Бедность российской молодежи: Социоструктурный анализ

Актуальность темы

исследования. Вступление российского общества в XXI век во многом определяется социально-воспроизводственной функцией молодежи, резервом общества, как писал известный исследователь проблем молодежи К. Манхейм. Задачи модернизации в социально-политической, социально-экономической, духовно-культурной сферах выдвигают молодежь в качестве объекта и субъекта стратегии социального развития.

Сокращение численности молодого населения, снижение ее трудового, социально-мобилизационного, интеллектуального потенциалов, конфликт поколений вносит «лепту» в дезинтеграцию общества, отдаление от перспектив перехода к современному и постсовременному обществам. Традиционные общества настроены на «ученичество» молодежи, современное развивается на основе социально-инновационной деятельности, изменений, которые привносит молодое поколение.

Российская молодежь по самоидентификации относится к «поколению надежды», что дает перспективу будущего, но социальное самочувствие и социальная активность молодежи, к сожалению, уходит от коллективных целей и коллективной социальной мобилизации, от движения социальных и культурных изменений. Рост индивидуалистских стратегий, размытость идентичности, разобщение молодежи, направленность на гедонистическую эмансипацию блокирует вступление молодежи во взрослую жизнь и «конвертирует» активность молодежи в воспроизводство социальных рисков и девиантные социальные практики.

В диспозициях молодых людей, жизненных намерениях важен негативный социальный опыт, страх и желание «не встретиться» с нищетой и бедностью, не повторить жизненную судьбу родителей, «замкнутый круг» ограниченных потребностей и стратегию «выживания», «экономии во всем» или «приспособления к обстоятельствам». Российская молодежь стремится добиться материального благополучия в качестве ближних жизненных планов, что оставляет позади «создание семьи», «встречу с любимым человеком» и «завершение учебы», которые являются модальными для молодого поколения. Молодежь уверена в осуществлении своих планов, потому что ей присущ синдром «материального недопотребления», зависимость от помощи родителей и близких, и, не меньшее влияние, оказывает актуализм, «идеология удовольствия и траты денег», «совершение покупок», потребительства.

Бедность молодежи относится к важным социокультурным и социои-дентификационным параметрам, определяет ее социальное исключение, предпочтение социальных рисков, инсценировочные модели поведения и склонность к казуистическим инновациям. Социология оценивает молодежь в социально-демографических, социокультурных аттитюдах, в результате чего бедность представляется либо «транзитивным» неизбежным состоянием, следствием «зависимости» «ученичества», неэффективной государственной политики или редуцируется к девиации молодых людей, инфантильности, низкого качества образовательного и профессионального обучения и «иждивенческого» этоса.

Преодоление бедности и нищеты молодежи, бесспорно, является общенациональной задачей. Улучшение ситуации определяется не только возросшим уровнем средней заработной платы, которая у молодежи в производственной сфере ниже на 25−30%, чем у представителей старшего поколения. Ликвидация молодежной безработицы, поддержка молодых семей, профессиональное обучение, облегчение структурной стратификации существенно могут снизить социальную экспансию молодых людей, обратить их мобилизационный потенциал на решение общенациональных задач. Социальные макрофакторы (возрастная дискриминация, безработица, низкие государственные пособия и стипендия) создают «структурный» образ бедности, который зависит от институциональных и групповых характеристик. На наш взгляд, не менее актуален анализ таких проблем, как индивидуализация, наркотизация, криминализация, алкоголизация молодежи, ее увлечение стратегией «мгновенного успеха», низкий предел «социальной напряженности», агрессивность, неразвитость «перспективных», «накопительных» стратегий. Бедность российской молодежи выявляется в крайней ограниченности ресурсного потенциала, воспроизводстве «социального гетто», в нерефлексивности групповых усилий и партикулировании групповых интересов. Исследование бедности дает важную социальную информацию о социальной инвестиционное&tradeмолодого населения, возможностях социальной интеграции. Анализ по модели «конфликта поколений» или перехода к «инновационным стратегиям» не может полностью удовлетворить исследователя с позиции гражданской озабоченности и социального знания о конкурентоспособности, инновационности или маргинализации, социального аутсайдерства молодых людей.

Бедность российской молодежи заслуживает статуса самостоятельного исследования, не замеченного по определенным идеологическим или теоретико-методологическим основаниям, но от «умолчания» не утратившим проблемность.

Степень разработанности темы. Исследование молодежи как социально-демографической и социокультурной группы, присутствует в работах Э. Дюркгейма, М. Вебера, К. Манхейма, которые сформулировали классический подход к бедности молодежи как результату социокультурных, поведенческих ограничений, связанных с воспроизводством в обществе непрерывного социального статуса молодежи, исследование ее социально-ролевой структуры и «аффективного» типа поведения в связи с новым социальным этносом, стремлением к социальному равенству и конкуренции с взрослым поколением.

В работах П. Сазерленда, Р. Парка, П. Сорокина, Р. Мертона подробно анализируется дисфункциональность молодежи в контексте несоответствия между социальными ценностями и социально организованными средствами их удовлетворения, «группы зависимости» или «дифференцированного переноса». Молодежь характеризуется с позиции неравенства возможностей, влияния сигментизации, присвоения молодежи «асоциальности», ретритизма, неадаптивности легитимных институциональных практик жизненным планам молодежи и, в силу этого обстоятельства, неэффективности модели социально-ролевой интеграции.

Р. Дарендорф, Л. Козер, П. Янг концентрируют внимание на социальной конфликтности, отношениях зависимости-подчинения, на оценивании формулы «трудовых усилий и будущее вознаграждение». Отношение «отложенного удовлетворения», характерное для большинства молодых людей, связано с тенденцией успеха и страхом несостоятельности, что в условиях игнорирования социальных конфликтов ведет к нарушению норм, легитимированных в молодежной субкультуре. Молодежь, по мнению Р. Дарендорфа, может преодолеть страхи «бедности» и ограниченность «успешной карьеры» в ассоциациях, готовых защищать права молодежи.

П. Бурдье, Э. Гидденс, Ю. Хабермас, Н. Луман предлагают постклассическую модель отношения «молодежь — общество». Получение высшего образования, различные формы профессионального ученичества, занятие различных социальных позиций становятся инфантированными при усложнении социальной иерархии, индивидуальных характеристиках и стратегиях, «серийных идентичностях» и преодоленности так называемых «системных привязанностей» на индивидуальном, личностном уровне. Бедность, на их взгляд, уже не зависит от социально-классовых или образовательных характеристик, является «личной судьбой» и молодежь в силу социальной эксклю-зии, увлеченности контркультурой и склонностью к социальному риску подвержена маргинализации, которая «локализуется» при коллективном? ОС? ваводействии структурным угрозам и рискам.

Российская социология молодежи опирается на традиции В. Т. Лисовского, В. Н. Шубина, И. А. Ильченко, Ф. Р. Филиппова, С. Н. Иконниковой. Хотя молодежь и не рассматривалась как самостоятельная социально-демографическая группа, были выставлены параметры ее социализации, возрастные, социопсихологические, социокультурные особенности вхождения в общество, неравенство социального положения по сравнению с социально зрелыми группами.

В.И. Чупров, Ю. А. Зубок, Ю. О. Карпухин, Б. Н. Ручкин приложили немало исследовательских усилий для анализа социальной и социопрофес-сиональной дезинтеграции молодежи, выявления факторов социальной девиации и дезадаптации в рамках социально-ролевых структур и социальных тенденций общества и молодежи. Благодаря исследованиям, проведенным в 1993;1998 гг., были охарактеризованы состояние институтов социальной интеграции молодежи, достижения социального воспроизводства и картина «неопределенности» в движениях идентификационных стратегий, в несовпадении социальной незрелости молодежи и диапазона ее социопрофессио-нальных возможностей и отношения молодежи к «периферийности» в рыночной экономике, откатывания на уровень «личного» решения социальных проблем.

Н.М. Римашевская, Л. А. Беляева, В. В. Семенов видят в бедности молодежи результат дифференциации поколений и социальной поляризации общества. «Коллективная судьба» молодежи создается во взаимодействии индивидуализации общества, пересечения жизненного пути и конфликтной социальной конфигурации на социальном микроуровне, «страдательности» в социально-трансформационном процессе. В исследованиях М. А. Шабановой, Т. А. Заславской, З. Т. Голенковой, Е. Д. Игитханян бедность молодежи интегрируется в контексте неравенства, глубоких перемен в системе занятости, образовательной и профессиональной подготовки, социальной депривации молодежи из необеспеченных слоев населения.

Положения, выдвинутые в работах И. В. Мостовой, И. А. Шматко, Т. П. Лукьяновой, Ю. Р. Вишневского, демонстрируют, что молодежь становится «неконтролируемой» социальной группой со слабо дифференцированными социопрофессиональными характеристиками и мобилизацией на совместные практики «делания денег», что приводит к росту «престижного потребления», привязке к инсценировочным идентичностям и исчезновению ресурсов «рационального действия».

О.В. Бондаренко, М. А. Петрова, Н. А. Лапин, М. К. Горшков характеризуют бедность молодежи с позиции воспроизводства молодежного дости-женчества, поддержания социального самочувствия, и, прежде всего, сопоставления с другими социально-возрастными группами, выбором жизненных стратегий в соответствии с ориентацией на «жизненный успех», «престижное потребление» или «стабильность».

Интересные обобщения полученые в работах Ж. Т. Тощенко, А. Г. Здравомыслова, В. А. Мансурова, Н. В. Лукова, позволяют установить взаимосвязь бедности молодежи и поколенческой самоидентификации, ?ОСПвациисти к основным социально-профессиональным группам и разным моделям мотивации деятельности в сферах материального производства и потребления. Однако, несмотря на заметное число работ по проблематике молодежной бедности, существует объективный запрос в исследованиист-руктурного воспроизводства и регрессивной социальной мобильности, социальной? ОС? гинализации, «пограничных» мест, отделяющих бедную молодежь от успешно адаптированных и «успешных», отказе условий, которые создают «порог» социальной депривации и поведенческий сдвиг в сторону гарантированной бедности.

В связи с этим целью диссертационного исследования является социологический анализ социоструктурных оснований бедности молодежи как состояния материального недопотребления, регрессивной социальной мобильности и социальной депривации молодежи. Реализация поставленных целей осуществляется на основе решения следующих исследовательских задач:

— выявить основные положения теории «структурной» бедности молодежи;

— определить содержание бедности в рамках постклассической социологической мысли;

— проанализировать позиции молодежи в системе социопрофессиональной занятости;

— рассмотреть место молодежи в структуре недопотребления материальных и социальных благ;

— раскрыть поведенческие стратегии молодежи в контексте социального исключения и «размытой» идентичности.

Объектом исследования является российская молодежь как социально-демографическая и социокультурная группа общества с совместными социальными практиками и коллективными целями.

К предмету исследования относится бедность молодежи, ее социокультурное состояние, обусловленное особенностями социально-трансформационного процесса и направленностью социальной активности молодежи на стратегию жизненного успеха.

Теоретико-методологическую основу исследования составляют положения классической социологической мысли Э. Дюркгейма, Т. Парсонса, Р. Мертона. Диссертант оценивает бедность молодежи с применением концепции «социального пространства» и «габитуса» П. Бурдье, ему близки воззрения Э. Гидценса о «потере онтологической безопасности» молодежи и «нерефлексивности» практической деятельности. В диссертационном исследовании нашли отражение выводы российских ученых В. И. Чупрова, Ю. А. Зубок о специфике интеграции молодежи в структуру социально-профессиональной занятости, модель «выживания» Н. М. Римашевской и «зависимого социального самочувствия» М. К. Горшкова. Диссертант опирается на социально-систематический, представительный и интерпретационный методы, концепцию «рефлексивного мониторинга» общества.

Эмпирическую базу исследования составляют материалы государственной и экспертной статистики, результаты вторичной обработки социологической информации, полученной Госкомтруда РФ (1995;2000 гг.), Комитетом по молодежной политике (1994;1999 гг.), исследование «Молодежь России на пороге XXI века, осуществленного ИКСП СпбГУ в 1997 г., исследования Института социально-политических проблем в 1998;1999 гг., результаты социологических исследований НИИСЭП (2002 г.), а также российских ученых Н. М. Римашевской, Л. А. Беляевой, З. Т. Голенковой, М.А. Шабано-вой. Автор диссертации обращался к материалам реальных исследований в г. Краснодаре (1999 г.), Нижнем Новгороде (1999 г.), Туле (2000 г.), Екатеринбурге (2001 г.), Ростовской области (2002 г.). Осуществлялся также анализ социологических изданий и материалы некоторых зарубежных исследований (Д. Вудворд, Д. Янг, Р. Дарендорф).

Научная новизна исследования определяется совокупностью полученных результатов и выражается в том, что:

— проведен анализ бедности в структурной модели социальной дифференциации;

— охарактеризована бедность в дискурсе постклассической социологии;

— выявлены основные условия бедности молодежи в результате периферий-ности в системе социально-профессиональной занятости;

— определено материальное недопотребление молодежи в структуре социальных и материальных благ российского общества;

— осуществлен анализ поведенческих стратегий молодежи, направленных на дистанцирование от бедности.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Бедность молодежи оценивается в структурном (классическом) подходе как предполагаемое состояние выполнения социально-адекватных ролей и социальной зависимости молодежи. Интерпретация бедности в категориях социальной дифференциации выводит молодежь на позиции неравенства доступа к социальным благам. Предполагаемая депривация усиливает эффект бедности, так как воспроизводятся установки на «жизнь в бедности» и несправедливость в стартовых условиях социальной мобильности. Структурная (классическая) теория санкционирует социальную помощь молодежи в снятии барьеров структурных неравенств, но признает риск «западни бедности» и обусловленность бедности молодежи «издержками» социальной дифференциации и профессиональной социализации.

2. Постклассическая социология рассматривает бедность молодежи как практику «социального исключения», определяемую социальными субполями конкуренции и зависимости, что связано с различиями социальных контактов и практик. Молодежь попадает в бедность, потому что не обладает опытом коллективного действия, осознанием общего интереса, дискриминируема в социальной номинации агентами социального воспроизводства и привязана к системе объективируемых ресурсов так, что вынуждена действовать по схеме «девиантной активности».

3. Вхождение российской молодежи в сферу социально-профессиональной занятости характеризуется занятием непрестижных, ?Олодоходных и неперспективных профессиональных вакансий, несоотве-ствия профессиональной деятельности базисным профессиям и «добровольной безработицы» части молодежи. Стремление молодежи получить работу в «престижных отраслях» осуществляется субъектом престижных специальностей, практикой неформальных договоров, нарушающих социальные и трудовые права молодежи, ориентацией молодежи на нестабильный доход, что усиливает риск бедности. Российская молодежь относится к группе социального риска, так как низкий образовательный и профессиональный статус, индивидуализация и завышенные потребительские ожидания деструктивно влияют на социальную конкурентоспособность и способствуют включению бедности из «системного противоречия» в «личные биографии».

4. Материальное недопотребление молодежи выражается в низкой обеспеченности первичными материальными благами, невозможности социальной респонсивности и получения качественного образования. «Престижное потребление» правящих слоев стимулирует ориентацию на «перфекцию» актуальной жизни и молодежь не готова к самоограничению в обмен на перспективу усиленной социальной интеграции. Распределение материальных и социальных благ в результате «ресурсной зависимости» навязывает молодежи предпочтения индивидуального выбора. Российская молодежь испытывает социальную депривацию в условиях интерфейса (взаимного наложения) неудовлетворенности базисных социальных потребностей и стратегии «индивидуальной зависимости», предпочтения достиженческих ценностей «жизненного успеха» и «постоянного приобретения» в ущерб «достаточному потреблению», когда бедность оценивается как следствие выживания и социальной субдоминантности, подчинения.

5. Поведенческие стратегии российской молодежи индивидуализированы и основаны на «уверенности в себе», что переносит решение проблем бедности молодежи на социальный микроуровень. Направленность на «личный успех» ограничивается избежанием бедности, навязыванием неэффективной инновации и уходом от коллективных целей, непрофильной идентификацией, включением в группы «равных» или «преуспевающих», дифференциацией по критериям приспособления к обстоятельствам, «неопределенности» или девиантной карьеры. Преодоление бедности представляется как дистанцирование от «бедных слоев населения», индивидуальных усилий в поиске «удачи» и жизни в автономном режиме.

Научно-практическая значимость работы определяется ее положениями и выводами об условиях, видах и путях преодоления бедности российской молодежи, ее влиянии на социальную интеграцию, социальную активность и социальную идентичность молодого поколения. Материалы диссертационного исследования могут найти применение в разработке целевых молодежных программ, осуществлении эффективной социальной политики на муниципальном, региональном и федеральном уровнях, а также могут быть использованы в преподавании курсов по общей социологии, социологии молодежи и теории социальной работы.

Апробация работы. Результаты исследований по теме диссертации докладывались и обсуждались на всероссийских и региональных научных конференциях, а также на Третьем Российском Философском Конгрессе «Рационализм и культура на пороге III тысячелетия» и на Втором Всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI веке: социальные вызовы и альтернативы», а также на научно-практических семинарах кафедры социологии, политологии и прав Института по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при Ростовском государственном университете. Основные положения и выводы диссертационного исследования нашли отражение в ряде публикаций общим объемом 2,7 п.л.

Структура работы. Структура диссертации состоит из введения, двух глав, пяти параграфов, заключения и списка литературы.

заключение

.

Социологическая мысль со времен Э. Дюркгейма сделала объектом исследовательских усилий изучение бедности. Социальная стратификация общества характеризует неравное положение людей даже в процветающем обществе (Р. Дарендорф). Но бедность является социальным риском, так как представляет угрозу социальной интеграции, социальной мобильности. Бедность связана с выживанием, неудовлетворенностью первичных социальных потребностей целых групп людей. Постсоветское российское общество находится не просто в состоянии социальной транзиции, социальной поляризации, образование «двух» Россий с социальными институтами, социальными практиками, культурными ценностями и стилями жизни создает состояние постоянной социальной аномии, социального исключения масс людей. В современной социологической мысли господствуют структурно-функциональный и деятельностно-субъектный подходы изучения и оценки бедности. Рассмотрение бедности в контексте обусловленности структурными объективно заданными факторами характерно для теории Т. Парсонса. Неравенство людей в сфере экономики вызывает депривацию и различия форм адаптации, социально-ролевую дисфункциональность и латентные социальные практики. Бедность исходит из первичных социальных условий, возможностей социальной мобильности. Структуралисты полагают «компенсировать» бедность предоставлением бедным классам возможностей влияния в политической сфере и социальной помощи государства с целью обеспечения достойного прожиточного минимума.

Молодежь, поколение социального ученичества, подготовки к социальной зрелости, по мнению структуралистов, объективно испытывает материальную зависимость, профессиональную несостоятельность и включенность в процесс социализации. То есть по своим групповым признакам молодежь запрограммирована на бедность, которая преодолевается по мере интеграции во взрослом обществе, усиления социальной мобильности, повышения профессионального и образовательного потенциала. Критика структурной теории бедности соотносится с упадком традиционных интеграционных институтов, стратифицированности образования и исключения работы, как условия социального комфорта и обеспеченности, уменьшения влияния профессионального самоутверждения в процессе всей жизненной карьеры. Нестабильность общества, распространение социальных рисков, социальной эксклюзии обосновывают переход от структурной теории бедности, основанной на различии доходов, профессиональной деятельности и образовательного статуса, к ее характеристике как субъективной, связанной с социальной деятельностью, культурой и выбором социальной траектории. Объективирование социальных позиций бедности, объединение через идентичность бедности имеет не меньшее значение, чем традиционные стратификационные показатели. Культура бедности воспроизводит уровень жизненных настроений, ценностных ориентаций, заключающих группы людей в социальном гетто, воспроизводство бедности. Определенная часть российской молодежи привыкла к бедности, основывает свои жизненные диспозиции на выборе бедности как жизненной судьбы. Бедность оценивается в российском обществе в контексте стигматизации и отношение к бедным характеризуется био-графизацией системных противоречий. Разрыв со старшими поколениями, формирование из них образа «неудачников» и внедрение критериев «престижного потребления», поощрение «индивидуальности» связано с дисперсией преодоления бедности. Большинство россиян жалуется на свое «материальное недопотребление» и одновременно испытывают «уверенность в себе» и «в будущем». Подобная парадоксальность вызвана потерей социальной уверенности, возможности контролировать будущее и ориентацией на теневые социальные практики, нейтрализацию «социально» структурных ограничений паразитической инновационностью, переходом в сферу потребления и структурирования позиций «социального аутсайдерства». Постклассическая социология оценивает бедность как эффект затянувшейся транзиции молодежи, добровольной безработицы, девиантного выбора, использования резистентного капитала, актуализма социальных диспозиций.

Исследования социально-профессиональной занятости российской молодежи показывает, что молодежь подвергается эйджеизму, предоставлению малодоходных, бесплановых социально-профессиональных ниш, что лишает профессию и образование социальных лифтов и работа рассматривается только как средство существования. Сужение возможностей общего и профессионального образования, низкий уровень заработной платы приводит к застойной бедности молодежи. Хотя 5−6% молодых людей можно отнести к социально адаптированным, реально существует проблема дезориентации молодежи в социально-профессиональной сфере, ослабления ее влияния на формирование идентичности и повседневных стратегий молодежи. Преодоление бедности происходит через «саботаж» традиционных профессий, массовый переход на частные предприятия и сферу потребления, но и в благополучном секторе молодежь получает невысокие доходы или «периферийные» профессии, бесперспективные с позиции социальной карьеры и профессионального роста. Бедность усугубляется кризисом семьи, школы, ростом аск-риптивной бедности.

Молодые люди ощущают относительную бедность, депривацию в связи с неудовлетворением потребительских ориентаций. В российском обществе не привилась потребительская ориентация среднего класса, «достойного потребления». Ориентация на «престижное потребление» сужает возможности «отложенного потребления», расходов на образование, самообразование, профессиональную переквалификацию. Молодежь с недоверием относится к постоянной профессиональной подготовке, а 12,9% не хотели бы работать, если бы была возможность. Бедность рассматривается как «ограниченное потребление», но большинство молодых людей не относят себя к бедным, считая, что самоидентификация бедности ставит крест на жизненной карьере или приводит к социальной фрустрации. Потребительские ориентации, таким образом, основаны на завышенной социальной самооценке, инсценировке благополучия и в условиях стратификации через «престижное потребление» приводят к воспроизводству бедности и социальной периферий-ности молодежи.

Поведенческие стратегии молодежи зависят от ее социальных диспозиций, мотивации, идентификации и жизненных планов. На наш взгляд, опыт социального поведения молодежи свидетельствует о «страхе бедности», что приводит к уклонению от планирования, прогнозирования, уважения к другим и профессионализма. Мобилизационные стратегии молодежи направлены на использование лифтов социальной мобильности, но их неэффективность создает проблему получения «престижной» профессии и поиска высокодоходной работы. Мобилизационные стратегии не избавляют от бедности, потому что связаны с повышенными социальными экпектациями и невозможностью их реализации в условиях господства регрессивной социальной мобильности.

Стратегии «отложенности» и «стабильности» основаны на преодолении социального карьеризма, преднамеренном уходе от социальной мобильности, опоры на социальный интегратизм и «помощь родителей». Так как стабильность близка к бедности (малодоходная стабильная работа), большинство молодых людей стремятся обрести стабильность в накоплении социального капитала, снижении материальной независимости, что нейтрализует интерес к социально-профессиональной деятельности и профессиональной реализации, ориентирует на «универсализм», гибкость и повышенную адаптивность. Стратегия «негативных ожиданий» корреспондируется с наиболее бедной частью молодежи, привычной к депривации и добровольным избранием социальной эксклюзии. В отличии от стратегии «отложенности», негативисты не ощущают молодости и уверены в «бесперспективности будущего». Они являются наиболее дистанцированной от общества группой молодежи. Представители «альтернативной реализации», не удовлетворенные мобилизационным и «стабильным» проектами, рассматривают их реализацию вне производственной сферы, в сфере социальной жизни или приватных интересов. Хотя этот слой ограничен тендерными и профессиональными характеристиками, ситуация с бедностью молодежи вызывает интерес к «неутилитарным» социальным моделям, формированию культуры «достоинства» и проведения политики социальной реструктуризации, восстанавливающей социально-профессиональный статус молодежи и ее социальную уверенность.