическую кооперацию с подмосковными заводами, «ожившими» после дефолта 1998 г. Ярославский моторный завод реализует совместную с белорусскими предприятиями дизелестроительную программу и налаживает совместную производственно-сбытовую политику с КамАЗом, куда более выгодную обоим предприятиям (и России), чем некоторое увеличение СВОИХ продаж двигателей за счет освоения рыночной ниши конкурента (мнение руководства предприятий). Наблюдается также вхождение ярославских предприятий в состав воссоздаваемых крупных торгово-промышленных структур (например, ЯМЗ, ТМЗ, ЯЗТА, ЯЗДА — в холдинг РусПромАвто, ЯШЗ — в холдинг «АК «Сибур-Русские шины», Ярославский радиозавод — в концерн «Созвездие», Рыбинский завод приборостроения и КБ «Луч» — в концерн радиостроения «Вега»).

Так, тяжелое положение современной России, обуславливаемое обилием угроз самому ее существованию, побуждает предполагать, что при любой «нормальной», даже в принципе правильной реакции элиты и народа, этого может оказаться недостаточно для выигрыша исторической партии. Значит, конструируя нужную нам реальность, необходимо действовать дерзко, нестандартно, как можно чаще осуществляя невозможные по формальным канонам операции. Одновременно надо признать и то, что полностью воссоздать советское хозяйственное устройство, даже в ядре, системы в обозримом будущем вряд ли удастся (по причине отсутствия соответствующей квалификации управленцев и многого чего другого), да, видимо, это и нецелесообразно. Специфика настоящего момента определенно требует выстраивания изначально тесной, взаимозависимой кооперации российского государства и гибких сетевых организаций (не только хозяйственных) граждан страны, заинтересованных в ее будущем. Правда, следует учитывать, что такой путь в противовес традиционному советскому развитию содержит принципиально более высокую долю хаоса, а потому и уровень риска при прочих равных здесь также будет более высок.

12Конечно, кроме духовного фактора есть и другие критические условия успешности рыночной экономики Запада. Достаточно указать на очевидную для любого непредвзятого взгляда неоколониальную эксплуатацию стран третьего мира, по сути, блокирующую любые попытки их самостоятельного развития (хотя бы и в рамках капитализма).

13 См., в частности, Градировский С., Переслегин С. Б. Многостоличье // Консерватор. -2003. -№ 15 (31), либо okh.nm.ru.

14Программы данного типа, базирующиеся на оригинальных концепциях, сегодня уже существуют у некоторых регионов России, таких, как Челябинская область, Белгородская область, Ханты-Мансийский автономный округ и другие. Кроме того, в разных регионах есть интеллектуальные заделы в этом направлении. Относительно Ярославской области см., в частности, Селищев E.H. Проблемное социально-экономическое районирование Ярославской области // Ярославский педагогический вестник. — Ярославль,.

2002. — № 3 (32) — он же: Ареалы преимущественного социально-экономического развития Ярославской области и возможные пути преодоления диспропорций // Ярославский педагогический вестник. — Ярославль,.

2003. — № 1 (34) — Майн Е. О формировании концепции социально-экономического развития Ярославской области // Экономист. — 2001. — № 10- Планирование регионального развития. Материалы научно-практической конференции. — Ярославль: Администрация Ярославской области, 17 февраля 1999 г.

5Такая тенденция, характерная для позднесоветской эпохи, прослеживается не только в архивах, но и находит косвенное подтверждение в некоторых мемуарах. Скажем, Е. К. Лигачев свидетельствует о том, что за весь брежневский период, он, будучи первым секретарем Томского обкома партии, ни единого раза не выступил на пленумах ЦК КПСС, хотя исправно записывался на выступления. Та же участь, по словам Егора Кузьмича, сопровождала тогда и очень многих других секретарей обкомов (см. Лигачев Е. К. Загадка Горбачева. — Новосибирск, 1992. — С. 7).

16Сегодня отдельные попытки такого рода в ряде регионов (включая Ярославскую область) делаются, но они пока еще не имеют под собой системной основы.

17 В обобщенном виде описание ряда апробированных на сегодняшний день социальных тепловых двигателей (организационно-деятельностной и ролевой игр, информационной фазированной решетки, иерархической креативной группы и др.) дано С. Переслегиным (см. Переслегин С. Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. — М.- СПб., 2005. — С. 541−559). По мнению этого петербургского мыслителя, социальные тепловые двигатели в следующей, когнитивной фазе развития человечества будут сознательно и широко использоваться в науке, искусстве, управлении, производстве.

18Интересно, что в советской системе хозяйственного управления, личностный фактор играл куда бблыную роль, чем в соответствующей западной системе. Имея сильный руководящий корпус на разных этажах экономики, совмещенный с планово-распределительными механизмами, СССР получал преимущество в опережающем развитии и самого перспективного технологического уклада, и передовой организации труда. Так было, например, в 30−50-е годы, а на отдельных направлениях — и в последующие десятилетия. Наоборот, в случае недостаточной адекватности советской хозяйственной и высшей партийной элиты некоторое преимущество в экономическом соревновании получал уже Запад. Его рыночно-конкурентная система рано или поздно выдавала результат, близкий к оптимальному (по крайней мере, до конца 60-х годов), хотя и неприемлемой для советского общества ресурсной и социальной ценой (во многом «скидываемой» в третий мир).