Преступление и проступок в уголовном праве XIX — начала ХХ вв

Актуальность темы

исследования. Определение преступности и наказуемости деяний всегда было прерогативой публичной власти. Запрещая совершение некоторых деяний под страхом наказания, она тем самым очерчивала круг наиболее важных ценностей, подлежащих охране, и гарантировала их безопасное существование. Двуединый процесс «криминализации-декриминализации» выступал, таким образом, в качестве одного из средств социального регулирования. Известно, что члены социума не в состоянии самостоятельно оградиться от всех посягательств. Это объясняется хотя бы тем, что реализация ряда прав и интересов происходит в непосредственном взаимодействии между людьми и, следовательно, зависит от того, как сложатся те или иные отношения между субъектами. Поэтому государство должно обладать бесспорными полномочиями на осуществление такой охраны, используя для этого весь арсенал имеющихся у него средств. Вместе с тем граждане, соглашаясь с указанным обстоятельством, должны иметь реальные гарантии, что при установлении наказания за какой-либо типичный акт поведения, власть будет, во-первых, учитывать социальные потребности, а во-вторых, исходить из четких и понятных критериев признания деяния преступлением. В этой связи следует отметить, что последнее условие учитывалось далеко не всегда. Более того, в истории отечественного уголовного права вплоть до начала XX века господствовала формальная доктрина преступления, исходя из которой преступным признавалось любое действие или бездействие, запрещенное под страхом наказания. Тем самым упомянутая прерогатива государства являлась, по своей сути, средством обеспечения властью собственной безопасности и полного контроля над всеми социальными процессами. Формальный характер преступления позволял ей признавать преступными любые неугодные проявления недовольства, опасные для нее деяния. Единственным основанием криминализации в этом случае выступает воля законодателя, в то время как при наличии указания в законе материального признака преступления является препятствием для правового произвола, требует учета социальной обусловленности вводимого запрета, его реальной опасности для общества. В противном случае правовое регулирование не может отвечать потребностям общества и стоящим перед ним задачам. Кроме того, оно не может быть и эффективным, поскольку любой уголовно-правовой запрет должен быть социально обусловлен, защищать подлинные блага, а не создавать искусственные путем придания ценности самой правовой норме, даже не имеющей корней в общественной жизни.

Таким образом, обоснованность и эффективность уголовно-правового запрета тесно взаимосвязаны. Первая категория предполагает установление действительных задач криминализации на основании объективных критериев и, прежде всего, общественной опасности посягательства, а вторая — степень их достижения.

Современная наука, в том числе и уголовно-правовая, не может обойтись без исторической основы. Существующие ныне представления о преступлении, принципы его правовой регламентации, включающие признаки преступности деяния, критерии дифференциации преступлений, обусловленные, в свою очередь, необходимостью установления адекватного (справедливого и обоснованного) наказания, не возникли случайно, не были кем-то придуманы. Они сложились исторически, под влиянием различных факторов, социальных, экономических, политических и проч. Соответственно, важной теоретической задачей является их изучение, анализ устойчивых позитивных и негативных тенденций, сравнение опыта прошлого с современным состоянием решения проблем уголовной политики. Только с учетом этих условий возможно ее прогрессивное развитие на основе сочетания принципов законности, гуманизма, справедливости, равенства, экономии репрессии с неотвратимостью ответственности, непреклонностью в борьбе с опасными преступными посягательствами на важные социальные блага.

Указанными обстоятельствами и обусловлена, на наш взгляд, актуальность темы исследования. Сказанное свидетельствует о необходимости глубокого и всестороннего анализа в рамках выбранной темы проблем эволюции категории преступления, теоретического осмысления и отражения в законодательстве социальной и правовой природы криминального поведения, выделения преступления и проступка как наиболее опасных видов правонарушений и их разграничения, выработки на этой основе выводов и положений, подлежащих учету в современной теории и законотворческой практике.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают проблемы эволюции категории преступления и ее отражения в теории и законодательстве XIX — начала XX вв., оснований дифференциации преступления и проступка.

Предметом исследования являются:

— основные этапы развития понятия преступления в русском уголовном праве и науке;

— социальные, политические, идеологические и правовые предпосылки дифференциации преступных деяний;

— основания разграничения преступления, проступка и иных видов правонарушения в уголовном законодательстве и теоретические подходы к их определению;

— дореволюционные законодательные акты, устанавливающие преступность деяний и регламентирующие понятие преступления;

— научные публикации по исследуемым вопросам.

Хронологические рамки исследования охватывают период развития отечественного уголовного законодательства XIX — начала XX вв. Вместе с тем анализу подвергнуты и предыдущие этапы отечественной истории, на которых формировались предпосылки и условия теоретической и правовой основы отражения и дифференциации понятий «преступление» и «проступок» в законодательстве Российской империи. Это вызвано необходимостью проследить основные этапы и выявить закономерности в развитии истории отечественного законодательства и юридической мысли, характеризующиеся постепенным переходом от доктрины частной «обиды» к формуле, отражающей публичный характер преступления, т. е. наносящего ущерб интересам государства, в обязанности которого входит защита основных социальных благ, в том числе и личности. Непосредственно же к предмету исследования относится период с начала XIX по начало XX вв., в который были разработаны представляющие интерес в рамках темы исследования документы: проект Уголовного уложения 1813 г., Свод законов уголовных 1833 года, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 года, а также специальные уголовно-правовые акты (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т. д.). В указанных нормативных актах нашло отражение развитие основных положений официальной доктрины преступления и уголовной политики Российской империи XIX — начала XX вв.

Степень научной разработанности темы. Историографическую базу диссертации составили работы юристов, историков и политических публицистов дореволюционного, советского и постсоветского периодов. Многие вопросы рассматриваемой темы освещались в разработанном Екатериной II Наказе, трудах представителей высшей школы и академической науки XVIII века — Ф. Г. Штрубе, А. Я. Поленова, К. Г. Лангера, А. А. Артемьева, С. Е. Десницкогоученых и юристов, церковных и общественных деятелей начала XIX века — И. В. Лопухина, Н. С. Мордвинова, митрополита Гавриила, Ф. В. Ушакова, А. Н. Радищева, И. П. Пнинапредставителей русской университетской науки — А. П. Куницына, О. И. Горегляда, Г. П. Солнцева, М. М. Сперанского, некоторые из которых участвовали в разработке проектов уголовных законов, и др. Во второй половине XIX века дискуссия классической и социологической школ уголовного права по вопросам соотношения понятий преступления и правонарушения, природы и критериев преступности деяний и дифференциации последних велась на страницах учебников и монографий Н. С. Таганцева, Н. Д. Сергеевского, И. Я. Фойницкого, П. П. Пусто-рослева, X. М. Чарыхова, С. К. Гогеля и др.

Отдельные проблемы теории и законодательной практики относительно преступности и наказуемости деяний освещены в современных диссертационных исследованиях Архипова И. В. («Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.»: Предпосылки, история создания, государственно-правовой анализ". Саратов, 1990) — Балыбина В. А. (Уголовное уложение Российской империи 1903 года. Л., 1982) — Андрусенко О. В. (Систематизация уголовного законодательства Российской империи, первая половина XIX века. Екатеринбург, 2000) — Солодкина И. И. (Русское уголовное право в конце XVIII — первой трети XIX вв. JL, 1966) — Иванова JI. О. (Формирование социологической школы уголовного права в России и развитие отечественной уголовно-политической мысли. М., 1982) и др.

Однако специального монографического исследования по проблемам регламентации и дифференциации преступления и проступка в российском уголовном законодательстве ХЗХ — начала XX вв., а также их предпосылок в предыдущие периоды не осуществлялось.

Нормативную базу диссертации составляют уголовно-правовые акты, действующие до XIX века и оказавшие определенное влияние на развитие представлений законодателя о преступлении: Русская ПравдаСудебники 1447 и 1550 гг.- Соборное Уложение 1649 г.- воинские уставы Петра I, в частности Артикул воинский 1715 г.- Наказ Екатерины П.

Важное значение для исследования имеют и проекты Уголовного уложения, разрабатывавшиеся в разное время (например, проект Уголовного уложения 1813 г., подготовленный Комиссией составления законов, образованной Александром I в 1804 г.).

К анализируемым уголовно-правовым актам XIX века относятся: Свод законов уголовных 1833 г., Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, 1864 г., а также специальные уголовно-правовые акты (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т. д.). Было рассмотрено также Уголовное уложение 1903 г.

Кроме того, изучены нормативные акты, на которые содержались ссылки в бланкетных нормах уголовного права Российской империи. Среди них: Воинский устав 1868 г., Военно-морской устав 1886 г., Устав Кредитный 1903 г., Устав о Векселях 1903 г., Устав о Промышленности 1893 г., Устав Врачебный 1905 г., Устав о Цензуре и Печати 1890 г., Устав о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г., Устав о ссыльных 1909 г. и др.

Цели и задачи исследования. Целями диссертационной работы являются:

— исследование социально-исторических предпосылок формирования категории преступления, понятий «преступление» и «проступок» в российском уголовном праве;

— комплексный анализ проблем отражения указанных понятий в законодательстве Российской империи XIX — начала XX вв.;

— изучение тенденций развития теоретической основы криминализации и дифференциации преступных посягательств в Общей части уголовного права данного периода.

Указанные цели обусловили постановку следующих задач:

— проследить эволюцию категории преступления с самых ранних этапов российской истории, установить ее соотношение с политическими и идеологическими условиями жизни общества;

— установить теоретические предпосылки и условия формирования господствующей концепции преступления в XIX веке на основе дискуссии по этому вопросу в научных и политических кругах;

— определить критерии преступности деяний и дифференциации преступления и проступка по законодательству Российской империи XIX — начала XX вв.;

— исследовать их теоретическую основу и соответствие социальным потребностям;

— показать особенности законодательной техники при регламентации преступлений и проступков в нормативных актах ХГХ — начала XX вв.;

— проанализировать существующие способы криминализации и показать тенденции развития представлений о сущности преступления и их отражения в нормативных актах.

— дать оценку социальному значению итогов развития категории преступления в науке и законодательстве.

Методологию исследования составили диалектический, исторический, системный, сравнительно-правовой, логический, лингвистический и другие методы научного познания.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что до настоящего времени не было осуществлено ни одного крупного историко-правового исследования, посвященного вопросам развития категорий преступления и проступка в российском уголовном праве. Диссертанту удалось на основе изучения проблем в рамках выбранной темы показать исторические предпосылки, условия и особенности отражения и дифференциации понятий «преступление» и «проступок» в законодательстве Российской империи XIXначала XX вв., проследить тенденции преемственности и обновления, определить движущие силы эволюции официальной доктрины в отношении преступных деяний, в том числе — путем анализа дискуссии по этим вопросам в науке уголовного права, раскрыть сущность преступления и проступка, содержание основных признаков этих понятий, критериев криминализации и пенализации, провести сравнительный анализ основных теоретических положений регламентации в рассматриваемый период и в настоящее время.

На защиту выносятся следующие научные положения и выводы:

1. Дифференциация преступления и проступка в XIX веке явилась результатом эволюции взглядов на природу преступного деяния от сакральных и религиозно-этических представлений к его формально-материальному определению.

2. В истории отечественного законодательства и юридической мысли происходит постепенный переход от доктрины частной «обиды» к формуле, отражающей публичный характер преступления, т. е. наносящего ущерб государственным интересам, в обязанности которого входит защита основных социальных благ, в том числе и личности. Основными факторами этого процесса были: развитие государства, укрепление его авторитета и утрата властью своей сакраментальной основы.

3. В послепетровскую эпоху наблюдается тенденция к формированию материальной концепции преступления, причиняющего двоякий вред: а) нарушение устоев общества, чем и был обусловлен социальный, публичный характер преступления, и б) ущерб конкретному охраняемому благу. Пересмотр взглядов на преступление был вызван развитием гуманистической философии, которые нашли отражение в созданном Екатериной II юридическом трактате — Наказе, а также проектах Уголовного уложения. Причинами, вызвавшими довольно радикальную для России законодательную реформу, явились изменения, происшедшие в социальных и экономических условиях, а также — мода на западноевропейскую философию, проповедующую идеи гуманизма, естественных прав, минимизацию роли государства.

4. В 20-е гг. XIX века на новом этапе реформы российского законодательства произошел отказ от материальной концепции преступления. Тем самым власть стремилась к обеспечению собственной безопасности и полному контролю над всеми социальными процессами, в том числе посредством уголовного законодательства. Формальный характер преступления позволял признавать преступными любые неугодные проявления недовольства. Единственным основанием криминализации в таком случае выступает воля законодателя, в то время как указание в законе материального признака преступления является препятствием для правового произвола, требует учета социальной обусловленности вводимого запрета, его реальной опасности для общества.

5. Формальное определение преступления и проступка не отражало их сущности, следовательно, не давало никаких оснований для их дифференциации. Очевидно, что формальная категоризация преступных деяний по тяжести наказания была искусственной. При таком подходе ничего не стоило ввести любой уголовно-правовой запрет или поменять конкретные преступление и проступок местами только лишь на основании волеизъявления лица, обладающего законодательной властью, превратить уголовный закон в орудие политической борьбы.

6. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. исходило из двойственной природы преступления. Его формальный аспект выражался в нарушении определенной нормы. Значение же нормы определялось важностью охраняемого объекта и соответственно отражалось на тяжести преступления. Материальный аспект преступления имел опосредованный характер и заключался в том, что его содержание являлось неотъемлемым звеном в конструкции: «охраняемое благо — норма — опасность преступления». Соответственно, значение нормы выражалось не в оценке общественной опасности деяния, а в фиксации таковой в случае ее нарушения.

7. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. понимало преступление в широком и узком смысле слова. В первом случае оно выступало в качестве родового понятия, отграничивающего наиболее опасные виды посягательств, наказуемых в уголовном порядке, от других видов «неправды», обладающих меньшей степенью общественной опасности. В узком смысле слова преступление понималось как более опасный, по сравнению с проступком, вид уголовно наказуемого поведения. Во втором случае факт подразделения преступных деяний на преступления и проступки обусловливал выделение понятия преступления как более опасного, по сравнению с проступком, вида уголовно наказуемого поведения. При этом механизм преступления характеризовался посягательством на само благо, охраняемое законом, а механизм проступка — нарушением норм, охраняющих те или иные ценности. Законодатель таким образом стремился показать сущностное различие указанных деяний. Преступление характеризовалось повреждением объекта, охраняемого законом, а проступок — нарушением закона, охраняющего благо. Следовательно, понятие проступка было более формализовано.

8. Основными критериями, разграничивающими преступление и проступок, являлись объект посягательства и вид нарушаемой нормы. В последнем случае речь идет о принципе построения системы Особенной части Уложения. В ней по убывающей закреплялась иерархия охраняемых уголовным правом социальных ценностей. Однако в ряде случаев само благо подменялась позитивной нормой (церковного, гражданского, административного, семейного и других отраслей права), находящейся, по мнению законодателя, в такой тесной связи с объектом, которая позволяет распространять на нее статус последнего. Упоминание норм и прочих правил в качестве объектов посягательства содержится в самом названии некоторых структурных частей Уложения.

9. Преступление и проступок в своей основе являлись посягательствами на разные уровни правовых установлений. Дифференциация преступных деяний была основана на различии исторически сложившихся типов криминализации: первый тип соотносился с регламентацией основных (наиболее опасных) преступлений, второй — преступлений, проступков, общественная опасность которых была актуальна на определенный период. При этом ценность охраняемого объекта экстраполировалась на норму, содержащую уголовно-правовой запрет, чем самым определялась и важность этой нормы.

10. Разграничение между преступлением и проступком проводилось также по роду назначаемого наказания. Преступления могли караться уголовными, а в отдельных случаях в качестве дополнительных — исправительными наказаниями. Проступки наказывались только исправительными наказаниями.

11. Общественная опасность принималась во внимание лишь как вторичный признак и только при определении санкции за то или иное посягательство. Однако фактор опасности (вредоносности) деяния полностью не сбрасывался со счетов: он учитывался при разграничении указанных посягательств по объекту (преступления, по сравнению с проступками, посягали на наиболее важные социальные блага) — преступления и проступки характеризовались разными механизмами посягательствакачественные и количественные параметры наказания зависели от соответствующих характеристик деяния. Наблюдалось качественное соотношение рода репрессивной меры с категорией деяния: преступления карались преимущественно более суровыми уголовными наказаниями, а проступки влекли применение исключительно исправительных наказаний. Более того, именно вид наказания являлся единственным показателем — к какой из упомянутых групп принадлежит посягательство. Дифференциация ответственности посредством варьирования карательного потенциала санкции также зависела от материальных признаков деяния, которые принято соотносить со степенью общественной опасности (форма и степень вины, стадия преступления, вид соучастия, а также обстоятельства, предусмотренные нормами об ответственности за конкретные деяния).

12. Основной особенностью уголовного законодательства второй половины XIX — начала XX вв. было сочетание общеуголовного и специально-уголовного правового регулирования. Законодатель, как правило, исходил из представления о целесообразности конструирования универсальных правовых актов, посвященных как регламентации позитивных правил, так и установлению ответственности за их нарушения (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т. д.). Специальная регламентация относилась не только к проступкам, поскольку в отдельных документах, например, в военных уставах, предусматривалась ответственность и за весьма тяжкие деяния, о чем обычно свидетельствовала суровость санкций. Наличие большого количества уголовно-правовых актов, отсутствие единой системы наказаний как общего критерия категоризации преступных деяний приводило к размыванию и так довольно хрупких границ между преступлением и проступком.

13. Такую криминализацию вполне уместно назвать «адресной», поскольку ее цели были обусловлены интересами уголовно-правовой охраны отдельных аспектов социальной действительности в рамках их специального позитивного правового регулирования. Специальные уголовные законы применялись с учетом общей части уголовного права: это характеризовало условие, сохраняющее единство уголовно-правового механизма. Между тем можно предположить, что существовала возможность регламентации в указанных специальных актах ответственности за преступления путем установления за определенные деяния уголовных наказаний.

14. В специальных актах нормы стали интегрироваться не по категории деяний, а по предметному признаку — в связи с необходимостью охраны определенного объекта, как если бы отдельные разделы или главы уголовного закона, потенциально способные объединять деяния любой степени тяжести, стали преобразовываться в отдельные законы, более того, включаться в нормативные акты, в целом посвященные установлению границ должного либо приемлемого поведения. Формальный критерий в этих условиях терял всякий смысл, т. к. единственной возможностью дифференцировать ответственность за смежные деяния заключалась в оценке их материальных признаков — характера и степени общественной опасности. Альтернативой этому при сохранении формальной концепции преступления могло быть только объединение всех уголовно-правовых запретов в едином правовом источнике.

15. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных редакции 1885 г. окончательно возобладала формальная концепция преступления. Сущность преступления была обусловлена не посягательством на само благо, а нарушением его «правовой оболочки», состоящей не только из охранительных, но и регулятивных норм. Только этим можно объяснить практически постоянно встречающиеся в Уложении и других актах уголовно-правового характера формулировки: «нарушение правил», «нарушение постановлений» и т. п.

16. В Уголовном уложении был подведен своеобразный итог развития категории преступления в российском уголовном праве. Несмотря на внешнюю формализацию дефиниции, преступность деяния не исключала его материальной стороны. Преступным признавалось только то, что нарушало уголовно-правовой запрет. В то же время материальные признаки деяния учитывались в ходе правотворческой деятельности при конструировании санкции и в дальнейшем оставались неизменными в течение всего времени действия нормы-запрета. Этим ограничивались возможности судейского произвола по применению закона по аналогии. Вместе с тем отсутствие указания на общественно опасный характер и возможности признания деяния непреступным вследствие малозначительности оставляло актуальной проблему произвольной (необоснованной) криминализации.

Теоретическое и практическое значение работы обусловлено, во-первых, тем, что это первое комплексное монографическое исследование проблем определения сущности и правовой регламентации преступления и проступка в уголовном законодательстве России XIX — начала XX вв. Во-вторых, в диссертации не только прослежена эволюция категории преступления, но и установлены причины и условия формирования представлений о преступлении, о механизме преступного посягательства, их обусловленность социальными, экономическими и политическими факторами. Содержание учения о преступлении, будучи основой уголовной политики государства, показывает не только приоритеты в уголовно-правовой охране, существующие на определенном историческом этапе, но и раскрывает сущность и содержание карательной политики, функциональное назначение уголовного права. Таким образом, результаты диссертационного исследования имеют важное теоретическое значение, поскольку позволяют составить целостную картину особенностей, проблем и дискуссионных вопросов в сфере правовой регламентации преступлений. В работе анализируются как законодательные определения, так и дефиниции, сформулированные дореволюционными криминалистами XIX — XX вв., осуществлен их сравнительный анализ с данными современной науки. На этой основе выясняются как негативные, так позитивные моменты в решении рассматриваемых вопросов в разные исторические периоды.

Практическая значимость исследования заключается в том, что, во-первых, выявленные закономерности находятся в обусловленной законом преемственности диалектической связи с ныне существующими теорией и практикой развития понятий преступного поведения. Во-вторых, эволюционная выработка критериев их дифференциации может быть учтена в современной юридической науке и законотворческой практике как антитеза нынешним положениям о критериях преступности и наказуемости, а также в целях совершенствования действующего законодательства. В-третьих, содержащиеся в диссертации выводы и положения могут послужить ориентирами для дальнейших исследований проблем регламентации преступности и наказуемости деяний в истории отечественного уголовного права. Наконец, в-четвертых, результаты диссертационного исследования целесообразно использовать в процессе преподавания учебных дисциплин: «История государства и права России», «Теория государства и права», «Уголовное право. Общая часть».

Апробация результатов исследования. Диссертация подготовлена на кафедре истории государства и права Московской государственной юридической академии, там же проводилось ее обсуждение. Основные положения диссертации опубликованы в научных статьях.

Структура работы обусловлена целями и задачами исследования и состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографии.

Заключение

.

Подводя итог проведенному исследованию, необходимо подчеркнуть, что проблемы отражения категории преступления в теории и законодательстве всегда были актуальными. Исторический анализ ее эволюции позволил сформулировать следующие основные выводы.

Дифференциация преступления и проступка в XIX веке явилась результатом эволюции взглядов на природу преступного деяния от сакральных и религиозно-этических представлений к формально-материальному определению. Она была обусловлена двуединым процессом, характеризующимся стремительно происходящими изменениями в социально-экономическом укладе общества, реформами государственного аппарата и распространением в России идей философии просвещения.

Отражение этого деления в законодательстве явилось прямым следствием этих процессов и предполагала относительно указанных видов противоправного поведения разные право-регулятивные функции и разный механизм превентивного воздействия.

Следует отметить, что в истории отечественного законодательства и юридической мысли происходит постепенный переход от доктрины частной «обиды» к формуле, отражающей публичный характер преступления, т. е. наносящего ущерб государственным интересам, в обязанности которого входит защита основных социальных благ, в том числе и личности. Основными факторами этого процесса были: развитие государства, укрепление его авторитета и утрата властью своей сакраментальной основы. К концу XVII века сформировалась публично-правовая концепция преступления, согласно которой последнее обладает опасностью в силу способности причинения вреда общественным или частным интересам посредством нарушения норм, установленных государством. Эта эволюция характеризовалась определенной последовательностью эволюции понятия преступления: а) как частной обидыб) как греха, «лихого дела" — в) ослушания воли государяг) как общественно опасного деяния. Ее основными факторами были: развитие государства, укрепление его авторитета и утрата властью своей сакраментальной основы. В процессе этого преступление постепенно приобретало черты публично-правовой категории. Менялись и задачи криминализации. В допетровском уголовном законодательстве преступное деяние было посягательством на частные интересы (потерпевшего), а в последующем согрешением перед Богом, Церковью и государем.

В послепетровскую эпоху наблюдается тенденция к формированию материальной концепции преступления, причиняющего двоякий вред: а) как нарушение устоев общества, чем и был обусловлен социальный, публичный характер преступления, и б) как ущерб конкретному охраняемому благу. Пересмотр взглядов на преступление был вызван развитием гуманистической философии, которые нашли отражение в созданном Екатериной II юридическом трактате — Наказе, а также проектах Уголовного уложения, среди которых является проект 1813 года под редакцией профессора Якоба. Причинами, вызвавшими довольно радикальную для России законодательную реформу, были изменения в социальных и экономических условиях, а также — мода на западноевропейскую философию, проповедующую идеи гуманизма, естественных прав, минимизацию роли государства.

Надо сказать, что в 20-е годы XIX века, на новом этапе реформы российского законодательства, к сожалению, произошел отказ от материальной концепции преступления. Это произошло на фоне смены официальной идеологии, поворота от идей философии Просвещения и естественно-правовых учений к реакционной идеологии, что косвенным образом повлияло на закрепление формального определения преступного деяния (преступления и проступка). Как и в прошлые века, власть стремилась к обеспечению собственной безопасности и полному контролю над всеми социальными процессами, в том числе посредством уголовного законодательства. Формальный характер преступления позволял власти признавать преступными любые неугодные проявления недовольства, опасные для нее деяния. Единственным основанием криминализации в данном случае выступает воля законодателя, в то время как при наличии указания в законе материального признака деяния является препятствием для правового произвола, требует учета социальной обусловленности вводимого запрета, его реальной опасности для общества.

Формальное определение преступления и проступка не отражало их сущности, следовательно, не давало никаких оснований для их дифференциации. Очевидно, что формальная категоризация преступных деяний по тяжести наказания была абсолютно искусственной и не имела смысла. При таком подходе ничего не стоило ввести любой уголовно-правовой запрет или поменять конкретные преступление и проступок местами только лишь на основании волеизъявления лица, обладающего законодательной властью, в нашем случае — императора, превратить уголовный закон в орудие политической борьбы.

По нашему мнению, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. исходило из двойственной природы преступления. Формальный аспект выражался в нарушении определенной нормы. Ее значение определялось важностью охраняемого объекта и соответственно отражалось на тяжести преступления. Материальный аспект преступления имел опосредованный характер и заключался в том, что его содержание являлось неотъемлемым звеном в следующей конструкции: «охраняемое благо — нормаопасность преступления». Соответственно, значение нормы выражалось не в оценке общественной опасности деяния, а в фиксации таковой в случае ее нарушения.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года понимало преступление в широком и узком смыслах. В первом случае оно выступало в качестве родового понятия, отграничивающего наиболее опасные виды посягательств, наказуемые в уголовном порядке от других видов «неправды», обладающих меньшей степенью общественной опасности. В узком смысле преступление понималось как более опасный, по сравнению с проступком, вид уголовно наказуемого поведения. Во втором случае факт подразделения преступных деяний на преступления и проступки обусловливал выделение понятия преступления как более опасного по сравнению с проступком вида уголовно наказуемого поведения. При этом механизм преступления характеризовался посягательством на само благо, охраняемое законом, а проступка — нарушением норм, охраняющих те или иные ценности.

Думается, что это было сделано не случайно. Тем самым законодатель стремился показать сущностное различие указанных деяний. Преступление представлялось повреждением объекта, охраняемого законом, а проступокнарушением закона, охраняющего благо. Таким образом, понятие проступка было более формализовано.

На наш взгляд, основными разграничительными критериями преступления и проступка являлись объект посягательства и вид нарушаемой нормы. В последнем случае речь идет о принципе построения системы особенной части Уложения. В ней закреплялась по убывающей иерархия охраняемых уголовным правом социальных ценностей. Однако в ряде случаев само благо подменяется позитивной нормой (церковного, гражданского, административного, семейного и других отраслей права), находящейся, по мнению законодателя, в такой тесной связи с объектом, которая позволяет распространять на нее статус последнего. Упоминание норм и прочих правил в качестве объектов посягательства содержится в самом названии некоторых структурных частей Уложения.

Согласно нормативным актам, преступление и проступок в своей основе являлись посягательствами на разные уровни правовых установлений. Дифференциация преступных деяний была основана на различии исторически сложившихся типов криминализации: первый тип соотносился с регламентацией основных (наиболее опасных) преступлений, второй — преступлений, проступков, общественная опасность которых была актуальна на определенный период. При этом ценность охраняемого объекта экстраполировалась на норму, содержащую уголовно-правовой запрет, чем определялась важность последней.

Разграничение между преступлением и проступком проводилось также по роду назначаемого наказания. Преступления могли караться уголовными, а в отдельных случаях — исправительными наказаниями в качестве дополнительных (например, преступления по службе государственной — раздел V Уложения). Проступки наказывались только исправительными наказаниями.

Как показало исследование, общественная опасность учитывалась лишь в качестве вторичного признака и только при определении санкции за то или иное деяние. Однако фактор опасности (вредоносности) деяния полностью не сбрасывался со счетов. Во-первых, он принимался во внимание при разграничении указанных посягательств по объекту. Преступления посягали на наиболее важные социальные блага по сравнению с проступками. Во-вторых, преступления и проступки характеризовались разными (диаметрально противоположными) механизмами посягательства. Наконец, в-третьих, качественные и количественные параметры наказания зависели от соответствующих характеристик деяния. Наблюдалось качественное соотношение рода репрессивной меры с категорией деяния: преступления карались преимущественно более суровыми уголовными наказаниями, а проступки влекли применение исключительно исправительных наказаний. Более того, именно вид наказания являлся единственным показателем — к какой из упомянутых групп принадлежит посягательство. Дифференциация ответственности посредством варьирования карательного потенциала санкции также зависела от материальных признаков деяния, которые принято соотносить со степенью общественной опасности: форма и степень вины, стадия преступления, вид соучастия, а также обстоятельства, предусмотренные нормами об ответственности за конкретные деяния.

Основной особенностью уголовного законодательства второй половины XIX — начала XX вв. было сочетание общеуголовного и специально-уголовного правового регулирования. Законодатель, как правило, исходил из представления о целесообразности конструирования универсальных правовых актов, посвященных как регламентации позитивных правил, так и установлению ответственности за их нарушения, т. е. актов, содержащих правовую базу реализации определенной сферы общественных отношений «на все случаи жизни» (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т. д.). Специальная регламентация относилась не только к проступкам, поскольку в отдельных документах, например, в военных уставах, предусматривалась ответственность и за весьма тяжкие деяния, о чем обычно свидетельствовала суровость санкций. Наличие большого количества уголовно-правовых актов, отсутствие единой системы наказаний как общего критерия категоризации преступных деяний приводило к размыванию и так довольно хрупких границ между преступлением и проступком.

Думается, такую криминализацию вполне уместно назвать «адресной», поскольку ее цели были обусловлены интересами уголовно-правовой охраны отдельных аспектов социальной действительности в рамках их специального позитивного правового регулирования. Специальные уголовные законы применялись с учетом общей части уголовного права: это выступало условием, сохраняющим единство уголовно-правового механизма. Между тем, поскольку нигде не оговаривалось, что эти общие положения реализуются только в отношении проступков, можно предположить, что существовала возможность регламентации в указанных специальных актах ответственности за преступления путем установления за определенные деяния уголовных наказаний.

В специальных актах нормы стали интегрироваться не по категории деяний, а по предметному признаку — в связи с необходимостью охраны определенного объекта, как если бы отдельные разделы или главы уголовного закона, потенциально способные объединять деяния любой степени тяжести, стали преобразовываться в отдельные законы, более того, включаться в нормативные акты, в целом посвященные установлению границ должного либо приемлемого поведения. Формальный критерий в этих условиях терял всякий смысл, т.к. единственной возможностью дифференцировать ответственность за смежные деяния заключалась в оценке их материальных признаков — характера и степени общественной опасности. Альтернативой этому при сохранении формальной концепции преступления могло быть только объединение всех уголовно-правовых запретов в едином правовом источнике, т. е. в четком разделении регулятивного и охранительного механизмов правового регулирования.

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных редакции 1885 г. окончательно возобладала формальная концепция преступления. Его сущность была обусловлена не посягательством на само благо, а нарушением его правовой оболочки, состоящей не только из охранительных, но и регулятивных норм. Только этим можно объяснить практически постоянно встречающиеся в Уложении и других актах уголовно-правового характера формулировки: «нарушение правил», «нарушение постановлений» (например, раздел VI «О преступлениях и проступках против постановлений о повинностях государственных и земских») и т. п.

Можно утверждать, что к середине XIX века постулат о том, что общественная опасность и противоправность являются двумя взаимосвязанными сторонами преступного деяния, не только не являлся общепризнанным, но и вызывал серьезные сомнения у ряда авторов, даже несмотря на наличие материального признака в определении преступления в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года.

К этому времени отчетливо наметилось противостояние двух концепций правонарушения в целом, и преступления, в частности: формальной и материальной. Сторонники формальной концепции преступления, как правило, являлись представителями классической школы уголовного права. Материальный подход развивался в рамках социологического направления. Основной проблемой, вызывающей разногласия представителей классической и социологической школ уголовного права, было расхождение в понимании преступного деяния. Первые рассматривали его как «абстрактную юридическую сущность», вторые отстаивали концепцию преступления как «явления внешнего мира, обусловленного по преимуществу социальными причинами».

Надо сказать, что в Уголовном уложении был подведен своеобразный итог развития категории преступления в российском уголовном праве. Несмотря на внешнюю формализацию дефиниции, преступность деяния не исключала его материальной стороны. Преступным признавалось только то, что нарушало уголовно правовой запрет. В то же время материальные признаки деяния учитывались в ходе правотворческой деятельности при конструировании санкции и в дальнейшем оставались неизменными в течение всего времени действия нормы-запрета. Этим ограничивались возможности судейского произвола по применению закона по аналогии. Вместе с тем отсутствие указания на общественно опасный характер и возможности признания деяния непреступным вследствие малозначительности оставляло актуальной проблему произвольной (необоснованной) криминализации.