Геопоэтика Алексея Иванова в контексте прозы об Урале

Диссертационная работа посвящена творчеству популярного современного прозаика Алексея Иванова. Дебютировав в начале нового века, к середине первого его десятилетия писатель стал одной из ведущих фигур современной литературы России1. Литературный успех Алексея Иванова объясняется не только художественными достоинствами его прозы, связью с отечественными традициями реалистического письма, но и общественно-культурной значимостью его творчества.

При всем жанровом и тематическом многообразии в художественном творчестве Алексея Иванова присутствует (и манифестируется в его публицистических выступлениях) единая идейно-художественная стратегия: он стремится открыть России Урал как уникальную природно-географическую и культурно-историческую территорию, не раз игравшую ключевую роль в истории Отечества, вписать Урал в геопанораму русской культуры. Программный и художественно убедительный регионализм А. Иванова оказался в высшей степени востребованным. Он попал в эпицентр актуального проблемного поля поисков новой художественной (и шире — национальной, социальной, культурной) онтологии, начала и элементы которой нам видятся, в частности, в регионализме как в реализованной идее верности родной земле, корням, традиции3. При этом Алексей Иванов сознает себя отнюдь не первооткрывателем темы. Он принимает миссию наследника большой литературной и историко.

1 Характерно, что критик Л. Данилкин в обзоре литературы за 2006 г. помещает Алексея Иванова в раздел «номенклатуры» — в один ряд с литературными мэтрами старшего поколения В. Аксеновым, Ю. Мамлеевым, Л. Улицкой, В. Сорокиным и др. За свой недолгий творческий путь писатель был отмечен множеством престижных литературных наград, в том числе премиями имени Д.Н. Мамина-Сибиряка, имени П. П. Бажова, а также премиями «Эврика!», «Старт», «Странник», «Портал», «Ясная Поляна», номинировался на премии «Национальный бестселлер», «Букер — Открытая Россия», «Большая книга». Его первый роман «Сердце Пармы» вышел в финал конкурса на соискание премии «Книга года», газетой «Книжное обозрение» был признан лучшим русским романом 2003 г. Роман «Золото бунта» на Московской книжной выставке-ярмарке был признан «Книгой года» в 2005 г.

2 Закономерным и симптоматичным в этой связи выглядит анонсированный писателем замысел документального телесериала «Урал — хребет России» (сценарист А. Иванов, режиссер Л. Парфенов), съемки которого начнутся в марте 2008 г.

3 Ср.: «На протяжении десятилетия, если не больше, в критике преобладала уверенность в исчезновении ниш для новых писателен-онтологов в литературе. Появление романов „Сердце Пармы“ и „Золото бунта“ ставят этот тезис под сомнение» (Володихин Д. Минуя теснины / Д. Володихин // Знамя, 2006.-№ 4.-С. 214). краеведческой традиции исследования Урала. Словно бы отвечая на вопрос (и одновременно завещание) Ф. М. Решетникова: «Отчего наш край молчит.?"1, вслед за Д.Н. Маминым-Сибиряком и П. П. Бажовым Алексей Иванов своими историческими романами и художественно-краеведческой прозой вновь возвышает голос Урала в русской литературе.

Проза А. Иванова фундирована целостным геопоэтическим образом Урала. В этом образе возможности, заложенные в художественных концепциях и картинах Урала в прозе Д.Н. Мамина-Сибиряка, Б. Л. Пастернака и, в особенности, П. П. Бажова, получили дальнейшее развитие. В своих лучших достижениях проза Алексея Иванова в существенной степени может рассматриваться как попытка синтеза уральской геопоэтики. Поэтому в диссертации творчество Алексея Иванова исследуется не изолированно, а в контексте прозы об Урале.

Для региональных писателей важен «» опыт жизни здесь" [здесь и далее в цитате курсив Е. Н. Эртнер. — А.П.], в этом крае русской провинции, тот «опыт жизни», который слагает творческое «я» автора, открывает провинцию в их феноменологической слиянности. «Край» в авторском сознании провинциального писателя присутствует изначально, безусловно" (Эртнер 2005: 117). Нельзя не согласиться с этим справедливым замечанием: посредством литературного контекста латентный образ места проявляется и становится доступным для осознания. При этом важно, что, как утверждает культуролог и искусствовед О. И. Генисаретский, «каждому типу пространства соответствует определенное состояние сознанияи напротив, каждое состояние сознания раскрывается в какой-то специфической пространственности» (Генисаретский 2001: 126). Осмысливая тезис ученого с литературоведческих позиций, отметим, что, на наш взгляд, региональный писатель как никто другой посредством творческой деятельности способен содействовать формированию.

1 «Материала у нас очень много. Наш край обилен характерами. У нас всякий, кажется, живет в особинку — чиновник, купец, горнорабочий, крестьянин. А сколько тайн из жизни бурлаков неизвестно миру? Отчего наш край молчит, когда даже и Сибирь отзывается?» (Решетников 1948: 269). культурной, социальной, национальной и религиозной идентичности территории, на которой он живет. Е. Н. Эртнер считает, что автор «сторонним лицом по отношению к культуре своей провинции, конечно, не является. Его сознание интенционально по отношению к краю» (там же: 115). Важно добавить здесь мнение Л. Лосева, который полагает, что «чувство места — не просто сумма литературных, художественных ассоциаций, смешанных с личными впечатлениями. Речь идет об уникальном переживании автора.» (Лосев 2006: 481).

Культурный ландшафт — знаковая система- «место» воздействует на его обитателя преимущественно благодаря знакам-символам этой территории. В. Н. Топоров утверждает, что «через мир вещей и через человека пространство собирается как иерархизованная структура соподчиненных целому смыслов» (Топоров 1983: 242). Размышляя о феноменологии пространства, ученые приходят к выводу о тесной связи человека и «места»: «По Мамину, человек „несет“ в себе край», — пишет Е. Н. Эртнер (Эртнер 2005: 116).

Приведем здесь слова известного публициста П. Вайля, которыми открывается его книга «Гений места»: «Связь человека с местом его обитания загадочна, но очевидна. Или так: несомненна, но таинственна. Ведает ею известный древним genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с материальной средой» (Вайль 2006: 9). Культуролог В. Щукин говорит о месте как о носителе «привнесенных смыслов, которые могут, в свою очередь, порождать в человеке потребность и способность творить все новые смысловые комплексы» (Щукин 2007: 163). При этом исследователь отмечает, что «только художественная литература в наибольшей степени способна придавать разного рода местам особый смысл.» (Щукин 2007: 163). Д. Замятин подчеркивает, что создание образа «места» происходит в результате «активного взаимодействия пространственно-географических представлений героев или автора (субъектный аспект) романа с реально существующим в настоящей действительности географическим пространством (объектный аспект)» (Замятин 1999: 111). По Замятину, созданное таким образом художественное пространство преображается в «специфическую антизотропную среду». Она выступает «как самостоятельный „герой“, поведение которого в итоге определяет весь строй и всю траекторию произведения» (там же). Мнение Д. Замятина перекликается с точкой зрения Е. Н. Эртнер. Исследователь полагает, что в провинциальном тексте «субъектом повествования становится сам край, земля. превращается в персонаж, главное действующее лицо» (Эртнер 2005: 217). «» Место" , — заключает исследователь, — персонаж, образ саморазвивающийся, который свершает творческое становление в провинциальной литературе любого региона" (там же). Обращаясь к рассмотрению понятия «культурный ландшафт», В. Щукин приходит к выводу, что литературу страны можно представить в виде географической карты, где будут размещены отдельные локусы культуры. По мнению В. Щукина, культурное пространство — это «простор, ставший своим, освоенный, а значит, у-своенный себе, для себя собранный» (Щукин 2007: 171).

Возникновение потребности в ином, не естественнонаучном, антиглобалистическом, децентрализаторском, неутилитарном подходе к осмыслению пространства, обращение к нему ученых-гуманитариев, стремление к интерпретации информации о пространстве — все это обусловлено тем, что «география не смогла „импортировать“ многие разработки семиотики, лингвистики, культурологии и этнографии» (Митин 2004). В последнее десятилетие в России активно проводятся исследования в рамках так называемой гуманитарной географии — продукта «кооперации географии с гуманитарными науками» (там же). Ученые, работающие в этой сфере, обращаются «к описанию представлений о пространстве, формирующихся в процессе восприятия и оценки мест» (там же).

Проблемное поле, в котором развертывается диссертационное исследование, сложилось сравнительно недавно, здесь соседствуют и взаимодействуют разные дисциплины и научные дискурсы. Потому в исследованиях этого рода пока нет внятно отрефлектированной единой понятийной и терминологической системы. Даже на уровне таксономии исследований встречается множественность самоопределений направления: «метафизическое краеведение», «мифогеография» (И.И. Митин), «гуманитарная география», «сакральная география», «геокультурология», «геолитературоведение». В качестве базового в диссертации избрано понятие геопоэтикаОно привлекает прозрачностью формулируемого смысла, фиксируя момент взаимодействия и единства ландшафта (гео) и культурной формы {поэтика). Под геопоэтическим образом в работе понимается символический образ географической территории, края, региона как единого целого. Такой образ формируется, когда территория, ландшафт в своем собственном бытии становятся предметами эстетической и философской рефлексии. Возникновение геопоэтики предполагает концептуализацию (историческую, геополитическую, антропологическую, философско-эстетическую) территории, а также выбор доминирующих черт ландшафта и их символизацию.

Географ-культуролог Д. Замятин определяет геопоэтику как «широкое междисциплинарное ментальное поле на границе культурной или образной географии и литературы, понимаемой локально, регионально, иначе говоря — пространственно. Местность, схваченная как образ —.

1 Термин гсопоэтика введен в конце 60-х гг. прошлого века основателем международного института геопоэтики К. Уайтом. Исследователь называет основным объектом своего пристального внимания землю, вопрос о том, «как существовать на ней, как со-существовать с нею человеку» (Цит. по: Голованов 2002: 157). «Геопоэтика — это название, которое несколько лет назад я присвоил некоей области, обрисовавшейся в конце долгих лет странствий и интеллектуальных исканий.» (там же). Исследователь теории геопоэтики К. Уайта и переводчик его работ на русский язык В. Голованов пишет, что геопоэтика — «метод, при помощи которого Кеннет Уайт создает свои текстынаука о мире (или наука постижения мира), в которой категория „поэтического“ оказывается основополагающей. <.> Геопоэтика — это особый метод письма, подобный путевому дневнику интеллектуала, или особый вид литературоведческих изысканий, сфокусированных на том, как Пространство раскрывается в слове — от скупых, назывных упоминаний в летописях, сагах, бортовых журналах пиратских капитанов до сногсшибательных образно-поэтических систем, которые мы обнаруживаем, например, у Хлебникова (применительно к системе Волга — Каспий), у Сент-Экзюперн (Сахара), у Сен-Жон Перса (Гоби, острова Карибского моря) или у Гогена (Полинезия)» (там же: 158). поэтический, прозаический, эссеистический, — непосредственно и наиболее качественно (среди всех возможных способов), наиболее экономно гео-графизируется. И тогда геопоэтика предстает как наиболее совершенный, идеальный образ самой географии. Земной шар «упаковывается» геопоэтическими образами, как путевой чемодан, и становится компактным, как маленький томик излюбленных стихотворений. Страна может быть представлена геопоэтически — плотными и насыщенными образами." (Замятин 2002 (№ 4): 159). В. Абашев резюмирует: геопоэтика — «это возвращение к целостному поэтическому восприятию и переживанию мира» (Абашев 2006а: 18).

Для ученых-филологов геопоэтика имеет своим предметом «как образы географического пространства в индивидуальном творчестве, так и локальные тексты (или сверхтексты), формирующиеся в национальной культуре как результат освоения отдельных мест, регионов географического пространства и концептуализации их образов. Так, в русской литературе появились геопоэтические образы-тексты Петербурга и Москвы, Крыма, Кавказа, Сибири, Урала, Поморья и т. п.» (Абашев 2006а: 18). Геопоэтика находится в центре наиболее значительных и новых научных подходов к литературному материалу, является зоной самых актуальных разработок. Этот факт связан с тем, что на рубеже XX — XXI вв. проблема обращения к местному, локальному обрела в русской культуре новую силу звучания.

Диссертационная работа актуальна в двух отношениях. Своевременным, прежде всего, представляется обращение к литературоведческому исследованию прозы Алексея Иванова. Она стала заметным явлением современной литературы, поэтому заслуживает углубленного изучения. Конечно, А. Иванов не обделен вниманием литературной критики. О нем написаны десятки статей, преимущественно в жанре рецензий, многие из которых отмечены проницательностью анализа, тонкостью и эвристичностью наблюдений (И. Роднянская, О. Дарк,.

JI. Данилкин, В. Иткин, С. Кузнецов и др.). При всем разбросе мнений критики сходятся в плодотворности опоры Иванова на региональный культурно-исторический опыт, в признании его художественного почвенничества как источника обновления литературы. В этой связи далеко не частное значение имеет мысль В. Иткина, о том что Иванов дал художественное воплощение «самой значительной и перспективной в отечественной медиевистике и этнографии идеи» — идеи «культурных гнезд». Но все же в оперативной критической литературе преобладает оценочный аспект, многое в подходах критиков определяют интересы текущей литературной борьбы. В то же время начинают появляться прецеденты литературоведческого анализа прозы и творческой стратегии.

1 2 3.

А. Иванова (М.П. Абашева, М. А. Литовская, Г. М. Ребель). Выводы и наблюдения исследователей закладывают существенные предпосылки для системного изучения творчества писателя. С другой стороны, актуальность реферируемой работы определяется избранным в диссертации подходом к материалу — его проблемным и методологическим ракурсом. Изучение геопоэтики Алексея Иванова в контексте прозы об Урале включается в рамки весьма актуальной исследовательской парадигмы — так называемого спатиального анализа {spatial analysis). Спатиальный анализ объединяет исследования того, как социальные и культурные практики влияют на пространство и, наоборот, как пространство, место влияют на человека, его самосознание, сферу символических представлений, мотивацию, поведение, деятельность. Это обширное и развивающееся проблемное поле, в котором литература как объект, благодарный для исследования, становится.

1 Абашева М. П., Мясников A.M. Проблематика территориальной идентичности в современной литературе Перми (категория другого) / М. П. Абашева, A.M. Мясников // Общественная и культурная жизнь Пермского края: история и современность: материалы 10-х Смышляевских краевед, чтений. — Пермь, 2007. — С. 204−208.

2 Литовская М. А. Литературная борьба за определение статуса территории: Ольга Славникова — Алексей Иванов / М. А. Литовская // Литература Урала: история и современность: сб. ст. — Екатеринбург, 2006.-Вып. 1,-С. 66−75;

3 См.: Ребель Г. М. «Пермское колдовство», или роман о парме Алексея Иванова / Г. М. Ребель // Филолог, 2004. — № 4. — С. 26−43- ее же — Методические рекомендации к изучению романа Алексея Иванова «Сердце пармы» // Филолог, 2004. — № 4. — С. 43−45- ее же — Черты романа XXI века в произведениях А. Иванова и Л. Улицкой / Г. М. Ребель // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания: материалы Междунар. науч.-практ. конф. — Пермь, 2007. — Ч. 1. — С. 195−201. 9 предметом внимания в рамках многих научных дисциплин. Интересы филологов здесь встречаются с интересами историков, географов и этнологов. Начиная с 1990;х, спровоцированные процессом федерализации, спатиальные штудии переживают период бурного развития в России, найдя здесь надежную опору в богатой отечественной традиции академического изучения связей места и культуры (в 1910;20-е гг. это И.М. Гревс1, Н.П. Анциферов2, Н.К. Пиксанов3, М.М. Богословский4, В.В. Богданов4 в 1970;80-е гг. — Ю.М. Лотман5, Н.П.Топоров6 и др. ученые тартусско-московской семиотической школы, В.Г. Щукин), и в опыте краеведения, а теперь продолжившись в литературоведении.

Многие территории России сегодня пребывают в поисках собственного лица, и гуманитарные исследования образа места и основ региональной идентичности оказываются востребованными. Классическая работа В. Н. Топорова о «петербургском тексте» инициировала в 1990;2000;е гг. обширную и продолжающуюся серию региональных исследований и о создания моделей «локальных текстов»: В. В. Абашева («пермский текст»), И.А. Разумовой9 («петрозаводский текст»), Е.В. Милюковой10.

1 Гревс И. М. История в краеведении / И. М. Гревс // Краеведение. — 1926. — Т. 2. — № 4. — С. 487−508- его же — Город как предмет краеведения / И. М. Гревс // Краеведение. — 1924. — Т. 1. — № 3. — С. 245−258.

2 См. Анциферов Н. П. Краеведный путь в исторической науке (Историко-культурные ландшафты) // Краеведение. — 1928. — № 6. — С. 321−338- Город как объект экскурсионного изучения // Краеведение. — 1926.-№ 2.-С. 167−182- Непостижимый город.-Л., 1991.

3 См. Пиксанов Н. К. Два века русской литературы / Н. К. Пиксанов. — М., 1923. — 164 е.- его же — Областные культурные гнезда: Историко-краеведный семинар / Н. К. Пиксанов. — М.-Л., 1928. — 166 с.

4 См. Богословский М. М. Областная история России, ее научное обоснование и современные задачи // Вопросы краеведения: Сб. докладов, сделанных на Всероссийской конференции научных обществ по изучению местного края в Москве в декабре 1921 г., созванной Академическим центром. Н.-Новгород, 1923.-С. 118−124.

4 См. Богданов В. В. Культурно-исторические очерки отдельных районов, как результат накопления краеведных материалов / В. В. Богданов // Вопросы краеведения: сб. докл. Н.-Новгород, 1923. — С. 125−132.

5 См. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города: изб.ст. / Ю.М. ЛотманТаллин, 1992.

6 См. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» / В. Н. Топоров // Миф. Ритуал. Символ. Образ. — М., 1995. — 642 с.

7 См. Щукин В. Г. Российский гений просвещения: Исследования в области мифопоэтики и истории идей / В. Г. Щукин. — М., 2007. — 364 с.

8 См.: Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь, 2000.

9 См.: Разумова И. А. «Как близко от Петербурга, но как далеко» (Петрозоводск в литературных и устных текстах XIX — XX вв.) // Русская провинция: миф-текст-реальность. — М.-СПб., 2000. — С.324−334- она же «Под вечным шумом Кивача.» (Образ Карелии в литературных и устных текстах) // Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты. — М., 2004. — С. 101−121.

10 См.: Милюкова Е. В. Челябинск: окно в Азию или край обратной перспективы // Русская провинция: миф-текст-реальность. — М.-СПб., 2000. — С.347−361. челябинский текст"), А.П. Люсого1 («крымский текст»), Ю.В. Клочковой2, М.А. Литовской3, Е.К. Созиной4, Е.В. Харитоновой5.

6 7 екатеринбургский текст"), Е. Н. Эртнер и М. В. Прокоповой («тюменский/сибирский текст») и др.

Весьма активно это направление развивается на Урале с его g устойчивыми традициями регионализма. Так, в 1936 году в Свердловске выходит сборник «Дореволюционный фольклор на Урале" — по мнению В. В. Блажеса, это единственный сборник, «к которому обращаются все исследователи, если их интересует народная культура. Он стал поистине классическим.» (Блажес 2003: 5). Тогда же, в 1936 году, в Свердловске издается «Литературная хрестоматия по истории Урала». В годы советской власти роль региональных литератур воспринималась как лепта в общегосударственном литературном процессе, а краеведение должно было служить задачам строительства социализма.

После долгого молчания ученые вновь заговорили о необходимости изучения региональной литературы только на закате советской власти, в 80-е годы прошлого века. Материалы исследований Е. К. Ромодановской, Л. П. Якимовой, Ю. С. Постнова, В. Г. Одинокова и др. сибирских ученых вошли в изданный в 1982 году двухтомник «Очерки русской литературы Сибири». Работа сибирских ученых представляет собой важное литературоведческое исследование регионального материала. «Вклад обширных провинций России в общенациональную культуру теперь уже ни См.: Люсый А. П. Крымский текст в русской литературе. — СПб., 2003.

2 См.: КлочковаЮ.В. Образ Екатеринбурга / Свердловска в русской литературе (XVIII — середина XX в.в.): автореф. дисс. канд. филол. наук. — Екатеринбург, 2006.

3 См.: Литовская М. Л. Бажов и символическое пространство Екатеринбурга // Региональные культурные ландшафты: история и современность. — Тюмень, 2004. — С. 31—38- она же — Литературная борьба за определение статуса территории: Ольга Славникова — Алексей Иванов / М. А. Литовская // Литература Урала: история и современность: сб. ст. — Екатеринбург, 2006. — Вып. 1. — С. 66−75.

4 См.: Созина Е. К. «Екатеринбургский текст» Н. Смирновой" // Урал. — 2005. — № 4. — С. 220−225.

5 См.: Харитонова Е. В. Образ Екатеринбурга в прозе S. Петрова // Литература Урала: История и современность: сб. ст. -Екатеринбург, 2006. — Вып. 2. — С. 88−95.

6 См.: Эртнер Е. Н. Феноменология провинции в русской прозе конца XIX — начала XX века. -Тюмень, 2005.

7 См.: Прокопова М. В. Архетип культурного героя в сибирском тексте русской литературы // Литература в контексте современности. — Челябинск, 2007. — С. 76−78.

8 Уральский регионализм стал предметом исследования и западных историков. См., например: James R. Harris. The Great Urals: Regionalism and the Evolution of the Soviet System. Ithaca and London: Cornell University Press, 1999. у кого не вызывает сомнений", — утверждают авторы коллективной монографии (Очерки. 1982 (1): 7).

В 1984 году выходит в свет сборник статей «Региональные аспекты изучения литературы и фольклора (на материале Урала)». В коллективном труде челябинских ученых разрабатывается теория «культурного региона», намечаются принципы картографирования художественных явлений. «Боязнь скатиться на позиции старого областничества и вернуться к методам культурно-исторической школы привела к тому, что литературную географию России мы знаем очень плохо» (Региональные аспекты. 1984: 3), — констатируют авторы. А. И. Лазарев, в частности, размышляя об аспектах изучения региональной литературы, поднимает вопрос о необходимости выделения «особой региональной художественной системы, включающей в себя одинаково письменные и устные традиции» (Лазарев 1984: 15). Так, литература Урала для исследователя — «это определенное проявление местной художественной системы, опирающейся на общерусские культурные традиции и вобравшей в себя особенности региона, его истории, экономики, быта, психологии людей, что сильней всего выразилось в фольклоре и языке» (Лазарев 1996: 64).

Следуя традиционному принципу изучения провинциальной литературы как неотъемлемой части в составе общероссийской1, с одной стороны, и солидаризуясь с позицией челябинских ученых, — с другой, исследователь Б. А. Чмыхало обозначил свой вариант подхода к изучению областной литературы. «Региональная литература немыслима без некоей idee fixe, которая является продуктом культурной среды. Она развивается.

1 Выясняя сущность явления литературного регионализма, Б. А. Чмыхало отмечает, что, например, «литература Сибири представляет собой ярко выраженный его случай на фоне общей региональной специфики русской литературной истории» (Чмыхало 1990: 3). Однако далеко не все российские ученые убеждены в гетеогенности русской литературной средыспор о статусе литературы провинции не теряет своей актуальности. Одни литературоведы продолжают настаивать на необходимости выявления эстетической целостности региональной литературы, другие полагают, что произведения провинциальных авторов не следует рассматривать отдельно от общерусского литературного процесса. Так, например, исследователь П. Н. Сакулин утверждает, что «областные гнезда» «представляют преломление общерусской литературы» (Сакулин 1990: 47). О. Г. Ласунский считает, что региональной литературы нет, но существует «литература общерусская, независимо от того, где жил, творил и печатался писатель» (Ласунский 1985: 35). Литературовед Л. П. Быков считает, что «русское в художественной словесности исторически складывалось именно из московского, питерского, смоленского, уральского, донского» (Быков 2001). вместе с развитием этой «идеи» и, в свою очередь, оживляет и стимулирует ее" (Чмыхало 1990: 35), — пишет ученый.

Характерно, что коллектив авторов разрабатываемой сегодня академической «Истории литературы Урала» впервые предполагает в изложении материала учесть геопоэтический подход, рассматривая становление геопоэтического образа Урала как один из векторов и интегральных результатов историко-литературного процесса. В работах В. В. Абашева, Ю. В. Клочковой, М. А. Литовской, Е. В. Милюковой, М. П. Никулиной, Л. М. Слобожаниновой, Е. К. Созиной, Е. В. Харитоновой накоплен большой аналитический материал по истории становления образа Урала в русской культуре.

Объектом исследования в диссертации стали романы Алексея Иванова «Сердце Пармы», или «Чердынь — княгиня гор"1, (2003) и «Золото бунта» (2006), а также (в целях создания возможно более широкого художественного контекста) проза об Урале — группа произведений русской литературы XIX—XXI вв.ека, объединенных местом действия как объектом изображения. Анализируются произведения Ф. М. Решетникова (очерк «Подлиповцы»), Д.Н. Мамина-Сибиряка (роман «Золото», повести, рассказы и очерки об Урале), К. Жакова (автобиографический роман «Сквозь строй жизни», рассказы, очерки, сказки и предания, вошедшие в книгу «Под шум северного ветра»), М. Н. Лебедева (историческая повесть «Последние дни Перми Великой», «Пермь Великая. Исторические очерки»), Б. Л. Пастернака (повесть «Детство Люверс»), М. А. Осоргина (роман «Свидетель истории», автобиографическое повествование «Времена»), П. П. Бажова (сказы), Евг.А. Федорова (трилогия «Каменный пояс»), А. П. Ромашова (исторические повести «Земля для всех», «Лесные всадники»), A.M. Домнина (историческая повесть «Поход на Югру»),.

1 Всероссийскому читателю этот роман известен как «Сердце Пармы» — под таким заголовком он был впервые издан в 2003 г. в Москве. В том же году в Перми вышла более полная авторская версия романа под названием «Чердынь — княгиня гор». В 2006 г. роман был переиздан в Москве с двойным названием на титульном листе «Сердце Пармы, или Чердынь — княгиня гор». В диссертации текст романа цитируется по пермскому изданию.

Г. А. Юшкова (роман Бива"), В. В. Тимина (историческая повесть «Мальчик из Перми Вычегодской»), Р. А. Дышаленковой (цикл рассказов «Прощальное слово о знахаре»), М. Строганова (роман «Камни господни»), О. Славниковой (роман «2017»).

Предметом исследования в реферируемой диссертации является геопоэтика Урала1 в прозе Алексея Иванова, рассматриваемая как результат развития и синтеза традиций изображения Урала в русской литературе.

Цель исследования — анализ уральской геопоэтики в прозе Алексея Иванова как явления, сложного структурно и генетически.

Поставленная цель предполагает решение ряда конкретных задач: 1) формирование корпуса текстов, актуализирующих становление геопоэтического образа Урала, и их анализ- 2) исследование основных тенденций развития прозы об Урале в контексте интерпретации культурно-исторического ландшафта- 3) выявление основных компонентов геопоэтического образа Урала в творчестве Иванова- 4) анализ вербальной составляющей процесса формирования геопоэтики в прозе А. Иванова.

На защиту выносятся следующие положения:

1) Основной тенденцией развития прозы об Урале является интенсификация геопоэтической рефлексии — от ощущения красоты и своеобычности уральской природы к онтологизации ландшафта. Истоки геопоэтики Урала восходят к творчеству Д.Н. Мамина-Сибиряка. Геопоэтическая рефлексия усиливается в 1910;е гг. в уральских образах поэзии и прозы Б. Л. Пастернака, целостный геопоэтический образ Урала окончательно складывается в 1930;е гг. в творчестве П. П. Бажова. Мотивы уральской геопоэтики варьируются в произведениях Евг.А. Федорова, А. П. Ромашова, A.M. Домнина, Г. А. Юшкова, В. В. Тимина, Р. А. Дышаленковой. Высокой степени рефлексивности геопоэтика Урала достигает в творчестве современных писателей О. Славниковой и.

1 В данном случае речь идет о территории, границы которой охватывают Западный Урал, преимущественно зону среднего и северного Предуралья.

А. Иванова, онтологизирующих ландшафт, интерпретирующих его как фундаментальную инстанцию человеческого бытия и истории.

2) В современной прозе об Урале отчетливо проявляется тенденция к формированию постколониального аспекта в освещении истории освоения Урала. В произведениях А. Иванова («Чердынь — княгиня гор») и Г. А. Юшкова («Бива») преодолевается москвоцентристская модель истории, процессы колонизации и христианизации Урала предстают в свете двух правд — с точки зрения цивилизации русских и языческой культуры коренных народов. Ретроспективный взгляд на литературу Урала позволяет обнаружить завязи постколониальных мотивов в прозе предшественников: К. Жакова («Сквозь строй жизни», «Под шум северного ветра»), М. Н. Лебедева («Последние дни Перми Великой»), А. П. Ромашова («Земля для всех», «Лесные всадники»).

3) В прозе А. Иванова геопоэтический образ Урала становится-фундирующим основанием художественного мира. Наследуя черты уральской геопоэтики Б. Л. Пастернака и П. П. Бажова, А. Иванов максимально их интенсифицирует и космизирует. Геопоэтической доминантой Урала у него становится вектор хтонических подземных глубин, задающий серию устойчивых мотивов: 'древнее', 'мистическое', 'потустороннее', 'могучее', 'хранящее сокровище', 'рубежное'. Этим мотивам подчиняется и описание реалий уральского ландшафта — рек, гор и пармы (леса).

4) Реализации геопоэтической доминанты прозы Алексея Иванова способствует своеобразное вербальное ее воплощение. Наиболее ярко это прослеживается в романе «Чердынь — княгиня гор», где автор практически создает особый язык, призванный утвердить уральское геопоэтическое пространство как истинно существующее. Ядро уникальной языковой системы составляет лексика, частью воспроизводимая А. Ивановым, частью им самим изобретенная. Именно лексика формирует феномен «уральского языка», предложенного писателем.

Научная новизна реферируемой диссертации определяется характером постановки проблемы: впервые проза об Урале рассматривается как объектно-тематическая общность и выделяются тенденции ее развития, связанные с процессом становления региональной геопоэтики. Новизна работы обусловлена и характером привлеченного материала. Ряд произведений, включая романы А. Иванова, ранее не подвергался литературоведческому анализу. Впервые исследуются постколониальные мотивы в прозе М. Н. Лебедева «Последние дни Перми Великой» (1917), коми писателей Г. Юшкова «Бива» (1998; опубликовано на русском языке в 2007 г.), В. Тимина «Мальчик из Перми Вычегодской» (2000; опубликовано на русском языке в 2001 г.) — впервые предпринимается попытка анализа «уральской лексики» в романе А. Иванова «Чердынь — княгиня гор».

Методологическую основу работы составляют исследования Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Т. В. Цивьян, В. Г. Щукина по семиотике географического пространства в литературе, а также (особенно в методическом плане) работы по изучению конкретных «локальных текстов» русской культуры (В.В. Абашев, М. А. Литовская, А. П. Люсый, И.А. Разумова). К методологическому обоснованию исследования привлекаются труды представителей культурной (или гуманитарной) географии, обращающихся к литературе в попытке осмыслить процессы символизации географического пространства (Д.Н. Замятин, В. Л. Каганский, О.А. Лавренова).

Теоретическое значение работы определяется тем, что в ней получают дальнейшее развитие принципы анализа и интерпретации произведений в геопоэтическом аспекте. Кроме того, новое знание в области региональной геопоэтики способствует более глубокому пониманию процессов развития региональной литературы. Практическая ценность работы состоит в том, что ее положения и выводы могут быть использованы в вузовских курсах современной русской литературы, при разработке спецкурсов по истории, культуре и литературе Урала.

Материалы исследования представляют особую ценность для региональных проектов в области связей с общественностью и в сфере политики и культурного строительства.

Структура работы обусловлена поставленными задачами и логикой исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, включающего 291 наименование. Общий объем работы составляет 190 с.

выводы.

Важнейшей чертой образов уральских рек, гор, скал, лесов является их хтоническая природа. Они рождены из самых недр первобытной уральской земли и сохраняют ее архаические черты. Реки, горы и лес пропитаны древней силой Урала и несут в себе его хтоническую сущность. Потусторонние (черти, бесы, ведьмы) и мистические (ящеры, кошки, человечки сиртя) существа живут в подземном мире, обитают в лесах, в горах и пещерах. Урал на страницах произведений А. Иванова открывается во всей своей мифологической ипостаси. Тайная глубина уральской земли, в которой хранятся сокровища, где нашли свой приют ужасающие чудовища, — это элемент геопоэтики Урала.

Хтонизм образа Урала проявляется в еще одной, его уникальной особенности: все земное, берущее начало в, недрах, умирая, возвращается, в них. «Подземными» в произведениях Алексея Иванова предстают и, автохтоны: местные жители производят впечатление людей, вышедших из самых глубин земли и сохраняющих тесную связь с ней в течение всей, жизни. Уральцы рождены своей землей, у нее они берут силу, трудятся под землей, уходят под землю умирать. Качества уральской земли сообщаются местным жителям: они угрюмы, мрачны, нелюдимымеховые одежды придают уральцам грозный нечеловеческий вид.

Составляющие уральского ландшафта — образы горы, скалы, пещеры, реки, пармы — обладают свойством пограничности. В творчестве А. Иванова реки, горы, скалы, пещеры, парма становятся границей между прошлым и будущим, живым и мертвым, мистическим и реальным. В прозе Алексея Иванова возникает два мотива: безграничности Урала и его предельности, рубежности. Помимо этого, в творчестве А. Иванова обнаруживается антиномия земной-подземный. Так, гора, скала, камень, пещера становятся не только рубежом между реальным и потусторонним мирами, но и тайным входом в подземное царство. Парма (лес) рисуется одновременно бескрайней и предельной, уральские просторы оказываются краем земли. Урал изображается как окраина христианского мира. В прозе А. Иванова значение рубежности уральской земли как семиотического пространства представлено широко.

Для создания уральского геопоэтического пространства автор изобретает собственный языковой код его обитателей, на котором не только говорят персонажи романа, но и ведется авторское повествование. При этом сконструированные слова и выражения соседствуют в романе с реальными языковыми фактами. Элементы языкового творчества А. Иванова обнаруживаются на всех уровнях организации текста: в области фонетики, лексики, морфологии и синтаксиса.

Язык романа играет роль иллюстрации к авторской идее: А. Иванов стремится показать людей, которые подобны породившей их земле, — таких же древних, «хтонических», таинственных, говорящих на первозданном, уральском, языке. Взяв на вооружение языковые ресурсы русского языка (в его историческом развитии) и практически всей финно-угорской языковой группы, А. Иванов реализует геопоэтику на текстовом уровне — в этом заключается феномен «уральского языка» писателя.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В результате проведенного исследования нами были рассмотрены романы Алексея Иванова «Сердце Пармы», или «Чердынь — княгиня гор», (2003) и «Золото бунта» (2006), а также группа произведений русской литературы XIX—XXI вв.ека, в которых представлено символическое пространство Урала, — это произведения-Ф.М. Решетникова (очерк «Подлиповцы»), Д.Н. Мамина-Сибиряка (роман «Золото», повести, рассказы и очерки1 об Урале), К. Жакова (автобиографический роман «Сквозь строй жизни», рассказы, очерки, сказки и предания, вошедшие в книгу «Под шум северного ветра»), М. Н. Лебедева (историческая повесть «Последние дни Перми Великой», «Пермь Великая. Исторические очерки»), Б. Л. Пастернака (повесть-«Детство Люверс»), М. А. Осоргина (роман «Свидетель истории», автобиографическое повествование «Времена»), П. П. Бажова (сказы)^ Евг.А. Федорова (трилогия «Каменный пояс»), А. П. Ромашова (исторические повести «Земля для всех», «Лесные всадники»), A.M. Домнина (историческая повесть «Поход на Югру»), Г. А. Юшкова (роман «Бива»), В. В. Тимина (историческая повесть «Мальчик из Перми Вычегодской»), Р. А. Дышаленковой (цикл рассказов «Прощальное слово о знахаре»), М. Строганова (роман «Камни господни»), О. Славниковой (роман «2017»).

Мы пришли к выводу, что основной тенденцией развития прозы об Урале является интенсификация геопоэтической рефлексии — от ощущения красоты и своеобычности уральской природы к онтологизации ландшафта. Начало формирования геокультурного — образа Урала в русской литературе было положено уральскими писателями Д.Н. Маминым-Сибиряком и П. П. Бажовым, при этом, если в прозе Д.Н. Мамина-Сибиряка только намечается вектор формирования геопоэтического образа Урала, то в сказовой прозе П. П. Бажова черты образа укрупняются. На страницах его произведений закладываются элементы будущей геопоэтики Урала — П. П. Бажов делает акцент на хтонической глубине Урала, богатой сокровищами (драгоценными камнями, медной рудой, малахитом), на таинственной глубине земли. В сказах П. П. Бажова наблюдается «перевернутость» уральских гор внутрь, вглубь землиреки, горы (скалы, камни, пещеры) предстают как рубеж между реальным и мистическим. Геопоэтическая модель Урала в творчестве П. П. Бажова может быть задана такими, определениями, как 'мистическое', 'хтоническое', 'рубежное', 'хранящее сокровище'. В сказах П. П. Бажова сформировалась целостная модель уральского геопространства.

Писатели второй половины XX — начала XXI вв. наследуют от Д.Н. Мамина-Сибиряка и, в особенности, П. П Бажова геопоэтическую интуицию, чувство места, способность идентифицировать себя в уральском пространстве. Мотивы геопоэтики Урала обнаруживаются в прозе Евг.А. Федорова, А. П. Ромашова, A.M. Домнина, Г. А. Юшкова, В. В. Тимина, Р. А. Дышаленковой. Высокой степени рефлексивности геопоэтика Урала достигает в творчестве современных писателей О. Славниковой и А. Иванова.

В начале XX века в творчестве К. Жакова и М. Н. Лебедева — потомков коренных народов Урала — проявляются зачатки постколониальных настроений. Позже, в середине XX века, вновь возрождается интерес к истории и культуре автохтонных народов (творчество А. П (. Ромашова и A.M. Домнина). В современной прозе об Урале отчетливо проявляется тенденция к формированию постколониального аспекта в освещении истории освоения Урала. В произведениях А. Иванова («Чердынь — княгиня гор»), В. В. Тимина («Мальчик из Перми Вычегодской»), Г. А. Юшкова («Бива») преодолевается москвоцентристская модель истории, процессы колонизации и христианизации Урала рассматриваются с двух позиций — с точки зрения русской цивилизации и языческого космоса коренных народов. Урал изображается как окраина христианского мира, как граница природного мира и цивилизации.

В прозе А. Иванова геопоэтический образ Урала становится основанием художественного мира. Не вызывает сомнений теллурический характер геопоэтики А. Иванова: на страницах его романов Урал обладает хтонической природой. В связи с этим в прозе А. Иванова возникает серия устойчивых мотивов: 'древнее', 'мистическое', 'потустороннее', 'могучее', 'хранящее сокровище', 'рубежное'. Этим мотивам подчиняется описание реалий уральского ландшафта — рек, гор и пармы (леса). В прозе А. Иванова из недр Урала берет начало все земное и потустороннеежизнь возникает из уральских глубин и прекращается в них.

Реки обретают хтонические черты, предстают как воплощение древней первозданной стихии, как рубеж реального и потустороннегорека соединяет верхний (сакральные скалы) и нижний (черти и бесы) миры. Образ реки в творчестве А. Иванова наполнен семантикой тайны и недоступного богатства.

Парма характеризуется безграничностью, предельностью, рубежностьюона предстает как окраина христианского мира, как земля, за гранью которой прекращается божий промысел и властвуют потусторонние силы. Важным этапом в создании геопоэтического образа Урала становится изображение бескрайней и предельной пармы, населенной хтоническими существами, к которым оказываются отнесены и ее «лесные люди».

Проанализировав вербальную составляющую процесса формирования1 геопоэтики в прозе А. Иванова, мы пришли к выводу, что писатель создает весьма правдоподобный язык, сам очень похожий на уральский мир — «дикий, косматый, обломанный по краям, вышедший из каких-то непостижимых недр"1. В определенной мере язык романа играет роль иллюстрации к авторской идее: А. Иванов практически создает особый язык, призванный утвердить уральское геопоэтическое пространство как истинно существующее. Ядро уникальной языковой системы составляет лексика, именно она формирует феномен «уральского языка», предложенного писателем.

Уральский язык" А. Иванова не столько выступает средством создания мифопоэтики, сколько сам становится частью этого мифа, частью Урала. Взяв на вооружение языковые ресурсы русского языка в его историческом развитии и практически всей финно-угорской языковой группы, А. Иванов создает уникальный геопоэтический образ, который вместе с тем оказывается органично вписанным в традицию прозы об Урале.

Думается, исследование прозы об Урале и романного творчества Алексея Иванова в интересующем нас ракурсе будет продолжено. Перспективным направлением продолжения работы может стать-изучение русской литературы Урала и, в частности, прозы А. Иванова в геополитическом контексте.

1 «Скажем, я смотрю на изделие пермского звериного стиля, и что я вижу? Что-то древнее, непонятное, косматое, дикое, обломанное по краям, с окалиной, зеленое от окиси, выкопанное из земли. И я старался писать так, чтобы мир у меня был такой же дикий, косматый, обломанный по краям, вышедший из каких-то непостижимых недр» (И4: 16).