Типология литературного портрета в творчестве Игоря Северянина

VR — Игорь-Северянин. Victoria Regia: Четвертая книга поэз. М.: Наши дни, 1915.

§ 1. О состоянии современного северяниноведения Обоснование работы.

Творчество Игоря-Северянина1 (Игорь Васильевич J1 о т, а р е в- 1887 -1941), его поэтическое мировидение, а также многие стороны жизни поэта до сих пор — своеобразная terra incognita в литературоведении и в истории отечественной литературы.

Большая часть посвященных ему современных исследований2 восходит к резюме, содержащемуся в работе «Утопия Игоря Северянина» В. Адамса, входившего в 1920;х годах в литературное окружение поэта: «Мы знаем Северянина как самовлюбленного лирика, не разбирающегося в общественных проблемах, как искусного версификатора, сумевшего вложить в свои субъективистские «поэзы"3 большую напевность и легкость.» 4. Когда стремишься понять, на основе каких источников создается подобная историко-литературная реконструкция, выясняется, что надежных документальных материалов, действительно раскрывающих интеллектуальный и духовный мир этого поэта, очень мало. В нашем случае чаще всего над действительными фактами превалируют расхожие клише.

Литературоведческие работы — анализы творчества поэта, а также статьи учебных пособий по истории русской литературы, в которых упоминается имя Северянина, появившиеся за последние 25−30 лет, можно условно поделить на четыре основные группы.

1) Работы, посвященные различным периодам жизни и творчества Северянина, имеющие, в основном, обзорный характер и содержащие, по преимуществу, информацию, относящуюся к биографии поэта. К таковым, в первую очередь, относятся такие работы, как вступительная статья В.А.

Кошелева и В. А. Сапогова к Сочинениям Северянина5- статьи С.Г. Исакова6- Р.

7 8.

Крууса — L. Lauwers .

К ним примыкают предисловия к сборникам его избранной лирики, также содержащие краткие обзоры жизни и творчества поэта — В. А. Кошелева и В.А. Сапогова9, В.А. Кошелева10, А. Михайлова и В. Петухова11, Е.Ю. Филькиной12, М.А. Шаповалова13, В. Широкова14.

Особо следует отметить вступительную статью Вс. Рождественского к однотомнику поэта 1978 года15, как первую вышедшую в СССР достаточно полную и объективную работу о Северянине. В ней содержатся ценные сведения о последних годах жизни Северянина. Автор — поэт, лично знавший Северянина еще по дореволюционному Петрограду — сочувственно питттет о его творчестве не только времен «Громокипящего кубка», но и позднего эмигрантского периода. Рождественский был одним из тех, кто в 1941 году готовил публикацию северянинских сонетов о русских композиторах в альманахе, планировавшемся к выпуску в «Издательстве писа1елеи» в Ленинграде. Работе помешала начавшаяся война. В статье опубликовано письмо Северянина к Рождественскому из Усть-Нарвы от 20 июля 1941 года16, являющееся его последним известным письмом, адресованным «собрату по перу» .

Ценные наблюдения над творчеством Северянина «эстонского» периода содержатся и в статье Ю. В. Бабичевой, предваряющей сборник поэта, выпущенный в серии «Забытая книга» 17. Автор впервые обращает внимание на принципы построения северянинских сонетов-" медальонов" - стихотворений-портретов «поэтов, писателей и композиторов». Этот жанр особенно активно разрабатывался Северянином в середине 1920;х годов.

2) Работы о влияниях на творчество Северянина поэзии предшественников русского символизма К. М. Фофанова и Мирры Лохвицкой, а также «старших» символистов, — в основном, К. Бальмонта и В. Брюсова.

К ним относятся также статьи Т. Анчуговой18, Е. Ивановой19, Н. Бочкаревой20, А. Науменко21.

Одной из важнейших работ указанного типа следует считать статью Н. И. Харджиева «Маяковский и Игорь Северянин», в которой автор предельно бесстрастно и документировано освещает не только историю личных и творческих взаимоотношений двух поэтов, но и касается вопроса взаимовлияний эгои кубофутуризма. Статья содержит достаточно оригинальный литературоведческий разбор некоторых программных «поэУ Северянина.

3) Главы учебных пособий по истории русской литературы начала XX века, посвященные футуризму, претерпевают в последнее время своеобразную эволюцию. В 1960;1980;х годах в них, как правило, давалось лишь обзорное изложение творчества Северянина в связи с его пребыванием в «Академии Эго-поэзии (Вселенского Футуризма)». Суть большинства из них заключается в варьировании «партийного» заявления о том, что поэзия Северянина «являет собой типичный продукт буржуазного декаданса, особенно наглядно раскрывающий идейную нищету и предельное оскудение буржуазной культуры, ее вырождение в пошлый мещанский эстетизм» 23, а также того, что «несомненную поэтическую одаренность, своеобразное чувство слова, музыкальность ритма — все это Игорь Северянин поставил на службу пошло обывательским идеалам.» 24. К подобному выводу, например, приходит автор университетского учебника для филологических факультетов А. Г. Соколов: «Свой талант Северянин разменял на вкусы эстетстБуютттей петербургской буржуазной публики предвоенных и военных лет, живущей декадентски стилизованной жизнью (об этом писал и сам поэт: «моя двусмысленная слава // и недвусмысленный талант"25)» 26.

Далее А. Г. Соколов произвольно объединяет иегерб>р1ск>ю «Академию Эго-поэзии (Вселенского Футуризма)» в лице самого Северянина, К. Олимпова и П. Широкова с московским «Мезонином поэзии» в лице Р. Ивнева и называет эго-футуризм, хотя и с некоторыми оговорками, «разновидностью акмеизма». Отметив в творчестве Северянина первой половины 1910;х годов некоторые сходные с акмеизмом черты, — «безоговорочное и радостное принятие мира», поэтизация современной жизненной гармонии". — он приходит к rmrohv. что. «по сравнению с акмеистами жизнь, которая стилизуется Северяниным «порядком ниже" — это не галантные празднества придворных, где любовьслужение, а современный веселящийся город «золотой молодежи», кокоток-«принцесс», дам полусвета. «Трагедию жизни иреврашль в iрс^офарс//27 — bui ь чем усматривал Северянин назначение поэта и поэзии» 28.

В одном из своих следующих учебных пособий, освещающем судьбы русской эмиграции 1920;х годов, А. Г. Соколов посвящает Северянину целую главу. Здесь он также не разделяет петербургский и московский эгофутуризм, хотя отводит ему уже «некое „срединное“ место между акмеистическим течением в поэзии и собственно футуризмом». Несколько абзацев главы повествуют о жизни Северянина в Эстонии. «Стихи Северянина зарубежных лет, — пишет автор, — лишены нарочитой вычурности, стилизации, „стилистических украшений“, они становятся проще, сердечнее. В них сказываются высокие черты таланта Северянина, о которых упоминает в своих ранних о нем отзывах Брюсов» 30. Однако А. Г. Соколов практически не подтверждает свои выводы ни поэтическими примерами, ни документами, а потому выяснить, в чем же заключаются изменения, произошедшие в мировосприятии и творчестве Северянина «классического» периода, крайне трудно. К тому же при датировке цитируемого отрывка из прииципиальпо важного для Северянина мемуарного очерка А. Г. Соколов допускает фактическую ошибку, извращающую общественную позицию поэта-" дачника" .

31 накануне присоединения Эстонской республики к СССР .

Некоторое представление о дореволюционном творческом пути Северянина — эго-футуриста как оппозицию «истинному» футуризму (кубофутуризму, в первую очередь, в лице В. Маяковского) дает соответствующий раздел главы десятой — «Модернистские течения и поэзия межреволюционного десятилетия» — в книге 1972 г. «Русская литература конца XIX — начала XX века. 1908;1917»: «Эго-футуристы были, пожалуй, ближе к акмеизму, чем к футуризму. Не случайно «эго-северянисты», как их называли,.

Георгий Иванов и Грааль-Арельский — затем ушли к акмеистам" 32. Очевидно, начало «акмеистическому» взгляду на литературное течение, провозглашение которого приписывается исключительно «поэту претенциозной банальности» положила работа Б. В. Михайловского, освещающая историю русской литературы конца XIX-начала XX веков, вышедшая в 1939;м году33.

Достаточно удачным следует признать изложение материала, посвященного Северянину в 4-х-томной «Истории русской литературы», вышедшей в издательстве «Наука» в 1983 году. A. JL Григорьев — автор раздела главы «Футуризм», посвященного Северянину, — отмечает, что «одной из тем его эгофутуристической поэзии стала иронически трактованная жизнь высшего света и полусвета, воспринимаемая сквозь призму бульварного романа», однако «.жалобы поэта на недооценку его иронии были неправомерны, так как ирония все же была мало ощутима в его творчестве и весьма часто приобретала черты декадентского эстетизма». Поэтому автор делает вывод, что «основополагающим для северянинской доктрины л оф> i>pibMa Сыао утверждение всеоправдания, которое приводило к полному общественному индифферентизму» 34. Здесь же приводятся и объясняются наиболее удачные образцы словотворчества Северянина, которыми интересовались известный филолог начала XX века Р.Ф. Брандт^ и такие идейные и поэтические антагонисты как В. Брюсов и В. Маяковский, отчасти использовавшие их в своем творчестве. A.JI. Григорьевым отмечается также влияние поэзии.

Северянина на творчество А. Н. Вертинского .

После 100-летнего юбилея поэта начинают появляться учебные и научные издания, в состав которых включаются отдельные обзорные главы, целиком посвященные жизни и творчеству Игоря-Северянина. Отметим пособие для учителя П. В. Басинского и С.Р. Федякина37, где впервые в издании подобного типа делается попытка объективного освещения жизни Северянина «эстонского» периода и дается характеристика его общественной позиции тех лет: «В отличие от многих эмигрантов, Северянин не считал, что истинная Россия оказалась в эмиграции вместе с теми, кто сс покинул. Взгляд.

Северянина на Советскую Россию лишен попытки реабилитироваться в глазах советских чиновников. Это взгляд человека, который понимает, что пережил свою эпоху и стоит на месте, не зная, куда податься со своей поэзией, в которой о о новая Россия не нуждается. .

Учитывая вышесказанное, тем более странным выглядит в наше время издание для гуманитарных вузов, выполненное К. Д. Гордович, где автор, пишет, что, «в отличие от акмеистов, футуристы готовы были с презрением отвернуться от предшественников. Футуризм в России был представлен несколькими группами: кубофутуристы (В. Маяковский, А. Крученых, В. Хлебников) — эгофутуристы (И. Северянин) — „Мсзоппп поэзии“ (В. Шершеневич) — „Центрифуга“ (Б. Пастернак)» 39. Некорректность заявления автора названного пособия о «презрительном отворачивании» всех футуристов «от предшественников» проявляется в объединении принципиальных установок различных группировок этого весьма неоднородного течения русской литературы. Так, применительно к Северянину, писавшему в Поэзе истребления (1914. Февраль. СПб.): «Не Лермонтова — „с парохода“, / А бурлюков — на Сахалин!.» 40, и Б. Пастернаку подобное совершенно немыслимо.

Особое место среди книг по истории и теории русского футуризма, в которых представлены и материалы, касающиеся Северянина, занимают работы американского слависта В.Ф. Маркова41, а также хрестоматия по русскому футуризму В. Н. Терехиной и А.П. Зименкова42. Их составителей отличает высокий профессионализм в подборке и комментировании художественных текстов и документов, связанных с русским футуризмом.

4) Немногочисленная группа работ, целиком посвященных творчеству и жизни Северянина, включающая в себя кандидатские диссертации A F Секиеру43, В.Г. Макашиной44, С.А. Викторовой45.

Диссертация В. Г. Макашиной в основном посвящена анализу творчества Мирры Лохвицкой. Поэзия Северянина привлечена здесь лишь в роли доказательно-иллюстративного материала.

Работа А. Е. Секиеру — исследование поэтического стиля Игоря-Северянина с точки зрения его взаимосвязи с различными видами смежных искусств: театра, эстрады, музыки, живописи, кинематографа.

С.А. Викторова делает попытку выявления игрового начала как одного из главных составных поэтики Северянина.

При всей несомненной научной ценности названные диссертации страдают, на наш взгляд, существенным недостатком: их авторы в той или иной степени стараются следовать сложившемуся у значительной части отечественных литературоведов стереотипу, согласно которому Северянинталантливый версификатор, в чьем творчестве лишь «преломляются», «отражаются», как в кривом зеркале, многие литературные традиции его предшественников и современников. При этом анализируются, за редким исключением, лишь «поэзы» времени его «покорения литературы», то есть 19 111 918 годов. Поэтому ни один из названных исследователей не подходит к раскрытию целостного творческого лица Северянина. Например, С. А. Викторова, заявляя, что «.когда необходимость «дистанцированного» и диалогического способа художественной коммуникации перестала для него быть принципиальной (лирика 20-х, 30-х гг.), он обнаружил себя как поэта и и v/. ., 46 искреннего, с серьезной ценностной позициеи, но <.> такого, каких много, но не подтверждая свой тезис ни одним примером из творчества Северянина указанного периода. В результате автор не только искажает истинное положение вещей, а, по большому счету, косвенно признается в недостаточном знании значительной части фактического материала. Именно в «эстонский» период творчества (особенно с 1920;х и по 1941 год) Северянин, как очень точно подметил его младший современник А. Раннит в статье «Новый Игорь-Северянин (К 35-летию литературной деятельности)», «.наконец, нашел путь для определения своих верных возможностей, известные нормы, дающие право строгого таланта. Правда, благодаря этому потерялся прежний образ Игоря-Северянина, образ перебирателя гитарных струн, но он добился в своих произведениях прочности и красоты, достижимых только при соединении трех условий: глубокого бессознательного порыва, строгого его осознания и могучей воли при его воплощении.

Это новые книги Игоря-Северянина, вышедшие в зарубежье -" Классические розы" <.>, «Адриатика» 47 <. > и «Медальоны» 48 «.Л, на которые я хочу обратить внимание. читателя, чтобы он мог корригировать свое прежнее понятие о Игоре-Северянине. В этих книгах — законы и предметы реального мира вдруг становятся на место прежних, насквозь пронизанных мечтою, в исполнение которой он прежде верил. Но сила жизни и любовь в нем так сильна, что он начинает любить свое сиротство, постигает красоту боли и смерти.

Людям, которым суждено дойти до такого превращения, или людям, обладающим кошачьей памятью, привязывающейся ко всем пройденным этапам духа, новые книги Игоря-Северянина покажутся волнующими и дорогими. Северянин, наконец, заговорил своим подлинным и, в то же время, художественно-убедительным языком." 49.

Об этом же, имея в виду дневниковую запись А. Блока о первой «полноценной книге» Северянина «Громокипящий кубок» (М.: Гриф, 1913)50, говорит в своей биографической заметке о поэте современный исследователь литературы «серебряного века» И. С. Багдасарян: «„Тему“ чата поэзии Северянина драма разлуки с родиной, куда он так и не смог вернуться из эмиграции.» 51.

К подобному типу работ относится и единственная монография, претендующая на более или менее широкий обзор 6ио1рафии и 1ьирчсс1ьа.

Северянина — докторская диссертация Е. Бороновской, которая, хотя и содержит попытку тематического и мотивного разбора северянинской поэзии, но практически не дает основательного, детального анализа тех глубоких изменений, которые произошли в мироощущении и в творчестве поэта в 19 181 921 годов.

Отдельную группу составляют воспоминания «собратьев по перу», в которых, так или иначе, упоминается имя Северянина. К сожалению, авторы большинства из них касаются событий, относящихся только к 1910;м годам, а среди тех, кто вспоминает о жизни и творчестве Северянина «эстонского» периода, как правило, преобладают пристрастные, «узкопартийные» отзывы (как «проэмигрантские», так и «просоветские») литературных или идейных антагонистов поэта. Из их числа назовем мемуары А. Арго53- Л.И. Борисова54- З.Н. Гиппиус55- А.И. Дейча56- Дон-Аминадо57- Г. В. Иванова58- Л.В. Никулина59- И.В. Одоевцевой60- В.Г. Шершеневича61.

Конечно, в первую очередь, это разнообразие оценок было своеобразным знаком времени великого раскола, непримиримой «партийной» борьбы, ослеплявшей идейных противников и заставлявшей попутчиков постоянно демонстрировать свою приверженность к той или иной системе ценностей. Жертвы с обеих сторон были неизбежны.

Именно такое положение вещей имел в виду А. Вертинский, когда в письме от 3 февраля 1955 года делился своими впечатлениями с Л Никулиным по поводу воспоминаний последнего: твоя книга. Она разочаровала меня.

Тебя, конечно, губит партийность, ты не можешь писать правду — а тогда лучше не писать! т" ,"62.

Вот почему твоя книга произвела на меня впечатление «заказа».

Об этом же, но как бы с другой стороны, пишет исследователь русской эмиграции первой волны М. Филин: «Замкнутый мир — а таковым и была всегда Зарубежная Россия — склонен к гиперболам, к неизбежному и чрезмерному обострению всяческих коллизий, — то, что некогда существовало и почти не замечалось на родине, средь бескрайних природных и политических ландшафтов, здесь, на чужбине, в условиях невероятной узости и плотности жизненного и интеллектуального пространства, приобрело характер всевластной силы, жестко регламентирующей каждый шаг, всякое слово, любой творческий жест. Такой силой, утвердившей свое господство во всех регионах русского рассеяния, была <.> партийность.

Именно принадлежность к тому или иному политическому движению, направлению, кружку и т. д. определяла чаще судьбу человека, в том числе и человека творческого." .

По отношению к Северянину это выглядит несправедливым еще и потому, что для многих из упомянутых авторов пересечения с его поэзией, в свое время, явились в некотором смысле «судьбоносными»: по крайней мере, те или иные важные годы их творческой жизни прошли под знаком этого поэтического имени.

Таковыми, например, для Г. Иванова стали 1911;1912 гольт. В мае 1911 произошло его личное знакомство и началось кратковременное сближение с Северянином. В письме А. Д. Скалдину от 29 августа 1911 Г. Иванов писал о Северянине: «Право, мне кажется, И<�горь> С<�еверянин> поэт, и настоящий поэт, а не версификатор только. ,» 64.

13 января 1912 года Иванов подписал программный документ «Академия Эго-поэзии (Вселенский Футуризм)». В том же году не без участия Северянина под маркою «Эго» вышел его первый сборник «Отплытие на остров Цитеру. Поэзы. Книга I» (СПб.). Двадцать три стихотворения из сорока, составлявших названную книгу, Г. Иванов включил впоследствии в сборник «Лампада», которым открывал в 1922 году свое несостоявшееся «Собрание стихотворений». Характерно, что его «Сонет-послание /Игорю-Северянину/» («Я долго ждал послания от Вас.» (1912)) попал в число исключенных.

Вл. Ходасевич, начинавший литературную карьеру (помимо выпуска книг стихов «Счастливый домик» (1908) и «София» (1914)), чтением лекций о месте Северянина в современной поэзии перед публичными выступлениями последнего («Мне нравятся стихи Игоря Северянина.»), положенными в основу его критических статей о поэте65, по свидетельству Н. Берберовой, накануне отъезда за границу в 1922 году в набросках к своей автобиографии отметил: «1914 — Футуристы. Пьянство. „Счастливый домик“. Игорь Северянин. Русские ведомости. „София“. Война.» 66.

Отметим, что литературное признание пришло к Вл. Ходасевичу лишь в 1917 году после выхода в свет его третьей и четвертой книг «Путем зерна» и «Тяжелая лира» .

Аполитичный" Северянин прекрасно понимал подоплеку такой литературной борьбы: в этом «рассеянном» отношении к моему творчеству повинна вся русская общественность во главе с г<�оспода>ми Мережковскими, некоторым образом ее дирижерами. У меня 25 томов, но сколько же в них «будуарных» f 7 мотивов? Капля в море. Так создаются репутации." .

Характерно, что книгу избранной лирики «Трагедия Титана: Космос:

Изборник I" (Берлин: М.: Накануне, 1923), в состав которой Северянин включил лишь небольшую часть своих дореволюционных «поэз» (oi с GopiiiiivoU 68.

ГК, «Златолира» и АвШ он оставляет меньше половины их содержания), поэт предварил следующим «автопредисловием11: «Эта книга значительна своими противочувствами: какие взлеты! какие срывы! Художник-индивидуалист, захваченный настроениями масс, — зрелище чудовищноотвратное. Ныне, очищенный муками, я делаю в этой книге сводку всех метаний своего духа, и, пристыженный паденьями, и, окрыленный озареньями, стремлюсь к вселенским вершинам, идя впереди (разрядка Северянина. — Д.П.) своего века, как и подобает Поэту Истому! Берлин, 12. X. 1922» 69.

Формирование мифа о Северянине как только о поэте — «певце ананасов в шампанском» напоминает историю создания в свое время мифа об А. А. Фете как о «мотыльковом поэте». Подчеркнутый уход от злободневности как реакция на «жуткие» события современности становится своеобразным способом защиты «истинной» поэзии от политизированной «рифмованной беллетристики», как ее понимали, конечно же, со своими творческими, личностными, временными и иными различиями, Фет и Северянин. В. Л. Кошелев в работе «Афанасий Фет как забытый писатель» объясняет это так: «Обращение поэта к «чистому искусству» в условиях эпохи реформ было естественной реакцией «незакомплексованного» человека.

Именно «чистая поэзия» оказывается в представлении Фета самым практическим деянием. Она «спасительна» в самом точном и глубоком смысле этого слова, погружение в нее ограждает от красивой, но не умной «скорби», которая возникает как оппозиция неумным реформам" 70. Красноречивое указание на то, что Северянин не только прекрасно осознал эту важную особенность мировоззрения Фета, но и широко использовал ее в своем творчестве, содержит посвященный Фету сонет-" медальон" 1926 года. В нем он, в частности, пишет: «Эпоха робкого дыханья. Где / Твое очарованье? Где твой шепот? / Практичность производит в легких опыт, / Чтоб вздох стал наглым, современным-де. // И вот взамен дыханья — храп везде. / Взамен стихов — косноязычный лопот. / Всех соловьев практичная Европа / Дожаривает на сковороде. // Теперь — природы праздный соглядатай — / О чем бы написал под жуткой датой / Росистым перламутровым стихом?.» 71.

Наиболее беспристрастными (но не всегда бесспорными) следует признать сведения о Северянине, содержащиеся в мемуарах 11.И. Карпова, Б.К. Лившица73, Г. А. Шенгели74, А.И. Формакова75, Ю.Д. Шумакова76.

До сих пор практически не изучена переводческая деятельность Северянина, являющегося крупнейшим переводчиком эстонской поэзии на русский язык, хотя о принципах и характере северянинских переводов и содержатся некоторые ценные сведения в названных выше статьях С. Г. Исакова: «Игорь Северянин и Эстония», «Игорь Северянин» 77, а также в разделе.

Комментарии", выполненном Р. Круусом к «*Соч.» .

Неосвещенным остается вопрос о многочисленных гастрольных поездках Северянина как по городам России в 1913;1918, так и Европы в 1922;1935 годах. Работы, посвященные их отдельным эпизодам, например: Хр. Йорданова79- К. Поливанова80- Е. Лубянниковой и Л. Мнухина81 — не дают сколько-нибудь полной картины этого «всемирного пути». Таким образом, из поля зрения исследователей выпадает еще одна важная составляющая творчества поэта, явившегося, по сути, создателем совершенно нового литературного жанра — эстрадной поэзии.

Случай с Северянином — один из ярких примеров последовательно «традиционного» подхода к названной проблеме. В результате не только извращается «творческое лицо» поэта, но и существенно обедняется общая картина отечественной литературной жизни первой трети XX века. Искажаются ее связи с русской литературой стран расселения эмиграцией «первой волны», которые пусть и не являлись главными центрами такого рассеяния (например, страны Балтии, Румыния, Болгария), но без изучения которых, безусловно, невозможно создание подлинно научной, полноценной истории русского зарубежья XX века.

Кроме того, из поля зрения исследователей выпадает целый ряд связанных с Северянином литераторов «второго плана». Забвение их творчества также мешает прояснению литературно-исторического фона указанной эпохи, ибо, как справедливо отметил С. Т. Аксаков, «всякий кладет свой камень при построении здания народной литературывелики или малы эти камни, скрываются ли внутри стен, погребены ли в подземных сводах, красуются ли на гордом куполе, все равно, труды всех почтенны и достойны благодарных.

ОЛ воспоминаний" .

Большинством исследователей совершенно игнорируется эпистолярный пласт литературного наследия Северянина. Известно, что характер в документальной прозе по художественному значению — факт не меньший, чем в прозе художественной, ибо «он также является своего рода творческим построением, и эстетическая деятельность, его порождающая, уходит еще дальше, в глубь того житейского самопознания и познания окружающих и встречных, которое является и всегда являлось непременным условием общения между людьми» 83. Письма Северянина, особенно 1020-х-1941 -го годов, полные описаниями событий и характеристиками современников-литераторов, позволяют существенно дополнить картину общественной и литературной жизни русской диаспоры в Эстонии, уточнить некоторые существенные подробности непростых отношений внутри эмиграции. Кроме того, письма делают возможным выявить важные детали литературной биографии как самого Северянина, так и упоминаемых им писателей-современников, причем работавших не только в эмиграции, но и в СССР. В этом плане Северянин, не связанный никакими «партийными» установками и обязательствами, — явление достаточно уникальное.

Подавляющее большинство авторов, обращающихся к творчеству и жизни Северянина, пользуются исключительно методом сравнения. Однако поиск и комментирование разнообразных реминисценций, то есть скрытых цитат, переработок «чужих» образов и тому подобного, зачастую оказывается эффективным лишь настолько, насколько исследователь зпшттересопптт п раскрытии творческой индивидуальности поэта.

Наиболее полный и научно аргументированный комментарий представлен в избранной «эстонской» лирике поэта, подготовленной Р.

Круусом, в издании его писем к А. Барановой, подготовленном Ь. Янгфельдом.

85 86 и Р. Круусом, а также в примечаниях, выполненных Е. Филькиной. Однако и здесь, к сожалению, содержатся лишь самые общие сведения о некоторых персонажах, чьи имена встречаются в некоторых северянинских текстах.

§ 2. Понятие «литературного портрета» в творчестве Северянина.

При изучении всего доступного на сегодняшний день корпуса текстов Северянина становится ясной его творческая установка на сознательное «портретизирование» своей эпохи. В осмыслении природы взаимодействия неповторимой личности писателя и современной ему эпохи ведущая роль в данном случае, на наш взгляд, принадлежит литературному портрету.

Во-первых, литературный портрет как оригинальный жанр является своеобразным выражением творческой позиции Северянина — поэта-" историка". Именно это обстоятельство имеет в виду К. Г. Исупов, рассуждая об историко-бытовых архетипах в творческом поведении Северянина и ссылать па своеобразные исторические «параллели», проводимые поэтом в целом ряде текстов 1910;1915;го годов: «Генезис европейской риторики лежит в процессах формирования ранне-исторических описаний, на переходе от мифа к историографии. Нечто подобное в сокращенном варианте переживает эволюция Северянина: от авторского мифа („гений“, „возрожденный Бонапарт“, „похоронят, как Суворова“, „заклеймен, как некогда Бодлэр“, „вундеркинд“, „иронизирующее дитя“ и т. д.) — к игре в эстетизированную реальность („грезофарс“) и к борьбе с ее косностью на ее собственном жаргоне — к риторическому объяснению с действительностью с позиции поэта-историка. („Поэза о Карамзине“: „Я — в поэзии историк, / Как тьт — в истории поэт“)» 87.

Во-вторых, литературный портрет имеет исключительное значение в создании Северянином как чужого, так и собственного биографического мифа (т.е. «исходная сюжетная модель, получившая в сознании поэта онтологический статус, рассматриваемая им как схема собственной судьбы и и^шлппи соотносимая со всеми событиями его жизни, а также получающая оо многообразные трансформации в его художественном творчестве»). На исключительную «биографичность» северянинского творчества одним из первых указал В. А. Кошелев, отметив, что «.ни у кого из русских поэтов стихи и биография так не переплетались и так не дополняли друг друга, как у Северянина <.> биография поэта становится тем стержнем, на основе которого его стихи могут быть представлены как целостная, упорядоченная картина» 89.

При этом нужно иметь в виду, что спецификой художественной речи Северянина является широкое употребление имен реальных литераторов (поэтов, прозаиков, драматургов, критиков, публицистов, беллетристов, литературоведов, мемуаристов, редакторов газет, журналов и издательств), в их обычном, свободном употреблении. Именно они, «входя в тот или иной структурно-содержательный, рече-композиционный, тематический контекст», произведенные автором, «многосторонне способствуют формированию образной структуры произведения, реализации конкретной художественной задачи: характеристике персонажей, созданию образа автора, выражению идейной позиции писателя» 90.

В-третьих, важными составными северянинского «литературного портрета» следует считать и упоминаемые заглавия произведений, а также их частей, глав, разделов и т. п. чужих авторов, ибо «.в заглавиях художественных произведений <.> есть и информационный смысл (информационно-стилистическая функция), и оценочный момент (эмоционально-стилистическая функция) <.> то и другое усложняется, работает на тему, идею, художественный замысел, имеет несколько смысловых слоев, указывающих на разные стороны произведения, разные мысли и оценки и91 писателя .

Таким образом, в мифе, творимом Северянином, — как в мифе нового времени, хотя и с учетом того, что «.позиции мифа и истории могут пс соотноситься однозначно, а «мерцать» друг в друге, создавая сложную игру точек зрения и зачастую делая наивным вопрос об истинном значении.

92 изображаемого" , — все-таки происходит не искажение, а расширение картины мира, благодаря чему «понятия реальности, значимости, трансцендентности, постепенно обнаруживают свою суть» 93.

Этими же обстоятельствами обусловлена и актуальность данной работы.

Научная новизна данной диссертации заключается в предпринимаемой впервые попытке рассмотрения творчества Северянина и его основных градаций через литературный портрет.

Целью диссертации является описание различных типов литературного портрета как особого (авто)биографического жанра, актуального во всем творчестве Северянина, и, как следствие, реконструкция его видения мира.

§ 3. Основные периоды творчества Игоря-Северянина.

Градация литературных портретов, выполненных Северянином, тесно связана с изменениями в творческой манере и мировоззрении поэта, происходившими в соответствии с основными периодами его литературной деятельности. Большинство исследователей, исходя из того, что Северянин называл свою эстетическую платформу «эго-футуризмом» и, несомненно, являлся самым талантливым среди поэтов «Академии Эго-поэзии (Вселенского Футуризма)», рассматривают его творчество до 1918 года как составную часть этого неоднородного литературного течения. При этом его называют (или подразумевают) «создателем» и «мэтром» указанной «школы». Такой подход к изучению творчества Северянина, на наш взгляд, неприемлем.

Во-первых, само авторство термина «эго-футуризм», приписываемое Северянину, вызывает сомнения. Так, его рьяно оспаривал К. Олимпов, писавший в сентябре 1912 года совместно с Теосом (П.М. Фофановым) в специальной «Хартии» в ответ на выход Северянина из «Академии» .

Интуитивная школа «Вселенский Эго-футуризм» основана 13 января 1912 года. Начертаны скрижали Эго-поэзии Вселенского Футуризма Константином Олимповым (К.К. Фофановым), совместно с Игорем-Северянином, а в октябре 1911 года образован кружок «Ego», причем лиак Ego принят по предложению Константина Олимпова <.> Идеи доктрин футуризма, изданных в сентябре 1912, заимствованы Игорем-Северянином из напечатанного." 94. Это заявление косвенно подтверждается в статье И. Игнатьева «Эго-футуризм» (1913):

Хартия интуитивной школы «Вселенский Эго-футуризм» — основана 13 января 1912 года — начертаны скрижали Вселенского ФутуризмаКонстантином Олимповым (К.К. Фофановым) совместно с Игорем-Северянином, а в октябре 1911 образован кружок «Ego». ," 95.

Во-вторых, Северянин не оставил ни одной теоретической работы, содержащей какие-либо пояснения его литературной позиции этого времени. Достаточно туманный совместный манифест петербургских эго-футуристов, подписанный в том числе и им 13 января 1912 года, еще не дает ему права называться главой поэтической школы. Из поэтов, поставивших под эго-футуристким манифестом свои подписи, только К. Олимпов отнесся к нему достаточно серьезно. Грааль-Арельский и Г. Иванов при первом: т:е возможности предпочли «Академии Эго-поэзии» «Цех поэтов», о чем известили читающую публику в совместном открытом письме в ноябре 1912 года96. В том же номере было опубликовано и аналогичное заявление Северянина, также подумывавшего в скором времени примкнуть к акмеистам. О взаимоотношениях Северянина с создателями акмеизма Н. Гумилевым и С. Городецким будет сказано ниже. Отметим, что «цехиста» из Северянина так и не вышло. Но сам факт подобной попытки достаточно ярко характеризует его «идейную» позицию того времени.

В-третьих, процент «поэз», которые можно определить как эго-футуристские, в его творчестве весьма незначителен. В силу размытости теоретических постулатов этого литературного течения, схожести многих творческих приемов, используемых эго-футуристами, в том числе и Северянином, с приемами, уже опробованными их поэтическими предшественниками, в частности, старшими символистами, — к таковым, очевидно, следует отнести лишь «поэзы» составляющие раздел IV «Эгофутуризм» ГК, а также некоторые эпатажные «поэзы» 1911;1912 годов,.

97 разбросанные по сборникам ГК, 3JI, VR и Поэзоантракт .

И, наконец, в-четвертых, существует Открытое письмо Игоря-Северянина, выпущенное в виде листовки 23 декабря 1912 года и проясняющее причины возникновения и сущность его «эго-футуризма» :

Теперь, когда для меня миновала надобность в доктрине «я — в будущем», и находя миссию моего Эго-Футуризма (здесь и далее курсив Северянина. — Д.П.) выполненной, я желаю быть одиноким, считаю себя только поэтом, и этому я солнечно рад. Моя интуитивная школа «Вселенский Эгофутуризм» — путь к самоутверждению. В этом смысле она — бессмертна. Но моего Эго-Футуризма больше нет: я себя утвердил. Смелые и сильные! от вас.

98 зависит стать Эго-Футуристами!" .

В упомянутой выше статье И. Игнатьева находим:

Да, Игорь-Северянин печатно отказался от л'0-футур1имй, по отказался ли от него эго-футуризм — это вопрос.

Мы не хотим сказать, что эго-футуристы ждут «второго пришествия» Игоря-Северянина. Двери Возврата закрыты для него навсегда. Их нет уже, они замурованы и, в то же время, выше явлен новый вход — он не для бывших. Да и Игорь-Северянин не чувствует необходимости в этом входе:

— «Мавр сделал свое дело!».

Северянин оборвал нить своего Эго-Северянизма, ибо тот эго-футуризм, который был до ухода «мэтра» «школы» — есть только Эго-Северянизм." 99.

Таким образом, представляется весьма важным определить периоды творчества Северянина, особенно после того, как «из эго-футуриста, каким он был в начале 1910;х гг., поэт превращается в ярого противника модернизма и всячески декларирует свою любовь и верность русской классической.

М100 традиции.

Сохранилось немало свидетельств того, что Северянин рассматривал свое творчество именно как некий «всемирный путь». До 1918 года этот путь имел лишь временные, «исторические» параметры: см., к примеру, уже упомянутую выше Поэзу о Карамзине или, давно ставший хрестоматийным, Эпилог (1)'и': «Я, — год назад, — сказал: „Я буду!“ / Год отсверкал, и вот — я есть!». С началом вынужденной эмиграции поэта к ним прибавляются географические, «планетарные» масштабы. Теперь Северянин последовательно знакомит читателя с географией своих выступлений, помещая соответствующие сведения на обложках поэтических сборников, указывая при этом (правда, не всегда точно) не только время, но и количество выступлений в тех или иных городах и странах. Известны три таких списка: на сборниках, изданных при жизни поэта: Creme de Violettes102 и А, а также в рукописи сборника Очаровательные разочарования103. Кроме того, сохранилась позднейшая надпись на одном из экземпляров КР: «Дорогому сыну Вакху стихи эстонского этапа моего всемирного пути. Автор. Toila, 8. IX. 1931 г.» 104. Правильное определение отрезков этого «пути», выявление специфических особенностей каждого из них — безусловно, один из важнейших способов понимания многогранного творчества Северянина.

Одна из первых (и чуть ли не единственных по сю пору) удачных попыток научной классификации этапов дореволюционного творчества поэта была предпринята в работе Е. В. Ивановой, помещенной в ОИС105. Справедливо указывая на то, что «творческий путь Северянина начинается гораздо раньше, до возникновения футуризма» 106, исследовательница выделяет в нем следующие этапы:

1) 1904;1906 годы, когда стихи Игоря Лотарева «ничем не претветттают будущего „короля поэтов“. <.> Стихи 1904;1906 гг. лишены индивидуального стиля, написаны неряшливым и случайным языком и свидетельствуют о дилетантизме автора» 107;

2) 1907;1912 годы, когда стихи, «подписанные новым исеьдишшом Игорь-Северянин, создавались <.> под очевидным влиянием Фофанова. Они показывают, как постепенно <.> создается новое миросозерцание и новый стиль, которому суждено прославить их автора <.> происходит как бы кристаллизация стиля, в котором скрещиваются влияния Брюсова, в меньшей.

1О Я степени — Сологуба" ;

3) 1913;1918 годы, с момента выхода ГК до избрания Игорь-Северянина «королем поэтов» .

Сам поэт осознавал эти повороты как новое рождение. Это не мешало Северянину включать в «Громокипящий кубок» и последующие сборники.

109 произведения из ранних книг, использовать их заглавия для названии разделов, т<�о> е<�сть> не отказываться от созданного ранее" , — справедливо отмечает Е. В. Иванова и делает весьма важное принципиальное замечание: «Изобретенный одновременно с изданием сборников 1911;1912 гг. эгофутуризм не имел большого значения для творческого самоопределения Северянина, но сыграл роль стартовой площадки в большую литературу» 110.

Отметим, что хотя первые стихотворные опыты Северянина относятся ко времени, когда ему «.не было еще девяти лет» 111, сам поэт считал началом профессиональной творческой карьеры тот момент, когда «одна «добрая знакомая» моей «доброй знакомой», бывшая «доброй знакомой» редакшра.

26 112 солдатского журнала «Досуг и дело», передала ему (ген<�ералу> Зыкову) мое.

113 стихотворение «Гибель «Рюрика» «, которое и было помещено 1 февраля 1905 г<�ода> во втором номере этого журнала под моей фамилией: Игорь Лотарев.» 114. Однако первый, «ученический», период его творчества не оставил ни одного литературного портрета. Поэтому для нашей работы он не представляет практического интереса.

К названным периодам творчества Северянина, без сомнения, нужно добавить еще один — «классический», эстонский: с марта 1918 года (времени окончательного переезда поэта в Эстонию) — по 20 декабря 1941 года (предположительное время его смерти в Таллинне «). «1С i ас о и ч с екни lie только в понимании самого Северянина, некоторым образом совпадающем с мнением рядовых читателей и заключающемся в противопоставлении классики беллетристике, или, так называемой, «массовой культуре». Следует отметить, что многие образцы творчества поэта этого периода отвечают критериям, выдвигаемым и современным литературоведением. Весьма справедливой, на наш взгляд, выглядит позиция принципиального разграничения понятий «классики» и «произведений-памятников». Первая — «.высшая степень художественности (эстетичности) литературного произведения и соответственно предельная специфичность познавательного акта, это познание как полноценное образное обобщение» 116. Вторые «сохраняют лишь историко-культурный интерес и принадлежат преимущественно тому времени, когда они были созданы» 117. В лучших произведениях эстонского периода Северянин безусловно поднимается до того уровня художественности, который позволяет говорить о нем как о поэте-классике. Он обоснованно ставит себя вровень с теми поэтами, которых считает классиками, и в этом уже нет той скандатьно-эпатажной и обязательной для всякого дерзающего подмастерья позы. Именно теперь, оказавшись в практически чуждой для русского поэта языковой и культурной среде, Северянин становится подлинным мастером.

В диссертации мы будем придерживаться следующею ь<*р wm-ua периодизации переходных моментов творчества поэта:

1) «ученический» период (с 1907;го по 1912 год);

2) период «покорения литературы» (с 1913 года — времени выхода ГК — по 27 февраля (14 марта) 1918 года — даты выборов Северянина королем поэтов на вечере в Большой аудитории Политехнического музея в Москве);

3) «классический», эстонский период.

Примечания.

I Сам поэт всегда писал свое литературное имя через дефис: Игорь-Северянин. Однако уже при его жизни установилась традиция раздельного написания, и «Северянин» стал осмысляться как своего рода фамилия, а пе как приложение к имени Игорь Эти inr-rmiq «традиция» дожила и до наших дней. Отсюда и различное фонетическое оформление его псевдонима, наблюдаемая в данной работе при цитировании. (По поводу разного написания псевдонима И. В. Лотарева см. ценное замечание Р. Крууса (Круус Р. Комментарии // *Соч. С. 432).

Нам известен единственный научный сборник, целиком посвященный вопросам творчества и жизни Северянина: О Игоре Северянине: Тезисы докладов научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Игоря Северянина. Череповец, апрель.

3 «Поэзами» Северянин называл собственные стихотворения, «творения» (ср. гр. poiesisтворчество) вплоть до КР. В статье идеолога петербургского эго-футуризма И. Игнатьева «Эго-футуризм» (см.: Засахаре Кры: Альманах V, <СПб.>: Петербургский глашатай, 1913. С. 5) о происхождении этого определения сказано следующее: «Слово „Поэза“ создано и впервые начертано Константином Олимповым 19 мая 1911 года, на траурной ленте надгробного венка своему Отцу-Поэту К. М. Фофанову — „Великому Психологу Лирической Поэзы“ с одной стороны ленты, с другой эпиграф из Фофанова (строка из его поэмы „Поэзия — Бог“ (1900), восходящая к драматической поэме „Камоэнс“ („Camoens“ — 1838) австрийского поэта Ф. фон Хальма в классическом переводе В. Жуковского: „Поэзия есть Бог в святых мечтах земли.“. — Д.П.): „Поэзия есть зверь, пугающий людей“.» .

4 Adams V. Vene kirjandus, mu arm. Kirjandusteaduslikke artikleid ja esseesid. Tallin, 1977. Lk. 328.

5 См.: Кошелев В. А., Сапогов В. А. Король поэтов Игорь-Северянин .'.' СОЧ. Т.1. С. 5 26.

6 См. статьи Исакова С. Г.: Игорь Северянин в Эстонии // Таллин. 1987. № 3. С. 79−86- Eesti Igor Severjanini loomingus // Keel ja Kirjandus. 1987. Nr. 7. Lk. 395−404- Игорь Северянин и Эстония // *Соч. С. 5−34- Игорь Северянин: 1918;1921 гг. Жизнь. Мировосприятие. Литературная позиция. Изменения в творческой манере // Исаков С. Русские в Эстонии: 1918;1940. Историко-культурные очерки. Тарту, 1996. С. 178−212- Литература: Игорь Северянин // Русское национальное меньшинство в Эстонской республике (1918 — 1940). ТартуСПб., 2001. С. 288−291.

7 См. статьи Крууса Р.: «Дачное» в творческой биографии Игоря Северянина // Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII—XX вв. Тезисы научной конференции. Таллинн, 1985. С. 77−78- Жизнь и творчество Игоря Северянина: Материалы к историографии темы // ОИС. С. 70−74- Об «эстонском» периоде Игоря Северянина // ОИС. С. 11−14- Новые данные о жизни и творчестве Игоря Северянина// Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1986. Вып. 683. С. 32−37- Eesti ja Igor Severjanin // Looming. 1987. Nr. 5. Т.к. 682−691: Postiuimne Severjanin// Keel ja Kirjandus. 1987. Nr. 5. Lk. 285−297.

8 См. работы Lauwers L.: Igor'-Severjanin. His Life and Work. The Formal Aspects of His Poetry. Leuven Peeters 1993/ XXIV (Orientalia Lovaniensia Analecta, 49) — The Metrical Typology of Igor'-Severjanin's Poetry//International Journal for Slavic Linguistics and Poetics. 1983. N 28. P. 67−108.

9 Кошелев В. А., Сапогов В. А. «Музей моей весны.» // Игорь Северянин. СтихотворенияПоэмы. Архангельск, 1988. С. 5−20.

10 Кошелев В. А. Поэт с открытой душой // БП. С. 5−26.

II Михайлов А., Петухов В. О поэзии Игоря Северянина // Игорь Северянин. Сирень моей весны: Избранная лирика. Кемерово: Кн. изд.-во, 1989. С. 5−20.

12 Филькина Е. Ю. Предисловие // Игорь Северянин. Тост безответный: Стихотворения. Поэмы. Проза. М., 1999. С. 5−12.

13 Шаповалов М. А. «Король поэтов» (Путь Игоря Северянина) // Игорь Северянин. Избранное. М.: Люмош, 1995 (Ключ: Классическая литература юному читателю). С. 7−68.

14 Широков В. Соловей русской поэзии // Игорь Северянин. Ананасы r шампанском М: Книга, 1991. С. 135−143. (Репринт 1-го изд. 1915 года).

15 Роэюдественский Вс. Игорь Северянин // Игорь Северянин. Стихотворения.: Сов. пис. /Лен. отд./, 1978. С. 5−37.

16 Роэюдественский Вс. Игорь Северянин. С. 35−37.

17 Бабичева Ю. В. Аще не умрет.: Игорь Северянин // Игорь Северянин. Классические розы. Медальоны. М.: Худож. лит., 1991. С. 5−26.

1S.

См.: Анчугова Т. Брюсов и Игорь Северянин: (К истории ли1сра1>риыл woumuuu lVjUUCililll J //Брюсовский сборник. Ставрополь: Ставропольский пед. ин-т. 1977. Вып. 3. С. 51−62.

19 См.: Иванова Е. Поэтическая генеалогия Игоря Северянина // ОИС. С. 18−21.

20 Бочкарева Н. Игорь Северянин и символизм // ОИС. С. 21−24.

Науменко А. И. Северянин и К. Бальмонт // ОИС. С. 24−26.

См.: Харджиев Н. И. Статьи об авангарде: В 2-х т. / Сост. Р. Дуганова, Ю. Арнишкина, А. Сарабьянова. М.: Рус. авангард, 1997. Т. 2. С. 31−71. (Архив русского авангарда).

23 История русской литературы. Т. 10 [Литература 1890−1917 годов] / Ред. кол: А. С. Бушмин (отв. ред.) и др. М.- Л.: Изд. АН СССР /Лен. отд./, 1954. С. 785−786.

24 Тимофеева В. В. Поэтические течения в русской поэзии 1910;х годов. Поэзия акмеизма и футуризма // История русской поэзии: Т. 1−2 / Отв. редактор. Б. П. Городецкий. Л.: Наука /Лен. отд./, 1969. Т. 2. С. 407.

25 Поэза вне абонемента (1912; ГК). Ср. со своеобразным авторским «объяснением» приведенной цитаты:

Во мне выискивали пошлость, Из виду упустив одно: Ведь кто живописует площадь, Тот пишет кистью площадной.

Пускай критический каноник Меня не тянет в свой закон, -Ведь я лирический ироник: Ирония — вот мой канон. (Двусмысленная слава (1918; СОЛ)).

26 Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX — начала XX века. [Учеб. для филол. ак. университетов]. Изд. 2-е, доп. М.: Высшая школа, 1984. С. 304.

Увертюра (1915. ЯнварьАвШ).

Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX — начала XX века. С. 305.

29 Соколов А. Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920;х годов. <М.>: Изд. МГУ, 1991. С. 78.

30 Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX — начала XX века. С. 80. Очевидно, автор имеет в виду отзывы Брюсова о брошюрах Северянина «Электрические стихи»: Русская мысль (Москва). 1911. № 7. Отд. III. С. 24, «Качалка грезэрки», «Очам твоей души»: там же. 1912. № 7. Отд. III. С. 21−22.

31 См.: Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX — начала XX века. С. 79. Разговор о встрече Северянина летом 1930 года с Ф. Ф. Раскольниковым (бывшим в то время советским полпредом в Эстонской республике), ставший предметом отдельного очерка Северянина, который был написан и опубликован в 1939 году, будет рассмотрен ниже.

32 Русская литература конца XIX — начала XX века. 1908;1917 / Ред. колл.: Б. А. Бялик (отв. ред.) и др. М.: Наука, 1972. С. 337.

3 «Идейно и творчески к акмеизму примыкали, с одной стороны, — Н. Клюев, С. Ьсенин, с. Клычков, П. Радимов и другие, входившие в кружок „Краса“, а с другой стороны группа эгофутуристов» с И. Северянином во главе." {Михайловский Б. В. Русская литература XX века. С девяностых годов XIX века до 1917 года. М., 1939. С. 333).

34 История русской литературы: В 4-х т.

Литература

конца XIX — начала XX века (18 811 917)). Т. 4. Ред. К. Д. Муратова. Л.: Наука. 1983. С. 722. 723.

35 См.: Брандт Р. Ф. О языке Игоря Северянина // КТИС. С. 130−148.

36 История русской литературы: В 4-х т. Т. 4. С. 724, 725.

37 Басипский П. В., Федякин С. Р. Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции. М.: Изд. центр «Академия», 1998.

38 Указ. соч. С. 241,242.

39 Гордович К. Д. История отечественной литературы XX века. (2-е изд.) СПб.: СпецЛит, 2000. С. 25.

40 VR.

41 Markov V. Russian Futurism: A History. Berkeley and Los Angeles: University California Press, 1968. Книга вышла в русском переводе: Марков В. Ф. История русского футуризма / Пер. с англ. В. Кучерявкина, Б. Останина. СПб.: Алетейя, 2000. О Северянине-футуристе, в основном, автор пишет в главе «III. Эго-футуризм и „Мезонин поэзии“» (С. 59−104).

42 Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / Сост. В. Н. Терёхина, А. П. Зименков. М.: Наследие, 2000.

43 Секиеру А. Е. Художественный синтез в творчестве Игоря Северянина. М.: МПГУ, 1998.

44 Макашина В. Г. Мирра Лохвицкая и Игорь-Северянин. К проблеме преемственности поэтических культур. Новгород: Новгородский гос. ун-т, 1999.

45 Викторова С. А. Игорь Северянин и поэзия Серебряного века (Творческие связи и взаимосвязи). Ярославль: Ярославский гос. пед. ин-т, 2002.

46 Викторова С. А. Игорь Северянин и поэзия Серебряного века. С 26.

47 Игорь-Северянин. Адриатика: Лирика. Нарва: Изд. автора, 1932. до.

Игорь-Северянин. Медальоны: Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах. Beograd: Изд. автора, 1934.

49 Rannit A. Naujas Igoris Severianinas (minint 35 meti? jo literaturinio darbo sukakti) // Naujoji Romuva. 1940. Nr. 12 — 13. P. 480 — 481, kovo 24 d. P. 264 — 265. Перевод на литовский язык был выполнен Ю. Калюотисом. Автограф Раннита на русском языке хранится в фонде писателя и журналиста Юозаса Кялюотиса в Рукописном о iделе Ли библиотеки им. М. Мазвидаса (РО ЛНБ. Ф. 31. Ед. хр. 482).

50 «Это настоящий, свежий, детский талант. Куда пойдет он, еще нельзя сказатьчто с ним стрясется: у него нет темы (курсив Блока. — Д.П.). Храни его Бог.» (Блок А. Дневник / Подг. текста, вступ. ст. и прим. А. Л. Гришунина. М.: Сов. Россия, 1989. С. 193 (запись от 25 марта 1913 года)).

51 Русская поэзия «Серебряного века», 1890−1917: Антология / Сост. И. С. Багдасарян и др., вступ. ст. М. Л. Гаспарова. М.: Наука, 1993. С. 495.

52 Boronowski Е. Igor' Severjanins Leben und seiner dischterischen Werk. Inaugural-Dissertation zur Erlandung des Doktorgraben. Munster, 1976.

53 Арго А. Своими глазами: Книга воспоминаний. М.: Сов. писатель, 1965. С. 91−93.

54 Борисов Л. И. В казарме на нарах с Игорем Северяниным // Борисов Л. И. За круглым столом прошлого. Воспоминания. Л.: Лениздат, 1971. С. 103−108.

55 Гиппиус 3. Живые лица / Пред. М. Кореневой, поел, и коммент С Яротеп СПб °П01 С 90−96.

56 Дейч А. И. День нынешний и день минувший: Литературные впечатления и встречи. Изд. 2-е, дополн. М.: Сов. писатель, 1985. С. 280−286.

57 Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути // Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь: Стихотворения. Политический памфлет. Проза. Воспоминания / Сост., вступ. ст., коммент. В. И. Коровина. М.: ТЕРРА, 1994. С 589−590.

Иванов Г. В. Петербургские зимы. Китайские тени // Иванов Г. В. Собр. соч.: В 3-х т. / Сост., подгот. текста, вступит, ст. Е. В. Витковского. Коммент. Г. И. Мосешвили. Т. 3. М.: Согласие, 1994. С. 26−31- 298−306.

59 Никулин JI.B. Годы нашей жизни: Воспоминания и портреты. М.: Моск. рабочий, 1966. С. 128−129.

60 Одоевцева И. В. На берегах Сены. М.: Худож. лит., 1989. С. 9−25.

61 Шершеневич В. Г. Великолепный очевидец: Поэтические воспоминания: 1910;1925 гг. // Грузинов И., Мариенгоф А. и др. Мой век, мои друзья и подруги. М.: Моск. рабочий, 1990. С. 486−496.

62 Вертинский А. Н. Дорогой длинною. / Сост. и вступ. ст. Ю. ТомашевскогоПослесл. К. РудницкогоОформ. Г. Саукова. М.: Правда, 1990. С. 426−427.

63 Филин М. Судьба Ивана Наживина // Наживин И. Ф. Во дни Пушкина (Исторический роман). Т. 1−2. М.: Вече, 1999. Т. 1. С. 24.

4 РГАЛИ. Ф. 487. On. 1. Ед. хр. 52. Л. 1.

65 См.: Ходасевич Вл. Игорь Северянин и футуризм // Русские Ведомости. 1914. № 98. 29 апреля. С. 3, продолжение: там же: 1914. № 100. 1 мая. С. 2. Впоследствии обе щметк: объединены автором и вошли в его статью «Игорь Северянин и футуризм» (см.: Ходасевич В. Ф. Собр. соч.: В 4-х т. М.: Согласие, 1996. Т. 1. С. 425−438).

66 Берберова Н. Курсив мой: Автобиография / Вступ. ст. Е.В. ВитковскогоКоммент. В. П. Кочетова, Г. И. Мосешвили. М.: Согласие, 1999. С. 181. Кстати, в «Биографическом справочнике», помещенном после основного текста воспоминаний, Берберова сообщает о Северянине: «Поэт, эгофутурист, популярный в России до революции, после 1919 г. — в Эстонии. Приезжал в Берлин и в Париж (1931), где дал вечер своих „поэз“. сейчас полностью „реабилитированый“ в СССР за его патриотические стихи во время войны и тоску по родине» (С. 691). Отметим, что составители комментариев к указанному изданию В. П. Кочетов и Г. И. Мосешвили, уточнившие и исправившие в «Биографическом справочнике» многие исторические неточности и огрехи, фактические ошибки в статье о Северянине оставили без внимания.

67 ПАБ: письмо от 10. IV. 1929. Toila.

68 См.: ЗЛ.

69 Игорь-Северянин. Трагедия Титана: Космос: Изборник I. Берлин: М.: Накануне, 1923. С 5.

70 Кошелев А. В. Афанасий Фет как забытый писатель // Забытые и второстепенные писатели XVII—XIX вв.еков как явление европейской культурной жизни. Материалы международной научной конференции, посвященной 80-летию Е. А. Маймина. Т. II. Псков, 2002. С. 93.

71 Фет (МЕД).

72 Карпов П. Из глубины (отрывки воспоминаний) // Карпов П. Пламень (роман). Русский ковчег (книга стихотворений). М.: Худож. лит., 1991. (Забытая книга). С. 289−298, 317−318.

73 Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец: Воспоминания. М.: Сов. пис. /Лен. отд./, 1989. С. 367−368, 439, 452−460, 470.

74 Шенгели Г. А. Иноходец: Собрание стиховПовар базилевса: Византийская повестьЛитературные статьи. Воспоминания. М.: Совпадение, 1997. С. 338, 339, 452, 489.

75 Формаков А. И. Встречи с Игорем Северяниным // Звезда. 1969. № 3. С. 174−181.

76 Шумаков Ю. Д. Игорь Северянин в Эстонии // СиП. 430−439.

77 См. прим. 6.

78 См.: Круус Р. Комментарии // *Соч. С. 472−480.

79 Йорданов Хр. Игорь Северянин в Болгарии // Русско-болгарские фольклорные и литературные связи: В 2 т. / Редкол.: В. Г. Базанов, В. Н. Баскаков, С. Божков [и др.]. Л.: Наука/Лен. отд./, 1976;1977. (ИРЛИ — Болг. АН Ин-т лит.). Т. 2. С 141−1 S6.

ЯП.

Поливанов К. М. Два турне Северянина зимой 1914 года//ОИС. С. 38−41.

Лубянникова Е., Миухин Л. «Моя двусмысленная слава.»: Северянин в Париже «rT» x обоз. 1988. № 4. С. 104−108.

82 Аксаков С. Т. Собр. соч.: В 3-х т. М.: Худож. лит., 1986. Т. 2. С. 365.

Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. JL: Худож. лит. /Лен. отд./, 1971. С. 12.

84 См.: Круус Р. Комментарии // *Соч. С. 432−512.

85 ПАБ.С. 107−148.

См.: Филькина Е. Комментарии // Игорь Северянин. Тост безответный: Стихотворения. Поэмы. Проза. М.: Республика, 1999. С. 508−530.

Исупов К.Г. Историко-бытовые архетипы в творческом поведении И. Северянина // ОИС. С. 17. Автор цитирует «поэзы»: Эпилог (I) (1912. ОктябрьГК) — Поэзу возмездия (1912; 3JI) — Мои похороны (1910; ГК) — Секстину (1910; ГК), Увертюру (1915. ЯнварьАвШ), Поэзу о.

Карамзине (1912; ГК).

Магомедова Д. Литературоведческие термины (Материалы к словарю). Вып. 2. Коломна, 1999. С. 11.

См.: Кошелев В. Поэт с открытой душой // БП. С. 9.

90 Михайлов В. Н. Специфика собственных имен в художественном тексте // Филологические науки. 1987. № 6. С. 82.

91 Карпенко Ю. А. Имя собственное в художественной литературе // Филологические науки. 1986. № 4. С. 39.

Лотман Ю.М., Минц З. Г.

Литература

и мифология // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 546. Семиотика культуры. Трудь: —о системам XIII / Отв. ред. Ю. Лотман. Редкол.: Б. Гаспаров, Б. Егоров, Вяч. Иванов, И. Кулль, Ю. Лотман (председатель), Я. Пыльдмяэ, X. Рятсен, И. Чернов. Тарту, 1981. С. 53.

93 Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с фр. М.: Инвест-ППП, 1995. С. 139. /Первые публикации в России/.

94 Эго-футуризм. // Засахаре Кры: Альманах V. <СПб.>: Петербургский Глашатай, 1913. С. 5.

95 Там же, с. 5.

96 См.: Гиперборей. 1912. № 2 (Ноябрь). С. 29−30.

97 Игорь-Северянин. Поэзоантракт: Пятая книга поэз. М.: Наши дни, 1915 [обл. 1916].

98 Текст этого заявления был помещен еще раньше в статье И. Казанского (И. Игнатьева) «Первый год Эго-Футуризма. Академия Эго-Поэзии» // «Орлы над пропастью: Предзимний альманах». <СПб.>: Петербургский Глашатай, 10 октября 1912. С. 4.

99 Эго-футуризм. <СПб>: Петербургский Глашатай, Послелетие 1913. С. 3.

100 Исаков С. Г.

Литература

: Игорь Северянин // Русское национальное меньшинство в Эстонской республике (1918 — 1940). С. 288.

101 (1912. ОктябрьГК).

102 Игорь-Северянин. Creme de Violettes: Избранные поэзы. [Юрьев]: Odamees, 1919.

103 (РГАЛИ. Ф. 1152. On. 1. Ед. хр. 3). Впервые полностью опубликован в СОЧ. Т. 4. С. 435 573.

104 Экземпляр хранится в Архивной библиотеке ЛМ (Eesti Kirjandusmuuseum (Tartu)).

105 См.: Иванова Е. В. Поэтическая генеалогия Hi оря Северянина//ОИС. С. 18−21.

106 Там же, с. 18.

107 Там же, с. 20.

108 Там же, с. 20.

109 Всего до ГК Северянин выпустил 35 поэтических брошюр, см. «Автобиографическую справку» в КТИС. С. 5.

110 См. его автобиографический очерк Мое первое стихотворение (1924. Озеро Uljaste), впоследствии включенный в книгу воспоминаний Уснувшие весны: Критика. Мемуары. Скитания (РГАЛИ. Ф. 1152. On. 1. Ед. хр. 13). Впервые опубликован: Игорь Северянин II *Соч. С. 373−376.

111 Иванова Е. В. Поэтическая генеалогия Игоря Северянина // ОИС. С. 19−20, 21.

112 «Досуг и дело: Журнал для войск и народа» (СПб.- 1867−1869, 1875−1914).

113 Стихотворение было выпущено раньше в виде отдельной брошюры — в 1904 году в петербургской типо-литографии К. Шлегельмильха — на деньги автора (точнее, его дяди инженера-технолога, директора фабрики Шейлера и Коншина в Серпухове Михаила Петровича Лотарева (1854 — 1925), спонсора поэта до 1912 года). Именно по этой «самиздатовской» причине Северянин не мог считать названную дату началом ссосП литературной карьеры. «Гибель „Рюрика“» — первое из серии «военно-морских» стихотворений Игоря Лотарева, посвященных событиям русско-японской войны и изданных также в виде отдельных брошюр.

114 Игорь-Северянин. Образцовые основы (2), 1924. Ср. в «Автобиографической справке» (КТИС, с. 5): «Дебютировал в ежемесячном журнале „Досуг и Дело“ (1905 г., № 2, 1-го февраля)» .

115 Отметим, что принятая дата смерти Северянина вызывает некоторые сомнения, ини связаны, в первую очередь, с тем, что он умер при режиме немецкой оккупации. Профессор С. Г. Исаков, руководствуясь записью в книге регистрации смертей Таллиннской службы актов гражданского состояния (Surmaregister / Tallinna Linna Perekonnaseisuamet) за № 3002, называет 20 декабря 1941 (фотокопия записи приведена во вкладке среди иллюстраций в *Соч.). Это косвенно потверждает и В. Марков в примечаниях к главе «III. Эго-футуризм и „Мезонин поэзии“» своей книги «История русского футуризма»: «Хорошо знатштий Северянина Алексис Раннит в письме ко мне от 6 февраля 1967 года настаивает на этой дате (20 декабря 1941. — Д.П.)» (Марков В. Ф. История русского футуризма / Пер. с англ. В. Кучерявкина, Б. Останина. СПб.: Алетейя, 2000. С. 337). Эта же дата фигурирует практически во всех энциклопедиях, словарях, справочниках и статьях, где приводятся те или иные сведения о смерти поэта. Однако обращает на себя факт, что упомянутая запись в книге регистрации смертей Таллиннской службы актов гражданского состояния появилась не в результате какого-либо официальною медицинскою заключения, а на лиоиаинн лиши «свидетельства врача и знакомого» Валентины Федоровой, и была сделана только 22 декабря 1941 года. Составитель «Словаря русских зарубежных писателей» лично знавший Северянина В. Ф. Булгаков, например, по этому поводу пишет: «Северянин умер в местечке Усть-Нарова в Эстляндии 26. XII. 1941 г.» (.Булгаков В. Ф. Словарь русских зарубежных писателей / Ред. Г. Ванечкова. Introduction by Richard J. Rneeky. Norman Ross Publishing Inc. New York. N.Y., 1993. C. 83−84). Автор краткого биографического словаря русских писателей и поэтов С. И. Хозиева называет датой смерти поэта 22 декабря 1941 года (см.: Хозиева С. И. Северянин Игорь // Хозиева С. И. Русские писатели и поэты: Краткий биографический словарь. М.: «РИПОЛ КЛАССИК», 2002. С. 443).

116 Гурвич И. А. Русская беллетристика: эволюция, поэтика, функции // Вопросы литературы. 1990. № 5. С. 133.

117 См.: Кондаков Б. В., Кондаков И. В. Классика в свете ее современной интерпретации // Классика и современность [Сб. статей] / Под. ред. П. А. Николаева. В F Угличем М • И-л МГУ, 1991. С. 46.

Заключение

.

В творчестве Северянина литературный «портрет» как особый жанр занимает исключительное место. Наблюдения за его градациями позволяют не только выявить и проследить изменения, происходящие в писательской манере Северянина, но и воссоздать с достаточной степенью достоверности целостную картину мира поэта, существенно уточнить его место в новейшей русской литературе.

При этом важно учитывать, что мы имеем дело с поэтом-лириком, создающим, в первую очередь, собственный миф, своеобразный постоянно развивающийся «автопортрет», основанный на логике особого рода, когда личностно-авторское составляет общность со смысловым целым сш лирического героя, то есть «внутренне любовно-авторитетный другой во мне является управляющим, а не я, низводя другого до средства (не мир других во мне, а я в мире других, приобщен к нему) — нет паразитизма. Не отделяя себя от жизни, где героями являются другие, а мир — их окружением, я — рассказчик об этой жизни как бы ассимилируюсь с героями ее.» '.

Являющиеся своеобразными «иллюстрациями» основных периодов творчества Северянина его литературные «портреты», в основе которых, как правило, лежат ономастические цитаты (использование чужого имени, в том числе имени литературного персонажа, а также названия литературного произведения), обнаруживают следующие типологические особенности (существующие как параллельно, так и последовательно сменяющие друг друга).

Для его «портретов» периода «ученичества» (1907;1912 гг.) характерны диалогичность, «доброжелательная документальность», гражданственность, историко-иронический «дендизм», «лирическая ирония». При этом Северянин своеобразно переосмысляет творческое наследие предшественников русских символистов — К. М. Фофанова и Мирры Лохвицкой, не только осваивая поэтическую технику и «мифологию» последних, но вырабатывая собственную творческую концепцию, в основе которой оказывается синтез биографического, индивидуального и личного в поэтическом тексте. Влияние именно этих поэтических имен сказывается в становлении особого отношения Северянина к поэзии как одному из разделов музыки, а также в его пристальном внимании к литераторам — «изгоям общества», страдальцам, «жертвам» собственных творческих «изысков», оказавшимся в конечном счете «прозеванными гениями». К ним, чьи творческие ориентиры находятся (или, в свое время, находились) в достаточно острой конфронтации с общепринятой моралью, Северянин причисляет и себя.

Эго-футуризм" Северянина (1911;1912 гг.) во многом оказывается явлением не столько поэтическим, сколько целенаправленным литературным скандалом — наиболее действенным способом заявления о себе.

Основными типами литературных портретов, выполненных Северянином в этот период, являются:

1) портреты, основанные на ономастических цитатах, главное отличие которых — в использовании чужого имени, в том числе имени литературного персонажа и названия литературного произведения;

2) портреты-штампы «гражданской скорби» ;

3) портреты писателей, чье творчество стало своеобразной литературной основой музыкальных произведений любимых Северянином композиторов;

4) портреты собратьев по перу, выполненные, как правило, с позиций своеобразного историко-иронического «дендизма» ;

5) портреты-" диалоги", представляющие собой поэтические ответы-" реплики" на стихотворные посвящения Северянину его конфидентов, литературных соратников и являющиеся своеобразным способом авторского дистанцирования.

Для периода северянине ко го «покорения литературы» (1913;1918 гг.) становятся характерными «портреты» литераторов-современников, в основе которых обнаруживаются достаточно противоречивые, но часто удачно совмещаемые им принципы надпартийности, диалектичности и пародийности. Все это связано, в первую очередь, с обретением собственного «места» в весьма насыщенной яркими поэтическими индивидуальностями литературной эпохе. Северянинские «портреты» того времени — его своеобразное художественное осмысление творческого пути, на котором поэт последовательно становится кратковременным «попутчиком» акмеистов (в лице Н. Гумилева), «старших» символистов (В. Брюсова и Ф. Сологуба), кубофутуристов «Гилеи» и, наконец, окончательно заявляет о собственной исключительности.

В творчестве Северянина появляются «групповой» портрет, портреты «на заказ», выполненные в рекламных целях и связанные с его гастрольными поездками по стране.

Особое значение приобретает противопоставление индивидуального и коллегиального. Ведущую роль начинает играть жанр «автопортрета», героем которого становится индиффирентный к проявлению любой литературной фракционности поэт.

Самым замечательным детищем «классического» периода 1аорчс^1ьа Северянина (1918;1941 гг.) становится сонет-" медальон", в котором концентрируются многие указанные нами выше типологические особенности его «портретов», к которым присоединяются наивно-руссоисткий примитивизм и миротворчество.

Это происходит на фоне, который «.исключает все моменты пространственной выраженности и исчерпанности человека, не локализует и не ограничивает героя всего сплошь во внешнем мире, а следовательно, не дает ясного ощущения конечности человека в мире. Этот первый момент создает иллюзию самосохранения героя и его внутренней позиции, его опыта чистого сопереживания, создает видимость того, что в лирике он имеет дело только с самим собою и для себя самого.» .

Здесь же кроется причина того, что «Северянин не всегда объективен, беспристрастен, и личное отношение к другому поэту, литературные распри прежних лет порою определяют его откровенно субъективную и ошибочную по существу оценку.» 3.

Литературный портрет Северянина «классического периода» фиксирует обретение поэтом классической «простоты». Бю hojjhx ирииирсша предельную искренность: «простота и естественность становятся характерной особенностью большинства его стихотворений» 4.

Сопоставление абсолютного большинства литературных «портретов» Северянина с другими современными им источниками (художественными произведениями, критическими статьями, письмами, воспоминаниями литераторов, ставших объектами портретирования поэта) позволяют восстановить своего рода «историческую справедливость», ибо творческое наследие Северянина, безусловно, достойно того, чтобы «.занять свое место в движении поэтических идей века. Оно своеобразно выделяется в контексте литературного процесса как честно выстраданный литературный опыт, сколь бы он ни был противоречив» 5.