Западная историография о казахском традиционном обществе

Актуальность дипломной работы вытекает из необходимости дальнейшего развития отечественной историографии, совершенствования методики и методологии исследования традиционного казахского общества в западной историографии, опыта постановки и организации, социальных и гуманитарных наукв ведущих зарубежных странах. В этой связи на современном этапе возрастает роль и значение изучения становления и развития в Казахстане зарубежной историографии. Это стало возможным после обретения Казахстаном и другими центрально-азиатскими странами государственной независимости и выходом на мировую арену как самостоятельного субъекта международных отношений.

Важным направлением западной историографии явилось изучение Средней Азии и Казахстана получившее название «Среднеазиаведение». Зарубежными историографами внесен большой вклад в изучение истории и культуры народов Средней Азии и Казахстана. Специальные накопленное изучение зарубежной историографии, ее организационных основ, источниковой базы, методологии исследованияпредставляют важный как для науки, так и практики интерес [1, с. 3].

Борьба за утверждение в сознании людей научно-объективных представлений об историческом развитии человеческого общества, как в прошлом, так и в новейшее время происходит ныне в условиях все большего выдвижения на передний план общечеловеческих интересов и ценностей. Концепция противоречивого, но в то же время целостного, взаимозависимого мира, которая является результатом нового политического мышления, помогает реалистически оценить окружающий мир, по-иному взглянуть на вопрос о соотношении и диалектической взаимосвязи прошлого и настоящего, историю международных отношений, методы идеологических и научных споров. Необходимость налаживания конструктивного взаимодействия государств и народов в масштабах всей планеты должна внести существенные изменения в наши отношения и подходы к немарксистской историографии, предполагает преодоление «образа врага», националистических, религиозных и др. стереотипов.

В числе «белых пятен» отечественной истории находятся проблемы истории изучения Казахстана в Западной Европе и США. Важно понять, как формируются позитивные и негативные стереотипы, насколько они устойчивы или изменчивы".

Дипломная работа представляет собой попытку комплексного исследования сложнейших задач, связанных с вопросами развития традиционного казахского общества в западной историографии, присоединения Казахстана к России, колониальной политики царизма в крае, национально-освободительной борьбы казахских трудящихся в дореволюционной и современной литературе.

Историография дипломной работы. Рассматривая интерпретацию важнейших проблем дореволюционной истории Казахстана в современной немарксистисткой историографии, необходимо отметить идейно-теоретические и гносеологические истоки исследований по тому или иному вопросу, акцентировать внимание на концепциях, которые наиболее актуальны в наше время. Тем самым критический анализ исследований западных авторов по дореволюционной истории Казахстана обращен не в прошлое, а тесно связан с сегодняшними задачами.

Среди литературы по этой проблеме были различные источники, которые содержали богатые сведения о социально — экономической, политической жизни, культуре, численности населения и территории Туркестана и «Киргизской степи». В ленинских трудах встречаются имена знаменитого русского географа П. П. Семенова — Тянь-Шаньского, одного из крупнейших естествоиспытателей XIX века. К. М. Бэра, автора двухтомной работы «Туркестан» И. В. Мушкетова, известного венгерского исследователя истории и этнографии среднеазиатских народов А. Вамбери, автора нашумевшей книги Дж. Кеннана «Сибирь и ссылка», где он впервые поведал западному миру об Абае Кунанбаеве; известного французского географа Жан Жака Элизе Реклю — автора работ «Новая всемирная география. Земля и люди» в 19 томах и «Человек и земля» в 6 томах; английских и американских дипломатов, публицистов и путешественников У. Маккензи, Дж. Керзон, Ю. Скайлер, причастных к изучению «туркестанской проблематики», в особенности, англо-русского соперничества в Средней Азии [2, с. 5].

В отечественной историографии обратил внимание на зарубежную литературу по истории и этнографии казахского народа Ч. Ч. Валиханов [3, с. 4]. Владея иностранными языками, он не только использовал в своих трудах сочинения известных французских историков Абеля Ремюзы, Г. Клапрота, Д. Эрбелона, братьев Амадея и Огюстена Тьерри, но и высказал ряд верных замечаний о них. Из числа работ, опубликованных в дореволюционный период, следует отметить книгу В. В. Бартольда «История изучения Востока в Европе и России», в которой предприняты усилия, представить вкратце основные этапы изучения Средней Азии в ряде западных стран [3, с. 6].

В.О. Ключевский одним из первых сделал, попытку комплексно изучить сведения, содержащиеся в сочинениях иностранных авторов, применив в своем обобщенном труде методику группировки и анализа информации записок не по хронологическому, а по тематическому принципу. Исследования в этом направлении продолжены трудами М. П. Алексеева, М. А. Полиевктова [2, с. 8], М. А. Алпатова [4], и других ученых. Сведения иностранцев о Казахстане, приведенные в трудах указанных историков, отрывочны.

Таким образом, историография истории дореволюционного Казахстана, не исчерпывается указанными трудами, важно отметить достаточную проработанность данной проблематики, но анализ изученности темы подтверждает заключение, что не стала предметом специального научного исследования. Эти обстоятельства обусловливают необходимость всестороннего изучения трудов западных историографов в рамках дипломной работы.

Целью дипломной работы является всестороннее изучение западной историографии о Казахстане, начиная с дореволюционного периода до 1917 года. Реализация указанной цели предполагает последовательное решение следующих задач дипломной работы:

· выявить основные этапы и направления изучения Казахстана на западе в дореволюционный период;

· рассмотреть труды о Казахстане в XVIII—XIX вв. в западной историографии;

· проанализировать историография колониальной политики царизма в Казахстане;

· раскрыть вопросы социально-экономического развития кочевого общества казахов;

· определить проблемы присоединения Казахстана к России;

· изучить историко-этнографические исследования Казахстана.

Объектом дипломной работы являются основные этапы и направления изучения Казахстана в странах Европы и США до 1917 года.

Предметом дипломной работы является изучение некоторых проблем истории кочевого общества казахов в западной историографии.

Научная новизна дипломной работы определяется тем, что она обусловлена комплексным подходом при раскрытии тех или иных вопросов учитывалась степень их общей изученности, наличие фундаментальных, прикладных, а также монографических исследований отдельных авторов по различным аспектам историографии истории Казахстана.

Методологическую и теоретическую основу дипломной работы составляют общепринятые научные принципы исследования исторических процессов и конкретных событий — историзма, научности и объективизма. Репрезентативность и достоверность результатов исследования обеспечивались использованием таких методов, как системный, структурно-функциональный, исторический, логический, социологический, сравнительный анализ.

Хронологические рамки дипломной работы определены самим процессом накопления исторических и этнографических знаний о Казахстане и их осмыслении в ведущих странах Запада.

Практическая значимость работы состоит в том, что тема дипломной работы представляет определенный интерес для исследователей, практических работников и студентов. Исследование может быть использовано в качестве учебно-методического и практического пособия для студентов по вопросам историографии истории Казахстана, новой истории Казахстана, теоретического источниковедения.

Структура дипломной работы: структура дипломной работы обусловлена целями и характером исследования для оптимального изложения полученных результатов. Дипломная работа включает в себя введение, 2 главы, объединяющие 6 подразделов, заключение и список использованных источников.

1. Основные этапы и направления изучения Казахстана на западе в дореволюционный период

дореволюционный колониальный царизм кочевой

1.1 Иностранные известия о среднеазиатском регионе древности и средневековье

За многие столетия до нашей эры насельники Туранской низменности находились в более или менее тесных связях не только с соседними народами и племенами, но и вступали в определенные отношения со странами Средиземноморья и Восточной Европы. В их числе были, в первую очередь, Греция и Рим, представлявшие очаги западной цивилизации. Известный немецкий ученый Рихард Хенниг утверждает, что «даже на самых низших ступенях культур существовала известная, весьма ограниченная потребность в обмене, а, следовательно, и в торговле, преимущественно для получения необходимых минералов: камня, хорошо поддающегося обработки и пригодного для изготовления орудий и оружия». Справедливость этих слов подтверждается многочисленными археологически и историческими данными, широким употреблением термина (жез) — медь во многих языках древнего мира: санскрите, древнегреческом, латинском и готском. В мифах и преданиях древней Греции, запечатлевших от голоски первых эпизодических контактов Запада и Востока, содержатся нередко реальные сведения о покрытом почти пеленой неизвестности среднеазиатском регионе и его жителях. Степная его часть в поэме Гомера (Илиада) и др источниках в долгое время называлось так же Аспазией, землей кочевников, питающихся кобыльим молоком. В схолиях VIII в. до. н.э. к его уже поэме Одиссея упоминаются скифы, предпринято попытка объяснить образ жизни племени массагетов, живших, по данным позднейших греческих авторов Страбона, на пространстве между Амударьей и Сырдарьей. эпос — Арримаспия, возникший в VI веке до. н.э. свидетельствует уже о соприкосновении греческих купцов с жителями восточных областей Урала [2, с. 9]. Им были известны племена исседонов, богатых конями и стадоми овец и быков, арримаспов — стерегущих золото грифов, тем самым, по мнению немецких ученых Л. Бека, А. Гумбольдта, и др исследователей, границы географических представлений древних греков уже в то время простирались до Алтая — богатейшего Рудного месторождения, бассейнов рек Оби и Иртыша. Об исседонах и савроматов сообщает так же древнегреческий историк и географ Гекатей Милетский в своем сочинении землеописания. Систематизация первых географических сведений о Средней Азии была осуществлена древнегреческим ученым-энциклопедистом Геродотом в V в до н.э., которого по праву принято считать отцом истории и географии, его труд «История греко-персидских войн», оставшийся незавершенным, был разделен в последствии александрийскими учеными на 9 книг по числу муз, покровительниц искусств и наук, именами которых были названы книги [2, с. 10].

Геродоту чуждо нигилистическое отношение к варварам, т. е. негреческим народам. В своем труде он излагает то, что ему удалось узнать, дабы дел человеческие не были повергнуты временем в забвение и дабы великие, дивные дияния, совершенные как эллинами, так и варварами, не утратили своей славы. Рассказ Геродота содержит много географических и этнографических сведений о скифских племенах, живших за Сырдарьей и Тавром. К скифамгреки относили разнообразные племена, в том числе и саков, исседонов и даев. «История» Геродота вобрала в себя ценнейшие сведения о хорезмейцах и согдианах, в часности, об их одежде, вооружении. По словам Геродота, страна массагетов изобиловала медью и золотом. Золото они употребляли для украшения вооружения, головы, плеч, и самого тулова. Он пытается определить местоположение Каспийского моря, сообщает о древней земледельческой культуре междуречье Амударьи и Сырдарьи, об отчаянном сопротивлении, оказано массагетами и другими сакскими племена вторгшимся на их землю персидским войскам Кира [5, с. 14].

Походы Александра Македонского на Восток и завоевания им в 330−327 гг. до н.э. стран и земель от Каспийского моря до Памира дали возможность греческим историкам подробно ознакомиться со Средней Азией. Для описания событий того времени наиболее содержательным источникам является труд Арриана, датируемый I—II вв.н.э. «Анабасис Александра» состаящии из семи книг. В них, в них частности, рассказывается о посольствах «скифов» к Александру и о Македонском посольстве в Скифию о восстании в Согдиане под руководстом Спитамена, который в союзе с кочевниками, массагетами и саками, упорно сражался против греческих завоевателей в течение трех лет. О востаниях в Согдиане, битве А. Македонского со скифами, саками, на Сырдарье, о тяжком поражении его войск где-то к пустыне, занятиях и обычаях массагетов, даев, исседонов, аримаспов писали Квинт Курций в I в. н.э., и др. авторы. Сведение полученные в ходе непосредственного знакомства, значительно обогатили познания древних греков о географии Средней Азии и ее жителях, хотя многие из этих еще путали Сырдарью (Яксарт) с Донном, а Аральское море принимали за часть Каспийского (Гирканского) моря [5, с. 15].

Большинство же древних авторов, в свою очередь, Каспийское море считали связанным с океаном или, по крайней мере, с Азовским морем. Вследствие путаниц, Амударья и Сырдарья рассматривались как реки, впадающие в Каспийское или даже в Черное море. Утверждению в дальнейшем ошибочного представления во многом способствовал «Перипл Каспийского моря», составленный неким Патроклом между 285 и 282 гг. до н.э. В нем «доказывалось», что Каспийское море может быть только заливом океана. В результате ученые отказались от высказанной Геродотом еще на полтора столетия раньше правильной точки зрения, что Каспийское море является замкнутым бассейном. За исключением Клавдия Птоломея, почти все известные географы вплоть до XVI в. разделяли представление о том, что Каспийское море сообщается с океаном. Но заявления древнегреческого географа и историка Страбона, основанные на свидетельствах Патрокла о том, что выход в океан отстоит от южных гор на 1200 км, подтверждают, что греками был достигнут полуостров Мангышлак или даже полуостров Бузачи. Сочинение Страбона «География» в 17 книгах нужно рассматривать, как первую попытку создать историко-географическое описание территорий, с которыми сталкивался античный мир. О массагетах Страбон говорит, что «они — хорошие конные и пешие воины, вооружаются луками, ножами, панцырями и медными секирами, в битвах носят золотые пояса и такие же повязки. Кони у них — златоуздые и в золотых наплечниках». Упоминает племя каспиев, с именем которых связывается название Каспийского моря, описывает племена абиев и даев — кочевников, живших в кибитках [5, с. 16].

Страбон, как и его современник, римский ученый Плиний Старший, живший в I в. н.э., значительно расширил географические познания своих соотечественников о Средней Азии и Казахстане. Греки и римляне знали об Аральском море, об устьях Окса и Яксарта. Так, например, александрийский ученый Клавдий Птоломей в II в. н.э., в своем классическом атласе мира на широте Аральского моря поместил Оксийское озеро, которое по предположениям В. В. Бартольда, С. П. Толстова и др. ученых соответствует Аралу. На карте Птоломея мы видим государства Средней Азии и сопредельных с ней территорий: Согдиану, Бактриану, Маргиану, Парфию, Арию, а также города Мараканда, Трибактри, Гуриана и др. Вся территория, заключенная между средними течениями Окса и Яксарта, названа Трансоксианой, т. е. лежащая за рекой за Амударьей. Наряду с расширением географического кругозора античных авторов, продолжался и процесс накопления этнографических сведений о жителях Средней Азии и Казахстана. Не довольствуясь, уже простым перечислением племен региона они стараются дать объяснение их названиям, образу жизни, нравам и обычаям, определить территорию расселения. Если Гай Плиний Секунд в I в.н.э., в своем сочинении «Естественная история» в 37 книгах в числе «самых известных скифских народов» называет саков, массагетов, даев, исседонов, аримаспов, то Стефан Византийский в сочинении «Описание племен» останавливается на разных этимологических значениях названия племени абиев: «млекоеды», «справедливые» «бездомные», «однолучники», т. е. стрелки. Аммиан Марцеллин, участвовавший в войне с персами в 359 г., собрал сведения о местонахождении племен яксартов, очевидно, племен, живших по берегам реки Яксарта (Сырдарьи), упоминает [5, с. 17].

Таким образом, по мере общего роста культуры и расширения географического кругозора, торговли и колонизации, в Греции накоплялись и уточнялись сведения о соседних и более отдаленных народах, зарождались первые осмысления и обобщения историко-этнографических материалов, возникали первые теоретические концепции. Некоторые из них, как положения о борьбе Востока и Запада (Геродот), этногенезе и складывании народов (Геродот, Тацит, Фукидид, Полибий и Страбон), зависимости человека и его культуры от природной среды (Демокрит, Лукреций), получили дальнейшее развитие в трудах представителей последующих поколений. К концу античной эпохи в Римской империи, унаследовавшей культурные достижения Эллады, в той или иной степени также были знакомы со многими восточными народами, населявшими огромное пространство до Индии. В числе их были и евразийские кочевники (массагеты, исседоны, дай, саки), с незапамятных времен сыгравшие большую роль в торговых и политических связях между Востоком и Западом. Крушение античной цивилизации, варварские нашествия, хозяйственный и культурный упадок — все это привело в V—VI вв. к резкому сужению географического и историко-этнографического кругозора. Только в восточной половине бывшей Римской империи, в Византии, удерживались еще осколки античных традиций, между ней и тюркскими каганатом — огромной державой, возникшей в 552 г. в центральной Азии, установились дипломатические отношения. Об этом свидетельствует византийские историки Феофан и Менандр. В 569 г. посольство тюркского каганата, возглавляймое Согдийским купцом Маниахом, прибыло в Константинопль. В том же году к кагану Истеми отправилось византийское посольство во главе со стратегом восточных провинций Земархом. На обратном пути посольство Земарха остановилось в Таласе, переправившись через Окс, подошло к Аральскому морю. Достигнув р. Эмбы, продолжило путь по Яику, Волге и Кавказ. Семь лет спустя из Византии отправилось второе посольство на Эктаг, заехав по пути к одному из властителей тюркской державы — Турксанфу. В составе посольства было 106 представителей тюркских племен. В течение пяти лет Тюркский каган посетил шесть посольств Юстиниана II. По Великому Шелковому Пути, пролегавшему через Мерв, Бухару, Самарканд, Шаш (Ташкент), Тараз (Талас), Баласагун и Восточный Туркестан. Вместе с восточными товарами приносили на Запад новые сведения о среднеазиатском крае. Отдельные отрывки (протоколов) византийских и тюркских посольств сохранились в работах историков Менандра, Ионна Эфесского, Динавери и других авторов, живших в VI—VII вв. Непосредственное участие тюркских племен в судьбе Византийской империи в X—XI вв.еках способствовало повышению интереса к кочевым жителям восточных стран. Византийский император Константин Порфирородный (912−959) в 38 главе своего труда «Об управлении империей» сообщает о печенегах, происхождении турок и их взаимоотношениях с хазарами и русскими. О печенегах и огузах говорит Михаил Пселл в «Хронографии», охватывавшей события в 976−1077 гг., Никифор Вриенний (1062−1118), о куманах — Ионн Зонара. Анна Комнина называет огузов гуннами савроматоми [5, с. 18].

Но в целом упадок географических знаний, общий хозяйственный и культурный застой в средние века не способствовали более или менее существенному расширению представлений европейцев о Средней Азии и Казахстане. Европа была погружена в решение своих «домашних» дел, в бесконечных войнах каждое герцогство и княжество отстаивали право на самостоятельное существование. Многие средневековые мыслители не могли перешагнуть границы своей провинции или, самое возможное, своего государства. Их не волновали судьбы других народов, жителей иной веры, иного образа жизни. А труды арабских, персидских и китайских авторов долгое время были почти недоступны европейцам. И поэтому познание западным миром Средней Азии и Казахстана долго топталось на одном месте, базируясь на отрывочных сведениях греческих, римских и византийских историков, писателей и путешественников. Большим толчком в развитии географических и этнографических представлений в Западной Европе об отдельных странах Востока имело событие, потрясшее весь мир и оставившее глубокий след в судьбах народов. Завоевания монголов «произвели на умы современников столь сильное впечатление, что в 20−30-х годах XIII века о нашествии монголов говорили во всех странах Средней Азии, Северной Африки и Европы как о величайшем несчастье, постигшем тогдашний мир». Масштабы бедствия, охватившего народы многих стран, нашли яркое отражение в немногих дошедших до нас с того времени русских, польских, венгерских, чешских и немецких летописях; письмах и записках современников той далекой эпохи [6, с. 22]. «Значительный страх перд этим варварским народом, — писал неизвестный автор кёльнской хроники монастыря Св. Панталеоне, — охватил отдаленные страны, не только Францию, но и Бургундию и Испанию, которым имя татар было дотоле неизвестно». Одним из первых западноевропейских письменных свидетельств о монголах и покоренных ими народах, предтечей знаменитых сочинений о народах Центральной Азии Джованни Дель Плано Карпини и Вильяма де Рубрука был отчет монаха Юлиана, ездившего по поручению венгерского короля Белы IV (1235−1270) к половцам в Поволжье в 1235 г. и повторно в 1237 г. с главной целью разведки обстановки на восточных рубежах Руси. В Европе решили использовать монголов в своих политических целях, обратив их в христианство и тем, превратив их в военных союзников против ислама, в котором папа Римский и западноевропейские короли продолжали видеть главную опасность. Осуществление этого плана вызвало решение отправить к монголам послов для наведения справок и установления постоянных дипломатических отношений. Первое посольство во главе с итальянцем Плано Карпини было отправлено папой Иннокентием IV в 1245 г., которое, выехав из Лиона, прибыло в Сарай. О своем дальнейшем маршруте в Каракорум Плано Карпини писал ио возвращении Иннокентию IV: «После этого мы въехали в землю Кангитов [6, с. 23]. Из земли Кангитов въехали в землю Биссерминов. В этой земле есть одна большая река, имя которой нам неизвестно (Сырдарья). Затем мы въехали в землю Каракытаев (на р. Эмиль), в которой татары построили сызнова только один город по имени Омыл (Чугучак)». Второе посольство во главе с Андре де Лонжюмо, отправленное в январе 1249 г. французским королем Людовиком IX к монголам, пройдя через Хорезм и Семиречье, достигло ставки монгольских правителей у реки Эмиль. В 1252 г. Людовик IX отправил следующее посольство во главе с Вильямом Рубруком, отчет которого о своем путешествии к монголам стал одним из выдающихся достижений средневековья в области историко-географических исследований. Оставив за собой горы Каратау, долину рек Талас, а затем — Чу, осенью 1253 г. Рубрук достиг Заилийского Алатау, а после этого через, несколько дней, пишет он, «мы въехали в горы, на которых живут каракытаи, и нашли там большую реку, через которую нам приходилось переправиться на судне». Пройдя Арасанский перевал, Рубрук спустился в долину Сарканда и Лепсы. На равнине находилось много городов, но в большей своей части они были разрушены татарами, желающими иметь там пастбища. По возвращении в своем донесении французскому королю В. Рубрук писал: «И Мангу-хан посылает вам грамоту на языке моалов, но письменами уйгуров». Карпини и Рубрук, позднее и др. путешественники, сообщали о найманах и киреитах, а так же о кыпчаках и канглах, обитавших в южном и Западном Казахстане, которые оказали упорное сопротивление монгольским завоевателям в союзе с Хорезмом, Русью, асами-жителями Северного Кавказа. Отчеты П. Карпини и В. Рубрука Людовику IX в. являются историческими памятниками величайшей ценности, составляют рубеж в истории изучения Средней Азии и Казахстана в странах Европы «Дневниковые записи» их путешествий всесторонне проанализированы в советской и зарубежной литературе. В своих описаниях П. Карпини и В. Рубрук дают разнообразные сведения о канглах, кыпчаках, киреитах и найманах, о политической истории и взаимоотношениях этих пемен с монголами. Вклад П. Карпини и В. Рубрука ознакомление Западной Европы с народами Монгольской империи, их занятиями, культурой и религией получил высокую оценку Ч. Валиханова, В. В. Бартольда [6, с. 24].

В свою очередь, монголы снарядили несколько посольств в разные европейские государства. Только ильханом Абакой в Западную Европу было направлено три посольства — в 1265, 1274 и 1276 гг. Активность ильхана на дипломатическом поприще в некоторой степени была связана с тем, что его мать Докуз-хатун и одна из жен — Мария, дочь византийского императора Михаила VIII Палеолога были христианками. Но западные путешественники, побывавшие в ставке монголов, обратили внимание на то, что при дворе ильханов важную роль играли их тюркские жены — жена Хулагу-хана, та же Докуз-хатун, жена Абаки — Урдо-хатун. Мать Хулагу-хана также была из киреитов. Киреиты, а также онгуты вместе с другими составляли значительную часть войска ильханов, а их военоначальники оказывали немалое влияние на политику монгольского эмира. Кроме того, тюркские племена были привлечены монголами к управлению в странах, вошедших в состав империи Чингисхана и его преемников в XII—XIV вв. в Китае, Иране, Средней Азии и Европе. Все это не могло не насторожить западноевропейских королей, которые хотели сокрушить турок с помощью монголов. Последние также не были склонны к такому союзу, послания чужеземцам ограничивались требованиями выплаты дани. Но вести о монголах и порабощенных ими землях и народах доходили до Британских островов. В XIII в. знаменитый английский философ и естествоиспытатель Роджер Бэкон в своих сочинениях, дал историко-географическое описание Азии [6, с. 25]. Автор полагает, что на пути достижения истины имеются четыре препятствия: преклонение перед авторитетом, вредные обычаи прошлого, по его убеждению, знание, изучение незнакомых земель и народов должны основываться на опыте. Судя по условиям написания сочинений, а также фактических данных, содержавшихся в них, Р. Бэконом использованы записи многих путешественников, посетивших в разное время далекие азиатские стран. Достоверно известно, что им использованы труды знаменитого ученого-энциклопедиста АбуНасыра аль-Фараби. Все это позволило ему создать громадную энциклопедию, в которой собрано все, что мог знать средневековый человек. В «Большом сочинении», характеризуя «Команию», половецкую степь, исторические судьбы которой так тесно связаны с казахско землей, он повествует о татарах, каракытаях и довольно подробно рассказывает о народах и землях Средней Азии. Огромное значение в распространении в Западной Европе познаний об азиатских странах и народах в средние века имели колонии торговых республик Генуи и Венеции на Черноморском побережье. После того, как венецианцы были вытеснены из черноморской торговли своими соперниками-генуэзцами, они направили свои взоры в другие районы. Этим связано путешествие Николло, Маффео и Марко Поло в Азию во II половине XIII в., положившее начало новой странице ознакомление европейцев со многими восточными народами. Марко Поло пробыл на службе у хана Хубилая 17 лет, в течение этого периода он объехал многие страны и провинции, свободно овладел татарским, арабским, персидским, уйгурским языками. Эта уникальная возможность была использована им для сбора разнообразных сведений, легших впоследствии в основу книги Марко Поло. Несмотря на множество фактов из области экономики и торговли, содержащихся в ней Марко Поло не преследовал однако одних лишь утилитарных целей. Этим она отличается от флорентийского коммерсанта Франческо Бальдучи Пеголетти, для которого вся земля представлялась только огромным торжищем. Для венецианца увиденные им страны и земли являются великолепным зрелищем изобилия форм животного и растительного мира и удивительного многообразия человеческих рас и племен. Об этом говорят его описания городов Самарканда, Туркестана, Царства [6, с. 26]. В книге повествуется о правлении монголами Средней Азией, имеются упоминания о куманах, борьбе между Берке и батыром Алау. На основе данных М. Поло и его предшественников совершенно по новому стали вырисовываться очертания и географическая номенклатура Средней Азии. В XIV в. ведущую роль в познании восточных стран продолжали играть по-прежнему торговцы и миссионеры. В письме папы Иоанна XXII, зачитанном им в мае 1328 г. в Тулузе на капитуле приоров и министров доминиканского ордена, говорилось о 50 миссионерах, согласившихся отправиться в «языческие» страны. Иоанн XXII в Семисканте, где правил Ильчигадай, назначил епископом Томмазо Мангазолу. В 20-х гг. XIV в. в Средней Азии побывал францисканец Одорико Порденоне. Миссионер Джованни Мариньолли начал свое пятнадцатилетнее путешествие (1338−1353 гг.) в страны Востока в то время, когда его земляк Пеголетти завершил свою книгу «Практика торговли». Она содержит описание земель и торговых дорог, особенно сквозной магистрали Тана — Сарай — Ургенч — Ханбалык, проходившей через Золотую Орду и Чагатайский улус [6, с. 27]. Во второй главе своей книги Пеголетти дает практические указания для путешествия, в частности, насчет языка. О значении кыпчакского языка и распространении его в Центральной Азии, в частности в Чагатайском улусе, равно как на караванных путях в то время, свидетельствуют и другие иностранные авторы, известный «Кодекс Куманикус», один из экземпляров, которого в 1362 г. Франческо Петрарка слал в Венецианскую библиотеку. В XIII—XIV вв.еках генуэзские гавани в Крыму стали важнейшей базой европейско-азиатской торговли через Астрахань, а также отправными пунктами сухопутных маршрутов, проходивших через Центральную Азию. В противоположность старым караванным дорогам этот новый путь проходил в XIV в. севернее Каспия, вдоль Аральского моря. И далее путешественники направляясь в Китай, следовали через область Или в Восточный Туркестан. Именно по этому пути шли Пасхалий, несколько позднее папский легат Джованни Мариньолли. Их путешествия на Восток мало способствовали расширению географического горизонта европейцев. Кругозор этих убежденных приверженцев католицизма нельзя было сравнить с Гонзалесом де Клавихо посланцем короля Кастилии Генриха III к дворцу Тимура, в некоторой степени даже с любознательным баварским солдатом Гансом Шильтбергером, попавшим в плен первоначально к туркам (1396 г.), а затем Тимуру (1402 г.). Первый из них в своем «Дневнике путешествия» детально излагает биографию грозного завоевателя, его взаимоотношения с Тохтамышем и Едиге. Г. Шильтбергер дополняет сообщения кастилийского дипломата новыми подробностями о сыне Тимура — Абубекире, хане Шадибеке, Джалал-ад-Дине, феодальных распрях и дворцовых переворотах, других событиях в Золотой Орде, владениях Джучи и шейбанидов. В «Книге путешествий» баварца представляют интерес и этнографические сведения о жителях Казахской степи, их занятиях. Процесс накопления географических и историко-этнографических знаний о Средней Азии и Казахстане в дальнейшем был связан с эпохой великих географических открытий, колониальной экспансией европейских государств. В середине XV в. существенно изменилась историческая обстановка в Европе [7, с. 31]. Начало зарождения элементов капиталистического уклада, образование крупных «национальных» государств, морские плавания и походы португальцев и испанцев, голландцев, французов и англичан привели к захвату заморских территорий, населенных народами различных рас, языков и культур. Огромный поток сведений об этих народах привел к резкому расширению этнографического кругозора, когда мир, по образному выражению Ф. Энгельса, сразу сделался почти в десять раз больше. Быстро развивалась картография. На венецианской карте Фра-Маура можно было находить уже изображения городов Отрара и Алмалык, р. Сарысу, Аральского моря. Составители, указав на ней р. Илецк, дали пояснение, что здесь. Торгово-политические интересы европейских государству и венецианцев, в XV—XVI вв. развивались в направлении трех крупнейших стран Азии-Ирана, Индии и Китая. Венецианский дворянин и дипломат Иософат Барборо в 50-х гг. XV в. совершил ряд путешествий по Средней Азии, проникая до Индии. Степные жители под общим названием татары, занимают значительное место в его книге (Путешествия в Тану, вышедшей лишь в 1543 г. в Венеции. Помимо описаний религии, суда, военного дела, торговли, ремесла, питания и даже (частичного) земледелия, автор рассказывает о разных исторических фактах, связанных с правлениями ханов Едиге и его сына Муртазы, Улуг-Мехмеде, царевиче Кичик-Мехмеде, Джанибеке (1342−1357). Упоминает разрушительный поход Тимура по городам Южного Дешт-и-Кыпчака в1395−1396 гг. Через два с лишним десятилетия (1474−1477) после возвращения И. Барбариз Таны, где он жил по своим торговым делам, в Персии побывало посольство венецианца Амброджо Контарини, который сообщил о кочующих в районе Астрахани «татарах», о соляном озере (Баскунчак). Но в отличие от своего предшественника, Контарини выделяет различные группы «татар», в т. ч. тех, которые «живут, по ту строну Волги, и кочуют в сторону северо-востока и востока». Дело в том, что Контарини далее Астрахани не ездил. Барон Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московитских делах», как и А. Контарини, называет всех жителей Поволжья, Сибири и Средней Азии «татарами», но указывает, что «они значительно различаются по своим манерам и образу жизни» [7, с. 32]. Ему известны «тюменские», «шайбанские» и «козацкие» татары, ногаи и калмыки. Гербеберштейн дал довольно подробное описание различных «орд татаров» в том числе казахов, их расселения, быта и религии, вооружений и тактики ведения боя. Упоминает г. Сарайчик на берегу Яйка. Астрахань назван «богатым городом и великим татарским торжищем». Важным объектом наблюдений его была торговля. Вслед за С. Герберштейном в Москве побывали и др. австрийские посольства, Франческо де-Колло, Антонио Де-Конти. У иностранцев шаг за шагом устанавливается представление, что безбрежные степи, через которые пролегали пути в Иран, Индию и Китай, заселяет не однообразная масса кочевников, а племена и народности, образ жизни которых значительно отличается друг от друга. Надо полагать, однако, что значительная часть собранных в XIV—XVI вв. миссионерами и дипломатами географических и историко — этнографических сведений о Средней Азии осела в архивах и библиотеках Рима и Венеции [7, с. 33].

В середине XVI в. усиливается заинтересованность в торговых связях со Средней Азией, как в России, так и ряде европейских государств. С присоединением к Руси в 1552 г. Казанского и 1556 г. Астраханского ханств открылся путь, идущий в Западную Сибирь и Казахскую степь, установился и юго-восточный путь, направлявшийся в сторону реки Яик (Урал) и Каспийского моря. Выгодным географическим положением этих маршрутов решила воспользоваться и Англия. Здесь создается специальное «Общество купцов, искателей стран, земель, островов, государств и владений неизвестных и даже доселе морским путем не посещаемых». Одной из задач этого общества были поиски путей в Индию через «северные страны» и Среднюю Азию. Английская торговая экспансия, развивавшаяся в сторону Китая, Индии и Ирана, требовала определенного комплекса географических и историко-этнографических знаний о Казахской степи, лежащей между ними и Россией. Поэтому торговля до поры до времени шла параллельно со сбором необходимых сведений о странах, куда проникали западные купцы. По словам В. В. Бартольда, «этот новый тип путешественников в XVI веке получает выдающееся значение в истории ознакомления Европы с Востоком» [7, с. 34]. Англичане и нидерландцы, ведя между собой борьбу за мировую торговую гегемонию, стремились захватить в свои руки посредническую торговлю со странами Востока. Наиболее выгодной для английской Московской компании была привилегия 1559 г., которая разрешала английским купцам транзитную торговлю с Персией. Вопрос о транзитной торговле неоднократно поднимали нидерландцы, датчане и французы. Первым англичанином, посетившим Казахскую степь и зафиксировавшим это в письменных источниках, явился купец Антоний Дженкинсон. Он трижды побывал в России и дважды был в ней проездом на Восток (1558−1559,1562−1563). Плодом его путешествий явился труд, заключающий в себе немало ценных наблюдений по истории народов Средней Азии, повествование о хане Хакназаре (1538−1580), ведшем войну за присырдарьинские города, занятиях и вероисповедании казахов. На карте «Россия, Московия и Татария», составленной А. Дженкинсоном в 1562 г., указана локолизация различных «орд татаров» между Волгой и Яиком обозначены места обитания ногаев, восточнее их — территория «Казахии». Сведения А. Дженкинсона были значительно пополнены дневнековыми записями и «письмам» агентов английской компании Ричардат Джонсона 1565−1567 гг., Артура эдвардса и Лоренца Чэпмана (1568), ездивших в Иран, а также Антона Марша (1584) и Фрэнсиса Черри (1587), которые уже «пробрались за черту Страгоновских владении, на восточную сторону Урала». В сентябре 1588 г. в Россию прибыл послом доктор богословия Джильс Флетчер, через которого королева Елизавета просила Московского царя о дозволении английским торговцам [7, с. 35].

Возросший интерес в Европе к странам, «лежащим за Московией», отразил идеолог английской пуританской буржуазии, поэт Джон Мильтон. Его работа «Краткая история Московии и других менее известных стран, находящихся восточнее России» основана на материалах западноевропейских и русских путешественников, побывавших в Средней Азии, Иране, Индии и Китае. Итак, к концу XVI в. усилиями торговцев, миссионеров, дипломатов и путешественников в ряде европейских стран были накоплены разнообразные материалы о Средней Азии и Казахстане, образе жизни, занятиях, религии, обычаях их жителей, этнической территории казахов и вошедших в состав этого народа отдельных родах и племенах. Успехи этого периода были подытожены географом-компилятором Ричардом Гэклейтом (1557−1616). Он собрал все доступные ему дневники, письма и записи европейских путешественников в восточные и др. страны, но успел опубликовать лишь материалы, принадлежащие англичанам. Дело его было продолжено Самюэлом Пэрчасом (1577−1626), который в 1625 г. издал универсальный вариант сборника путешествий с охватом всех стран. В 1905 г. «Гэклейтовский сборник» переиздан в 20 томах в Глазго, а в 1965 г. — под редакцией Д. Р. Блейкера в США [8, с. 50]. В западной историографии необоснованно превозносится Р. Гэклейт как «ученый и пропагандист дальних путешествий». На самом деле он был идеологом английского колониализма, жил и творил в то историческое время, когда апологеты колониальной экспансии не скрывали своих целей и намерений относительно «законности» обогащения за счет грабежа более слабых, азиатских и африканских стран. Для нас «Гэклейтовский сборник», охватывающий тысячелетний период (517−1600 гг.) познания европейцами Востока, ценен фактическими материалами о Средней Азии и Казахстане, помещенными в первом и четвертом томах его глазговского издания. Основные направления и районы изучения Казахстана и Средней Азии, связанные с пребыванием иностранцев в них проездом в Китай, Индию и Иран, узость географических рамок, ограниченных территориями вдоль караванных маршрутов, сохранились и в середине XVII в., когда английское купечество уступило свой приоритет на русском рынке нидерландским купцам. На второе место выдвинулось немецкое купечество (из Гамбурга и Любека). Авторами записок, дневников и других нарративных источников оставались те же купцы, дипломаты и миссионеры, лишь изредка случайные люди, попавшие волею судьбы в азиатские страны. В указанном триумвирате, настойчиво прокладывавшем дорогу для колониализма в Азию, продолжали проявлять активность различные католические миссии и ордена. Иезуит Бенедикт Гоэс, например, долгое время жил при дворе Акбара в Индии и неоднократно посещал по торговым делам (покупая нефриты) Среднюю Азию. Его дневник опубликован в «Истории иезуитской миссии» (1602 г.) [8, с. 51]. В 1654—1698 гг. французский иезуит Филипп Авриль дважды посетил Россию. Вместе со своим спутником Луи Барнабе он отыскал в Москве «татарских» и «узбекских» купцов из Средней Азии, которые хорошо знали сухопутную дорогу в Китай. Собранные ими сведения Авриль обработал в книге «Путешествие в разные части Европы и Азии» (1672). В сочинении «Новое и любопытное известие о Московии» дипломатического агента французского правительства Де-ла — Невилля также описаны пути из России в Китай, озеро Зайсан, жители восточных районов Казахстана. Аналогичные географические и этнографические материалы были собраны датским подданым Эвертом Исбрандом Идесом, любекским купцом Адамом Брандом, которые ездили через Сибирь в Пекин с поручениями русского правительства. Из трудов XVII в., в которых содержались известия о Средней Азии и Казахстане, наибольшую ценность имела, однако книга голландского географа Н. К. Витзена «О северной и восточной Татарии», по выражению А. И. Андреева «своего рода энциклопедия о Сибири», включившая в себя, прежде всего многочисленные русские источники. В 1664—1665 гг. Н. К. Витзен был в Москве в качестве члена голландского посольства. С этого времени он начал собирать различные известия о восточных окраинах России. Среди полученных им материалов были чертеж и чертежное описание Сибири 1667 г., чертежное описание 1673 г., сочинения о Сибири Крижанича, Н. Г. Спафария, записки А. Бранда, Ф. Авриля, И. Идеса. Во втором издание своей книги (1705 г.) Н. К. Витзен использовал большое количество русских официальных материалов, в частности, списки посольств в Китае. Среди них был, несомненно, «статейный список И. Петлина — русского посла, первым проложившего в 1618 г. из Европы в Китай через Сибирь и Монголию». «Список» семь раз издавался в Западной Европе на английском, французском, голландском и др. языках уже в XVII—XVIII вв. Широкую известность получил в Западной Европе и «статейный список» Ф. И. Байкова, посетившего Китай в 1656 г. [8, с. 52].

В числе обширных знакомых и корреспондентов Н. Витзена были сам царь Петр I, патриарх Никон, дипломат А. А. Виниус. Отдельные сведения о Средней Азии и Казахстане почерпнуты им из неопубликованных дневников, основанных на арабских источниках, а также получены непосредственно от восточных жителей. Витзен в письме к президенту Королевского общества в Лондоне Роберту Соутвелу, рассказал: «Почти 28 лет назад я ездил в Россию, и так как я находился там только ради своего любопытства, то вошел в сношения не только с русскими, но и с татарами всех родов». Достоверность этих слов подтверждается и хранящимися в Амстердамской библиотеке его материалами о калмыках, а также догадками Витзена о происхождении названия «Сибирь», мологии слов «турки» и «татары». Часть собранных Витзеном исторических, этнографических и географических сведений о казахах, киргизах и башкирах бьши опубликованы в «Санкт-Петербургских ведомостях» [8, с. 53].

Критически отобранными материалами о Туркестане и Сибири выделяется третье издание (1785) его книги. Оно представляет собой огромное собрание географических, этнографических и лингвистических сведений, охватывает все страны, которые в то время были известны под общим названием «Татария» — от берегов Каспийского моря, Волги, Камы и к востоку до берегов Тихого океана. Во втором томе труда приведено множество сведений о нравах и обычаях ногаев, черемисов, мордвы, казахов, киргизов, башкир, остяков и тунгусов. Кроме того, в 1687 году он составил первую научную карту Сибири, на которой изображались также Каспийское и Аральское моря («Синее озеро»), Сырдарья и Амударья. На карте допущено немало грубых ошибок и, тем не менее, для своего времени ее выход в свет был большим событием. По существу это была первая в Западной Европе карта, использовавшая достоверные русские известия о Казахстане [9, с. 15].

В XVII в. как и в предыдущие периоды, одним из главных направлений дипломатических, политических и торговых усилий, европейцев оставался Иран и ведущий к нему кратчайший путь по Волге и Каспийскому морю. В 1633 г. голштинский герцог Фридрих III отправил в Москву посольство во главе с выдающимся немецким ученым и писателем Адамом Олеарием, целью которого было добиться у русского правительства права беспошлинной торговли с Ираном через московские пределы. Олеарий наилучшим образом воспользовался своей поездкой в Иран, которая заняла около шести лет. Он вел путевой дневник и на основе его написал книгу, ставшую знаменитой как одно из лучших сочинений о России в XVII в. Олеарий подвергает анализу известия древнегреческих и римских авторов о кочевых «скифских» племенах на территории Казахстана, приводит данные о Мангышлаке, Яике, Эмбе и др. географических пунктах, озерах и реках, сообщает о большой торговле в Астрахани, куда приезжали иранские, бухарские, индийские купцы [9, с. 16]. «В городе, — пишет Олеарий, — не только русские, но и персияне и индийцы, все имеют по своему рынку». Спустя некоторое время по волжска-каспийскому пути совершили путешествия в Иран голландец Ян Стрейс, находившийся в 60-х гг. XVII в. на русской службе, шведский врач и дипломат Энгельберт Кемпфер (1683), голландский художник Корнелий де-Бруин, французский купец Жан Батист Тавернье. Корнелий де-Бруин и Ж. Б. Тавернье побывали и в Индии. Одна из глав книги французского купца («Шесть путешествий») называется «Обычаи, занятия, взаимоотношения с соседями Комании и Черкесии» [9, с. 17]. В работе А. Мотрэ описаны места кочевания ногайцев и калмыков близ границ Младшего жуза казахов, их обычаи, развалины древних городов (Старый Шахар, Мажар), опубликована копия неизвестной древней письменности (надписи), обнаруженной в одном из них. Антропологический тип казахов, калмыков и ногайцев запечатлен в отдельных рисунках Корнелия де-Бруина. Я. Стрейс, вслед за А. Олеарием, передает легенду о сооружении Царев Кургана в районе Самары, в котором якобы похоронен татарский «князь» Мамай со своими 70 предводителями войск, а на левом берегу реки Ерусалана под высоким холмом похоронен «князь» — Урак. Бесчисленные «татарские» войска, отправившиеся по Волге покорить Русь, по словам Я. Стрейса и А. Олеария, своими шлемами и щитами воздвигали грандиозные курганы над их могилами. Легенда представляет собой, возможно, отголосок Куликовской битвы или других походов известных в истории Мамая и Урака. Англичане пользовались правом транзитной торговли со сторонами Востока по Волжско-Каспийскому пути с 1556 по 1649 гг. В связи с этим изменился и характер известий о Средней Азии и Казахстане, проявившихся в Англии во II пол. XVII в. [9, с. 20]. Они составлялись «расспросным» путем находившимися на русской службе иностранцами. Автором одного из таких известий является работавший в течение девяти лет Москве английский врач Самюэль Коллинз. Изданная в 1671 г. в Лондоне в форме писем его книга заняла заметное место среди иностранных источников о России и пограничных с ней странах. С 1698 по 1701 гг. в Астрахани работал английский капитан Джон Перри, занимавшийся строительством кораблей, доков и каналов. Им оставлено описание России при Петре I, соседних с Астраханью земель Младшего жуза, собраны из различных источников сведения о «татарах» и др. восточных народах [9, с. 25]. Расширение экономических и дипломатических связей России при Петре I с западноевропейскими государствами и активизация ее политики на Востоке, успех русского оружия в войне со шведами являлись также важными факторами, которые в отдельности или в своей совокупности способствовали более интенсивному изучению Казахской степи в Европе, а с конца 80-х годов XVIII в. в США. Появление ряда интересных и содержательных работ в Швеции было связано, например, с перипетиями Северной войны, длившейся с 1700 до 1721 гг. Взятые в плен в Полтавском сражении (1709) сотни и тысячи шведов были сосланы в соседние с Казахстаном в Казанские, Астраханские губернии и Сибирь. Некоторые из военнопленных, пользуясь предоставленной им относительной свободой, занялись изучением Сибири и Казахстана.

Таким образом, письменные памятники античности и средневековья свидетельствуют о постепенном накоплении знания греков и римлян, а позже и других народов Европы обо все более отдаленных народах, в числе которых, начиная с гомеровских времен, были и разноязычные племена, населявшие нынешние территории Средней Азии и Казахстана. На основе полученных известий и других информации мыслители античности и средневековья размышляли о различиях и сходствах между народами, пытались найти им объяснение. Иными словами, с самого начала этнографические, и исторические факты обобщались и осмыслялись, укладывались в определенную, нередко в наивную и простую систему.

1.2 Теоретический аспект изучения источников о Казахстане в XVIII-первой половине XIX в.

Изучение Казахстана на Западе ознаменовалось в этот период крупными историческими событиями, влиявшими на развитие общественной мысли во многих странах мира. Победа Французской буржуазной революции (1789), завоевание независимости североамериканскими колониями Англии неопровержимо свидетельствовали о неумолимом законе поступательного развития человеческого общества. Идеи прогресса и просвещения овладевали передовыми умами, как на Западе, так и на Востоке. Быстро развивающийся капитализм, завоевание новых рынков сбыта товаров и источников сырья, расширение колониальных территорий втягивали новые страны и народы в орбиту «западной цивилизации», происходили взаимное обогащение и синтез восточных и западных идей. В то же время на Западе, наряду с просветительскими идеями Ж. Ж. Руссо, Д. Дидро, М.-Ф. Вольтера, Ш.-Л. Монтескье, зарождались и проникали в историческую литературу идеи об исторической обусловленности колониального грабежа и разбоя, оформившиеся впоследствии в концепции «отсталости» всего азиатского, «цивилизаторской миссии» белого человека [10, с. 40]. Эти две противоречивые тенденции в западной литературе во многом определяли в дальнейшем методологические подходы иностранцев к изучению истории и этнографии казахского народа. Среди них следует особо отметить Иоганна Табберта фон Страленберга. В 1730 г. он составил карту России и «Великой Татарии» и опубликовал «Историко-географическое описание северной и восточной частей Европы и Азии», где более всего уделено внимание Сибири и «Великой Татарии». Книга Страленберга, вышедшая в оригинале на немецком, была переведена на английский, французский и испанский языки. На карте «Великая Татария» обозначены этнические территории указанных народов, Каспийское и Аральское моря, «Иртышская степь», «Ишимская степь» горы и даны пояснения этим объектам. Представляют интерес сведения Страленберга о животном и растительном мире, полезных ископаемых в недрах Казахстана, в частности, о наличии битумного вещества между оз. Ямышево и «Семью палатами». Страленберг внес вклад в изучение образцов древнетюркской письменности [10, с. 41]. Его сообщения об орхоно-енисейской письменности 732−734 гг. («Загадочные письменности»), археологических и архитектурных памятниках Северного и Центрального Казахстана, в частности, о наскальных рисунках в Улытауских горах, древних мазарах (надмогильных сооружениях) в долине Иртыша и Ишима, курганах на территории нынешней Павлодарской области, свидетельствуют о том, что Страленберг был любознательным и наблюдательным исследователем. Исследователей истории Казахстана должно привлечь внимание и сочинение анонимного автора «Историческая генеалогия татар», представляющее перевод известной работы Абулгази Бахадур хана. По предложениям академика Г. С. Саблукова, сочинение Абулгази было переведено с рукописи на русский язык бухарским ахуном, а затем неким шведом Шенстремом опубликовано на немецком языке в 1780 г. Популяризация сочинения восточного ученого во многих странах Запада способствовало пояснение данные шведскими комментаторами относительно исторических и этнографических частей книги [10, с. 42]. Такую работы проделал, возможно, шведский востоковед Бреннер Хенрик, попавший в плен к русским и проживший в России 22 года. Известно, что некоторыми его материалами о народах Средней Азии и Казахстана пользовался Страленберг в книге и при составлении карт о «Великой Татарии». В то время было немало образованных шведов у калмыцкого хана Аюке и на службе у китайцев. Среди них известно имя шведского капитана Иоанйа Христиана Шнигера. Но как бы там ни было, неизвестный швед в своих примечаниях и объяснениях пользовался трудами В. Рубрука, Марко Поло, А. Олеария, Ж. Б. Тавернье, Ф. Бернье, Ж. Тевено, Ф. Пети де ла Круа. Пленные шведские офицеры участвовали и в русских экспедициях А. Бековича-Черкасского, И. Д. Бухгольца. После восстановления англо-русских отношений, прерванных во время Северной войны, английские купцы и дипломаты упорно хлопотали перед своим правительством о восстановлении через Россию транзитного торга с Ираном. Англо-русский союз, заключенный в 1741 г., учреждение в Реште английской фактории, принятие Младшим жузом казахов российского подданства вновь восстановили торговые связи Западной Европы с Ираном и др. странами Азии. Поездки западных купцов в Иран и обратно совершались в основном по восточному берегу Каспийского моря, что усилило интерес к казахским степям, ибо, по выражению Петра I, «киргиз-кайсацкая орда» являлась «ко всем азиат ключ и врата». Английским дипломатам и купцам вменялось обязанность собирать всевозможные сведения о посещенных ими странах, в том числе и среднеазиатском регионе [10, с. 43]. В 1736 г. Премьер-министр Великобритании Р. Уолполь в письме к английскому консулу в России Клавдию Рондо высказал положение. В поле зрения англичан находилась и политика России в Казахстане. При этом они стремились завоевать доверие ханов, батыров и родовых старшин, чтобы, опираясь на них, теснить русскую торговлю. В этой связи становилась все более настоятельной необходимость изучения путей сообщения, кочевий казахов, кормов и водопоев для скота — единственного в то время вида транспорта, рельефа местности, природно — климатических условий, размещения населенных пунктов, взаимоотношений между казахскими родами и жузами, их правителей. Большая работа в этом направлении была проделана англинчанами, находившимися на русской службе. Капитан морской службы Джон Эльтон принял участие в качестве инженера в Оренбургской экспедиции, вскоре переименованной в Оренбургскую комиссию, возглавлявшуюся И. К. Кирилловым, а после его смерти В. Н. Татищевым. Как известно, экспедиция была организована в связи с оформлением и закреплением подданства казахов Младшего жуза. Во время своего четырехлетнего пребывания в России Эльтон объездил Оренбургскую губернию, значительную часть территории Младшего жуза. В начале 1735 г. в качестве ассистента он сопровождал Татищева в Оренбург для рекогносцировок линий фортов от Самары через казахскую степь в Сибирь, затем был в числе строителей крепостей Тевкелева брода, Переволоки, Татищевской пристани, Черноречья, Бердской, Губерлинской, Ельцинской и измерял верховья Яика [10, с. 44]. Из наблюдений и бесед Эльтон пришел к выводу, что «безопасная и легкая дорога в Бухару» лежит не через казахские степи, а «вниз по р. Волге, затем через Каспийское море и Астрабад или какой-нибудь другой порт в юго-восточной части Каспийского моря». Участвуя в картографических работах Оренбургской экспедиции, он составил карты Поволжья, реки Яика от Верхнеяицкой пристани до города Уральска, восточного побережья каспийского моря. Копия этих карт и переписка Эльтона с Кирилловым хранятся ныне в библиотеке и архиве АН СССР. Некоторые из них уже в то время были использованы его соотечественниками и вошли в их труды, посвященные торговле англичан и с Ираном и др. восточными странами в XVIII в. В Оренбургской экспедиции вместе с Эльтаном в течение ряда лет работал и английский живописец Джон КэстльБыл опубликован в 1784 г. В качестве приложения к материалам по русской истории. Он состоит из трех частей, посвященных описанию путешествия англичанина из Оренбурга к ставке хана Абулхаира. Из (Дневника) Кэстля территория Младшего жуза представляет всем своим разнообразным богатством животного и растительного мира, полезных ископаемых. Кэстль был свидетелем сурового ханского суда. За воровство 40 кобыл другого аула одного казаха жестоко наказали и велели тот час же возвратить украденное [10, с. 45]. В «Дневнике» дано короткое описание тактики ведения боя казахами, их военного снаряжения (панцирь, лук, стрела, самодельное ружье), юрты (кереге, тундик и т. д.), пищи (кумыс, напиток из овечьего сыра и т. д.), женских и мужских одежд (саукеле, шапан из верблюжей шерсти, брюки и платье из бухарского ситца, сапоги шагреневой кожи, шарык), туалета казахских женщин (серьги, браслет, кольцо, прически), свадебных обычаев (размеры калыма, основные этапы и условия сватовства, знакомство и встречи будущих супругов — жениха и невесты), погребальных обрядов, национальных музыкальных инструментов (сырнай и т. д.). Говоря о вероисповедании казахов, верно, подмечает малочисленность в то время мулл среди них, переплетение мусульманства с шаманизмом. Отмечает национальные черты казахов, патриархальные устои в семье. В глазах английского художника казахи предстали «сильными, здоровыми и выдержанными, по характеру умными», «людьми обычно среднего роста, с черными волосами, необычайно зоркими глазами, здоровыми зубами без исключения. Таким образом, «Дневник» представляет, хотя и отрывочно, разнообразный фактический материал о производительных силах, флоре и фауне края, кочевом скотоводстве, судопроизводстве, духовной и семейной жизни казахов, о типичных социально-бытовых чертах и особенностях казахского народа, об умонастроениях, политических интересах правящей ханско — старшинской аристократии, о быте и нравах феодальной верхушки. Другие же англичане, состоявшие на русской службе, так же занимались сбором сведений о казахов Младшего жуза, их взаимоотношениях с соседними народами, умонастроениях различных феодальных слоев. Одним из них был Рейнольд Хоуг, английский купец, в 30−40 гг. XVIII в. скупавший верблюжью шерсть в Казахстане. В 1740 г. он совершил путешествие из Оренбурга в Хиву и Бухару и вернулся в Самару в июле 1741 г. где он в канцелярии Оренбургской комиссии детально поведал о своем странствии. Воодушевленный ободрениями Оренбургской администрации, он отправился к каракалпакам вторично. Русская администрация была больше заинтересована в привлечении, как хивинцев, казахов, так и каракалпаков, к торговле непосредственно в Оренбурге и пользовалась любой возможностью для развития в казахской степи караванной торговли. Поэтому поездка англичанина через казахскую степь к каракалпакам для изучения состояния торговли была сочтена непротиворечащей интересам России [10, с. 46].

Все эти сведения, порою тенденциозные в оценке умонастроений правящих кругов казахского общества, а также взаимоотношений «между русскими, каракалпаками, казахами, хивинцами и джунгарами, все же оказались весьма полезными для российской администрации и были записаны со слов Хоуга в канцелярии Оренбургской комиссии в июне 1742 г. В 30−40-х гг. XVIII в. в казахской степи побывали и другие англичане, которые под видом купцов или посланцев русской администрации устанавливали торговые отношения с казахами, народами Средней Азии и Ирана, собирая сведения о них историко-экономического, географического характера. И. Ганвею, совершившему путешествие в 1743 г. в Иран, удалось сосредоточить в своих руках материалы, послужившие для составления карты Оренбургской экспедиции, карту Каспийского моря, составленную Джоном Эльтоном и Томасом Вудруфом, отрывки из дневника Эльтона, путевого журнала Т. Вудруфа. Они вошли в сочинение И. Ганвея, вышедшее в 1753 году в Лондоне под названием «Исторический отчет о Британской торговле через Каспийское море». В этот объемистый труд вошли также выдержки из дневника шотландского хирурга Джона Кука, принявшего участие в посольстве М. М. Голицына в Персию в 1744−48 гг. Дневник Кука, содержащий сведения о природных богатствах западных районов Казахстана, быте и нравах населения, в 1770 году вышел в Эдинбурге отдельной книгой в двух частях. Все эти англичане по торговым или иным делам не раз посещали Астрахань и оставили подробные сведения об истории взятия русскими войсками города, о хозяйстве и торговле горожан. Ко времени посещения Ганвеем в Астрахани насчитывалось 70 тыс. жителей, большинство из них — «татары» русского подданства и армяне [11, с. 25]. По пути своего путешесвия Ганвей встретился с калмыками и ногаями, описал их внешность, вооружение, свадебные обычаи, указал на деградацию хозяйства ногаев, вытеснение их кубанцами. Рассказал о туркменах, провале экспедиции Бековича-Черкасского и трудностях торговли с узбеками. Сведения Ганвея о животном мире западных районов Казахстана совпадают, в целом, с рассказами Дж. Кэстля. Социально-экономическая и культурная отсталость тогдашнего казахского общества по сравнению с передовыми европейскими государствами, непонимание языка, обычаев и нравов народа, чванство и высокомерие, присущие многим колониальным чиновникам, не способствовали, однако формированию у европейцев объективных представлений о казахах. Как и все другие «кочевники», они изображались варварами, лишенными возможностей исторической эволюции. Такое понимание было характерно и работам представителей различных религиозных миссий, прокладывавших дорогу для утверждения европейского колониализма в азиатских странах. В 1736 г. Ж. Б. Дюгальд секретарь ордена иезуитов во Франции опубликовал четыре тома донесений миссионеров-иезуитов из Китая под названием «Географическое, историческое, хронологическое, политическое и физическое описание Китайской империи и Татарии китайской». В 1774 и 1777 гг. книга вышла в двух частях на русском языке в Санкт-Петербурге [11, с. 46].

Те части книг Ж. Б. Дюгальда и других миссионеров, посвященные «Великой Татарии», «Восточной Татарии», «Джунгарии», включают в себя материалы по истории и этнографии казахов. В 1777—1785 годах было опубликовано двенадцатитомное сочинение миссионера М. Майя «Общая история Китая по архивам этой империи», в котором деление народов Центральной Азии на оседлые, «культурные» и кочевые «некультурные» выступает как методологическое кредо автора. Несмотря на тенденциозность подобных сочинений, миссионерами был собран огромный фактологический материал, послуживший позже фундаментом для многих обобщающих работ историков. Часть материалов иезуитов была использована, например, одним из крупнейших западных историков XVIII в. Жозефом де Гинем, в его монументальном труде «Всеобщая история гуннов, тюрков, монголов и других западных татар в древности», впервые излагавшем историю кочевых народов всей Центральной Азии [12, с. 70].

Де Гинем впервые был поставлен ряд серьезных вопросов, связанных с происхождением и развитием кочевых народов указанного региона. Он признавал гуннов родственниками или потомками «шунь-ну» известного по китайским источникам. Это племя в лингвистическом отношении состояло в родстве с тюрками". Но органическим пороком его работы является антиисторизм. Он придерживался ошибочной концепции неизменности, застойноси внутренней жизни и общественного строя кочевых народов на протяжении столетий от Хунну до монголов.

Таковы основные публикации в зарубежной казахстанике по ХVIII в. включительно. Как явствует из их краткой характеристики, они были весьма отрывочными и поверхностными.

В России же к тому времени были накоплены разнообразные сведения о ближайшем восточном соседе — территории Казахстана и казахах, с которыми поддерживались политические и торговые связис XVI в. Донесения и отчеты купцов и дипломатов Даниила Губина, Бориса Доможирова (1577), Вельямина Степанова и многих других дали ценнейшие сведения о территории, населении края, внутренней и внешней политики казахских правителей. Практически интерес России к Казахстану постепенно перерастал в научное осмысление и обобщение имевшихся материалов, что видно из «Книги Большому черчежу», «Сибирских летописей», «Статейных списков», «Описание о сибирских народов и гранях их земель», «Черчежные книги о Сибири», Экспедиции же И. Бухгольца в Зайсан (1715−1716), А. Бековича-Черкасского на Каспий и в Хиву (1714−1717), И. Унковского в Джунгарию (1722−1723) положили начало систематическому изучению территории Казахстана [12, с. 71].

Со второй половины XVIII века зарубежная историческая и этнографическая наука по изучению народов Средней Азии и Казахстана развивалась в тесной связи и востоковедением в России. Дело в том, что Россия той эпохи была многонациональным государством, и ее научно-общественная мысль олицетворялась трудами, созданными невсегда принадлежавшими перу только русских по происхождению авторов. В обобщение имевшихся материалов, что видно из «Книги Большому чертежу», «Сибирских летописей», «Статейных списков», «Описаний о сибирских народах и гранях их земель», «Чертежной книги о Сибири». Со второй половины XVIII в. зарубежная историческая и этнографическая наука по изучению народов Средней Азии и Казахстана развивалась в тесной связи с востоковедением в России. Дело в том, что Россия той эпохи была многонациональным государством, и ее научно — общественная мысль олицетворялась трудами, созданными не всегда принадлежавшими перу только русских по происхождению авторов [12, с. 72].

Доступность работ росийских ученых облегчалась тем, что они нередко писались на немецком, французском языках, многие из опубликованных на русском языке переводились на европейские. Особенно сложна атрибуция сочинений плеяды представителей Петербургской Академии наук (И.Г. Георги, П. С. Паллас и др.), офицеров длительной российской службы (Гербер, Штедер и др.), политических деятелей (Ян Потоцкий), выполнявших свой служебный долг или удовлетворявших свою научную любознательность в строгих рамках российской государственной концепции и практики. Многие из них десятилетиями жили и работали в России, и сочинения их, составляя часть российской феодально-великодержавной идеологии, оказывали в то же время, определенное влияние на работы зарубежных историков и этнографов. Бесспорными достижениями ученых России явились труды комплексных академических экспедиций в 1768—1784 гг., охвативших своей деятельностью значительную часть территории Казахстана. Историко-этнографические очерки о казахах содержали в себе обобщающие работы членов экспедиций П. С. Палласа «Путешествие по разным провинция Российской империи в 1768—1784 гг.», И. Г. Георги «Описание всех в Российском государстве обитающих народов», «Полное собрание ученых путешествий акад. И.-П. Фалька» [12, с. 73]. Неразрывно связано с историей русской науки имя выдающегося шведского естествоиспытателя и путешественника Эрика Лаксмана (1737−1796). Он изъездил вдоль и поперек всю Россию, неоднократно пересекал Уральский хребет и Западную Сибирь. Одним из первых собрал сведения о флоре и фауне, минеральных богатствах Восточного Казахстана. Зарубежные исследователи Казахстана не могли уже обходиться без капитального трехтомного труда А. И. Левшина «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей», вскоре переведенного также на ряд иностранных языков. Однако воздействие перечисленных работ на развитие исторической мысли Запада нередко ограничивалось заимствованием конкретных фактов или отдельных положений. Появилось немало работ коппилятивного характера. На наш взгляд, эта оценка правомерна в первую очередь в отношении французских и скандинавских исследователей, которые в рассматриваемый период достигли значительных успехов в изучении восточных стран, в том числе Средней Азии и Казахстана. Ведущая позиция французских востоковедов, которую они занимали в начале XIX в., была связана с дальнейшим развитием связей Запада и Востока, а также общим подъемом молодой буржуазной исторической науки [12, с. 75]. Еще в 1795 г. в Париже была основана Национальная школа живых восточных языков, в которой обучались дипломаты, переводчики и др. В 1821 г. там же начали свою деятельность первые в истории человечества Географическое общество, а в следующем году — Азиатское общество. К этому следует добавить, что восточные страны и восточные языки изучались в Парижском университете. Это в немалой степени способствовало расширению источниковой базы работ французских востоковедов за счет, широкого использования материалов на арабском, персидском, турецком языках. Опираясь на арабские, персидские, турецкие, грузинские, немецкие и польские источники, он сумел воссоздать широкую картину монгольских завоеваний й правильно оценить их разрушительные последствия для народов Азии и Восточной Европы. Д’Оссон одним из первых использовал рукописные материалы о народах Центральной Азии из «Сборника летописей» («Джами-ат-Таварих») Рашид-ад-Дина. Интерес к духовной культуре народов Средней Азии и Казахстана, проявленный французскими востоковедами, выдвигает их в ряд людей передовых, прогрессивных взглядов своего времени. В ознакомлении с жизнью казахского народа заметную роль сыграло издание в Париже в 1836 г. поэмы «Владимир и Зара или киргизы». Автором сочинения был Герман Гамбс, издавший это произведение под именем Клер Клермонт. Поэма создает колоритную картину казахской степи, образа жизни ее жителей, знакомит западного читателя с их обычаями и нравами. Со страниц сборника казахи выступают «полудикими номадами», «разбойниками», «лентяями», «конокрадами» [12, с. 76]. Работа основана на логике и понимании алчного колонизатора, который с умилением описывает баснословные богатства Казахской степи, но ненавидит их истинных хозяев-казахов. В 1848 г. издана книга немецкого барона Августа Гакстгаузена, которая в оригинале называлась «Исследования о внутренних отношениях народной жизни и в особенности сельских учреждениях» [12, с. 78].

В первой половине XIX в. интерес Англии к Средней Азии и Казахстану определялся ее военно-политическими целями на азиатском континенте, в особенности в прилегающих к Индии районах, борьбой за источники сырья и сферы влияния. Участившиеся поездки чиновников Ост-Индской компании и английских дипломатов в Бухару, Хиву и Коканд с разведывательными задачами были составной частью этой политики.

Сведения примерно такого же содержания встречаются в книге Хавьер Хоммер де Хелла «Путешествие в Прикаспийских степях, Крыму, по Кавказу», изданной также в Лондоне. Говоря о казахах Букеев-ской орды, он утверждает: «Они пользуются определенной независимостью, хотя бы формально. Имеют своего суверенного хана, налога не платят и единственная обязанность, навязанная им, состоит в том, что должны выставлять кавалерийский корпус во время войны». Автор далее вкратце излагает историю образования Букеевской орды, указывает численность этого ханства в 4.0-х годах XIX в. Об участии казахских, башкирских и татарских формирований в русско-прусской войне 1758 г. и Отечественной войне 1812 года в свое время писали периодические издания многих западноевропейских стран [13, с. 55].

В 1970 г. работа Т. Аткинсона была выпущена отдельным изданием в США под заголовком «Восточная и Западная Сибирь». В книге даны обстоятельное по тому времени описание восточных областей Казахстана, их жителей, характеристика отношений между отдельными родоначальниками, султанами и царскими властями, хозяйства казахов и казачьих станиц. Изучение Средней Азии и Казахстана в Западной Европе и США в XIX в. все больше велось под большим влиянием успехов естествознания, возникавших в его недрах идей и концепций, находилось в тесной связи с историей буржуазного мировоззрения того времени. Развитие научного мировоззрения эпохи подъема буржуазии блестяще охарактеризовано Ф. Энгельсом в его «Диалектике природы». В основе этого развития лежали борьба зарождавшегося капитализма с феодальными силами, формирование «современных европейских наций и современного буржуазного общества», это был «величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством». Географические исследования Средней Азии и Казахстана подытожил в своем двухтомном труде К. Ф. Свенске, высоко оцененном Н. Г. Чернышевским. Расцвет географической науки в первой половине XIX в. во многом был обязан трудам А. Гумбольдта и других передовых мыслителей Германии [13, с. 56].

Постепенно эволюционистское направление стало не только главенствующим в западной исторической и этнографической науке, но и само изучение истории и этнографии народов Средней Азии и Казахстана велось, по сути, путем естественнонаучных методов.

1.3 Историко-этнографические исследования Казахстана во второй половине XIX - начале XX вв.

Процесс изучения Средней Азии и Казахстана во второй половине XIX в. отмечен зарождением и становлением этнографии, истории и других отраслей знаний о человеке в самостоятельные научные дисциплины. Говоря о развитии науки на этом общем историческом фоне, создание колониальных империй, нельзя забывать внутреннюю логику и императивы самой науки. Накопление массы исторических, этнографических, географических материалов по Средней Азии и Казахстану требовали приведения их в систему; осмысления и обобщения, введения их в научный оборот. Ученые стали сопоставлять географические особенности отдельных частей материка с бытом их населения и таким образом выяснять значение географического фактора, как «основной причины», которой определяется судьба отдельных стран и народов. Многие историки и этнографы, вдохновляясь успехами естествознания, распространяли идею эволюции на развитие человеческого общества, применяли методы и принципы естественных наук в изучении истории и культуры народов. Историки и этнографы, как и представители естествознания, придерживались: идеи единства человеческого рода и вытекающего отсюда единообразия развития культуры; положения об однолинейности этого развития — от простого к сложному; выводили законы явлений общественного строя и культуры из психических свойств индивида [14, с. 29]. Эти идеи по-разному преломлялись у отдельных представителей эволюционистского направления. Одним из крупных представителей эволюционистской школы в Германии был Адольф Бастиан, немецкий этнограф и путешественник. Собирая этнографические материалы, в 1889—1891 годах он побывал в Средней Азии. Основной его труд называется «Человек в истории», в котором он изложил передовые для того времени идеи: единство человеческого рода, единообразие человеческого сознания, умственный прогресс, зависимость его от условий среды. Подобный методологический подход способствовал тому, что развитие исторических и этнографических наук еще долго шло параллельно с естественнонаучными, даже более благоприятствовал на определенных этапах опережающему развитию географического изучения среднеазиатского региона. Во второй половине XIX в. в Германии и других странах появились работы, посвященные как комплексному исследованию всей Казахской степи, так и ее отдельных частей [14, с. 30]. Так, объектом исследовательского интереса профессоров географии Готфрида Мерцба-хера и Фрица Махачека стали важные стратегические пункты Центрального Тянь-Шаня. Книга Фрица Махачека, написанная на базе материалов экспедиции 1911;1914 гг. в западную часть Тянь-Шаня, вобрала в себя и материалы, заимствованные у немецких и русских авторов работ о Туркестане. Ф. Махачек дает не только географическое описание края, но и этнографическое. Шестая глава книги содержит обширные данные о казахах и киргизах, образе жизни, этнической территории, занятиях и их численности, разделении на роды и племена. Автор отмечает «подвижность, гостеприимство, восприимчивость ко всему окружающему, впечатлительность» и другие качества этих народов. Особо выделяет «пристрастие их к поэтическому творчеству и музыке». Доцент Гёттингенского университета Макс Фредериксен совершил путешествие в Джунгарское Алатау летом 1902 г. в составе экспедиции под руководством профессора В. В. Сапожникова. Наряду с геологическим и петрографическим описанием мест и горных пород на пути от Верного до Копала, он приводит подробные сведения о городах Семиречья. А. Пакуэтом описано географическое положение восточных районов Казахстана со значительным этнографическим материалом, сопровождаемым зарисовками антропологического типа народностей Алтая. Именно такой подход определяет структуру и тематику исследований немецких ученых-естествоиспытателей Отто Финша и Альфреда Брема. Совместная их работа «Путешествие в Западную Сибирь» представляет собой свод самых разнообразных сведений по истории и этнографии казахского народа, экономике и географии края. Авторы указывают в ней места залегания полезных ископаемых, описывают состояния земледелия, скотоводства и добывающей промышленности в Семиречье, Центральном и Восточном Казахстане в 79-х годах XIX в., излагают историю присоединения казахских земель к России, строительства укрепленных линий в степи, пытаются вникнуть в суть социальной структуры казахского общества, сообщают о судопроизводстве и административном управлении и крае. Книга их содержит в себе большой этнографический материал о различных сторонах жизни казахов. После смерти Брема в Штутгарте в 1890 году вышел сборник его лекций под названием «От Северного полюса к экватору». Это увлекательное повествование о его путешествиях, в том числе по Средней Азии и Казахстану [15, с. 69]. В главах сборника «Кочующие пастухи и кочующие стада», «Общественная и семейная жизнь киргизов» дается характеристика общественного строя казахов, их быта, национальных игр, семейного уклада. Вторая из этих глав была напечатана в литературном приложении к журналу «Нива». Брем опять же с восторгом говорит о «рыцарских упражнениях», воспитывающих в мужчинах отвагу, ловкость, выносливость, силу, таких, как байга, борьба, охота с беркутами или борзыми. Его восхищают выразительность казахского языка, поэтическая одаренность народа, самобытное искусство «бардов», человеческие взаимоотношения, освященные древними законами гостеприимства, уважения, высоким понятием о чести [15, с. 70].

В 1896 г. журнал «Нива» опубликовал еще один очерк Брема «Степные кочевники — скотоводы», являющийся как бы продолжением и дополнением предыдущей статьи. Принципа взаимозависимости человеческой истории, обычаев и нравов, духовной культуры народа с географической средой придерживался в своих исследованиях известный немецкий этнограф, географ и историк Фридрих-Антон Геллер Гелльвальд (1842−1892). «Санкт-Петербургские ведомости» (1873, № 201) в отзыве на работу ученого «Русские в Средней Азии» писали: «Немцы не отстают от англичан в изучении Средней Азии. Книга Фридриха Гелльвальда едва ли не представляет, дю обилию собранных в одно целое сведений об этой мало еще известной стране, наиболее замечательное из всех изданий подобного рода», т. е. обширных сочинений, посвященных среднеазиатской тематике. Во второй части автор излагает свой взгляд на политическую сторону среднеазиатского вопроса, исходя из «призвания России — просвещать Восток», обусловленного ее географическим положением". Сам же Фр. Гелльвальд, говоря о принципах своей научной деятельности, указывает: «Не зная этнологии, мы не можем сделать разумной оценки политических событий, без этнологии не мыслимо понимание исторического развития наций». Исходя из этого методологического ключа, он сосредоточивает свое внимание на бытовой жизни казахов [16, с. 48].

Шведский путешественник Генри Мозер, в 60−80-е годы XIX в. трижды посетивший Среднюю Азию и Казахстан, стремился обрисовать географическую среду, психические качества и другие факторы, которые, по представлениям эволюционистов, влияют на развитие общества. В его книге «Путешествие в Среднюю Азию», вышедшей на французском языке в 1885 г., охвачен широкий круг вопросов: русско-казахские отношения в последней четверти XIX в., этнический состав и занятия жителей Иргиза, Казалинска, Перовска, Туркестана и Чимкента, развитие земледелия, в долинах реки Сырдарьи. Отмечает честность, смелость, преданность казахов родной земле. «Киргиз чувствует себя свободным и счастливым только в своей безбрежной степи», — пишет Мозер. Будучи в гостях у казахского султана Сулеймена в Оренбурге он детально описал национальные женские и мужские одежды; в окрестностях города был свидетелем национального конного спорта «Кокпар», который, по мнению автора, требует «большой силы, ловкости» — качества, которые «во множестве находятся у казахов» [17, с. 26]. Об огромном интересе западной общественности к народам Востока свидетельствовало открытие в июле 1887 г. выставки в Люцерне (Швейцария), посвященной культуре народов Центральной Азии. Среди десятков изданий о странах этого региона демонстрировалась и книга Г. Мозера, иллюстрированная со 170 зарисовками автора. Его изображения бытовой жизни и спортивных игр казахов вызвали живой интерес у посетителей. Современник С. Гедина и Г. Мозера профессор санскрита и языкознания Гельсингфорского университета Отто Доннер (1825−1909), наряду с лингвистическими исследованиями в Туркестане, вел этнографические наблюдения в г. Верном, публикуя свои материалы на страницах журнала «Фенниа» (Гельсингфорс). В 80−90-е годы XIX в. западноевропейская литература о Казахстане пополнилась трудами французских ученых и путешественников Мальте-Бруна, Г. Сент-Ива, Л. Ланьера, итальянцев Г. Адамоли, Джулио Брочерела, Стефана Сомье. В журнале Женевского географического общества была опубликована специальная статья «Киргизская степь», носившая познавательный характер [18, с. 101]. Среди них внимание научной общественности привлекла книга С. Сомье «Лето в Сибири среди остяков, самоедов, татар, киргиз и башкир». Крупным представителем географической школы в историко-этнографическом изучении народов мира, в т. ч. Средней Азии и Казахстана, был французский ученый и общественный деятель Жан Жак Элизе Реклю (1830−1905), который дальше развил идеи К. Риттера в своих трудах; «Всеобщая география. Человек и земля» в 19 томах. В 1873 г. в «Бюллетене Парижского географического общества» опубликована статья ученого «История Аральского моря». Две другие статьи его «Покатость Аральского и Каспийского морей», «Народы, населяющие Арало-Каспийскую низменность» написаны на основе фактических данных А. И. Левшина, Г. П. Гельмерсена, А. Вамбери, Н. Карамзина, М. Красовского, Л. Мейера, А. П. Хорошкина, В. Полторацкого, А. В. Каульбарса, А. Бориса и многих других путешественников, географов и этнографов. Само это краткое перечисление говорит о широкой эрудиции ученого, пользовавшегося литературой на многих европейских языках. Элизе Реклю по достойней высоко оценил научные заслуги Ч. Валиханова. «Всеобщая география» Э. Реклю является энциклопедией жизни Земли и человечества с естественнонаучной и социально-исторической сторонами [18, с. 102]. Для понимания научных принципов написания ее и всего творчества ученого очень важным представляется предисловие к русскому изданию. Таким образом, Э. Реклю пытается излагать историю человечества, стремясь показать первенствующую роль в развитии общества географической среды и сильных личностей. Методология Э. Реклю, при всех оговорках его о «борьбе классов» и «закономерности отмщения за несправедливость, свидетельствует все-таки о противоречивости взглядов автора на развитие общества. Как известно, географический детерминизм, сыгравший первоначально прогрессивную роль в борьбе с теологическими воззрениями, в 80−90-е годы становится основой ряда реакционных теорий и, в первую очередь, геополитики. В конце XIX — начале XX вв. географический детерминизм в новой интерпретации получил оформление в работах Ф. Ратцеля и А. Геттнера. Идея эволюционизма в этом поверхностном, одностороннем понимании отразилась на некоторых положениях упомянутых выше исследователей истории и этнографии народов Средней Азии и Казахстана Франца Гелльвальда, С. Гедина, Г. Мозера. Тенденциозности, присущей им в трактовке особенно русско-казахских отношений, не избежал и Э. Реклю. Более того, в его работах получают распространение идеи о Востоке как антиподе Запада, отсутствии поступательного развития восточных обществ, антинаучная теория «азиатского деспотизма» [19, с. 45]. С конца 1880-х годов в научной мысли начинается ревизия эволюционистских построений в области истории и этнографии, в выводах которых буржуазия усматривала опасность для своей власти. Нельзя здесь отрицать и усилия добросовестных ученых, пытавшихся преодолеть ограниченность, узкую прямолинейность эволюционистских схем. Однако эволюционизм, хотя и утратил монопольные позиции в науке, не исчез. И в конце XIX и в первые десятилетия XX в. продолжали появляться этнографические и исторические работы, выдержанные в духе эволюционистского направления. Особенно это было заметно во Франции, где, начиная с последней четверти XIX в. значительно активизировалось историко-этнографическое и антропологическое изучение народов. Французские ученые занимались физиологическим описанием казахов, их национального характера, языка, вероисповедания, жилища, расовой принадлежности, тамги и тотемов. Эдмонд Домолэн посвятил одну из глав своего труда описанию татаро-монгольского расового типа, занятий казахов, их взаимоотношений с калмыками и другими соседними народами. Но в его книге много заимствований из сочинений С. Палласа, Т. Аткинсона, Э. Реклю и др. исследователей. Член Азиатского и Географического обществ Парижа Ж. Риал опубликовал Работу, в которой он попытался проследить историю среднеазиатских народов с древнейших времен, расселение племен (саков: тиграхауда, хаомоварга, парадарайя. В III главе на основе работ древнегреческих и более поздних авторов определена локализация тохаров, усуней и гуннов. В дальнейшем бегло изложены история народов Средней Азии с VIII в. до середины XIX в., разделение казахов на три жуза, родоплеменная структура, этническая территория и социальная организация казахов. По средневековой истории казахов и их взаимоотношений с монголами представляет интерес работа другого французского исследователя Леона Кауна «Введение в историю Азии. Тюрки и монголы с древнейших времен до 1405 г.» В ней значительное место отведено канглы, кыпчакам, сюнну, киданям, формам их государственного устройства, религии, Взаимоотношениям с Китаем, Персией, но обзор этот сделан поверхностно. Во второй половине XIX в. среднеазиатская тематика входила во французскую художественную литературу и публицистику, что также немало способствовало росту интереса широкой общественности к далеким восточным окраинам России [19, с. 46]. Широкой известностью пользовались романы другого великого французского писателя Ж. Верна «Клодиус Бомбарнак» и «Михаил Строгов», в которых отражена духовная и материальная культура народов Средней Азии. В то время, когда появился роман «Клодиус Бомбарнак», подходило к концу строительство Закаспийской железной дороги и было начато сооружение Великой Сибирской магистрали. Но уже тогда Жюль Верн предсказал строительство Турксиба: «Сейчас уже прокладывается новая ветка, которая вскоре соединит Ташкент с Семипалатинском, и, таким образом, железные дороги Средней Азии примкнут к дорогам Северной Азии, образуя единую нить». В романе сообщается, что казахи — кочующий народ, что они мусульманского вероисповедания, земли их делятся на три орды, указывается их местоположение. Жюль Верн перечисляет имена многих исследователей и путешественников, писавших о Средней Азии и Казахстане: Марко Поло, А. П. Федченко, Н. М. Пржевальского, братьев Грум-Гржимайло, Г. Бонвало, М. Капю, М. Уйфальви, Свена Гедина, Элизе Реклю. Ему известна и трагическая судьба исследователя азиатского материка, крупного ученого Адольфа Шлагинвейта, который погиб во время своего кашгарского путешествия. Работы его брата Роберта Шлагинвейта, посвященные вопросам присоединения Средней Азии к России, этнографическому описанию народов региона, были опубликованы в 60−70-х годах XIX в. Осведомленность Жюля Верна в подробностях гибели А. Шлагинвейта наводит на мысль о знакомстве писателя с сообщениями Ч. Валиханова по работам французских авторов. Упоминаемый в романе Пьер Габриэль Бонвало — французский исследователь Внутренней Азии, который со своим соотечественником М. Капю первым из европейцев проник через Алай, Заалайский хребет и Памир в Индию (Читрал). В 1889—1890 годах Бонвало сопровождал Генриха Орлеанского в его путешествии во Внутренней Азии. Ранее Бонвало и Капю проезжали из Семипалатинска в Ташкент и дали описание своей поездки. Выдержки из этих трудов опубликованы в книге на русском языке: «От Парижа до пределов Индии. Закаспийская железная дорога, русские среднеазиатские владения и краткий очерк Индии». Кроме того, описание путешествия Г. Бонвало и М. Капю дано в ряде работ французских исследователей, совершивших путешествия по Средней Азии в 80-х годах XIX в. С их сочинениями Жюль Верн, очевидно, также был хорошо знаком. О казахах Г. Бонвало ограничился краткими комментариями их обычаев и нравов [20, с. 25].

Наряду с изучением антропологических типов казахов, узбеков и других среднеазиатских народов, ими были описаны курганы у Акмолинска, собраны археологические материалы, относящиеся к каменному и бронзовым векам и найденные в озере Иссык-Куль, в районе к северо-востоку от озера Балхаш. Результаты своей поездки Уйфальви изложил в своем выступлении на заседании Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в Москве 13 января 1878 года, а затем по ним опубликовал шеститомное сочинение в Париже под заглавием «Научная французская экспедиция в Россию, Сибирь и Туркестан». В 1880 г. вышла его отдельная книга «Итоги антропологической поездки в Среднюю Азию». Все эти труды включают в себя богатые антропологические, этнографические сведения о казахах, об их расселении, этногенезе и истории. Но в целом, внимание ученого сосредоточено на Семиречье, которому автор посвятил специальный том в своем шеститомном сочинении. О казахах ученый отзывается восторженно как о «честном и вежливом» народе. Выдержки из трудов Уйфальви в русском переводе опубликованы в «Известиях РГО» и других изданиях. Однако специальному исследованию работы Уйфальви ни в зарубежной, ни в советской историографии не подвергнуты. Поездки французских и других западноевропейских путешественников в Среднюю Азию зачастились в связи с завершением строительства Закаспийской железной дороги, заключением Франко-русского союза в конце XIX в. [20, с. 26].

Первая работа увидела свет в «Сообщении географического общества и музея естествознания в Любеке». В путевых записках, легших в основу этой статьи, приводятся описание городов, бытовые картины, излагается краткая история движения народов в Средней Азии с древних времен до завоевания ее Россией, кратко касается казахов и киргизов, их взаимоотношений. Но основной работой Р. Карутца является этнографическое исследование «Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке», переведенное на русский язык Е. Петри и отредактированное академиком В. В. Радловым. Книга эта представляется разнообразным сводом о жизни и быте казахов Западного Казахстана. В Англии и США было опубликовано в этом методологическом ключе очень мало работ, посвященных специально изучению Средней Азии и Казахстана. Процесс накопления этнографических, антропологических, исторических материалов продолжался в этих странах все еще усилиями торговцев, дипломатов и миссионеров, которые стремились описать все, что им попадалось в пути, не стесняя себя какими-либо методологическими установками. Лишь в последней четверти XIX — начале XX вв. появился ряд исторических работ, обративший на себя внимание исследователей. Среди них: четырехтомник английского историка Г. Ховорса «История монголов с девятого до XIX века», второй том которого называется «Так называемые татары России и Средней Азии», книга профессора Университета Виктории Э. Паркера «Тысяча лет татар», вышедшая двумя изданиями, работа видного американского лингвиста Дж. Кэртина «Путешествие в Западную Сибирь»; очерки американского поэта, новеллиста и путешественника Баярда Тэйлора. Автор дает социально-экономическое описание почти всех областей Казахстана, высказывает предположения о происхождении казахского народа, упоминает имена исследователей края. Называет казахов «грубыми и дикими», потому что, по признаниям английской газеты «Экедеми», «он на все смотрел сквозь розовые очки русских чиновников». В отличие от английского миссионера, более сдержанно и, уважительно относятся ко многим сторонам жизни казахов предыдущие два автора [21, с. 33]. Скайлер, будучи в Аулие-Ате, с восхищением отмечает архитектурные особенности мавзолеев Карахана и Айша-Биби; описывает развалины древнего города Тюмекент в Мойынкумах, рассказывает содержание местной легенды о незаконченном сооружении «Таш-Курган», которое в свое время П. И. Лерхом отождествлялось с Буддийским монастырем. Скайлер, как разносторонне образованный человек, юрист, дипломат и писатель, занимался переводами произведений И. С. Тургенева и Л. Н. Толстого на английский язык. Вплоть до 1917 г. одним из основных каналов расширения познаний западных читателей оставались труды путешественников, вклад которых в науку высоко оценил венгерский ученый А. Вамбери. Межимпериалистические противоречия в борьбе за колониальные территории, обострение англо-русского соперничества в Средней Азии в конце XIX — начале XX в., развитие железнодорожного транспорта, научные поиски и многие другие факторы заставляли бывать бизнесменов, дипломатов, разведчиков, геологов, археологов и лиц других специальностей в самых разных, доныне неизученных отдаленных районах Казахстана. Проводились археологические, геологические и гидрографические исследования в районах Арало-Каспия, Закаспия, Ферганской долины, Семиречья, горной системы Тянь-Шаня, озера Иссык-Куль. Для орошения Чуйской долины англичанин Ч. Дильк предложил даже проект спустить воду Иссык-Куля в Чу. В книге помещена этнографическая и географическая карта Западной и Центральной Сибири. В 1893 г. в Петербурге была выпущена книга генерального консула США в России Дж. Кроуфорда «Промышленность России, Сибири и Великая Сибирская железная дорога», в которой приведены сведения о «состоянии промышленности в Степном крае» [21, с. 34]. Интерес к богатствам земных недр Казахстана привел к дальнейшей активизации деятельности иностранцев по всестороннему изучению края. На рубеже XIX—XX вв. представители иностранного капитала стали скупать ценнейшие месторождения и предприятия Казахстана: Риддерские полиметаллические рудники, Карагандинские и Экибастузские каменноугольные копи, Спасские и Успенские медные рудники, нефтяные промыслы на Эмбе. Английскими предпринимателями были основаны «Акционерное общество Спасских медных руд», «Акционерное общество Атбасарских медных руд». В Лондоне образовался «Сибирский синдикат» целью которого были поиски новых месторождений в Казахстане и Сибири. Книга Д. У. Уорделла ценна тем, что в ней приводится немало фактов очевидца о социальной дифференциации в казахских аулах, процессе формирования рабочего класса из числа казахов, его численности и структуре, социальной жизни в городах Казахстана, классовой борьбе, развернувшейся на предприятиях Центрального Казахстана накануне Октябрьской революции. Среди всей этой разнообразной литературы, вышедшей в Западной Европе и США в дореволюционный период, своей прогрессивной направленностью выделяется книга американского публициста и путешественника Джорджа Кеннана «Сибирь и ссылка», вызвавшая глубокое недовольство правящих кругов России. Джордж Кеннан первый раз посетил Сибирь в 1865—1867 гг., а во второй раз, в 1885—1886 гг. для обследования каторжных тюрем и мест ссылки русских революционеров [22, с. 80].

В летописи многолетних усилий зарубежных востоковедов по изучению Средней Азии и Казахстана, судьбы жителей, которых были испокон веков тесно связаны со многими соседними странами, по праву займут работы скандинавских ученых. В 1890 г. в районы реки Орхон была снаряжена финская экспедиция во главе с А. Гейкелем, в 1898—1901 гг. там же работал другой финский ученый Г. И. Рамстедт. В 1893 г. датский ученый, лингвист В. Томсен расшифровал орхонскую надпись. Следует отметить и прусские экспедиции Альфреда Грюнведеля (1856−1935) и Георга Хута (1867−1906) в 1902;1903 гг., Альберта фон Лек ока (1860−1935) и А. Грюнведеля в 1904;1905 гг. в Турфан. Стимулирующее воздействие на научные занятия Казахстаном оказало общее интенсивное развитие востоковедения в Западной Европе и США, что нашло отражение, в частности, в возникновении и деятельности ряда востоковедческих научных ассоциаций — Королевского Азиатского общества с 1823 г. и Королевского общества по изучению Центральной Азии с 1901 г. в Англии, Американского общества востоковедов с 1842 г., Немецкого восточного общества с 1845 г. [22, с. 81]. Развитию академического интереса к Средней Азии и Казахстану способствовало и начало международного сотрудничества ориенталистов, нашедшее свое выражение в проведении с 1873 г. международных конгрессов востоковедов. На XIII конгрессе ориенталистов в Гамбурге в 1902 г. была создана специальная Международная, ассоциация для исторического, этнологического, лингвистического и этнографического изучения Центральной Азии и Дальнего Востока. Ведущими печатными органами востоковедов стали «Журнал Королевского Азиатского общества Великобритании и Ирландии» (с 1834 г.), «Исламское обозрение» (основанное в 1912 г.), «Журнал Королевского общества по Центральной Азии», «Бюллетень восточных и африканских исследований» (Лондонский ун-т), «Гарвардский журнал азиатских исследований» (Кембридж, Масачуссетс), «Журнал «Американского общества востоковедов» (Нью-Йорк — Нью-Хейвен), «Журнал Финноугорского общества» (Хельсинки), «Урало-алтайский ежегодник» (Висбаден). В то же время необходимо подчеркнуть, что, несмотря на наличие значительного количества исследований по истории и этнографии Казахстана в дореволюционный период, западное среднеазиеведение развивалось в рамках тюркологии, алтаистиики, региональных исследований. Причины такого положения коренились в территориальной отдаленности Западной Европы и США от Казахстана и Средней Азии, в отсутствии между ними прямых и постоянных связей, в «защитных» мерах, проводимых царизмом. Поэтому изучение истории и этнографии казахского народа в странах Запада, в отличие от России, не сложилось в самостоятельную научную дисциплину, а проходило главным образом в русле буржуазной историографии Востока, прежде всего Центральной Азии. Тем не менее, по словам русского востоковеда А. Е. Снесарева, «Англия изучала Среднюю Азию с полной внимательностью и, как можно догадываться по широко обоснованной программе… Благодаря настойчивому применению принципа самой широкой осведомленности, англичане получали в свое распоряжение относительно Средней Азии огромный материал» [22, с. 84]. Но в Англии, как и в ряде западноевропейских стран, вступивших на стадию империализма, развитие историографической мысли характеризовалось проникновением в нее так же теологических, биологических, психологических и др. концепций, некоторые из буржуазных исследователей стремились оживить «теорию героев». Самым значительным буржуазным теоретиком общества эпохи империализма, оказавшим огромное влияние на дальнейшее развитие общественной науки, был, пожалуй, Макс Вебер (1864−1920), опиравшийся на идеалистическую неокантианскую гносеологию. В своем очерке мировой истории религии он утверждал, что только протестантизм породил в Западной Европе капиталистическую этику накопления и расчетливости, в то время как все азиатские религии тормозили и вовсе исключали расцвет капиталистической экономической этики. В связи с этим появляется ряд работ, посвященных изучению роли ислама в истории азиатского общества и призванных показать «кочевников тюркской и монгольской расы» в качестве «грабителей караванов», «разбойников», «разрушителей» оседлых культурных центров, без влияния извне неспособных к саморазвитию. А. Шателье — автор работы «Ислам в XIX в.» указывает: «Вне портов Аральского и Каспийского морей и русских городов, население исключительно кочевое и слишком редко, чтобы испытывать непосредственное влияние своих победителей». Но его устраивает именно такое состояние — пребывание казахов вдали от городской жизни и культуры, чтобы «не пробудить» у них «дух национализма». Другие же, пытаясь вызвать ненависть ко всему азиатскому, ассоциируемому с деспотизмом и тиранией, изображали у далеких предков народов Средней Азии и Казахстана — древних племен саков, массагетов [22, с. 85].

Одну из наиболее реакционных школ биологического направления в истории и социологии представляет расизм, отправным пунктом которого является антинаучная предпосылка об умственной и психической неравноценности различных рас. Идеологи империализма к числу последних относят, как правило, народы Азии, Африки и Латинской Америки, ставшие объектами колониального грабежа и разбоя. Авторы «Истории человечества» как раз и заняты обоснованием неизбежности и целесообразности господства «арийской» (германской) расы над другими народами и странами. Антинаучная расовая теория положена в основу сопоставления жизни восточных и европейских народов во «Всемирной истории» Теодора Линдера.

Таким образом, дореволюционным авторам принадлежит заслуга постановки большинства проблем истории и этнографии казахского народа, сбор и накопление массы разнообразных сведений и попытки их обобщения в рамках школ и течений дворянской и буржуазной методологии. Некоторые из общих работ исследователей, свидетельства очевидцев событий прошлого, путевые записки, дневники заслуживают специального рассмотрения по своей познавательной значимости.

2. Ретроспективный анализ проблем истории Казахстана

2.1 Некоторые вопросы социально-экономического развития кочевого общества казахов

В западной литературе накоплен разнообразный фактический материал о социально-экономическом развитии дореволюционного Казахстана Значительная часть его обобщена, и осмыслена рядом западных историков в рамках буржуазной методологии уже в дореволюционный период. Об атнической территории, численности, занятиях, кочевое хозяйство, торговля, рыболовство, ремесло и расселении казахов в разное время писали немецкие историки М. Шнитцлер, М. Людвиг, Г. Крамер, Г. Благовещенский, англичане Е. Д. Морган, М. П. Прайс. Так, Г. Крамер, побывав в Верном, Аулие-Ате, Чимкенте, Иргизе, Казалинске и Туркестане в конце прошлого века, приводит данные о численности и этническом оставе населения этих городов, дает описание мавзолея Ахмеда Ясави. В дальнейших главах он подробно рассказывает о состоянии торговли, рыболовства, развитии земледелия, добывающей промышленности, полезных ископаемых края, о животноводстве в Кзылкумах, в районе Аральского моря, степях Эмбы. Внимание его привлекли также социальная организация казахского общества бии, тюленгуты, султаны, ханы и другие социальные категории [23, с. 60]. Отмечает, что казахи — приверженцы ислама суннитского толка, но они — не фанатики, указывает на сохранецие среди них пережитков шаманизма. О значительных объемах торговли в северных и восточных районах, пишет М. Прайс из одного только Петропавловска в Европейскую Россию, ежегодно вывозилось до 30 тыс. т. мяса. О развитии новых отраслей в Семиречье, приводившем к появлению торговцев, рабочих и других социальных категорий здесь, свидетельствует Л. Морган. По пути в Кульджу он побывал в Аягузе и вслед за Аткинсоном сообщил о полезных ископаемых Чингистау. В районе р. Тентек был в ауле зажиточного казаха Малайбека Султанова, описал кочевое хозяйство здешних казахов. Иностранцы широко осветили в своих трудах процесс урбанизации казахского общества, развитие земледелия, торговли, добывающей промышленности. Путешествия Д. Аббота по Мангышлаку и вдоль Яика, Джона Кохрейна, Г. Лансделла, Т. Аткинсона по восточным районам Казахстана, С. Грэхама по Семиречью, Ю. Скайлера и Я. Мак-Гахана по южному маршруту доставили разнообразные сведения о городской жизни, численности, национальном и социальном составе жителей Верного, Чимкента, Аулие-Аты, Копала, Аягуза, Усть-Каменогорска, Семипалатинска, Акмолинска, Гурьева, Уральска, об архитектурных памятниках в них [23, с. 61]. О городах, а поселениях Восточного Казахстана, полезных ископаемых и развитии горнорудной промышленности, пригодных для земледелия районах рассказывают авторы шеститомного сочинения «Живописное путешествие по Азии». В нем приводятся данные о численности рабочих, среди которых были и казахи. Серебряный рудник Змеиногорска, открытый в 1745 г., ежегодно давал до 600 пудов серебра, а Зыряновск до 500 золотоносного серебра. Земные богатства нового колониального края подвергались безжалостному разграблению, став одним из источников развивавшегося капитализма в России. Побывавшие в восточных районах Казахстана во второй половине ХIХ в. немецкие естествоиспытатели О. Финш и А. Брем писали: в зимнее время для работ в рудниках приезжали до 300−400 казахов. Они же сообщают, что в 1875 г. на Зыряновских рудниках было добыто 3,5 пудов золота, 50 пудов серебра и 15 тыс. пудов меди. Состояние горных промыслов и других отраслей экономики в дореволюционном Казахстане в конце XIX в. обследовал французский дипломат Клавдий Оланьон в книге «Сибирь и ее экономическая будущность» [23, с. 63]. Он убедительно описывает тяжелые условия работы в рудниках Казахстана, чудовищную эксплуатацию рабочих владельцами предприятий. Приведем отрывок из его книги: «Невыгодные гигиенические условия, полное лишение самого элементарного комфорта быстро разрушает здоровье и нравственный склад этих людей, которые часто еще к тому же подвержены страшной болезни. После этого неудивительно, что алкоголь является для них средством забвения; он составляет единственное наслаждение для этих несчастных и неразвитых людей, их высшее блаженство. Здесь не существует ни пенсионных касс, ни обществ взаимопомощи, ни страхования рабочих; рабочий, в случае расстройства здоровья, впадает вследствие этого в крайнюю бедность и присоединяется к полчищу нищих, бродяг и преступников. Выгодно выделяются рабочие из киргизов: они трезвее, терпеливее и нравственнее. Работа киргиза не так производительна, но он спокойнее и менее требователен; словом, киргизы более порядочные рабочие». В степной области Оланьон указывает на четыре группы золотоносных приисков: кокчетавская, усть-каменоторско-кокчетавская, курчумская, джаркентская. К. Оланьону известно участие рабочих-казахов в различных отраслях промышленности. В соледобывающей ее отрасли, указывает он, в основном работают казахи. Много места уделено в книге участию казахов в торговле. В Петропавловске и других городах Казахстана имелись агентства русских и иностранных торговых домов по закупке мяса, масла, животноводческого сырья. В Петропавловск в 1893 г. пригоняли для убоя 14 тыс. голов крупного рогатого скота, в 1899 г. — 53 тыс. голов, ежегодно привозили сюда 170−180 тыс. щтук лошадиных шкур. В западноевропейские страны из Петропавловска отправляли ежегодно до 1 млн. бараньих шкур. За козьими шкурами сюда и в Семипалатинск ежегодно приезжали комиссионеры из Парижа, Лейпцига, американских штатов [24, с. 11]. Таким образом, краткий обзор работ отдельных западных авторов XIX века, разнообразные сведения в них о социально-экономической жизни жителей Казахстана опровергают тезис о «застойности» и «незыблемости» кочевого общества, неподвластности его социальных и политических институтов внешним и внутренним факторам. Не выдерживают критики и утверждения буржуазных исследователей о «чистом» кочевничестве, «незнании» казахами земледелия, неспособности их стать профессиональными рабочими, земледельцами. Но одни подходили к этому вопросу с позиции идеализации «патриархального», кочевого образа жизни, а другие твердили, так будучи под влиянием европоцентристских концепций. Фр. Гелльвальд, указывал на ограниченность земледелия среди казахов, пытается объяснить это обстоятельство «глубоким отвращением кайсака к оседлой жизни». М. Э. Чаплика же вовсе отрицала развитие земледелия в степи: «кайсаки никогда не знали земледелие». Неверием в возможности народа порождено мнение Т. Аткинсона. Будучи в Верном, он писал: «Я не раз слышал разговоры о том, что Верный в будущем станет промышленным городом и в нем появятся текстильные фабрики, на которых будут трудиться киргизы. Насколько я знаю киргизов, никакая сила не может превратить этих кочевников в индустриальных рабочих. Их приверженность к кочевой жизни складывалась в течение столетий и столько же веков потребуется, чтобы изменить ее» [23, с. 61]. Однако подобного рода утверждения опровергаются большинством зарубежных исследователей дореволюционного Казахстана. Джон Уорделл точно указывает на очаги земледелия, численность рабочих-казахов в Центральном Казахстане. Казахи, — пишет он, — издавна знали земледелие, об этом свидетельствуют ирригационные сооружения вдоль рек Центрального Казахстана. О повсеместном развитии орошаемого земледелия в южных районах Казахстана рассказывают англичанин С. Грэхам, швейцарский ученый Н. А. Дингельштедт. К. Оланьон, говоря о том, что «киргизы с незапамятных времен вели полукочевую жизнь пастушеских народов», приводит данные о посевных площадях и сборе пшеницы в северных областях Казахстана. В 1897 г. в Акмолинской области было собрано 5 млн. 500 тыс., а в Семипалатинской — 3 млн. 500 тыс. пудов хлеба. В конце XIX — начале XX вв. о появлении во многих районах Казахстана новых социальных категорий «егинши-джатаков», казахов, работающих по найму стали писать многие западные авторы, побывавшие в Казахстане. «Совсем обедневшие киргизы… целыми сотнями работают на алтайских рудниках», — писали О. Финш и А. Брем в 80-х годах XIX в. [23, с. 65]. Тем не менее, в современной буржуазной литературе широко распространено мнение о том, что «кочевое общество» является неким субстантивным социальным организмом, развитием которого управляют свои специфические законы природы и исторического процесса. По представлениям сторонников такой теории, даже духовный, интеллектуальный мир кочевника выступает как явление, определяемое климатическими условиями; кочевничество несовместимо с культурой. Профессор Гейдельбергского университета Альфред Геттнер писал: кочевничество возникло «вследствие приспособления человека к сухим, безводным местностям, которые не пригодны для оседлого земледелия, а тем более для насаждения и развития настоящей культуры. Кроме охоты, здесь возможно лишь экстенсивное скотоводство, требующее кочевого образа жизни». Предшественник А. Геттнера — упомянутый выше Г. Гельмгольт также отказывает кочевнику быть субъектом истории. Его методология, опирающаяся лишь на географический фактор, порождает немало ошибок в определении роли кочевников в историческом процессе. «Сам кочевник не создает культуры, — пишет Г. Гельмгольт, но косвенным образом способствует ее прогрессу, уничтожая границы между различными странами и создавая мировые государства, бесконечный горизонт которых воскрешает идею о единстве человеческого рода даже там, где эта идея, казалось, совсем заглохла вследствие политической раздробленности и самодовольства» [23, с. 67]. Но приобщение кочевников к мировой культуре, по мнению автора, происходит путем завоеваний, слияний, миграций, под влиянием внешних факторов, а не является естественным результатом внутреннего развития. «В конечном результате, разумеется, всегда, оказывается, — пытается он подытожить, — что накопленный труд бесчисленных поколений, поскольку он воплотился в культуре, сильнее необузданной культуры кочевников; и даже самый дикий степной народ, в конце концов, вынужден склониться пред властью мысли и незаметным давлением высшей культуры» [23, с. 70]. Однако в отличие от многих дореволюционных авторов, Г. Гельмгольт считает, что «мирные сношения между оседлыми жителями и кочевниками», были «скорее правилом», чем исключением" в истории такого же мнения придерживается ряд современных историков. Но в целом буржуазные историки не смогли правильно определить те факторы, которые лежали в основе взаимоотношений оседлых и кочевых народов, большинство из них, в французский ученый Рене Груссе, английский историк и социолог Арнольд Тойнби, исходят из географического детерминизма. Р. Груссе посвятил этой проблеме ряд работ. В его «Истории Азии», выпущенной в 1921 г., имеются глава «Исламский Восток», карта расселения древних народов Востока. В четырехтомном сочинении «Цивилизация Востока» Китаю и Средней Азии посвящен третий том. Им написана также работа «Империя степей Аттила, Чингисхан, Тамерлан», «Монгольская империя». Они основаны на объяснении «периодических тюрко-монгольских нашествий» на оседлые земледельческие области лишь сменой погодных условий в степи, периодичностью засух и других стихийных бедствий. Между тем в буржуазной историографии эти работы Р. Груссе котируются весьма высоко. В целом, «закон» Р. Груссе, т. е. его теория «пульсирующих миграций» кочевников, прямой зависимости их массовых передвижений от состояния травостоя в степи, как и его философия истории кочевников и их взаимоотношений с соседними народами, базируется или, по крайней мере, очень схожа с концепцией Арнольда Тойнби, которая сжато, изложена в третьем томе его 12-томного «Исследования истории», проанализированном в статье И. Я. Златкина [24, с. 20]. По Тойнби, номадизм — это общество без истории, кочевые народы обречены на исчезновение. История человечества, по утверждению английского ученого, не поднимается по прямой линии прогресса, а предстает в виде ряда «цивилизаций». Последние создают и двигают великие люди; масса способна в лучшем случае на поверхностное и механическое подражание. Основой каждой «цивилизации» Тойнби считает религию, которая, дескать, и составляет содержание истории человечества. Таким образом, вся концепция «круговорота цивилизации» направлена против исторического материализма, в первую очередь, его основного положения о последовательном и поступательном развитиии человеческого общества. Опираясь на теории Р. Груссе, А. Тойнби, современные немарксистские историки пытаются по своему осмыслить узловые проблемы истории дореволюционного казахского общества. Так, в редакционном предисловии к статье ж. Фокс-Холмса, наряду с признанием высокого научного уровня трудов советских историков, говорится, что их ценность «затмевается политическими соображениями, которые требуют даже туманную и расплывчатую структуру казахского общества представить в жестких рамках марксисткой терминологии» [24, с. 21]. В статье «Феодализм в Казахстане. Некоторые трудности марксистской историографии», опубликованной в органе английских советологов — «Среднеазиатском обозрении» дается подробный обзор статьи В. Ф. Шахматова «Основные черты казахской патриархально-феодальной государственности»; его взгляды сопоставлены с выводами работ С. В. Юшкова, М. П. Вяткина, Т. М. Культелеева, Н. Т. Аполловой [24, с. 22]. По мнению рецензента, статья является характерным примером в стремлении советской историографии применить марксистскую периодизацию ко всем народам, «независимо от уровня их цивилизации и географического расселения». Американский советолог В. Рязановский также утверждает, что считать дореволюционное казахское общество патриархально-феодальным нет оснований, ибо у «казахов земля находилась в распоряжении родовых общин в качестве пастбища и ведения охоты». Такая оценка содержится и в статье А. Беннигсена «Туркестанцы», опубликованной в Гарвардской энциклопедии американских этнических групп [24, с. 5].

Ошибка буржуазных историков состоит в том, что они рассматривают роды и племена в казахском обществе, другие локальные объединения кочевников в качестве стабильных социальных организмов, вне времени и вне пространства. Они не учитывают, что социальные образования кочевников, роды и племена казахов, их внутренний строй исторически давным-давно не выражали сущности родового общества; коллективная форма владения пастбищами скрывала феодальную сущность его. Советскими историками доказано, что история «кочевого» казахского общества вполне объяснима действиями тех же общих закономерностей, которые лежат в основе развития всего человеческого общества. Но в тоже время необходимо избегать «искусственное сближение кочевой и оседло-земледельческой моделей общественного развития, предать забвению экологические, биологические и экономические аспекты проблемы кочевничества». «Труд, — указывает К. Маркс — есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой». В современной западной литературе продолжается процесс изучения и других аспектов социально-экономической жизни дореволюционного Казахстана. Материалы западной литературы, русских и китайских источников о народах Средней Азии и Казахстана были обобщены в обстоятельной работе преподавателя этнологии Оксфордского университета Мэри Чаплики «Тюрки Средней Азии», вышедшей в 1918 году [25, с. 40]. Ею использованы труды И. Бичурина, В. В. Радлова, В. В. Бартольда, Н. И. Гродекова. Масса фактических сведений и идей о происхождении казахского народа, об этнониме «казах», расселении тюркских племен и их миграции на огромном пространстве, о тамгах и уранах казахских родов, изменениях этнического состава населения со времени монгольского нашествия почерпнуть ею из работ английских, американских, финских и французских исследователей. Как и многие дореволюционные авторы утверждают, что «социальная структура казахов базируется на патриархальной системе». Отдельные суждения и сведения, приводимые М. Чапликой дублируют материалы книги Э. Паркера «Тысяча лет татар», в особенности IV главы «Империя западных тюрок» [25, с. 41]. В ней Паркер пытался выяснить этногенез казахов, описывал образ жизни, судопроизводство, вооружение племен, населявших территорию Казахстана. В свою очередь, с работой М. А. Чаплики перекликается сочинение Г. Гибби «Арабское завоевание Средней Азии». Но в отличие от предыдущих авторов, Гибби почти не знакома русскоязычная литература. Книга основана на материалах диссертации, защищенной им в 1921 г. в Лондонском университете на соискание ученой степени доктора искусств. Представляют интерес данные автора о древних тюркских племенах, образовании и территории Западно-Тюркского каганата, вторжении арабов в Среднюю Азию. Велись исследования отдельных племен и государственных образований на территории Казахстана в средние века: о кимаках, кыпчаках и их расселении В. Хеннигом, Г. Бэйли, П. Пеллио, карлукских племенах Б. Карлгреном, об этнониме некоторых племен, вошедших в состав Карлукского государства, о государстве Караханидов О. Прицаком и Р. Васмером. Э. Доблхофер сообщил о грамоте Тюркского кагана на «скифской письменности» к византийскому императору. Американский ученый М. Данлоп изложил историю Хазарского каганата, границы которого в X в. достигли северо-досточного побережья Каспия [25, с. 42]. По тому времени эти исследования явились значительным вкладом в зарубежное востоковедение. В 1912 г. Б. Шпулер выпустил монографию «Золотая Орда: монголы в России, 1223−1502 гг.», в которой излагается подробная генеалогия золотоордынских ханов". Основные тезисы: взаимопроникновение номадизма и оседлости, о первоначальной приспособляемости и конечной, совместимости, симбиозе кочевых структур Золотой Орды с оседлым обществом Руси. Эти же идеи были изложены Б. Шпулером в докладе на XIV Международном конгрессе исторических наук в Сан-Франциско в 1975 г. Изучению социальной структуры дореволюционного казахского общества посвящены книги сотрудника Иельского университета Альфреда Хадсона «Социальная структура казахов», сотрудника Корнелльского университета (США) Элизабет Бэкон «Средняя Азия под русским господством», немецкого ученого X, Шленгера «Изменения в социальной структуре Казахстана в русское, особенно в советское время» и ряд других публикаций. В последней из них прослежены социально-экономические и демографические процессы в структуре казахского общества, предпринята попытка выявления основных факторов, повлиявших на них. В опубликованной работе англичанина Джона Уоррделла «В Киргизских степях», который более подробно и наглядно описывает предметы материальной и духовной культуры народа. Уорделл пишет: «Несомненно, казахи очень музыкальный народ… Среди них и немало мастеров ювелирных, ткацких и кожаных изделий с прекрасным вкусом» [26, с. 14]. Англичанин детально описывает одежды людей, принадлежащих к разным социальным группам казахского общества технологию приготовления различных видов пищи (бауырсак, айран, кумыс, казы, карта, их лечебные свойства), свадебный церемониал, похоронные обряды, спортивные и другие национальные игры, музыкальные инструменты. Казахские женщины, указывает автор, готовят около 30 видов молочных продуктов; отмечает отсутствие религиозного фанатизма у казахов. В отличие от англичанина, Э. Бэкон идеализирует дореволюционное общество казахов, отмечая, его лишь «патриархальный» характер, не видя в нем социальных противоречий. Подобный методологический изъян присущ и указанной работе А. Хадсона, которого при ее написании консультировали Г. Вернадский и Э. Бэкон. Попытки обосновать «патриархальный» характер казахского общества были предприняты профессором Индианского университета Валентином Рязановским. В его книге «Обычное право кочевых племен Сибири» имеется раздел «Юридические обычаи киргизов», где он пишет: «Основным источником киргизского права являются степные обычаи… В основе их социальных отношений лежал патриархальный родовой порядок, административное и судебное производство было основано на родоплеменных принципах» [26, с. 13]. Автор подвергает анализу свод законов хана Тауке «Жеті Жаргы», царское судопроизводство, перечисляет роды трех казахских жузов, указывает численность казахов. Свое исследование он заканчивает выводами об отсутствии права частной собственности, слабой государственной власти у, казахов-кочевников, сохранении родового порядка вплоть до 1917 г. По его мнению, кочевое общество несовместимо с частной собственностью на землю, классами и классовой борьбой: «Частное право на недвижимость возникает у казахов с переходом к полуоседлой и оседлой жизни». Достижения, пробелы и методологическая ограниченность буржуазной исторической и этнографической наук в изучении проблем этногенеза казахского народа, эволюции родоплеменной структуры общества и социальных отношений получили отражение в обобщающих исследованиях профессора Индианского университета Лоуренса Крадера. Преимущественное внимание при изучении общественных отношений в дореволюционном Казахстане он обращает на патриархальные устои, жизнеспособность родоплеменных институтов подчеркивает их «живучесть» и в советское время. Одна из первых работ ученого называлась. «Этнонимы „казаха“. Приводя разные точки дореволюционных и советских авторов по проблеме этимологии и этнического содержания слова „казах“, автор обращает внимание на известия русских летописей о казахах. Вслед за этой работой Крадер завершил исследование темы, осуществляемой по инициативе и поддержке Дальневосточного института Вашингтонского университета и Русского исследовательского центра Гарвардского университета. В процессе сбора материалов автор посетил Казахстан и консультировался у специалистов. Эта работа его называется „Социальная организация монголо-тюркских кочевников“, к ней приложена большая библиография на 20 страницах. Она основана на значительном, разнообразном материале и использовании сравнительного метода изучения родственных народов; автор пытается в ней выделить общность и отличия в структуре родовых отношений, культурных взаимосвязях, общественной организации тюрко-монгольских народностей [27, с. 34]. В другой своей работе „Народы Средней Азии“ Л. Крадер рассмотрел образование казахской народности, дал географическое описание казахских земель, изложил на основе трудов дореволюционных и советских авторов некоторые вопросы истории Казахстана до 1917 г. По вопросам этногенеза казахов привлечены сочинения Ч. Валиханова и В.В. Вельяминова-Зернова, А. Самойловича. Им опубликована статья о принципах и структуре организации общества у азиатских степных кочевников-скотоводов. Во всех указанных публикациях Крадера имеются специальные главы о казахах, где излагаются вопросы формирования этнической территории, о времени и причинах разделения их на три жуза, мифы о происхождении тюркских народов. „Основная задача исследования… состоит в том, чтобы продемонстрировать в каких экономических и экологических районах развивалась социальная и политическая организация кочевых обществ, подчиненная одним и тем же принципам“ [27, с. 35]. Но приводимые Крадером факторы образования родов и племен, государственности у кочевников вызывают серьезные возражения. Он, рассматривая клан в качестве политико-военного объединения, утверждает: в результате торговли, набегов, завоевания и миграции старшая линия по генеалогическому древу отделяется от младшей по происхождению, старшие овладевают властью. И образуется государство, основанное на принципах родства. В связи с этим происходит разделение на две кости („белую“ и „черную“), в частности у казахов» [27, с. 36]. Иными словами, основным Инструментом раскрытия структуры и исторического соотношения локальных подразделений тех или иных тюрко — и монголоязычных народов служит метод генеалогической реконструкции, довольно слабо увязанный с историко-социологическим подходом к изучаемым явлениям. Подобный метод имеет существенные изъяны, он не может быть приемлемым для историков-марксистов. Исходная позиция их, как известно, состоит в том, что они рассматривают развитие общества не как естественно-исторический, процесс развития и смены общественно-экономических формаций, из которых каждая выступает качественно особой социологической моделью, «особым социальным организмом, имеющим особые законы своего зарождения, функционирования и перехода в высшую форму, превращения в другой социальный организм» [28, с. 105]. Несмотря на обширность и многоплановость историко-этнографических сочинений американских ученых, исследования в этом направлении продолжались и в других западных странах. По средневековой истории Средней Азии опубликованы работы бывшего генерального консула Англии в Мешхеде, впоследствии сотрудника Среднеазиатского исследовательского центра Хьюберта Эванса. Сотрудник Лондонского университета Ширин Акинер в своей книге «Исламские народы Средней Азии» попытался проследить этногенез и основные этапы истории казахов, половозрастную структуру населения, этническую композицию, степень урбанизации. Западногерманский остфоршер Эмануил Саркисянц в «Истории восточных народов России до 1917 года» изложил историю образования первых казахских ханств, их взаимоотношения с соседними народами при Касым-хане, Тахире, Хаккназаре, образование казахских жузов, их племенной состав и расположение, усилия хана Тауке, стремившегося создать независимое, централизованное государство казахов [28, с. 106]. Историко-этнографическое изучение народов Средней Азии и Казахстана в последнее время оживилось в скандинавских странах. В частности, сотрудник Национального музея Копенгагена Каре Матиасе он опубликовал статью «Этнические группы в Советской Средней Азии» в научном сборнике «Советская Средняя Азия», составляющем материалы конференции в Оксболе (Дания). В своей краткой информации об этногенезе казахов, этимологии и этническом содержании термина «казах» автор опирается на исследования профессора Оле Олуфсена, руководителя датской экспедиции в 1876 и 1899 годах, а также на материалы третьей датской экспедиции. В сборнике имеются рисунки, иллюстрирующие быт казахов. Новейшие достижения историков в области изучения общеисторических закономерностей развития контактов между номадами и оседлыми земледельцами древних цивилизаций, социальной организации кочевых обществ были подытожены на советско-французском симпозиуме, состоявшемся в Алма-Ате в октябер 1987 г. [29, с. 10]. В работе симпозиума приняла участие группа французских специалистов во главе с профессором А. П. Франкфором. Внимание Ж. П. Дигара привлекла, в частности, полемика, развернувшаяся вокруг концепции Б. Владимирцова, для которого «социальный режим» монголов представляется путем оригинальным, кочевым, переходным к феодализму". Новый аспект в дебатах, пишет он, появился в двух статьях, опубликованных в начале 70-х годов в журнале «Советская этнография». В первой из них Г. Е. Марков утверждал, что быстрый ритм воспроизводства скота и, следовательно, увеличившиеся возможности накопления, частного присвоения стад внутри маленьких экономически автономных социальных коллективов, постоянная потребность в увеличении пастбищ вызвали у скотоводов раньше, чем у земледельцев, социальную интенсификацию и диверсификацию. Этот анализ критиковался в статье, которой Л. П. Лащук, подчеркивая, напротив, экстенсивный характер и элементарное техническое оснащение кочевого скотоводства, оспаривал возможность социального развития кочевников отдельно от развития оседлых обществ: они не могут, быть вне «основных законов истории» [30, с. 27].

Полемика вновь возникла в Париже в 1976 г. во время коллоквиума по вопросам изучения отношений между животноводством и социальной организацией. В числе разногласий между неофункционалистским англосаксонским подходом и подходом французских марксистов к обществам кочевников на одном из первых мест стоял вопрос о социальном неравенстве и материальной базе. В кочевниковедческой историографии прослеживается чрезвычайно много концепций исторического развития кочевых обществ, характеризующихся нередко диаметриально противоположным подходом к оценке и характеристике общественного строя номадов. Но в целом материалы советско-французского симпозиума, свидетельствуют о «перманентном взаимодействии двух историко-культурных ареалов, многообразии форм и типов взаимодействий, эпохальных изменениях и диалектической противоречивости». В пользу такого вывода говорят новейшие исследования ряда советских историков, подчеркивающих важность или определенныую роль географического фактора в развитии кочевого общества.

2.2 Проблемы присоединения Казахстана к России

Среди множества проблем, затронутых в западной историко-этнографической литературе, города и процесс урбанизации, вопросы социальной структуры казахского общества, колониальная политика царизма, необходимо особо выделить две взаимосвязанные темы ставшие постоянно объектами не только научных поисков, но и политических спекуляций. Речь идет о причинах, характере и последствиях присоединения казахских земель к России и национально-освободительного движения в Казахстане. О событиях, связанных с начальным этапом присоединения Казахстана к России, впервые рассказывалось в «Дневнике» Джона Кэстля, внимание которого, прежде всего, привлекли внутриполитическая обстановка в Младшем жузе, влиятельные феодальные группировки, поддерживавшие хана Абулхаира, взаимоотношения казахов с яицким казачеством, башкирами, волжскими калмыками. Ему удалось выяснить, что «киргиз-кайсацкая страна граничит на востоке с хунтайчи-калмыками, на юге — Бухарией, на западе — Каспийским, Аральскими морями, Хивой, на севере — Сибирью и Башкирией» и что казахи делились на три орды, возглавляемые независимыми друг от друга ханами. «Хотя они не могут приказывать друг другу и управляют каждый самостоятельно, — писал он, — но находятся в дружественных между собой отношениях» [31, с. 60]. Некоторые косвенные сведения о натянутых отношениях между ханом Абулхаиром и султаном Батыром содержат донесения английского купца Р. Хоуга. В 30−40-х годах XIX в. в Хиве уже непосредственно сталкивались «интересы» Англии и России. Отражение этих событий мы находим в книгах англичанина Ч. Котреля о хивинской экспедиции 1839 г., французского офицера Дж, Феррье о своих путешествиях в Персии, Афганистане и Туркестане [31, с. 60]. Позднее английский полковник Ф. Барнаби детально описал крепости и укрепленные линии в степных областях, взятие Ак-Мечети. В 70-х годах XIX в. завершающий этап присоединения Казахстана к России был описан рядом зарубежных авторов, в числе которых был, в частности, французский географ Л. Ланьер, который в качестве одного из источников использовал книгу Б. Залесского ««Жизнь в киргизской степи». В своей книге «Военные действия на Оксусе» Я. Мак-Гахан рассказал о штурме Ак-Мечети царскими войсками, о личной отваге Якубека, руководившего обороной этой крепости, а также об отношениях казахов с хивинцами и туркменами. Об основных маршрутах продвижения русских войск по территории Средней Азии и Казахстана, военных действиях, стратегических пунктах и соотношении сил европейских держав в этом регионе постоянно сообщалось во французской печати. Военно-политическая история отношений народов Казахстана и Средней Азии с Россией, основные вехи сложного процесса вхождения их в состав Российской империи обобщены в работах Хуго Стамма и Йорка де Вартенбурга. Французский историк Вартенбург изложил историю создания Российской империи, и включения в ее состав южных территорий со времени провала экспедиции Бековича-Черкасского, возведения укрепленных пунктов и линий на территории Казахстана. Решающими событиями в процессе завершения присоединения Казахстана он считает штурм царскими войсками Ак-Мечети, сражения у Узун-Агача и ряд других боевых действий. Отрывочные сведения о начальном этапе принятия казахами российского подданства, который носил «вынужденный», но в целом «добровольный» характер, сообщают в своих работах О. Финш, А. Брем, Г. Гельмгольт. По мнению Г. Гельмгольта, «В начале XVIII столетия составился союз из джунгаров, башкиров, волжских калмыков и оседлых казаков Сибири — этого форпоста России; союз этот поставил киргизов в такое затруднительное положение, что в 1719 г. они обратились к посредничеству России, но безуспешно» [32, с. 19]. В числе факторов, заставивших казахов просить подданство России, он указывает также на строительство ею укрепленных линий вдоль рек. К отдельным боевым эпизодам, строительству укрепленных линий в степи, «угрозе джунгар» сведено присоединение Казахстана к России в книге Г. Крамера «Руссские в Средней Азии». Противоречивых взглядов на причины и характер присоединения Казахстана к России придерживались английские историки, разделившиеся на русофобов и русофилов, в особенности, в период обострения англорусского соперничества из-за «дележа» Средней Азии. Г. Лансделл, излагая историю русско-казахских отношений с начала XVIII в. до 80-х годов XIX в., затрагивает широкий круг проблем: политику Аблая и его преемников, развитие торговли в степи — как средство оказания влияния на казахов, «насаждение» мусульманской религии в Казахстане, изучение территории края русскими учеными. Начальный этап подданства казахов он объясняет желанием их получить помощь в борьбе против джунгарского, нашествия, пишет о «добровольном подчинении части Большой орды», но приходит, к выводу о том, что все-таки «казахская земля была постепенно аннексирована русским оружием». Ф. X. Скрайн и Э. Д. Росс, проследив все этапы присоединения Казахстана к России, также делают заключение: «Мирная колонизация была невозможна, поскольку эти беспокойные соседи отстаивали свою независимость» [33, с. 17]. В том же ключе написана книга Алексиса Краусса «Русские в Азии», которая была тепло принята русофобами. В качестве основных аргументов для А. Краусса, Д. Бульджера, Ф. Тренча, Джорджа Тоула служила идея об «извечной агрессивности» русских, получившая якобы свое письменное оформление в так называемом «Завещании Петра I» — документе, который в XIX в. в различных вариантах неоднократно публиковался в Западной Европе Ф. Тренч пытался убедить, что Петр I был даже «продолжателем идей своих предшественников». «Задолго до того, как Россия вышла из состояния политического хаоса и варварства, и начала играть едва заметную роль на большой сцене европейской политики, идея создания огромной восточной империи занимала преобладающее место в различных планах ее правителей». Отождествление экспансионистской внешней политики царизма с проявлением национального характера русского народа, с его отношением к другим, восточным народам, служило определенным внешнеполитическим целям Англии и других империалистических держав, ведших борьбу с Россией за колониальные территории и сферы влияния [34, с. 15]. Точку зрения официозной английской историографии по проблемам присоединения Казахстана к России пытались обобщить Джордж Тоул в 1875 г. в статье «Русские на Востоке» и Уолф Шьербранд в книге «Россия, ее сила и слабость» в 1904 г. Они перечисляют в числе факторов, приведших казахов в русское подданство, следующие обстоятельства: испокон веков агрессивная политика России, стремившейся к созданию мировой державы; исключительная стратегическая важность территорий Казахстана и Средней Азии; джунгарская угроза казахам; традиционная враждебность русских к татарам и туркам; жажда власти, амбиции великих завоевателей. Таков был набор «аргументов» и «доводов» у представителей консервативно настроенных историков, которые полностью игнорировали социально-экономические причины присоединения казахских земель к России. Поисками исторической истины они себя не утруждали. Субъективно-идеалистическая трактовка истории русско-казахских отношений присуща и русофилам, которые в своих публикациях следовали за официальной буржуазной историографией России. В трактовке проблемы присоединения Казахстана к России они исходили из концепции мессианской роли европейцев в Азии, изложенной, в частности, в книге профессора Санкт-Петербургского университета Ф. Ф. Мартенса «Россия и Англия в Средней Азии». Изданная первоначально на французском языке она была переведена на русский, немецкий и английский языки. Такой успех книги объяснялся тем, что ее автор сформулировал в ней «законность» колониализма, оправдывал политику царской России в Средней Азии и Казахстане. Основное выводы книги сводятся к «неприменимости европейского международного права в отношениях цивилизованных наций к народам необразованным, каковы среднеазиатские»; «необходимости мирной совместной деятельности России и Англии в Средней Азии, направленной к разрешению задач, которые сама судьба возложила на них, как на представительниц европейской образованности среди полудикого населения этой части Азии» [35, с. 22]. Легенды о «дикости» и «невежестве» народов Казахстана и Средней Азии, широко распространенные идеологами царизма, перекочевывали на страницы работ многих западных авторов, служа «объяснением» колониального разбоя для тех и других. В начале XX в. усиление реакционных тенденций в буржуазной исторической литературе было настолько ощутимым, что колониализм стали изображать как благоденствие для покоренных народов, великий дар истории, европейской цивилизации. В этом отношении типичны рассуждения Джорда Райта — автора двухтомной книги «Азиатская Россия». «Оккупация Туркестана, — пишет он, — явилась главным образом результатом добровольного подчинения киргизских татар, которые нуждались в помощи русских. Поэтому продвижение России к горным рубежам Великого Центрально-Азиатского плоскогорья явилось необходимостью, как для защиты своих граждан, так и для сохранения всеобщего мира». Вопреки своим утверждениям о том, что южноказахстанские города были взяты, в основном, царскими войсками штурмом, Ю. Скайлер пишет: «Для самой Средней Азии владычество России благодательно, потому что оно избавило население от анархии и произвола деспотов» [36, с. 14]. Разумеется, не в результате влияния «азиатского деспотизма» воцарилась временно во Франции и ряде других стран «социальная тишина», просто после поражения буржуазных революций в Европе и Парижской Коммуны, в которой участвовал сам Реклю, рабочее движение пошло на убыль. Таким образом, работам буржуазных историков XVIII-начала XX вв., за редким исключением, характерно отсутствие анализа социально-экономических предпосылок присоединения Казахстана к России, «освещение» видимых, внешних аспектов проблемы, не вникая в суть глубинных процессов того времени. Более того, интерпретация русско-казахских отношений была поставлена ими в зависимость от политики, от состояния межгосударственных отношений на том или ином этапе истории «Русофобия», отразившаяся на выводах работ историков в период обострения англо-русских отношений, с 90-х годов XIX в. сменилась тенденцией, восхваляющей колониальные порядки царизма. В качестве определяющего фактора, вынудившего казахов обратиться за помощью к России взамен вассальных отношений с ней, большинство из них указывают лишь на джунгарскую опасность. Но в даже специальных научных изысканиях буржуазных историков, каковым является книга профессора Лионского университета Мориса Курана «Центральная Азия в XVII—XVIII вв. калмыцкая или маньчжурская империя», отношения казахов с джунгарами, внутриполитическая нестабильность в казахских жузах сводятся к деятельности казахских ханов Тауке, Абулхаира, Нуралы, Аблая, с одной стороны, калмыцких хунтайчи Цевана Рабдана, Амурсаны, с другой. При этом почти повсеместно выделялись буржуазными историками такие моменты, как «лукавая» и «тщеславная» личность хана Абулхаира, положившего начало присоединению Казахстана к России. Особое место в трактовке проблемы вхождения казахских земель в состав Российской империи занимает [37, с. 27].

Таким образом, в дореволюционной буржуазной историографии проблемы присоединения Казахстана и Средней Азии в целом обозначились два главных направления: «политико-психологическое» и «экономическое». Для приверженцев первого направления характерны доводы о том, что колониальные захваты России на юге совершены были по причинам «необходимости обороны границ от» набегов кочевников и других полудиких народов" Средней Азии, из-за соображений великой державы. Распространено было мнение, что Средняя Азия и Казахстан не играли сколь-нибудь заметной роли в становлении капиталистической экономики Центральной России — метрополии. Утверждается также, что «черняевы», «Скобелевы», «кауфманы» и пр. его собратья переоценили природные богатства Казахстана и Средней Азии, что, дескать, они «ошиблись». Мотивы сторонников, «экономического» направления сводятся в основном к утверждениям о «необходимости» защиты русской торговли со странами Азии (Китаем, Индией, Ираном и самими среднеазиатскими ханствами). Современная немарксистская историография унаследовала от дореволюционного периода ряд идей и концепций с известной социальной и политической мотивацией. Американский историк Марк Раефф в книге «Сибирь и реформа 1822 года» перечисляет экономические меры царской администрации по привлечению султанов и биев Средней Орды на сторону России: денежные ассигнования, освобождение от налогов, выделение земельного участка для занятия [38, с. 8]. В 1788 году, указывает Раефф, сибирской администрации было предоставлено право без специальной санкции Санкт-Петербурга, выделять землю казахам, принявшим российское подданство. В тоже время правительство, стремясь поощрить переход казахов к оседлости, велело построить постоянные дома для видных казахских султанов. Несмотря на все эти стимулы, казахи находили более полезным занятие скотоводческой экономикой, продукции которой были в большом спросе в Средней Азии и Западной Сибири. Только беднейшая часть казахов, не имевшая достаточного скота для поддержания своего существования, изъявила желание перейти к обработке земель. М. Раефф тем самым акцентирует внимание на мирных, экономических средствах принятия частью казахов подданства России. В дальнейшем взгляды его претерпели определенную эволюцию в русле модной в современной буржуазной историографии «теории факторов». В статье «Модели русской имперской политики в отношении национальностей» он объясняет присоединение Казахстана и Средней Азии к России стратегическим, экономическим, но, прежде всего, политическим мотивами, ибо оно было покушением на самобытность народов. Западногерманский историк Отто Гётч рассматривает «приобретение» Казахстана и Средней Азии событием, обусловленным военно-стратегическими нуждами и, в меньшей степени, экономическими. Уже само географическое положение России, пишет автор, «волей-неволей» заставляло ее идти в восточном направлении. Профессор истории Университета Королевы в г. Кингстоне Ричард Пирс на первый план выдвигает экономические мотивы, на второй — военно-стратегические. По мнению профессора Калифорнийского университета Николаса Рязановского, причины присоединения среднеазиатской территории к России кроются «в национальных чертах русских» [39, с. 19]. Иными словами, Н. Рязановский, рассуждая в духе русофобов XIX в., пытается снова оживить версии о «Завещании Петра I», «стремлении русских установить над миром свое господство». Пренебрежение исторической истиной в годы «холодной войны», когда писал эти свои строки Н. Рязановский, не было редким явлением в советологии. Сказанное присуще и публикациям западногерманского остфоршера Э. Саркисянца, с 1967 г. ставшего директором Семинара по политической науке при Институте Южной Азии Гейдельбергского университета. В работах «История восточных народов России до 1917 года», «Русское завоевание Средней Азии: трансформация и аккультурация» он стремился описать историю русско-казахских отношений с позиций евразийской концепции. «Мусульманских кочевников» и русских, по его мнению, никогда не разделяла расовая неприязнь. Но это, оказывается, из-за «азиатского» характера русских, о чем писали дореволюционные авторы Д. Бульджер, Дж. Керзон и др. Далее Э. Саркисянц полагает, что указанное обстоятельство, а также постепенность колонизации Средней Азии и Казахстана русскими способствовали «суждению пропасти между русскими и местными азиатами, связывая их вместе с тем, что называется исторической судьбой народов евразиатских пространств, облегчили русское проникновение в этот край» [39, с. 20]. Он пытается представить широкую панораму русско-казахских отношений, затрагивая основные этапы присоединения Казахстана к России, взаимоотношения казахов с джунгарскими и волжскими калмыками, со среднеазиатскими ханствами, башкирами и уральским казачеством, политику хана Аблая, который, по его словам, «стремился создать централизованную монархию, задумал перевести казахов в оседлость». «Общность исторической судьбы» народов нашей страны, на что указывает Э. Саркисянц, обусловлена отнюдь не «азиатским» характером или другими особыми психическими, расовыми чертами русских, а факторами более глубинными, лежащими в области давнишних экономических, культурных, политико-дипломатических связей. На фоне «русской модели» колониализма, основанной на евразийской концепции, современные буржуазные историки приписывают всем другим колониальным державам миролюбивый гуманный, созидательный характер. Приват-доцент Дюссельдорфского университета в Нейсе Франк Гольчевскй считает, что торгово-политические и стратегические моменты играли в «русской экспансии» существенную роль и поясняет это автор примером «вторжения» русских в Казахскую степь для обеспечения безопасности Сибирских торговых путей, стремлением России получить доступ к «теплым морям», освоением новых и захватом проложенных торговых путей. Но на какие факторы и причины ни указывали, буржуазные историки почти все сходятся на том, что присоединение Казахстана и Средней Азии носило завоевательный характер [39, с. 25]. И те авторы, которые указывают в целом на мирный характер русско-казахских отношений до начала XVIII в., на существование между ними торговых, дипломатических связей, считают, что казахская степь была окружена укрепленными линиями и «по частям была завоевана». Один из ведущих американских среднеазиеведов — профессор Колумбийского университета Э. Олуорд рассматривает принятие подданства России казахами как вынужденный акт, предпринятый «в условиях физического давления». И на этой основе он пытается придать законность феодально-монархическим движениям", заявляя, что присяга 1731 и 1734 годов, договоры, заключенные Абулхаиром, Семеке и их последователями; «не были прочувствованы казахами как обязательные для них» [40, с. 10]. В целом буржуазные историки сходятся и на том, что казахи до середины XIX в. были все-таки полунезависимыми, их отношения с Россией носили вассальный характер, находились лишь под «протекцией» России в силу угрожавших внешнеполитических обстоятельств. Лишь в дальнейшем, в результате, «сочетания военных, мирных средств вассальные отношения были ликвидированы». Подобные суждения были характерны представителям дворянско-буржуазной историографии России, которые причины присоединения Казахстана к России усматривали лишь во внешнеполитической ситуации, в которой оказались казахи в 20−30-х годах XVIII в., корыстных расчетах Абулхаира [40, с. 11]. В XVIII томе сочинения «Россия. Полное географическое описание», изданное в Санкт-Петербурге в 1903 г. и представляющее собой свод познаний русскими учеными истории, этнографии, и географии Казахстана в дореволюционный период, говорится: «В 1723 г. джунгарский властитель Галдан Церен покорил роды Старшей и Средней орд. Нашествие джунгар и калмыков застаэило киргизские орды подвинуться на запад — к Аральскому и Каспийскому морям и на север — к верховьям рек Ишима, Урала и Тобола. Младшая, и Средняя орды, прижатые с юга своими врагами, к так называемой Горькой линии были вынуждены признать русскую власть. В 1730 г. султан Младшей орды Абулхаир, отчасти боясь нашествия Галдан Церена на «свои земли, отчасти хлопоча усилить свою пошатнувшуюся от вражды между султанами власть, обратился к русскому правительству принять его народ в подданство». Обобщить взгляды на проблему, существующую в современной советской и западной историографии, и высказать по ряду вопросов свою точку зрения пытался Алэн Боджер — преподаватель истории внешней политики России в Азии в Университетском колледже Суонси в статье «Абулхаир — хан Младшей орды казахов и его присяга о верности России в октябре 1731 г.» [41, с. 90]. Он привлек большой круг источников и литературы на русском и западноевропейских языках. Вопросы о начальном этапе присоединения Казахстана к России, статусе подданства казахов Младшего жуза, внешнеполитическая ситуация и внутреннее положение жуза, побудившие Абулхаира обратиться за помощью к России, о его расчетах и замыслах, поднятые в статье А. Боджера, в разное время и разной степени затрагивались его «предшественниками» рассмотрены они, в частности, в работах Дж. Уилера, А. Н Курата, А. С. Донелли, Э. Олуорда. Характер подданства казахов Младшего жуза А. Боджер определяет, так соглашаясь, быть под протекцией России, они обещали защищать русские границы, когда в этом будет необходимость; оказать помощь и оберегать русские торговые караваны, следующие в Среднюю Азию. Однако «для казахов, — пишет он, — присяга носила чисто формальный характер, означала добровольно принятый статус патронажа, от которого можно отказаться в одностороннем порядке, когда удобно [40, с. 91]. Взамен принятия суверенитета России казахи надеялись получить от нее поддержку в борьбе против своих внешних врагов, добиться привилегий и возможностей пользоваться пастбищами вдоль русской границы. Царское правительство приняло просьбу казахов слишком серьезно и сочло, что они добровольно стали подданными России» [41, с. 86]. Для выяснения позиции автора было бы этой выдержки достаточно, если он не пытался оспорить ряд положений советской историографии проблемы, от которых она отказалась как ошибочных или не в полной мере отражающих исторической истины. В дореволюционной и советской историографии, утверждает автор, существуют противоречивые точки зрения относительно характера и роли этого события в судьбе казахского народа. Историки царской России в большинстве своем придерживались мнения, что, хотя казахи действительно находились под нарастающим давлением своих соседей, принципиальные мотивы такик лидеров как Абулхаир связаны, прежде всего, с внутренней борьбой их за власть. «Они были убеждены в том, что Абулхаир по характеру своему был хитрым, лукавым человеком, не обладавшим ни силой и ни намерением выполнить свои обещания, что принесенная им присяга была «восточным трюком», а политика царского правительства использовать заключенный с ним союз для оказания влияния на казахов тщетной, — пишет А. Боджер. Эту точку зрения Боджер пытается навязать всем советским историкам. Ссылаясь на работу С. Асфендиарова и В. Лебедева, он указывает: советские историки также полагали, что Абулхаир и верхушка казахских феодалов, идя на союз с Россией, искали лишь свои выгоды, пути укрепления личной власти над трудящимися казахами [41, с. 87].

А. Боджер далее излагает основные вехи развития историографии, пользуя эту формулу, пишет он, советский ученый М. П. Вяткин утверждал, то азахи в начале XVIII в. стояли перед трудным выбором; русское господство, хотя и мучительное и тяжелое для трудовых масс, было, тем не менее, более перспективным для них, чем подчинение Джунгарии. А. Боджер, хотя и указывает, что эта формула долго не продержалась, направляет острие своей критики именно на опровержение тезиса И. П. Вяткина, т. е. тезиса, ставшего уже достоянием пройденного советскими историками этапа. Несостоятельны доводы А. Боджера и по своей сути, ибо они сводят развитие политических событий, в том числе причины присоединения Казахстана к России, к междоусобной борьбе между старшей и младшей ветвями в генеалогии казахских ханов. А. Боджер пишет — Казахскими жузами правили наследники хана Джаныбека (1460−1480); Большой и Средней ордами — потомки Жадига (ВгЬадщ), старшего сына; Младшей ордой — потомки Озека (Озек); младшего сына Джаныбека. Абулхаир происходил из младшей генеалогической ветви казахских ханов, и это не давало ему шансов на верховенство. А. Боджер полностью отрицает роль народных масс в процессе присоединения, оно представляется ему итогом «сговора» Абулхаира и его сторонников с царизмом. «Факты не подтверждают предположение о том, что казахский народ желал российского подданства, — пишет он. — …Абулхаир руководствовался, прежде всего, своей политической амбицией… и то, что жаждал, может быть обозначено одним словом: получение русской помощи, а не объединение с русскими» [42, с. 30]. Такая точка зрения ранее высказывалась А. Донелли. Таким образом, усилия А. Боджера по пересмотру отдельных выводов советской исторической науки по вопросам присоединения Казахстана к России оказались безуспешными, ибо они направлены на оживление старой, давно опровергнутой концепции «сговора» феодальной верхушки казахского общества с царизмом, на доказательство «преобладания политических амбиций» Абулхаира над объективными силами. Но идею эту он стремится преподнести в более модифицированном виде и на широкой источниковой базе; Боджер более основательно, чем другие немарксистские историки, рассматривает историю русско-казахских отношений в первых двух десятилетиях XVIII в., ход переговоров между Абулхаиром и посланцем царского правительства А. И. Тевкелевым, соотношение феодальных группировок в Младшем жузе, выступавших «за» и «против» присоединения. Более внимательного изучения требуют, возможно, отношения казахов с башкирами, яицким и сибирским казачеством, волжскими калмыками и среднеазиатскими ханствами в 20−30-х годах XVIII в. как немаловажных факторов в процессе присоединения Казахстана к России [43, с. 27]. Но нет оснований списать со счетов джунгарскую опасность, как это делает А. Боджер. Советские историки, опираясь на конкретные факты, считают, что война с Джунгарией, хотя и закончилась рядом побед казахских ополчений, вскрыла политическую и военную слабость казахских ханств, принесла неисчислимые бедствия. В недалеком будущем столкновение с ойратскими феодалами было неминуемо. Уже в конце 30-х годов, заключив перемирие с цинским двором, правящий класс Джунгарского ханства начинал активные военно-политические приготовления к вторжению в Казахстан, и Среднюю Азию. Вторжения ойратских войск в Казахстан начались осенью 1739 г. Сконцентрированные вдоль восточных границ Среднего жуза многочисленные ойратские отряды под общим командованием нойона Септеня начали совершать набеги на казахские кочевья. Общая численность войск составляла около 30 тыс. чел. В начале 40-х годов XVIII в., как сообщал в Петербург князь В. Урусов, джунгарские войска четырежды разбивали казахские ополчения. В то же время нельзя преувеличивать и значение джунгарскои опасности в вопросе о принятии Младшим жузом российского подданства [44, с. 19]. Сложной оставалась внутриполитическая обстановка в Казахстане. Продолжались усобицы в Младшем жузе. В 1737 г. умер хан Среднего жуза Семеке и на его место был избран нерешительный и не пользующийся авторитетом в степи Абулмамбет. В 1739 г. убит в Ташкенте хан Старшего жуза Жолбарыс. Из-за пастбищ и водоисточников продолжались столкновения с яицкими и сибирскими казаками, башкирами, волжскими калмыками. В этих условиях часть представителей господствующего класса казахского общества, все острее осознавала необходимость союза с Россией. Несмотря на субъективные мотивы, которые они преследовали, на тяжелый колониальный гнет царского самодержавия, присоединение Казахстана к России, как полагают отдельные советские историки, явилось переломным событием в жизни казахского народа и объективно имело положительные последствия, ускорив темпы социально-экономического развития края. Выводы о добровольном и прогрессивном характере присоединения Казахстана к России постоянно оспариваются зарубежными историками с тем, чтобы на примере противоречивых оценок этой проблемы в советской историографии убедить читателя в ее «конъюнктурном» характере, полной зависимости от идеологических нужд и политики Коммунистической партии. Впервые в-буржуазной историографии с попытками поставить под сомнение выводы советских историков в середине 50-х годов выступил французский профессор Александр Беннигсен. Свою статью, опубликованную в «Исламском обозрении», он предваряет следующим замечанием «Официальные интерпретации истории завоевания русскими территории Кавказа и Средней Азии являются лучшим барометром, измеряющим колебания политики Советом в отношении мусульманских народов этого региона». В названии статьи «Интерпретация завоевания царской Россией Средней Азии и Кавказа: от теории „абсолютного зла“ до теории „абсолютного добра“ заложено все, что хотел высказать автор [45, с. 90]. Мы знаем, пишет он, что до 1937 г. школа М. Покровского, которая безраздельно господствовала в советской научной историографии, рассматривала аннексию нерусских территорий как „абсолютное зло“ и поэтому все выступления покоренных народов соответственно носили прогрессивный, освободительный характер. Затем концепция „абсолютного зла“ была заменена концепцией „наименьшегозла“, что привело к переоценке ряда национально-освободительных выступлений казахов. В соответствии с последней концепцией А. Беннигсен перечисляет основные выводы советской историографии проблемы: 1) Русская аннексия спасла мусульманские народы от порабощения иностранными державами — Турцией Ираном и Англией; 2) Присоединение соседних территорий положило конец феодальной раздробленности и ускорению экономического развития этих стран; 3) Несмотря на препятствия царизма, передовые представители аннексированных регионов получили возможность приобщиться к великой русской культуре, единственной прогрессивной культуре в мире, что способствовало духовному и культурному развитию мусульманских народов; 4) Впоследствии только благодаря русским, обосновавшимся на этих территориях, Октябрьская революция одержала здесь победу, они повели коренное мусульманское население по пути социализма. Рассмотрению содержания формулы „наименьшего зла“ посвящена статья Константина Штеппы в сборнике „Переписывание русской истории. Советская интерпретация прошлого России“. Сборник издан американской организацией „Исследовательская программа по СССР“, финансируемой „Восточноевропейским фондом“. Как первое (1957 г.), так и второе (1962 г.) издания сборника вышли под редакцией профессора истории Принстонского университета С. Блэка [46, с. 18]. Ко второму изданию приложен текст рецензии Л. В. Даниловой и В. П. Данилова, опубликованной в журнале „История СССР“. Одним из последних слов буржуазной историографии проблемы является статья профессора философии Франка Гольчевски „Среднеазиатская экспансия России в свете новейшей советской интерпретации истории“. Автор указывает, что историографическая трактовка среднеазиатской экспансии прошла в России несколько стадий. Их следует, считает он, кратко охарактеризовать до рассмотрения „обязательной“ сегодня в СССР оценки, которая представляет собой своего рода синтез прежних историографических направлений. Опять же пересказывает Ф. Гольчевски содержание концепций „абсолютного зла“ и „наименьшего зла“, не вдаваясь в диалектику и логику развития советской исторической науки, но справедливо ставя ее в, полную зависимость от идеологических установок партии. В то время как историография царских времен пользовалась термином „военное завоевание“, пишет он, с конца 20-х годов вместо этого „опасного понятия применяется безобидное „присоединение“ (Н.А. Халфин), что являетя „попыткой терминологически отвлечь внимание общественности от агрессивного характера русской колониальной истории“. С конца 50-х годов вводится в оборот принцип новейшей историографии, который позволяет, по мнению автора, осуждать колониализм как таковой, а достигнутые результаты оценивать положительно Ф. Гольчевски неодинок в своем непонимании диалектики исторического процесса. Гуверт Эванс, в частности, в рецензии на работу Т. Тажибаева „Просвещение и школы Казахстана во второй половине XIX в.“ писал, что „главным направлением этого серьезного, обдуманного, методического исследования“ является попытка примирить якобы противоположные суждения: захват Казахстана и Средней Азии был отрицательным явлением, поскольку речь идет о царизме, и благом, поскольку речь идет о России, о русском и казахском народах. Такой же „методологический порок“ приписывается Е. Бекмаханову в рецензии на его книгу „Присоединение Казахстана к России“, опубликованной чуть ранее в „Журнале Королевского среднеазиатского общества“, а в книге Р. Пирса „Русская Средняя Азия“ — всем советским историкам [47, с. 40]. Сложный процесс присоединения Казахстана к России, сочетавший в себе добровольность вхождения в состав России части казахов с методами принуждения, экономического и политического давления, английский рабочий класс находился тогда под влиянием буржуазии в результате доминирующего положения Англии на мировых рынках, и поэтому он не являлся прогрессивной силой. Не говоря о спорности этих взглядов, следует отметить, что по критериям данной интерпретации право азиатских народов на независимость определяется не их желанием, а субъективным мнением позднего поколения завоевавшего их народа“. Далее X. Сетон-Уотсон говорит, что колониальная политика России была, в сущности, подобна колониальной политике других европейских держав. Ее основные черты определяла та же комбинация высокомерия и благотворительности, той же мысли превосходства, основанной на игнорировании чужой культуры, той же самодовольной уверенности в том, что колонизаторы приносят с собой порядок и прогресс варварам [48, с. 20]. Иными словами, русские разделяли мысль своих британских и французских коллег о „бремени белого человека“. Со второй частью утверждений X. Сетона-Уотсона с некоторыми уточнениями можно и согласиться. Речь о другом. В письме к К. Каутскому от 12 сентября 1882 г. Ф. Энгельс говорил: „Вы спрашиваете меня, что думают английские рабочие о колониальной политике. То же самое, что думают о ней буржуа. Ведь здесь нет рабочей партии, есть только консервативная и либерально-радикальная, а рабочие преспокойно пользуются с ними колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке“. В предисловии ко второму немецкому изданию своей книги „Положение рабочего класса в Англии“, появившемуся в 1892 г., Энгельс следующим образом суммировал свои многолетние наблюдения над жизнью британского пролетариата; „Истина такова — пока сохранялась промышленная монополия Англии, английский рабочий класс в известной мере принимает участие в выгодах этой монополии. Выгоды эти распределялись среди рабочих весьма неравномерно: наибольшую часть забирало привилегированное меньшинство, но и широким массам хоть изредка что-то перепадало“. На той же точке зрения стоял В. И. Ленин. Он подчеркивал, что обладание монбпольным положением на мировом рынке было связано с тем, что Великобритания в середине XIX в. в течение примерно 20 лет была „мастерской мира“, а также с громадными колониальными владениями. „Это исключительное, монопольное, положение создало в Англии сравнительно сносные условия жизни для рабочей аристократии, т. е. для меньшинства обученных, хорошо оплачиваемых рабочих“. Именно в этот период промышленной монополии Англии оппортунизм и экономизм начали господствовать в английском рабочем движении. База оппортунизма отнюдь не исчезла и после того, как в последней четверти XIX в промышленной монополии. Англии пришел конец. Причина этого, неоднократно подчеркивал Ленин, заключалась, прежде всего, в быстром расширении колониального грабежа Англии в 80−90-х годах XIX в., в переходе к широкому экспорту капитала и получении сверхприбылей. Так создается связь империализма с оппортунизмом, которая сказалась раньше всех и ярче всех в Англии благодаря тому, что некоторые империалистические черты развития наблюдались здесь гораздо раньше, чем в других странах». Об этом и вывод А. Боджера: «Присяга Абулхаира 1731 г. не может быть новым этапом в истории казахского народа», ибо «его будущее отныне оказалось тесно связанным с Россией» [49, с. 50]. Но X. Сетону-Уотсону не следовало бы преднамеренно противопоставлять передовых представителей и рабочие движения Англии и России, ссылаясь на вырванные из контекста цитаты, не отражающие взгляды основоположников марксизма-ленинизма по колониальному вопросу. Тема же о влиянии колониального господства России над среднеазиатскими народами на рабочее движение страны, о материальной и иной заинтересованности переселенцев в увековечении колониальных порядков в Казахстане должна стать предметом специального исследования. Прогрессивность присоединения Средней Азии и Казахстана, о котором пишут советские историки, определялась не только развитием здесь капиталистических отношений, но и тем, что создаются необходимые условия для борьбы трудящихся коренного населения вместе с русским народом против социального и национального угнетения, для развертывания национально-освободительного движения и слияния его с общероссийским революционным процессом.

2.3 Историография колониальной политики царизма в крае

В современной буржуазной историографии стран Западной Европы и США уделяется значительное внимание изучению различных аспектов колониальной политики царизма в Средней Азии и Казахстане. В 1967 г. в «Славянском обозрении» опубликована статья Дэвида Маккензи «Кауфман Туркестанский, оценка его правления в 1867—1881 гг.», в которой он подверг критике некоторые выводы Ю. Скайлера относительно колониальной администрации в Средней Азии. В этой связи в журнале со статьей «Юджин Скайлер, генерал Кауфман и Средняя Азия» выступил другой американский историк Франк Сискоу, обвинивший Д. Маккензи в «подрыве авторитета Скайлера, одного из самых способных американских дипломатов того периода». Он превозносил научный уровень труда Скайлера. В опровержение доводов Д. Маккензи о кратковременности пребывания Ю. Скайлера в Казахстане и Средней Азии, Ф. Сискоу, основываясь на архивных материалах, хранящихся в США, писал, что Ю. Скайлер интересовался новопри-обретенными землям России с 1868 г. В подтверждение своих мыслей Ф. Сискоу приводит также высказывания официальных американских лиц, мнения западноевропейской прессы и отрывки из переписки Ю. Скайлера, находящейся в Библиотеке конгресса США. По мнению Ф. Сискоу «тенденциозность» статьи Д. Маккензи была обусловлена односторонним использованием источников, в частности, материалов «Голоса» и других русских газет, выступавших в свое время с критикой данных Скайлера [50, с. 14]. В ответной статье, опубликованной в этом же номере «Славянского обозрения», Д. Маккензи не отрицал, что Ю. Скайлер был, «несомненно, способным, добросовестным американским дипломатом и его книга „Туркестан“ содержит богатый и ценный материал о крае, его населении и русском влиянии на Среднюю Азию». Однако замечает Маккензи, Ю. Скайлер был введен в заблуждение врагами Кауфмана, которые завидовали его «престижу и независимой власти»; большинство материалов Ю. Скайлером почерпнуто из сомнительных и недостоверных источников, а также из хроник «злейшего врага Кауфмана» генерала М. Г. Черняева. Ссылаясь на эти и другие сведения, Д. Маккензи пришел к выводу, что описания Ю. Скайлера «далеки от полной правды». Эта дискуссия между двумя американскими историками отразила, в целом, две противоположные точки зрения, сформировавшиеся еще в дореволюционный период относительно колониальной политики царизма в Средней Азии и Казахстане. Русофобы (Г. Роулинсон, Г. Керзон, Д. Бульджер, А. Краусс и др.) в резких тонах высказывались относительно административно-экономических мероприятий, проводимых царизмом по закреплению своей власти на национальных окраинах, отмечая «алкоголизм, подозрительность, амбициозность, самодовольство» русских чиновников в Средней Азии и Казахстане [51, с. 25]. Они обращали внимание лишь на негативные аспекты проблемы. А. Краусс писал: «На территории всех азиатских владений России ее политика является политикой агрессивного империализма… Короче говоря, ее стремление к экспансии преследует, в то же время ничего не предпринято для того, чтобы содействовать благосостоянию народностей, время от времени прибавляемых к населению империи». Сторонники же концепции «цивилизаторской миссии» колонизаторов в Азии всячески восхваляли деятельность царской администрации в Средней Азии и Казахстане, сочиняя дифирамбы в адрес отдельных генерал-губернаторов типа Кауфмана. Ссылаясь на произвольно выбранные выдержки из работ западноевропейских путешественников, Б. Тёббарт в статье «Россия как цивилизующая сила» писал: «военные чины умиротворили край, привели его в цветущее состояние… русские любимы своими среднеазиатскими подданными». О «благотворности и полезности» присоединения Средней Азии и Казахстана к России для «развития хозяйства и торговли», писал преподаватель географии в Эдинбургском университете Г. Чисхольм. Идеализация колониальной политики царизма стала доминирующей тенденцией в работах буржуазных историков Франции и Англии накануне и в период первой империалистической войны. Так, в 1913 г. У. Р. Рикмерс безаппеляционно заявил: «Сейчас вопрос о том, как управляет царская империя своими подданными народами, не является предметом спора. Один из великих секретов успеха состоит в принципе невмешательства в религиозные верования и обычаи. Многое достигнуто в ирригационном и дорожном строительстве и других сферах экономики, что, в конце концов, составляет основу интеллектуального прогресса» [51, с. 26]. Следует отметить, что и в самой дворянской и буржуазной дореволюционной историографии России господствовало представление о «процветании» окраин под управлением царизма, что не могло не повлиять на выводы ряда западных авторов, обращавшихся к русским источникам Х1Х начала XX вв. Среди публикаций дореволюционных авторов по проблемам присоединения Средней Азии и Казахстана к России выделяется специальная работа немецкого историка Отто Гетча «Русский Туркестан и тенденции современной русской колониальной политики». Автор сочинения являлся одним из основателей в 1913 г. «Общества по изучению истории России», а в Веймарской республике возглавлял это общество, был редактором ряда периодических изданий по истории России и Восточной Европы и вел курс русской истории в Берлинском университете, Исследования О. Гетча включены в книги «Россия» (1913 г.) и «Война, и большая политика». В 1920 г. избирался в Рейхстаг. Выступал за политические, экономические отношения с Советской Россией. Указанное выше сочинение О. Гетча «Русский Туркестан» издано по частям в двух выпусках «Ежегодника», редактором которого был Г. Шмоллер — представитель «новой исторической школы» в политической экономии Германии. Немало фактических материалов о развитии экономической и культурной жизни в колониальном Туркестане и Казахской степи приводятся в работах современных зарубежных историков. Акцентируя внимание на «благотворительных» аспектах деятельности царизма на окраинах, они твердят о «несомненных успехах» школьного образования, зачатках медицинского образования, «водворениистабильности и порядка», появлении первых национальных кадров интеллигенции. При этом творчество и деятельность казахских просветителей А. Кунанбаева, И. Алтынсарина, Ч. Валиханова и др освещаются ими с позиции концепции «вестерниации» и «модернизации» А. Кунанбаев в их изображении выступает как «неосознанный последователь взглядов русских политических ссыльных» и русской культуры, И. Алтынсарин — как проводник миссионерских усилий Н. Ильминского, а Ч. Валиханов — «отважный путешественник, выполнявший рискованное задание царского правительства» [52, с. 60].

«Во второй половине XIX в. появилась незначительная интеллектуальная элита в казахском обществе. Некоторые сыновья ханов, окончив кадетскую школу в Омске, стали военными офицерами; они были больше русскими, чем казахами. Тем не менее, они стали своего рода мостиками между русским и казахским мирами, усваивая западные идеи через посредничество русской литературы». Американский профессор Э. Олуорд утверждает, что работу по пробуждению своего народа, начатую предыдущим поколением казахских просветителей, продолжали А. Байтурсынов, М. Дулатов. О «вестернизации» верхушки казахского общества пишет Р. Пирс, который вопреки историческим фактам противопоставляет взгляды Ч. Валиханова идеалам и чаяниям трудовых масс казахского народа. «Получив образование, — пишет он, — немногочисленная группа казахов, среди которой был и Ч Валиханов, оторвалась от масс, от родного языка и культуры». Далее он указывает, что «пропасть» между этой группой и большинством населения сужалась с появлением людей, получивших образование в русских школах. Они работали учителями, переводчиками и на других младших должностях царской администрации [52, с. 61]. Ярким представителем этой многочисленной группы, говорит Р. Пирс, был И. Алтынсарин. Тем самым, выдающийся педагог, казахский просветитель в трактовке канадского историка остается в истории лишь «посредственным клерком». «Казахским Пушкиным» называли Абая Кунанбаева", — констатирует он. Но вся его деятельность, общественно-политические, философско-эстетические взгляды сведены к дружественным связям с русскими политическими ссыльными; переводам на родной язык отдельных стихов и басен Пушкина, Лермонтова, Крылова и других поэтов. Р. Пирсу известен и казах Тлеу Сейдалин, который окончил Оренбургский кадетский корпус. Шагимардан Мириасович Ибрагимов опубликовал большое количество статей по этнографии народов Средней Азии и Казахстана и в 1891 г. был назначен русским консулом в Джидде. Искаженной интерпретации подвергается творчество поэтов Махамбета Утемисова, Доскожи, Нысанбая и Шернияза; освободительные идеи, дух национального достоинства в их творческом наследии квалифицируются как проявление «неумирающей ненависти к русским и их казахским коллаборационистам». Изучение «послужных списков ст. помощника Тургайского уездного начальника, надворного советника султана Сейдалина», материалов об этнографе Ш. Ибрагимове и др. представителях казахской интеллигенции, служивших в колониальной администрации, отнюдь не свидетельствуют, что они во всем следовали указаниям колонизаторов вопреки интересам своего народа [53, с. 44].

В советской историографии нет специального исследования о казахах, получивших высшее образование до 1917 г., но в архивах имеется обширный материал для плодотворного изучения этой проблемы. Приведем несколько примеров. В 1895 году Сатылган Саботаев после окончания верненской гимназии поступил в Московский Лазаревский институт восточных языков. С золотой медалью окончил Семипалатинскую гимназию, а затем Томский технологический институт Алимхан Ермеков. Юридический факультет Московского университета окончил С. Аппасов. В 1882 г. Казанский университет окончил Д. Чуваков. В 1899 г. в Казанский ветеринарный институт поступил бывший воспитанник Оренбургской гимназии Сулейман Ибрагимов. Этот же институт в 1904 г. окончил Абубакир Сейдалин. Высшее образование в Казани получили Б. Кулманов, М. Бекимов и многие другие. Десятки казахов учились в высших учебных заведениях Москвы, Петербурга и др. городов России, в Польше, Египте. Некоторые из них А. Байтурсынов, М. Дулатов, М. Тынышпаев, впоследствии сыграли активную роль в национальном пробуждении своего народа, становлении казахской национальной культуры, строительстве новой жизни. Для буржуазных истоков все эти процессы и явления представляются продолжением и плодом того «великого дела», начатого царским режимом. Об отдельных прогрессивных аспектах в действиях царской администрации в Бухаре и Хиве, невмешательстве в их внутренние дела говорит С. Беккер. Описывая «благодеяния» царизма, Р. Пирс рассматривает широкий круг вопросов социально-экономического развития Средней Азии и Казахстана в колониальный период «водворение в крае мира и порядка»; реформа законодательства и административной системы, развитие торговли, сельского хозяйства, добывающей промышленности и мануфактурного производства, строительство железных дорог и ирригационных сооружений, организация библиотек, современных школ, научных учреждений, издание газет и журналов. «Несмотря на все трудности, — пишет Р. Пирс, — имелись перспективы улучшения положения местного населения» [53, с. 45]. В подтверждение этого он указывает на то, что к 1911 году многие состоятельные казахи строили себе деревянные и каменные дома, живя в юртах только в летнее время. Они приобретали сенокосные машины. Отмечает и «улучшение» положения бедных семейств. В Петропавловске в начале XX в. удельный вес семейств без скота снизился с 83 до 51, Кокчетавском уезде — с 75 до 49, в районе Омска — с 67 до 55. Иными словами, точка зрения Р. Пирса, Ф. Каземзаде относительно эффективности русского колониального управления в Средней Азии и Казахстане выражает общую, преобладающую тенденцию в современной буржуазной историографии, оформившуюся в 50−60-х годах в концепцию «модернизации». Ее сторонники утверждают, что фундамент нынешних успехов народов Средней Азии и Казахстана был заложен еще в колониальном прошлом, деяниями царизма, К. Кауфмана, Ю. Витте и др. Р. Пирс — не беспристрастный повествователь исторических событий, как это представляется Ф. Каземзаде. Если Средняя Азия в 1917 г. стала бы независимым государством или даже подмандатной территорией, среднеазиатцы обеспечили тот же уровень развития за тот же срок. Для современного мира, непрерывно развивающегося, прогресс, не является монополией какой-либо одной системы". С расширением Российского государства, начиная с 60-х годов XIX в. вводилась новая система управления национальными окраинами. При разработке административных реформ была установлена известная очередность мер с учетом того, что, «всякая крутая мера в этом отношении принесет более вреда, чем пользы, и вызовет фанатизм и упорство народа». В некоторой степени принимались во внимание особенности каждой из областей, вошедших в состав генерал-губернаторств. Была проведена судебная реформа. Положено начало школьному образованию, был налажен выпуск ряда периодических изданий в Средней Азии и Казахстане. Понимая, какое значение для стран Востока имеет мусульманская религия, царское правительство неоднократно повторяло, что «вера и обычаи их останутся без изменений». Оживилась торговля, появились новые отрасли экономики. Но все эти преобразования и реформы осуществлялись в интересах господствующих классов России и итоги деяний царизма никак не могли служит «фундаментом достижений» народов Средней Азии и Казахстана в советский период, о чем говорят буржуазные историки [53, с. 55].

Аргументы сторонников концепции «модернизации» опровергаются и материалами, которые, содержатся в работах дореволюционных западных авторов. Фр. Гелльвальд отмечает, например, что введение выборного начала в степи привело к распространению целой системы подкупов, ложных доносов, разделению населения на враждующие группы, готовые на все преступное, ради достижения своих честолюбивых замыслов. Английский путешественник А. Мичи, побывавший в Казахстане в 60-х годах XIX в., писал о сибирских казаках, которые «по своей инициативе совершали набеги» на казахские аулы, подвергая их грабежу. Набеги и угон скота казахов совершались казаками повсеместно — в Сибири, Семиречье, на Западе Казахстана. Об этом свидетельствуют и труды исследователей Казахского края. Один из знатоков его А. К. Гейне писал: «Привилегии, дарованные правительством казакам, послужили не к возвышению их благосостояния и деятельности, а, напротив, к развитию полнейшей праздности и лености, к расстройству их хозяйства и к систематически-организованному обирательству киргизов. Обирательством и всевозможным насилием они поселяют в киргизах враждебные чувства ко всему русскому населению». Административные и экономические реформы царизма, как правильно указывает Е. Бэкон, были направлены на разрушение традиционного казахского общества. По ее данным, в 1913 г. в целом в Казахстане было 267 аульных школ русской системы и 157 русско-казахских смешанных школ, которые готовили клерков и толмачей для царской администрации. Основной целью школьного образования в степи была русификация казахской молодежи. Царизм разрешил широкую миссионерскую деятельность среди казахов, что было отмечено в конце XIX в. французским путешественником Жозефом А. Бай. Среди колониальных чиновников казачества и офицеров было немало людей передовых взглядов, с сочувствием относившихся к бесправному положению угнетенного казахского народа. В западной историографии признается факт тяжелых последствий переселенческой политики царизма для основной отрасли экономики казахов — кочевого скотоводства, подвергнуты анализу причины и методы колонизации, ее роль в деле консолидации и закреплении «русской власти» в Казахстане. По утверждениям Р. Пирса, С. Зеньковского и др. западных историков, строительство городов и крепостей, укрепленных линий, даже казачество, обосновавшееся на территории Казахстана, не гарантировали стабильность «русского господства» в крае. Поэтому государственные, военные интересы, цели окончательного утверждения «русской власти» требовали колонизации Казахстана более представительной частью русского общества. Правда, Р. Пирс указывает в качестве причин переселения на земельную тесноту в России и стремление царизма ослабить аграрную напряженность в центре, создавая одновременно себе опору в степи. В работах Д. Вильямса, В. Лезаря, Р. Льюса приводится численность уральских и семиреченских казаков, освещаются ход переселенческого движения, создание Переселенческого управления, экспроприация им наиболее плодородных земель казахов и др. вопросы. Д. Вильяме, в частности, указывает, что к 1908 г. в плодородной и богатой природными ресурсами Семиреченской области были основаны 32 переселенческие деревни, и общее количество русского населения достигло здесь 260−270 тыс. человек [54, с. 9]. Сообщая данные о наплыве переселенцев и в другие районы Казахстана, С. Зеньковский утверждает, что им выделялись наиболее плодородные земли в климатическом отношении благоприятных районах, не считаясь с кочевыми маршрутами казахских аулов. Были отобраны даже возделываемые казахами посевные площади, во многих местах водные источники также отошли к переселенцам и казакам. Ход переселенческого движения со времени отмены крепостного права в России до начала первой мировой войны прослежен в книге американского историка Д Трэдгольда «Великая Сибирская миграция». Оценивая итоги переселенческой политики царизма, буржуазные историки подчеркивают изменение этнического состава населения Казахстана в пользу прибывших из европейской части России, радикальное изменение в традиционном образе жизни местных жителей и экономике, приведшее к пауперизации значительной части казахов. В 1911 г. более 40% всего населения Уральской Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областей составляли переселенцы из России. В монографии Н. Е. Бекмахановой «Многонациональное население Казахстана и Киргизии в эпоху капитализма», в которой подвергнута основательному исследованию переселенческая политика, говорится «Царизм, проводя свою переселенческую политику, не делал различий между народами России, и формально и по существу они пользовались равными правами, определявшимися существовавшим законодательством. Поэтому в заселении окраин страны, наряду с русскими, на равных участвовали украинцы, белорусы, мордва, татары. Это, с одной стороны, расширяло ареалы их расселения, а, с другой — приводило к совместному проживанию представителей разных народов, усиливало их взаимосвязи и контакты» [54, с. 16].

Англичанин X. Хэлл сообщает, ссылаясь на данные Министерства внутренних дел России от 30 августа 1841 года, что население этого ханства достигло 16 550 юрт. А по данным губернатора в Астрахани, где был автор, реальное число их не могло превысить 8 000 юрт. По интерпретации X. Хэлла получается, что в образовании Букеевской орды было заинтересовано более всего царское правительство, а не казахи Младшего жуза, как утверждается в советской историографии. Более углубленное изучение темы западными историками относится к послереволюционному периоду. Оно характеризуется вовлечением в научный оборот новых источников и материалов, расширением хронологических рамок и тематики исследований. Одним из первых в буржуазной историографии участие казахов в Крестьянской войне 1773−1775 гг. затронул Бернард Пэре. Его точку зрения на причины выступлений казахов Младшего жуза того времени в 60-х годах поддержали Чарльз Хостлер, Э. Саркисянц и другие западные историки.

В дореволюционной историографии встречается и немало объективных работ, в целом правильно освещающих социально-экономические причины, ход и характер выступлений казахов в 60−70-х годах XIX в. в Уральской и Тургайской областях, на Мангышлаке. Развернутого анализа заслуживает пока что единственная в буржуазной историографии монография американского историка Эдварда Д. Сокола «Восстание 1916 года в русской Средней Азии». Автор отмечает, что эта тема, в принципе игнорировалась в англоязычной литературе и ее затрагивали лишь мимоходом в одном или двух параграфах. Специальное изучение восстания 1916 г. в Средней Азии и Казахстане обуславливается, по его мнению, тем что: 1) восстание это, в котором участвовало в той или иной форме 11 млн. населения русской Средней Азии, прозвучало как первый грохот приближающейся катастрофы; 2) оно «было настоящей прелюдией революции в России и как катализатор, ускоривший выравнивание сил в регионе; 3) восстание имеет и другое значение, связанное с политикой царизма по отношению к национальным меньшинствам [54, с. 15]. Оно, как зеркало, отразило провал контактов двух различных культур, кочевого и оседлого населений, продемонстрировав горький вкус этих контактов. Восстание было откликом кочевого общества на вторжение оседлого населения, покушавшегося на его свободу и само существование. Каждый ответил на этот вызов по-своему в соответствии со своими традициями и историей. Э. Сокол, хотя и заявляет, что «первостепенное значение» придает раскрытию экономических и политических причин восстания в целом и 3 отдельных повстанческих районах, н сводит их к «постоянному вторжению русских поселенцев на территории кочевников». При определении характера восстания Э. Сокол опирается на работы П. Галузо, А. В. Шестакова, Г. И. Бройдо, Г. Сафарова, Т. Рыскулова и др. историков и критерием для него служат данные о количестве убитых повстанцами волостных, чиновников русской администрации, русских колонистов, казаков и капиталистических элементов На основе их анализа, Сокол делает вывод о различной направленности восстания в разных его очагах, что, по его убеждению, «зависело от характера межнациональных отношений в тех районах, где происходили боевые действия». Анализ содержания ряда работ, изданных на Западе в 50−80-х годах, показывают, что проблемы истории присоединения Средней Азии и Казахстана к России и национально-освободительная борьба народов этого региона в XIX — начале XX вв. останутся и в дальнейшем важнейшими направлениями разработки. Надо полагать, связанные с ними «старые» и «новые» концепции займут не последнее место в трактовке на Западе вопросов межнациональных отношений в СССР, о чем свидетельствуют издания советологов последнего времени.

Заключение

Совокупный анализ источников и литературы по теме дипломной работы позволяет, таким образом, выявить основные этапы и направления, тематику историко-этнографического изучения дореволюционного Казахстана в Западной Европе и США очертить круг проблем, поныне привлекающих внимание зарубежных историков. История познания Казахстана иностранцами в дореволюционный период прошла три этапа (с древнего времени до конца XVIII в., с нач. в 50−60-х гг. XIX в. и с 60-х гг. ХIХ в. до 1917 г.), разделение на которые обусловливалось не только количественными и качественными параметрами процесса накопления, обобщения и осмысления исторических и этнографических материалов в западных странах; внутренними закономерностями развития исторической и этнографической наук, их становлением в этих странах в качестве самостоятельных дисциплин, но и внешними факторами. К числу последних относятся, в частности, внутренние и внешнеполитическое положение каждой из этих стран соперничество империалистических держав за среднеазиатский плацдарм завершение присоединения Казахстана к России. В результате многочисленных поездок, западными путешественниками, купцами, дипломатами, учеными, журналистами, военными, покрывшими своими маршрутами значительную часть территории Казахстана, был собран обширный полевой материал по этнографии и истории казахского народа. Они осветили в своих трудах обычаи, нравы, вероисповедание и жилища казахов, административное устройство, развитие земледелия, торговли, добывающей промышленности. Устойчивым объектом их интереса являлись традиционное кочевое скотоводство, маршруты кочевок и караванные пути в разных направлениях. Путешествия иностранцев по разным районам Казахстана доставили богатые сведения о развитии городской жизни, численности населения Чимкента; Аулие-Аты, Верного, Капала, Аягуза, Усть-Каменогорска, Семипалатинска Акмолинска, Уральска и Гурьева национальном и социальном составе жителей, архитектурных памятниках. Началось научное издание первоисточников на европейских и восточных языках, осуществлялся перевод ряда работ русских исследователей, а том числе и Ч. Валиханова на английский, французский и немецкий языки. Были достигнуты первоначальные успехи в изучении этнографии рода, его духовной ку древнетюркской письм. В процессе осмысления накопленных фактических материалов формировались исторические и философские концепции, с позиции которых западные исследователи пытались осветить тот или иной аспект жизни казахского и других восточных народов. Оживилась идея географического детерминизма, известная еще с античного времени. Широко распространились теории о «вечной борьбе» оседлого населения и кочевников, «несовместимости» западной и восточной культур. На буржуазную историографию оказывала влияние «теория героев». Многие из указанных идей и теории стали важными компонентами познавательной культуры в западных странах и приобрели методологическую функцию в исследованиях о казахском народе, написанных во второй половине XVIII — вплоть до начала XX в. Особенно широкое распространение получила идея эволюционизма. Под ее влиянием в буржуазной историко-этнографической литературе зародилось и развивалось географическое направление. Было бы неверным отрицать опрестоев общества у них, сильное влияние на буржуазную историографию истории Казахстана европоцентристских идей не давали возможность многим исследователям предоопределить основные вехи истории Казахстана.

После Октябрьской социалистической революции, несмотря на огромные трудности, вызванные противостоянием двух общественно-экономических формаций в деле налаживания и развития научных и культурных связей, процесс изучения Средней Азии и Казахстана за рубежом не прерывался, но приобрел новое содержание. Западные авторы уточняли и дополняли сведения и мысли об основных этапах генезиса казахского народа, о соотношении тюркского и монгольского компонентов в нем, казахских родах и их расселении по жузам, этнониме и этимологии термина «казах», формировании этнической территории, быте и обычаях. Но при всех своих отдельных творческих удачах и достижениях буржуазная историография не выработала, однако цельной концепции исторического развития казахского народа на отрицание эволюции социально-экономических отношений у кочевников.

Без информированности о том, что говорят и пишуто тебе и твое стране в других частях мира, будь то в соседнем государстве или за океаном, не могут быть достаточно эффективными деловые и культурные контакты с ними. Поэтому комплексное изучение идей, стереотипов и образа мыслей, сложившихся о казахском народе за рубежом должно служить взаимопониманию и сближению различных народов

Список использованных источников

1 Абдуллин Р. Б. Западная школа среднеазиаведения: организационные основы исследовательской базы и историографического направления. (1917;1991). — Автореферат на соискание степени кандидата исторических наук, Алматы. — 34 с.

2 Есмагамбетов К. Л. Что писали о нас на Западе. — Алматы, 1992. — 150 с.

3 Валиханов Ч. Собрание сочинений в 5-ти томах. Т.4 — Алма-Ата, 1985. — 577 с.

4 Алпатов М. А. Русская историческая мысль и западная Европа. — М., 1985. -250 с.

5 Аверкиева Ю. П. Современные разновидности «научного расизма. // Расы и общество. — М., 1982. — 222 с.

6 Бекмаханов Е. Б. Присоединение Казахстана к России. — М., 1957. — 357 с.

7 Бекмахананова Н. Е. Многонациональное население Казахстана и Киргизии в эпоху капитализма (60-е годы ХIХ в.-1917 г.). — М., 1986. — 350 с.

8 Велюков Ю. С. методологические основы критики буржуазного национализма. — Киев, 1985. -225 с.

9 Вопросы историографии Казахстана / ред. коллегия: членкор. АН СССР Б. А. Тулепбаев (отв. ред.). — А.-А., 1983. — 240 с.

10 Гуревич Б. П Международные отнощения в Центральной Азии в ХVII — первой половине ХIХ в.-М., 1979. — 280 с.

11 Дахшлейгер Г. Ф. Историография Советского Казахстана. — А.-А., 1969. — 250 с.

12 Джамгерчинов Б. Д. Добровольное вхождение Киргизии в состав России. — 2-е изд.-М., 1963. — 190 с.

13 Джунусов М. С. Буржуазный национализм: принципы критики. — М., 1986. — 235 с.

14 Дулатова Д. М. Историография дореволюцтонного Казахстана. — А.-А., 1984. — 230 с.

15 Есмагамбетов К. Л. Казахстан в трудах западно-европейских авторов. — А.-А., 1979. — 197 с.

16 Историческая наука Советского Казахстана (1917;1960 гг.) Очерки становления и развития. — А.-А., 1990. — 150 с.

17 Зеленчук В. С. Преодолеть ложные стереотипы / / Вопросы истории. — 1989. — № 5. — 126 с.

18 Зенушкина И. С. Советская национальная политика и буржуазные историки, — М., 1971. — 254 с.

19 Златкин И.Я.А Тойнби об историческом прошлом и современном положении кочевых народов // Вопросы истории. — 1971. — № 2. — 102 с.

20 Златкин И. Я. Конценция истории кочевых народов А. Тойнби и историческая действительность // Современная истриография зарубежного Востока: проьлемы социально-экономического развития.-М., 1971. — 193 с.

21 Зиманов С. З. Общественный строй казахов первой половины ХIХ в. — А.-А., 1958. — 190 с.

22 Зиманов С. Состояние и задачи разработки проблем обычного

23 права казахов. // Проблемы казахского обычного права. — Алма-Ата, 1989. — 360 с.

24 Козыбаев М. Казахстан на рубеже веков: размышления и поиски. В двух книгах. Книга первая. — Алматы: Гылым, 2000. — 389 с.

25 Галиев В. З. Национально-освободительное движение казахского народа в свете новых исследований. // Мысль, 1993. — № 11. — 155 с.

26 Касымбаев Ж. К. Хан Кене. — Алматы, 1993. — 227 с.

27 Артыкбаев Ж. О. Казахское общество: традиции и новации. — Караганда: Полиграфия, 1991. — 389 с.

28 Масанов Н. Кочевая цивилизация казахов. — Алматы, 1995. — 320 с.

29 Валиханов Э. Ж. Методология исследования причинных связей национально-освободительных движений первой половины XIX века. // Отан тарихы, 2003. — № 1. — 160 с.

30 Ерофеева И. В. Присоединение Казахстана к России как историографическая проблема. // Историческая наука Советского Казахстана. — Алма-Ата, 1990. — 180 с.

31 Козыбаев М. Историография Казахстана: уроки истории. Алма-Ата. 1990. — 280 с.

32 Асфендиаров С. Д. История Казахстана с древнейших времен. Алма-Ата.: Казак университеті. 1993. — 636 с.

33 3 иманов С. 3. Политический строй Казахстана конца XVIII и первой половипы XIX веков, Алма-Ата.: Академиздат. 1960. — 400 с.

34 Сыроежкин К. Л. Государственность и этничность: проблемы и приоритеты переходных обществ. // Казахстан на пути к устойчивому развитию. — Алматы: Гылым. — 1996. — 230 с.

35 Жиренчин К. А. Правовое положение Казахстана в составе Российской исперии XVIII века. // Юридические науки. В.4 Алма-Ата: Изд-во КазГУ.1974. — 256 с.

36 Асанов М., Семенюк Г. И. Из истории исследования Казахстана

37 в XVI — первой половине XIX века. — Алма-Ата, 1969. -340 с.

38 Марков Г. Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. — М., 1976. — 377 с.

39 Сулейменов Р. Б. Формационная природа кочевого общества:

40 проблема и метод. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. — Алма-Ата, 1989. -456 с.

41 Жиренчин К. А. Правовое положение Казахстана в составе Российской исперии XVIII века. // Юридические науки. В.4 Алма-Ата.:Изд-во КазГУ.1974. — 510 с.

42 История Казахстана с древнейших времен до наших дней: В 5 т. Т.3. Казахстан в новое время. // Ин-т истории и этнологии им. Ч. Ч. Валиханова; Ин-т археологии им. А. Х. Маргулана. — Алматы: Атамура, 2002. — 768 с.

43 История Казахстана: белые пятна: Сб. ст. / Сост. Ж. Б. Абылхожин. — Алма-Ата: Казахстан, 1991. — 348 с.

44 Сулейменов Б. С., Басин В. Я. Казахстана в составе России XVIII начале XX. Алма-Ата.1981. — 350 с.

45 Казахи: девятитомный популярный справочник: В 9 т. // Министерство образования, культуры и здравоохранения РК; Институт Развития Казахстана. — Алматы: IDK-TIPO -1998. — 650 с.

46 Кшибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок. // Отв. ред. А. Е. Еренов. — Алма-Ата: Наука, 1984. — 238 с.

47 Тынышпаев М. История казахского народа: Учеб.пособие. // Сост., предисл. А. Такенова, Б. Байгалиева. — Алматы: Санат, 1998. — 224 с.

48 Асфендияров С. Прошлое Казахстана в источниках и материалах. А. 1997. — 355 с.

49 Артыкбаев Ж. О. Кочевники Евразии в калейдоскопе веков и тысячелетий. С. Пб. 2005. — 456 с.

50 Апполова Н. Г. Присоединение Казахстана к России в 30-х годах XVIII века. — Алма-Ата, 1948. — 390 с.

51 Киняпина Н. С. Административная политика царизма на Кавказе и Средней Азии в ХIХ в. // Вопросы истории. — 1983. — № 4. — 157 с.

52 Коваль В. И., Коршунов В. И., Осипов В. П. Сила правда и бессилие лжи.-А.-А., 1982. — 250 с.

53 Козыбаев М. К История и современность. — А.-А., 1982. — 350 с.

54 Толыбеков С. Э. Кочевое общество казахов в ХVII — нач. ХХ в.-А.-А., 1971. -220 с.

55 Халфин Н. А. Дж. Керзон в Российской Средней Азии // вопросы истории. — 1988. — № 3. — 115 с.

56 Энтин Дж. Спор о М. Н. Покровском продолжается // Вопросы истории. — 1989. — № 5. — 159 с.

57 Этнография за рубежом: Историографические очерки. — М., 1989. — 360 с.