Онежское крестьянство в XII — первой трети XX вв.: Религиозно-культурный уклад

Актуальность данного исследования состоит в возможности и необходимости востребовать уникальный опыт сосуществования различных типов хозяйствования и соответствующих им форм духовной жизни, рассматриваемых в региональном аспекте. Это одна из ключевых тем в сложившейся традиции изучения аграрной истории Русского Севера. Данная диссертация осваивает новое пространственно-временное измерение в историографии северного края. Природно-климатические условия, экстремальные для хлебопашества и морских промыслов, формировали в онежских крестьянах готовность ко взаимопониманию и соработничеству — комплекс таких качеств, которые необходимы человеку сегодня, когда опасность одномерного мышления как никогда очевидна.

По мере формирования общественного самосознания и духовной идентификации все более затрудняется возможность диалога между политическими партиями, конфессиями, людьми разных национальностей. Возникает соблазн авторитарного решения политических и духовных проблем, что соответствует сложившейся парадигме социокультурных изменений. Стремление общества к единству сочетается с потенциальной готовностью к расколу.

На первый взгляд, легко прогнозировать насильственную реставрацию социалистического или досоциалистического прошлого. Но в жизни произошли необратимые изменения. Десакрализация верховной власти значительно понизила ее статус. Восстановить «железный занавес» при современном уровне обмена информацией практически невозможно. С развитием промышленных технологий возрастают скорость и ритм жизни. «Дистанции огромного размера» уже не могут определять особенности русской культуры. Ситуация осложняется опасностью экологической катастрофы как неизбежного следствия антропоцентризма последних пяти веков. Очевидна необходимость глобальной переоценки ценностей, которая невозможна вне осмысления исторического опыта, как общечеловеческого, так и местного, регионального, рассматриваемого на микролокальном уровне в диахроническом и синхроническом планах.

Историки неоднократно подчеркивали «всечеловечность» русской культуры, способность воссоединять несоединимое, примиряя противоречия Запада и Востока, на онтологическом уровне уравновешивая их противостояние. Религиозный смысл переживаемых трудностей в искуплении, а исторический — в осознании уже существующего опыта соработничества, сотрудничества — синергии в поиске общего языка и возможностей плодотворного диалога: переходе от бинарности к троичности — устойчивому сочетанию разнородных и разновеликих социальных элементов, метафизическому воссоединению прошлого и настоящего.

В контексте глобальных проблем и противоречий русской жизни особое значение приобретает конкретно-исторический анализ соотнесения духовного и материального — религиозной и хозяйственной жизни онежских крестьян. В XIIсередине XIX вв. сформировался и эволюционировал религиозно-культурный уклад онежского крестьянства. Конец XIX — первая треть XX вв. — период ломки и гибели традиционного миропонимания, когда наиболее ярко проявились фундаментальные опоры бытия и константы жизненных установок. Локализация географических рамок исследования позволяет сосредоточить пристальное внимание на различных формах хозяйствования в Онежском уезде Архангельской губернии и соответствующих занятиям местных жителей особенностях религиозной жизни. Это определяет объект, предмет, цель и задачи диссертации.

Объектом исследования является история онежского крестьянства в хронологических рамках XII — первой трети XX века.

Предмет исследования — эволюция религиозно-культурного уклада и аксиология онежского крестьянства.

Цель исследования — исследование генезиса, организации и эволюции религиозно-культурного уклада онежского крестьянства.

Исходя из поставленной цели, формулируются следующие задачи:

1. Проанализировать генезис, структуру, идеологию религиозно-культурного уклада онежского крестьянства.

2. Выявить взаимосвязи религиозных и культурных традиций, исходя из церковно-административного деления региона в конце XIX — первой трети XX вв.

3. Определить историко-географические и религиозно-культурные границы пространственно-временных координат жизни онежского крестьянства.

Русские поселенцы принесли на берега Онеги развитую земледельческую культуру. Они были крестьянами, т. е. — христианами — православными земледельцами. Это говорит о том, что их миропонимание, мировоззрение, традиции были неотделимы от культуры Русского Севера, где, по мнению Т. А. Бернштам и К. В. Чистова, «сконцентрировались и отлились в образы вековые духовно-моральные и социокультурные искания русского народа"1. Мы проследим связь культового и культурного в жизни онежских крестьян, чтобы с позиций исторической антропологии на местном материале объяснить архетипы христианского культа в крестьянской культуре.

Территориальные рамки изучаемого региона определены в соответствии с особенностями административного районирования конца XIX в. Онежский уезд образован в 1780 г. в составе Вологодского наместничества из Турчасов-ского стана Каргопольского уезда Новгородского наместничества с центром в г. Онеге. Размеры и центры волостей в уезде неоднократно менялись. В 1861 г. образованы 2 стана, 6 волостей и 5 сельских сообществ на правах волостей. В 1903 г. — 2 стана, 16 волостей и 33 сельских сообщества. В 1914 г. — 2 стана, 19 волостей и 37 обществ. В 1917 г. — 20 волостей2. Неизменным оставалось деле.

1 Русский Север. Историко-этнографический сборник / Под ред. Т. А. Бернштам и К. В. Чистова. — СПб.: Наука, 1992.

2 Административно-территориальное деление Архангельской губернии и области в XVII — XX вв. Справочник. — Архангельск: Архивный отдел Администрации Архангельской области. Под ред. Л. В. Гундаковой. 1997. С. 46 — 49. ние уезда на четыре Благочиния Онежского духовного правления, сложившееся во второй половине XVIII в. (см. Приложение 4). В структуре данного исследования рассматриваются такие приходы, которые являются наиболее древними духовными и хозяйственными центрами каждого из Благочиний. Они группируются на основе общности природно-климатических и географических условий — их местоположением по отношению к морю. Территория Благочиний включает в себя земли, расположенные в среднем течении р. Онеги, ее притоке — Мудьюге, а также на Поморском и Онежском берегах Белого моря: Верхнемудьюжский приход (Верховье, Сырью), села Чекуево, Турчасово, Вор-зогоры, Унежму, Кушереку, Малошуйку, Лямцу и Пурнему — центры одноименных приходов.

Хронологические рамки исследования охватывают весь период истории онежского крестьянства (от первого упоминания об онежской земле в 1137 г. до коллективизации 29 — 30-х гг. XX в.), в течение которого сохранялись и повторялись архетипические основания религиозно-культурного уклада. Особое внимание к рубежу XIX — первой трети XX вв. обусловлено переходным характером этой эпохи, когда в наиболее явной, эксплицитной форме проявились особенности характера «земледельцев» и «промысловиков», «никонианцев» и «староверов». Важное значение имеет опыт очевидцев происходивших событий — поколения, пережившего инверсионную смену ценностных ориентаций и мировоззренческих установок. С точки зрения крестьян, историческая граница переходного времени — создание колхозов в 1929;31 гг.

Методологической основой диссертации является учение о теургии, разработанное в трудах историков (В.Н.Топорова) и классиков русской религиозно-философской мысли (В.С.Соловьева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева и др.), раскрывающее онтологическую связь культа и культуры.

3 Атлас Архангельской епархии. Издан по распоряжению Архангельского епархиального начальства в 1890 г. — Архангельск: Типография Черепанова, 1890.

Сближение понятий «религия» и «культура» обусловлено сложившимися в науке представлениями о культуре как результате дифференциации культа, «разворачивании его содержания в разные стороны"4.

Изучение крестьянского хозяйства и хозяйственных традиций является не только исследованием процессов и результатов материального производства, но и постижением духовной жизни народа"3. «Культ» и «культура» сливаются в значении: они едины в библейской «полноте времен» — в круге вечности. С точки зрения крестьян, смысл жизни в возделывании «своей борозды» с благоговением и благодарностью.

Развивая идеи о. Павла (Флоренского), современный православный богослов игумен Андроник писал: «В человеческой деятельности различаются три основных стороны: теоретическая (мировоззрение), практическая (хозяйство) и литургическая (культ). Независимые друг от друга, они возникли путем распада некогда единой деятельности, теургии, в основе которой и лежит собственно культ, священнодействие. Культ — средоточие культуры"6.

Если исходить из сложившихся в отечественной историографии представлений о том, что «чистая религиозность» неопределима и познается в «контексте деятельности» человека и социума"7, то возможны частные проявления религиозности в пределах локальных этнокультурных и социальных групп. Формы религиозной жизни населения могут быть сходными, но, по мнению Т. А. Бернштам, это не означает их полного единообразия и тождественности8.

4 Бердяев Н. А. Воля к культуре и воля к жизни // Творчество. 1990. № 4. С. 14.

5 Кузнецов C.B. Религиозно-нравственные исследования земледельческого хозяйства // Православие и народная культура. 1994. № 1. С. 98.

6 Русская духовность в жизни преподобного Сергия и его учеников // Богословские труды. Сб. № 29. — М.: Издание Московской патриархии, 1989. С. 236 — 237.

7 Панченко A.M. Народное православие. — СПб.: Алетейя, 1998. С. 11.

8 Бернштам Т. А. Локальные группы Двино-Важского ареала: Духовные факторы в этно-и социокультурных процессах // Русский Север. К проблемам локальных групп. — СПб., 1995. С. 12.

Универсальная черта (признак) любого порядка — его локальность, являющаяся следствием не только объективных — внешних («вещественных») различий в этносоциокультурных и этноконфессиональных процессах, но и субъективных — внутренних мировоззренческих различий, обусловленных онтологически присущей человеку или сообществу локальной ментальностью"9.

На формирование методологии исследования оказали влияние и такие актуальные для современной гуманитарной научной картины мира направления и подходы, как историческая антропология (А.Я.Гуревич) и семиотика культуры (Ю.П.Лотман, Б. А. Успенский, В. Н. Топоров, А.М.Панченко), аграрная история северной России (П.А.Колесников, А.В.Камкин).

Методика исследования определена комплексным характером источников дисциплинарно связанных с исторической антропологией, этнологией и фольклористикой. Поэтому в диссертации наряду с общенаучными методами использованы и методы из арсенала специальных наук. Это принцип системного подхода, оперирующий понятиями комплексности, сложности внутреннего строения явлений, их системы и структуры. Системный анализ требует мысленного расчленения религиозно-культурного уклада на компоненты, поиска гипотетических и действительных связей между ними, их исторического и функционального исследования, аккумуляции идей философского уровня, позволяет увидеть жизнедеятельность отдельных компонентов традиции в конкретно-исторических условиях. Такие факты исторической реальности, как численность приходов, символика и эстетика храмов, просветительская деятельность клира и культура христианских праздников, неотделимых от трудовых процессов, а также географических и климатических условий, сопоставляются с архе-типическими особенностями крестьянского миропонимания — взглядом «изнутри». Используется метод эмпатии, сочувствия, проникновения во внут.

9 Бернштам Т. А. Учение и опыт церкви в народном христианстве. — СПб.: РАН, Музей антропологии и этнографии, 2000. С. 331. реннюю логику людей, вживания в смыслы понятий, которыми они опериру.

10 ют .

Значимое место в инструментарии комплексного исследования занимают статистический, функциональный, сравнительный и другие исторические методы, а также разнообразные способы поиска и сбора информации, утвердившиеся в современной этнологии: организация комплексных экспедиций в исследуемый район, прямое наблюдение, интервью с информаторами, анкетирование, картографирование, собирание музейной коллекции. Имена, фамилии, год и место рождения информаторов указаны в тексте и с дополнительными сведениями даны в Приложении № 2.

К числу методов, активно используемых в современной исторической науке, относятся исследовательские процедуры семиотического анализа, направленные на выявление основоположных категорий культуры, ее особого языка и ментальности, которые в совокупности формируют картину мира того или иного народа, его аксиологию. В контексте диссертационной работы эта методика представлена в форме таких фундаментальных для культуры поонежского крестьянства категориях и семантических оппозициях, как «море» и «земля», «мужское» и «женское», «христианское» и «внехристианское», «промысловое» и «земледельческое», «сакральное» и «профанное», «доколхозное» и «колхозное» и ряде других. Привлечение источников диктуется темой, целью и задачами, стоящими перед диссертантом.

Логика исследования построена на сопоставлении источников, выявленных автором в процессе комплексных экспедиций (1986;99 гг.), с архивными документами.

Полевые материалы, собранные в процессе обследования региона Соловецким государственным историко-архитектурным и природным музеем-заповедником, Онежским историко-мемориальным краеведческим музеем, Центром Христианской культуры (г. Архангельска) и Поморским государст.

10 Лурье C.B. Историческая этнология. — М.: Аспект Пресс, 1998. С. 429. 9 венным университетом при участии автора и под его руководством, включают в себя следующие группы:

1) мемуары;

2) фольклор: частушки, поговорки, исторические предания, топонимические легенды;

3) фото и видеоматериалы, магнитофонные записи;

4) диалектные слова, выражения, антропонимы, этнонимы и др. лексические номинации.

Сбор источников проводился на основе Опросника, состоящего из следующих разделов (см. Приложение № 1):

1. Общие сведения об информаторах и населенном пункте.

2. Религиозно-культурный уклад «до колхозов».

3. Крестьянская семья.

4. Жизнь деревни в 1930;е гг.

В распоряжении автора личный архив аутентичных и неаутентичных источников, как документальных, так и повествовательных. Это дневник Яши Пронина из села Верховье за 1915;23 гг., рукописная книга крестьянина А. Ф. Толстоногова, воспоминания уроженца Кушереки А. М. Кононова (1915 г. р.), рукописная Лоция (середины XVIII — начала XIX вв.) из семьи священников-мореходов Кононовых, мемуары мастера лодочника из деревни Чижиково А. Я. Привалихина (1923 г. р.), письма, а также рассказы о промыслах, ремеслах, праздниках, обычаях, обрядах.

Отдельную группу составляют актовые источники — документы Архангельского губернского статистического комитета, Клировые ведомости, переписка Архангельской консистории и Онежского духовного правления о борьбе со старообрядчеством в Поморье из Государственного архива Архангельской области, протоколы заседаний Сельских Советов, распоряжения районных властей и резолюции пленумов ВКП (б).

Широко используются в диссертации нарративные письменные источники эмпирически-описательного и концептуально-теоретического содержания. В книгах «Сборник народных юридических обычаев» П. С. Ефименко, 11.

Описание Архангельской губернии для народных училищ" В. Белова, 12.

1 ^.

Путеводитель по Северу России" П. Н. Островского, «Крайний Север Европейской России» А.А.Жилинского14 содержат много ценных фактов.

Специфическую группу исторических источников составляют музейные материалы. На основе выставки «Мардинская старина», разработанной В. А. Шапошником, искусствоведом Соловецкого историко-архитектурного и природного музея-заповедника и автором данного исследования, введены в научный оборот собрание икон из Поонежья, орудия труда, предметы сельского быта, фотографии из фондов Онежского историко-мемориального музея и частного собрания Прониных-Саловых (с.Верховье). Передвижная выставка была построена на основе показа местных праздничных икон двунадесятого круга православных праздников, который накладывался на основные этапы человеческой жизни (от рождения — Рождества — до смерти Успения и Страшного Суда) и сельскохозяйственного труда15.

Экспозицию дополнили фрагменты дневника восьмилетнего деревенского мальчика Яши Пронина, 16 иллюстрирующие годовой круг крестьянских будней и праздников.

Сравнение источников позволяет критически осмысливать их, снимая с восприятия истории северной деревни идеологические и исторические стерео Ефименко П. С. Сборник народных юридических обычаев Архангельской губернии. Книга 1 // Труды Архангельского статистического комитета за 1867 и 1868 гг. — Архангельск, 1874. Вып. 3.

12 Белов В. Описание Архангельской губернии для народных училищ. — Архангельск, 1913.

1 о.

Островский П. Н. Путеводитель по Северу России. — СПб.: Товарищество Архангель-ско-Мурманского пароходства, 1899.

14 Жилинский A.A. Крайний Север Европейской части России. — Петроград, 1919. ь Шапошник В. А. Мардинская старина. Каталог выставки. — Онега, 1994.

16 Матонин В. Н. Дневник Яши Пронина // Онежская старина. Историко-краеведческий сборник. — Онега, 1995. Вып. 1. С. 78 — 104. типы. Взгляд «изнутри» — со стороны респондентов (см. Приложение № 1−2) -безусловно субъективен. Прослеживается тенденция к идеализации прошлого, характерная для пожилых людей. Но сопоставление «изустных» рассказов со статистическими сведениями углубляет перспективу исторического видения особенностей религиозно-культурного уклада онежского крестьянства.

Первые сведения об онежском крестьянстве и освоении северного края выходцами из Новгорода встречаются в летописях, княжеских грамотах, писцовых книгах и отдельных актах: купчих, закладных, челобитных, часть которых впервые была востребована архангелогородцем В. В. Крестининым (1729−95), основателем первого в России исторического общества, и его последователем М.Н.Мясниковым17. Их труды положили начало краеведению и региональной историографии. Многое было сделано Вольным экономическим обществом во второй половине XVIII в. в лице такого автора, как А. В. Олешев, интересы которого связаны с повышением рентабельности сельского хозяйства с помощью.

18 технических усовершенствований. Непоследовательность и противоречивость правительственных мер в попытке урегулировать острые социальные отношения между дворянством и крестьянством заставляла ученых в экономической сфере искать ответ на трудные политические вопросы. Духовная жизнь и быт крестьянской общины оставались вне интересов исследователей. Как просветители, они полагали, что историческая и агрономическая наука, в значительной степени противопоставленные религии, могут способствовать устроению миропорядка на разумных и справедливых основаниях.

Новый период в изучении религиозно-культурного уклада северного крестьянства начинался с 30-х гг. XIX в., когда исследователи искали в обычаях и традициях крестьянской жизни подтверждение справедливости формулы ми.

17 Крестинин В. В. Исторические начатки о двинском народе древних, средних, новых и новейших времен. — СПб., 1784- Мясников М. Н. Нечто о пятинах новгородских и в особенности о старине, известной издревле под именем Ваги // Северный архив, журнал древностей и повестей по части истории, статистики, правоведения и нравов. — СПб., 1827.

18 Олешев A.B. Труды вольного экономического общества. — М., 1766. Т. 2, 5. нистра просвещения Уварова «православие, самодержавие, народность». В 1848 г. Русское географическое общество разработало документ, на основе которого в 1853−64 гг. вышла серия «Этнографических сборников». «Общество истории и любителей древности» на хорошем научном уровне создавало источниковедческую базу, методики исследования прошлого и настоящего в судьбах крестьянства, а значит и России. Среди славянофилов господствовала тенденция идеализации крестьянства, поиска в народе утраченного дворянством и нарождающейся буржуазией христианского идеала. Ревнители православия, изучающие крестьянскую общину, утверждали идею исключительности и самобытности русского исторического пути, его мессианской предопределенности.

С конца 60-х гг. все более возрастала роль периодической печати и сборников, издаваемых статистическими комитетами в «Епархиальных ведомостях», Памятных книжках и Календарях. Восхищение крестьянством сменилось практическим интересом к традиционному и юридическому крестьянскому праву. С этой точки зрения особенно интересна работа А. Е. Мерцалова «Сравнительный очерк землевладения в одной крестьянской общине от составления писцовой книги (1628) до настоящего времени"19. Это фундаментальное исследование следует рассматривать в контексте народнической полемики о сущности общины и общинного землевладения. Научная и журнальная дискуссия велась на протяжении всей второй половины XIX в. и с особенной остротой — в 7080-е гг. Ученые, публицисты, революционеры, литераторы и собиратели фольклора связывали с народным бытом и традициями представления о русском социализме. Народники «шли в народ» и призывали к его просвещению. Некоторые из них — учились у народа. Учительница, а затем профессиональный историк из села Варзуга А. Я. Ефименко открыла складнически-долевую форму землевладения, что было вызовом «государственникам», проповедавшим ис.

19 Мерцалов А. Е. Сравнительный очерк землевладения в одной крестьянской общине от составления писцовой книги (1628) до настоящего времени //Вологодские губернские ведомости. 1884. № 17−18. кусственное насаждение общины и противоречило взглядам ортодоксальных.

20 народников считавшим, что община была и остается неизменной. Историка государственного" направления А. А. Кизеветтера интересовала роль государ

21 ства в судьбах Севера. Труды М. М. Богословского, исследовавшего богатый фактический материал, и сегодня не востребованы в полной мере. Он не только акцентировал внимание на северной крестьянской общине, но и показал, как самоуправление «мира» влияло на общественную и экономическую жизнь 22 края. В конце XIX — начале XX вв. оживилась деятельность собирателей.

23 фольклора. Поонежье привлекало внимание А. Ф. Гильфердинга, Н. Е. Онучкова, 24 которые записывали былины, сказки, пословицы и поговорки, имеющие значение первоисточников для понимания внутреннего мира онежских «тяжкодумов».

Особое значение для осознания своеобразия религиозно-культурного уклада имеют записки путешественников, «физиологические очерки» и, в частно.

25 сти, труды С. В. Максимова, стремившегося к объективному изложению фактов. Со временем ценность его этнографических наблюдений все более возрастала. Не потеряли актуальности многие дискуссионные проблемы. Но в целом в дореволюционной историографии не актуализирована детерминированность религиозно-культурного уклада совокупностью духовных, социально-экономических и природно-климатических условий.

В марксистской историографии преобладал классовый подход к исследованию жизни сельского пролетариата и крестьянства, что предполагало воспри.

20 Ефименко А. Я. Крестьянское землевладение на Крайнем Севере // Исследования народной жизни. Вып. 1: Обычное право. — М.: Изд. В. И. Касперова, 1884.

9 1.

Кизеветтер A.A. Русский Север. Роль северного края Европейской России в истории Русского государства. — Вологда, 1919.

22 Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. — М., 1909.

23 Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года.-СПб., 1873.

24 Онучков Н. Е. Северные сказки: В 2 кн. — СПб., 1998.

9 S.

Максимов C.B. Год на Севере. — Архангельск: Северо-Западное издательство, 1984; Он же. Нечистая, неведомая и крестная сила. — Смоленск, 1995. ятие религии как «неотъемлемого предиката землевладения"26, и «опиума на.

27 рода" .

Экономическое рабство" осмысливалось как «истинный источник религиозно.

28 го одурачения человечества". Советская идеология утверждалась в борьбе с.

29 буржуазными" и «мелкобуржуазными концепциями». Когда в середине 5060-х гг. в обществе усилился интерес к истории родного края, уже по-новому воспроизводились и дискутировались «проклятые русские вопросы» («кто виноват?» и «что делать?»), которые в лице ученых и писателей «деревенщиков» продолжала задавать реформированная деревня. В книгах и статьях И. В. Власовой, П. А. Колесникова, З. А. Огризко, А. А. Преображенского опровергнута популярная.

30 концепция о северной окраине, не затронутой капиталистическим развитием. Ученых интересовал процесс разложения феодальных отношений и генезис капитализма в деревне. Непосредственно онежскому крестьянству не адресовано ни одного специального исследования, но большой фактологический материал, введенный в оборот историографии, дает широкие возможности для сравнений и обобщений. М. В. Витов анализировал типы поселений, их социально-экономические разновидности: хутор, село, слобода, погост31. Историков, изучавших вотчинные фонды,.

32 привлекали поземельные отношения. Авторы исследовали, как правило, проблемы материального и экономического свойства. Вопросы, связанные с духовной и цер

26 Маркс К. К критике гегелевской философии права // К. Маркс, Ф.Энгельс. Соч. 2-е изд. Т.1. С. 339.

27 Ленин В. И. Социализм и религия // Поли. собр. соч. Т. 12. С. 143.

28 Там же.

29 Платонов А. П. Город Градов // Взыскание погибших. — М.: Школа-Пресс, 1995. С. 70 100. j0 Власова И. В. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII — XVIII вв. — М., 1984; Колесников П. А. Северная деревня в XV — первой половине XIX вв. — Вологда, 1976; Огризко З. А. Из истории крестьянства на севере феодальной России в XVII веке. — М.: Советская Россия, 1968; Преображенский A.A. Урал и Западная Сибирь в конце XVI — начале XVIII вв. — М.: Наука, 1972.

31 Витов М. В. Историко-географические очерки Заонежья XVI — XVII веков: Из истории сел. поселений. -М.: Изд-во МГУ, 1962. С. 12.

32 Фруменков Г. Г. Оборона Беломорья. — Архангельск, 1975; Он же. Узники Соловецкого монастыря. — Архангельск, 1963; Горская H.A. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII веке. — М., 1997. ковной жизнью, освещались либо с критических позиций, либо в контексте социально-экономической, хозяйственной, военной деятельности монастырей на Русском Севере33.

Основания для изучения генезиса в жизни поонежского крестьянства и поморов дают фундаментальные исторические труды, всесторонне исследовавшие историю северной деревни в целом. Это «Аграрная история Северо-Запада России» под редакцией А.Л.Шапиро34, историко-этнографический атлас.

3 5.

Русские", где собран богатый фактический материал.

Ученые не теряли интерес к «народному православию», пытались осуществить синтез исторических знаний с фольклористикой, филологией, этнологией и богословием. С конца 30-х до начала 90-х гг. наука прошла путь от богоборчества и обличительного пафоса по отношению к духовенству и церкви до подчеркнутого стремления к объективности, к попыткам осознать «константы жизненных установок» и архетипы христианского культа в крестьянской культуре36. Целенаправленный характер исследование православия в контексте хозяйственной деятельности получило в работах М. М. Громыко, С. В. Кузнецова,.

А.В.Буганова после публикации программы сбора полевого материала по теме «Православие и русская народная культура». Важное методологическое значение имеет идея М. М. Громыко о необходимости изучения способов хозяйст.

38 вования на микролокальном уровне. В историографии аграрной истории се.

Там же.

34 Аграрная история Северо-Запада России XVI века / Под редакцией А. Л. Шапиро. — Л.: Наука, 1974.

Русские. Историко-этнографический атлас. — М., 1967.

36 Румянцев Н. В. Православные праздники, их происхождение и классовая сущность. — М.: Гос. антирелигиозное издательство, 1933; Чичеров В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI — ХГХ вв. — М., 1957; Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей: Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского. — М.: МГУ, 1982; Пропп В. Я. Собрание трудов. -М.: Лабиринт, 1998.

37 Громыко М. М., Кузнецов C.B., Буганов A.B. Программа этнографического исследования // Этнографическое обозрение. 1993. № 6. С. 60 — 84. по.

Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири XVIII — первой половины XIX века. — Новосибирск, 1995. С. 3. верной России сложились богатые традиции исследования взаимоотношений таких феноменов, которые условно определяются как «материальная» и «духовная» культура. В развитии и оформлении этого направления многое еде.

39 лал П. А. Колесников .

Выявление соотношения инновационного и традиционного в религиозно-культурном укладе онежского крестьянства было бы невозможно вне осмысления суждений и наблюдений архангельских историков А. А. Куратова, Н. М. Теребихина, В. И. Коротаева, которые с точки зрения археологии, философии и этнографии рассматривают проблемы северной культуры40: перехода от одного типа хозяйствования к другому, экологического и антропологического кризиса как следствия догоняющей модернизации, теософские аспекты в осмыслении особенностей религиозно-культурного уклада. История, быт, хозяйствование северного крестьянства в литературе конца 80−90-х гг. рассматриваются с точки зрения исторической антропологии, этнографии, культурологии. В научной периодике разработана концепция историко-этнографического исследования религиозности41. Т. А. Бернштам и Т. В. Шепанская создали прецедент в рассматривании северных локальных регионов через призму духовных факто.

42 ров в этнои социокультурных процессах. Неоценимый фактологический материал по истории Поонежья и Онежского Поморья собран научным коллективом Института экологических проблем Севера во главе с А.Н.Давыдовым43.

39 Колесников П. А. Северная деревня в XV — первой половине XIX вв. — Вологда, 1976.

40 Куратов A.A. Народная культура Севера: «первичное» и «вторичное», традиции и новации //Этнографическое обозрение. 1992. № 4. С. 144 — 146- Теребихин Н. М. Сакральная география Русского Севера. — Архангельск, 1993; Коротаев В. И. Русский Север в конце XIX — первой трети XX века. Проблемы модернизации и социальной экологии. — Архангельск: Изд-во ПГУ, 1998. С. 186.

41 Громыко М. М. Православие в жизни русского народа //Живая старина. 1994. № 3. С. 20−52.

42 Бернштам Т. А., Чистов К. В., Шепанская Т. Б. Русский Север: Ареалы и культурные традиции / Рос. АН, Музей антропологии и этнографии, ПГПУ им. М. В. Ломоносова. — СПб.: Наука, 1992.

43 Давыдов А. Н. и др. Эколого-экономическое обоснование создания национального парка «Онежское Поморье». Том 1. — Архангельск: ИЭПС УРО РАН, 1998.

Вологодский историк и этнограф А. В. Камкин многое делает для изучения православных приходов с точки зрения их территории, организации и жизнедеятельности, анализирует богатый документальный материал по общественной жизни северной деревни XVIII в., когда северная черносошная община мучительно переходила к новому этапу — к поземельной общине с уравнительными поземельными переделами, под неусыпным попечительством государства.

Тенденции к секуляризации общественной жизни, получившие импульс в середине XVII в., активно и разрушительно действуя в течение XVIII и XIX столетий, привели к модернизации религиозно-культурного уклада и кризису, выход из которого В. И. Коротаев видит в диалоге: «союзе философской синергии и синергетики"44.

Современное общество стремится идентифицировать себя, востребовать совокупный исторический и философский опыт, осмыслить уроки прошлого, чтобы понять настоящее и заглянуть в будущее. Религиозно-культурный уклад до недавнего времени осмысливался, с одной стороны, в контексте социально-экономических процессов, с другой — как обрядовая культура крестьянства и народная демоноло-гая45. Хозяйственная и церковная сферы бытия воспринималась, как правило, раздельно. Поэтому их комплексное изучение невозможно без обращения к трудам русских религиозных философов и богословов: Н. А. Бердяева, 46 В. С. Соловьева, 47.

В.В.Зеньковского. Большое значение для диссертации имеют фундаментальные работы в области исторической антропологии, семиотики и этнографии А. Ф. Лосева, 49 А. Я. Гуревича, 50 В. Н. Топорова, 51 где культура рассматривается как.

44 Коротаев В. И. Русский Север в конце XIX — первой трети XX века. Проблемы модернизации и социальной экологии. — Архангельск: ПГУ, 1998. С. 186.

45 Афанасьев А. Н. Древо жизни. — М., 1983; Даль В. И. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа: Материалы по русской демонологии. — СПб.: Литера, 1996; Максимов C.B. Нечистая, неведомая и крестная сила. — Смоленск: Русич, 1995; Сахаров И. П. Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым. — М.: Художественная литература, 1990.

46 Бердяев H.A. Судьба России. — М., 1918.

47 Соловьев B.C. Сочинения: В 2 т. -М.: Мысль, 1988.

48 Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. — М.: Школа-Пресс, 1996.

49 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. — М., 1991. ценностно-смысловое единство, имеющее внутри себя сложные имманентные связи.

Научная новизна исследования в выявлении соответствия типов хозяйствования формам духовной жизни на примере онежского этнокультурного ареала в диахроническом и в синхроническом планах.

Диссертация прошла научную апробацию в отечественных и в зарубежных изданиях: в форме статей, тезисов выступлений на конференциях и в публикации источников, сопровождаемых комментариями52. А так же — в выступлениях на конференциях: «Наука. Религия. Образование: Путь к диалогу» (Архангельск, 1995) — «Церковь, религия и христианское образование в Баренц.

50 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. — М., 1984.

51 Топоров В. Н. Пространство культуры и встречи в нем // Восток-Запад. — М., 1989. С. 4 — 17.

Матонин В. Н. Духовные аспекты отношения к труду крестьян Поонежья (XIX — нач.

XX вв.) // Народная культура Русского Севера. Живая традиция. — Архангельск: Изд-во ПГУ, 1998. С. 32−34- Он же. Архетипы христианского культа в крестьянской культуре Поонежья // Свеча -97. — Архангельск: ПГУ, 1997. С. 217−229- Он же. Промыслы и ремесла онежских крестьян // Онежская старина. Историко-краеведческий сборник. — Онега, 1995. Вып. 1. С. 46−61- Он же. Дневник Яши Пронина// Там же. С. 78 — 104- Он же. Старый взгляд на новые проблемы // Подготовка учителей к духовно-нравственному образованию и воспитанию учащихся. Материалы всероссийской научно-практической конференции. — Рязань, 1996. С. 61 — 67- Он же. «Новое язычество» как феномен духовной жизни современных подростков // Проблемы гуманизации дополнительного образования детей и формирование нравственных отношений в семье. — М.: Мир книги, 1995. С. 27 — 29- Он же. «Русский Север» как этнокультурное понятие // Свеча-1999. Экология духа. — Архангельск: Изд-во ПГУ, 1999. С. 210— 219- Он же. Воспоминания онежских крестьян и жителей Поморья //Красная пристань. Литературно-художественный альманах. 1998. № 1. С. 211 — 238- Он же. Экология трудностей // Сигурд Бергман. Дух, освобождающий природу. Тринитарная космология Григория Нази-анзина в свете экологической теологии освобождения. — Архангельск: Изд-во ПГУ, 1999. С. 535 — 537- Он же. Жизнь слова в детском творчестве //Живое слово Русского Севера. -Архангельск: Изд-во ПГУ, 1998. С. 114 — 127- Он же. Проблемы отчуждения от экологического пространства и исторического времени // Педагогическое наследие в контексте духовной культуры: Тезисы докладов. — Рязань: РГПУ, 1997. С. 153 — 155- Он же. Христианство и образование в религиозно-культурном укладе Поонежья в конце XIX — нач. XX вв. //Христианство и образование. — М., 2000. С. 16−18- Он же. «Старое вспомянешь — досаду проронишь» // Слово. 2000. № 1. С. 105 — 109- Он же. Женщина в Поморье k. XIX — н. ХХ вв.: Опыт психологического портрета // Тендерная ретроспектива Российского общества: проблемы и методы изучения: Материалы конференции «Женщины в истории и культуре России». — Архангельск, 2000. С. 29 — 32- Matonin V. Spiritual Aspects of a Peasant Worldview the Onegian District of the Archangel Region // Religion, Church and Education in the Barents Region — Arkhangelsk, 1997. P. 56−64- Matonin V. Archetypes of Christian Cult in the Onega Peasantry Area XIX — XX c. // Ecology of Spirit. — Umea, 1998. — P. 203−212. регионе" (Норвегия, Альта, 1995) — «Экология духа» (Швеция, Умео, 1996) — «Народная культура Русского Севера» (Архангельск, 1998) — «Иоанновские чтения» (Архангельск, 1999) — «Природа. Религия и мировоззрение» (Швеция, Уп-сала, 1999) — «Христианство и образование» (Москва, 2000).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Ранние группы славян появляются в исследуемом регионе еще в VIII в. Сложный, временами переходящий в конфронтацию, диалог между русскими поселенцами, финно-угорской чудью и викингами можно воспринимать как взаимодействие «культуры леса», «культуры поля» и «культуры моря».

Генетический код" онежской культуры построен на сочетании несочетаемого. В ней ярко выражено присутствие «границы», которое формировало в людях социокультурный комплекс, характеризующийся осознанием ими своей маргинальное&trade-, оппозиционности, устремленности к экзистенциальным пределам бытия, что подтверждается наблюдениями автора над сложившимся в Поонежье антропологическим типом. Его определяют такие качества, как упорство в достижении цели и готовность под влиянием настроения отказаться от достигнутого с большим трудомконсерватизм и чудаковатость («Во всей Онеге нет телеги»), сочетаемые с находчивостью («На рогах онучи сушили») — нежелание повиноваться властям («Живи, робята, пока Москва не прознала») и, одновременно, — готовность к послушанию («Всякая власть от Бога»).

Природные и климатические факторы коррелировали ценностные ориентации аборигенов и пришельцев с «юга», определяли общий тип хозяйствования в соответствии с местом расселения. Появлялся повод для ассимиляции населения и трансформации традиционного религиозно-культурного уклада поселенцев.

Земледельцы становились мореходами, охотники переходили к земледелию, которое постепенно изменяло ландшафт онежского края. Диалог культур, невозможный на уровне «священного», был неизбежен на уровне «профанного» — общих хозяйственных занятий. Экстремальные условия для сельского хозяйства предопределяли необходимость расширения земледельческих угодий за счет леса. Богатые морские промыслы вынуждали торговать или обменивать добычу на товары. Политические события на Руси, духовный кризис, ожидание конца времен заставляли крестьян искать на севере «землю обетованную». Колонизационные потоки из центральных районов страны двигались к Онежскому полуострову, оказывая влияние на этногенез и этническую историю финно-угорского населения. Это массовое движение накладывалось на сезонные миграции кочевых племен. Так в VIII — XII вв. на фоне крестьянской, боярской и монастырской колонизации метафизическая идея «перехода» постепенно оформлялась в христианский идеал «Преображения» как чудесного изменения и спасения.

В XII в. Новгород Великий утвердил влияние на Онеге, а в конце XV в. -Москва. На внешнем благополучии крупных монастырей, которым государство препоручало хозяйственные, а Соловецкому монастырю — даже военные функции по охране северных рубежей Руси, это почти не отразилось.

В организации религиозно-культурного уклада исследуемого региона трудно переоценить роль Соловецкого мужского общежительного Спасо-Преображенского монастыря на Белом море. Он испытал влияние различных форм государственности: республиканской (новгородской) и московской (монархической). В духовной практике братии «Дома Спаса и Николы» сочетались черты «нестяжательства» и «осифлянства». Авторитет монастыря до середины XVII в. влиял на организацию пространства от Поонежья до реки Пе-ченги (границы со Швецией) на основе христианских идеалов и ценностей. В процессе христианизации земли, где «блаз живе», представления православных христиан об онежском Поморье как о крае света, и о море, как о «царстве мертвых» менялось. «Нечистое» стало восприниматься как «чистое» и «святое», но сохраняло амбивалентность, и, в зависимости от конкретных обстоятельств, его семантика трансформировалась по инверсионному признаку. Реформирование религиозно-культурного уклада «сверху» объективно способствовало секуляризации сознания крестьян. Подмена «священного» «профанным» дискредитировала «священное». Монастырь превращался в «мир», а мир — «в ад». Разложение религиозно-культурного уклада началось после раскола русской православной церкви в середине XVII в. Центром старообрядчества на Севере становится Соловецкий Спасо-Преображенский мужской монастырь. После подавления соловецкого восстания в 1678 г. центр раскола перемещается в Выгорец-кое общежитие. Секуляризация крестьянского мировоззрения предшествовала отчуждению в пользу государства церковных и монастырских земель в 1764 г. Фатальные последствия этого процесса — формирование частнособственнических интересов в крестьянстве и неуклонная модернизация религиозно-культурного уклада в конце XIX — начале XX вв.

Традиционный уклад строился на началах обычая и порядка, регламентирующих стихийную, разрушительную устремленность личности к инобытию.

Исследование религиозно-культурного уклада Поонежья Архангельской области (конца XIX — начала XX вв.) на границе земледельческого и промыслового типов хозяйствования показало, что сосуществование хлебопашества, морских промыслов, лесной охоты, скотоводства и отхожих промыслов соотносится с различными формами духовной жизни: «никонианством», старообрядчеством и дохристианскими религиозными представлениями.

В среднем течении Онеги и на ее притоке Мудьюге (села Чекуево, Турчасо-во, Верховье, Сырья) главным занятием крестьян-христиан (православных земледельцев) было хлебопашество, и коров там держали «не столько для молока, сколько для навоза», без которого хлеб в экстремальных для земледелия условиях не родился. Другим важным условием земледелия была экстенсивность хозяйства, а следовательно необходимость перехода на новые земли: освоение «росчистей» и «чищанин». Участки эти налогом не облагались, но, будучи по закону передаваемы общине после нескольких лет пользования хозяином, становились предметом споров и провоцировали желание нового -«справедливого» перераспределения земли.

Земледельческий труд освящала традиция, придававшая ему статус обряда и религиозного действия. Онежские крестьяне тяготели к архаическим формам труда и способам производства, что иногда даже противоречило их хозяйство венным интересам. В экономике земледельческих районов Поонежья в конце XIX в. доминировало натуральное хозяйство, но уже в начале XX в. крестьяне уже не могли полноценно существовать без торговли и отходничества.

Особенность земледельческой этики в приоритете духовного над материальным. Тенденции к обмирщению уклада, являвшиеся следствием реформаторской деятельности правительства, расшатывали мировоззренческие устои онежского крестьянства.

В трудовой деятельности для земледельцев из Верховья, Сырьи, Чекуево, Турчасово был характерен коллективизм, а в духовной жизни — деятельное, соборное сосуществование в общине, кризис которой здесь проявился в меньшей степени, чем где-либо в исследуемом регионе. В конце XIX в. земледельцы продолжали действовать в строгом соответствии со сложившейся культовой практикой, сочетающей элементы дохристианских верований и христианства. Их жизнь была подчинена земледельческому календарю. Земледельцев называли «тяжкодумами» за склонность к созерцанию и неторопливость в принятии решений. Наличие старообрядчества документально не зафиксировано ни на берегах Онеги и Мудьюги, ни на Онежском берегу Белого моря. Это объясняется, с одной стороны, природно-климатическими условиями, вынуждающими крестьян вести исключительно оседлый образ жизни, с другой — особенностями менталитета «земледельцев» и «промысловиков». В священной географии жителей Верховья, Сырьи, Турчасово, Чекуево, Лямцы и Пурнемы особую роль играли местные храмы и Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь. Каждый крестьянин с семьей был членом общины. «Мир» вместе с принадлежащими ему угодьями воспринимался как часть русской земли. Крестьяне из земледельческих районов исследуемого региона, а также из Лямцы и Пурнемы, где жители были прикованы к береговым рыбным промыслам, понимали «тягло» как способ служения государству. А старообрядцы не могли не противопоставлять себя государству, которое, по их мнению, уклонилось «в раскол». Поэтому жители Поморского берега, среди которых было много староверов, устремлялись подальше от государства — на Мурман. Не только люди выбирали место для поселения, но и «место» выбирало людей.

Земледельческому" типу культуры в Поонежье были свойственны «женские» константы жизненных установок: консерватизм, желание стабильности, стремление к оседлости, общинности, а в духовной сфереобрядоверие и ортодоксальность. «Промысловый» социокультурный комплекс характеризовался «мужской» устремленностью к экзистенциальной границе бытия и такими качествами онежских поморов. Их духовные запросы тяготели к старообрядчеству и пониманию принадлежности к староверам как необходимого условия материального благополучия.

На Поморском берегу Белого моря социально-экономические отношения складывались противоречиво. В Ворзогорах хлеба выращивали мало. Значительную роль играли местный сельдяной и отхожий промыслы из-за близости от города Онеги. Жители Малошуйки, Кушереки и Унежмы ходили на Мурман за треской, палтусом и зубаткой. На Онежском берегу Белого моря — в Пурнеме и Лямце — ставили рюжи для рыбы, а зимой промышляли морского зверя.

В зависимости от занятий местных жителей, в их религиозной практике преобладали те или иные формы духовного делания.

Оставаясь при земле и при море, жители Онежского берега (Лямцы и Пур-немы), относились к морю как к полю и говорили: «Наше море — наше поле». Хозяйственная практика местных крестьян не требовала долгой отлучки и они чувствовали себя государственными (государевыми) людьми, а значит, не могли не считать государственную церковь своей церковью, хотя отношение к причту изначально было двойственным. Духовная жизнь имела широкий диапазон: от богоборчества (то есть несогласия с государственными установлениями) до обрядоверия и дохристианских суеверий.

Население Поморского берега даже при желании не могли бы жить воцер-ковленной жизнью из-за многомесячного отсутствия на мурманском промысле. Их религиозные взгляды отличались особой значимостью культа Николая.

Мирликийского: «Запазушного Бога» и «Скорого Помощника», Покровителя плотников и мореходов. Начинались промыслы с «Николы вешнего», а заканчивались «Николой осенним». Акценты в значении календарных православных праздников смещались.

Из-за трудностей и опасности морских промыслов онежским поморам особенно близка идея «Преображения»: чудесного изменения, приобретения нового качества после испытаний смертью, с которой соотносилась морская стихия. Среди них получило широкое распространение старообрядчество, что нельзя сводить исключительно к влиянию Выгорецкого раскольнического общежития. Старообрядческая культура отличалась развитой трудовой и предпринимательской традицией. Труд, по мнению староверов — «лучшая молитва». Предпринимателям-старообрядцам присуще стремление к большей независимости от государства. Поэтому государственная церковь отторгалась «ревнителями древнего благочестия». Они жили не только на краю государства, но и у пределов бытийственного пространства, выбирая для поселения места, которые соответствовали их духовным устремлениям.

В начале XX в. самым выгодным делом становятся уже не традиционные промыслы, не сельское хозяйство, а торговля. В Чекуево — продажа спиртных напитков. На Поморском берегу — меновая торговля с Норвегией. Судовладельцы значительно сокращали количество нанимаемых работников. Необходимость в денежных средствах заставляла крестьян и онежских поморов искать возможность заработка в городах: в Онеге, в Архангельске, в Петербурге. Уровень нравственности в приходах значительно снизился. Среди онежских поморов распространилась склонность к неумеренному употреблению алкоголя. Не редкостью стали венерические заболевания. При этом сохранялся высокий уровень религиозности в форме обрядоверия и суеверий. Была широко распространена практика «келейного жития» в старости. Промысловики отличались верностью слову, суровым мужеством, бескорыстием и уважением к чужой собственности. Религиозное отношение к хлебу, характерное для земледельцев, у промысловиков перенесено на продукты труда промыслового. Их отношения с Творцом были более интимными, личностными, чем у земледельцев.

Вплоть до 30-х гг. XX в. сохранялась практика религиозных обетов: труд-ничество, паломничество в Соловецкий монастырь и даже в Палестину, установка поклонных крестов, строительство часовен и церквей во искупление грехов или для избавления от болезней, купание в «Иордани» (крещенской проруби). Если жизнью «промысловиков» руководила логика «чуда» как чудесного преобразования, спасения, изменения и в конечном итоге «перехода» в новое качество — Преображения, то поонежские земледельцы и жители Онежского берега, привязанные к земле и береговым промыслам, руководствовались логикой традиции и природосообразности. Христианские идеи имели определяющее влияние на духовно-нравственные основания и социально-бытовой уклад исследуемого региона. При этом «ревнители древнего благочестия» находились в оппозиции церковным властям. У старообрядцев складывались неоднозначные отношения с Онежским духовным правлением. Многое зависело от местного духовенства, которое могло либо ревностно выполнять указания епархиального начальства по искоренению раскола, либо формально, действуя не столько силой и страхом, сколько убеждением и примером. Там, где сосуществование различных религиозных традиций не перерастало в открытую конфронтацию, ситуация оказывалась плодотворной во всех отношениях. Открытая и непримиримая борьба подготавливала духовную почву для воинствующего атеизма, который можно рассматривать как «существенный момент религиозности русского духа».

Разложение традиционного религиозно-культурного уклада наиболее интенсивно происходило в тех приходах, где морские промыслы преобладали над земледелием. В начале XX в. на фоне повышения общего уровня благосостояния прихожан и приходов резко обозначилась проблема экономического неравенства. Для уплаты налогов были необходимы денежные средства. В страдательном положении оказались вдовы и семьи, где количество едоков не соответствовало количеству работников. Важным фактором, определяющим степень достатка в семье стало наличие детей мужского пола, на которых община выделяла земельные участки. Все большую роль в экономике района играло отходничество. Развивалась лесная промышленность. Рабочие рекрутировались из крестьян. В селах появились новые люди — сельская интеллигенция: учителя училищ Министерства Народного Просвещения, земские деятели, военные, многие из которых составляли духовную оппозицию традиционным крестьянским представлениям, считавшимся «устаревшими» и «ненаучными».

Катализатором разложения религиозно-культурного уклада стала война 1914;18 гг. Резко обозначился демографический кризис. Женское население значительно преобладало над мужским. Ситуация усугублялась необходимостью для мужчин зарабатывать деньги на промыслах и «в отходе». Поэтому номинально присутствующие мужчины фактически по несколько месяцев проводили вне дома. Это не могло не влиять отрицательно на состояние нравственности в приходах. Причт, исполнявший роль духовных наставников крестьянства, в глазах паствы отождествлялся с государственным чиновничеством, а церковь — с государством. Тем более, что духовенство легко приспосабливалось к новым социально-экономическим отношениям и являлось их проводником в крестьянской среде. В Чекуево и Турчасово, например, одной из статей церковного дохода были проценты с банковских билетов. Развитие капитализма в онежской деревне основывалось не на протестантизме, как это было во многих западных странах, а на атеизме и богоборчестве. Это не могло не вызвать до Октябрьской революции стремление властей укрепить государственность как единство «православия, самодержавия, народности», а после революции — как единство партии и народа. Роль третьего компонента советской государственности играла марксистко-ленинская идеология.

Душа русского народа была сформирована православной церковью" и «получила чисто религиозную окраску"447. Именно высокая религиозность крестьян в условиях пошатнувшейся государственности предопределила их готовность принять новую идеологию как «вероучение».

Очевидно, что не только экономические и принудительные, но прежде всего идеологические факторы способствовали мобилизации населения на трудовые подвиги в ходе индустриализации советского строительства. Ценностные ориентации в обществе трансформировались по инверсионному принципу.

В целом исследование на микролокальном уровне обнаруживает корреляцию духовного и материального начал в жизни крестьян. Мировоззренческий дуализм предполагал соотносимость духовной практики и хозяйственной деятельности, выраженный в традиционном религиозно-культурном укладе. «Срединный» путь сотрудничества, примирение противоречий оказывался самым сложным, а потому — правильным. Христианская догматика и сложившиеся в православии формы духовной жизни давали основания для мирного диалога форм духовной жизни и хозяйственной деятельности, который нарушен навязанной «сверху» догоняющей модернизацией. Бинарная модель русской культуры предопределила авторитарное решение политических, экономических и духовных проблем в советский период. Разложение религиозно-культурного уклада онежского крестьянства было подготовлено промышленным переворотом в России, начавшимся в первой трети XIX в., а завершившимся лишь в 30-е гг. XX вв. в ходе сверхиндустриализации.

В начале 20-х гг. XX в. кооперативное движение наиболее активно было подхвачено в «земледельческих» районах — там, где сильны общинные традиции. Начались гонения на церковь, но крестьяне старшего поколения не спешили менять религиозно-культурный уклад. Инициаторами перемен были, как правило, люди увлеченные выстраданной идеей — комсомольцы и красноармейцы. В проповеди.

447 Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма // Сочинения. — М: Раритет, 1994. С. 247. новой идеологии они не могли не сознавать свою мессианскую роль и как «неофиты» требовали от «непосвященных» активного действия.

Закрытие храмов, репрессии против духовенства и зажиточного крестьянства неотделимо от задач культурной революции. Церкви превращались в зернохранилища и культурные учреждения. Культура, возникшая из культа и связанная с земледелием, в «обратной» исторической перспективе выглядела как культ «культуры». В хозяйственной сфере культурная революция нашла выражение в новых, нетрадиционных формах хозяйствования. Это включало в себя попытки выращивать пшеницу, где она никогда прежде не росла, экспериментировать с посадками турнепса, изобретать новые формы промысла наваги, разводить свиней в тех местах, где на них смотрели как на диковинку и т. д.

Потенциальная религиозность онежских крестьян требовала обрядности, ритуала, утверждения «в вечности». Праздничные церемонии при советской власти копировали православную символику и атрибутику: «иконы» — портреты вождей, демонстрации — «крестный ход», исполнение гимна перед началом митинга или заседания Сельского Совета — «молитва».

Сельский Совет превращался в в боевой штаб, в «священный» центр. Там спорили не только о судьбах конкретных людей, но и о будущем советской власти, мировой революции. В тех приходах, где православные священники непримиримо боролись со староверами, противостояние «кулаков» и «колхозников» было особенно враждебным. В Пурнеме и в Верховье, отличавшихся сильными общинными традициями, призывы к раскулачиванию успешно саботировались местными жителями. В Чекуево, — одном из крупных торговых центров, — раскулачивание выглядело как форма борьбы за справедливое перераспределение собственности.

Раскулачивание происходило особенно болезненно в Малошуйке, в Куше-реке и в Нименге — там, где духовенство активно боролось со старообрядцами. В Верховье, где были сильны коллективистские традиции, жители дружно и эффективно сопротивлялись раскулачиванию.

Одновременно с коллективизацией изгонялось духовенство и закрывались храмы, превращавшиеся из культовых в культурные учреждения: клубы или зернохранилища. Культурная революция охватывала все стороны жизни в селе.

Неизбежные следствия ее — атеистическая пропаганда «воинствующих безбожников» и репрессии против священников. «Соловки» в общественном сознании становились тюрьмой, кладбищем, «нечистым местом». Перестановка ценностных ориентиров предполагала глобальное переустройство жизни. Но изменения — «переход»! — происходили в рамках единой социокультурной парадигмы. Так «болыневисткая самокритика» чрезвычайно напоминала публичное покаяние, борьба с «гидрой мирового империализма» соотносилась с борьбой против «врага рода человеческого», христианский эсхатологизм был сродни экзистенциальной устремленности к последнему пределу бытия со стороны комсомольцев и молодых красноармейцев, не жалеющих ни своих, ни чужих жизней ради «светлого будущего», которое являет образ «рая» и «обетованного времени». Общепринятые представления об идеале предполагали противопоставление понятий «добро» — «зло», «свой» — «чужой». Умозрительные критерии коммунистической морали и нравственности были настолько высоки, что требовали от адептов нового вероучения либо героизма и готовности к самопожертвованию, либо разделения жизни на «дневную» — явную, «ночную» -тайную и формировали в крестьянах комплекс «маленького человека».

В советскую эпоху идея «перехода», «Преображения», определяющая, на наш взгляд, дефиницию Поонежья, приобрела трагический пафос.

В наиболее яркой, знаковой форме это проявилось на Соловецких островах в 1930;е гг. Спасо-Преображенский мужской общежительный ставропигиальный монастырь, судьба которого неотделима от истории онежского крестьянства, был в 1920 г. закрыт. Его настоятель — архимандрит Вениамин (из рода кушерецких священников Кононовых) — мученически погиб на Волк-озере неподалеку от Архангельска. На островах возник СЛОН — Соловецкие лагеря особого назначения. История СЛОНа (1923;39 гг.) в своеобразном преломлении отразила историю.

России тех лет. Социальный состав заключенных периодически изменялся. За «каэрами» (белогвардейскими офицерами, аристократами, представителями оппозиционных большевикам партий) шли на «перевоспитание» или на погибель -«нэпманы», уголовники («социально близкие»), духовенство и «кулаки», «троцкисты», советские партийные руководители и военноначальники. Над Никольскими воротами бывшего монастыря можно было видеть плакат «Соловкирабочим и крестьянам!» В Спасо-Преображенском соборе (главном храме монастыря) располагалась «Карантинная рота"448. Это было своего рода «Чистилище». Здесь происходило «сретение» — встреча представителей различных сословий в России, которые впервые не были разделены ни социальными институтами, ни линией фронта. В духовном смысле страдание заключенных, образ жизни которых напоминал монашескую аскезу, давало надежду на очищение от грехов и прозрение, а в материальном — на «исправление» или смерть. В любом случае -«переход» в иное человеческое качество, в исключительных случаях — «Преображение».

Рассмотрев генезис и корреляцию религиозно-культурных традиций онежского крестьянства, можно сделать вывод о том, что исследуемый регион наиболее емко характеризуется понятием «граница», где актуализирован диалог земледельческой и промысловой культур, дохристианских и христианских верований, различных типов хозяйствования и форм духовной жизни, которые были нивелированы в ходе промышленной революции, уступив место пролетарской идеологии.

448 Лихачев Д. С. Соловки. Записки // Статьи ранних лет. — Тверь: Тверское областное отделение Российского фонда культуры, 1993. С. 31.