Изменение социальной структуры населения Дальнего Востока СССР: 1923-1939 годы

Чем обусловлена актуальность поставленной проблемы исследования?

Во-первых, советский опыт государственного строительства (1917—1991 гг.), имеет не только российское, но и мировое значение. В основании советского общественного проекта лежало стремление всех коммунистических учений вырваться из рамок повторяющегося из поколения в поколение несправедливого, особенно с точки зрения социальных низов, общественного устройства и установить новый «справедливый» порядок, который со временем будет только улучшаться. Практика социальных изменений в советский период исторического развития России представлялась как процесс «.построения в СССР бесклассового общества и достижения полного социального равенства людей"1.

В постсоветский период перестройки всей системы социальных отношений в нашей стране надо не только критически проанализировать социальные изменения в России после 1917 г., но и использовать позитивный опыт социальной политики советского государства. Решение данной научной задачи заключается в необходимости с позиций современности переосмыслить роль государства в ходе видоизменения социальной структуры населения, заново оценить необходимость и степень вмешательства государства в этот процесс (различные его аспекты).

Следует постоянно помнить, что строгий объективный подход к истории как к науке исключает недопустимые в историческом познании нравственно-этические оценки и использование при изучении прошлого характеристик «позитивно — негативно». Вместе с тем, перед историей как учебной дисциплиной стоит цель обеспечения преемственности между различными историческими поколениями. Поэтому необходимость формирования морально-этических норм у подрастающих поколений на их будущем жизненном пути, воспитание чувства патриотизма, определенные политические взгляды историка неизменно обусловливают определенную ценностную оценку любого исторического явления или деятеля. Данная дихотомия истории как науки и учебной дисциплины всегда накладывает свой отпечаток на любое историческое исследование.

Во-вторых, социальная структура выступает объектом исследования раз.

1 Ленин В. И. Великий почин / В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 15. личных гуманитарных дисциплин — истории, социологии, демографии, философии. Различие между ними состоит в неодинаковых предметах исследования.

— О.

История исследует эволюцию конкретного общества в определенном пространстве и времени от прошлого к настоящему и немыслима без накопления единичных многочисленных фактов, используемых затем другими общественными дисциплинами. В этом аспекте историческая ретроспектива социальной структуры конкретного общества, её институтов, взаимосвязи социальных и профессиональных групп населения и их взаимодействие с государством помогает реализовать междисциплинарный синтез, обеспеченный последними научными достижениями различных обществоведческих дисциплин. Социальная история, отчетливо отражающая взаимодействие различных обществоведческих дисциплин, воссоздаёт историческую реальность как изменчивую картину движения разнородных пластов — политических, экономических и социальных, каждый из которых имеет особые характеристики, темп и характер движения.

В рамках социальной истории реконструкция социальной структуры различных типов исторических обществ предполагает исследование определенного исторического общества как самостоятельной системы в конкретный временной период, выявление типа социальной организации общества. Без учёта межпредметной связи между историей, социологией и демографией неосуществимо целостное воспроизведение социальной структуры. С позиций социальной истории социальная структура общества реконструируется в определенном хронологическом периоде своей эволюции.

В-третьих, злободневность изучения социальных перемен в обществе определяется множественностью подходов к трактовке понятий «социальная структура» и «социальный класс» вследствие наличия различных дифференцирующих и стратификационных критериев деления общественных систем. Одной из основополагающих категорий в современной теории социальной структуры является понятие «класс». Этот термин очень широко распространен в современном обще-ствознании, но единство в его трактовке отсутствует. Он употребляется во множестве значений1. Социальный класс предстает и как статистическая категория на.

1 П. А. Сорокин, насчитавший тридцать два различных определения классов, отмечал: «Класс наделал своим теоретикам не меньше хлопот, чем национальность. И в этом случае попытки «схватить этого Протея» оказались не более успешными: «класс» либо ускользал и ускользает из пальцев своих теоретиков, либо, пойманный, превращается в нечто столь неопределенное и неясное, что становится невозможным отличить его от учного познания, и как реальное сообщество людей, и как синоним понятия «слой». Разнообразность дифференцирующих критериев, по которым возможно деление любого общества, обусловливают различные способы воспроизведения социальной структуры конкретного общества.

В-четвертых, в историческом аспекте при реконструкции конкретного типа социальной структуры всегда необходимо учитывать закон неравномерности экономического развития обществ, стран, регионов. Данная закономерность вытекает из природно-климатических особенностей обитания социальных групп и определяет неоднородность (гетерогенность) населения по различным характеристикам и признакам даже в рамках единого национального пространства. Советская социальная общность в 1920;1930;е гг. — это общество с высокой степенью неоднородности регионов: районы, находившиеся на уровне первобытного хозяйства (Крайний Север) — феодальные сообщества Средней Азии и Закавказья (Казахстан, Киргизия и др.) — индустриально развитые районы (Европейская часть России, Урал). На такую многообразную экономическую дифференциацию накладывались различия в типе культуры и религии населения регионов СССР. Индустриальная модернизация в конце 1920;х — 1930;е гг., социальная и переселенческая политика государства в значительной степени оказывали влияние на изменение социальной структуры различных регионов страны.

Социальная структура населения в различных регионах идентична только в гомогенных (однородных) по составу жителей государствах. В гетерогенном обществе, в зависимости от природных, экономических и исторических особенностей, социальная структура отдельных территорий имеет характерные черты, присущие только ей. Дальний Восток России — именно такой регион, со своими специфическими природными, политическими, этническими, экономическими признаками, отразившимися на структуре населения.

Историография проблемы предполагает анализ различных методологических концепций исследования общества1. Не останавливаясь на подробном расряда других кумулятивных групп, либо, наконец, сливается с одной из элементарных группировок". (Сорокин П. Система социологии. Т. 2. — М., 1993. С. 357).

Эрик Райт сравнил эту категорию с «хамелеоном, который меняет окраску фактически в каждой социологической традиции». (Wright, Erik Olin. Class Structure and Income Determination. New York. London. Toronto. Sydney. San Francisco: Academic Press, 1979. P.3).

1 Платон. Государство. Законы. Политик. М., 1998; Аристотель. Политика. Соч. — М., 1983; Макиавелли Н. Государь. М., 1990; Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов (книги I-III). М., 1992; Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения // Антология экономической классики. — М., 1993. Т. 1. Мальтус Т. Опыт о законе народонаселения. T.2. — СПб., 1868- Гумплович Л. Основы сосмотрении этих многообразных концепций, отметим, что ко второй половине XX века в обществознании оформилось два фундаментальных направления (структурный функционализм и детерминизм) в изучении социальной структуры общества.

Структурный функционализм исходит из того, что дифференциация является естественным следствием усложнения социальной организации, исследует общество как большой организм, отдельные части которого выполняют определенные функции. В этом направлении выделяются два подхода: структурализм и функционализм. За основу в первом подходе берутся различные общественные структуры, а затем анализируются их функции. Во втором, изначально определяется совокупность функций, необходимых для жизнедеятельности общества, и в дальнейшем выявляются различные структуры, осуществляющие эти функции. Данные подходы объединяет функциональное единство различных подсистем общества и саморегулирующий характер любой общественной системы. Вследствие этого фактора структурный функционализм не объясняет причинно-следственные связи социальных изменений и конфликтов, так как различные структуры общества регулируются и видоизменяются самостоятельно для сохранения своей функциональной устойчивости, стабильности, постоянства. Всевозциологии. — СПб., 1899- Вормс Р. Общественный организм. — СПб., 1897- Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. Маркс К., Энгельс Ф. — Соч., 2-е изд., т. 4. С. 419−459- Они же. Немецкая идеология. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 2- Маркс К. Капитал. Маркс К., Энгельс Ф. — Соч., 2-е изд., т. 23, 24, 25. 4. I—IIт. 26. Ч. I—IIIЭнгельс Ф. Наброски к критике политической экономии. Маркс К., Энгельс Ф. — Соч., 2-е изд., т. 1- Он же. Ф. Анти-Дюринг. Маркс К., Энгельс Ф. — Соч., 2-е изд., т. 20- Он же. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Маркс К., Энгельс Ф. — Соч., 2-е изд., т. 20- Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990; Вебер М. Избранное: Образование общества. — М., 1994; Он же. Избранное: Кризис европейской культуры. — СПб., 1999; Он же. Основные понятия стратификации // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 147−156- Ленин В. И. Развитие капитализма в России / В. И. Ленин. Поли, собр. соч. Т. 3. М., 1958; Туган-Барановский М. И. Избранное. — М., 1997; Солнцев С. И. Общественные классы. Важнейшие моменты в истории развития классов и основные учения. — Томск, 1917; Гиддингс Ф. Основы социологии. Анализ явлений ассоциации и социальной организации. — М., 1998; Pareto V. The Rise and Fall of the Elites: An Application of Theoretical Sociology. N. Y., 1968; Pareto V. Sociology Writings. Transl. by D. Merfin. London: Pall Mall Press, 1966; Парето В. О применении социологических теорий // Соцпс. 1995. № 10- Моска Г. Правящий класс // Социс. 1994. № 10- Миллс Р. Властвующая элита. — М., 1959; Lasswell Н. D. Power and Personality. Norton. 1976; Михельс P. Социология политической партии в условиях демократии // Диалог. 1990. №.

3, 5, 7, 9, 11, 13, 15, 18- 1991. № 3- Burnham J. The Managerial revolution. What is happening in the world. New York, 1941; Bottomore T. B. Elites and Society. London, 1964; Veblen T. The engineers and the price system. New York, 1936; Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. — М., 1969; Сорокин Г1.А. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992; Парсонс Т. Система современных обществ. — М., 1997; Парсонс Т. Общетеоретические проблемы социологии // Социология сегодня. Проблемы и перспективы. — М., 1965. С. 25−67- Парсонс Т. Функциональная теория изменения // Американская социологическая мысль. Тексты. — М., 1994. С. 464−480- Warner L., Heker М., Gells К. Social Class in America. A Manual of Procedure for Measurements of Social Status. Chicago, 1949; Center R. The Psychology of Social Class. Princeton, 1949; Дэвис К., Мур У. Е. Некоторые принципы стратификации // Структурно-функциональный анализ в современной социологи. — М., 1968. № 6. С. 194 212- Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социс. 1994. № 5. С. 142−147- Dahrendorf R. Class and class Conflict in Industrial Society. L., 1959. можные социальные конфликты и противоречия рассматриваются в структурном функционализме как дисфункции, подлежащие устранению. Эта точка зрения восходит к Г. Спенсеру, Э. Дюркгейму, Г. Зиммелю1, М. Веберу, П. Сорокину и отражена в более поздних работах Т. Парсонса, К. Дэвиса, У. Мура и др.

Русская философская мысль XIX — начала XX вв. (Н.Я. Данилевский, А. С. Хомяков, И. В. Кириевский, К. С. Аксаков, И. О. Лосский, B.C. Соловьёв, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, C.JI. Франк, К. П. Победоносцев, JI.A. Тихомиров2) также обосновывала единство социального организма, невозможность деления его на составные части и дифференцированного подхода к исследованию общества. Идеям социального неравенства и дифференциации она противопоставляла принцип социального единства российского общества, выраженный в концепциях соборности, общинности, теократического (идеократического) государства.

Социальная философия России XIX в. стоит у истоков евразийского направления отечественной исторической мысли, сформировавшегося в начале 1920;х гг. в среде русских эмигрантов (Н.С. Трубецкой, П. Н. Савицкий, Г. В. Фло-ровский, П. П. Сувчинский, Д.П. Святополк-Мирский, Л. П. Карсавин, H.H. Алеко сеев). Евразийство, на примере Советской России, пыталось ответить на вопросы, поставленные отечественной социальной философией XIX — начала XX вв.: в чём состоят социальные, исторические, политические, культурные и религиозные особенности Россиикакое место она занимает в историческом процессе. В рамках евразийской школы научное знание в истории не может сформироваться вне национально-традиционного менталитета, без учета характерных особенностей определенной социальной общности.

1 Спенсер Г. Основания социологии. Т. 1−2. — СПб., 1898- Спенсер Г. Социальная статистика. Изложение социальных законов, обуславливающих счастье человечества. — СПб., 1906; Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии — М., 1990; Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. — М., 1995; Зиммель Г. Избранное: Т. 1. Философия культуры. Т. 2. Созерцание жизни. — М., 1996; Зим-мель Г. Экскурс по проблеме: Как возможно общество // Вопросы социологии. 1993. № 3. С. 16−26.

2 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М., 1991; Хомяков A.C. Полное собрание сочинений. Т. 1. — М., 1900; Аксаков К. С. Бюрократическое и земское государство // Теория государства у славянофилов. — СПб., 1898- Кириевский И. В. Сочинения. Т. 1. — М., 1911; Лосский И. О. История русской философии. — М., 1991; Бердяев H.A. Философия неравенства: Письма к недругам по социальной философии — Берлин, 1923; Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М., 1990; Соловьев B.C. Сочинения. Т. 1. — М., 1990; Франк С. Л. Духовные основы общества: Веление в социальную философию // Русское зарубежье. Л., 1991; Победоносцев К. П. Московский сборник.-М., 1897- Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. — СПб., 1992.

3 Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. — София, 1921; Савицкий П. Н, Континент-океан: Россия и мировой рынок // Исход к востоку. — София, 1921; Трубецкой Н. С. Наследие Чингис-хана: Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока. — Берлин, 1925; Алексеев H.H. Собственность и социализм. Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства. Евразийское книгоиздательство. — Париж, 1928; Алексеев H.H. Пути и судьбы марксизма. От Маркса и Энгельса к Ленину и Сталину. Издание евразийцев. — Париж, 1936.

В отличие от структурного функционализма, детерминизм (А. Смит, Т. Мальтус, К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Парето, Г. Моска и др.), ярче всего выраженный в марксизме, рассматривает общество как отдельные подсистемы: экономическую, социальную, политическую и идеологическую. Во взаимодействии между этими подсистемами одна из них занимает главенствующее место и определяет, вследствие причинно-следственных связей между ними, видоизменение других.

Любое исследование социальной структуры предполагает реконструкцию системы социального неравенства определённого типа общества. С позиций структурного функционализма социальное неравенство — необходимое условие сохранения, функционирования и поступательного развития общества. К. Дэвис, У. Мур: «.Социальное неравенство является тем неосознанно развиваемым средством, при помощи которого общество обеспечивает выдвижение на важнейшие позиции наиболее компетентных лиц"1.

С позиций детерминизма — неизбежным следствием социального неравенства всегда выступает наличие антагонистических слоёв и конфликта между ними. Данная причинно-следственная связь деструктивна с позиций социальной справедливости и нарушает принцип равенства всех людей с момента рождения. В результате возникает социальный конфликт, в конечном итоге трансформирующий общество.

В рамках двух основных направлений в исследовании социальной структуры было разработано множество теорий социального неравенства: распределительная теория классов, теория производственных классов, расовая теория классов, теория возникновения классов на основе разделения труда и образования профессий, теория классов на основе различий в уровне жизни, теория психологического признака классовой принадлежности, теория элит (организационный, меритократический, технократический подходы), теория мотивации.

Неоднозначность отображения социальной структуры общества связана с многообразием критериев, заложенных в основание дифференциации населения. При разграничении конкретных общественных систем на реальные социальные слои нет единой трактовки в определении понятий, границ и основ социальной дифференциации. Более того, мнения по данной проблеме многочисленны и нередко диаметрально противоположны. Среди многообразных подходов к осмыс.

1 Цит. по: Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. — М., 1996. С. 95. лению социальной структуры выделим взгляды К. Маркса, Ф. Энгельса, М. Вебе-ра, В. Парето, Г. Моска, П. Сорокина.

До К. Маркса, Ф. Энгельса, М. Вебера никто не предлагал столь всесторонней характеристики общественных систем на основе фундаментального анализа всей системы производственно-экономических отношений. В марксизме и вебе-рианстве социальная структура общества рассматривается через призму классовых отношений. В марксизме классовое деление выступает универсально-исторической и главной формой социального неравенства, пронизывающей все исторические эпохи (формации). Универсально-историческое разделение общества на различные классовые группы населения обусловлено в марксизме фактом существования во всех формациях эксплуатации чужого труда. Маркс и Энгельс, при отсутствии у них четкого определения термина «класс"1 (несмотря на то, что данное понятие встречается в большинстве их работ), отождествляют класс как определенную социальную группу, основным признаком которой является ее производственно-экономический статус в обществе. В марксизме классы всегда объективные и реальные группы, представители которых осознают себя их составляющими (не всегда), и отстаивают свои интересы в различных сферах жизнедеятельности общества.

Несмотря на отсутствие четкого определения понятия «класс» К. Маркс не ограничивался экономическими факторами, а придерживался не одного, экономического, а нескольких критериев классообразования: 1) экономические факторы (источники и величина дохода) — 2) социальные факторы (владение или невладение средствами производства) — 3) политические факторы (господство и влияние в л структуре власти) .

Будучи во многих вопросах оппонентом К. Маркса, М. Вебер в основе социального неравенства выделял три типа стратификационного деления общества (собственность, престиж и власть), в значительной степени независимые между собой, но и одновременно тесно взаимосвязанные друг с другом. Различия в соб.

1 В 1919 г. в работе «Великий почин» В. И. Ленин, на основе концепции К. Маркса, дал следующее определение понятия «класс»: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы люден, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства». (Ленин В. И. Великий почин / Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 15).

2 Добреньков В. И., Кравченко А. И. Социология. — М., 2005. С. 295. ственности образуют экономические классыразличия в доступе к власти порождают политические партии, различия в престиже оформляют статусные группы.

Однако и Маркс, и Вебер считали экономический статус индивида доминантным признаком класса. Классовое деление общества вытесняет другие виды стратификации только при господстве капиталистического рынка. Если нет рыночных отношений и частной собственности, считает Вебер, то нет и классов. В традиционном обществе рыночные (товарно-денежные) отношения не играют определяющей роли, поэтому там действуют статусные группы (рабовладельцы, феодалы, бюрократия и др.). В рыночном обществе функционируют два ведущих класса — предприниматели и наемные работники, формирующиеся под воздействием двух факторов — частной собственности на средства производства и продалси рабочей силы на рынке труда. Отсутствие хотя бы одного из данных факторов делает невозможным классовое деление1. Маркс в качестве главных критериев формирования классов рассматривал собственность на средства производства и эксплуатацию труда, а Вебер — собственность на средства производства и рынок.

Теория элит (В. Парето, Г. Моска, Р. Миллс, Г. Лассуэл и др.) возникла и сформировалась в значительной степени как реакция на радикальные социалистические учения и воплотила в себе подход, во многом противостоящий экономическому направлению в теории социального неравенства и концентрирующийся вокруг исследования политической (властной) сферы общества (организационный подход). В большинстве элитистских концепций элита не является категорией исключительно политической, а выделяются также военные, экономические, профессиональные элиты (плюралистический или меритократический подход). Наряду с двумя основными подходами к социальной структуре в теории элит сформировалась технократическая концет^т (Д. Бернхэм, Т. Боттомор, Т. Веблен, Дж. Гэлбрейт, Д. Белл), классифицирующая группировки элиты по профессиональному и властному признаку. Д. Белл: «В постиндустриальном обществе техническая квалификация становится основой, а образование — способом доступа к власти"2.

1 Вебер М. Основные понятия стратификации // Кравченко А. И. Социология Макса Вебера: труд и экономика.-М., 1997. С. 163.

2 Bell D. The Coming of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting. L., 1974. P. 358.

П.А. Сорокин, применивший к анализу общественных изменений социокультурный подход (статистический), ввел в научный оборот термин «социальная мобильность», рассматривая мир как социальную вселенную, некое пространство, заполненное социальными связями и отношениями людей1. Сорокин определял социальный класс как общность людей, располагающую близкими статусными позициями в отношении экономического, политического и профессионального статусов. Индивиды, принадлежащие к определенному классу по одному из параметров, чаще всего принадлежат к нему и по другим. Наряду с немецкими мыслителями П. А. Сорокин одним из первых поставил перед обществознанием задачу изучения революций как общего типового явления, со своими едиными закономерностями и причинами, существенно расширив границы этого понятия2. В отличие от немецкой научной мысли XIX — нач. XX вв. П. А. Сорокин видел в революции только негативный момент разрушения общества, отрицая в ней созидательное начало.

В целом в современном обществознании доминируют две основные точки зрения на строение социально-классовой структуры общества: одна признает классы реальными социальными группами (европейская традиция), другая считает классы номинальными статистическими категориями (американская традиция). В рамках первого подхода класс как реальную группу характеризует несколько признаков — классовое сознание, классовый конфликт, классовая идентификация. Для второго направления — класс — это категория анализа общественной организации, классификационное понятие, выделяющее совокупности индивидов3.

Наряду с экономическим, политическим и технократическим направлениями детерминизма необходимо особо выделить демографический подход в исследовании социальной структуры общества. Демографический детерминизм — как научная основа понимания эволюции общества — рассматривает социальные изменения как следствие процесса изменения численности и условий обитания народонаселения. Начиная с древних эпох, все ученые условно разделились на два лагеря по данной проблеме: положительно оценивающих и высказывающих негативное мнение о значении процесса роста народонаселения.

1 Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992.

2 The Sociology of Revolution by Pitirim A. Sorokin. Ph. D. Philadelphia and London. 1925.

3 Добреньков В. И., Кравченко А. И. Социология. — М&bdquo- 2005. С. 332−334.

Важное место в формировании демографического подхода занимают труды Т. Мальтура, А. Коста («социометрическая» теория), А. Секретана, С. Бугле, К. Джинни (циклическая теория «социального метаболизма»), Ф. Карли, А. Дюмо-на (концепция «социальной капиллярности»), А. Лэндри (теория «демографической революции»)1. В России идеи демографического детерминизма поддерживали A.A. Кауфман, K.P. Кочаровский, М. М. Ковалевский.

Основное положение демографического детерминизма — многочисленное население определенного общества (базис могущества и безопасности нации) обеспечивает толчок к развитию культуры, позволяет осуществить и углубить общественное разделение труда. Однако со второй половины XX в. демографическое направление получило новое развитие в виде «неомальтузианства». Ключевой тезис неомальтузианства — процесс увеличения численности населения препятствует экономическому развитию различных обществ. Поэтому представители данного течения акцентируют внимание на проблеме имущественного расслоения и бедности, связывая ее с ростом народонаселения. Н. Чемберлен: «Имущественное неравенство увеличивается с ростом населения, и это умножает угрозу политической стабильности». Г. Бутуль: «Перенаселенность подчеркивает закон, по которому острота политических событий прямо пропорциональна росту населения"2.

Суммируя все достижения демографической школы в обществознании, необходимо сформулировать четкий вывод — проблема перенаселенности или поступательного развития различных обществ (которое невозможно, если ощущается недостаток рабочей силы) разрешается достижением оптимума населения: определенного соотношения внутри каждого государства — «население = средства существования"3.

В целом различные подходы к социальному строению общества формировались и развивались в русле эволюционной теории развития общества — теории.

1 Мальтус Т. Опыт о законе народонаселения. Т.2. — СПб., 1868- Coste A. L' experience des peubles et les previsions qu’il autorise. P., 1899- Secretan H. La Population et les moeurs. P.-L., 1913. P. 8−62- Бугле С. Эгалитаризм. Одесса, 1904; Gini С. Cyclical Rise and Fall of Population. — In: Population (Lectures on the Harris Foundation, 1929). Chicago, 1930; Carli F. L’Equilibre des Nations. P., 1923; Dumont A. Depopulation et civilization. P., 1890, Laundru A. La revolution demographique. P., 1934.

2 Chamberlain N.W. Beyond Malthus. Population and Power. N.Y.-L., 1970. P. 11- Bouthoul G. La subpopulation. P., 1964. P. 17.

3 Применительно к народонаселению на планете Земля оптимум населения оценивается в пределах 3−5 млрд. человек. модернизации (У. Ростоу, М. Леви, Т. Парсонс)1. Согласно концепции модернизации фундаментальные системные изменения в различных обществах редко осуществляются хронологически симметрично. Все страны и народы в процессе эволюции развиваются по европейскому пути модернизации общества2, только одни медленнее, а другие быстрее. В этом историческом ракурсе Россия предстает «относительно немодернизированной» страной в терминах теории модернизациигосударством, которое с опозданием переживает те же процессы и стадии развития, что и страны Западной Европы.

В качестве альтернативы теории однолинейной модернизации по западному типу выдвигается концепция многолинейности путей модернизации (перехода к обществу современного типа) — традиционализм. Данная система взглядов во многом основана на цивилизационных теориях О. Шпенглера, А. Тойнби, А. Я. Данилевского, отражена в работах известного французского социолога, этнографа, антрополога Клода Леви-Стросса3.

Традгщгюисшизм — как методологическая основа исследования жизнедеятельности общества исходит из задачи изучения развития бесконечного разнообразия исторических реальностей, рассматривая не отдельные государства, нации, а цивилизационные или культурно-исторические типы.

Для развития русской научной мысли о строении и жизнедеятельности общества характерны обе тенденции в методологическом осмыслении исторического процесса. Здесь стоит упомянуть дискуссию западников и славянофилов в первой половине XIX века. Фактически это было противостояние эволюционистов и традиционалистов в русской общественной мысли.

До начала 1920;х гг. основополагающие проблемы исторического познания, стоявшие перед общественными науками, были общими как для России, так и для.

1 Ростоу У. Стадии экономического роста / Социальная философия: Хрестоматия. Ч. 1. — М., 1994; Levy M. Modernization and the Structure of Societies. Princeton, 1966.

2 M. Твен иронично отмечал: «В мире много забавногосреди прочего — убеждение белого человека, что он — в меньшей степени дикарь, чем все другие дикари». (Цит. по: Высказывания знаменитых людей. — М&bdquo- 1995. С. 328).

3 О. Шпенглер (1880−1936), немецкий историк и философ, автор учения о культуре как множестве замкнутых «организмов», проходящих определенных жизненный цикл и выражающих коллективную «душу» народа. А. Тойнби (1889−1975), английский историк и социолог, в противовес европоцентризму и позитивистскому эволюционизму выдвинул теорию круговорота сменяющих друг друга локальных цивилизации, каждая из которых проходит аналогичные стадии возникновения, роста, надлома и разложения. Движущей силой социальных изменений выступает «творческая элита», увлекающая за собой «инертное большинство». Н. Я. Данилевский, русский социолог и идеолог панславизма, в книге «Россия и Европа» (1869) выдвинул теорию обособленных «культурно-исторических типов» (цивилизаций), развивающихся подобно биологическим организмам. западных стран. Российская и западная историческая наука к началу XX в. находилась на этапе взаимного сближения. Русская революция 1917 г. на долгое время, до последних десятилетий XX в., изолировала российское обществоведение от общемировых тенденций развития гуманитарных наук.

В отечественной историографии рассматриваемой проблемы четко прослеживается три периода развития: 1920;1950;е гг., 1960;1980;е гг., конец 1980;х гг. — наши дни.

Формулируя основы плана построения будущего социалистического общества, В. И. Ленин связывал будущую победу социализма с процессом полной ликвидации классов в марксистском понимании термина «класс"1. В докладе «О проекте Конституции СССР» (1936) И. В. Сталин заявил, что с окончательной победой социализма в стране сформировались новые неантагонистические общественные классы —- рабочий класс и крестьянство, а также новая советская интеллигенция2.

Соответственно отечественные исследования социальной структуры советского общества в СССР развивались в рамках марксизма-ленинизма — господствующей идеологии советского политического режима, обосновывавшей необходимость и неизбежность построения в СССР социалистического общества. Идеологическая установка — доказать, показать, пропагандировать качественное улучшение жизни трудящихся после установления советской власти, — наложила определенный отпечаток на результаты исследований. В отечественном обществоведении с 1930;х гг. утвердился определённый схематизм в освещении структуры советского общества, однозначность выводов и обобщений, так как в рамках принятой методологии изучение социальной структуры общества сводилось к изучению трех ее основных элементов и обоснованию сближения их социальных интересов в обществе.

Основным предметом исследования социальной структуры СССР в отечественной историографии советского периода выступает социально-экономическое положение индустриальных рабочих и различных слоев деревни, формирование новой советской интеллигенции, ликвидация частнособственнических слоев горо.

1 Ленин В. И. Очередные задачи советской власти / В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 175- Ленин В. И. Письмо Президиуму конференции пролетарских культурно-просветительских организаций / В. И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 87- Т. 38. С. 353.

2 Сталин И. В. Вопросы ленинизма. — М., 1952. С. 549−551. да и деревни. В исторических трудах советского времени рассматривается динамика численности и изменения в социальном составе фабрично-заводских рабочих, ликвидация безработицы, анализ положения различных социальных групп деревни в периоды нэпа и коллективизациипроблемы заработной платы, производительности труда, материального стимулирования и др.

Отдельное внимание, помимо истории индустриальных рабочих и крестьянства, в отечественной исторической науке советского периода уделялось вопросам источниковедения и историографии1 рассматриваемой проблемыструктуре городских слоев (интеллигенции, служащих2, нэпманской буржуазии3).

Первые классификации различных слоев индустриальных рабочих на основе количественных и качественных изменений в их составе в годы первой и второй пятилеток представлены в исследованиях Б. Л. Маркуса, A.M. Панкратовой, А. Г. Рашина и др.4.

На основе данных о социальном происхождении индустриальных рабочих A.M. Панкратова5 выделила три слоя в структуре пролетариата: потомственный пролетариат (выходцы из рабочей среды), формирующийся пролетариат (выход.

1 Селунская В. М. Историография классовой структуры советского общества // Строительство коммунизма и изменение социальной структуры советского общества. Вып. 4. Историческая секция. -М., 1971; Дро-бижев В. З. Источники по социальной структуре советского рабочего класса в 1917;1937 гг. и некоторые вопросы методики их обработки. — Там же.

2 Амелин П. П. Интеллигенция и социализм. — М., 1970; Астахова В. И. Советская интеллигенция и ее роль в общественном прогрессе. — Харьков, 1976; Жиромская В. Б. Советский город в 1921;25 гг.: проблемы социальной структуры. — М., 1988; Ким М. П., Сенявский СЛ. Изменения в социальной структуре советского города. М., 1971; Советская интеллигенция. Краткий очерк истории (1917;1975). — М, 1975; Социальное развитие советской интеллигенции. — М., 1966; Ульяновская В. А. Формирование научной интеллигенции в СССР. 1917—1937. — М., 1966; Она же. Советская интеллигенция. История формирования и роста (1917;1965 гг.). — М., 1968 и др.

3 Архипова В. А., Морозов Л. Ф. Борьба против капиталистических элементов в промышленности и торговле. 1920 — начало 30-х годов. — М., 1978; Бузлаева А. И. Ленинский план кооперирования мелкой промышленности. — М., 1969; Глезерман Г. Ликвидация эксплуататорских классов и преодоление классовых различий в СССР. М., 1949; Лебанова Э. Р. Опыт КПСС по приобщению мелкой буржуазии города к строительству социализма. — М., 1970; Дмитриенко В. П. Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики. — М., 1972; Ларин 10. Частный капитал в СССР. — М.-Л., 1927; Левин В. Я. Социально-экономические уклады в СССР в период от капитализма к социализму. Государственный капитализм. Частный капитализм. — М., 1967; Морозов Л. Ф. Решающий этап борьбы с нэпманской буржуазией / из истории ликвидации капиталистических элементов города (1926;1929). — М., 1960; Погоржельский В. П. Политика КПСС в отношении частного капитала в промышленности и торговле СССР. 1917;1927. — М., 1960; Трифонов И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. — М., 1975.

4 Авдиенко М. Сдвиги в структуре пролетариата в первой пятилетке. — Плановое хозяйство, 1932. № 67- Гольцман M.T., Коган Л. М. Старые и новые кадры пролетариата. — М., 1934; Иозифович С. Состав новых пополнений промышленного пролетариата. — Народное хозяйство СССР, 1932. № 1−2- Рашин А. Г. Металлисты СССР. — М., 1930; Рашин А. Г. Состав фабрично-заводского пролетариата СССР. — М., 1930; Панкратова A.M. История пролетариата в СССР. — 1932. № 2.

5 Панкратова A.M. Проблемы изучения истории пролетариата. История пролетариата СССР. 1930. № 1. цы из крестьянской среды) и рабочая аристократия (высококвалифицированные рабочие).

Б.Л. Маркус1 приводит классификацию, основанную на трех критериях социальной дифференциации пролетариата: происхождении, рабочем стаже, связи с землей. В целом она симметрична вышеприведенной. Вместо рабочей аристократии наличествует слой рабочих — выходцы из городской и сельской буржуазии (рабочие-кулаки).

Данные классификации во многом базировалась на политическом моменте, характеризуемым внедрением марксизма-ленинизма во все области общественной деятельности. На VII расширенном Пленуме ИККИ в декабре 1926 г. И. В. Сталин в своем докладе определил разнородность российского пролетариата на основе трех данных слоев. Все дальнейшие исследования должны были конкретизировать данную схему и не выходить за ее рамки2.

Идеологическое положение о «пролетариате — авангарде советского общества и его союзнике — беднейшем крестьянстве» на долгое время сосредоточило внимание советских исследователей на структурных изменениях в составе индустриальной наемной рабочей силы и крестьянства, на вопросах повышения производительности труда, трудовой и политической активности в ходе социалистического соревнования, роста культурно-технического уровня рабочих и колхозников.

Одна из основных исследовательских проблем в научной литературе о крестьянстве 1920;х гг. — характер и глубина социального расслоения в деревне- 1930;х гг. —различные аспекты коллективизации. Исследователи имущественного расслоения в доколхозной деревне его причину усматривали в сущности крестьянского хозяйства, для которого свойственно и натуральное, и товарное производство. Крестьянство характеризовалось как сложный по своему социальному составу социальный класс, в котором «наряду с батрацкими слоями были широко представлены бедняцкие, середняцкие и зажиточные группы, занятые в хозяйствах различного типа: государственных, общественных и частных"3.

1 Маркус Б. К вопросу о методах изучения социального состава пролетариата в СССР // История пролетариата СССР. 1930. № 2. С. 23−71.

2 Шкаратан О. И. Проблемы социальной структуры рабочего класса. М., 1970. С. 11.

3 Хрящева А. И. К вопросу об условиях образования классов // Вестник статистики. 1922. Книга XII. № 9−12- Хрящева А. И. К вопросу о применении группировки массовых статистических материалов в целях изучения классов в крестьянстве. — М., 1925; Хрящева А. И. Группы и классы в крестьянстве. — М., 1926; Воронов Н. К. Коллективизация и расслоение крестьянства. — Воронеж, 1925; Гайстер А. Расслоение советской де.

Руководитель отдела сельскохозяйственных переписей ЦСУ в 1918;1926 гг. А. И. Хрящева в 1925 г. предложила классификацию крестьянских хозяйств на основе трех критериев: характера производства, использования временной наемной рабочей силы и положения по отношению к ремеслу. Хрящева классифицировала четыре крупных категории хозяйств: хозяйства, которые занимались только посевами на пахотных земляххозяйства, главы которых возделывали не свою землю или в дополнение к своейнеземледельческие хозяйствахозяйства, сочетавшие сельскохозяйственную деятельность с промысловой. На основе этих четырех категорий она выделила сорок пять типов хозяйств'. Однако после научно-политических дискуссий о характере наемной рабочей силы в деревне и капиталистическом характере крестьянских хозяйств Хрящева представляет новую классификацию, в большей мере ориентированную на категории марксистского анализа. За основу новой классификации были взяты отношения эксплуатации: оплачиваемый наемный труд в хозяйстве, использование поденной рабочей силы, наличие торгового или промышленного предприятия при хозяйстве, аренда пяти и более десятин для ведения хозяйства2.

С проведением динамической гнездовой переписи 1927 г. степень социального расслоения в доколхозной деревне стала определяться согласно стоимости основных средств производства. В этой связи особый интерес представляют работы одного из разработчиков новой программы динамической переписи B.C. Немчинова3.

Историки-аграрники неонароднической школы (А.Н. Челинцев, A.B. Чаянов, Н. П. Огановский, A.A. Рыбников и др.), в сравнении с официальной доктриной, по иному представляли социальную структуру российской деревни. На базе дореволюционных статистических данных A.B. Чаянов создал свою классификацию крестьянских хозяйств, противопоставив ее схеме «кулак — середняк — бедняк». Он выделил шесть типов хозяйств: капиталистические, полутрудовые, зажиревни. — М., 1928; Казаков А. И. К вопросу о социальной характеристике батрачества // Вестник труда. 1925. № 11- Ильинский В. В. Батраки в ДВК. Данные анкетного исследования. Дальневосточное статистическое управление. — Хабаровск, 1926; Кубанин М. Классовая сущность процесса дробления крестьянских хозяйств. -М., 1929; Ларин Ю. Сельскохозяйственный пролетариат СССР. — М., 1927; Назимов И. Н. Элементы капитала в крестьянском хозяйстве. — М.-Л., 1929; Струмилин С. Г. Динамика батрацкой армии в СССР. Наемный труд в сельском хозяйстве. Статистико-экономический сб. — Киев, 1926; Яковлев Я. Наша деревня. — М., 1925.

1 Хрящева А. И. К вопросу о применении группировки массовых статистических материалов в целях изучения классов в крестьянстве. — М., 1925.

2 Она же. Группы и классы в крестьянстве. — М., 1926.

3 Немчинов B.C. Сельскохозяйственная статистика с основами общей теории / Избранные произведения: В 6-ти т. — М., 1967. Т. 3- Он же. Размещение производительных сил / Там же. — М., 1967. Т. 4. точные семейно-трудовые, бедняцкие семейно-трудовые, полупролетарские, пролетарские. В основу данной классификации A.B. Чаянов положил размер и демографический состав семьи, которые и определяли величину и зажиточность крестьянского хозяйства. Этот подход предполагал более выверенную и взвешенную государственную политику по отношению к каждому типу крестьянских хозяйств1.

Неонароднический и марксистский взгляды на российское крестьянство различно понимали процессы дифференциации в среде крестьянства, и, как следствие, противоположно подходили к нему как к социальной категории. Первый рассматривал дифференциацию как процесс «отслоения» от основной массы крестьянства полярных групп крестьянства, мигрирующих из деревни в город. Н. П. Огановский отмечал: «Изменения в группировке крестьянских хозяйств могут быть разделены на следующие четыре основных типа: 1. уменьшение низших слоев и возрастание за их счет верхних — подвижка вверх- 2. обратный процесс — подвижка вниз- 3. уменьшение крайних слоев и рост средних — нивелировкаи 4. обратный процесс — дифференциация"2. К такому выводу в конце XIX в. пришел H.H. Черненков, исследовавший на основе земской статистики крестьянские хозяйства-семьи отдельных губерний. Подобную точку зрения на процессы в среде российского крестьянства отстаивали в эмиграции К. Кочаровский и A.B. Пе-шехонов3.

Методика определения в СССР процесса расслоения подвергалась в трудах неонародников критике. В них подчеркивается, что официальная классификация крестьянских дворов учитывает только абсолютные цифры по числу десятин, инвентаря, скота, размерам посева, не принимая в расчет количественный состав семьи. Оценивая эволюцию крестьянских хозяйств за годы советской власти неонародники-эмигранты выделяют два этапа: 1917;1922 гг. — нивелировка — сокращение числа не только крупных, но и мелких хозяйств, что объяснялось уравнительным распределением земли, имущественным объединением, замедлением разделов семей- 1922;1928 гг. — общая «подвижка вверх», но с некоторой ниве.

1 Чаянов A.B. Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации. — М., 1927; Чаянов A.B. Крестьянское хозяйство: Избранные труды. — М., 1989.

2 Огановский Н. П. Закономерность аграрной эволюции. Ч. II. Очерки по истории земельных отношений в России. — Саратов, 1911. С. 471.

3 Кочаровский К. Социальный строй России. — Прага, 1926; Пешехонов A.B. К вопросу о социальной природе крестьянства //Воля России. 1925. № 3. С. 112−134- № 4. С. 81−102. лировкой, означавшая, что верхние группы хоть и росли, но оставались немногочисленными, нижние же резко и быстро сокращались.

А.И. Хрящева критикует народнические «подвижки вверх и вниз», считая, что подвижки характерны для всех хозяйств, равномерно поднимавшихся или опускавшихся по хозяйственной лестнице, и не влияют на общий процесс расслоения крестьянства. С точки зрения повышения производительности труда, считает она, — это позитивный момент, но отрицательный для политики советской власти, ведь «. вчерашний бедняк, ставший середняком, имеет тягу стать зажиточным и с этой позиции, пока хозяйство индивидуальное, его стащить никоим образом нельзя"1.

В полемику с A.B. Чаяновым вступил известный российский ученый, экономист, статистик, высланный из Советской России в 1922 г. С.Н. Прокопович2. По его мнению, размер и состав семьи не причина зажиточности крестьянских хозяйств, а следствие. Причина же зажиточности определяется качеством земли, средств производства и связью крестьянских хозяйств с товарным рынком. А значит, нет никаких оснований для отдельной теории крестьянского хозяйства. Не согласен С. Н. Прокопович с точкой зрения В. И. Ленина по вопросу о расслоении крестьянства на два класса — сельский пролетариат и сельскую буржуазию, указывая, что источник доходов у них один — собственный труд и принадлежность хозяйств к этим группам не принимала устойчивого наследственного характера. Для увеличения производительности крестьянского хозяйства, отмечает С. Н. Прокопович, необходимо развитие товарно-рыночных отношений в городе (в промышленности), служащего рынком сбыта для его хозяйства.

Частичный отход от провозглашенной И. В. Сталиным трехчленной схемы структуры советского общества произошёл в 1960;1980;е гг. В эти годы отчетливо проявилась тенденция к созданию обобщающих работ по проблеме формирования социальной структуры СССР3. Содержащиеся в данных трудах выводы, обусловленные принятой в то время методологической концепцией, критически переосмыслены современной историографией. «Стирание классовых граней»,.

1 Хрящева А. И. К вопросу о расслоении крестьянства // Экономическое обозрение. 1924. № 9−10. С. 31.

2 Прокопович С. Н. Крестьянское хозяйство: По данным бюджетных исследований и динамических переписей. — Берлин, 1924.

3 Социология в СССР. Т. I. — М., 1965; Т. II. — М., 1966; Строительство коммунизма и развитие общественных отношений. — М., 1966; Проблемы изменения социальной структуры советского общества. — Классы, социальные слои в СССР. — М., 1968. развитие социально-политического и идейного единства общества", «к полной социальной однородности общества» — эти постулаты отвергнуты исторической реальностью.

Однако появление данных изданий положило начало разноплановой дискуссии по рассматриваемой проблеме (A.A. Амвросов, Ю. В. Арутюнян, Н. Я. Гущин, В. И. Лукина, Ю. А. Поляков, М. Н. Руткевич, B.C. Семенов, С. Л. Сенявский, О. И. Шкаратан и др.1).

В эти годы советское обществоведение сосредоточилось на проблеме изучения межгруппового деления общества на основе профессиональной дифференциации населения. В трудах 1960;1980;х гг. социально-профессиональная группа предстает первичным элементом социальной структуры советского общества. Социологи классифицируют социальную структуру советского общества на основе выделения конкретной профессии. Ю. В. Арутюнян, О. В. Шкаратан, Л. А. Гордон, А. К. Назимова и др." определяют пять «родовых характеристик» для систематизации профессий: соотношение исполнительских и организаторских функцийстепень многообразия функций и интеллектуального напряжениястепень самоорганизации трудасложность трудасоциально-экономическая оценка работников, выполняющих труд данного вида. На основе данных характеристик была составлена десятичленная классификация социально-профессиональных слоев советского общества, сложившаяся к концу 1970;1980;е гг.

1 Амвросов A.A. От классовой дифференциации к социальной однородности общества. — М., 1972; Актов Н. И. Об определении классов советского общества / Изменения социальной структуры советского общества (материалы к научной конференции). — М., 1965. С. 122- Гущин ПЛ. Великий Октябрь и социальная структура советского общества. — Минск, 1987; Поляков Ю. А. Изменение социальной структуры в СССР. М., 1970; Он же. Изменение социальной структуры советского общества 1921 — сер. 30-х годов. — М., 1979; От капитализма к социализму: Основные проблемы переходного периода в СССР. 1917;1937 гг. / Под ред. Ю. А. Полякова. В 2-х кн. -М., 1981; Руткевич М. П. Методологические проблемы изучения социальной структуры советского общества. Свердловск, 1972; Социальные различия и их преодоление / Под ред. М. Н. Руткевича. -Свердловск. 1969; Семенов B.C. К обществу без классов. — М., 1965; Он же. Великий Октябрь и развитие новых общественных отношений. — М., 1967; Сенявский С. Л. Изменение в социальной структуре советского общества. 1938;1970. — М., 1973; Шкаратан О. И. Изменение социальной структуры советского общества. — М., 1965; Шкаратан О. И. Классы, социальные слои и группы в СССР. — М., 1968.

2 Арутюнян Ю. В. Социальная структура сельского населения СССР. — М., 1971; Он же. Предисловие // Социальное и национальное. — М., 1973. С. 7- Заславская Т. И. О социальных функциях миграции сельского населения в городе // Урбанизация и рабочий класс в условиях научно-технической революции. — М., 1970. С.103- Шкаратан О. И. Проблемы социальной структуры рабочего класса. — М., 1970. С. 51, 53- Он же. Проблемы социальной структуры города // Научные доклады высшей школы // Философские науки. 1970. № 5. С.23- Васильева Э. К. Социально-экономическая структура населения СССР. — М., 1978; Лукина В. И., Нехо-рошков С. Б. Динамика социальной структуры населения СССР. — М., 1982; Рукавишников В. О. Население города (Социальный состав, расселение, оценка городской среды). — М., 1980; Гордон Л. А., Назимова А. К. Социально-профессиональная структура современного советского общества: типология и статистика // Рабочий класс и современный мир. 1983. № 2, 3- Они же. Рабочий класс СССР: тенденции и перспективы социально-экономического развития. — М., 1985.

В обширном массиве подобных трудов выделяется работа В.Н. Шубкина1, который многолетне исследовал, по единой методике, степень престижа разных профессий у школьников, молодежи и влияние социальных факторов на воплощение их усилий на приобретение определенной профессии. Ю.Е. Волков2 предлагал использовать критерий объема власти как стратифицирующий фактор, и отмечал необходимость выделения особого слоя интеллигенции, для которого функция управления была профессией (профессиональных организаторов — представителей высших органов государственного управления, директоров крупных хозяйственных предприятий).

История рабочего движения и крестьянства в контексте развития промышленности и преобразования сельского хозяйства рассматриваемого периода нашла отражение в обобщающих трудах и работах Ю. В. Арутюняна, Ю. П. Бокарева, Л. И. Васькиной, А. И. Вдовина, М. А. Вылцана, В. П. Данилова, В. З. Дробижева, H.A. Ивницкого, В. И. Кузьмина, A.M. Панфиловой, Ю. А. Полякова, В.М. Селун-ской, О. И. Шкаратана и др.4.

Для дальневосточной историографии советского периода характерна такая же тематика при освещении вопросов социальной структуры, как и для историографии федерального центра и европейских регионов СССР. В трудах и статьях Н. Б. Архипова, A.M. Брянского, П. Я. Дербера, Е. Жигадло, В. В. Ильинского, В. Комарова, JI.B. Крылова, H.H. Любимова, Д. Орлова, A.A. Петрова, H.H. Сал.

1 Шубкин В. Н. Социологические опыты (Методологические вопросы социальных исследований). — М.,.

1970.

2 Волков Ю. Е. Организация управления обществом // Вопросы философии. 1965. № 8.

3 Из истории рабочего класса СССР. Сб. статей. — М., 1968; История советского рабочего класса. Т. 2. Рабочий класс — ведущая сила в структуре социализма. 1921;1937 гг. — М., 1984; История советского крестьянства. Т. 1. Крестьянство в первое десятилетие Советской власти. Т. 2. Советское крестьянство в период социалистической реконструкции народного хозяйства. Конец 1927;1937. — М., 1986; История крестьянства Сибири. — Новосибирск, 1982;1985.

4 Бокарев Ю. П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в 20-е годы. Источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. — М., 1989; Васькина Л. И. Рабочий класс СССР накануне социалистической индустриализации (Численность, состав, размещение). — М., 1981; Вдовин А. И., Дро-бижев В. З. Рост рабочего класса СССР 1917;1940 гг. -М., 1976; Вылцан М. А. Завершающий этап колхозного строя (1935;1937 гг.). — М., 1978; Он же. Историческая роль МТС и их реорганизация. — М., 1958; Данилов В. П. Советская доколхозная деревня: социальная структура, социальные отношения. — М., 1977; Он же. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. — М., 1979; Дробижев В. З. Советский рабочий класс в период социалистической реконструкции народного хозяйства. — М., 1961; Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929;1932 гг.). — М., 1972; Он же. Советское крестьянство. Краткий очерк истории. — М., 1973; Кузьмин В. И. Исторический опыт советской индустриализации. -М., 1969; Панфилова A.M. Формирование и развитие советского рабочего класса (1917;1961 гг.). — М., 1964; Она же. Рабочий класс в управлении государством (1926;1937 гг.). — М., 1973; Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. — М., 1967; Он же. История советского крестьянства. — М., 1968. Т. 1−2- Селунская В. М. Изменение социальной структуры советской деревни. — М., 1979; Шкаратан О. И. Проблемы социальной структуры рабочего класса. — М., 1970 и др. тыкова, М. Светова, M.JI. Шера1, опубликованных в 1920;е гг., содержится разнообразный статистический материал. Ценность данных трудов заключается в наличие разнообразных программ исследования, недостаток — в несопоставимости сводных итогов. Например, при определении элементов социальной структуры дальневосточной деревни принимались различные исходные данные, в результате чего наблюдаются значительные расхождения в оценке классового расслоения крестьянства.

Началом исследования отдельных элементов социальной структуры Дальнего Востока в историческом аспекте стали 1960;1980;е годы. Здесь необходимо выделить обобщающие коллективные работы Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока2, возглавляемым в те годы академиком А. И. Крушановым и монографию B.C. Флерова3 — комплексные исследования истории края рассматриваемого периода. В данных работах отражены темпы экономического развития региона в 1920;1930;е гг., реконструкция промышленности и транспорта, изменения в структуре населения городов, рабочих поселков и материального положения рабочих и крестьян, социальное расслоение в деревне, государственное строительство и другие аспекты формирования социальной структуры советского общества на Дальнем Востоке России.

Процесс промышленной реконструкции в крае и изменения в составе индустриальной рабочей силы в 1920;1930;е гг. представлены работами А. Больбух, И. И. Глущенко, Г. А. Докучаева, Э. В. Ермаковой, А. Т. Мандрик, Г. А. Унпелева4. В.

1 Архипов Н. Б. Дальневосточная область. — М.-Л., 1926; Он же. Дальневосточный край. — М.-Л., 1929; Брянский A.M. Крестьянское хозяйство ДВО в послереволюционный период. Статистический бюллетень ДОСУ. Хабаровск, 1925. № 11−12- Он же. Сельское хозяйство Дальневосточной области в годы революции. -Хабаровск, 1924;1925. № 2−3- Дербер П. Я., Шер М. Л. Очерки хозяйственной жизни Дальнего Востока. — М,-Л. 1927; Жигадло Е. Классовое расслоение дальневосточной деревни. — Владивосток, 1929; Ильинский В. В. Батраки в ДВК. Данные анкетного исследования. Дальневосточное статистическое управление. — Хабаровск, 1926; Комаров В. Численный состав занятых лиц и продукция городской промышленности // Экономическая жизнь Дальнего Востока. 1923. № 2- Крылов Л. В. Контрольные цифры развития и строительства народного хозяйства Дальневосточного края на десятилетие 1926/27−1935/36 // Экономическая жизнь Дальнего Востока. 1927. № 11−12- Любимов H.H. Экономические проблемы Дальнего Востока (Восточно-Китайская железная дорога). — М., 1925; Орлов Д. Расслоение крестьянских хозяйств в Забайкальской губернии // Бюллетень Забайкальского губстатбюро, 1925. № 2- Петров A.A. Государственная промышленность ДВК на период советизации // Экономическая жизнь Дальнего Востока. 1927. № 10- Салтыков H.H. Наемный труд в дальневосточной деревне. — Благовещенск, 1928; Светов М. Вопросы торговли в крае // Экономическая жизнь. 1927. — 30 декабря.

2 История Дальнего Востока СССР. Кн. 7. Советский Дальний Восток в период восстановления и реконструкции народного хозяйства, победы социализма в СССР (ноябрь 1922;1937) / Под ред. А. И. Крушанова. — Владивосток, 1977; Крестьянство Дальнего Востока СССР XIX—XX вв. Очерки истории / Под ред. академика А. И. Крушанова. — Владивосток, 1979; Из истории рабочего класса и крестьянства. — Владивосток, 1975.

3 Флеров B.C. Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. — Томск, 1973. Т. 1−2.

4 Больбух А. Об освещении истории рабочего класса Дальнего Востока в годы второй пятилетки (1933;1937 гг.) / История, археология и этнография Дальнего Востока. Т. 7. — Владивосток, 1967; Глущенко центре внимания исследователей социальной группы промышленных рабочих — источники и формы её формирования, количественные и качественные изменения в её структуре, культурно-технический уровень и трудовая активность индустриальных рабочих. Отдельно выделим фундаментальные труды, в которых различные слои населения Дальнего Востока РСФСР в 1920;1930;е гг. рассматриваются в аспекте деятельности партийных организаций края (В.Э. Войшнис)1.

Особо отметим монографию Н. И. Платунова, в которой освещается переселенческая политика в СССР в рассматриваемый период. H.A. Билим в аспекте проведения индустриализации и коллективизации исследовал миграционную политику государства на Дальнем Востоке2.

История крестьянства Дальнего Востока 1920;1930;х гг. отражена в работах советского периода: А. Гончаренко, Б. В. Иванова, А. З. Морозова, Т. А. Лебединской, П. Х. Чаусова, А. Ф. Чичениной, H.A. Шиндялова, Н.П. Шишко3. Крестьянство региона рассматривается в аспекте проведения коллективизации и деятельности партийных организаций в отдельных районах краявыделяются общие закономерности проведения политики коллективизации и региональная специфика.

И.И. Рабочий класс советского Дальнего Востока в переходный к социализму период (1922;1937). — Владивосток, 1986; Докучаев Г. А. Рабочий класс Сибири и Дальнего Востока накануне Великой Отечественной войны (1937 — июнь 1941 гг.). — Новосибирск, 1966; Он же. Основные этапы развития рабочего класса на Дальнем Востоке / Известия Сибирского Отделения Академии наук СССР. № 1. Вып. 1. — Новосибирск, 1969; Ермакова Э. В. Вопросы методологии изучения рабочего класса на страницах сб. «История пролетариата СССР» // Из истории рабочего класса СССР и крестьянства Дальнего Восток. Ученые записки ДВГУ. Т. 101. — Владивосток, 1975; Она же. Историография рабочего класса СССР (1917;1936 гг.). — Владивосток, 1983; Мандрик А. Т. История рабочего класса советского Дальнего Востока в период строительства социализма в СССР: (Исследование проблемы) // Методология исследования и историография Дальнего Востока. — Южно-Сахалинск, 1975; Унпелев Г. А. Социалистическая индустриализация Дальнего Востока. 1928;1932 гг. — Владивосток, 1972; Он же. Завершение социалистической реконструкции промышленности Дальнего Востока. 1933;1937 гг. — Владивосток, 1975.

1 Войшнис В. Э. Партийное строительство на Дальнем Востоке (ноябрь 1922;1937 гг.). — Хабаровск, 1984; Очерк истории дальневосточных организаций КПСС (1900;1937). — Хабаровск, 1982.

2 Платунов Н. И. Переселенческая политика советского государства и ее осуществление в СССР (1917— 1941 гг.). — Томск, 1976; Билим H.A. Сто дорог на восток. Из истории переселения трудящихся на Дальний Восток. Хабаровск, 1978.

3 Гончаренко А. Деятельность Приморской партийной организации по развитию сельского хозяйства округа в период 1926;1928 гг. / Ученые записки ДВГУ. Т. 7. Ч. 1. Серия общественных наук. — Владивосток, 1965; Иванов Б. В. Осуществление ленинского кооперативного плана на Дальнем Востоке (1922;1927 гг.): дисс. канд. ист. наук. — Томск, 1961; Лебединская Т. А. Ленинский комсомол — активный помощник партии в коллективизации сельского хозяйства на Дальнем Востоке (1928;1932 гг.): дисс. канд. ист. наук. — М., 1973; Морозов А. З. Партийные организации Дальнего Востока в борьбе за коллективизацию сельского хозяйства края / Из истории партийных организаций КПСС на Дальнем Востоке (1905;1941 гг.). — Хабаровск, 1962; Шиндялов H.A. К вопросу о социальной структуре амурского крестьянства (1922;1926 гг.) / Материалы третьей научной конференции по ист., археол. и этногр. Дальнего Востока. — Владивосток, 1962. С. 70−73- Шишко Н. П. Из истории борьбы партийных организации Дальнего Востока за проведение массовой коллективизации сельского хозяйства (1929;1939 гг.). — Владивосток, 1961; Чаусов П. Х. Из истории коллективизации дальневосточного крестьянства / Вопросы истории Дальнего Востока. — Хабаровск, 1972. Вып.2. С. 178−185- Он же. Социально-экономическое положение дальневосточной деревни накануне массовой коллективизации / Вопросы истории Сибири. — Иркутск, 1967. С. 54−73- Чичешша А. Ф. Борьба партийной организации за коллективизации сельского хозяйства Амурской области (1927;1934 гг.): дисс. канд. ист. наук. — Томск, 1966. данного процесса. К индивидуальным характеристикам деревни Дальнего Востока 1920;1930;х гг. историография советского периода относит: наличие более многочисленных, по сравнению с европейской частью России, социальных слоев зажиточного крестьянства и батрачествасравнительно высокую доходность хозяйств середняковвысокие размеры использования полярными группами крестьянства сельскохозяйственной техники.

Процесс культурного строительства и формирования советской интеллигенции на Дальнем Востоке в 1920;1930;е гг. отражен в монографии М.С. Кузнецова1, в статьях Д. Бакун, В. П. Малышева, Л. П. Курочкиной, В. Паршина, Х. Шерговой, H.A. Колотова, Э. Г. Бенсман, A.B. Стоценко, Е. П. Ожигова, И. Шабанова2.

Отличительной особенностью региональной историографии советского периода является анализ исследуемых проблем в рамках изучения деятельности местных партийных организаций коммунистической партии. Данная специфика исследовательской деятельности присуща всем трудам советских обществоведов — их научные изыскания осуществлялись в рамках идеологических установок и теоретической концепции КПСС.

Подводя итог краткому обзору историографии проблемы советского периода необходимо отметить её немаловажный по значимости вклад документального статистического материала в изучение формирования и изменения новых социальных отношений в СССРиспользование ряда приемов исследования, свойственных современной методике познания. Объектом исследования выступают различные социальные группы советского общества и их взаимодействие с государством. Однако работам того периода присущ ряд недостатков.

Основу методологии отечественной историографии 1920;1980;х гг. о социальной структуре советского общества формировал тезис о трансформации госу.

1 Кузнецов М. С. Дальневосточная партийная организация в борьбе за осуществление задач культурной революции (1928;1937 гг.). — Томск, 1971.

2 Бакун Д. Школа ДВК на социалистической стройке. — Хабаровск, 1931; Малышев В. П. Благовещенскому педагогическому институту 25 лет. Труды Благовещенского пединститута, т. 6. — Благовещенск, 1955; Курочкина Л. П. Ликвидация неграмотности на Амуре. — Благовещенск, 1966; Курочкина Л. П. Школы в Приамурье. Блокнот агитатора. — Благовещенск. № 16- Паршин В. Студенчество и рабфаковцы ДВГУ 1928;1929 гг. // Дальневосточное статистическое обозрение. 1929. № 5−6. Шергова X. Результаты учета специалистов // Экономическая жизнь Дальнего Востока. 1929. № 5- Колотов К. А. История морского образования на Дальнем Востоке. — М., 1962. Бенсман Э. Г. Культурное строительство в Хабаровском крае. — Хабаровск, 1965; Ожегов Е. П. Развитие химической науки на Дальнем Востоке / Наука на Дальнем Востоке. — Владивосток, 1957; Стоценко A.B. Развитие технических наук на Дальнем Востоке за годы Советской власти / Наука на Дальнем Востоке. — Владивосток, 1957; Шабанов И, Вперед и выше дальневосточную литературу // Тихоокеанский коммунист, 1934. № 4−5. дарства диктатуры пролетариата в социалистическое общенародное государство. Главное внимание в исследованиях уделялось не различиям между социальными и этническими группами, а обоснованию процесса их сближения, стирания между ними социальных границ. Данное положение доказывалось на основе отдельных количественных измерений. Однако получить качественные объективные характеристики, выявляющие тенденции развития и взаимосвязи различных социальных групп советской системы, удалось получить лишь частично.

Вместе с тем отметим, что, несмотря на современную критику трехчленной системы, она, как методологический подход к социально-классовой структуре советского общества, не потеряла свой актуальности и на новейшем этапе развития исторической науки. Если к социальным классам подходить с точки зрения их места в исторически определенной системе общественного производства и их роли в общественной организации труда, а не только по их отношению к средствам производства, то дифференциация советского общества на рабочий класс, крестьянство и интеллигенцию при реальной исторической реконструкции научно оправдана. Только внутри данных социальных общностей необходимо последующее выделение различных социальных слоев.

Пересмотр теоретических положений в отечественном обществоведении начался в конце 1980;х — начале 1990;х гг., с провозглашением политики «гласности». В современном отечественном обществоведении наличествуют различные концептуальные подходы, продолжающие дискуссию о социальном строении общества и сегодня. Сопоставительный анализ классических теорий применительно к истории советского общества начат в нашей стране сравнительно недавно и в большей степени носит характер интерпретации трудов западных ученых или их переводы (Б. Рицци, Д. Бернхема, М. Джиласа, М. С. Восленского и др.)1.

Современная историография социальных отношений в СССР опирается на критический анализ социально-экономических и политических преобразований в советском обществе в рассматриваемый период, ориентируется на междисциплинарный подход, количественный и сравнительный анализ, синтез с социологией.

1 Bumham J. The Managerial Revolution. What is Happening in the World. N.Y., 1941; Джилас M. Новый класс. Анализ коммунистической системы. — М., 1992; Восленский М. Номенклатура: Господствующий класс Советского Союза. -М., 1991.

Новейшая отечественная историография рассматривает возникший в России после 1917 г. общественный строй как специфическую модель развития, призванную осуществить индустриальный рывок в условиях доминирования аграрного сектора производства и обострения международной обстановки1. Изменения в социальной структуре советского общества в XX в. выступают в качестве фактора проявления и утверждения в России индустриального общества. Усиление принуждения в процессе ускоренной модернизации объясняется не личностью того или иного политического лидера, коммунистической идеологией или властью партииа определяется глобальным мировым контекстом — необходимостью быстрой индустриализации вследствие обострения международной обстановки, враждебностью западных стран к России с их высоким уровнем промышленного развития. Выделим основные подходы в современной историографии к системе социальных отношений в СССР, сложившейся к концу 1930;х гг.

Первый их них, получивший более широкое распространение в современном обществознании, состоит в признании советского общества классовым на основе различных теорий социальной стратификации. Данный подход базируется на двухполярной модели социально-классовой структуры советского общества, состоящей из господствующего класса (номенклатуры) и класса государственно-зависимых работников, лишенных собственности, и не имевших каких-либо значительных возможностей влияния на государственную власть в стране. Во многом данный методологический подход перекликается с широко распространенной в зарубежной историографии теорией элит.

В целом для концепции оформления в СССР «нового класса» характерно выделение привилегированного (господствующего, правящего) класса («нового эксплуататорского класса») — подчеркивание принадлежности рабочих и крестьян-колхозников к низшим (подчиненным, эксплуатируемым) слоям населения (большинство исследователей не выделяют данные слои населения в самостоятельные классы) — дифференциация интеллигенции и служащих в обособленные социальные группы (классы, слои) — часть авторов рассуждают о наличии в совет.

1 Историки спорят: тринадцать бессд. М., 1988; Исторические исследования в России: тенденции последних лет. — М., 1996; Россия в XX веке: Реформы и революции: В 2-х т. — М., 2002; Россия Х1Х-ХХ вв. Взгляд зарубежных историков / Отв. ред. А. Н. Сахаров. — М., 1996; Российское государство и общество. XX век. — М., 1999; Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989; Тоталитаризм: к истории и теории вопроса. — М., 1992; Трудные вопросы истории: Поиски. Размышления. Новый взгляд на события и факты. Сб. ст. — М., 1991. ском обществе среднего класса, включая в него «зажиточных» крестьян, интеллигенцию, научно-технический персонал1.

Долгие годы по цензурным соображениям российские ученые не могли признавать себя сторонниками концепции нового класса в СССР. И лишь с конца 1980;х гг. вышли первые публикации Т. И. Заславской, Р. В. Рыбкиной, С. Андреева на эту тему, которые положили начало анализу в отечественной историографии классовой структуры советского общества с позиций теории социальной стратификации, в основу которой положены различные классообразующие критерии.

Второй поход в современной отечественной историографии, также отвергая трехчленную модель классовой структуры, акцентирует внимание, что номенклатура не имеет признаков класса, поскольку она, хоть и распоряжалась собственностью на средства производства от имени всего народа, правом собственности на них не обладала. Никто из советских руководителей не мог реализовать собственность на рынке и единолично присваивать прибавочную стоимость. В виду многообразия критериев классообразования в современной историографии, в социологии часто используется и статистически многомерный подход к классификации и выделению классов. (Подробно см. гл. 4. § 5).

В рамках исследования социальной структуры советского общества проявляются два направления научного поиска в современной историографии. Представители одного из них (государственная школа) подчеркивают роль государства как главной формирующей силы общества. Представители другого (социальная школа), отмечая значительность влияния государства на социальные отношения, делают акцент на важности роли социальных сил в становлении советского общества.

Однако нередко в исследованиях новейшего периода анализ социальных отношений в СССР 1920;1930;х гг. производится с позиций идеологии «европоцентризма», в рамках которой путь эволюции западного мира (европейской цивилизации) понимается как единственно правильный, а ценности и приоритеты европейской цивилизации выдаются за «общечеловеческие ценности». (Европоцентризм — стремление свести культурные традиции народов мира к единой «общечеловеческой культуре»). Соответственно, всем характерным чертам формирования социальной структуры советского общества нередко придается негативный,.

1 Understanding Soviet Society. Ed. By Sacks M.P., Pankhurst J.G. Boston ets: Unwin Hyman, 1988. P. 133. отрицательный оттенок, поскольку они не укладываются в границы западного типа эволюции: монополия коммунистической партии на политическую власть — отсутствие демократии, жесткая государственная цензура, неуважение к правам и свободам отдельно взятой личностиформирование нового советского государственного аппарата — бюрократизм управленческого механизмацентрализованные методы управления экономикой — высокая себестоимость промышленной продукции, неэффективность плановой экономикиколлективизация — принудительный характер ее осуществления, раскулачивание. Согласиться с данным подходом к освещению отечественной истории 1920;1930;х гг. невозможно, так как позитивные и негативные факторы в эволюции общества с позиций нравственности и морали, воспитания и образования молодых поколений находятся в неразрывной связи. Здесь сказывается наследие теории тоталитаризма (Р. Арон, Х. Арендт)1.

Новейшая историография, анализирующая социальные изменения в России в XX в., дифференцируется при этом еще на две группы — радикально отвергающую советскую общественную систему и умеренно ее критикующую.

Нередко для современных исследований характерно сопоставление советской модели общества с современным постиндустриальным обществом Западной Европы и США или сравнение советской общественной системы с теорией социализма. Иногда авторы исходят из наличия альтернатив, стоявших перед Советской Россией в начале 1920;х гг., в условиях трагического стечения обстоятельств, приведших к замене «ленинского восприятия социализма» «сталинской его моделью», возлагая на политическое руководство СССР (И.В. Сталина и его окружеУ ние) вину за деформацию социалистической системы .

Схожесть данных тенденций в реконструкции советского прошлого — в выборе определенного идеала социальной системы, не существовавшего в конкретной исторической реальности первой половины XX века. При различной трактовке советской общественной системы оба эти варианта обусловлены набором определенных ценностных ориентаций. Однако ценности у любого человека, социального слоя, государства, общества глубоко различны и далеко несоизмеримы.

1 Арон Р. Демократия и тоталитаризм. — М., 1993; Арендт X. Истоки тоталитаризма. — М., 1996.

2 Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества. — М., 1992; Волкогонов Д. А. Семь вождей. Т.1. — М., 1995; Кисилев В. Сколько моделей социализма было в СССР // Иного не дано. — М., 1988; и др.

Социальная история исходит из того, что политическая история, когда социальная структура общества не берется во внимание, является такой же неполной и обманчивой, как и социальная история, в которой игнорируются политика, экономика, идеология и роль исторических деятелей. Основные процессы общественных изменений в социальной истории СССР рассматриваются с позиций результатов противоборства (противопоставления) и дополнения двух кардинальных факторов истории развития человечества — традиционализма и модерниза-торства.

Социальная история характеризует советскую общественную систему не как тоталитарную или социалистическую разновидности, а в качестве советской цивилизации, правопреемницы и носительницы традиций российской культуры дореволюционного времени1. В рамках социальной школы история России в XX в. не является простым отражением деятельности государства. Партийно-государственные инициативы были отчасти реакцией на реальные и воображаемые социально-экономические условия, а иногда отражали требования, поступавшие снизу. Государственная функция контроля была слабее, и общество не было таким уступчивым, как принято считать в рамках концепции тоталитаризманародная культура и менталитет во многом определяли социальные отношения и внутреннюю государственную политику.

В рамках социальной школы (А. Даллин, В. В. Кожинов, С.Г. Кара-Мурза, С. Коэн, Р. Кеннет, Б. С. Миронов, JI. Холмс, Ш. Фитцпатрик и др.) отмечается невозможность втиснуть советскую общественную систему в общие политологические схемы Запада, тоталитарный подход квалифицируется как устаревший и схематичный2. Анализ советской и западной общественных систем в рамках социальной истории сосредоточен не на их противопоставлении, а на процессе взаимодействия, синтеза цивилизаций, с одновременным выделением серьезных различий между ними. С.Г. Кара-Мурза: «Когда философы пишут всерьез, они от.

1 Большаков В. И. Грани русской цивилизации. — М., 1999; Зиновьев A.A. Коммунизм как реальность. -М., 1994. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация. Книга первая. От начала до Великой Победы. Книга вторая. От Великой победы до наших дней. — М., 2002; Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. — М., 2002; Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1901;1939). История страны от 1901 года до «загадочного» 1937 года. Опыт беспристрастного исследования. — М., 2002; Кожинов В. В. Победы и беды России. — М., 2000; Малявин С. Н. История русской социально-философской мысли. — М., 2003; Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. М., 2001; Шафаревич И. Р. Русский народ в битве цивилизаций. — М., 2003; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. — М., 2001; Она же. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. — М., 2001.

2 Современная немарксистская историография и советская историческая наука. Беседа за «круглым столом» // История СССР. 1988. № 1. брасывают ругательства вроде «тоталитаризма» или «культа личности», а говорят о двух типах деспотизма — восточном и западном"1.

В контексте социальной истории национальная культура и менталитет изменяются значительнее медленнее (либо не изменяются вообще) и за более длительные периоды времени, чем предполагается теорией и процессом модернизации. Традиционные устои и отношения преобладают в определенном обществе и после того, как оно вступило на путь модернизации по западному образцу. Как следствие этого положения — индустриальная модернизация во многих странах развивалась по пути, отличному от западного, несмотря на все внешние её атрибуты. С позиций социальной истории нельзя искусственно внедрить «индустриальный менталитет» («дух капитализма» по М. Веберу). В контексте российской истории XX в. такой заменой «духу капитализма» стало использование силы принуждения со стороны государства.

В трудах В. И. Добренькова, З. Т. Голенковой, Е. Д. Игитханяна, Т. И. Заславской, И. В. Казариновой, А. И. Кравченко, О. В. Крыштановской, Б. Н. Миронова, В. В. Радаева, Р. В. Рыбкиной, E.H. Старикова, С. С. Фролова, О.И. Шкаратана2 реконструирована советская система социальных отношений с различных методологических позиций теории стратификации.

По значимости выводов и обобщений при анализе социальных изменений в СССР выделим труды зарубежных обществоведов: А. Авторханова, Н. Верта, М. Я. Геллера, Н. М. Некрича, Р. Пайпса, Р. Такера, JL Шапиро, Дж. Хоскинга3, Р. Бауэра, Д. Глейчера, И. Дейчера, А. Инкелеса, С. Коэна, Р. Конквеста, Д. Лейна,.

1 Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. — М., 2002. С. 37.

2 Социальное расслоение и социальная мобильность. — М., 1999; Голенкова З. Т., Игитханян Е. Д., Каза-ринова И.В., Саровский Е. Г. Социальная стратификация городского населения // Социологические исследования. 1995. № 5. С. 17−25- Голенкова З. Т., Игитханян Е. Д., Казаринова И. В. Маргинальный слой: феномен социальной самоидентификации // Социологические исследования. 1996. № 8. С. 8−14- Заславская Т. И., Рывкина Р. В. Социология экономической жизни. Очерки теории. — Новосибирск, 1991; Заславская Т. И. Социентальная трансформация российского общества. Деятельностно-структурная концепция. — М., 2002; Комаров М. С. Социальная стратификация и социальная структура // Социологические исследования. 1992. № 7. С. 32−41- Кравченко А. И. Социология. — М., 2001; Крыштановская О. Анатомия российской элиты. — М., 2005; Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.): В 2 т. — СПб., 2003; Радаев В. В., Шкара-тан О. И. Власть н собственность // Социологические исследования. 1991. № 1- Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. — М., 1996; Рывкина Р. В. Советская социология и теория социальной стратификации // Постижение. — М., 1989. С. 17−35. Стариков Е. Н. Социальная структура переходного периода (опыт «инвентаризации») // Политические исследования. 1994. № 4. С. 87−96- Фролов С. С. Социология. — М., 1996; Шкаратан О. И. Социальная структура: иллюзии и реальность // Социология перестройки. — М., 1990. С. 52−80.

3 Авторханов А. Технология власти. — Франкфурт-на-Майне, 1976; Арендт X. Истоки тоталитаризма. -М., 1996; Геллер М. Я., Некрич Н. М. Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 г. и до наших дней. В 3 кн. — М., 1995; Конквест Р. Большой террор. — Флоренция, 1974; Пайпс Р. Русская революция. В 2 т. — М&bdquo- 1995; Пайпс Р. Россия при большевиках. — М., 1997; Такер Р. Сталин: путь к власти. 1879−1929. История и личность. — М., 1990; Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского союза. — Флоренция, 1975; Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917;1991. М., 1995.

М.Левина, К. Менерта, А. Ноува, И. Розова, Ш. Фицпатрик, П. Холландера, Л. Холмса1.

Историко-демографические исследования (Е.М. Андреева, A.B. Борисова, Н. Ф. Бугая, О. М. Вербицкой, Л. Е. Дарского, В. Б. Жиромской, И. Н. Киселева, Т. А. Лесковой, В. М. Медкова, Ю. В. Пикалова, Ю. А. Полякова, Л. Л. Рыбаковского, A.C. Сенявского, Г. А. Ткачевой, Т. Л. Харысовой, E.H. Чернолуцкой)2 акцентируют внимание на изменениях в социальном составе СССР и региона: деформациях в половозрастном составе населенияколебаниях показателей рождаемости, смертности, естественного прироста населенияэтнических переселениях, структуре занятий жителей города и селауровне грамотности и образованияотношении населения к религии и распределении различных вероисповеданий на территории страныпринудительных миграциях населения, оценке численности населения по переписям 1926, 1937 и 1939 гг.

Анализ новейшей историографии проявляет исследовательские проблемы,.

1 Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. — М., 2001; Она же. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. — М., 2001; Коэн С. Переосмысливая советский опыт: (Политика и история с 1917 г.) / Стивен Коэн. — Benson (Vt.), 1986; Он же. Изучение России без России: Крах американской постсоветологии / Стивен Коэн. — М., 1999; Hollander P. Soviet and American Society. — New York, 1973; Lane D. Politics and Society in the USSR. London, 1970; Mehnert K. Der Sowjetmensch. Stuttgart, 1958; Levin M. Le dernier combat de Lenine. Paris, 1967; Levin M. Soviet Studies. 1967; Levin M. Russian Peasants and Soviet Power. Evanston, 1968; Левин M. Бюрократия и сталинизм // Вопросы истории. 1985. № 3. С. 16−28- Inkeles A. Social Change in Soviet Russia. Cambridge, 1968; Inkeles A., Bauer R., Gleicher D., Rosov I. The Soviet Citizen. H.U.P., 1959; Deutscher I. Soviet Trade Unions. New York, 1950; Conquest R. Industrial Workers in the USSR. J., 1967; Conquest R. Agricultural Workers in the USSR. London, 1968; Nove A. An Economic History of the USSR. London, 1969; The Russian Intelligentsia. Ed. By R. Pipes. New York, 1961.

2 Население России в XX веке: Исторические очерки / Под. ред. Ю. А. Полякова. В 3-х т. Т. 1, 19 001 939 гг. — М., 2001; Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Демографическая история России: 1927;1959 гг. — М., 1998; Борисов В. А. Демография. — М., 1999; Бугай Н. Ф. К вопросу о депортации народов СССР в 30-х -40-х гг. // История СССР. 1989. № 6- Он же. О выселении корейце из Дальневосточного края // Отечественная история. 1993. № 6- Вербицкая О. М. Сельское население Российской Федерации в 1939;1959 гг.: Демографические процессы и семья: Дис.. д-ра ист. наук. — М., 2002; Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930;е годы. Взгляд в неизвестное. — М., 2001; Она же. Всесоюзные переписи населения 1926, 1937 и 1939 гг.: история подготовки и проведения // История СССР. 1990. № 4- Жиромская В. Б., Киселев И. Н., Поляков Ю. А. Полвека под грифом «секретно»: Всесоюзная перепись населения. 1937 г. — М., 1996; Жиромская В. Б. Всесоюзная перепись населения 1939 г. в историографии: оценка достоверности // Россия в XX в.: судьбы исторической науки. — М., 1996; Лескова Т. А. Государственное регулирование миграционной политики на юге Дальнего Востока в 20−30-е гг. XX в. Исторический опыт. — Благовещенск, 2004; Медков В. М. Демография. -М., 2003; Пикалов Ю. В. Базовые основы социальной политики на Дальнем Востоке России (1923;1941) // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. 2004. № 1 (1). С. 87−95- Он же. Переселенческая политика и изменение социально-классового состава населения Дальнего Востока РСФСР (ноябрь — июнь 1941 гг.). — Хабаровск, 2001; Рыбаковский Л. Л. Население Дальнего Востока за 150 лет. — М., 1990; Сенявский А. С. Урбанизация в России. — М., 2003; Ткачева Г. А. Демографическая ситуация на Дальнем Востоке России в 20−30-е гг. XX в. — Владивосток, 2001; Чернолуцкая Е. Н. Особенности формирования населения и трудовых ресурсов Дальнего Востока СССР в 30-е — нач. 50-х гг. (о роли «спецконтингентов»), — Владивосток, 1993; Она же. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в сталинский период // Вестник ДВО РАН. 1995. № 6- Она же. «Очистка» Приморья от «неблагонадежного» населения в 1939 г. как элемент сталинской репрессивной политики // Вопросы социально-демографической истории Дальнего Востока в XX веке. — Владивосток, 1999; Этнографические процессы в Приморье в XX веке. — Владивосток: ДВО РАН, 2002. касающиеся изучения социальной структуры советского общества в целом по стране и на Дальнем Востоке РСФСР. Социальные позиции репрессированных и заключенных (А.Н. Дугин, О. П. Еланцева, В. Н. Земсков, В. Б. Макаренко, А. Ю. Котельников, В. В. Цаплин, О.В. Хлевшок)1- интеллиг&щии (К. Аймермахер, Т. Г. Киселева, С. А. Красильников, В. В. Романов, В.А. Куманев)2- рабочих (Л.И.Галлямова, И. И. Глушенко, C.B. Журавлев, И. В. Калашникова, М. А. Ковал ь-чук, Н. Р. Коровин, Н. Г. Кулинич, Л. Н. Лютов, A.C. Сенявский, Н.В. Симонов)3- крестьянства и казачества (В.Н. АбеленцевЮ.С. Борисов, H.A. Ивницкий, Н. Л. Рогалина, В. П. Данилов, И. Е. Зеленин, К. Б. Литвак, Е. А. Лыкова, Л. И. Проскурина, С. М. Стасюкевич, Г. И. Шмелев)4- высших партийно-советских руково.

1 Дугин А. Н. Исправительно-трудовые лагеря, колонии и тюрьмы в 1930;1950;е гг. // Полиция и милиция России. Очерки истории. — М., 1993. С. 139−161- Еланцева О. П. Обреченная дорога: БАМ (1932;1941 гг.). — Владивосток, 1994; Земсков В. Н. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные (Статистико-демографический аспект) // История СССР. 1991. № 5. С. 151−160- Он же. Заключенные в 30-е годы: (Демографический аспект) // Социологические исследования. 1996. № 7. С. 3−14- Он же. ГУЛАГ (исто-рико-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 6- Он же. Политические репрессии в СССР (1917;1990 гг.) // Россия и XXI век. 1994. № 1−2- Он же. Спецпоселенцы в СССР, 1930;1960. — М., 2003; Макаренко В. Г. Архивно-следственные дела репрессированных крестьян как исторический источник // Третья Дальневосточная конференция молодых ученых: Тез. докл. — Владивосток, 1994. С. 52−64- Котельников А. Ю. Краткий анализ документов архива Хабаровского края о политических репрессиях 30−40-х годов на Дальнем Востоке // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920;1950;е годы / Материалы первой Дальнее. науч.-практ. конф. — Владивосток, 1997; Цаплин В. В. Архивные материалы о числе заключенных в конце 30-х годов // Вопросы истории. 1991. № 4−5- Он же. Статистика жертв сталинизма в 30-е годы // Вопросы истории. 1989. № 4- Хлевшок О. В. Принудительный труд в экономике 1929;1941 гг.//Свободная мысль. 1992. № 3.

2 Культура эпохи сталинизма: советская культура и искусство периода 1930;1950;х годов. — М., 1994; Аймермахер К. Политика и культура при Ленине и Сталине. 1917;1932. — М., 1988; Байбаков С. А. История образования СССР: итоги и перспективы изучения. — М., 1997; Зеленов М. В. Главлит и историческая наука в 20−30-е годы // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 93−110- Киселева Т. Г. Образовательные процессы в России на рубеже двух столетий (безграмотная Россия: миф или реальность). Историко-статистический анализ. Кн. 1. -М., 1994; Красильников С. А. Социальная типология интеллигенции в первое послеоктябрьское двадцатилетие // Актуальные проблемы истории советской Сибири. — Новосибирск, 1990. С. 191−213- Красильников С. А. Интеллектуальный труд: проблемы организации в послереволюционной России // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 1996. № 4. С. 50−54- Кулинич Н. Г. Образовательный аспект социокультурной динамики в городах Дальнего Востока РСФСР в 1920;1930;е гг. // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. 2004. № 1. С. 116−124- Романов В. В. Из истории становления системы образования в Приамурье. -Хабаровск, 2003; Куманев В. А. Судьбы советской интеллигенции (30-е годы) // История СССР. 1990. № 1. С.44−57- Салов В. В. Высылка 1922 года: попытка осмысления // Социологические исследование. 1990. № 3. С. 155—158.

3 Галлямова Л. И. Дальневосточные рабочие России во второй половине XIX — нач. XX в.: дисс. на со-иск. уч. степени докт. ист. наук. — Хабаровск. 2003; Журавлев C.B. Феномен «Истории фабрик и заводов»: горьковские начинания в контексте эпохи 1930;х годов. — М&bdquo- 1997; Калашникова И. В. Развитие социально-трудовых отношений занятости на российском Дальнем Востоке. — Хабаровск, 2002; Ковальчук М. А. История транспорта Дальнего Востока (вторая половина XIX в. — июнь 1941 г.). Хабаровск, 1997. Вып. 1- Коровин Н. Р. Рабочий класс в 30-е годы. — Иваново, 1994; Кулинич Н. Г. Социальный облик рабочих Дальнего Востока РСФСР в 20-е годы (ноябрь 1922;1929 гг.): дис. на соиск. уч. степени канд. ист. наук. — Хабаровск, 1998; Лютов Л. Н. Государственная промышленность в годы нэпа. 1921;1929. — Саратов, 1996; Сенявский A.C. Рабочий класс: пропагандистский образ и реальная роль // Россия в XX веке. Историки мира спорят. М., 1994. С. 596 603- Симонов Н. В. Военно-промышленный комплекс СССР. 20−50-е годы. -М., 1997.

4 Абеленцев В. Н. Амурское казачество. — Благовещенск, 2002; Судьба российского крестьянства. М., 1996; Борисов Ю. С. Производственные кадры деревни. 1917;1942. Цивилизационные хозяйственники или «винтики» государственной машины? — М., 1991; Ивницкий H.A. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х гг.). — М., 1996; Проскурина Л. И. Деревня двадцатых // Россия и ATP. 1995. № 3- Проскурина Л. И. Репрессии против дальневосточного крестьянства в период завершения массовой коллективизации крестьянских ходителей СССР и ДВК того времени (Н.И. Дубинина, С. Николаев, A.B. Трехсвят-ский, Д. Стефан, A.C. Сутурин)1- военных (A.B. Кузин, В. М. Песков, С.Н. Мина-ков, О.Ф. Сувениров)2, работников торговли н образования (JI.A. Дударь, П.Ю.Павлов)3, буржуазных (нэпманов) и мелкобурэ/суазных (кустарей-ремесленников) слоев4, маргиналов (E.H. Стариков)5 проявляются в процессе исследования количественных и качественных сдвигов в составе перечисленных социальных слоев.

В современной историографии отдельное место занимают труды по исследованию управленческого слоя и партийно-государственной номенклатуры советского общества, являвшихся центральным звеном системы властных и собственнических отношений в стране (Е.Г. Гимпельсон, О.В. Гаман-Голутвина, В. Ильин, Н. В. Саранцев и др.). В трудах новейшего времени ставится вопрос соотношения советского управленческого слоя и номенклатуры, проблема определения границ термина номенклатура6. Процесс формирования нового управленческого (правязяйств (1932;1934 гг.). — Уссурийск, 1994; Проскурина Л. И., Лыкова Е. А. Расчет Сталина оправдался // РОССИЯ и АТР, 1996. -№ 4- Они же. Деревня российского Дальнего Востока в 20−30-е годы XX века: Коллективизация и ее последствия. — Владивосток, 2004; Рогалина Н. Л. Коллективизация: уроки исторического опыта. — М., 1989; Рогалина H JI. Крестьянство и нэп // НЭП: приобретения и потери. — М., 1994; Рогалина H Л. Коллективизация в СССР: уроки пройденного пути. — М., 1998; Данилов В. П. Аграрная политика РКП (б)—ВКП (б) в 2030;х годах // Коммунист. 1990. № 15. С. 10−17- Зеленин И. Е. Крестьянство и власть в СССР после «революции сверху» // Вопросы истории. 1996. № 7. С. 32−44- Литвак К. Б. Политическая активность крестьянства в свете судебной статистики 1920;х годов // История СССР. 1991. № 2. С. 129−141- Шмелев Г. И. Большевики и крестьянство // Россия и современный мир. 1995. № 2. С. 193−216.

1 Дубинина Н. И. Трагедия личности // Дальний Восток. 1989. № 7. С. 128−135- Она же. Противостояние // Дальний Восток. 1990. № 8. С. 125−142- Николаев С. Цена истины // Тихоокеанская звезда. 1989. — 28, 30 сентябряНиколаев С. А была ли тайна? / Книга-мартиролог. — Комсомольск-на-Амуре, 1998. С. 12−19- Трех-святский A.B. Дело Люшкова // Россия и АТР. 1998. № 1. С. 90−104- Стефан Д. Тайна ночного побега // Тихоокеанская звезда. 1990. — 23 февраляСутурин A.C. Отцовские ордена // Тихоокеанская звезда. 1990. — 23 марта.

2 Песков В. М. Военная политика СССР на Дальнем Востоке в 30-е годы XX века. — Хабаровск, 2000; Минаков С. Н. Советская военная элита 20-х годов. — Орел, 2002; Он же. За отворотом маршальской шинели. -Орел, 1999; Сувениров О. Ф. Трагедия РККА в 1937;38 гг. — М., 1998; Кузин A.B. Состояние вооруженных сил на Дальнем Востоке СССР в начале 20-х гг. — Благовещенск, 2001.

3 Дударь Л. А. Роль государства в организации торговли и снабжения товарами северных районов Дальнего Востока России в 1920;1930;е гг. // Дальний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему. — Владивосток, 1997; Он же. Социально-профессиональная группа работников дальневосточной торговли в 30-е годы и ее взаимоотношения с властными структурами и рядовыми покупателями // Вопросы социально-демографической истории Дальнего Востока в XX веке. — Владивосток, 1999; Павлов П. Ю. Все начиналось с ликбеза (из истории общего образования Амурской области в 20−30-е годы XX в.). -Благовещенск, 2000.

4 Бродкин Л. И., Свищев М. А. Социальная мобильность в период нэпа: к вопросу о росте капитализма из мелкого производства // История СССР. 1990. № 5. С. 105−121- Виноградов C.B. НЭП: опыт создания многоукладной экономики. — М., 1996.

3Стариков E.H. Маргиналы // В человеческом измерении." M., 1989. С. 47−62- Стариков E.H. Новые элементы социальной структуры // Коммунист. 1990. № 5.

6 Гимпельсон Е. Г. НЭП и советская политическая система. 20-е годы. — М., 2000; Он же. Становление и эволюция советского государственного управления 1917;1930. — М., 2003; Карпинский Л. Бюрократия // Опыт словаря нового мышления. — М., 1989; Шубкин В. Бюрократия. Точка зрения социолога //Знамя. 1987. № 4- Барзилов С. И., Чернышев А. Т. Провинция: Элита, номенклатура, интеллигенция [Социологический анализ] щего) слоя (класса) советского общества рассматривается как последовательная ротация нескольких элитных волн. На каждом этапе эволюции предыдущая волна правящего слоя (класса) выдвигала на руководство последующую, которая оказывалась политическим преемником старой элиты. Это теоретическое положение выдвигалось еще классиками элитологии (В. Парето).

Исследования советской бюрократии обращены на выявление социального состава властных органов, источников и форм их пополнения1. Отмечается неоднородность социального состава государственной номенклатуры, наличие достаточно глубоких противоречий между отдельными профессионально-должностными категориями, и как следствие этих противоречий выделяется завуалированная или открытая борьба за власть внутри данного социального слоя. Подчеркивается, что формирование новых привилегированных слоев было функционально необходимо советскому обществу для создания политической стабильности и социального единства. В результате к концу 1930;х гг. в основных чертах сложился новый правящий слой (класс), связывавший удовлетворение своих материальных потребностей посредством достижения государственных постов и должностей различного ранга, иерархии статусных привилегий.

Современные оценки советской бюрократии могут быть объединены в две модели, связанные с различными подходами к теории социального неравенства. Одна часть ученых оперирует понятием «правящий слой» вследствие отсутствия у номенклатуры полного права на распоряжение и владение средствами производства, другая — «правящий класс», рассматривая властный параметр стратифика Свободная мысль. 1996. № 1- Гаман О. Политические элиты России в историческом процессе. Закономерность формирования и тенденции развития // Россия XXI. 1996. № ¾, 5/6- Джавлаков O.T., Михеев В. А. Номенклатура: Эволюция отбора (Историко-политологический анализ). — М., 1993: Коржихина Т. П., Фигатнер ЮЛО. Советская номенклатура: становление, механизмы действия // Вопросы истории 1993. № 7- Крыштанов-ская О. В. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Вопросы истории. 1995. № 1- Сироткин В. Н. Номенклатура в историческом разрезе // Через Тернии. — М., 1990; Дискин И. Россия: Трансформация и элиты. — М., 1995; Ефимов А. Элитные группы, их возникновение и эволюция // Знание — сила. 1988. № 1.

1 Березкина О. Революционная элита переходного периода (1921;1927) // Свободная мысль. 1997; Бо-шошкина Л. Е. Опыт изучения становления профессиональной элиты (СНК 1937;1941 гг.) // Мир России. — М., 1995. Т. 4. № 3−4. С. 108−130- Гаман-Голутвина О. В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. — М., 2006; Дмитриенко В. П. Новый (старый) класс // Новый «Октябрь» в оценке историков. — М., 1994. С. 30−36- Ильин В. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского общества. 1917;1996 гг. Опыт конструктивистско-структуралистского анализа. — Сыктывкар, 1996; Кочерга Б. Советская бюрократия: путь к власти // Вестник высшей школы. 1990. № 12. С. 44−52- Макаренко В. П. Бюрократия и сталинизм. -Ростов н/Д, 1989; Саранцев II.В. Большевистская властвующая элита: возникновение, становление и трансформация. 1900;1939: Историко-социологические аспекты. — Саратов, 2001; Сувениров О. Ф. Трагедия первых командиров // Отечественная история. 1996. № 4. С. 170−181- Тяжельникова B.C. Состав партийных организаций в конце 20-х годов (Опыт количественного анализа по материалам Всесоюзной партийной переписи 1927 г.)// Вопросы истории КПСС. 1990. № 1. С. 18−29- Фигатнер IO.IO. Советская номенклатура: становление, механизмы действия // Вопросы истории. 1993. № 7. С. 25−38. ции в советском обществе как основной признак класса. Подобный анализ на Дальнем Востоке находится еще в стадии становления (A.C. Ващук)1.

С начала 1990;х опубликовано большое количество статей, посвященных изучению отдельных элементов структуры населения Дальнего Востока рассматриваемого периода, в журналах «Вестник ДВО РАН», «Россия и АТР», «Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке», «Проблемы Дальнего Востока», «Дальний Восток», «Краеведческий вестник» (г. Владивосток), «Амурский краевед» (г. Благовещенск), в материалах дальневосточных научных конференций. Для большинства исследователей изменение социальной структуры населения в 1920;1930;е гг. не является объектом специального изучения, она затрагивается при изучении отдельных ее элементов.

Среди значительного массива трудов дальневосточных ученых выделим работы О. П. Еланцевой, Г. А. Ткачевой, Ю. В. Пикалова, О. И. Шестак, E.H. Черно-луцкой. Содержание данных работ и нашего исследования во многом перекликается, что неизбежно при разработке различных аспектов проблемы трансформации региональной социальной структуры в рассматриваемый период времени. В труде Г. А. Ткачевой акцент сделан в сторону демографической истории региона в 19 201 930;е гг. на основе введения в научный оборот новых источников Госархива Хабаровского края. В публикациях Ю. В. Пикалова и О. И. Шестак — в направлении исследования социальной политики государства и изменений в социальной инфраструктуре края, E.H. Чернолуцкой — различных аспектов принудительного труда в регионе.

Отдельно Ю. В. Пикапов анализирует изменения в социально-классовой структуре населения Дальнего Востока. Он классифицирует различные социальные слои советского общества 1920;1930;е гг. по отношению их к государственной социальной политике. В первую группу включены твердые сторонники линии РКП (б) — коммунисты, рабочие, сельскохозяйственные наемные рабочие, крестьяне-бедняки. Во вторую — лояльные сторонники советской власти, крестьяне-середнякив третью — противники советской власти: бывшие помещики, экспро.

1 Ващук А. С. Управленцы на Дальнем Востоке в советский период: штрихи к коллективному портрету (сер. 40−60-е гг.) // Вопросы социально-демографической истории на Дальнем Востоке России XX в. Сб. научных статей. — Владивосток, 1999.

2 Шестак О. И. Историография реализации социальной политики в 1920;1930;е годы // Россия и АТР. Владивосток. 2003. 1 (39) — Шестак О. И. Советская социальная политика и ее реализация на Дальнем Востоке (1922;1941 гг.): дисс. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук. — Владивосток, 2003. приированная крупная и средняя буржуазия, духовенство, крестьяне-кулаки, мелкобуржуазные слои города. Автор подчеркивает неоднородность интеллигенции, которую разделяет по различным признакам: по профессиональным различиям (научная, творческая, техническая, служащие без образования), по политическим убеждениям (от радикальных коммунистов до ярых монархистов), по уровню материального положения (высокооплачиваемая и низкооплачиваемая). По этим признакам интеллигенция не составляла единого целого, а входила составной частью в различные социальные слои советского общества.

Необходимо также отметить исследования A.C. Ващук и JI.A. Слабниной, в которых освещается социальная политика советского государства и ее реализация на Дальнем Востоке в послевоенный период (сер. 40-х — нач. 80-х гг. XX в.), анализируются отдельные элементы социальной структуры (материальное благосостояние рабочих и служащих, социальное обеспечение трудящихся и др.)1.

В коллективной работе сотрудников Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН A.C. Ващук, J1.A. Герасимова, Г. Б. Дудченко, A.B. Королова, E.H. Чернолуцкой2 прослеживаются результаты миграционной политики государства в Приморье сквозь призму этнической специфики. Выявляются как исторические параллели, так и особенности определенных хронологических этапов миграций. Авторы на широкой документальной базе, на основе архивных, полевых и социологических исследований показывают роль различных этнических групп в формировании населения, особенности их социально-экономической и культурной адаптации.

Отдельные элементы социальной структуры Дальнего Востока в рассматриваемый период изучаются в аспекте осуществления репрессивной политики в регионе. В 1997 г. во Владивостоке прошли заседания первой Дальневосточной научно-практической конференции по проблемам изучения политических репрессий на Дальнем Востоке в 1930;1950;е годы. По итогам работы конференции был изо дан сборник статей. В него вошли статьи, анализирующие проблемы, причины начала и развития репрессий в СССР и на Дальнем Востокераскрывающие ре.

1 Ващук A.C. Социальная политика м СССР и ее реализация на Дальнем Востоке в сер. 40-х до нач. 80-х гг.: дисс. на соиск. уч. степени докт. ист. наук. — Владивосток, 2003; Слаблииа Л. А. Материальное благосостояние рабочих Дальнего Востока 1946;1960: дисс. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук. — Владивосток, 1992.

2 Этнографические процессы в Приморье в XX веке. — Владивосток: ДВО РАН, 2002.

3 Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920;1950;е годы / Материалы первой Дальнее. науч.-практ. конф. — Владивосток, 1997. прессивные меры, проводимые против рабочих различных отраслей промышленности, крестьянства, интеллигенции, военнослужащих, духовенства. Особое внимание обращено на деятельность карательного аппарата, применение незаконных методов ведения следствия органами НКВД Дальнего Востока.

В монографии Е. А. Лыковой, Л. И. Проскуриной раскрываются основные тенденции и особенности политического и социально-экономического развития дальневосточной деревни в 1920;1930;е гг. Особое место занимают вопросы коллективизации и ее последствия, исследуются масштабы и конкретные формы раскулачивания1 .

E.H. Чернолуцкая, одна из первых на Дальнем Востоке России, подвергла переоценке тезис о приоритетном влиянии экономики в принудительном перемещении людей. По ее мнению, в определении государственных мотивов принудительных миграций политический момент доминировал над принципом экономической целесообразности. Спецколонизация региона анализируется с точки зрения исторической демографии, дается ориентировочный подсчет удельного веса заключенных, спецпоселенцев, ссыльных и высланных, служб НКВД и охраны в общей численности населения и трудовых ресурсов Дальнего Востока. О.П. Елан-цева, исследуя строительство БАМа в 1930;е гг., отразила использование на этой стройке принудительного труда, жизнедеятельность таких социальных групп населения как заключенные ИТЛ СССР на Дальнем Востоке, вольнонаемные рабочие, репатриированные из Маньчжурии советские граждане.

Современная историография проблемы содержит выводы о высокой степени социальной мобильности в СССР в 1920;1930;е годы. Мобильность активно осуществлялась как в вертикальном направлении (восходящие и нисходящие, групповые и индивидуальные формы ее проявления), так и в горизонтальном измерении социального пространства. Индустриализация и коллективизация привели к стремительной урбанизации — резкому увеличению численности населения в городской местности. Активная переселенческая политика способствовала массовой миграции населения из европейских районов СССР в Сибирь, на Дальний Восток, на Крайний Север, в Среднюю Азию и Закавказье. Рост городского населения и изменение социально-экономического статуса сельских жителей, в первую очередь крестьянства, способствовали дальнейшему развитию такого обще.

1 Проскурина Л. И., Лыкова Е. А. Деревня российского Дальнего Востока в 20−30-е годы XX века: Коллективизация и ее последствия. — Владивосток, 2004. ственно-исторического явления, как маргинализация слоев населения. Маргинализация определяется и в широком и узком значении, подчеркивается начало этого процесса в России не в советский период истории, а на рубеже Х1Х-ХХ вв., когда страна переживала бурный рост индустриального строительства.

Маргинальные слои деревни и первое поколение (конец 1920;х — начало 1930;х гг.) индустриальных рабочих («выдвиженцы) с крестьянским мировоззрением выступали основным элементом (помимо номенклатуры) социальной базы советского политического режима. Бедняцкие и батрацкие элементы деревни были восприимчивы к идее всеобщего благосостояния. Социальная политика государства, направленная на построение коммунистического общества и предусматривавшая «уничтожение эксплуататорских классов» находила поддержку в потребительском мировоззрении данных слоев населения.

Социальная политика государства пропагандировала и частично обеспечила определенные благополучные перспективы большей части населения: коллективное (артельное) хозяйствование, повышение качества жизни, выполнение только определенных налоговых обязательств перед государством, гарантии социального обеспечения. В этой будущности был отражен идеал средних и низших слоев российского населения, как города, так и деревни — жить под опекой государства, в стороне от крайностей рыночной конкуренции. Общинно-кооперативная система хозяйствования импонировала неуверенной в завтрашнем дне крестьянской бедноте, поскольку коллективизация была единственным выходом для нее из единоличного непродуктивного хозяйства при сохранении земледельческого вида деятельности.

Структура доколхозного крестьянства представлена неоднозначно. Одна группа исследователей считает, что деление сельского населения на классы было искусственно произведено большевистской партией в соответствии со своими политическими целями, что и предопределяет дальнейший анализ социально-экономического положения в деревне. Другая часть учёных признает классовое деление (на основе имущественной дифференциации) при анализе структуры советской деревни того времени.

Соответственно нет единой трактовки в определении понятия «кулак"ТлибсГ отрицается его наличиелибо признаётся его наличие лишь в неземледельческой деятельности деревни (владельцы предприятий несельскохозяйственного типа, ростовщики, спекулянты) — либо к этой категории относят земледельцев предпринимательского рыночного типа, абстрагируясь от прочих зажиточных слоев деревни и критериев зажиточности (доходности)1. Процесс раскулачивания оценивается новейшей историографией как преувеличение советской властью кулацкой угрозы, приведшее к насилию со стороны государственных органов власти и беднейших слоев деревни против зажиточных (состоятельных) слоев крестьянства.

В исследованиях историков-аграрников отражены количественные и качественные изменения в составе крестьянства, этническая, слоевая и профессиональная структура, характер крестьянского землепользования, различные тенденции в развитии аграрного производства. Однако если в трудах советского периода освещались преимущественно положительные изменения в жизни российского села — разрушение его хозяйственной и культурной отсталости, изменения в материально-технической базе сельского хозяйства, влияние данных факторов на структуру сельского населениято в новейших работах освещаются в основном негативные явления в судьбе российского крестьянства. Основной акцент в трудах последнего времени направлен на исследование процессов превращения аграрного сектора экономики в источник материальных и людских ресурсов проведения индустриализации, раскулачивания, репрессивной политики.

Различные социальные слои в среде служащих и формировавшейся советской интеллигенции вычленяются на основе выделения первого и второго поколений в процессе их формирования. Другая модель дифференциации советской интеллигенции в новейшей историографии строится на основе критерия трудовой деятельности — занятые организаторским и исполнительским трудом. К организаторскому труду относят партийно-государственную, военную и хозяйственную элиту, к исполнительской деятельности — инженерно-техническую и гуманитарную интеллигенцию. Сельская интеллигенция дифференцируется на сельскую администрацию и прочих специалистов — учителей, ветеринаров, агрономов, экономистов. В армии к администраторам относят политработников, к исполнителям — специалистов, обслуживавших военную технику. Подчеркнем, что подобные исследования были начаты еще в советский период становления отечественной историографии.

1 Изменения социальной структуры советского общества октябрь 1917;1920. — М, 1976. С. 96.

В новейших исследованиях отмечается количественной рост интеллигенции в СССР в 1920;1930;е гг., не всегда сопровождавшийся повышением ее качественной, профессиональной квалификации, и её социально-классовая неоднородность — часть ее входила в номенклатуру, другая — составляла научно-творческий слой, часть по своему положению не отличалась от других рядовых слоев, занимавших нижнее место в социальной иерархии населения.

Статус социальных слоев, занятых в частном товарном производстве (нэпманов, кустарей-ремесленников, крестьян-единоличников), определялся советской историографией как временный, обусловленной восстановительным периодом в стране после мировой и гражданской войн. Поддержка со стороны государственной власти в 1920;е гг. мелкобуржуазных слоев была мерой вынужденной, так как с точки зрения государства эти слои угрожали основам нового общественного строя1.

В трудах новейшего времени частично пересматривается оценка на сущность мелкотоварного производства, на взаимоотношения разных хозяйственных укладов2. Кустарно-ремесленные промыслы рассматриваются как важный источник насыщения рынка потребительскими товарами не только в годы нэпа, но и в условиях доминирования в общественном производстве крупного машинного производства. Сфера частного производства могла параллельно функционировать с государственным сектором экономики.

Советская, новейшая российская и зарубежная историографии едины в выводе, что в количественном и качественном отношении нэпманская буржуазия резко уступала предпринимателям царской России. Сферой деятельности нэпманов являлись второстепенные звенья системы общественного производства — розничная торговля и бытовое обслуживание.

В современных трудах подчеркивается неоднозначное воздействие индустриальной модернизации на положение индустриальной наемной рабочей силы. С одной стороны, подтверждаются положения советской историографии: офици.

1 Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики. — М., 1972; Архипова В. А., Морозов Л. Ф. Борьба против капиталистических элементов в промышленности и в торговле. 1920 — начало 30-х годов. — М., 1978; Морозов Л. Ф. Решающий этап борьбы с нэпманской буржуазией (из истории ликвидации капиталистических элементов города. 1926;1929). — М., 1960; Лебакова Э. Р. Опыт КПСС по приобщению мелкой буржуазии города к строительству социализма. — М., 1970; Погоржельский В. П. Политика КПСС в отношении частного капитала в промышленности и торговле СССР. 1917;1927. — М., 1960; Трифонов И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. — М., 1975.

2 Экономическая история: теория и практика. — М., 1992; НЭП: взгляд со стороны. М., 1991; НЭП и хозрасчет. — М., 1991; НЭП: Приобретения и потери: Сб. статей.-М., 1994. альное провозглашение индустриальных рабочих авангардом, движущей силой советского общества1- значительное увеличение численности индустриальных рабочих за счет притока огромной массы переселенцев в город из сельской местности, для которых работа в промышленных отраслях общественного производства означала повышение их общественного статуса. С другой стороны, отмечается влияние негативных факторов ускоренной модернизации на формирование индустриального пролетариата — снижение среднего образовательного уровня российских рабочих за счет нового пополнения из сельской местности.

Подводя итоги изучения перемен в социальной структуре населения Дальнего Востока в ходе строительства нового общества в СССР следует сказать, что при наличии значительного количества работ, интересующая нас проблематика остается освещенной лишь фрагментарно, отсутствуют специальные исследования. В большей части современных исследований, в которых затрагиваются различные аспекты рассматриваемой проблеме, анализируются отдельные социальные слои советского общества. Методологическая концепция реконструкции социальной структуры советского общества находится еще в стадии становления, но в ней уже четко проявились отдельные направления2. Здесь необходимо отметить несколько моментов. С одной стороны, чем продолжительнее историческое расстояние во времени до исследуемого объекта, тем более свободен ученый от политических установок общества и государства, тем шире возможности оценить исторические явления в ретроспективе, с другой стороны, чем больше эта дистанция, тем меньше остается исторических источников, свидетельств, позволяющих как можно полнее воспроизвести картину прошлого.

В связи с данным обстоятельством, цель настоящей работы состоит в комплексной реконструкции динамики социальной структуры населения советского общества в 1920;1930;е гг. на примере Дальнего Востока РСФСР.

Достижение данной цели предполагает решение взаимосвязанных исследовательских задач:

1 Ведущая роль рабочего класса в реконструкции промышленности СССР. — М., 1973; Рабочий класс в управлении государством (1926;1937 гг.).-М., 1970.

2 Ахиезер A.C. Социокультурная динамика России. К методологии исследования // Политические исследования. 1991. № 5- Коломийцев В. Ф. Методология истории (от источника к исследованию). — М., 2001; Маслов Д. В. Историографические и методологические основы исследования состояния советской системы. — Сергиев Посад, 2004.

— реконструировать социальную структуру населения в регионе на основе социально-демографических, социально-профессиональных, этносоциальных, социально-классовых критериев дифференциации населения;

— определить изменение статусных позиций разных социальных слоев населения советского общества на основе выявления иерархических ранговых параметров советского общества в рассматриваемый период времени;

— выявить особенности формирования социальной структуры населения на Дальнем Востоке РСФСР;

— проанализировать степень неравномерности распределения материальных и духовных благ в обществе (меру потребления этих благ различными слоями населенияструктуру привилегий в советском социальном пространстве) — определить своеобразие данной системы на российском Дальнем Востоке того времени;

— проследить процессы и каналы горизонтальной и вертикальной (восходящей и нисходящей) социальной мобильности в советском обществевыявить их характерные черты на примере дальневосточного региона;

— показать механизм формирования, должностной состав, структуру управленческого слоя, советской номенклатуры, элитную ротацию в её среде на материалах Дальнего Востока;

— исследовать динамику численности и качественные изменения в социальном составе населения Дальнего Востока РСФСР, установить его специфику (удельный вес социальных слоев в региональной структуре населения, их соотношение в сравнении с общесоюзными показателями).

Объект исследования — социальная структура населения СССР и выбранной территориальной единицы по основным критериям социальной дифференциации населениясоциально-классовые (ранговые) отношения в рассматриваемый хронологический промежуток времени.

Предмет исследования — трансформация социальной структуры населения, тенденции, закономерности и своеобразие её эволюции. Предметными единицами выступают основные социальные слои, в отношении которых непосредственно ведется сбор и анализ полученной документальной информации.

Хронологические рамки работы определены 1923;1939 гг. (первыми двумя десятилетиями формирования социального пространства советского общества). Отступление от общесоюзной периодизации обусловлено спецификой Дальнего Востока России в условиях гражданской войны и интервенции и проведением в регионе в 1923 г. ряда переписей. Верхняя граница определена 1939 г. — годом проведения всесоюзной переписи 1939 г., зафиксировавшей основные изменения в социальной структуре СССР, происходившие в первые десятилетия после утверждения советской власти.

Территориальные рамки исследования охватывают Дальневосточный край РСФСР, административно состоявший в рассматриваемую эпоху из Амурской, Зейской, Еврейской автономной, Камчатской (в т.ч. Корякского и Чукотского национальных округов), Нижне-Амурской, Приморской, Сахалинской, Уссурийской и Хабаровской областей.

Источниковая база исследования формируется несколькими группами документов. Первая состоит из материалов переписей 1920;1930;х гг. Вторая — из материалов текущей статистики (как архивной, так и опубликованной). К третьей относятся партийные, государственные, ведомственные документы (постановления и резолюции съездов, пленумов, конференций, совещанийинструкции, циркуляры, декреты, законы высших органов государственной власти, доклады и работы руководителей партии и государства). Четвертую группу источников составляют материалы официальной периодической печати.

Советские статистические материалы народонаселения публиковались в трудах ЦСУ /ЦУНХУ/1 и его региональных подразделений, в статистических ежегодниках, в различных тематических сборниках и справочниках по народному хозяйству. По способам выражения учета статистические источники формируются в абсолютных данных или в относительных (в процентах). Источники статистиче.

1 В январе 1930 г. Центральное статистическое управление СССР как самостоятельное государственное учреждение было упразднено и включено в Госплан СССР в качестве экономико-статистического сектора. В декабре 1931 г. экономико-статистический сектор /управление/ Госплана СССР был реорганизован в Центральное управление народно-хозяйственного учета /ЦУНХУ/ при Госплане СССР. В 1933 г. ЦУНХУ СССР преобразовано из государственного учреждения при Госплане СССР в отдельный орган Госплана СССР. Данный факт ознаменовал полное подчинение ЦУНХУ СССР — Госплану СССР, а статистического дела — планово-централизованной системе. С 1930;х гг. Госплан СССР руководил, помимо плановой, и всей учетно-статистической работой в стране. В 1941 г. ЦУНХУ переименовано в ЦСУ Госплана СССР. (ГЛ ХК. Ф. Р—719 (сч). — Статистическое управление Хабаровского края). ской документации народонаселения СССР и Дальнего Востока РСФСР в 19 201 930;е гг. представлены в следующих видах:

1. Переписи населения: городская перепись 1923 г. (на 15 марта), сельскохозяйственная перепись ДВО 1923 г. (октябрь-декабрь), промышленно-торговая перепись ДВО 1923 г. (май)1- всеобщая перепись 1926 г. (на 17 декабря) — всеобщая перепись 1937 г. (на 6 января) — всеобщая перепись 1939 г. (на 17 января). В качестве сравнительных данных использованы материалы всеобщей переписи населения 1897 г., сплошной подворной переписи сельского населения 1910 г. и сельскохозяйственной переписи 1916;1917 гг. в Амурской области2.

2. Выборочные опросы населения, проводимые государственными статистическими организациями: ежегодные гнездовые обследования единоличных крестьянских хозяйств (динамические переписи), партийные переписи 1923 и 1927 гг.3, перепись безработных членов профсоюзов 1927 г. 4, анкетирование батраков при весеннем обследовании крестьянских хозяйств 1926 г. 5, перепись северных окраин ДВК 1926/1927 г. 6, переписи служащих 1927, 1929, 1933, 1935 гг.7, профсоюзные переписи рабочих 1929 и 1932;1933 гг.8 и периодические обследования членов профсоюзов различных отраслей и регионов9, обследования крестьянских и рабочих бюджетов (полные производственные и потреби.

1 В городах и городских поселениях ДВО в мае 1923 г. обследованию подлежали заведения, обладавшие одним или несколькими признаками: наемный труд, наличие механического двигателя, наличие специального помещения. (Отчет Дальревкома и Дальэкосо и Дальэкосо за 1923/24 год. — Хабаровск, 1925. С. 148−149.).

2 Общий свод по империи результатов разработки данных Первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г. СПб., 1903;1905; Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. ЬХХП. Амурская область. Тетр. 1−2. СП., 1899−1905; Общий отчет Амурской экспедиции за 1910 г. Вып. II. СПб., 1911; Итоги сельскохозяйственной переписи в Амурской области 1916 г. — Благовещенск, 1916.

3 Предварительные итоги Всероссийской переписи членов РКП (б) по ДВ области. — Чита, 1923; Всесоюзная партийная перепись 1927 года. Основные итоги переписи. М., 1927. Вып. 1, 3, 4.

4 Безработные ДВкрая: Всесоюзная перепись безработных членов профсоюзов 1927 г. — Хабаровск,.

1928.

5 ГА ХК. НСБ. Ильинский В. В. Батраки в ДВК. Статистический бюллетень. № 14−15. Хабаровск, 1926.

6 Итоги переписи северных окраин ДВК (1926/1927 г.). — Благовещенск, 1929, Поселенные итоги туземной переписи 1926 г. — Владивосток, 1928.

7 ВСНХ СССР. Инженерно-технические кадры промышленности. — М., 1930; Состав руководящих работников и специалистов СССР. — М., 1936.

8 Труд в СССР. 1926;1930 гг. Справочник. — М., 1930; Рашин А. Г. Состав фабрично-заводского пролетариата СССР. Предварительные итоги переписи металлистов, горнорабочих и текстильщиков в 1929 г. — М., 1930; Профсоюзная перепись 1932;1933 гг. — М., 1934; Гольцман М. Т., Коган Л. М. Старые и новые кадры пролетариата. — М., 1934.

9 Профессиональные союзы ДВК 1925;27: Отчет ДКСПС ко 2-му Дальневосточному краевому съезду профсоюзов. — Хабаровск, 1927; Профессиональные союзы ДВК за 2 года (1927;1929 гг.): Отчет ДКСПС ко 3-му Дальневосточному краевому съезду профсоюзов. — Хабаровск, 1929; Труд в СССР. — М., 1932; Состав новых членов профсоюзов. -М., 1933. тельские бюджеты)1, динамические обследования колхозов2. Наибольшего развития эти работы получили в 1920;1929 гг. 3. Статистическая отчетность государственных, партийных и общественных организаций (отчеты и докладные записки партийно-государственных учреждений, ЦСУ /ЦУНХУ/ и его региональных дальневосточных подразделений).

В качестве архивных источников использованы документы Российского государственного архива экономики /РГАЭ/, Российского государственного архива социально-политической истории /РГАСПИ/, Государственного архива Хабаровского края /ГА ХК/, Государственного архива Амурской области /ГА АО/.

Наиболее значимые материалы по теме исследования — материалы переписей 1920;1930;х гг. — сосредоточены в РГАЭ и ГА ХК. Всеобщий характер — главное преимущество переписей перед другими статистическими источниками. Одна перепись — статична, но несколько переписей, идущих друг за другом, выявляют динамику социальных изменений.

По объему информативного материала переписи 1923 г. предстают многоплановыми историческими источниками — по многим параметрам они выходят за рамки социально-демографического учета населения и характеризуют структуру социально-экономических отношений дальневосточного общества на момент восстановления советской власти в регионе. Своеобразие переписей 1923 г. на Дальнем Востоке заключается в отсутствии единовременности учета, в продолжительном для переписей населения сроке их проведения (в течение года), в разнообразном характере признаков классификации и публикации их итогов, в наличии многочисленных комментариев к ним у служащих Дальневосточного управления ЦСУ3.

1 Крестьянские бюджеты 1922/23 и 1923/24 гг. Труды ЦСУ. Отдел крестьянских бюджетов. Т. ХХХ1. Вып. 1−3. — М., 1927; Крестьянские бюджеты 1924/25 гг. — М., 1928; Крестьянские бюджеты 1925/26 г. — М., 1929; Предварительные итоги бюджетного обследования рабочих и служащих Дальнего Востока в марте 1924 года. ЦСУ, ВЦСПС и НКТ. Дальневосточное областное бюро статистики труда. Вып. I. — Хабаровск, 1924.

2 Зеленин И. Е. Динамические обследования колхозов за 1933;1934 гг. / Источниковедение истории советского общества. Вып. II. — М, 1968. С. 339−355- Звездин З. К. Материалы обследования денежных доходов и расходов сельского населения в 1931;1932 гг. / Источниковедение истории советского общества. Вып. II. — М, 1968. С. 319−320.

3 Итоги сельскохозяйственной переписи 1923 года на Дальнем Востоке: Вся Дальневосточная область. Вып. I. Предварительные итоги переписи по волостям, уездам и губерниям. ЦСУ на Дальнем Востоке. — Чита, 1924; Сельскохозяйственная перепись 1923 г. на Дальнем Востоке. Вып. 3. Поселенческие итоги по Амурской губернии. ЦСУ. Дальневосточное стат. упр. — Хабаровск, 1925; Предварительные итоги сельскохозяйственной переписи в Амурской губернии 1923 г. ЦСУ.- Амурское губ. стат. Бюро. — Благовещенск, 1924; Статистический ежегодник. 1923;1925 гг. Дальне-Восточное краевое статистическое управление. — Хабаровск, 1926. 4. I, 2- Отчет Дальревкома и Дапьэкосо за 1923;24 год. Хабаровск, 1925.

Отличительная особенность переписи 1926 г. от других переписей 19 201 930;х гг. — детальность разработки и публикация всех вторичных материалов (56 томов)1. Положенные в основу переписи 1926 г. методологические принципы во многом использовались во всех последующих переписях СССР (1937, 1939, 1959, 1970, 1979 гг.).

В советский период истории России материалы переписей 1937 и 1939 гг. так и не были опубликованы.

Введение

в научный оборот документов переписи населения СССР 1937 и 1939 гг. связано с именами Ю. А. Полякова, В.Б. Жиром-ской, A.A. Исупова, И. Н. Киселева, которые провели научно-исследовательскую работу по выявлению этих материалов в фондах РГАЭ2.

Подробная статистика национального состава населения по переписи 1939 г., с разделением по отдельным республикам, краям, областям была опубликована Центром демографии и экологии человека (Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН, Д.Д. Богоявленский)3. В настоящее время это наиболее известные статические документы по демографической ситуации в России во второй половине 1930;х гг.

Совокупность сохранившихся документов фонда ЦСУ СССР РГАЭ по переписи 1937 г. опубликована в ее кратких итогах. Опубликованные материалы переписи 1937 г. в основном содержат сведения по СССР в целом и союзным республикам — объем региональных сведений незначителен. Все документы переписи 1937 г. подлежали уничтожению, сохранилась только пятипроцентная выборка данных переписи, позволившая реконструировать ее основные итоги.

Большая часть региональной информации по переписи 1939 г. не вошла в изданные в начале 1990;х гг. основные итоги переписи по Союзу ССР. Основные итоги переписи 1939 г. по дальневосточному региону, зафиксированные в сводных таблицах, опубликованы в 1999 г. В. Б. Жиромской и в 2005 г. автором представленной работы4.

1 Всесоюзная перепись населения 1926 г. Дальне-Восточный край. Якутская АССР. -М., 1930. Т. II, VII, XXIV, XLI.

2 Всесоюзная перепись населения 1937 г. Краткие итоги / Под ред. Ю. А. Полякова. — М.: Наука, 1991; Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги / Под ред. Ю. А. Полякова. — М.: Наука, 1992.

3 Демоскоп. Население и общество // Бюллетень Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН. № 197−198. 2005.4−17 апреля.

4 Всесоюзная перепись населения 1939 г.: Основные итоги. Россия / Сост. В. Б. Жиромская. — СПб., 1999; Всесоюзные переписи населения 1937 и 1939 гг. Дальний Восток РСФСР: Основные итоги / Сб. документов. Сост. С. А. Головин. — Благовещенск, 2005; РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 277−286.

Проблема исследования народонаселения Дальнего Востока России на основе материалов всеобщих переписей населения 1930;х гг. предусматривает несколько базовых вопросов источниковедческой критики.

Во-первых, критерии, по которым проводились советские переписи, видоизменялись, что было обусловлено изменениями в общественно-политическом строе страны. Выработанные статистиками классификационные категории социального деления населения неоднократно пересматривались в связи со стремлением руководства государства привести социальную идентичность в соответствие с теоретической схемой пролетарского социалистического общества. Поэтому при анализе данных переписи необходимо четко определить, какого рода характеристики объекта подвергаются изучению, и в зависимости от этого оценивать данные переписи с точки зрения их адекватности и надежности. При сравнении сведений важно, чтобы они были однотипными, составленными по одинаковым или схожим программам, сопоставимыми хронологически и территориально. Если эти условия не соблюдены, то возникают противоречия при сравнении материалов в источниках и данные их оказываются, в значительной степени, не сопоставимы.

При проведении Первой всеобщей переписи 1897 г. статистики имперской России приняли за основу сословную классификацию, юридически закрепленную законодательством Российской империи. Поэтому ЦСУ предстояло выработать новую группировку исходных параметров переписей, используя достижения земской статистики 1880−1917 гг. при выработке классификационных критериев крестьянских хозяйств и опыт проведения переписей в европейских странах.

Для статистиков исходным началом классификации населения выступал, помимо половозрастных характеристик, критерий учета по роду «занятий» и «профессиям» на основе стремления международной статистики использовать номенклатуру профессий, рекомендованную сессией Международного статистического института в 1893 г. в Чикаго1. Поэтому советские переписи 1920;х гг. стремились, прежде всего, выявить положение людей в занятии и их действительный статус к производственной деятельности, доминирующей в этот период — сельскому хозяйству. В то время было важно выявить ситуацию с двойной занятостью, когда переплетались занятия сельским хозяйством, ремеслом и торговлей.

1 Постановления Международного Статистического Института // Вестник статистики. 1919. № 4−7. С. ЗЗ—49.

Обозначению «занятия» отводилось привилегированное место в вопросниках, по сравнению с вопросом о профессии.

Для политического руководства государства при проведении переписей доминировал классовый подход — статистические показатели были призваны продемонстрировать преимущества социалистической общественной системы. Основная социальная дифференциация населения для советского руководства в 1920;е гг. проходила по отношению к наемному труду, с целью выявления классов в марксистском понимании. Поэтому классификационные различия проводились, с одной стороны, между самостоятельным работником, работавшим на себя, и наёмным работникомс другой — между главным занятием и занятием побочным.

Советские статистики разработали классификацию из семи групп на основе отношения к наемному труду, признанного главным критериям формирования пролетарского общества. Все рабочие были сгруппированы в одну группу, другие наёмные работники — в группу служащих. Другие пять классификационных групп отличались по различным типам лиц, не принадлежавших к наемным работникам. Категория «лица свободных профессий», появившаяся в ходе переписи населения 1923 г., включала в себя лиц умственного труда, которых не затронул процесс огосударствления занятий, не являвшихся наёмными работниками (частнопрактикующие врачи, учителя и пр.). Соответственно, по таким критериям выделения, эта категория представала как исчезающая социальная группа. Класс «хозяев» подразделялся на наиболее многочисленные группы в сельской местности «самостоятельных производителей»: «хозяев с наёмными работниками» и «хозяев, работающих только с членами своих семей и членами артелей». Класс «одиночки» — работавшие у себя на дому без рабочих и без чьей-либо помощи — рассматривался как класс «полупролетарского характера», представители которого в любой момент могли оказаться наёмными работниками.

Дополнительный критерий при проведении переписи 1926 г. — по типу осуществляемой работы — вводил внутри производственных секторов разделение по специальностям, учет точного указания занимаемого места, квалификации, помимо отношения к собственности на средства производства. В результате внутри учетных классификационных групп было проведено деление не только на производственные сферы, но и на 1208 профессиональные категории, разделявшиеся на различные специальности (сектор железнодорожного транспорта — категория металлургов — специальности: монтеры, слесари, механики, токари и т. п.). Данные профессиональные категории, выражавшие зачастую не столько специальность, сколько реально сложившуюся профессию, препятствовали сведению анализа категорий переписи исключительно к одному разделению на социальные классы в марксистской интерпретации.

Профессиональное поперечное деление внутри специальностей, базировавшееся на классификации по роду занятости, сохранилось и в переписях 1930;х гг., что значительно облегчает анализ сравнительных данных переписей 1920;х и 1930;х гг.

В опросных листах переписи 1937 г., как и при проведении переписи 1926 г., сохранен вопрос о занятиях населения, который определял принадлежность опрашиваемого к той или иной социально-профессиональной группе. Однако священнослужители («служители культа») отнесены в одну группу с нетрудящимися лицами, в то время как в переписях 1920;х гг. священнои церковнослужители включены в категорию лиц «свободных профессий» (интеллигенция, не состоявшая на государственной службе). Исчез из перечня занятий «мелкий самостоятельный хозяин», появилось — «единоличник». Включение в переписной лист вопросов о религии и о принадлежности к общественной группе противоречило классическим требованиям статистики. Ответы респондентов на вопросы о религиозных убеждениях нередко необъективны.

В переписях 1937 и 1939 гг. разделение между трудоспособным (активным) и нетрудоспособным (неактивным) населением, намеченное в 1926 г., было доведено до завершения. В 1926 г. к самодеятельному населению относились лица, имевшие самостоятельное занятие и источник дохода, и члены семьи, помогавшие в занятии трудовой деятельностью. В 1939 г. в состав самодеятельного населения включались занятые в общественном производстве в возрасте от 16 до 55 лет женщины и до 60 лет мужчины. Разделение лиц на классификационные возрастные группы проведено и внутри этих двух категорий.

В документах переписи 1939 г. использована категория «общественные группы», являющаяся нейтральной формулировкой, не фиксирующей идеи социального неравенства. Формально классовый подход при проведении переписей 1937 и 1939 гг. отсутствовал — переписи должны были продемонстрировать, что.

СССР больше не является обществом с иерархией антагонистических классов. Газета «Правда» в статье, посвященной предстоящей переписи 1937 г., отмечала (193б)1: «Нет уже в переписном листе вопроса о классовой принадлежности, и самый термин „классы“ отсутствует в этой переписи, ибо она проводится в преддверии бесклассового общества». Все представленные категории населения в переписи 1939 г. должны были соответствовать трехчленной структуре советского общества в составе различных групп рабочих, крестьян и служащих, работавших в государственных, хозяйственных, общественных, партийных учреждениях, предприятиях, организациях.

Вместе с тем советская статистика сохранила дифференцированное деление профессиональной номенклатуры занятий, специальностей и профессий. Несмотря на внешний марксистский подход к социальной структуре общества перепись 1939 г. выделила тридцать шесть категорий занятий, распределенные на производственные (24) и непроизводственные (12). Внутри них сохранилось разделение на различные занятия (специальности, профессии и должностные функции). В 1926 г. словарь занятий включал 10 тыс. производственных категорий, в 1936 г. — 14 тыс.

Сохранение профессиональной дифференциации при составлении переписей 1926, 1937 и 1939 гг. позволяет провести сравнительный анализ категорий населения в целях выявления профессиональной неоднородности (гетерогенности) советского общества. Население распределяется по источникам средств существования в абсолютных цифрах и в процентном соотношении, с выделением мужского и женского состава по сельской и городской местности: лица, имевшие занятиечлены семьи, занятые подсобном сельском хозяйствеиждивенцы отдельных лицнетрудящиеся с семьями. Дифференциация населения, имевшего занятие, проведена и по отраслям народного хозяйства и труда, с выделением мужского и женского состава по сельской и городской местности. В отличие от 1926 г. в 1939 г. в самостоятельные производственные отрасли выделены: просвещение, наука, искусство, печатьздравоохранениежилищное и коммунальное хозяйство.

Во-вторых, в региональном аспекте сложность исследования проблемы заключается в неоднократных административно-территориальных преобразованиях,.

1 Перепись населения в социалистическом государстве // Правда. 1936. — 29 апреля. в результате которых административная структура регионов не совпадала с данными предыдущей переписи.

В-третьих, анализируя показатели переписи необходимо делать поправку (погрешность) на статистику недоучета или переучета населения.

В опубликованных данных переписи 1926 г. численность населения СССР составила 147 млн. чел. Ученые-демографы при корректировке итогов численности населения СССР по переписи 1926 г. предполагают общий недоучет населения от 0,5% — свыше 700 тыс. чел. (С. Максудов) до 1% — свыше 1,5 млн. чел. (Е.М. Андреев, JI.E. Дарский, Т.Л.Харькова). Применительно к РСФСР, по данным Е. М. Андреева, JLE. Дарского, Т. Л. Харьковой, недоучет населения составил 0,8% (93 523 тыс. вместо опубликованного итога 92 746 тыс. чел.)1. Подавляющее большинство населения (99,6%) было переписано в общем порядке. Гражданское и военное население учитывалось по месту своего жительства. В связи с этим Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова допускают, что 614,6 тыс. человек, переписанные в особом порядке — в своем большинстве, заключенные.

Если перепись 1937 г., по оценкам специалистов-демографов, фиксирует недоучет в 0,3−1,2% (при отсутствии подробных данных по регионам), то в переписи 1939 г. специалисты отмечают переучет в 0,9−1,7% (сюда входит и естественная коррекция /погрешность/ и необоснованные приписки).

Начальник сектора населения ЦУНХУ на момент проведения переписи 1937 г. М.В. Курман2 оценивал возможный недоучет, из-за того, что перепись была проведена в один день, в 1 млн. человек (0,5−0,6% населения, учтенного переписью). По оценке другого руководителя переписи А. И. Краваля — общий недоучет населения составил 0,4−0,5%. С ним солидарна В.Б. Жиромская3, пришедшая к выводу, что эта оценка наиболее обоснованна. Ф.Д. Лившиц4, проанализировав особенности регистрации наличного населения в переписи 1937 г., оценил величину недоучета из-за необоснованного вычеркивания случайно отсутствовавших (находившихся на работе в ночную смену и др.) и пропуска пассажиров (находившихся в пути) в 450 тыс. чел. (около 0,3% населения). В. Н. Старовский в 1964.

1 Максудов, С. Потери населе^шя СССР / С. Максудов. — BensonJVermont: Chalidze Publications, 1989. -С. 37- Андреев Е. М., Дарский Л. Е., ХарьковаТЛ. Население Советского Союза: 1922;1991.-М., 1993. С. 15.

2 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 132. Л. 37.

3 Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930;е годы. Взгляд в неизвестное. — М., 2001.

С. 48.

4 Лившиц Ф. Д. Перепись населения 1937 года // Демографические процессы в СССР. М., 1990. С. 174— г. высказал мнение о численности населения СССР по переписи 1937 г. в 164 млн. человек (недоучет составил 2 млн. или 1,2%)'.

Современная демография считает поправку недоучета населения, сделанную Старовским, преувеличенной. А. Г. Волков подробно восстановил ход и содержание переписи2. Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский и Т. Л. Харькова оценивают общий недоучет при переписи 1937 г. примерно в 700 тыс. чел. (0,43%)3, В. Б. Жиромская — в 0,4−0,5%. В результате их коррекции численность населения СССР составила 162 739 тыс. чел. (официальная цифра по переписи — 162 039 тыс.), численность населения РСФСР (в современных границах) — 104 674 тыс. чел. (по официальным данным переписи — 104 224 тыс.)4.

Оценка достоверности учета населения переписью 1939 г В. В. Цаплиным, Е. М. Андреевым, Л. Е. Дарским, Т. Л. Харьковой фиксирует переучет населения по СССР в 0,95−0,99% (1,7 млн. чел.) и исчисляет итоговую цифру численности населения по переписи 1939 г. в 168,8 млн. чел.5. По мнению С. Максудова, переучет населения по СССР составил 2 млн., В. А. Исупова — 1,5 млн., М. Тольца — 2,4 млн., В. Б. Жиромской — 2,8−2,9 млн. чел. (в этом случае численность населения СССР понизится до 167,6−167,7 млн. чел.)6.

После коррекции, по исчислениям Е. М. Андреева, Л. Е. Дарского, Т. Л. Харьковой, В. Б. Жиромской, численность населения РСФСР (в современных границах) на момент переписи 1939 г. составила 107,9 млн. против официально п объявленного итога в 109,4 млн. .

В-четвертых, при подсчете итогов переписи 1939 г. по Дальнему Востоку, следует учитывать, что часть спецконтингента (заключенные, вольнонаемные работники и военнослужащие в системе НКВД), учтенного в одних районах страны, где он был многочисленным, присоединялась к итогам переписи в других рай.

1 Старовский В. Н. Методика исследования элементов роста народонаселения // Вестник статистики. 1964.№ U.C. 11.

2 Волков А. Г. Перепись населения СССР 1937 года. История и материалы / Экспресс-информация. Серия «История статистики». Выпуск 3−5 (часть II). М., 1990. С. 6−63.

3 Андреев Е. М, Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Опыт оценки численности населения СССР: 1926;1941 гг. (краткие результаты исследования) // Вестник статистики. 1990. № 7. С. 26.

4 Они же. Население Советского Союза: 1922;1991. М., 1993. С. 37.

5 Цаплин В. В. Статистика жертв сталинизма в 1930;е гг. // Вопросы истории. 1989. № 4−5- Андреев Е. М., Даиский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза: 1922;1991. — М., 1993. С. 37−38.

Цаплин В. В. Указ. соч. С. 180−181- Максудов С. Потери населения СССР в годы коллективизации. Звенья. 1990. № 1. С. 77−78- Исупов В. А. Тайны советской статистики // Вестник АН СО. Новосибирск, 1991. Вып. 1. С. 33- Тольц М. С. Недоступное измерение // В человеческом измерении. — М., 1989. С. 30−31.

7 Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза: 1922;1991. — М., 1993.

С. 38. онах. По результатам спецпереписи, проведенной НКВД в 1939 г., перераспределению подлежало 759,5 тыс. переписных бланков (в том числе перераспределению с Дальнего Востока РСФСР — 306 тыс. бланков). Соответственно приписки к итогам численности населения Приморского края по переписи 1939 г. составили 2,5%- в Хабаровском крае, по подсчетам В. Б. Жиромской, напротив, по результатам переписи был зафиксирован недоучет населения в 12,6%'.

Материалы переписи 1939 г. в полном объеме сохранились в фонде ЦСУ СССР РГАЭ в виде комплекса материалов о подготовке переписи, инструкций и справок по проведению, отчетов по результатам, статистических данных о социально-демографическом составе населения, с учетом таких характеристик как пол, этническая принадлежность, возраст, место жительства, вид деятельности (профессия), образование. Помимо сводных таблиц фонд ЦСУ СССР содержит разра-боточные таблицы, в которых представлены подробные итоги переписи 1939 г." .

Кроме общей части, перепись 1939 г. содержит специальный раздел, включающий сведения о военнослужащих и различных категориях репрессированных (заключенных, трудпоселенцев и др.). Данный раздел был размещен в спецпереписи, недоступной для исследователей до начала 1990;х гг. При проведении переписи заключенным записывались те занятия, которые они выполняли на момент переписи в местах содержания. В дальнейшем эти сведения добавлялись к данным о соответствующих группах самодеятельного населения.

Среди других материалов фонда ЦСУ СССР РГАЭ особо выделим докладные записки руководства ЦУНХУ о предварительных итогах переписи 1937 г., составленные для ЦК ВКП (б) и СНК СССР. Они позволяют сделать выводы о причинах признания итогов переписи неудовлетворительными, а её материалов дефективными3. Например, закрытое письмо Бюро Всесоюзной переписи населения ЦУНХУ Госплана СССР от 10 декабря 1937 г. «О вредительских извращениях и организационных недостатках в проведении переписи населения 1937 года"'1.

Полученная в результате переписи численность населения страны оказалась гораздо меньше ожидавшейся и даже меньше публиковавшихся оценок для про.

1 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 277. Л. 155−156- Всесоюзная перепись населения 1939 г.: Основные итоги. Россия.-СПб., 1999. С. 17.

2 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 607−1300. Пример: в сводных таблицах данные о возрастном составе населения сгруппированы в определенном годовом интервале — до 7 лет, 8−11 лет, 12−14 лет и т. п. В разрабо-точных таблицах — до 1 года, 2 года, 3 года, 4 года, 5 лет и т. п.

3 Всесоюзная перепись населения 1937 г. Краткие итоги. -М., 1991. С. 22−25, 31−41.

4ГАХК. Ф. Р-719. Оп. 17. Д. 1. Л. 71−80 (об.). шлых лет. Перепись учла 162 млн. чел., руководство же СССР ожидало на начало 1937 г. минимальную численность населения 170−172 млн. чел. (в сообщении о результатах выборов в Верховный Совет СССР, состоявшихся 12 декабря 1937 г., указана численность населения страны — 169 млн. чел.). Начальник ЦУНХУ Госплана СССР И. Краваль в докладной записке в ЦК ВКП (б) от 14 марта 1937 г. сообщал: «Установленная переписью численность населения значительно ниже той, которая ожидалась по данным текущего учета населения. Так на 1/1 — 1933 г. ЦУНХУ была опубликована численность населения 165,7 млн., послужившая исходным пунктом дальнейших расчетов. Перепись показала, что текущий учет населения давал неверные, резко завышенные цифры. Совершенно неудовлетворительное состояние учета населения является главной причиной разрыва между предположениями и фактической численностью населения, установленной переписью"1.

Из материалов итогов численности населения ДВК по переписи 1937 г. выделим два документа фонда Далькрайкома ВКП (б) ГА ХК. В «Предварительных итогах численности населения ДВК РСФСР по переписи 1937 г. на 11 января"2 зафиксировано 1,977 млн. чел.: без учета населения, переписанного органами НКВД (спецконтингента) и НКО (военнослужащих). В «Объяснительной записке к численности населения по ДВК в начале 1937 г.», составленной ДалькрайУНХУ о.

9 мая 1938 г., приведена цифра в 2,291 млн. чел. .

Среди документов переписи 1939 г. отметим докладную П. И. Попова (управляющего ЦСУ РСФСР-СССР в 1918;1926 гг.) об исчислении естественного прироста населения в СССР, отчеты ЦУНХУ о проведении и итогах переписи, сведения о численности РККА и РКВМФ, отчет о проведении переписи в Амурской области4.

По полноте и разнообразию документы переписей населения 1920;1930;х гг. предоставляют первичный материал для реконструкции социальной структуры общества. В них представлены статистические данные о социально-демографическом составе населения, с учетом таких характеристик как: числен.

1 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 142. Л. 6−7.

2 Таблица предваряется пояснением, что составлена на основе 5% выборки из материалов переписи 1937 г. на 120 123 чел., из них — 54 609 чел. городского населения, 65 514 чел. сельского населения. (ГАХК. Ф. П-2. Оп. 1. Д. 1302. Л. 237, 240−243).

3 ГА ХК. Ф. П. 2. Оп. 6. Д. 338. Л. 46−47.

4 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 279. Л. 58−61- Л. 20−28- Д. 536. Л. 45¹⁷- Д. 277. Л. 136−138- ГА ХК. Ф. Р-719. Оп. 17. Д. 1.Л. 94−116. ность, пол, национальность, возраст, место жительства, вид деятельности (отрасль и профессия), частично образование. На основе перечисленных характеристик переписей проявляется тенденции естественного прироста (рождаемости, смертности), направления и масштабы миграции населения (межрегионального переселения, урбанизации), изменения и деформации в половозрастной структуре, производится расчет ожидаемой численности населения и планирование трудовых ресурсов и норм потребления. Сведения о социально-классовом составе населения не предоставляет в полном объеме ни одна всеобщая перепись населения.

Переписи населения предоставляют сведения о состоянии социальной структуры населения только на тот год, в который производится перепись. Такая ситуация определяет обращение исследователя к материалам текущей статистики различных (центральных и местных) архивов, которые составляют вторую группу архивных источников по данной проблеме и используются как вспомогательный источник информации, как средство оценки степени достоверности материалов переписей. Текущая статистика народонаселения воспроизводит динамику изменений в промежуток времени между переписями.

Важной особенностью текущей статистики является наличие в ней сведений о качественном составе населения, отсутствующих в материалах всеобщих переписей населения. Статистические сведения содержатся, главным образом, в отчетной и учетно-контрольной документации и в меньшей мере, в стенограммах и текущей переписке. Архивные материалы текущей статистики представлены в виде справок, отчетов, сводок, телеграмм, информационных писем, отдельных характеристик. В значительной степени для материалов текущей статистики, в отличие от документов всеобщих переписей, характерны разнотипность, отсутствие системности, раздробленность, фрагментарность, наличие существенных пробелов в хронологии и номенклатуре документов.

Другая источниковедческая проблема касается использования сведений советской статистики, возможности их сопоставления с мировыми данными на тот же период времени или их сравнение с дореволюционным прошлым истории России. Методика подсчета и критерии измерения нередко были различны, потому многие показатели несопоставимы.

При исследовании естественного движения населения на основе текущей статистики следует учитывать, что вскоре после переписи 1926 г. прекратилась систематическая публикация данных о естественном движении населения1. В связи с реорганизацией системы учета в начале 1930;х гг. материалы временного хранения ЦСУ СССР за это время были уничтожены, постоянного — возвращены в Госплан СССР, в соответствующие наркоматы и ведомства. До 1933 г. не собиралось никаких сведений об охвате территорий ЗАГСовской регистрацией. После 1933 г. такие данные содержатся, однако не по всем территориям СССР и не за все годы. Оценки охвата регистрацией населения СССР колеблются от 80 до 90%. В 1933 г. на Дальнем Востоке не были полностью охвачены регистрацией НижнеАмурский, Корякский, Чукотский, Эвенкийский округа. В 1934 г. сельская местность Азиатской части РСФСР была охвачена регистрацией рождаемости и смертности на 44,1% ее населенной территории .

Из документов фонда краевого статистического управления ГА ХК отметим исчисления КрайУНХУ численности населения ДВК в 1927;1936 гг. в административно-территориальных границах 1930;х годов. С начала 1930;х гг. при учете народонаселения региона советские, партийные, статистические и другие учреждения перестали учитывать население Забайкалья (Читинской области) как составную часть трудовых ресурсов Дальнего Востока3. Исчисления ДалькрайУН-ХУ о движении населения в регионе сопоставляются с подобными расчетами ЦУНХУ, хранящимися в РГАЭ4.

В РГАЭ хранятся огромные комплексы документов, в которых население СССР и Дальнего Востока РСФСР отражается в процессе индустриального развития. В частности, эти документы показывают взаимосвязь демографических процессов в регионе с реализацией планов индустриальной реконструкции и военно-оборонного строительства в крае. Они скомплектованы по отраслевому принципу: Наркомат тяжелой промышленности СССР (1932;1939), Наркомат торговли СССР (1934;1958), Наркомат земледелия (1929;1985)5 и др. Особо отметим документы оборонных ведомств, характеризующие становление и развитие в СССР военно-промышленного комплекса: Наркомат оборонной промышленности.

1 Естественное движение населения Союза ССР в 1926 г. ЦСУ. — М., 1929; Естественное движение населения РСФСР за 1926 г. ЦСУ. — М., 1928.

2 История населения СССР: 1920;1959 гг. Экспресс-информация. Серия: История статистики. Вып. 35 (часть I).-М., 1990. С. 50−53.

3 ГА ХК. Ф. 719. Оп. 27. Д.З. Л 25- Оп. 13. Д. 99. Л. 2−3- Оп. 4. Д. 13. Л. 25.

4 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 281. Л. 123−124.

5 Там же. Ф. 7297,7733, 7971, 7486.

1936;1939), Наркомат вооружений (1939;1946), Наркомат боеприпасов (1939;1946)1 и др.

Источники по мелкому индивидуальному крестьянскому хозяйству и кустарно-ремесленному производству в условиях их обобществления государством сконцентрированы в фондах РГАЭ: Наркомата земледелия РСФСР, Колхозцентра, Союза союзов сельскохозяйственной кооперации РСФСР-СССР, союзов и центров сельскохозяйственной, промысловой, потребительской и кредитной кооперации (Промкооперации, Потребсоюза, Хлебоцентра, Маслоцентра и др.). Становление и развитие системы сельскохозяйственного производства на Дальнем Востоке РСФСР, в основе которой лежали колхозы и совхозы, отражено в фонде Нарл комзема СССР. Статистическая отчетность наркоматов, подчиненных им учреждений, предприятий, организаций объединена в сводные таблицы, справки, доклады, отчеты по республикам, отраслям, регионам и в целом по СССР.

При анализе изменений в социальной структуре советского общества, выявлении характерных тенденций в динамике народонаселения среди документов РГАЭ представляют интерес фонды личного происхождения3. В личных фондах видных отечественных статистиков того времени П. И. Попова, В. Н. Старовского, С. Г. Струмилина, А. И. Хрящевой, В. В. Цаплина хранятся монографии, статьи, очерки, доклады, воспоминания, пособия и методические разработки по статистики народонаселения СССР4. Данный комплекс документов позволяет определить предварительные направления научного поиска, сопоставить региональные направления в динамике населения с общесоюзными тенденциями. Особо следует отметить насыщенные значительным статистическим материалом работы В.В.Цаплина5.

Для понимания процессов, происходивших на Дальнем Востоке РСФСР в 1920;1930;е гг., несомненный интерес представляют документы РГАЭ о переселенческом движении в эти годы. Они отражают специфические формы советской миграционной политики на Дальнем Востоке. Отличительной особенностью комплексного фонда РГАЭ по переселенческому движению является включение в не.

1 РГАЭ. Ф. 7515,8157, 7516.

2 Там же. Ф. 478, 7446, 3983, 7018,4106, 8120, 7446, 3983,4108, 4109, 7482, 5202 и др.

3 Там же: Путеводитель: Выпуск 3: Фонды личного происхождения. М., 2001.

4 Там же. Ф. 105, 727 д.- Ф. 672, 130 д.- Ф. 219, 1016 д.- Ф. 777, 715 д.

5 Цаплин В. В. Архивные материалы о числе заключенных в конце 30-х годов // Вопросы истории. 1991. № 4−5- Он же. Статистика жертв сталинизма в 30-е годы // Вопросы истории. 1989. № 4. го документальных материалов нескольких учреждений, занимавшихся переселением. В фонде хранятся документы Всесоюзного переселенческого комитета при ЦИК СССР (1925;1930), Сектора земельных фондов и переселения Наркомзема СССР (1930;1933), Всесоюзного переселенческого комитета при СНК СССР (1933;1936), Переселенческого отдела НКВД СССР (1936;1939), Бюро по сельскохозяйственному переселению (1938;1939), Переселенческого управления при СНК (1939;1941)1.

Совокупность этих документов представлена перспективными планами переселения, материалами о переселении в Сибирь, на Дальний Восток и в другие регионы, отчетами краевых и областных переселенческих управлений, переселенческих пунктов, докладными записками инспекторов Всесоюзного переселенческого комитета и Переселенческого отдела НКВД о результатах переселения в ДВК. Помимо перечисленных документов фонд содержит циркуляры, протоколы, приказы, положения, инструкции различных переселенческих учреждений.

Преобразования учреждений по переселенческому делу в целом негативно отразились на сохранении документов. Документальные материалы фонда за 1925;1939 гг. носят несколько разрозненный характер. Несмотря на это, во всей совокупности документов переселенческого фонда РГАЭ отражена специфика миграционной политики государства в регионе в рассматриваемые десятилетия.

Что касается документов ГА ХК о народонаселении Дальнего Востока России в 1920;1930;е гг., то в фондах Далькрайкома ВКП (б) (1926;1938), Дальневосточной краевой энциклопедии (1928;1931) — Дальневосточного краевого статистического управления (1926;1933), Дальневосточного краевого управления народнохозяйственного учета /ДальУНХУ/ (1933;1939) — Амурской, Приморской и Хабаровской переселенческих партий содержатся разнообразные сведения о составе различных слоев населения края2.

Важной особенностью указанных фондов ГА ХК является наличие в них сведений о качественном составе населения ДВК, которые, как правило, отсутствуют в материалах всеобщих переписей населения (характеристика крестьянских.

—-I РГАЭ. Ф. 5675. — Учреждения по руководству переселением в СССР. Оп. 1 — Главное переселенческое управление. Д. 1−23,24−30, 31−165, 166−207- Д. 208−243- Д. 244−379.

2 ГА ХК. Ф. П-2 — Далькрайком ВКП (б) (1926;1938) — Ф. 537 — Дальневосточная краевая энциклопедия (1928;1931) — Ф. Р—137. — Дальневосточное краевое статистическое управление (1926;1933), Дальневосточное краевое управление народнохозяйственного учета (ДальУНХУ — 1933;1939) — Ф. Р—719 (сч) — Статистическое управление Хабаровского краяФ. 299 — Амурская, Приморская и Хабаровская переселенческие партии. хозяйств, бывших казачьих поселений, ставок налогов, структуры доходов и потребления, средней заработной платыданные естественного движения населения). Сведения о численности, смертности, заболеваемости заключенных в системе Управления железнодорожного строительства ГУЛАГа НКВД СССР (УЖДС НКВД) на Дальнем Востоке приводятся на основе первичных документов местных органов НКВД.

Среди фондов ГА ХК выделяются, по объему содержащегося материала и охвату различных территорий Дальнего Востока, наработки Дальневосточной краевой энциклопедии (Ф.537). Инициатива по созданию Дальневосточной энциклопедии была выдвинута партийным руководством ДВК во главе с Я. Гамарником. Редакция энциклопедии ДВК начала работу с января 1928 г. С января по май 1928 г. был определен объем энциклопедии, которая должна была вместить до 30 тыс. слов-понятий. Срок подготовки издания устанавливался в три года, с тем, чтобы энциклопедия была опубликована к концу 1930 г. тиражом в 5 тыс. экземпляров. Весь материал энциклопедии распределялся на четыре тома (три основных и один дополнительный).

Энциклопедия должна была дать комплекс сведений о ДВК и служить всесторонним справочником в области природы, хозяйства, культуры и истории края. Отдаленность и малая изученность ДВК превращало работу по собиранию материалов для энциклопедии в чрезвычайно трудное занятие. Имеющиеся печатные материалы того времени были скудны или не точны, документы частью утеряны или не собраны. Энциклопедия имела строго краевую установку с целью собрать воедино все знания о ДВК, подытожить все научно-исследовательские работы по краю и отразить, исчерпывающим образом, состояние хозяйственного и культурного развития края.

В начале января 1929 г. была разработана программа издания энциклопедии ДВК, на основе опыта публикации Сибирской советской энциклопедии. На заседании президиума Дальневосточного крайисполкома в г. Хабаровске 25 января 1929 г. был утвержден состав Совета и редколлегии по созданию и публикации «Энциклопедии Дальневосточного края"1. Совет был утвержден для общего руководства подготовки издания. В него вошли видные партийно-советские работники Дальневосточного края: С. Е. Чуцкаев (председатель), И. Т. Смородин, В. Ф. Ком.

1 ГА ХК. Ф. 537. Оп. 1. Д. 4а. Л. 64−70, 107−110. ков, Г. Д. Хаханьян и др. Совету по изданию энциклопедии были подчинены редколлегия и издательство. В редколлегию вошли: В. Я. Волынский (ответственный редактор), К. Б. Шавров (секретарь редакции), К. Я. Луке, Г. М. Мевзос, М. В. Савич и др.

В энциклопедии намечалось разместить обширные сведения о смежных с Дальним Востоком частях СССР и сопредельных странах. Составлению рукописи энциклопедии предшествовала большая работа по составлению словника — тематического и объемного плана и перечня всех слов-понятий, вводимых в энциклопедию. В составлении словника и в написании текста отдельных статей энциклопедии участвовали видные ученые, краеведы, общественные деятели как ДВК, так и центральных регионов страны: В.Г. Богораз-Тан, В. Н. Васильев (г. Ленинград), А. П. Георгиевский (г. Владивосток), Г. М. Мевзос (г. Хабаровск), М. М. Поляков (г. Москва), Е. А. Крейнович (г. Ленинград) и многие другие.

Только в комплектовании материалов 1-го тома к 1 декабря 1931 г. было задействовано 246 авторов (из них 86 — авторы статей, посвященных населению ДВК)1. Издание предполагалось снабдить картами, планами, диаграммами, иллюстрациями. К декабрю 1930 г. материал для первого тома был собран благодаря усилиям редакции во главе с В. Я. Волынским. Недостаток научных квалифицированных кадров в ходе редактирования статей вынудил редакцию Дальневосточной энциклопедии привлечь к рецензированию Коммунистическую академию, Институт Красной Профессуры, коммунистическую фракцию дальневосточного землячества и общество политических каторжан в Москве. Рецензенты из федерального центра выявили многочисленные недостатки в «литературной отделке и политическом редактировании» рукописи первого тома. Редакция энциклопедии не успела ликвидировать высказанные критические замечания к сроку, намеченному договором с издательством. По решению Далькрайкома от 13 июля 1931 г. библиографические работы энциклопедии ДВК были признаны «вспомогательными и подлежащими к самостоятельному опубликованию"2. По сути, это означало, что энциклопедия так и не будет опубликована, о чем населению края и сообщила в сентябре 1932 г. газета «Тихоокеанская звезда».

Несмотря на то, что энциклопедия ДВК так и не была издана, к началу 1930;х гг. был собран обширный и ценный фактический материл о многих важ.

1 ГА ХК. Ф. 537. Оп. 1. Д. 7. Л. 1−45.

2 Соколов В. Трудная судьба Дальневосточной энциклопедии // Дальневосточный ученый. № 27. 1990. нейших составляющих жизнедеятельности дальневосточного общества второй половины XIX — начала 30-х гг. XX вв.

В фондах РГАСПИ /ф. 17 — ЦК ВКП (б)/ изучены материалы Статистического отдела (1920;1931) — Сектора партийной информации отдела руководящих партийных органов (1926;1939) — Учетно-распределительного отдела (1922;1939) — Бюро секретариата (секретного отдела ЦК ВКП (б) — 1918;1934). Документы представляют собой сводки и характеристики динамики численности парторганизации СССР и ДВК, материалы чисток партии, движении руководящих работниках (по должностям, партийному стажу, возрасту и т. п.), социальном составе партии (по происхождению, по роду деятельности и др.).

Особый интерес вызывают материалы ГА АО, представленные совокупностью документов о процессе коллективизации и раскулачивания в регионе, о реабилитации репрессированных (1957;1958). На основе данных материалов производится репрезентативная выборка сведений о социальном составе репрессированных по политическим мотивам, по годам их осуждения, по срокам осуждения и т. п.

Статистические издания ЦСУ1 и его дальневосточных (губернских) бюро2 того времени формируют еще одну группу источников о составе населения в различных секторах общественного производства. Советские статистические сборники 1920;1930;х гг. публиковались в период формирования командно.

1 Народное хозяйство Союза ССР в цифрах. Краткий справочник к XIII съезду РКП (б). Год первый. -М., 1924; Народное хозяйство Союза ССР в цифрах. Статистический справочник к III съезду Советов Союза ССР. Год 2-ой. ЦСУ. — М., 1925; Статистический справочник СССР. — М., 1927;1928; Естественное движение населения Союза ССР в 1926 г. — М., 1926; Наемный труд в сельском и лесном хозяйстве СССР в 1926 году. -М., 1928; Батрачество и пастушество СССР. — М., 1928; Динамика крестьянских хозяйств, 1920;1925 гг. Итоги переписей динамических гнезд. — М., 1931; Статистическое обозрение. — М., 1930; Экономическая жизнь. — М., 1931; Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. 1917;1927 гг. — М., 1927; Сельское население СССР, 1925;1928 гг. — М., 1929; Контрольные цифры народного хозяйства СССР на 1927/28 гг. Госплан ССР. — М, 1928; Пятилетний план народно-хозяйственного строительства. Госплан ССР. — М., 1929. Т. 1,2. Ч. 1, 2- Итоги выполнения первого пятилетнего плана. — М., 1933; Колхозы в 1928 г. — М., 1932; Колхозы в 1929 г. — М., 1931; Колхозы в 1930 г. -М., 1931; СССР за 15 лет.-М., 1932; Социалистическое строительство в СССР. — М., 1936; Труд в СССР. — М., 1936; Социалистическое строительство Союза ССР, 1933;1938 гг. Статистический сборник. — М., 1938; 20 лет Советской власти. Статистический сборник. — М., 1939; Социалистическое сельское хозяйство СССР. Статистический сборник. — М., 1939; Посевные площади СССР. Динамика за 1928, 1932;1938 гг. в сопоставлении с 1913 годом. — М., 1939; Колхозы во второй пятилетке. Статистический сборник. — М., 1939.

2 Народное хозяйство Дальнего Востока. — Хабаровск, 1928; Отчет Дальревкома и Дальэкосо за 192 324 год. — Хабаровск, 1925; Статистический ежегодник. 1923;1925 гг. Дальне-Восточное краевое статистическое управление. — Хабаровск, 1926. 4. I, IIСтатистический справочник. Дальне-Восточное областное статистическое управление. — Хабаровск, 1925; Что сделала Советская власть ДВО за год. Краткий отчет Дальревкома за 1923;1924 г. — Хабаровск, 1924; Экономическая жизнь Амура. Издание Амурской Губернской Плановой Комиссии. — Благовещенск н/А, 1924;1926. № 1- Дальневосточное статистическое обозрение. — Хабаровск, 1928;1930; Дальневосточный край в цифрах: Статистический справочник. — Хабаровск, 1929. административной авторитарной системы управления, по мере укрепления которой усиливались ограничения на свободный доступ населения к статистической информации о положении в обществе. Вследствие этого опубликованные в 1920;е гг. статистические сборники содержат более разнокачественную информацию, чем аналогичные сборники 1930;х гг.

По полноте и разнообразию материалов выделяются гнездовые динамические переписи крестьянских хозяйств 1920;1929 гг., позволяющие проследить эволюцию народонаселения дальневосточной деревне. В выделенных территориальных гнездах крестьянских хозяйств (из одного или нескольких сельсоветов) ежегодно обследовали часть дворов для выявления: а) социально-органических изменений внутри всей крестьянской общины (естественное движение население, переселение, разделы и слияние, средние показатели по всему гнезду) — б) социально-производственных отношений между отдельными хозяйствами внутри общины, выяснения эволюции отдельных хозяйств (их размера по различным производственным показателям, перехода из одной группы в другую.

До 1927 г. перед сельскохозяйственной советской статистикой стояла основная задача — установить размеры и факторы сельскохозяйственного производства (посевная площадь, урожай, скот, продукция и др.), выявить возможный объем товарной продукции. На основе их результатов ЦСУ и губернские статистические бюро составляли сельскохозяйственные балансы (хлебофуражный, кормовой, сельскохозяйственного сырья), затем обсуждавшиеся на заседаниях различных государственных экспертных комиссий.

Решение этой задачи обеспечивалось посредством: подворных налоговых списков- 10-процентного (2−5-процентного до 1926 г.) весеннего опроса для установления размера посевов1, численности скота, данных об отдельных элементах сельскохозяйственного производствосеннего опроса через добровольных корреспондентов для определения урожайности (сеть добровольных корреспондентов к 1928 г. достигла 58,6 тыс. чел. —¦ в среднем 24 корреспондента на 10 тыс. крестьянских хозяйств) — разнообразных контрольных работобследований питания сельского и городского населения (два раза в год) и запасов сельскохозяйствен.

1 Основные элементы сельскохозяйственного производства СССР. 1916 и 1923;1927 гг. Итоги сельскохозяйственной переписи 1916 г. и весенних выборочных 10% обследований по единоличным крестьянским хозяйствам за 1923;1927 гг.-М., 1930. ных продуктов (раз в квартал) — потребительских и рыночных крестьянских бюджетов1.

Особое значение имела гнездовая динамическая перепись 1927 г., во-первых, в связи с изменением в этом же году на Всесоюзном статистическом совещании программы сельскохозяйственных обследований (по новой программе обследования проведена и динамическая перепись 1928;1929 г.)2. Во-вторых, данные динамической переписи 1927 г. подробно охарактеризовали советскую деревню накануне ее преобразования. До 1927 г. ключевым признаком имущественной дифференциации крестьянских дворов выступали показатели производственной структуры (размер посева, скота), на базе которых проводилась дальнейшая градация хозяйств. Динамические обследования 1927 г. 750 тыс. крестьянских хозяйств (на Дальнем Востоке РСФСР — 12 гнезд, 10,3 тыс. дворов) проявили классовый состав советской деревни посредством выявления экономической мощности хозяйств на основе размера средств производства и элементов предпринимательства (производственных отношений).

В основу методологии динамической переписи 1927 г. (ее регистрирующих материалов) были положены признаки ведения простого товарного производства: а) по рабочей силе (отпуск своей или наем чужой рабочей силы) — б) по средствам производства (сдача в аренду или наем) — в) по земле (сдача или аренда земли).

Далее различные группировки крестьянских хозяйств дифференцировались по степени капитализации. К признакам полной капитализации хозяйств относились: долгосрочный наем рабочей силы, неприменение собственной рабочей силы в своем хозяйстве, сдача средств производства в аренду и отсутствие их наймак признакам полной пролетаризации: применение своей рабочей силы в чужом хозяйстве, отсутствие собственных средств производства и обрабатываемой земли. Но поскольку в каждом отдельном хозяйстве различных районов присутствовали разнообразные комбинации этих признаков, выделялись хозяйства частичной капитализации и неполной пролетаризации. Главными признаками частичной капитализации хозяйств выступали: сдача части средств производства (инвентаря) в.

1 Немчинов B.C. Сельскохозяйственная статистика с основами общей теории / Избранные произведения. — М., 1967. Т. 3. С. 325−327.

2 Всесоюзное статистическое совещание 23 января — 3 февраля 1927 г. — М., 1927. С. 63- Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партийными съездами. — М., 1930; Жигадло Е. Классовое расслоение дальневосточной деревни. — Хабаровск, 1929. аренду, применение наемного труда наряду со своей рабочей силойнеполной пролетаризации: сдача части земли в аренду, наем средств производства (инвентаря), отпуск своей рабочей силы в чужое хозяйство. На основе признаков капитализации в динамической переписи 1927 г. классифицировались мелкие капиталистические, мелкие товаропроизводители, полупролетарские, пролетарские хозяйстваклассовые группы крестьянства — кулаки, середняки, бедняки, батраки (внутри них проводилась дальнейшая градация).

Классовый тип хозяйств определялся по стоимости основных средств производства, главному источнику существования семьи, размеру и сроку найма и продажи рабочей силы, величине и сроку аренды и сдачи земли (сельскохозяйственной техники), наличию торгово-промышленных заведений и машин. На базе этих признаков была составлена классификация крестьянских хозяйств и особая схема синтеза полученных детальных групп хозяйств и отнесения их к тому или другому классовому типу1.

Специфическим свойством официальной периодической печати (газет, журналов, бюллетеней) как исторического источника является её многоплановость. В периодической печати публиковались официальные постановления правительства СССР, руководства союзных республик, краев и областей, документы центральных органов коммунистической партии и республиканских, краевых и областных партийных комитетов. Материалы периодической печати воспроизводят общественные настроения и государственную идеологию того времени. Информативные статьи и аналитические обзоры на страницах партийно-советской печати (газеты «Правда», «Известия», «Тихоокеанская звезда» и др.), при условии их источниковедческой критики, содержат не только сведения об идеологии государства, но и ценные исторические факты.

Партийные источники можно разделить на две группы: у.

• произведения лидеров партии и государства (В.И. Ленина, И.В. Сталина), а также директивные решения съездов, конференций, пленумов ЦК, которые легли в основу законодательной и практической деятельности государства;

1 Немчинов B.C. Размещение производительных сил. — М., 1967. Т. 4. С. 359−387.

2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 3, 33, 36, 37, 39,41,45- Сталин И. В. Соч. Т. 12. — М., 1949.

• делопроизводственные документы: организационно-распорядительная, планово-учетная и контрольно-отчётная документациярешения, протоколы, стенограммы съездов, конференций, пленумовтекущая переписка1.

Произведения лидеров партии (книги, статьи, доклады, речи) формируют представления об основах государственной политики, её первичного влияния на социальные преобразования в советском обществе. Источниковедческая ценность произведений В. И. Ленина и И. В. Сталина — в самостоятельной подготовке своих речей, докладов, статей, книг2 (в отличие от последующих лидеров партии и государства, за которых публичные выступления и авторские труды выполняли секретариат, научно-теоретические и идеологические учреждения).

Директивные решения съездов, конференций, пленумов ЦК формировали основу законодательной и практической деятельности государства. В партийных документах отражены все ключевые вопросы развития общественного производства, идеологии, культуры, социальных процессов — ни один вопрос из истории СССР нельзя понять без анализа документов коммунистической партии.

В делопроизводственной документации РКП (б) — ВКП (б) статистические сведения находятся, главным образом, в планово-учетной и контрольно-отчётной документации партийных органов, в меньшей мере, в стенограммах и текущей переписке. Информация делопроизводственных документов какого-либо ведомственного учреждения дополнялась и корректировалась (как правило) под контролем определённого партийных органа — информация нижестоящего партийного или государственного органа обобщалась вышестоящей делопроизводственной структурой правящей партии.

Методология и методика исследования. Теоретической основой диссертационного исследования стали различные концепции дифференциации (стратификации) общества, разработанные общественными науками.

Исследование конкретного типа региональной социальной структуры заключалось в построении развернутого воспроизведения социального объекта (социальной структуры) как целостной системы. Социальная структура региона рассматривалась с двух сторон — как часть целого (социальной структуры советско.

1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. — М., 1984; Известия ЦК КПСС// 1989;1991; Ведомости Верховного Совета СССР.

2 Эти произведения отчётливо отражают индивидуальность их авторов — блестящие логические способности и великолепную эрудицию В. И. Ленина и лаконичность и чёткость изложения мыслей И. В. Сталина. го общества) и как целое, состоящее из частей (социальных групп и слоев). В первом случае она выступала элементом более широкой системы и характеризуется внешними связями, во втором случае — внутренними отношениями.

Отображение региональной социальной структуры общества предполагало построение нескольких предварительных гипотетических моделей объекта исследования. Выдвижение альтернативных гипотез обеспечивает реконструкцию социального явления (социальной структуры) на основе определенной концептуальной модели для получения своеобразной теоретической типологии выделения устойчивых социальных групп (слоев) по различным критериям деления.

Полученные результаты реконструкции определенной подсистемы социальной структуры региона дифференцировались на два вида: исторические факты и социальные законы. Социальные закономерности предопределялись обобщенными фактами — на основе соотношения количественных данных были определены качественные выводы. Если в процессе исследования было обнаружено много фактов несоответствия гипотезе — она либо отвергалась, либо модифицировалась. Построение определённой гипотетической модели базировалось на первоначальном историческом материале — в зависимости от конкретной исследовательской задачи он сравнивался и классифицировался, объединялся в тождественные группы.

Междисциплинарный подход предполагал использование единого понятийного аппарата на всех этапах исследования — при постановке проблемы, определении целей и задач, выборе терминологии, подведении итогов.

Вместе с тем, на основании методологического принципа признания главенствующей роли гео-климатических и социально-экономических факторов в развитии общества динамика социальной структуры дальневосточного региона в рассматриваемый период времени рассматривалась в рамках концепции индустриальной модернизации общества. Данный подход обусловлен принципом причинности — признания обратного влияния экономических процессов в обществе на все социальные изменения.

Исследование конкретного, уникального и неповторимого советского общества 1920;1930;х гг. предопределило использование историко-сравнительного метода на основе сопоставления сведений архивных и опубликованных статистических источников. Данная методика позволила осуществить сопоставление региональной социальной структуры в различные временные периоды и выделить ее характерные особенности в сравнении с общим социальным составом населения СССР.

В качестве точных способов проверки полученного историко-статистического материала выступали методы математического анализа. Математические методы познания позволили получить вероятностные оценки объективности собранных документальных сведений посредством подсчета средних тенденций и нахождения их взаимозависимостичерез статистический оперативный учет, произведенный на постоянной основе и позволивший выбирать показатели за любые отрезки времени, сравнить эти показатели с параметрами предшествующих лет и выявить таким образом тенденции тех или иных изменений. Статистические данные не всеобщего характера охвата использовались для построения репрезентативной выборки определенной предметной единицы исследования. Соотношение удельного веса отдельных социальных слоев населения, измерение различных коэффициентов социальной неоднородности индивидов и степени неравномерности распределения доходов в обществе (дисперсии доходов) проявили тенденции в изменении региональной социальной структуры в рассматриваемый промежуток времени. Степень использования статистических архивных материалов зависела от конкретной исследовательской задачи и степени точности оперативного статистического учета.

Научная новизна работы заключается в комплексной реконструкции динамики социальной структуры населения и конкретно-историческом анализе её особенностей на Дальнем Востоке России в 1920;1930;е гг. на основе новых методов исследования социальной структуры населения. В диссертации впервые осуществлен сравнительно-исторический анализ социальной структуры населения СССР и дальневосточного региона.

В работе углубленно рассматриваются процессы горизонтальной и вертикальной социальной мобильности в советском обществе на примере дальневосточного региона. Это дало возможность предметно изучить дискуссионные проблемы формирования социальной структуры населения советского общества в рассматриваемый период времени.

Другим проявлением научной новизны является исследование динамики численности и специфики качественных изменений в социальном составе населения Дальнего Востока РСФСР. Значительная часть источников вводится в научный оборот впервые, что позволило уточнить социально-демографические, социально-профессиональные, этносоциальные тенденции развития дальневосточного региона в рассматриваемый период времени.

Практическая значимость диссертации определяется её актуальностью, научной новизной и сделанными выводами общетеоретического и эмпирического характера. Результаты и материалы исследования (введение в научный оборот новой информации) могут быть использованы в научно-исследовательской и педагогической работе (любая тематика по структуре общества), при разработке учебных пособий (программ), учебников, краеведческих изданий по истории Дальнего Востока России. Методика идентификации социальных слоев применима к анализу социальной структуры российского общества в другие периоды истории. Результаты исследования могут быть использованы при определении исходных параметров социальной политики государства (региона).

Апробация работы. Исследование выполнено и обсуждено на кафедре новейшей отечественной истории Московского педагогического государственного университета (МИГУ). Основные положения и выводы диссертации выносились на обсуждение на научно-практических конференциях: всероссийской («Содержание исторического образования в контексте модернизации политэтнического общества России», г. Москва, 2003 г.) — международных («Реальность этноса», г. Санкт-Петербург, 2004;2008 гг.- посвященной 50-летию образования КНР- «Россия и Китай на дальневосточных рубежах», Благовещенск, 2000;2001 гг.) — региональных, областных и городских (Благовещенск, Нерюнгри, Хабаровск, 20 002 008 гг.) — отражены в ряде публикаций (монографии, сборнике документов, учебном пособии, статьях).

Положения, выносимые на защиту:

— трансформация социальной структуры населения на Дальнем Востоке РСФСР в 1920;1930;е гг. проходила в условиях мобилизационной модели модернизации, развивавшейся в милитаризированном режиме, главным мотивом которого являлась оборона;

— советское государство активно влияло на процессы видоизменения социальной структуры населения. Каналы вертикальной мобильности (как и все общественные отношения) в советском обществе были сильно огосударствлены. Коммунистическая идеология и классовый аспект социальной политики государства оказывали значительное влияние на процессы вертикальной мобильности в СССР, -создавая дополнительные фильтры отбора (препятствия) при восходящей мобильности и стимулируя размеры как восходящей, так и нисходящей мобильности. Энергичная вертикальная и горизонтальная мобильность (как индивидуальная, так и групповая) в советском обществе подчёркивает структурную переходность социального строения населения в рассматриваемый период;

— масштабы горизонтальной и вертикальной социальной мобильности на Дальнем Востоке РСФСР превосходили аналогичные средние показатели в СССР вследствие специфического окраинного приграничного положения региона, его исторических особенностей освоения, стремительных темпов и всеобщности вовлечения населения в процесс индустриальной модернизации;

— в тенденциях вертикальной внутрипартийной социальной мобильности выразился процесс формирования нового управленческого слоя, основу которого составляли члены коммунистической партии. В процессе становления и формирования номенклатуры в регионе проявились две тенденции: постепенный, но неуклонный рост её численности и функциональной значимости вследствие стремительного увеличения ранговых статусов в ходе индустриальной модернизации и усиления планово-централизованных контролирующих функций государстваактивная ротация в ее среде;

— индустриальная реконструкция сопровождалась возрастающей дифференциацией доходов населения. Процесс имущественного расслоения советского общества неотделим от системы статусных привилегий, определявшей приоритетный доступ к товарам и услугам;

— специфика природно-климатического разнообразия и экономической, политической, культурной, этнической эволюции общества на Дальнем Востоке России в 1920;1930;е гг. определила своеобразие социальной структуры региона в структуре социального пространства СССР: а) механическое движение в ходе осуществления миграционной политики и традиционное расширенное воспроизводство населения, с высоким уровнем рождаемости и смертности, обеспечивали ежегодный прирост населения региона, превышавший общероссийские показателиб) асимметричность социального состава населения проявилась в более высоком удельном весе в регионе представителей новых социальных слоев советского общества — партийно-советского руководителей, технической и гуманитарной интеллигенции (высококвалифицированных и квалифицированных специалистов), планово-контролирующего персонала, заключенных и спецпереселенцев.

Заключение

.

Уникальность дальневосточного региона РСФСР в структуре национального социального пространства 1920;1930;х гг. обусловлена историческими особенностями его освоения, географическим пространством и административно-территориальным делением, природно-климатическими условиями, численностью и плотностью населения, отраслевой дифференциацией, долей крупных населенных пунктов, спецификой социального состава населения.

Видоизменение социальной структуры советского общества на Дальнем Востоке РСФСР в рассматриваемый период проходило в условиях мобилизационной модели модернизации, развивавшейся в форсированном режиме, главным мотивом которого являлась оборона. С точки зрения преемственности советская модель модернизации на основе коммунистической идеологии выступала органическим продолжением процесса, начатого в России в конце XVII века. Частично предпосылки модернизации исходили из внешнего источника и определялись возможностью военных поражений. Своеобразие процесса модернизации в крае заключалось в стремительных темпах военно-промышленной индустриализации на фоне обострения международной обстановки в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Классовый аспект социальной политики государства дифференцировал население СССР на «трудящихся» и «эксплуататоров», на коммунистов и беспартийных, «на классово-близкие» и «классово чуждые» слои населения. Эти различия влекли за собой последующую реальную социальную иерархию на основе властного характера системы социального неравенства в советском обществе.

В структуре советского социального пространства не действовали многие механизмы рыночного экономического управления, поэтому государство в широкой мере опиралось на систему различных привилегий и внеэкономического принуждения в силу недостаточности материальных средств стимулирования труда. Привилегии не были исключительной прерогативой правящего слоя, а заменяли адекватное материальное стимулирование работников, занимавших наиболее важные с точки субъекта власти позиции —¦ от этого зависели масштабы, характер и качество распределяемых благ.

Механическое движение и традиционное расширенное воспроизводство населения, с высоким уровнем рождаемости и смертности, обеспечивали ежегодный прирост населения Дальнего Востока России, превышавший общероссийские показатели. Стремительные темпы и масштабные формы увеличения численности населения в регионе, удельного веса городского населения и другие социально-демографические процессы в период промышленной реконструкции необходимо сравнительно оценивать на различных уровнях социальной структуры.

В региональном аспекте динамика социально-демографических показателей отражает всеобщность, значительность и глубину социальных преобразований в крае. Темпы роста численности населения края опережали показатели прироста населения в других районах СССР (в Сибири в 2 раза, в Средней Азии и Закавказье в 2,5 раза), в которых данные параметры также находились на высоком уровне. При общем росте численности населения региона присутствовала значительная разница между миграционным потоком в годы нэпа и периодом промышленной реконструкции.

В масштабах страны стремительный рост населения Дальнего Востока в рассматриваемый период незначительно повлиял на повышение удельного веса жителей региона в составе населения СССР и РСФСР. К концу 1930;х гг. регион оставался территорией с низкой численностью и невысокой плотностью населения, в общем отражающими степень освоения его природно-естествепных ресурсов.

Миграционная политика была ориентирована на увеличение количественных показателей переселения лиц наиболее трудоспособных и репродуктивных возрастов и на перемещение представителей различных профессионально-отраслевых специальностей в рамках ускоренной модернизации индустриального сектора экономики. Пространственное положение региона предопределило его хозяйственную специализацию и особенности размещения и использования трудовых ресурсов — приоритетное развитие добывающих и военно-оборонных отраслей промышленности, активную политику по привлечению дополнительных трудовых ресурсов, наличие многочисленного контингента заключенных ИТЛ, воинских частей РККА.

Иммиграция населения в регион осуществлялась, главным образом, из Кореи и Китая и находилась в тесной взаимосвязи с процессами, происходившими во всех сферах общественной жизни, изменяя свои параметры под влиянием социально-политических, демографических, этнических и международных факторов. Миграционная политика, при всех её недостатках и просчётах, в целом способствовала активизации хозяйственного освоения Дальнего Востока России.

Между темпами и размерами размещения производительных сил и социально-демографической политикой государства существовала четкая взаимозависимость, отразившаяся в изменениях социального состава населения края к концу 1930;х годов. Характеристика занятий и динамика изменения в численности населения, занятого в отдельных отраслях производства, свидетельствуют о резком скачке в степени индустриального развития региона: возросла численность рабочих и служащих при сокращении удельного веса других социальных групп. Вытеснение частного капитала привело к значительному сокращению численности мелких торговцев и кустарей-ремесленников, крупный частный капитал был ликвидирован. В сельском хозяйстве произошел переход от мелкого индивидуального хозяйства к крупному товарному производству в форме колхозов и совхозов при значительном уменьшении численности занятого в производстве сельскохозяйственной продукции населения. Высвободившиеся из сельского хозяйства трудовые ресурсы активно использовались государством, как в добровольном, так и в принудительном порядке, в индустриальном секторе экономики и его слаборазвитой социальной инфраструктуре. Решающим фактором в изменении структуры профессиональных занятий населения выступала политика индустриальной модернизация страны.

Высокий удельный вес военнослужащих и контингентов исправительно-трудовых лагерей на Дальнем Востоке РСФСР в значительной степени определялся необходимостью привлечения трудоспособного населения во вновь осваиваемые районы в рамках промышленной модернизации края, обострением международной обстановки в АТР и планами оборонного строительства, принудительно-насильственными мерами социальной политики. На долю дальневосточного региона к концу 1930;х гг. приходилась четвертая часть всех заключенных ИТЛ СССР (с учетом системы Дальстроя одна третья часть). Принудительный труд в крае частично покрывал быстро возраставшие потребности региона в трудовых ресурсах в трудоемких отраслях, создавал потенциал для последующего наращивания производства. Однако нравственный аспект подобной практики не может оправдать и перевесить все экономические выгоды от проведения подобной политики.

Противоречивая политика регулирования социально-демографических процессов, несовершенство механизма использования и размещения трудовых ресурсов, практика решения задач развития общественного производства применением труда заключенных, общий дефицит рабочей силы при обострении международной обстановки в АТР не позволили в полной мере использовать потенциальные ресурсные возможности региона. В масштабах всей страны удельный вес трудовых ресурсов и промышленного производства региона в общей структуре общественного производства СССР оставался незначительным. Приведенные факторы исторического развития края определили повышенную горизонтальную мобильность населения края в сфере занятости населения.

Отличительной особенностью этносоциальной структуры региона в рассматриваемое время выступал многонациональный состав населения при различном культурном уровне этносов. Историческая ретроспектива этносоциальной структуры российского Дальнего Востока 1920;1930;х гг. показывает, что межнациональные отношения в период нэпа в значительной мере были обусловлены пространственно-территориальной и профессионально-отраслевой дифференциацией определённых этносоциальных групп, выступавшей в качестве важного фактора формирования общественного разделения труда в процессе складывания хозяйственной специализации и урбанизации региона.

Однако советское социальное пространство структурировалось в значительно степени государством, формировавшим основную часть формальных и неформальных статусных позиций в стране — этносоциальная иерархия выступала в первую очередь как результат социального конструирования на основе логики государственной целесообразности. Формально идеология советского общества декларировала равенство (вначале только формальное, а затем и фактическое) всех народов страны.

В реальной же национальной политике прослеживалось дифференцированное отношение к различным этносоциальным группам населения, что отчётливо проявилось на Дальнем Востоке РСФСР. На Дальнем Востоке РСФСР в 1920;е гг. были проведены отдельные преобразования по развитию социальной инфраструктуры малых народов, улучшению условий труда и качества жизни рабочих-восточниковпереселенческая политика во многом была ориентирована на расселение в регионе компактных этнических диаспор. Однако большая часть корейских иммигрантов так и не получили равного права на землепользование с другими группами сельского населения, инициатива по созданию украинских национальных районов не была доведена до логического завершения.

Доминирующее по численности русское население края вообще выводилось из круга своих этнических позиций, так как идеология правящей партии в области межнациональных отношений определялась приоритетом классовой субкультуры перед этнической, доминированием государственных интересов над личными ценностями. Советский социалистический проект индустриальной модернизации подчинял национальные ценности интересам государства. Любая реализация проектов в области межэтнических отношений осуществлялась в рамках реализации программы партии по внедрению во все сферы жизнедеятельности общества советской («пролетарской») культуры. С начала 1930;х гг., после обострения международной обстановки в Азиатско-Тихоокеанском регионе, государство стало проводить политику ограничения иммиграции из Китая и Кореи. Во второй половине 1930;х гг., посчитав иммигрантов из этих стран нелояльными к СССР в условиях потенциальной войны с Японией, государство приняло в отношении них упреждающие меры безопасности (депортации), которые превысили необходимую допустимую степень, распространивших на всех представителей данных диаспор.

В активно реформируемом советском обществе вертикальная социальная мобильность проистекала в интенсивном порядке — наблюдалось резкое движение вверх и вниз по иерархической лестнице. Выходцы из низших слоев, благодаря обстоятельствам, историческим условиям, личной одаренности, быстро продвигались наверх вследствие наличия вакантных и появления новых социальных статусов в процессе индустриальной модернизации.

На Дальнем Востоке РСФСР в 1920;1930;е гг. процессы вертикальной социальной мобильности протекали в наиболее активной форме. Классовый аспект социальной политики советского государства в значительной мере определял изменения в социальном составе населения. В рассматриваемый период в составе населения региона четко прослеживаются не только структурно переходные (маргинальные) слои, повысившие свой ранговый статус в ходе индустриальной модернизации, но и деклассированные слои населения (заключенные, спецпереселенцы и др.). Активная восходящая мобильность в дальневосточном социальном пространстве того времени протекала на фоне таких же интенсивных процессов нисходящей мобильности. Значительные масштабы нисходящей мобильности при нараставших процессах восходящей мобильности в регионе частично нивелировались развитием индустриальной и социальной сфер общества — высокие темпы развития обеспечивали стремительное увеличение в обществе количества более высоких социальных статусов. В целом масштабы вертикальной мобильности населения в крае (как восходящей, так и нисходящей) превосходили средние показатели по СССР. Данная тенденция обусловлена историческим, геополитическим и экономическим своеобразием Дальнего Востока в 1920;1930;е гг.

Система вертикальной мобильности советского общества строилась на принципах социального отбора, только продвижение наверх нередко определялось не профессиональными, а политическими и идеологическими мотивами. Каналы вертикальной мобильности (как и все общественные отношения) в советском обществе были сильно огосударствлены. Коммунистическая идеология государства и классовый аспект социальной политики оказывали значительное влияние на процессы вертикальной мобильности в СССР, создавая дополнительные фильтры отбора (препятствия) при восходящей мобильности и стимулируя размеры как восходящей, так и нисходящей мобильности.

Партийная принадлежность выступала дополнительной характеристикой советской системы социальной иерархии. В аспекте социального строения советского общества коммунистическая партия выступала в качестве дополнительного социального института, осуществлявшего контроль над каналами вертикальной и горизонтальной мобильностью не только внутри партии, но и общества в целом.

Стремительность и высота социального восхождения или спуска индивида в советском обществе 1920;1930;х гг. в значительной степени определялись взаимоотношениями с коммунистической партией. РКП (б) — ВКП (б) характеризовалась высокой пропускной способностью своих каналов внутрипартийной мобильности. В условиях монопольного права на власть в государстве коммунистической партии внутрипартийные каналы мобильности выступали основными векторами вертикальной мобильности советского гражданина.

Увеличение численности парторганизации ДВК за два первых десятилетия советской власти более чем в четыре раза — характерный показатель энергичной восходящей мобильности советских граждан. Высокий удельный вес исключенных коммунистов из региональной парторганизации — признак активной нисходящей мобильности в советском обществе. Стремительное восхождение индивидов по социальной лестиице нередко сопровождалось столь же быстрым падением на самый низ социальной пирамиды.

В тенденциях вертикальной внутрипартийной мобильности на Дальнем Востоке РСФСР в 1920;1930;е гг. проявился характерный для всей страны процесс формирования нового правящего слоя, основу которого составляли члены коммунистической партии. РКП (б) — ВКП (б) поставляла руководящие кадры государства, начиная от высшего руководства и заканчивая рядовым функционеромиз межклассового разнообразия своего состава формировала новый господствующий слой, не имевшего ничего общего ни с одним из прежних классов. Вершиной социальной пирамиды, на которую мог взойти индивид, была принадлежность к номенклатуре — правящему слою советского общества.

В процессе становления и формирования номенклатуры в СССР и регионе в рассматриваемый период проявились две тенденции: постепенный, но неуклонный рост её численности и функциональной значимости вследствие стремительного увеличения ранговых статусов в ходе индустриальной модернизации и усиления планово-централизованных контролирующих функций государствазамена «старого» большевистского руководства новым поколением функционеров.

Процесс ротации кадров внутри правящего слоя в 1930;е гг. выступал, как это и не парадоксально, фактором повышения результативности управления и способствовал созданию более эффективного инструмента модернизации в условиях дефицита материальных и кадровых ресурсов. Однако методы ротации нередко выходили за рамки правового поля и сопровождались значительными человеческими жертвами. Положение номенклатуры 1920;1930;х гг. было двойственным: с одной стороны, она сама была субъектом принуждения по отношению к основной массе населения, с другой, выступала объектом принуждения со стороны верховной власти.

Необходимые условия умножения эффективности управления, характеризующиеся усилением ответственности власти (повышением уровня образования власти имущихнаграждением за соблюдение ответственностистрогим наказанием за любое нарушение ответственности), были характерны для нового поколения советской номенклатуры. Правящий слой пополнялся новыми молодыми кадрами, профессиональный и образовательный уровень которых значительно повышался.

Процессы выдвиженчества новых кадров и репрессивная политика государства в аспекте трансформации социальной структуры были комплексом мер по обеспечению интенсивной вертикальной мобильности, высоких темпов ротации в среде правящего слоя. Этому способствовали множественные расколы внутри правящего слоя, связанные с разногласиями по поводу модели индустриальной модернизации и борьбой за власть (личная конкуренция).

Особо активно процессы социальной мобильности протекали в среде крестьянства. Население российской (региональной) деревни (индивидуальные крестьянские хозяйства) в период коллективизации в обязательном порядке прошло через основные каналы социальной мобильности:

— миграция в город и последующее вовлечение в ряды индустриальной наемной рабочей силы (первое поколение советских индустриальных рабочих) или вступление в колхоз (горизонтальная мобильность);

— движение наверх социальной лестницы вследствие подъема своего социального статуса — членства в ВКП (б) и РКСМ, службы в РККА, получения образования, повышения должностной и профессионально-престижной позиции (восходящая мобильность);

— перемещение на дно социальной пирамиды значительной части состоятельного крестьянства в ходе политики раскулачивания (нисходящая мобильность).

Результаты трансформации региональной социальной структуры в течение двух первых десятилетий советской власти неоднозначны. С одной стороны, партийно-государственное руководство, приступая к началу осуществления задуманного социалистического проекта, руководствовалось положением о существовании в СССР непримиримых классовых противоречий.

В рамках данного тезиса основной целыо социальной политики государства в рассматриваемый период времени выступало решение задачи ликвидации антагонистических классов в СССР и создания нового типа социально-классовой структуры советского общества, в котором не было бы эксплуатации человека человеком. Ключевой метод практического воплощения данной политики — устранение частнособственнических (потенциально враждебных) социальных слоев населения города и деревни посредством налоговых и репрессивно-административных мер государства. Ликвидация дореволюционных классов, находившихся к 1917 г. в стадии организационного оформления, началась сразу после революции с экспроприации крупных собственников (землевладельческих и торгово-промышленных групп), и со временем распространилась на большую часть мелких и средних независимых товаропроизводителей. Крестьянство было отчуждено от распоряжения землей, от традиционных способов хозяйственной организации и утратило, тем самым, признаки социального класса в марксистском и веберианском понимании данного понятия. Конфликт с дореволюционными классами нередко разрешался насильственными методами. В результате уничтожения частной собственности и огосударствления основных социальных институтов общество превратилось в совокупность различных социальных слоев, отличительным признаком которых была их структурная переходность.

С другой стороны, к концу 1930;х гг. многовековой процесс индустриальной и социальной модернизации России стал необратимым — дистанция между индустриальными западными обществами и Россией в структуре социального пространства значительно сократилась. Во многих проявлениях СССР стал относиться к социальному пространству индустриального общества. Государство старалось ускорить трансформацию социальных отношений в ответ на внешний вызов со стороны более развитых индустриальных стран.

Система социального неравенства, сложившаяся в СССР к концу 1930;х гг, — ранговая система, в которой иерархические ранги населения утверждались высшими органами власти. В советском обществе 1920;1930;х гг. использование денежных критериев для сравнения оценки социально-экономического положения индивидов и групп вызывает ряд затруднений, поскольку их потребительские возможности во многом зависели от другого источника — системы привилегий. Именно близость к власти обеспечивала наличие совокупности многих благ, неизмеримых в денежной форме: образование, благоприятные условия труда, высокий социальный престиж. Для подавляющего большинства населения советского общества к концу 1930;х гг. доступ к социальным и экономическим благам открывался в основном через их принадлежность к различным корпоративным социальным институтам и учреждениям. Тем самым, реконструкция реальных социальных слоев населения в системе советского типа социального неравенства воепроизводится, прежде всего, на основе властной иерархии и профессиональной дифференциации.

Однако систему советского социального неравенства не стоит представлять как абсолютное господство, диктат высшего правящего слоя над всеми остальными слоями населения. Данный подход схематичен, поверхностен и, самое главное, излишне политизирован. Насилие, как одно из форм государственного принуждения, не может применяться в качестве метода политики долгое время. Правящие слои всегда вступают в договорные отношения с подчиненными социальными группами, которые рассчитывают на социальную защищенность со стороны государства. В СССР правящий слой гарантировал большей части населения по крайней мере минимальный уровень средств существования через всеобщую занятость населения, бесплатное образование (введенное после Второй мировой войны) и медицинское обслуживание, низкую стоимость коммунальных услуг, поддержку убыточных предприятий, систему пенсий и пособий и т. п. В социально-психологическом плане советское общество к концу 1930;х гг. было достаточно цельным — большинство населения страны считало существующую иерархию более или менее справедливой, поскольку основу общественного мнения, как и в дореволюционной России, составляли не столько политические, сколько нравственные понятия.

Не только диктат господствовал в отношениях партия-государство — народные массы. Идеологические и политические соображения часто противоречили профессионально-социальным функциям общества, но высшее руководство СССР редко игнорировало важность последних. Население и власть одновременно стремились найти тот баланс, который удовлетворил бы обе стороны. Опорой верховной власти выступали категории населения, представители которых осуществляли социальное восхождение по иерархической лестнице советского общества — номенклатура, командиры РККА и РКВМФ, сотрудники НКВД и милиции, стахановцы и ударники труда, верхи колхозов, ученые, инженеры и другие представители новой волны интеллигенции.

Во многом установившееся равновесие между социально-функциональными и идеологически-политическими требованиями модернизации и определило успех индустриальной реконструкции в СССР, хотя цена ее для общества и оказалась не в меру великой, но не напрасной. Всеобщий государственный контроль был лишь одним из многих методов осуществления модернизации и преобразования социально-классовой структуры, который то ослабевал, то усиливался. Социальный баланс между населением и государством в 1920;1930;е гг. был крайне непрочен и нестабилен — партийно-государственные функционеры, время от времени, усиливали функцию принуждения в отношении народных масс.

В целом к концу 1930;х гг. в социальной структуре советского общества преобладали низшие (средние) слои населения, с симметричной и постепенно дифференцируемой кривой распределения доходов под жёстким государственным контролем. В течение 1920;1930;х гг. произошла относительная поляризация качества жизни различных слоев населения. Основное противоречие в политике регулирования доходов населения в рассматриваемый период заключалось в противостоянии (противопоставлении) принципа эгалитаризма в распределении доходов и необходимой закономерной дифференциацией в оплате труда, без практической реализации которой высокие темпы индустриализации, повышение производительности труда, формирование лояльных режиму слоев населения оставались бы иллюзорными проектами.

Политика создания статусных привилегий и дифференцируемых окладов являлась составной частью практической реализации ускоренной модернизации всей системы общественного производства. Руководство СССР, после непродолжительных уравнительских экспериментов, установило значительную разницу в оплате труда различных слоев населения, соответствовавшую индустриальному типу общества. Эти же принципы постепенно распространились и на различные формы натурального вознаграждения.

Процесс формирования социальной структуры в СССР и на Дальнем Востоке во многом был стихиен, он не контролировался до конца государством (и тем более отдельной личностью), как не контролировался и революционный хаос волей отдельной партии или человека. Историческое своеобразие этого процесса в СССР и регионе в 1920;1930;е гг. было обусловлено обострением международной обстановки, коммунистической идеологией и форсированным вариантом индустриальной реконструкции общества.

На Дальнем Востоке СССР проявилась асимметричность в соотношении основных социальных слоев населения, которая подчеркивает специфику исторической эволюции региона. Относительно быстрые темпы и высокие размеры размещения производительных сил, планово-централизованный административно-принудительный характер осуществления индустриализации отразились на Дальнем Востоке в более высоком удельном весе, чем в СССР, партийно-советских руководителей, инженерно-технических кадров и гуманитарной интеллигенции (высококвалифицированных и квалифицированных специалистов), планово-контролирующего персонала с одной стороны, и заключенных и спецпереселенцев — с другой. Удельный вес населения региона, занятого в сельскохозяйственном секторе общественного производства, к концу 1930;х гг. был в четыре раза меньше аналогичной доли занятого населения в сельском хозяйстве СССР.

Советская модель социальной структуры общества формировалась в условиях ускоренной индустриальной реконструкции на основе господства традиционных социальных институтов и патерналистских ценностей — коллективизма, общинности, централизации, планирования, народного энтузиазма. (Как и все виды ресурсов, они ограничены в размерах и во времени).

Мобилизационный тип развития, выступая эффективным инструментом решения социальных задач в чрезвычайных обстоятельствах, приводит к быстрому истощению материальных и людских ресурсов обществасопровождается негативными последствиями культурного и нравственного характера — это накладывает серьезные ограничения на его использование в качестве модели развития.

Продолжительная практика мобилизационного развития предусматривает значительные издержки во всех сферах функционирования общества, что во многом определяет её слабую эффективность при использовании в течение длительного времени. В заключении отметим, руководствуясь выражением Платона: «Если не изучать жизнь, то в ней нет никакого смысла», — исторический опыт показывает, что любая относительная асимметричность отдельных иерархических ярусов общества преодолевается посредством симметричного (согласно росту численности населения) увеличения общей совокупности национального дохода и методами индивидуально направленной социальной политики государства (общества).