«Новый период» истории России в трудах С.М. Соловьева (из истории общественной мысли середины XIX в.)

Историография, источники, постановка темы).

Творчество великого русского историка Сергея Михайловича Соловьева остается образцом научной широты и плодотворности. Соловьев — редкий уже для XIX в. тип историка-универсалиста. Систематическое изложение русской истории с древнейших времен до второй половины ХУШ в., создание нескольких фундаментальных трудов по отдельным сюжетам отечественной истории, опыты изучения исторической мысли, разработка проблем всеобщей истории — таков итог научной деятельности Соловьева. Его историческая концепция оказала сильное влияние на развитие исторических знаний в России, надолго осветила движение исторической мысли.

Интерес к творчеству С. М. Соловьева, как справедливо заметил один советский исследователь, вряд ли когда-нибудь может быть исчерпан для ученых-историков*. Признанием его огромного вклада в науку, значения его научного наследия и для нас явилось переиздание в 60-х гг. основного труда его жизни — «Истории России с древнейших времен», а в 1983 г. — избранных трудов и «Записок». Ему посвящена большая дореволюционная и советская историографическая литература, которая, однако, далеко не исчерпывает даже основных аспектов его научной деятельности.

Между тем развитие советской исторической науки ставит новые вопросы перед исследователями-историографами, перед историками русской общественно-исторической мысли. Движение времени, вопросы научно-технической революции пробуящают не только у специали Сахаров A.M. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978, с. 117. стов, но и среди широких читательских кругов глубокий интерес к истории науки, к творчеству ее корифеев и классиков, к наследию прошлого. Характерной чертой нашего времени является рост интереса к общественным наукам, особенно к истории, у представителей самых разнообразных профессий. Историческая наука располагает огромным потенциалом в деле воспитания советского патриотизма, борьбы с националистическими пережитками в сознании людей, с попытками извратить и фальсифицировать события прошлого, представить их в антисоветском духе. В этом плане большое значение получает строго научная оценка такого культурного наследия, каким является творчество вьщающихся историков прошлого, особенно С. М. Соловьева.

Советское науковедение сформулировало систему конкретно-научных методов исследования творчества ученого как специфической социально-исторической формы деятельности. Центральное место в ней отводится мотивации творчества ученого, раскрытию его мировоззренческих установок*. При этом мотивация рассматривается как сложная категория, имеющая внутренние и внешние стороны, включающая в себя социальные, политические и гносеологические моменты^. Такой подход позволяет глубже освещать деятельность ученого, раскрывать ее в более широких рамках. Особенно плодотворен такой подход, предполагающий выявление главного дела ученого, к изучению творчества ученых-обществоведов, чутко улавливавших «зов времени» .

1 См.: Человек науки. М., 1974, с. 160−161, 173−174. р

См.: Ярошевский М. Г. 0 внешней и внутренней мотивации научного творчества. — В кн.: Проблемы научного творчества в современной психологии. М., 1971.

Давно отмечено, что центральное место в творчестве С. М. Соловьева занимал «новый период». Он сам определял его как время, открывающееся эпохой петровских преобразований. Проблематика этого периода в наибольшей степени привлекала к себе Соловьева с начала его творческого пути — в этом сказалась одна из характерных черт становившейся буржуазной историографии. Он активно стремился расширить хронологические и тематические границы изучения прошлого, включить в такое изучение вопросы, связанные с оценкой современных ему общественных отношений. Дворянская историография того же времени была не в состоянии их разрешить.

Новому периоду" русской истории — ХУШ-Х1Х вв. — посвящена большая часть трудов Соловьева по отечественной истории. Замечено, что изложение материала в «Истории России» от тома к тому велось с нарастающей полнотой. С наибольшей подробностью изложено время с начала ХУШ в. Хронологически труд Соловьева доведен до крестьянской войны под предводительством Пугачева. Последняя четверть столетия, долженствовавшая завершить собой «Историю России», осталась неосвещенной. Нереализованными остались и планы систематического воссоздания русской истории XIX в., к чему Соловьев собирался перейти по окончании «Истории России». Этот по существу уже «новейший» для него период историк намеревался отобразить в задуманном им сводном труде по всемирной истории.

Изучение взглядов Соловьева на эпоху, которая занимала центральное место в его научных интересах, имеет принципиально важное значение для возможно полного воссоздания его творческого облика.

Общественно-политическая обстановка в стране в 50−70-х гг. XIX в. и предшествующие ей полтора столетия в концепции Соловьева соединялись в один неделимый период. По существу та эпоха,.

— б в которой разворачивалась его научная деятельность, воспринималась им как продолжавшаяся историческая действительность ХУШ в. На освещение им событий и явлений прошлого накладывали мощный отпечаток острые заботы дня, вызывавшие его на серьезные раздумья. В свою очередь взгляды Соловьева на современную ему эпоху, несмотря на то, что они сосредоточивались вокруг немногих проблем, органично увязывались с картиной исторического развития страны, дававшейся в его трудах. Раскрытие научной деятельности Соловьева в связи с общественно-политической действительностью современной ему России позволит по-новому посмотреть на устоявшиеся представления о Соловьеве — исследователе и популяризаторе истории.

Что дает в этом плане историографическая литература? Первые работы, принадлежавшие коллегам и ученикам Соловьева, были тесно связаны с посвященным ему мемуарно-некрологическим комплексом.

Большой интерес представляет лекция историка буржуазного направления, близкого к славянофильской школе К.Н.Бестужева-Рюмина «С.М.Соловьев», прочитанная 3 ноября 1879 г. в Петербургском университете и позже вошедшая в его сборник историографических очерков «Биографии и характеристики» (СПб., 1882). Наряду с воспоминаниями о личных встречах и разговорах с Соловьевым, лекция Бестужева-Рюмина представляла собой одну из первых попыток определить место историка в развитии русской исторической науки*. Вопрос о своих научных разногласиях с Соловьевым, которые имели место в дореформенный период, Бестужев-Рюмин осветил в «Воспомина См.: Колесник И. И. Полемика вокруг «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева в дореволюционной историографии. Автореферат канд. дисс. Днепропетровск, 1978, с. II.

— 7 ниях (до 1860 г.)" (Спб., 1890).

Три небольших, но емких по содержанию очерка о Соловьеве принадлежат В. О. Ключевскому, одному из его учеников. Испытавший на себе огромное влияние Соловьева и постоянно подчеркивавший свою зависимость от него, Ключевский обращался к памяти Соловьева в преддверии важных событий собственной научно-педагогической деятельности. Рассказы о Соловьеве служили личному самовыражению Ключевского. С его опытом он сверял собственные установки лектора и популяризатора истории, автора систематического труда по отечественной истории*. Показательно, что право на попытку создания такого труда обосновывалось у Ключевского исключительно необходимостью завершения дела, начатого Соловьевым. «Историю России» Ключевский характеризовал как труд, в котором «новый период» должен был занять центральное место. Первые двенадцать томов, по его определению, служили как бы грандиозным введением в это повествование. Смерть, прервавшая работу великого историка, р помешала «достроить путь между началом и концом ХУШ в.» .

Попытку определения места Соловьева в развитии исторической науки содержал очерк В. И. Герье. Автор оценивал Соловьева как крупнейшего представителя исторической мысли всех времен и народов, сравнивал его с римским историком Ливием. С именем Соловьева Герье связывал окончательное оформление культурно-просветительских функций исторической науки, превращение ее в силу, ак3 тивно влияющую на общественный прогресс. Ключевский В. О. С. М. Соловьев. — Соч. в 8-ми тт., т. 7, М., 1959; Его же. С. М. Соловьев как преподаватель. — Там же, т. 8, М., 1959; Его же. Памяти С. М. Соловьева. — Там же. Ключевский В. О. Соч., т. 8, с. 367. Герье В. И. С. М. Соловьев (оттиски из журнала «Исторический вестник»). Спб., 1880.

Высоко оценивали вклад Соловьева в историческую науку либеральные историки Д. А. Корсаков, Н. Я. Аристов, А. Н. Пыпин. Превыше всего в творчестве Соловьева они ставили внимание к проблемам общечеловеческого развития, к европейскому образованию и культуре, стремление к рассмотрению русской истории на фоне всеобщей. Отражение запросов общества, постановка научных проблем, перекликающихся с актуальными вопросами современной жизни, — то новое, по мнению этих историков, что было дано Соловьевым в сравнении с его предшественниками*. По словам Аристова, впервые в научных трудах был выдвинут не только вопрос о том, «откуда есть пор шла Русская земля», но и «куда идет Русская земля .

Противоположные оценки исходили от весьма консервативного историка М. О. Кояловича, посвятившего концепции Соловьева главу в своей книге «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» (Спб., 1884). Те стороны мировоззрения Соловьева, которые признавались достоинствами предццущими историками, у Кояловича обращались в коренной недостаток. «Свое разрушение, чужое — строение» — к такой идее сводилась им суть концепции «Истории России». Все оценки Кояловича были пронизаны крайним субъективизмом и тенденциозностью.

По-своему пытались осмыслить результаты научной деятельности Соловьева буржуазные исследователи П. Н. Милюков, М. В. Довнар Корсаков Д. Из воспоминаний о Н. И. Костомарове и С. М. Соловьеве. — «Вестник Европы», 1906, № 9- Аристов Н. Разработка русской истории в последние двадцать пять лет (1855−1880). -" Исторический вестник", 1880, № 4- Пыпин А. Н. Характеристика литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. Спб., 1890. Аристов Н. Я. Ук. соч., с. 677.

Запольский, С. Ф. Платонов. Их внимание обращалось к периоду 4070-х гг. в науке, к юридической школе, в рамках которой они рассматривали творчество Соловьева. Вццерживая пиетет перед Соловьевым, вместе с тем они распространяли на его труды ряд отрицательных суждений, которые высказывали относительно юридической школы. В вину последней ставился монизм ее философско-историче-ской основы, восходившей к учению Гегеля, единство и органичность формулы исторического процесса. Подобный подход уже нес на себе сильнейший отпечаток кризиса буржуазной науки в конце XIXначале XX вв.*.

Одной из заметных историографических вех в оценке места Соловьева в науке стал поток литературы, посвященный В. О. Ключевскому. Вполне естественно, в нем поднималась проблема соотношения научной деятельности двух корифеев буржуазной науки, рассматривалось влияние Соловьева на формирование научных взглядов Ключевского. Завышая новаторство Ключевского, преобладающая апологетическая линия буржуазной «ключевскианы» утверждала скептическое отношение к Соловьеву. Расхожим мотивом стало противопоставление Ключевского — историка-мыслителя и реформатора в науке Соловьеву — кропотливому собирателю фактов, давшему несколько удачных идей, по-настоящему якобы заигравших только в творчестве Милюков П. Н. Юридическая школа в русской историографии (Соловьев, Кавелин, Чичерин, Сергеевич). — «Русская мысль», 1886, № 6. Довнар-Запольский М. В. Исторический процесс русского народа в русской историографии. — «Русская мысль», 1902, № 3- Лекции по русской истории профессора С. Ф. Платонова. Спб., 1900.

Ключевского^.

Знаменательно, что точка зрения на Ключевского как на колосса, одиноко возвышающегося в русской историографии, пересматривалась исследователями его творчества по мере отрыва их от старой школы, идеалистической науки. Это сразу же сказывалось на раскрытии интересующей нас проблемы. Так, в статье А. Е. Преснякова «В. О. Ключевский (1911;1921)» фигура Соловьева в истории науки о расценивалась как наиболее масштабная и влиятельная. Этот вывод о разворачивался в речи Преснякова (1920 г.) о Соловьеве0.

Параллельно с концепциями, отражавшими кризис буржуазной науки, развивалась марксистская оценка научной деятельности Соловьева. Начало ей положено в труде Г. В. Плеханова «История русской общественной мысли». Плеханов обращался к общему взгляду Соловьева на ход русской истории, заостряя особое внимание на мыслях о своеобразии русского исторического процесса. В концепции Соловьева Плеханов вьщелял линию стихийного материализма, выступающую в форме геосоциологических взглядов, и на этом основании едва ли не производил его в предшественника исторического материализма. Суждения Плеханова нуждаются в строгой корректировке с учетом перехода автора на меньшевистские позиции. Справедливо указал на это М. Н. Покровский: «Соловьев был нужен Плеханову, чтобы с помощью солидного авторитета обосновать собственную мысль: См. Богословский М. В. О. Ключевский как ученый. — В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М., 1912; Любавский М.

Соловьев и Ключевский. — Там же. л «Русский исторический журнал», Пг., 1922. о Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, М.-Л., 1963, с. 86. в России экономика давала лишь самый сырой первичный материал. Все формы лепила из этого сырого теста политика" *. С помощью Соловьева Плеханов стремился обосновать теорию, будто «.открытая борьба классов не характерна для русской истории. Потребности государственной обороны притушили эту борьбу. Оттого и „промежуточные“ и „внеклассовые“ партии вроде кадетов могут у нас играть совсем иную роль, чем на Западе» 2.

Отношение к концепции Соловьева историков-марксистов складывалось в ходе острых столкновений с буржуазной наукой, на основе переосмысления ее традиций и переоценки ее ценностей. Отрицательное отношение к насаждавшемуся последней культу Ключевского нередко выливалось в стремление к противопоставлению ему фигуры Соловьева. Порой это вело к преувеличению новаторства последнего, некоторому осовремениванию его взглядов. Возникало противоречие в подходе к научному наследию Соловьева: с одной стороны — как к выражению реакционной идеологии господствующих классов, с другой — как к воплощению ряда прогрессивных тенденций, генетически связанных с историческим материализмом. Эти моменты прослеживались в книге М. Ольминского «Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России» (М.-Л., 1925), где некоторое место отводилось взглядам Соловьева.

В концентрированном выражении отмеченные особенности присутствуют в работах М. Н. Покровского. Покровский исходил из признания безусловного приоритета Соловьева в дореволюционной науке. В противоположность тенденции буржуазной историографии концепция Покровского утверждала эпигонский характер творчества Ключевского Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов. М.

Л., 1933, с. 88.

2 Там же, с. 91. в сравнении с Соловьевым. Одновременно подчеркивалось превосходство теории Соловьева над схемой другого влиятельного представителя дореволюционной историографии — Б. Н. Чичерина: «теория Чичерина объясняет лишь внутреннюю историю, а теория Соловьева захватывает и внешнюю» «'». Во взглядах Соловьева, как считал Покровский, много общего если не с историческим, то, по крайней мере, с экономическим материализмом. Свою точку зрения он обосновывал тем, что «.так же, как в конце ХУШ и в начале XIX в. каждый умный человек был по природе якобинцем, так во второй половине XIX в. каждый умный человек по природе немножко марксист, сознает он «2 это или нет .

Но отношение к историографии лишь как к «отражению фактов в выпуклом или вогнутом зеркале» помешало ему дать объективную оценку взглядам Соловьева. По существу смысл операций, которые Покровский производил над материалом дореволюционной науки, сводился к выяснению ее классовой основы в духе вульгарного социологизма. В свете пресловутой теории промышленного капитализма с его будто бы империалистическими стремлениями анализировал Покровский изложение внешнеполитической истории России в трудах Соловьева. Фактическое содержание соловьевской концепции сводилось Покровским к т.н. «теории» борьбы леса и степи. Последняя оценивалась как теоретическое обоснование экспансии в восточном направлении торгового капитала, нуждающегося в расширении внешо них рынков. По социальному положению и мировоззрению Соловьев безапелляционно объявлялся «представителем крупной буржуазии, Там же, с. 61. ^ Там же, с. 52,.

3 Там же, с. 60−61. собственнического лагеря" *.

При очевидных дефектах историографических опытов Покровского его роль в развитии этой отрасли исторического знания на этапе становления и первых самостоятельных шагов марксистской исторической науки была значительна. Его деятельность в качестве автора первых советских работ по историографии и руководителя специального историографического семинара, несомненно, дала толчок исследованиям в этой области.

В историографическом семинаре Покровского были написаны две статьи, посвященные Соловьеву: З. Лозинского («Историк великодержавной России») и С. Бантке («Петровская реформа в освещении С.М. Соловьева»). По существу изложение в обеих работах подведено к выводу о классовых корнях и политической направленности концепции Соловьева. Содержание последней определялось в статье Лозинского как выражение интересов «культурного» помещика^. Ставя впервые задачу изучения эпохи Петра I в конкретной трактовке Соловьева, Бантке разрешал ее в духе лобовых параллелей с исторической действительностью 40−70-х гг. XIX в., осмысленной через о призму теории торгового и промышленного капитализма. Историческое сознание с его специфическим, опосредованным отношением к базису, на что указывали в своих работах классики марксизма^,.

1 Там же, с. 53−54. о с Русская историческая литература в классовом освещении. Сб. статей под ред. М. Н. Покровского, т. I. М., 1937, с. 271.

3 См. «Историк — марксист», 1929, № 13. В письме к Боргиусу Ф. Энгельс отмечал, что «историческое развитие в целом, включая и развитие наук, основано на экономическом развитии, но последнее действует через ряд опосредствующих звеньев». — К. Маркс, Ф. Энгельс, соч., т. 35, с. 174−177.

— 14 здесь полностью подменялось политическим.

С конца 20-х по 1940 г. в печати не появлялось работ о Соловьеве. Единственная небольшая по объему, но довольно емкая по содержанию оценка научной деятельности Соловьева давалась в «Ис4 тории СССР» под редакцией Б. Д. Грекова, В. И. Лебедева и др. (т. I. С древнейших времен до конца ХУШ в. М., 1939). Творчество Соловьева рассматривалось авторами как начало буржуазной историографии. Обращалось внимание на исключительное значение в его творчестве исследования эпохи петровских преобразований, «превращающихся для него в политическую программу эпохи реформ 60-х гг.». Апологетическое изображение складывания и развития русской государственности, как подмечали авторы, не мешало Соловьеву с трезвой критичностью отнестись к просвещенному абсолютизму Екатерины П, к либерализму Александра I и с острой ненавистью — к реакционному режиму Николая I. Как видим, в небольшом фрагменте, посвященном Соловьеву, содержались в сжатом виде многие наблюдения, которые были развиты в последующей советской историографии.

Большой вклад в изучение исторических взглядов С. М. Соловьева внес Н. Л. Рубинштейн. В 40-е гг. он выступил с глубоким анализом научной деятельности Соловьева. Довольно полно им были раскрыты философские и исторические истоки воззрений Соловьева, охарактеризована его политическая идеология как буржуазного либерала, выразителя настроений «буржуазии, идущей вверх под знаком борьбы за реформу». Раскрыта теория органического развития, в русле которой перерабатывался и осмысливался фактический материал Соловьевым.

Охарактеризованы Рубинштейном и узловые моменты концепции Соловьева. На основе сравнения с концепциями последующих буржуазных ученых изложено основное содержание его взглядов на эпоху преобразований и деятельность Петра I. В своих выводах Рубинштейн констатировал, что освещение Соловьевым таких крупных вопросов как история возвышения Москвы, утверждение самодержавия при Иване 1У, преобразовательная деятельность Петра I было в известной мере последним словом буржуазной науки. Обоснованным являлся вывод Рубинштейна о том, что в рамках буржуазной науки Соловьев ближе всех подошел к реализации принципа историзма^.

Но именно эти тезисы были взяты под сомнение в ходе критики историографической концепции Рубинштейна в конце 40-х гг. В основных пунктах эта критика применительно к изучению творчества Соловьева была повторена В. Е. Иллерицким. Отталкиваясь от негативного опыта Покровского, полагает Иллерицкий, Рубинштейн впадал в противоположную тому крайность: непомерное преувеличение заслуг Соловьева, подведение его воззрений под исторический материализм. Трудно согласиться с подобной характеристикой работ Рубинштейна. В действительности в своем анализе он исходил из глубокого понимания идеалистического существа концепции Соловьева, исчерпывающе раскрыл буржуазную ограниченность его мировоззрения, указал на пределы применения Соловьевым принципов закономерности, историзма, полная реализация которых в научном творчестве возможна только на базе методологии исторического материализма.

Написанные Рубинштейном в последующие годы, с учетом сделанных ему замечаний, разделы о Соловьеве в трудах по историографии, Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М., 1941, с. 342. См. также его статьи: Сергей Михайлович Соловьев. — «Историк-марксист», 1940, № 3- С. М. Соловьев и русская историческая наука. — «Вопросы истории», 1945, № ¾.

2 Иллерицкий В. Е. С. М. Соловьев. М., 1980, с. 12−13. на наш взгляд, представляли собой шаг назад по сравнению с его работами 40-х гг. Центр тяжести в характеристике взглядов Соловьева смещен здесь в сторону разъяснения его ошибок и недочетов. Признание отдельных заслуг Соловьева тонет в бесчисленном ряде оговорок" '". Знаменательны формулировки, вынесенные в заголовок отдельных параграфов: «Черты буржуазного национализма в концепции Соловьева», «Искажение истории крестьянства и крестьянских войн». В общих выводах упор сделан на том, что Соловьев «не сумел полностью удержаться на позициях буржуазного историзма», не отразил в своем творчестве проблематики, выдвинутой в порядок р дня ходом исторического развития России. Хотя главы о Соловьеве в данных трудах принадлежат перу Рубинштейна, создается невольное впечатление, что на подобные акценты в них повлияли неумеренно критические установки авторского коллектива «Очерков» и редакторов учебника по историографии истории СССР до 1917 г. В противоречии с ленинским методологическим указанием содержащиеся здесь оценки исходят не из учета того, что нового дал тот или Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955, т. I, с. 347−366. р

Историография истории СССР до Великой Октябрьской социалистической революции (под редакцией В. Е. Иллерицкого и В.М.Кудрявцева). 2-е издание. — М., 1971, с. 170. Подобный подход к творчеству крупнейшего дореволюционного историка России был подвергнут заслуженной критике в рецензии А. М. Сахарова, А. Г. Подольского, H.H.Самохина, М. И. Марченко на I том «Очерков». В ней отмечалась неоправданная сдержанность тона всей главы о Соловьеве: «.чаще всего употребляется выражение „пытался“, а вопрос о том, сумел ли Соловьев разрешить тот или иной вопрос, о котором идет речь, остается обычно открытым». — См. — «Вопросы истории», 1956, № 7, с. 120. иной деятель науки для ее успешного развития, а выводятся из того, чего он не дал по сравнению с последующим периодом. К значительным искажениям повел тезис о «революционно-демократической науке» и ее безусловном приоритете не только в теоретических вопросах, но и в разработке конкретно-исторической проблематики, встретивший серьезные возражения в советской литературе*. С одной стороны, такой взгляд неправомерно снижал действительное значение профессиональной историографии. Вне поля зрения оставались такие явления, как резкое расширение границ в познании прошлого, углубление исследовательской работы по темам и направлениям. По сути дела, со счетов сбрасывались такие несомненные достижения буржуазной науки на этапе ее восходящего развития, как научная критика источников, принцип историзма, признание закономерности исторического развития, сравнительно-исторический метод.

Указанная установка вела к нерасчлененному взгляду на дореволюционную историографию, известному смазыванию различий между ее направлениями и течениями. Характерно, что в «Очерках» чаще всего употреблялось совокупное выражение «дворянско-буржуазная историография». Этими недостатками отмечена П глава П тома «Очерков», где в параграфе, озаглавленном «Государственная школа», освещались взголяды Соловьева. Автор главы В. Е. Иллерицкий рассматривал взгляды Соловьева в единстве с представлениями историков государственной школы. Различия между тем и другими преподносились им скорее как разделение труда в рамках одной школы по схеме: теоретические основы школы были заложены Кавелиным и Чичери См. Сахаров A.M. Некоторые вопросы методологии историографических исследований. — В кн.: Вопросы методологии и историографии исторической науки. М., 1977, с. 18. ным, конкретные исторические проблемы разработаны Соловьевым. Это суждение дополнялось несостоятельным утверящением о сближении к середине XIX в. буржуазной историографии в лице государственной школы с дворянской. Данный тезис органично вырастал из ошибочного определения состояния буржуазной науки с конца 50-хначала 60-х гг. как кризисного, которое давалось в «Очерках» «''.

Результатом такого подхода являлся неправомерный отрыв теоретического уровня исторического исследования от эмпирического, противопоставление Соловьева как историка-собирателя Соловьеву же как историку-ученому. Угол зрения, под которым рассмотрено развитие буржуазной историографии в «Очерках», априорно лишал ценности научное наследие Соловьева пореформенного периода, на который как раз приходился наиболее плодотворный период его деятельности.

Следующий этап в изучении исторических взглядов Соловьева связан с переизданием в советское время «Истории России с древнейших времен». Этому изданию предпослана обширная вводная статья Л. В. Черепнина. В ней дан продуманный, основанный на глубоком знании материала обзор научной деятельности Соловьева. Достоинством очерка Черепнина являлась попытка связать постановку и решение узловых проблем русской истории Соловьевым с насущными задачами общественной жизни России 60−70-х гг. Автор справедливо связывал возрастающую роль государства в последовательном освещении Соловьевым русской истории с его отношением к буржуазным реформам В действительности начало этого кризиса относится не ранее, чем к 90-м гг. XIX в. — См. Ковальченко И. Д., Шикло А. Е. Кризис русской буржуазной науки в конце XIX — начале XX в. -" Вопросы истории", 1982, № I.

— 1960;70-х гг. — высказывал интересное наблюдение о том, что в сопоставлении исторического прошлого России и стран Западной Европы Соловьев в известной степени шел от практической задачи обоснования «для русского общества (с его неразвитым сословным строем) .реформ, которые приблизили бы Россию к другим европейским буржуазным государствам» -^.

Наряду с глубокими и объективными оценками Соловьева, в статье Черепнина встречаются спорные суждения. Так, автор ставил в вину Соловьеву, что тот «не поднялся до уровня классового анализа явлений», «не мог понять, что главное в общественном развитии не географическая среда и не плотность населения, а развитие прор изводительных сил. При таком взгляде неминуемо утрачивалась возможность выяснения объективных показателей состояния науки в тот или иной дореволюционный период, анализ ее подменялся произвольным соотнесением с положениями исторического материализма.

Заметным событием в развитии советской историографии по изучаемой нами теме явилась статья А. М. Сахарова «История России в трудах С.М.Соловьева». В ней предложена сбалансированная оценка значения его творчества и отношения трудов Соловьева к предшествующей и последующей историографии. Автор заострял внимание на диалектическом методе Соловьева. Его применение, хотя и в рамках идеалистических представлений, выводило историческое исследование в середине XIX в. на новые рубежи. Глубоко раскрывалось объективное антидворянское содержание концепции складывания Черепнин Л. В. С. М. Соловьев как историк. — В кн.: История России с древнейших времен, т. I. М., 1959, с. 16.

2 Там же, с. 34−35. о.

Вестник Московского ун-та. История". 1971, № 3, с. 78. и развития государства, созданной Соловьевым.

Верно характеризовалась противоречивость мировоззрения Соловьева: «противник крепостничества, он был и противником его насильственного свержения, враг и обличитель духовенства, он был религиозным человеком, убежденный западник, г^Льянец, он вместе с тем разделял и некоторые славянофильские воззрения относительно значения «допетровской Руси» *. Несмотря на то, что статья не вводила в оборот нового материала о Соловьеве, она содержала важные ориентиры для дальнейшей плодотворной разработки темы. Основные положения этой статьи были повторены автором в университетском курсе по историографии^.

Одновременно с развитием общей оценки наследия Соловьева в историографии велось изучение отдельных сторон его концепции и тематических аспектов его творческой деятельности.

В статье А. В. Ефимова «С. М. Соловьев как историк международных отношений» («История и историки», М., 1966) рассматривались взгляды Соловьева на международные отношения эпохи наполеоновских войн, нашедшие отражение в монографии «Император Александр I. Политика. Дипломатия». В этой статье отчасти раскрывалась творческая лаборатория Соловьева, определялся круг источников, характер работы с ними. Отмечалось влияние идей французских энциклопедистов, в частности мыслей Монтескье о слабых и сильных соседях и взглядов Руссо о «народах — личностях» на формирование концепции Соловьева.

В монографии М. Г. Федорова «Русская прогрессивная мысль XIX в. от географического детерминизма к историческому материализму» (Новосибирск, 1972) некоторое место отводилось анализу геосоцио.

1 Там же, с. 77, о.

Сахаров A.M. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978. логических представлений Соловьева. В основе интерпретации Федорова лежала взятая без критического осмысления точка зрения Г. В. Плеханова на доминантное стихийно-материалистическое начало творчества Соловьева. В результате в совершенном противоречии с действительностью Соловьев обращался в прямого предшественника исторического материализма в науке.

Развитие советской историографии в последние годы характеризуется усилением интереса к творчеству С. М. Соловьева. Освещены отдельные аспекты воздействия концепции Соловьева на современную ему и последующую научную жизнь (монография Цамутали А.Н.). Раскрыто основное содержание полемики, завязавшейся в исторической науке вокруг «Истории России» (диссертация И.Н.Колесник). Обстоятельному разбору подверглись «Публичные чтения о Петре Великом» Соловьева (статья Пушкарева Л.Н.).

Известным итогом изучения темы в советской исторической науке явилась книга В. Е. Иллерицкого «С.М.Соловьев». Потребность в такого рода публикации была весьма насущной. На дефицит специальных трудов, посвященных выдающимся дореволюционным историкам России, в современной исторической литературе справедливо обращала ' внимание М.В.Нечкина*. Книга Иллерицкого удовлетворила главным запросам советского читателя, желающего знать больше о выдающихся деятелях отечественной науки прошлого. В ней в доступной форме изложена биография ученого, даны характеристика его общественно-политических позиций, анализ научного мировоззрения. В последней работе Иллерицкого учтены многие замечания, высказанные в историографической литературе в отношении «Очерков» .

При всей своей бесспорной содержательности книга Иллерицкого может рассматриваться только лишь как введение в обширную ис.

1 Нечкина М. В. В. О. Ключевский. М., 1974, с. 5. ториографическую тему «С.М.Соловьев». Источниковая база исследования по сравнению с предшествующими работами практически не расширилась, проблематика осталась традиционной. Строго определенные задачи биографического очерка, а также популярный характер издания на большее и не нацеливали автора.

На очередь встает задача более детального изучения творчества Соловьева в тесной связи с общественно-политическими проблемами его времени и ходом развития исторической науки.

Подводя итоги историографическому обзору, можно констатировать, что в русской дореволюционной и советской историографии накоплен большой материал о С. М. Соловьеве и высказан широкий спектр разнообразных мнений. Основные этапы появления посвященной ему обширной литературы приходились на поворотные моменты в развитии исторической науки: во-первых, на период кризиса буржуазной науки (конец XIX — начало XX вв.) — во-вторых, на период становления новой марксистской исторической науки (1917 г. — 20-е годы) — в-третьих, на этап борьбы с вульгаризаторскими концепциями М. Н. Покровского (вторая половина 30-х — 40-е гг.) — и, в-четвертых, на период после XX съезда КПСС, отмеченный активизацией исследований во всех областях исторической науки. Каждый из этих этапов отличался своими специфическими чертами в оценке научного творчества С. М. Соловьева. Вместе с тем все они имели ту общую особенность, что в центре внимания исследователей неизменно находились фундаментальные вопросы о месте Соловьева в науке, о методах его исследования прошлого, об основных чертах его мировоззрения. В решении этих вопросов в советской исторической науке достигнуты значительные успехи. В трудах Н. Л. Рубинштейна, Л.В.Че-репнина, В. Е. Иллерицкого, А. М. Сахарова и других подчеркивался его выдающийся вклад в развитие науки, раскрыты основные черты его исторической концепции, проанализированы как сильные, так и слабые стороны его мировоззрения.

Вместе с тем анализ имеющейся литературы показывает границы достигнутого, а также известные недостатки и упущения. Так, основные выводы в трудах, посвященных изучению творчества С. М. Соловьева, бьши сделаны главным образом на базе изучения опубликованных работ ученого. Архивное наследие Соловьева, достаточно обширно представленное в советских хранилищах, мало привлекалось исследователями. Между тем не подлежит сомнению, что введение в научный оборот нового фактического материала будет содействовать не только расширению наших представлений о Соловьеве как человеке, гражданине и великом ученом, но и уточнению многих наших точек зрения, а по отдельным моментам и пересмотру устоявшихся представлений.

Бросается в глаза отсутствие в историографии специальных исследований об отдельных малоизученных сторонах творчества ученого. По-прежнему традиционно много уделяется внимания взглядам Соловьева на роль географического фактора в истории, борьбы леса со степью, трактовке родового быта и т. д., но нет специальных работ о Соловьеве как иссседователе всеобщей истории, историке меящуна-родных отношений и внешней политики России, авторе злободневных «публицистических работ по этой проблематике. Не подвергалась специальному изучению его концепция исторического развития России в период (по его периодизации) «нового времени», что являлось главным дедом его жизни, не исследовано его отношение к жгучим проблемам жизни страны в 40−70-е гг., не ставился конкретно вопрос о степени и формах воздействия общественно-политических позиций ученого на освещение им исторических процессов. Наличие таких больших «белых пятен» в изучении творчества С. М. Соловьева ощущается как крупный пробел в наших знаниях.

Нынешняя степень изученности творчества Соловьева и интересы дальнейшего развития науки определили те цели, которые поставлены в нашей диссертации. В центре внимания стоит освещение взглядов ученого на историческое развитие России в «новое время» в тесной связи с современными ему проблемами общественно-политической жизни страны в 40-е — 70-е гг. XIX в. Выявление соотношения, точек соприкосновения научного творчества историка с живой действительностью, в условиях которой проходила его жизнь и работа, является чрезвычайно важной задачей историографических исследований. Бе постановка выводит на крупные методологические проблемы соотношения истории и современности, науки и политики в историческом исследовании, которые являются объектом научной и вдеологической борьбы между марксистской и буржуазной философией*. В советской исторической науке она явилась одной из главных линий и была блестяще решена в фундаментальном труде академика о.

М.В.Нечкиной о В. О. Ключевском. Рассмотрение творчества С. М. Соловьева под этим углом зрения позволит выявить новые грани его научной деятельности и социально-политического облика, раскрыть на конкретном примере теоретическую проблему связи между историческим познанием и общественными процессами в определенный период развития науки. Иванов В. В. Соотношение истории и современности как методологическая проблема (Очерки по марксистско-ленинской методологии исторического исследования). М., 1973, с. 13−29, 69−79- см. также: Вопросы методологии и истории исторической науки. М., 1977, с. 40.

2 Нечкина М. В. В. О. Ключевский. М., 1974.

— 25.

Общие цели исследования позволили поставить следующие задачи:

— проследить развитие взглядов Соловьева на эпоху петровских преобразований и определить причины, вызвавшие с течением времени новые черты в ее освещении;

— раскрыть содержание его взглядов на царствование Екатерины П и на отдельные сюжеты из истории XIX столетия, отразившиеся в его трудах;

— выяснить связь между пониманием им задач внешней политики России в 50−70-е гг., оценкой ее внутреннего положения, перспектив пореформенного развития, с одной стороны, и развитием его исторической концепции, с другой.

Беря за основу хронологического деления изучаемого историографического материала по истории ХУШ в. периоды правлений Петра I и Екатерины П, мы основываемся на представлениях самого историка. Изложение истории России по царствованиям в многотомном труде Соловьева не было формальной данью дворянской историографии, как считает В.Е.Иллерицкий*. Взгляд историка на роль личности, представлявшей политическую власть в тот или иной момент, порождал неделимый комплекс проблем, обусловливавший только такое о членение исторического процесса. В многообразной и широкой дея Иллерицкий В. Е. Указ. соч., с. 95−96. р Соловьев сам пытался обосновать подобный подход: «Правительственные лица, стоящие во главе правления, имеют громадное влияние на судьбу народа, от их умных распоряжений зависит благосостояние народа, а от неразумных — бедствия. Самодержавный государь и его министры, государь конституционный, президент республики должны пользоваться одинаким вниманием историка. Даже и судьба республики зависит от временного взгляда и направления лительности Петра I и Екатерины П Соловьев искал ключ к объяснению всего последующего хода русской истории.

Для решения поставленных задач исследования понадобилось привлечь широкий круг источников — опубликованных и архивных.

XXX.

В первую очередь среди наших главных источников следует назвать труды самого С. М. Соловьева, особенно его 29-томный труд «История России с древнейших времен». Последние 17 томов этого труда посвящены «новому периоду» русской истории от эпохи петровских преобразований и почти до крестьянской войны под предводительством Пугачева.

Научное наследие Соловьева, относящееся к изучаемому нами «новому периоду», включает далее значительные монографические работы: «История падения Польши», «Император Александр I. Политика. Дипломатия». В центре этих сочинений — вопросы европейской политики России и в более широком плане — проблема отношений Рос> сии с Западной Европой соответственно во второй половине ХУШ в. (до 1795 г.) ив первой четверти XIX в. Вышли в свет они последовательно в 1863 и в 1877 гг. Появившиеся в моменты острой международной напряженности, они снабжали исторической ретроспективой текущие события и в определенном ключе воздействовали на общественное сознание. Отсюда — сознательный параллелизм с современностью, намеренное наведение на ассоциации с настоящим.

Специальные монографические исследования Соловьева связаны ца, стоящего в челе республики, а потому изучить характер и наклонности человека, ввдвинутого вперед самим народам — предмет первой важности для историка" (Лекции по русской истории Ор. ПР. С.Соловьева. 1867/68 гг., ГБЯ, Т-^, с. 278). между собой гораздо теснее, чем это представляется при первом взгляде на них. В замысел Соловьева входило воссоздание истории России конца ХУШ — начала XIX в. (начиная с павловского царствования) в рамках труда по всемирной истории. Монографии «История падения Польши» и «Император Александр I. Политика. Дипломатия» являлись последовательными ступенями решения этой задачи. Утраченным звеном этой серии является труд Соловьева, посвященный революционной эпохе конца ХУШ — начала XIX в. в Европе (рукопись данного труда была утеряна после смерти ученого его сыновьями). Пролог задуманной темы дается частично в «Истории падения Польши», где уже ставится вопрос о влиянии Великой французской революции на перестройку системы международных отношений. Сочинение об Александре I, в котором рассмотрена борьба европейских монархий с французской революцией, наполеоновским владычеством и революционными движениями в Европе на двух ее заключительных стадиях (названных Соловьевым соответственно «эпоха коалиций» и «эпоха конгрессов»), завершало революционную эпопею в трудах Соловьева. Таким образом, «История падения Польши» и «Император Александр I» как бы составляли части большой трилогии.

Замыслы Соловьева об освещении истории России на широком фоне всеобщей истории опирались на его основательные штудии по древней и средневековой истории Запада. Постоянный интерес к вопросам всеобщей истории был характерен для Соловьева. Часть таких его штудий издана под названием «Наблюдения над исторической жизнью народов». В сохранившейся рукописи эти штудии доведены до Реформации в Западной Европе. Западно-европейский исторический процесс за время от Великих географических открытий и до революционного кризиса во Франции (примерно до конца правления Людовика ХУ) освещен ученым в двух частях его «Курса новой истории». Правда, генетически этот курс находился несколько в стороне от основного замысла. Соловьева, Первая часть «Курса» являлась публикацией лекций для младшего класса Александровского военного училища. Вторая часть — это серия статей в журнале «Беседа» в 1872 г. под названием «Время Петра Великого на Востоке, время Людовика Х1У на Западе Европы». Затем эти статьи составили отдельную книгу.

Восстановление творческих планов Соловьева по всеобщей истории показывает органическую связь меяоду всеми его специальными исследованиями, созданными по новой истории России и Западной Европы.

Стремление Соловьева воссоздать исторический процесс России в связи с ходом всемирной истории ставит задачу более широкого, чем это делалось до сих пор, привлечения его трудов по всеобщей истории для раскрытия взглядов на русскую историю.

Статьи Соловьева, посвященные внешней политике России, отличал остро публицистический характер. Примечательно, что они появлялись в печати в переломные для внешнеполитического курса России моменты: в период Крымской войны («Начало борьбы России с Турцией»), заключения Парижского мира («Древняя Россия»), а также в годы Восточного кризиса и русско-турецкой войны 1877−1878 гг. (серия статей, посвященная восточному вопросу, «Начала русской земли»). Идея определяющего внешнего влияния на ход русской истории, впервые отчетливо появившаяся во взглядах Соловьева в 1856 г., несколько видоизменила его первоначальную схему исторического процесса. Отсюда проистекало его стремление к широким обобщающим формулировкам, широкий хронологический охват этих работ. Прямые обращения к современности и ссылки на оппонентов в работах Соловьева отсутствовали. Тем не менее злободневность их звучания ощущалась довольно остро. Иносказательные определения, исторические образы, сувдения и оценки, вызывавпше читателей на однозначные параллели с современностью, широко использовались Соловьевым и достаточно определенно выражали его мысли.

Вторую большую группу источников составляют воспоминания и.

Мои письма Соловьева. Чзаписки для детей моих, а если можно, и для других" (Пг., 1915) являются наиболее полным автобиографическим документом. Несмотря на то, что «Записки» Соловьева неизменно привлекаются исследователями общественной мысли и русской культуры середины XIX в., до сих пор они не подверглись специальному анализу. Составлялись они в течение 50−60-х гг., самим Соловьевым для публикации не предназначались. Можно предположить, что внешним толчком для написания «Записок» послужил широко отмечавшийся в 1855 г. столетний юбилей Московского университета. Не исключено, что вдохновляющим примером послужила для него мемуарная статья К. С. Аксакова «Воспоминания студентства» (М., 1855), а также поток устных воспоминаний бывших студентов, хлынувший в московские салоны и гостиные.

В «Записках» Соловьев определенно следовал традициям русской публицистики 40−50-х годов, главным образом, изданной нелегально за рубежом обличительной литературы, а также рукописным произведениям, широко распространившимся во время Крымской войны (сравни: «Письмо к издателю» от 1856 г. Б. Н. Чичериназаписка К.С.Аксакова «О внутреннем состоянии России» — «Историко-политические письма» М. П. Погодинанеопубликованное письмо К. Д. Кавелина к Соловьеву*).

Этот источник дает обильный, хотя и неравноценный по отдельным периодам, материал для рассмотрения процесса формирования Письмо К. Д. Кавелина к Соловьеву см.: ЦГИА, ф. 1120, оп.1, п. № 7, лл. 39−47. взглядов Соловьева и выявления существенных черт его мировоззрения. Он интересен и отражением общественных настроений 4060-х гг. Внимание автора сосредоточено, главным образом, на профессорской среде Московского зниверситета. «Записки» содержат рассуждения о причинах упадка русского духовенства, о правительственной политике XIX в. в области просвещения, особенно при Николае I. В них развернуты мысли историка о крестьянской реформе 1861 г. и вообще о буржуазных реформах. Обрывается текст «Записок» на начале 60-х гг. Свободное выражение мыслей по злободневным вопросам, которые в работах, опубликованных при жизни историка, раскрывались по большей части своеобразными приемами эзоповой речи, делает «Записки» незаменимым источником. Некоторые письма из той обширной переписки, которую вел Соловьев, опубликованы в двух десятках книг Н. П. Барсукова «Жизнь и труды М.П.Погодина» (Спб, 1888−1910). Это — письма, которые Соловьев направлял из-за границы Погодину, покровительствовавшему ему в это время. В сочетании с неопубликованными письмами к родителям они дают некоторую интересную информацию о предмете его занятий заграницей и направлении развития.

Много ценных, хотя и кратких сведений сосредоточено в периодических изданиях Московского университета. Полные и точные данные о перемещениях Соловьева по служебной лестнице, наградах, и самое главное о чтении лекционных курсов на трех факультетах университета, а также выступлениях на ученых диспутах и в аудиториях, открытых для широкой публики (с публичными лекциями и речами), содержатся в ежегодных «Отчетах о состоянии и действиях императорского Московского университета» (ОСДМУ) с 1837 по 1880 гг. и в «Московских университетских известиях». Во многом они дублируют друг друга, однако «Московские университетские известия» порой дают более обширную и разностороннюю информацию. В известной мере они дополняются сведениями, публиковавшимися в «Чтениях общества истории и древностей российских» (ЧОИДР) за 1843−1879 гг.

Огромное количество документов, относящихся к научной и общественно-педагогической деятельности С. М. Соловьева, осело в архивных хранилищах, откуда нами почерпнуто много ценных сведений (РО ГБЛ, ф. 285- ЦГИА, ф. 1120).

Фонд С. М. Соловьева в ЦГИА входит в общий фонд семьи Соловьевых и насчитывает 77 ед. хр. В его составе ввделяется крупный комплекс личных писем С. М. Соловьева. Здесь есть его письма к родителям (д. № I), жене (д. №№ 5−6), К. С. Аксакову (д. № 8), имеется небольшое количество писем знакомых Соловьева (К.Д.Кавелина, Б. Н. Чичерина, два письма Ключевского и др.) и коллег по университету.

Особую группу источников (дд. №№ 23−35) составляют рукописи лекционных курсов, читавшихся Соловьевым в учебных заведениях (главным образом в Московском университете). Большая часть их по содержанию относится к ХУШ в. Обычно такие лекционные курсы представляют собой переработку материалов «Истории России» и специальных исследований Соловьева. Как правило, около трети от объема калодого из этих курсов занимает введение, представляющее собой обзор событий предшествующих периодов русской истории. В отличие от «Истории России» изложение материала в лекционных курсах имеет более социологический характер, содержит некоторые обобщения и выводы, отсутствующие в опубликованных работах. Усилена теоретическая часть, которая заслоняется в «Истории России» конкретным фактическим материалом. Знакомство с ними приводит к убеждению, что их привлечение к изучению научного творчества С. М. Соловьева является совершенно необходимым. Можно даже утверждать, что на основе знакомства с одними лишь опубликованными трудами ученого невозможно составить себе полного представления о его исторических концепциях и взглядах. С сожалением приходится констатировать, что до настоящего времени рукописи этого массива не подвергались изучению.

Фонд Соловьева в рукописном отделе ГБЛ образовался из материалов, собранных Н. А. Поповым, младшим коллегой и родственником Соловьева. В течение двух лет, с октября 1879 г. по октябрь 1881 г., большая часть личного архива Соловьева находилась в руках Н. А. Попова, назначенного хранителем этого архива еще при жизни историка. По записи о разделе имущества Соловьева от 13 октября 1881 г. этот архив поступил в распоряжение младшего сына, Михаила Соловьева, и перевезен в Петербург*. Вследствие небрежноср ти Михаила Соловьева часть материалов была утрачена. Ядро мос 0 разделе имущества С. М. Соловьева. — ЦГИА, ф. 1120, оп. I. д. № 17 (1879−1881), л. 25. р

В числе потерянных — две тетради публичных чтений и приватных лекций о временах революции и Наполеоне I, значившихся в описи Попова под № 35- четыре тетради дневниковых записей за 1839−1842 гг. (№ 43 той же описи) — тетрадь с выписками из исторических сочинений, заведенная Соловьевым в тот же период (№ 44) — два отрывка об изучении истории (№ 45). — Там же, лл. 24−25. -Также бесследно исчезли многие из тех документов, которыми завладели Всеволод и Владимир Соловьевы и которые не попали к Н. А. Попову. По описи, составленной судебным приставом, — это четыре объемных пачки бумаг. — Там же, л. II. — 0 содержании их судить трудно. Вполне возможно, что кроме писем, которых не было у Попова и которые, очевидно, в фонды Соловьева поступили от его сыноковского фонда составляют выписки, копии и описания бумаг Соловьева, выполненные Поповым, по всей видимости, собиравшимся писать книгу о Соловьеве. В советской литературе В. М. Далиным было высказано сомнение в его добросовестности как хранителя, переписчика и аннотатора бумаг историка*. Думается, что оно совершенно неосновательно. Ы. А. Попов, обязанный Соловьеву своим переводом из Кар занского университета в Московский и продвижением по службе, пользовался его особенным расположением и сам, как никто другой" чувствовал себя в долгу перед памятью Сергея Михайловича. Следует отдать должное той тщательности, с которой выполнена Поповым работа по систематизации и описанию наследия Соловьева.

Московский фонд в связи с особенностями его происхождения в значительной мере дублирует ленинградский. Но есть и некоторые расхождения. На первое место следует поставить тетрадь в кожаном переплете, озаглавленную Н. Поповым «Материалы для биографии С. М. Соловьева (1820−1879)» (к. б, ед. хр. 10). Она представляет собой погодную хронику научной деятельности и частной переписки Соловьева, сделанную на основе материалов, которыми располагал составитель.

Исключительное значение для изучения формирования мировоззрения Соловьева, для проникновения в творческую лабораторию учевей, они заключали в себе много неизвестных нам ценных материалов. Далин В. М. Люди и идеи. М., 1970, с. 369. о.

Этот факт отражен в найденном нами документе — «Дело о назначении декана Словесного факультета Университета проф. С. М. Соловьева и исправляющего д. проф. Буслаева преподавателями к Государю Наследнику». — ЦГИА, ф. 733 (Департамента народного просвещения) оп. 38, ед. хр. 95, лл. 20−20 об. ного имеют выписки, сделанные Н. Поповым из соловьевских тетрадей 40-х гг. (к. б ед. хр. 5−7). В условиях исчезновения подлинных тетрадей их описания, составленные Поповым, приобретают значение первоисточника. Они показывают непосредственную, живую работу Соловьева над книгой, его критические замечания на многочисленные научные труды, первые попытки сравнительно-исторического анализа, со временем развившиеся в ведущий метод его исследования.

Важным источником для изучения взглядов Соловьева является «Изложение лекций Соловьева по новой истории в 1879 г.», составленное Н. А. Поповым (к. б, ед. хр. 9/8). Это краткий обзор научного наследия историка по новому времени, наследия в основном неизданного. Особенно большой интерес представляет краткий конспект первой лекции и план последующих, входивших в несохранившийся курс (общим числом 16 лекций) по революционной эпохе конца ХУШначала XIX века, включая время Наполеона I. При этом заключительная 16-я лекция (или 16-й раздел) несколько отстояла от основной проблематики и была посвящена Польше I830-I83I гг. (Отделенная от курса, эта лекция составила самостоятельную работу под тем же названием — «Польша I830-I83I гг.», оставшуюся неопубликованной и хранящуюся в ЦГИА, ф. 1120, д. № 75. Это все, что сохранилось от обширного курса).

Отдельную группу в московском фонде составляют выписки Соловьева из источников — архивных и печатных, — отложившиеся в процессе работы над «Историей России» .

Многочисленные архивные документы характеризуют отдельные стороны литературной и общественно-политической деятельности Соловьева. Ленинградский комплекс материалов об участии Соловьева в юбилее Петра I, отмечавшемся в 1872 г., дополняется в московском фонде одной из редакций «Публичных чтений о Петре Великом» к. 2, ед. хр. 18), а также письменными распоряжениями Соловьева по историческому отделу Политехнической выставки (к. 5, ед. хр. 2/1) и лекторию Политехнического музея (к. 5, ед. хр. 2/10). Многообразные личные контакты Соловьева с общественно-политическими и научными деятелями России и некоторых славянских народов раскрываются в письмах, большая часть которых помещена в картоне I1.

Кроме личных фондов Соловьева в Москве и Ленинграде отдельные материалы, связанные с его литературной деятельностью, привлечены нами из некоторых других фондов в РО ГПБ в г. Ленинграде. Среди найденных документов — оригиналы 12 писем Соловьева к A.A. Среди имеющихся здесь материалов находятся: письмо Соловьева к Александру П, письмо к Савве, архиепископу Тверскомуписьма к Соловьеву С. Т. и О. С. Аксаковых, кн. П. П. Мещерского, Л. Н. Толстого, Шафарика и Новаковича, Председателя Православного миссионерского общества. Имеются также и копии писем Соловьева к родителям из-за границы. Н. Поповым также были сделаны копии с оригиналов 8 писем Соловьева к К. С. Аксакову за 1847 г. К этой подборке приобщено письмо от 2 января 1849 г. (к. 9, ед. хр. 10). В материалах Н. Попова имеются также 14 писем К. С. Аксакова к С. М. Соловьеву (к. 10, ед. хр. 9). Эти письма, относящиеся к периоду сближения Соловьева со славянофилами, совпадают и с его участием в издававшихся ими Московских сборниках 1846, 1847 и 1852 гг. Дань славянофильству находит выражение и в языке писем, написанных в стиле русских грамот Х2П в. Инициатива этой шутливой переписки, как указывал Соловьев в своих воспоминаниях, принадлежала ему (Записки, с. НО).

Краевскому за 1848−1854 гг. (ф. 391 Краевского A.A. ед. хр. 723) и 4 письма к С. Н. Шубинскому (архив Кубинского. Письма к Кубинскому, С-ЯП-Ш), I письмо к М. И. Семевскому (ф. 683 М.И. и А. И. Семевских, ед. хр. 28), I письмо к A.C.Норову (ф. 236 Данилевского Г, П., ед. хр. 199). Эти письма дополняют яркими штрихами известные нам факты сотрудничества Соловьева в периодических органах. В отдельных случаях они раскрывают обстоятельства написания работ историка. 6 писем Соловьева по разным частным поводам хранятся в архиве АН СССР в Ленинграде. Кроме того, несколько документов, непосредственно относящихся к деятельности Соловьева, отложилось в ИРЛЙ (Пушкинский дом)*.

Взятые в целом, опубликованные и архивные источники содержат богатый материал, обеспечивающий изучение проблем, нас интересующих. Многие архивные документы в настоящей работе впервые вводятся в научный оборот.

Методологической основой нашей работы послужили произведения классиков марксизма-ленинизма, работы К. Маркса и Ф.<&гельса, со Это, во-первых, воспоминания о последнем курсе лекций, читанном С.М. в университете, студента А. Танкова, сокращенный вариант которых был опубликован в «Вестнике Европы» за 1910 г. (№ 10). Во-вторых, письмо С.М. к О. С. Аксаковой (ф. 3 /Аксаковых/, оп. 15, № 60, лл. I-I об.), написанное в ответ на обращение к нему Аксаковой с просьбой оставить вражду с М. П. Погодиным и принять участие в его юбилее (Р0 ГБЛ, ф. 285, к. I, ед. хр. II). В-третьих, набросок речи Соловьева, которую он готовился произнести в 1876 г. на торжестве по случаю двадцатипятилетия выхода в свет первого тома «Истории России». В архивной легенде стоит ошибочное заглавие «С. М. Соловьев. Фрагмент его статьи», (ф. 93, собрание П. Я. Дашкова, оп. 3, № 1155). держащие важные методологические положения и высказывания о буржуазной историографии.

Далее в основу подхода автора к предмету исследования положены: во-первых, ленинская концепция русского исторического процесса ХУШ-Х1Х вв., и, во-вторых, замечания, высказанные им по поводу дореволюционной исторической мысли России. Важнейшее методологическое значение для разработки темы имеет ленинское определение социально-политической роли буржуазной науки в антагонистическом обществе, выразившееся в характеристике буржуазных ученых как «ученых приказчиков класса капиталистов» *. Конкретизацию этого положения заключают в себе отдельные полемические замечания, сделанные В. И. Лениным по поводу концепций Д. И. Иловайского, С. Ф. Платонова, А. И. Кошелева, К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина, А.Д.Градов-ского, П. Б. Струве, А. А. Кизеветтера, П. Н. Милюкова, критический анализ взглядов либеральных народников и меньшевиков на исторические вопросы.

Одновременно с уяснением классовой природы писаний буржуазных ученых и вытекающей отсюда необходимостью для историков-марксистов «отсечь реакционную тенденцию, уметь вести свою линию, и бороться со всей линией врадцебных нам сил и классов», Ленин нацеливал и на другую задачу. Последняя, по его словам, состояла в том, чтобы «суметь усвоить себе и переработать те завоевания, которые делаются этими „приказчиками“ (вы не сделаете ни шагу в области изучения новых экономических явлений, не пользуясь трудами этих приказчиков)» ^.

Большое значение для вынесения итоговых оценок научной дея В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, с. 363−364. Там же. тельности Соловьева, относительно которых советские историки расходятся во мнениях, имеет ленинское методологическое указание о том, что «исторические заслуги судятся не потому, чего не f дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками»^. ххх.

Как историк «нового времени» С. М. Соловьев определился достаточно рано. Это проявилось сразу по окончании им университета. Он отказался от предложенного М. П. Погодиным для диссертационной разработки вопроса о варягах, обнаружив, по собственным словам, 2 склонность к изучению позднейших явлений •.

Проблемами современной жизни определялось содержание самостоятельных занятий Соловьева в годы заграничного пребывания. Вопросы, стоявшие в центре его внимания, группировались вокруг Великой Французскойреволюции. Это — проблемы генезиса третьего сословия, борьбы буржуазии за политические права, поведения знати и королевской власти в период революционного кризиса.

Обращение Соловьева в 40-е гг. к проблемам этногенеза, к вопросам древней и средневековой истории европейских народов (главным образом французского и славянских) имело скорее прикладное, нежели самостоятельное значение. Оно служило для него инструментом познания происхождения современных общественных ото ношений, понимаемых в свете теории Гизо — Тьерри .

1 Там же, т. 2, с. 178. о.

Записки, с. 88. о.

На студенческие годы Соловьева приходится его знакомство с книгой 0. Тьерри «История завоевания Англии норманнами». Работа.

— 39.

Центральное место в конспектах Соловьева отведено процессам эволюции буржуазии, ее участию в сословно-представительных учреждениях. Примечательно, что его восприятие исторической борьбы буржуазии основывалось на определенном чувстве сопричастности к ней*. В условиях разложения феодальных порядков и морального вырождения знати буржуазия представлялась ему единственной спасительной силой, ее поведение — воплощением исторической необходимости. Одобрительный отзыв у него получала брошюра Сийеса, сформулировавшая кредо революционной буржуазии.

Собственно в самих тематических линиях изучения всеобщей над этой книгой, которая была не только самым тщательным образом изучена, но и переведена на русский язык, свидетельствует о том, что она составила эпоху в развитии его взглядов (РО ГБЛ, ф. 285, к. 9, ед.хр. I).

После окончания университета Соловьев ставил перед собой задачу опробовать теорию Гизо — Тьерри на широком материале всеобщей истории, и в особенности истории славянских народов именно с целью уяснения механизма образования социальных институтов. Возражая мнению Гизо и Тибодо о положении среднего сословия в социальной иерархии, он выводил свою формулу, в которой без труда можно уловить нотки сословной гордости: «нельзя сказать, что третье сословие есть все общество, за исключением знати и духовенства, — среднее сословие произошло из народа — это так, но не было народ, чернь, то была мещанская аристократия, могущественная, ибо незамкнутая, популярная, ибо народного происхождения, но все-таки элемент господствующий, избранный цвет» .

— Изложение содержания невшсненной тетради С. М. Соловьева (переход от изучения древней истории к изучению средневековой и новой).

— РО ГБД, ф. 285, к. б, ед. хр. 9/6, с. 9−10. истории историком-русистом уже выражался определенный взгляд на содержание русского исторического процесса и достаточно явственно обозначалась область преимущественных интересов в отечественной истории. Очевидно, что перед Соловьевым уже в полный рост стояла проблема буржуазного развития России. Сформировавшийся взгляд на перспективы развития общественных отношений России обусловливал двойную линию его заметок, постоянное соотнесение явлений русской и западно-европейской истории. В этом параллелизме уже отчетливо проступали черты соловьевского метода изучения новой русской истории.

По ходу чтения брошюры Сийеса осторожно, пока в форме гипотезы он высказывал соображение об общности институтов средневековых общин во Франции и крестьянского мира в России*. С европейской предбуржуазией, обозначавшейся в германских источниках терминами «beste Manne, ricke Manne, gute Manne •» Соловьев отождествлял категорию населения, определявшуюся русскими источр никами как «житьи люди». Таким образом, в русской истории он пытался отыскать социальные силы, способные привести к утверждению буржуазных порядков. Эта тенденция прорывалась у него в оценке брошюры Сийеса: «И это хорошо написаноа у нас-то какую з штуку можно написать! .

В адрес российской политической действительности нового времени были заострены соловьевские мысли о народном происхождении государственности, зависимом положении первых правителей в их отношениях с подданными, развивавшиеся в конспектах 40-х гг. Там же, с. 7.

2 Там же.

3 Там же.

Как у некоторых европейских народов, так и у «наших варягов», отмечал Соловьев, в древности существовал обычай изгонять неугодных правителей из их владений*" Жители «городов Галлии мало заботились о том, кто из потомков Хлодвика будет править ими, сдавались первому пришедшему». В принципе власть могла закрепиться в руках любого проходимца — такой внутренний подтекст получала эта фраза. «Так точно было и у нас во время княжеских мевдоусобий» , — завершал свою мысль Соловьев. Из этих выкладок он делал категоричный вывод о том, что «деспотизм есть дурное правление, что для государства существуют правила высшие, чем воля короля, и что нация должна участвовать в делах общественр ных. В контексте прослеживающейся драматической судьбы последних Бурбонов сами переходы мысли Соловьева к русской истории вспыхивали угрожающим оттенком для самодержавия.

Сюжет из русской истории присоединялся и к рассмотрению столкновений дворянской и буржуазной вдеологий во Франции. В характеристику взглядов идеолога французских нобилей, консервативного историка Буленвилье включалось сравнение с Н. М. Карамзиным: «Это был дворянин (вроде нашего Карамзина), который отыскивал в истории документы о свободе дворянства против власти коq ролевской и презирал народ» 0. Налицо — попытка осмыслить дея Там же, с. 8. В связи с описанием Генеральных штатов в книге Тибодо Соловьев делал характерную ремарку: «Королевская власть — должность и не наследственная собственность. в начале суверенный народ создал законы для выражения своей воли.•. государство — дело народа (res publica).» — Там же, с. 10. р

Там же, с. 6. 3 Там же. тельность Карамзина в разрезе борьбы отживающих, старых отношений с нарождающимися, прогрессивными. Такой подход достаточно определенно отражал установки, с которыми Соловьев обращался к новому периоду в отечественной истории.

Вся последующая разработка Соловьевым отечественной истории была глубоко увязана с освоением им опыта европейской истории с ее классовой борьбой двух последних столетий. Эта взаимосвязь выразилась как в ввделении ХУШ-Х1Х вв. в качестве главных периодов для исследований* так и в общем взгляде на ход русской истории. Двучленная формула, в которую отливается последний -" родовые отношения — государственный быт", оставляла место для признания качественного скачка в истории, перерыва постепенности. В отличие от более органичной трехчленной схемы Чичерина и Кавелина род-вотчина (семейное начало)-государство — весь исторический процесс России (и, главным образом, новый период) с этой исходной точки выглядел более динамичным.

Вопросы, которые Соловьев ставил в своих конспектах начала 40-х гг., получали свое решение в его дальнейшем творчестве. В частности, от проблемы складывания национальной буржуазии, поставленной в тетрадях заграничного периода, вел прямой путь к его диссертациям. В них делалась попытка проследить истоки государственного и общественного быта современной России с дальней установкой на выявление внутренних сил ее развития на протяжении всего периода после образования централизованного государства. Не случайно обе диссертации были посвящены «отношениям», посредством которых Соловьев стремился постичь диалектику общественных процессов.

— 43.

История ХУШ столетия, «полное неведение о которой в русском дореформенном обществе констатировал «веский архив» в 1873 г. («О ней говорить было страшно. Ее преподавали утайкой» .)*, до 60-х гг. практически являлась монопольной областью лодонского центра русской эмиграции. Раскрытие даже отдельных эпизодов политической истории ХУШ в. становилось мощным средством революционного воздействия на русскую общественность: оно будоражило мысль, давало пищу для размышлений над судьбами отечества, что было особенно важно в период, когда назревали крупные общественные перемены. Известные нам документы показывают, что практически одновременно с Герценом в ту же дверь стучался Соловьев, очевидно, вполне отдавая себе отчет в эффекте дела. В 1847/1848 учебном году им был прочитан первый спецкурс по эпохе Петра I. Намерение довести свой общий курс лекций по истории России до новейших времен уже имелось у Соловьева в первый год его преподавания в университете. Мы не располагаем, к сожалению, материалами этого курса и поэтому не можем судить о воплощении этого намерения. Известно только, что в 1846—1847 учебном году им был прочитан первый спецкурс по истории царствования трех перо вых государей из дома*Романовых, а в 1847/1848 учебном годупо петровской эпохе4. В 1854/1855 учебном году на юридическом и историко-филологическом факультетах им уже читался курс новой русской истории, обнимавший период с начала ХУШ в. «до настоя.

1 «Русский архив», 1873, кн. 2, с. 164.

2 ОСДМУ за 1845−1846 ак. и 1846 градщ. гг. М., 1847, с. 10.

3 ОСДМУ за 1846−1847 ак. и 1847 гразд. гг. М., 1848, с. 9.

4 ОСДМУ за 1847−1848 ак. и 1848 гравд. гг. М., 1849, с. 12. т щих времен. Сознание высокого общественного назначения исторической науки, ее тесной связи с проблемами современной жизни обусловливало и горячее стремление Соловьева вывести ее за рамки кабинетных занятий. Деятельность Соловьева с самого ее начала развернулась на довольно широком поле: кроме преподавания в университете в 40-е годы, а в последующие годы и в других учебных заведениях, она включала в себя сотрудничество с наиболее читаемыми журналами того времени, выступления с публичными лекциями* Сразу же после защиты докторской диссертации Соловьев выразил желание прочесть курс публичных лекций по русской истории, выбрав довольно протяженный хронологический отрезок от 862 г. до восшествия на престол дома Романовых. Несмотря на полную «благонадежность» представленной им программы лекций" министр просвещения Уваров сперва (29 сентября 1848 г.) предписал установить наблюдение за этими лекциями, а затем, 6 октября, специальным 2 распоряжением отменил данное дозволение .

Развернувшаяся в 40-е гг. деятельность Соловьева вызывала беспокойство со стороны властей, несмотря на то, что никаких о формальных поводов к тому она как будто не давала. Думается,.

1 ОСДМУ за 1854−1855 ак. и 1855 гравд. гг. М., 1856, с. 10. о.

Из дел Канцелярии Попечителя Московского Учебного Округа 1848 г. № 55 (по I столу). — Выписка из дел Канцелярии Попечителя Московского Учебного Округа о С. М. Соловьеве. 1844−1862 гг. — РО ГЕЛ, ф. 285, к. 6, ед. хр. 2, с. II. о.

В мае 1849 г. военный генерал-губернатор Москвы граф За-кревский затребовал от попечителя Московского учебного округа Д. П. Голохвастова специальные сведения «об образе жизни и мыслей» Соловьева, наряду с Грановский и Кудрявцевым («Русский арчто не последнюю роль в этом играло явное для окружающих тяготение Соловьева к занятиям периодами, близкими к современности. Уже 40−50-е гг. в своей лекторской работе Соловьев вплотную подходил к дозволенным цензурой хронологическим рубежам в изучении отечественной истории, а в ряде случаев и переходил их*.

Не случайно, по мере того, как Соловьев в своих изысканиях и публикациях приближался к ХУШ ст., возрастал общественный интерес к его работе. Хорошо это передавала сохранившаяся в архиве Соловьева записка профессора истории и политэкономии Московского университета, западника А. Чивилева, помеченная датой 13 января 1848 г. Приведем ее текст: «Милостивый государь Сергей Михайлович! Носится слух, что Вы, по окончании периода междуцарствия приступите к дому Романовых. Если это правда, то от души поздравляю Вас и желаю самых лучших результатов. Ваш серхив», 1887, вып. 8, с. 522−523). Еце раньше, в 1847 г. попечитель С. Г. Строганов, который протежировал Соловьеву и пользовался ответным уважением с его стороны, пытался воспрепятствовать публичной защите его докторской диссертации, опасаясь наплыва посторонних посетителей и чрезмерной активности публики. В этих фактах, характеризовавших реакцию властей на научную деятельность историка, отразилась ее объективная общественная значимость и то ее влияние на общественную мысль, которое администрация явно стремилась ограничить. Только в 1860 г. исторический период, дозволенный для научных изысканий и публикаций, был продлен по 1725 г. — Сб. постановлений и распоряжений по делам цензуры с 1720 по 1862 гг. Спб., 1862, с. 453.

— 46 дечный почитатель А. Чивилев" *.

Однако противодействие со стороны николаевской цензуры и реакционной бюрократии не позволило Соловьеву в предреформен-ный период развернуть работу, к которой он готовил себя еще в начале пути. На это он и сам давал указания. В письме к А.А.Кра-евскому он прямо писал о том, что не решается «приняться за разбор многовекового периода», зная наперед, что его труд не будет р пропущен цензурой • Как это видно из переписки с Краевским, Соловьев в особенности старался уберечь от удара свои работы по ХУШ в.

В 1848 г. одновременно с началом работы над «Историей России» Соловьев принялся за крупную статью о Н. М. Карамзине и его «Истории государства Российского». Однако горький опыт со статьей «Города в ХУЛ в.», от которой, по его словам, в печати оказались «печальные развалины», заставил его прервать работу и отложить рукопись статьи о Карамзине до лучших времен. Возобновляя работу над ней в 1853 г., после специального запроса Краевского, Соловьев по-прежнему мало рассчитывал на успешность начинания: «статья моя не панегирик. и если внесут в устав новый пунктне писать о К./арамзине/ ничего, кроме похвалы, то лучше не печатать» 3. Попов H.A. Материалы для биографии С. М. Соловьева (18 201 879). — Р0 ГБЛ, ф. 285, к. 6, ед. хр. 10, с. 37. о.

Соловьев С. М. Письмо к Краевскому A.A. от 18 февраля 1849 г. — Р0 ГПБ им. Салтыкова-Щедрина, ф. 73 (архив Бильбасо-ва), ед. хр. 1219, л. 2.

3 Соловьев С. М. Письмо к Краевскому A.A. от 19 января 1854 г. — Р0 ГПБ, ф. 391 (архив Краевского), ед.хр.723, л. Ю-Юоб.

К началу 1852 г. у Соловьева были готовы две обширные статьи по ХУШ в.-" Характеристика иностранных писателей русской истории ХУШ в." и «Характеристика иностранных путешественников по России, начиная с ХУ1 в.», которые он предложил «Отечественным запискам». И снова — опасение цензурного вмешательства вынудило изменить замысел. Окончательный вариант, подготовленный им для печати, умышленно был составлен из «одних голых географических известий» * (статья «Географические известия о древней России» -" Отечественные записки", 1853, тт. 86, 88, 96).

Историческая действительность России николаевской эпохи задержала становление талантливого историка новой научной школы на почве той проблематики, которая пришла в науку вместе с этой школой. Разработка истории ХУШ — начала XIX вв. в условиях пореформенного времени имела несколько иное политическое звучание и несла в себе иные акценты. В определенной мере в этом сказывалась эволюция, которую проделал Соловьев вместе с либеральным течением общественной мысли. Не исключено, что развитие Соловьева в пореформенные десятилетия пошло бы другим путем, если бы существовала возможность в сколько-нибудь приемлемой форме выразить себя в избранной области еще в тот момент, когда не успел остыть настрой юношеских лет историка. Продолжая эту гипотетическую мысль, можно высказать предположение, что и эффект этой деятельности был бы значительно более радикальный. С другой стороны, предвосхищая работу А. И. Герцена, Н. П. Огарева и П. В. Долгорукова по рассекречиванию истории ХУШ столетия, такая легализованная деятельность, Соловьев С. М. Письмо к Краевскому А. А. от 15 февраля 1853 г. — РО ГПБ, ф. 79 (архив Бильбасова), ед. хр. 1219, л. 6. несомненно, отразилась бы на характере и значимости последней. Актуальность вопроса, поставленного в официальной историографии, резко снижалась, поскольку переходила из политической плоскости в научную. В связи с этим возникает вопрос: не подогревалось ли желание Соловьева как можно скорее взяться за основательную разработку сюжетов новой истории и, главное, выйти с ней на широкую аудиторию, стремлением установить в этом деле приоритет над революционной демократией. В качестве подкрепления этим догадкам можно сослаться на следы знакомства Соловьева с издательской деятельностью Герцена и его трактовкой исторических вопросов, которые присутствуют в работах Соловьева.

Систематические изыскания и чтения лекционных курсов, которые непрерывно велись Соловьевым в 60−70-е гг., прочно базировались на его представлениях об исторической науке как действенной силе общественного прогресса в цивилизованном мире*. Мысли об ис Такой подход обусловливался всей той философией и историографией, на основе которой происходило становление научных взглядов Соловьева. Дж. Вико, историки Просвещения, романтическая историография в лице Г. И. Гердера, Ж. Мишле, Гегеля, немецкие историки «духа времени», О. Конт и Г. Т. Бокль, изучение которых Соловьевым отражают архивные материалы, подводили к пониманию умственного прогресса как основополагающего фактора поступательного развития человечества. Одна из ведущих ролей при этом отводилась развитию и распространению исторических знаний.

Мысли о науке, смотрящей вперед и возбуждающей передовые начинания в обществе, получали скрупулезную разработку как в печатных работах, так и в лекционных курсах Соловьева. Глубоко они воздействовали на его слушателей. В этом смысле показателен один тории как «науке народного самопознания», «наставнице жизни», развивашиеся в трудах Соловьева тех лет, усиливались в своем значении по отношению к «новому периоду» .

Живые связи прошлого и настоящего, устанавливающиеся в концепции Соловьева*, здесь уплотняются в такой мере, что рассматриваемый хронологический период начинает заметно больше тяготеть к. нежели к предшествующим временагл-Отнотеняе к совгемег-мости. современности,! воспринимавшейся Соловьевым как часть развиваицейся исторической действительности всего нового периода, густо окрашивает картину последнего в его трудах. В этой картине находят из афоризмов Ключевского, выражавший убеждение, вынесенное еще в пору его ученичества: «Политическая свобода — родная дочь науки.» (Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1963, с. 389). Яркий штрих к характеристике этой черты исторического мышления Соловьева добавляет небольшое воспоминание о частных беседах с ним художника и искусствоведа Д. М. Струкова, работавшего в Оружейной Палате. «С. М. Соловьев. садился у стола против меня и всегда минут 7−10 говорил о каких-либо новостях, прочитанных им в тот день в газетах, но эти новости относились до сопоставления настоящего с прежним, причем почти всегда заканчивались словами „ничто не ново под луною“, если же что-либо ему ненравя-щееся, то произносил: „грехи! грехи!“ при чем часто обращался ко мне с вопросом о том предмете, читал я в Моск. Вед. если отвечу читал, то он вызывал мою речь на объяснение моего взгляда и как бы требовал от меня какого-либо исторического сопоставления с давно прошедшим» .-Струков Д. М. Записка о разговорах с директором Оружейной палаты С. М. Соловьевым, б./д. — Р0 ГБЛ, ф. 293 (Струкова), к. 4, ед. хр. 41, л. I. место те из актуальных проблем, которые, по его мнению, должны получить свое разрешение в жизни только при согласовании с наукой*. Таким образом, в рамках освещения данного периода в наибольшей степени проявляли себя его представления о взаимодействии науки и жизни.

Знакомство с литературным наследием Соловьева по новому периоду приводит к убеждению, что оно представляло собой целенаправленную попытку воздействия на общественное сознание, вытекавшую из его оценки перспектив общественного развития страны. В особенности это относится к лекционным курсам Соловьева. В монографии «Александр I. Политика. Дипломатия» Соловьев высказывал мысль о студенческом движении как питательной среде для революционной идеологии в странах с сильным развитием образования и 2 стесненными возможностями для политической деятельности. Несомненно, что это определение воплощало и его собственные наблюдения за радикализацией студенческой массы в России. Соловьев был живым свидетелем прокламационно-агитационной кампании среди студенчества, организованной Н. П. Огаревым, П. Н. Ткачевым, М.А.Бакуниным" С. Г. Нечаевым, революционной пропаганды народников, поли Свое кредо по вопросу об участии ученого в общественной жизни Соловьев выразил в наброске речи, готовившейся для двадцатипятилетнего юбилея «Истории России» — «.человек, занятый обширным ученым трудом. не имеет времени и не считает достойным для себя плясать под первую раздавшуюся музыкуесли в обществе происходит важное явление, возбуждающее его сочувствие, то он один из первых выразит его». — С. М. Соловьев. Фрагмент его статьи — ИРЛИ (Пушкинский дом), ф. 93 (Собрание П.Я.Дашкова), оп. 3, 1155, с. I об.

2 Соловьев С. М. Собр. соч. Спб., 1901, с. 641. тических процессов 60−70-х гг., воздействовавших на сознание учащейся молодежи*. Стремление к противодействию революционно-демократической идеологии, традициям критического реализма в литературе, которые вместе взятые связывались в Записках «с покатым путем отрицания», наложило мощный отпечаток на его лекционные курсы. Из последних практически удалены все критические моменты его концепции, которые содержатся в печатных работах и воспоминаниях. Внимание заострено на проявлениях исторических закономерностей, политических уроках истории. Учащейся молодежи Соловьев проповедывал необходимость упорного созидательного труда на всех новых и многообещающих, по его словам, поприщах общественной деятельности в пореформенный период, внушал мысль о пагубных последствиях оппозиции правительству в обществе, полити-о чески незрелом. Лейтмотивом частых отступлений в сторону современной проблематики являлась мысль о том, что Россия — страна, обретающая свое второе бытие, требующая большого приложения сил о на новообразованных участках работы. Оптимистический пафос заявлений С. М. Соловьева с кафедры в отношении настоящего и будущего страны представлял заметный разрыв с тональностью его рассужде См. Ткаченко П. С. Учащаяся молодежь в революционном движении 60−70-х гг. XIX в. М., 1978, с. 114−167.

Лекции по русской истории Ор. Пр. С. Соловьева 1867/68 гг.

ГШ, 2—, с. 239−241. 140 Яркие воспоминания об этих «отступлениях» в последнем курсе Соловьева, прочитанном в Московском университете, оставил слушатель А. С. Танков. — ИРЛИ (Пушкинский дом), ф. 265 (архив журнала «Русская старина»), № 3787, оп. № 2, № 2618, лл. 34−35. ний на ту же тему в «Записках» и небольшом очерке («Записка о современном состоянии России»), предназначавшемся для цесаревича Александра Александровича. Здесь на передний план выступают совершенно иные оценки: признание политического банкротства линии правления Александра П, скепсис в отношении перспектив дальнейшего развития.

Таким образом, в сглаженной картине пореформенной (как и исторической) действительности, которую Соловьев преподносил своим слушателям, крылось намеренное искажение, стремление повлиять на общественное сознание в духе «положительных идеалов» либерализма. В этом плане возможно сопоставить тенденцию лекционных курсов Соловьева с установками «охранительной системы» русского пореформенного либерализма, выразившимися в работах Б. Н. Чичерина. Последний усиленно подчеркивал, что в эпоху реформ нужна борьба «обдуманная, осторожная. В такую пору нужно не раздувать пламя, не растравлять язвы, а успокаивать. чтобы вернее достигнуть цели» *.

Большое место «новому периоду» было отведено в занятиях Соловьева с великими князьями. Здесь также вполне выразились политические установки историка. Прочитанные им курсы по отечественной и всеобщей истории нового времени не только восполняли соответствующие пробелы знаний у его слушателей, но и несли в себе конкретные уроки управления государством. Примечательно, что в 1862/1863 гг., в момент подъема революционного движения, Соловьев составил записки для частного преподавания, посвященные Вели Чичерин Б. Н. Несколько современных вопросов. М., 1862, с. 13- см. также его статью «Что такое охранительные начала?» -" Наше время", 1862, Л# 39, 40, 45. кой Французской революции и отвел под эту тему все отпущенные ему часы занятий с наследником Николаем Александровичем. В записках получала последовательное развитие его излюбленная мысль о приготовлении революционных переворотов «сверху», вследствие бездеятельности правительства или ошибочности его действий. В условиях обострения общественно-политической борьбы обратной стороной медали являлось указание на необходимость перестройки правительственного курса. Той же тенденцией был пронизан текст «Записки о древней и новой России» (1879 г.), адресованной будущему Александру Ш. Побуждая последнего к выработке решительной программы действий, Соловьев намеренно сгущал краски в картине современного состояния России, указывая на «горячие точки»: требующие упорядочения социальные отношения, нуждающаяся в коренной переделке система образования, негодный порядок назначения высших административных лиц*.

Таким образом, материал новой истории продуманно использовался Соловьевым для дифференцированного воздействия как на различные круги общества, так и на правящие сферы. Это также хорошо видно и из рассмотрения историко-публицистических выступлений Соловьева в печати (см. следующие главы диссертации). Соловьев одним из первых среди профессиональных историков осознал огромные возможности для гражданско-патриотического воспитания, заложенные в преподавании новой истории. Он ратовал за ее широкое включение в программы высших и средних учебных заведений и сам подавал то-2 му пример .

1 «Русский вестник», 1896, № 5, с. 148. о л В 1868 г. Соловьев выступил против задуманного Министерством народного просвещения изъятия из школьной программы новой истории западно-европейских стран с революционной борьбой последних столетий. В целях обеспечения своего проекта необходимым методическим обоснованием Министерство запросило соображения инспекторов и учителей на местах. Ответы, составленные в виде записок, как и следовало ожвдать, полностью соответствовали намерениям Министерства. По установленному порядку записки были направлены на заключение в Совет профессоров Московского университета. Их разбор Совет поручил С. М. Соловьеву. В «Докладной записке в Совет о преподавании истории в гимназиях» он сосредоточивал внимание, главным образом, на двух записках — преподавателя второй Московской гимназии Щуфа и инспектора Тульской гимназии Маркова, в которых содержались наиболее реакционные предложения. Попытку внедрить избирательность в изучение истории с главным упором на сюжеты древней истории Соловьев оценивал как подрыв одного из главных назначений школьного образования — формирования общественных позиций и политических убеждений молодого поколения. Последняя задача выполнима только на основе овладения систематическими знаниями по всеобщей и отечественной истории (РО ГБЛ, ф. 285, к. I, ед. хр. 7). Заслуга Соловьева состояла также и в том, что он не ограничился рамками внутреннего отзыва на присланные Министерством записки, а вынес проблему на широкое общественное обсуждение. 27 и 28 июля 1868 г. в издававшейся И. Аксаковым газете «Москва» за подписью Соловьева были напечатаны две передовые статьи, в основном повторявшие его «Докладную записку». Возражения, которые встретила готовящаяся реформа со стороны крупнейшего представителя науки, несомненно, связывали руки Министерству, лишали его начинание «общественной поддержки» .

— 179 -ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Занятия Соловьева историей, и в особенности, новой обусловливались представлением о науке как действенной, весомой силе общественного прогресса. Материал истории нового времени целенаправленно использовался историком для воздействия в духе идеалов пореформенного либерализма на гражданские позиции его слушательской и читательской аудиторий, для преподнесения рекомендаций правящим кругам.

С самого начала научной деятельности Соловьева в центре его внимания стояли вопросы, порожденные кризисом феодально-крепостнической системы, правительственным реформаторством 60−70-х гг., ростом революционно-освободительного движения в России. Постановка вопросов, непосредственно связанных с проблемами современной жизни, составляла наиболее характерную черту подхода Соловьева к «новому периоду» в русской истории. Так, революционная ситуация 1859−1861 гг., близость второго революционного кризиса, улавливаемая в атмосфере 70-х гг., направляла либерального историка на поиск сильных противодействующих средств. Решение этой задачи ставило его в сложное положение. Приходилось считаться с идеей радикального обновления общественных отношений, все более и более входившей в общественное сознание под воздействием революционной идеологии. Не отвергая эту идею как таковую, Соловьев пытался выдать реформу, произведенную просвещенной и сильной верховной властью при некотором участии общественных элементов, за вариант революционного преобразования, притом наиболее результативный и безболезненный.

Изучение творчества Соловьева позволяет сделать вывод, что в основе освещения им истории означенного времени как раз и лежало раскрытие идеала правительственной деятельности, способной, по его понятиям, предотвратить народную революцию и одновременно дать ход прогрессивному общественному развитию.

В этом смысле научное наследие Соловьева по «новому периоду» являлось продуктом идейной эволюции автора, претерпевшего превращения либерализма 40−70-х гг. XIX в. Оппозиционные оттенки в настроениях Соловьева дореформенного времени в 60−70-е гг. заглушаются осторожными, консервативными тенденциями. Мировоззрение, отразившееся в трудах Соловьева этого периода, полностью укладывалось в рамки идеологии либеральной буржуазии, которая, по словам В. И. Ленина, «не может мириться с крепостничеством, но которая боится революции, боится движения масс, способного свергт нуть монархию и уничтожить власть помещиков .

Большое место в изысканиях Соловьева занимали вопросы внешней политики России. Поиск противоядия революционным кризисам, живые наблюдения над насыщенной международной жизнью 60−70-х гг. XIX в. приводили Соловьева к переоценке значения внешней политики в историческом развитии народов. Стержневыми вопросами внешнеполитической истории России в концепции Соловьева выступали польский и восточный, тесно взаимосвязанные. Освещение первого из них определялось антипольскими установками и чертами буржуазного национализма в мировоззрении историка. После разделов Речи Посполитой, сковавших, хотя и не устранивших, согласно его взгляду вредоносное влияние польского вопроса на русский исторический процесс, центр тяжести в международной деятельности России переместился на восток. Характерно, что по мере приближения к современности в специальных исследованиях по восточному вопросу последний получал все более и более широкую трактовку, а работы Соловьева все более проникались публицистическим содержанием.

— 181.

Активный внешнеполитический курс России в районе Балкан и Ближнего Востока преподносился им как логическое продолжение внутренних реформ, ломающих устои, сложившиеся, согласно его взгляду, под действием неблагоприятных внешних условий для русского государства. Объективно в освещении внешней политики России ХУШ и XIX вв. Соловьев выступал с патриотических позиций, призывая к перестройке внешнеполитического курса в соответствии с национально-государственными интересами России и задачами освободительного движения братских славянских народов.

Первым из отечественных историков С. М. Соловьев прокладывал торные дороги в изучении ХУШ и XIX столетий, по существу «вчерашнего дня» страны, в дореформенное время составлявшего как бы тайну правительственных верхов. В этом заключалась пионерская роль и непреходящая ценность трудов историка. Вместе с тем изыскания Соловьева замыкались в узких пределах изучения правительственной деятельности. Научное творчество Соловьева было отгорожено от насущных потребностей познания социально-экономических процессов и народной жизни в истории, вьщвинувшихся на передний план в развитии науки уже в его время. В этом факте выразило себя не только отмеченное мировоззрение умеренного либерала 6070-х гг., убежденного в происхождении всех крупных общественных перемен «сверху», но и ограниченность идеалистической методологии, не позволявшей вырваться из тесного круга традиционных объектов официальной историографии.

— 182.