Субъект и сущее в русском метафизическом персонализме

Актуальность темы

исследования. Актуальность диссертационного исследования определена постоянным присутствием в проблемном поле современной философии задачи осмысления онтологического и гносеологического статуса субъекта — человеческого я, его взаимодействия с миром и с другими личностями. В современной философии субъект вновь претендует на первую роль в философских дискуссиях — происходит реабилитация эксплицитной и рациональной составляющей действий субъекта, смещение интереса в сторону вопросов прагматики и уникальности осознанных форм субъективного опыта1. Европейская философская мысль осуществляет очередной проект «переобоснования субъекта»: ни мысль, ни история не желают уходить от традиционной проблематики «несчастного абсолюта» и принципиального философского вопроса о сущем. «Современность» и не может уйти от этой проблематики, ибо она для нее центральна. Принцип трансцендентального субъективизма — перводвигатель новоевропейской философии требует решения о своем онтологическом статусе. Историческое развертывание интерпретаций этого статуса (от cogito до «смерти субъекта») до сих пор не сняло проблемы. Абсолютизация человеческого как основа, конституирующая «современность» в ее тотальности, и отказ как бы то ни было (в мысли, слове, образе) «схватить» личное бытие — равномощно императивны. Желание умертвить оба беспокоящих императива — последовательно или разом — удовлетворяется «забвением бытия» или «смертью субъекта», торжеством «пустого я», через которое играют «неограниченный разум и неопределенная в себе воля"2. В итоге имперсонсишзм — скандал для «современности». Скандал, дурно-бесконечно длится, ибо не имеет значения не только личное существование как особый способ бытия, но и бытие как таковое. Поэтому понимание.

1 Хапаева Д. Герцоги Пятой республики // НЛО. 2004. № 3(67). С. 18−19.

2 Астафьев П. Е. Монизм или дуализм? Понятие и жизнь. Ярославль, 1873. С. 110. Ср. у С. Н. Трубецкого: «бессамостный разум и безумная воля» (Трубецкой С. Н. Сочинения. М., 1994. С. 535). немощно в вопросе онтологии личности. В сердцевине имперсонализма залегает деонтологизированный субъективизм. После Хайдеггера (а может, особенно — после Хайдеггера) вопросы о бытии и субъекте фундаментально слиты, актуально заданы. Поскольку немощь «современной» философии суть немощь «современной» жизни, постольку задание мыслить онтологию субъекта не может не быть также и желанием экзистенциально осуществлять то, о чем все еще только спекулируют. В современных дискуссиях нередко отсутствует проработка именно онтологических и гносеологических оснований понимания субъекта. Недостаток целостности осмысления темы субъекта и сущего во многом ослабляет теоретическую и социокультурную продуктивность дискуссии.

Для решения этой сложной проблематики привлекаются ресурсы различных философских традиций и концепций. В диссертации испытывается ресурс традиции русского метафизического персонализма, для которого именно субъект является центральной фигурой философского знания о мире и человеке. Следует отметить, что такой взгляд нетипичен для отечественной философии. Поэтому предлагаемое исследование позволяет актуализировать всю многосоставную проблематику «диалога идей» отечественной и европейской философии, связанную с онтологией субъекта. Это проблемы очевидности и допредикативных структур сознания, тематика внутреннего опыта, субстанции и акта, онтологического статуса человеческого я и субъекта, проблема субстанциальности я, единства сознания и его реальности. С этим связаны темы прагматики существования: свободы воли и свободы сознания, интеллигенции (самосознания) и тела, «персонального сознания» и мышления, природы активности мысли, гносеологической ценности веры и разума, реальности «чужого я» и интерсубъективности, конструирования понятия бытия, действительности материального мира с его основными свойствами (вещь, пространство и время, причинность, движение).

Традиция метафизического персонализма представляет существенный интерес как в отношении разработки классической тематики онтологии и теории познания, так и в контексте современной дискуссии о природе и статусе субъекта. Таким образом, диссертация позволяет существенно расширить сферу способов обоснования онтологии и гносеологии в специфическом для метафизического персонализма аспекте проблематики субъекта и сущего, что дает возможность критически проанализировать актуальные стратегии и перспективы онтологии индивидуального и социального субъекта. Тем самым решается задача оптимализации диалога классической и постклассической рациональности в отечественном и зарубежном контекстах.

Степень разработанности проблемы. Метафизический персонализм есть самостоятельная и оригинальная традиция русской мысли, которая в своей целостности еще не исследовалась. Ее представители — A.A. Козлов (1831−1901), Л. М. Лопатин (1855−1920), П. Е. Астафьев (1846−1893), Е. А. Бобров (1867−1933), Н. В. Бугаев (1837−1903), С. А. Алексеев (Асколъдов) (1871−1945). Классические «истории русской философии» (В.В. Зеньковского, Н. О. Лосского, Э. Л. Радлова, Б. В. Яковенко и др.) именуют эту традицию «неолейбницианством». Но говорить о русских персоналистах как о «неолейбницианцах» вряд ли правильно. Такое именование — следствие слабой изученности. Переиздание текстов русской философии в конце XX — начале XXI вв. почти не затронуло сочинений персоналистов1. В качестве примеров «забытости» укажем примечательные ошибки. Так, статью П.Е.

1 Не сложно перечислить то значимое, что было переиздано. Больше всего повезло сборнику Л. М. Лопатина «Философские характеристики и речи», видимо, в силу его биографического и популярного содержания. Сборник переиздавался несколько раз. (напр.: Лопатин Л. М. Философские характеристики и речи. М., 1995). Особенно важны переиздания философских статей Лопатина из «Вопросов философии и психологии» в двух сборниках: Лопатин Л. М. Аксиомы философии. М., 1996; он же. Статьи по этике. СПб., 2004. Чуть больше переиздано работ П. Е. Астафьева, в силу внимания к нему, главным образом, современных идеологов консерватизма: Астафьев П. Е. Религиозное «обновление» наших дней // Русское самосознание. СПб., 1994. Вып. 1. С. 34−70- он же. Национальность и общечеловеческие задачи // Воронежская беседа. Воронеж, 1995. Вып. 1. С. 151−174 (также в: ВФ. 1996. № 12. С. 84−102) — он же. Философия нации и единство мировоззрения. М., 2000; он же. Генезис нравственного идеала декадента // Ницше: pro et contra. СПб., 2001. С. 95−112. Из сочинений С. А. Аскольдова переиздана одна монография (Аскольдов С. А. Алексей Александрович Козлов. СПб., 1997) и ряд статей: Аскольдов С. А. Четыре разговора // Пути и миражи русской культуры. СПб., 1994. С. 402−482- он же. Мысленный образ Христа // Там же. С. 483−508- он же. Отзвуки славянофильства в год войны // Славянофильство: pro et contra. СПб., 2006. С. 784−790- он же. Время и его преодоление // Философская культура. Журнал русской интеллигенции. СПб., 2006. С. 226−246. Из всего наследия A.A. Козлова опубликована, насколько нам известно, только одна заметка: Козлов A.A. Алексей Степанович Хомяков // Славянофильство: pro et contra. СПб., 2006. С. 152−154. Труды Е. А. Боброва (если не считать его переводы Лейбница) и Н. В. Бугаева не переиздавались совсем.

Астафьева «Национальность и общечеловеческие задачи», упоминаемую в известной книге А. Ф. Лосева о B.C. Соловьеве, упорно, из издания в издание, именуют как «Национальность и общегегелевские задачи"1. Имя и отчество философов для многих остается неизвестным. Петр Евгеньевич Астафьев может оказаться Павлом Егоровичем или «П.Г. Астафьевым», а то и вовсе не опознанным Астафьевым2. В собрании сочинений Лейбница переводчиком «Монадологии» назван некто «E.H. Бобров"3.

Исследования о русских персоналистах можно разделить на три основных типа. Первый, самый представительный, тип — это справочные, биографические или описательные работы, которые либо совсем не преследуют цели философского анализа, либо привлекают тексты русских персоналистов для историко-философских параллелей к творчеству персон русского «религиозно-философского ренессанса». Цель подобных работ по преимуществу ознакомительная. Второй тип мы назвали бы «идеологическим», поскольку представителей русского персонализма относят к определенной философско-идеологической традиции мысли. И, наконец, малочисленный третий тип — собственно философские исследования, в которых рассматривается содержание метафизического персонализма как оригинального направления.

Среди справочных изданий выделяется словарь «Русская философия» (1995 г.). Представителям персонализма в этом словаре посвящены статьи Л. В. Фирсовой об С. А. Алексееве (Аскольдове) и Е. А. Боброве, В. Ф. Пустарнакова — о П. Е. Астафьеве, В. В. Ванчугова — о Н. В. Бугаеве, Л. Р. Авдеевой — о A.A. Козлове и Л.М. Лопатине4. В других словарях, выходящих в настоящее время, заметных содержательных изменений в статьях о русских персоналистах нет. Исключение — словарь.

1 Лосев А. Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 2000. С. 271. То же в издании 1990 г.

2 Макагонова T.M. «Случайные впечатления» о B.C. Соловьеве, или этюды И. Е. Репина к большому полотну // Записки отдела рукописей РГБ. М., 2004. С. 154. В том же издании именной указатель на с. 622. Павлом Егоровичем назван П. Е. Астафьев также в именном указателе в книге: Соловьев B.C. Сочинения в 2 тг. М., 1989. Т. 2. С. 712. См. также: K.P. Избранная переписка. СПб., 1999. С. 522.

3 Лейбниц Г. В. Собрание сочинений в 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 636.

4 Русская философия. Словарь М., 1995. С. 11−12, 28, 53−54, 66−67,232−233,270−271. б.

Русские писатели, 1800−1917 гг.". В нем помещены статьи Е. В. Войналович и М. А. Кармазинской о П. Е. Астафьеве, М. П. Лепехина о Е. А. Боброве и Д. К. Равинского и Б. М. Шахматова о A.A. Козлове1. Статьи сообщают не только биографические сведения и характеризуют литературные предпочтений философов, но и впервые используют архивные материалы, связанные с их творчеством. Из числа описательных работ, посвященных русскому персонализму, упомянем, помимо общеизвестных обзоров и курсов истории русской философии, две книги. Одна, написанная А. И. Огневым, посвящена творчеству JI.M. Лопатина, другая, написанная С. А. Аскольдовым, посвящена жизни и учению A.A. Козлова2. Обе книги пока остаются единственными подробными изложениями философских взглядов Л. М. Лопатина и A.A. Козлова. К этой же категории исследований относятся статьи Н. Р. Антонова, И. Г. Горбуновой, С. И. Матвеева, H.A. Мишина, A.A. Никольского.

Собственно философское исследование и критика идей метафизического персонализма берет свое начало в работах самих русских персоналистов — в их отзывах и рецензиях на сочинения друг друга.

На сегодняшний день больше других русских персоналистов повезло на внимание исследователей П. Е. Астафьеву. Во-первых, необходимо назвать работы А. И. Введенского и свящ. Сергия Розанова3, суждения которых важны для верной оценки русского персонализма как такового. С. Розанов усматривает в русском персонализме возрождение идей западноевропейского романтизма и родственного ему русского славянофильства. Специальному анализу философских, социальных и антропологических взглядов П. Е. Астафьева посвящены несколько моих работ4, в которых, на основании изучения всех текстов философа, с привлечением современных ему.

1 Русские писатели, 1800−1917: Биографический словарь. М., 1989;1992. Т.1. С. 119, 291−292- Т. 2. С. 589−591.

2 Огнев А. И. Лев Михайлович Лопатин. Пг., 1922; Аскольдов С. А. Алексей Александрович Козлов. М., 1912 (переиздание: СПб., 1997).

3 Введенский А. И. Петр Евгеньевич Астафьев. Характеристика его философских и публицистических взглядов // Богословский вестник. 1893. № 6. С. 554−571- свящ. Сергий Розанов. Религиозно-философские принципы П.Е. Астафьева// Вера и разум. 1894. № 1. С. 25−48- № 2. С. 70−102.

4 См., напр.: Прасолов М. А. Социально-философские и антропологические воззрения П. Е. Астафьев (1846−1893). Автореф. канд. философ, наук. СПб., 2001. 7 критических отзывов и архивных материалов, было впервые проведено всестороннее исследование его творчества как системы персонализированного космизма.

В гораздо меньшей степени подвергалось философскому исследованию творчество других русских персоналистов. Философия A.A. Козлова, кроме некоторых замечаний и комментариев в общих курсах истории русской философии и книги С. А. Аскольдова, всесторонне не изучалась. Критические замечания относительно учения Козлова о пространстве и времени сделал Н.О. Лосский1. По его мнению, спиритуализм Козлова обедняет пространство, превращает в иллюзию его объемность, столь наглядную в опыте. Если пространство и время есть особые порядки, созидаемые мышлением субъекта, то пропадают два их существенных момента — сплошности и непрерывности. Утрата реальности пространства и времени ведет к утрате материи, а вместе с ней реальности чужой души и мира. Субъективирование всего состава опыта приводит к солипсизму и субъективному идеализму. Главный недостаток гносеологии спиритуализма Лосский видит в неразличении субъективной и объективной стороны восприятия. В этом пункте, по мнению Лосского, философия Козлова ничем не отличается от материализма.

Интересные замечания относительно философии Л. М. Лопатина мы находим в небольшой работе П.П. Гайденко2. По ее мнению, в своей метафизике Л. М. Лопатин, следуя B.C. Соловьеву, вместо гегелевского чистого бытия ставит сущее, которое понимается в качестве субстанции. Незавершенное бытие Единого, чистая актуальность, в которой ничего не дано и которая еще не раскрыла себя в другом, — такое понимание первоначала, по замечанию П. П. Гайденко, роднит Л. М. Лопатина и немецкий идеализм. Для метафизики Лопатина открываются две перспективы: либо отождествить сущее с материей, либо интерпретировать его в качестве единства противоположностей. Философ выбирает второй путь, который, по мысли.

1 Лосский Н. О. A.A. Козлов и его панпсихизм // ВФП. 1901. Кн. 58- Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995. С. 95−102.

2 Гайденко П. П. Диалектический процесс как отношение мысли к данности: «учение динамического спиритуализма» (Л.М. Лопатин) // Идеалистическая диалектика в XX веке. М.7 1987. С. 49−67. 8.

П.П. Гайденко, есть «путь пантеистический». Однако Лопатин пытается теистически истолковать свою метафизику. По замечанию П. П. Гайденко, он проводит различие логического процесса мышления и внелогического характера действительности. Русский философ приходит к утверждению дуализма диалектики познания и диалектики бытия, возникающего в результате последовательного различения «мышления как отношения от данности». Это различие Лопатин воспринял от Шеллинга. Для Лопатина интеллектуальная интуиция тождественна художественному созерцанию. Это вполне романтическая концепция. Как считает П. П. Гайденко, русский философ «не хочет понимать идею как предмет мышления». Хотя выводы П. П. Гайденко основаны на ограниченном материале, однако стоит учесть ее замечания о новоевропейском характере лопатинского персонализма, о различении мышления и данности и возможных параллелях его философии с мыслью Плотина, Шеллинга и Бергсона.

Еще одна работа, посвященная исследованию философии Л. М. Лопатина, принадлежит О.Т. Ермишину1. В этой работе Лопатин определяется как «самый сильный русский системный мыслитель XIX века» и создатель «первой в русской философии теоретической метафизической системы». Ценно замечание О. Т. Ермишина о связи спиритуализма Лопатина и картезианства. Существенно наблюдение, что Лопатин обходит вопрос о соотношении субстанции и ипостаси. Метафизика Лопатина, по мнению О. Т. Ермишина, является прочным логическим базисом для гипотез и теорий спиритуалистического направления.

Творчество Н. В. Бугаева до последнего времени изучалось, главным образом, историками математики и исследователями философии П. А. Флоренского, философско-математические идеи которого во многом вдохновлялись аритмологией2. Специальных работ, посвященных.

1 Ермишин О. Т. Метафизика человеческого бытия в философии Л. М. Лопатина. М., 1997. Автореф. дисс. канд. философ, наук.

2 Напр.: Алексеев В. Г. Н. В. Бугаев и проблемы идеализма Московской математической школы. Юрьев, 1905; Некрасов П. А. Московская философско-математическая школа и ее основатели. М., 1904; Половинкин С. М. П. А. Флоренский: Логос против хаоса. М., 1989; Ford Е.С. Dmitni Egorov: Mathematics and Religion in Moscow // The Mathematical Intelligencer 1991. Vol. 13. № 2. 9 всестороннему философскому анализу идей Е. А. Боброва и С. А. Аскольдова пока нет.

К исследованиям «идеологического» характера можно отнести, главным образом, работы, касающиеся социальных и политических предпочтений П. Е. Астафьева. Для них свойственно стремление характеризовать П. Е. Астафьева как представителя «русского консерватизма» и «православного христианского философа» (Л.А. Тихомиров, Н. К. Гаврюшин, М.Б. Смолин)'.

Внимания заслуживают исследования Н. П. Ильина (Мальчевского)2. Он обратил внимание на метафизический персонализм как на самостоятельное и оригинальное направление в отечественной философской традиции. Он справедливо утверждает, что творчество персоналистов «недостаточно осмыслено в современной историографии русской философии». Он настаивает, что философия метафизического персонализма является «русским типом христианской философии». Ильин полагает, что русские персоналисты «считали краеугольным камнем философии самосознание человека, ту область, где исчезает эффект раздвоения на действительное и кажущееся бытие». Они утверждали «вторичность знания как системы представлений и понятий по отношению к сознанию как непосредственному переживанию». Для персоналистов, по мнению Ильина, «единичное, уникальное бытие с характерной для него внутренней жизнью, индивидуальным самосознанием или самочувствием составляет sine qua поп мироздания». Эту философскую традицию Ильин в целом называет «традицией метафизического персонализма» или «традицией метафизики личности». Он первым предложил наименование «метафизический персонализм» в качестве определения данного направления. Он указал на некоторые существенные различия между учением Лейбница и русской философией персонализма.

1 Тихомиров Л. А. Славянофилы и западники в современных отголосках // Русское обозрение. 1892. № 10- он же. он же. Тени прошлого. Воспоминания. М., 2000. С. 650−652- Гаврюшин Н. К. Забытый русский мыслитель (к 150-летию со дня рождения П.Е. Астафьева) // ВФ. 1996. № 12. С. 77, 78, 83- Смолин М. Б. Очерки Имперского Пути. Неизвестные русские консерваторы второй пол. XIX — первой пол. XX века. М., 2000. С. 175−198.

2 Ильин Н. П. Трагедия русской философии. СПб., 2003. Ч. 1- он же. Трагедия русской философии. М., 2008; он же. «Счастливая вина». Лейбниц и «аутсайдеры» русской философии // Философский век. Г. В. Лейбниц и Россия. СПб., 1996. С. 124−144.. .

Заслуга Н. П. Ильина состоит в том, что он постарался представить русский персонализм как самостоятельную и полноценную традицию мысли. Но эту традицию Н. П. Ильин представляет слишком монолитной, тогда как внутри нее существовали серьезные философские разногласия. Полемическая увлеченность приводит Н. П. Ильина к отождествлению персоналистической метафизики с русским национальным самосознанием, вплоть до его расовых корней. Сомнение вызывает убеждение Н. П. Ильина в том, что «образ мысли» метафизического персонализма «сочетается именно с Православием». Не подвергнута должному анализу и оценке онтология и гносеология метафизического персонализма.

Для верного понимания онтологии и гносеологии метафизического персонализма необходимо учесть более широкий контекст отечественной (В.И. Несмелов, В. А. Снегирев, В.Д. Кудрявцев-Платонов, П. А. Бакунин, H.H. Страхов, Н. Г. Дебольский, Я. Ф. Озе, М. М. Рубинштейн, Н. Я. Грот, H.A. Бердяев, Л. П. Карсавин, П. А. Флоренский, Г. Г. Шпет, Н. О. Лосский, А. Ф. Лосев и др.) и европейско-американской (Ф. Мен де Биран, Ш. Ренувье, Р. Т. Флюэллинг, Б. П. Боун, Э. Мунье, Ж. Лакруа, Р. Г. Лотце, Ф. А. Тренделенбург, Г. Тейхмюллер, В. Штерн, X. Тилике, Ф. Брентано, М. Шел ер* и др.) персоналистической традиции в философии, а также исследования этой традиции (П.П. Гайденко, И. С. Вдовина, А. Д. Стродс, Н. К. Гаврюшин, Н. П. Ильин, И. И. Евлампиев, А. П. Козырев, A.A. Кротов, Ю. Б. Мелих, Н. С. Плотников, А. Хаардт и др.). Движение мысли русского метафизического персонализма во многом родственно традиции философии, для которой «сам субъект есть сущее и познание совершается в самом бытии"1.

Сами философы-персоналисты в качестве названия своей философии чаще других применяли термин «спиритуализм». Однако «спиритуализм по соозначению напоминает о материализме"2. Поэтому «спиритуализм» уточнялся: Лопатин именовал свое учения иногда «конкретным.

1 Schnadelbach Н. Philosopnie in Deutschland 1831−1933. 4 Auf. Frankfurt-am-Main, 1991. S. 234−235.

2 Козлов A.A. Свое слово. № 5. С. 124. спиритуализмом" 1. Козлов предлагал термин «панпсихизм», на котором, впрочем, сам не очень настаивал2. Целых три варианта самоназвания предлагал в разное время Е. А. Бобров: «эгоизм», «персонализм», «критический индивидуализм» 2. «Дуализмом» и «критической монадологией» 4 называл свою философию П. Е. Астафьев, «эволюционной монадологией» — Н. В. Бугаев. Кажется, С. А. Аскольдов воздержался от какого-то определения, пользуясь иногда терминами «панпсихизм» и «спиритуализм». Эти названия принимались самими авторами со множеством оговорок и не употреблялись с каким-то постоянством.

Поэтому следует пояснить термин «метафизический персонализм». Обычно тот же термин используют для характеристики философии H.A. Бердяева. Но исследователи творчества Бердяева отмечают несовместимость основных идей философа с персоналистическим пониманием человека и бытия. Пожалуй, стоит согласиться с П. П. Гайденко, которая определяет философию Бердяева как «анархический персонализм» 5. Несубстанциальность личности, взаимная враждебность бытия и свободы, усилие личности как бунт — все эти верования Бердяева резко отличают его философию и тот метафизический персонализм, о котором мы ведем речь.

Под словом «метафизический» мы будем понимать вполне толкование определениям самих русских персоналистов. Так A.A. Козлов утверждал, что подлинный предмет философии есть «безусловно сущее"6. С ним согласен JI.M. Лопатин, для которого метафизика — это «знание всякой действительности, знание действительных вещей"1. Отстаивание возможности и необходимости метафизики как самостоятельной науки перед лицом ее многочисленных отрицателей будет, как мы потом увидим, одной из.

1 Лопатин Л. М. Положительные задачи философии. Т. 2. С. 311.

2 Там же. С. 122.

3 Бобров Е. А. Из истории критического индивидуализма. С. 40- Бобров Е. А. Бытие индивидуальное и бытие координальное. Юрьев, 1900. С. IV, 21- Бобров Е. А. О понятии искусства. Юрьев, 1894. С. 9.

4 Астафьев П. Е. Вера и знание в единстве мировоззрения. М., 1893. С. I.

5 Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001. С. 302.

6 Козлов А. А. Свое слово. № 5. С. 93.

7 Лопатин Л. М. Положительные задачи философии. М., 1911. Т. 1. С. 119. метафизики как науки о сущем как сущем задач русского персонализма. В этом он сходится с европейской традицией метафизической философии, которая существует и развивается по сей день, несмотря на периодически декларируемую «смерть метафизики» 1.

Термин «персонализм» даже сами русские философы считали в свое время «малоизвестным и малораскрытым термином"2. Хотя термин впервые появился в «Речах о религии» Шлейермахера в 1799 г., однако, в качестве названия определенной метафизики, ее ввел в оборот Г. Тейхмюллер (а не Ш. Ренувье или В. Штерн, как обычно пишут в словарях), профессор Дерптского университета, ученик Ф. А. Тренделенбурга. Философия Тейхмюллера была усвоена русскими персоналистами, а Е. А. Бобров был прямым учеником и последователем немецкого философа. Отличительной особенностью персонализма является понятие индивидуальной духовной субстанции. Источник познания персонализм утверждает в нашем живом и непосредственном сознании своего я3. «Мы должны начать данным нам сознанием"4, — писал Г. Тейхмюллер и с ним согласны русские персоналисты. Движение их мысли во многом совпадало с развитием тогдашней немецкой философии, которая стремилась обосновать, что «сам субъект есть сущее и познание совершается в самом бытии"5. Это стремление возвращало персонализм к метафизической проблематике, восходящей к знаменитому определению личности в трактате Боэция «Против Евтихия и Нестория» («persona est naturae rationalis individual substantia" — «личность есть индивидуальная субстанция, имеющая разумную природу»)6.

Таким образом, русский метафизический персонализм не исследован в качестве перспективной попытки метафизического обоснования персоналистической установки (именно это отличает русских персоналистов от более известных персоналистов Франции (Мен де Бирана, Э. Мунье, Ж.

1 В качестве примера можно указать на творчество Э. Корета. См.: Coreth Е. Metaphysik in un-metaphysischer Zeit. Dusseldorf, 1989; Coreth E. Metaphysik. Eine metodish-systematishe Grundlegung. Innsbruck, 1980; он же. Основы метафизики. Киев, 1998.

2 Бобров Е. А. Из истории критического индивидуализма. С. 13.

3 Там же. С. 23, 38.

4 Teichmuller G. Neue Grundlegung der Psychologie und Logik. Breslau, 1889. S. 16.

5 Schnadelbach H. Philosopnie in Deutschland 1831−1933.4 Auf. Frankfiirt-am-Main, 1991. S. 234−235.

6 Боэций. Утешение философией и другие трактаты. М., 1990. С. 169.

Лакруа) и персоналистических тенденций в творчестве М. Шелера), не раскрыта его специфика как субъектной онтологии и гносеологии. Попытку решения этой задачи представляет данная работа.

Цель и задачи исследования

Целью данного диссертационного исследования является раскрытие специфики, значимости и перспективности персоналистической философии как как варианта субъектной онтологии и гносеологии через комплексный анализ онтологической и гносеологической проблематики философии русского метафизического персонализма.

Данная цель реализуется на основании решения следующих исследовательских задач: 1) осуществить системную реконструкцию содержания философии метафизического персонализма как целостной и оригинальной традиции мысли- 2) проанализировать постановку и решение проблем онтологии и теории познания средствами данной традиции- 3) выявить и оценить возможности и перспективы решения проблем онтологии и теории познания в рамках данного варианта персоналистической философии- 4) исследовать проблему очевидности в контексте метафизического персонализма- 5) показать место метафизического персонализма в ряду других исторически известных метафизических гипотез (особенное внимание уделить различным вариантам персонализма, эмпиризма, лейбницианства, немецкой классической философии, различным версиям материализма, позитивизму, феноменологии) — 6) изучить проблематику внутреннего опыта как данности- 7) исследовать постановку и решение проблемы субстанции и акта в философии метафизического персонализма- 8) дать анализ и критику персоналистического понимания субъекта и я- 9) рассмотреть вопрос о свободе воли и свободе сознания в метафизическом персонализме- 10) исследовать тему интеллигенции и тела, интеллигибельной телесности личности в философии персонализма в контексте проблематики ума, тела, мифа и символа- 11) изучить персоналистическую концепцию сознания, мышления, знания и бессознательного, а также проблематику волевой активности познания, отношений веры и разума- 12) исследовать постановку и решение проблемы бытия в традиции метафизического персонализма- 13) проанализировать комплекс проблем философии метафизического персонализма, связанных с пониманием онтологического и гносеологического статуса материального мира и его основных свойств (вещность, пространство, время, движение) — 14) выяснить, каким образом в философии метафизического персонализма решается проблема интерсубъективности- 15) выявить следствия персоналистической онтологии и гносеологии в сфере социального бытия.

Методологические основы диссертационного исследования.

Существенная сложность и специфика исследования онтолого-гносеологической проблематики метафизического персонализма требует адекватного метода исследования. Помимо общелогических и общетеоретических методов (сравнение, анализ, синтез, обощение), методологической основой работы является единство диалектического, феноменологического и герменевтического метода. Использовались методологические принципы компаративистского исследования, методы понятийного анализа, методы истории идей. Автор опирается на традицию постановки и интерпретации проблем онтологии и теории познания, основными вехами которой можно считать платонизм и неоплатонизм, христианскую метафизику, немецкую классическую философию и отчасти русскую религиозную философию.

Содержание работы предопределило реализацию принципов диалектического метода, герменевтического анализа идей, а также принципа единства философии и культуры. В работе использованы общепризнанные материалы и источники — философские, историко-философские произведения и исследования, а также материалы архивов (РГАЛИ, РГИА, ИР ЛИ, ОР РНБ).

Научная новизна работы. Исследованный материал позволил выявить содержание и специфику онтологии и теории познания философии метафизического персонализма, показать основные способы и методы постановки и решения проблем онтологии и теории познания средствами персоналистической метафизики, критически осмыслить перспективы и возможности персонализма в качестве целостной системы онтологии и гносеологии.

К наиболее существенным результатам, полученным лично автором, следует отнести следующие: 1) выявлены существенные особенности философии русского метафизического персонализма как единой, цельной и оригинальной концепции онтологии и гносеологии- 2) показано различие европейской и отечественной традиции персоналистической философии как вариантов постановки и решения проблем онтологии и теории познания, дана оценка их возможностей и перспектив в решении данных проблем- 3) обоснована ключевая роль проблематики очевидности в контексте метафизического персонализма- 4) показано место метафизического персонализма в ряду других метафизических гипотез- 5) обосновано понимание внутреннего опыта как данности в философии персонализма- 6) выявлена специфика постановки и решения проблем субстанции и акта в философии метафизического персонализма- 7) раскрыто персоналистическое понимание субъекта и я как реального единства сознания и сущего- 8) показано, что вопрос о свободе воли в метафизическом персонализме есть вопрос о свободе сознания субъекта- 9) обосновано, что проблема интеллигенции и тела в философии персонализма необходимо должна ставиться в контексте проблематики мифа, символа и умной телесности личности- 10) выявлено, что персоналистическая концепция сознания, мышления, знания и бессознательного развертывается как проблематика личного сознательного усилия, волевой активности познания, как отношения веры и разума- 11) выявлено, что проблема бытия в метафизическом персонализме ставится и решается как проблема соотнесенности элементов сознания- 12) обосновано, что интерпретация онтологического и гносеологического статуса материального мира в метафизическом персонализме осуществляется в качестве принципиального имматериализма- 13) показано, что специфика решения проблемы «чужого я» в философии метафизического персонализма состоит в обосновании возможности символической конструкции чужой интеллигенции- 14) обосновано, что основные свойства внешнего мира (пространство, время, движение, причинность) в метафизическом персонализме являются проективными символическими порядками внутреннего опыта субъекта- 15) выявлено, что в сфере социального бытия и религии персоналистическая метафизика неизбежно сталкивается с невозможностью обоснования автономно сущего субъекта и его свободы.

Положения, выносимые на защиту.

1. Проблематика субъекта, личности, отношение их к сущему, является одной из центральных тем философии. В диссертации исследовались внутренние ресурсы и перспективные возможности традиции отечественной философии — метафизического персонализма — в деле понимания этой проблематики. Русский метафизический персонализм есть целостная система взглядов, максимально самостоятельно и даже радикально ставящая и решающая существенные вопросы онтологии и гносеологии. Главной заслугой персонализма является осмысление человеческого субъекта как интеллигенции, как живого ума. Персонализм отстаивает идею о том, что действительность является живой мыслью, которая находит в опыте саму себя. Это попытка обосновать, что сам человеческий субъект есть сущее и познание совершается в самом бытии.

2. Требуется корректировка определения метафизического персонализма как «русского лейбницианства» или «неолейбницианства». Преемство в отношении некоторых идей Лейбница (множественность субстанций, понятие монады, активность и духовность монад, принцип индивидуальности, идеальная природа пространства и времени) не отменяет серьезных различий (неприятие персоналистами идей предустановленной гармонии, замкнутости монад, различия внутреннего и внешнего опыта, крайнего оптимизма теодицеи). Метафизический персонализм является глубокой проработкой почти всей новоевропейской философской традиции (картезианство, лейбницианство, английский эмпиризм, кантианство, неокантианство, гегельянство, позитивизм, материализм, религиозная метафизика, феноменология, различные варианты персонализма и др.). В этом отношении русский метафизический персонализм является хорошими пролегоменами ко всякой возможной персоналистической метафизике.

3. Философия персонализма есть эвиденциалъная философия. Очевидность есть критерий достоверности. Здесь явно родство с картезианством — субъект очевиден самому себе. Но существенно и отличие: для персонализма очевидность не есть очевидность мысли. Очевидность подразумевает определенный опыт. Персонализм ведет борьбу за максимальную широту, цельность и чистоту открывающегося в ситуации очевидности опыта. Отсюда критическое противостояние с материализмом, позитивизмом, скептицизмом, кантианством и гегельянством, как попытками сузить сферу человеческого опыта. Очевидность для персонализма есть симптом откровения сущего во внутреннем опыте человека. Человек сам в себе раскрывает свою собственную достоверность. Человеческое я предстает основанием достоверности бытия сущего.

4. На исключительное обладание достоверностью традиционно претендовали математика и психология. Персонализм рассматривает проблематику метафизической ценности математических истин и данных психологии. Критически воспринимаются утверждения Канта о связи всеобщности математических истин с априорностью, его категорическое различение понятий и созерцаний. Для персонализма априорность связана с генезисом определенного опыта, с процессом творческого взаимодейтсвия сознания и мира. Границы опыта не совпадают с границами точной науки. Опыт радикально не задан и хаотичен, в сознании нет абсолютно необходимых схем и законов. Преувеличенное отношение к математике, как образцу достоверности и очевидности знания, основано на господстве аналитического мировоззрения. Персонализм призывает использовать весь метафизический ресурс математики, привлекая для этого не только математический анализ с его принципами непрерывности, механизма, детерминизма, но и аритмологию с ее принципами дискретности, телеологии, свободы и индвидуальности.

5. Психология имеет для персонализма метафизическое значение. Психология дает возможность очевидного и наличного усмотрения в самом человеке. В сфере субъективного ложное восприятие невозможно. Человек все знает только через призму своего собственного духаон не знает никаких объектов прямо, но через психические символы. Собственный дух дан человеку так, как он есть. Здесь персонализм находит действительность. Поэтому любой вариант физиологической и материалистической психологии радикально отвергается. Персонализм утверждает единство душевной и телесной жизни человека, при ведущей роли души, цельность основных психических свойств (разума, чувства и воли). Элементарными формами касания действительности являются чувства усилия и сопротивления (влияние Ф. Мен де Бирана). Волевое усилие, сознающее само себя, — основа сознания и жизни человеческого я. Не мыслима бессознательная воля, сознание первично по отношению к бессознательному (существенное отличие от Лейбница). Телесная жизнь есть проявление сознания, жизнь и сознание почти отождествляются. Умозрительная психология служит одним из оснований персоналистической метафизики.

6. Метафизический персонализм активно самоопределяется по отношению к основным направлениям философии. Персоналисты убеждены, что все возможные метафизические гипотезы исчерпаны. Задача философии — в качестве осуществления. Существенные недостатки основных типов метафизических гипотез следующие: «наивный реализм» — это бессознательная метафизика, материализм не способен понять факт сознания, идеализм не может объяснить факт личного бытия. Предшествующая персонализму традиция — это Сократ, Платон, Аристотель, христианство, Беркли, Лейбниц, Мен де Биран, Лотце, Тейхмюллер. Главная задача персонализма: обосновать метафизическую истинность своей философии.

Критерий метафизической истинности философской гипотезы — способность обосновать непосредственную действительность человеческого субъективного опыта в ее существенных особенностях.

7. Метафизический персонализм осмысляет себя как эмпирическую философию. Одно из ключевых понятий персонализма — внутренний опыт. Нет опыта вообще, есть только собственный опыт я. Внутренний опыт есть данность, наглядная, очевидная, непосредственная, достоверная и всем доступная. Он совершенно прозрачен сам для себя. Правильно понятые данные этого опыта есть основание всего философского знания. Критически отвергается бессубъектная и докетическая интерпретация внутреннего опыта, его логизация и формализация. Опыт очищается от всех гносеологических фикций (напр., «гносеологического субъекта»). Внутренний опыт — единораздельное множество. Он самоподвижен и самодовлеющ, он есть постоянная активность. Элементарное содержание внутреннего опыта — состояния усилия и сопротивления. Внутренний опыт имеет волевую, чувствующую и сознательную природу. Свободная индивидуальная сила есть его существенная харктеристика. Он есть основа онтологических утверждений, в первую очередь, о бытии я. Во внутренним опыте человек обнаруживает бытие таковым, каково оно есть, т. е. открывает сущее. Внешний опыт есть лишь разновидность опыта внутреннего. Внутренний опыт является прототипом всякого иного сущего и мыслимого бытия. В нем также открывается доступ в область должного и божественного бытия.

8. Большинство персоналистов настаивает на субстанциальности я. Субстанция мыслится как неизменное, пребывающее, независимое, единое в себе и самостоятельное бытие, подлежащее данного многообразия качеств. Субстанция раскрывается в своих актах, силах, энергиях. П. Е. Астафьев, опасаясь материалистических и гегельянских ассоциаций, пытался обосновать бытие только актов, что встретило справедливую критику остальных персоналистов. Существуют только духовные субстанции, или я, материальных субстанций не существует, они лишь символы взаимодействующих духовных субстанций. Персонализм — последовательно имматериалистическая философия. Индивидуальная субстанция есть сущее, но постулируется различие относительных субстанций и субстанции абсолютной, или Бога.

9. Основная проблема метафизического персонализма — проблема я и субъекта. Я есть индивидуальная духовная субстанция. Реальность я непосредственно достоверна и очевидна. Для персонализма я есть реальное единство сознания. Реальное единство сознания раскрывается как активность и деятельность (особенный акцент на воле и чувстве). Внутренняя структурам мыслится как ясно осознанная, хотя у С. А. Аскольдова допускается непроясненная глубина внутри я. Я описывается как сущее и архетип всего сущего. Первообраз сущего бытия заключен в человеке. Я есть единственная онтологическая категория для определения всех других типов бытия.

10. Метафизический персонализм отстаивает реальность свободы. Свобода есть несомненный факт внутреннего опыта я, субъекта. Свобода в философии персонализма есть, главным образом, свобода сознания и действия. В основании учения о свободе лежит убежденность в атономности человеческого я. Свобода человека сближается со свободой Бога, приобретает черты абсолютного творчества.

11. Метафизический персонализм исходит из феноменологической установки на чистую фиксацию данностей сознания. Сближает персонализм с феноменологией признание интенциональной данности предмета в сознании. Главное отличие феноменологии Гуссерля от персонализма — бессубстанциальность сознания. Другое отличие: персонализм допускает, в отличие от феноменологии, что смысл творится актами мышления субъекта. Но, как и феноменология, персонализм фиксирует множество смысловых моментов в данном сознании только описательно.

12. Реальность, с которой имеет дело персонализм, может быть определена как интеллигенция, ум. Ум есть соотнесенность смысла с самим собой, как тождество мыслимого и мыслящего. Эта интеллигенция дана человеку, но не им создана. Поэтому бытие всегда первичнее мысли. Во внутреннем опыте я открывается сущий ум. Это волевой и чувствующий ум. Здесь существенна попытка персонализма дать анализ воли и чувства в их собственном существе, а не редуцировать их к иной реальности (ощущения, интеллекта и т. п.) или гипостазировать как абсолют.

13. Поскольку интеллигенция, или ум, берется в персонализме субстанциально, то здесь сама собой напрашивается категория мифа, как субстанциальной данности смысла (миф понимается в трактовке Ф. Шеллинга, Э. Кассирера и А.Ф. Лосева). Мифическая природа ума обозначена в концепциях интеллигибельной материи, умной телесности («внутренее тело монады» (П.Е. Астафьев) и «тела восприятия» (С.А. Аскольдов)). Интеллигибельная материя понимается как полнота энергийного выражения ума. Метафизический персонализм приблизился к пониманию личности как живого ума, обладающего мифической и символической природой, в отличие от традиционного для Нового времени толкования личности исключительно как чистой интеллигенции. На этом фоне, определение души человека у Лейбница выглядят слишком рационалистично. Метафизический персонализм отделяет от них идея о личности как умной телесности. Личность осмысляется в персонализме как телесно осуществленный ум, данный в различной степени интенсивности. Интеллигибельная материя субъекта воспринимается эстетически, главным образом, как музыка.

14. В связи с проблематикой субстанции, акта и ума метафизический персонализм касается важной категории энергии (как действия сущности и актуальной действительности). Но эта категория не получает разработки, что отрицательно сказалось на общем отношении персонализма к проблеме взаимоотношения субъекта и сущего. Субъект и сущее слишком сближаются друг с другом, почти до полного тождества, что создает затруднения в постановке и решении гносеологических вопросов, проблемы свободы, творчества, религии и социальной жизни. Категория энергии могла бы позволить персонализму интерпретировать общение сущего и субъекта именно как персоналистическую коммуникацию, в которой ни субъект не утрачивает своей уникальности, ни сущее своей самобытности.

15. Метафизический персонализм различает сознание и знание. Сознание свидетельствует о том, что есть. В этом смысле оно суть само бытие и сущее. Сознание налично дано, одушвленно и индивидуально. Нет сознания вообще. Последовательный персонализм отрицает существование бессознательных абсолютов, бессознательное есть малая степень интенсивности или результат деятельностей сознания. Сознание имеет свою структуру: субстанциальное я, его акты и содержания этих актов. Это единораздельная динамичная структура. Знание образуется из элементов сознания с помощью деятельности мышления. Знание всегда вторично по существу. Но мысль — это то же бытие, особая реальность символической, знаковой природы. Знание в системе персонализма приобретает генетический характер. Знание также всегда индивидуально. Персонализм допускает субстанциальное познание (интеллектуальная интуиция (A.A. Козлов, Е.А. Бобров), творчество гения (Л.М. Лопатин), вера (П.Е. Астафьев), мистическое ведение (С.А. Аскольдов)). Мысль есть усилие личности.

16. Существование мира за пределами субстанциального я есть самая трудная проблема метафизического персонализма. Сначала она решается как обоснование реальности чужой одушевленности («чужого я»). «Чужое я» мыслится как символическая конструкция, создаваемая по аналогии на основании внутреннего опыта я. Для метафизического персонализма необходимо отстаивать множественность духовных субстанций (сходство с Лейбницем) и реальность их взаимодействия и взаимопознания (различие с Лейбницем).

171 Бытие метафизический персонализм понимает как данность сущего во внутреннем опыте я. Понятие бытия есть соотнесенность элементов сознания (субстанциальное я, его акты и содержания актов). Метафизический персонализместь безусловный онтологизм {ничто лишь относительное понятие, но. никогда — реальность) и онтологический оптимизм.

18. На долю материального мира остается только не-сущее. Поэтому метафизический персонализм есть радикально имматериалистическая философия. Вещный мир есть лишь символический, проективный порядок, возникающий в общении духовных субстанций. С этой точки зрения характеристики этого мира (пространство, время, движение, причинность) интерпретируются как перспективные формы порядка для идейного содержания, возникающего в следствие деятельностей субстанциальных я. Мир есть законченное целое персонализированного космоса духовных субстанций {монад). Однако в социальном бытии сущий субъект обнаруживает свою немощь и острую необходимость в социально-политических «опорах» для своего существования. Метафизический персонализм актуализирует новоевропейскую проблематику «несчастного абсолюта» .

Теоретическая значимость работы. Результаты и выводы данного исследования раскрывают большой теоретический потенциал традиции метафизического персонализма как целостного и оригинального варианта решения онтологических и гносеологических проблем, как эффективные пролегомены ко всякой возможной персоналистической метафизике, как профессионально-изощренной школы философской мысли. Материалы диссертации могут послужить теоретической основой для дальнейших исследований в рамках традиции персонализма, в сфере онтологии и гносеологии, философской антропологии, философии сознания и истории философии.

Практическая значимость результатов диссертационного исследования состоит в возможности их использования для дальнейшего развития традиции персоналистической философии. Они могут быть практически применены для учебно-методической работы, формирования учебных планов и программ для студентов и аспирантов гуманитарных факультетов высших учебных заведений, послужить источником при разработке спецкурсов, лекций и семинаров по проблемам онтологии и теории познания, философии сознания, философской антропологии, истории философии и истории русской философии.

Апробация работы. Основные положения и результаты диссертации докладывались и обсуждались автором на Шестом Российском симпозиуме историков русской философии «Философия и русская провинция» (Воронеж, Воронежский государственный университет, 2000) — на VII Санкт-Петербургском симпозиуме историков русской философии «Русская философия. Концепции. Персоналии. Методика преподавания» (Санкт-Петербург, Санкт-Петербургский государственный университет и Санкт-Петербургское философское общество, 2001) — на XII Международной конференции «Ребенок в современном мире. Семья и дети» (Санкт-Петербург, РГПУ им. А. И. Герцена, 2005) — на Международной конференции «Конфликт поколений в контексте информационной глобализации» (Санкт-Петербург, РГПУ им. А. И. Герцена, 2007) — на Днях Петербургской философии (Санкт-Петербургский государственный университет, 2007;2009) — на конференции «Русская философия и литература» (Воронеж, Воронежский государственный университет, 2009) — на научно-практических конференциях «Философские проблемы биологии и медицины» (Воронеж, Воронежская государственная медицинская академия им. H.H. Бурденко, 2009;2010).

Монография «Субъект сущее в русском метафизическом персонализме» (СПб.: Астерион, 2007) удостоена первого места и диплома лауреата по результатам конкурса «Вторая навигация» Санкт-Петербургского философского общества (2007 г.) в номинации «За разработку классических проблем философии».

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии РГПУ им. А. И. Герцена.

Структура диссертации определена целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, содержащих пятнадцать параграфов, заключения и библиографии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В завершение своего исследования мы можем с полной уверенностью сказать, что идейное наследие философии русского метафизического персонализма не только оригинально, но в не малой степени, уникально для отечественной философской традиции. На наш взгляд, наибольшая ценность русского персонализма заключается в его перспективности и значимости для всех, кто и по сей день не потерял еще надежду на возможность персоналистической философии.

Русский персонализм — это замечательная школа философской мысли. Изучение сочинений русских персоналистов заставит всякого всерьез взяться за проработку почти всей европейской философской традиции, а отнюдь не только одного Лейбница. Для самих русских мыслителей было правилом, как говорил A.A. Козлов, «не хвататься, но внимательно изучать» труды великих философов. В этом отношении философия русского персонализма является хорошими пролегоменами ко всякой возможной персоналистической метафизике.

Но значение русского персонализма не ограничивается философской педагогикой и пропедевтикой. Ценность персоналистической интерпретации проблемы субъекта состоит в том, что субъект, или я, определяется как реальное единство сознания, которое субстанциально. Основой такого утверждения является феноменология внутреннего опыта как очевидной данности сущего, что позволяет избежать гипостазирования гносеологических фикций, крайностей рационализации или иррационализации субъекта. и бытия.

Таким образом, субъект онтологизируется, однако, природа сущего, данного в субъекте, еще не проясняется.

Данность сущего во внутреннем опыте или сознании человека освобождает его мысль от «гносеологического пуританства» и многочисленных трансцендентальных фантомов, порожденных в истории философии, как в области сознания, так и в не знающей никакого разумного предела области бессознательного. Русский метафизический персонализм философски изощренно отстаивает идею о том, что «действительность является живой мыслью, почему мысль находит в опыте и саму себя"1. В утверждении «живой реальности бытия», «живого Логоса мира"2, русский персонализм возвращается к многовековой и бессмертной проблематике логоса, но возвращается во всеоружии отточенного новоевропейского ratio. В этом отношении персоналисты не были «современниками» своей эпохи и не являются «современниками» нашего времени. Но ведь для подлинной мысли не быть «современником» есть самое трудное. Поэтому русский персонализм — это подвиг, пусть только как подвиг мысли.

Конечно, соседство логоса и ratio не могло не создавать и действительно создавало внутреннее напряжение в философии персонализма. Мысль русских персоналистов выходила к проблематике логоса, вплоть до таких существенных моментов, как утверждение умной телесности, мифической стихии личности и символизма знания. Субъект есть телесно осуществленная интелелигенция, данная в разной степени интенсивности. Субъекты, или я, различаются как различные порядки действования и претерпевания действия, усилия и сопротивления. Это позволяет ставить проблему тоноса, экспресии и интонации субъектного бытия, а, значит, и бытия как такового.

Проблема трансцендентальной субъективности и ее онтологического статуса в персонализме не может быть решена как проблема чистого смысла (в различных интерепретациях: трансцендентального субъекта, общей значимости, чистого сознания и т. п.), поскольку таковой безличен,.

1 Аскольдов С. А. Мысль и действительность. С. 117.

2 Там же. С. 117−118. деперсонализирован. Субъект не может быть медиумом безличной таксономии смыслов или языка. Поэтому персонализм необходимо должен брать человеческий опыт во всей его полноте: не только мысль, но и чувство, и волю.

Метафизический персонализм неизбежно самоопределяется как радикально ышштериалистическая философия. Материальная реальность с ее характеристиками вещности, пространства, времени, причинности, движения и пр., есть символический проективный порядок деятельностей взаимодействующих субстанциальных я. Мировое целое персонализируется, чтобы избежать превращения субъекта, л, в отражение безличного и бессознательного вещества.

Но субъект, определенный в качестве реального единства сознания, или интеллигенции, вновь определен через некую всеобщую природу, которая приобретает характер той же трансцендентальной субъективности. Вновь, уже в пределах самого персонализма, возникает возможность утраты уникальности субъекта и личностив имперсональной однородности. Отсюда берут начало затруднения, с которыми персонализм сталкивается при объяснении реальности чужой интеллигенции, свободы, социальной действительности, религии. Для персонализма невозможно оставаться в монадической замкнутости, но также невозможно признать реальность гипостазированных фикций мышления или реальность материи. Попытки определить онтологические условия коммуникации множества субъектов приводили либо к уже отвергнутым вариантам немецкого идеализма, либо в тупики солипсизма и персонализированной монадологии.

Принципиальная недостаточность метафизического персонализма очевидна в нерешенности проблематики коммуникации. Необходимо вновь продумать проблему общения человека и сущего как проблему персонализма, поскольку в этом общении персонализм не должен утратить ни личность человека, ни самобытность сущего1.

1 См. об этом: Прасолов М А. Традиция и личность. Проблема персоналистической коммуникации традиции // Консерватизм в России и мире. Воронеж, 2001. Вып. 1. С. 25−57.

Абсолютный оптимизм и полная уверенность в прозрачности нашего внутреннего опыта, разделяемые русскими персоналистами, взятые без дополнительных существенных оговорок, могут настораживать. Не потому ли метафизический персонализм прошел мимо проблемы зла и смерти человека? О смерти если и говорится, то только как о естественном факте не очень болезненной метаморфозы нашей субстанции, когда по неизвестной причине она вдруг теряет взаимодействие с множеством монад нашего тела. Факт зла вообще умалчивается в русском персонализме. Видимо, эта тема не была ему интересна, в отличие от Лейбница. И это показательное и существенное различие между немецким философом и нашими «лейбницианцами». Конечно, философ не обязан продумывать все мыслимые темы, но, согласимся, что для персоналистической философии проблематика смертности человека и его приверженности злу не может быть обойдена вниманием.

Метафизический персонализм радикализирует онтолого-гносеологическую проблематику человеческого субъекта, обостряя до предела до сих пор не снятые противоречия новоевропейской философии, одновременно актуализируя новые усилия их преодоления. И если русский персонализм слишком много усилий потратил на критику своих противников, на «подземную работу» мысли1, то желающим продолжать его дело, еще открыто широкое поле деятельности. Ведь, как сказал Г. Тейхмюллер: «гораздо плодотворнее самому прочно построять"2.

1 Аскольдов С. А. Алексей Александрович Козлов. СПб., 1997. С. 246.

2 Teichmuller G. Neue Grundlegung der Psychologie und Logik. Breslau, 1889. S. 14.