Теоретические основания биоэтики

теоретические основания биоэтики

1. Этика как наука о морали Этика как особая область знания является философской дисциплиной и представляет собой важнейшую точку философского знания.

Особой проблемой, вызывающей много дискуссий среди специалистов по этике, является проблема соотношения понятий «мораль» и «нравственность». Одни исследователи считают их синонимами, другие настаивают на их различении. Вторая точка зрения восходит к И. Канту (1724−1804), который полагал, что мораль представляет собой внутренние убеждения человека, а нравственность является практической реализацией этих принципов, действием на их основании в реальной жизни. Мораль — это форма общественного сознания, совокупность принципов, правил и норм, которыми люди руководствуются в своих действиях. Мораль регулирует поведение человека во всех без исключения сферах жизни: в труде, в быту, в политике, в науке, в семье и т. д. Моральные нормы отражают общественные отношения в таких понятиях, как добро и зло, честь и достоинство, справедливость, совесть, счастье, смысл жизни и т. д.

Нравственность при таком понимании характеризует реальное поведение людей с точки зрения его соответствия этим нормам, то есть безнравственным будет назван тот человек или тот поступок, который отклоняется именно от принятых в данном обществе норм, хотя он и может подчиняться иным нормам. Именно такая коллизия была скрыта за известным эпизодом осуждения философа Сократа афинянами. Человек, который для всех последующих поколений выступал как образец нравственности, был осужден за безнравственное — с точки зрения его судей, а значит, с точки зрения морали афинского общества — поведение. Типичным примером несовпадения «нравственности» и «морали» является поступок Анны Карениной в одноименном романе Л. Н. Толстого. Анна, оставляя мужа, поступает нравственно, т. е. согласно своим чувствам и характеру, но аморально, т. е. вопреки долгу и нормам общества.

Подводя итог сказанному, определим систему норм морали как идеал, который в большей или меньшей степени воплощается в реальной жизни: нравственность — это мера соответствия реального поведения людей общепринятой системе моральных ценностей.

Мир, изучаемый этикой, построен особым образом: он существует иначе, чем мир, изучаемый физикой, химией, биологией или психологией. Это различие отчетливо проявляется на уровне языка. Такие высказывания, как «вода — это химическое соединение кислорода и водорода» или «память есть способность воспроизводить в сознании события и впечатления, имевшие место в прошлом», относятся к миру сущего. А вот высказывание, характерное для сферы морали: «Врач должен облегчать страдания больного» — в нем речь идет не о том, что есть, а о том, чему следует быть, о мире должного. Физика, биология, психология и им подобные науки изучают объективно существующее, отвлекаясь от оценки его с позиций добра и зла. Для этики же именно вопрос о том, является ли нечто плохим или хорошим, предосудительным или достойным, имеет первостепенное значение. Этика регистрирует, фиксирует, описывает, объясняет не столько сами явления, сколько отношение к ним, их оценку. Наряду с этикой такими оценочными дисциплинами можно считать логику, которая исследует отношение наших суждений к явлениям действительности с точки зрения истинности или ложности этих суждений, и эстетику, в которой основными категориями оценки являются «прекрасное» и «безобразное». В этике же основные категории — это категории «добра» («блага») и «зла».

Этика является философской дисциплиной. Но и в рамках философии она занимает особое место, которое обусловлено принципиальным для этики различением сущего и должного. Традиционно все другие разделы философии (будь то учение о мире, о бытии, о человеке, о познании) принято относить к теоретической философии, изучающей то, что есть, сущее.

Этика же понималась как раздел философии, не столько изучающий, сколько научающий человека, каким ему следует быть, как надлежит себя вести, и потому её называли практической философией.

Необходимо чётко определить, что мы понимаем под практикой. В отечественной философской литературе последних десятилетий бытовало понимание практики, восходящее к Гегелю и Марксу. Суть его в том, что практикой именовали действия человека и социальных групп, которые направлены на преобразование окружающей действительности в интересах этого человека или этих групп. При такой трактовке моральная сторона и моральная оценка действий человека и социальной группы, прежде всего интересовавшая традиционную философию, отходит на второй план. В современной философии широко используется понятие «социальные практики»; каждая такая практика — это устоявшаяся, упорядоченная совокупность взаимоотношений между людьми, организованная вокруг некоторого смыслового ядра. Множество социальных практик, в частности, заключено в сфере взаимоотношений врача и пациента.

Впоследствии философии пришлось умерить свои притязания в отношении этики: очевидно, что люди по большей части получают представления о должном не из философских трактатов, а из других источников. Задачами этики стало исследование того, каковы эти источники, как представления людей о должном соотносятся с их реальным поведением и как соотносятся между собой различные представления людей о должном. Этика отказалась от намерения обязывать людей, как им надлежит поступать, передав эту функцию церкви, но сохранила в качестве главного объекта своего интереса саму эту взаимосвязь сущего и должного в жизни людей. Поэтому этика продолжает оставаться практический философией, но в более узком и строгом смысле.

Оценочные суждения, используемые в этике, имеют определенную структуру. Например, известное высказывание «врач должен облегчать страдания больного». В этом случае мы имеем дело с высказыванием, которое не относится к конкретному событию, а фиксирует предписание, или норму, соблюдаемую или не соблюдаемую в реальных ситуациях и являющуюся критерием, меркой для оценки множества конкретных действий. Такое высказывание называют нормативным (или прескриптивным).

Здесь следует отметить то обстоятельство, что далеко не все нормы имеют моральную природу. Кроме того, помимо норм морали и права в медицине, как и во всякой другой сфере человеческой деятельности, имеется и множество таких норм, которые носят специальный, технический характер. Следование этим нормам, как правило, обеспечивает успешное решение тех задач, которые возникают в процессе деятельности. Характерно, однако, то, что нередко — и особенно там, где, как в медицине, речь идет о действиях, непосредственно затрагивающих другого человека, — нарушение этих норм оценивается с точки зрения не только успеха или неуспеха действий, но и морали. Следует рассмотреть с помощью, каких средств этика выполняет свою задачу.

2. Средства и уровни этического анализа Стремясь обосновать свое решение в той или иной ситуации, люди нередко апеллируют к некоторым этическим правилам. Если врача, назначающего пациенту анестезирующую инъекцию перед проведением операции, спросить, зачем он это делает, он может ответить так: «Не следует заставлять пациента терпеть боль, от которой его можно избавить». Данное высказывание — типичный пример этического правила, которое применимо к широкому кругу ситуаций, встречающихся в медицинской практике.

Другой пример. Допустим, человек подозревает, что у него может быть наследственная предрасположенность к серьезному заболеванию, например, болезни Альцгеймера, и просит провести ему генно-диагностическое исследование с целью установить наличие или отсутствие соответствующего генетического дефекта. Узнав об этом, администрация учреждения, в котором он работает, интересуется у врачей, каков результат анализа. Врачи, однако, отказываются раскрыть эту информацию, обосновывая свой отказ ссылкой на правило конфиденциальности (подробно о нем будет говориться в дальнейшем).

Сами этические правила нередко нуждаются в обосновании. Тогда апеллируют к обобщениям более высокого порядка — этическим принципам. Так, правило избавления пациента от излишней боли можно обосновать как частный случай, как следствие, вытекающее из принципа «не навреди» — одного из основополагающих и древнейших в медицинской этике и в медицинской практике в целом. Боль, испытываемая пациентом, — одна из конкретных форм вреда, и если врач, имеющий возможность не причинять боли, не делает этого, то он нарушает данный принцип. Правило конфиденциальности обосновывается как тем же принципом «не навреди» (понятно, что в нашем примере разглашение информации о диагнозе может нанести сильнейший удар по жизненным планам пациента), так и принципом уважения автономии личности.

Но и этический принцип не является безусловным, он сам должен быть обоснован, оправдан. Для этого необходимо обращение к этической теории. Теория — это еще более общее построение, в рамках которого принципы не только обосновываются, но и приводятся в систему, т. е. устанавливается соотношение, взаимосвязь принципов.

Чем дальше мы продвигаемся на пути от уровня конкретных решений и действий до уровня этической теории, тем большее место занимают специальные этические знания. В несколько упрощенном виде эту зависимость можно представить так. На уровне конкретных решений и поступков люди чаще всего действуют спонтанно, интуитивно, руководствуясь сложившимися стереотипами и прошлым опытом и даже не осознавая того, что их поступки подчиняются определенным этическим правилам. Однако уже на этом уровне возникают ситуации, требующие морально осознанного выбора, и тогда для обоснования выбора требуется апеллировать к этическим правилам, в которых в сконцентрированном виде содержится предшествующая, нередко многовековая практика решений и действий множества людей, оказывавшихся в сходных обстоятельствах.

Бывает, что и правила не позволяют найти приемлемый выход из ситуации, когда, скажем, требования двух правил противоречат друг другу. Для разрешения дилеммы, то есть конфликта между двумя правилами, необходимо обращаться уже не к правилам, а к принципам — на этом уровне мы впрямую задаемся вопросом о благе пациента и обнаруживаем, что заговорили на языке этики, что пользуемся одним из основных ее понятий. Принципы намного более универсальны, чем правила, и в любой системе морали их бывает немного. При этом обычно их бывает невозможно или затруднительно применять к конкретным ситуациям непосредственно; без таких промежуточных звеньев этического обсуждения, как правила.

На уровне принципов мы попадаем в область, находящуюся на границе между конкретными формами практики и этикой как наукой с ее основной составляющей — теорией. На уровне же этической теории, занимающейся синтезом, обоснованием и систематизацией принципов, мы оказываемся в сфере весьма специфического знания с характерными для него понятиями, методами и проблемами.

3.Этика утилитаризма Важным основанием для различения этических теорий является то, какая сторона действия или поступка оказывается в центре внимания при его оценке. По этому основанию выделяют два типа теорий — утилитаристские и деонтологические.

Термин «утилитаризм» происходит от латинского utilitas — польза, выгода. Родоначальниками утилитаризма принято считать британских философов Д. Юма (1711−1776), И. Бентама (1748−1832) и Дж. С. Милля (1806−1873), хотя многие воззрения, связываемые с этой теорией, сложились намного раньше. Принципиальным для утилитаристских теорий является то, что все они так или иначе исходят в моральной оценке действия из его результата, пользы (или вреда), то есть последствий, к которым оно привело. Иногда говорится, что для моральной оценки определяющим элементом поступка или действия является его цель. Поэтому утилитаристские теории называют также телеологическими (от греческого telоs — цель). При этом все, что относится к замыслам, намерениям, мотивам действующего лица, к тому, насколько оно руководствовалось моральными соображениями при выборе цели и средств для ее достижения, остается на втором плане либо вовсе не принимается во внимание.

У такой позиции есть определенные основания. В соответствии с установками философии позитивизма, с которой у утилитаристской этики есть глубокое родство, имеет смысл обсуждать только то, что доступно для наблюдения, то есть то, что можно увидеть и зафиксировать со стороны — «твердые факты». К числу таковых и относятся последствия наших действий, которые отчетливо видны окружающим. Что же касается побуждений и мотивов, то о них внешний наблюдатель может знать только со слов того, кто совершил данный поступок. Более того, и сам этот человек, будь он даже вполне искренним, может ошибаться в их истолковании, приписывать себе одни мотивы и скрывать от самого себя другие, так что такое знание будет ненадежным и недостоверным.

С точки зрения утилитаризма действие будет морально оправдано в той мере, в какой оно ведет к возрастанию некоторого внеморального блага. Внеморальное благо, таким образом, выступает в качестве критерия для моральной оценки действия: действие будет считаться благим или дурным не само по себе, но только в зависимости от проистекших из него последствий. В качестве внеморального блага могут выступать красота, здоровье, знание, удовольствие, наслаждение и т. п. Поэтому человеческая деятельность в таких областях, как искусство, медицина, наука, хотя бы она и не была направлена на решение собственно моральных проблем, оказывается, тем не менее, морально значимой и подлежащей моральной оценке.

Следует отметить, что в популярных трактовках смысл термина «утилитаризм» нередко примитивизируется и даже искажается. Утверждают, например, что с утилитаристской точки зрения «цель оправдывает средства», а точнее — позитивные последствия позволяют якобы оправдать даже безнравственные по своему замыслу действия, либо, что для утилитариста «правильно то, что наиболее полезно». Одна из распространенных формул, используемых для выражения сути утилитаризма, говорит о необходимости «обеспечить наибольшее благо для наибольшего числа людей».

Эти утверждения, однако, не раскрывают главного, наиболее существенного в позиции утилитаризма, которое состоит в том, что в утилитаристской теории признается единственный этический принцип — принцип пользы, полезности. Его можно сформулировать примерно так: мы всегда должны действовать таким образом, чтобы достичь наилучшего из возможных соотношений между позитивными и негативными последствиями нашего действия, либо — если последствия при любом варианте будут негативными — наименьшего суммарного вреда. Или другими словами: наш выбор оправдан, если выбранный вариант порождает больше блага, чем любой из альтернативных.

При этом предполагается, что:

1) обычно наш поступок вызывает не одно, а множество последствий, среди которых будут и негативные, а не только позитивные;

2) наш поступок может затрагивать не только тех людей, на которых он непосредственно направлен, но и многих других (вспомним приводившийся ранее пример с пациентом, подключенным к жизнеподдерживаюшей аппаратуре);

3) мы можем и должны учитывать все эти последствия и рассчитывать их суммарный баланс.

Конечно, такую «калькуляцию» далеко не всегда следует понимать в буквальном смысле, как занятие, для которого мы вооружаемся неким компьютером — гораздо чаще речь идет именно о прикидке, когда мы грубо оцениваем плюсы и минусы каждой из имеющихся альтернатив. Однако при планировании крупномасштабных мероприятий порой приходится действительно обращаться к современным средствам вычислительной техники.

Допустим, появилась вакцина, предохраняющая от ВИЧ-инфекции, но такая, которая в ряде случаев приводит, к побочным осложнениям. Тогда вопрос о том, проводить ли вакцинацию, и если проводить, то среди каких категорий населения, будет решаться именно с позиций утилитаризма. Придется определять риск заболевания для разных групп населения (которые еще надо выделить по тем или иным критериям), вероятность возникновения осложнений и то, насколько они опасны, и уже на этих основаниях вычислять, какая из альтернатив предпочтительна.

Этот пример демонстрирует не только логику утилитаристского рассуждения, но и то, что обращение к ней нередко бывает неизбежным при обосновании весьма ответственных и серьезных решений, затрагивающих интересы множества людей. Более того, многие способы подготовки таких решений, включая, например, процедуры статистической оценки риска, и появились благодаря исследованиям, вызванным к жизни утилитаристскими установками.

Еще одно существенное различение, которое проводится среди утилитаристских теорий, — это различение утилитаризма правил и утилитаризма действий. Мы уже говорили о том, что утилитаристы в целом признают только один принцип — принцип пользы — в качестве универсального средства морального обоснования и оценки решений и действий. Но этот принцип, в свою очередь, может использоваться для оправдания и оценки либо общих правил, либо же конкретных действий.

Утилитаризм правил оправдывает конкретные действия, если они соответствуют общим правилам, таким, как «не укради», «не лги» и т. п. Сами же правила обосновываются через принцип пользы.

Вот как рассуждал, например, американский медик XIX в. У. Хукер, много работавший в сфере медицинской этики, обосновывая правило, требующее от врача всегда быть правдивым перед пациентом: добро, которого в немногих случаях можно достичь обманом, почти ничтожно в сравнении с тем злом, которое следует от него во многих случаях. Хотя обман и может быть иногда полезен для здоровья пациента, однако врач не в состоянии сколько-нибудь успешно предсказать, будет ли он выгоден в той или иной ситуации, а в целом же систематическое использование обмана с течением времени вызывает все более сильные негативные последствия, принося больше вреда, чем пользы. Если пациенты будут знать, что врачи часто обманывают их, то будет в корне подорвана сама атмосфера доверия между врачами и пациентами.

В связи с этим важно иметь в виду, что каждое моральное правило значимо не только само по себе, но и потому, что оно является одной из нитей в моральной ткани, скрепляющей общество в целом; и мы не знаем, что станется с тканью, если эта нить оборвется. Таким образом, с точки зрения утилитаризма правил именно соблюдение правил максимизирует общее благо.

Напротив, с точки зрения утилитаризма действий соблюдение правил далеко не всегда ведет к максимизации общего блага, то есть к реализации основополагающего принципа пользы. Сами же правила — это не более чем подсказки, своего рода обобщения, выработанные предшествующим опытом людей и позволяющие им ориентироваться при принятии решений в конкретных ситуациях. Но именно из особенностей конкретной ситуации, прежде всего и следует исходить при обосновании или оценке действий.

Основывающиеся на этом теории (они могут быть, отметим, как утилитаристскими, так и деонтологическими) иногда характеризуют как ситуационную этику. В ней отнюдь не предполагается (хотя по самому названию термина такое предположение допустимо), что вообще не следует руководствоваться правилами. Правила, с этой точки зрения, обеспечивают поддержание общей морали, но к ним не следует относиться догматически: если нарушение, например, правила «не лги» в данном конкретном случае будет способствовать благу пациента, то тем самым — с точки зрения утилитаризма действия и ситуационной этики — оно морально обосновано.

В целом же утилитаризм, будь то утилитаризм правил или утилитаризм действий, позволяет оправдывать пересмотр самих правил. Если на основе изучения множества конкретных случаев, когда данное правило нарушалось, будет выяснено, что отказ от него не влечет серьезных негативных последствий для общей морали и, более того, позволяет максимизировать общее благо — в таком случае в глазах сторонника утилитаризма пересмотр правила будет вполне оправданным и полезным.

4. Деонтологическая этика этика мораль поведение норма В отличие от утилитаристских, деонтологические теории при оценке действий принимают во внимание не только их последствия, но и мотивы, намерения, замыслы действующих лиц, как и выбор ими средств их реализации (деонтология — от греческих слов «deontos» — нужное, должное, и «logos» — слово, понятие, учение; в целом — «учение о должном»).

Сразу же следует сказать о том, что в отечественной литературе широко применяется термин «медицинская (или врачебная) деонтология». В свое время, он был введен в употребление с тем, чтобы, с одной стороны, отойти от использования термина «медицинская (или врачебная) этика», который считался скомпрометированным как относящийся к буржуазной практике здравоохранения и к узко корпоративной морали, с другой стороны, хоть в какой-то форме обсуждать и учитывать морально-нравственную составляющую медицинской практики. В собственно же этической литературе этот термин, как мы видим, относится к определенному классу этических теорий.

Истоки деонтологических теорий обнаруживаются глубоко в истории этической мысли, в частности, в моральных учениях некоторых религий. Однако первой теорией, последовательно выдержанной в деонтологическом ключе, явилась этика И. Канта (1734−1804). С точки зрения сторонников деонтологического подхода, к оценке наших поступков, независимо от блага, которое они порождают (или не порождают), применимы понятия, касающиеся обязательств (долга) и прав. Мы обязаны поступать так-то и так-то не потому, что это принесет пользу нам или кому-то другому, а потому, что мы выполняем свои долг.

Скажем, будет неправильно обманывать пациента не потому только, что это может иметь негативные последствия для него, его близких или для общественной морали в целом, а просто потому, что вообще обман — не должное поведение. И даже если в конкретном случае удастся доказать, что пациент остался в живых именно благодаря обману со стороны врача, это не сможет, с точки зрения последовательного приверженца деонтологии, изменить негативную оценку поступка. Вовсе не обязательно, однако, сторонник деонтологии будет однозначно осуждать такой поступок: скажем, он может оправдать поступок в целом, но в своем анализе не будет закрывать глаза и на его негативные стороны.

Вместе с тем с деонтологической точки зрения может получить оправдание и такое действие, которое повлекло отрицательные последствия. При этом будет учитываться то обстоятельство, что обычно мы бываем не в состоянии контролировать ситуацию достаточно полно. Всегда возможны какие-то внешние препятствия и помехи, в силу которых реальный результат нашего действия будет существенно отличаться от задуманного, быть может, вовсе не в лучшую сторону. Но если с точки зрения последователя утилитаризма негативный результат будет главным основанием для осуждения такого действия, то приверженец деонтологии может это действие оправдать, коль скоро причина негативного эффекта — не в замысле действующего лица и не в выбранных им средствах, а в неконтролируемых внешних факторах.

Подобно утилитаристским теориям, деонтологические также бывают монистическими или плюралистическими. В монистических в качестве основополагающего принимается один принцип; при этом считается, что все моральные правила могут быть выведены из него логическим путем. В качестве такового может, например, выступать принцип уважения личности, либо так называемое «золотое правило» этики, под которым понимается библейская заповедь: «во всем, как хотите, чтобы другие поступали с вами, поступайте и вы с ними».

Это «золотое правило» весьма близко по смыслу тому абсолютному нравственному закону, иди категорическому императив, который Кант считал безусловным основанием всей этики. Императив, по Канту, — это формулировка такого объективного принципа, который, будучи велением разума, принудителен для воли. В соответствии с этим принципом достоинство нашего поступка определяется не тем, что мы каким-либо образом знаем, что так поступать хорошо (такого рода знание субъективно, а потому оно может быть неполным, недостоверным, обманчивым), но именно тем, что такой поступок направляет нашу волю так, как это предписывает объективный, надличностный разум. Как раз подчинение такому объективному закону, а не что-либо иное, и определяет, по Канту, моральность поступка. Категорическим будет такой императив, который представляет тот или иной поступок как объективно необходимый сам по себе, а не как средство для достижения какой-либо цели.

Кант выражал категорический императив таким образом: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Слова «можешь пожелать» в этой формулировке говорят о свободном выборе действующей личности; о том, что действуя, она не может не быть свободной. Но эта свобода не имеет ничего общего с субъективным произволом, со своеволием — напротив, действуя подлинно свободно, человек возлагает на себя бремя колоссальнейшей ответственности, бремя долга, причем не просто перед конкретными людьми, но перед всем человечеством.

Собственно говоря, только таким образом, согласно Канту, человек и может самоопределяться в качестве автономной личности.

Если, скажем, ты хочешь, чтобы «не лги» было законом для всех (а это, заметим, не тождественно тому, что все люди никогда не будут лгать — ведь в реальной жизни люди далеко не всегда следуют требованиям законов, и Кант нисколько не был склонен заблуждаться на сей счет), то и сам никогда не прибегай ко лжи: ведь «если я лгу, то этим «я содействую тому, чтобы никаким показаниям (свидетельствам) вообще не давалось никакой веры…, а это есть несправедливость по отношению ко всему человечеству вообще».

Этическую теорию Канта, основанную на категорическом императиве, можно было бы считать монистической, если бы не тот факт, что сам он предложил не одну, а несколько формулировок категорического императива, в каждой из которых подчеркивались свои моменты. Например, в одной из них речь идет о том, что к человеку, и к самому себе и к любому другому, всегда надо относиться как к цели в себе и никогда — как к средству. Нельзя сказать, что различные формулировки прямо противоречат друг другу, но многие специалисты приходят к выводу, что в них утверждаются разные и не сводимые друг к другу принципы и, следовательно, теория Канта является плюралистической.

Примером плюралистической концепции можно назвать теорию, выдвинутую в первой половине XX столетия американским этиком У.Россом. С точки зрения Росса, существует несколько фундаментальных и не сводимых один к другому моральных принципов, таких как верность взятым обязательствам, обязанность делать добро, следовать справедливости и т. д. В целом плюралистический подход обладает тем преимуществом, что он более близок к нашему повседневному моральному опыту — действуя или объясняя свои, действия, мы обычно вовсе не озабочены тем, чтобы жестко следовать одному-единственному принципу или правилу. Вместе с тем он чреват такими ситуациями, когда требования, диктуемые разными принципами, оказываются в конфликте друг с другом, если, скажем, нам приходится выбирать между необходимостью соблюдать принятые на себя обязательства, с одной стороны, и делать добро (что может заставить нас пойти на нарушение обязательств) — с другой.

Этическая теория Канта характеризуется, помимо всего прочего, тем, что она придавал категорическому императиву значение абсолюта. То есть, категорический императив — это то, что, безусловно, справедливо и что должно утверждаться при любых возможных обстоятельствах.

Возвращаясь к предыдущей теме, заметим: таким же абсолютом для всех теорий утилитаризма является «принцип пользы» (хотя отдельные правила вовсе не считаются абсолютными). Подобное понимание сущности моральных принципов и правил, заметим также, и корне противоположно той ситуационной этике, о которой мы говорили ранее и которая видит в принципах и правилах не более чем подсказки, облегчающие нам поиск решений в конкретных ситуациях.

Существует, однако, и еще один подход к пониманию роли моральных принципов и правил, не являющийся ни абсолютистским, ни ситуационным: мы можем истолковывать их в том смысле, что они, хотя и налагают на нас обязательства, но не абсолютного характера. (В этической литературе для этого используется латинский оборот «primum facie» — с первого взгляда, по первому впечатлению.)

При таком подходе назовем его «соотносительным» — мы не отказываемся ни от следования принципам и правилам, ни от того, чтобы в полной мере учитывать своеобразие конкретных ситуаций. Суть соотносительного подхода в том, что обязательства, вытекающие из некоторого принципа, хотя они и не отрицаются, но в определенных случаях вполне обоснованно могут быть нарушены, коль скоро они вступают в конфликт с обязательствами, налагаемыми другим принципом. Тот факт, что обязательства, которые мы вынуждены нарушить, тем не менее, не отбрасываются, а так или иначе принимаются во внимание, иногда выражают с помощью понятия «морального следа», то есть некоторого осадка, груза, который остается на совести из-за нарушения обязательств.

Речь при соотносительном подходе идет не о том, чтобы устанавливать общий порядок значимости или важности принципов, считать один из них главенствующим, а остальные — подчиненными и т. п. Каждый из принципов, разговор о которых нам еще предстоит, налагает столь же весомые обязательства, как и все остальные; но каждый должен соблюдаться не безоговорочно, а только до тех пор, пока в конкретной ситуации он не вступил в конфликт с другим. И если в данной ситуации требования, диктуемые другим принципом, окажутся более обязывающими, то мы будем вправе поступить вопреки требованиям, исходящим от первого принципа.

1. Биоэтика: междисциплинарные стратегии и приоритеты: учеб.-метод. пособие/ Я. С. Яскевич, Б. Г. Юдин, С. Д. Денисов [и др.]; под ред. Я. С. Яскевич. — Минск: БГЭУ, 2007. — 225 с.

2. Летов, О. В. Биоэтика и современная медицина / РАН, ИНИОН. Центр гуманитарных науч.-информ. исслед. Отдел философии. — М., 2009. — 226 с.

3. Лопатин П. В. Биоэтика: Учебник /П.В. Лопатин О. В. Карташова. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: ГЭОТАР-Медиа, 2010. — 269 с.

4. Сергеев В. В. Биоэтика. Учебное пособие. — М.: ГЭОТАР-Медиа, 2010. — 240 с.

5. Силуянова И. В. Биоэтика в России: ценности и законы. — М.: РНИМУ им. Н. И. Пирогова, 2014. — 192с.

6. Силуянова И. В. Руководство по этико-правовым основам медицинской деятельности: Учебн. пособие / И. В. Силуянова. — М.: МЕДпресс-информ, 2008. — 224 с.

7. Тищенко П. Д. На гранях жизни и смерти: философские исследования оснований биоэтики. — СПб.: Изд. дом «Мiръ», 2011. — 328 с.

8. Хрусталев Ю. М.

Введение

в биомедицинскую этику: Уч. пособие для студентов мед. и фармацевт. вузов /Ю.М. Хрусталев — М.: ИП «Академия», 2010 — 221с.

9. Хрусталев Ю. М. От этики до биоэтики: учебник для вузов / Ю. М. Хрусталев. — Ростов н/Д: Феникс. 2010. — 446 с.

10. Швейцер А. Благоговение перед жизнью. — М., 1992. — 274с.

11. Швейцер А. Культура и этика. — М., 1973. — С. 305−308, 314 — 316.