Этнокультурная идентичность населения Руского воеводства Речи Посполитой в конце XVI — первой половине XVII в

Актуальность исследования. Проблемы этнокультурной идентичности, вопросы формирования этнического самосознания сегодня активно обсуждаются на страницах научных исследований. Особенную актуальность эта проблематика приобрела после распада Союза Советских Социалистических Республик в связи с актуализацией процессов нациестроительства в новых независимых национальных государствах. Процессы нациестроительства, проходящие в новых восточноевропейских странах, обусловили обращение к этнической истории населения этих территорий. Вместе с тем, и в научных исследованиях эта тема часто политизируется, а выводы ученых далеко не всегда отвечают строгим научным критериям.

Однако, вопросы, которые приобрели актуальность в новой политической обстановке, представляют проблему и в строго научном плане. В источниках ХУ1-ХУ11 вв. мы часто сталкиваемся с различными группами населения Восточной Европы: «русины», «руснаки», «белорусцы», «русские», «руские», «московиты», «литвины», «люди литовские». В историографии Х1Х-ХХ вв. было принято отождествлять современные восточноевропейские нации, возникшие в Новое время, со средневековыми этническими группами Восточной Европы. Так, смешанное и этнически расформировавшееся окончательно население Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой отождествляли с современными украинской и белорусской нациями. Наиболее яркий пример — труды украинского историка М. С. Грушевского, оказавшие большое влияние на современную украинскую историографию. В то же время, в самих источниках этнонимы «украинец» или «белорус» для периода ХУ1-ХУП вв. встречаются крайне редко. Гораздо чаще в качестве этнонима использовались термины «русин», «руский», «руський» и другие, производные от них. Уже это несоответствие терминологии источников и терминологии, используемой в историографии, ставит перед учеными исследовательскую задачу.

1 ^.

Кроме того, теоретики нациогенеза (Энтони Смит, Эрнст Гелнер", Бенедикт о.

Андерсон" и др.) неоднократно отмечали ошибочность отождествления средневековых этнических групп с современными нациями4. В этой связи становится первостепенной задача выяснения семантического содержания «терминов» и определений, встречающихся в источниках, относящихся к средневековью и раннему новому времени. Отказываясь от понимания исторического самоназвания населения Руского воеводства Речи Посполитой, преобладающего в памятниках XVII в. («русины»), как нации в современном значении, автор ставит задачу определения специфического содержания этого понятия (этноним, политоним).

Исследования по идентичности основаны на интерпретации терминов, употребляющихся в источниках для обозначения западнорусских земельРусия, Росия, Русь, Рутения, а также терминов, употребляющихся для обозначения населения этих территорий — «русины», «руснаки», «рутены». Это обуславливает необходимость верификации и интерпретации этих терминов, опираясь на значительный круг источников, что позволит с большей уверенностью говорить об установлении смыслового содержания этих терминов.

Оговоримся о терминологии, употребляемой в нашем исследовании. Для обозначения населения «руских» земель Речи Посполитой мы используем термин «русин» (в единственном числе) или «русины», «русь» (в множественном числе) как наиболее распространенные в исторических источниках рассматриваемого периода. Написание термина «Русь» с.

1 Смит Э. Д. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теории наций и национализма. М., 2004. Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991.

3 Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001; Андерсон Б., Бауэр О., Хрох М. и др. Нации и национализм. М., 2002.

4 Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. М., 2008. С. 15−42. большой буквы предполагает значение хоронима, т. е. использование его как названия «руского» историко-культурного региона. Написание термина «русь» в тексте исследования с маленькой буквы предполагает его употребление в значении этнонима, т. е. обозначающего «руское» население Речи Посполитой или какую-то часть этого населения. Для терминологической строгости термин «руский» пишется с одной «с» согласно с данными источников по истории западной Руси XVI — XVII в., в которых мы сталкиваемся преимущественно с таким написанием. По этой причине термины «русь», «руский» употребляются в тексте исследования в кавычках как взятые из источников.

Употребление термина в строгом соответствии с источниками позволит избежать внесения в него дополнительных смыслов и отождествления «руских» Речи Посполитой конца XVI — первой половины XVII в. с русской (российской) нацией нового и новейшего времени. Этническое родство этих групп несомненно, однако нельзя говорить о тождестве по своей идентичности «руских» Галиции, Волыни и Подолья в конце XVI — первой половине XVII в. с поздней российской нацией. Также не подлежит сомнению родство этих «руских» людей Руского воеводства с украинским этносом, на основе которого будет развиваться украинская нация. Но автоматическая замена термина «руский» на определение «украинский», как это делается во многих работах, ведет к подмене смысла и неоправданной модернизации идентичности «руских» первой половины XVII в. Их идентичность не тождественна идентичности поздней украинской нации.

С нашей точки зрения, предпочтительнее использовать именно термин «руский», потому что тотальная замена его на термин «русин» может вызывать ненужные ассоциации с закарпатскими русинами нового времени. Вместе с тем, использование термина «русин» также возможно, поскольку он присутствует в источниках, однако с известной осторожностью.

Вопрос этногенеза русской, украинской и белорусской наций является самостоятельной научной проблемой и не входит в задачи данного диссертационного исследования. Исследовательская задача этой работыреконструкция «руской» этнокультурной идентичности конца XVI — первой половины XVII в. в Руском воеводстве Речи Посполитой и близлежащих к нему землях с точки зрения самосознания (самоидентичность, эндоидентичность) и в понимании извне, представителями других этнокультурных групп (экзоидентичность).

Для обозначения языка, который использовался в «руских» землях польской Короны и Литвы, в тексте диссертации используется определение «русский» — таким образом автор рассчитывает избежать обращения к филологическим дискуссиям о правильном названии языка (западнорусский, староукраинский и т. д.). При цитировании научных исследований и источников мы повторяем оригинальное написание: «русский», «руський», «руский» и т. п.

Использованная в исследовании терминология имеет строго научное значение и обоснование и никаким образом не связана с попытками политизации терминов «руский», «руський», «русский» в современных национальных историографиях.

Хронологические рамки исследования определяются особенностями этнокультурной ситуации в Руском воеводстве Речи Посполитой в XVI-XVII столетиях. Обращаясь к проблемам этнокультурной идентичности, мы можем говорить лишь об условных датах, которые определяют ситуацию в данном регионе на протяжении некоторого периода времени.

В XVI—XVII вв. интересующий нас регион испытал несколько значимых событий, повлиявших на этнокультурную идентичность населения Руского воеводства Речи Посполитой. Среди таких событий, прежде всего, нужно назвать Люблинскую унию 1569 г., благодаря которой «русь встретилась с русью"5 — «Руские» воеводства, входившие ранее в состав Великого Княжества Литовского, стали частью Польского королевства. .Яксшенко II. М. Парис ¡-сторшш середньо1ично1 та раниьомодернсн УкраТни. Вид. 4-е. Кшв, 2009. С. 205−206.

Кроме «литовской руси» существовала также «русь польская», т. е. те «руские» земли, которые стали частью Польского государства еще при Казимире Великом — «русь», которая в силу более длительного и тесного взаимодействия с польско-католической культурой отличалась от тех руских земель, которые вошли в состав Короны после 1569 г. Отметим, что население этих польских земель считало Русыо территорию собственно Руского воеводства, игнорируя остальные «руские» регионы. Другое событие, которое определяет условное начало рассматриваемого нами периода — Брестская уния 1596 г., которая в значительной степени повлияла на судьбы «руского» населения Речи Посполитой в последующем столетии. Это событие раскололо «русь» на две части — униатов и православных.

Условной верхней хронологической границей исследования является начало восстания под руководством Богдана Хмельницкого в 1648 г., которое традиционно трактуется в историографии как «национально-освободительная война украинского народа» и указывает на наличие украинской национальной идентичности у восставших6. Согласно другим точкам зрения нужно говорить о казацкой и «руской» идентичности участников этих событий. Таким образом, тема Хмельнитчины представляет собой самостоятельную и сложную проблему, включение которой в данное исследование не представляется целесообразным. Сложность этнокультурной ситуации Руского воеводства к середине XVII столетия определялась также событиями 1631 г., когда произошло восстановление и узаконение православной иерархии Киевской митрополии. Обретенная вновь возможность открыто придерживаться Константинопольского патриархата служила достаточно сильным стимулом для православного населения Речи Посполитой для осознания своей особой идентичности.

Объектом исследования является этнокультурная идентичность «руского» населения Руского воеводства Речи Посполитой указанного.

6 Заметим, однако, что в актовых и нарративных источниках второй половины XVIпервой половины XVII в. термин «украинец» встречается крайне редко. периода. Проблема рассматривается в более широком контексте «руской» (русинской) идентичности разных регионов Речи Посполитой, что ставит перед нами вопросы соотношения локальности и контекстуальности в изучении этнокультурной идентичности.

Предметом исследования является отражение идентичности в нарративе XVI — первой половины XVII в., то есть в памятниках историографии Раннего нового времени, литературных памятниках, текстах церковной и светской полемики, деловой документации, актовом материале.

Цель исследования — реконструкция представлений о «руской» идентичности в Руском воеводстве Речи Посполитой в XVI — первой половине XVII в., выявление того набора культурных маркеров, при помощи которых современники определяли «руских» (русинов) и отделяли их о г других этнокультурных групп.

В работе поставлены следующие задачи:

• определить содержание конфессиональной составляющей этнокультурной идентичности населения Руского воеводства Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII в.;

• определить содержание языковой составляющей этнокультурной идентичности населения Руского воеводства Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII в.;

• определить содержание «родовой» (генеалогической) составляющей этнокультурной идентичности населения Руского воеводства Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII в.;

• определить роль и соотношение разных параметров для определения этнокультурной идентичности населения Руского воеводства Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII в. как «руской» (русинской);

• выяснить соотношение параметров экзои эндоидентичности применительно к «рускому» (русинскому) населению Руского воеводства Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII в.

Положения, выносимые на защиту:

— главным маркером «руской» идентичности для населения Руского воеводства Речи Посполитой во второй половине XVI XVII было происхождение, принадлежность к «рускому роду», русин был русином по праву происхождения;

— вопреки некоторым историографическим концепциям, религия не служила главным маркером «руской» этнокультурной идентичности, русин оставался русином и при смене веры;

— «руская» идентичность в Руском воеводстве Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII вв. не была политическим фактором, то есть не влияла на принятие политических решений. «Руские» не стали третьим политическим народом Речи Посполитой. Эта идентичность носила не политический, а этнокультурный характер, то есть означала принадлежность к носителям определенной этнической культуры. Источниковую базу исследования составляет широкий круг актовых и нарративных источников XV—XVII вв. Для анализа особенностей экзоидентичности «руского» населения (т. е. в представлениях других этнокультурных групп) нами привлекались материалы официальной документации Речи Посполитой (грамоты, привилеи, послания королевской канцелярии и иерархов Православной Церкви), европейская и польская картография XVI-XVII столетий, памятники польской католической7 и униатской8 историко-богословской полемики, сатирические жанры польской.

7 Skarga Р. О iednosci koscioia Bozego pod iednem pasterzem i о greckim od tej iednosci odstijmpcniu, z przcstrogq i upominaniem do narodow ruskich przy grekach stojqcych: Rzecz krotka na try CZ9SCI rozdzielona, teraz przez ksiqdza Piotra Skarge, zebrania pana Iezusowego, wydana. Wilna, 1577- Herbest B. Wiary koscioia Rzymskiego wywody y Grcckiego niewolstwa historia: dla iednosci. Z kosciclney dluzszey historiey, dla Rusi nawrocenia pisaney, wypisal to X. Benedykt Herbest, societatis lezu kaplan, za starszych swoich pozwoleniem. Na kart niewiele, wieli wielkich rzeczy tu skrocono, y regestrzyk przydano. Krakow, 1586 и др.

8 Уния альбо выклад преднеГшшх артикулов, ку зодноченыо Греков с костелом Римским належащих // РИБ. Т. VII. Кн. 2. Стб. 111−168- Aviippr|auabo apologia przecivko народно-городской литературы (совизжальская литература). Картографические памятники используются в качестве важного источника по ментальной географии в изучаемую эпоху — нами проанализированы особенности позиционирования и обозначения Руского воеводства на общеевропейских и польских картах для определения его места в составе «руских» земель Речи Посполитой9. Произведения польской историографии эпохи Возрождения (хроники Матвея Стрыйковского, Мартина Кромера, Александра Гваньини, Мартина и Иоахима Вельских и др.) дополнительно анализируются как популярные сочинения, участвовавшие в конструировании «руской» идентичности (хотя по времени создания эти тексты относятся к более раннему периоду) 10. Произведения польской художественной литературы впервые привлекаются в качестве источника по.

Krzystophowi Philaletowi // РИБ. T. XIX. Кн. 3. Стб. 477−982- Отпис на лист ниякого клирика Острозскаго Безименнаго, который писал до Владыки Володымерскаго и Берестейскаго // РИБ. T. XIX. Кн. 3. Стб. 1040−1121 (русский текст) — Там же. Стб. 10 411 122 (польский текст) и др.

9 Кордт В. А. Материалы по истории русской картографии. Вып. 2. Карты всей России и Западных ее областей до конца XVII в. Киев, 1910; Вавричин М., Дашкевич Я., Кршиталович У. Украша на стародавних картах. Кшець XV — перша половина XVII ci. Кшв, 2006; Katalog dawnych шар Rzeczypospolitej Polskiej w Kolekcji Emeryka Hutten Czapskiego i w innych zbiorach. Oprac. W. Kret Т. I. Mapy XV-XVI wieku. WroclawWarszawaKrako’wGdan’sk, 1978; In hoc operae haec contincntvr GEOGRAFIA CL. PTOLEMAEI a plurimis viris utriusque linguae doctiss. mendate: et cum Archetypo Greco ab ipsis collate. Roma, MDVIIPtolemei viri Alexandrini Mathematice Discipline Philosophi doctissimi Geographie opus novissima traductione e Grecorum archetipis castigatissime pressum: ceteris ante lucubratorum multo prestatius. Sztrasburg, 1513 и др.

10 [Stryjkowski M.]. Ktora przed tym nigdy swiatla nie widziala Kronika Polska, Litewska, Zmodzka, y wszystkiey Rusi Kijowskiey, Moskiewskiey, Siewierskiey, Wolhinskiey, Podolskiey, Podgorskiey, Podlaskiey etc.. [Krolewec], 1582- [Bielski J.]. Dalszy ciqg kroniki polskiej zawierajqcej dzieje od 1587 do 1598 r. w rckopismie odkryl i do druku podal, oraz historycxno bibliograficzny opis zywota i prac Marcina ojea i Joachima syna Biellskich Napisal i przylqczyl F. M. Sobieszczanski z dwiema ryeinami. Warszawa, 1851- [Bielski M.]. Kronika wszytkiego swyata, na ssesc wyekow, Monarchie czterzy rozdzielona, s Kozmographia nowa y z rozmaitemi Krolestwy tak poganskimi Zydowskyemi yako y krzescianskyemi, s Sybillami y proroetwy ich po polsku pisana s figurami. Krakow, 1551- [Bielski M.]. Kronika Wssythyego swyata na ssesc wiekow a na czwory ksicgi takiez Monarchie rozdzielona, rozmaitych historij, tak w swyctym pismye yako w prostym, s Kosmografia nowq y rozmaitemi krolestwy, tak poganskimi zydowskimi, yako krzesciyanskimi. Krakow, 1554- [Bielski M.]. Kronika, tho iesth, Mistorya swiata na szesc wiekow, a czterzy Monairchie, rozdzielona z rozmaitych Mistorykow, tak w swictym pismie krzescijanskim, zydowskim, iako y Poganskim. Krakow, 1564- [Bielski M., Bielski J.]. Kronika polska, Marcina Bielskiego. Nowo przez Joach. Bielskiego syna iego wydana. Krakow, 1597. изучению идентичности (сочинение Себастьяна Кленовича «Кохо1аша», сборник совизжальской литературы «РгаБгкл 8оупга1а nowego» и др.)11.

Для изучения эндоидентичности «руского» населения использовались ляуды и инструкции сеймиков Руского и граничащих с ним воеводств.

1 ^ 13 1 ^ 15 львовского волынского, киевского, краковского) — эти материалы впервые привлекаются в качестве источника для изучения «руской» идентичности. Особенность этого источника состоит в том, что в его материалах отразилась «ценностная шкала» шляхты — в сложные моменты религиозной борьбы и насаждения унии шляхте зачастую приходилось делать выбор между своими корпоративными интересами и интересами православной веры. При анализе наиболее востребованного в исследованиях по «руской» идентичности типа источника — православной полемической литературы16 — было предложено новое прочтение некоторых хорошо.

11 Klonowicz S. F. Roxolania. Roksolania czyli ziemic czerwonej Rusi. Warszawa, 1996; Paprocki B. Historya zalosna o pn?-tkosci y okrutnosci Tatarskiey y Podolskiey. Ktore sie stalo Ksi^zyca Pazdziernika Roku. Krakow, 1575- Jan z Kiian. Fraszki Sowirzala nowego. Krakow, 1614.

We Lwowie, 14 wrzesnia 1589. Uchwaly sejmiku lwowskiego // AGZ. Т. XX. Lwow, 1909. № 52. S. 84- W Wisni, 8 sierpnia 1607. Laudum szlachty przemyskiej i sanockiej na poborcy w Wisni zebranej // AGZ. Т. XX. Lwow, 1909. № 82. S. 125−126- W Wisni, 12 marca 1616. Uchwala poborowa i instrukcya sejmiku wiszenskiego poslom na sejm // AGZ. Т. XX. Lwow, 1909. № 105. S. 154−157 и др.

Инструкция дворян Волынским послам, отправленным на Варшавский сейм, бывший в 1609 году (1608 ноября 20) // Архив ЮЗР. Ч. 2. Т. 1. Постановления дворянских провинциальных сеймов в Юго-Западной России. № X. Киев, 1861. С. 85−102- Постановление дворян Волынских на провинциальном сейме, в Луцке (1632 г., августа 21) // Архив ЮЗР. Ч. 2. Т. 1. С. 203- Инструкция дворян Волынских послам, отправленным на Варшавский сейм, бывший в 1638 году (1638 января 27) // Архив ЮЗР. Ч. 2. Т. I. С. 230 231 и др.

14 Инструкция дворян Киевских послам, отправленным на Варшавский сейм, бывший в 1618 году (1618 декабря 11)//Архив ЮЗР. Ч. 2. Т. 1. С. 118 и др.

15 Instrukcya dana poslom na sejm z sejmiku przedsejmowego wojewodztwa krakowskiego w Proszowicach 11 grudnia 1618 r. // ASWK. Т. I. № XCVII, 127. S. 390−397- Sejmik przedsejmowy wojewodztwa krakowskiego w Proszowicach 27 stycznia 1638 r. // ASWK. T. 11. Cz. 1. 1621−1648. Krakow, 1953. № LXXV. S. 227- Instrukcja dana poslom na sejm z sejmiku przedsejmowego wojewodztwa krakowskiego w Proszowicach 9 lipca 1641 r. // ASWK. Т. II. Cz. 1. № LXXXVIII, 100. S. 258−265 и др.

16 «Ключ Царства Небесного и нашее християнское духовное власти нерешимый узел» Герасима Смотрицкого, «О iednosci kosciola Bozego pod iednem pasterzem i o greckim od tej icdnosci odstqmpeniu» Петра Скарги, «Уния альбо выклад преднейших артикулов, ку зодноченыо Греков с костелом Римским належащих» Ипатия Потея и др. известных в науке полемических текстов. Необходимость обращения к этим сочинениям связана с их безусловной информативностью, а также тем, что подход исследователей к пониманию большинства памятников полемической литературы практически не изменился с конца XIX в., что зачастую приводит к переписыванию исследователями давно сделанных выводов.

Историография. Этническая принадлежность населения Руского воеводства и других «руских» земель Речи Посполитой в дореволюционной отечественной историографии рассматривалась через призму борьбы России и Польши, православия, униатства и католичества. «Руское» население Речи Посполитой a priori считалось принадлежащим к русскому народу. Конфессиональная принадлежность определяла принадлежность этническую.

В предисловии к шестому тому первой части «Архиве Юго-Западной 1.

России", написанном Орестом Левицким, прямо указывается, что борьба за веру означала борьбу за «русскую народность"18. Такой взгляд характерен и для ряда других исследователей, например Владимира Бонифатьевича Антоновича. В предисловии к первому тому четвертой части Архива ЮЗР19 пишет о «совращении [русина] в католика и Поляка"*» .

Николай Иванович Костомаров посвятил вопросу о населении западной Руси отдельную большую статью — «Две русские народности», в.

О 1 журнале «Основа»". Очень интересны его рассуждения касательно XVI и XVII вв. Историк считает, что население Московской руси было русскими по «языку и вере», а западнорусское население было таковым по «территории, нравам и обычаям» и эти два народа все же различались. Западнорусское население, постоянно сталкивавшееся с угрозой из «вне», должно было сконцентрировать внимание на своей принадлежности к Русскому миру вообще, отсюда и названия «Украина», «Малая Русь» и «русины, рутены»,.

17 Архив ЮЗР. Ч. 1. Т. 6. Акты о церковно-релш иозных отношениях в Юго-Западной Руси (1322−1648 г.). Киев, 1883. С. 1−182.

18 Там же. С. 2.

19 Архив ЮЗР. Ч. 4. Т. 1. Киев, 1867. С. I-LVII.

20 Там же. С. 5.

21 Костомаров II. И. Две русские народности // Основа. № 3. СПб., 1868. С. 33−80. имеющие отношение к Руси. В «Истории России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» Н. И. Костомаров также упоминает «южнорусский народ»" «. Конфессия отождествляется с народностью» «, то есть можно говорить о том, что II. И. Костомаров отождествлял понятия православный и «руский».

Ярким примером отождествления «народности» и «веры» в дореволюционной историографии является сочинение Пантелеймона Александровича Кулиша «История воссоединения Руси» в трех томах24. Здесь на единство западных и восточных русских земель делается особый акцент, эта идея красной нитыо проходит через все исследование. Национальность и вера для Кулиша также неразрывно связаны. В предисловии к первому он пишет: «Обращение русских людей в католичество, а тем самим в польскую национальность."25.

Еще одним важным дореволюционным исследованием, автор которого отождествлял понятия «руский» и православный, является двухтомный труд.

С 97.

Михаила Осиповича Кояловича" «Литовская церковная уния»". Автор не употребляет одного четкого названия для населения «руских» земель Речи Посполитой. Он пишет то о «литовцах"28, то о «православных русских, присоединенных посредством Литвы к Польше"29. Из текста двухтомного исследования, можно сделать вывод, что главной чертой идентичности было вероисповедание. Здесь необходимо сделать пояснение: Коялович разделял Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 2004. С. 509.

23 «Вслед за введением унии последовало быстрое отступление русского высшего класса от своей религии, а вместе с тем и от своей народности. Русские паны сделались для русского народа вполне чужими и власть их получила вид как бы иноземного и иноверного порабощения» (Там же. С. 499).

24 Кулиш П. А. История воссоединения Руси. Т. МП. СПб., 1874−1877.

25 Кулиш П. А. Указ. соч. Т. I. С. 1.

26 Исследование М. О. Кояловича «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» (СПб., 1901) в большей степени посвящена развитию русской исторической мысли, нежели «самосознания» в современном понимании. По этой причине данную монографию мы не анализируем.

27 Коялович М. О. Литовская церковная уния. Т. I. СПб., 1859- Т. II. СПб., 1861.

28 Там же. Т. I. С. 105.

29 Там же. Т. II. С. 4. этапы развития унии, в частности, во втором томе он пишет: «. более усиливало принудительные меры к распространению унии, которая к концу XVII и в XVIII столетии была уже в таком виде, что принять ее значило тоже,.

30 что принять латинство и сделаться поляком". Значит, для Кояловича принятие унии в первой половине XVII века не являлось потерей «руской» идентичности. Иначе, зачем ученый приводит уточнение, что именно «к концу XVII и в XVIII столетии»? Для него униат в первой половине XVII века — русин. Употребляет автор и термин «литовско-польский народ»,.

Я 1 который был «православным и латинским». Существование этого народа обусловлено длительным нахождением в составе одного Польско-Литовского государства двух (польского и литовского) народов. Далее автор ярко показывает иллюзорность конфессиональной составляющей идентичности (конечно, ни о какой «идентичности» сам Коялович не думал, но в этом отрывке, на наш взгляд, и скрывается ответ на вопрос, почему он не видел разницы между русином православным и униатом): «Так как и православные и латиняне давно уже жили вместе в литовско-польском государстве, связанные между собою и единством общей народности, и одинаковыми условиями жизни, и нередко узами племени, родства и дружбыто часто случалось с самых древних времен, что православный ходил в костел, а латинянин в православную церковьиногда же было так, что те и другие в один и тот же день посещали и церковь и костел». «Жаль, что это обстоятельство, указанное еще в историографии XIX века, часто игнорируется в историографии современной.

Исследованием, оказавшим огромное влияние на все последующие работы украинских исследователей, является «1стор1я УкраТни-Руси»" Михаила Сергеевича Грушевского. Нас интересует шестой том, который.

30 Там же. С. 11.

31 Там же. С. 15−16.

32 Коялович М. О. Литовская церковная уния. Т. II. С. 16- Здесь стоит отметить, что Михаил Осипович знал об этом по своему собственному опыту, так как был сыном священника и родился в селе Кузница Гродненской губернии.

33 Грушевський М. С. 1стор1я Украши-Руси. Т. 1-Х. Кшв-Лыив, 1905;1934. называется «Жите еконоличне, культурне, нацюнальне Х1У-ХУ11 впав"'. Он включает, среди прочих, два раздела: «Вщносини культурш й нацюнальш: нацюнальний склад 1 нацюнальш елементи"35 и «Побут культура"36. Параграф о национальном составе и национальних элементах он делит на несколько частей, рассматривая по отдельности такие регионы как Галиция, Побужье, Подолье. Исследователь отмечает, что для Галиции, Побужья и западного Подолья (Белзская, Холмская и Подляшская земли Короны) характерно значительное польское влияние, в то время как в центральном и восточном Подолье преобладал «руский» элемент. На наш взгляд, .важно отметить, что М. С. Грушевский четко разграничивает «национальный» и «религиозный» факторы в самосознании населения «руских» земель. Обсуждая проблему «ураинско-польского» антагонизма, он ставит вопрос: что послужило катализатором для его усиления, проивостояние католичества.

37 и православия или противостояние украинской и польской «наций"'? Ученый указывает на то, что вопрос вероисповедания являлся делом личным и всякие попытки повлиять на него извне были весьма болезненными. Грушевский приходит к выводу, что национальный (курсив наш — Д. Б.) польско-украинский конфликт проходил под. религиозным знаменем38. Таким образом, мы вправе говорить, что исследователь: 1) отождествлял «русь», русинов с украинцами, 2) четко различал этническую и религиозную составляющие идентичности (хотя оговоримся, что в его работах этот термин не встречается).

Весьма интересной также является брошюра Ивана Ивановича Лаппо «Идея единства русского народа в Юго-Западной Руси в эпоху.

39 присоединения Малороссии к Московскому государству"". Чтобы.

34 Грушевський М. С. 1стор1я Украши-Руси. Т. VI. КиТв-Лыив, 1907.

35 Там же. С. 235−293.

36 Там же. С. 294−411.

37 Там же. Т. VI. С. 295.

38 Там же. Т. VI. С. 300−301.

39 Лаппо И. И. Идея единства русского народа в Юго-Западной Руси в эпоху присоединения Малороссии к Московскому государству. Прага, 1929. подтвердить идею о единстве Руси в середине XVII века, он обращается к историографии XVI и XVII веков, рассматривает польские хронографы, сочинения по географии и о государственном строе Польши. Опираясь на работы Стрыйковского40, Вельского41, Кромера42, Гваньини43, Михалона Литвина44 ученый приходит к таким выводам: «Итак, историческая литература Польши и Литовско-Русского государства середины и конца XVI столетия давала совершенно ясный ответ на вопрос о русском народе: этот народ, представляя собой единое этнографическое целое, живет в трех государствах — Московском, Литовско-Русском и Польском"45. Обращение к работам Длугоша и Матвея Меховского приводит его к тому же заключению46. Основой для единства русского народа И. И. Лаппо видит общие веру47 и язык48. В языке Западной и Восточной Руси он находит некоторые различия, но не считает их существенными. Интересно звучит следующее замечание: «Уже самое слово «великороссийский» в то время не могло, в таком контексте (Великая Россия — Д. Б.), означать ничего иного, кроме «всерусского», ибо тогда научно-этнографических терминов «великорусский», «малорусский», «белорусский» еще не существовало, — они были созданы только в XIX столетии и даны наукою, а не выработаны самою жизнью. Обозначение «Великая Россия» в титуле Московских царей этнографического значения отнюдь не имеет. Оно было просто обозначением территории их государства, противополагая ее русским землям, входившим в состав Польши и Великого Княжества Литовского, независимо от того, какими ветвями русского народа они были населены"49. Говоря о единстве.

40 Там же. С. 7.

41 Там же. С. 8.

42 Там же. С. 10.

43 Там же. С. 12.

44 Там же. С. 13.

45 Там же. С. 13.

46 Там же. С. 14−15.

47 Там же. С. 21.

48 Там же. С. 24.

49 Там же. С. 21. русского народа, автор все же прибегает к понятию «ветви русского народа». Однако в тексте объяснения по поводу значения этого понятия отсутствуют.

Большое значение имеют работы Вячеслава Казимировича Липинского. Он являлся сторонником раннего образования украинской нации (Галицкая держава и Великое княжество Литовское — первые украинские национальные государства)50. Для первой половины XVII века он применяет определение «национальное возрождение», ведущая сила которого — Церковь51. Нация для Липиского — это «духова едшсть 1 оргашзащя» (также нация определяется и по Эрнесту Ренану, в его статье «Что такое нация?»). Интересны его рассуждения о спорах между русинами православными и униатами по поводу этнической (по Липинскомунациональной) принадлежности: «Як всяк1 револющонери в часах занепаду слабости консервативних елемеьтв наци, ушяти XVI 1 початку XVII ст., тшьки себе стали вважати за ?1 одиноких представниюв I законних вожд1 В. Хто, вживаючи сучасно1 термшольоп1, до тодшнього «ушатського (по сучасному кажучи «демократичного») фронту не належав, той не був справжшм Русином. Для доказу цього писались цш томи, фабрикувались «1стор11», фальшиво штерпретувались документа 1 т. д. I т. д. Але як завжди так тод*1, це була гра з вогнем. Писану 1стор1ю можна фальшувати скшьки угодно, але реального життя, яке з дшсноУ ¡-стор1'1 випливае, сфальшувати не можливо. Проти монопол1 затор! в нац’юнального ¡-меш фальшивниюв нацюналыю1 традиц1» 1 п1днялись вс! консервативш основн! елементи нац!'!"32. Из рассуждений исследователя следует вывод, что нация, хотя и является духовно единым целым, скрепляемым Церковью, но национальная составляющая оказывается выше конфессиональной, и униаты были неправы, когда присвоили себе «национальное» имя. Добавим, что несмотря на наличие разных «наций» на Руси, В. К. Липинский все же признавал, что.

50 Липинський В. К. Рел1пя I цсрква в ¡-стори УкраТни. Кшв, 1993. С. 40.

51 Там же. С. 42.

52 Липинський В. К. Рел1пя церква. С. 57−58.

Москва и Украина находиться в одном историко-культурном регионе — Руси, пускай и с разными полюсами культурного тяготения (Запад и Византия) '.

В советские годы в историографии преобладала концепция «древнерусской народности"54, согласно которой украинский и белорусский народы сформировались в XIV — XV вв55, а главным идентифицирующим эти народы маркером назван язык56. Среди факторов, повлиявших на складывание этих народностей названы внутренние (экономика) и внешние (внешняя военная угроза) причины.

Концепция «древнерусской народности» выходила на первый план в советской историографии и в более позднее время. Здесь можно сослаться на коллективную монографию ведущих советских историков В. Л. Пашуто, Б. Ы. Флори, А. Л. Хорошкевич «Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства», вышедшую в 1982 году.

В этом русле в середине шестидесятых годов XX века на страницах «Украшського юторичного журналу» шла дискуссия, вызванная статьей О.

• • со.

М. Апановича «Нацюнально-визвольш вшни в епоху феодалвму» с участием И. П. Крипьякевича59 и И. Д. Бойко60. Нельзя не отметить тот факт, что в статье Апановича кроме ссылок на труды классиков В. И. Ленина, К. Маркса и Ф. Энгельса, отсутствует обращение к научным работам. Однако, по нашему мнению это не является поводом, чтобы совсем не рассматривать.

53 Там же. С. 55.

54 Очерки истории СССР. Период феодализма IX—XV вв. Т. 3. Ч. 1. IX—XIII вв. Древняя Русь. Феодальная раздробленность. М., 1953. С. 251−258.

55 Очерки истории СССР. Период феодализма IX—XV вв. в двух частях. Т. 4. Ч. 2. Объединение русских земель вокруг Москвы и образование Русского централизованного государства. М., 1953. С. 557.

56 Там же. С. 558.

57 Пашуто В. JL, Флоря Б. Н., Хорошкевич A. JI. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. Киев. Русь и исторические судьбы восточных славян. М., 1982.

58 Апанович О. М. Нацюнально-визвольш вшни в епоху феодал1зму // У1Ж. 1965. № 12. С. 29−38.

59 Крип’якевич I. П. До питания про нацюнальну свщомють укра’шського народу в кшщ XVI — на початку XVII ст. // У1Ж. 1966. № 2. С. 82−84.

60 Бойко I. Д. Ще раз про характер нащонально-визвольних восн в епоху феодал1зму // У1Ж. 1966. № 2. С. 84−87. данную работу как сколько-нибудь значимую61. Эта ситуация скорее отражает тот объективно ограниченный методологический выбор, в котором оказался исследователь — вполне вероятно, не по своей воле. О. М. Апанович высказывает идею о зарождении украинской нации из народности в конце.

XVI века и на протяжении первой половины следующего столетия. Отмечает, что борьба за национальную независимость в конце XVI — первой половине.

XVII вв. проходила под лозунгом борьбы за православную веру62. Автор указывает, что «народность, особенно на этапе ее перехода в нацию. выявляется в стойкой общественной целостности относительно языка, территории, экономического развития и культуры, а иногда и политики. Можно говорить и о конфессиональном единстве"63. Применяя марксистскую методологию, автор высказывает, на наш взгляд, совершенно правильную мысль, о том, что «в рамках одной нации психология, культура и мораль главенствующего и эксплуатируемого классов довольно разные, а соответствующие классы разных наций имеют общие черты"64.

И. П. Крипьякевич и И. Д. Бойко согласны с идеями, выдвинутыми Апановичем. В своих статьях они развивают его идеи: Крипьякевич обращает внимание на употребление термина «Русь», названий «люди руской веры», «руского обряда». В итоге автор приходит к выводу, что «национальное самосознание украинского народа в конце XVI — начале XVII вв. достигло значительного развития и приобретало завершенную форму"65.

61 Т. Хинчсвская-Хсинель, отвечая гг. Галясу и Грале в рамках полемики, разгоревшейся вокруг ее монографии, посвященной украинскому самосознанию (см. далее), таким образом объяснила тот факт, что она не учла историографические труды, связанные с названными дискуссиями 1960;х: «не сочла нужным цитировать, потому что там больше классиков марксизма, чем источников XVII века» (Chynczewska-Hennel Т. «Rus zostawic w Rusi». W odpowiedzi Slawomirowi Gawlasowi i Hieronimowi Grali // PH. 1987. № 3. S. 540). Вернее было бы сказать, что суждение исследовательницы справедливо только, но отношению к статье Апановича — статья Крипьякевича главным образом опирается на исторические источники, в работе Бойко ссылки на источники немногочисленны, однако же, присутствуют.

62 Апанович О. М. Указ. соч. С. 29.

63 Там же. С. 29.

64 Там же. С. 35.

65 Крип’яксвич I. П. Указ. соч. С. 84.

Главная мысль статьи И. Д. Бойко, состоит в том, что О. М. Апанович уменьшила роль политики в формировании национального самосознания. Здесь автор исходит из марксистского понимания главенствующей роли экономики в истории, «Ведь политика, политическое движение — это концентрированное выражение экономики"66.

В польской историографии одним из первых специальных обращений к вопросу национального самосознания является статья Станислава Кота «Swiadomosc narodowa w Polsce XV-XVII wieku», впервые опубликованная в «Kwartalnyk histiryczny», а вскоре вышедшая отдельным оттиском в 1938 г. во Львове67. По мысли польского исследователя, «интересно было бы исследовать национальное сознание среди «руской» шляхты, разделенной после Люблина между народом польским и литовским"68. Ученый приходит к выводу, что «руское» население Речи Посполитой было идентично населению Московского царства «по роду и крови», что давало преимущество и огромное влияние московскому царю. Но далее автор уточняет, что «ощущение этнического единства с Москвой не перевешивало привязанности к общественной свободе в Польше, которую именовали («руские» шляхтичи — Д. Б.) своим государством, и поэтому, в политическом смысле, считали себя народом польским"69. Опираясь на эти выводы, Кот считает, что «отдельные gentes сливались в одну natio, которая обозначала не прежних жителей единого государства, разного языка и происхождения, но жителей объединенных общностью языка, институтов, а что самое главное.

70 единым польским национальным самосознанием" .

Один из виднейших польских историков современности, Юлиуш Бардах, также касался проблем национального самосознания в своих работах по истории ВКЛ. В частности, этот вопрос затрагивался им в статье.

66 Бойко I. Д. Указ. соч. С. 84.

67 Kot. S. Swiadomosc. narodowa w Polsce XV-XVII wieku. Lwow, 1938.

68 Ibid. S. 13.

69 Ibid. S. 13.

70 Ibid. S. 15.

Многоуровневое национальное самосознание в литовско-«руских» землях Речи Посполитой в XVII — XX ст."71. По Бардаху понятие народа и государства в XVII веке были тесно взаимосвязаны. В подтверждение этого он ссылается на название «Речь Посполитая двух народов», так как это была федерация двух государств, то и народов в ней тоже декларировалось два. И не важно, был ли обитатель Короны из польских ее земель или из Руского воеводства — он считался поляком, но понятие это было политическим, а не этническим **. Бардах выделяет конфессиональные и языковые различия, но далее отмечает, что их перевешивала «сословная солидарность» среди шляхты Речи Посполитой73, не важно какой: польской, «руской» или литовской. Ссылаясь на литовского историка Адольфаса Шапоку74, Бардах пишет о «двухуровневом национальном самосознании», первый уровень «Польша», как название, часто применявшееся ко всей Речи Посполитой, в смысле общественной и культурной общности. Второй уровень самосознания — понимание себя жителем одного из двух государств, составлявших Речь Посполитую. г.

Книга Терезы Хинчевской-Хеннель «Swiadomosc narodowa szlachty ne ukrainskiej i kozaczyny od schyiku XVI do potowy XVII w.» является единственным монографическим исследованием, специально посвященным проблематике самосознания «руского» населения Руского воеводства и других «руских» земель Речи Посоплитой. Автор опирается на полемическую литературу, летописи, посольские инструкции, протестации, фундушные записи и завещания. Методологии исследования посвящена.

Bardach J. Wieloszczeblowa swiadomosc narodowa na ziemiach litewsko-ruskich Rzeczypospolitej w XVII-XX v. // Pamictnik XV powszechnego zjazdu historykow polskich. T.l. Cz.l. Gdansk-Torun, 1995. S. 25−38.

72 Ibid. S. 27.

73 Ibid. S. 26.

74 Ibid. S. 27.

75 Chynczewska-IIennel T. Swiadomosc narodowa szlachty ukrainskiey i kozaczyzny od schyiku XVI do polowy XVII w. Warszawa, 1985. Основные положения, высказанные в книге, см. кратко в: Chynczewska-Hennel Т. The National Consciousness of Ukrainian Nobles and Cossacks from the End of the Sixteenth to the Mid-Seventeenth Century // IIUS. Vol. X. № ¾. 1986. P. 377−393. отдельная глава76, где автор рассматривает различные теорий нации, существовавшие в науке77. В этой главе исследовательница выделяет.

78 несколько «маркеров», которые и создают нацию: ощущение языковой общности, общая историческая традиция, религия, необходимость создания общего героя, территориальная общность и, далее, общность государственная. Здесь же автор оговаривает, что ни один из этих факторов.

79 не является определяющим и самосознание может меняться. В следующих главах рассматривается «роль языка и традиций национальном.

80 81 S'' самосознании", роль веры, роль героев самосознание, выраженное.

83 фразой «Gente Ruthenus natione Polonus». Также автор рассматривает.

84 складывание самосознания у населения других европейских стран. Наибольшее внимание уделяется вопросу соотнесенности этнического самосознания и религиозного. Это видно и из того, что данной проблеме посвящена самая большая по объему глава. В ней приводится анализ полемической литературы таких авторов как Мелетий Смотрицкий, Иоан Вышенский, Иов Борецкий, Петр Скарга. Из анализа этой литературы следует, что у православных и униатов существовали разные «маркеры», согласно которым следовало выделять «своих» и «чужих»: православные ос считали русинами православных, а униаты, пером Смотрицкого отвечали им, что «кровь делает русина русином, литвина литвином, поляка поляком, а не вера"86. Важно замечание Т. Хинчевской-Хеннель о казаках: они могли.

76 Idem. Swiadomosc narodowa. S. 9−35.

77 Среди основных критериев — религия, язык, чувство общего предка.

78 Idem. Swiadomosc narodowa. S. 32.

79 Ibid. S. 32.

80 Ibid. S. 56−74.

81 Ibid. S. 74−116.

82 Ibid. S. 116−133- Хинчевская-Хеннель выделяет как героев Константина Осгрожского, Петра Могилу, Петра Конашевича — Сагайдачного.

83 Ibid. S. 133−147.

84 Ibid. S. 147−163.

85 Ibid. S. 96.

86 Ibid. S. 115. защищать как католицизм, так и православие — казацкие восстания имели оо одновременно религиозный и этнический оттенки. В итоге исследовательница пришла к выводу, что «руское» самосознание изучаемой эпохи было многоуровневым и содержало такие компоненты, как ощущение языковой и религиозной общности, и осознание общего исторического прошлого89.

Книга вызвала обширную полемику в научной среде, в частности, на страницах журнала «Przeglad ЫБкэгусгпу"90 и нам кажется необходимым подробнее остановиться на этой полемике. Рецензенты, Славомир Гавляс и Иероним Граля, сделали ряд замечаний, таких как неточное цитирование и.

91 / представление чужих мыслей и определении, как своих (умышленно или нет — они не поясняют), ошибочном понимании взглядов того или иного исследователя92, указывают, что, едва не большая часть из источников, представленных как архивные, давно изданы93, обращают внимание на недочеты транслитерации и транскрипции источников94. Согласно рецензентам, Хинчевская-Хеннель не различает, что такое «язык руский», «язык староукраинский» и «язык старо-церковно-славянский"95. Упрекают автора монографии в упрощенном подходе к исследованию, что отражается, на их взгляд, в уравнивании понятий русин, украинец и православный (курсив наш — Д. Б.), «игнорируя» русинов униатов, протестантов и.

87 Ibid. S. 90.

88 Ibid. S. 144.

89 Ibid. S. 163−165.

90 Gawlas S., Grala H. «Nie masz Rusi w Rusi». W spravvie ukrairiskiej swiadomosci narodowej w XVII wieku // PIL 1986. № 2. S. 331−351- Gawlas S., Grala II. «I na Rusi robie musi». Teresie Chynczewskiej-Hennel w odpowiedzi // PH. 1987. № 3. S. 547−556- ответ Хинчевскон-Хеннель: Chynczewska-IIennel Т. «Rus zostawic w Rusi». S. 533−546.

91 Gawlas S., Grala H. «Nie masz Rusi w Rusi». S. 333.

92 Ibid. S. 332.

93 Ibid. S. 334−335.

94 Ibid. S. 337.

95 Ibid. S. 340. римокатоликов96. Недостатки монографии Т. Хинчевской-Хеннель на этом не заканчиваются, однако перечислять их все мы не находим целесообразным.

В ответ на эту рецензию, автор монографии говорит, что замечания, в значительной степени, касаются опечаток при издании (неточности в датах и ошибки при транскрибировании и транслиттерации), кроме того, рецензенты излишне эмоциональны и далеки от сдержанности и объективности, которая должна быть присуща ученому97. В принципе, дальнейшая полемика происходит в том ключе, что Т. Хинчевская — Хеннель еще раз объясняет свою точку зрения и приводит более развернутое обоснование выбранной методологической базы и источников, а Граля и Гавляс в статье на ответ автора рецензированной книги пишут, что она так ничего и не поняла из того, о чем они писали98.

Среди специальных работ по западнорусской, в частности, украинской идентичности, большое значение имеет сборник статей Зенона-Евгена Когута «Коршня щентичностЬ>». Большая часть статей в сборнике посвящена второй половине XVII и XVIII веку, но есть и оценки идентичности и для более раннего времени. В статье «Розвиток малоросшськоУ самосвщомости 1 укра’шське нацюнальне буд1вництво"100 автор говорит, что для определения самосознания необходимо рассмотреть роль религии, которая не всегда способствовала формированию национального самосознания, будучи наднациональной101, кроме того, для нациоанльного самосознания необходимо существование отдельного самоназвания как для самой группы людей, так и отдельного названия для территории их проживания102. Еще 3. Когут отмечает, что в «раннее Новое время в Европе нац. самосознание.

961Ыс1. Б. 341.

97 СЬупс2еУ8ка-Неппе1 Т. «Яиэ гс^аиас у ЯизЬ). 8. 533.

98 Сау1а8 Бк, вга1а Н. «I «па гоЫс тивЬ). 8. 547.

99 Когут 3. Коршня ¡-дентичность Кшв, 2004.

100 Там же. С. 80−101.

101 Там же. С. 81.

102 Там же. С. 84. имеют лишь элита и высшие классы". Далее же, в тексте главы, автор тщательно анализирует название Западнорусских земель на протяжении XIII — XVIII вв., роль украинской элиты в сохранении национального самосознания в XVIII и XIX вв., но нигде так и не говорит о том, когда же оно сформировалось.

Из новейшей литературы, необходимо отметить книгу украинского историка, работающего в США, Сергия Плохия «The Origins of the Slavic.

Nations. Premodern Identities in Russia, Ukrain, and Belarus". Интересующей нас проблеме, в книге посвящена отдельная глава, которая называется «The making of the Ruthcnian nation"105. В ней автор, главным образом, опирается на анализ полемической литературы (Ореховский, Вышенский, Смотрицкий). Также он пишет о двух разных определяющих маркерах идентичности у православных и униатов («происхождение» для униатов и конфессия для православных). Автор отмечает, что аристократы ощущали себя отдельной «нацией», меньше придавая значения этническим и конфессиональным различиям. Согласно Плохию, в Речи Посполитой термин «natio» соответствовал этнокультурной общности, а не политической «natio"106. Ученый обратил внимание на идею Ореховского «Я скифского народа и руской нации (gente Scytha, natione Ruthena)"107. По Плохию, Русь Ореховского была поликонфессиональной и полиэтничной. Вообще термин «русь» употребляется у него как региональный, а не этнокультурный. Предки.

103 Там же. С. 82.

104 Plokhy S. The Origins of the Slavic Nations. Premodern Identities in Russia, Ukrain, and Belarus. New-York, 2006.

105 Plokhy S. Op. cit. S. 161−202- в самом начале этой главы автор пишет, что восстание Хмельницкого ознаменовало собой время продвижения Московского государства на Запад (или даже «наступления» — как один из переводов слова «drive», использованного автором), что проявилось во вступлении русских войск в Париж в 1813 г. и в оккупации Берлина Красной армией в 1945 г. Хотя тезис этот не относится к вопросу идентичности, но нам кажется необходимым возразить господину Плохию. Как в 1813 г., так и в 1945 г. Россия принимала ответные меры по отношению к действиям другой европейской державы (наполеоновской Франции или гитлеровской Германии), каждый раз извлекая выгоду из своего положения, как это всегда делает победившая сторона.

106 Ibid. S. 169.

107 Ibid. S. 171.

Ореховского были обрусевшими поляками, отсюда Плохий делает вывод, что русином можно было сделаться, поселившись на территории Руси. За границей же Ореховский представлялся как поляк. Плохий делает предположение, что он делал это, обозначая свою принадлежность к государству польского короля. В главе присутствует следующий пассаж, относительно определения региона, для которого употреблялся термин «Русь»: «Как писал в 1573 году будущий католический епископ Львовский, Ян Димитр Соликовский: «в соединенном королевстве живут Поляк, Литвин, Пруссак, Рутен (Русак), Мазур, Жемайт, Ливонец, Подляшук, Волынянин и Киевлялнин». В 1573 году имя Русак было все еще в употреблении только для жителей Руского воеводства. Вскоре оно распространится на другие.

1 ло руские" территории, включая Волынь и Киевщину". Но здесь не совсем ясно, как до этого называлось население «других „руских“ территорий»? Дальше приводится разбор поэмы Себастьяна Клоновича «Роксолания». Здесь, отождествляя границы Роксолании и Руси, исследователь пытается более точно определить границы «руского» региона109. В итоге, он приходит к выводу, что географически Русь, согласно поэме, можно локализовать как территорию между Львовом — современной Клоновичу «руской» столицей, и Киевом — древней «руской» столицей и бастионом в борьбе с татарами. В тексте присутствует анализ употребления этнонима «Русь» в полемической работе Петра Скарги «О Единстве Церквей». Даются два возможных понимания его выражения «Руськие народы»: 1) как два народа Червоной и Белой Руси, либо было деление согласно «руским» воеводствам Великого Княжества Литовского: Волынскому, Брацлавскому и Киевскому110. Сам Плохий не отвечает на этот вопрос. Лично нам кажется более предпочтительным первый вариант, деление на Червоную и Белую Русь. Ведь обращаясь к той или иной конфессиональной группе с призывом к объединению, проще пользоваться более общими понятиями, дабы охватить.

108 Ibid. S. 173−174.

109 Ibid. S. 176−177.

110 Ibid. S. 174. большее количество потенциальных обращенцев. И потом, чтобы поделить группу, населяющую территорию на более мелкие группы по регионам, их нужно различать. Едва ли такие различия могли волновать Скаргу. Хотя точно мы, наверное, этого никогда не узнаем. Для него, пишет Плохий, Русь простиралась далеко за пределы Руского воеводства, но не включала Московии111.

Из современной украинской историографии следует отметить работы Натальи Николаевны Яковенко. Она отмечает важность Люблинской унии, как акта, соединившего разъединенные до этого «руские» земли в одну территорию в рамках Короны, что способствовало созданию единого ««руского» пространства"112, что вместе с признанием номинального главенства «руских» князей (единый сюзерен) позволило создать «рускую» этнокультурную общность.

Автор исследует также «персональную» идентичность. Итак, среди работ, посвященных исследованию «руской» идентичности, следует отметить статьи видного киевского историка Н. Н. Яковенко: «Життспростпр versus щентичшсть руського шляхтича XVII ст. (На приклад1 Яна/Йоакима врлича)"113. Статья представляет собой анализ дневника мелкого шляхтича Яна/Иоакима Ерлича. Автор понимает идентичность как многоуровневое явление со своей внутренней иерархией114. Цель статьи — получить ответ на вопрос «Пане Срличу, хто ви?». Анализ общей идентичности автор статьи производит поступательно, согласно выделенной иерархии идентичностей. Первый уровень представлен локальной идентичностью. Ее Н. Н. Яковенко.

Ibid. S. 175.

112 Яковенко II. М. Buoip iMeiii versus Bii6ip шляху (назви укра’шськоТ TepuTopii м1ж кшцем XVI-кищем XVII ст.) // М1жкультурний д1алог. Т. 1.1дентичшсть. Кшв, 2009. С. 64.

Она же. >KiiTTcnpocTip versus щентичшсть руського шляхтича XVII ст. (на приклад" Яна/Йоакима Срлича) // УкраТна XVII стсшття: суспшьство, фшософ1я, культура. 36. наук. пр. на пошану ирофесора Валерп Шчик. Кшв, 2005. С. 475−509.

114 «Мабуть, наитяжчою у цих випадках с проблема icpapxiT згаданих вшце компонент!» ¡-дентичност1 (социальные, профессиональные, локальная среда, образование, происхождение — Д.Б.), зокрема: 1) KOTpi з них сутшсшши маркерами «свого-чужого», а KOTpi — ситуац1Йиою решнкою, 2) KOTpi засвщчують особисту вразливють на почугтяМи, a KOTpi с даниною мовному етикетов1 свого часу". Там же. С. 475. определяет, опираясь на соотношение количества упоминаний тех или иных топонимов в тексте (сравниваются Волинь и Киев)115. Отмечается особый статус Киева как «столицы» ментальной географии Ерлича116. Далее автор статьи рассматривает локальную идентичность, в более «широком» смысле,.

117 пытаясь определить границы «Украины» Ерлича. Третья ступень в такой иерархии — «рускость"118, далее следует «регионализм"119. Здесь же, в понятие «регионализма», включена и конфессиональная составляющая.

1 9/1 идентичности ". В итоге, автор исследования констатирует отсутствие в идеологии Ерлича места для какой-либо «¡-деолопчноУ цшосп» суспшьства", «руського народу»)121.

Интересной работой этого же автора является статься, посвященная 1 религиозной идентичности князя Александра Заславского Опираясь на переписку князя, Н. Н. Яковенко пытается определить его конфессиональную принадлежность/идентичность. Отец князя был кальвинистом, потом стал католиком123, а мать была православной, а потом признала доктрину антитринитариев124. Сам князь Александр был крещен в православии, но потом стал католиком. В итоге, исследователь приходит к выводу, что.

115 Там же. С. 486.

116 Там же. С. 487.

117 Там же. С. 487.

118 Там же. С. 491.

119 Под которым понимается «корпоративна солщаршсть, та супутня ш щеолопя елгги певних територш, поеднаних спшьною правничою системою, ¡-нститущями, пршмлеями тощо, (рсгюнал1зм — Д. Б,) сформувався у ранньомодерний час як опозищя до центрашстичних тенденцш «нових монархий» (Яковенко II. М. Життспроспр versus щентичшсть. С. 493).

120 Там же. С. 495.

121 Там же. С. 500. i оо • ¦

Жарти 31 смертю (парод1Йна мппатюра князя Олександра Заславського на TJii його конфесшно1 ¡-дентичносп) // Confraternitas: юв1л. зб. на пошану Ярослава 1саевича. Лымв, 2006;2007. С. 268−281. Такое название имеет все основания быть, так как князь допускает довольно вольные шутки — не только на тему смерти, но на духовную и церковную темы вообще (С. 269−270).

123 Там же. С. 272.

124 Там же. С. 272. четкого конфессионального чувства не было, оно было «смешанным»,.

ДВОЯКИМ".

В современной русской исторической науке большую работу по изучению средневековых протонациональных дискурсов проделал Александр Сергеевич Мыльников. Итогом работы стали две книги: «Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической-номинации и этничности XVI — начала XVIII века"126 и «Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века"127. Для нас важны обе книги. Во второй говорится о восприятии прошлого. Мыльников показывает, что украинские книжники (автор Густынской летописи в частности) не отказывались от признания своим «праотцом» Мосха, что роднило их с.

1 ОХ русью" московской «». Кроме того, в книге об этнической номинации и этничности, присутствует параграфы «Русь является троякой» и «Двоичность 100 троякости» «. В первом из этих двух параграфов рассматривается цветовое обозначение Руси: черная, белая, красная. Второй параграф рассматривает соотношение «великой» и «малой» Руси. Подробно рассмотрев эти проблемы, ученый пришел к выводу, что такие попытки деления Руси были обусловлены делением земель единого этнокультурного «руского» региона между Московией, Польшей и Литвой. Чего-то более конкретного об идентичности населения «руских» земель автор не сообщает. К сожалению, хотя книга безусловно является фундаментальным трудом по славянской этничности, но она все же только обозначает многие вопросы, но не дает развернутого ответа.

125 Там же. С. 274−275.

126 Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI — начала XVIII века. СПб., 1999.

127 Он же. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века. СПб., 2000.

128 Там же. С. 29. 1.

Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности. С. 57−73.

Значительным центром изучения «руской» идентичности является центр по изучению истории Украины и Белоруссии на историческом факультете МГУ им. Ломоносова. Центр возглавляет профессор М. В. Дмитриев. На сайте исторического факультета размещены материалы, посвященные интересующей нас теме: дискуссии, выступления на конференциях, материалы летних школ и круглых столов, статьи.

Главной работой М. В. Дмитриева на данный момент является монография «Между Римом и Царьградом. Генезис Брестской церковной.

130 унии". В книге отдельно не исследуются вопросы идентичности, но именно эта проблематика вывела исследователя к вопросу о влиянии той или иной конфессии (в данном случае — католицизма и православия) на формирование идентичности. В «Выводах» историк формулирует следующую мысль: «Взаимное непонимание православных и католиков во времена Брестсской унии коренится в особенностях и различиях двух христианских ментальностей, исторически сформированных конфессионально — культурными традициями византийско — православной и латино — католической цивилизаций». Эти различия — основной предмет исследования проекта «Confessiones et nations», о котором мы расскажем ниже.

Большое значение для введения в проблематику идентичности имеет статья М. В. Дмитриева «Проблематика исследовательского проекта «Confessiones et nations. Конфессиональные традиции и протонациональные дискурсы в истории Европы""132. В этой работе приведена значительная библиография по ряду вопросов, таким как «Венская школа исторической.

130 Дмитриев М. В. Между Римом и Царьградом: генезис Брестской церковной унии // Труды исторического факультета МГУ. М., 2003.

131 Дмитриев М. В. Между Римом и Царьградом. С. 283.

132 Дмитриев М. В. Проблематика исследовательского проекта «СопГезБюпев е1 паНовев,-Конфессиональные традиции и протонациональные дискурсы в истории Европы» // Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичносгей в Европе. М., 2008. С. 15−42. этнографии"133, о византийской модели протонационального дискурса и его различиях с западноевропейской моделью такого дискурса, протонациональном дискурсе в восточнославянском средневековье134. Для нашего исследования эта статья представляет интерес потому что здесь автор указывает на две модели идентичности, «западной» и «византийской"135.

В докладе 2008 г. «О формировании дискурсов общерусского самосознания в украинско-белорусской культуре конца XVI — XVII вв.», прочитанном в рамках российско-украинской конференции историков «Украина и Россия: история и образ истории», М. В. Дмитриев, опираясь среди прочего на послание Киевского митрополита Иова Борецкого в Москву в августе 1624 года, говорит об одинаковой идентичности «руси» в Московии и Речи Посполитой136. Данный тезис весьма слаб, так как митрополит обращался за поддержкой к царю, поэтому легко мог писать то, что было бы «приятно» читать в Москве, а не то, что думал на самом деле.

В современной русской историографии следует отметить работы Олега Борисовича Неменского. Позиция исследователя заключается в том, чго главным маркером этнокультурной идентичности была конфессиональная принадлежность, в то время как после Брестской унии начался «кризис» «руской» идентичности. Эта точка зрения наиболее отчетливо изложена в статье «Русская идентичность в Речи Посполитой в конце XVI — перв. пол.

1 'ХП.

XVII века (по материалам полемической литературы)", в которой автор непосредственно занимается проблемой соотнесенности «конфессионального и этнического самосознания в среде элит восточнославянского общества.

133 Там же. С. 23.

134 Там же. С. 38−39.

135 Там же. С. 42.

136 В рамках конференции состоялась дискуссия, которая была посвящена теме: «Когда украинцы стали украинцами, а русские — русскими? Складывание украинского, великорусского и общерусского самосознания в Средние века и Новое время». См. электронный ресурс, режим доступа: www.hist.rnsu.ru/Labs/UkrBeI/feudalism. с! ос: последнее посещение 23.02.2012.

137 Неменский О. Б. Русская идентичность в Речи Посполитой в конце XVI — первой половине XVII в. (по материалам полемической литературы) // Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. М., 2008. С. 180−197.

Речи Посполитой в годы после заключения брестской церковной унии Киевской митрополии с Римом (в 1596 году) и до середины XVII века." По мнению О. Б. Йеменского после Бреста сформировалось 2 линии раскола: этно-национальная и этно-конфессиональная, которые обусловили кризис идентичности. Народная цельность понималась либо как 1) единство церкви и народа, либо как 2) сообщество «благородных», «сарматов». Вторая позиция была воспринята на польской почве: «gente Ruthenus natione Polonus». Согласно Йеменскому в сложившихся обстоятельствах большую роль играло то, к какой Церкви относили униатов — к Восточной или Западной? Отсюда возникала убежденность, что «вне Восточной Церкви нет „русскости“» (так у О. Б. Йеменского — Д. Б.), и нежелание признать униатов «русыо», только другой конфессии. Но он указывает и на большое количество упоминаний о «двусоставной» «руси».

Методологическую основу исследования составляет теория идентичности, согласно которой личностная идентичность обладает многоуровневой иерархической структурой, значимость элементов которой является вариативной и контекстной. В работе также учитываются подходы в изучении этногенеза, разработанные в рамках примордиалистской и конструктивистской теорий ': возможность конструирования нации или возможность ее «исконного существования». В основу изучения идентичности как комплексного явления положены общеисторические методы исследования: сравнительно-исторический, историко-системный, проблемно-хронологический.

В рамках современного гуманитарного знания можно говорить о существовании двух подходов в изучении и «понимании» идентичности. Первый подход представлен в статье Джеймса Д. Фирона (Стенфордский университет), которая так и называется: «Что такое идентичность (как сейчас.

138 Brass P. R. Ethnicity and Nationalism. Theory and Comparison. New DehliLondon, 1991; Gellner E. Nationalism. London, 1998; Armstrong J. A. Nations before Nationalism. Chapel Hill, 1982. мы употребляем слово)?" (1999). Исследователь анализирует употребление слова «идентичность» в современном английском языке. Необходимость подобной работы обусловлена чрезвычайно широким распространением термина «идентичность» в гуманитарных исследованиях. Автор приходит к выводу, что в конечном итоге понятие «идентичность» употребляется в двух значениях, которые могут быть определены как «социальный» и «персональный», а также указывает, что некоторые исследователи применяют понятие «идентичность» для своих методологических исследовательских целей, придавая ей то или иное значение в соответствии со своей концепцией. В этих случаях мы зачастую сталкиваемся с некоторым синтезом «социального» и «персонального» значений. Джеймс Д. Фирон приводит весьма важное замечание относительно эриксоновского понимания «идентичности» — он обращает внимание на то, как было впервые воспринято понятие «идентичность» при обсуждении доклада Эрика Эриксона на конференции в Германии в 1951 г. Уже тогда идеи психолога были восторженно приняты научным сообществом, однако так до конца и не поняты из-за перегруженности самого термина «идентичность». Это замечание свидетельствует о том, что с самого начала обращения гуманитарной мысли к понятию «идентичность» его значение не обладало необходимой ясностью. Таким образом, та «путаница», которая впоследствии сопровождала использование этого термина, вполне объяснима и даже ожидаема. На сегодняшний день, согласно пониманию Фирона, мы употребляем термин «идентичность» для обозначения социальной категории, группы людей, обозначенной каким-либо маркером или маркерами. Например: «американцы», «мусульманки», «горожанка», «безработный». Идентичность можно также рассматривать как предикат к объекту, указывающий на одно из его значимых качеств. Однако, исследователь отмечает, что идентичность — это прежде всего социальная категория, которая включает персональную идентичность как составную часть.

139 Fearon J. D. What is identity (as we now use the word)? Stanford, 1999.

Другое решение проблемы идентичности предлагается в статье Роджерса Брубейкера и Фредерика Купера «За рамками идентичности"140. Авторы предложили заменить термин «идентичность» как имеющий слишком много определений и, следовательно, несущий в себе «зерно амбивалентности, если не сказать противоречивости"141. Соглашаясь с таким видением проблемы, которая одновременно является одной из главных трудностей в исследовании идентичности, остановимся подробнее на высказанных в статье идеях. Ученые предложили использовать несколько понятий, «разгружающих» перегруженное понятие «идентичность» — эти понятия должны принять на себя разные составные части идентичности: «Идентификация и категоризация», «самопонимание и социальная ориентация», «общность, связанность, групповая принадлежность» 142.

Говоря об «идентификации и категоризации», исследователи понимают под ними повседневные социальные практики, которые не обеспечивают с необходимостью единство определения, и, кроме того, отличаются от «идентичности», которая «в ее сильном значении» не присуща социальной жизни143. Второй предложенный учеными термин — «самопонимание», в котором делается акцент на феномене «ситуативной субъективности». Это понятие учитывает одновременно «чувство того, кто ты есть» и представление о собственно «социальном мире"144.

Третий термин, который должен, по мысли исследователей, придти на смену понятию «идентичность» — «общность, связанность, групповая принадлежность». ««Сходство» определяет общность какого-то атрибута. «Связанность» предполагает сеть отношений, связывающих людей между.

140 Брубейкер Р., Купер Ф. За рамками идентичности // Ab Imperio. 2002. № 3. С. 65−112. Первое издание статьи: Brubaker R., Cooper F. Beyond Identity // Theory and Society. 2000. № 1. P. 1−47.

141 Брубейкер P., Купер Ф. Указ. соч. С. 76.

142 Там же. С. 84, 89, 92.

143 Там же. С. 85. По этому вопросу см.: Jenkins R. Rethinking Ethnicity: Identity, Categorization, and Power // Ethnic and Racial Studies. 1994. Vol. 17. №. 2. P. 197−223- Jenkins R. Social Identity. LondonNew York, 1996.

144 Брубейкер P., Купер Ф. Указ. соч. С. 89. собой. Ни сходство, ни связанность, взятые по отдельности, не приводят к «групповой принадлежности» — чувству принадлежности к определенной сплоченной группе. Но «сходство» и «связанность» вместе вполне способны сформировать чувство принадлежности. переход от смутного понимания себя как представителя определенной нации к жестко определенному чувству групповой принадлежности, скорее всего, зависит не от включенности в сеть отношений, а от глубоко продуманного и прочуствованного ощущения.

145 сходства" .

В настоящем исследовании термин «идентичность» употребляется для обозначения комплекса «маркеров», с помощью которых «руское» население Руского воеводства могло отличать «своих» — «русь», от «чужих», представителей иных этносов.

Методологически исследование опирается также на приемы генетического (установление происхождения, преемственности идей) и.

146 семантического анализа текста, методы историческои герменевтики .

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые комплексно и на широком источниковом материале анализируются проблемы идентичности «руси», «русинов», «руского» населения Руского воеводства Речи Посполитой конца XVI — первой половины XVII в. На основе проведенного анализа в диссертации реконструируются параметры этнокультурной идентичности «руского» населения Руского воеводства Речи Посполитой в первой половине XVII в. Кроме того, в работе пересмотрен ряд историографических концепций, привлекаются новые источники, ранее не задействованные в рассмотрении изучаемой проблематики.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования результатов исследования при составлении общих и специальных курсов по истории формирования восточнославянской идентичности, этногенетических процессов в Восточной Европе,.

145 Там же. С. 92−93.

146 Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995. межэтнических отношений в Речи Посполитой. Итоги исследования могут найти применение в научных трудах, посвященных проблематике идентичности.

Апробация работы. По теме диссертации были подготовлены и прочитаны доклады на научных конференциях: конференции аспирантов и студентов «Изменяющаяся Россия в контексте глобализации» (Санкт-Петербург, 2007 г.), международных российско-польских конференциях во Вроцлаве (Вроцлавский университет, Исторический факультет, апрель 2011 г.) и в Санкт-Петербурге (Санкт-Петербургский государственный университет, Исторический факультет, октябрь 2011 г.), конференции «Комплексный подход в изучении Древней Руси», организованной журналом «Древняя Русь. Вопросы медиевистики» (Москва, октябрь 2011 г.).

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры Истории славянских и балканских стран Исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Диссертационная работа дважды получала грантовую поддержку: по конкурсу Санкт-Петербургского государственного университета для аспирантов на финансовую поддержку стажировок в зарубежных университетах и научных учреждениях (август-сентябрь 2011 г.), по стипендии Института Свободных искусств Варшавского университета (декабрь 2011 г.).

По теме диссертационного исследования опубликовано 5 научных статей общим объемом 1,4 п. л., три из них — в изданиях рекомендованных ВАК РФ, одна — в рецензируемом международном научном журнале, имеющем импакт-фактор РИНЦ.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, использованных в работе, а также списка сокращений. В первой главе рассматривается формирование представлений о «руской» идентичности в нарративе Речи Посполитой во второй половине XVI — первой половине XVII в., дан краткий очерк истории земель Руского воеводства в составе Короны. Вторая глава посвящена исследованию эндоидентичности населения Руского воеводства Речи Посполитой в рассматриваемый хронологический период. В третей главе обсуждается проблематика экзоидентичности населения Руского воеводства и соседних земель Речи Посполитой. В Заключении сформулированы основные выводы исследования. На основании широкого круга источников дается оценка соотношения различных компонентов в иерархической структуре «руского» (русинского) идентитарного комплекса во второй половине XVI — первой половине XVII в.

Заключение

.

Изучение идентичности, как явления сложного и многоуровневого, потребовало от нас рассмотрения обширного комплекса памятников, среди которых религиозная полемическая литература, возрожденческая историография, актовый и картографический материал, нарративные источники и др. Исходя в своих рассуждениях из того, что роль или актуальность тех или иных составляющих идентичности ситуативна, мы проанализировали проявления «руской» идентичности на большом материале, позволяющем реконструировать «поведение» идентичности в различных условиях.

Наиболее важным итогом данной работы нам представляется вывод о том, что основным «маркером» «руской» идентичности в Руском воеводстве и окрестных «руских» землях, было «руское происхождение», то есть принадлежность «по крови» к «руской» этнокультурной группе. Главным подтверждением сделанного вывода является, на наш взгляд, характер употребления этнонима «русин» и определения «руский» в рассмотренных нами текстах. В рамках полемики униатов, католиков и православных, в материалах судебных споров представителей разных этнокультурных групп, постановлениях и инструкциях сеймиков Руского и других воеводств, в польском литературном анекдоте мы столкнулись с последовательным использованием определений «русин"/"руский» как самостоятельных в «этническом» смысле, без всякой привязки к конфессии.

Конфессиональная идентичность, которая в настоящий момент рассматривается большинством исследователей как основной маркер этнокультурной, в данном случае «руской» идентичности, как показывает проведенный нами анализ источников, таковой не являлась. В эпоху, когда Европа уже пережила Реформацию, а также в условиях относительной религиозной свободы, которые сложились к тому времени в Речи Посполитой, идентичность уже не могла ориентироваться исключительно или преимущественно на конфессию. Исследователи, рассуждая о «расколе руского общества» в Республике двух народов, игнорируют единство этого общества до 1596 г. Согласно этим теоретическим выкладкам, появление униатской «руси» было событием едва ли не противоестественным.

По нашему мнению, споры об этничности следует рассматривать как споры о «правах и привилеях», а не как споры об этничности в духе современных этнических споров. В многочисленных исследованиях, посвященных проблемам Брестской унии, игнорируется то обстоятельство, что униатами и теми православными, которые остались в Константинопольском патриархате, был осуществлен выбор в вопросах конфессионального характера. Важно понимать, что выбор осуществляли члены одной этнокультурной общности, имевшие практически одинаковые культурные и этнические ценности. Подтверждением этого единства служат проекты унии, составленные покровителем православного населения Речи Посполитой князем Константином Острожским (а несколькими десятилетиями позже — православным митрополитом Петром Могилой) -факт широко известный в исторической науке. Существование подобных проектов показывает, что и «старая русь» принимала возможность унии с Римом, споры же возникали лишь по вопросу условий самой унии. Если предположить, что в силу каких-то причин Рим принял бы условия Константина Острожского, и новая уния была заключена, то едва ли имело бы смысл говорить о «кризисе идентичности».

Проведенный анализ также показал, что «русская мова» довольно редко рассматривалась как признак «рускости». В качестве исключения можно назвать лишь сочинения Иоанна Вишенского — однако, и в данном случае трудно сказать, был ли для автора русский язык (а, вернее, церковнославянский) признаком «рускости», или же он просто отстаивал его права как языка литургического. Так или иначе, принимать в качестве главного этнического маркера языковую принадлежность не представляется возможным. При этом язык, сохраняя важное ассоциативное значение, оставался одной из составляющих «руской» идентичности.

Как нам представляется, рассмотренные источники достаточно убедительно показывают, что среди составляющих «руской» идентичности «генетическая» принадлежность к «руской» этнокультурной общности заметно выходила на первый план. Это позволяет нам говорить о кровнородственных связях как о главном маркере «рускости». В источниках такая принадлежность определялась как «русин по урождению» (Синопсис Свято-Духовского братства 1632 г., Иван Вишенский), Мелетий Смогрицкий писал о «руской крови». В Синопсисе Виленского униатского братства Святого Духа говорится о «киевских митрополитах по роду русинах, а по вере униатах». Красноречивые высказывания как носителей идентичности, так и представителей других этнокультурных групп (польско-католической и польско-протестантской), дают нам право говорить о довольно четком разграничении «этнического» и «конфессионального».

Если принимать православие как главный маркер, определяющий «рускую» этнокультурную принадлежность, то на основании чего в православной ойкумене различали прочие народы — греков или сербов, а не только «русь»? Стратегия этнического различения является практикой повседневной, и мы это видим на многочисленных примерах.

Отказываясь от отождествления «рускости» с конфессиональной принадлежностью к православию, можно все-таки говорить о том, что православие во многих случаях ассоциировалось с «русыо», а католицизм — с поляками. Об этом говорит бытование и частое использование для каждой из этих христианских конфессий таких наименований как «вера польская» и «вера руская». Эту ассоциацию исследователи зачастую подменяют тождеством. При длительном проживании рядом друг с другом поляки и «русь» начали употреблять этнические определения для обозначения Восточной и Западной христианских Церквей, использующих разные литургические языки и обряды. Однако, имена «вера польская» или «вера руская» не были единственными наименованиями двух ветвей христианства. Использовались и такие наименования как «вера греческая», «вера православная», или «вера римская», «вера латинская», «вера католическая». Каждое название включает ту или иную характеристику или ассоциацию с одной из конфессией. «Вера латинская» содержит отсылку к тому, что латинский — литургический язык католической Церкви- «вера греческая» -отсылку к тому, что греческий — священный язык православной Церкви- «вера римская» — отсылку к Риму как столице католического мира. Названия «вера руская» и «вера польская» свидетельствуют о том, что католицизм преимущественно исповедают поляки, а православие — «русь», но не указывают на какое-то строгое правило.

Кроме рассмотренных в тексте диссертации источников нами был также привлечен обширный по объемам актовый материал, в составе которого полный перечень судебных дел указанного периода, опубликованных Виленской Археографической комиссией, а также архивные документы Львовского государственного архива. В составе актового материала нами были проанализированы судебные дела, в которых участниками выступали представители разных этнокультурных групп -«русь», поляки, татары, евреи. Объем просмотренных документальных материалов позволяет сделать вывод о том, что судебные дела практически не содержат информации, необходимой для исследования «руской» идентичности. С одной стороны, можно предположить, что причиной отсутствия интересующих нас данных в судебных делах является формуляр документа, который «сглаживал» речи участников процесса. Вместе с тем, напрашивается и другой вывод — об отсутствии «этнического» законодательства, в связи с чем мы не наблюдаем следов судебных разбирательств на «этнической почве». Для нашего исследования это наблюдение важно в той связи, что показывает незавершенный процесс становления «руской» идентичности. Именно поэтому применительно к периоду конца XVI — первой половины XVII вв. следует говорить о «руской» идентичности населения Руского воеводства, которую нельзя отождествлять ни с украинской, ни с русской в современном понимании. Этоидентичность в процессе генезиса, становления, трансформации «народа» Речи Посполитой в нацию Нового Времени.